Этюды по истории античного портрета
Часть I

с.1

ЭТЮДЫ ПО ИСТОРИИ АНТИЧНОГО ПОРТРЕТА.

Исто­рия антич­но­го порт­ре­та еще не напи­са­на: еще и не насту­пи­ло вре­мя для попыт­ки дать более или менее пол­ную кар­ти­ну раз­ви­тия инди­виду­аль­но­го порт­ре­та с худо­же­ст­вен­но-исто­ри­че­ской точ­ки зре­ния. Мате­ри­ал еще не собран в доста­точ­ном коли­че­стве и не опуб­ли­ко­ван в над­ле­жа­щем виде. Нау­ка чрез­вы­чай­но обя­за­на Арнд­ту за его энер­гич­ную и пло­до­твор­ную дея­тель­ность в этой обла­сти, и его «Grie­chi­sche und rö­mi­sche Porträts» все­гда будут являть­ся исход­ным пунк­том для иссле­до­ва­ний подоб­но­го рода. Но, конеч­но, этой пер­вой тыся­чи дей­ст­ви­тель­но пре­вос­ход­ных таб­лиц и немно­гих изда­ний дру­гих авто­ров, даю­щих воз­мож­ность сти­ли­сти­че­ско­го ана­ли­за изда­вае­мо­го мате­ри­а­ла, дале­ко недо­ста­точ­но, чтобы пред­ста­вить раз­ви­тие антич­но­го порт­ре­та в целом. При этом, ико­но­гра­фи­че­ские инте­ре­сы дол­го пре­об­ла­да­ли над худо­же­ст­вен­но-исто­ри­че­ски­ми и соот­вет­ст­вен­но вли­я­ли на под­бор мате­ри­а­ла; толь­ко в послед­ние деся­ти­ле­тия нача­лось иссле­до­ва­ние исто­рии худо­же­ст­вен­ных форм порт­ре­та вне свя­зи с ико­но­гра­фи­че­ски­ми вопро­са­ми. Таким поло­же­ни­ем дела дик­ту­ет­ся метод иссле­до­ва­ния, про­веден­ный в пред­ла­гае­мых этюдах. Пока недо­ста­ток мате­ри­а­ла не поз­во­лит нам сра­зу же вклю­чать памят­ни­ки в опре­де­лен­ную серию про­из­веде­ний, мы долж­ны исхо­дить из одно­го памят­ни­ка и, посте­пен­но рас­ши­ряя круг род­ст­вен­ных ему про­из­веде­ний, рас­пре­де­лять доступ­ный в насто­я­щее вре­мя мате­ри­ал по груп­пам, руко­вод­ст­ву­ясь глав­ней­ши­ми сти­ли­сти­че­ски­ми осо­бен­но­стя­ми. Буду­щее пока­жет, насколь­ко дан­ные деле­ния пра­виль­ны, введет нуж­ные коррек­ти­вы и выде­лит те наблюде­ния, кото­рые ока­жут­ся вер­ны­ми при нали­чии боль­ше­го коли­че­ства при­вле­кае­мых для срав­не­ния памят­ни­ков.

Твор­че­ская худо­же­ст­вен­ная лич­ность име­ет, разу­ме­ет­ся, в исто­рии порт­ре­та круп­ней­шее зна­че­ние, ибо отно­ше­ние к инди­виду­у­му и пере­да­ча его в ося­за­тель­ных фор­мах есть эле­мент глу­бо­ко интим­ный и лич­ный. Но, к сожа­ле­нию, лите­ра­тур­ные сведе­ния, кото­рые име­ют­ся в нашем рас­по­ря­же­нии, чрез­вы­чай­но скуд­ны и не дают над­ле­жа­щих ука­за­ний по инте­ре­су­ю­щим нас вопро­сам для важ­ней­ших пери­о­дов искус­ства. Поэто­му мы долж­ны доволь­ст­во­вать­ся услов­ны­ми назва­ни­я­ми для уста­нав­ли­вае­мых групп и пони­мать даже име­на зна­ме­ни­тых вая­те­лей лишь как соби­ра­тель­ные тер­ми­ны для обо­зна­че­ния опре­де­лен­ных худо­же­ст­вен­ных тен­ден­ций. Вопрос, насколь­ко дру­гие лич­но­сти мог­ли идти по тем же путям и дер­жать­ся тех же прин­ци­пов, как выдаю­щи­е­ся, извест­ные нам по име­ни худож­ни­ки, оста­ет­ся, таким обра­зом, откры­тым. Если, напри­мер, будет речь о Мироне, как порт­ре­ти­сте, то мы отнюдь не долж­ны счи­тать при­веден­ные под его име­нем про­из­веде­ния при­над­ле­жа­щи­ми рез­цу само­го вели­ко­го масте­ра. Име­нем Миро­на обо­зна­ча­ет­ся толь­ко тот худо­же­ст­вен­ный взгляд на фор­мы, кото­рый в иде­аль­ной скульп­ту­ре нашел себе выра­же­ние в Дис­ко­бо­ле или в более сво­бод­ном типе Мар­сия. Нам неиз­вест­но, насколь­ко сын Миро­на, Ликий, шел по сто­пам сво­его: отца, насколь­ко близ­ко с.2 при­мы­ка­ли к нему дру­гие, неиз­вест­ные нам по име­нам вая­те­ли. Прин­цип же пере­да­чи инди­виду­аль­ных форм, гос­под­ст­ву­ю­щий в кру­ге Миро­на, под­да­ет­ся опре­де­ле­нию, и дан­ный прин­цип обо­зна­ча­ет­ся нами име­нем его.

