Легенда о близнецах Ромуле и Реме.
Историко-литературное исследование.

с.16

Пре­иму­ще­ст­вен­ное зна­че­ние Плу­тар­ха и Дио­ни­сия в раз­бо­ре леген­ды о рим­ских близ­не­цах заклю­ча­ет­ся не толь­ко в том, что оба писа­те­ля изла­га­ют эту леген­ду самым подроб­ней­шим обра­зом, но еще более в том, что нача­ло и конец леген­ды у обо­их писа­те­лей сопро­вож­да­ют­ся исто­ри­ко-лите­ра­тур­ны­ми ука­за­ни­я­ми на источ­ни­ки, выде­ля­ю­щи­ми эту леген­ду как одно осо­бое целое и обстав­ля­ю­щи­ми ее таки­ми усло­ви­я­ми, в каких не нахо­дит­ся ника­кая дру­гая часть цар­ской леген­ды.

с.17 При­сту­пая к изло­же­нию обсто­я­тельств, пред­ше­ст­во­вав­ших рож­де­нию близ­не­цов, Плу­тарх¹ дела­ет сле­дую­щее заме­ча­ние: Τοῦ δὲ πίσ­τιν ἔχον­τος λό­γου μά­λισ­τα καί πλείσ­τους μάρ­τυ­ρας τὰ μὲν κυ­ριώτα­τα πρῶ­τος εἰς τοὺς Ἕλ­λη­νας ἐξέ­δωκε Διοκ­λής ὁ Πε­παρή­θιος ᾧ καί Φάβιος Πίκ­τωρ ἐν τοῖς πλείσ­τοις ἐπη­κολούθη­κε. Γε­γόνα­σι δὲ καί πε­ρί τούτων ἕτε­ραι διαφο­ραί· τύ­πῳ δὲ εἰπεῖν, τοιοῦτός ἐστι. Доведя свой рас­сказ до смер­ти Аму­лия и вос­ста­нов­ле­ния во вла­сти Нуми­то­ра, Плу­тарх² закан­чи­ва­ет рас­сказ сле­дую­щи­ми сло­ва­ми: ὧν τὰ πλεῖσ­τα καί Φαβίου λέ­γον­τος καί τοῦ Πε­παρη­θίου Διοκ­λέους, ὃς δο­κεῖ πρῶ­τος ἐκδοῦ­ναι Ῥώ­μης κτί­σιν, после чего сле­ду­ет еще замет­ка о дра­ма­ти­че­ском харак­те­ре этой леген­ды.

Подоб­ным обра­зом и Дио­ни­сий Али­кар­насский³ отме­ча­ет нача­ло леген­ды сле­дую­щим заме­ча­ни­ем: Οἰκισ­ταί δ’ αὐτῆς οἵτι­νες ἦσαν καί τί­σι τύ­χαις χρη­σάμε­νοι τὴν ἀποικίαν ἔστει­λαν, ὅσα τ’ ἄλ­λα περὶ τὴν κτί­σιν ταύτην ἱστό­ρηται, πολ­λοῖς μὲν εἴρη­ται καί διαφό­ρως τὰ πλεῖστ’ ἐνίοις, λεχ­θή­σεται δὲ κἀμοί τὰ πι­θανώ­τατα τῶν μνη­μο­νευομέ­νων· ἔχει δὲ ὧδε. Затем, рас­ска­зав о враж­де Аму­лия и Нуми­то­ра, Дио­ни­сий, преж­де чем перей­ти к рас­ска­зу о рож­де­нии близ­не­цов, встав­ля­ет⁴ такое заяв­ле­ние: Μέχ­ρι μὲν δὴ τούτων οἱ πλεῖσ­τοι τῶν συγ­γρα­φέων ταὐτὰ ἢ μικ­ρὸν πα­ραλ­λάτ­τον­τες, οἱ μὲν ἐπί τὸ μυ­θωδέσ­τε­ρον, οἱ δ’ ἐπί τὸ τῆ ἀλη­θείᾳ ἐοικὸς μᾶλ­λον, ἀπο­φαίνου­σι. А кого нуж­но под­ра­зу­ме­вать под выра­же­ни­ем «οἱ πλεῖσ­τοι», сам Дио­ни­сий пояс­ня­ет немно­го ниже в той же гла­ве: περὶ δέ τῶν ἐκ τῆς Σι­λουίας γε­νομέ­νων Κόϊν­τος μὲν Φάβιος ὁ Πίκ­τωρ λε­γόμε­νος, ᾧ Λεύκιός τε Κίγ­κιος καί Κά­των Πόρ­κιος καί Πείσων Καλ­πούρ­νιος καί τῶν ἄλ­λων συγ­γρα­φέων οἱ πλείους ἠκο­λούθη­σαν, γέγ­ρα­φεν. То же самое повто­ря­ет он и в заклю­чи­тель­ном заме­ча­нии⁵ после рас­ска­за о смер­ти Аму­лия: ταῦτα μὲν οὖν τοῖς πε­ρί τὸν Φάβιον εἴρη­ται.

