На главную | Публикации | Государство | Римское право

В. А. Квашнин

Государственная и правовая деятельность Марка Порция Катона Старшего

Глава 2

Квашнин В. А. Государственная и правовая деятельность Марка Порция Катона Старшего.
Вологодский государственный педагогический университет.
Вологда «Русь» 2004.
Публикуется по электронному варианту, предоставленному автором.

с.58

§ 3. Судебные процессы 80-х гг. II в. до н. э.

В 196 г. до н. э. Катон сложил консульский империй, отпраздновав триумф (Liv. 34. 46. 1). После этого он покидает Рим, присоединившись в качестве легата к войскам консула 194 г. до н. э. Тиберия Семпрония Лонга (Plut. Cat. Mai. 12). Выбор Катона, стремившегося попасть в Цизальпийскую Галлию, явно не был случаен. В 195 г. до н. э. Галлия была провинцией Луция Валерия Флакка, который и после окончания должностного срока оставался в ней, получив проконсульские полномочия (Liv. 33. 43. 4—5; 34. 46. 1). Валерий покинул Галлию только для того, чтобы провести выборы на 194 г. до н. э., и, видимо, сразу же возвращается обратно, поскольку он отсутствует в Риме во время испанского триумфа, занятый борьбой с бойями и инсубрами (Liv. 34. 42. 3, 46. 1—2). Несколько позднее с бойями воюет Тиберий Семпроний Лонг (возможно, Катон прибыл в Галлию вместе с ним), так что Порций получает возможность действовать рука об руку со старым другом и союзником (Liv. 34. 46. 4).

Следующее известие о Катоне приходится на 191 г. до н. э., когда он и Луций Валерий Флакк (вместе с Тиберием Семпронием Лонгом, Титом Квинкцием Фламинином и Луцием Корнелием Сципионом) находятся при штабе консула Мания Ацилия Глабриона. Источники по-разному определяют статус Катона. Цицерон, Плутарх и Фронтин пишут о том, что Катон был военным трибуном, тогда как Ливий называет его и Валерия consulares legati⁷⁶. Как заметил Т. Моммзен, большого противоречия между этими сообщениями нет, так как оба термина обозначали офицерские должности⁷⁷. В войне с Антиохом Катон упрочил свою военную славу битвой при Фермопилах, сразу же после которой он покинул армию, чтобы донести в Рим весть о победе.

Вернувшись в Рим, Катон развивает бурную деятельность. Его активное участие в событиях 190—189 гг. до н. э. показывает, что, и находясь в армии, он внимательно следил за тем, как развивается политическая ситуация в Риме. Обращает на себя внимание, что возвращение Катона по времени совпадает с отбытием из Рима Публия и Луция Сципионов, возглавивших армию, набранную для борьбы с Антиохом. Покинув территорию Италии к середине июля 190 г. до н. э., братья Сципионы появились в Риме только весной 188 г. до н. э. Это обстоятельство, по-видимому, во многом определило ход дальнейших событий.

с.59 В том же 190 г. до н. э. из Лигурии и Этолии возвращаются принадлежавшие к кругу Сципиона проконсулы Квинт Минуций Терм и Маний Ацилий Глабрион (Liv. 37. 46. 1)⁷⁸. После того, как они потребовали у сената триумф, Катон выступил в курии с несколькими речами против Минуция, обвиняя его в кровавом произволе по отношению к союзникам и фальшивых отчетах о военных победах (MF 58—60)⁷⁹. Истоки вражды Катона к Терму, вероятно, следует искать в событиях 195 г. до н. э., когда тот в разгар военных приготовлений Порция слал из Испании реляции об одержанных крупных победах. В результате катоновской атаки Терм хотя и не понес наказания, но был лишен триумфа. Весной 189 г. до н. э., во время выборов цензоров, Катон обвинил Мания Ацилия Глабриона в расхищении добычи, захваченной в лагере Антиоха.

Выступления Катона обозначили начало широкой политической кампании против группировки Сципиона и той политики, олицетворением которой являлись братья Сципионы. Как кажется, первым, кто указал на то, что между событиями, разбросанными между борьбой за цензуру 189 г. до н. э., сципионовскими процессами и цензурой 184 г. до н. э. существует прямая связь, был Д. Кинаст. В своем исследовании он показал, что внешне мало связанные друг с другом события 80-х годов II в. до н. э. в действительности были звеньями одной цепи, причем объединяет их фигура Марка Порция Катона, которая справедливо представляется автору ключевой⁸⁰.

Важное место в указанных событиях занимает борьба за цензуру 189 г. до н. э. На необычный характер выборов указывает Ливий, отметивший, что «само по себе соискательство этой должности как будто и не подавало повода к столь упорному состязанию, но возбудило иную, гораздо более напряженную распрю» (37. 57. 9). Упорство, с каким самые влиятельные римские политики боролись за цензуру 189 и 184 гг. до н. э. указывает на то, что на 80-е годы приходится пик противостояния политических группировок в Риме II в. до н. э. Поводом к ожесточенной борьбе за эту должность было, видимо, то, что цензура давала возможность проведения чистки сената и удаления из него наиболее одиозных фигур из лагеря противника. Всего в 189 г. до н. э. было шесть соискателей цензуры: Тит Квинкций Фламинин, Публий Корнелий Сципион Назика, Луций Валерий Флакк, Марк Порций Катон, Марк Клавдий Марцелл, Маний Ацилий Глабрион.

Все из перечисленных кандидатов являлись весомыми политическими фигурами и имели значительные шансы на победу. Тит Квинкций Фламинин, благодаря битве при Киноскефалах и своей деятельности в Греции, мог соперничать со славой Сципиона. Публий Корнелий Сципион Назика, двоюродный брат Африкана, был еще в 204 г. до н. э. признан bonorum virum optimus, а в 191 г. до н. э. получил триумф за победу над кельтами. Луция Валерия Флакка и Марка Клавдия Марцелла объединяло то, что они происходили из знатных и богатых фамилий, были консулярами и сыновьями выдающихся деятелей эпохи Ганнибаловой войны. Марк Порций Катон в 194 г. до н. э. получил испанский триумф и в 190 г. до н. э. возвестил римскому народу об одержанной победе при Фермопилах. с.60 В 190 г. до н. э. триумф за войну в Этолии получил Маний Ацилий Глабрион.

Как указывает Ливий, наибольшие шансы на победу имел именно он: «Он пользовался наибольшим расположением народа, ибо, раздав много подарков, он привязал к себе немалую часть горожан» (37. 57. 11). Последнее и послужило поводом к возбуждению против Глабриона обвинения в том, что он утаил часть добычи, захваченной в лагере Антиоха, из которой и производились богатые раздачи в Риме. Привлекли Глабриона к суду плебейские трибуны Публий Семпроний Гракх и Гай Семпроний Рутул. Особый вес обвинению придавали показания военных трибунов и легатов при Ацилии, и, прежде всего, Катона, подтвердившего основательность обвинения⁸¹. Ливий сообщает: «Как свидетель он показал, что не заметил во время триумфа тех золотых и серебряных сосудов, которые видел среди добычи после взятия царского лагеря» (37. 57. 14).

Распространено мнение, что за выступлением Катона стояло желание устранить соперника по выборам⁸². Однако, источники показывают, что свидетельские показания только повредили ему, чем и воспользовался Глабрион, «для разжигания ненависти к Катону обвинивший его в преступном лжесвидетельстве» (Liv. 37. 57. 15). С другой стороны, Ливий упоминает о том, что за плебейскими трибунами стояли некие знатные лица, возмущенные притязаниями homo novus (37. 57. 12). Это сообщение во многом проясняет ситуацию. Против «новичка» Глабриона не мог выступить Луций Валерий Флакк, поскольку он сам шел в связке с «новым» консуляром Катоном. Столь же маловероятно, что это был Сципион Назика, являвшийся представителем сципионовского клана, который покровительствовал Глабриону⁸³. В этом случае обоснованной выглядит звучавшая в литературе мысль о том, что истинными вдохновителями обвинений против Глабриона были Тит Квинкций Фламинин и Марк Клавдий Марцелл⁸⁴.

В перечне соискателей цензуры легко угадываются возможные пары: Публий Корнелий Сципион Назика — Маний Ацилий Глабрион; Луций Валерий Флакк — Марк Порций Катон; Тит Квинкций Фламинин — Марк Клавдий Марцелл. Напряжение на выборах усиливало то обстоятельство, что наибольшими шансами на победу обладал плебей Маний Ацилий Глабрион, который вполне мог стать единственным кандидатом, набравшим нужное число голосов в центуриях (censor prior), так что выбор второго цензора оставался бы за ним (Liv. 39. 41. 4)⁸⁵. В этом случае ни у Тита Квинкция Фламинина, ни у Луция Валерия Флакка не оставалось никаких шансов. Только отстранение от выборов Мания Ацилия Глабриона (и, фактически, Марка Порция Катона) предопределило исход голосования, которое принесло победу Фламинину и Марцеллу (Liv. 37. 58. 2).

Следует заметить, что не меньше чем Фламинин в устранении соперника-плебея был заинтересован Марк Клавдий Марцелл. Как сообщает Ливий, после того, как Глабрион отказался от соискания цензуры, дело против него было прекращено (37. 58. 1). Это с.61 сообщение, возможно, проливает свет и на события 190 г. до н. э., когда Катон в сенате выступил с обвинениями против Квинта Минуция Терма. По-видимому, задачей Катона было не только лишить Терма триумфа, но и не дать ему возможности участвовать в предстоящих цензорских выборах, на которых он как победоносный полководец, память о победах которого была свежа, имел бы серьезные шансы на победу. Устранение его, в таком случае, было выгодно не столько Катону, сколько Марцеллу, который избавлялся от соперника-плебея, составлявшего ему серьезную конкуренцию.

Кроме того, следует обратить внимание на слова Ливия о том, что во время процесса показания легатов и военных трибунов были разноречивы, и только Катон дал показания, подтвердившие обвинение (37. 57. 13). Необходимо учитывать, что легатом при Глабрионе был не только Катон, но и два других кандидата — Луций Валерий Флакк и Тит Квинкций Фламинин, которых, видимо, и имел в виду Ливий (либо автор, которого он использует). Возможно, что Катон сознательно подставил себя под удар, чтобы обеспечить победу Марцелла, который был не только его политическим союзником, но и представителем фамилии, покровительствовавшей Катону с первых лет Ганнибаловой войны. Не совсем ясно, сделал ли это Катон добровольно, или он был вынужден отказаться от соискания цензуры под давлением, которое на него оказывали его политические союзники. На наш взгляд, вероятнее второе, однако, более подробно на этом мы остановимся при описании событий, связанных с борьбой за цензуру 184 г. до н. э.

В литературе неоднократно высказывалось утверждение, что дав показания против Глабриона, своего непосредственного начальника, Катон нарушил не только субординацию, но и те квазипатронатные отношения, находившиеся на стыке права и морали, что связывали полководца и офицера так же тесно, «как отца с сыном», по образному выражению Цицерона (Cic. De orat. 2. 197—200)⁸⁶. Представление это, по меткому замечания Д. Кинаста, не только сильно переоценивает моральный облик сограждан Катона, но и, скорее всего, основывается на ложном посыле. С точки зрения Катона требование pietas офицера по отношению к своему начальнику явно стояло ниже обязательств гражданина по отношению к res publica.

