Государственная и правовая деятельность Марка Порция Катона Старшего

Глава 2

с.86

§ 4. Цен­зу­ра 184 г. до н. э.: «очи­ще­ние нра­вов» и борь­ба с рим­ской оли­гар­хи­ей.

В 184 г. до н. э. Катон Стар­ший пред­при­ни­ма­ет вто­рую попыт­ка полу­чить цен­зу­ру. Будучи выс­шей сту­пе­нью лест­ни­цы долж­но­стей, инсти­тут цен­зо­ров являл­ся важ­ной частью рим­ской поли­ти­че­ской систе­мы, поз­во­ляя ока­зы­вать боль­шое вли­я­ние на жизнь рим­ской граж­дан­ской общи­ны¹⁷⁶. На исклю­чи­тель­ное зна­че­ние цен­зу­ры в сфе­ре внут­рен­ней поли­ти­ки Рима ука­зы­ва­ли мно­гие антич­ные авто­ры¹⁷⁷. За выс­шую долж­ность Рес­пуб­ли­ки на выбо­рах 184 г. до н. э. боро­лись пат­ри­ции Луций Вале­рий Флакк, Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Нази­ка, Луций Кор­не­лий Сци­пи­он Ази­ат­ский, Гней Ман­лий Воль­сон, Луций Фурий Пур­пу­ре­он и пле­беи Марк Пор­ций Катон, Марк Фуль­вий Ноби­ли­ор, Тибе­рий Сем­п­ро­ний Лонг, Марк Сем­п­ро­ний Туди­тан (Liv. 39. 40. 2—3). Как отме­ча­ет Ливий, борь­ба за цен­зу­ру была оже­сто­чен­ной, на что ука­зы­ва­ло толь­ко чис­ло соис­ка­те­лей — девять чело­век (39. 40. 2).

Сре­ди кан­дида­тов при­сут­ст­во­ва­ло четы­ре три­ум­фа­то­ра (Марк Пор­ций Катон, Луций Кор­не­лий Сци­пи­он Ази­ат­ский, Марк Фуль­вий Ноби­ли­ор, Гней Ман­лий Воль­сон), а трое уже участ­во­ва­ли в выбо­рах 189 г. до н. э. (Луций Вале­рий Флакк, Марк Пор­ций Катон, Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Нази­ка). Опре­де­лен­ные шан­сы на успех име­ли все соис­ка­те­ли, отме­чен­ные гром­ки­ми воен­ны­ми победа­ми и знат­ным про­ис­хож­де­ни­ем. Вме­сте с тем, как пишет Ливий, «всех кан­дида­тов из самых знат­ных пат­ри­ци­ан­ских и пле­бей­ских родов дале­ко опе­ре­жал Марк Пор­ций» (39. 40. 3). Несмот­ря на то, что его сопер­ни­ки были людь­ми с более «све­жей» воен­ной сла­вой (со вре­ме­ни кон­су­ла­та и испан­ско­го три­ум­фа про­шло 10 лет), Катон имел явное пре­иму­ще­ство бла­го­да­ря сво­е­му уча­стию в судеб­ных про­цес­сах 187 и 184 гг. до н. э. Мож­но заме­тить, что боль­шая часть кан­дида­тов (Луций Кор­не­лий Сци­пи­он, Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Нази­ка, Гней Ман­лий Воль­сон, Луций Фурий Пур­пу­ре­он) так­же в той или иной сте­пе­ни при­ни­ма­ла уча­стие в тех собы­ти­ях. Кро­ме того, сле­ду­ет учесть, что со Сци­пи­о­ном Афри­кан­ским, пря­мо или кос­вен­но, были свя­за­ны чет­ве­ро кан­дида­тов: его брат Луций, двою­род­ный брат Пуб­лий Нази­ка, Гней Ман­лий Воль­сон, при­над­ле­жав­ший к его окру­же­нию, Тибе­рий Сем­п­ро­ний Лонг, кол­ле­га Пуб­лия по кон­су­ла­ту 194 г. до н. э. Таким обра­зом, цен­зу­ра 184 г. до н. э. долж­на была стать завер­шаю­щим эта­пом пери­о­да судеб­ных про­цес­сов 187—184 гг. до н. э., что и объ­яс­ня­ет оже­сто­чен­ный с.87 харак­тер пред­вы­бор­ной кам­па­нии.

В свя­зи с этим весь­ма прав­до­по­доб­ны­ми выглядят сведе­ния антич­ных авто­ров о том, что сопер­ни­ки Като­на всту­пи­ли в сго­вор, обра­зо­вав союз, сво­его рода пред­вы­бор­ную коа­ли­цию (coi­tio), направ­лен­ный про­тив него. В тра­ди­ции отчет­ли­во выде­ля­ют­ся два моти­ва обра­зо­ва­ния такой коа­ли­ции. На пер­вый ука­зы­ва­ет Ливий, кото­рый пишет, что сопер­ни­ки Като­на «опа­са­лись суро­во­сти его цен­зу­ры, кото­рая заде­ла бы инте­ре­сы мно­гих» (39. 41. 2). Плу­тарх сооб­ща­ет о том, что избра­ния Като­на цен­зо­ром боя­лись те, «кто был пови­нен в гряз­ных поступ­ках и в отступ­ле­нии от оте­че­ских нра­вов» (Cat. Mai. 16). Источ­ни­ки ясно ука­зы­ва­ют на поли­ти­че­ские цели созда­ния дан­но­го пред­вы­бор­но­го сою­за, когда сло­жив­ша­я­ся ситу­а­ция заста­ви­ла объ­еди­нить­ся людей, сто­яв­ших по раз­ные сто­ро­ны глав­но­го кон­флик­та 80-х гг. II в. до н. э. С одной сто­ро­ны, послед­ст­вия избра­ния Като­на цен­зо­ром долж­ны были хоро­шо осо­зна­вать­ся лица­ми, заме­шан­ны­ми в судеб­ных про­цес­сах. С дру­гой, Катон пред­став­лял угро­зу и для кан­дида­тов, не заме­шан­ных в деле Сци­пи­о­нов. Еще в 187 г. до н. э. он высту­пил с речью про­тив Мар­ка Фуль­вия Ноби­ли­о­ра, вме­сте с кото­рым, види­мо, слу­жил в Гре­ции¹⁷⁸. Сохра­нив­ший­ся фраг­мент речи ука­зы­ва­ет на то, что Катон вме­сте с Мар­ком Эми­ли­ем Лепидом и пле­бей­ским три­бу­ном Мар­ком Абу­ри­ем пытал­ся сорвать три­умф Фуль­вия (Liv. 39. 4—5)¹⁷⁹. В 199 г. до н. э. Катон был лега­том Тибе­рия Сем­п­ро­ния Лон­га, про­тив кото­ро­го он уже во вре­мя пред­вы­бор­ной кам­па­нии высту­пил с речью (MF 201)¹⁸⁰. То, что Катон был хоро­шо осве­дом­лен о раз­лич­ных аспек­тах дея­тель­но­сти обо­их пол­ко­вод­цев, так­же долж­но было под­толк­нуть их к объ­еди­не­нию про­тив него. Таким обра­зом, посколь­ку пара «Катон — Флакк» была обо­зна­че­на очень чет­ко, прак­ти­че­ски все кан­дида­ты име­ли свои при­чи­ны для объ­еди­не­ния в коа­ли­цию, целью кото­рой было недо­пу­ще­ние победы Като­на, обла­дав­ше­го наи­бо­лее высо­ки­ми шан­са­ми полу­чать цен­зу­ру.

Тра­ди­ция, одна­ко, ука­зы­ва­ет и на дру­гую при­чи­ну обра­зо­ва­ния пред­вы­бор­но­го сою­за про­тив Като­на. Как пишет Ливий, кан­дида­ту­ра Като­на «под­верг­лась оже­сто­чен­ным напад­кам со сто­ро­ны зна­ти, не желав­шей видеть цен­зо­ром “ново­го чело­ве­ка”» (39. 40. 1—2). Плу­тарх так­же сооб­ща­ет о том, что «избра­нию Като­на вос­про­ти­ви­лись почти все самые знат­ные и вли­я­тель­ные сена­то­ры» (Cat. Mai. 16). Сооб­ще­ния антич­ных авто­ров, и, в част­но­сти, Ливия в этой части ста­вят­ся иссле­до­ва­те­ля­ми под сомне­ние. В лите­ра­ту­ре выска­зы­ва­лось пред­по­ло­же­ние, что Ливий спро­еци­ро­вал на первую чет­верть II в. до н. э. харак­тер­ное для исто­рио­гра­фии его вре­ме­ни про­ти­во­по­став­ле­ние попу­ля­ров и опти­ма­тов¹⁸¹. По наше­му мне­нию, одна­ко, не сле­ду­ет без­ого­во­роч­но отвер­гать сведе­ния тра­ди­ции. Катон два­жды участ­во­вал в выбо­рах цен­зо­ров, при­чем оба раза воз­ни­кал мотив его «новиз­ны» (Liv. 37. 57. 15; 39. 41. 2, 4). Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние то обсто­я­тель­ство, что Катон, стре­ми­тель­но под­ни­мав­ший­ся по лест­ни­це долж­но­стей, начал испы­ты­вать труд­но­сти толь­ко при попыт­ке соис­ка­ния цен­зу­ры. Как кажет­ся, это явля­ет­ся свиде­тель­ст­вом того, что поли­ти­че­ские силы, обес­пе­чив­шие его с.88 успех на выбо­рах 199—195 гг. до н. э., не ока­за­ли ему той же под­держ­ки в 189 и 184 гг. Види­мо, в гла­зах его знат­ных покро­ви­те­лей Катон достиг потол­ка сво­его слу­жеб­но­го роста в 195 г. до н. э., став кон­су­лом. Пре­тен­дуя на цен­зу­ру, он нару­шал некие непи­са­ные пра­ви­ла, суще­ст­во­вав­шие в рим­ской поли­ти­ке. Как пишет Плу­тарх, «пат­ри­ци­ев вооб­ще грыз­ла зависть, когда люди низ­ко­го про­ис­хож­де­ния дости­га­ли выс­ших поче­стей и выс­шей сла­вы, — они виде­ли в этом поно­ше­ние зна­ти» (Cat. Mai. 16). Мож­но пред­по­ло­жить, что если объ­ек­тив­ные усло­вия кон­ца III — нача­ла II вв. до н. э. спо­соб­ст­во­ва­ли появ­ле­нию доста­точ­но боль­шо­го чис­ла «новых» кон­су­лов, то цен­зу­ра по-преж­не­му рас­смат­ри­ва­лась как исклю­чи­тель­но ари­сто­кра­ти­че­ская маги­ст­ра­ту­ра, в том чис­ле и той частью рим­ско­го ноби­ли­те­та, на кото­рую опи­рал­ся Катон¹⁸². Как ни пара­док­саль­но, при­тя­за­ния Като­на нашли бы боль­шое пони­ма­ние в окру­же­нии Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, кото­рый актив­но про­дви­гал лояль­ных ему «нович­ков», неже­ли у Фаби­ев, высту­пав­ших носи­те­ля­ми тра­ди­ци­он­ных уста­но­вок и цен­но­стей¹⁸³. Тем не менее, успех Като­на пока­зы­ва­ет, что к 184 г. до н. э. он ста­но­вит­ся само­сто­я­тель­ной поли­ти­че­ской силой, вли­яв­шей на раз­ви­тие собы­тий внут­ри Рима.

В сло­жив­шей­ся перед выбо­ра­ми ситу­а­ции Катон избрал наи­бо­лее выгод­ную для него так­ти­ку веде­ния аги­та­ции. Исполь­зо­вав недав­ние собы­тия, свя­зан­ные с нис­про­вер­же­ни­ем одно­го из самых вли­я­тель­ных, родо­ви­тых и бога­тых рим­ских поли­ти­ков — Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, Катон сде­лал став­ку на акцен­ти­ро­ва­ние сво­ей роли в судеб­ных про­цес­сах. Ливий пишет: «Марк Пор­ций, не скры­вая сво­их наме­ре­ний, гро­мо­глас­но обви­нял сво­их про­тив­ни­ков в том, что они боят­ся неза­ви­си­мой и стро­гой цен­зу­ры, и при­зы­вал изби­ра­те­лей отдать голо­са ему и Луцию Вале­рию Флак­ку, гово­ря, что толь­ко с таким кол­ле­гой он смо­жет успеш­но бороть­ся за чистоту нра­вов» (39. 41. 3—4). Плу­тарх сооб­ща­ет, что «Катон, не обна­ру­жи­вая ни малей­шей уступ­чи­во­сти, но откры­то, с ора­тор­ской три­бу­ны обли­чая погряз­ших в поро­ке, кри­чал, что Горо­ду потреб­но вели­кое очи­ще­ние, и насто­я­тель­но убеж­дал рим­лян, если они в здра­вом уме, выбрать вра­ча не само­го осто­рож­но­го, но само­го реши­тель­но­го, то есть его само­го, а из пат­ри­ци­ев — Вале­рия Флак­ка. Лишь при его помо­щи он наде­ял­ся не на шут­ку рас­пра­вить­ся с изне­жен­но­стью и рос­ко­шью, отсе­кая этим гид­рам голо­ву и при­жи­гая раны огнем» (Cat. Mai. 16).