Итак, из заяв­ле­ния Плу­тар­ха мы узна­ем, что наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ная вер­сия леген­ды о рим­ских близ­не­цах (τοῦ δὲ πίσ­τιν ἔχον­τος λό­γου μά­λισ­τα καί πλείσ­τους μάρ­τυ­ρας) вос­хо­дит к Дио­клу Пепа­риф­ско­му, пер­во­му, насколь­ко знал сам Плу­тарх (δο­κεῖ), гре­че­ско­му писа­те­лю, писав­ше­му об осно­ва­нии Рима (Ῥώ­μης κτί­σις) и в то же вре­мя послу­жив­ше­му образ­цом, кото­ро­го при­дер­жи­вал­ся (ἐπη­κολούθη­κε) древ­ней­ший рим­ский анна­лист, Фабий Пик­тор, а затем и боль­шин­ство с.18 осталь­ных рим­ских исто­ри­ков. Прав­да, это­му заяв­ле­нию Плу­тар­ха Нибур и Швег­лер⁶ не дове­ря­ли настоль­ко, что послед­ний даже думал, что в дей­ст­ви­тель­но­сти мог­ло быть как раз наобо­рот: не Фабий поль­зо­вал­ся Дио­к­лом, а, напро­тив, Диокл Фаби­ем. Оспа­ри­вая такое про­из­воль­ное пред­по­ло­же­ние, Момм­зен⁷ со сво­ей сто­ро­ны так­же нахо­дит заяв­ле­ние Плу­тар­ха не совсем точ­ным. По его мне­нию, Плу­тарх вовсе не поль­зо­вал­ся ни Дио­к­лом, ни даже Фаби­ем, а, най­дя в имев­шем­ся у него под рука­ми источ­ни­ке, каким мог быть один из позд­ней­ших рим­ских анна­ли­стов, заме­ча­ние о Диок­ле Пепа­риф­ском, Плу­тарх сам от себя вывел заклю­че­ние, что Диокл послу­жил образ­цом для Фабия. Одна­ко эта ком­би­на­ция Момм­зе­на столь же про­из­воль­на, как и мне­ние Швег­ле­ра. Кро­ме того, по край­ней мере по отно­ше­нию к Фабию нель­зя сомне­вать­ся в том, что Плу­тарх знал анна­лы Фабия и поль­зо­вал­ся ими. Мож­но коле­бать­ся толь­ко отно­си­тель­но объ­е­ма, в каком Плу­тарх чер­пал непо­сред­ст­вен­но из Фабия⁸. Сам он, кро­ме леген­ды о близ­не­цах, ссы­ла­ет­ся на Фабия в био­гра­фии Рому­ла еще толь­ко один раз, в гл. XIV, 1 (по пово­ду похи­ще­ния саби­ня­нок), сооб­щая хро­но­ло­ги­че­скую дату, отсут­ст­ву­ю­щую у Дио­ни­сия.

Био­гра­фии Рому­ла и Нумы вооб­ще про­из­во­дят такое впе­чат­ле­ние, как буд­то Плу­тарх, поми­мо дру­гих посо­бий, в том чис­ле и под­лин­ных анна­лов Фабия, при состав­ле­нии озна­чен­ных био­гра­фий глав­ным обра­зом имел перед собой Дио­ни­сия⁹, с тек­стом кото­ро­го он и справ­лял­ся посто­ян­но, с тою целью, чтобы его, Плу­тар­ха, изло­же­ние вышло не толь­ко ина­че по фор­ме, но и луч­ше по содер­жа­нию. В пер­вом отно­ше­нии неволь­но бро­са­ет­ся в гла­за, что в леген­де о близ­не­цах то, что́ у Дио­ни­сия изло­же­но подроб­но, пере­да­ет­ся Плу­тар­хом сжа­то или даже совсем опус­ка­ет­ся, а, с.19 наобо­рот, то, чего нет у Дио­ни­сия или изло­же­но корот­ко или не так, то пере­да­ет­ся с боль­шой подроб­но­стью. Что же каса­ет­ся содер­жа­ния, то в гл. XVI (§§ 14—16) био­гра­фии Рому­ла Плу­тарх откры­то поле­ми­зи­ру­ет с Дио­ни­си­ем, опро­вер­гая его сооб­ще­ние (2, 35) о том, что Ромул во вре­мя три­ум­фа ехал на колес­ни­це. Чаще одна­ко, Плу­тарх оппо­ни­ру­ет Дио­ни­сию толь­ко кос­вен­ным обра­зом¹⁰. Такая кос­вен­ная поле­ми­ка с Дио­ни­си­ем заклю­ча­ет­ся и в заяв­ле­нии Плу­тар­ха отно­си­тель­но Диок­ла. В то вре­мя как Дио­ни­сий ука­зы­вал на то, что пер­во­ис­точ­ни­ком леген­ды о близ­не­цах явля­ет­ся Фабий Пик­тор, кото­ро­го при­дер­жи­ва­лись (ἠκο­λούθη­σαν) после­дую­щие писа­те­ли, Плу­тарх в свою оче­редь спе­шит заявить, что Фабию Пик­то­ру вовсе нель­зя при­пи­сы­вать харак­те­ра пер­во­ис­точ­ни­ка, так как и он чер­пал свой рас­сказ из более ран­не­го писа­те­ля, а имен­но Диок­ла Пепа­риф­ско­го. Эта замет­ка исто­ри­ко-лите­ра­тур­но­го харак­те­ра вызва­на при­сут­ст­ви­ем таких же заме­ток у Дио­ни­сия, с целью про­ти­во­по­ста­вить послед­ним более вер­ные сведе­ния.

