Картины из бытовой истории Рима
в эпоху от Августа до конца династии Антонинов.
Часть I.

с.70

3. Дру­зья и сви­та импе­ра­то­ра.

Лица из сена­тор­ско­го и всад­ни­че­ско­го сосло­вия, состав­ляв­шие бли­жай­шую сви­ту импе­ра­то­ра, назы­ва­лись его дру­зья­ми. Они пре­иму­ще­ст­вен­но созы­ва­лись в импе­ра­тор­ский государ­ст­вен­ный совет (состав­лен­ный из сена­то­ров уже при Авгу­сте)¹. Тибе­рий «потре­бо­вал от сена­та, кро­ме сво­их ста­рых дру­зей и дове­рен­ных, два­дцать чело­век из пер­вых лиц государ­ства в каче­стве сво­их совет­ни­ков в обще­ст­вен­ных делах»². Из позд­ней­ших импе­ра­то­ров упо­ми­на­ет­ся толь­ко один Алек­сандр с.71 Север, кото­рый потре­бо­вал такой государ­ст­вен­ный совет³. Все-таки при реше­нии важ­ных поли­ти­че­ских и воен­ных вопро­сов импе­ра­то­ры обык­но­вен­но сове­то­ва­лись с выдаю­щи­ми­ся людь­ми из сена­тор­ско­го и всад­ни­че­ско­го сосло­вия, есте­ствен­но, глав­ным обра­зом, из кру­га дру­зей. Вель­мо­жи (pro­ce­res, все или почти все — кон­су­ла­ры, кро­ме того, оба пре­фек­та пре­то­рия), кото­рых Доми­ти­ан спеш­но созвал на совет в свой дво­рец при Аль­бе, «как буд­то он хотел сооб­щить им что-нибудь о хат­тах или диких сикам­брах, или как буд­то при­шло с дру­го­го кон­ца све­та какое-нибудь ужас­ное изве­стие», и кото­рых он спро­сил толь­ко о луч­шем спо­со­бе при­готов­ле­ния боль­шой мор­ской рыбы, в рас­ска­зе об этом про­ис­ше­ст­вии мно­го­крат­но назва­ны Юве­на­лом «дру­зья­ми»⁴.

Но, в то вре­мя, как подоб­ные орга­ни­зо­ван­ные кол­ле­ги­аль­ные сове­ща­ния сове­та, устра­и­вае­мо­го для каж­до­го отдель­но­го слу­чая, быва­ли, по-види­мо­му, не часто, импе­ра­то­ры, начи­ная с Авгу­ста, неиз­мен­но сле­до­ва­ли ста­ро­му обы­чаю — не про­из­но­сить юриди­че­ских при­го­во­ров, не при­звав дру­зей и совет­ни­ков и не выслу­шав их мне­ния. В одном таком собра­нии, кото­рое было созва­но Клав­ди­ем, из 25 сена­то­ров было 16 кон­су­ла­ров⁵. До Тра­я­на этот совет не имел проч­ной орга­ни­за­ции. Но со вре­ме­ни Адри­а­на чле­ны его (con­si­lium, после Дио­кле­ти­а­на con­sis­to­rium) явля­ют­ся назна­чае­мы­ми, и, во вся­ком слу­чае со вре­ме­ни Ком­мо­да, а может быть и рань­ше, полу­чаю­щи­ми жало­ва­нье совет­ни­ка­ми (con­si­lia­rii Augus­ti); и если в этот совет, «из кото­ро­го импе­ра­то­ры выби­ра­ли чле­нов для каж­до­го отдель­но­го заседа­ния, есте­ствен­но, глав­ным обра­зом, при­вле­ка­лись юри­сты, то в нем все же, по всей веро­ят­но­сти, все­гда были в боль­шом чис­ле так­же дру­зья и сви­та»⁶ импе­ра­то­ра, осо­бен­но из сосло­вия всад­ни­ков. Мож­но пред­по­ла­гать, что при­над­ле­жав­шие к нему при­двор­ные уже дав­но регу­ляр­но при­вле­ка­лись в него; с кон­ца II сто­ле­тия пре­фек­ты гвар­дии полу­чи­ли в нем даже, по-види­мо­му, руко­во­дя­щее зна­че­ние⁷.

Отча­сти как чле­ны (посто­ян­но­го или соби­раю­ще­го­ся по надоб­но­сти) поли­ти­че­ско­го импе­ра­тор­ско­го сове­та, отча­сти как неофи­ци­аль­ные совет­ни­ки, дру­зья импе­ра­то­ра часто ока­зы­ва­ли решаю­щее вли­я­ние на систе­му прав­ле­ния: так (назо­вем хотя бы толь­ко этих) Меце­нат и Агрип­па, как дру­зья Авгу­ста, Сеян — Тибе­рия, Сене­ка — Неро­на, в пер­вые годы его прав­ле­ния, и Тигел­лин — в послед­ние. Все счи­та­ли их за лиц, имев­ших вли­я­ние на важ­ней­шие реше­ния, и обык­но­вен­но так и было в дей­ст­ви­тель­но­сти. В пер­вый год прав­ле­ния Неро­на, когда пред­сто­я­ла вой­на с пар­фя­на­ми, в Риме гово­ри­ли, что при выбо­ре пол­ко­вод­цев обна­ру­жит­ся, име­ет ли импе­ра­тор чест­ных дру­зей или нет⁸. Тацит гово­рит, что нет для хоро­ше­го пра­ви­те­ля важ­ней­ше­го орудия, как дру­зья⁹. Био­граф импе­ра­то­ров Марий Мак­сим утвер­ждал даже, что для государ­ства без­опас­нее и луч­ше, если будет дур­ной импе­ра­тор, неже­ли дру­зья импе­ра­то­ра; один дур­ной может быть обуздан мно­ги­ми хоро­ши­ми, про­тив с.72 мно­гих дур­ных один хоро­ший не может ниче­го сде­лать¹⁰. Дион из Пру­сы гово­рит в одной из речей, в кото­рых он дает сове­ты Тра­я­ну, что пра­ви­те­лю дру­зья полез­нее, чем гла­за, пото­му что при их посред­стве он может видеть до пре­де­лов зем­ли, полез­нее, чем уши, пото­му что при их посред­стве он может все слы­шать, о чем ему сле­ду­ет знать, чем язык и руки, пото­му что через них он может гово­рить со все­ми людь­ми и совер­шать все дела; через них он может мно­гое делать одно­вре­мен­но, одно­вре­мен­но о мно­гом думать и сове­то­вать­ся, быть в одно и то же вре­мя во мно­гих местах. Он име­ет так­же воз­мож­ность выбрать себе самых надеж­ных и спо­соб­ных дру­зей, пото­му что никто не мог бы награ­дить их так, как он. «Ибо кто может доста­вить более поче­стей? Кто нуж­да­ет­ся в боль­шем чис­ле чинов­ни­ков? Кто в состо­я­нии разда­вать более вид­ные места? Кто, кро­ме него, может пору­чать дру­го­му веде­ние вой­ны? Кем могут быть ока­за­ны более бле­стя­щие поче­сти? Чей стол поль­зу­ет­ся боль­шим поче­том? И, если бы друж­ба была про­даж­на, кто име­ет более денег, — так что никто не в состо­я­нии воздать тем же за его дары»¹¹. Тра­ян, по сове­ту мно­гих дру­зей, почти решил­ся назна­чить сво­им наслед­ни­ком не Адри­а­на, но Нера­тия При­с­ка¹². Анто­нин Пий «не делал ника­ких поста­нов­ле­ний ни отно­си­тель­но про­вин­ций, ни о каких-нибудь государ­ст­вен­ных делах, не изло­жив это­го пред­ва­ри­тель­но дру­зьям, свои рас­по­ря­же­ния он писал, сооб­ра­зу­ясь с их взгляда­ми»¹³. Увидев при­бли­же­ние сво­ей кон­чи­ны, он при­звал «дру­зей и пре­фек­тов», под­твер­дил перед ними то, что Марк Авре­лий — его наслед­ник и пред­ста­вил им его¹⁴. Марк Авре­лий посто­ян­но обсуж­дал с самы­ми знат­ны­ми лица­ми (op­ti­ma­tes) воен­ные и мир­ные дела. При этом он все­гда дер­жал­ся тако­го взгляда: «спра­вед­ли­вее мне после­до­вать сове­ту столь мно­гих подоб­ных дру­зей, неже­ли столь мно­гим подоб­ным дру­зьям под­чи­нить­ся моей воле»¹⁵.