При внеш­нем сход­стве обо­их сооб­ще­ний сле­ду­ет отме­тить, что у Ливия в осно­ве выступ­ле­ний Като­на лежат обви­не­ния в адрес кон­крет­ных поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков, и имен­но в этом кон­тек­сте, види­мо, сле­ду­ет пони­мать его при­зыв к борь­бе за чистоту нра­вов. У Плу­тар­ха на пер­вый план выхо­дит борь­ба Като­на с поро­ка­ми вооб­ще (в част­но­сти, с рос­ко­шью), в кото­рых погряз­ла вся рим­ская общи­на. Хотя инфор­ма­ция Ливия более аутен­тич­на, имен­но вер­сия Плу­тар­ха обыч­но исполь­зу­ет­ся для рекон­струк­ции пред­вы­бор­ной кам­па­нии Като­на¹⁸⁴. Так, С. Л. Утчен­ко ука­зы­ва­ет, что вся дея­тель­ность с.89 Като­на на посту цен­зо­ра «была направ­ле­на на реа­ли­за­цию опре­де­лен­ной поли­ти­че­ской про­грам­мы — про­грам­мы борь­бы про­тив “гнус­ных нов­шеств” (no­va fla­gi­tia)»¹⁸⁵. При­зна­вая в целом спра­вед­ли­вость такой оцен­ки дея­тель­но­сти Като­на, все же сле­ду­ет ого­во­рить­ся, что нель­зя с уве­рен­но­стью гово­рить о том, что на выбо­рах 184 г. до н. э. он высту­пил с гото­вой раз­ра­ботан­ной про­грам­мой борь­бы про­тив «новых гнус­но­стей», сосре­дото­чив на ней вни­ма­ние изби­ра­те­лей. Без­услов­ным дока­за­тель­ст­вом суще­ст­во­ва­ния такой про­грам­мы была бы речь Като­на в каче­стве кан­дида­та на долж­ность (ora­tio in to­ga can­di­da). Ана­лиз сооб­ще­ния Ливия, одна­ко, пока­зы­ва­ет, что он не был зна­ком с ora­tio Като­на. Д. Кинаст ука­зы­ва­ет в этой свя­зи: «При всей важ­но­сти, кото­рую име­ет эта речь… совер­шен­но оче­вид­но, что она не была извест­на Ливию, и, кро­ме того, не оста­ви­ла нигде сво­их сле­дов. Сооб­ще­ние Ливия о Катоне, порож­ден­ное мораль­ны­ми уста­нов­ка­ми Цен­зо­ра, осно­вы­ва­ет­ся, веро­ят­но, на силь­но пре­уве­ли­чен­ных авто­ром сло­вах само­го Като­на (заим­ст­во­ван­ных из его цен­зор­ских речей); в то же вре­мя фак­та­ми оно никак не под­твер­жда­ет­ся»¹⁸⁶. По мне­нию иссле­до­ва­те­ля, речь может идти толь­ко о корот­ком выступ­ле­нии при заяв­ле­нии о выдви­же­нии на долж­ность цен­зо­ра, о чем Ливий либо его анна­ли­сти­че­ские источ­ни­ки нашли соот­вет­ст­ву­ю­щие упо­ми­на­ния в цен­зор­ских речах Като­на. В то же вре­мя сле­ду­ет при­знать, что харак­тер дея­тель­но­сти Като­на в долж­но­сти цен­зо­ра пока­зы­ва­ет, что в основ­ных сво­их чер­тах идео­ло­ги­че­ская «про­грам­ма» Като­на уже сло­жи­лась к 184 г. до н. э., хотя она и не была еще кон­цеп­ту­аль­но оформ­ле­на. По-види­мо­му, та часть поли­ти­че­ской про­грам­мы Като­на, где важ­ное место отво­ди­лось борь­бе с «гнус­ны­ми нов­ше­ства­ми», скла­ды­ва­лась посте­пен­но, в наи­бо­лее закон­чен­ном виде при­сут­ст­вуя в позд­ней като­нов­ской «Поэ­ме о нра­вах»¹⁸⁷.

Точ­но выбрав наи­бо­лее выгод­ную для себя так­ти­ку веде­ния пред­вы­бор­ной борь­бы, Катон одно­вре­мен­но заста­вил сво­их оппо­нен­тов занять про­ти­во­по­лож­ную пози­цию, явно не сулив­шую им боль­шо­го успе­ха. Его сопер­ни­ки «заис­ки­ва­ли перед наро­дом и пре­льща­ли его “доб­ры­ми” надеж­да­ми на кротость и снис­хо­ди­тель­ность сво­ей вла­сти, пола­гая, что имен­но таких обе­ща­ний ждет от них народ» (Plut. Cat. Mai. 16). При этом опре­де­лен­ный рас­чет, види­мо, делал­ся на опыт снис­хо­ди­тель­ных цен­зур 199—189 гг. до н. э. Став­ка на поли­ти­че­скую линию, свя­зан­ную, преж­де все­го, со Сци­пи­о­ном Афри­кан­ским, была заве­до­мо про­иг­рыш­ной, посколь­ку во вни­ма­ние не было при­ня­то изме­не­ние обще­ст­вен­ных настро­е­ний после собы­тий 187—184 гг. до н. э. В резуль­та­те Катон и Вале­рий одер­жа­ли убеди­тель­ную победу на выбо­рах цен­зо­ров (Liv. 39. 41. 4; Plut. Cat. Mai. 16).

Пер­вым пуб­лич­ным актом новых цен­зо­ров ста­ло огла­ше­ние спис­ка сена­та (se­na­tus lec­tio) — про­цеду­ра, тес­но свя­зан­ная с такой цен­зор­ской функ­ци­ей, как cu­ra mo­rum (над­зор за нра­ва­ми)¹⁸⁸. Л. П. Куче­рен­ко отме­ча­ет, что «осо­бую эффек­тив­ность испол­не­нию этой обя­зан­но­сти при­да­ва­ло то обсто­я­тель­ство, что цен­зо­ры про­яв­ля­ли заин­те­ре­со­ван­ность в отно­ше­нии каж­до­го с.90 кон­крет­но­го граж­да­ни­на; кро­ме того, свои пори­ца­ния они выно­си­ли пуб­лич­но, и уже одно это про­из­во­ди­ло долж­ный эффект, так как мог­ло поме­шать поли­ти­че­ской карье­ре»¹⁸⁹. Кон­троль за поведе­ни­ем граж­дан, таким обра­зом, пря­мо увя­зы­вал­ся с воз­мож­но­стя­ми для инди­вида реа­ли­зо­вать себя в поли­ти­че­ской сфе­ре жиз­ни обще­ства. Это при­во­ди­ло к тому, что в дея­тель­но­сти цен­зо­ров нерас­тор­жи­мым обра­зом сме­ши­ва­лись мораль­но-эти­че­ская и конъ­юнк­тур­но-поли­ти­че­ская состав­ля­ю­щие, раз­ве­сти кото­рые зача­стую пыта­ют­ся совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли.

Сле­ду­ет при­знать, что цен­зо­ры име­ли исклю­чи­тель­ные воз­мож­но­сти для реа­ли­за­ции сво­их поли­ти­че­ских целей. Осо­бен­но эффек­тив­ны­ми были нахо­див­ши­е­ся в их руках рыча­ги пря­мо­го воздей­ст­вия на поли­ти­че­ских оппо­нен­тов. По заме­ча­нию Т. Момм­зе­на, цен­зо­ры име­ли «совер­шен­но про­из­воль­ный нрав­ст­вен­ный кон­троль над всей общи­ной»¹⁹⁰. Фор­маль­но они име­ли пра­во нала­гать взыс­ка­ние за любые дей­ст­вия, про­ти­во­ре­чив­шие mos maio­rum¹⁹¹. О воз­мож­но­стях цен­зо­ров гово­рит уже тот факт, что под­верг­ну­тые цен­зор­ско­му нака­за­нию не име­ли пра­ва апел­ли­ро­вать к дру­гим орга­нам вла­сти¹⁹². Для выне­се­ния тако­го реше­ния не суще­ст­во­ва­ло ника­кой про­цес­су­аль­ной фор­мы — для того, чтобы реше­ние всту­пи­ло в силу, доста­точ­но было согла­сия обо­их цен­зо­ров¹⁹³. Одна­ко, с дру­гой сто­ро­ны, пуб­лич­ный харак­тер дея­тель­но­сти цен­зо­ров при­во­дил к тому, что их власть в обла­сти нало­же­ния взыс­ка­ний не была без­гра­нич­ной, посколь­ку им при­хо­ди­лось счи­тать­ся и посто­ян­но соиз­ме­рять свои дей­ст­вия с мне­ни­ем сограж­дан¹⁹⁴.

Как мож­но заме­тить, эффек­тив­но функ­ци­о­ни­ро­вать цен­зу­ра мог­ла лишь в усло­ви­ях граж­дан­ско­го обще­ства, неиз­беж­но порож­дав­ше­го такой порядок, когда обще­ст­вен­ный авто­ри­тет граж­да­ни­на опре­де­лял­ся его поведе­ни­ем не толь­ко в пуб­лич­ной, но и част­ной сфе­ре жиз­ни. С. Л. Утчен­ко отме­ча­ет, что «чело­век и граж­да­нин оце­ни­вал­ся не по его отдель­ным каче­ствам или досто­ин­ствам, но толь­ко по их сово­куп­но­сти: сум­ма всех тре­бу­е­мых качеств и есть рим­ская доб­лесть, доб­ро­де­тель (vir­tus) в широ­ком смыс­ле сло­ва — все­объ­ем­лю­щее выра­же­ние достой­но­го поведе­ния каж­до­го рим­ля­ни­на в рам­ках граж­дан­ской общи­ны»¹⁹⁵. Лишь прой­дя испы­та­ние обще­ст­вен­ным мне­ни­ем, кон­тро­ли­ро­вав­шим жиз­неде­я­тель­ность инди­вида во всех ее про­яв­ле­ни­ях, рим­ля­нин мог реа­ли­зо­вать себя в поли­ти­че­ской сфе­ре. Как уже отме­ча­лось, рез­ко­го раз­ры­ва меж­ду мораль­но-эти­че­ским иде­а­лом и поли­ти­че­ской конъ­юнк­ту­рой, тре­бо­вав­шей праг­ма­ти­че­ско­го отно­ше­ния к дей­ст­ви­тель­но­сти, в дея­тель­но­сти цен­зо­ров не было. Как было отме­че­но, «все про­ис­хо­див­шее вокруг вос­при­ни­ма­лось древни­ми рим­ля­на­ми пре­иму­ще­ст­вен­но через приз­му мораль­но-нрав­ст­вен­ной систе­мы цен­но­стей, регла­мен­ти­ру­ю­щей не толь­ко систе­му мыш­ле­ния кви­ри­тов и шка­лу оце­нок про­ис­хо­дя­ще­го, но и явля­ю­щей­ся тем импуль­сом, кото­рый направ­лял их дея­ния и поступ­ки»¹⁹⁶. В силу дан­ной зако­но­мер­но­сти реаль­ная жизнь посто­ян­но про­еци­ро­ва­лась на фон иде­аль­ных пред­став­ле­ний о мора­ли, в осно­ве кото­рых были обы­чаи и пра­ви­ла пред­ков.

Отход от тра­ди­ци­он­ных обя­зан­но­стей цен­зо­ров в этой обла­сти с.91 наме­тил­ся со 199 г. до н. э., сов­пав со вре­ме­нем гос­под­ства в Риме груп­пи­ров­ки Сци­пи­о­на. В 199 г. до н. э. при цен­зо­рах Пуб­лии Кор­не­лии Сци­пи­оне и Пуб­лии Элии Пете сенат был пере­из­бран без заме­ча­ний. В 194 г. до н. э. при цен­зо­рах Гае Кор­не­лии Цете­ге и Секс­те Элии Пете из его соста­ва было уда­ле­но три неку­руль­ных сена­то­ра, а в 189 г. до н. э. — четы­ре сена­то­ра. Стиль про­веде­ния цен­зу­ры Сци­пи­о­ном Афри­кан­ским и его союз­ни­ка­ми являл­ся пря­мым про­дол­же­ни­ем его поли­ти­че­ских уста­но­вок на мини­ми­зи­ро­ва­ние кон­тро­ля со сто­ро­ны сена­та и граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва по отно­ше­нию к отдель­ным эман­си­пи­ро­вав­шим­ся ноби­лям и обра­зу­ю­щим­ся вокруг них поли­ти­че­ским груп­пам.

