Кризис спартанского полиса
(конец V — начало IV вв. до н. э.)

Часть I. Глава 1

СПАРТАНСКИЙ ПОЛИС НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ.
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СДВИГИ

3. ЗАКОН ЭПИТАДЕЯ

Плу­тарх в пятой гла­ве био­гра­фии Аги­са рас­ска­зы­ва­ет о дегра­да­ции Спар­ты в III в. до н. э. и объ­яс­ня­ет ее тем, что после Пело­пон­нес­ской вой­ны спар­тан­цы «навод­ни­ли соб­ст­вен­ный город золо­том и сереб­ром». Одна­ко и это было бы не страш­но, если бы сохра­ни­лось ста­рое, иду­щее от Ликур­га «пра­ви­ло насле­до­ва­ния», при кото­ром отец не мог пере­дать свое иму­ще­ство нико­му, кро­ме сына. Плу­тарх счи­та­ет, что этот порядок насле­до­ва­ния обес­пе­чи­вал иму­ще­ст­вен­ное равен­ство и «каким-то обра­зом избав­лял Спар­ту от вся­ких про­чих бед». Поло­же­ние изме­ни­лось, про­дол­жа­ет далее Плу­тарх, «когда эфо­ром стал некий Эпи­та­дей, чело­век вли­я­тель­ный, но свое­нрав­ный и тяже­лый, он, повздо­рив­ши с сыном, пред­ло­жил новую ретру — чтобы впредь каж­дый мог пода­рить при жиз­ни или оста­вить по заве­ща­нию свой дом и надел кому угод­но». Плу­тарх счи­та­ет, что Эпи­та­дей пред­ло­жил этот закон толь­ко из лич­ных побуж­де­ний. Одна­ко, всту­пив в силу, он повлек за собой неис­чис­ли­мые послед­ст­вия. Зем­ля как любой про­чий товар была пуще­на в обо­рот и «ско­ро богат­ство, — по сло­вам Плу­тар­ха, — собра­лось в руках немно­гих, а государ­ст­вом завла­де­ла бед­ность».

Кон­цен­тра­цию зем­ли в руках немно­гих Плу­тарх свя­зы­ва­ет с рез­ким умень­ше­ни­ем чис­ла граж­дан. По его сло­вам, спар­ти­а­тов к момен­ту рефор­мы Аги­са оста­лось не более 700, да и то толь­ко сто из них вла­де­ло зем­лей. Вся осталь­ная мас­са быв­ших граж­дан, по свиде­тель­ству Плу­тар­ха, явля­ла собой пол­но­стью деклас­си­ро­ван­ную чернь, пред­став­ляв­шую для государ­ства боль­шую опас­ность как чрез­вы­чай­но взры­во­опас­ный эле­мент. Уни­что­же­ние равен­ства и сокра­ще­ние чис­ла граж­дан, по мне­нию Плу­тар­ха, было пря­мым след­ст­ви­ем зако­на Эпи­та­дея.

Эфор Эпи­та­дей упо­ми­на­ет­ся толь­ко у Плу­тар­ха, хотя само имя Эпи­та­дей или Эпи­тад встре­ча­ет­ся в спар­тан­ской исто­рии еще один раз (Фук., IV, 38, 1). Если учесть обы­чай пере­да­вать имя в семье через поко­ле­ние, то вполне воз­мож­но, что наш эфор Эпи­та­дей был вну­ком спар­тан­ско­го коман­дую­ще­го, погиб­ше­го в 425 г. под Сфак­те­ри­ей. Кос­вен­ным дока­за­тель­ст­вом их род­ства может слу­жить то сооб­ра­же­ние, что они без­услов­но были людь­ми одно­го кру­га. Если пер­вый коман­до­вал арми­ей, то вто­ро­го Плу­тарх харак­те­ри­зу­ет как «чело­ве­ка вли­я­тель­но­го», кото­рый, вос­поль­зо­вав­шись зва­ни­ем эфо­ра, высту­пил с зако­но­про­ек­том, касаю­щим­ся осно­вы основ соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской жиз­ни Спар­ты (Агис, 5, 3).