Что касается моральной стороны дела, то источники не дают ясного ответа на вопрос о взаимоотношениях с.62 Катона и Глабриона до 189 г. до н. э. Мнения исследователей здесь расходятся. Если Т. А. Бобровникова уверена в том, что Глабрион питал к Катону симпатию, то Н. Н. Трухина полагает, что два «новичка» недолюбливали друг друга⁸⁷. Она резонно замечает, что Глабрион, не только пользовавшийся покровительством Сципиона, но, что важнее, бывший политиком сципионовского типа, не мог вызвать симпатии у Катона. Поэтому, утверждение Т. А. Бобровниковой, что Катон и Глабрион поклялись поддерживать друг друга в политической борьбе, является только предположением, никак источниками не подкрепленным⁸⁸. Некоторую ясность относительно отношения Глабриона к Катону вносят события, имевшие место после битвы при Фермопилах. Согласно Ливию, Катон вскоре после сражения был послан в Рим с тем, чтобы известить сенат и народ о победе. Когда он прибыл в город и сделал доклад в сенате, появился второй вестник, посланный Глабрионом — Луций Корнелий Сципион, поэтому перед народным собранием с важным известием выступало уже двое (36. 21. 4—8). Плутарх приводит несколько иную версию случившегося: Катон сам отправился в Рим сразу же после сражения. Он не называет имени Луция Сципиона, однако, замечает, что Катон был «первым вестником победы» (Cat. Mai. 14).

Важно отметить, что хотя Ливий и Плутарх приводят разные маршруты движения Катона, они оба сообщают о том, что путь из Греции в Рим занял у него чуть более четырех дней. Ливий уточняет при этом, что Катон спешил попасть в Рим (36. 21. 6). Понять причину такой спешки можно, лишь уяснив себе роль Луция Сципиона в этой истории. Известно, что он был отправлен Глабрионом в Рим на несколько дней раньше Катона (Liv. 36. 21. 7). Возникает вопрос — зачем консулу понадобилось посылать двух вестников? Т. А. Бобровникова считает, что Глабрион отправил только Луция Сципиона, тогда как Катон самовольно, под каким-то предлогом, покинул армию и в пути перегнал его⁸⁹. Однако, Ливий определенно говорит о том, что Катона в Рим отправил именно Глабрион, а Плутарх вообще не упоминает имени Луция Сципиона.

Скорее всего, консул отправил Катона не сразу же после битвы, как утверждает Плутарх, а спустя какое-то время, о чем сообщает Ливий. Эти несколько дней потребовались Глабриону для того, чтобы первым отправить в Рим Луция Сципиона, поскольку отказать в почетной миссии Катону, которому принадлежала главная заслуга в победе, он не мог. Как отмечает сама Т. А. Бобровникова, консул «почему-то выбрал не героического Порция, а Луция Сципиона, брата Публия Африканского»⁹⁰. Цель отправки Луция в Рим очевидна — связать имя одного из Сципионов со счастливым известием о победе, одержанной над Антиохом⁹¹. Как можно видеть, поведение Мания Ацилия Глабриона не дает оснований для предположения об устойчивых дружеских связях между ним и Катоном в период до 189 г. до н. э.

В 190—189 гг. до н. э. Катон не только обвиняет, но и сам подвергается с.63 обвинениям. Поводом к атаке на него, как показывает речь «О славных днях моего консульства», послужили события 195 г. до н. э., связанные с войной в Испании. «Они употребляют все усилия, чтобы ложно опорочить меня», — говорит Катон (MF 23). Большая часть сохранившихся фрагментов речи посвящена подготовке к испанской кампании и непосредственно боевым действиям, что является косвенным свидетельством того, что обвинение исходило из окружения Сципиона⁹². Первая попытка дискредитации Катона была предпринята в 194 г. до н. э. — речь Катона показывает, что вторично был поднят вопрос о его действиях в Испании. Время, когда она была произнесена, помогают установить следующие строки: «И то же было, когда я своевременно рассеял и усмирил великие беспорядки, шедшие из Азии и от Фермопил» (MF 49). Особое внимание исследователей привлек 50-й фрагмент, где говорится: «Впредь избранные цензорами будут заботиться о государстве и боязливее, и ленивее, и трусливее»⁹³. Два этих фрагмента показывают, что обвинение Катона и его ответная речь приходятся на период между 191 и 189 гг. до н. э.

Исследователи неоднократно предпринимали попытки более точно определить время, когда была написана речь, опираясь на оставленные Катоном указания. Г. Скаллард предположил, что речь была произнесена Катоном при слушании его дела перед цензорами 189 г. до н. э.⁹⁴ Такое объяснение, однако, выглядит надуманным, поскольку магистраты отчитывались перед сенатом или в суде, но не перед цензорами⁹⁵. П. Фраккаро отнес 50-й фрагмент к цензуре самого Катона⁹⁶. Это мнение было оспорено Э. Мальковати, который счел, что данный фрагмент характеризует общее состояние государства и датировал его концом 191 — началом 190 гг. до н. э.⁹⁷ М. Гельцер высказал предположение, что обвинение против Катона было выдвинуто в связи с его кампанией против Квинта Минуция Терма⁹⁸. В пользу этого мнения говорит один из фрагментов, который можно интерпретировать как выпад против Терма: «Командует смехотворный магистрат, ведут в поход кучку людей, ничтожное, случайное войско»⁹⁹. Таким образом, по мнению Гельцера, речь Катона была произнесена в начале 190 г. до н. э. — одновременно, он делал заявку на выборы цензоров 189 г. до н. э. Однако, смысл высказывания, содержащегося в 50-м фрагменте, менее всего соответствует этому утверждении, поскольку Катон говорит там о том, что впредь избранные цензоры будут заботиться об общественном благе хуже, чем он. Д. Кинаст относит речь Катона к выборам цензоров 189 г. до н. э., полагая, что обвинения против него были выдвинуты после окончания процесса против Глабриона¹⁰⁰. Изучив все сохранившиеся фрагменты речи, он пришел к выводу о том, что ключевым для понимания смысла 50-го фрагмента является 28-й фрагмент, где говорится: «Хвалят меня великими хвалами, ибо невозможно представить, что кто-то смог приготовить столько кораблей, такое войско, такой запас продовольствия; я приготовил все это в кратчайший срок». Обрисовав масштабы и скорость военных приготовлений в 195 г. до н. э., Катон тем самым подчеркивает, что даже цензоры будут действовать во благо с.64 государства менее эффективно по сравнению с ним. На наш взгляд, Д. Кинаст выдвигает наиболее обоснованную версию, датируя речь Катона временем после завершения суда над Глабрионом¹⁰¹.

То, что ни Катон и его союзники, ни их соперники не смогли довести до конца судебные процессы (ни один из них не закончился вынесением обвинительного приговора) показывает, что к началу 80-х годов II в. до н. э. в Риме установилось неустойчивое равновесие между двумя группировками. Ни одна из них не могла добиться преобладающего влияния в народном собрании и сенате. На это указывает и то, что цензура 189 г. до н. э. не была отмечена какими-либо радикальными и жесткими мерами. Из списка сената было исключено четыре человека, причем из числа некурульных сенаторов (Liv. 38. 28. 2; Plut. Flam. 18). Более того, Тит Квинкций Фламинин в третий раз вписал принцепсом сената Сципиона Африканского.

Из сообщения Плутарха можно понять, что Фламинин сделал это для того, чтобы отомстить Катону, с которым он находился в неприязненных отношениях (Flam. 18). Однако, в качестве мотива его действий Плутарх называет исключение Катоном из состава сената брата Тита Луция Квинкция Фламинина. Событие это относится не к 189 г. до н. э., а ко времени цензуры Катона, о чем далее и сообщает сам Плутарх. Он пишет: «Тит был настолько задет несчастьем брата, что примкнул к тем, кто издавна ненавидел Катона, и, склонив сенат на свою сторону, расторг и отменил все заключенные Катоном арендные договоры и сделки по откупам» (Flam. 19). Речь явно идет о 184 г. до н. э., причем прямо указывается на то, что Фламинин присоединился к противникам Катона только во время цензорства последнего. Следует также отметить, что, согласно Ливию, сенат расторг сделки, заключенные Катоном, по настоянию публиканов, а имя Тита им вообще не упоминается (39. 44. 8). Таким образом, Плутарх проецирует отношения, сложившиеся между Катоном и Фламинином в 184 г. до н. э., на период начала 80-х годов. Видимо, таким образом он пытался объяснить, почему Тит вписал принцепсом сената Сципиона Африканского, с которым он находился в неприязненных или даже враждебных отношениях¹⁰².

Кроме того, следует учитывать, что Сципион в это время отсутствовал в Риме, занятый войной с Антиохом. Действия цензоров, скорее всего, определялись политической целесообразностью. Как сам Тит Квинкций Фламинин, являвшийся фигурой компромисса, так и мягкий снисходительный характер цензуры 189 г. до н. э. отражают период начала 80-х гг. II в. до н. э., время политического затишья перед бурей. Как показывают дальнейшие события, одновременно в это время происходит постепенное усиление позиций Катона и его «партии». Во многом это было связано с тем, что вожди противоборствующей группировки — Публий и Луций Корнелии Сципионы — отсутствовали в Риме около двух лет, допустив тем самым усиление влияния своих соперников. С их возвращением политическая борьба неизбежно вступала в новую, решающую фазу.

с.65 Братья Сципионы прибыли в Рим ранней весной 188 г. до н. э. Луций Сципион, отчитавшись перед сенатом и народным собранием о своих действиях, потребовал предоставления ему почетного прозвища — агномена Азиатский (Asiaticus), и, видимо, триумфа (Liv. 37. 58. 6, 59. 1). Однако, как пишет Ливий, «нашлись такие, кто утверждал, будто эта война больше наделала шуму, чем потребовала трудов, — ведь она решилась одним сражением, и цветок славы за эту победу был уже сорван при Фермопилах» (37. 58. 7). Указание на Фермопилы показывает, что оппонентом Луция Сципиона был либо сам Катон, либо его сторонники. Луций, тем не менее, получил триумф, который он провел с большой роскошью, хотя, как замечает Н. Н. Трухина, «Сципионы недолго наслаждались новым успехом»¹⁰³. Уже в 187 г. до н. э. разразился скандал вокруг имени Луция Сципиона, а позднее к суду оказался привлечен и Публий.

Сципионовские процессы представляют собой одну из самых темных страниц античной истории. «Эпизод этот был изрядно запутан древними историками и еще больше — попытками историков нового времени дать ему четкую и однозначную социально-политическую и — или — идеологическую интерпретацию», — пишет Г. С. Кнабе¹⁰⁴. Н. Н. Трухина отмечает, что античные авторы, сообщая внешне схожие версии, настолько расходятся в конкретных деталях процессов, «что сложить из их фрагментов единую картину по сей день невозможно»¹⁰⁵. Обращает внимание на это обстоятельство и Т. А. Бобровникова. По ее мнению, «случилось это не потому, что к тому времени, как древние писатели вознамерились описать это событие, не осталось ни источников, ни документов: Геллий пишет, что еще в его время сохранились подлинные декреты и свидетельства древнейших анналистов. Дело в том, что никто из дошедших до нас авторов не ставил своей целью описать процессы Сципиона шаг за шагом. Все приводили только отдельные яркие эпизоды…»¹⁰⁶. Единственным древним автором, попытавшимся последовательно изложить события, связанные с обвинением Сципионов, был Ливий. Однако основным его источником в данном случае является сочинение Валерия Анциата, что сильно сказалось на достоверности рассказа Ливия. Ученые выявили многочисленные неточности и противоречия, содержащиеся в труде римского историка¹⁰⁷. Таким образом, в реконструкции сципионовских процессов основной проблемой является проблема источников. Установив недостаточную достоверность и даже противоречивость версии Анциата — Ливия, важно не отказываться полностью от нее (что означало бы пойти путем столь же легким, сколько и малопродуктивным), но попытаться выяснить, в силу каких субъективных причин либо объективных общественных тенденций, опосредованных литературно-художественным образом, источник обрел свою форму и содержание. Полное же отрицание сведений Анциата и Ливия неизбежно ведет к отказу от значительного пласта традиции, что означало бы сознательное сужение исследовательских приемов и возможностей ученого. Следующим шагом должно стать критическое сравнение версии Анциата — Ливия со сведениями Полибия, с.66 Валерия Максима и Авла Геллия, что позволит перейти непосредственно к реконструкции хода сципионовских процессов.