Катон сумел пере­ло­мить эту тен­ден­цию, вос­ста­но­вив «кон­троль­но-пред­у­преди­тель­ную» и «репрес­сив­но-при­нуди­тель­ную» функ­ции инсти­ту­та цен­зо­ров. При­сту­пив к фор­ми­ро­ва­нию спис­ка сена­то­ров, он впи­сал прин­цеп­сом сена­та Луция Вале­рия Флак­ка вза­мен поки­нув­ше­го Рим Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го (Plut. Cat. Mai. 17). В лите­ра­ту­ре выска­зы­ва­лось мне­ние, что, впи­сав Луция Вале­рия Флак­ка прин­цеп­сом сена­та, Катон обо­шел ста­рей­ше­го цен­зо­рия Тита Квинк­ция Фла­ми­ни­на, что долж­но было серь­ез­но ослож­нить отно­ше­ния меж­ду дву­мя поли­ти­ка­ми¹⁹⁷. Одна­ко, в целом эта акция игра­ла в его поль­зу, посколь­ку он таким обра­зом не толь­ко упла­чи­вал долг бла­го­дар­но­сти сво­е­му покро­ви­те­лю и дру­гу, но и полу­чал воз­мож­ность через кон­тро­ли­ру­е­мо­го им прин­цеп­са (мне­ние кото­ро­го зву­ча­ло пер­вым при голо­со­ва­нии в курии) вли­ять на при­ни­мае­мые сена­том реше­ния.

Затем Катон исклю­чил из соста­ва сена­та семе­рых сена­то­ров (Liv. 39. 42. 5). Наи­боль­шую извест­ность сре­ди них имел Луций Квинк­ций Фла­ми­нин, брат Тита, обви­нен­ный Като­ном в пре­ступ­ных дея­ни­ях. Суще­ст­ву­ет несколь­ко вер­сий отно­си­тель­но пред­ме­та обви­не­ния. Как сооб­ща­ет Ливий, Луций, будучи кон­су­лом, в уго­ду сво­е­му любов­ни­ку, пуний­цу Филип­пу, во вре­мя пира соб­ст­вен­но­руч­но зару­бил знат­но­го пере­беж­чи­ка из галль­ско­го пле­ме­ни бой­ев (39. 42. 8—12). Ливий при­во­дит так­же вер­сию Вале­рия Анци­а­та, кото­рая явля­ет­ся более смяг­чен­ным опи­са­ни­ем тех же собы­тий, из кото­ро­го были убра­ны все шоки­ру­ю­щие подроб­но­сти, оскорб­ляв­шие досто­ин­ство кон­суль­ской вла­сти: любов­ник-пуни­ец был заме­нен извест­ной рас­пут­ни­цей, а пере­беж­чи­ка-гал­ла заме­нил осуж­ден­ный на казнь пре­ступ­ник (39. 43. 1—3). Этой вер­сии сле­ду­ют Цице­рон и Вале­рий Мак­сим (Cic. Se­nect. 42; Val. Max. 2. 9. 3). Плу­тарх при­во­дит рито­ри­зи­ро­ван­ный вари­ант этой исто­рии, кото­рый бли­же к вер­сии Анци­а­та (хотя он упо­ми­на­ет о зна­ком­стве и с вер­си­ей Ливия), при­чем пере­ска­зы­ва­ет ее два­жды (Cat. Mai. 17; Flam. 18). По свиде­тель­ству Ливия, Катон высту­пил с речью про­тив Луция Квинк­ция Фла­ми­ни­на, что под­твер­жда­ет­ся нали­чи­ем ее сохра­нив­ше­го­ся фраг­мен­та (39. 42. 7). Судя по тому, что в нем упо­ми­на­ет­ся имя Филип­па, Ливий стро­ил свое повест­во­ва­ние, исхо­дя из мате­ри­а­ла като­нов­ской речи, что гово­рит в поль­зу его вер­сии¹⁹⁸. Плу­тарх сооб­ща­ет, что бра­тья Фла­ми­ни­ны апел­ли­ро­ва­ли к народ­но­му собра­нию, тре­буя, чтобы Катон обос­но­вал свое реше­ние (Cat. Mai. 1—7; Flam. 19). с.92 Сведе­ния эти вызы­ва­ют сомне­ние, посколь­ку лицо, на кото­рое нала­га­лось цен­зор­ское взыс­ка­ние, не име­ло пра­ва апел­ли­ро­вать к дру­гим орга­нам вла­сти. Види­мо, более точен Ливий, кото­рый пишет: «Ста­рин­ный обы­чай тре­бо­вал от цен­зо­ров при име­ни лица, исклю­чен­но­го из сена­та, пись­мен­но ука­зать при­чи­ну исклю­че­ния. Сохра­ни­лось несколь­ко суро­вых речей Като­на про­тив тех, кого он уда­лил из сена­та или исклю­чил из сосло­вия всад­ни­ков, но самая рез­кая из них адре­со­ва­на Луцию Квинк­цию… В кон­це речи Катон пред­ло­жил Квинк­цию, если он отри­ца­ет это дело и все про­чие обви­не­ния, защи­щать­ся через спон­сию…» (39. 42. 6—7, 43. 5; ср. Nep. Cat. 2). Луций Фла­ми­нин, судя по источ­ни­кам, от спон­сии отка­зал­ся (Plut. Cat. Mai. 17; Flam. 18).

По сооб­ще­нию Плу­тар­ха, Катон изгнал из сена­та так­же неко­е­го Мани­лия (Ман­лия) за то, что «тот сре­ди бела дня, в при­сут­ст­вии доче­ри, поце­ло­вал жену» (Cat. Mai. 17). Вина Ман­лия по кон­трасту с дей­ст­ви­я­ми Луция Квинк­ция Фла­ми­ни­на выглядит настоль­ко сме­хотвор­ной, что вызва­ла сомне­ние иссле­до­ва­те­лей¹⁹⁹. Судя по упо­ми­на­нию о том, что Ман­лий в буду­щем дол­жен был стать кон­су­лом, речь, види­мо, идет об Авле Ман­лии Воль­соне, кон­су­ле 178 г. до н. э., начи­нав­шем свою карье­ру в окру­же­нии Сци­пи­о­на (Liv. 35. 9. 7)²⁰⁰. Что кон­крет­но ста­ло при­чи­ной его изгна­ния из сена­та, неиз­вест­но; мож­но лишь пред­по­ло­жить, что это как-то было свя­за­но либо с дея­тель­но­стью Ман­лия в кру­гу Сци­пи­о­на, либо Гнея Ман­лия Воль­со­на.

Веро­ят­но, к исклю­чен­ным сена­то­рам при­над­ле­жал так­же Клав­дий Нерон, про­тив кото­ро­го была направ­ле­на цен­зор­ская речь Като­на «О нра­вах Клав­дия Неро­на» (De mo­ri­bus Clau­di Ne­ro­nis). Иссле­до­ва­те­ли видят в этом Клав­дии Нероне пре­то­ра 195 г. до н. э. Аппия Клав­дия Неро­на²⁰¹. Сохра­нив­ши­е­ся фраг­мен­ты речи не поз­во­ля­ют выявить моти­вы реше­ния Като­на, вое­вав­ше­го вме­сте с Аппи­ем Клав­ди­ем в Испа­нии, поэто­му един­ст­вен­ной зацеп­кой может слу­жить связь послед­не­го с Титом Квинк­ци­ем Фла­ми­ни­ном (Liv. 32. 36. 10; Po­lyb. 18. 10. 8). Аппия Клав­дия ряд иссле­до­ва­те­лей отно­сят к дру­зьям и уче­ни­кам Тита²⁰². Если рекон­струк­ция пер­со­на­лий исклю­чен­ных сена­то­ров вер­на, то из семи сена­то­ров один был кон­су­ля­ром и, по край­ней мере, двое были пре­то­ри­я­ми, т. е. сена­то­ра­ми высо­ко­го ран­га. Это под­твер­жда­ет наше пред­по­ло­же­ние о том, что в цен­зор­ство Като­на про­изо­шел раз­рыв с тра­ди­ци­ей «снис­хо­ди­тель­ных» цен­зур, зало­жен­ной Сци­пи­о­ном Афри­кан­ским.

Столь же стро­го Катон про­вел реви­зию всад­ни­че­ско­го сосло­вия (re­cog­ni­tio equi­tum). Из чис­ла всад­ни­ков был исклю­чен Луций Сци­пи­он Ази­ат­ский (Liv. 39. 41. 1; Put. Cat. Mai. 18). Сохра­ни­лась речь Като­на про­тив Луция Вету­рия по слу­чаю лише­ния его коня (MF 72—82). В этом всад­ни­ке видят Луция Вету­рия Фило­на, сына кон­су­ля­ра 206 г. до н. э., бли­жай­ше­го спо­движ­ни­ка Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го²⁰³. То, что и Луций Сци­пи­он, и Луций Вету­рий были людь­ми, близ­ки­ми к Сци­пи­о­ну, гово­рит в поль­зу мыс­ли о том, что в осно­ве дей­ст­вий Като­на лежа­ли поли­ти­че­ские цели²⁰⁴. Одна­ко, воз­мож­но, что к суро­вой реви­зии всад­ни­че­ско­го сосло­вия (судя по источ­ни­кам, дело не обо­шлось исклю­че­ни­ем с.93 двух чело­век) Като­на подвиг­ли сооб­ра­же­ния и ино­го рода. В отли­чие от состав­ле­ния спис­ка сена­та, при осмот­ре всад­ни­ков к re­gi­men mo­rum добав­ля­лась про­вер­ка бое­спо­соб­но­сти рим­ско­го кон­но­го вой­ска, фор­ми­ро­вав­ше­го­ся на осно­ве восем­на­дца­ти всад­ни­че­ских цен­ту­рий. Хотя посте­пен­но всад­ни­че­ство пере­рос­ло чисто воен­но-слу­жи­лые функ­ции, кон­сти­туи­ро­вав­шись в ран­го­вое сосло­вие (or­do) граж­дан­ско­го обще­ства Рес­пуб­ли­ки (так, К. Нико­ле чет­ко раз­ли­ча­ет equi­tes equo pub­li­co и леги­он­ных всад­ни­ков, рекру­ти­ро­вав­ших­ся во вре­мя каж­до­го набо­ра), все же мало­ве­ро­ят­но, что во вре­ме­на Като­на была окон­ча­тель­но утра­че­на изна­чаль­ная связь пуб­лич­ных и воен­ных функ­ций рим­ских всад­ни­ков. Д. Кинаст обра­тил вни­ма­ние на то, что испан­ская вои­на 195 г. до н. э. выяви­ла сла­бость и малую эффек­тив­ность рим­ско­го кон­но­го вой­ска, что про­яви­лось, в част­но­сти, в бит­вах при Эмпо­ри­ях и под Нуман­ци­ей (ср. Liv. 34. 14. 6). В свя­зи с этим он пред­по­ло­жил, что смысл като­нов­ской реви­зии заклю­чал­ся в том, «чтобы устра­нить неудо­вле­тво­ри­тель­ное состо­я­ние всад­ни­че­ско­го вой­ска, когда каж­дый, кто в силу воз­рас­та или сво­его физи­че­ско­го состо­я­ния не мог нести воен­ную служ­бу, или же во вре­мя ее допус­кал серь­ез­ные про­ступ­ки, лишал­ся государ­ст­вен­но­го коня без вся­ких цере­мо­ний»²⁰⁵.

Осно­ва­тель­ность это­го суж­де­ния мож­но про­ве­рить, обра­тив­шись к речам само­го Като­на. Во вре­мя вой­ны в Испа­нии он про­из­но­сит «Речь к всад­ни­кам под Нуман­ци­ей» (Ora­tio quam ha­buit Nu­man­tiae apud equi­tes). Как вид­но из назва­ния, дан­ная речь отно­сит­ся ко вре­ме­ни бит­вы, в кото­рой рим­ское кон­ное вой­ско пока­за­ло себя с худ­шей сто­ро­ны. Сохра­ни­лось выска­зы­ва­ние Като­на о том, что если обна­ру­жи­ва­лось, что всад­ник имел тоще­го и пону­ро­го коня, он полу­чал цен­зор­ское заме­ча­ние (MF124 = Gell. 4. 12. 1). В речи про­тив Луция Вету­рия Катон гово­рит: «Какая поль­за может быть государ­ству от тела, в кото­ром все от ног до голо­вы — сплош­ной живот?» (MF 79). Сохра­нив­ши­е­ся мел­кие фраг­мен­ты, види­мо, явля­ют­ся про­дол­же­ни­ем той же мыс­ли: «Не может усидеть на рыся­щем коне… Убил ли он хоть одно­го вра­га?» (MF 80—81). Судя по дру­го­му фраг­мен­ту речи («Кто не зна­ет его бес­стыд­ство и черст­во­сти?»), наре­ка­ние со сто­ро­ны Като­на под­верг­ся и мораль­ный облик Вету­рия, хотя все же глав­ным пово­дом к его нака­за­нию послу­жи­ло то, что «цен­зо­ры отни­ма­ли обыч­но коня у слиш­ком жир­но­го и лени­во­го всад­ни­ка, оче­вид­но, счи­тая, что такой тяже­лый чело­век мало годит­ся для кон­ной служ­бы» (MF 78).

