Картины из бытовой истории Рима
в эпоху от Августа до конца династии Антонинов.
Часть I.

с.33

2. Чинов­ни­ки, воль­ноот­пу­щен­ни­ки и рабы импе­ра­тор­ско­го дома.

Двор, в тес­ном смыс­ле сло­ва, состо­ял из очень обшир­но­го с само­го нача­ла и под­разде­лен­но­го на мно­го­чис­лен­ные сте­пе­ни пер­со­на­ла при­слу­ги и чинов­ни­ков импе­ра­то­ра и импе­ра­тор­ско­го семей­ства. В более широ­ком смыс­ле к нему при­над­ле­жа­ли так­же так назы­вае­мые дру­зья импе­ра­то­ра.

В про­дол­же­ние боль­шей части пер­во­го сто­ле­тия импе­ра­то­ры, по при­ме­ру част­ных лиц, поль­зо­ва­лись сво­и­ми раба­ми и воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми не толь­ко для лич­ных услуг, но так­же как помощ­ни­ка­ми в сво­их трудах и заме­сти­те­ля­ми при управ­ле­нии дохо­да­ми и учреж­де­ни­я­ми и веде­нии дел вся­ко­го рода. Если это дела­лось с наме­ре­ни­ем сохра­нить импе­ра­тор­ско­му дво­ру харак­тер част­но­го дома, то все-таки здесь дей­ст­во­вал, с.34 хотя и про­ти­во­по­лож­ный, но все же могу­щий сов­ме­щать­ся с этой под­чер­ки­вае­мой бур­жу­аз­но­стью, мотив. Эти чинов­ни­ки импе­ра­тор­ско­го дома, хотя низ­кие по про­ис­хож­де­нию, под­чи­нен­ные и мало ува­жае­мые по сво­е­му юриди­че­ско­му поло­же­нию, очень быст­ро дости­га­ли фак­ти­че­ской силы, кото­рая под­ни­ма­ла их над людь­ми самы­ми знат­ны­ми по рож­де­нию. Самой при­ро­дой цеза­риз­ма, осо­бен­но нахо­дя­ще­го­ся в состо­я­нии роста, обу­слов­ли­ва­лось неко­то­рое пред­на­ме­рен­ное невни­ма­ние к раз­ли­чию сосло­вий, систе­ма ниве­ли­ров­ки не толь­ко для того, чтобы сло­мить сопро­тив­ле­ние ари­сто­кра­тии¹, но так­же, чтобы пока­зать, что импе­ра­тор­ский про­из­вол все­мо­гущ, что он один в состо­я­нии самое низ­кое поло­же­ние пре­вра­тить в самое высо­кое, что перед ним все под­дан­ные рав­ны. С ясным наме­ком Тацит гово­рит, что у гер­ман­цев воль­ноот­пу­щен­ни­ки, в част­ном доме ред­ко, в государ­стве же нико­гда не име­ют силы, за исклю­че­ни­ем наро­дов, управ­ля­е­мых царя­ми: ибо там они воз­вы­ша­ют­ся как над сво­бод­ны­ми, так и над бла­го­род­ны­ми; у осталь­ных же их поло­же­ние — дока­за­тель­ство сво­бо­ды². Пер­вый Цезарь выстав­лял напо­каз неува­жи­тель­ное высо­ко­ме­рие новой цар­ской вла­сти так­же по отно­ше­нию к знат­но­му про­ис­хож­де­нию и зако­ну. Рабам он пре­до­став­лял заве­до­ва­ние чекан­кой моне­ты, пере­дал им взи­ма­ние обще­ст­вен­ных сбо­ров и назна­чил началь­ни­ком леги­о­на, остав­лен­но­го в Алек­сан­дрии, сына воль­ноот­пу­щен­ни­ка, Руфи­на, сво­его преж­не­го любов­ни­ка³.

Одна­ко, чем более выра­ба­ты­ва­лись, по мере про­грес­сив­но­го раз­ви­тия импе­рии, фор­мы и учреж­де­ния абсо­лют­ной монар­хии, тем более при­двор­ные долж­но­сти при­об­ре­та­ли, по край­ней мере отча­сти, объ­ем и зна­че­ние государ­ст­вен­ных долж­но­стей, кото­рые мог­ли зани­мать лишь сво­бод­ные и бла­го­род­ные по рож­де­нию люди. Теперь уже не было ни воз­мож­но­сти, ни жела­ния спа­сать бур­жу­аз­ную внеш­ность и не было нуж­ды дока­зы­вать импе­ра­тор­ское все­мо­гу­ще­ство посред­ст­вом воз­вы­ше­ния низ­ко сто­я­щих слуг. Таким обра­зом, импе­ра­тор­ские воль­ноот­пу­щен­ни­ки были вытес­не­ны из неко­то­рых важ­ней­ших при­двор­ных долж­но­стей, усту­пив свое место всад­ни­кам. Роль воль­ноот­пу­щен­ни­ков в веде­нии дел была огра­ни­че­на вто­ро­сте­пен­ны­ми долж­но­стя­ми и лич­ной при­двор­ной служ­бой. И после этой пере­ме­ны неред­ко они быва­ли очень могу­ще­ст­вен­ны, хотя харак­тер их могу­ще­ства был иной, чем преж­де. В пер­вом сто­ле­тии оно осно­вы­ва­лось отча­сти на важ­но­сти зани­мае­мой ими долж­но­сти; во вто­ром и третьем — на их пред­по­ла­гае­мом или дей­ст­ви­тель­ном лич­ном вли­я­нии при дво­ре. Воль­ноот­пу­щен­ни­ки, пра­вив­шие от име­ни Клав­дия, были пра­ви­те­ля­ми счет­но­го при­ка­за (т. е. управ­ле­ния импе­ра­тор­ски­ми финан­са­ми), сек­ре­та­ри­а­та и кан­це­ля­рии для про­ше­ний и жалоб; все­мо­гу­щие воль­ноот­пу­щен­ни­ки при дво­ре Ком­мо­да были камер­ди­не­ра­ми.

Таким обра­зом, посте­пен­но воз­рас­таю­щее зна­че­ние и важ­ность при­двор­ной служ­бы и долж­но­стей по дому слу­жит вер­ным пока­за­те­лем успе­хов в раз­ви­тии импе­рии, кото­рое, исхо­дя из внеш­ним обра­зом сохра­ня­е­мых рес­пуб­ли­кан­ских форм, окон­чи­лось тем, что выли­лось в с.35 непо­движ­ные фор­мы восточ­но­го абсо­лю­тиз­ма. Долж­но­сти, кото­рые в пер­вом сто­ле­тии с виду оста­ва­лись лишь домаш­ней служ­бой, хотя люди, зани­маю­щие их, уже со вре­мен Клав­дия, при­над­ле­жа­ли к самым могу­ще­ст­вен­ным государ­ст­вен­ным чинов­ни­кам⁴, во вто­ром сто­ле­тии пред­став­ля­ли высо­кую цель на слу­жеб­ном попри­ще всад­ни­ков, достиг­нуть кото­рой мож­но было лишь после важ­ных постов; эти долж­но­сти были сту­пе­ня­ми к само­му высо­ко­му поло­же­нию, кото­рое толь­ко было доступ­но для всад­ни­че­ско­го сосло­вия.

До Вител­лия при­двор­ная служ­ба нахо­ди­лась все­це­ло в руках воль­ноот­пу­щен­ни­ков, а со вре­ме­ни Кали­гу­лы отча­сти через нее они при­об­ре­ли вели­чай­шую силу. Вител­лий пер­вый в виде исклю­че­ния назна­чал на неко­то­рые из этих долж­но­стей всад­ни­ков (пре­фек­тов или три­бу­нов, пере­шед­ших на его сто­ро­ну войск)⁵. Но на прак­ти­ке коле­ба­ния в этом деле про­дол­жа­лись еще дол­гое вре­мя, так как решаю­щим здесь был частью лич­ный про­из­вол импе­ра­то­ров, кото­рые часто все еще пред­по­чи­та­ли видеть на этих долж­но­стях пре­дан­ных и послуш­ных слуг, неже­ли людей из выс­ше­го сосло­вия, частью сре­ди воль­ноот­пу­щен­ни­ков появ­ля­лись, веро­ят­но, осо­бен­но под­хо­дя­щие и испы­тан­ные лица. Из пере­чис­лен­ных выше трех важ­ней­ших долж­но­стей при Доми­ти­ане две были заня­ты воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми: заве­до­ва­ние про­ше­ни­я­ми и жало­ба­ми и сек­ре­та­ри­ат⁶. Одна­ко, послед­ним управ­лял при нем, как позд­нее при Нер­ве и Тра­яне, так­же чело­век из всад­ни­че­ско­го сосло­вия; при Тра­яне же сно­ва воль­ноот­пу­щен­ник.

Толь­ко Адри­ан про­вел опре­де­лен­ную гра­ни­цу меж­ду управ­ле­ни­ем государ­ст­вом и импе­ра­тор­ским домом, при­чем он послед­ний и фор­маль­но лишил его част­но­го харак­те­ра и на место воль­ноот­пу­щен­ни­ков поста­вил сосло­вие импе­ра­тор­ских чинов­ни­ков, с маги­ст­рат­ским харак­те­ром, учреж­де­ние кото­ро­го было един­ст­вен­ной воз­мож­но­стью отве­тить на воз­рос­шие до чудо­вищ­ных раз­ме­ров потреб­но­сти. Все выс­шие посты в управ­ле­нии, вме­сто воль­ноот­пу­щен­ни­ков, заня­ли всад­ни­ки, преж­де все­го, три долж­но­сти: заве­до­ва­ние финан­са­ми, про­ше­ни­я­ми и жало­ба­ми, и сек­ре­та­ри­ат, кото­рые, таким обра­зом, и фор­маль­но сде­ла­лись государ­ст­вен­ны­ми долж­но­стя­ми⁷. С этих пор мы видим, что люди, зани­мав­шие эти долж­но­сти, отча­сти непо­сред­ст­вен­но, отча­сти через про­ме­жу­точ­ные сту­пе­ни, дости­га­ли самых выс­ших поло­же­ний в миро­вом государ­стве, имен­но — намест­ни­че­ства в Егип­те и пре­фек­ту­ры пре­то­рия в Риме. Это отно­сит­ся в общем и к долж­но­сти управ­ле­ния импе­ра­тор­ски­ми финан­са­ми, хотя здесь осо­бен­но заме­ча­лась та ано­ма­лия, что эту долж­ность зани­ма­ли воль­ноот­пу­щен­ни­ки еще и в то вре­мя, когда она пред­став­ля­ла такую высо­кую сту­пень в долж­ност­ной лест­ни­це. Но, неза­ви­си­мо от того, что такие ано­ма­лии объ­яс­ня­ют­ся сущ­но­стью абсо­лю­тиз­ма, при выбо­ре имен­но этих чинов­ни­ков зна­ние дела и бла­го­на­деж­ность долж­ны были более при­ни­мать­ся в сооб­ра­же­ние, чем все осталь­ное, и име­ла боль­шое зна­че­ние воз­мож­ность при­ме­не­ния при­нуди­тель­ных мер в слу­чае могу­щих слу­чить­ся рас­трат. Это послед­нее с.36 обсто­я­тель­ство и Меце­нат в сво­ей речи к Авгу­сту у Дио­на выстав­ля­ет как при­чи­ну, поче­му для управ­ле­ния финан­са­ми реко­мен­ду­ет­ся поль­зо­вать­ся воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми⁸.

Когда эти долж­но­сти совсем или по боль­шей части пере­ста­ли быть доступ­ны­ми для воль­ноот­пу­щен­ни­ков, у них оста­лась долж­ность обер­кам­ме­ра­рия (a cu­bi­cu­lo, cu­bi­cu­la­rius), зани­мая кото­рую они еще мог­ли дости­гать могу­ще­ства: раз­ви­тие ее так­же харак­тер­но для позд­ней­шей импе­рии, как раз­ви­тие дру­гих долж­но­стей для ран­ней. Хотя камер­ди­не­ры все­гда были вли­я­тель­ны, все-таки их внеш­нее поло­же­ние вна­ча­ле было очень невы­со­ко. Толь­ко все воз­рас­таю­щее вли­я­ние восточ­ных нра­вов созда­ло «началь­ни­ку свя­щен­но­го спаль­но­го покоя» (prae­po­si­tus sac­ri cu­bi­cu­li), как он теперь назы­вал­ся, высо­кое поло­же­ние, а то, что это место в послед­ние века зани­ма­лось обык­но­вен­но евну­ха­ми, при­над­ле­жит к самым харак­тер­ным симп­то­мам пол­ной ори­ен­та­ли­за­ции рим­ско­го импе­ра­тор­ско­го дво­ра. Евсе­вии и Евтро­пии не толь­ко поль­зо­ва­лись в Визан­тии и Равен­не более неогра­ни­чен­ной вла­стью, неже­ли неко­гда Пал­лан­ты и Нар­цис­сы в Риме, но и юриди­че­ски при­рав­ни­ва­лись к самым выс­шим государ­ст­вен­ным чинов­ни­кам⁹.

Но преж­де, чем мож­но будет при­сту­пить к рас­смот­ре­нию этих долж­но­стей, необ­хо­ди­мо рас­смот­реть то поло­же­ние, кото­рое зани­ма­ли импе­ра­тор­ские воль­ноот­пу­щен­ни­ки неза­ви­си­мо от сво­ей служ­бы, а так­же про­следить те изме­не­ния, кото­рым посто­ян­но под­вер­га­лась эта служ­ба при пра­ви­те­лях обо­их пер­вых сто­ле­тий.

В про­дол­же­ние это­го вре­ме­ни при­слу­га импе­ра­то­ра и боль­ших двор­цов Рима почти цели­ком обра­зо­вы­ва­лась и попол­ня­лась из восточ­ных стран, — стран древ­ней куль­ту­ры: Гре­ции, Малой Азии, Сирии и Егип­та. В то вре­мя, как Север и Запад постав­ля­ли, по боль­шей части, тело­хра­ни­те­лей, кото­рым импе­ра­то­ры вве­ря­ли свою без­опас­ность¹⁰, для лич­ных услуг и для веде­ния сво­их дел они пред­по­чти­тель­но выби­ра­ли гре­ков и ази­а­тов, и, таким обра­зом, эти люди, более всех наро­дов пре­зи­рае­мые рим­ской нацио­наль­ной гор­до­стью, посто­ян­но сно­ва дости­га­ли вели­чай­ше­го могу­ще­ства. На Восто­ке люди были, как само­до­воль­но выска­зал­ся один из них (Геро­ди­ан), умнее¹¹.

Нам извест­но, каким незна­чи­тель­ным ува­же­ни­ем поль­зо­ва­лись гре­ки у рим­лян вооб­ще. Цице­рон назы­ва­ет их лжи­вы­ми, нена­деж­ны­ми и вос­пи­тан­ны­ми про­дол­жи­тель­ным раб­ст­вом для лести¹². Самое рез­кое пори­ца­ние вызы­ва­ло отсут­ст­вие у них люб­ви к прав­де, кото­ро­му еще более спо­соб­ст­во­ва­ла их лег­ко воз­буди­мая, твор­че­ская фан­та­зия¹³. Кро­ме того, пред­ста­ви­те­ли этой нации в Риме часто совер­шен­но не были «достой­ны древ­ней Гре­ции». По извест­но­му опи­са­нию Юве­на­ла, они обла­да­ют быст­рым сооб­ра­же­ни­ем, пора­зи­тель­ным крас­но­ре­чи­ем; они — масте­ра на все руки и гото­вы, смот­ря по надоб­но­сти, высту­пать как уче­ные, худож­ни­ки, учи­те­ля с.37 гим­на­сти­ки, про­ри­ца­те­ли, акро­ба­ты, вра­чи или зна­ха­ри; они — непо­д­ра­жае­мые масте­ра в искус­стве льстить и лице­ме­рить, при­рож­ден­ные акте­ры, неслы­хан­ные наг­ле­цы и нераз­бор­чи­вые в выбо­ре сво­их средств без­бож­ни­ки¹⁴. Но, не гово­ря о том, что крас­ки здесь силь­но сгу­ще­ны, забы­ты пре­иму­ще­ства, кото­рые укра­ша­ли еще эту нацию даже в пери­од ее упад­ка: ее при­рож­ден­ное (осо­бен­но ионий­цам, как отзы­ва­ет­ся о них Фило­страт)¹⁵ изя­ще­ство, их более высо­кое и обшир­ное обра­зо­ва­ние, гра­ция их манер, их изо­бре­та­тель­ность и лов­кость в делах, вслед­ст­вие чего они сде­ла­лись столь же необ­хо­ди­мы­ми уже при дво­рах Пер­се­по­ля и Сузы, как впо­след­ст­вии в Риме¹⁶.

Сирий­цы счи­та­лись людь­ми умны­ми, склон­ны­ми к при­ят­ной беседе, а так­же к шут­ке и насмеш­ке, лег­ко­мыс­лен­ны­ми, пере­мен­чи­вы­ми, но так­же лука­вы­ми и хит­ры­ми¹⁷. Нацио­наль­ный харак­тер егип­тян пред­став­лял­ся гре­кам и рим­ля­нам стран­ной сме­сью про­ти­во­ре­чи­вых, но по боль­шей части непри­ят­ных и нехо­ро­ших свойств; вме­сто выра­же­ния «ковар­но посту­пать» гре­ки гово­ри­ли «егип­ти­зи­ро­вать»¹⁸. Умом и ост­ро­уми­ем осо­бен­но сла­ви­лись алек­сан­дрий­цы¹⁹; их ост­ро­умие отли­ча­лось мет­ко­стью и кол­ко­стью, а так­же непри­ли­чи­ем и шутов­ст­вом²⁰, а их наг­лость и бес­стыд­ство в речах²¹ счи­та­лись бес­при­мер­ны­ми. Вооб­ще же егип­тян упре­ка­ли в тще­сла­вии, спе­си, дер­зо­сти и хва­стов­стве²². Они были ода­ре­ны спо­соб­но­стью как к сме­лым делам, так и к пере­не­се­нию раб­ства²³. Они были сла­сто­лю­би­вы и сла­до­страст­ны²⁴, но муче­ния пере­но­си­ли с пора­зи­тель­ной твер­до­стью²⁵. Они лег­ко воз­буж­да­лись и при­хо­ди­ли в вол­не­ние²⁶, люби­ли зади­рать и спо­рить²⁷, все­гда иска­ли новых впе­чат­ле­ний (что они сами выска­зы­ва­ли в сво­их улич­ных пес­нях), а поэто­му посто­ян­но были склон­ны к вос­ста­нию и пере­во­ротам; при этом они были пол­ны зави­сти²⁸, глу­бо­ко­го ковар­ства²⁹ и тем­ной закос­не­ло­сти³⁰, про­яв­ляв­шей­ся осо­бен­но в их рели­ги­оз­ном фана­тиз­ме. Тацит назы­ва­ет Еги­пет за суе­ве­рие и необуздан­ность его жите­лей несо­глас­ной и непо­сто­ян­ной про­вин­ци­ей³¹. У фел­ла­хов нынеш­не­го Егип­та про­яв­ля­ют­ся мно­гие харак­тер­ные чер­ты, кото­рые пора­зи­тель­но согла­су­ют­ся с опи­са­ни­я­ми древ­них, а имен­но: хит­рость и лукав­ство, вынос­ли­вость и упор­ство, свое­нра­вие, свар­ли­вость, зависть, лжи­вость, склон­ность к сати­ре и кол­ко­му ост­ро­умию³². Судь­ба этих импе­ра­тор­ских с.38 слуг, делав­ших­ся неред­ко пове­ли­те­ля­ми сво­их гос­под, при­над­ле­жит к самым стран­ным явле­ни­ям того вре­ме­ни, столь бога­то­го вооб­ще стран­но­стя­ми. Они часто при­во­ди­лись для про­да­жи в Рим и сто­я­ли побе­лен­ны­ми нога­ми на под­мост­ках, где поку­па­те­ли осмат­ри­ва­ли и ощу­пы­ва­ли выстав­лен­ных на про­да­жу рабов. Из одних рук они пере­хо­ди­ли в дру­гие и пре­тер­пе­ва­ли все уни­же­ния раб­ства до тех пор, пока они, будучи про­да­ны, пода­ре­ны или пере­да­ны по наслед­ству, не попа­да­ли в импе­ра­тор­ский дом, или пере­хо­ди­ли в него в каче­стве воль­ноот­пу­щен­ни­ков. Талант, при­год­ность или бла­го­при­ят­ный слу­чай обра­ща­ли на них взор гос­по­ди­на и под­ни­ма­ли их из бес­чис­лен­ной тол­пы слуг, одних быст­ро и вне­зап­но, дру­гих мед­лен­но и посте­пен­но. Мно­гие из них име­ли вли­я­ние на судь­бу мира, и их био­гра­фия зане­се­на на стра­ни­цы исто­рии. О дру­гих, кото­рые, посте­пен­но вос­хо­дя от малых до более высо­ких долж­но­стей, достиг­ли не тако­го бле­стя­ще­го, но более вер­но­го и все-таки вид­но­го и почет­но­го поло­же­ния, гла­сят нам памят­ни­ки. Инте­рес­но так­же про­следить и их карье­ру. При­ме­ры того, как люди, выхо­дя из глу­би­ны низ­ше­го сосло­вия, дости­га­ли блес­ка и могу­ще­ства, встре­ча­ют­ся, кро­ме Рима того вре­ме­ни, еще, быть может, лишь в Рос­сии 18 века. Кутай­сов, один из любим­цев импе­ра­то­ра Пав­ла, был не име­ю­щим роди­те­лей турец­ким маль­чи­ком, кото­рый при штур­ме Бен­дер попал­ся в руки сол­да­там, а из лаге­ря был при­ве­зен ко дво­ру и при­чис­лен к низ­шей при­слу­ге; камер­ди­нер и цирюль­ник вели­ко­го кня­зя, нако­нец — обер-штал­мей­стер, граф, кава­лер всех рус­ских орде­нов и чрез­мер­но бога­тый маг­нат, он сумел до самой сво­ей кон­чи­ны сохра­нить себе бла­го­во­ле­ние импе­ра­то­ра³³ несмот­ря на то, что послед­ний, цирюль­ни­ком кото­ро­го он оста­вал­ся, при слу­чае нака­зы­вал его пал­кой.