В ком­пе­тен­цию эфо­ров как рабо­че­го коми­те­та народ­но­го собра­ния вхо­ди­ли вопро­сы, затра­ги­ваю­щие почти все сто­ро­ны жиз­ни спар­тан­ско­го поли­са. Им же при­над­ле­жа­ло пра­во вно­сить зако­но­про­ек­ты и ста­вить их на голо­со­ва­ние. Этим пра­вом не обла­да­ло боль­ше ни одно долж­ност­ное лицо в Спар­те, вклю­чая царей и герон­тов. В таком сво­ем каче­стве эфо­ры неод­но­крат­но появ­ля­лись на сцене и, как пра­ви­ло, в самые кри­ти­че­ские для Спар­ты момен­ты. Так было в 432 г., перед нача­лом Пело­пон­нес­ской вой­ны, когда эфо­ром Сфе­не­ла­идом был постав­лен на голо­со­ва­ние в народ­ном собра­нии вопрос о войне и мире (Фук., I, 87, 1). Так было и вско­ре после окон­ча­ния Пело­пон­нес­ской вой­ны, когда имен­но эфо­ры высту­пи­ли ини­ци­а­то­ра­ми пред­ло­же­ния, имев­ше­го чрез­вы­чай­но важ­ное зна­че­ние и для харак­те­ра эко­но­ми­че­ских отно­ше­ний, и для даль­ней­ше­го раз­ви­тия соци­аль­но­го нера­вен­ства, пред­ло­же­ния, касав­ше­го­ся допу­сти­мо­сти обра­ще­ния в Спар­те золо­той и сереб­ря­ной моне­ты (Плут. Лис., 17). Если вер­на обще­при­знан­ная дати­ров­ка зако­на Эпи­та­дея (рубеж V—IV вв.), то перед нами два еди­новре­мен­ных акта, затро­нув­ших всю сово­куп­ность иму­ще­ст­вен­ных отно­ше­ний в Спар­те и поз­во­ля­ю­щих гово­рить о суще­ст­во­ва­нии широ­кой эко­но­ми­че­ской про­грам­мы. И в том и в дру­гом слу­чае реа­ли­за­ция этой про­грам­мы свя­за­на с ини­ци­а­ти­вой эфо­ров. Позд­нее, в эпо­ху царей-рефор­ма­то­ров, спо­движ­ник царя Аги­са эфор Лисандр внес ретру о пере­де­ле зем­ли в геру­сию, а сле­до­ва­тель­но и в народ­ное собра­ние (Плут. Агис, 8).

Хотя наши источ­ни­ки и не дают общей кар­ти­ны тех соци­аль­ных кол­ли­зий, кото­рые име­ли место в Спар­те после Пело­пон­нес­ской вой­ны, одна­ко даже то немно­гое, что мы зна­ем, застав­ля­ет думать о нали­чии дале­ко зашед­ше­го про­цес­са рас­сло­е­ния граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва в Спар­те и кон­цен­тра­ции зем­ли в руках немно­гих. Закон Эпи­та­дея, явив­ший­ся, с одной сто­ро­ны, след­ст­ви­ем это­го про­цес­са, с дру­гой, сам послу­жив­ший как бы его ката­ли­за­то­ром, был издан либо в самом кон­це V, либо в самом нача­ле IV веков. Плу­тарх, наш един­ст­вен­ный авто­ри­тет в дан­ном вопро­се, вполне опре­де­лен­но свя­зы­ва­ет этот закон с при­то­ком денег в Спар­ту сра­зу после Пело­пон­нес­ской вой­ны (Агис, 5, 1). Из кон­тек­ста ясно, что для Плу­тар­ха точ­кой отсче­та была имен­но Пело­пон­нес­ская вой­на, и труд­но пред­по­ло­жить зна­чи­тель­ную отда­лен­ность это­го зако­на от момен­та ее окон­ча­ния. Кос­вен­ное под­твер­жде­ние тому мож­но най­ти и у Ари­сто­те­ля. Не исклю­че­но, что Ари­сто­тель имел в виду имен­но эту рефор­му, гово­ря о зако­но­да­тель­ном акте, поз­во­лив­шем граж­да­нам про­да­вать свои кле­ры под видом даре­ния или заве­ща­ния (Пол., II, 6, 10, p. 1270a — в сущ­но­сти здесь он изла­га­ет содер­жа­ние зако­на Эпи­та­дея). Так как в его вре­мя про­цесс сосре­дото­че­ния дви­жи­мо­го и недви­жи­мо­го иму­ще­ства в руках немно­гих всту­пил уже в свою завер­шаю­щую ста­дию, то надо думать, начал­ся он не во 2-й поло­вине IV в., а мно­го рань­ше.