Исто­рия порт­ре­та, пере­даю­ще­го в ося­за­тель­ных фор­мах отно­ше­ние чело­ве­ка к инди­виду­аль­ной жиз­ни, бли­жай­шим обра­зом свя­за­на с исто­ри­ей инди­виду­а­лиз­ма в куль­тур­ной жиз­ни чело­ве­че­ства вооб­ще. Мы оста­но­вим­ся в нача­ле наше­го иссле­до­ва­ния на пер­вой поло­вине V в. до Р. Х., т. е. на той эпо­хе, кото­рая зна­ме­ну­ет тор­же­ство инди­виду­аль­но­го твор­че­ства после свер­же­ния схе­ма­тиз­ма арха­и­ки и пото­му долж­на была сыг­рать важ­ней­шую роль так­же в исто­рии порт­рет­но­го искус­ства. Нам при­дет­ся ука­зать на то, что про­бле­ма изо­бра­же­ния инди­виду­аль­но­го лица реша­лась раз­ны­ми худо­же­ст­вен­ны­ми груп­па­ми раз­ны­ми спо­со­ба­ми, при­чем глав­ным вопро­сом явля­лось отно­ше­ние инди­виду­у­ма к вновь создан­но­му типу иде­аль­но­го харак­те­ра, ины­ми сло­ва­ми, аль­тер­на­ти­ва — под­чи­не­ние инди­виду­аль­ных черт иде­аль­но­му типу, иде­а­ли­за­ция инди­виду­у­ма, или, наобо­рот, под­чи­не­ние иде­аль­но­го типа харак­тер­ным чер­там инди­виду­у­ма, инди­виду­а­ли­за­ция иде­а­ла. В такой плос­ко­сти сто­ял вопрос так­же в скульп­ту­ре древ­ней­ших эпох.

Выс­ший рас­цвет инди­виду­аль­но­го порт­ре­та мы нахо­дим в Егип­те, в искус­стве вре­ме­ни от пер­вых дина­стий вплоть до кон­ца Древ­не­го Цар­ства. Ста­ту­эт­ка из сло­но­вой кости царя Ден, най­ден­ная Pet­rie, дает пора­зи­тель­но живой образ ста­ри­ка, оку­тан­но­го в длин­ный плащ, с его харак­тер­ной поход­кой и рез­ки­ми чер­та­ми лица. Такой же нату­ра­лизм харак­те­ри­зу­ет порт­ре­ты Рано­фе­ра и Неф­рет, таким же увле­че­ни­ем инди­виду­аль­ны­ми осо­бен­но­стя­ми отли­ча­ет­ся зна­ме­ни­тый Шейх эль Белед, писец в Лув­ре, или мед­ные ста­туи Пепи и его сына. В этих порт­ре­тах схе­ма при­ме­не­на в общей поста­нов­ке фигур, но толь­ко как остов, меж­ду тем как пере­да­ча инди­виду­аль­ных черт, даже в изо­бра­же­ни­ях туло­ви­ща, сто­ит все­це­ло под зна­ком рез­ко­го реа­лиз­ма.