Поло­же­ние воль­ноот­пу­щен­ни­ков, посколь­ку оно осно­вы­ва­лось толь­ко на их отно­ше­нии к импе­ра­то­ру, их зна­че­ние и власть, кото­рую они име­ли в каче­стве слуг его дома, а так­же вне сфе­ры сво­ей служ­бы, были, конеч­но, очень раз­лич­ны, смот­ря по лич­ным склон­но­стям импе­ра­то­ров и тем прин­ци­пам, кото­ры­ми они руко­во­ди­лись при прав­ле­нии. Но если даже их вли­я­ние вне сфе­ры их служ­бы и было срав­ни­тель­но огра­ни­че­но при хоро­ших пра­ви­те­лях, то все-таки оно было, как пока­жет даль­ней­ший обзор, даже при луч­ших из них отнюдь не малым; при этом не сле­ду­ет забы­вать, что до наше­го сведе­ния дошли лишь отдель­ные фак­ты, и почти лишь такие, кото­рые воз­буди­ли все­об­щее вни­ма­ние.

Август, кото­рый наме­рен­но разыг­ры­вал роль част­но­го чело­ве­ка, при слу­чае был без снис­хож­де­ния строг к сво­им рабам и воль­ноот­пу­щен­ни­кам в Риме, если они поз­во­ля­ли себе какие-нибудь пре­вы­ше­ния вла­сти, пола­га­ясь на свои отно­ше­ния к его дому³⁴. В про­вин­ци­ях им поз­во­ля­лось боль­ше. По край­ней мере, галл Лицин, быв­ший раб Цеза­ря, неко­то­рое вре­мя неогра­ни­чен­но управ­лял, как импе­ра­тор­ский комис­сар³⁵, у себя на родине и вымо­гал огром­ные сум­мы. Он про­сла­вил­ся разде­ле­ни­ем года на 14 меся­цев, имен­но ради пода­тей, кото­рые взи­ма­лись еже­ме­сяч­но; с.39 так как ноябрь и декабрь, как пока­зы­ва­ют эти назва­ния, были толь­ко девя­тым и деся­тым меся­ца­ми, мож­но было при­ба­вить сюда еще два меся­ца, кото­рые он назвал авгу­сто­вы­ми. Несмот­ря на жало­бы гал­лов, несмот­ря на неудо­воль­ст­вие Авгу­ста, ему уда­лось спа­стись, пожерт­во­вав боль­шую сум­му; и ему оста­лось еще так мно­го, что его богат­ство вошло в посло­ви­цу и упо­ми­на­лось наравне с богат­ст­вом Крас­са и Пал­лан­та. Его вели­че­ст­вен­ный мра­мор­ный над­гроб­ный памят­ник на Via Sa­la­ria, кото­рый, каза­лось, был постро­ен для веч­но­сти, был пред­ме­том горест­ных раз­мыш­ле­ний для позд­ней­ших поко­ле­ний³⁶. Заслу­жи­ва­ет упо­ми­на­ния, что воль­ноот­пу­щен­ник и педа­гог Авгу­ста, Сфер, был погре­бен на государ­ст­вен­ный счет³⁷, и что иудей­ский царь Ирод, кото­рый заве­щал Авгу­сту 1000 талан­тов, назна­чил по 500 талан­тов наряду с женой Авгу­ста, его детьми и дру­зья­ми, так­же его воль­ноот­пу­щен­ни­кам³⁸.

Тибе­рий был слиш­ком ари­сто­кра­ти­че­ской нату­рой для того, чтобы созна­тель­но и откры­то доз­во­лить рабам иметь вли­я­ние на свою волю. «Его рабы были скром­ны, его при­слу­га огра­ни­чи­ва­лась немно­ги­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми», — гово­рит Тацит о пер­вом вре­ме­ни его прав­ле­ния³⁹. Впо­след­ст­вии, осо­бен­но со вре­ме­ни смер­ти Дру­за, изме­ни­лось и это, как и все осталь­ное. Важ­ней­шая импе­ра­тор­ская про­вин­ция, Еги­пет, после смер­ти Сея­на, вре­мен­но была пере­да­на воль­ноот­пу­щен­ни­ку Севе­ру, прав­да, на корот­кий срок⁴⁰. Иудей­ский царь Ирод Агрип­па почти разо­рил­ся на подар­ки воль­ноот­пу­щен­ни­кам Тибе­рия, дея­тель­ную под­держ­ку кото­рых он поку­пал таким обра­зом⁴¹; и один из них, сама­ри­тя­нин Фалл, был в состо­я­нии ссудить его мил­ли­о­ном дена­ров⁴²; но знат­ней­шим из них был дру­гой — Эвод⁴³. Третье­го воль­ноот­пу­щен­ни­ка Тибе­рия, Номия, Пли­ний назы­ва­ет обла­да­те­лем одно­го из вели­чай­ших извест­ных, чрез­вы­чай­но дра­го­цен­ных сто­лов из цит­ро­во­го дере­ва, и при­том цель­но­го, тогда как у само­го Тибе­рия стол был толь­ко фане­ро­ван­ный⁴⁴.

Но та чудо­вищ­ная ано­ма­лия, что полу­прав­ные и пре­зи­рае­мые люди были постав­ле­ны, на гла­зах у всех, во гла­ве миро­во­го государ­ства и реша­ли по сво­е­му про­из­во­лу вели­чай­шие дела, нача­лась толь­ко при Кали­гу­ле. Кал­лист, раб одно­го част­но­го чело­ве­ка, кото­рый его про­дал⁴⁵, стал импе­ра­тор­ским рабом и достиг, в каче­стве любим­ца Кали­гу­лы, почти рав­но­го импе­ра­тор­ско­му все­мо­гу­ще­ства и колос­саль­но­го состо­я­ния⁴⁶. Сене­ка часто видел, как его преж­ний гос­по­дин напрас­но доби­вал­ся про­пус­ка у его две­ри. Вслед­ст­вие его хода­тай­ства Кали­гу­ла отка­зал­ся в 39 г. от пре­сле­до­ва­ния сво­его нелю­би­мо­го ора­то­ра Доми­тия Афра (кон­сул 39 г.)⁴⁷. Будучи участ­ни­ком в заго­во­ре про­тив Кали­гу­лы, Кал­лист сохра­нил свое поло­же­ние и при его пре­ем­ни­ке⁴⁸.

Прав­ле­ние Клав­дия было вре­ме­нем сатур­на­лий для воль­ноот­пу­щен­ни­ков⁴⁹. с.40 В паск­ви­ле Сене­ки на обо­жест­вле­ние Клав­дия гово­рит­ся об его при­ше­ст­вии на небо: мож­но было поду­мать, что все при­сут­ст­ву­ю­щее были его воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми, так как никто не обра­щал на него ни малей­ше­го вни­ма­ния!⁵⁰. Кал­лист, Пал­лант и Нар­цисс, «сме­лые и хит­рые люди», поста­вив­шие импе­ра­тор­ский дом на место пра­ви­тель­ства⁵¹, поде­ли­ли меж­ду собой власть. Они и дру­гие воль­ноот­пу­щен­ни­ки, в сою­зе с Мес­са­ли­ной, по про­из­во­лу тор­го­ва­ли не толь­ко граж­дан­ски­ми пра­ва­ми, долж­но­стя­ми и места­ми намест­ни­ков, но так­же за день­ги осво­бож­да­ли от смерт­ных при­го­во­ров и избав­ля­ли от нака­за­ний⁵². Поми­мо назван­ных, Све­то­ний упо­ми­на­ет Боте­ра, как любов­ни­ка пер­вой жены Клав­дия Ургу­ла­ни­лы и отца ее доче­ри Клав­дии, затем евну­ха Посида, про­ку­ра­то­ра Иудеи Фелик­са, уче­но­го совет­ни­ка Поли­бия и Гар­по­кра­та. Оба послед­ние вме­сте с Миро­ном, Амфе­ем и Феро­нак­том в паск­ви­ле Сене­ки при­ни­ма­ют в под­зем­ном мире сво­его быв­ше­го гос­по­ди­на: он отпра­вил их впе­ред для того, чтобы нигде не быть без при­слу­ги⁵³. Пли­ний упо­ми­на­ет очень бога­то­го евну­ха Фес­са­ли­ка, кото­рый, будучи воль­ноот­пу­щен­ни­ком Мар­цел­ла Эзер­ни­на, для того, чтобы при­об­ре­сти себе более могу­ще­ства, зачис­лил­ся в челядь Клав­дия⁵⁴; он пер­вый пере­са­дил из Кри­та веч­но­зе­ле­ные пла­та­ны в Ита­лию и на свои вил­лы око­ло Рима⁵⁵.

Едва ли не мень­шей вла­стью поль­зо­ва­лись воль­ноот­пу­щен­ни­ки Неро­на⁵⁶. Поли­клет, один из самых бес­стыд­ных гра­би­те­лей при этом дво­ре⁵⁷, в 61-м году был послан в Бри­та­нию, как тре­тей­ский судья меж­ду лега­том и про­ку­ра­то­ром этой про­вин­ции, а так­же за тем, чтобы усми­рить все бун­то­вав­шие пле­ме­на. Путе­ше­ст­вуя с огром­ной сви­той, кото­рая обре­ме­ня­ла Ита­лию и Гал­лию, явил­ся он в Бри­та­нию, страш­ный для армии; но вар­ва­ры при­ня­ли его с насмеш­кой, пото­му что они еще не зна­ли, како­ва власть воль­ноот­пу­щен­ни­ков, и не пони­ма­ли того, что армия и победо­нос­ный пол­ко­во­дец могут скло­нять­ся перед рабом⁵⁸. Дру­гой, Гелий, отпу­щен­ный на волю еще Клав­ди­ем, был в нача­ле прав­ле­ния Неро­на пра­ви­те­лем част­но­го иму­ще­ства импе­ра­то­ра в про­вин­ции Азии, а в 54-м году был оруди­ем Агрип­пи­ны в убий­стве тамош­не­го про­кон­су­ла Юния Сила­на⁵⁹. Нерон пре­до­ста­вил ему в свое отсут­ст­вие, во вре­мя сво­его путе­ше­ст­вия в Гре­цию, в 66—67-м году, такую без­гра­нич­ную власть в Риме, что он мог совер­шать кон­фис­ка­ции, про­из­но­сить смерт­ные при­го­во­ры и при­го­ва­ри­вать к ссыл­ке даже всад­ни­ков и сена­то­ров, не уве­дом­ляя об этом пред­ва­ри­тель­но Неро­на; так что, по сло­вам Дио­на, Рим был под­вла­стен двум импе­ра­то­рам, из кото­рых труд­но было назвать худ­ше­го⁶⁰. В коман­ди­ры отряда сол­дат, послан­но­го под началь­ст­вом цен­ту­ри­о­на для убий­ства Рубел­лия Плав­та, Нерон дал евну­ха Пела­го­на (в 62-м году) «как импе­ра­тор­ско­го слу­гу в началь­ни­ки тол­пы тело­хра­ни­те­лей»⁶¹. О двух началь­ни­ках ведом­ства просьб и жалоб — Дори­фо­ре (това­ри­ще с.41 Неро­на в его куте­жах, кото­ро­го впо­след­ст­вии он велел отра­вить) и Эпа­ф­ро­ди­те (гос­по­дин фило­со­фа Эпи­к­те­та, кото­рый помог Неро­ну лишить себя жиз­ни) речь будет ниже.

Галь­ба велел каз­нить тех из воль­ноот­пу­щен­ни­ков Неро­на, нака­за­ния кото­рых гром­че все­го тре­бо­ва­ла все­об­щая нена­висть, а имен­но: Поли­кле­та, Гелия и Патро­бия (послед­ний в 66-м году руко­во­дил вели­ко­леп­ней­ши­ми зре­ли­ща­ми на празд­ни­ке по слу­чаю при­езда пар­фий­ско­го царя Тирида­та в Путео­ли)⁶². Но одно­го из самых зна­ме­ни­тых, Галота (быть может, евну­ха, кото­рый, в каче­стве отведы­ва­те­ля блюд, участ­во­вал в отрав­ле­нии Клав­дия), Галь­ба не толь­ко не нака­зал, но пожа­ло­вал ему даже очень зна­чи­тель­ную про­ку­ра­ту­ру⁶³. По отно­ше­нию к сво­им соб­ст­вен­ным воль­ноот­пу­щен­ни­кам он ока­зы­вал позор­ней­шую снис­хо­ди­тель­ность и, по-преж­не­му, при дво­ре мож­но было полу­чить как милость или купить за день­ги сво­бо­ду от нало­гов, осуж­де­ние невин­ных или без­на­ка­зан­ность винов­ных. Самым могу­ще­ст­вен­ным был люби­мец Галь­бы Ицел⁶⁴, чело­век с самым гряз­ным про­шлым⁶⁵, но кото­рый про­явил пре­дан­ность сво­е­му гос­по­ди­ну⁶⁶. Через пожа­ло­ва­ние золо­то­го коль­ца он был при­чис­лен к всад­ни­че­ско­му сосло­вию; его даже назы­ва­ли как кан­дида­та в пре­фек­ты пре­то­рия⁶⁷. Он так­же зло­употреб­лял сво­им все­мо­гу­ще­ст­вом для само­го бес­стыд­но­го гра­бе­жа⁶⁸. Отон велел его каз­нить⁶⁹, но зато он водво­рил воль­ноот­пу­щен­ни­ков и про­ку­ра­то­ров Неро­на на их преж­ние места, чем вызвал все­об­щее опа­се­ние⁷⁰. Во вре­мя меж­до­усоб­ной вой­ны он пре­до­ста­вил коман­до­ва­ние фло­том сво­е­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку Мос­ху, и в то же вре­мя пору­чил ему наблюдать за поведе­ни­ем выс­ших сосло­вий⁷¹.

Тако­го же могу­ще­ства, как и Ицел, достиг при дво­ре Вител­лия его воль­ноот­пу­щен­ник Ази­а­тик, вышед­ший, как и тот, из глу­би­ны ничто­же­ства. Так как ему надо­е­ло дур­ное обра­ще­ние его гос­по­ди­на, он убе­жал от него и сло­нял­ся в Путео­ли в каче­стве про­дав­ца напит­ка, употреб­ля­е­мо­го низ­ши­ми клас­са­ми; пой­ман­ный, он сде­лал­ся вто­рич­но любим­цем сво­его гос­по­ди­на, но опять так раз­дра­жил его, что тот в гне­ве про­дал его бро­дя­ще­му по рын­кам началь­ни­ку бан­ды гла­ди­а­то­ров; затем он взял его сно­ва к себе и, нако­нец, осво­бо­дил. В пер­вый же день прав­ле­ния ново­го импе­ра­то­ра Ази­а­тик был воз­веден в сосло­вие всад­ни­ков; в четы­ре меся­ца он срав­нял­ся с самы­ми зна­ме­ни­ты­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми преж­них дво­ров. Он умер вме­сте со сво­им гос­по­ди­ном, веро­ят­но, на кре­сте⁷². Мало извест­но о воль­ноот­пу­щен­ни­ках двух пер­вых Фла­ви­ев. У Фило­стра­та Апол­ло­ний Тиа­н­ский сове­ту­ет Вес­па­си­а­ну сло­мить над­мен­ность воль­ноот­пу­щен­ни­ков: чем боль­ше их гос­по­дин, тем сми­рен­нее они долж­ны быть⁷³. На осно­ва­нии слов Све­то­ния дума­ли, что с.42 Вес­па­си­ан назна­чал про­ку­ра­то­ров с самы­ми хищ­ни­че­ски­ми наклон­но­стя­ми на выс­шие долж­но­сти с той целью, чтобы иметь воз­мож­ность каз­нить их и отби­рать их иму­ще­ство, когда они на этих местах раз­бо­га­те­ют еще боль­ше⁷⁴. Один из его воль­ноот­пу­щен­ни­ков, снис­кав­ший себе дур­ную сла­ву, Горм, кото­рый про­явил свою дея­тель­ность во вре­мя меж­до­усоб­ной вой­ны (ему при­пи­сы­ва­ли вину раз­ру­ше­ния Кре­мо­ны), полу­чил в 71-м году всад­ни­че­ское досто­ин­ство⁷⁵. При Доми­ти­ане воль­ноот­пу­щен­ни­ки ста­ли опять дости­гать высо­ких долж­но­стей и боль­шо­го могу­ще­ства⁷⁶; кам­ме­ра­рии Пар­фе­ний и Сигер были при этом дво­ре осо­ба­ми с боль­шим зна­че­ни­ем⁷⁷.

Суще­ст­вен­ное изме­не­ние в поло­же­нии импе­ра­тор­ских воль­ноот­пу­щен­ни­ков насту­пи­ло при Нер­ве и Тра­яне. Одна­ко, тон, в кото­ром Пли­ний Млад­ший выска­зы­ва­ет похва­лу новым прин­ци­пам прав­ле­ния, пока­зы­ва­ет, что воль­ноот­пу­щен­ни­ки все еще были доволь­но могу­ще­ст­вен­ны. «Боль­шин­ство пра­ви­те­лей, — гово­рит он, — были одно­вре­мен­но гос­по­да­ми граж­дан и раба­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ков; они руко­во­ди­лись их сове­та­ми и ука­за­ни­я­ми, слы­ша­ли через них, гово­ри­ли через них; через них, или, вер­нее, у них иска­ли назна­че­ния в пре­то­ры, жре­цы и кон­су­лы. Ты ока­зы­ва­ешь, конеч­но, вели­чай­шую честь тво­им воль­ноот­пу­щен­ни­кам, но все-таки лишь как воль­ноот­пу­щен­ни­кам, и счи­та­ешь, что для них вполне доста­точ­но, если их счи­та­ют за чест­ных и порядоч­ных людей, так как ты зна­ешь, что вели­кие воль­ноот­пу­щен­ни­ки — глав­ный при­знак неве­ли­ко­го пра­ви­те­ля. И преж­де все­го ты не име­ешь око­ло себя ни одно­го, кото­рый не был бы дорог тебе или тво­е­му отцу и всем хоро­шим людям, а затем ты еже­днев­но тре­бу­ешь, чтобы они при­ме­ня­лись к сво­е­му, а не к тво­е­му поло­же­нию; и они тем достой­нее, чтобы мы им ока­зы­ва­ли вся­че­скую честь, что к это­му нас ничто не при­нуж­да­ет»⁷⁸. Пли­ний рас­ска­зы­ва­ет так­же, что при обви­не­нии Эвриф­ма, воль­ноот­пу­щен­ни­ка и про­ку­ра­то­ра Тра­я­на, в под­дел­ке заве­ща­ния, заме­шан­ные в этом деле боя­лись высту­пать про­тив обви­нен­но­го, и это побуди­ло Тра­я­на ска­зать кра­си­вую фра­зу: «он не Поли­клет, а я не Нерон»⁷⁹. Гово­рят, буд­то Адри­ан не пре­не­брег, чтобы обес­пе­чить свое усы­нов­ле­ние, рас­по­ло­жить к себе воль­ноот­пу­щен­ни­ков Тра­я­на под­ку­пом и зна­ка­ми вни­ма­ния⁸⁰. Он сам, прав­да, не хотел, чтобы его воль­ноот­пу­щен­ни­ки были всем извест­ны или чтобы они име­ли на него какое-нибудь вли­я­ние; он обык­но­вен­но гово­рил, что всем преж­ним импе­ра­то­рам сле­ду­ет ста­вить в вину поро­ки их воль­ноот­пу­щен­ни­ков, и был строг по отно­ше­нию ко всем, кто хва­лил­ся сво­им вли­я­ни­ем у него⁸¹. Анто­нин Пий был так­же очень строг к сво­им воль­ноот­пу­щен­ни­кам и самым энер­гич­ным обра­зом уни­что­жал вли­я­ние при­двор­ных тем, что обо всем осве­дом­лял­ся сам и, таким обра­зом, мешал им про­да­вать свои сооб­ще­ния⁸². Но Марк Авре­лий был слиш­ком мягок, чтобы сло­мить, по край­ней мере, вли­я­ние воль­ноот­пу­щен­ни­ков Геми­на⁸³ и Ага­кли­та⁸⁴, кото­рым покро­ви­тель­ст­во­вал его сопра­ви­тель; он стер­пел даже то, что с.43 Вер женил Ага­кли­та на вдо­ве его двою­род­но­го бра­та Анния Либо­на⁸⁵ (кон­сул 128 г., ум. намест­ни­ком Сирии в 176 г.) и, как ни непри­я­тен был ему этот брак, он при­сут­ст­во­вал на свадь­бе. Прав­да, по смер­ти Вера, он уда­лил воль­ноот­пу­щен­ни­ков под почет­ны­ми пред­ло­га­ми, за исклю­че­ни­ем одно­го, кото­рый впо­след­ст­вии стал убий­цей его сына, Эклек­та⁸⁶. При Ком­мо­де воль­ноот­пу­щен­ни­ки рас­по­ря­жа­лись с таким же без­гра­нич­ным про­из­во­лом, как раз­ве толь­ко при Клав­дии, и один из них, Кле­андр, занял, дей­ст­ви­тель­но, пер­вое после импе­ра­то­ра место пре­фек­та рим­ско­го пре­то­рия. Пер­ти­нак сво­и­ми энер­гич­ны­ми мера­ми про­тив рас­пу­щен­но­сти при­двор­ных слуг навлек на себя их смер­тель­ную нена­висть, кото­рая игра­ла нема­лую роль в уско­ре­нии его гибе­ли⁸⁷. Север так­же был строг к воль­ноот­пу­щен­ни­кам; зато тем более вли­я­ния при­об­ре­ли они при Кара­кал­ле, судь­бу кото­ро­го они и разде­ли­ли. Новые сатур­на­лии нача­лись для них при Эла­га­ба­ле⁸⁸.