И Ари­сто­тель в «Поли­ти­ке» (II, 6, 11, p. 1270a) и Плу­тарх в био­гра­фии Аги­са (5) оба отме­ча­ют любо­пыт­ный факт — пря­мую зави­си­мость чис­лен­но­сти спар­ти­а­тов от зако­на, раз­ре­шив­ше­го отчуж­дать кле­ры. Одна­ко отме­чен­ное мно­ги­ми исто­ри­ка­ми умень­ше­ние чис­ла пол­но­прав­ных граж­дан в Спар­те нача­лось задол­го до ретры Эпи­та­дея. Исто­рия воен­ной орга­ни­за­ции в Спар­те поз­во­ля­ет про­ана­ли­зи­ро­вать в боль­шей или мень­шей точ­но­стью ход и ско­рость раз­ви­тия это­го хоро­шо извест­но­го фено­ме­на. Эпо­ха Гре­ко-Пер­сид­ских войн одно­вре­мен­но и выс­шая точ­ка и рубеж, от кото­ро­го берет свое нача­ло про­цесс посте­пен­но­го выми­ра­ния спар­тан­ской ари­сто­кра­тии. Все пол­но­прав­ное насе­ле­ние Спар­ты в нача­ле V в., по-види­мо­му, состав­ля­ло 8—10 тысяч граж­дан при­зыв­но­го воз­рас­та (Герод., VII, 234; Арист. Пол., II, 6, 12, p. 1270a; Плут. Лис., 8). Досто­вер­ность этих дан­ных под­твер­жда­ет и то, что в бит­ве при Пла­те­ях участ­во­ва­ло 5 тысяч спар­ти­а­тов, при­чем в это чис­ло, по-види­мо­му, не вхо­ди­ли ни стар­шая, ни млад­шая воз­раст­ные груп­пы (Герод., IX, 10; 12). Спу­стя 60 лет, в 418 г. чис­ло пол­но­прав­ных граж­дан в Спар­те по мак­си­маль­ным рас­че­там состав­ля­ло 4—5 тысяч чело­век, а по мини­маль­ным — 3 тыся­чи (ср. Фук., V, 64, 2; 68; 74). А к момен­ту бит­вы при Левк­трах чис­лен­ность спар­ти­а­тов никак не пре­вы­ша­ла 2400 чело­век. Поте­ря в этой бит­ве 400 спар­ти­а­тов из 700 ока­за­лась, по сло­вам Ксе­но­фон­та (Гр. ист., VI, 4, 15), таким тяже­лым уда­ром, что Спар­та так нико­гда и не смог­ла от него опра­вить­ся. При напа­де­нии Эпа­ми­нон­да на Спар­ту из-за край­ней мало­чис­лен­но­сти соб­ст­вен­ных граж­дан государ­ство было вынуж­де­но при­бег­нуть к край­ней мере и воору­жить ило­тов (Ксен. Гр. ист., VI, 5, 28—29). Ко вре­ме­ни же Ари­сто­те­ля, по сло­вам само­го фило­со­фа, Спар­та не мог­ла выста­вить и тыся­чи гопли­тов, и государ­ство «погиб­ло имен­но из-за мало­люд­ства» (Пол., II, 6, 11—12, p. 1270a).