Разу­ме­ет­ся, дру­зей импе­ра­то­ра все столь­ко же почи­та­ли, сколь­ко и боя­лись. Пли­ний Млад­ший гово­рит, что он, будучи очень моло­дым чело­ве­ком (при Тите или Доми­ти­ане), взял на себя веде­ние про­цес­са «и при­том про­тив лиц могу­ще­ст­вен­ней­ших в государ­стве и даже про­тив дру­зей импе­ра­то­ра»¹⁶. «Я буду дру­гом импе­ра­то­ра, — гово­рит­ся у Эпи­к­те­та, — пока я им буду, никто не осме­лит­ся сде­лать мне ника­ко­го зла»¹⁷. Есте­ствен­но, что дру­зья неред­ко зло­употреб­ля­ли вла­стью, кото­рую это поло­же­ние созда­ва­ло. Био­граф Алек­сандра Севе­ра опи­сы­ва­ет его дру­зей, управ­ляв­ших как внут­рен­ни­ми, так и внеш­ни­ми дела­ми¹⁸, как обра­зец импе­ра­тор­ских дру­зей вооб­ще, при этом он пере­чис­ля­ет недо­стат­ки, поро­ки и пре­ступ­ле­ния, кото­рые были им чуж­ды, и в кото­рых, оче­вид­но, чаще все­го упре­ка­ли людей, нахо­див­ших­ся в их поло­же­нии. К ним при­над­ле­жат воров­ство, вла­сто­лю­бие, потвор­ство злу, сла­сто­лю­бие, жесто­кость, обман импе­ра­то­ра, над кото­рым его дру­зья насме­ха­лись и пре­стиж кото­ро­го роня­ли про­даж­но­стью, ложью и вымыс­лом¹⁹.

с.73 Отно­ше­ние дру­зей к импе­ра­то­ру уже при пер­вых дво­рах при­об­ре­ло незыб­ле­мые фор­мы, кото­рые преж­де все­го осно­вы­ва­лись на древ­не­рим­ском обы­чае еже­днев­но­го утрен­не­го при­е­ма в знат­ных домах. Уже Гай Гракх и Ливий Друз так орга­ни­зо­ва­ли свои пар­тии, что под­разде­ли­ли их на три раз­ряда, из кото­рых чле­нов пер­во­го они при­ни­ма­ли по одно­му и тай­но, чле­нов вто­ро­го — в боль­шем чис­ле, а чле­нов третье­го — всех вме­сте²⁰. Точ­но так же и при импе­ра­тор­ском дво­ре раз­ли­ча­лись дру­зья «пер­во­го и вто­ро­го при­е­ма» (pri­mae et se­cun­dae ad­mis­sio­nis)²¹. Эта оче­редь в при­е­ме зави­се­ла не столь­ко от зва­ния, сколь­ко от лич­ных отно­ше­ний к импе­ра­то­ру. К дру­зьям при­над­ле­жа­ли (не счи­тая род­ст­вен­ни­ков²² и дру­зей моло­до­сти)²³ преж­де все­го пер­вые из сена­тор­ско­го сосло­вия, а имен­но город­ские пре­фек­ты, кон­су­лы, кон­су­ла­ры, а так­же и более моло­дые люди, кото­рые толь­ко начи­на­ли свое попри­ще, и кото­рым здесь откры­ва­лась надеж­да на бле­стя­щее буду­щее. Так, Лукан полу­чил кве­сту­ру толь­ко тогда, когда был вызван Неро­ном из Афин и при­нят в чис­ле его дру­зей²⁴, а Отон, став­ший позд­нее импе­ра­то­ром (родив­ший­ся в 32 году), уже в 55 году зани­мал выдаю­ще­е­ся место сре­ди дру­зей Неро­на, как его това­рищ по рас­пут­ству (так­же перед полу­че­ни­ем кве­сту­ры)²⁵. Но импе­ра­то­ры наби­ра­ли себе при­бли­жен­ных так­же и из вто­ро­го сосло­вия, и как Август глав­ным обра­зом пре­до­став­лял власть и вли­я­ние всад­ни­кам, Меце­на­ту, Про­ку­лею, Сал­лю­стию Кри­спу, чтобы осла­бить вли­я­ние сена­та, так то же самое про­ис­хо­ди­ло и в более позд­нее вре­мя, когда это слу­ча­лось уже без осо­бо­го наме­ре­ния. При­над­ле­жав­шие к это­му сосло­вию выс­шие пре­фек­ты, а имен­но: намест­ник Егип­та, пре­фект пре­то­рия и под­чи­нен­ные город­ско­му пре­фек­ту пре­фек­ты ноч­ной стра­жи (заве­до­вав­шие пожар­ны­ми и поли­ци­ей) и пре­фект столь важ­но­го для Рима управ­ле­ния хле­бом все­гда были, в силу сво­ей долж­но­сти, дру­зья­ми импе­ра­то­ра²⁶.