Хотя и слу­ча­лось, осо­бен­но после насиль­ст­вен­ных пере­во­ротов, что вся при­слу­га импе­ра­тор­ско­го дома сме­ня­лась⁸⁹, все-таки обык­но­вен­но она пере­хо­ди­ла в неиз­ме­нен­ном соста­ве от одно­го дво­ра к дру­го­му⁹⁰, и боль­шин­ству слуг не труд­но было при­об­ре­сти опыт, давав­ший воз­мож­ность «управ­лять сво­им суд­ном в любой воде»⁹¹. О Грап­те, имев­шем самое без­нрав­ст­вен­ное вли­я­ние на Неро­на, Тацит гово­рит, что он, бла­го­да­ря воз­рас­ту и опы­ту, осно­ва­тель­но позна­ко­мил­ся с импе­ра­тор­ским домом со вре­ме­ни Тибе­рия⁹². Отец Клав­дия Этрус­ка⁹³, умер­ший при Доми­ти­ане почти девя­но­сто­лет­ним⁹⁴ стар­цем, попал ко дво­ру при Тибе­рии чуть не маль­чи­ком, слу­жил деся­ти импе­ра­то­рам и, по-види­мо­му, за все это вре­мя пере­жил толь­ко корот­кую неми­лость⁹⁵. Из его пове­ли­те­лей шесть умер­ли насиль­ст­вен­ной смер­тью, в про­дол­же­ние столь­ких кро­ва­вых прав­ле­ний были истреб­ле­ны с кор­нем мно­гие ста­рые роды, силь­ные потря­се­ния изме­ни­ли весь мир, а ста­рый воль­ноот­пу­щен­ник (воз­веден­ный, впро­чем, Вес­па­си­а­ном во всад­ни­ки)⁹⁶ шел навстре­чу мир­ной кон­чине, нена­ру­ши­мо наслаж­да­ясь сво­им поло­же­ни­ем и сво­и­ми огром­ны­ми богат­ства­ми. И так сот­ни вырас­та­ли в импе­ра­тор­ских двор­цах и воз­вы­си­лись, кото­рые уме­ли при­спо­соб­лять­ся к одно­му гос­по­ди­ну за дру­гим и пере­жи­ва­ли одно­го за дру­гим — кто мог бы рас­ска­зать, что они зна­ли!

Но, конеч­но, чем выше они под­ни­ма­лись, тем нена­деж­нее ста­но­ви­лось их поло­же­ние. Как пока­зы­ва­ет отча­сти толь­ко что сде­лан­ный нами обзор, мно­гих при­во­ди­ло к гибе­ли, если их богат­ства воз­буж­да­ли зависть импе­ра­то­ра (так Нерон велел отра­вить мно­гих ста­рых и бога­тых воль­ноот­пу­щен­ни­ков⁹⁷, если они ста­но­ви­лись, по его мне­нию, и по мне­нию его дру­гих любим­цев, слиш­ком могу­ще­ст­вен­ны­ми, если они во вре­мя с.44 двор­цо­вой рево­лю­ции при­над­ле­жа­ли к гла­ва­рям низ­ло­жен­ной пар­тии, если послед­ст­вия их уча­стия в таких роко­вых дея­ни­ях и реше­ни­ях обра­ща­лись про­тив них самих, так как они доста­точ­но часто име­ли решаю­щее вли­я­ние в заго­во­рах про­тив импе­ра­то­ров, в выбо­ре их супруг или наслед­ни­ков.

Богат­ства, при­те­кав­шие к ним вслед­ст­вие их при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го поло­же­ния, были глав­ным источ­ни­ком их могу­ще­ства. В то вре­мя, когда богат­ства воль­ноот­пу­щен­ни­ков вошли в посло­ви­цу, весь­ма немно­гие мог­ли срав­нять­ся с эти­ми импе­ра­тор­ски­ми слу­га­ми. Нар­цисс обла­дал 400 мил­ли­о­на­ми сестер­ци­ев (43 милл. руб­лей) — самое боль­шое состо­я­ние в древ­но­сти, о кото­ром вооб­ще извест­но (Юве­нал счи­та­ет его богат­ство рав­ным состо­я­ни­ям Кре­за и пер­сид­ско­го царя вме­сте)⁹⁸; Пал­лант — 300 милл. (32 милл. руб­лей)⁹⁹, Кал­лист, Эпа­ф­ро­дит, Дори­фор и дру­гие вла­де­ли едва ли менее колос­саль­ны­ми сокро­ви­ща­ми. Когда одна­жды Клав­дий жало­вал­ся на убыль в импе­ра­тор­ской казне, в Риме гово­ри­ли, что он имел бы избы­ток, если бы был при­нят в това­ри­ще­ство сво­их обо­их воль­ноот­пу­щен­ни­ков (Нар­цис­са и Пал­лан­та)¹⁰⁰. Эпи­к­тет рас­ска­зы­ва­ет об Эпа­ф­ро­ди­те, что один про­си­тель упал ему в ноги и жало­вал­ся на свое несча­стье, состо­я­щее в том, что обла­да­ет еще толь­ко 6 милл. сестер­ци­ев (65200 руб­лей), после чего Эпа­ф­ро­дит выра­зил свое изум­ле­ние, как тот может спо­кой­но пере­но­сить подоб­ную бед­ность¹⁰¹. При­во­ди­мые ниже при­ме­ры пока­жут, что мно­гие, кото­рые не зани­ма­ли тако­го высо­ко­го поло­же­ния, так­же были очень бога­ты. Поми­мо сво­их доход­ных долж­но­стей, они име­ли мас­су воз­мож­но­стей, как в про­вин­ци­ях, так и в Риме, уве­ли­чи­вать свои состо­я­ния, даже не гра­бя и не при­тес­няя пря­мо, но искус­но поль­зу­ясь обсто­я­тель­ства­ми, управ­ляя финан­са­ми или нахо­дясь на лич­ной служ­бе импе­ра­то­ра. Разу­ме­ет­ся, доста­точ­но упо­мя­нуть о том, что люди, нахо­дя­щи­е­ся на при­двор­ной служ­бе, застав­ля­ли опла­чи­вать каж­дое свое дей­ст­ви­тель­ное или кажу­ще­е­ся содей­ст­вие, чтобы дове­сти прось­бу до ушей импе­ра­то­ра, как и каж­дое свое посред­ст­вен­ное или непо­сред­ст­вен­ное вли­я­ние на его реше­ние. Во вре­мя одно­го путе­ше­ст­вия Вес­па­си­а­на погон­щик мулов оста­но­вил­ся, по-види­мо­му, для того, чтобы под­ко­вать живот­ных, в дей­ст­ви­тель­но­сти же для того, чтобы дать кому-то воз­мож­ность обра­тить­ся с прось­бой к импе­ра­то­ру. Вес­па­си­ан спро­сил, за какую цену он под­ко­вал мулов, и выго­во­рил себе часть пла­ты¹⁰². При­быль­ная тор­гов­ля велась так­же сведе­ни­я­ми о мне­ни­ях, наме­ре­ни­ях и настро­е­ни­ях импе­ра­то­ра; часто эти доро­го про­да­вае­мые сведе­ния были про­стым «дымом» (fu­mi)¹⁰³: уже Мар­ти­ал упо­ми­на­ет, как о про­мыс­ле, о «про­да­же чисто­го дыма в импе­ра­тор­ском двор­це»¹⁰⁴, а позд­ней­шие импе­ра­тор­ские био­гра­фы поль­зу­ют­ся этим выра­же­ни­ем почти как тер­ми­ном¹⁰⁵. Алек­сандр Север при­ка­зал рас­пять на кре­сте одно­го из сво­их людей, кото­рый «про­да­вал дым» и полу­чил за это от одно­го сол­да­та 100 золотых, а сво­его дру­га Вер­ко­ния Тури­на за заня­тие этой тор­гов­лей как ремеслом при­ка­зал заду­шить в с.45 дыму на фору­ме Нер­вы, при­вя­зав его к стол­бу, при­чем герольд выкри­ки­вал: «тот, кто про­да­вал дым, уби­ва­ет­ся дымом»¹⁰⁶. Адри­ан и Анто­нин Пий под­дер­жи­ва­ли при сво­их дво­рах такой хоро­ший порядок, что ни один из их дру­зей и воль­ноот­пу­щен­ни­ков «не про­да­вал» ниче­го из того, что они гово­ри­ли или дела­ли, «как это обык­но­вен­но дела­ют импе­ра­тор­ские слу­ги и при­двор­ные»¹⁰⁷. Эти, посто­ян­но сыз­но­ва при­ме­ня­е­мые импе­ра­то­ра­ми меры про­тив этой тор­гов­ли лжи­вы­ми сведе­ни­я­ми, пока­зы­ва­ют, что невоз­мож­но было надол­го устра­нить это зло. В жиз­не­опи­са­нии Эла­га­ба­ла, напи­сан­ном в ребя­че­ском сти­ле этих импе­ра­тор­ских био­гра­фий, опи­сы­ва­ют­ся поступ­ки одно­го из его любим­цев, кото­рые более или менее харак­тер­ны для боль­шей части импе­ра­тор­ской эпо­хи: «Авре­лий Зотик, сын пова­ра из Смир­ны, “про­да­вал все”, что гово­рил или делал импе­ра­тор, моро­ча людей, в надеж­де на огром­ные богат­ства, при­чем одним угро­жал, дру­гим обе­щал, всех обма­ны­вал; выхо­дя от него, к неко­то­рым он под­хо­дил со сло­ва­ми: “о тебе я ска­зал это”, “о тебе я слы­шал то-то”, “с тобою слу­чит­ся так”; люди тако­го рода, будучи допу­ще­ны до слиш­ком боль­шой бли­зо­сти с импе­ра­то­ра­ми, вредят сла­ве не толь­ко дур­ных, но и хоро­ших пра­ви­те­лей, и вслед­ст­вие глу­по­сти или про­сто­ду­шия импе­ра­то­ров, не заме­чаю­щих это­го, кор­мят­ся подоб­ны­ми постыд­ны­ми обма­на­ми»¹⁰⁸.

Обла­дая столь гро­мад­ны­ми богат­ства­ми, импе­ра­тор­ские воль­ноот­пу­щен­ни­ки по рос­ко­ши и вели­ко­ле­пию пре­вос­хо­ди­ли знать Рима. Их чер­то­ги были самы­ми вели­ко­леп­ны­ми в Риме; дво­рец евну­ха Посида пре­вос­хо­дил, по сло­вам Юве­на­ла, Капи­то­лий¹⁰⁹, и все самое ред­кое и дра­го­цен­ное, что толь­ко дава­ла зем­ля, укра­ша­ло эти двор­цы в чрез­мер­ном изоби­лии. «В то вре­мя, как бед­ный без­за­бо­тен, — гово­рит тот же поэт, — бога­тый Лицин дро­жит за фри­гий­ские колон­ны и ста­туи, янтарь, чере­па­ху и сло­но­вую кость на сво­их колон­нах»¹¹⁰. В сто­ло­вой, выстро­ен­ной воль­ноот­пу­щен­ни­ком Кали­гу­лы, Кал­ли­стом, Пли­ний видел трид­цать колонн из восточ­но­го але­баст­ра; четы­ре колон­ны помень­ше из это­го же кам­ня Кор­не­лий Бальб велел поста­вить, как досто­при­ме­ча­тель­ность, в сво­ем (выстро­ен­ном при Авгу­сте) теат­ре¹¹¹. Если «бани воль­ноот­пу­щен­ни­ков» вошли в посло­ви­цу за свое вели­ко­ле­пие¹¹², то, навер­но, самы­ми бле­стя­щи­ми из них были бани импе­ра­тор­ских воль­ноот­пу­щен­ни­ков. В бане, кото­рую выстро­ил Этруск, сын импе­ра­тор­ско­го воль­ноот­пу­щен­ни­ка, сор­та мра­мо­ра, хотя и доро­гие, но часто употреб­ля­е­мые, совсем не встре­ча­лись, как слиш­ком обы­ден­ные, зато в боль­шом коли­че­стве были исполь­зо­ва­ны самые ред­кие; сво­ды бли­ста­ли пест­ры­ми кар­ти­на­ми из стек­лян­ной моза­и­ки, вода била из сереб­ря­ных труб в сереб­ря­ные бас­сей­ны¹¹³. Их пар­ки и сады были самы­ми боль­ши­ми и кра­си­вы­ми в горо­де: их вил­лы — пре­лест­ней­ши­ми в окрест­но­сти. «Какой “слу­га” Неро­на (здесь и в дру­гих местах под этим име­нем разу­ме­ют­ся нена­вист­ные и пре­зи­рае­мые воль­ноот­пу­щен­ни­ки), — спра­ши­ва­ет Пли­ний Стар­ший, — не был бы недав­но дово­лен земель­ным с.46 участ­ком в два юге­ра для сво­его сада?»¹¹⁴. Упо­ми­на­ет­ся о пар­ках Пал­лан­та и Эпа­ф­ро­ди­та на Эскви­лине в Риме¹¹⁵. «Кто увидит сад при двор­це Энтел­ла (воль­ноот­пу­щен­ни­ка Доми­ти­а­на), — гово­рит Мар­ти­ал, — тот при­нуж­ден будет пред­по­честь его саду Алки­ноя: там под защи­тою стек­лян­ной кры­ши созре­ва­ли крас­ные гроз­дья вино­гра­да, несмот­ря на зим­ние холо­да»¹¹⁶. Но импе­ра­тор­ские воль­ноот­пу­щен­ни­ки так­же укра­ша­ли Рим и дру­гие горо­да импе­рии вели­ко­леп­ны­ми обще­по­лез­ны­ми построй­ка­ми. Кле­андр, могу­ще­ст­вен­ный воль­ноот­пу­щен­ник Ком­мо­да, употре­бил часть сво­его гро­мад­но­го состо­я­ния на построй­ку домов, бань и «дру­гих полез­ных, как для отдель­ных лиц, так и для целых горо­дов, учреж­де­ний»¹¹⁷. В раз­ных местах над­пи­си упо­ми­на­ют импе­ра­тор­ских воль­ноот­пу­щен­ни­ков как стро­и­те­лей хра­мов, терм и дру­гих боль­ших зда­ний, или воз­двиг­ну­тые за их щед­рость в честь их ста­туи, или ока­зан­ные им поче­сти¹¹⁸. Самые доро­гие пред­ме­ты рос­ко­ши, изо­бре­те­ния самой утон­чен­ной изне­жен­но­сти носи­ли их име­на. Ван­ны, согре­вае­мые посред­ст­вом про­веде­ния или вли­ва­ния воды из бай­ско­го источ­ни­ка, назы­ва­лись, по име­ни евну­ха Клав­дия, Посиди­е­вы­ми бай­ски­ми ван­на­ми¹¹⁹. Один из «слуг» Неро­на, так же как и Кали­гу­лы, велел сме­ши­вать воду в сво­их банях с эссен­ци­я­ми¹²⁰. Так же, как и пол­ко­вод­цы Алек­сандра Вели­ко­го, Патро­бий выпи­сы­вал песок с Нила для гим­на­сти­че­ских упраж­не­ний¹²¹. Остан­ки их и их близ­ких хоро­ни­лись с восточ­ной пыш­но­стью¹²², колос­саль­ные памят­ни­ки, для укра­ше­ния кото­рых были соеди­не­ны все искус­ства, воз­вы­ша­лись над их пеп­лом, а хваст­ли­вые над­пи­си воз­ве­ща­ли потом­кам о их заслу­гах. Пере­чис­ле­ние на подроб­ной над­пи­си Пал­лан­та (ум. 62 г.) о воздан­ных ему сена­том поче­стях, кото­рые были им лишь отча­сти при­ня­ты, слиш­ком сер­ди­ли еще в 107 году кон­су­ла­ра Пли­ния, чтобы он мог над этим сме­ять­ся¹²³.

Выс­шая ари­сто­кра­тия Рима сопер­ни­ча­ла в под­чи­не­нии и ока­зы­ва­нии поче­стей все­мо­гу­щим слу­гам импе­ра­то­ра, несмот­ря на то, что потом­ки древ­них и слав­ных родов в глу­бине души гну­ша­лись и пре­зи­ра­ли этих людей, вышед­ших из нена­вист­ных им пле­мен, запят­нан­ных несмы­вае­мым позо­ром раб­ства и, сверх того, в юриди­че­ском отно­ше­нии, сто­яв­ших во мно­гих отно­ше­ни­ях ниже рож­ден­но­го сво­бод­ным бед­ня­ка¹²⁴. Ибо импе­ра­тор­ские воль­ноот­пу­щен­ни­ки, как тако­вые, не име­ли боль­ших прав, чем все их сосло­вие, и воз­веде­ние в выс­шее зва­ние, дару­е­мое импе­ра­то­ра­ми и сена­том неко­то­рым из них, дава­ло им, самое боль­шее, при­тя­за­ния на пра­ва вто­ро­го сосло­вия, хотя (все-таки крайне ред­ко) с ним были свя­за­ны внеш­ние зна­ки отли­чия пер­во­го. Чаще все­го воз­веде­ние во всад­ни­че­ское сосло­вие про­ис­хо­ди­ло уже в пер­вом веке через пожа­ло­ва­ние золо­то­го коль­ца¹²⁵ и, как кажет­ся, даже на ока­за­ние этой чести, по край­ней мере, тогдаш­ние импе­ра­то­ры были ску­пы; так как они ока­зы­ва­ли ее самым с.47 заслу­жен­ным и пред­по­чи­тае­мым любим­цам, мож­но думать, что тогда она не была еще обес­це­не­на тем, что слиш­ком часто ока­зы­ва­лась. Извест­но, что во всад­ни­че­ское сосло­вие были воз­веде­ны Пал­лант — Неро­ном, Ицел — Галь­бой, Ази­а­тик — Вител­ли­ем, Горм и отец Клав­дия Этрус­ка — Вес­па­си­а­ном¹²⁶. С воз­веде­ни­ем во всад­ни­че­ское сосло­вие ино­гда свя­зы­ва­лось при­бав­ле­ние ново­го (всад­ни­че­ско­го) име­ни: так, Ицел полу­чил имя Мар­ци­а­на¹²⁷; назна­чен­ный в камер­ди­не­ры Эла­га­ба­ла, Авре­лий Зотик был почтен име­нем его деда Ави­та¹²⁸. В виде исклю­че­ния, после даро­ва­ния прав сво­бод­но­рож­ден­но­го, воль­ноот­пу­щен­ни­кам дава­лась так­же всад­ни­че­ская лошадь¹²⁹. То, что Нар­цис­су сенат дал квес­тор­ские¹³⁰, а Пал­лан­ту даже пре­тор­ские¹³¹ зна­ки отли­чия, при­над­ле­жит к ано­ма­ли­ям это­го вре­ме­ни прав­ле­ния воль­ноот­пу­щен­ни­ков, как и то, что они оба име­ли пра­во при­сут­ст­во­вать на заседа­ни­ях сена­та¹³². Клав­дий, дав всем сво­им про­ку­ра­то­рам судеб­ные пол­но­мо­чия в фис­каль­ных делах, поста­вил, как гово­рит Тацит, на одну сту­пень с собой и зако­на­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ков, кото­рым он пре­до­ста­вил заве­до­ва­ние сво­им част­ным иму­ще­ст­вом¹³³. Нар­цисс и камер­ди­нер Доми­ти­а­на, Пар­фе­ний, носи­ли даже офи­цер­скую шпа­гу, кото­рую не име­ли пра­ва носить даже сена­тор­ские про­кон­су­лы, а лишь пол­ко­вод­цы, назна­чен­ные импе­ра­то­ром¹³⁴: быть может, они носи­ли ее как знак воен­ной вла­сти над двор­цо­вой стра­жей. То, что Клав­дий раз­ре­шил сво­е­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку Гар­по­кра­ту поль­зо­вать­ся в горо­де носил­ка­ми и устра­и­вать пуб­лич­ные зре­ли­ща¹³⁵, были пра­ва, кото­рые име­ли, быть может, все сво­бод­но­рож­ден­ные и при­лич­ные лица¹³⁶. Во вре­мя бри­тан­ско­го три­ум­фа Клав­дий дал, с обыч­ной бес­такт­но­стью, воен­ное отли­чие (древ­ко копья без ост­рия) евну­ху Посиду¹³⁷. Вос­пи­та­тель Л. Вера, воль­ноот­пу­щен­ник Нико­мед, полу­чив­ший этот и дру­гие зна­ки отли­чия, был пред­ва­ри­тель­но введен в сосло­вие всад­ни­ков¹³⁸.