Сочи­не­ние Дио­ни­сия, таким обра­зом, для Плу­тар­ха име­ло вооб­ще толь­ко зна­че­ние посо­бия. В каче­стве же источ­ни­ков при изло­же­нии леген­ды о близ­не­цах в руках у Плу­тар­ха нахо­ди­лись с одной сто­ро­ны анна­лы Фабия, на кото­рых, впро­чем, осно­ван и рас­сказ Дио­ни­сия, а с дру­гой сто­ро­ны — сочи­не­ние Диок­ла Пепа­риф­ско­го. Таков, по край­ней мере, пря­мой и ясный смысл слов Плу­тар­ха, с кото­рым дол­жен счи­тать­ся вся­кий, кто не жела­ет оспа­ри­вать лич­ную доб­ро­со­вест­ность это­го писа­те­ля. Сло­ва­ми «καί Φαβίου λέ­γον­τος καί τοῦ Πε­παρη­θίου Διοκ­λέους» парал­лель­ность обо­их писа­те­лей под­чер­ки­ва­ет­ся с такою рельеф­но­стью, кото­рая воз­мож­на толь­ко в том слу­чае, если автор сам сли­чал текст Фабия с тек­стом Диок­ла. А что эти тек­сты, в момент состав­ле­ния био­гра­фии Рому­ла, дей­ст­ви­тель­но нахо­ди­лись в руках Плу­тар­ха, в этом убеж­да­ет нас грам­ма­ти­че­ская фор­ма пер­фек­та в сле­дую­щих сло­вах: Διοκ­λῆς Πε­παρή­θιος, ᾧ καί Φάβιος ὁ Πίκ­τωρ ἐν τοῖς πλείσ­τοις ἐπη­κολούθη­κε. Так как фор­мой пер­фек­та выра­жа­ет­ся насто­я­щий резуль­тат совер­шив­ше­го­ся дей­ст­вия, то смысл фор­мы ἐπη­κολούθη­κε таков: «Что Фабий в самом деле ἐπη­κολούθη­κε, это я вижу из нахо­дя­щих­ся [теперь] пере­до мною сочи­не­ний Фабия и Диок­ла, при сли­че­нии кото­рых я и нахо­жу [теперь] зави­си­мость пер­во­го от вто­ро­го». Ср. такое же с.20 употреб­ле­ние пер­фек­тов ἱστό­ρηται, γέγ­ρα­φεν, εἴρη­ται в выше при­веден­ных цита­тах из Дио­ни­сия. Тако­му пони­ма­нию слов Плу­тар­ха не про­ти­во­ре­чит выра­же­ние δο­κεῖ в заяв­ле­нии ὃς δο­κεῖ πρῶ­τος ἐκδοῦ­ναι Ῥώ­μης κτί­σιν. Выра­же­ние δο­κεῖ отно­сит­ся здесь толь­ко к тому сло­ву, перед кото­рым оно сто­ит, т. е. πρῶ­τος, так что πρῶ­τος δο­κεῖ — «пер­вый, насколь­ко мне извест­но», «пер­вый, если не оши­ба­юсь». Вме­сте с тем из сло­ва «δο­κεῖ » явст­ву­ет, что Плу­тарх не нахо­дил у Диок­ла ука­за­ний на то, откуда он сам взял эту леген­ду, а пото­му и Плу­тарх оста­вил этот вопрос откры­тым, хотя, по-види­мо­му, пола­гал, что Диокл толь­ко пере­ска­зы­вал в этом слу­чае рим­скую леген­ду. Послед­нее мож­но заклю­чить из слов πρῶ­τος εἰς τοὺς Ἕλ­λη­νας.