Перед нами дан­ные при­бли­зи­тель­но за 150 лет. Созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что исчез­но­ве­ние спар­ти­а­тов совер­ша­ет­ся по како­му-то чет­ко­му гра­фи­ку: каж­дые пол­ве­ка их чис­лен­ность умень­ша­ет­ся вдвое. Како­вы же при­чи­ны, вызвав­шие столь ката­стро­фи­че­ское исчез­но­ве­ние спар­тан­ско­го граж­дан­ства? Мож­но насчи­тать по край­ней мере несколь­ко таких при­чин, боль­шая часть кото­рых лежит во вне­эко­но­ми­че­ской сфе­ре. Сюда отно­сят­ся и мно­го­чис­лен­ные вой­ны, и зем­ле­тря­се­ние 464 г. до н. э., и тра­ди­ци­он­но низ­кая рож­дае­мость, и суро­вость спар­тан­ской дис­ци­пли­ны. Одна­ко каж­дая из этих при­чин в отдель­но­сти и все они вме­сте не дают удо­вле­тво­ри­тель­но­го объ­яс­не­ния фак­ту посте­пен­но­го и пра­виль­но­го выми­ра­ния цело­го сосло­вия. Конеч­но, вой­на внес­ла свою леп­ту в этот про­цесс, но не боль­шую, чем, ска­жем, в Афи­нах. При этом надо учесть, что воен­ные дей­ст­вия, как пра­ви­ло, велись дале­ко от спар­тан­ской терри­то­рии и мир­ное насе­ле­ние от них не стра­да­ло. Зем­ле­тря­се­ние 464 г. вряд ли име­ло такие уж раз­ру­ши­тель­ные послед­ст­вия для спар­ти­а­тов, как это рису­ет Дио­дор (XI, 63, 1 — чис­ло жертв в 20 тысяч, без сомне­ния, пре­уве­ли­че­но). Во вся­ком слу­чае на дру­гие сосло­вия, кро­ме спар­ти­а­тов, оно не ока­за­ло суще­ст­вен­но­го вли­я­ния. Так, у нас нет ника­ких дан­ных о сокра­ще­нии чис­лен­но­сти перие­ков или ило­тов. По-види­мо­му, коли­че­ст­вен­но­го упад­ка в этих сло­ях лакон­ско­го насе­ле­ния не наблюда­лось. Ско­рее наобо­рот, мно­го­чис­лен­ные кон­тин­ген­ты их посте­пен­но заме­ни­ли в спар­тан­ской армии самих спар­ти­а­тов. Если бы дело было толь­ко в зем­ле­тря­се­нии, то коли­че­ство граж­дан, рез­ко умень­шив­шись в 464 г., потом бы по край­ней мере оста­ва­лось на том же уровне. Но это­го не наблюда­ет­ся.

Дума­ет­ся, что при­чи­на умень­ше­ния спар­тан­ско­го граж­дан­ства кро­ет­ся в соци­аль­ной поли­ти­ке само­го государ­ства. В Спар­те, где при­над­леж­ность к граж­дан­ско­му кол­лек­ти­ву обес­пе­чи­ва­лась, кро­ме про­чих усло­вий, обя­за­тель­ным нали­чи­ем земель­но­го участ­ка, кле­ра, поте­ря послед­не­го озна­ча­ла авто­ма­ти­че­ское исклю­че­ние из чис­ла пол­но­прав­ных граж­дан. Этот меха­низм, по-види­мо­му, и явил­ся тем моло­хом, кото­рый за пол­то­ра века умень­шил коли­че­ство спар­ти­а­тов с деся­ти до одной тыся­чи.

Закон Эпи­та­дея, офор­мив­ший пра­во спар­ти­а­тов на отчуж­де­ние зем­ли, был после зако­нов Ликур­га важ­ней­шим эта­пом в спар­тан­ском граж­дан­ском пра­ве. Те тен­ден­ции, кото­рые в обход зако­на дав­но уже испод­воль раз­ви­ва­лись в спар­тан­ском обще­стве, были нако­нец закреп­ле­ны юриди­че­ским актом. Таким обра­зом, спар­тан­ское зако­но­да­тель­ство про­де­ла­ло за один день тот же путь, что и зако­но­да­тель­ство Афин за несколь­ко веков.