Итак, внеш­ние отли­чия импе­ра­тор­ских слуг (за исклю­че­ни­ем корот­ких пери­о­дов) в общем были ничтож­ны; по край­ней мере, с внеш­ней сто­ро­ны их под­чи­нен­ное по ран­гу и сосло­вию поло­же­ние по отно­ше­нию к знат­ным, укра­шен­ным звуч­ны­ми име­на­ми и все­воз­мож­ной внеш­ней пом­пой санов­ни­кам монар­хии, долж­но было быть сохра­не­но и под­черк­ну­то. В дей­ст­ви­тель­но­сти же, отно­ше­ния сло­жи­лись совсем ина­че и даже доволь­но часто, напро­тив, без­гра­нич­но-пре­зи­рае­мые «рабы» име­ли то удо­вле­тво­ре­ние, что «сво­бод­ные и бла­го­род­ные удив­ля­лись им и счи­та­ли их счаст­ли­вы­ми»¹³⁹, а сама рим­ская знать до край­но­сти уни­жа­лась перед ними; лишь немно­гие осме­ли­ва­лись обра­щать­ся с ними, как со слу­га­ми, как, напри­мер, обез­глав­лен­ный при Нероне в 65 году Лате­ран, кото­рый так отве­тил с.48 Эпа­ф­ро­ди­ту на его попыт­ку выспро­сить его: «если мне захо­чет­ся, я буду гово­рить с тво­им гос­по­ди­ном»¹⁴⁰. Гру­бая лесть сочи­ни­ла Пал­лан­ту родо­слов­ную, кото­рая вела его про­ис­хож­де­ние от одно­имен­но­го с ним аркад­ско­го царя, и один из потом­ков Сци­пи­о­нов пред­ло­жил в сена­те бла­годар­ст­вен­ный адрес за то, что этот отпрыск цар­ско­го рода, пре­не­бре­гая для бла­га государ­ства сво­ей древ­ней знат­но­стью, снис­хо­дит до того, чтобы стать слу­гою госуда­ря. По пред­ло­же­нию одно­го из кон­су­лов (52 г.), ему были пред­ло­же­ны пре­тор­ские зна­ки отли­чия и зна­чи­тель­ный денеж­ный пода­рок (15 милл. сестер­ци­ев). Пал­лант при­нял толь­ко пер­вые. Затем после­до­вал сле­дую­щий декрет, кото­рый пять­де­сят лет спу­стя Пли­ний Млад­ший про­чел в архи­ве сена­та со сты­дом и воз­му­ще­ни­ем: сенат при­судил это­му достой­но­му чело­ве­ку зна­чи­тель­ную сум­му денег из государ­ст­вен­ной каз­ны, и, чем более чуж­да душа Пал­лан­та жад­но­сти, тем усерд­нее хотел он хода­тай­ст­во­вать у импе­ра­то­ра, отца оте­че­ства, чтобы он побудил управ­ля­ю­ще­го сво­ей каз­ной усту­пить жела­ни­ям сена­та; но так как импе­ра­тор, по жела­нию Пал­лан­та и от его име­ни, откло­нил денеж­ный пода­рок, то сенат свиде­тель­ст­ву­ет, что, хотя он по заслу­гам и с радо­стью воти­ро­вал эту сум­му и про­чие при­суж­ден­ные Пал­лан­ту зна­ки поче­та, одна­ко, и здесь под­чи­ня­ет­ся воле сво­его госуда­ря, про­ти­во­ре­чить кото­ро­му он ни в чем не счи­та­ет воз­мож­ным. Этот декрет был выстав­лен пуб­лич­но на брон­зо­вой дос­ке (веро­ят­но, при кан­це­ля­рии импе­ра­тор­ско­го каз­на­чей­ства)¹⁴¹ рядом со ста­ту­ей Юлия Цеза­ря, изо­бра­жен­но­го оде­тым в бро­ню, и обла­да­тель 300 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев был про­слав­лен, как обра­зец стро­го­го бес­ко­ры­стия¹⁴². Л. Вител­лий, отец одно­имен­но­го с ним импе­ра­то­ра, чело­век, зани­мав­ший очень высо­кое поло­же­ние, но вир­ту­оз в под­ло­сти, воз­буж­дав­ший удив­ле­ние даже в то вре­мя, почи­тал в чис­ле сво­их домаш­них богов золотые изо­бра­же­ния Пал­лан­та и Нар­цис­са¹⁴³. Поли­бия часто виде­ли раз­гу­ли­ваю­щим меж­ду обо­и­ми кон­су­ла­ми¹⁴⁴. Еще Север дол­жен был отверг­нуть поста­нов­лен­ный сена­том почет­ный декрет о сво­ем воль­ноот­пу­щен­ни­ка Эво­де, при­чем он сде­лал заме­ча­ние: было бы позо­ром, если бы подоб­ный декрет слу­ге импе­ра­то­ра был вне­сен в сенат­ские акты¹⁴⁵.

Но ничто так не харак­тер­но для поло­же­ния этих быв­ших рабов, как то, что они име­ли пра­во женить­ся на доче­рях из знат­ных и даже род­ст­вен­ных импе­ра­тор­ско­му дому родов в то вре­мя, когда гор­дость зна­ти древним про­ис­хож­де­ни­ем и длин­ным рядом бла­го­род­ных пред­ков была очень вели­ка, и несмот­ря на закон, запре­щав­ший доче­рям сена­то­ров или их внуч­кам и пра­внуч­кам по муж­ской линии обру­чать­ся или всту­пать в брак с воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми; поста­нов­ле­ние это импе­ра­то­ры мог­ли, одна­ко, так же лег­ко устра­нить, как и дру­гое, соот­вет­ст­ву­ю­щее ему, что сена­то­ры не име­ли пра­ва женить­ся на воль­ноот­пу­щен­ни­цах¹⁴⁶. Феликс, брат Пал­лан­та, извест­ный как про­ку­ра­тор Иудеи, сде­лал­ся мужем трех цар­ских доче­рей, из кото­рых пер­вая, Дру­зил­ла, была внуч­кой Анто­ния и Клео­пат­ры, вто­рая, так­же Дру­зил­ла, была доче­рью Иро­да Агрип­пы; кто была третья — с.49 неиз­вест­но¹⁴⁷. Его потом­ки так­же были очень дале­ки от того, чтобы сты­дить­ся сво­его про­ис­хож­де­ния от него. Над­пись в Поле, постав­лен­ная одно­му из его пра­вну­ков, Л. Аннею Доми­тию Про­ку­лу его бабуш­кой, Анто­ни­ей Кле­мен­ти­ной, опре­де­лен­но назы­ва­ет это­го маль­чи­ка из сена­тор­ско­го сосло­вия пра­вну­ком Анто­ния Фелик­са¹⁴⁸. Мать Клав­дия Этрус­ка, отли­чав­ша­я­ся кра­сотой, была сест­рой кон­су­ла, коман­до­вав­ше­го в пер­вой дакий­ской войне (86 г.)¹⁴⁹. Анти­стия Прис­цил­ла, супру­га воль­ноот­пу­щен­ни­ка Доми­ти­а­на Абас­кан­та, была так­же бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния¹⁵⁰. Уже было упо­мя­ну­то о том, что Ага­клит женил­ся на вдо­ве Анния Либо­на, двою­род­но­го бра­та импе­ра­то­ра Мар­ка Авре­лия¹⁵¹. Эти слу­чай­но извест­ные фак­ты дают пра­во пред­по­ла­гать, что импе­ра­тор­ские воль­ноот­пу­щен­ни­ки неред­ко всту­па­ли в свой­ство с бла­го­род­ны­ми фами­ли­я­ми.

И так все соеди­ни­лось, чтобы уси­ли­вать пош­лое высо­ко­ме­рие этих под­няв­ших­ся из глу­бо­чай­ше­го ничто­же­ства выско­чек, и их бес­стыд­ство, кото­рое они выстав­ля­ли на вид, было тем упор­нее, чем более они созна­ва­ли пре­зре­ние к себе людей сво­бод­но­рож­ден­ных и знат­ных. Когда одна­жды на сцене был про­из­не­сен стих: «Битый раб в сча­стье невы­но­сим», все гла­за обра­ти­лись на при­сут­ст­ву­ю­ще­го Поли­бия, кото­рый закри­чал в ответ: «Тот же поэт ска­зал так­же: те, кото­рые неко­гда пас­ли коз, сде­ла­лись царя­ми»¹⁵². Пал­лант, не скры­вав­ший сво­его мрач­но­го высо­ко­ме­рия даже по отно­ше­нию к Неро­ну (кото­рый ему, прав­да, был обя­зан пре­сто­лом), и сде­лав­ший­ся, нако­нец, ему невы­но­си­мым¹⁵³, был в 55 году отдан под суд за государ­ст­вен­ную изме­ну. Когда неко­то­рые из его слуг были назва­ны, как его соучаст­ни­ки, он отве­тил, что он нико­гда не рас­по­ря­жал­ся в сво­ем доме ина­че, как кив­ка­ми и наме­ка­ми; если нуж­но было сде­лать более важ­ное заме­ча­ние, он отда­вал пись­мен­ные при­ка­за­ния, чтобы не ста­вить себя через раз­го­вор на общий уро­вень с дру­ги­ми¹⁵⁴. Конеч­но, над­мен­ность воль­ноот­пу­щен­ни­ков, как и их власть, достиг­ли наи­боль­ших раз­ме­ров при Клав­дии, хотя вели­ка она была все­гда, и вся­кий, кто решал­ся про­ти­во­стать ей, мог рас­счи­ты­вать на общее одоб­ре­ние. Об одном из таких — веро­ят­но, ред­ких — слу­ча­ев, сооб­ща­ет Плу­тарх. Один толь­ко что раз­бо­га­тев­ший импе­ра­тор­ский воль­ноот­пу­щен­ник гру­бо и дерз­ко обо­шел­ся на пиру с одним при­сут­ст­во­вав­шим здесь фило­со­фом, кото­ро­го и спро­сил в заклю­че­ние, поче­му из чер­ных, как и из белых, бобов полу­ча­ет­ся жел­тый соус, на что тот отве­тил так­же вопро­сом, поче­му и от чер­ных и белых рем­ней оста­ют­ся оди­на­ко­вым обра­зом крас­ные руб­цы¹⁵⁵. Мар­ти­ал, кото­рый в одном сти­хотво­ре­нии вос­хва­ля­ет поведе­ние воль­ноот­пу­щен­ни­ков Доми­ти­а­на, заслу­жи­ва­ет в дан­ном слу­чае не боль­ше веры, чем в сво­их про­чих вос­хва­ле­ни­ях это­го прав­ле­ния. «До сих пор, — гово­рит­ся там, — тол­пу импе­ра­тор­ских слуг нена­виде­ли в Риме, и пала­тин­ское высо­ко­ме­рие было зна­ме­ни­то. Но теперь с.50 люди импе­ра­то­ра так люби­мы все­ми, что они каж­до­му бли­же, неже­ли его соб­ст­вен­ный дом. Так вели­ка их кротость, их почте­ние к дру­гим, так они тихи, так скром­но их поведе­ние. Ни один воль­ноот­пу­щен­ник не име­ет сво­его лич­но­го харак­те­ра, но все име­ют харак­тер сво­его гос­по­ди­на: тако­ва при­ро­да могу­ще­ст­вен­но­го дво­ра»¹⁵⁶. Вооб­ще, чем боль­ше было высо­ко­ме­рие импе­ра­тор­ских воль­ноот­пу­щен­ни­ков, тем непре­одо­ли­мее дей­ст­во­ва­ла их слу­чай­ная снис­хо­ди­тель­ность. Эпи­к­тет назы­ва­ет их любез­ность одним из глав­ных при­е­мов, посред­ст­вом кото­рых они были в состо­я­нии вырвать любую тай­ну у чело­ве­ка, стре­мя­ще­го­ся ко внеш­ним бла­гам¹⁵⁷.

Спе­ци­аль­но в адми­ни­ст­ра­ции воль­ноот­пу­щен­ни­ки ред­ко зани­ма­ли высо­кие посты; наобо­рот, уже до новой орга­ни­за­ции Адри­а­на было пра­ви­лом заме­щать эти места всад­ни­ка­ми¹⁵⁸. Так, дирек­то­ра­ми важ­ней­ших подат­ных прав­ле­ний, напри­мер, прав­ле­ния пяти­про­цент­ной наслед­ст­вен­ной пошли­ны, в огром­ном боль­шин­стве были всад­ни­ки¹⁵⁹. Одна­ко, здесь быва­ли и исклю­че­ния, про­ис­хо­див­шие отча­сти вслед­ст­вие про­из­во­ла импе­ра­то­ров, а отча­сти отто­го, что при назна­че­нии на эти места почти исклю­чи­тель­но при­хо­ди­лось счи­тать­ся с лич­ной при­год­но­стью назна­чае­мых. Клав­дий назна­чил даже упо­мя­ну­то­го выше воль­ноот­пу­щен­ни­ка Фелик­са (бра­та Пал­лан­та) про­ку­ра­то­ром Иудеи¹⁶⁰. Это было ано­ма­ли­ей того вре­ме­ни гос­под­ства воль­ноот­пу­щен­ни­ков; одна­ко, и импе­ра­тор­ский воль­ноот­пу­щен­ник Акаст (в неиз­вест­ное вре­мя) обла­дал такой же неогра­ни­чен­ной вла­стью в каче­стве намест­ни­ка всей про­вин­ции Мавре­та­нии, кото­рая обык­но­вен­но дели­лась меж­ду дву­мя намест­ни­ка­ми и в кото­рой сто­ял зна­чи­тель­ный воен­ный отряд¹⁶¹. Тот факт, что коман­ди­ра­ми фло­тов наряду с всад­ни­ка­ми явля­ют­ся ино­гда еще при Клав­ди­ях воль­ноот­пу­щен­ни­ки, объ­яс­ня­ет­ся тем, что флоты сна­ча­ла счи­та­лись не государ­ст­вен­ны­ми, а соб­ст­вен­но­стью импе­ра­то­ра; лишь позд­нее (во вся­ком слу­чае, со вре­ме­ни Адри­а­на) коман­до­ва­ние обо­и­ми флота­ми, в Мисене и Равен­не, при­чис­ля­лось к выс­шим всад­ни­че­ским долж­но­стям¹⁶².

Управ­ле­ние финан­са­ми в импе­ра­тор­ских про­вин­ци­ях, как и взи­ма­ние дохо­дов фис­ка в сенат­ских про­вин­ци­ях, были пере­да­ны так­же воль­ноот­пу­щен­ни­кам; одна­ко, по боль­шей части они, без сомне­ния, были под­чи­не­ны, как област­ные и под­ве­дом­ст­вен­ные чинов­ни­ки, выс­шим чинов­ни­кам финан­со­во­го ведом­ства; напри­мер, про­ку­ра­тор обла­сти Кар­фа­ге­на — про­ку­ра­то­ру про­вин­ции Афри­ки, про­ку­ра­тор ост­ро­ва Маль­ты и Гоц­цо — про­ку­ра­то­ру Сици­лии¹⁶³. Заве­дую­щие импе­ра­тор­ским лаге­рем (pro­cu­ra­to­res castren­ses — долж­ность зна­чи­тель­ная вслед­ст­вие того, что она име­ла близ­кое отно­ше­ние к лич­но­сти импе­ра­то­ра) были в тече­ние двух пер­вых веков неиз­мен­но воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми¹⁶⁴; ими были так­же неред­ко про­ку­ра­то­ры рим­ских водо­про­во­дов даже после того, как Адри­ан пре­до­ста­вил это место с.51 всад­ни­че­ско­му сосло­вию¹⁶⁵. В чрез­вы­чай­но обшир­ном и мно­го­об­раз­ном управ­ле­нии импе­ра­тор­ским иму­ще­ст­вом, кото­рое, чем далее, тем боль­ше раз­рас­та­лось до огром­ных раз­ме­ров и рас­про­стра­ня­лось по все­му государ­ству, так что мало-пома­лу при­ня­ло харак­тер корон­но­го иму­ще­ства, воль­ноот­пу­щен­ни­ки сохра­ня­ли часто заве­до­ва­ние отде­ла­ми даже после того, как они, лишь в виде исклю­че­ния, ста­ли полу­чать глав­ное заве­до­ва­ние¹⁶⁶, кото­рое было пере­да­но Адри­а­ном про­ку­ра­то­рам-всад­ни­кам. Часто под их над­зо­ром были: импе­ра­тор­ские руд­ни­ки и мра­мор­ные каме­но­лом­ни¹⁶⁷, леса, боль­шие име­ния, пар­ки, вил­лы и двор­цы в Ита­лии и про­вин­ци­ях¹⁶⁸; так, напри­мер, М. Уль­пий Евфрат управ­лял, в каче­стве про­ку­ра­то­ра, Пав­си­ли­по­ном (Поси­липп око­ло Неа­по­ля), кото­рый пере­шел в импе­ра­тор­скую соб­ст­вен­ность из наслед­ства Ведия Пол­ли­о­на¹⁶⁹. Под началь­ст­вом воль­ноот­пу­щен­ни­ков, кото­рые (со вре­ме­ни Клав­дия) заве­до­ва­ли давае­мы­ми импе­ра­то­ром гла­ди­а­тор­ски­ми игра­ми или борь­бой зве­рей, нахо­дил­ся мно­го­чис­лен­ный пер­со­нал: так, напри­мер, осо­бый про­ку­ра­тор заве­до­вал день­га­ми, спе­ци­аль­но назна­чен­ны­ми на содер­жа­ние импе­ра­тор­ских сло­нов¹⁷⁰. Для повы­ше­ния воль­ноот­пу­щен­ни­ков из одной про­ку­ра­ту­ры в дру­гую уже при Мар­ке Авре­лии суще­ст­во­вал опре­де­лен­ный порядок¹⁷¹. Из окла­дов тех финан­со­вых долж­но­стей, кото­рые были им доступ­ны, мы зна­ем толь­ко об окла­де про­ку­ра­то­ра рим­ских водо­про­во­дов, кото­рый состав­лял 100000 сестер­ци­ев (10870 руб­лей)¹⁷². Импе­ра­тор­ский воль­ноот­пу­щен­ник Евфрат, в най­ден­ной в Лану­вии над­пи­си, бла­го­да­рит «гения это­го места» за то, что он на этой долж­но­сти (веро­ят­но, вслед­ст­вие при­бав­ки жало­ва­нья)¹⁷³ полу­чал 100000 сестер­ци­ев¹⁷⁴.

Так как в финан­со­вом ведом­стве воль­ноот­пу­щен­ни­ки, в общем, ред­ко зани­ма­ли высо­кое поло­же­ние, стран­но, что они в про­дол­же­ние все­го пер­во­го сто­ле­тия зани­ма­ли три долж­но­сти, зна­че­ние кото­рых так воз­вы­си­ли воль­ноот­пу­щен­ни­ки Клав­дия: счет­ный при­каз, ведом­ство просьб и жалоб и сек­ре­та­ри­ат; эти важ­ные посты они зани­ма­ли ино­гда даже во вто­ром сто­ле­тии¹⁷⁵. При­чи­ну это­го, оче­вид­но, сле­ду­ет и здесь искать в том, что на эти долж­но­сти тре­бо­ва­лись не столь­ко люди, вну­шаю­щие ува­же­ние сво­им высо­ким соци­аль­ным поло­же­ни­ем (как это нуж­но было для заня­тия адми­ни­ст­ра­тив­ных постов в про­вин­ции), сколь­ко люди надеж­ные, пре­дан­ные и при­год­ные к делу.