Речи Като­на про­тив Луция Кор­не­лия Сци­пи­о­на (если они были запи­са­ны) не сохра­ни­лись, поэто­му о при­чи­нах его исклю­че­ния мож­но судить, исхо­дя лишь из кос­вен­ных свиде­тельств. Неко­то­рые антич­ные авто­ры упо­ми­на­ют, что пово­дом послу­жи­ло бес­че­стие (ig­no­mi­nia) Луция Сци­пи­о­на (Aur. Vic. De vir. ill. 53. 2). Одна­ко, ско­рее как бес­че­стие было вос­при­ня­то окру­жаю­щи­ми и самим Луци­ем лише­ние его государ­ст­вен­но­го коня (Plut. Cat. Mai. 18)²⁰⁶. Л. П. Куче­рен­ко отме­ча­ет, что при­ме­не­ние no­ta cen­so­ria, к кото­рой отно­си­лось и лише­ние государ­ст­вен­но­го коня, гро­зи­ло преж­де все­го утра­той граж­дан­ско­го авто­ри­те­та — нрав­ст­вен­ным бес­че­сти­ем²⁰⁷. Веро­ят­нее все­го, фор­маль­ным с.94 пово­дом к исклю­че­нию Луция Сци­пи­о­на из чис­ла всад­ни­ков послу­жи­ла сла­бость здо­ро­вья (in­fir­mo cor­po­re) (Avr. Vic. De vir. ill. 53. 1). Хотя, види­мо, к нача­лу II в. до н. э. было уже при­ня­то остав­лять государ­ст­вен­но­го коня заслу­жен­ным сена­то­рам в воз­расте, Катон нару­шил эту непи­са­ную нор­му²⁰⁸. Об этом, как кажет­ся, свиде­тель­ст­ву­ют и сле­дую­щие его сло­ва: «Неко­то­рые дума­ют, что эта мера не была нака­за­ни­ем и что служ­ба отни­ма­лась без позо­ра. Но Катон в речи… пеня­ет за эту вину более суро­во, чтобы она ско­рее мог­ла пока­зать­ся сопря­жен­ной с бес­че­сти­ем» (MF 78).

Сле­дую­щим шагом Като­на и Вале­рия ста­ло про­веде­ние цен­за. «Про­во­дя нало­го­вую пере­пись, они так­же про­яви­ли суро­вость ко всем сосло­ви­ям», — сооб­ща­ет Ливий (39. 44. 1). Судя по Авлу Гел­лию, в эра­рии были пере­веде­ны нера­ди­вые гла­вы семейств, чье хозяй­ство при­шло в упа­док. «Если кто-нибудь поз­во­лял сво­е­му полю зарас­тать сор­ня­ка­ми и не забо­тить­ся о нем, не пахал и не про­па­лы­вал, если кто-нибудь дер­жал в запу­сте­нии свой сад и вино­град­ник, то это дело не оста­ва­лось без­на­ка­зан­ным, оно каса­лось цен­зо­ров и цен­зо­ры запи­сы­ва­ли тако­го чело­ве­ка в эра­рии, о чем часто свиде­тель­ст­ву­ет Катон», — пишет он (4. 12. 1). Из сооб­ще­ния Цице­ро­на мож­но пред­по­ло­жить, что в эра­рии Като­ном был пере­веден Луций Сци­пи­он Нази­ка (De orat. 2. 260). Наряду с лише­ни­ем государ­ст­вен­но­го коня и исклю­че­ни­ем из сена­та, пере­вод в эра­рии был фор­мой цен­зор­ско­го нака­за­ния, при­чем одной из самых стро­гих²⁰⁹. Упо­ми­на­ние Цице­ро­на о том, что Нази­ка постра­дал из-за шут­ли­во­го заме­ча­ния в адрес жены, пока­зы­ва­ет, что, ско­рее все­го, пово­дом к цен­зор­ско­му взыс­ка­нию послу­жи­ли какие-то его семей­ные про­бле­мы. Иссле­до­ва­те­ли отме­ча­ют, что cu­ra mo­rum вклю­ча­ла и кон­троль цен­зо­ров за соблюде­ни­ем обя­зан­но­стей, свя­зан­ных с фами­ли­ей и домо­хо­зяй­ст­вом, при­чем они име­ли пра­во нака­зы­вать не толь­ко за небреж­ное управ­ле­ние семей­ным иму­ще­ст­вом, но и за жесто­кое обра­ще­ние с домо­чад­ца­ми и раба­ми, пло­хое вос­пи­та­ние детей, нару­ше­ние норм семей­но­го пра­ва, что, воз­мож­но, в какой-то сте­пе­ни объ­яс­ня­ет анек­до­ти­че­ский рас­сказ о Ман­лии и Нази­ке²¹⁰.

О самой про­цеду­ре про­веде­ния цен­за мы можем судить лишь по при­ня­то­му в эпо­ху Цеза­ря зако­ну (lex Julia Mu­ni­ci­pa­les), отра­зив­ше­му тра­ди­ци­он­ную фор­му­лу цен­за. Сохра­нив­ши­е­ся фраг­мен­ты зако­на пока­зы­ва­ют, что гла­ва цивиль­ной фами­лии был обя­зан лич­но явить­ся для про­хож­де­ния цен­за и под при­ся­гой сооб­щить сведе­ния о себе, сво­их домо­чад­цах, дви­жи­мом и недви­жи­мом иму­ще­стве²¹¹. Соглас­но Фесту, цен­зо­ры лич­но при­ни­ма­ли сведе­ния об иму­ще­стве, кото­рые зано­си­лись в осо­бые опи­си иму­ще­ства граж­дан, на осно­ва­нии кото­рых и фор­ми­ро­ва­лись иму­ще­ст­вен­ные цен­зо­вые клас­сы (P. 51L). Как мож­но видеть, в руках цен­зо­ров нахо­дил­ся и кон­троль за иму­ще­ст­вен­ным поло­же­ни­ем граж­дан, что с уче­том рим­ской спе­ци­фи­ки озна­ча­ло, преж­де все­го, кон­троль за состо­я­ни­ем фамиль­ной соб­ст­вен­но­сти и рас­хо­да­ми фамиль­ной каз­ны.

Функ­ция финан­со­во­го кон­тро­ля цен­зо­ров допол­ня­лась имев­ши­ми­ся в их рас­по­ря­же­нии сред­ства­ми борь­бы с таки­ми с.95 неже­ла­тель­ны­ми для жиз­ни общи­ны явле­ни­я­ми как рос­кошь, рас­то­чи­тель­ство и бес­хо­зяй­ст­вен­ность через введе­ние нало­гов на иму­ще­ство²¹². Поли­бий отме­тил, что «Катон с него­до­ва­ни­ем откры­то поно­сил тех граж­дан, кото­рые вве­ли в Риме ино­зем­ную рос­кошь» (31. 24. 1). Кор­не­лий Непот ука­зы­ва­ет, что Катон «внес в свой эдикт мно­гие новые поста­нов­ле­ния, обузды­ваю­щие рос­кошь, кото­рая нача­ла уже про­ни­кать в обще­ство» (Cat. 2. 2). Плу­тарх сооб­ща­ет, что «боль­ше все­го вра­гов ему [Като­ну] доста­ви­ла борь­ба с рос­ко­шью; покон­чить с нею откры­то не пред­став­ля­лось воз­мож­ным, посколь­ку слиш­ком мно­гие были уже зара­же­ны и раз­вра­ще­ны ею, и пото­му он… насто­ял на том, чтобы одеж­да, повоз­ки, жен­ские укра­ше­ния и домаш­няя утварь, сто­ив­шие более полу­то­ра тысяч дена­ри­ев, оце­ни­ва­лись в десять раз выше сво­ей насто­я­щей сто­и­мо­сти, имея в виду, что с боль­ших сумм будут взыс­ки­вать­ся и боль­шие пода­ти» (Cat. Mai. 18). Ливий так­же пишет о том, что «жен­ские укра­ше­ния, наряды и повоз­ки сто­и­мо­стью свы­ше пят­на­дца­ти тысяч ассов, а так­же рабов моло­же два­дца­ти лет, куп­лен­ных за две­на­дцать и более тысяч ассов, цен­зо­ры при­ка­за­ли при состав­ле­нии опи­си оце­ни­вать в деся­ти­крат­ном раз­ме­ре, с тем, чтобы эти пред­ме­ты рос­ко­ши обло­жить нало­гом в три асса на тыся­чу» (39. 44. 2—3).

Судя по сооб­ще­ни­ям источ­ни­ков, речь идет о введе­нии цен­зо­ра­ми чрез­вы­чай­но­го нало­га на пред­ме­ты рос­ко­ши (к кото­рым были отне­се­ны жен­ские укра­ше­ния, одеж­да, повоз­ки, домаш­няя утварь и моло­дые рабы) на осно­ве деся­ти­крат­ной оцен­ки их реаль­ной сто­и­мо­сти. Верх­ней гра­ни­цей сто­и­мо­сти вещей, при пре­вы­ше­нии кото­рой начи­нал дей­ст­во­вать новый налог, было 15000 ассов для жен­ских пред­ме­тов рос­ко­ши и 12000 ассов для моло­дых рабов. Для того, чтобы хотя бы при­бли­зи­тель­но пред­ста­вить себе мас­штаб цен эпо­хи Като­на, вос­поль­зу­ем­ся немно­го­чис­лен­ны­ми ука­за­ни­я­ми источ­ни­ков. Так, извест­но, что сам Катон не поку­пал одеж­ду доро­же 1000 ассов (Plut. Cat. Mai. 4). В то же вре­мя жен­ская одеж­да мог­ла сто­ить 4000 ассов (Plaut. Me­naech. 205).

Если, одна­ко, как пола­га­ют неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли, у Ливия и Плу­тар­ха речь идет о сово­куп­ном иму­ще­стве жен­щи­ны в семье, то циф­ра в 15000 ассов выглядит весь­ма скром­ной, а като­нов­ский налог — чрез­мер­но жест­ким²¹³. Новое нало­го­об­ло­же­ние в этом слу­чае долж­но было лечь тяж­ким гру­зом на финан­сы зна­чи­тель­ной части рим­ских фами­лий. В той же мере это отно­сит­ся к рабам. Катон назы­ва­ет цену рабо­че­го раба — 1500 драхм (= ок. 15000 ассов)²¹⁴. Оче­вид­но, что като­нов­ский эдикт был направ­лен не про­тив рабо­чих рабов, посколь­ку, как сам он утвер­ждал, «ни разу не при­об­рел раба доро­же, чем за тыся­чу пять­сот дена­ри­ев, пото­му что… ему нуж­ны были не изне­жен­ные кра­сав­чи­ки, а люди работя­щие и креп­кие» (Plut. Cat. Mai. 4). Что каса­ет­ся доро­гих рабов, не пред­на­зна­чен­ных для исполь­зо­ва­ния в сфе­ре мате­ри­аль­но­го про­из­вод­ства, то их цена дохо­ди­ла до одно­го талан­та (= ок. 60000 ассов) и выше²¹⁵, что в усло­ви­ях ново­го нало­го­об­ло­же­ния при­во­ди­ло к уве­ли­че­нию их реаль­ной сто­и­мо­сти с.96 еще в несколь­ко раз — толь­ко с одно­го раба сто­и­мо­стью в один талант налог состав­лял око­ло ста вось­ми­де­ся­ти дена­ри­ев²¹⁶.

Оце­ни­вая като­нов­ские дей­ст­вия, иссле­до­ва­те­ли видят в них борь­бу за сохра­не­ние в жиз­ни рим­ской общи­ны кол­лек­ти­вист­ских начал, обес­пе­чи­вав­ших эко­но­ми­че­ское равен­ство граж­дан и тем самым укреп­ляв­ших ci­vi­tas изнут­ри. Так, Е. М. Шта­ер­ман видит в них попыт­ку «про­ти­во­дей­ст­во­вать рас­ту­щей эко­но­ми­че­ской диф­фе­рен­ци­а­ции, раз­ла­гав­шей эко­но­ми­че­ское равен­ство граж­дан, а так­же воз­рас­та­нию непро­из­во­ди­тель­ных рас­хо­дов»²¹⁷. Послед­ний момент отме­ча­ет и Б. С. Ляпу­стин: «Запре­ще­ние тра­тить­ся на жен­ские укра­ше­ния оста­нав­ли­ва­ло не толь­ко непро­из­во­ди­тель­ные рас­хо­ды на рос­кошь, но и утеч­ку денег из фами­лии. Как свиде­тель­ст­ву­ет Плавт, укра­ше­ния и доро­гие одеж­ды по боль­шей части при­об­ре­та­лись муж­чи­на­ми не для жен­щин сво­ей фами­лии, а разда­ри­ва­лись гете­рам, кото­рые щего­ля­ли в нарядах более рос­кош­ных, чем у рим­ских мат­рон…»²¹⁸. В этой свя­зи обра­ща­ет на себя вни­ма­ние сход­ство поло­же­ний Оппи­е­ва зако­на 215 г. до н. э. и цен­зор­ско­го эдик­та Като­на, направ­лен­ных про­тив тра­ты фамиль­ных ресур­сов на пред­ме­ты жен­ской рос­ко­ши. И. Р. Сэйдж, отме­тив кон­фис­ка­ци­он­ный харак­тер обо­их пра­во­вых актов, счел даже новое нало­го­об­ло­же­ние Като­на реван­шем за пора­же­ние в борь­бе про­тив отме­ны Оппи­е­ва зако­на в 195 г. до н. э.²¹⁹ Сход­ство меж­ду ними опре­де­ля­ет­ся не толь­ко пред­ме­том регу­ли­ро­ва­ния, но и еди­ной зако­но­да­тель­ной логи­кой, отдаю­щей при­о­ри­тет идее воз­дер­жан­но­сти в потреб­но­стях и береж­ли­во­сти, являв­шей­ся тра­ди­ци­он­ной рим­ской цен­но­стью.