И Ари­сто­тель и Исо­крат, не так уж дале­ко отсто­я­щие от вре­ме­ни Эпи­та­дея, оба счи­та­ли, что послед­ст­вия это­го зако­на ска­за­лись немед­лен­но и что пере­ме­ще­ние соб­ст­вен­но­сти про­изо­шло сра­зу (Арист. Пол., II, 6, 10, p. 1270a; Исокр. О мире, VIII, 95—96). По всей веро­ят­но­сти, боль­шин­ство кле­ров момен­таль­но ока­за­лось в руках неболь­шо­го чис­ла соб­ст­вен­ни­ков и имен­но этот резуль­тат так пора­зил Ари­сто­те­ля, Исо­кра­та и Плу­тар­ха, кото­рые есте­ствен­но свя­за­ли его с извест­ной им юриди­че­ской акци­ей, взяв ее за точ­ку отсче­та. Ари­сто­тель, отме­чая быст­ро рас­ту­щую дис­про­пор­цию меж­ду богат­ст­вом и бед­но­стью, объ­яс­ня­ет ее тем, что зем­ля пере­шла в руки немно­гих (Пол., II, 6, 9, p. 1270a 15—18). Плу­тарх, сто­яв­ший у кон­ца это­го про­цес­са, уве­ря­ет, что в Спар­те к момен­ту рефор­мы Аги­са и Клео­ме­на оста­лось не более ста соб­ст­вен­ни­ков зем­ли, все же осталь­ное граж­дан­ское насе­ле­ние выро­ди­лось в жал­кую и нищую тол­пу (Агис, 5, 7).

Быст­рое и на пер­вый взгляд мгно­вен­ное пере­ме­ще­ние соб­ст­вен­но­сти и кон­цен­тра­ция ее в немно­гих руках вовсе не были вызва­ны к жиз­ни исклю­чи­тель­но зако­ном Эпи­та­дея. Соци­аль­но-эко­но­ми­че­ские сдви­ги в спар­тан­ском обще­стве испод­воль гото­ви­лись в тече­ние мно­гих поко­ле­ний и задол­го до ретры Эпи­та­дея уже сло­жи­лась такая ситу­а­ция, что мел­кий соб­ст­вен­ник вла­дел сво­ей соб­ст­вен­но­стью толь­ко номи­наль­но и зем­ля при­над­ле­жа­ла ему толь­ко как легаль­ная фик­ция. По-види­мо­му, прин­цип рав­ных кле­ров стал нару­шать­ся в Спар­те очень рано, еще в пери­од арха­и­ки, а в V в. пере­кач­ка земель­ной соб­ст­вен­но­сти уже шла пол­ным ходом. Таким обра­зом, закон Эпи­та­дея толь­ко утвер­дил прак­ти­ку, кото­рая до это­го име­ла место, но была неле­галь­ной. Он изба­вил людей от необ­хо­ди­мо­сти идти в обход зако­на и осу­ществлять фак­ти­че­скую про­да­жу зем­ли без юриди­че­ско­го ее оформ­ле­ния.

Меха­низм это­го явле­ния мож­но пред­ста­вить себе сле­дую­щим обра­зом: закон запре­щал спар­ти­а­ту отчуж­дать зем­лю, но он не мог вос­пре­пят­ст­во­вать ему усту­пить креди­то­рам часть дохо­да с кле­ра или даже весь доход, т. е. апо­фо­ру илота. Таким обра­зом, фак­ти­че­ски клер пере­хо­дил в соб­ст­вен­ность креди­то­ра, но юриди­че­ски вла­дель­цем счи­та­лось дру­гое лицо. Подоб­ная фор­ма ипо­те­ки прак­ти­ко­ва­лась, осо­бен­но в ран­нюю эпо­ху, и в дру­гих поли­сах Гре­ции. Закон Эпи­та­дея лега­ли­зо­вал уже суще­ст­ву­ю­щее поло­же­ние вещей. Бла­го­да­ря ему мож­но было пере­да­вать не толь­ко дохо­ды с зем­ли, но и самую зем­лю. Понят­но, что долж­ни­ки, полу­чив­шие пра­во дарить или заве­щать свои кле­ры, прак­ти­че­ски мог­ли их пода­рить толь­ко сво­им креди­то­рам. Послед­ние, конеч­но, поста­ра­лись сра­зу же пере­ве­сти дол­го­вые обя­за­тель­ства, под залог кото­рых они ссу­жа­ли долж­ни­кам день­ги, в недви­жи­мую соб­ст­вен­ность, т. е. в зем­лю. Веро­ят­но, боль­шин­ство кле­ров сра­зу же после изда­ния зако­на Эпи­та­дея ока­за­лось в руках весь­ма огра­ни­чен­но­го чис­ла соб­ст­вен­ни­ков. Этот момент как раз и заме­тил Ари­сто­тель, гово­ря, что зем­ля пере­шла к немно­гим людям (Пол., II, 6, 10, p. 1270a). Таким обра­зом, тен­ден­ции есте­ствен­но­го эко­но­ми­че­ско­го раз­ви­тия стра­ны, с одной сто­ро­ны, и сохра­не­ние ста­рой цен­зо­вой систе­мы, с дру­гой, при­ве­ли Спар­ту к необ­ра­ти­мым соци­аль­ным послед­ст­ви­ям.