При обращении к традиции, изложенной Валерием Анциатом и переработанной Ливием, обращает на себя внимание ее принадлежность к младшей анналистике. Это во многом объясняет, почему Анциат обошел молчанием многие детали, о которых упоминают другие античные авторы (к примеру, в тени оказалась сюжетная линия, связанная с Луцием Сципионом и другими второстепенными участниками процессов), сосредоточив основное внимание на фигуре Сципиона Африканского. Рассматривая события 80-х гг. II в. до н. э. преимущественно с литературно-художественной точки зрения, Анциат стремился создать яркую и запоминающуюся картину «сципионовской трагедии»¹⁰⁸. Откидывая ненужные с его точки зрения подробности и, одновременно, объединяя все сципионовские процессы в рамках одного года, Анциат тем самым избегал однообразия и монотонности в своем повествовании, достигая большей его выразительности и соответствующего художественного эффекта. Исследователь имеет дело не просто с компендиумом, составленным Анциатом, но с «драматически» организованным материалом, который в той или иной мере поддается деконструкции. С другой стороны, особое значение приобретают те сведения, которые исходят от Анциата, но выпадают из его схемы¹⁰⁹.

Поводом к началу сципионовских процессов, по Ливию, послужило выступление в сенате плебейских трибунов Квинтов Петилиев, потребовавших привлечения к суду Публия Сципиона (38. 50. 5). Начало первого процесса, таким образом, несомненно относится к 187 г. до н. э., на который приходится трибунат Петилиев. Интересно, что действует два Петилия с одинаковым личным именем. Р. Хейвуд высказал в этой связи предположение, что в действительности был только один трибун Квинт Петилий, поскольку в документах античного периода довольно часто отбрасывалось конечное -us, что могло ввести в заблуждение древних авторов¹¹⁰.

Эта мысль подтверждается данными источников. Полибий пишет об одном обвинителе, хотя и не называет его по имени (23. 14. 7—12). В «Периохах книг Ливия» фигурирует трибун Квинт Петилий (38). Плутарх также пишет об одном Петилии в катоновской биографии (Cat. Mai. 15). В другом сочинении он упоминает об обвинителях Сципиона Петилии и Квинте, в которых легко угадывается тот же Квинт Петилий (Apoph. Scip. Mai. 10). Аврелий Виктор указывает, что Сципион был обвинен плебейским трибуном Петилием Актеем (De vir. ill. 49. 16). Возможно, однако, в сочинение Аврелия Виктора вкралась ошибка, и речь идет о преторе 181 г. до н. э. Квинте Петилии Спурине¹¹¹. Обращает на себя внимание, что Ливий, рассказывая о событиях 181 г. до н. э., упоминает двух Петилиев — Квинта и Луция, связанных родственными или дружескими отношениями (40. 29. 3—12).

Вызывают сомнение и другие детали сообщения Ливия. Бросается в глаза, что он довольно туманно пишет о мотиве обвинения Публия Сципиона Африканского, никак не конкретизируя его (38. 51. 1—4)¹¹². С другой стороны, Валерий Максим указывает, что трибуны не с.67 обвиняли самого Сципиона Африканского, а потребовали в сенате отчет о принятых от царя Антиоха деньгах от его брата — Луция (3. 7. 1). То, что отчет был потребован у консула-полководца (Луция), а не у его легата (Публия) выглядит весьма правдоподобно. После этого на защиту брата встает Публий, который уничтожает счетную книгу (probatio libro) на глазах присутствовавших сенаторов (Gell. 4. 18. 9—12). Источник, который использует Авл Геллий, считается наиболее аутентичным¹¹³. Хотя данный эпизод отсутствует у Ливия, он, несомненно, знает о нем (38. 55. 11—12). Ливий даже уточняет, что счетные книги Публию принес Луций Сципион, что в свете сообщения Геллия подтверждает, что первоначально обвинение было выдвинуто против Луция. Кроме того, это показывает, что Анциат, рассказу которого следует Ливий, выпустил эпизод со счетной книгой в своем повествовании, хотя Ливий знал о нем из других источников.

П. Фраккаро объясняет молчание Валерия Анциата тем, что тот сознательно опустил данный эпизод, поскольку он мешал общей конструкции рассказа анналиста. Анциат в художественных целях изменил весь ход сципионовских процессов, завершающую их часть (суд над Публием) поместив в начало. В результате Луций Сципион практически полностью выпал из его повествования, что еще более запутало истинную картину произошедшего¹¹⁴. Кроме того, основанием для версии Анциата могло послужить то, что и Полибий, и анналист, которого использует Геллий, писали о том, что Петилии требовали отчета у Публия, а не у Луция Сципиона (Polyb. 23. 14. 7; Gell. 4. 18. 7—12).

Отдельную проблему представляет обвинение, предъявленное Луцию Сципиону. Если отбросить версию Анциата — Ливия, не сообщающих, в чем конкретно оно состояло, остается информация Полибия, одного из самых достоверных античных авторов. Описывая заседание сената, он приводит следующие слова Сципиона: «Публий… спросил, почему они так доискиваются отчета о том, каким образом и как израсходованы три тысячи талантов, и между тем не спрашивают, каким образом и через кого поступили к ним пятнадцать тысяч талантов, которые получены им от царя Антиоха…» (23. 14. 8—9). Речь, таким образом, идет о контрибуции, полученной Сципионом от Антиоха. Г. Скаллард, комментируя это место у Полибия, заметил, что «или Полибий допустил ошибку, или Африкан ограничил свой ответ тем, что указал на право полководца не отчитываться о добыче, полученной на войне»¹¹⁵. Ливий подтверждает, что одним из условий перемирия с Сирийским царством была контрибуция в размере пятнадцати тысяч талантов, которые должен был выплатить Антиох. Однако далее он уточняет, с.68 что пятьсот талантов должно было быть уплачено немедленно, две с половиной тысячи после одобрения условий договора сенатом и народом, и по тысяче — в течение двенадцати лет (37. 45. 14). Луций Сципион (но не Публий), таким образом, мог получать от Антиоха только пятьсот талантов. В этом случае возникает вопрос, почему от Сципиона потребовали отчета о трех тысячах талантов, а не о пятистах, с которыми он имел дело.

Для того чтобы ответить на него, следует обратить внимание на то, что две тысячи пятьсот талантов прошли через руки сменившего в Азии Луция Сципиона Гнея Манлия Вольсона (Liv. 38. 38. 13, 39. 5). Речь, следовательно, должна идти о том, что когда в 187 г. до н. э. Петилии (или Петилий) потребовали в сенате отчет о трех тысячах талантах Антиоха, к ответу был призван не только Луций Сципион, через которого прошла лишь одна шестая часть контрибуции, но и Гней Манлий Вольсон, который нес ответственность за остальные пять шестых военной добычи. При этом формально главная тяжесть обвинения ложилась не на Сципиона, а на Манлия.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что незадолго до начала процесса Манлий прибыл в Рим с огромной добычей из Азии, однако, как только он потребовал триумф, в сенате разразился скандал: легаты полководца выступили против него с многочисленными обвинениями. В литературе отмечалось, что во время процесса 187 г. до н. э. Манлий еще не получил триумф, и положение его не было настолько прочным, чтобы обвинение в расхищении денег не повредило бы ему, даже если счета его и были в полном порядке¹¹⁶. Ливий определенно указывает на связь дела Манлия со сципионовскими процессами. Рассказ о суде над Сципионами он предваряет замечанием, что только процесс против великого полководца прервал расследование деятельности Манлия в Азии (38. 50. 4). Таким образом, сведения традиции позволяют восстановить следующий порядок событий 187 г. до н. э.: (1) обвинение Гнея Манлия Вольсона в сенате — (2) обвинение Луция Сципиона в сенате — (3) вмешательство в расследование Публия Сципиона.

В результате последовавших после обвинения Манлия событий его дело оказалось заслонено сципионовскими процессами, а анналистическая историография окончательно развела два этих дела, сфокусировав основное внимание на фигуре Публия Сципиона Африканского. Предположив, что Валерий Анциат создал искусственную, «драматизированную» версию событий 187 г. до н. э., мы будем исходить из того, что те сведения, которые отклоняются от его версии, с большой долей вероятности указывают на истинный порядок тех событий. Ливий, по крайней мере, несколько раз упоминает о присутствии фигуры Манлия в сципионовских процессах. В 38-й книге, сообщая о принятии Петилиева закона о проведении расследования по поводу денег Антиоха, он пишет, что «Луций Фурий Пурпуреон, нападая на своего недруга Гнея Манлия, говорил, что запрос надо расширить — речь должна идти о деньгах, полученных не только от Антиоха, но и от других царей и народов» (38. 54. 6—7). В той же книге он вкладывает в уста Публия Сципиона Назики следующие слова: «Повод для обвинения, однако, отыскан — мир; говорят, Луций Сципион его продал. Но здесь обвинение затрагивает и с.69 десятерых легатов, по чьему совету мир и был заключен. Хотя некоторые из десяти легатов выступили обвинителями Гнея Манлия, но они своим обвинением не могли не только доказать вины, но даже замедлить его триумфа» (38. 58. 11—12). В другом месте Ливий пишет еще более определенно: «Отсрочка триумфа объяснялась тем, что он [Манлий] хотел ускользнуть от привлечения к ответственности по Петилиеву закону в преторство Квинта Теренция Куллеона и избежать тем самым громкого процесса, в котором был осужден Луций Сципион, тем более что к Манлию были настроены еще враждебнее, чем к Сципиону…» (39. 6. 4—5). Видимо, можно говорить о том, что фигура Гнея Манлия Вольсона была искусственно удалена римскими авторами из истории сципионовских процессов. Как отмечает Д. Кинаст, «тот, кто видел в Сципионе героя и в его жизни находил великую драму, мог охотно отказаться от фигуры Вольсона, который не должен был разделить со Сципионом последний акт этой драмы»¹¹⁷. Пытаясь придать сципионовским процессам законченный и совершенный с художественной точки зрения вид, Валерий Анциат вольно или невольно исказил весь их ход, превратив их для древних и современных историков в цепь загадок и противоречий.

Таким образом, почва для сципионовских процессов была создана, когда в конце апреля или начале мая 187 г. до н. э. в Рим прибыл Гней Манлий Вольсон, потребовавший триумф в связи с его победами в Азии. Этому воспротивилось «большинство из состоявших при нем легатов, и особенно Луций Фурий Пурпуреон и Луций Эмилий Павел» (Liv. 38. 44. 9). Участие Луция Эмилия Павла в этих событиях выглядит загадочным, поскольку традиционно считается, что он был тесно связан со Сципипонами. При этом в качестве главного аргумента выступают семейные связи Эмилиев и Корнелиев: сестра Луция была женой Публия, а позднее сын Павла был усыновлен фамилией Сципиона Африканского. Однако, для того, чтобы с уверенностью говорить о политическом союзе Сципиона и Павла, необходимо, чтобы их семейные связи были подкреплены общими политическими интересами. Реальные свидетельства последнего отсутствуют, что делает весьма уязвимым предположение о близости Павла к группе Сципиона.

Сами по себе семейные связи могут быть интерпретированы по-разному, в зависимости от позиции, занятой исследователем. Так, другой сын Павла был отдан в фамилию Квинта Фабия Максима, а дочь Луция вышла замуж за старшего сына Марка Порция Катона. Одним из наставников Публия Корнелия Сципиона Эмилиана также был Катон, видимо, оказавший большое влияние на формирование его взглядов¹¹⁸. Стоит вспомнить, что, согласно традиции, тот же Сципион Африканский выдал дочь замуж за своего политического противника Тиберия Семпрония Гракха. С другой стороны, имеются свидетельства сотрудничества представителей различных ветвей рода Эмилиев с Фабиями и Клавдиями в годы Ганнибаловой войны¹¹⁹.