Из слов Плу­тар­ха, далее, выте­ка­ет, что сочи­не­ние Диок­ла не было дра­мой и что, сле­до­ва­тель­но, нель­зя гово­рить о дра­ма­ти­че­ском писа­те­ле Диок­ле. Но толь­ко это не сле­ду­ет из тех слов, на кото­рые ука­зы­ва­ет Три­бер, а по его при­ме­ру и Паис¹¹, имен­но: τοῦ λό­γου τὰ κυ­ριώτα­τα, так как под выра­же­ни­ем: «глав­ней­шие — (суще­ст­вен­ней­шие) части рас­ска­за» мож­но разу­меть тот основ­ной остов леген­ды, о кото­ром будет речь ниже (гл. III), в отли­чие от раз­ных позд­ней­ших допол­не­ний и видо­из­ме­не­ний. Вполне ясное ука­за­ние заклю­ча­ет­ся, напро­тив, в сло­вах: ὕποπ­τον μὲν ἐνίοις ἐστί τὸ δρα­ματι­κὸν καί πλασ­μα­τῶδες (c. 8 кон.). Если бы Плу­тарх имел в руках дра­му Диок­ла, то неза­чем было бы ему ссы­лать­ся на мне­ние дру­гих о дра­ма­ти­че­ском харак­те­ре рас­ска­за, из-за кото­ро­го послед­ний казал­ся подо­зри­тель­ным. Так мог гово­рить толь­ко тот, кто имел перед собой если и не про­за­и­че­скую, как пола­га­ет Паис, то во вся­ком слу­чае не дра­ма­ти­че­скую работу Диок­ла.

К это­му при­со­еди­ня­ет­ся еще то, что Плу­тарх в сво­их «Гре­че­ских вопро­сах»¹² при­во­дит загла­вие сочи­не­ния (или одно­го из сочи­не­ний) Диок­ла в сле­дую­щем виде: Διοκ­λῆς ἐν τῷ περὶ ἡρώων συν­τάγμα­τι, «в сочи­не­нии о ἥρωες», вме­сто чего воз­мож­но читать так­же: πε­ρί ἡρῴων, «в сочи­не­нии о ἡρῷα». В поль­зу чте­ния ἡρώων (от ἥρωες) гово­рит загла­вие 40-го гре­че­ско­го вопро­са: τίς Εὔνοσ­τος, ἥρως ἐν Τα­νάγρᾳ; Орфо­гра­фия ἡρῴων объ­яс­ня­ет­ся тем, что перед ссыл­кой на Диок­ла была речь о свя­ти­ли­ще Тана­гр­ско­го ἥρως-а. Как бы ни с.21 читать, такое загла­вие в край­нем слу­чае мог­ло бы ука­зы­вать на мифо­ло­ги­че­скую поэ­му, подоб­ную Овиди­е­вым «Мета­мор­фо­зам»¹³. Но более прав­до­по­доб­но, что это было про­за­и­че­ское сочи­не­ние полу­и­сто­ри­че­ско­го, полу­ми­фо­ло­ги­че­ско­го харак­те­ра, состо­яв­шее из ряда рас­ска­зов о раз­ных ἥρωες, в том чис­ле и мифи­че­ских или полу­ми­фи­че­ских осно­ва­те­лей горо­дов. Одна из глав это­го сочи­не­ния и мог­ла быть посвя­ще­на рас­ска­зу об осно­ва­те­лях горо­да Рима, под назва­ни­ем «Ῥώ­μης κτί­σις», в том объ­е­ме, нача­ло и конец кото­ро­го у Плу­тар­ха отме­че­ны име­нем Диок­ла. Если же сочи­не­ние Диок­ла в самом деле трак­то­ва­ло толь­ко об одной части­це цар­ской леген­ды, то не уди­ви­тель­но, что Дио­ни­сий (1, 72), пере­чис­лив авто­ров по исто­рии Рима вооб­ще, не упо­мя­нул о Диок­ле, как не име­ю­щем тако­го обще­го зна­че­ния для рим­ской исто­рии.