Юриди­че­ски все меры государ­ства были направ­ле­ны к сохра­не­нию зем­ли как выс­шей цен­но­сти за всей сово­куп­но­стью сво­их граж­дан. Дей­ст­ви­тель­но, кле­ры мож­но было отчуж­дать толь­ко внут­ри клас­са спар­ти­а­тов и толь­ко в виде даре­ния или заве­ща­ния, т. е. зем­ля как была, так и оста­лась после зако­на Эпи­та­дея без­услов­ной соб­ст­вен­но­стью государ­ства. Но казус состо­ял в том, что граж­дан­ский кол­лек­тив Спар­ты вплоть до пери­о­да элли­низ­ма под­би­рал­ся по арха­и­че­ско­му «цен­зо­во­му» прин­ци­пу. Толь­ко вла­де­ние зем­лей обес­пе­чи­ва­ло граж­да­ни­ну воз­мож­ность полу­чить соот­вет­ст­вен­ное вос­пи­та­ние и участ­во­вать в обще­ст­вен­ных обедах, сис­си­ти­ях. Поте­ря кле­ра авто­ма­ти­че­ски исклю­ча­ла спар­тан­ско­го граж­да­ни­на из сосло­вия «рав­ных» и озна­ча­ла рез­кое пони­же­ние его ста­ту­са.

В Спар­те закон Эпи­та­дея в сущ­но­сти пред­став­лял собой локаль­ный вари­ант целой серии ана­ло­гич­ных зако­нов, харак­тер­ных для поли­сов Гре­ции арха­и­че­ской эпо­хи. Толь­ко в Спар­те он был при­нят не в пери­од арха­и­ки, а уже на рубе­же клас­си­ки и элли­низ­ма и не в ком­плек­се с целым рядом дру­гих пра­во­вых мер, как это было в Афи­нах, а изо­ли­ро­ван­но, одно­сто­ронне как част­ная поправ­ка к зако­нам Ликур­га. Зна­ме­на­тель­но в этом отно­ше­нии заме­ча­ние Исо­кра­та о том, что государ­ст­вен­ное устрой­ство Спар­ты пред­став­ля­ло собой ско­лок с древ­ней­ших Афин (Пана­фин., 153). Мож­но при­ве­сти целый ряд при­ме­ров, свиде­тель­ст­ву­ю­щих об един­стве про­цес­са огра­ни­че­ния земель­ной соб­ст­вен­но­сти в Гре­ции арха­и­че­ско­го пери­о­да. Самым харак­тер­ным свиде­тель­ст­вом общ­но­сти это­го про­цес­са для всей Гре­ции явля­ет­ся утвер­жде­ние Ари­сто­те­ля в «Поли­ти­ке», что «во мно­гих государ­ствах в древ­нее вре­мя… запре­ща­лось про­да­вать пер­во­на­чаль­ные наде­лы» (VI, 2, 5, p. 1319a). Это зафик­си­ро­ва­но, напри­мер, для Лев­ка­ды (Арист. Пол., II, 4, 4, p. 1266b). Веро­ят­но, про­да­жа зем­ли была запре­ще­на так­же в Корин­фе и Фивах (Пол., II, 3, 7, p. 1265b). В Локрах еще в IV в. суще­ст­во­ва­ли зако­ны, огра­ни­чи­ваю­щие про­да­жу зем­ли (Пол., II, 4, 4, p. 1266b). В Элиде раз­ре­шал­ся кредит под залог зем­ли толь­ко до опре­де­лен­но­го про­цен­та, кото­рый бы не гро­зил пол­ной поте­рей ее (Пол., VI, 2, 5, p. 1319a). Эти зако­но­да­тель­ные меры, как утвер­жда­ет Ари­сто­тель, спо­соб­ст­во­ва­ли повсе­мест­но­му сохра­не­нию суще­ст­ву­ю­щих аграр­ных отно­ше­ний (Пол., II, 4, 4, p. 1266b). Даже в Афи­нах, самом пере­до­вом и раз­ви­том поли­се Гре­ции, дол­го еще сохра­ня­лись вос­по­ми­на­ния о том вре­ме­ни, когда все иму­ще­ство умер­ше­го долж­но было оста­вать­ся толь­ко в его семье. Хотя Солон в прин­ци­пе и раз­ре­шил заве­ща­ния, одна­ко в более огра­ни­чен­ном виде, чем это сде­лал Эпи­та­дей: он допу­стил сво­бод­ное рас­по­ря­же­ние сво­им иму­ще­ст­вом толь­ко тем, кто не имел пря­мых наслед­ни­ков (Плут. Сол., 21).