Древ­ней­шие месо­потам­ские изва­я­ния, ста­туи Гудеи и дру­гие фигу­ры, най­ден­ные Сар­зе­ком в Тел­ло, при­над­ле­жат к той же груп­пе. Инди­виду­аль­ные чер­ты сто­ят опре­де­лен­но на пер­вом плане.

Еги­пет Сред­не­го Цар­ства создал целый ряд пре­вос­ход­ных инди­виду­аль­ных порт­ре­тов, как, напри­мер, тип Аме­нем­хе­та III, но уже в это вре­мя высту­па­ет на пер­вый план склон­ность к типи­за­ции. Чер­ты, свой­ст­вен­ные, как инди­виду­аль­ные, царю, пере­но­сят­ся и на изо­бра­же­ния дру­гих лиц, и впер­вые в исто­рии миро­во­го искус­ства наблюда­ет­ся любо­пыт­ное явле­ние созда­ния типа на осно­ве инди­виду­аль­но­го порт­ре­та, при­мер того явле­ния, кото­рое нам столь хоро­шо извест­но из исто­рии новей­ше­го порт­ре­та, напри­мер, эпо­хи Людо­ви­ка XIV, порт­рет кото­ро­го полу­чил зна­че­ние иде­аль­но­го типа.

Дру­гой прин­цип выра­ботал­ся уже в эпо­ху Древ­не­го Цар­ства. Ста­туи Хефре­на, зна­чи­тель­ное коли­че­ство кото­рых еще недав­но было обна­ру­же­но в раз­ва­ли­нах над­гроб­но­го хра­ма перед его пира­мидой, дока­за­ли, что отно­ше­ние к царю, как к вопло­ще­нию боже­ства, возы­ме­ло свое дей­ст­вие и на порт­рет­ные изо­бра­же­ния его. Инди­виду­аль­ные чер­ты под­вер­га­ют­ся силь­ной сти­ли­за­ции и вклю­ча­ют­ся в рам­ки стро­го-мону­мен­таль­но­го сти­ля, отри­цаю­ще­го по сво­е­му суще­ству инди­виду­аль­ные осо­бен­но­сти изо­бра­жае­мой лич­но­сти. Такое под­чи­не­ние инди­виду­аль­но­сти обще­му типу явля­ет­ся харак­тер­ной осо­бен­но­стью гос­под­ст­ву­ю­ще­го тече­ния в порт­рет­ной с.3 скульп­ту­ре Сред­не­го и Ново­го Царств, а так­же позд­ней­ших эпох Егип­та и в более позд­ней скульп­ту­ре месо­потам­ско­го худо­же­ст­вен­но­го кру­га. Если лич­ность Аме­но­фи­са IV сыг­ра­ла такую же роль для сво­его вре­ме­ни, как Аме­нем­хет III в скульп­ту­ре Сред­не­го Цар­ства, и при­да­ла искус­ству всей эпо­хи Тель-Амар­ны нату­ра­ли­сти­че­ский отте­нок, то это явле­ние осо­бо­го поряд­ка.

Из тако­го пре­об­ла­да­ния стрем­ле­ния к типи­за­ции порт­ре­та не сле­ду­ет, одна­ко, что инди­виду­а­ли­сти­че­ско­му порт­рет­но­му искус­ству был поло­жен конец. Реа­ли­сти­че­ский порт­рет про­дол­жал дер­жать­ся, и серия голов из зеле­но­го базаль­та, от Сред­не­го Цар­ства вплоть до позд­ней­ших вре­мен, при­над­ле­жит к луч­шим пред­ста­ви­те­лям порт­ре­та в миро­вой исто­рии искус­ства. Порт­ре­ты Царя Сред­не­го Цар­ства в Копен­га­гене, порт­рет Мен­тем­хе­та в Каи­ре, голо­вы в Бер­лине и Бостоне высо­ко инди­виду­аль­ны. Как пока­жет наше даль­ней­шее иссле­до­ва­ние, это нату­ра­ли­сти­че­ское направ­ле­ние име­ло впо­след­ст­вии силь­ное вли­я­ние на искус­ство «клас­си­че­ских стран». Итак, Древ­ний Восток был зна­ком с той про­бле­мой порт­рет­ной скульп­ту­ры, кото­рая зани­ма­ла гре­че­ских вая­те­лей пер­вой поло­ви­ны V в. до Р. Х., но отда­вал пред­по­чте­ние прин­ци­пу типи­за­ции инди­виду­аль­но­го обра­за.