Заяв­ле­ние Плу­тар­ха о Диок­ле само по себе доста­точ­но ясно. Тем не менее Петер¹⁴ не счи­та­ет это вполне убеди­тель­ным дока­за­тель­ст­вом того, что сам Плу­тарх имел в руках циту­е­мо­го им авто­ра. Петер ука­зы­ва­ет на обы­чай древ­них авто­ров, в слу­чае если в имев­шем­ся в их рас­по­ря­же­нии сочи­не­нии упо­ми­на­лось о более древ­нем авто­ре, цити­ро­вать имя это­го послед­не­го вза­мен того, кото­рым дей­ст­ви­тель­но поль­зо­ва­лись. Один, по мне­нию Пете­ра несо­мнен­ный, при­мер это­го рода встре­ча­ет­ся и у Плу­тар­ха в био­гра­фии Като­на млад­ше­го в сле­дую­щем месте (c. 37): ὁ μέν­τοι Μου­νάτιος οὐκ ἀπισ­τίᾳ τοῦ Κά­τωνος ἀλλ’ ἐκείνου μὲν ὀλι­γωρίᾳ πρὸς αὑτὸν, αὑτοῦ δέ τι­νι ζη­λοτυ­πίᾳ πρὸς τὸν Κα­νίδιον ἱστο­ρεῖ γε­νέσ­θαι τὴν ὀργήν. καὶ γὰρ αὐτός σύγ­γραμ­μα πε­ρί τοῦ Κά­τωνος ἐξέ­δωκεν ᾧ μά­λισ­τα Θρα­σέας ἐπη­κολούθη­σε. На пер­вый взгляд каза­лось бы, что Плу­тарх поль­зу­ет­ся Муна­ци­ем, а имя Фра­сеи Пета при­во­дит­ся толь­ко в виде исто­ри­ко-лите­ра­тур­ной замет­ки. В дей­ст­ви­тель­но­сти же, по мне­нию Пете­ра, было наобо­рот: Плу­тарх поль­зо­вал­ся сочи­не­ни­ем Фра­сеи, в кото­ром и нашел ука­за­ние на то, что послед­ний при­дер­жи­вал­ся пре­иму­ще­ст­вен­но Муна­ция. При­ме­няя это же наблюде­ние и к ссыл­ке на Диок­ла, Петер при­хо­дит к заклю­че­нию¹⁵, что Плу­тарх поль­зо­вал­ся соб­ст­вен­но Фаби­ем, у кото­ро­го и нашел сооб­щае­мое им изве­стие о том, что рим­ский анна­лист в рас­ска­зе о близ­не­цах при­дер­жи­вал­ся Диок­ла Пепа­риф­ско­го. Хотя вопрос о с.22 про­ис­хож­де­нии леген­ды о рим­ских близ­не­цах этим нисколь­ко не изме­ня­ет­ся, а, напро­тив, еще более под­креп­ля­ет­ся зави­си­мость Фабия и про­чих анна­ли­стов от гре­че­ско­го писа­те­ля Диок­ла, тем не менее вывод Пете­ра, пред­став­ля­ю­щий собою толь­ко одну воз­мож­ность, явля­ет­ся не вполне убеди­тель­ным, насколь­ко Петер, в под­твер­жде­ние сво­его мне­ния, ссы­ла­ет­ся на сход­ство рас­ска­за Плу­тар­ха с рас­ска­зом Фабия (у Дио­ни­сия). В том-то и дело, что сход­ство каса­ет­ся толь­ко осто­ва рас­ска­за, ука­зы­ваю­ще­го на один общий источ­ник обо­их, в то вре­мя как самое изло­же­ние редак­ти­ро­ва­но так, что может быть объ­яс­не­но толь­ко само­сто­я­тель­ным зна­ком­ст­вом с дан­ным источ­ни­ком со сто­ро­ны каж­до­го из них. При­том, в тех местах, в кото­рых Плу­тарх отли­ча­ет­ся от Дио­ни­сия-Фабия, гене­ти­че­ское пре­иму­ще­ство нахо­дит­ся на сто­роне сооб­щае­мой Плу­тар­хом вер­сии, что опять-таки может быть объ­яс­не­но толь­ко тем, что Плу­тарх чер­пал непо­сред­ст­вен­но из под­лин­ни­ка Диок­ла, в то вре­мя как Дио­ни­сий брал свой мате­ри­ал из Фабия, да и то не исклю­чи­тель­но, а толь­ко в виде, так ска­зать, «сред­не­го выво­да» из Фабия и всех про­чих анна­ли­стов, при­дер­жи­вав­ших­ся Фабия = οἱ περὶ τὸν Φάβιον. Не без­раз­лич­но так­же и употреб­ле­ние фор­мы аори­ста ἐπη­κολούθη­σε в выше при­веден­ном месте из био­гра­фии Като­на. Фор­мой аори­ста удо­сто­ве­ря­ет­ся про­сто самый факт; напро­тив, фор­ма пер­фек­та пока­зы­ва­ет, что резуль­та­ты дан­но­го фак­та нали­цо еще и в насто­я­щее (для Плу­тар­ха) вре­мя. В пер­вом слу­чае Плу­тарх, упо­ми­ная о сочи­не­нии Фра­сеи, скры­ва­ет ско­рее, чем разъ­яс­ня­ет, насто­я­щее поло­же­ние дела; во вто­ром слу­чае, напро­тив, Плу­тарх ука­зы­ва­ет с уда­ре­ни­ем на то, что и у него в руках было сочи­не­ние Диок­ла, точ­но так как и у Фабия (καί… καί), в отли­чие от Дио­ни­сия, кото­рый чер­пал свои сведе­ния из Фабия и, сле­до­ва­тель­но, из вто­рых рук, что и жела­тель­но было Плу­тар­ху под­черк­нуть.