Более определенно можно говорить о Луции Фурии Пурпуреоне, с.70 принадлежавшем к кругу Марцеллов¹²⁰. Ливий однозначно говорит о вражде Фурия и Манлия (38. 54. 6). В связи с этим правдоподобным выглядит предположение Д. Кинаста о том, что именно Луций Фурий Пурпуреон, после того, как не удалось сорвать триумф Гнея Манлия Вольсона, побудил трибунов Петилиев потребовать в сенате отчет о деньгах Антиоха, подставляя таким образом под удар Манлия¹²¹. На выводах немецкого ученого, однако, сказалась его установка на отсутствие у Катона четких политических целей. Отрицая наличие последовательной систематической борьбы Катона со Сципионами, Д. Кинаст видит в участии Катона в событиях 187 г. до н. э. лишь попытку удалить возможных конкурентов на цензорских выборах 184 г. до н. э.¹²² Отстаивая такую точку зрения, исследователь был вынужден проигнорировать целый пласт античной традиции, определенно указывающей на то, что за спиной Петилиев стоял Катон. Ливий пишет: «Предполагают, что по его [Катона] наущению Петилии… взялись за дело» (38. 54. 2). Авл Геллий сообщает: «Некие Петилии, плебейские трибуны, подосланные и подученные, как говорят, Марком Катоном, врагом Сципиона…» (4. 18. 7). Плутарх говорит о том, что Катон «и сам не раз выступал с обвинениями в суде и поддерживал других обвинителей, а иных и подстрекал к таким выступлениям, как, например, Петилия, обвинявшего Сципиона» (Cat. Mai. 15). Впрочем, и сам Д. Кинаст признает, что Пурпуреон действовал с ведома и при поддержке Катона¹²³.

Следует заметить, что фигура Гнея Манлия Вольсона должна была вызывать у Катона не меньшее отторжение, чем братья Сципионы. Причиной его могла быть не только личная неприязнь, но и то, что Манлий воплощал в своей деятельности худшее из того, что принес с собой в римскую политику Сципион. Ливий сообщает, что «к Манлию судьи были бы настроены еще враждебнее, чем к Сципиону, ибо тот держал войско в строгой дисциплине, а про этого говорили, что, став преемником Сципиона, он превратил его армию в распущенный сброд. Слухи о распущенности солдат Манлия в далекой провинции с очевидностью поддерживались их поведением на глазах сограждан» (39. 6. 5—6). Среди обвинений, с которыми легаты выступили против Манлия, выделяется такое, как развязывание войны без одобрения сената и народа ради сугубо личных интересов (38. 45. 5—7). В этой связи вызывает интерес упоминание о неудачном сражении Манлия во Фракии, в котором погиб Квинт Минуций Терм (38. 46. 7, 9). У Плутарха имеется странная оговорка о том, что Катон, будучи легатом Тиберия Семпрония Лонга, помогал ему в управлении Фракией (Cat. Mai. 12). Очевидно, что Плутарх перепутал легации Катона 194 и 191 гг. до н. э., однако, возможно, что это свидетельство того, что он упоминал о Фракии в одном из своих сочинений в контексте деятельности Манлия.

Примечательно и то, каким образом Ливий описывает триумф Гнея Манлия Вольсона. Он пишет: «Именно это азиатское воинство познакомило Город с чужеземной роскошью. Тогда впервые были привезены в Рим отделанные бронзой пиршественные ложа, дорогие накидки и покрывала, ковры и салфетки, столовое серебро с.71 чеканной работы, столики из драгоценных пород дерева, великолепные по тем временам. Именно тогда повелось приглашать на обеды арфисток и кифаристок, устраивать для пирующих и другие увеселения, да и сами обеды стали готовить с большими затратами и стараниями. Именно тогда стали платить большие деньги за поваров, которые до этого считались самыми бесполезными и дешевыми рабами, и поварской труд из обычной услуги возвели в настоящее искусство» (39. 6. 7—9). Это сообщение самым прямым образом перекликается с целым рядом высказываний Катона¹²⁴. Именно он, как известно, в своей деятельности сделал упор в борьбе с «новыми гнусностями» (nova flagitia), среди которых на первом месте были корыстолюбие (avaritia) и стремление к роскоши (luxuria). Вряд ли такой человек, как Гней Манлий Вольсон мог вызвать симпатию или хотя бы безразличное отношение Катона. Поэтому, соглашаясь с выводом о том, что требование отчитаться о деньгах Антиоха было направлено, прежде всего, против Гнея Манлия Вольсона, следует все же учесть, что фактически оно ударяло и по Луцию Сципиону, через которого прошел первый взнос в размере огромной суммы в пятьсот талантов. Однако, как только у Луция Сципиона потребовали отчет, в дело вмешивается Публий Сципион, на что, вероятно, и рассчитывал Катон, хорошо знавший его характер.

Попытавшись оспорить обязанность полководца отчитываться о захваченной на войне добыче, Сципион, скорее всего, не нашел понимания у большинства сенаторов, на что указывает демонстративное уничтожение им счетной книги. После этого инцидента плебейский трибун Гай Минуций Авгурин привлекает Луция Сципиона к суду. В этой связи обоснованной выглядит точка зрения, согласно которой в 187 г. до н. э. было два «дела» Луция Сципиона: в сенате, где у него потребовали отчитаться о полученных от Селевкидов деньгах, и в суде, когда он был привлечен к суду народа¹²⁵. Хотя формально обвинителем Сципиона являлся плебейский трибун, истинным инициатором возобновления судебного преследования Луция Сципиона был Катон, который поддержал обвинение речью «О деньгах царя Антиоха» (De pecunia regis Antiochi)¹²⁶.

Ливий, однако, в своем труде передает версию Анциата, согласно которой Луций Сципион был привлечен к суду по Петилиеву закону, гласившему: «Желаете ли, повелеваете ли вы, квириты, чтобы дело о деньгах, захваченных, увезенных, взысканных с царя Антиоха, а также с подвластных ему, и о том, какая часть этих денег не была сдана в государственную казну, предоставлено было сенату городским претором Сервием Сульпицием, чтобы он сделал запрос, кому из нынешних преторов желает сенат поручить расследование этого дела» (38. 54. 3—4). Сообщение это оценивается как вполне достоверное, поэтому, вполне вероятно, что Гай Минуций Авгурин и Квинт Петилий (или все же Петилии) действовали согласно сценарию, разработанному Катоном¹²⁷. При этом Ливий упоминает, что предложению Петилиев воспротивились плебейские трибуны Квинт и Луций Муммии, что вызвало с.72 ответные выступления со стороны Петилиев, Луция Фурия Пурпуреона и Катона, «который своим влиянием удержал трибунов Муммиев от противодействия предложению» (38. 54. 11). Впрочем, судя по источнику, Муммии возражали не против расследования как такового, а его процессуальной части, отклоняющейся от общепринятой (Liv. 38. 54. 5)¹²⁸.

После того, как Муммии сняли свои возражения, все трибуны проголосовали за предложенный законопроект. Этот эпизод объясняет, для чего понадобилось вмешательство Петилиев: через специальное постановление изменялась процедура судебного разбирательства. Кроме того, смысл предложения Петилиев заключался в том, чтобы городской претор Сервий Сульпиций Гальба передал сенату право назначения лица, ответственного за проведение следствия. Дело было передано другому претору — Квинту Теренцию Куллеону (Liv. 38. 55. 1). На данное обстоятельство обратил внимание Р. Хейвуд, который высказал предположение, что сенат, пытаясь спасти авторитет Сципионов, отобрал дело у Гальбы и передал его Куллеону. При этом ученый опирается на упоминание Ливия о том, что Куллеон считался другом семейства Корнелиев, с которым его к тому же связывали клиентские отношения (38. 55. 2). Поэтому Куллеон сознательно затянул ведение расследования до окончания года, в связи с чем дело было возобновлено только в 185—184 гг. до н. э.¹²⁹

Такая версия событий 187 г. до н. э. вызвала обоснованную критику¹³⁰. Не вызывает сомнений то, что расследование дела Сципиона было передано Квинту Теренцию Куллеону умышленно, поскольку он был перегринским претором и дела такого рода входили в компетенцию городского претора, т. е. Сервия Сульпиция Гальбы. Последний, однако, с куда большими основаниями может быть отнесен к сторонникам Сципиона, нежели Куллеон. Сам Ливий упоминает, что по некоторым сведениям Теренций был «таким недругом Сципиона, что за свою нескрываемую враждебность он и был их противниками выбран вести это следствие» (38. 55. 3). Политическая деятельность Марка Теренция Куллеона подтверждает справедливость этого суждения. В 195 г. до н. э. он был участником посольства в Карфаген (вместе с Марком Клавдием Марцеллом), против которого безуспешно выступал Публий Сципион Африканский. Плутарх сообщает, что Марк Теренций Куллеон «всячески стремился унизить знать» (Flam. 18).

Оценивая реконструкцию дела Сципионов Хейвуда, следует признать, что в действительности, видимо, все обстояло с точностью до наоборот. Слова Ливия позволяют с одинаковой степенью вероятия сделать два предположения: либо Гальба добровольно пошел на самоотвод, либо это он затягивал расследование, и поэтому дело передали Куллеону, «после чего Луций Сципион немедленно сделался подсудимым» (38. 55. 1—4). В то же время Ливий ясно дает знать, что назначение Теренция было проведено Катоном и его сторонниками в сенате. Т. А. Бобровникова права в том, что Катон добивался перенесения рассмотрения дела Сципионов в народном собрании, для чего и понадобилось назначение судящим магистратом Квинта Теренция Куллеона, обеспечившего быстрое расследование всех обстоятельств дела¹³¹.

с.73 Как только Луций Сципион был привлечен Куллеоном к суду, под следствием оказались его легаты Авл и Луций Гостилии Катоны, квестор Гай Фурий Акулеон, два писца и служитель, чьи имена не называются, обвиненные в расхищении средств из государственной казны (Liv. 38. 55. 5). По окончании судебного разбирательства Луций Гостилий, писцы и служитель были оправданы, а остальные подсудимые были приговорены к крупному денежному штрафу. Авл Гостилий Катон и Гай Фурий Акулеон в тот же день предоставили городским квесторам поручителей, однако Луций Сципион отказался это сделать. В ответ, как сообщает Ливий, Теренций заявил, что «если не будет внесена в казну сумма, означенная в приговоре, то ему, претору, ничего больше не остается, как приказать схватить осужденного и отвести его в тюрьму» (38. 60. 2). Ливий передает довольно большую речь Публия Корнелия Сципиона Назики, «который воззвал к плебейским трибунам, прося их воспрепятствовать исполнению приговора» (38. 58. 3).