Закон Эпи­та­дея, введен­ный сра­зу после окон­ча­ния Пело­пон­нес­ской вой­ны, хро­но­ло­ги­че­ски сов­па­да­ет с при­то­ком денеж­ных богатств в Спар­ту. Хро­ни­че­ский финан­со­вый дефи­цит, столь харак­тер­ный для преж­ней Спар­ты, сме­ня­ет­ся быст­рым ростом денеж­ных ресур­сов. В нача­ле IV в. Спар­та счи­та­лась самой бога­той стра­ной в Гре­ции, вто­рой после Пер­сии. В малень­ком трак­та­те «Алки­ви­ад», кото­рый если и не при­над­ле­жал Пла­то­ну, конеч­но, отно­сил­ся к той эпо­хе, отме­ча­ет­ся эта осо­бен­ность после­во­ен­ной Спар­ты: «Взгля­ни на богат­ства лакеде­мо­нян… одно­го золота и сереб­ра во всей Элла­де не най­ти столь­ко, сколь­ко его в одном Лакеде­моне. В самом деле, мно­го уже вре­ме­ни идет оно туда от всех гре­ков, неред­ко и от вар­ва­ров» (122 D-E).

Пере­ме­ны в финан­со­вом балан­се стра­ны повлек­ли за собою и пере­ме­ны в зако­но­да­тель­стве. Веде­ние актив­ной внеш­ней поли­ти­ки, содер­жа­ние посто­ян­но­го воен­но­го кор­пу­са за гра­ни­цей тре­бо­ва­ли очень мно­го денег. В свя­зи с этим государ­ство уже не мог­ло доволь­ст­во­вать­ся ста­рой монет­ной систе­мой и столь же стро­го, как рань­ше, осу­ществлять финан­со­вый кон­троль за сво­и­ми граж­да­на­ми. Сра­зу же после Пело­пон­нес­ской вой­ны по ини­ци­а­ти­ве эфо­ров был снят запрет с золо­той и сереб­ря­ной моне­ты. Прав­да государ­ство оста­ви­ло за собой моно­по­лию на ее исполь­зо­ва­ние (Плут. Лис., 17).