Одна­ко воз­мож­но ли вооб­ще дове­рять непо­сред­ст­вен­но­му зна­ком­ству Плу­тар­ха с таким, несо­мнен­но вто­ро­сте­пен­ным, писа­те­лем, как Диокл? Отве­том на этот вопрос может слу­жить сле­дую­щая харак­те­ри­сти­ка Плу­тар­ха, сде­лан­ная самим Г. Пете­ром¹⁶: «Свои био­гра­фии Плу­тарх не осно­вы­вал на сочи­не­ни­ях вели­ких исто­ри­ков, даю­щих исто­рию государств, како­вы: Ксе­но­фонт, Эфор, Поли­бий, Ливий. Напро­тив, Плу­тар­ха при­вле­ка­ли пре­иму­ще­ст­вен­но такие с.23 сочине­ния, кото­рые трак­то­ва­ли спе­ци­аль­но об избран­ных им геро­ях, како­вы в био­гра­фи­ях рим­лян: мему­а­ры Сул­лы, Волум­ния, Мес­са­лы, жиз­не­опи­са­ние Като­на, состав­лен­ное Фра­се­ей Петом; жиз­не­опи­са­ние Цице­ро­на, напи­сан­ное Тиро­ном и т. п. Из боль­ших сочи­не­ний он поль­зо­вал­ся охот­но таки­ми, кото­рые отли­ча­лись био­гра­фи­че­ским харак­те­ром соот­вет­ст­вен­ных частей, како­вы: анна­лы Фабия и Вале­рия Анци­а­та. При его обшир­ной начи­тан­но­сти, ему были извест­ны, конеч­но, и круп­ные писа­те­ли, вро­де Фукидида (на кото­ро­го ссы­ла­ет­ся в био­гра­фии Никия). Так­же и поэ­зия была ему зна­ко­ма осно­ва­тель­но». Таким обра­зом ни общая эруди­ция Плу­тар­ха, ни в част­но­сти его стрем­ле­ние к спе­ци­аль­ным сочи­не­ни­ям био­гра­фи­че­ско­го харак­те­ра нисколь­ко не про­ти­во­ре­чат воз­мож­но­сти, что он знал сочи­не­ние Диок­ла о геро­ях-осно­ва­те­лях горо­дов и поль­зо­вал­ся им в под­лин­ни­ке. Прав­да, Диокл Пепа­риф­ский был толь­ко вто­ро­сте­пен­ный и мало извест­ный писа­тель. Одна­ко, для Плу­тар­ха дело заклю­ча­лось не в боль­шей или мень­шей извест­но­сти авто­ра, а толь­ко в мате­ри­а­ле, кото­рый мож­но было почерп­нуть из того или дру­го­го сочи­не­ния. В той же био­гра­фии Рому­ла (гл. 2) Плу­тарх ссы­ла­ет­ся, напри­мер, на неко­е­го Про­ма­фи­о­на, имя кото­ро­го в гре­че­ской лите­ра­ту­ре совер­шен­но неиз­вест­но.

Итак, было бы делом про­из­во­ла не дове­рять ясно­му заяв­ле­нию Плу­тар­ха о почти пол­ном сход­стве Фабия с Дио­к­лом в рас­ска­зе о рим­ских близ­не­цах. При­чи­на это­го сход­ства заклю­ча­лась в том, что Фабий «при­дер­жи­вал­ся» Диок­ла, т. е. поль­зо­вал­ся им. Но было ли это воз­мож­но с одной сто­ро­ны по хро­но­ло­ги­че­ским дан­ным жиз­ни обо­их писа­те­лей, а с дру­гой — по усло­ви­ям обра­зо­ван­но­сти, как само­го Фабия, так и вооб­ще тогдаш­не­го рим­ско­го обще­ства?

Вре­мя Диок­ла Пепа­риф­ско­го¹⁷ может быть опре­де­ле­но толь­ко при­бли­зи­тель­но, но во вся­ком слу­чае он не моло­же Фабия. О Диок­ле, как о лице уже умер­шем, упо­ми­нал еще Димит­рий из Скеп­си­са, автор 30 книг о союз­ни­ках тро­ян­цев (Стра­бон XIII, c. 45), совре­мен­ник гре­че­ско­го Ари­стар­ха¹⁸ и рим­ско­го Энния¹⁹ или ско­рее с.24 Фабия²⁰. Из изве­стия, сооб­щае­мо­го у Афи­нея²¹, не вид­но, насколь­ко Диокл был стар­ше Димит­рия, а, сле­до­ва­тель­но, и Фабия: может быть, он был толь­ко стар­ший их совре­мен­ник, но он мог при­над­ле­жать и к более отда­лен­но­му вре­ме­ни. Паис при­уро­чи­ва­ет его к 4 сто­ле­тию до Р. Хр. Одна­ко, при­ни­мая во вни­ма­ние, что архео­ло­ги­че­ское направ­ле­ние того рода, на кото­рое ука­зы­ва­ет загла­вие сочи­не­ния Диок­ла πε­ρί ἡρώων, раз­ви­лось глав­ным обра­зом после Тимея, мож­но пола­гать, что Диокл жил не ранее 3 сто­ле­тия и писал око­ло 250 года и даже еще немно­го поз­же. Во вся­ком слу­чае, по рас­че­ту вре­ме­ни Фабий мог поль­зо­вать­ся Дио­к­лом.