Скорее всего, однако, Валерий Анциат, чьи сведения использовал Ливий, перепутал Публия Назику с Публием Африканским, который, по его версии, находился в это время в Этрурии. Плебейские трибуны, удалившись на совещание, приняли решение, оглашенное Гаем Фаннием, не препятствовать действиям претора. На то, что речь идет о provocatio именно Сципиона Африканского, указывает Авл Геллий, который передает полный текст декрета трибунов: «Поскольку Публий Сципион Африканский просит за брата Луция Сципиона Азиатского, так как вопреки законам и обычаям предков плебейский трибун, собрав людей насильно, не совершив птицегаданий, вынес о нем решение и беспримерным образом наложил на него штраф, и вынуждает его представить поручителей, а если он не даст, то прикажет взять его в оковы, — чтобы его защитили от произвола коллеги. И так как коллега, напротив, просит, чтобы мы не препятствовали ему, тем не менее, воспользоваться властью, то решение всех нас по этому делу таково: если Луций Корнелий Сципион Азиатский по желанию коллеги даст поручителей, мы воспрепятствуем ему вести его в тюрьму; если же, согласно его решению, тот поручителей не даст, то мы не будем препятствовать, чтобы коллега употребил свою власть» (6. 19. 5). Решение трибунов фактически фиксировало status quo, обязывая Сципиона представить поручителей. Тем самым оно играло в пользу противников Сципиона, поскольку уплата штрафа означало, пусть даже формальное, признание Луцием своей вины. Видимо, именно поэтому он сначала отказывался от уплаты денег, а затем с помощью Публия попытался опротестовать судебное решение.

В сообщении Авла Геллия обращает на себя внимание, что в качестве обвинителя Луция Сципиона фигурирует некий плебейский трибун, возможно, Гай Минуций Авгурин. Это в какой-то мере совпадает со сведениями Валерия Анциата о том, что Сципион был привлечен к суду по Петилиеву закону, т. е. при участии трибунов Петилиев. Плутарх, упоминающий о враждебном отношении Квинта Теренция Куллеона к нобилям, называет его плебейским трибуном с.74 (его трибунат он относит к 189—188 гг. до н. э.). С другой стороны, Ливий, опираясь на того же Анциата, с многочисленными подробностями описывает процесс, на котором обвинителем Сципиона выступает претор Квинт Теренций Куллеон, принявший дело от городского претора Сервия Сульпиция Гальбы. В нашем распоряжении, таким образом, имеются две, казалось бы, взаимоисключающие версии тех событий: Ливий (использующий Анциата) говорит о том, что Луций Сципион был осужден претором Квинтом Теренцием Куллеоном, тогда как Авл Геллий (использующий, видимо, Непота либо кого-то из анналистов) считает, что обвинителем был плебейский трибун Гай Минуций Авгурин. Попытки разделить две этих фигуры, предположив, что на протяжении 188—187 гг. до н. э. было несколько процессов против Луция Сципиона (один из которых вел Куллеон, а другой Авгурин) не могут всерьез рассматриваться, поскольку они не только абсурдны с формально-юридической точки зрения, но и игнорируют то обстоятельство, что все действующие лица сципионовского процесса являлись магистратами 187 г. до н. э.¹³² Возможно, что прав Д. Кинаст, который счел, что имя обвинителя Сципиона вообще могло быть забыто со временем, из-за чего и возникли разногласия в традиции, так как все в Риме знали, что истинным вдохновителем сципионовских процессов был Катон¹³³.

Однако, возможно и другое объяснение. Сравнение текста сочинений Ливия и Геллия показывает значительное их сходство в описании судебного процесса. За исключением имени обвинителя и других незначительных деталей друг другу они не противоречат. Это говорит о том, что Ливий или был знаком с традицией, представленной Геллием, или же оба автора писали о событиях, действительно имевших место в 187 г. до н. э. При этом следует обратить внимание на то, что Авл Геллий ничего не сообщает о привлечении к суду легатов Сципиона, тогда как Ливий достаточно подробно описывает этот процесс, так же как и суд над Луцием Сципионом. Возможно, это является указанием на то, что в 187 г. до н. э. все же было несколько процессов: после суда над Луцием Сципионом, который провел Гай Минуций Авгурин, сенат с подачи Катона назначил расследование обстоятельств хищения государственных денег подчиненными Сципиона, которое вел Квинт Теренций Куллеон. Отсюда и сходство двух этих процессов, которые Валерий Анциат слил в один, добиваясь сжатия действия. В пользу версии Анциата говорит одинаковый приговор — штраф, вынесенный Сципиону и его легатам. В этой связи становится понятным и то, зачем Анциату потребовалось заменить Публия Африканского (находившегося в Этрурии после суда над Луцием) Сципионом Назикой, хотя еще Геллий пользовался сведениями древних декретов, однозначно называющих имя Публия.

В результате предпринятой Валерием попытки синхронизации процессов и возникли неувязки как с именем обвинителя (Квинт Теренций Куллеон — Гай Минуций Авгурин), так и с лицом, апеллировавшим к трибунам (Публий Корнелий Сципион Африканский — Публий Корнелий Сципион Назика). Если принять такое объяснение, то порядок действий, последовавших после суда над Луцием Сципионом должен был быть следующим: после того, как Гай Минуций Авгурин с.75 наложил штраф на Луция, Публий Сципион Африканский обратился к плебейским трибунам, прося их воспрепятствовать действиям их коллеги. Решение, принятое трибунами, фактически признало правомочность действий Авгурина, принуждая Луция Сципиона к уплате штрафа. После того, как он вторично отказался предоставить поручителей, возможности для дальнейшего затягивания исполнения приговора были исчерпаны. Сципион должен был быть арестован, однако, плебейский трибун Тиберий Семпроний Гракх посредством интерцессии сорвал исполнение решения коллегии трибунов (Liv. 38. 60. 4—6; Gell. 6. 19. 6—7).

Распространенным является мнение, основанное на античной традиции, согласно которому Сципион и Гракх находились во враждебных отношениях, и последний спас Сципиона от тюрьмы только из патриотических побуждений, не желая, чтобы победоносный триумфатор был заключен в темницу, в которую он сам помещал побежденных им чужеземных полководцев¹³⁴. Пример Квинта Теренция Куллеона, однако, показывает, сколь противоречивы бывают сведения античных авторов в части дружбы или вражды римских политиков. Возможно, вражда между Гракхом и Сципионом была преувеличена впоследствии анналистами. Исследователи обратили внимание на такой известный факт, как брак сына Гракха с младшей дочерью Сципиона Африканского, последовавший после интерцессии¹³⁵. Судя по всему, Сципион хорошо знал Тиберия Гракха-младшего и до 187 г. до н. э., поскольку еще в 190 г. до н. э. он посылал его с важной миссией к Филиппу V (Liv. 37. 7. 11). Это делает весьма вероятным предположение о том, что помолвка (sponsalia) была заключена еще до событий 187 г. до н. э., что по мысли П. Фраккаро и определило поведение Гракха-старшего во время процессов¹³⁶.

В любом случае, руководствовался ли Гракх личными мотивами или же патриотическими побуждениями, усиленными комплексом аристократической солидарности, Сципион избежал позора ареста. Однако он должен был уплатить значительная штраф, для чего необходимая сумма была собрана родственниками, друзьями и клиентами Корнелиев (Liv. 38. 60. 9). В этой связи интерес представляет встречающееся только у Ливия сообщение о легации Публия Сципиона. Ливий пишет, что «когда Луций Сципион был обвинен и осужден за полученные от царя деньги, Публий Африканский находился в Этрурии в звании легата» (38. 56. 8). Сообщение это было признано рядом историков фальшивым, созданным уже в эпоху Принципата¹³⁷. Возможно, однако, Ливий или его информатор неправильно поняли первоисточник, приняв за легацию деятельность Сципиона Африканского по собиранию денег для уплаты штрафа с клиентел в Этрурии. Как известно, со стороны матери Публий и Луций Сципионы были связаны с родом Помпониев, имевших этрусские корни. Сообщение Ливия об описи имущества Луция Сципиона, в котором зачастую видят доказательство его невиновности и сфабрикованности процесса¹³⁸, возможно, указывает на то, что квесторами с Луция были взысканы с.76 также издержки, связанные с исполнением судебного решения¹³⁹. После того, как Луций Сципион был осужден, трибуны (трибун?) Петилии внесли предложение о привлечении к суду окружения Сципиона, поскольку вина последнего была доказана фактом вынесения обвинительного приговора. Расследование дела было поручено претору Квинту Теренцию Куллеону и подробности этого разбирательства и сообщаются Валерием Анциатом (Liv. 38. 55. 4—9).

Для объективной оценки сципионовских процессов крайне важно разобраться в правовой основе судебных дел 187 г. до н. э. В отечественной историографии наиболее распространенным является мнение, что подоплека сципионовских процессов является исключительно политической. Так, С. И. Ковалев отмечает, что «при римской системе, когда полководцы почти бесконтрольно распоряжались военной добычей, найти юридическое основание для обвинения было крайне трудно. Обвинители на это и не рассчитывали. Их целью было нанести окончательный удар по уже пошатнувшемуся положению Сципионов»¹⁴⁰. Данное положение, ставшее едва ли не аксиоматическим, тем не менее нуждается в проверке на соответствие данным источников. Судя по ним, Луций Сципион был привлечен к суду за растрату государственных денег (peculatus)¹⁴¹. Об этом определенно говорит Ливий (38. 54. 2—4, 55. 4—9). Авл Геллий, который приводит две версии тех событий и критикует Анциата, оспаривает не пункт обвинения, а форму судебного процесса¹⁴². Судя по Полибию, Сципион Африканский пытался доказать в сенате, что полководец имеет право не отчитываться о захваченной на войне добыче, что также является косвенным доказательством того, что главным пунктом обвинения против Луция Сципиона была растрата государственных денег (23. 14. 7—11). Таким образом, предметом судебного разбирательства были деньги, полученные римскими военачальниками в качестве контрибуции от Антиоха.

Система доказательств, обычно используемая для того, чтобы снять вину со Сципионов, сводятся к следующему: римский полководец имел полное право распоряжаться захваченной на войне добычей, поскольку ему на законных основаниях следовал определенный процент из нее. Деньгами, которые должны были поступить в государственную казну, распоряжался не военачальник, а находившийся при нем квестор, в связи с чем Сципион и выражал свое недоумение по поводу предъявленных обвинений. Однако фигурирующие в деле три тысячи талантов были контрибуцией, которую Антиох выплачивал римскому народу, а не полководцам. Ливий прямо указывает, что деньги Антиоха предназначались «для возмещения военных расходов (impensis… in bellum factis) римского государства» (37. 45. 14). Речь, следовательно, идет о деньгах эрария, а не о военной добыче.

Источники позволяют определить конкретный повод к обвинению Луция Сципиона. Полибий пишет, что у Сципиона потребовали отчета «в употреблении денег, которые он получил от Антиоха перед заключением мира на уплату жалованья войску» (23. 14. 7). Ливий уточняет, что во время войны и после триумфа Луций Сципион выплатил двойное с.77 жалованье (stipendium duplex) своему войску (27. 59. 6). Сообщение это вызывает доверие, поскольку в целом оно соответствует модели взаимоотношений Сципионов и армии — Катон, еще будучи квестором, протестовал против щедрых раздач денег солдатам. Сам факт того, что Луций Сципион неоднократно выплачивал двойное жалованье из денег Антиоха, как справедливо было отмечено, не был в достаточной степени осознан учеными¹⁴³.

Суть проблемы заключается в том, что вознаграждение воинам выплачивалось полководцем не из своей доли военной добычи, а из денег, принадлежавших государству. Поэтому, если даже Луций Сципион и рассматривал эти пятьсот талантов как свою законную добычу, и на этом основании выдавал солдатам двойное жалованье, то с правовой точки зрения его действия представляли собой явный произвол, так как не имели никакой легитимной базы. Более того, действия Сципиона играли роль опасного прецедента. Если до сих пор армия снабжалась из казны римского народа (aerarium populi Romani), то теперь полководец присвоил себе право распоряжаться всей захваченной на войне добычей, по своему усмотрению выдавая из нее солдатское и офицерское жалованье. Иначе говоря, Луций Сципион присвоил себе полномочия, которыми мог обладать только римский народ (= гражданская община), но не отдельно взятый военачальник¹⁴⁴.