Со вре­ме­нем наиме­но­ва­ние «друг» ста­ло титу­лом, нераз­рыв­но свя­зан­ным с неко­то­ры­ми высо­ки­ми долж­но­стя­ми и неза­ви­си­мым от лич­ных отно­ше­ний. Рескрип­том Севе­ра и Кара­кал­лы 201 года утвер­жда­лась неко­то­рая сво­бо­да от повин­но­стей, дан­ная граж­да­нам одно­го горо­да в Мэсии, а так­же и всем тем, кото­рые впо­след­ст­вии будут при­ня­ты в чис­ло граж­дан, «одна­ко толь­ко тогда, если наш друг, кон­су­лар-легат, сочтет их достой­ны­ми пра­ва граж­дан­ства»²⁷. Но воз­мож­но, что уже в пер­вое вре­мя прав­ле­ния Мар­ка Авре­лия все кон­су­ла­ры-лега­ты носи­ли титул «дру­га импе­ра­то­ра». Одна над­пись (постав­лен­ная меж­ду 163 и 165 гг.) гла­сит, что оба пра­вя­щие импе­ра­то­ра вос­ста­но­ви­ли доро­гу при Аби­ле «при посред­стве Юлия Вера, кото­рый был пре­тор­ским лега­том про­вин­ции Сирии и их дру­гом»; эта над­пись несо­мнен­но была сде­ла­на три­бу­ном леги­о­на, руко­во­див­шим построй­кой²⁸. Даже про­ку­ра­то­ры про­вин­ций мог­ли, по-види­мо­му, в силу сво­ей долж­но­сти пре­тен­до­вать на этот титул²⁹. Воз­мож­но так­же, что и в эту титу­ла­ту­ру уже в пер­вых сто­ле­ти­ях были введе­ны с.74 раз­ряды. В кури­аль­ном сти­ле IV и V веков три наи­выс­ших государ­ст­вен­ных чинов­ни­ка (praef. prae­to­rio, praef. ur­bis и ma­gis­ter mi­li­tum) носят наиме­но­ва­ние pa­rens (отец); дру­гие, при­над­ле­жа­щие к пер­во­му раз­ряду (ma­gis­ter of­fi­cio­rum, co­mi­tes re­rum pri­va­ta­rum и sac­ra­rum lar­gi­tio­num) — fra­ter (брат); к чинов­ни­кам низ­ше­го ран­га (вро­де кон­су­ла­ра Пице­на или пре­фек­та Егип­та) обра­ща­лись в сохра­нив­ших­ся при­ка­зах толь­ко с каким-нибудь дру­же­ским обра­ще­ни­ем, чаще все­го ca­ris­si­me (дра­жай­ший)³⁰. Нача­ло этих офи­ци­аль­ных обра­ще­ний, быть может, мож­но уже усмот­реть в том, что Тра­ян в сво­их пись­мах к Пли­нию Млад­ше­му, как импе­ра­тор­ско­му лега­ту в Вифи­нии, посто­ян­но назы­ва­ет его «дра­жай­ший», а Ком­мод назы­вал пре­фек­та пре­то­рия Юли­а­на «отец»³¹; и уже несо­мнен­но, когда Алек­сандр Север (в 222 году) назы­ва­ет юри­ста Уль­пи­а­на, как пре­фек­та анно­ны, сво­им дру­гом, а в том же году назы­ва­ет его, как пре­фек­та пре­то­рия, отцом (pa­ren­tem)³². Дидий Юли­ан на пер­вом при­е­ме сена­та и лиц всад­ни­че­ско­го сосло­вия обра­щал­ся ко всем без­раз­лич­но со сло­ва­ми «сын», «брат», «отец», смот­ря по воз­рас­ту³³. Впро­чем, в при­ро­де вещей то, что наиме­но­ва­ние «друг» чаще дава­ли импе­ра­то­ры, чем кто-нибудь сам так себя назы­вал или был так назван третьим лицом, что и встре­ча­ет­ся ред­ко в дело­вом сти­ле и на над­пи­сях³⁴.

Дру­зья импе­ра­то­ра обык­но­вен­но еже­днев­но явля­лись к его утрен­не­му при­е­му и их часто при­гла­ша­ли к сто­лу. Адри­ан посто­ян­но при­гла­шал сво­их дру­зей на пиры³⁵. Анто­нин Пий при­гла­шал их при­ни­мать уча­стие как на сво­их малень­ких, так и на боль­ших обедах³⁶. Марк Авре­лий пере­чис­ля­ет сре­ди вещей, кото­рым он научил­ся у сво­его отца, то, что он не при­нуж­дал сво­их дру­зей разде­лять с ним тра­пе­зу и не изме­нял обра­ще­ния с теми, кото­рые не при­ни­ма­ли в ней уча­стия³⁷. Но как раз то, что он вме­нял себе в заслу­гу, истол­ко­вы­ва­ли дур­но, и в уда­ле­нии дру­зей от обще­ства и пиров импе­ра­то­ра нахо­ди­ли уси­ле­ние при­двор­но­го высо­ко­ме­рия³⁸. При Алек­сан­дре Севе­ре неко­то­рые дру­зья быва­ли за тра­пе­зой еже­днев­но без осо­бо­го при­гла­ше­ния³⁹. Для при­слу­жи­ва­ния дру­зьям, из кото­рых мно­гие, как кажет­ся, жили, так­же будучи в Риме, в импе­ра­тор­ском доме посто­ян­но или вре­мен­но⁴⁰, был назна­чен осо­бый штат при­двор­ной при­слу­ги (a cu­ra ami­co­rum)⁴¹.

Для каж­до­го путе­ше­ст­вия или похо­да импе­ра­то­ры выби­ра­ли себе спут­ни­ков (co­mi­tes)⁴² из чис­ла дру­зей, и эта сви­та (co­hors ami­co­rum) вполне соот­вет­ст­во­ва­ла сви­те про­вин­ци­аль­ных намест­ни­ков во вре­мя рес­пуб­ли­ки⁴³. Поэто­му, «спут­ни­ков» в тех­ни­че­ском смыс­ле импе­ра­то­ры мог­ли иметь толь­ко в путе­ше­ст­ви­ях вне Ита­лии, и если Кали­гу­ла в сво­ем с.75 три­ум­фаль­ном шест­вии от Баи в Путео­ли по сде­лан­но­му из судов мосту велел сопро­вож­дать себя «когор­те дру­зей» в лег­ких галль­ских повоз­ках, то здесь он играл роль воз­вра­щаю­ще­го­ся с вой­ны импе­ра­то­ра⁴⁴. Марк Авре­лий снаб­дил Л. Вера, при его выступ­ле­нии в пар­фян­скую вой­ну, сви­той импе­ра­тор­ских дру­зей из сена­тор­ско­го сосло­вия⁴⁵. Понят­но, что выбор в про­во­жа­тые, будучи вели­кой мило­стью, счи­тал­ся за при­ка­за­ние. Марк Авре­лий так­же и в этом, по его соб­ст­вен­но­му заме­ча­нию, не ока­зы­вал ника­ко­го при­нуж­де­ния по отно­ше­нию к сво­им дру­зьям⁴⁶. Галь­бе, кото­рый был чле­ном когор­ты Клав­дия, была ока­за­на та высо­кая честь, что, по его нездо­ро­вью, экс­пе­ди­ция была отло­же­на на один день⁴⁷.