В нашем рас­по­ря­же­нии име­ет­ся целый ряд при­ме­ров того, как лов­ко бога­тые спар­ти­а­ты обхо­ди­ли закон, запре­щаю­щий част­ным лицам поль­зо­вать­ся дра­го­цен­ны­ми метал­ла­ми. Источ­ни­ки сооб­ща­ют, что они поме­ща­ли свои капи­та­лы за гра­ни­цей, напри­мер в Арка­дии, воз­мож­но, по под­став­ным име­нам (Посидо­ний у Афи­нея, VI, 24), хра­ни­ли их в виде вкла­дов в хра­мо­вые кас­сы (Плут. Лис., 18; Агес., 19), а так­же тай­но пря­та­ли в сво­их домах (ср. Плат. Гос., VIII, 548a).

Спар­тан­цы, обо­га­тив­ши­е­ся за вре­мя вой­ны, по-види­мо­му, мог­ли вкла­ды­вать свои день­ги, кро­ме пред­ме­тов рос­ко­ши, толь­ко в зем­лю. Вла­де­ние несколь­ки­ми кле­ра­ми поз­во­ля­ло им под­дер­жи­вать свою жизнь на опре­де­лен­ном высо­ком уровне. В резуль­та­те скуп­ка кле­ров после Пело­пон­нес­ской вой­ны при­ня­ла мас­со­вый харак­тер, что немед­лен­но ска­за­лось на чис­лен­но­сти пол­но­прав­но­го граж­дан­ско­го насе­ле­ния. День­ги и зем­ля сосре­дото­чи­лись в руках новой плу­то­кра­тии, кото­рая одна толь­ко и вла­де­ла все­ми богат­ства­ми стра­ны. Так царь Агис, а так­же его бли­жай­шие род­ст­вен­ни­ки и дру­зья внес­ли в общую кас­су в нача­ле рефор­мы поми­мо земель­ных наде­лов по 600 талан­тов каж­дый. Эта циф­ра дает пред­став­ле­ние о фан­та­сти­че­ском богат­стве лиде­ров спар­тан­ско­го обще­ства. Что каса­ет­ся осталь­ной мас­сы разо­рив­ших­ся граж­дан, то они, поте­ряв свою зем­лю, ста­но­ви­лись либо гипо­мей­о­на­ми, либо наем­ни­ка­ми и в целом состав­ля­ли деклас­си­ро­ван­ную часть обще­ства.

Под­во­дя ито­ги, мы еще раз хотим под­черк­нуть, что в Спар­те, как и в дру­гих поли­сах Гре­ции, есте­ствен­ным путем про­ис­хо­ди­ла кон­цен­тра­ция соб­ст­вен­но­сти, т. е. обни­ща­ние одной части граж­дан и рост зем­ли в руках дру­гой. В силу запре­ще­ние куп­ли-про­да­жи зем­ли в тече­ние V в. до н. э. этот про­цесс пред­став­лял собою как бы под­вод­ное тече­ние, мед­лен­но и неза­мет­но раз­мы­ваю­щее граж­дан­ский кол­лек­тив Спар­ты. Пере­кач­ка соб­ст­вен­но­сти в этот пери­од носи­ла харак­тер скрыт­но совер­шаю­щих­ся кредит­ных опе­ра­ций.

Закон Эпи­та­дея, фак­ти­че­ски раз­ре­шив­ший куп­лю-про­да­жу зем­ли, мог вызвать у совре­мен­ни­ков иллю­зию одно­акт­но­сти. Каза­лось, что с его введе­ни­ем рух­ну­ла пло­ти­на и мгно­вен­но уни­что­жи­ла зна­ме­ни­тую ликур­го­ву систе­му, осно­ван­ную на абсо­лют­ном равен­стве граж­дан. Важ­но заме­тить, что в Спар­те в силу кос­но­сти всей соци­аль­ной систе­мы неко­то­рые вещи совер­ша­лись с боль­шим запозда­ни­ем и име­ли совер­шен­но дру­гие послед­ст­вия, чем, ска­жем, в Афи­нах. Это каса­ет­ся, в част­но­сти, зако­на Эпи­та­дея, кото­рый хотя и соот­вет­ст­во­вал зако­нам Соло­на в Афи­нах, одна­ко не отли­чал­ся уни­вер­саль­но­стью их и объ­ек­тив­но спо­соб­ст­во­вал не укреп­ле­нию граж­дан­ских усто­ев поли­са, как это было в Афи­нах, а наобо­рот, их под­ры­ву.