На поч­ве Гре­ции, инди­виду­аль­ные чер­ты ярко высту­па­ют уже в эгей­ском искус­стве. Лица жен­щин и юно­шей на фрес­ках кнос­ско­го двор­ца на пер­вый взгляд про­из­во­дят впе­чат­ле­ние порт­ре­тов, так же как и голо­ва пры­гу­на из сло­но­вой кости, или голов­ка, най­ден­ная в Фила­ко­пи; но срав­не­ние их меж­ду собою пока­зы­ва­ет, что худож­ник едва ли хотел изо­бра­зить инди­виду­аль­ные лица, а ско­рее иде­аль­ные обра­зы на осно­ва­нии тех наблюде­ний, кото­рые он сде­лал над окру­жаю­щи­ми его людь­ми, не дохо­дя, одна­ко, до той сте­пе­ни инди­виду­а­ли­за­ции, как еги­пет­ские худож­ни­ки.

Сход­ным обра­зом вопрос сто­ит в гре­че­ской арха­и­ке. Извест­но, какой спор вызва­ла наход­ка акро­поль­ских Кор, в кото­рых неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли хоте­ли видеть ико­ни­че­ские порт­ре­ты афи­ня­нок кон­ца VI в. В насто­я­щее вре­мя, одна­ко, едва ли кто-нибудь будет под­дер­жи­вать такую точ­ку зре­ния. Стро­гая сти­ли­за­ция, систе­ма­ти­че­ски про­во­див­ша­я­ся арха­и­че­ски­ми масте­ра­ми, не допус­ка­ла инди­виду­а­ли­за­ции порт­рет­ных черт, или же допус­ка­ла ее толь­ко в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях. Таким ред­ким исклю­че­ни­ем, по-види­мо­му, явля­ет­ся голо­ва в Бер­лине, кото­рая, судя по трак­тов­ке волос, веро­ят­но, созда­на под вли­я­ни­ем еги­пет­ской порт­рет­ной скульп­ту­ры эпо­хи Саит­ской дина­стии.

Когда совер­шил­ся вели­кий пере­лом в гре­че­ском искус­стве в эпо­ху Пер­сид­ских войн, инди­виду­аль­ность чело­ве­ка, как тако­во­го, ста­но­вит­ся объ­ек­том худо­же­ст­вен­но­го вос­про­из­веде­ния. На вазах стро­го­го сти­ля появ­ля­ют­ся типы, заим­ст­во­ван­ные пря­мо с ули­цы. Стрем­ле­ние к нату­ра­лиз­му, бли­жай­шим обра­зом свя­зан­ное с порт­рет­ным искус­ст­вом, дает себя чув­ст­во­вать и в мону­мен­таль­ной скульп­ту­ре. Пере­да­ча инди­виду­аль­но­го выра­же­ния лица явля­ет­ся пер­вым усло­ви­ем для успеш­но­го раз­ви­тия инди­виду­аль­но­го порт­ре­та, и пото­му голо­вы Патрок­ла и Ахил­ла на кили­ке Сосия в Бер­лине, Антея на кра­те­ре Евфро­ния в Лув­ре, кен­тав­ров на псик­те­ре в Vil­la di Pa­pa Giu­lio заслу­жи­ва­ют серь­ез­ней­ше­го вни­ма­ния. В скульп­ту­ре вто­рой чет­вер­ти V в. подоб­ная тен­ден­ция при­ве­ла к изу­ми­тель­ным типам лапи­фов и кен­тав­ров запад­но­го фрон­то­на олим­пий­ско­го хра­ма Зев­са и кен­тав­ров на мето­пах Пар­фе­но­на.

с.4 Нали­чие таких эле­мен­тов в скульп­ту­ре дела­ет необ­хо­ди­мым вывод, что нача­ло порт­рет­ной пла­сти­ки в совре­мен­ном смыс­ле сло­ва отно­сит­ся имен­но к этой эпо­хе. Порт­рет боро­да­то­го стра­те­га на фраг­мен­те вазы в Бостоне, ран­не­го полиг­нотов­ско­го сти­ля, дока­зы­ва­ет, что живо­пись дей­ст­ви­тель­но уже зани­ма­лась подоб­ны­ми про­бле­ма­ми. На это явле­ние не было обра­ще­но доста­точ­но­го вни­ма­ния, чем и объ­яс­ня­ет­ся тен­ден­ция отно­сить порт­ре­ты нату­ра­ли­сти­че­ско­го харак­те­ра к более позд­не­му вре­ме­ни.