Античные авторы особо отмечают, что Сципион Африканский третировал квесторов, которые как раз являлись полномочными представителями квиритской общины в финансовой сфере. Полибий пишет в связи с процессами, что «однажды потребовались деньги на неотложные нужды, а квестор, ссылаясь на какой-то закон, отказался открыть в тот день государственную казну. Тогда Публий в сенате объявил, что сам возьмет ключи и откроет казну, ибо государство обязано ему тем, что казна заперта» (23. 14. 5—6). Впрочем, подобные действия вообще были характерны для поведения Сципиона, что проявилось уже в 204 г. до н. э., во время его конфликта с Катоном. Присваивая право распоряжаться общественными средствами, Сципион не только демонстративно ставил себя над общиной, но и отрицал саму возможность реального контроля гражданского коллектива над отдельными наиболее выдающимися ее членами. Это должно было вызывать не только восхищение у части сограждан (на что обычно обращается внимание), но и реакцию отторжения в другой части римского общества. Ливий, который также приводит рассказ о поступке Сципиона Африканского, расценивает его как откровенное самоуправство (38. 55. 13). Для Катона, как и той части общества, что поддерживала его действия, было очевидно, что каковы бы не были военные заслуги Сципионов, они были обязаны отчитаться о деньгах Селевкидов, как и о любых средствах эрария, оказавшихся в их распоряжении. В принципе, при определенных обстоятельствах, полководец мог выдать жалованье армии, но не имел права по своему усмотрению определять его размер¹⁴⁵. Известно, что двойное жалованье своему войску выплатил также Гней Манлий Вольсон, что еще раз с.78 подтверждает наличие связи между его делом и делом Сципиона (Liv. 39. 7. 2). Ливий особо отмечает, что «от триумфа в восторге были скорее солдаты, чем народ» (39. 7. 3).

Выяснение правовой стороны дела во многом объясняет поведение Сципиона Африканского в сенате. В его демонстративном уничтожении счетной книги проглядывает не только и не столько задетая гордость и высокое личное мужество¹⁴⁶, но и попытка скрыть финансовые злоупотребления, допущенные им самим и братом¹⁴⁷. «Красивый» жест Сципиона (который можно расценивать и как жест отчаяния) часто уводит исследователя от понимания того, что с политической точки зрения поведение Публия было крайне нерациональным, поскольку значительная часть сенаторов могла воспринять его действия, как вызов, брошенный им. На это указывают и дальнейшие события, развивавшиеся в направлении, неблагоприятном для Сципионов. Если первоначально присутствовавшие на заседании сената, видимо, были поражены этим поступком настолько, что промолчали даже трибуны Петилии, и Сципион покинул курию как победитель, то в дальнейшем сенат явно склоняется на сторону его противников (Polyb. 23. 14. 7—11). Катон явно сумел использовать неуклюжие и необдуманные действия Сципиона Африканского для того, чтобы добиться поддержки большинства сенаторов. Как заметил Д. Кинаст, именно действия самого Сципиона «позволили Катону нанести решающий удар по одному из самых популярных людей в Риме»¹⁴⁸.

Более того, в самом поступке Сципиона, который рвал перед сенаторами счетную книгу и бросал ее клочья им под ноги, сквозит высокомерие и пренебрежение не только победоносного, овеянного славой полководца, но и нобиля. Исследование Н. Н. Трухиной показывает, что значительную часть сената во II в. до н. э. составляли представители зажиточных всаднических семей, как правило, не достигавших магистратур выше претуры¹⁴⁹. Процент незнатных сенаторов в курии возрастает в годы Второй Пунической войны. Именно этой части курии, видимо, был адресован презрительный жест Сципиона, поэтому в Катоне незнатные сенаторы должны были видеть того, кто сможет привлечь к ответственности любого человека, бросившего вызов достоинству сената, невзирая на его происхождение и заслуги перед Республикой (ср. Val. Max. 3. 4. 6). Следует предположить, что в этой части сената авторитет Катона стремительно растет с начала сципионовских процессов. Добившись осуждения Луция Сципиона и людей из его окружения, Катон превращается в политическую фигуру первой величины.

Вместе с тем, главной своей задачи — устранения Сципионов с политический арены Рима — Катон в 187 г. до н. э. решить не смог. В связи с этим следующие полтора-два года (186—185 гг. до н. э.), как справедливо отметила Т. А. Бобровникова, были полны глухой закулисной борьбы¹⁵⁰. Хотя осуждение Луция Сципиона, несомненно, нанесло сильный удар как по его собственной репутации, так и Публия Африканского, оно, тем не менее, не привело к утрате влияния в Риме семьи, представлявшей такой богатый и знатный род, как Корнелии. В сложившейся ситуации Сципион с.79 Африканский мог рассчитывать на восстановление подорванного судебным разбирательством общественного авторитета только усиленной эксплуатацией военных достижений представителей своего семейства, а также тесно связанных с ним военачальников. В конце 187 г. до н. э. пышный триумф отпраздновал Гней Манлий Вольсон, чье дело было позабыто, заслоненное скандальными процессами этого года (Liv. 39. 6—7). Воспользовавшись тем, что внимание сената было приковано к развернувшейся борьбе с кликой Сципионов, Вольсону и его сторонникам удалось провести закулисную работу в курии, результатом которой стало разрешение на проведение триумфа¹⁵¹. По-видимому, он сознательно оттягивал дату проведения своего триумфа, привязав его ко времени вступления в должность новых преторов (Liv. 39. 6. 3). Ливий пишет в этой связи, что «отсрочка триумфа объяснялась тем, что он [Вольсон] хотел ускользнуть от привлечения к ответственности по Петилиеву закону в преторство Квинта Теренция Куллеона… и избежать тем самым громкого процесса, в котором был осужден Луций Сципион» (39. 6. 4). До проведения триумфа Вольсон не мог быть подвергнут судебному преследованию, поскольку официально он не слагал своих полномочий¹⁵².

Триумф Манлия был выгоден и Публию Сципиону Африканскому, так как в Риме было прекрасно известно о тесной связи Вольсона с братьями Сципионами. В 186 г. до н. э. по случаю победы над Антиохом устроил игры Луций Сципион. Кроме того, Валерий Анциат сообщает о поездке Луция послом в Азию для улаживания конфликта между Антиохом и Евменом уже после его осуждения (Liv. 39. 22. 9). Поездка эта должна была состояться до проведения игр, так как, по сообщению Анциата, во время этого посольства для Луция царями и городскими общинами Азии были собраны деньги на проведение игр, а на сами игры были привезены актеры из Азии (Liv. 39. 22. 8, 10). Казалось бы, это сообщение заставляет сделать вывод о том, что процессы 187 г. до н. э. мало повлияли на положение Луция Сципиона, коль скоро ему была доверена столь важная дипломатическая миссия¹⁵³. Однако, Плиний, который также сообщает об этих играх, упоминает о том, что деньги Луцию предоставил римский народ, и, следовательно, они имеют римское, а не азиатское происхождение¹⁵⁴. Сообщение Плиния либо основывается на другой традиции, либо он, в отличие от Анциата, не был заинтересован в ее литературно-риторической обработке. В целом его версия признается более достоверной¹⁵⁵. Данное обстоятельство имеет важное значение, поскольку информация Плиния ставит под сомнение реальности дипломатической миссии Сципиона. У Валерия Анциата она увязана с играми, которые, видимо, действительно, имели место в 186 г. до н. э., поскольку оба автора придерживаются этой даты. У Ливия (неясно, основывается ли он в данном случае на Анциате или использует какой-то другой источник), однако, содержится указание на то, что Луций Сципион дал обет устроить игры еще во время войны с Антиохом (39. 22. 8). Это сообщение разрушает причинно-логическую связь между поездкой на Восток (источник денег на проведение игр) и самими играми, которую выстраивает Анциат. Кроме того, с.80 если Ливий прав, то в проведении игр нельзя усмотреть знак общественного внимания по отношению к Луцию Сципиону — скорее, это повод привлечь к себе внимание сограждан, использованный Сципионами. Даже если, как пишет Плиний, римские граждане действительно приносили Сципиону деньги в большом количестве, это свидетельствует о том, что после 187 г. до н. э. политическая атмосфера Рима существенно меняется, если Корнелии Сципионы не раздают согражданам деньги, а принимают их от народа. С другой стороны, то, что обет был дан еще во время войны с Антиохом, объясняет приезд в Рим актеров из Азии¹⁵⁶. По мнению П. Фраккаро, их появление в городе и послужило толчком к рассказу Валерия Анциата о дипломатической поездке Луция Сципиона в Азию¹⁵⁷.

Цель проведения игр в 186 г. до н. э. очевидна — снизить в глазах римских граждан эффект, произведенный судебными процессами 187 г. до н. э. Отчасти, видимо, это удалось сделать, поскольку Луций Сципион решается принять участие в выборах цензоров на 184 г. до н. э. (Liv. 39. 40. 2). Кроме того, формально безупречной оставалась репутация Публия Африканского, который не был привлечен к судебному разбирательству. Приближение даты выборов цензоров должно было вызвать активизацию и Катона, явно желавшего занять единственную магистратуру, остававшеюся недоступной для него. Не устранив окончательно Сципионов, Катон вряд ли мог рассчитывать на легкую победу. Таким образом, чем ближе подходил срок цензорских выборов, тем острее Катона должен был ощущать необходимость окончательной дискредитации Сципионов. В этих условиях возобновление борьбы было неизбежным. Видимо, сыграло свою роль и то, что к 184 г. до н. э. сложились благоприятные для Катона условия в самом Риме: на выборах получили консулат Публий Клавдий Пульхр, брат Аппия, и Луций Порций Лицин (Liv. 39. 32. 13). Поскольку Катон не мог больше привлечь к суду Луция Сципиона по обвинению в растрате денег эрария, он обратил обвинение на Публия Африканского.

Имя конкретного обвинителя Сципиона называет Авл Геллий, который пишет: «М. Невий обвинил его перед народом и заявил, что Сципион получил взятку от царя Антиоха за то, что мир между ним и римским народом был заключен на снисходительных условиях и предъявил некоторые другие обвинения» (4. 18. 1—2)¹⁵⁸. Ливий упоминает о том, что существовала речь Сципиона Африканского, в заголовке которой «названо имя плебейского трибуна Марка Невия, но в самой речи имя обвинителя не упоминается: он называет его то плутом, то пустомелей» (38. 56. 6). Последнее обстоятельство объясняет, почему некоторые античные авторы не называют имени обвинителя Сципиона¹⁵⁹. Аппиан пишет, что «два трибуна обвиняли его [Сципиона] в продажности и измене» (Syr. 39). Ошибка историка была, видимо, вызвана тем, что среди магистратов 184 г. до н. э. было двое Невиев: плебейский трибун Марк Невий и претор Квинт Невий Матон, получивший функции судящего магистрата (Liv. 39. 38. 3, 52. 4).

Помимо взяточничества, с.81 Сципиону Африканскому были поставлены в вину слишком мягкие условия перемирия с Антиохом, якобы вызванные выдачей последним без выкупа находившегося в плену сына Публия (Liv. 38. 51. 2; Polyb. 23. 14. 2). Таким образом, судя по данным источников, Сципион Африканский был обвинен в государственной измене (proditio)¹⁶⁰. В том, что Марк Невий привлек Сципиона Африканского к суду народа, исследователи видят свидетельство уверенности Катона в том, что общественное мнение находится на его стороне¹⁶¹. Источники дают понять, что обвинения, предъявленные Сципиону, не были основательными, конкретными и подкрепленными доказательствами, безусловно подтверждавшими его вину.