В путе­ше­ст­вии дру­зья жили вме­сте с импе­ра­то­ром; об их поме­ще­нии, во вся­ком слу­чае, забо­ти­лись. Вес­па­си­ан, сопро­вож­дав­ший Неро­на в путе­ше­ст­вии в Гре­цию, был изгнан из общей квар­ти­ры, после того, как навлек на себя его неми­лость⁴⁸. В импе­ра­тор­ском лаге­ре все­гда отво­ди­лось осо­бое место для сви­ты в непо­сред­ст­вен­ной бли­зо­сти к импе­ра­тор­ской палат­ке⁴⁹. Понят­но, что в про­дол­же­ние путе­ше­ст­вия сви­та полу­ча­ла жало­ва­нье. Уже при Цице­роне было обыч­но, чтобы про­вин­ци­аль­ные намест­ни­ки выда­ва­ли сво­им офи­це­рам и сви­те соот­вет­ст­вен­ное воз­на­граж­де­ние, смот­ря по их ран­гу и вре­ме­ни служ­бы⁵⁰. Дока­за­тель­ст­вом береж­ли­во­сти Тибе­рия счи­та­лось то, что он, будучи прин­цем, в путе­ше­ст­ви­ях и похо­дах не давал сво­им спут­ни­кам ника­ко­го воз­на­граж­де­ния, но лишь суточ­ные день­ги вме­сто про­до­воль­ст­вия нату­рой. Один толь­ко раз он сде­лал денеж­ный пода­рок, на кото­рый сред­ства дал Август: пер­вый класс сви­ты полу­чил по 600000, вто­рой по 400000 сестер­ци­ев⁵¹. Наре­ка­ния вызва­ла так­же незна­чи­тель­ность наград, кото­рые давал Август сво­им дру­зьям⁵². Спут­ни­ки Кали­гу­лы были вынуж­де­ны делать такие боль­шие рас­хо­ды, что они разо­ря­лись⁵³. Из срав­не­ния, кото­рое Пли­ний про­во­дит меж­ду путе­ше­ст­ви­я­ми Доми­ти­а­на и Тра­я­на, мож­но пред­по­ла­гать, что сви­та импе­ра­то­ра неред­ко была в боль­шую тягость для тех стран, по кото­рым про­хо­ди­ла. Путе­ше­ст­вие Тра­я­на не сопро­вож­да­лось «ника­ким шумом, ника­кой взыс­ка­тель­но­стью отно­си­тель­но поме­ще­ний, про­ви­зия была та же, что и для всех; к тому же сви­та была послуш­на и стро­го дис­ци­пли­ни­ро­ва­на»⁵⁴. Анто­нин Пий, путе­ше­ст­вия кото­ро­го нико­гда не выхо­ди­ли за пре­де­лы Ита­лии, заме­тил, что сви­та даже слиш­ком эко­ном­но­го госуда­ря все-таки обре­ме­ни­тель­на для про­вин­ци­а­лов⁵⁵.

Дея­тель­ность импе­ра­тор­ских спут­ни­ков все­гда опре­де­ля­лась осо­бы­ми пору­че­ни­я­ми импе­ра­то­ра. Ино­гда ими поль­зо­ва­лись в сра­же­ни­ях для воен­ных целей, и, в таких слу­ча­ях, после счаст­ли­во окон­чен­но­го похо­да, они так­же награж­да­лись при рас­пре­де­ле­нии воен­ных отли­чий. Но обыч­ная их дея­тель­ность состо­я­ла, веро­ят­но, в том, что они помо­га­ли импе­ра­то­ру в судеб­ных и адми­ни­ст­ра­тив­ных делах. Лица из всад­ни­че­ско­го сосло­вия, по-види­мо­му, на эти места не допус­ка­лись, но из сена­тор­ско­го сосло­вия с.76 допус­ка­лись уже кве­сто­ры и даже моло­дые люди, кото­рые толь­ко долж­ны были всту­пить в сенат⁵⁶. Импе­ра­то­ры ока­зы­ва­ли дру­зьям так­же с сво­ей сто­ро­ны до извест­ной сте­пе­ни свет­скую веж­ли­вость, и чем более обра­ща­лись с ними как част­ные лица, тем общи­тель­нее они были или жела­ли казать­ся. Тибе­рий в нача­ле сво­его прав­ле­ния защи­щал сво­их дру­зей перед судом, при­сут­ст­во­вал при их жерт­вен­ных при­но­ше­ни­ях, посе­щал их без стра­жи в слу­чае болез­ни и в честь одно­го из них про­из­нес над­гроб­ное сло­во⁵⁷. Клав­дий же, напро­тив, нико­го не посе­щал без стра­жи, и впо­след­ст­вии это сде­ла­лось пра­ви­лом, из кото­ро­го, прав­да, неко­то­рые импе­ра­то­ры, как Тра­ян, дела­ли исклю­че­ния⁵⁸; когда Галь­ба, будучи импе­ра­то­ром, обедал у Ото­на, этот послед­ний, как бы для того, чтобы почтить импе­ра­то­ра, велел дать по золо­то­му каж­до­му из когор­ты, состав­ляв­шей стра­жу⁵⁹. Нерон, кото­рый в самом нача­ле сво­его прав­ле­ния щед­ро оде­лял сво­их дру­зей огром­ны­ми богат­ства­ми, с дру­гой сто­ро­ны, тре­бо­вал от них таких же колос­саль­ных издер­жек; напри­мер, когда он назы­вал­ся у кого-нибудь обедать: на одном таком пире одни розы сто­и­ли более 4 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев⁶⁰. Он вызвал вра­ча из Егип­та к захво­рав­ше­му рим­ско­му всад­ни­ку Кос­си­ну, кото­рый при­над­ле­жал к его дру­зьям⁶¹. Севе­ра и Кара­кал­лу хва­лят за готов­ность, с кото­рой они наде­ля­ли сво­их дру­зей часто ред­ки­ми и недо­ступ­ны­ми для част­ных лиц меди­ка­мен­та­ми, хра­нив­ши­ми­ся в импе­ра­тор­ских мага­зи­нах⁶². Осо­бен­ной общи­тель­но­стью сла­вил­ся так­же Тра­ян, кото­рый при­ни­мал уча­стие в охотах, пируш­ках, пред­при­я­ти­ях, сове­ща­ни­ях и шут­ках сво­их дру­зей, посе­щал их во вре­мя болез­ни (что вос­хва­ля­ет еще Авзо­ний) и без охра­ны вхо­дил в их дома⁶³. Он был, по сло­вам Пли­ния, дей­ст­ви­тель­но ими любим, пото­му что он сам их любил; чтобы испол­нить их жела­ния, он даже отка­зы­вал себе в испол­не­нии соб­ст­вен­ных жела­ний. Одно­му пре­фек­ту пре­то­рия он дал про­си­мую им отстав­ку, хотя очень охот­но удер­жал бы его; таким обра­зом, про­изо­шло «неслы­хан­ное дело: когда импе­ра­тор и его друг хоте­ли раз­но­го, испол­ни­лась воля дру­га»⁶⁴. Адри­ан в сво­ем иска­нии попу­ляр­но­сти⁶⁵ захо­дил еще даль­ше Тра­я­на. Он посе­щал даже неко­то­рых боль­ных рим­ских всад­ни­ков и воль­ноот­пу­щен­ни­ков⁶⁶, уте­шал и давал сове­ты, а так­же посе­щал пиры сво­их дру­зей. Во вре­мя сатур­на­лий он обме­ни­вал­ся с ними подар­ка­ми, посы­лал им добы­тую на охо­те дичь, ездил с ними вчет­ве­ром и посе­щал их в их двор­цах, в горо­де и на даче⁶⁷; один всад­ник на сде­лан­ной в честь его над­пи­си назван «хозя­и­ном боже­ст­вен­но­го Адри­а­на»⁶⁸. Один из его дру­зей, Пла­то­рий Непот, остал­ся без­на­ка­зан­ным за то, что не допу­стил импе­ра­то­ра, кото­рый хотел его посе­тить во вре­мя его болез­ни⁶⁹. На пирах сво­их дру­зей явля­лись так­же Анто­нин Пий и Алек­сандр Север; послед­ний, с.77 поми­мо это­го, бывал «у посте­ли боль­ных и, при­том, людей не толь­ко пер­во­го и вто­ро­го клас­са, но и сто­я­щих ниже»⁷⁰. Неко­то­рые импе­ра­то­ры не сер­ди­лись за сво­бод­ное сло­во и даже настав­ле­ние со сто­ро­ны сво­их дру­зей. Вес­па­си­ан поз­во­лял сво­им быть в высо­кой сте­пе­ни откро­вен­ны­ми и уди­ви­тель­но мно­го выно­сил, осо­бен­но от Лици­ния Муци­а­на⁷¹. Когда Анто­нин Пий при посе­ще­нии спро­сил одна­жды сво­его дру­га Вале­рия Гомул­ла (кон­сул 152 г.), откуда у него во двор­це пор­фи­ро­вые колон­ны (кото­рые мог­ли быть лишь из импе­ра­тор­ских пор­фи­ро­вых каме­но­ло­мен на Крас­ном море), тот отве­тил: в чужом доме надо быть глу­хим и немым⁷².