Бли­зость «духа» Оппи­е­ва зако­на 215 и цен­зор­ско­го эдик­та 184 гг. до н. э. объ­яс­ня­ет­ся не толь­ко пре­ем­ст­вен­но­стью Като­ном опре­де­лен­ных обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ских уста­но­вок, веро­ят­но, выра­ботан­ных еще «пар­ти­ей» Квин­та Фабия Мак­си­ма. Меж­ду ними суще­ст­ву­ет более глу­бин­ная связь, порож­ден­ная опре­де­лен­ны­ми зако­но­мер­но­стя­ми функ­ци­о­ни­ро­ва­ния рим­ской граж­дан­ской общи­ны. Как отме­ча­ет А. В. Коптев, «утвер­ждав­ший такие нор­мы граж­дан­ский кол­лек­тив исхо­дил из уста­нов­ки на иму­ще­ст­вен­ное равен­ство сво­их граж­дан и хотя бы отно­си­тель­но оди­на­ко­вый уро­вень их бла­го­со­сто­я­ния. Поэто­му полис­ный строй оста­вал­ся проч­ным до тех пор, пока основ­ная мас­са сограж­дан сохра­ня­ла иму­ще­ст­вен­ный доста­ток сред­не­за­жи­точ­ных кре­стьян. Выход за эти иму­ще­ст­вен­ные пре­де­лы был чре­ват рас­па­дом самой осно­вы антич­ной граж­дан­ской общи­ны — сред­не­го клас­са кре­стьян-соб­ст­вен­ни­ков. Став гос­под­ст­ву­ю­щей обще­ст­вен­ной нор­мой, уста­нов­ка на эко­но­ми­че­ское равен­ство порож­да­ла обще­ст­вен­ную пси­хо­ло­гию, ори­ен­ти­ро­ван­ную на уме­рен­ность, сред­ний уро­вень, усред­нен­ность»²²⁰. Катон в сво­ей дея­тель­но­сти ярко выра­зил отме­чен­ную уста­нов­ку, неиз­мен­но порож­дае­мую антич­ным обще­ст­вом. В этой свя­зи сле­ду­ет заме­тить, что часто недо­оце­ни­ва­ют­ся идео­ло­ги­че­ские моти­вы зна­ме­ни­то­го като­нов­ско­го «Зем­леде­лия». Оче­вид­но, что извест­но­го сена­то­ра и поли­ти­ка подвиг­ло на напи­са­ние дан­но­го трак­та­та не толь­ко жела­ние поде­лить­ся с сограж­да­на­ми соб­ст­вен­ным сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ным опы­том. Доста­точ­но чет­ко Катон опре­де­ля­ет цели сво­ей с.97 работы в пред­и­сло­вии, где содер­жит­ся при­зыв к эко­но­ми­че­ски укре­пив­ше­му­ся за годы после Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны слою сена­то­ров и всад­ни­ков вкла­ды­вать день­ги не в тор­гов­лю или ростов­щи­че­ство, а в зем­леде­лие, так­же спо­соб­ное при­но­сить доход. Одна­ко, самое важ­ное, по мыс­ли Като­на, это то, что обра­ще­ние к зем­леде­лию поз­во­ля­ет сохра­нить тра­ди­ци­он­ную связь с кре­стьян­ской сре­дой, носи­те­лем ста­ро­рим­ских тра­ди­ци­он­ных цен­но­стей, необ­хо­ди­мых для вос­пи­та­ния хоро­ше­го граж­да­ни­на. Связь «хоро­ший хозя­ин — хоро­ший граж­да­нин» ясно про­во­дит­ся Като­ном в пред­и­сло­вии к «Зем­леде­лию». Как отме­тил Б. С. Ляпу­стин, «Катон стре­мил­ся вынудить глав фами­лий все налич­ные день­ги вкла­ды­вать в обо­рудо­ва­ние и устрой­ство поме­стий, а не тра­тить на пре­стиж­ную рос­кошь… Созда­ние креп­ких и бога­тых фами­лий не было для Като­на само­це­лью — в этом он видел обо­га­ще­ние и укреп­ле­ние само­го Рима»²²¹.

Поми­мо нало­га на пред­ме­ты рос­ко­ши цен­зо­ры вве­ли 3%-й налог на иму­ще­ство («про­грес­сив­ный», по опре­де­ле­нию С. Л. Утчен­ко)²²². Плу­тарх пишет: «Кро­ме того, он уве­ли­чил сбор до трех ассов с каж­дой тыся­чи, чтобы рим­ляне, тяготясь упла­той нало­га, и видя, как люди скром­ные и непри­хот­ли­вые пла­тят с тако­го же иму­ще­ства мень­шие нало­ги, сами рас­ста­лись с рос­ко­шью» (Cat. Mai. 18). По-види­мо­му, цен­зор­ский налог на иму­ще­ство состав­лял от 0,1 % до 0,3 % для неболь­ших состо­я­ний и до 3 % с бога­тых фами­лий. Из тек­ста вид­но, что Плу­тарх чет­ко отде­ля­ет налог на пред­ме­ты рос­ко­ши от нало­га на иму­ще­ство, кото­рые сли­ва­ют­ся в один у Ливия (39. 44. 3). Меж­ду тем, вто­рой налог по сво­ей при­ро­де никак не свя­зан с мера­ми про­тив рос­ко­ши, явля­ясь раз­но­вид­но­стью три­бу­та²²³. В источ­ни­ках упо­ми­на­ет­ся о том, что три­бут мог взи­мать­ся по цен­зу (Fest. P. 364M). В свя­зи с этим в лите­ра­ту­ре выска­зы­ва­лась мысль о том, что воз­мож­ным объ­яс­не­ни­ем сли­я­ния двух цен­зор­ских нало­гов в тра­ди­ции может слу­жить то обсто­я­тель­ство, что реше­ние о нало­же­нии обыч­но­го три­бу­та при­ни­ма­лось сена­том, тогда как нало­ги на рос­кошь отно­си­лись к ком­пе­тен­ции цен­зо­ров, кото­рые в сво­ем эдик­те долж­ны были, хотя бы фор­маль­но, налог на иму­ще­ство отне­сти к re­gi­men mo­rum²²⁴.

Судить о том, насколь­ко введен­ный цен­зо­ра­ми налог отли­чал­ся от раз­ме­ров обыч­но­го три­бу­та, не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным, посколь­ку, как пока­зал еще А. Г. Гемп, рас­про­стра­нен­ное в лите­ра­ту­ре пред­став­ле­ние о том, что он взи­мал­ся в раз­ме­ре 1, 2 и 3 ассов с тыся­чи, никак источ­ни­ка­ми не под­твер­жда­ет­ся²²⁵. Даже Т. Франк, при­дер­жи­вав­ший­ся тра­ди­ци­он­ной точ­ки зре­ния, вынуж­ден был заме­тить, что «все эти рас­че­ты — пред­по­ло­жи­тель­ны»²²⁶. Ни один из авто­ров, писав­ших о цен­зу­ре Като­на — Ливий, Плу­тарх, Дио­ни­сий Гали­кар­насский — не назы­ва­ют введен­ный налог трой­ным три­бу­том. С опре­де­лен­но­стью мы можем лишь утвер­ждать, что три­бут взи­мал­ся в опре­де­лен­ном про­цен­те с сум­мы, в кото­рую было оце­не­но иму­ще­ство (Dio­nys. 4. 2. 1).

с.98 В резуль­та­те дей­ст­вий цен­зо­ров в эра­рий были направ­ле­ны огром­ные сред­ства. По под­сче­там Т. Фран­ка, если обыч­ный доход каз­ны с пошлин состав­лял при­мер­но 2000000 дена­ри­ев, то новый налог и штраф­ные день­ги долж­ны были при­не­сти казне в 184—183 гг. до н. э. еще око­ло 1000000 дена­ри­ев²²⁷. Эти поз­во­ля­ет пред­по­ло­жить, что поми­мо борь­бы с рос­ко­шью, Катон, вво­дя новые нало­ги, пре­сле­до­вал и чисто прак­ти­че­ские цели. Обес­пе­чив поступ­ле­ние в эра­рий зна­чи­тель­ных сумм, он мог рас­счи­ты­вать на то, что пред­ло­жен­ные им в сена­те стро­и­тель­ные про­ек­ты не толь­ко встре­тят пони­ма­ние, но и будут обес­пе­че­ны необ­хо­ди­мы­ми для их реа­ли­за­ции сред­ства­ми. Зада­чей пер­во­сте­пен­ной важ­но­сти в это вре­мя была орга­ни­за­ция чист­ки, ремон­та и рас­ши­ре­ния водо­сбор­ных кана­лов и город­ской кана­ли­за­ции (Cloa­ca Ma­xi­ma), от состо­я­ния кото­рых в усло­ви­ях нездо­ро­во­го кли­ма­та Лация напря­мую зави­се­ла жизнь и здо­ро­вье жите­лей Рима (MF 126—127)²²⁸. Изно­шен­ность и невоз­мож­ность даль­ней­шей экс­плуа­та­ции Cloa­ca Ma­xi­ma ста­ла оче­вид­ной уже к середине 90-х гг. II в. до н. э.²²⁹ «На спе­ци­аль­но выде­лен­ные сена­том день­ги цен­зо­ры сда­ли под­ряд на стро­и­тель­ные работы — обли­цов­ку кам­нем водо­сбор­ных бас­сей­нов, очист­ку ста­рых кана­ли­за­ци­он­ных сто­ков и построй­ку новых, в част­но­сти, на Авен­тине», — пишет Ливий (39. 44. 5). О каче­стве про­из­веден­ных работ гово­рит тот факт, что новые ремонт­ные работы в систе­ме город­ской кана­ли­за­ции были про­веде­ны толь­ко в 33 г. н. э.

Столь же важ­ным для жиз­не­обес­пе­че­ния рим­лян был цен­зор­ский над­зор за состо­я­ни­ем город­ско­го водо­про­во­да²³⁰. Отно­ше­ние рим­лян к про­бле­ме город­ско­го водо­снаб­же­ния поз­во­ля­ет рекон­струи­ро­вать трак­тат I в. н. э. «О водо­про­во­дах горо­да Рима» (De aquis ur­bis Ro­mae), при­над­ле­жа­щий Секс­ту Юлию Фрон­ти­ну. Про­ведя тща­тель­ное иссле­до­ва­ние «древ­них» (начи­ная со II в. до н. э.) пра­во­вых норм, отно­ся­щих­ся к пра­ву про­веде­ния воды, Фрон­тин обна­ру­жил неко­то­рые раз­ли­чия в прак­ти­ке пре­до­став­ле­ния поль­зо­ва­ния водой меж­ду эпо­хой Рес­пуб­ли­ки и сво­им вре­ме­нем²³¹. Как отме­ча­ет Фрон­тин, ранее водо­про­вод­ная вода рас­хо­до­ва­лась лишь для обще­ст­вен­ных нужд, тогда как част­ным лицам раз­ре­ша­лось поль­зо­вать­ся лишь той водой, что пере­ли­ва­лась за края улич­но­го бас­сей­на или фон­та­на, то есть остав­шей­ся сверх непри­кос­но­вен­но­го и посто­ян­но воз­об­нов­ля­е­мо­го вод­но­го запа­са общи­ны. Таким обра­зом, гос­под­ст­ву­ю­щей была уста­нов­ка на то, что в иде­а­ле вся вода при­над­ле­жит всей общине и состав­ля­ет суще­ст­вен­ное усло­вие ее выжи­ва­ния²³². В свя­зи с сохра­не­ни­ем арха­и­че­ской общин­ной тра­ди­ции в обла­сти поль­зо­ва­ния воды само­воль­ное отведе­ние ее рас­смат­ри­ва­лось не толь­ко как кра­жа соб­ст­вен­но­сти общи­ны, но и поку­ше­ни­ем на ее жиз­нен­ные инте­ре­сы, то есть как пре­ступ­ле­ние про­тив государ­ства²³³.