В «счет­ном при­ка­зе» (a ra­tio­ni­bus), т. е. в импе­ра­тор­ском финан­со­вом ведом­стве (мини­стер­ство финан­сов импе­рии), сте­ка­лись дохо­ды из всех импе­ра­тор­ских касс, здесь же рас­пре­де­ля­лись все рас­хо­ды фис­ка¹⁷⁶. Об объ­е­ме и харак­те­ре дел, под­ле­жав­ших это­му ведом­ству, неко­то­рые ука­за­ния содер­жит уже мно­го­крат­но цити­ро­ван­ное сти­хотво­ре­ние Ста­тия, напи­сан­ное по пово­ду смер­ти отца Клав­дия Этрус­ка для его про­слав­ле­ния, по пору­че­нию его сына; так­же и поми­мо это­го есть мно­го сведе­ний о воз­вы­ше­нии воль­ноот­пу­щен­ни­ков при дво­ре и их поло­же­нии. «Если отцу Этрус­ка недо­ста­ва­ло древ­не­го про­ис­хож­де­ния и родо­слов­ной, — гово­рит поэт, — то сча­стье с.52 с избыт­ком вос­пол­ни­ло этот недо­ста­ток. Ему при­шлось иметь гос­по­ди­ном не чело­ве­ка из тол­пы, но тех, кому покло­ня­ют­ся Восток и Запад. Это­го ему нече­го было сты­дить­ся, ибо что́ на зем­ле или небе может суще­ст­во­вать без зако­но­по­слу­ша­ния: даже хоро­вод звезд, луна и солн­це под­чи­ня­ют­ся опре­де­лен­ным зако­нам, даже Гер­ку­лес и Феб слу­жи­ли!» Родив­шись при­бли­зи­тель­но во вто­ром деся­ти­ле­тии нашей эры в Смирне, будучи очень моло­дым, Этруск при­был в Рим ко дво­ру Тибе­рия и еще им был отпу­щен на сво­бо­ду (до 37 года); при Кали­гу­ле он сохра­нил свое поло­же­ние и занял скром­ное место в его сви­те, во вре­мя его галль­ско­го путе­ше­ст­вия; его воз­вы­ше­ние нача­лось при Клав­дии; при Нероне его поло­же­ние, по-види­мо­му, оста­лось без пере­ме­ны — его челн был счаст­лив во вся­кой воде¹⁷⁷. Затем (быть может, в 55 году, когда Пал­лант сло­жил с себя долж­ность) ему одно­му было вве­ре­но управ­ле­ние свя­щен­ной (т. е. импе­ра­тор­ской) каз­ной. Дохо­ды с ибе­рий­ских и дал­мат­ских золотых рос­сы­пей, с афри­кан­ских и еги­пет­ских полей, с лов­ли жем­чу­гов в восточ­ном море, с тарент­ских стад, с алек­сан­дрий­ских фаб­рик про­зрач­но­го хру­ста­ля, с нуми­дий­ских лесов, с индей­ской сло­но­вой кости, — все, что бы ни при­но­си­ли вет­ры со всех сто­рон неба в гава­ни, все это было вве­ре­но един­ст­вен­но его управ­ле­нию¹⁷⁸. Точ­но так же ему было пре­до­став­ле­но ассиг­но­вать сум­мы на рас­хо­ды. Через его руки еже­днев­но про­хо­дит все нуж­ное для армий, для разда­чи хле­ба в Риме, для постро­ек хра­мов, водо­про­во­дов и гава­ней, для укреп­ле­ния импе­ра­тор­ских двор­цов, для ста­туй богов, для моне­ты¹⁷⁹. Его сон и обеды корот­ки, пиров он совсем избе­га­ет, удо­воль­ст­вия чуж­ды его душе. Вес­па­си­ан ввел его во всад­ни­че­ское сосло­вие. При Доми­ти­ане (после 84 года) он впал в неми­лость, но под­верг­ся мяг­ко­му нака­за­нию: он был сослан на кам­пан­ское побе­ре­жье, куда его мог сопро­вож­дать его сын, тогда как его бли­жай­ший под­чи­нен­ный был отправ­лен в ссыл­ку за море¹⁸⁰. Ско­ро полу­чил он опять про­ще­ние (в 89 или 90 г.). Вско­ре, после сво­его воз­вра­ще­ния в Рим, он умер (при­бли­зи­тель­но в 92 г.), почти девя­но­сто лет от роду¹⁸¹. Его памят­ник бла­го­ухал цве­та­ми, в урну с его пеп­лом капа­ли дра­го­цен­ней­шие эссен­ции. Живо­пис­цы и скуль­п­то­ры стре­ми­лись уве­ко­ве­чить чер­ты быв­ше­го раба на самых дра­го­цен­ных мате­ри­а­лах, а оба самые про­слав­лен­ные поэта того вре­ме­ни вос­пе­ли его в сти­хотво­ре­ни­ях, кото­рые пере­да­ли его имя и повест­во­ва­ние о его судь­бе потом­ству¹⁸².

Заве­до­ва­ние посту­паю­щи­ми прось­ба­ми и жало­ба­ми (a li­bel­lis)¹⁸³, долж­ность, кото­рая в поли­ти­че­ском отно­ше­нии была гораздо менее важ­ной, при Клав­дии зани­мал уже мно­го­крат­но упо­ми­нав­ший­ся Поли­бий, кото­ро­му Сене­ка, будучи изгнан­ни­ком, при­слал извест­ное недо­стой­ное уте­ши­тель­ное сло­во. Осно­ва­ние для уте­ше­ния Сене­ка усмат­ри­ва­ет в сущ­но­сти и важ­но­сти его с.53 долж­но­сти, кото­рая не поз­во­лит ему пре­да­вать­ся сво­е­му горю. На него обра­ще­ны взо­ры всех. Ничто зауряд­ное, ничто низ­кое не при­лич­но ему; от него мир жела­ет и ожи­да­ет вели­ко­го. «Ты дол­жен столь­ко тысяч людей выслу­шать, столь­ко тысяч просьб пере­смот­реть. Чтобы пред­ло­жить в над­ле­жа­щем поряд­ке уму вели­чай­ше­го вла­ды­ки такую боль­шую мас­су вещей, сте­каю­щих­ся с цело­го све­та, ты дол­жен обо­д­рить твой соб­ст­вен­ный дух. Ты не име­ешь пра­ва пла­кать, пото­му что ты дол­жен выслу­шать столь­ких пла­чу­щих. Чтобы осу­шить сле­зы столь мно­гих, кото­рые нахо­дят­ся в опас­но­сти и жела­ют снис­кать мило­сер­дие все­ми­ло­сти­вей­ше­го импе­ра­то­ра, ты дол­жен преж­де все­го осу­шить свои соб­ст­вен­ные»¹⁸⁴. Ответ на про­ше­ние давал­ся обык­но­вен­но в фор­ме крат­кой при­пис­ки (sub­scrip­tio), делае­мой импе­ра­то­ром соб­ст­вен­но­руч­но на самом про­ше­нии. Со вре­ме­ни Адри­а­на эти при­пис­ки, ста­но­вясь нор­мой для после­дую­щих реше­ний в сход­ных слу­ча­ях, при­об­ре­ли силу зако­на, и поэто­му эта долж­ность в позд­ней­шие вре­ме­на заме­ща­лась зна­ме­ни­ты­ми юри­ста­ми¹⁸⁵.

Поми­мо этой долж­но­сти, Поли­бий зани­мал еще дру­гую: имен­но, он был совет­ни­ком импе­ра­то­ра по делам про­све­ще­ния (a stu­diis)¹⁸⁶. Меж­ду про­чим он сочи­нял пара­фра­зы из Вер­ги­лия и Гоме­ра, и Сене­ка гово­рит, что до тех пор, пока власть латин­ско­го и оча­ро­ва­ние гре­че­ско­го язы­ка про­дол­жат­ся, Поли­бий будет жить вме­сте с эти­ми вели­ки­ми ума­ми. В таком тоне напи­са­но все сочи­не­ние. Он — един­ст­вен­ный из могу­ще­ст­вен­ных при импе­ра­тор­ском дво­ре лиц, иметь дру­гом кото­ро­го каж­до­му не толь­ко полез­но, но и при­ят­но, неза­ви­си­мо от все­го про­че­го. При такой лег­ко­сти добыть себе богат­ства, он не извле­ка­ет из это­го дру­гой поль­зы, как пре­зре­ние к богат­ству. Его настоль­ко все ува­жа­ют, что его сча­стье не воз­буж­да­ет ника­кой зави­сти и т. д.¹⁸⁷

Впро­чем, уче­ное ведом­ство при дво­ре¹⁸⁸ (учреж­ден­ное веро­ят­но Клав­ди­ем)¹⁸⁹ было, по-види­мо­му, пра­виль­но обстав­лен­ным¹⁹⁰ учреж­де­ни­ем со зна­чи­тель­ным пер­со­на­лом¹⁹¹; в чет­вер­том веке упо­ми­на­ет­ся еще о вто­ром дирек­то­ре (adiu­tor), с содер­жа­ни­ем в 60000 сестер­ци­ев¹⁹². Со II века эту долж­ность обык­но­вен­но зани­ма­ли, по всей веро­ят­но­сти, всад­ни­ки, как, напри­мер, Л. Юлий Вестин, быв­ший вер­хов­ным жре­цом Алек­сан­дрии и все­го Егип­та и заве­дую­щим тамош­ним музе­ем, затем стар­шим биб­лио­те­ка­рем в Риме, a stu­diis при Адри­ане и сек­ре­та­рем это­го же импе­ра­то­ра¹⁹³. Некий Секст, кото­ро­го Мар­ти­ал про­сит дать место его сти­хотво­ре­ни­ям в импе­ра­тор­ской (пала­тин­ской)¹⁹⁴ биб­лио­те­ке, был, по-види­мо­му, так­же одно­вре­мен­но и биб­лио­те­ка­рем, и совет­ни­ком по делам про­све­ще­ния Доми­ти­а­на. Ему, крас­но­ре­чи­во­му почи­та­те­лю пала­тин­ской Минер­вы, было дано наслаж­дать­ся непо­сред­ст­вен­ным обще­ни­ем с умом бога (т. е., импе­ра­то­ра), узна­вать работы госуда­ря при их воз­ник­но­ве­нии и знать мыс­ли, кото­рые он в себе замы­ка­ет¹⁹⁵. В III и с.54 IV веках выс­шим руко­во­ди­те­лем уче­но­го ведом­ства был высо­кий чинов­ник из всад­ни­ков¹⁹⁶.

Сек­ре­та­ри­ат (ab epis­tu­lis)¹⁹⁷ (импе­ра­тор­ская кан­це­ля­рия) имел два отде­ле­ния — гре­че­ское и латин­ское. Без сомне­ния, каж­дое из них име­ло все­гда сво­его соб­ст­вен­но­го началь­ни­ка. Но в про­дол­же­ние пер­во­го века управ­ле­ние всем ведом­ст­вом, по-види­мо­му, объ­еди­ня­лось в руках одно­го выс­ше­го дирек­то­ра. Ибо все­мо­гу­щий Нар­цисс, быв­ший сек­ре­та­рем при Клав­дии, не мог быть про­стым пра­ви­те­лем отде­ле­ния, и в этом поло­же­нии он не мог бы сохра­нить за собой свое место наряду с Кал­ли­стом и Пал­лан­том. Так­же при Доми­ти­ане всем ведом­ст­вом управ­лял чинов­ник, назы­вае­мый ab epis­tu­lis. По опи­са­нию Ста­тия, тогдаш­ний импе­ра­тор­ский сек­ре­тарь Абас­кант был в корре­спон­ден­ции со всем государ­ст­вом — как с обла­стя­ми, в кото­рых гос­под­ст­во­вал гре­че­ский язык, так и с теми, где гос­под­ст­во­вал рим­ский, — и поэ­ти­че­ское опи­са­ние не мог­ло содер­жать гру­бой и явной неточ­но­сти. Одна­ко, во вто­ром веке, кажет­ся, насту­пи­ла пере­ме­на, быть может, в свя­зи с новой орга­ни­за­ци­ей всех импе­ра­тор­ских долж­но­стей, при Адри­ане. Надо пола­гать, что латин­ское и гре­че­ское бюро имен­но тогда были сде­ла­ны само­сто­я­тель­ны­ми ведом­ства­ми: это разде­ле­ние, при огром­ном скоп­ле­нии дел, мог­ло ока­зать­ся крайне жела­тель­ным (по Ста­тию, ни одно ведом­ство в «свя­щен­ном» доме не было более зава­ле­но дела­ми, чем это)¹⁹⁸, тем более, что, при все уве­ли­чи­ваю­щей­ся кон­цен­тра­ции в адми­ни­ст­ра­ции, чис­ло отно­ся­щих­ся имен­но к это­му ведом­ству дел осо­бен­но уве­ли­чи­ва­лось. С тече­ни­ем вре­ме­ни пер­со­нал импе­ра­тор­ской кан­це­ля­рии воз­рас­тал, веро­ят­но, еще более. К рефор­мам Юли­а­на Отступ­ни­ка, при его вступ­ле­нии на пре­стол, при­над­ле­жа­ло и то, что он отпу­стил мно­же­ство ненуж­ных пис­цов, зло­употреб­ляв­ших сво­им поло­же­ни­ем для самых бес­со­вест­ных гра­бе­жей и вымо­га­тельств¹⁹⁹.

Упо­мя­ну­тое сти­хотво­ре­ние Ста­тий адре­со­вал воль­ноот­пу­щен­ни­ку Абас­кан­ту²⁰⁰ после смер­ти его супру­ги Анти­стии Прис­цил­лы, «так как он все­гда ста­рал­ся, посколь­ку мог по сво­им сла­бым силам, ока­зы­вать пре­дан­ность всем, кто близ­ко сто­ит к боже­ст­вен­но­му дому; ибо тот, кто, истин­но веруя, чтит богов, любит так­же их»²⁰¹. Импе­ра­тор, от про­ни­ца­тель­но­го взгляда кото­ро­го не укры­лись спо­соб­но­сти и досто­ин­ства еще моло­до­го Абас­кан­та, воз­ло­жил на его пле­чи это непо­мер­ное бре­мя, подав­ля­ю­щую тяжесть этой очень важ­ной долж­но­сти. Прис­цил­ла выра­зи­ла импе­ра­то­ру свою бла­го­дар­ность и свою радость зем­ным покло­ном. Теперь Абас­кант дол­жен был рас­сы­лать по все­му све­ту при­ка­за­ния вла­ды­ки, заве­до­вать сила­ми и вспо­мо­га­тель­ны­ми сред­ства­ми государ­ства, при­ни­мать вести о победе с Эвфра­та, Дуная, Рей­на, изве­стия о про­ник­но­ве­нии рим­ско­го ору­жия в самые отда­лен­ные стра­ны, даже в Фулу: так как вест­ни­ки нико­гда не при­хо­дят с пером (знак недоб­ро­го изве­стия), а с копья­ми, увен­чан­ны­ми лав­ра­ми. Он про­из­во­дит назна­че­ния в вой­ске, изве­ща­ет, кто полу­чил при­ми­пи­лат, началь­ство над когор­той, три­бу­нат, с.55 началь­ство над отрядом всад­ни­ков²⁰². Он дол­жен затре­бо­вать сведе­ния, был ли раз­лив Нила доста­точ­ным для уро­жая, выпал ли дождь в Афри­ке, а так­же про­из­во­дить тыся­чу дру­гих спра­вок: ни Мер­ку­рий, ни сама Ирида не были обя­за­ны добы­вать такую мас­су изве­стий. После сво­его воз­вы­ше­ния, Абас­кант, по сло­вам поэта, остал­ся преж­ним: спо­кой­ным, чест­ным, скром­ным, его уме­рен­ные обеды и «трез­вые куб­ки» похо­ди­ли на тако­вые апу­лий­ских или сабин­ских кре­стьян. Одна­ко, он дол­жен был быть очень богат. Ста­тий изо­бра­жа­ет Прис­цил­лу закли­наю­щей мужа на сво­ем смерт­ном одре соорудить в честь ее на Капи­то­лии золо­тое изо­бра­же­ние импе­ра­то­ра в сто фун­тов (при­бли­зи­тель­но в 45 000 руб­лей). Ее погре­бе­ние было совер­ше­но с цар­ской пыш­но­стью. Все бла­го­во­ния восто­ка были в изоби­лии рас­то­чае­мы на ее мерт­вое тело, кото­рое, обви­тое в пур­пур, лежа­ло на шел­ко­вых подуш­ках и, после баль­за­ми­ро­ва­ния, было погре­бе­но на Via Ap­pia у Аль­мо­на. Ее памят­ник был целым двор­цом, где ее образ сто­ял в виде мно­го­чис­лен­ных изо­бра­же­ний раз­лич­ных богинь — Цере­ры и Ари­ад­ны из меди, Маи и цело­муд­рен­ной Вене­ры — из мра­мо­ра. Остат­ки это­го памят­ни­ка, быть может, суще­ст­ву­ют доныне²⁰³.

Сек­ре­та­ри­ат тре­бо­вал, впро­чем, до неко­то­рой сте­пе­ни лите­ра­тур­но­го обра­зо­ва­ния, так как импе­ра­тор­ские гра­моты и рескрип­ты долж­ны были быть сочи­не­ны пра­ви­те­ля­ми его кан­це­ля­рии от име­ни импе­ра­то­ра и в фор­ме достой­ной его импе­ра­тор­ско­го вели­че­ства (как, разу­ме­ет­ся, и их кал­ли­гра­фи­че­ское испол­не­ние долж­но было быть пре­вос­ход­ным)²⁰⁴.

На лите­ра­тур­ное обра­зо­ва­ние и науч­ные заня­тия ука­зы­ва­ют неко­то­рые име­на воль­ноот­пу­щен­ни­ков, кото­рые им дали, без сомне­ния, их гос­по­да, имея в виду их заня­тия: Тиб. Клав­дий Фило­лог, Тиб. Фла­вий Или­ад, быть может, так­же Фла­вий Гер­мес. То, что слу­жа­щих здесь употреб­ля­ли так­же в биб­лио­те­ках, было есте­ствен­но и, веро­ят­но, часто слу­ча­лось: алек­сан­дрий­ский грам­ма­тик Дио­ни­сий, сын Глав­ка, кото­рый, как пре­ем­ник сто­и­ка Хере­мо­на, был заве­дую­щим шко­ла­ми в Алек­сан­дрии, впо­след­ст­вии был в Риме биб­лио­те­ка­рем и импе­ра­тор­ским сек­ре­та­рем. Так как зна­че­ние этой, как и всех импе­ра­тор­ских долж­но­стей, воз­рас­та­ло все боль­ше и боль­ше, осо­бен­но с тех пор, как на нее ста­ли назна­чать посто­ян­но лишь людей из всад­ни­че­ско­го сосло­вия, мож­но пред­по­ло­жить, что эту долж­ность полу­ча­ли лишь люди с обще­при­знан­ной лите­ра­тур­ной сла­вой. Тити­ния Капи­то­на, кото­рый управ­лял этим ведом­ст­вом при Доми­ти­ане, Нер­ве и Тра­яне, Пли­ний Млад­ший при­чис­ля­ет к глав­ным укра­ше­ни­ям это­го сто­ле­тия и назы­ва­ет его вос­ста­но­ви­те­лем отжи­ваю­щей лите­ра­ту­ры; он про­бо­вал свои силы так­же и в сти­хах²⁰⁵. При Адри­ане импе­ра­тор­ским сек­ре­та­рем был Све­то­ний, извест­ный как уче­ный и пло­до­ви­тый писа­тель; в его био­гра­фи­ях импе­ра­то­ров²⁰⁶ мож­но усмот­реть при­выч­ку выра­жать­ся точ­но, но сухо и дело­ви­то; он поте­рял свое место с.56 вслед­ст­вие слиш­ком близ­ких отно­ше­ний с импе­ра­три­цей Саби­ной²⁰⁷. Но во II веке заве­до­ва­ние, оче­вид­но, было целью для чело­ве­ко­лю­би­вых стрем­ле­ний гре­че­ских рито­ров и софи­стов, из кото­рых мно­гие, как мы зна­ем, и дости­га­ли его. Они стре­ми­лись в дан­ном слу­чае не толь­ко к при­зна­нию со сто­ро­ны импе­ра­то­ра их лите­ра­тур­ной сла­вы, но, само собой разу­ме­ет­ся, их при­вле­ка­ло так­же и очень бле­стя­щее поло­же­ние и пер­спек­ти­ва быть пере­веден­ны­ми с это­го поста на дру­гие выс­шие и более доход­ные долж­но­сти. Ритор Авидий Гелио­дор, зани­мав­ший это место при Адри­ане, достиг того, что стал вице-коро­лем Егип­та, а его сын Авидий Кас­сий дерз­нул протя­нуть руку за импе­ра­тор­ской коро­ной.

Но как мог­ло для этих людей, для кото­рых искус­ство речи было выс­шей целью чело­ве­че­ских стрем­ле­ний, что-нибудь быть более важ­ным, как при­зна­ние их со сто­ро­ны импе­ра­то­ра, через назна­че­ние на эту долж­ность, за пер­вых из суще­ст­ву­ю­щих сти­ли­стов — так, по край­ней мере, смот­ре­ли на это они и их дру­зья, — тогда как их вра­ги утвер­жда­ли, что импе­ра­тор мог сде­лать их сек­ре­та­ря­ми, но не в его вла­сти сде­лать их хоро­ши­ми сти­ли­ста­ми²⁰⁸. Рито­ра Кор­не­ли­а­на импе­ра­то­ры Марк Авре­лий и Ком­мод (соглас­но атти­ци­сту Фри­ни­ху) назна­чи­ли, как чело­ве­ка очень извест­но­го в уче­ном мире и как пер­во­го из пер­вых, в началь­ни­ки сво­ей гре­че­ской кан­це­ля­рии²⁰⁹. Он хва­лит его как рито­ра, выра­жаю­ще­го­ся чистым древним язы­ком, назы­вая его един­ст­вен­ным чело­ве­ком, кото­рый воз­вра­ща­ет рито­ри­ку к ее древ­ней истин­ной фор­ме, кото­рый импе­ра­тор­ский суд дела­ет насто­я­щим эллин­ским и атти­че­ским и кото­рый для дру­гих явля­ет­ся учи­те­лем не толь­ко пра­виль­но выра­жать­ся, но так­же и по внеш­не­му виду, взгляду, голо­су и мане­рам. Поэто­му — про­дол­жа­ет атти­цист со смеш­ным пре­уве­ли­че­ни­ем — импе­ра­то­ры счи­та­ли его достой­ным само­го выс­ше­го поло­же­ния и пере­да­ли ему управ­ле­ние все­ми гре­че­ски­ми дела­ми, поса­див его око­ло себя в каче­стве стра­жа; они толь­ко име­но­ва­ли его сек­ре­та­рем, тогда как в дей­ст­ви­тель­но­сти выбра­ли его в помощ­ни­ки в управ­ле­нии!²¹⁰ Из это­го вид­но, что чув­ство соб­ст­вен­но­го досто­ин­ства в импе­ра­тор­ских кан­це­ля­ри­ях того вре­ме­ни было не мень­шим, чем оно было в пап­ских в эпо­ху воз­рож­де­ния, и стиль в пись­мах ценил­ся у софи­стов так же, как у гума­ни­стов XV века²¹¹. О софи­сте Анти­па­тре из Гиера­по­ля, кото­рый был учи­те­лем сыно­вей импе­ра­то­ра Севе­ра и началь­ни­ком его кан­це­ля­рии, Фило­страт гово­рит, что никто не писал луч­ше его импе­ра­тор­ских писем; как пре­вос­ход­ный актер, пра­виль­но поняв­ший пье­су, он гово­рил достой­но лич­но­сти импе­ра­то­ра. В том, что он писал, была ясность, воз­вы­шен­ность настро­е­ния, мет­кость выра­же­ния и при­ят­ная крат­кость речи, кото­рая, глав­ным обра­зом, укра­ша­ет пись­мо²¹². Про­тив софи­ста Аспа­сия из Равен­ны (быв­ше­го импе­ра­тор­ским сек­ре­та­рем, быть может, уже при Кара­кал­ле) Фило­страт напра­вил пись­мо об искус­стве писать пись­ма. Его пись­ма, напи­сан­ные от име­ни импе­ра­то­ра, быва­ли отча­сти слиш­ком напы­щен­ны, отча­сти неяс­ны. с.57 Пись­ма импе­ра­то­ра не нуж­да­ют­ся ни в каких искус­ст­вен­ных рито­ри­че­ских заклю­че­ни­ях, они долж­ны выра­жать толь­ко его волю; точ­но так же сле­ду­ет избе­гать неяс­но­сти, пото­му что он изре­ка­ет зако­ны; ясность же — тол­ко­ва­тель­ни­ца зако­на²¹³.