Импе­ра­то­ры очень часто дела­ли сво­им дру­зьям очень боль­шие подар­ки. Нерон, как уже ска­за­но, сей­час же после смер­ти Бри­тан­ни­ка (55 г.), обо­га­тил через свои подар­ки пер­вых из сво­их дру­зей. С пори­ца­ни­ем отно­си­лись к тому, что люди, с пре­тен­зи­ей на высо­кое досто­ин­ство, как добы­чу дели­ли меж­ду собой в такое вре­мя двор­цы и вил­лы. Здесь под­ра­зу­ме­ва­ет­ся преж­де все­го Сене­ка, кото­рый в 62 году оправ­ды­ва­ет­ся в пись­ме к Неро­ну в огром­ном богат­стве, за кото­рое его упре­ка­ли обви­ни­те­ли, тем, что он не осме­лил­ся отка­зать­ся от его даров. Теперь он пре­до­став­ля­ет их в рас­по­ря­же­ние импе­ра­то­ра, кото­рый в ответ на это в успо­ко­и­тель­ном пись­ме про­сит его удер­жать все при­ня­тое: сады, дохо­ды, вил­лы⁷³. Так­же и Тра­ян, по сло­вам Пли­ния, тот­час по сво­ем вступ­ле­нии на пре­стол, щед­ро разда­вал самые живо­пис­ные поме­стья и «ниче­го боль­ше не счи­тал сво­им, кро­ме того, чем он вла­дел через сво­их дру­зей»⁷⁴. Адри­ан «обо­га­щал сво­их дру­зей тоже поми­мо их иска­тельств, а в их прось­бах нико­гда не отка­зы­вал им»⁷⁵. Анто­нин Пий, как толь­ко при­нял власть, употре­бил все свое зна­чи­тель­ное част­ное состо­я­ние на подар­ки вой­ску и сво­им дру­зьям⁷⁶. Марк Авре­лий осо­бен­но был щедр к дру­зьям сво­ей моло­до­сти и обо­га­щал, глав­ным обра­зом, тех, кому он не мог создать высо­ко­го поло­же­ния, так как это­му пре­пят­ст­во­ва­ло сосло­вие, к кото­ро­му они при­над­ле­жа­ли⁷⁷. Север не толь­ко пла­тил дол­ги сво­их дру­зей, но, страст­ный в люб­ви, как и в нена­ви­сти, забра­сы­вал их бога­ты­ми дара­ми и мно­гим дарил вели­ко­леп­ные двор­цы, из кото­рых пар­фий­ский и дво­рец Лате­ра­на при­над­ле­жа­ли к самым выдаю­щим­ся двор­цам Рима еще в IV веке⁷⁸. Из дру­зей Юли­а­на Отступ­ни­ка луч­шие откло­ня­ли пред­ла­гае­мые им подар­ки: «зем­лю, лоша­дей, двор­цы, сереб­ро и золо­то», дру­гие же ока­зы­ва­лись жад­ны­ми⁷⁹. С дру­гой сто­ро­ны, обы­чай тре­бо­вал, чтобы дру­зья не забы­ва­ли об импе­ра­то­ре в заве­ща­нии, тем более что все бога­тые обык­но­вен­но назы­ва­ли его в чис­ле сво­их наслед­ни­ков⁸⁰. Август, кото­рый при­да­вал слиш­ком боль­шое зна­че­ние «послед­не­му суж­де­нию», выска­зы­вае­мой в заве­ща­нии «послед­ней воле», и не скры­вал сво­ей радо­сти или сво­его недо­воль­ства в зави­си­мо­сти от того, соот­вет­ст­во­ва­ла ли она его ожи­да­ни­ям или нет⁸¹, в послед­ние с.78 20 лет сво­ей жиз­ни полу­чил от сво­их дру­зей по заве­ща­ни­ям 1400 милл. сестер­ци­ев (более 150 милл. руб­лей); сам он сре­ди сво­их наслед­ни­ков упо­ми­нал на третьем месте сво­их дру­зей и род­ст­вен­ни­ков⁸².