Не пре­пят­ст­ву­ют это­му и усло­вия тогдаш­ней обра­зо­ван­но­сти и тогдаш­них науч­ных инте­ре­сов. Со вре­ме­ни Тимея в гре­че­ской лите­ра­ту­ре, не толь­ко исто­ри­че­ской, но и в поэ­зии, архео­ло­ги­че­ские и мифо­ло­ги­че­ские темы раз­ра­ба­ты­ва­лись с боль­шим усер­ди­ем, при­ме­ром чего может слу­жить «Алек­сандра» Ликофро­на. Рим­ляне вре­мен пуни­че­ской вой­ны, вос­пи­ты­ва­ясь на гре­че­ской лите­ра­ту­ре, пере­ни­ма­ли, конеч­но, и гос­под­ст­ву­ю­щие в этой лите­ра­ту­ре вку­сы и взгляды. И вот чрез­вы­чай­но любо­пыт­но, что рим­ская лите­ра­ту­ра, начав­шая свою исто­рию с анна­лов Фабия, вслед за этим обна­ру­жи­ва­ет боль­шое стрем­ле­ние к архео­ло­ги­че­ским иссле­до­ва­ни­ям в обла­сти обще­ст­вен­но­го быта Рима. Если и мож­но сомне­вать­ся в при­над­леж­но­сти само­му Фабию Пик­то­ру сочи­не­ния de jure pon­ti­fi­cio²², а так­же и в автор­стве Цин­ция Али­мен­та отно­си­тель­но мно­го­чис­лен­ных сочи­не­ний это­го рода, при­пи­сы­вае­мых Цин­цию²³, то во вся­ком слу­чае несо­мнен­но, что совре­мен­ник Фабия и Цин­ция, Q. Ful­vius No­bi­lior, кон­сул 189 года, напи­сал осо­бый трак­тат о рим­ском кален­да­ре (de fas­tis) и выста­вил экзем­пляр кален­да­ря, со сво­и­ми пояс­ни­тель­ны­ми заме­ча­ни­я­ми, в выстро­ен­ном им же хра­ме Гер­ку­ле­са и Муз. с.25 Дру­гой совре­мен­ник, Sex. Aeli­us Pae­tus, пред­ста­вил под загла­ви­ем Tri­per­ti­ta обшир­ный ком­мен­та­рий к XII таб­ли­цам. А сочи­не­ние Като­на Ori­gi­nes уже сво­им загла­ви­ем при­мы­ка­ет к архео­ло­ги­че­ско­му тече­нию исто­ри­че­ской нау­ки после Тимея, обра­щав­ше­му осо­бен­но вни­ма­ние на началь­ную исто­рию горо­дов и наро­дов. Таким обра­зом и сочи­не­ние Диок­ла περὶ ἡρώων, соот­вет­ст­вуя это­му тече­нию, мог­ло пред­став­лять­ся доста­точ­но инте­рес­ным для уче­ных рим­лян тогдаш­не­го вре­ме­ни.

Зна­ком­ство Фабия²⁴ с лите­ра­ту­рой (т. е., конеч­но, гре­че­ской, так, как рим­ской тогда еще не было) и в част­но­сти с архео­ло­ги­че­ской нау­кой засвиде­тель­ст­во­ва­но Цице­ро­ном (Brut. 21, 81): Ser. Fa­bius Pic­tor et iuris et lit­te­ra­rum et an­ti­qui­ta­tis be­ne pe­ri­tus. Зна­ние гре­че­ско­го язы­ка удо­сто­ве­рил Фабий сам сво­и­ми анна­ла­ми, напи­сан­ны­ми по-гре­че­ски. В этих анна­лах он при­ме­нял и гре­че­скую хро­но­ло­гию по олим­пи­а­дам. Так­же и цена и мера опре­де­ля­ют­ся у него на гре­че­ский лад: добы­ча Тарк­ви­ния, взя­тая в Поме­ции, исчис­ле­на Фаби­ем в 40 талан­тов (fr. 13), а рас­сто­я­ние от Алба-лон­ги до места, где были бро­ше­ны близ­не­цы, пока­за­но в 120 ста­ди­ев (fr. 5). В 216 году Фабий был послан в Дель­фы и, по воз­вра­ще­нии оттуда, доло­жил сена­ту ответ ора­ку­ла в латин­ском сти­хотвор­ном пере­во­де (Liv. 23, 11, 1—6). Все эти фак­ты ука­зы­ва­ют, насколь­ко Фабий был бли­зок к тогдаш­ней (исклю­чи­тель­но гре­че­ской) обра­зо­ван­но­сти вооб­ще и к лите­ра­ту­ре в част­но­сти. Фабий, стоя на уровне тогдаш­ней исто­ри­че­ской нау­ки гре­ков, мог, сле­до­ва­тель­но, не толь­ко знать сочи­не­ние Диок­ла, но и поль­зо­вать­ся им в рас­ска­зе о близ­не­цах.