Работа Фрон­ти­на поз­во­ля­ет луч­ше понять смысл дей­ст­вий Като­на. Как ука­зы­ва­ет Ливий, «воду из обще­ст­вен­ных водо­про­во­дов, рас­хи­щае­мую част­ны­ми лица­ми на свои нуж­ды, цен­зо­ры вер­ну­ли в систе­му обще­го водо­поль­зо­ва­ния» (39. 44. 4). Плу­тарх так­же упо­ми­на­ет с.99 о том, что Катон «при­ка­зал пере­крыть жело­ба, по кото­рым вода из обще­ст­вен­но­го водо­про­во­да тек­ла в част­ные дома и сады» (Cat. Mai. 19). Источ­ни­ки умал­чи­ва­ют о том, боро­лись ли цен­зо­ры с само­воль­ным отведе­ни­ем воды как тако­вым, или же с при­ви­ле­ги­я­ми, имев­ши­ми­ся у неко­то­рых част­ных лиц, и носив­ши­ми не совсем закон­ный харак­тер с точ­ки зре­ния арха­и­че­ской уста­нов­ки на исклю­чи­тель­но общин­но-кол­лек­ти­вист­ский харак­тер водо­поль­зо­ва­ния. Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние, что дей­ст­вия цен­зо­ров не сопро­вож­да­лись санк­ци­я­ми по отно­ше­нию к лицам, поль­зо­вав­шим­ся обще­ст­вен­ной водой. Одна­ко, как ука­зы­ва­ет Фрон­тин, в «древ­них» зако­нах «те поля, кото­рые, вопре­ки зако­ну, оро­ша­лись обще­ст­вен­ной водой, отби­ра­лись в поль­зу государ­ства»²³⁴. Это ука­зы­ва­ет на то, что, ско­рее все­го, цен­зо­ры ото­бра­ли «пра­во домаш­ней воды» у тех, кому оно ранее было пре­до­став­ле­но общи­ной. Фрон­тин упо­ми­на­ет о том, что неко­то­рое коли­че­ство воды с раз­ре­ше­ния граж­дан мог­ло отво­дить­ся в дома наи­бо­лее авто­ри­тет­ных и вли­я­тель­ных людей — «пер­вых лиц в государ­стве» (prin­ci­pium ci­vi­ta­tis)²³⁵. Меж­ду тем, в обще­ст­вен­ном созна­нии такие при­ви­ле­гии рас­це­ни­ва­лись зача­стую как поку­ше­ние на един­ство и целост­ность общи­ны. Г. С. Кна­бе отме­ча­ет, что «пере­но­са прав общи­ны на част­ное лицо вся­че­ски избе­га­ли, за пре­до­став­ле­ни­ем “пра­ва воды” рев­ни­во следи­ли… давая его на вре­мя, ску­по, а под­час и отби­рая обрат­но»²³⁶. И в даль­ней­шем — в эпо­ху Прин­ци­па­та — раз­ре­ше­ние на «домаш­нюю воду» дава­лось в огра­ни­чен­ном раз­ме­ре при сохра­не­нии жест­ко­го кон­тро­ля за рас­хо­до­ва­ни­ем обще­ст­вен­ной воды²³⁷.

Оче­вид­но, что дей­ст­вия Като­на долж­ны были встре­тить как пони­ма­ние и одоб­ре­ние со сто­ро­ны основ­ной мас­сы граж­дан, так и сопро­тив­ле­ние тех вли­я­тель­ных лиц, чьи инте­ре­сы они затра­ги­ва­ли. Под­твер­жде­ни­ем это­го явля­ет­ся цен­зор­ская речь Като­на «Про­тив Луция Фурия о воде» (In L. Fu­rium de aqua). Сохра­нив­ши­е­ся отрыв­ки речи, несмот­ря на свою фраг­мен­тар­ность, поз­во­ля­ют судить о пред­ме­те наре­ка­ний Като­на: «И вооб­ще, он при­ка­зы­вал делать все, что угод­но, и ни на кого не обра­щать вни­ма­ния… Ах, какие доро­гие поля он купил, соби­ра­ясь про­ве­сти на них воду!» (MF 101—102)²³⁸. Судя по упо­ми­на­нию Като­на о том, что Луций Фурий «часто бывал в моем доме»²³⁹ и «это про­ис­хо­дит по необ­хо­ди­мо­сти»²⁴⁰, речь идет о Луции Фурии Пур­пу­ре­оне, с кото­рым он был свя­зан, по край­ней мере, с нача­ла 90-х годов и по 187 г. до н. э.²⁴¹ Види­мо, этим и объ­яс­ня­ет­ся вспых­нув­ший меж­ду ними кон­фликт: Луций Фурий Пур­пу­ре­он не ожи­дал, что его поли­ти­че­ский союз­ник (что в усло­ви­ях Рима под­ра­зу­ме­ва­ло и лич­ные дру­же­ские отно­ше­ния) при­ме­нит по отно­ше­нию к нему те же меры, что и к про­чим лицам. Как отме­ча­ет Д. Кинаст, дан­ный эпи­зод еще раз под­чер­ки­ва­ет бес­при­страст­ность и прин­ци­пи­аль­ность Като­на²⁴². В то же вре­мя, его посту­пок не выглядит чем-то экс­тра­ор­ди­нар­ным. Так, цен­зор 174 г. до н. э. Квинт Фуль­вий Флакк исклю­чил из соста­ва сена­та с осо­бым пори­ца­ни­ем сво­его род­но­го бра­та, с кото­рым он сооб­ща вла­дел иму­ще­ст­вом (Liv. 41. 27. 2).

с.100 Наряду с сов­мест­ной работой, каж­дый из цен­зо­ров взял на себя допол­ни­тель­ную работу. Ливий сооб­ща­ет, что «дей­ст­вуя от сво­его име­ни, Флакк соорудил пло­ти­ну у Неп­ту­но­вых вод и вымо­стил доро­гу, веду­щую к Фор­ми­ям» (39. 44. 6). Судя по все­му, Неп­ту­но­вы воды (Nep­tu­niae aquae, fons Nep­tu­nis) — источ­ник вбли­зи г. Тарра­цин, рас­по­ло­жен­ный при­мер­но в 75 км от Рима по Аппи­е­вой доро­ге. Фор­мии рас­по­ла­га­лись на той же доро­ге, часть кото­рой рас­ши­рил и улуч­шил цен­зор. Катон «для государ­ства купил Мени­ев и Тици­ев атрии вбли­зи тюрь­мы, и четы­ре лав­ки, на месте кото­рых воз­двиг бази­ли­ку, полу­чив­шую имя Пор­ци­е­вой» (Liv. 39. 44. 7). Стро­и­тель­ство Пор­ци­е­вой бази­ли­ки объ­яс­ня­ет­ся иссле­до­ва­те­ля­ми либо ост­рой необ­хо­ди­мо­стью для Рима иметь кры­тые поме­ще­ния для суда и тор­гов­ли, либо как часть пла­на архи­тек­тур­ной модер­ни­за­ции горо­да, чей облик и бед­ная арха­и­че­ская застрой­ка не соот­вет­ст­во­ва­ли обре­тен­но­му к исхо­ду пер­вой чет­вер­ти II в. до н. э. ста­ту­су вели­кой сре­ди­зем­но­мор­ской дер­жа­вы²⁴³.

В рас­ска­зе Плу­тар­ха о построй­ке бази­ли­ки обра­ща­ет на себя вни­ма­ние ука­за­ние на то, что Катон при осу­щест­вле­нии сво­его замыс­ла «столк­нул­ся с нема­лым сопро­тив­ле­ни­ем» (Cat. Mai. 19). Это выглядит ука­за­ни­ем на то, что построй­ка Пор­ци­е­вой бази­ли­ки отра­зи­ла не столь­ко внеш­ние, сколь­ко внут­рен­ние про­бле­мы рим­ской общи­ны. Про­изо­шед­шая в 184 г. до н. э. сме­на типов зда­ний в цен­тре общи­ны — на Фору­ме, име­ла зна­ко­вое зна­че­ние, отра­зив сме­ну при­о­ри­те­тов в духов­ной и соци­аль­ной сфе­рах обще­ства. Во внут­рен­ней орга­ни­за­ции Фору­ма, являв­ше­го­ся не толь­ко архи­тек­тур­ным «цен­тром при­тя­же­ния», но и сакраль­ным и поли­ти­че­ским цен­тром горо­да, как в зер­ка­ле отра­жа­лась соци­аль­ная струк­ту­ра Рима. В IV—III вв. до н. э. на Фору­ме доми­ни­ро­ва­ли част­ные дома — атрии знат­ных родов Лици­ни­ев, Мени­ев и Тици­ев, окру­жен­ные с трех сто­рон мел­ки­ми тор­го­вы­ми лав­ка­ми пле­бе­ев (ple­beiae ta­ber­nae). Нави­сая над табер­на­ми, част­ные дома зна­ти были яркой фор­мой демон­стра­ции пре­сти­жа отдель­ных пат­ри­ци­ан­ских родов, одно­вре­мен­но отра­жая пре­тен­зии зна­ти на поли­ти­че­ское вли­я­ние и гос­под­ство в общине. Харак­тер застрой­ки цен­тра Рима в фор­ме част­но­го дома нагляд­но свиде­тель­ст­во­вал о лиди­ру­ю­щем поло­же­нии бога­тых и знат­ных семей²⁴⁴. Построй­ки зна­ти, таким обра­зом, были не столь­ко сим­во­лом слу­же­ния общине, сколь­ко одним из средств утвер­жде­ния сво­его гос­под­ства над ней²⁴⁵. Само раз­ли­чие в типах стро­е­ний (атри­ум — табер­на) явля­лось свиде­тель­ст­вом реаль­но­го поли­ти­че­ско­го соот­но­ше­ния пат­ри­ци­а­та и плеб­са, а так­же их роли и доли уча­стия в жиз­ни Рима.

Одна­ко, III в. до н. э., и, осо­бен­но, пери­од Пер­вой и Вто­рой Пуни­че­ских войн стал тем вре­ме­нем, когда с окон­ча­тель­ным зату­ха­ни­ем борь­бы пат­ри­ци­ев и пле­бе­ев, соста­вив­ших фор­маль­но еди­ное обще­граж­дан­ское сосло­вие кви­ри­тов, завер­ши­лось и скла­ды­ва­ние граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва в Риме. Про­изо­шед­шие изме­не­ния в соци­аль­ной струк­ту­ре неиз­беж­но долж­ны были най­ти свое отра­же­ние в архи­тек­ту­ре, и, в част­но­сти, в орга­ни­за­ции про­стран­ства цен­тра общи­ны — с.101 Фору­ма. Новая соци­аль­ная ситу­а­ция тре­бо­ва­ла иной орга­ни­за­ции про­стран­ства Фору­ма — в инте­ре­сах всей общи­ны, а не отдель­ных знат­ных родов. Уни­что­жая остат­ки арха­и­че­ской, «до-граж­дан­ской» застрой­ки Рима, Катон тем самым обле­кал в зри­мые фор­мы опре­де­лен­ную обще­ст­вен­ную тен­ден­цию, искав­шую адек­ват­но­го ей архи­тек­тур­но­го выра­же­ния. Ливий пишет, что Катон «част­ные построй­ки, при­мы­каю­щие к обще­ст­вен­ным зда­ни­ям или воз­веден­ные на обще­ст­вен­ной зем­ле, в тече­ние трид­ца­ти дней при­ка­зал сне­сти» (39. 44. 4). Плу­тарх так­же сооб­ща­ет, что Катон при­ка­зал «раз­ру­шить и сне­сти зда­ния, высту­пав­шие за пре­де­лы част­ных вла­де­ний на обще­ст­вен­ную зем­лю» (Cat. Mai. 19). Сле­дую­щим шагом Като­на ста­ла покуп­ка част­ных домов зна­ти и пле­бей­ских таберн на Фору­ме, раз­ру­ше­ние их и воз­веде­ние на их месте обще­ст­вен­ной бази­ли­ки, оли­це­тво­ряв­шей един­ство и равен­ство граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва. Совер­шен­но спра­вед­ли­вым пред­став­ля­ет­ся вывод о том, что «лик­вида­ция част­ных атри­умов нагляд­но зна­ме­но­ва­ла победу общин­но-кол­лек­тив­но­го нача­ла в рим­ской ci­vi­tas, осо­зна­ние рядо­вы­ми кви­ри­та­ми сво­его места и роли в обще­стве и фик­са­цию этой новой духов­ной атмо­сфе­ры и систе­мы цен­но­стей в новых архи­тек­тур­ных фор­мах на Фору­ме»²⁴⁶.

Бур­ная стро­и­тель­ная про­грам­ма цен­зо­ров тре­бо­ва­ла при­вле­че­ния огром­ных средств. Так, толь­ко ремонт и пере­строй­ка город­ской кана­ли­за­ции по сооб­ще­нию Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го, ссы­лаю­ще­го­ся на Гая Аци­лия (Dio­nys. 3. 67. 5), обо­шлась казне в 1000 талан­тов (= ок. 6000000 дена­ри­ев). Хотя дан­ная сум­ма выглядит силь­на пре­уве­ли­чен­ной (еже­год­ный доход эра­рия не пре­вы­шал 2—2,5 млн. дена­ри­ев), она все же свиде­тель­ст­ву­ет о том, что затра­ты на при­веде­ние в порядок водо­сбор­ной и кана­ли­за­ци­он­ной систем Рима были очень вели­ки. По под­сче­там Т. Фран­ка, рас­хо­ды цен­зо­ров 184 г. до н. э. как мини­мум в три раза пре­вы­ша­ли рас­хо­ды сле­дую­щих цен­зур²⁴⁷. Дан­ное обсто­я­тель­ство поз­во­ля­ет объ­яс­нить жест­кую пози­цию, заня­тую Като­ном по отно­ше­нию к пуб­ли­ка­нам. Ливий отме­ча­ет, что цен­зо­ры «государ­ст­вен­ные сбо­ры сда­ли на откуп за необыч­но высо­кую сум­му, а под­ряд на стро­и­тель­ные работы для государ­ства опла­ти­ли, наобо­рот, по самым низ­ким рас­цен­кам» (39. 44. 7, ср. Plut. Cat. Mai. 19). Цель, пре­сле­ду­е­мая Като­ном, оче­вид­на — мини­ми­за­ция рас­хо­дов каз­ны путем сда­чи стро­и­тель­ных под­рядов по мак­си­маль­но низ­кой цене и уве­ли­че­ние доход­ной части эра­рия за счет назна­че­ния пре­дель­но высо­ких цен за отку­па. На подоб­ный путь его тол­ка­ла, преж­де все­го, ост­рая потреб­ность в сред­ствах для реа­ли­за­ции сво­их стро­и­тель­ных про­ек­тов. Так, по мне­нию Б. С. Ляпу­сти­на, день­ги, полу­чен­ные с откуп­щи­ков, пошли на построй­ку Пор­ци­е­вой бази­ли­ки²⁴⁸.