То, чего при­двор­ные усерд­но доби­ва­лись, как выс­шей чести, каза­лось насто­я­щим фило­со­фам, сто­яв­шим в сто­роне в каче­стве наблюда­те­лей, тягост­ным бре­ме­нем, а поло­же­ние импе­ра­тор­ско­го дру­га — самым зло­по­луч­ным из всех, вполне зави­си­мым, свя­зан­ным с бес­по­кой­ства­ми и муче­ни­я­ми вся­ко­го рода. Конеч­но, дру­зья долж­ны были при­спо­соб­лять­ся ко всем при­чудам, вку­сам и стра­стям импе­ра­то­ра. Гален рас­ска­зы­ва­ет, что при­двор­ные М. Авре­лия (по обы­чаю стои­че­ской шко­лы, к кото­рой при­над­ле­жал импе­ра­тор) носи­ли корот­ко остри­жен­ные воло­сы; при пред­став­ляв­шем пол­ную про­ти­во­по­лож­ность дво­ре Л. Вера, кото­рый сме­ял­ся над этой при­чес­кой (в кото­рой люди, по его сло­вам, напо­ми­на­ли мими­че­ских акте­ров), носи­лись длин­ные воло­сы⁸³. Даже спать, по сло­вам Эпи­к­те­та, им не доз­во­ля­лось. Их будит изве­стие, что импе­ра­тор уже бодр­ст­ву­ет, уже явил­ся, затем сле­ду­ют вол­не­ния и заботы. Если они не при­гла­ше­ны к сто­лу, это достав­ля­ет им горе; если при­гла­ше­ны, то едят, как рабы у сво­его гос­по­ди­на; все­гда они долж­ны думать, чтобы не ска­зать или не сде­лать чего-нибудь глу­по­го. И чего они так боя­лись? Нака­за­ния пле­тью, как рабы? Раз­ве они могут так лег­ко отде­лать­ся? Таким высо­ко­по­став­лен­ным людям, как дру­зья импе­ра­то­ра, более подо­ба­ет лишить­ся голо­вы. Далее в бане и во вре­мя телес­ных упраж­не­ний они не спо­кой­ны. Одним сло­вом, кто может быть так глуп или так неис­кре­нен, чтобы не жало­вать­ся на свою участь тем более, чем более близ­кий он друг импе­ра­то­ра?⁸⁴

Дей­ст­ви­тель­но, поло­же­ние импе­ра­тор­ско­го дру­га было не толь­ко по боль­шей части труд­ным, но так­же и слиш­ком часто очень опас­ным. Все повто­ря­ю­щи­е­ся паде­ния силь­ней­ших из них под­твер­жда­ли нена­деж­ность бла­го­во­ле­ния дес­потов. «Ред­ко, — гово­рит Тацит, — власть любим­цев посто­ян­на; либо пре­сы­ще­ние овла­де­ва­ет пра­ви­те­ля­ми, когда они все дадут, или же ими сами­ми, когда они все­го достиг­нут»⁸⁵. Эприй Мар­целл, кото­ро­го при Вес­па­си­ане упрек­ну­ли в сена­те друж­бой с Неро­ном, отве­тил, что от этой друж­бы он не менее стра­дал, чем иные от изгна­ния⁸⁶. В одном про­из­веде­нии, напи­сан­ном под впе­чат­ле­ни­ем толь­ко что мино­вав­ше­го прав­ле­ния Кали­гу­лы, Сене­ка гово­рит, что, когда кто-то спро­сил раз одно­го поседев­ше­го при дво­ре царе­двор­ца, как он достиг того, что при дво­ре быва­ет реже все­го — пре­клон­но­го воз­рас­та, тот отве­тил: полу­чая оскорб­ле­ния и бла­го­да­ря за них⁸⁷. Часто импе­ра­тор в глу­бине души нена­видел сво­их так назы­вае­мых дру­зей, и двор Доми­ти­а­на не был един­ст­вен­ным, при кото­ром «блед­ность от зло­по­луч­ной высо­кой друж­бы покры­ва­ла лица вель­мож»⁸⁸. Лег­ко мож­но было воз­будить неудо­воль­ст­вие и недо­ве­рие госуда­ря, а кле­ве­та и интри­ги при дво­ре не пре­кра­ща­лись. Немно­гие импе­ра­то­ры име­ли такое непо­ко­ле­би­мое дове­рие к сво­им дру­зьям, с.79 как Тра­ян к Лици­нию Суре, про­тив кото­ро­го вся­че­ски ста­ра­лись воз­будить его подо­зре­ние. Несмот­ря на это, он посе­тил его, без пред­у­преж­де­ния, ото­слал стра­жу, поз­во­лил рабам Суры нама­зать свои гла­за мазью и сбрить себе боро­ду, выку­пал­ся там и обедал. На дру­гой день он ска­зал вра­гам Суры: если бы он хотел меня убить, то сде­лал бы это вче­ра⁸⁹. Све­то­ний хва­лит Авгу­ста за посто­ян­ство в друж­бе, и если ино­гда и нару­ша­лись его отно­ше­ния с дру­зья­ми, то ни один из них, за исклю­че­ни­ем Саль­види­е­на Руфа и Кор­не­лия Гал­ла, не пал, но до сво­ей кон­чи­ны они сохра­ня­ли власть и богат­ство⁹⁰, но здесь не упо­мя­нут Фабий Мак­сим, кото­рый прав­да, впал в неми­лость лишь за корот­кое вре­мя до смер­ти Авгу­ста⁹¹. Тит «выби­рал таких дру­зей, что и его пре­ем­ни­ки удер­жа­ли их при себе, как необ­хо­ди­мых для государ­ства»⁹². Напро­тив, из всех дру­зей и совет­ни­ков Тибе­рия лишь двое или трое избе­жа­ли неми­ло­сти⁹³; Кали­гу­ла награ­дил смер­тью даже тех, кто воз­вел его на пре­стол⁹⁴. В паск­ви­ле Сене­ки, Клав­дия встре­ча­ет в под­зем­ном мире при­вет­ст­вие одно­го из тех, кого он туда отпра­вил: «убий­ца всех дру­зей»⁹⁵. В выс­шей сте­пе­ни непо­сто­ян­ным в сво­ей друж­бе был Адри­ан. Он то осы­пал сво­их дру­зей бла­го­де­я­ни­я­ми, то жад­но при­слу­ши­вал­ся к нашеп­ты­ва­ни­ям про­тив них и имел шпи­о­нов в их домах, кото­рые изве­ща­ли его обо всех их поступ­ках и речах⁹⁶. Тех, кого он воз­но­сил осо­бен­но высо­ко, позд­нее он счи­тал за вра­гов, и мно­гие были каз­не­ны или покон­чи­ли само­убий­ст­вом⁹⁷. В сво­ей похваль­ной речи импе­ра­то­ру Кон­стан­цию Юли­ан гово­рит, что из его дру­зей ни один не мог пожа­ло­вать­ся на неми­лость, оскорб­ле­ние, убы­ток или какое-либо пре­не­бре­же­ние. Даже те, кото­рые после сво­его воз­вы­ше­ния ока­за­лись недо­стой­ны это­го зва­ния, не были нака­за­ны, а толь­ко уда­ле­ны. Часть импе­ра­тор­ских дру­зей достиг­ла глу­бо­кой ста­ро­сти; до сво­ей кон­чи­ны они зани­ма­ли свои места и оста­ви­ли свое состо­я­ние сыно­вьям, дру­зьям или род­ст­вен­ни­кам; дру­гие, уто­мив­шись от трудов и воен­ных похо­дов, счаст­ли­во жили, полу­чив почет­ную отстав­ку. Мно­гие, кото­рые умер­ли (еще не ста­ры­ми), счи­та­лись бы все­ми за счаст­ли­вых⁹⁸.