Как уже было заме­че­но, импе­ра­тор­ские обер-кам­ме­ра­рии²¹⁴ ста­ли зани­мать выдаю­ще­е­ся поло­же­ние при дво­ре поз­же, чем при­двор­ные чинов­ни­ки, о кото­рых мы гово­ри­ли. Они сто­я­ли во гла­ве мно­го­чис­лен­но­го пер­со­на­ла²¹⁵, кото­рый состо­ял частью из рабов, частью из воль­ноот­пу­щен­ни­ков (сво­бод­ных в пер­вое вре­мя импе­рии в нем нико­гда не было)²¹⁶. Зна­че­ние выра­же­ния «камер­ди­нер пер­во­го или вто­ро­го ран­га» не ясно²¹⁷. То, что их было мно­го, вид­но из того, что суще­ст­во­ва­ла осо­бая при­слу­га для боль­ных камер­ди­не­ров и (судя по над­пи­сям вре­ме­ни Адри­а­на и Анто­ни­на Пия) для достав­ки им хле­ба²¹⁸. Само собой разу­ме­ет­ся, что они так­же все­гда мог­ли при­об­ре­тать вли­я­ние, лов­ко поль­зу­ясь обсто­я­тель­ства­ми. Уже Цице­рон, будучи про­кон­су­лом Кили­кии, под­чер­ки­ва­ет, что доступ к нему не про­ис­хо­дит при посред­стве камер­ди­не­ра, как это при­ня­то в про­вин­ци­ях, и вооб­ще через него ниче­го не совер­ша­ет­ся²¹⁹. Bon­tems, пер­вый из четы­рех лейб-камер­ди­не­ров Людо­ви­ка XIV, «видел весь двор у сво­их ног, даже королев­ских детей, мини­ст­ров и лиц из самой высо­кой ари­сто­кра­тии»²²⁰.

На то, како­во было зна­че­ние импе­ра­тор­ских камер­ди­не­ров и в пер­вое вре­мя импе­рии, ука­зы­ва­ет при­мер егип­тя­ни­на — Гели­ко­на при дво­ре Кали­гу­лы, о кото­ром мы зна­ем из рас­ска­за Фило­на о посоль­стве алек­сан­дрий­ских евре­ев, в кото­ром он по восточ­но­му обык­но­ве­нию назван «слу­гой, охра­ня­ю­щим сон» или глав­ным «тело­хра­ни­те­лем»²²¹. Гели­кон, быв­ший сна­ча­ла рабом част­но­го чело­ве­ка, кото­рый дал ему общее обра­зо­ва­ние и пода­рил его Тибе­рию, достиг толь­ко при дво­ре Кали­гу­лы поло­же­ния лейб-кам­ме­ра­рия, кото­рое и при­ве­ло его в самое непо­сред­ст­вен­ное и непре­рыв­ное сопри­кос­но­ве­ние с импе­ра­то­ром. «Он при­сут­ст­во­вал при его игре в мяч, при его гим­на­сти­че­ских упраж­не­ни­ях, при купа­нье и зав­тра­ке, и когда Гай ложил­ся спать — так что ему, как нико­му дру­го­му, открыт был доступ к импе­ра­то­ру в каж­дую сво­бод­ную мину­ту и при вся­ком слу­чае». По сло­вам Фило­на, он был обя­зан сво­им вли­я­ни­ем осо­бен­но свой­ст­вен­но­му его нации талан­ту — к ост­ро­те, насмеш­ке и шут­ке, кото­рый он умел сдаб­ри­вать ядо­ви­той еги­пет­ской зло­стью; это он во гла­ве куч­ки егип­тян вну­шил импе­ра­то­ру свою врож­ден­ную и при­ви­тую вос­пи­та­ни­ем нена­висть к евре­ям. Гово­ри­ли, что, поми­мо это­го, его под­ку­пи­ли послы алек­сан­дрий­цев, чтобы он вос­ста­но­вил импе­ра­то­ра про­тив евре­ев, отча­сти золо­том, отча­сти пер­спек­ти­вой поче­стей, кото­рые с.58 ему обе­ща­ли ока­зать, когда он в сви­те импе­ра­то­ра при­е­дет в Алек­сан­дрию. Евреи так­же дума­ли о том, чтобы его купить, но напрас­но; к нему никто не осме­лил­ся при­бли­зить­ся из-за высо­ко­мер­но­го рез­ко­го нра­ва, кото­рый он перед все­ми обна­ру­жи­вал. Неиз­вест­но, был ли он воль­ноот­пу­щен­ни­ком или рабом²²² как его назы­ва­ет Филон, что, одна­ко, очень воз­мож­но. Впо­след­ст­вии Клав­дий велел его каз­нить²²³.

К важ­ней­шим лицам при дво­ре Доми­ти­а­на при­над­ле­жа­ли оба кам­ме­ра­рия, Пар­фе­ний и Сигер. Мар­ти­ал опи­сы­ва­ет одно­го ста­ро­го дура­ка, кото­рый хва­ста­ет­ся сво­и­ми отно­ше­ни­я­ми ко дво­ру: «десять раз на дню бежит он по ули­це наверх ко двор­цу, и ниче­го дру­го­го у него нет на язы­ке, как Пар­фе­ний и Сигер»²²⁴. Из них обо­их Пар­фе­ний зани­мал более высо­кое поло­же­ние; Све­то­ний назы­ва­ет его употре­би­тель­ным позд­нее титу­лом: «началь­ник спаль­но­го покоя»²²⁵; он поль­зо­вал­ся в выс­шей сте­пе­ни рас­по­ло­же­ни­ем Доми­ти­а­на, кото­рый, как уже ска­за­но, даро­вал ему пра­во носить шпа­гу²²⁶. Мар­ти­ал про­сит его под­не­сти импе­ра­то­ру его пятую кни­гу сле­дую­щи­ми сло­ва­ми: «ты зна­ешь вре­мя, когда Юпи­тер весел, когда он сия­ет свой­ст­вен­ной ему крот­кой миной, когда он обык­но­вен­но ни в чем не отка­зы­ва­ет про­си­те­лям»²²⁷. Пар­фе­ний и Сигер при­ня­ли дея­тель­ное уча­стие в убий­стве Доми­ти­а­на и содей­ст­во­ва­ли вступ­ле­нию на пре­стол Нер­вы²²⁸, при дво­ре кото­ро­го Пар­фе­ний оста­вал­ся в мило­сти. И тогда мно­гое про­хо­ди­ло через его руки. Ему при­хо­ди­лось читать так мно­го бумаг, что ему вовсе не оста­ва­лось вре­ме­ни для муз; ина­че он посвя­тил бы себя сво­ей соб­ст­вен­ной музе²²⁹, так как, по сло­вам Мар­ти­а­ла, он пре­вос­ход­но писал сти­хи²³⁰. Мар­ти­ал, кото­рый уже в 88 году поздра­вил его с пятым днем рож­де­ния его сына Бур­ра, а в 93 году полу­чил от него в пода­рок изящ­ную тогу, кото­рая, к сожа­ле­нию, в 94 году была уже изно­ше­на, про­сил его так­же и теперь сно­ва под­не­сти импе­ра­то­ру его сти­хи, в слу­чае, если у него будет сво­бод­ное вре­мя, на что, конеч­но, было мало надеж­ды²³¹. Когда в 97 году пре­то­ри­ан­цы Нер­вы потре­бо­ва­ли нака­за­ния убийц Доми­ти­а­на и уби­ли их, несмот­ря на его отказ, по-види­мо­му, пал и он²³².

Иным было поло­же­ние кам­ме­ра­ри­ев сто лет спу­стя при дво­ре Ком­мо­да, где они, как в восточ­ной дес­по­тии, явля­лись, один за дру­гим, все­мо­гу­щи­ми заме­сти­те­ля­ми импе­ра­то­ра — тем более, что послед­ний, будучи при­учен уже пре­фек­том Пере­н­ном жить исклю­чи­тель­но для удо­воль­ст­вия, пре­до­ста­вил сво­им воль­ноот­пу­щен­ни­кам само­управ­ст­во­вать по сво­е­му про­из­во­лу, и сам нахо­дил­ся, по боль­шей части, вне Рима. Уже пер­вый из них — нико­меди­ец Сао­тер — был могу­ще­ст­ве­нен; он исхо­да­тай­ст­во­вал у сена­та пра­во для сво­его род­но­го горо­да учредить пери­о­ди­че­ский празд­ник и выстро­ить храм импе­ра­то­ру²³³. Кле­андр вытес­нил его и пере­дал вме­сте с дру­ги­ми пала­чу. Кле­андр²³⁴, фри­ги­ец по про­ис­хож­де­нию, с.59 при­ве­зен­ный в Рим как раб, чтобы слу­жить носиль­щи­ком, и про­дан­ный затем с пуб­лич­но­го тор­га, попал в импе­ра­тор­ской дом и достиг долж­но­сти кам­ме­ра­рия. На этом месте он имел неслы­хан­ную власть — так, напри­мер, в один год он назна­чил два­дцать пять кон­су­лов — и вымо­га­тель­ства­ми вся­ко­го рода нако­пил колос­саль­ное состо­я­ние. После того, как Пере­нн был выдан, отча­сти по его под­стре­ка­тель­ству, разъ­ярен­ным сол­да­там, он в про­дол­же­ние неко­то­ро­го вре­ме­ни по сво­е­му усмот­ре­нию назна­чал на места и устра­нял этих бли­жай­ших к импе­ра­то­ру важ­ней­ших чинов­ни­ков и, нако­нец, сам занял эту долж­ность вме­сте с дву­мя дру­ги­ми. Так как он, в каче­стве пре­фек­та, носил (крайне ред­ко дару­е­мую воль­ноот­пу­щен­ни­кам) офи­цер­скую шпа­гу (знак воен­ной вла­сти), народ назы­вал его: «воль­ноот­пу­щен­ник со шпа­гой»²³⁵. Пред­по­ла­га­ли, что он домо­гал­ся выс­шей вла­сти. Когда во вре­мя доро­го­виз­ны вспых­ну­ла народ­ная ярость, обра­тив­ша­я­ся про­тив него, Ком­мод его выдал (189 г.); его голо­ву носи­ли на копье по Риму; вме­сте с ним пали его важ­ней­шие при­вер­жен­цы. Послед­ний кам­ме­ра­рий Ком­мо­да был егип­тя­нин Эклект, кото­рый, увидев, что его соб­ст­вен­ной жиз­ни угро­жа­ет дес­по­ти­че­ский каприз импе­ра­то­ра²³⁶, всту­пил в союз с тем, чтобы его убить, с пре­фек­том Летом и люби­мой налож­ни­цей импе­ра­то­ра Мар­ци­ей, воз­вел на пре­стол Пер­ти­на­ка и сам был убит вме­сте с ним сол­да­та­ми после сме­лой обо­ро­ны²³⁷.

Камер­ди­не­ра Севе­ра, Касто­ра, о кото­ром Дион гово­рит, что он был самым луч­шим из людей импе­ра­то­ра, Кара­кал­ла велел убить²³⁸. Кро­ме этой долж­но­сти, он зани­мал, веро­ят­но при Севе­ре, такую же вли­я­тель­ную долж­ность, какую зани­мал при Кара­кал­ле его камер­ди­нер Фест (a me­mo­ria)²³⁹. Мы уже упо­ми­на­ли о любим­це Авре­лия, Зоти­ке, назна­чен­ном в камер­ди­не­ры Эла­га­ба­лом²⁴⁰.

Кро­ме этих важ­ней­ших при­двор­ных, заслу­жи­ва­ют упо­ми­на­ния так­же при­двор­ные акте­ры и тан­цов­щи­ки, хотя они и не все­гда были воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми импе­ра­то­ра, пото­му что харак­тер­но для опи­сан­но­го здесь вре­ме­ни, что имен­но они так часто игра­ли зна­чи­тель­ную роль в импе­ра­тор­ском доме. Пер­вое место сре­ди мно­го­чис­лен­ных худож­ни­ков сце­ны, при­над­ле­жав­ших к при­двор­но­му шта­ту, зани­ма­ли пан­то­ми­мы, пото­му что выс­шие сосло­вия, жен­щи­ны еще боль­ше, чем муж­чи­ны, пита­ли страст­ный инте­рес к это­му роду сце­ни­че­ских пред­став­ле­ний; неред­ко вир­ту­о­зы мими­че­ско­го тан­ца мог­ли похва­лить­ся бла­го­склон­но­стью к ним импе­ра­триц. Таким обра­зом, они быва­ли ино­гда при дво­ре могу­ще­ст­вен­ней­ши­ми хода­та­я­ми и защит­ни­ка­ми. «Мно­гие, — гово­рит Эпи­к­тет, — вста­вая утром, раз­мыш­ля­ют, кому в импе­ра­тор­ском доме они долж­ны сде­лать визит, кому ска­зать что-нибудь при­ят­ное, кому послать пода­рок, как понра­вить­ся тан­цов­щи­ку, как, окле­ве­тав одно­го, доста­вить этим удо­воль­ст­вие дру­го­му»²⁴¹. Исто­рио­гра­фия сохра­ни­ла име­на и био­гра­фии зна­ме­ни­тей­ших пан­то­ми­мов. с.60 Осно­ва­тель бале­та это­го рода, кили­ки­ец Пилад, кото­рый счи­тал, что име­ет пра­во на бла­го­дар­ность Авгу­ста за то, что обра­тил вни­ма­ние наро­да на сце­ну, был, по-види­мо­му, его воль­ноот­пу­щен­ни­ком²⁴²; кра­са­вец Мне­стер, люби­мец Кали­гу­лы, при­не­во­лен­ный любов­ник Мес­са­ли­ны, вме­сте с кото­рой он и был каз­нен в 48 году, был, кажет­ся, воль­ноот­пу­щен­ни­ком Тибе­рия²⁴³. Парис, това­рищ Неро­на в его куте­жах, каз­нен­ный им в 67 году, был воль­ноот­пу­щен­ни­ком сест­ры его отца Доми­тии²⁴⁴. Неиз­вест­но, был ли вли­я­тель­ный при дво­ре Доми­ти­а­на Парис воль­ноот­пу­щен­ни­ком послед­не­го. Дру­го­го извест­но­го нам Пила­да, кото­рый был любим­цем Тра­я­на, осво­бо­дил Адри­ан. Некий Апо­лавст был уже воль­ноот­пу­щен­ни­ком Тра­я­на, дру­гой пан­то­мим с этим же име­нем, так же, как тре­тий Пилад, были воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми Мар­ка Авре­лия и Л. Вера. Пер­вый из них несо­мнен­но зани­мал зна­чи­тель­ное место при дво­ре Ком­мо­да, так как он был каз­нен, будучи заме­шан в паде­нии Кле­анд­ра²⁴⁵. Аги­лий Сеп­тен­три­он, «пер­вый пан­то­мим сво­его вре­ме­ни», воль­ноот­пу­щен­ник Ком­мо­да, мате­рью кото­ро­го, Фау­сти­ной, он был вос­пи­тан, высту­пил пуб­лич­но на сце­ну, побуж­дае­мый сво­им патро­ном-импе­ра­то­ром²⁴⁶. Тан­цор Фео­крит, кото­ро­го Кара­кал­ла назна­чил²⁴⁷ на высо­кое воен­ное место в Арме­нии²⁴⁸, был рань­ше рабом Сао­те­ра, кам­ме­ра­рия Ком­мо­да²⁴⁹. — Ко вто­ро­му Пари­су отно­сят­ся, веро­ят­но, сти­хи Юве­на­ла, кото­рые позд­нее вызва­ли гнев дру­го­го пан­то­ми­ма, след­ст­ви­ем чего и было изгна­ние поэта: «чего не доста­вят тебе знат­ные, тем снаб­дит тебя тан­цов­щик; напрас­но утруж­да­ешь ты себя во двор­цах; какая-нибудь Пело­пея дела­ет пре­фек­тов, а Фило­ме­ла — три­бу­нов»²⁵⁰.

Как лица, поль­зо­вав­ши­е­ся при дво­ре вли­я­ни­ем, ино­гда упо­ми­на­ют­ся так­же и дру­гие худож­ни­ки сце­ны. Апел­лес из Аска­ло­на, извест­ней­ший тра­ги­че­ский актер сво­его вре­ме­ни²⁵¹, был посто­ян­ным спут­ни­ком и совет­чи­ком Кали­гу­лы и «совер­шен­но сво­бод­но делал все, что осме­ли­ва­ют­ся делать подоб­ные люди, когда они дости­га­ют вла­сти»²⁵². Послан­ные из Алек­сан­дрии к Кали­гу­ле евреи дума­ли, что он, как Аска­ло­нит — при­рож­ден­ный враг евре­ев, вме­сте с кам­ме­ра­ри­ем Гели­ко­ном наи­бо­лее настра­и­ва­ют про­тив них импе­ра­то­ра. Впо­след­ст­вии, одна­ко, он впал в неми­лость, как рас­ска­зы­ва­ют за то, что на вопрос Кали­гу­лы, кто ему кажет­ся боль­шим, он или Юпи­тер, замед­лил отве­том. Кали­гу­ла велел его высечь, и, когда тот кри­чал, хва­лил его голос, кото­рый, даже когда он кри­чит от боли, зву­чит в выс­шей сте­пе­ни при­ят­но²⁵³. Мим Али­тир, еврей, нахо­див­ший­ся в боль­шой мило­сти у Неро­на, пред­ста­вил импе­ра­три­це Поппее Иоси­фа в Путео­ли и добил­ся, при ее хода­тай­стве, осво­бож­де­ния несколь­ких еврей­ских свя­щен­ни­ков, кото­рых про­ку­ра­тор Феликс при­слал в цепях к импе­ра­то­ру²⁵⁴. Мим Латин, мастер в сво­ем искус­стве, был любим­цем Доми­ти­а­на и гор­дил­ся тем, что был изве­стен Риму, как «слу­га с.61 сво­его Юпи­те­ра» (импе­ра­то­ра)²⁵⁵. Он сооб­щал импе­ра­то­ру ново­сти дня²⁵⁶, и его боя­лись, как донос­чи­ка²⁵⁷.

Из мас­сы осталь­ных при­двор­ных слуг надо упо­мя­нуть, по край­ней мере, о пажах и маль­чи­ках-любим­цах (de­li­ca­ti). Уже одно­го име­ни Анти­ноя доста­точ­но, чтобы напом­нить, како­го зна­че­ния они мог­ли достиг­нуть. Мар­ти­ал и Ста­тий сопер­ни­ча­ли в том, чтобы пре­воз­но­сить пре­крас­но­го воль­ноот­пу­щен­ни­ка Эари­на из Пер­га­ма, евну­ха и кра­вче­го Доми­ти­а­на, кото­рый, по сло­вам пер­во­го, из тыся­чи слуг, подоб­ных Гани­меду, был самым милым для импе­ра­то­ра. «Доро­гой маль­чик, — обра­ща­ет­ся к нему Ста­тий, — кото­рый выбран для того, чтобы под­но­сить богам нек­тар и касать­ся так часто могу­ще­ст­вен­ной пра­вой руки, кото­рую жела­ют схва­тить геты, пер­сы, армяне и индий­цы». Когда он в пер­вый раз хотел остричь свои длин­ные локо­ны, Вене­ра с бога­ми люб­ви поспе­ши­ла ему при­слу­жи­вать. Они обвя­за­ли его шел­ко­вой ман­ти­ей, обре­за­ли его воло­сы, при помо­щи лез­вий двух стрел, напи­та­ли их бла­го­уха­ни­я­ми и поло­жи­ли в золо­той укра­шен­ный дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми сосуд, кото­рый вме­сте с таким же зер­ка­лом был послан в Пер­гам к Эску­ла­пу²⁵⁸.