На дей­ст­вия Като­на в отно­ше­нии пуб­ли­ка­нов несо­мнен­но повли­я­ло и то, что их роль в соци­аль­ной, и, осо­бен­но, эко­но­ми­че­ской жиз­ни Рима зна­чи­тель­но воз­рос­ла в годы Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны. Ливий при­во­дит крас­но­ре­чи­вый эпи­зод, когда в 215 г. до н. э. девят­на­дцать чело­век, объ­еди­нен­ных в три кол­ле­гии пуб­ли­ка­нов, взя­ли на себя снаб­же­ние рим­ской армии в Испа­нии. с.102 Толь­ко воен­ные постав­ки поз­во­ли­ли откуп­щи­кам за годы вой­ны сосре­дото­чить в сво­их руках огром­ные сред­ства. Уже тогда ста­но­вит­ся оче­вид­ной та опас­ность для ci­vi­tas, кото­рую нес­ло с собой воз­рас­таю­щее могу­ще­ство пуб­ли­ка­нов. В 213 г. до н. э. некий Тит Пом­по­ний, пре­фект союз­ни­ков и в про­шлом откуп­щик, набрал соб­ст­вен­ное вой­ско из кре­стьян и рабов, уни­что­жен­ное Ган­но­ном (Liv. 25. 1. 3—4). В 212 г. до н. э. дру­гой откуп­щик, Марк Посту­мий пытал­ся сорвать воин­ский набор, про­во­див­ший­ся кон­су­ла­ми (Liv. 25. 3. 8). В том же году, при­вле­чен­ные пле­бей­ски­ми три­бу­на­ми Кар­ви­ли­я­ми к суду, пуб­ли­ка­ны устро­и­ли мас­со­вые бес­по­ряд­ки на Фору­ме. Как пишет Ливий «откуп­щи­ки, наде­ясь про­из­ве­сти бес­по­ряд­ки, пошли кли­ном, раз­дви­гая тол­пу и пере­бра­ни­ва­ясь с наро­дом и три­бу­на­ми; неда­ле­ко было и до руко­паш­ной…» (25. 3. 18). Несмот­ря на попыт­ку про­ти­во­сто­ять росту вли­я­ния откуп­щи­ков, пред­при­ня­тую в 212 г. до н. э. Квин­том Фуль­ви­ем Флак­ком, они сохра­ни­ли свои пози­ции в рим­ской общине и после завер­ше­ния Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны. Пуб­ли­ка­ны почти пол­но­стью кон­тро­ли­ро­ва­ли армей­ские постав­ки, испан­ские оло­вян­ные и сереб­ря­ные руд­ни­ки, добы­чу смо­лы и соли²⁴⁹. Доста­точ­но серь­ез­ным было их вли­я­ние и в про­вин­ци­ях²⁵⁰.

Катон, столк­нув­ший­ся с откуп­щи­ка­ми еще в Сар­ди­нии, поми­мо чисто прак­ти­че­ских целей пытал­ся одно­вре­мен­но устра­нить недо­ста­ток кон­тро­ля со сто­ро­ны общи­ны за их дея­тель­но­стью в эко­но­ми­че­ской сфе­ре. Для это­го в 184 г. до н. э. он навя­зал им такие усло­вия, при кото­рых они мог­ли бы извле­кать мини­мум при­бы­ли, иду­щей не на бла­го Рима, а на лич­ное потреб­ле­ние. Демон­стра­тив­но жест­кая и суро­вая пози­ция Като­на отра­жа­ла его обес­по­ко­ен­ность тем, что пуб­ли­ка­ны полу­ча­ли все боль­шие воз­мож­но­сти для уси­ле­ния сво­его вли­я­ния в общине. То, что дей­ст­вия Като­на нанес­ли ощу­ти­мый удар, пока­зы­ва­ет после­до­вав­шая неза­мед­ли­тель­но реак­ция. «След­ст­ви­ем все­го это­го, — ука­зы­ва­ет Плу­тарх, — была лютая нена­висть к нему» (Cat. Mai. 19). Ливий пишет, что «сенат, усту­пая моль­бам откуп­щи­ков, рас­по­рядил­ся рас­торг­нуть эти сдел­ки и назна­чить новые тор­ги» (39. 44. 8). То, что пуб­ли­ка­ны смог­ли скло­нить на свою сто­ро­ну сенат, ука­зы­ва­ет на то, что с откуп­щи­ка­ми была свя­за­на дело­вы­ми инте­ре­са­ми пря­мо либо через кли­ен­те­лу зна­чи­тель­ная часть сена­то­ров, чья ком­мер­че­ская дея­тель­ность была запре­ще­на Клав­ди­е­вым зако­ном 218 г. до н. э. Это застав­ля­ло сена­то­ров зани­мать­ся пред­при­ни­ма­тель­ской дея­тель­но­стью через третьих лиц, в том чис­ле и откуп­щи­ков, внешне оформ­ляя такие отно­ше­ния как патро­нат или госте­при­им­ство. Гла­вой оппо­зи­ции Като­ну в сена­те стал Тит Квинк­ций Фла­ми­нин. Как пишет Плу­тарх, «Тит был настоль­ко задет несча­стьем бра­та, что при­мкнул к тем, кто издав­на нена­видел Като­на, и, скло­нив сенат на свою сто­ро­ну, рас­торг и отме­нил все заклю­чен­ные Като­ном аренд­ные дого­во­ры и сдел­ки по отку­пам» (Flam. 19 = Cat. Mai. 19).

Опи­ра­ясь на Фла­ми­ни­на и его сто­рон­ни­ков, пуб­ли­ка­ны побуди­ли одно­го или несколь­ких пле­бей­ских три­бу­нов при­влечь Като­на к суду наро­да и взыс­кать с него штраф в два талан­та (Plut. Cat. Mai. 19). Судя по источ­ни­кам, про­цесс не с.103 состо­ял­ся. Отзву­ком этой борь­бы явля­ет­ся речь Като­на «Если Марк Целий, пле­бей­ский три­бун, будет апел­ли­ро­вать» (In M. Cae­lium, tri­bu­num pl., si se ap­pel­las­set). О том, что столк­но­ве­ние меж­ду Мар­ком Цели­ем и Като­ном закон­чи­лось в поль­зу послед­не­го, свиде­тель­ст­ву­ет сле­дую­щий фраг­мент «Если я его пора­жал, а сам часто ухо­дил невреди­мым, то, поми­мо про­че­го, это было очень полез­но для государ­ства, ваших спин и государ­ст­вен­ной каз­ны»²⁵¹. Цен­зо­ры сво­им эдик­том пере­за­клю­чи­ли аренд­ные дого­во­ры на новых усло­ви­ях. Ливий сооб­ща­ет, что цен­зо­ры спе­ци­аль­ным ука­зом отстра­ни­ли тех, кто хотел укло­нить­ся от уже заклю­чен­ных дого­во­ров, и про­ве­ли новые тор­ги на тех же усло­ви­ях и даже дешев­ле (39. 44. 8). При этом Катон свел сче­ты с неко­то­ры­ми откуп­щи­ка­ми, на что ука­зы­ва­ет речь «Про­тив Оппия» (MF 106). Содер­жа­ние этой речи под­твер­жда­ет сооб­ще­ние Ливия о том, что часть пуб­ли­ка­нов была отстра­не­на от уча­стия в аук­ци­оне. Воз­мож­но, что Катон в дан­ном слу­чае высту­пил про­тив Луция Оппия, пле­бей­ско­го три­бу­на 197 г. до н. э., вхо­див­ше­го в круг Тита Квинк­ция Фла­ми­ни­на²⁵².

Труд­но ска­зать с опре­де­лен­но­стью, исполь­зо­вал ли Фла­ми­нин в сво­их инте­ре­сах пуб­ли­ка­нов, или, напро­тив, он был сво­его рода «фигу­рой вли­я­ния» откуп­щи­ков в сена­те. Куда более заслу­жи­ваю­щим вни­ма­ния пред­став­ля­ет­ся при­сут­ст­вие в обви­ни­тель­ных речах Като­на-цен­зо­ра целой груп­пы лиц, объ­еди­нен­ной сво­ей свя­зью с Фла­ми­ни­ном. Как мож­но заме­тить, удар цен­зо­ров был нане­сен по пред­ста­ви­те­лям двух груп­пи­ро­вок — Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го и Тита Фла­ми­ни­на. В речах Като­на фигу­ри­ру­ют Луций Квинк­ций Фла­ми­нин, Аппий Клав­дий Нерон, Луций Оппий (?), Марк Фуль­вий Ноби­ли­ор. Если довер­ше­ние раз­гро­ма окру­же­ния Сци­пи­о­на не вызы­ва­ет удив­ле­ния, то откры­тая и после­до­ва­тель­ная борь­ба с груп­пой Фла­ми­ни­на, дол­гое вре­мя быв­ше­го союз­ни­ком, или, по край­ней мере, сохра­няв­ше­го дру­же­ст­вен­ный ней­тра­ли­тет по отно­ше­нию к Като­ну, кажет­ся на пер­вый взгляд необъ­яс­ни­мой. Одна­ко, как пред­став­ля­ет­ся, союз меж­ду Като­ном и Фла­ми­ни­ном, если и имел место, то носил так­ти­че­ский, и, как след­ст­вие, вре­мен­ный харак­тер. Г. Скал­лард отме­тил, что несмот­ря на суще­ст­во­вав­шие меж­ду Сци­пи­о­ном и Фла­ми­ни­ном про­ти­во­ре­чия, послед­ний был бли­зок Пуб­лию по сти­лю поведе­ния, систе­ме цен­но­стей, отно­ше­нию к сограж­да­нам и сво­е­му окру­же­нию²⁵³. В силу это­го проч­но­го сою­за меж­ду Като­ном и Фла­ми­ни­ном про­сто не мог­ло воз­ник­нуть. При­сту­пив к прак­ти­че­ской реа­ли­за­ции сво­их поли­ти­че­ских уста­но­вок, Катон неиз­беж­но дол­жен был всту­пить в кон­фрон­та­цию с груп­пи­ров­кой одно­го из самых вли­я­тель­ных после устра­не­ния Сци­пи­о­на поли­ти­ков Рима.

Таким обра­зом, во вре­мя цен­зу­ры Катон после­до­ва­тель­но осу­ществля­ет поли­ти­ку про­ти­во­дей­ст­вия чрез­мер­но­му вли­я­нию внут­ри рим­ской общи­ны отдель­ных пред­ста­ви­те­лей зна­ти. По-види­мо­му, здесь мы стал­ки­ва­ем­ся с одной из прин­ци­пи­аль­ных уста­но­вок Като­на-поли­ти­ка, под­дер­жан­ной не толь­ко зна­чи­тель­ной частью сена­та, но и боль­шин­ст­вом граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва. Плу­тарх пере­да­ет сле­дую­щее его выска­зы­ва­ние: «Он был недо­во­лен, что граж­дане каж­дый год пере­из­би­ра­ют одних и тех же лиц на государ­ст­вен­ные долж­но­сти: с.104 “По-ваше­му, ста­ло быть, — гово­рил он, — или власть немно­го­го достой­на, или вла­сти достой­ны немно­гие”» (Reg. et im­per. apoph­tegm. Cat. Mai. 20). Н. Н. Тру­хи­на спра­вед­ли­во отме­ча­ет, что «оппо­зи­ция Като­на “цар­ским тен­ден­ци­ям” маги­ст­ра­ту­ры орга­ни­че­ски вхо­дит в рус­ле его кон­флик­та со зна­тью, носи­тель­ни­цей выс­ших импе­ри­ев…»²⁵⁴. По ее мне­нию, в осно­ве борь­бы Като­на со Сци­пи­о­ном, а затем Фла­ми­ни­ном лежа­ли не лич­ные раз­но­гла­сия или обыч­ное сопер­ни­че­ство често­лю­би­вых маги­ст­ра­тов, но раз­ное пони­ма­ние пред­на­зна­че­ния и роли выс­шей маги­ст­ра­ту­ры в систе­ме управ­ле­ния граж­дан­ской общи­ной. При­со­еди­ня­ясь к это­му выво­ду, заме­тим лишь, что в осно­ве кон­флик­та Като­на с наи­бо­лее выдаю­щи­ми­ся пред­ста­ви­те­ля­ми зна­ти была более мас­штаб­ная про­бле­ма, а имен­но — соот­но­ше­ние отдель­ной лич­но­сти и кол­лек­ти­ва в усло­ви­ях антич­но­го граж­дан­ско­го обще­ства. Такое пони­ма­ние при­ро­ды про­ти­во­сто­я­ния Като­на со Сци­пи­о­ном и его эпи­го­на­ми, на наш взгляд, лишь под­твер­жда­ет общий вывод Н. Н. Тру­хи­ной о том, что ука­зан­ные поли­ти­ки наи­бо­лее пол­но и ясно выра­зи­ли соци­аль­но-поли­ти­че­ские тен­ден­ции раз­ви­тия рим­ской общи­ны в пер­вой поло­вине II в. до н. э.