Однако точность и конкретность обвинений явно не играли решающей роли в данном процессе. По-видимому, верным является мнение, согласно которому в 184 г. до н. э. Сципион Африканский рассчитывал, прежде всего, силой своей личности и общественного авторитета убедить народ в абсурдности обвинений¹⁶². Одной из особенностей римского судопроизводства, как отмечает Ж.-М. Давид, было то, что «участие в судебной процедуре становилось весьма радикальной формой проверки общественного веса лица, на такое участие согласившегося…»¹⁶³. «Судебная процедура основывалась на торжественном произнесении двух противоположно направленных речей, причем гарантией истины служили не только произносимые слова, но и личность говорившего. Обе речи носили чисто ритуальный характер и подлинное значение их было обусловлено этически — оно зависело от доверия, которым пользовался человек, согласившийся участвовать в процессе и тем подвергнуть свой гражданский авторитет проверке и риску. Положение свидетелей еще в эпоху Цицерона заключало в себе кое-что от этого старинного понимания судебного доказательства, при котором залогом истины служит прежде всего общественный авторитет выступающего», — указывает исследователь¹⁶⁴. Иначе говоря, речь должна идти о том, что по большому счету процесс 184 г. до н. э. представлял собой столкновение двух наиболее влиятельных политиков 80-х годов II в. до н. э. (Марк Невий был лишь «технической» фигурой, необходимой в силу причин процессуального порядка) с примерно равным гражданским авторитетом¹⁶⁵. От исхода их противостояния зависело, кто в дальнейшем будет играть решающую роль в определении важнейших направлений внутренней и внешней политики Рима.

Готовясь к процессу, Сципион Африканский, находившийся как обвиняемый в менее выгодном положении, должен был тщательно рассчитать линию поведения, которая позволила бы ему склонить на свою сторону общественное мнение. Данные источников позволяют в общих чертах восстановить тактику действий Сципиона, полностью соответствовавшую его личностным качествам. Во-первых, слушание дела Сципиона было назначено на день пятнадцатилетней годовщины битвы при Заме (Liv. 38. 51. 7; Gell. 4. 18. 3)¹⁶⁶. Хотя некоторые ученые склонны расценивать это совпадение как случайное¹⁶⁷, вряд ли это так, поскольку помимо подозрительности столь выгодного для Публия совпадения дат, следует учитывать, что в 184 г. до н. э. обязанности с.82 городского и перегринского претора совмещал Публий Корнелий Цетег, входивший в семейный круг Сципионов (Liv. 39. 39. 15)¹⁶⁸. Во-вторых, Сципион нарушил традицию, предписывавшую обвиняемым придерживаться определенной манеры поведения, внешнего вида, цвета и покроя одежды. Сохранилось описание поведения Сервия Сульпиция Гальбы на процессе 149 г. до н. э.: «Гальба ничего не возражал на обвинения, только умолял римский народ о снисхождении и со слезами на глазах вручал его заботе своих детей, а также сына Гая Галла; присутствие этого сироты и его слезы вызвали необыкновенное сочувствие» (Br. 89—90). Катон порицал тех обвиняемых, что являлись на суд в окружении плачущих детей, жен и родственниц (MF 199). Авл Геллий как о чем-то необычном сообщает о римлянине, который будучи обвиняемым, «не перестал брить бороды, носить светлую одежду и не был в обычном наряде обвиняемых» (3. 4. 1).

Поведение Сципиона представляет собой полную противоположность указанной традиции. Ливий пишет, что Сципион Африканский «вызванный в суд, с большой толпой друзей и клиентов прошел посреди собрания и подошел к рострам» (38. 51. 6). Валерий Максим сообщает, что Сципион «поднялся на ростры и возложил на голову венок триумфатора» (3. 7. 1). О том, что Сципион увенчал себя в день суда, упоминает также Плутарх (Reg. et imper. apophegm. Scip. Mai. 10). Аппиан пишет о том, что Публий «явился в суд в торжественном одеянии вместо жалкого, вызывающего сострадание, какое надевали подсудимые» (Syr. 39—40).

Видимо, с ростр Сципион произносит свою речь, которая является самостоятельным элементом его судебной тактики. Относительно содержания этой речи мнения античных авторов расходятся. Как пишет Полибий, «Публий вовсе не защищался, и отвечал только, что народу римскому не подобает слушать чьи бы то ни было наговоры на Публия Корнелия Сципиона, ибо что осмелятся говорить обвинители, ему обязанные тем, что могут говорить» (23. 14. 2—4). Признавая достоверность этого сообщения, исследователи, однако, отмечают, что Полибий упустил один важный момент, на котором настаивают другие античные авторы: суд над Сципионом пришелся на день битвы при Заме¹⁶⁹. Поэтому доверие вызывает и информация Авла Геллия, который приводит следующие слова Сципиона: «Я вспоминаю, квириты, что сегодняшний день — это день, в который я одержал верх на земле Африки в великой битве над пунийцем Ганнибалом, злейшим врагом вашей державы, и добыл вам мир и замечательную победу. Так не будем же неблагодарны к богам; я думаю, мы оставим этого бездельника [Невия] и отправимся прямо на Капитолий, где воздадим благодарность Юпитеру Всеблагому и Величайшему» (4. 18. 3—4). Далее Геллий пишет, что помимо этих слов передают и речь, произнесенную Сципионом, однако многие авторы считают ее неподлинной, хотя ту часть, которую приводит он, признают все (4. 18. 6). Отчасти совпадает с изложением Геллия рассказ Ливия, который передает следующий вариант речи Сципиона: «Плебейские трибуны и вы, квириты! Ныне годовщина с.83 того дня, когда я счастливо и благополучно в открытом бою сразился в Африке с Ганнибалом и карфагенянами. А потому справедливо было бы оставить на сегодня все тяжбы и ссоры. Я отсюда сейчас же иду на Капитолий поклониться Юпитеру Всеблагому Величайшему, Юноне, Минерве и прочим богам, охраняющим Капитолий и крепость, и возблагодарю их за то, что они мне и в этот день, и многократно в других случаях давали разум и силы достойно служить республике. И вы, квириты, те, кому это не в тягость, пойдите также со мною и молите богов, чтобы и впредь были у вас вожди, подобные мне. Но молите об этом, лишь если правда, что оказывавшиеся мне вами с семнадцати лет и до старости почести всегда опережали мой возраст, а я своими подвигами превосходил ваши почести» (38. 51. 7—11).

Обращает на себя внимание, что в передаче Ливия акценты смягчены (так, исчезает упоминание о «бездельнике» — обвинителе), в связи с чем становятся менее заметны надменность и грубость Сципиона, отчетливо проступающие у Полибия и Геллия. Версия Ливия явно откорректирована в выгодном для Сципиона свете. В действительности, как показывает более аутентичная традиция, представленная Полибием и Геллием, Сципиону был присущ комплекс аристократического превосходства, который был характерен не только для Корнелиев. Согласно Светонию, представители патрицианской ветви Клавдиев «в отношении к народу были так непримиримы и надменны, что даже под уголовным обвинением никто из них не унижался до того, чтобы облечься в траур и просить граждан о снисхождении; некоторые в перебранках и распрях наносили побои даже плебейским трибунам» (Tib. 2. 4). Вне зависимости от того, какая из приведенных версий находится ближе к истине, все они сходятся в одном: Сципион отказался говорить по существу обвинения, о чем ясно пишет Полибий (23. 14. 2). Вместо этого он предпочел обратиться к перечислению собственных заслуг перед Римом, что, по справедливому замечанию Д. Кинаста указывает на его претензии на особое, исключительное место в общине¹⁷⁰. Общей логике действий Сципиона подчинен и его следующий шаг, когда Публий в сопровождении толпы отправился на Капитолий, а затем обошел все храмы на территории города, сорвав таким образом судебное заседание (Polyb. 23. 14. 4; Liv. 38. 51. 12—14; Val. Max. 3. 7. 18).

Итоги процесса 184 г. до н. э. показывают, что Сципион Африканский, будучи великим полководцем, показал себя слабым и недальновидным политиком¹⁷¹. Хотя античные авторы пишут о поддержке действий Сципиона римским народом, трудно объяснить в этой связи, почему сразу же после судебного заседания Публий покидает Рим, не дожидаясь исхода процесса. Видимо, в этом следует видеть не только фактические признание им своего поражения, но и свидетельство того, что реакция народного собрания на его действия могла с.84 быть совершенно иной, нежели та, о которой сообщает традиция. Д. Кинаст в этой связи пишет: «Было ли заслугой только Сципиона то, что Ганнибал был изгнан из Италии? Не боролись ли столь же успешно с карфагенянами Фабий, Фульвий, Марцелл? Разве не отдали свою жизнь за Рим бесчисленные римские солдаты? Примерно такой должна была быть реакция народного собрания на слова Сципиона, поскольку только так можно объяснить, почему вскоре после этого он покинул Рим…»¹⁷². Видимо, опасаясь повторного возбуждения дела, Сципион удалился в свое кампанское имение, расположенное вблизи основанной им колонии Литерн (Liv. 38. 53. 8; Plin. NH. 16. 234—235; Senec. Ep. 86. 1; Val. Max. 2. 10. 1—2). Хотя пребывание в Литерне, бывшем колонией римского права, не было изгнанием с юридической точки зрения, психологически оно должно было восприниматься Публием именно так. Вскоре — вероятно, в начале 183 г. до н. э. — Сципион Африканский умер.

Смерть Сципиона Африканского подвела черту под периодом судебных процессов 187—184 гг. до н. э. и одновременно была его логическим итогом. Как отмечает Н. Н. Трухина, «магистратские списки свидетельствуют, что судебные процессы против Публия и Луция Сципионов, возбужденные в 187—185 гг. до н. э., положили конец засилью просципионовских лиц на высших постах. В 80-е годы II в. до н. э. продолжалось реформирование высшей магистратуры. В 181 г. до н. э. при поддержке Катона была принята lex Baebia — Cornelia de ambitu. Этот закон был призван воспрепятствовать карьерам соискателей, подкупавших народ играми и щедрыми раздачами. В том же году претор Марк Пинарий Поска (или Руска) предпринял неудачную попытку ввести возрастной ценз для магистратуры (преграда для скороспелых карьер)… В 180 г. до н. э. принята lex Villia annalis, повторившая законопроект Пинария. По наблюдению Моммзена, с того же времени входит в практику двухгодичный перерыв между различными ступенями магистратуры. Стремительным возвышениям молодых нобилей был положен некоторый предел. Облегчался путь “новым людям”… Магистратские списки… показывают, что закон Виллия не означал крушение олигархических порядков — это было лишь некоторое обуздание существующего зла. Для нас он важен как показатель не победы, но направления катоновской оппозиции 90—80-х годов»¹⁷³.

Внимательное изучение обозначенного периода показывает, что сципионовские процессы были лишь частью широкой политической кампании против группировки, сложившейся вокруг братьев Сципионов. В самом общем виде могут быть выделены следующие ее этапы: (1) обвинение Квинта Минуция Терма — (2) выборы цензоров 189 г. до н. э. — (3) процесс против Мания Ацилия Глабриона — (4) обвинение Гнея Манлия Вольсона — (5) выступление плебейских трибунов Петилиев (Петилия?) — (6) судебные процессы против Луция Корнелия Сципиона и его легатов 187 г. до н. э. — (7) судебный процесс против Публия Корнелия Сципиона 184 г. до н. э. — (8) цензура 184 г. до н. э. На то, что данные акции имеют системный характер, а не являются отражением борьбы отдельных магистратов или кланов за власть и влияние в Риме, указывает ряд с.85 обстоятельств. Во-первых, в качестве объекта судебного преследования в период 190—184 гг. до н. э. выступают лица, принадлежавшие к политической группировке, возглавляемой Сципионом Африканским: Квинт Минуций Терм, Маний Ацилий Глабрион, Гней Манлий Вольсон, Луций Корнелий Сципион, Авл Гостилий Катон, Гай Фурий Акулеон, и, наконец, сам Публий. Во-вторых, судебные процессы против Мания Ацилия Глабриона, Гнея Манлия Вольсона и братьев Сципионов проявляют такое сходство, что это наводит на мысль о существовании хорошо продуманного сценария дискредитации политиков просципионовской ориентации¹⁷⁴. В-третьих, все указанные выше события объединяет фигура Катона Старшего, непосредственного их участника.