А что Фабий, наобо­рот, не огра­ни­чи­вал­ся в этом рас­ска­зе одни­ми толь­ко рим­ски­ми источ­ни­ка­ми, вид­но из сле­дую­ще­го сооб­ра­же­ния: по свиде­тель­ству Дио­ни­сия (1, 6), Фабий изла­гал древ­ней­шую исто­рию сжа­то и крат­ко, в отли­чие от про­стран­но­го опи­са­ния пере­жи­то­го им самим вре­ме­ни²⁵. Сухая сжа­тость изло­же­ния древ­них вре­мен зави­се­ла от того, что эти­ми же каче­ства­ми отли­ча­лись и офи­ци­аль­ные запи­си рим­ских пон­ти­фи­ков, состав­ляв­шие глав­ный источ­ник Фабия для пред­ше­ст­во­вав­ше­го пери­о­да. Сре­ди этих сухих фак­тов рас­сказ о близ­не­цах дол­жен был весь­ма рез­ко с.26 выде­лять­ся сво­им деталь­ным харак­те­ром и сво­и­ми лите­ра­тур­ны­ми досто­ин­ства­ми. На это ука­зы­ва­ет сам Дио­ни­сий, так как он, гово­ря о том, что Фабий τὰ ἀρχαῖα κε­φαλαιωδῶς ἐπέδ­ρα­μεν, тут же при­бав­ля­ет, что это каса­ет­ся не все­го арха­и­че­ско­го пери­о­да (τὰ ἀρχαῖα), а толь­ко того, кото­рый сле­до­вал за осно­ва­ни­ем горо­да (τὰ με­τὰ τὴν κτί­σιν τῆς πό­λεως γε­νόμε­να). Сле­до­ва­тель­но, Дио­ни­сий выде­ля­ет здесь «осно­ва­ние горо­да» (κτί­σις τῆς πό­λεως), под како­вым тер­ми­ном разу­ме­ет­ся «исто­рия осно­ва­те­лей горо­да» (т. е., леген­да о близ­не­цах), как и у Плу­тар­ха в выра­же­нии: Ῥώ­μης κτί­σις. Осо­бен­но­сти рас­ска­за о близ­не­цах пока­зы­ва­ют, что Фабий взял его не из сухих анна­лов пон­ти­фи­ков, а, напро­тив, из како­го-либо лите­ра­тур­но­го источ­ни­ка, а имен­но, так как тогда еще не было рим­ской лите­ра­ту­ры, из гре­че­ско­го источ­ни­ка. Сов­па­де­ние выра­же­ния «κτί­σις τῆς πό­λεως» у Дио­ни­сия с выра­же­ни­ем Плу­тар­ха «Ῥώ­μης κτί­σις» слу­жит кос­вен­ным ука­за­ни­ем, что этим источ­ни­ком был имен­но Диокл, трак­то­вав­ший в сво­ем сочи­не­нии περὶ ἡρώων о раз­ных город­ских кти­стах и геро­ях, в том чис­ле и рим­ских близ­не­цах.

Нако­нец, и по суще­ству дела нет при­чи­ны не дове­рять изве­стию Плу­тар­ха о том, что Фабий чер­пал из Диок­ла, так как этим нисколь­ко не пред­ре­ша­ет­ся вопрос, откуда сам Диокл заим­ст­во­вал эту леген­ду; ведь a prio­ri, вполне воз­мож­но пред­по­ло­же­ние, что это была древ­няя рим­ская леген­да, с кото­рой Диокл позна­ко­мил­ся путем уст­ных рас­ска­зов. А меж­ду тем самая мысль о том, что пер­вый рим­ский анна­лист сооб­ща­ет леген­ду о Рому­ле и Реме не по рим­ско­му источ­ни­ку, каза­лась преж­де до того чудо­вищ­ной, что, напри­мер, Нибур²⁶ рез­ко обви­ня­ет Плу­тар­ха «в небреж­но­сти, бла­го­да­ря кото­рой сло­жи­лось мне­ние, что леген­да о близ­не­цах выду­ма­на каким-то неиз­вест­ным гре­ком». Подоб­ным обра­зом и Швег­лер²⁷ гово­рит, что «заяв­ле­ние Плу­тар­ха о том, что Фабий спи­сы­вал у Диок­ла, долж­но быть при­зна­но оши­боч­ным». Про­тив такой отри­ца­тель­ной точ­ки зре­ния высту­пил еще Вил­лен­борг²⁸, кото­рый, под­верг­нув этот вопрос подроб­но­му раз­бо­ру, при­шел к заклю­че­нию, что Плу­тарх заслу­жи­ва­ет пол­но­го дове­рия, насколь­ко дело каса­ет­ся изве­стия о Диок­ле Пепа­риф­ском и его отно­ше­нии к с.27 Фабию. Досто­вер­ность изве­стия Плу­тар­ха при­ни­ма­ет, напри­мер, К. Мил­лер²⁹, Зуз­е­миль³⁰ и др.³¹; долю прав­ды в этом изве­стии нахо­дит и Момм­зен (см. выше).

Изве­стие Плу­тар­ха о зави­си­мо­сти Фабия от Диок­ла, рав­но как зна­ком­ство само­го Плу­тар­ха с под­лин­ным сочи­не­ни­ем Диок­ла сами по себе не пред­став­ля­ют ниче­го невоз­мож­но­го или неправ­до­по­доб­но­го. Недо­ве­рие осно­вы­ва­лось все­це­ло на субъ­ек­тив­ной анти­па­тии к мыс­ли, что леген­да о Рому­ле и Реме соста­ви­лась при каком бы то ни было уча­стии гре­ков. Насколь­ко такое воз­зре­ние пра­виль­но, мож­но узнать толь­ко из подроб­но­го раз­бо­ра самой леген­ды.