Дей­ст­вуя реши­тель­но и целе­устрем­лен­но, Катон неиз­беж­но заде­вал инте­ре­сы мно­гих сограж­дан, в том чис­ле и наи­бо­лее вли­я­тель­ной и знат­ной их части. «Это цен­зор­ство ста­ло замет­ным собы­ти­ем, но оно же созда­ло Като­ну мно­го вра­гов на всю жизнь», — заме­ча­ет Ливий (39. 44. 9). В то же вре­мя, ука­зы­ва­ет Плу­тарх, «народ, по-види­мо­му, был дово­лен цен­зор­ст­вом Като­на, про­яв­ляя в этом уди­ви­тель­ное еди­но­ду­шие. Поста­вив ему ста­тую в хра­ме боги­ни Здо­ро­вья, рим­ляне не упо­мя­ну­ли ни о его похо­дах, ни о три­ум­фе, но вот какую сде­ла­ли над­пись: “За то, что, став цен­зо­ром, он здра­вы­ми сове­та­ми, разум­ны­ми настав­ле­ни­я­ми и поуче­ни­я­ми сно­ва вывел на пра­виль­ный путь уже кло­нив­ше­е­ся к упад­ку Рим­ское государ­ство”» (Cat. Mai. 19). Содер­жа­ние над­пи­си, при­веден­ной Плу­тар­хом, заста­ви­ло неко­то­рых иссле­до­ва­те­лей усо­мнить­ся в том, что ста­туя Като­на была постав­ле­на в templum Sa­lu­tis еще при жиз­ни Пор­ция. В то же вре­мя основ­ная часть сооб­ще­ния гре­че­ско­го био­гра­фа, как пра­ви­ло, не ста­вит­ся под сомне­ние.

Обще­ст­вен­ное одоб­ре­ние и под­держ­ка не были един­ст­вен­ным ито­гом като­нов­ской цен­зу­ры. Как пока­зал в сво­ей рабо­те Д. Кинаст, Като­ну уда­лось зало­жить опре­де­лен­ную тра­ди­цию про­веде­ния цен­зу­ры (отра­жав­шую основ­ные направ­ле­ния и прин­ци­пы его внут­рен­ней поли­ти­ки), про­дол­жен­ную цен­зо­ра­ми 179—169 гг. до н. э. Иссле­до­ва­тель при­хо­дит к сле­дую­ще­му выво­ду: «Четы­ре цен­зу­ры II в. до н. э. (184—169 гг.) отчет­ли­во пока­зы­ва­ют един­ство дей­ст­вии осу­ществляв­ших их маги­ст­ра­тов»²⁵⁵. Дан­ное обсто­я­тель­ство поз­во­ля­ет с дове­ри­ем отне­стись к утвер­жде­нию антич­ной исто­рио­гра­фии о том, что после испол­не­ния цен­зу­ры Катон стал одним из самых авто­ри­тет­ных и вли­я­тель­ных поли­ти­ков в Риме. Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние про­ду­ман­ность и с.105 после­до­ва­тель­ность дей­ст­вий цен­зо­ров, явно под­чи­ня­ю­щих­ся обще­му пла­ну, а не явля­ю­щих­ся набо­ром слу­чай­ных мер, осу­ществляв­ших­ся от слу­чая к слу­чаю, либо под вли­я­ни­ем сию­ми­нут­ных инте­ре­сов. Имен­но систем­ность дей­ст­вий цен­зо­ров, реши­тель­но устра­няв­ших из жиз­ни рим­ской общи­ны явле­ния, иска­жав­шие ее граж­дан­ский харак­тер, поз­во­ли­ла Като­ну закре­пить поли­ти­че­ский успех, достиг­ну­тый на выбо­рах 184 г. до н. э. Ста­туя, постав­лен­ная ему наро­дом, явля­ет­ся выра­зи­тель­ным сим­во­лом того, что имен­но Като­ну, чей жиз­нен­ный путь сов­пал с фазой рас­цве­та в Риме граж­дан­ско­го обще­ства в фор­ме сенат­ской Рес­пуб­ли­ки, уда­лось наи­бо­лее пол­но, успеш­но и реши­тель­но выра­зить тре­бо­ва­ния сво­его вре­ме­ни.

В воз­расте пяти­де­ся­ти лет Катон достиг вер­ши­ны карье­ры рим­ско­го поли­ти­ка. Судя по источ­ни­кам, ску­по осве­щаю­щим его дея­тель­ность после испол­не­ния цен­зу­ры, жизнь Като­на ста­но­вит­ся менее дра­ма­тич­ной и напря­жен­ной. В это вре­мя его авто­ри­тет высок как нико­гда. Добив­шись победы над сво­и­ми поли­ти­че­ски­ми оппо­нен­та­ми, Катон обла­да­ет огром­ным вли­я­ни­ем в сена­те. Плу­тарх упо­ми­на­ет о том, что сенат в отсут­ст­вие Като­на избе­гал обсуж­де­ния важ­ных вопро­сов (Cat. Mai. 19). Сам он во вто­рой поло­вине сво­ей жиз­ни был занят напи­са­ни­ем мно­го­чис­лен­ных трудов, раз­но­об­раз­ных по сво­ей тема­ти­ке. При этом нель­зя гово­рить о том, что Катон отхо­дит от актив­ной обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти. Сле­ду­ет обра­тить вни­ма­ние на его «лите­ра­тур­ное» наследие: сочи­не­ния по сель­ско­му хозяй­ству, воен­но­му делу, пра­ву, исто­рии Рима и Ита­лии. Катон редак­ти­ру­ет и изда­ет око­ло 150 про­из­не­сен­ных им судеб­ных речей. В про­за­и­че­ской «Пес­ни о нра­вах» в оформ­лен­ном виде пред­ста­ют его взгляды на те нор­мы и цен­но­сти, кото­рые долж­ны быть при­су­щи граж­да­ни­ну и общине в целом, а так­же на явле­ния, иска­жаю­щие по его мне­нию суть рим­ско­го обра­за жиз­ни.

И после 184 г. до н. э. Катон по-преж­не­му полон энер­гии и жела­ния работать на бла­го общи­ны. В 181 г. до н. э. он высту­па­ет про­тив отме­ны зако­на Бебия, запре­щав­ше­го чрез­мер­ные тра­ты кан­дида­тов на орга­ни­за­цию обще­ст­вен­ных зре­лищ нака­нуне выбо­ров (MF 137—138). Види­мо, в том же году Катон высту­па­ет с речью «О домо­га­тель­стве долж­но­стей», а так­же защи­ща­ет закон Орхия о рос­ко­ши (MF 136, 139—146). В 169 г. до н. э. он вста­ет на защи­ту Воко­ни­е­ва зако­на. В 151 г. до н. э. Катон доби­ва­ет­ся в сена­те запре­ще­ния повтор­ных соис­ка­ний кон­суль­ско­го импе­рия (MF 185—186). Как отме­ча­ет Н. Н. Тру­хи­на, «дол­гая борь­ба “ново­го чело­ве­ка” за тор­же­ство поряд­ка завер­ши­лась обузда­ни­ем выс­шей маги­ст­ра­ту­ры и уси­ле­ни­ем сенат­ско­го пре­сти­жа»²⁵⁶.

По-преж­не­му актив­но в этот пери­од жиз­ни Катон участ­ву­ет в судеб­ных поедин­ках. В 183 г. до н. э. он судит­ся с пред­ста­ви­те­ля­ми семей­ства Тер­мов. Око­ло 178 г. до н. э. Катон высту­па­ет про­тив Мар­ка Фуль­вия Ноби­ли­о­ра. В 171 г. до н. э. он участ­ву­ет в пер­вом про­цес­се о вымо­га­тель­ствах в про­вин­ции в каче­стве обви­ни­те­ля испан­ско­го пре­то­ра Пуб­лия Фурия. В 164 г. до н. э. Катон защи­ща­ет­ся от неко­е­го Мар­ка Кор­не­лия, а око­ло 154 г. до н. э. — от Гая Кас­сия. Даже на послед­нем с.106 году жиз­ни, в 149 г. до н. э., он высту­па­ет с речью про­тив Сер­вия Галь­бы, гра­бив­ше­го, будучи намест­ни­ком, пле­ме­на Лузи­та­нии.

Столь же дея­те­лен Катон и в выра­бот­ке внеш­не­по­ли­ти­че­ско­го кур­са. Судя по сохра­нив­шим­ся фраг­мен­там, он высту­па­ет про­тив неоправ­дан­ных войн, зате­вае­мых ради долж­но­стей и гра­бе­жа²⁵⁷. Он защи­ща­ет македо­нян, родо­с­цев, мно­го вни­ма­ния уде­ля­ет пле­ме­нам Испа­нии. Катон вни­ма­тель­но следит за поло­же­ни­ем дел на Бал­ка­нах, в Малой Азии, Егип­те. Посе­тив в кон­це 50-х гг. Север­ную Афри­ку, Катон начи­на­ет, одна­ко, упор­но доби­вать­ся новой вой­ны с Кар­фа­ге­ном. Как пока­зы­ва­ет фраг­мент речи «О войне с Кар­фа­ге­ном» он по-преж­не­му счи­та­ет пуни­че­скую Афри­ку источ­ни­ком потен­ци­аль­ной угро­зы для Рима: «Кар­фа­ге­няне уже вра­ги нам: ибо тот, кто все при­гото­вил про­тив меня, чтобы начать вой­ну в любой угод­ный ему момент, — тот мне уже враг, хотя бы он еще не взял­ся за ору­жие» (MF 195). Оце­ни­вая объ­ек­тив­ность пози­ции Като­на, не сле­ду­ет забы­вать, что он был одним из послед­них пред­ста­ви­те­лей того поко­ле­ния, кото­рое испы­та­ло на себе все тяготы Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны. В речи «Об ахей­цах» Катон вспо­ми­на­ет о том вре­ме­ни, «когда Ган­ни­бал тер­зал и мучил зем­лю Ита­лии…» (MF 187). Ему уда­лось убедить сенат и сограж­дан в необ­хо­ди­мо­сти окон­ча­тель­но­го реше­ния «пуни­че­ско­го вопро­са». В кон­це 149 г. до н. э., после нача­ла Третьей Пуни­че­ской вой­ны, Катон уми­ра­ет.

Как мож­но видеть из бег­ло­го очер­ка дея­тель­но­сти Като­на в пери­од с 184 по 149 гг. до н. э., он до кон­ца жиз­ни оста­вал­ся актив­ным поли­ти­ком и обще­ст­вен­ным дея­те­лем. В цен­тре его вни­ма­ния посто­ян­но нахо­дят­ся как инте­ре­сы граж­дан­ской общи­ны, так и судь­бы отдель­ных граж­дан. В 149 г. до н. э., на про­цес­се про­тив Галь­бы, Катон ска­жет: «Мно­гое меша­ло мне прий­ти сюда: воз­раст, голос, силы, ста­рость, но поис­ти­не, когда я думаю, что долж­но обсуж­дать­ся такое важ­ное дело…» (MF 196). В дру­гой речи, «Про­тив Кор­не­лия к наро­ду», Катон пере­чис­ля­ет отри­ца­тель­ные, с его точ­ки зре­ния, каче­ства граж­да­ни­на, созда­вая сво­его рода «шка­лу анти­цен­но­стей»: «Есть ли чело­век более неряш­ли­вый, суе­вер­ный, про­па­щий, дале­кий от обще­ст­вен­ных дел»²⁵⁸. По образ­но­му выра­же­нию совре­мен­но­го исто­ри­ка, Катон «умер на бое­вом посту: с обви­ни­тель­ной речью про­тив Галь­бы и с хва­лой ново­му Сци­пи­о­ну на устах»²⁵⁹. Дей­ст­ви­тель­но, Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Эми­ли­ан, настав­ни­ком кото­ро­го антич­ная тра­ди­ция счи­та­ла Като­на, был рим­ским поли­ти­ком ново­го типа, не похо­жим на бра­тьев Сци­пи­о­нов или Фла­ми­ни­нов, про­тив кото­рых он так дол­го борол­ся. Воз­мож­но, для само­го Като­на это было луч­шим дока­за­тель­ст­вом того, что его мно­го­лет­няя дея­тель­ность, став­шая свое­об­раз­ной эпо­хой в эпо­хе, не была напрас­ной тра­той сил и энер­гии.