В одной ком­на­те на склоне Пала­ти­на про­тив цир­ка наца­ра­па­ны над­пи­си, кото­ры­ми неко­то­рые, пере­хо­дя из паже­ской шко­лы (pae­da­go­gium) на при­двор­ную служ­бу, уве­ко­ве­чи­ли свои име­на. Суще­ст­во­ва­ние паже­ской шко­лы мож­но про­следить со вре­ме­ни Тибе­рия. Со вре­ме­ни Адри­а­на она нахо­ди­лась в зда­нии, нося­щем имя «Ca­put Af­ri­cae», во вто­ром рай­оне. Его име­нем была назва­на вся ули­ца²⁵⁹. Над­пи­си пока­зы­ва­ют, что так­же и здесь маль­чи­ки были набра­ны из самых раз­лич­ных стран (напр., из Кры­ма и север­ной Афри­ки)²⁶⁰. В этом цара­па­нье, кото­рое при­над­ле­жа­ло, быть может, еще вре­ме­ни Анто­ни­нов, нахо­дит­ся так­же имя како­го-то Алек­са­ме­на, кото­ро­го това­ри­щи осме­я­ли за при­над­леж­ность к хри­сти­ан­ству в гру­бо наца­ра­пан­ном на шту­ка­тур­ке рисун­ке: он изо­бра­жен в поло­же­нии моля­ще­го­ся перед чело­ве­че­ской фигу­рой с осли­ной голо­вой, вися­щей на кре­сте; под рисун­ком име­ет­ся гре­че­ская над­пись: Алек­са­мен покло­ня­ет­ся сво­е­му Богу²⁶¹.

О жен­ской при­слу­ге в импе­ра­тор­ском доме — о воль­ноот­пу­щен­ни­цах и рабы­нях — разу­ме­ет­ся, ред­ко захо­дит речь; но неко­то­рые харак­тер­ные для их поло­же­ния фак­ты заслу­жи­ва­ют упо­ми­на­ния. Еврей­ка Акме (Hac­ma — по-сирий­ски «умная»), рабы­ня Ливии, была под­куп­ле­на за боль­шую сум­му денег Анти­па­тром, неза­кон­ным сыном Иро­да Вели­ко­го, для того, чтобы при­нять дея­тель­ное уча­стие в интри­ге про­тив сест­ры Иро­да, Сало­меи; ее пись­мо к Анти­па­тру было пере­хва­че­но, и она попла­ти­лась жиз­нью²⁶². с.62 Буду­щий импе­ра­тор Отон про­ло­жил себе доро­гу к интим­ной друж­бе с Неро­ном через посред­ство одной вли­я­тель­ной воль­ноот­пу­щен­ни­цы, кото­рой он выка­зы­вал вся­че­ское почте­ние; чтобы луч­ше достичь сво­ей цели, он при­тво­рял­ся далее, что влюб­лен в нее, несмот­ря на ее глу­бо­кую ста­рость²⁶³. Это так­же напо­ми­на­ет новей­шие дво­ры. При дво­ре Людо­ви­ка XIV важ­ной осо­бой была Нанон, ста­рая слу­жан­ка Мэн­те­нон; прин­цес­сы счи­та­ли себя счаст­ли­вы­ми, если им слу­ча­лось гово­рить с ней; мини­ст­ры, работав­шие у гос­по­жи де Мэн­те­нон, дела­ли ей низ­кие покло­ны. Гер­цо­ги­ня Дю-Люд достиг­ла в 1696 году сво­его стрем­ле­ния — стать при­двор­ной дамой гер­цо­ги­ни Бур­гунд­ской, запла­тив 20000 тале­ров Нанон, и как раз вече­ром того дня, когда король ото­звал­ся о ней совер­шен­но отри­ца­тель­но. «Тако­вы дво­ры!» — добав­ля­ет гер­цог Ст. Симон²⁶⁴.

Разу­ме­ет­ся, что лег­че все­го вли­я­ние и силу мог­ли при­об­ре­тать импе­ра­тор­ские любов­ни­цы. Нар­цисс побудил двух любов­ниц, Каль­пур­нию и Клео­пат­ру, кото­рые име­ли сча­стье поль­зо­вать­ся осо­бен­ным рас­по­ло­же­ни­ем импе­ра­то­ра, к опас­но­му обви­не­нию Мес­са­ли­ны перед Клав­ди­ем, обе­ща­ни­я­ми, подар­ка­ми и пер­спек­ти­вой боль­шей вла­сти по устра­не­нии супру­ги импе­ра­то­ра²⁶⁵. Ино­гда кон­ку­би­нам уда­ва­лось так­же вну­шить импе­ра­то­ру проч­ную при­вя­зан­ность к себе. Но прав­ле­ния мет­ресс не быва­ло в Рим­ской импе­рии; при­чи­ну это­го мож­но най­ти в антич­ном отно­ше­нии меж­ду пола­ми, кото­рое совер­шен­но раз­нит­ся от нынеш­не­го.

Пер­вый импе­ра­тор, кото­рый сни­зо­шел до подоб­ной любов­ной свя­зи, был тогда девят­на­дца­ти­лет­ний Нерон, а избран­ни­ца его — мало­азий­ская рабы­ня Акте; и эти отно­ше­ния каза­лись до того стран­ны­ми, что пре­фект ноч­ной стра­жи Анней Серен дол­жен был выда­вать себя за любов­ни­ка Акте. Импе­ра­три­ца-мать впа­ла в ярость по пово­ду любов­ной интри­ги с рабы­ней, кото­рая угро­жа­ла пара­ли­зо­вать ее вли­я­ние; стар­шие дру­зья импе­ра­то­ра пото­му имен­но и спо­соб­ст­во­ва­ли ей, а так­же пото­му, что виде­ли в этом без­опас­ный выход для его стра­стей. Страсть Неро­на к Акте была так вели­ка, что он думал на ней женить­ся; лица кон­суль­ско­го зва­ния гото­вы были при­сяг­нуть в том, что она про­ис­хо­дит из цар­ско­го рода Атта­лов²⁶⁶. Одна­ко, ско­ро она была вытес­не­на Поппе­ей. Она пере­жи­ла Неро­на и вме­сте с дву­мя сво­и­ми ста­ры­ми слу­жан­ка­ми возда­ла ему послед­ние поче­сти очень пыш­ным погре­бе­ни­ем, кото­рое сто­и­ло 200000 сестер­ци­ев²⁶⁷. Сохра­ни­лись несколь­ко памят­ни­ков от ее, без сомне­ния, мно­го­чис­лен­ных рабов и воль­ноот­пу­щен­ни­ков (двух камер­ди­не­ров, одно­го ско­ро­хо­да, одно­го пека­ря, одно­го евну­ха и одной гре­че­ской певи­цы)²⁶⁸. Водо­про­вод­ные тру­бы с над­пи­сью: «Клав­дия Акте, воль­ноот­пу­щен­ная импе­ра­то­ра», най­ден­ные в Путео­ли²⁶⁹ и Велит­рах²⁷⁰, про­ис­хо­дят из ее вилл, нахо­дя­щих­ся там, а кир­пи­чи с ее штем­пе­лем — с ее кир­пич­ных заво­дов в Сар­ди­нии²⁷¹.

с.63 Ины­ми досто­ин­ства­ми, чем моло­дость и кра­сота, Ценис сохра­ни­ла рас­по­ло­же­ние Вес­па­си­а­на до сво­ей смер­ти. Она была воль­ноот­пу­щен­ни­цей Анто­нии, мате­ри Клав­дия, кото­рая поль­зо­ва­лась ею, чтобы писать важ­ные пись­ма, так как она отли­ча­лась как вер­но­стью, так и необык­но­вен­ной памя­тью²⁷². Вес­па­си­ан, кото­рый любил ее уже рань­ше, взял ее по смер­ти сво­ей супру­ги сно­ва к себе, — тогда ей долж­но было быть око­ло соро­ка лет, так как она еще до смер­ти Сея­на (в октяб­ре 31 г.) была пове­рен­ной Анто­нии, а супру­га Вес­па­си­а­на, Фла­вия Доми­тил­ла, умер­ла не рань­ше 52 года (год рож­де­ния Доми­ти­а­на). Импе­ра­тор обхо­дил­ся с ней почти как с закон­ной женой. Тем более бро­са­лась в гла­за про­яв­ляв­ша­я­ся уже тогда край­няя гру­бость Доми­ти­а­на, кото­рый, когда она по обык­но­ве­нию хоте­ла поце­ло­вать его в губы по воз­вра­ще­нии его из путе­ше­ст­вия, протя­нул ей для поце­луя руку²⁷³. Ее вли­я­ние на импе­ра­то­ра при­нес­ло ей неиз­ме­ри­мые богат­ства; дума­ли даже, что Вес­па­си­ан поль­зо­вал­ся ее услу­га­ми, чтобы соби­рать воз­мож­но бо́льшие сум­мы денег, «так как она полу­ча­ла день­ги со всех сто­рон, про­да­вая долж­но­сти, про­ку­ра­ту­ры, места началь­ни­ков, жре­цов, даже реше­ния импе­ра­то­ра. Прав­да, ради денег Вес­па­си­ан не каз­нил нико­го, но за день­ги мно­гим остав­лял жизнь. Полу­ча­ла день­ги она, но Вес­па­си­а­на подо­зре­ва­ли в том, что она дела­ет это по его жела­нию». Но недол­го поль­зо­ва­лась она сво­ей вла­стью, так как она умер­ла уже в пер­вые годы прав­ле­ния Вес­па­си­а­на. Недав­но при Via No­men­ta­na был най­ден могиль­ный алтарь, посвя­щен­ный «манам Анто­нии Ценис, воль­ноот­пу­щен­ни­цы импе­ра­то­ра, их пре­крас­ной патро­нес­се», кото­рый ей воз­двиг­нул один из ее воль­ноот­пу­щен­ни­ков со сво­и­ми тре­мя детьми²⁷⁴. После ее смер­ти Вес­па­си­ан имел очень мно­гих налож­ниц²⁷⁵. Так­же на Анто­ни­на Пия одна налож­ни­ца име­ла такое боль­шое вли­я­ние, что город­ская мол­ва при­пи­сы­ва­ла ей назна­че­ние пре­фек­та тело­хра­ни­те­лей²⁷⁶; быть может, это была, извест­ная по одной над­пи­си, Лиси­стра­та, воль­ноот­пу­щен­ни­ца его супру­ги Аннии Гале­рии Фау­сти­ны²⁷⁷. Марк Авре­лий, по смер­ти сво­ей супру­ги, взял в налож­ни­цы дочь одно­го из сво­их про­ку­ра­то­ров, пото­му что он не хотел давать маче­хи сво­им детям²⁷⁸.

Воз­люб­лен­ная Люция Вера, смир­не­ян­ка Пан­фея, обя­за­на сво­ей посмерт­ной сла­вой, глав­ным обра­зом, дани вос­хи­ще­ния, кото­рую ей воздал даро­ви­тей­ший писа­тель того вре­ме­ни Луки­ан во вре­мя сво­его крат­ковре­мен­но­го пре­бы­ва­ния в Смирне (162 г.)²⁷⁹. «Ее кра­соту, — гово­рит­ся в посвя­щен­ном ей сочи­не­нии, мож­но было бы опи­сать, толь­ко собрав воеди­но все наи­луч­шее из зна­ме­ни­тей­ших про­из­веде­ний гре­че­ских масте­ров кисти и рез­ца, так как все это она в себе соеди­ня­ет; ее голос — слад­чай­шее бла­го­зву­чие, в пении она искус­ст­вом и мело­ди­ей пре­вос­хо­дит соло­вья, даже Орфей и Амфи­он заслу­ша­лись бы ее мол­ча; так же мастер­ски игра­ет она на цит­ре; к поэ­зии она име­ет живей­шую склон­ность, а с сочи­не­ни­я­ми исто­ри­ков, ора­то­ров и фило­со­фов она очень хоро­шо зна­ко­ма. Опыт­но­стью, поли­ти­че­ским умом, ост­ро­той и быст­ро­той сооб­ра­же­ния она с.64 похо­жа на Аспа­сию, или, вер­нее, она настоль­ко ее боль­ше, насколь­ко Рим­ская импе­рия пре­вы­ша­ет Пери­к­ло­вы Афи­ны». Даль­ше она срав­ни­ва­ет­ся с женой Пифа­го­ра Феа­но, с Сап­фо, Дио­ти­мой. Затем, мно­го раз, вос­хва­ля­ет­ся ее доб­рота и общи­тель­ность, ее кротость и любез­ность, по отно­ше­нию к про­си­те­лям, ее нрав­ст­вен­ность и вер­ность сво­е­му воз­люб­лен­но­му. «Сча­стье не дела­ет ее высо­ко­мер­ной, она обра­ща­ет­ся с теми, кто к ней при­бли­жа­ет­ся, непри­нуж­ден­но и дер­жит себя с ними на рав­ной ноге, а ее дру­же­ское обхож­де­ние чару­ет тем более, что в нем нет ника­кой натя­ну­то­сти, несмот­ря на то, что она явля­ет­ся более высо­ко­по­став­лен­ной». Но и по внеш­но­сти вид­но было, что она зани­ма­ла высо­кое поло­же­ние: мно­го­чис­лен­ная бле­стя­щая сви­та, каме­рист­ки, евну­хи, сол­да­ты, окру­жа­ли ее. То, что рас­то­чае­мую ей похва­лу пре­крас­ная жен­щи­на нашла чрез­мер­ной, послу­жи­ло для Луки­а­на пред­ло­гом для того, чтобы выпу­стить вто­рое сочи­не­ние, в кото­ром он при­бав­ля­ет ей новую похва­лу за скром­ность и еще раз повто­ря­ет преж­нее²⁸⁰. Пан­фея была, по-види­мо­му, проч­ной при­вя­зан­но­стью Вера и надол­го его пере­жи­ла. Марк Авре­лий раз вспо­ми­на­ет о ней в одном из сво­их мелан­хо­ли­че­ских раз­мыш­ле­ний о тще­те все­го зем­но­го. «Сидит ли еще Пан­фея или Пер­гам у гро­ба сво­его гос­по­ди­на? Или Хаб­рий и Дио­тим у гро­ба Адри­а­на? Это было бы смеш­но. И даже если бы они там сиде­ли, почув­ст­во­ва­ли ли бы это мерт­вые? А если бы они это почув­ст­во­ва­ли, испы­ты­ва­ли ли бы они от это­го радость? А если бы испы­ты­ва­ли ее, ста­ли ли бы те бес­смерт­ны? Раз­ве не было суж­де­но и им сна­ча­ла сде­лать­ся ста­ри­ка­ми и ста­ру­ха­ми, а потом уме­реть? И что ста­ли бы они делать, когда бы умер­ли эти? Все — пре­хо­дя­щий тлен и обо­лоч­ка пол­ная нечи­стоты»²⁸¹. В гаре­ме Ком­мо­да (в кото­ром было 300 жен­щин и деву­шек и 300 маль­чи­ков)²⁸² выдви­ну­лась, бла­го­да­ря кра­со­те и кокет­ству²⁸³ (а как гово­ри­ли, так­же бла­го­да­ря кол­дов­ству)²⁸⁴, Мар­ция²⁸⁵, быв­шая любов­ни­ца каз­нен­но­го в 183 г. за уча­стие в заго­во­ре Луцил­лы Умидия Квад­ра­та²⁸⁶, весь дом кото­ро­го пере­шел, по-види­мо­му, к Ком­мо­ду. Она сде­ла­лась его явной фаво­рит­кой и суме­ла сохра­нить это поло­же­ние в тече­ние девя­ти лет. Ком­мод любил видеть ее ама­зон­кой; он при­ка­зал назы­вать себя Ама­зо­ни­ем и хотел ради нее высту­пить на арене в ама­зон­ском костю­ме²⁸⁷; мы име­ем, может быть, ее изо­бра­же­ние на одной моне­те, где рядом с его голо­вой нахо­дит­ся очень кра­си­вая жен­ская голо­ва и ама­зон­ский щит²⁸⁸. Ее почи­та­ли, как закон­ную жену, и она поль­зо­ва­лась все­ми зна­ка­ми отли­чия, какие подо­ба­ли импе­ра­три­це, с тем толь­ко исклю­че­ни­ем, что перед ней не носи­ли огня²⁸⁹. Доста­точ­но было одно­го ее сло­ва, чтобы осво­бо­дить хри­сти­ан, осуж­ден­ных на работу в руд­ни­ках; она сама была хри­сти­ан­кой или, во вся­ком слу­чае, скло­ня­лась к хри­сти­ан­ству (как ее при­ем­ный отец, евнух Гиа­цинт, кото­рый был пре­сви­те­ром в рим­ской общине, и мно­гие воль­ноот­пу­щен­ни­ки это­го дво­ра) и име­ла отно­ше­ние с рим­ским епи­ско­пом Вик­то­ром²⁹⁰. Напрас­но закли­на­ла она на коле­нях и со сле­за­ми Ком­мо­да в послед­ний день его с.65 жиз­ни, чтобы ради себя само­го он отка­зал­ся от наме­ре­ния пере­се­лить­ся в гла­ди­а­тор­скую шко­лу; она воз­буди­ла этим его гнев до такой сте­пе­ни, что он решил ее убить. Мар­ция слу­чай­но узна­ла об этом и тогда сама, с целью убить импе­ра­то­ра²⁹¹ соеди­ни­лась с дву­мя при­суж­ден­ны­ми по той же при­чине к каз­ни: с пре­фек­том пре­то­рия Летом и воль­ноот­пу­щен­ни­ком Эклек­том, быв­шим, как гово­рят, ее любов­ни­ком. В пер­вом, после это­го собы­тия, заседа­нии сена­та кон­сул Фаль­кон назвал ее и Лета помощ­ни­ка­ми позор­ных дел Ком­мо­да, но Пер­ти­нак защи­щал их обо­их, гово­ря, что они долж­ны были ему пови­но­вать­ся про­тив сво­ей воли; свой же истин­ный образ мыс­лей они дока­жут впо­след­ст­вии²⁹². Дидий Юли­ан при­ка­зать убить Мар­цию, как и всех про­чих участ­ни­ков заго­во­ра про­тив Ком­мо­да²⁹³.

Даже импе­ра­тор­ские рабы²⁹⁴ были людь­ми со зна­че­ни­ем. И они неред­ко быва­ли очень бога­ты, доби­ва­лись и их бла­го­склон­но­сти и пере­но­си­ли их высо­ко­ме­рие. Когда Сене­ка гово­рит, что быва­ют люди, кото­рые застав­ля­ют нести себя в сво­их носил­ках в парк при­врат­ни­ка или еще более низ­ших рабов и смот­рят как на честь полу­чить от него поце­луй — конеч­но, здесь идет речь об импе­ра­тор­ских рабах²⁹⁵. Адри­ан увидел одно­го из сво­их рабов иду­щим меж­ду дву­мя сена­то­ра­ми; он велел дать ему поще­чи­ну с сове­том не ходить рядом с теми, рабом кото­рых он еще мог бы быть²⁹⁶. К осно­ва­ни­ям для подо­зре­ния его шури­на Сер­ви­а­на при­над­ле­жа­ло то, что он при­слал обед импе­ра­тор­ским рабам²⁹⁷. Одна­ко, такие при­ме­ры стро­го­сти импе­ра­то­ра по отно­ше­нию к сво­им рабам пред­став­ля­ют, по-види­мо­му, исклю­че­ния; ина­че едва ли они были бы подроб­но рас­ска­за­ны, как, напри­мер, о Клав­дии²⁹⁸. «Поче­му слу­ча­ет­ся — спра­ши­ва­ет Эпи­к­тет, что чело­век вдруг при­об­ре­та­ет ум, если импе­ра­тор дела­ет его над­зи­ра­те­лем отхо­же­го места?²⁹⁹ Поче­му мы тот­час же гово­рим: Фели­ци­он раз­го­ва­ри­вал со мной разум­но? Я бы хотел, что бы его про­гна­ли из его отхо­же­го места с тем, чтобы он казал­ся нера­зум­ным». У Эпа­ф­ро­ди­та был сапож­ник, кото­ро­го он за неспо­соб­ность про­дал. Позд­нее тот по како­му-то слу­чаю был куп­лен кем-то из импе­ра­тор­ско­го дома и сде­лал­ся сапож­ни­ком импе­ра­то­ра. Надо было посмот­реть тогда, как его стал почи­тать Эпа­ф­ро­дит. «Что дела­ет чест­ный Фели­ци­он, — гово­рил он тогда. — Я воз­ла­гаю на тебя боль­шие надеж­ды». Если один из нас спра­ши­вал: «что дела­ет он сам?» то сле­до­вал ответ: «он сове­ща­ет­ся с Фели­ци­о­ном»³⁰⁰. «Я не желал бы жить, — вос­кли­ца­ет фило­соф в дру­гом месте, — если бы это зави­се­ло от Фели­ци­о­на, и если бы я был при­нуж­ден выно­сить его высо­ко­ме­рие, его холоп­скую наг­лость»³⁰¹. Одна­ко, так дума­ли немно­гие. Како­му-нибудь Нуме­нию или Сим­фо­ру цело­ва­ли руки, поло­ви­ну ночи про­во­ди­ли перед две­рью их спаль­ни и посы­ла­ли им подар­ки, чтобы зару­чить­ся их с.66 помо­щью для како­го-нибудь повы­ше­ния³⁰²; за раба­ми уха­жи­ва­ли даже иска­те­ли пре­ту­ры и кон­су­ла­та³⁰³. О лов­ком цирюль­ни­ке Неро­на Фала­ме и его вино­чер­пии Пифа­го­ре гово­ри­ли в Риме еще через чет­верть сто­ле­тия после смер­ти Неро­на³⁰⁴. С про­ник­но­ве­ни­ем восточ­ных нра­вов и при­вы­чек, с III сто­ле­тия, коли­че­ство импе­ра­тор­ской челяди уве­ли­чи­ва­лось чем даль­ше, тем боль­ше. По сло­вам Либа­ния, Юли­ан Отступ­ник нашел там «тыся­чу пова­ров, не мень­шее чис­ло бра­до­бре­ев, еще боль­шее чис­ло крав­чих, тол­пы при­слу­жи­ваю­щих при сто­ле и евну­хов»³⁰⁵. Эти чис­ла едва ли пока­жут­ся очень пре­уве­ли­чен­ны­ми, если с ними срав­нить, напри­мер, чис­ла неко­то­рых раз­рядов при­слу­ги при дво­ре сул­та­на Абдул-Ази­за (5005 чинов­ни­ков и слуг двор­ца, 409 сто­ро­жей и при­врат­ни­ков, 21 сул­тан­ских рези­ден­ций, 359 пова­ров, 351 садов­ни­ков и т. д.)³⁰⁶. Меж­ду раба­ми рим­ско­го импе­ра­то­ра не было «нико­го», кто не поль­зо­вал­ся бы сво­им местом для вся­ких нару­ше­ний, наси­лий и гра­бе­жей, «кто не хотел бы обла­дать зем­лей, ездить в соб­ст­вен­ном эки­па­же, быть гос­по­ди­ном и при­том таким же могу­ще­ст­вен­ным, как его соб­ст­вен­ный гос­по­дин; они не удо­вле­тво­ря­лись богат­ст­вом, но были недо­воль­ны, если не дости­га­ли почет­но­го поло­же­ния, чтобы при­крыть им свое раб­ство»³⁰⁷.