Для реше­ния дан­но­го вопро­са чрез­вы­чай­но важен памят­ник, изда­вае­мый в пер­вой гла­ве наше­го иссле­до­ва­ния, шедевр середи­ны V в. Нау­ка обя­за­на О. Э. Бра­зу тем, что он спас этот пер­во­класс­ный памят­ник от опас­но­стей, гро­зив­ших ему на худо­же­ст­вен­ном рын­ке; бла­го­да­ря его энер­гии, голо­ва, нахо­дя­ща­я­ся ныне в Эрми­та­же, теперь доступ­на изу­че­нию, и мы поль­зу­ем­ся слу­ча­ем выска­зать выдаю­ще­му­ся зна­то­ку не толь­ко ново­го, но и древ­не­го искус­ства, глу­бо­кую при­зна­тель­ность.

Вопрос об инди­виду­аль­ном порт­ре­те в гре­че­ском искус­стве V в. полу­ча­ет теперь более яркое осве­ще­ние, и, я думаю, про­бле­ма исто­рии реа­лиз­ма вооб­ще долж­на быть пере­смот­ре­на. Так как оба вопро­са сто­ят меж­ду собой в близ­кой свя­зи, поз­во­ляю себе при­ба­вить к пер­вым трем гла­вам, трак­ту­ю­щим о порт­ре­те V в., экс­курс, посвя­щен­ный про­бле­ме нату­ра­лиз­ма в гре­че­ской скульп­ту­ре того же пери­о­да. Будем наде­ять­ся, что буду­щее доста­вит мате­ри­ал в боль­шем коли­че­стве для осве­ще­ния назван­ных про­блем, реше­ние кото­рых даст нам более пра­виль­ную кар­ти­ну вели­чай­шей эпо­хи худо­же­ст­вен­ной исто­рии Гре­ции.

Гла­ва о Димит­рии из Ало­пе­ки бли­жай­шим обра­зом свя­за­на с преды­ду­щей. Лич­ность это­го масте­ра, как ἀνθρω­ποποιός, сыг­ра­ла фаталь­ную роль в нау­ке, так как мно­гие иссле­до­ва­те­ли пред­по­ла­га­ли, что про­зви­ще его объ­яс­ня­ет­ся небы­ва­лым в V в. реа­лиз­мом. Меж­ду тем исто­рия искус­ства дока­зы­ва­ет, что нико­гда подоб­ные направ­ле­ния не воз­ни­ка­ли вне­зап­но, рож­да­ясь как уже закон­чен­ное целое, как Афи­на из голо­вы Зев­са. Димит­рий дей­ст­ви­тель­но заслу­жи­ва­ет име­ни после­до­ва­тель­но­го нату­ра­ли­ста, но тем более мы обя­за­ны искать кор­ней пред­став­лен­но­го им направ­ле­ния в преды­ду­щей эпо­хе. Если, таким обра­зом, голо­ва собра­ния Бра­за пока­жет, как мог­ла появить­ся такая лич­ность, как Димит­рий, иссле­до­ва­ние об этом послед­нем масте­ре долж­но будет пока­зать, как раз­ви­ва­лись даль­ше эле­мен­ты, нашед­шие себе выра­же­ние уже в искус­стве пер­вой поло­ви­ны V в. Про­бле­ме раз­ви­тия инди­виду­аль­но­го порт­ре­та посвя­ще­ны и даль­ней­шие гла­вы это­го иссле­до­ва­ния, но я отнюдь не имел в виду дать исчер­пы­ваю­щую исто­рию порт­рет­ной пла­сти­ки. Я каса­юсь по пре­иму­ще­ству тех отдель­ных вопро­сов из дан­ной обла­сти, для реше­ния кото­рых я могу пред­ста­вить неиз­дан­ный, или мало извест­ный мате­ри­ал. При этом ока­за­лись необ­хо­ди­мы­ми экс­кур­сы в сто­ро­ну ико­но­гра­фии, кото­рая дает нам столь цен­ные опор­ные пунк­ты для хро­но­ло­ги­че­ско­го фик­си­ро­ва­ния опре­де­лен­ных явле­ний. Таким обра­зом, наше иссле­до­ва­ние явля­ет­ся толь­ко фраг­мен­том, и, веро­ят­но, прой­дет еще нема­ло вре­ме­ни, покуда мож­но будет напи­сать закон­чен­ную исто­рию антич­но­го скульп­тур­но­го порт­ре­та¹.