Неми­лость импе­ра­то­ра пости­га­ла людей, как уни­что­жаю­щий удар. Кто имел несча­стье навлечь ее на себя, был исклю­чен от досту­па в импе­ра­тор­ский дом, по древ­не­рим­ско­му обы­чаю, по кото­ро­му при раз­ры­ве друж­бы вос­пре­ща­ет­ся вход в дом⁹⁹. Подоб­ное нака­за­ние при­ни­ма­лось как самый суро­вый при­го­вор. Д. Юний Силан, ули­чен­ный в пре­лю­бо­де­я­нии с внуч­кой Авгу­ста, Юли­ей, в том, что ему было запре­ще­но обще­ние с импе­ра­то­ром, увидел при­ка­за­ние отпра­вить­ся в доб­ро­воль­ное изгна­ние (в 8 году после Р. Хр.). Тибе­рий поз­во­лил ему (в 20 году) воз­вра­тить­ся по вес­кой прось­бе его бра­та М. Сила­на (кон­сул 19 г.), но объ­явил, что пита­ет к нему те же чув­ства, как и его отец, и он, хотя и жил затем в Риме, но не полу­чал почет­ных долж­но­стей¹⁰⁰. Часто те, кого пости­га­ла неми­лость импе­ра­то­ра, мог­ли ожи­дать еще худ­ше­го. с.80 Кор­не­лий Галл, вый­дя из низ­ко­го сосло­вия, достиг пре­фек­ту­ры Егип­та, но нахо­дясь в этом поло­же­нии, навлек на себя гнев Авгу­ста, так что тот запре­тил ему вход в свой дом и в свои про­вин­ции, после чего тот­час от него отпа­ли его при­вер­жен­цы, а мно­го­чис­лен­ные обви­ни­те­ли под­ня­лись про­тив него, и сенат сде­лал поспеш­ное поста­нов­ле­ние о его изгна­нии и кон­фис­ка­ции его иму­ще­ства; но Галл, покон­чив с собой само­убий­ст­вом, пред­у­предил испол­не­ние это­го при­го­во­ра¹⁰¹. Один из самых близ­ких дру­зей Авгу­ста, кон­су­лар Фабий Мак­сим, выдал сво­ей жене важ­ную тай­ну, кото­рую знал лишь он один; Август узнал это и выра­зил ему свою неми­лость; по слу­хам, после­до­вав­шая вско­ре после это­го его смерть была доб­ро­воль­ной¹⁰². Секст Висти­лий, чело­век пре­тор­ско­го зва­ния, был бли­зок со стар­шим Дру­зом, и пото­му Тибе­рий при­нял его в чис­ло сво­их дру­зей. Когда импе­ра­тор запре­тил ему обще­ние с собой, он пытал­ся лишить себя жиз­ни сла­бой от ста­ро­сти рукой, затем пере­вя­зал откры­тые вены и пись­мен­но про­сил о мило­сти; когда после­до­вал неми­ло­сти­вый ответ, он снял повяз­ку¹⁰³. Буду­щий импе­ра­тор Вес­па­си­ан нахо­дил­ся, в каче­стве кон­су­ла­ра, в сви­те Неро­на во вре­мя его путе­ше­ст­вия в Гре­ции; он навлек на себя неми­лость импе­ра­то­ра тем, что часто уда­лял­ся или засы­пал во вре­мя его пения. Он был за это исклю­чен не толь­ко из чис­ла домаш­них Неро­на, но так­же не допус­кал­ся на пуб­лич­ный при­ем. Когда он в пол­ном заме­ша­тель­стве вос­клик­нул, что ему теперь делать и куда идти, один из воль­ноот­пу­щен­ни­ков, про­го­няя его, отве­тил ему про­кля­ти­ем. Опа­са­ясь край­них мер, Вес­па­си­ан укрыл­ся в одном малень­ком уеди­нен­ном местеч­ке, и, таким обра­зом, ему уда­лось отвлечь от себя вни­ма­ние импе­ра­то­ра¹⁰⁴. Ино­гда уда­ле­ние из чис­ла при­бли­жен­ных импе­ра­то­ра про­ис­хо­ди­ло в фор­ме почет­но­го изгна­ния. Так, Нерон отпра­вил намест­ни­ком в Лузи­та­нию буду­ще­го импе­ра­то­ра Ото­на, быв­ше­го рань­ше его люби­мым дру­гом, несмот­ря на то, что тот зани­мал лишь место кве­сто­ра, для того, чтобы бес­пре­пят­ст­вен­но обла­дать его супру­гой Поппе­ей¹⁰⁵.

Но, несмот­ря на самые горь­кие опы­ты, атмо­сфе­ра дво­ра име­ла почти непре­одо­ли­мую при­тя­га­тель­ную силу для боль­шин­ства людей, кото­рые хоть раз в ней жили. Эпи­к­тет рас­ска­зы­ва­ет, что один пожи­лой чело­век, зани­мав­ший в то вре­мя важ­ное место пре­фек­та анно­ны, как-то рань­ше был изгнан. Вер­нув­шись из изгна­ния, он уве­рял, буд­то хочет про­жить в пол­ном покое корот­кий оста­ток сво­ей жиз­ни; но так как Эпи­к­тет про­ро­чил, что он ина­че будет думать, лишь толь­ко поды­шит возду­хом Рима, тот клял­ся, гово­ря, что, если он хоть одной ногой всту­пит ко дво­ру, пусть он дума­ет о нем, что хочет. Одна­ко, едва при­ехав в Рим, он полу­чил пись­мо от импе­ра­то­ра, кото­рое мгно­вен­но заста­ви­ло его забыть все его наме­ре­ния, и он стал при­ни­мать одну обре­ме­ни­тель­ную долж­ность за дру­гой¹⁰⁶.