Разу­ме­ет­ся, стать лич­но извест­ны­ми импе­ра­то­ру уда­ва­лось толь­ко немно­гим из огром­ной тол­пы слуг, и доволь­но часто надеж­ды про­тес­няв­ших­ся впе­ред често­люб­цев были обма­ну­ты к зло­рад­ству их това­ри­щей по раб­ству. Бас­но­пи­сец Федр, кото­рый, в каче­стве импе­ра­тор­ско­го воль­ноот­пу­щен­ни­ка, был сво­им чело­ве­ком в среде слуг, с оче­вид­ным удо­воль­ст­ви­ем рас­ска­зы­ва­ет о подоб­ном слу­чае. Одна­жды, когда Тибе­рий, во вре­мя сво­его путе­ше­ст­вия в Неа­поль, заехал в свою вил­лу око­ло Мисе­на и про­гу­ли­вал­ся по пар­ку, один из вид­ней­ших рабов тамош­не­го пер­со­на­ла (at­rien­sis), с высо­ко под­вя­зан­ным пла­тьем, изящ­но оде­тый и хоро­шо при­че­сан­ный, забе­гал перед ним на все доро­ги, по кото­рым шел импе­ра­тор, и усерд­но поли­вал зем­лю. Нако­нец, Тибе­рий сде­лал ему знак, но толь­ко для того, чтобы ска­зать радост­но поспе­шив­ше­му рабу: твое ста­ра­ние было напрас­ным, так деше­во нель­зя купить честь полу­чить от меня поще­чи­ну³⁰⁸.

К рабам, зани­мав­шим самые вид­ные места в импе­ра­тор­ском доме, при­над­ле­жа­ли так­же диспен­са­то­ры (счет­чи­ки, каз­на­чеи, интен­дан­ты)³⁰⁹, не толь­ко при самом дво­ре³¹⁰, но так­же при мно­го­чис­лен­ных управ­ле­ни­ях в Риме и про­вин­ци­ях. Прав­да, как о чем-то чудо­вищ­ном Пли­ний сооб­ща­ет о том, что диспен­са­тор в вой­ну с Арме­ни­ей, по ее окон­ча­нии, мог купить себе сво­бо­ду за 13 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев³¹¹. Но как вели­ки были, и в дру­гих слу­ча­ях, дохо­ды диспен­са­то­ров, вид­но из того, что Отон мог вынудить мил­ли­он сестер­ци­ев у одно­го раба, кото­ро­му он при Галь­бе выхло­потал такое место, как воз­на­граж­де­ние себе за эту услу­гу³¹². Раб Клав­дия, Ротунд, кото­рый при­над­ле­жал рань­ше сест­ре Кали­гу­лы, с.67 Дру­зил­ле, и был диспен­са­то­ром в ближ­ней Испа­нии, вла­дел сереб­ря­ным блюдом в 500 фун­тов, для выдел­ки кото­ро­го была постро­е­на осо­бая мастер­ская, а мно­гие из его сви­ты име­ли подоб­ные же блюда мень­ше­го раз­ме­ра³¹³. В одном колум­ба­рии на Аппи­е­вой доро­ге, око­ло памят­ни­ка Сци­пи­о­нов, была най­де­на над­гроб­ная над­пись одно­го диспен­са­то­ра глав­но­го импе­ра­тор­ско­го каз­на­чей­ства в Лугдун­ской Гал­лии, кото­рый был рабом Тибе­рия. Она была ему постав­ле­на его соб­ст­вен­ны­ми шестью­де­ся­тью раба­ми (vi­ca­rii), кото­рые сопро­вож­да­ли его в его путе­ше­ст­вии в Рим, где его и застиг­ла смерть. Подоб­ная сви­та при путе­ше­ст­вии дает воз­мож­ность заклю­чить о раз­ме­рах все­го домаш­не­го шта­та. Она состо­я­ла из трех сек­ре­та­рей (a ma­nu), двух кам­ме­ра­ри­ев (a cu­bi­cu­lo), двух пова­ров, двух пеших про­во­жа­тых (pe­di­se­qui), двух хра­ни­те­лей сереб­ря­ной посуды (ab ar­gen­to), одно­го вра­ча, одно­го гар­де­роб­щи­ка, одно­го дело­про­из­во­ди­те­ля (ne­got.), одно­го эко­но­ма (sumptua­rius) и одно­го, долж­ность кото­ро­го не назва­на³¹⁴.

Само собой разу­ме­ет­ся, что не все долж­но­сти, в кото­рых нуж­дал­ся двор, мог­ли быть заня­ты воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми или раба­ми импе­ра­тор­ско­го дома, осо­бен­но те, для кото­рых тре­бо­ва­лось худо­же­ст­вен­ное или науч­ное обра­зо­ва­ние. Из лиц, кото­рые нахо­ди­лись на служ­бе дво­ра, не при­над­ле­жа импе­ра­тор­ско­му дому, чаще все­го упо­ми­на­ют­ся лейб-меди­ки, при­двор­ные аст­ро­ло­ги и учи­те­ля прин­цев.

Учи­те­ля в импе­ра­тор­ской семье ино­гда быва­ли знат­ны­ми людь­ми. Сене­ка был уже сена­то­ром, когда он был при­зван к вос­пи­та­нию тогда еще вось­ми­лет­не­го Неро­на³¹⁵; так же, веро­ят­но, и Фрон­тон, когда он взял на себя обу­че­ние Мар­ка Авре­лия (тогда М. Анния Вера) и Л. Вера (тогда Л. Ком­мо­да)³¹⁶. Мож­но пред­по­ло­жить, что обык­но­вен­но выби­ра­ли таких людей, кото­рые заслу­жи­ли боль­шую сла­ву в сво­ей спе­ци­аль­но­сти; в то вре­мя, когда Доми­ти­ан пору­чил Квин­ти­ли­а­ну обу­че­ние вну­ков сво­ей сест­ры Доми­тил­лы, он уже два­дцать лет пре­по­да­вал в Риме крас­но­ре­чие³¹⁷. Зна­ме­ни­тый Фео­дор из Гада­ры³¹⁸ был учи­те­лем Тибе­рия в крас­но­ре­чии. К учи­те­лям Мар­ка Авре­лия при­над­ле­жа­ли софи­сты Алек­сандр Коти­ей­ский и Герод Аттик³¹⁹. Если учи­те­ля были из более низ­ко­го сосло­вия, они, веро­ят­но, при­чис­ля­лись к двор­цо­во­му шта­ту. Когда Август учи­те­лем сво­их вну­ков сде­лал зна­ме­ни­то­го фило­ло­га Веррия Флак­ка, он поз­во­лил ему пере­ехать к нему в дом со всей сво­ей шко­лой, толь­ко под тем усло­ви­ем, чтобы он не при­ни­мал новых уче­ни­ков, и поло­жил ему годо­вое содер­жа­ние в 100000 сестер­ци­ев³²⁰. Сто­ик Апол­ло­ний, кото­ро­го Анто­нин Пий вызвал из Хал­киды для обу­че­ния моло­до­го Мар­ка Авре­лия, отка­зал­ся пере­ехать во дво­рец Тибе­рия, где жил Марк Авре­лий, на том осно­ва­нии, что уче­ник сам дол­жен при­хо­дить к учи­те­лю; наслед­ник пре­сто­ла дей­ст­ви­тель­но выпол­нил это тре­бо­ва­ние³²¹. Пер­ти­нак поз­во­лял сво­е­му сыну, явно в виде исклю­че­ния, посе­щать обще­ст­вен­ные шко­лы и с.68 пло­щад­ки для гим­на­сти­че­ских упраж­не­ний³²². Извест­но, что трое учи­те­лей, обу­чав­ших прин­цев, достиг­ли кон­су­ла­та — Сене­ка (57 г.), Фрон­тон (143 г.), при­чем оба были толь­ко suf­fec­ti, а Герод Аттик был дей­ст­ви­тель­ным кон­су­лом (143 г.). Кон­суль­ские зна­ки отли­чия полу­чи­ли Квин­ти­ли­ан по хода­тай­ству двою­род­но­го бра­та Доми­ти­а­на, Фла­вия Кле­мен­та, и Тити­ан, веро­ят­но, учи­тель млад­ше­го Мак­си­ми­на³²³.

Несмот­ря на то, что импе­ра­тор­ский дом имел меди­цин­ский пер­со­нал, кото­рый был очень мно­го­чис­лен³²⁴, как по при­чине мно­гих двор­цов и име­ний, слу­жив­ших рези­ден­ци­я­ми, кото­рые долж­ны были иметь необ­хо­ди­мую при­слу­гу³²⁵, так и ввиду мно­го­чис­лен­ных спе­ци­аль­но­стей тогдаш­ней меди­ци­ны, — все же выбор лейб-меди­ков зави­сел от дове­рия, а дове­рие от сла­вы; и домаш­ним вра­чеб­ным пер­со­на­лом поль­зо­ва­лись, как надо пред­по­ла­гать, лишь в незна­чи­тель­ных слу­ча­ях пода­ния помо­щи. Лейб-меди­ки ран­ней эпо­хи импе­рии полу­ча­ли годо­вое содер­жа­ние в 250000 сестер­ци­ев; Кв. Стер­ти­ний счи­тал, что при­но­сит жерт­ву импе­ра­тор­ско­му дому, удо­вле­тво­ря­ясь двой­ным жало­ва­ньем; он дока­зал, пере­чис­лив поль­зу­е­мые им семьи, что част­ная прак­ти­ка дава­ла бы ему 600000. Брат это­го Стер­ти­ния Г. Стер­ти­ний Ксе­но­фонт, полу­чал от Клав­дия такое же содер­жа­ние и, хотя они оба исто­щи­ли свое состо­я­ние на боль­шие построй­ки для укра­ше­ния Неа­по­ля, они все-таки оста­ви­ли 30 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев (дру­гой импе­ра­тор­ский врач, Аррун­тий, один оста­вил столь­ко же)³²⁶. После смер­ти лейб-меди­ка Демет­рия, нахо­див­ший­ся тогда на гер­ман­ской войне на Дунае Марк Авре­лий сде­лал запрос началь­ни­ку импе­ра­тор­ско­го финан­со­во­го ведом­ства, какой врач нахо­дит­ся в насто­я­щее вре­мя на импе­ра­тор­ском жало­ва­нье и, узнав, что Гален в про­дол­же­ние все­го вре­ме­ни руко­во­дил при­готов­ле­ни­ем лекарств, при­ка­зал пору­чить ему так­же изготов­ле­ние тери­а­ка³²⁷. При Алек­сан­дре Севе­ре жало­ва­нье полу­чал толь­ко один при­двор­ный врач; осталь­ные, чис­ло кото­рых дости­га­ло шести, полу­ча­ли лишь про­до­воль­ст­вие нату­рой³²⁸. За послед­ние сто­ле­тия древ­не­го мира импе­ра­тор­ские лейб-меди­ки (ar­chiat­ri sac­ri Pa­la­tii) зани­ма­ли очень вид­ное поло­же­ние, в кото­ром их еще утвер­дил Тео­де­рих³²⁹.

Вра­ча­ми обык­но­вен­но быва­ли, так­же и при рим­ском дво­ре, гре­ки, как, напри­мер, врач Тибе­рия Харикл³³⁰, оба вра­ча Неро­на, по име­ни Анд­ро­ма­хи (стар­ший был с Кри­та)³³¹, врач Тра­я­на, Кри­тон (он сопро­вож­дал его во вре­мя гер­ман­ско­го похо­да)³³², Адри­а­на — Гер­мо­ген³³³, Мар­ка Авре­лия — Демет­рий³³⁴, и Ком­мо­да — Гален³³⁵. Мож­но пред­по­ла­гать, что эти импе­ра­тор­ские вра­чи полу­ча­ли обык­но­вен­но за свою служ­бу пра­ва граж­дан­ства, если они его еще не име­ли, как некий Т. Клав­дий Алким и некий Т. Клав­дий Мене­крат³³⁶. Воль­ноот­пу­щен­ник Анто­ний Муза был награж­ден за изле­че­ние Авгу­ста в 22 году до Р. Хр. ста­ту­ей, золоты­ми коль­ца­ми и с.69 осво­бож­де­ни­ем от нало­гов его само­го и его това­ри­щей по про­фес­сии³³⁷. Упо­мя­ну­тый выше лейб-медик Клав­дия Г. Стер­ти­ний Ксе­но­фонт, Аскле­пи­ад из Коса, кото­рый соеди­нял с вра­чеб­ной дея­тель­но­стью при­двор­ную служ­бу, выхло­потал для сво­его бра­та и дяди пра­ва граж­дан­ства и воен­ный три­бу­нат (сле­до­ва­тель­но, зачис­ле­ние во всад­ни­че­ское сосло­вие); себе же, поми­мо послед­не­го, он выхло­потал еще важ­ную воен­ную долж­ность (prae­fec­tus fab­rum) и зна­ки отли­чия в виде золо­то­го вен­ца и копей­но­го древ­ка на бри­тан­ском три­ум­фе (43 г. после Р. Хр.; без сомне­ния, он сопро­вож­дал Клав­дия в его похо­де)³³⁸; сво­е­му род­но­му горо­ду он выхло­потал сво­бо­ду от повин­но­стей (53 г.)³³⁹. Его бла­го­дар­ные сооте­че­ст­вен­ни­ки поста­ви­ли в честь его и его домаш­них ста­туи и выче­ка­ни­ли в его память моне­ты с его изо­бра­же­ни­ем. Гово­рят, что он, в согла­ше­нии с Агрип­пи­ной (54 г.), отра­вил Клав­дия³⁴⁰. На его памят­ни­ках он назы­ва­ет­ся — не толь­ко, по обык­но­ве­нию, — «друг импе­ра­то­ра», но так­же «друг Клав­дия», а после убий­ства послед­не­го: «друг Неро­на»³⁴¹.

Вра­чи вооб­ще обви­ня­лись сво­и­ми вра­га­ми в состав­ле­нии ядов, а так­же в пре­лю­бо­де­я­ни­ях с импе­ра­тор­ски­ми жена­ми, к кото­рым их про­фес­сия дава­ла им сво­бод­ный доступ³⁴². Пли­ний упо­ми­на­ет о Вет­тии Вален­те (из Ари­ми­на, где еще нахо­дят­ся памят­ни­ки это­го семей­ства)³⁴³, кото­рый при Клав­дии был зна­ме­нит как врач и как любов­ник Мес­са­ли­ны, вме­сте с кото­рой он был каз­нен в 48 году, а так­же об Евде­ме, вра­че невест­ки Тибе­рия — Ливии, кото­рый был посвя­щен в ее любов­ные отно­ше­ния с Сея­ном и сам жил с ней в неза­кон­ной свя­зи³⁴⁴. Само собой понят­но, что импе­ра­тор­ские вра­чи поль­зо­ва­лись извест­ным ува­же­ни­ем сре­ди сво­их кол­лег в Риме. Гален хва­лит­ся тем, что в корот­кое вре­мя выле­чил рито­ра Дио­меда, жив­ше­го в ули­це сан­даль­щи­ков, болез­ни кото­ро­го не поня­ли и невер­но лечи­ли даже зна­ме­ни­тей­шие при­двор­ные вра­чи³⁴⁵.

Ред­ко обхо­ди­лись эти дво­ры так­же без аст­ро­ло­гов; они почти все­гда были или гре­ки, или жите­ли Восто­ка. Прав­да, аст­ро­ло­гия созда­ва­ла имен­но для пре­сто­ла боль­шие и осо­бые опас­но­сти. Про­ро­че­ства аст­ро­ло­гов про­буж­да­ли дрем­лю­щие стра­сти, вызы­ва­ли опас­ные мыс­ли и веря­щим в свое дело при­да­ва­ли муже­ство, близ­кое к фата­лиз­му³⁴⁶. Импе­ра­то­ра Клав­дия, соглас­но паск­ви­лю Сене­ки на его обо­жест­вле­ние, аст­ро­ло­ги застав­ля­ли уми­рать каж­дый день и каж­дый час³⁴⁷. Пред­ска­за­те­ли и хал­деи, посто­ян­но окру­жав­шие Ото­на, не дали пасть его муже­ству даже после усы­нов­ле­ния Пизо­на Галь­бой, осо­бен­но какой-то Пто­ле­мей, кото­рый ему рань­ше пред­ска­зы­вал, что он пере­жи­вет Неро­на и сам достигнет пре­сто­ла, теперь осно­вы­вал­ся на том, что его про­ро­че­ство напо­ло­ви­ну уже испол­ни­лось³⁴⁸. «Хал­деи, — гово­рит хри­сти­ан­ский писа­тель III века, — губят пра­ви­те­лей, вну­шая им страх, и оду­шев­ля­ют под­дан­ных дер­зать на вели­кое». Поэто­му с.70 посто­ян­но сле­до­ва­ли стро­гие запре­ще­ния аст­ро­ло­гии, высыл­ка и нака­за­ние хал­де­ев, но все­гда оди­на­ко­во напрас­но³⁴⁹. Почти все импе­ра­то­ры сами сове­то­ва­лись с аст­ро­ло­га­ми³⁵⁰, и мно­гие из них были посвя­ще­ны в тай­ны этой лже­на­у­ки, как Адри­ан и Север, но боль­ше всех Тибе­рий³⁵¹. Аст­ро­ло­гу Фра­сил­лу, кото­рый до смер­ти Тибе­рия оста­вал­ся его нераз­луч­ным спут­ни­ком, при­пи­сы­ва­ли при дво­ре без­услов­ное вли­я­ние на это­го вооб­ще столь замкну­то­го монар­ха³⁵². Вес­па­си­ан, кото­рый осо­бен­но пре­да­вал­ся это­му суе­ве­рию, раз­ре­шил, по прось­бе эфес­ско­го аст­ро­ло­га Бар­бил­ла, горо­ду Эфе­су учредить пери­о­ди­че­ские празд­нич­ные игры (назы­вае­мый часто в над­пи­сях Бар­бил­ле­я­ми) — пре­иму­ще­ство, кото­ро­го он не ока­зал ни одно­му дру­го­му горо­ду³⁵³. Это был тот самый зна­ме­ни­тый аст­ро­лог, по сове­ту кото­ро­го Нерон, при появ­ле­нии коме­ты в 65 году, каз­нил мно­гих вождей ари­сто­кра­тии для того, чтобы, таким обра­зом, избе­жать буд­то бы угро­жаю­щей ему опас­но­сти³⁵⁴. Поппея так­же име­ла тай­ные сно­ше­ния со мно­ги­ми аст­ро­ло­га­ми: для нее они были «зло­счаст­ны­ми оруди­я­ми бра­ка с импе­ра­то­ром»³⁵⁵. Неред­ко судь­ба знат­ных родов нахо­ди­лась в руках хал­де­ев. Тибе­рий велел мно­гих убить после того, как выведал час их рож­де­ния и поэто­му узнал их харак­тер и пред­сто­я­щее им жиз­нен­ное попри­ще; Доми­ти­ан убил Метия Пом­по­си­а­на, пото­му что все гово­ри­ли, что рас­по­ло­же­ние звезд в час его рож­де­ния пред­ве­ща­ло ему импе­ра­тор­ской пре­стол. Так­же Кара­кал­ла по горо­ско­пам выс­ших при­двор­ных лиц узна­вал, враж­деб­но или дру­же­ст­вен­но они к нему рас­по­ло­же­ны; после этих дозна­ний он утвер­ждал смерт­ные при­го­во­ры и жало­вал поче­сти³⁵⁶.

Под­дан­ный, кото­ро­му, по сло­вам хал­де­ев, его горо­скоп обе­щал пре­стол, имел обык­но­вен­но один выбор меж­ду заго­во­ром и соб­ст­вен­ной гибе­лью. Так, на этом осно­ва­нии смерть Нер­вы была буд­то бы реше­на уже Доми­ти­а­ном и была откло­не­на лишь при посред­стве одно­го рас­по­ло­жен­но­го к нему аст­ро­ло­га, кото­рый заста­вил импе­ра­то­ра пове­рить, что Нер­ве оста­лось жить еще лишь несколь­ко дней³⁵⁷.