Видимо, под непосредственным руководством Катона и была разработана и проведена политическая кампания 190—184 гг. до н. э. Столь широкий ее размах показывает, что в основе сципионовских процессов лежала не только борьба со Сципионом Африканским как личностью, но и с той политикой, что последовательно проводилась группировкой, возглавляемой им, на протяжении нескольких десятилетий. Было бы большим упрощением считать, что главной движущей силой судебных процессов тех лет были лишь честолюбивые планы Катона Старшего, стремившегося к достижению вершин политической карьеры. Столкновение двух столь ярких личностей, как Катон Старший и Сципион Африканский, своей внешней стороной зачастую заслоняет то обстоятельство, что данные личности воплощали в своей деятельности две разнонаправленные линии общественного развития Рима, обозначенные нами выше. В целом, оценивая сципионовские процессы, следует признать, что они представляют собой чрезвычайно сложное переплетение глубоко личных, субъективных моментов и объективных тенденций развития римской civitas, отражая одновременно и конъюнктуру политической жизни того времени, и определенные закономерности функционирования такого социального организма, как римская гражданская община.

Исследователи неоднократно отмечали парадокс античной демократии, когда общество, порождая сильные и независимые личности, одновременно подавляло тех, чьи способности или устремления выходили за рамки «честолюбивой посредственности». При этом наиболее энергичные и одаренные граждане более плодотворно могли проявить себя за пределами досягаемости своих сограждан. Оценивая личность Сципиона Африканского, Г. С. Кнабе пишет: «Ощущение неправомерности усложненной, слишком яркой личности, какой-то ее неестественности, греховности ее отпадения от коллектива была всю жизнь присуще ему»¹⁷⁵.

Признавая справедливость этих суждений, все же заметим, что, как показала античная история, общество стремилось подавить, прежде всего, тот тип личности, чьи таланты и энергия были посвящены не деятельности во благо коллектива, а направлены на достижение личных интересов и удовлетворение персональных потребностей, часто идущих вразрез с потребностями общества. В ходе сципионовских процессов произошло столкновение двух выдающихся личностей, одна из которых сознательно с.86 подчинила себя служению общине, свои интересы соизмеряя и разделяя с общественными интересами, тогда как другая столь же осознанно поставила себя над коллективом. Победа Катона закономерно накладывается на эпоху расцвета гражданского общества, лишь в условиях которого и было возможно формирование подобного типа общественного деятеля. Являясь прямым порождением эпохи расцвета гражданской общины (неслучайно, противостояние Катона и Сципиона включает оппозицию нобиль — «новый человек»), Катон одновременно своей деятельностью способствовал укреплению ее устоев.

<<<

ОГЛАВЛЕНИЕ

>>>

ПРИМЕЧАНИЯ

⁷⁶Cic. Senect. 32; Liv. 36. 17. 1; Plut. Cat. Mai. 12; Front. Strat. 2. 4. 4.

⁷⁷Mommsen Th. Op. cit. Bd. II. S. 694.

⁷⁸Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 108.

⁷⁹Сохранились фрагменты речей Катона «Против Квинта Минуция Терма о ложных сражениях» и «Против Квинта Минуция Терма о десяти» (MF 58—60).

⁸⁰См. гл. 5—6 книги Д. Кинаста.

⁸¹Fraccaro P. Op. cit. P. 149; Malcovati H. Oratorum romanorum fragmenta. 2 ed. Torino, 1955. P. 33—34.

⁸²Scullard H. Roman Politics… P. 137; Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 164.

⁸³Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 105.

⁸⁴Kienast D. Op. cit. S. 53.

⁸⁵Scullard H. Roman Politics… P. 136. Not. 4; Kienast D. Op. cit. S. 53.

⁸⁶См. напр.: Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 163—164.

⁸⁷Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 90; Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 162.

⁸⁸Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 164.

⁸⁹Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 221—222. Прим. 38.

⁹⁰Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 163.

⁹¹Трухина Н. Н. Указ. соч. С. 90. В эти же дни почти одновременно в Рим вступают с овацией Марк Фульвий Нобилиор и с триумфом Публий Корнелий Сципион Назика.

⁹²Kienast D. Op. cit. S. 53.

⁹³MF 50: Censores qui posthac fiunt, formidulosius atque segnius atque timidius pro re publica nitentur.

⁹⁴Scullard H. Roman Politics… P. 258.

⁹⁵Kienast D. Op. cit. S. 59.

⁹⁶Fraccaro P. Ricerche storiche e letterarie sulla censura del 184/183 // Studi storici. 1910. № 3. P. 379.

⁹⁷Malcovati H. Op. cit. P. 25, 28.

⁹⁸Gelzer M. Op. cit. S. 121.

⁹⁹MF 43: Ridibundum magistratem gerere, pauculos homines, mediocriculum exercitam obriam duci.

¹⁰⁰Kienast D. Op. cit. S. 55.

¹⁰¹Заметим лишь, что упоминание цензоров могло быть просто фигурой речи, не соотнесенной с конкретными персоналиями.

¹⁰²Ср.: Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 225—227. Прим. 43.

¹⁰³Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 93.

¹⁰⁴Кнабе Г. С. Указ. соч. С. 635.

¹⁰⁵Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 93—94.

¹⁰⁶Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 228—229. Прим. 51.

¹⁰⁷Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 229—231.

¹⁰⁸Fraccaro P. I processi degli Scipioni // Studi storici. 1911. № 4. P. 217 ff; idem. Ancora sui processi degli Scipioni // Atheneum. 1939. (N. S.). 17. P. 3—26.

¹⁰⁹Kienast D. Op. cit. S. 61.

¹¹⁰Haywood R. Op. cit. P. 166.

¹¹¹Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 114.

¹¹²Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 229. Прим. 51.

¹¹³Mommsen Th. Die Scipionenprozesse // Hermes. 1866. Bd. I. H. 2. S. 166.

¹¹⁴Fraccaro P. I processi… P. 277—278.

¹¹⁵Scullard H. Roman Politics… P. 291.

¹¹⁶Kienast D. Op. cit. S. 60.

¹¹⁷Kienast D. Op. cit. S. 61.

¹¹⁸Трухина Н. Н. Указ. соч. С. 163—165.

¹¹⁹Квашнин В. А. Указ. соч. С. 76—85.

¹²⁰Kienast D. Op. cit. S. 60.

¹²¹Kienast D. Op. cit. S. 61—62.

¹²²Kienast D. Op. cit. S. 63—64.

¹²³Kienast D. Op. cit. S. 61.

¹²⁴MF 79, 96, 98, 125, 173—174, 185, 201; Plut. Cat. Mai. 8—9.

¹²⁵Трухина Н. Н. Указ. соч. С. 94; Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 230. Прим. 51.

¹²⁶Kienast D. Op. cit. S. 64.

¹²⁷Kienast D. Op. cit. S. 61.

¹²⁸Ливий Т. История Рима от основания города. М., 1994. Т. 3. С. 696. Прим. 153.

¹²⁹Haywood R. Op. cit. P. 126 f.

¹³⁰Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 232—233. Прим. 51.

¹³¹Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 233.

¹³²Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 231. Прим. 51.

¹³³Kienast D. Op. cit. S. 146. Anm. 57.

¹³⁴Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 94; Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 232.

¹³⁵Konrad C. F. Livius on the betrothal of Cornelia Gracchi (38. 57. 7) // Philologus. 1989. Bd. 133. H. 1. P. 155—157.

¹³⁶Fraccaro P. I processi… P. 259.

¹³⁷Fraccaro P. I processi… P. 315; Scullard H. Scipio Africanus… P. 296—297.

¹³⁸Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 94.

¹³⁹Fraccaro P. I processi… P. 393; Kienast D. Op. cit. S. 65.

¹⁴⁰Ковалев С. И. История Рима. Л., 1986. С. 271.

¹⁴¹См.: Kienast D. Op. cit. S. 64.

¹⁴²Gell. 6 (7). 19. 8: …dixit nequae multam irrogatam Scipioni, sed damnatum eum peculatus ob Antiochinam pecuniam… Ср.: Kienast D. Op. cit. S. 146. Anm. 57.

¹⁴³Kienast D. Op. cit. S. 62.

¹⁴⁴Kienast D. Op. cit. S. 62—63.

¹⁴⁵Kienast D. Op. cit. S. 63.

¹⁴⁶Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 171—174.

¹⁴⁷Kienast D. Op. cit. S. 63.

¹⁴⁸Kienast D. Op. cit. S. 64.

¹⁴⁹Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 40—45, 114.

¹⁵⁰Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 233. Прим. 51.

¹⁵¹Kienast D. Op. cit. S. 65.

¹⁵²Ливий Т. История Рима от основания города. М., 1994. Т. 3. С. 697. Прим. 26.

¹⁵³Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 230—232. Прим. 51.

¹⁵⁴Plin. N. H. 33. 138: Populus Romanus stipem spargere coepit Sp. Postumio Q. Marcio cos. tanta abundantia pecuniae erat, ut eam conferret L. Scipioni ex qua is ludos fecit.

¹⁵⁵Kienast D. Op. cit. S. 147. Anm. 60.

¹⁵⁶Kienast D. Op. cit. S. 148.

¹⁵⁷Fraccaro P. I processi… P. 394.

¹⁵⁸Ср.: Liv. 38. 56. 2; Cic. De orat. 2. 249; Val. Max. 3. 7. 1.

¹⁵⁹Polyb. 23. 14. 2; Plut. Reg. et imper. apophegm. Scip. Mai. 10.

¹⁶⁰Kienast D. Op. cit. S. 66; Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 172.

¹⁶¹Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 233. Прим. 51.

¹⁶²Kienast D. Op. cit. S. 66.

¹⁶³David J.—M. Le patronat judiciaire au dernier siecle de la repuqlique romaine. Roma, 1992. P. 424.

¹⁶⁴Ibid. P. 424—425 (пер. Г. С. Кнабе).

¹⁶⁵Kienast D. Op. cit. S. 146. Anm. 57.

¹⁶⁶Точная дата проведения последнего сципионовского процесса — неизвестна. С уверенностью можно говорить лишь о том, что начало процесса приходится на время после 10 декабря 185 г. до н. э., когда вступили в должность плебейские трибуны. Сообщение античных авторов о том, что суд над Сципионом пришелся на день битвы при Заме мало что проясняет, поскольку неизвестна ее точная дата (датировки колеблются от поздней весны до зимы). Логика событий подсказывает, что суд должен был состояться где-то в промежутке между вступлением в должность Марка Невия и выборами цензоров — видимо, весной 184 г. до н. э. (Kienast D. Op. cit. S. 148. Anm. 61).

¹⁶⁷Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 94.

¹⁶⁸Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 107—108.

¹⁶⁹Бобровникова Т. А. Указ. соч. С. 228. Прим. 51.

¹⁷⁰Kienast D. Op. cit. S. 67.

¹⁷¹Ср.: Kienast D. Op. cit. S. 67; Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 94—95.

¹⁷²Kienast D. Op. cit. S. 67.

¹⁷³Трухина Н. Н. Политика и политики… С. 95.

¹⁷⁴Kienast D. Op. cit. S. 53—56.

¹⁷⁵Кнабе Г. С. Корнелий Тацит: Время. Жизнь. Книги. М., 1981. С. 111.

Государственная и правовая деятельность Марка Порция Катона СтаршегоГлава 2

§ 3. Судеб­ные про­цес­сы 80-х гг. II в. до н. э.

Государственная и правовая деятельность Марка Порция Катона Старшего

Глава 2

§ 3. Судебные процессы 80-х гг. II в. до н. э.