Со смер­тью импе­ра­то­ра дру­зья нисколь­ко не теря­ли сво­его поло­же­ния; с.81 наобо­рот, они, по-види­мо­му, обык­но­вен­но, сохра­ня­ли его так­же и при новом дво­ре, если толь­ко отно­ше­ния их с импе­ра­то­ром не были чисто лич­но­го харак­те­ра или, если не было корен­ной пере­ме­ны в лицах и прин­ци­пах прав­ле­ния. В дру­гих слу­ча­ях, поми­мо про­чих сооб­ра­же­ний, ува­же­ние к сво­е­му пред­ше­ст­вен­ни­ку побуж­да­ло ново­го пра­ви­те­ля воз­мож­но почти­тель­но обра­щать­ся с его дру­зья­ми; если его пред­ше­ст­вен­ник был вклю­чен в чис­ло богов, то жре­цы ново­го бога, как сле­ду­ет пола­гать, обык­но­вен­но назна­ча­лись из кру­га людей, близ­ко к нему сто­я­щих. Так, напри­мер, посту­пи­ли Марк Авре­лий и Л. Вер, когда назна­ча­ли жре­цов Анто­ни­на Пия¹⁰⁷. Умыш­лен­ным про­яв­ле­ни­ем неува­же­ния к памя­ти умер­ших было то, что Доми­ти­ан и Ком­мод уда­ли­ли от дво­ра и пре­сле­до­ва­ли один — дру­зей сво­его отца, дру­гой — дру­зей сво­его отца и бра­та¹⁰⁸. Конеч­но, насиль­ст­вен­ные пере­во­роты вызы­ва­ли паде­ние дру­зей и тем более вер­ное, чем тес­нее были они свя­за­ны с импе­ра­то­ром; так, Север велел сей­час же после смер­ти Дидия Юли­а­на при­влечь к суду его дру­зей, под­верг­нуть их опа­ле и каз­нить¹⁰⁹. Но ино­гда слу­ча­лось в подоб­ных слу­ча­ях, что дру­зья низ­верг­ну­то­го импе­ра­то­ра всту­па­ли в такие же отно­ше­ния с новым. Отон при­нял в чис­ло самых близ­ких к себе людей одно­го из самых вер­ных при­вер­жен­цев Галь­бы, пред­на­зна­чав­ше­го­ся в кон­су­лы Мария Цель­са, и этот умно рас­счи­тан­ный шаг не толь­ко пре­вра­тил одно­го из его про­тив­ни­ков в без­услов­но­го и надеж­но­го дру­га, но так­же снис­кал ему бла­го­склон­ность ари­сто­кра­тии¹¹⁰. Напро­тив, Нер­ва, из чрез­мер­ной крото­сти, тер­пел при сво­ем дво­ре самых нена­вист­ных для себя дру­зей Доми­ти­а­на. Один раз, когда один из них, Фаб­ри­ций Вей­ен­тон, при­сут­ст­во­вал за сто­лом, раз­го­вор зашел о дру­гой про­слав­лен­ной лич­но­сти вре­ме­ни Доми­ти­а­на, и импе­ра­тор сам пред­ло­жил вопрос, что слу­чи­лось бы с ним, если бы он был еще жив. «Он кутил бы в нашем обще­стве», — отве­чал быв­ший в изгна­нии при Доми­ти­ане (93—96 гг.) Юлий Мав­рик^[1]111.

Мы уже упо­мя­ну­ли, что дру­зья­ми ино­гда быва­ли това­ри­щи юно­сти импе­ра­то­ров. Отча­сти это име­ло то осно­ва­ние, что дети знат­ных семейств, а так­же ино­стран­ных кня­зей вос­пи­ты­ва­лись при дво­ре; мож­но, веро­ят­но, ска­зать, что это было обыч­но, пото­му что такая обста­нов­ка во мно­гих отно­ше­ни­ях мог­ла ока­зать­ся в выс­шей сте­пе­ни целе­со­об­раз­ной. Как уже ска­за­но, Август взял во дво­рец фило­ло­га Веррия Флак­ка со всей его шко­лой¹¹². Он поз­во­лял вос­пи­ты­вать и обу­чать вме­сте со сво­и­ми вну­ка­ми боль­шое чис­ло ино­стран­ных цар­ских детей¹¹³. Так, внук Иро­да Вели­ко­го Агрип­па был вос­пи­тан вме­сте с сыном Тибе­рия Дру­зом¹¹⁴, а его сын, носив­ший то же имя, вос­пи­ты­вал­ся при дво­ре Клав­дия¹¹⁵. Марк Авре­лий вырос при дво­ре Адри­а­на¹¹⁶. Клав­дий ввел обы­чай, чтобы за каж­дым обедом его дети вме­сте с бла­го­род­ны­ми маль­чи­ка­ми и девоч­ка­ми ели, сидя у ног взрос­лых, при­чем сле­ду­ет, конеч­но, думать, что пре­иму­ще­ст­вен­но это были те дети, кото­рые вос­пи­ты­ва­лись при дво­ре¹¹⁷. К ним с.82 при­над­ле­жал Тит, отец кото­ро­го, Вес­па­си­ан, воз­вы­сил­ся уже при Клав­дии, бла­го­да­ря покро­ви­тель­ству Нар­цис­са; как това­рищ Бри­тан­ни­ка, он обу­чал­ся тем же, как и он, пред­ме­там и теми же учи­те­ля­ми. Они были близ­кие дру­зья, и гово­рят, что Тит отведал из отрав­лен­но­го куб­ка, выпив кото­рый, Бри­тан­ник умер¹¹⁸. Неред­ко из это­го юно­ше­ско­го това­ри­ще­ства раз­ви­ва­лась проч­ная друж­ба; из дру­зей Мар­ка Авре­лия, кото­рым он боль­ше все­го покро­ви­тель­ст­во­вал, два из сена­тор­ско­го и два из всад­ни­че­ско­го сосло­вия были его това­ри­ща­ми по уче­нию¹¹⁹. Импе­ра­тор­ский воль­ноот­пу­щен­ник П. Элий Эпа­ф­ро­дит, кото­рый был учи­те­лем гим­на­сти­ки «у маль­чи­ков знат­но­го про­ис­хож­де­ния» (pue­ri emi­nen­tes), при­над­ле­жал, веро­ят­но, к шта­ту при­слу­ги этих вос­пи­ты­вае­мых при дво­ре детей¹²⁰.