Кризис спартанского полиса
(конец V — начало IV вв. до н. э.)

Часть I. Глава 2

СПАРТАНСКАЯ ДЕРЖАВА ЛИСАНДРА

1. ЛИСАНДР И ПЕЛОПОННЕССКАЯ ВОЙНА

Пело­пон­нес­ская вой­на, затя­нув­ша­я­ся на мно­гие годы и вклю­чив­шая в сфе­ру сво­его вли­я­ния обшир­ный реги­он от Сици­лии до Малой Азии, по мно­гим при­чи­нам яви­лась пово­рот­ным пунк­том в исто­рии Гре­ции. Она поро­ди­ла совер­шен­но новые мето­ды и спо­со­бы веде­ния вой­ны, а те в свою оче­редь ста­ли исход­ным пунк­том для изме­не­ния воен­ной струк­ту­ры в целом. В Спар­те, где воен­ный момент и так был в доста­точ­ной мере раз­вит, эти изме­не­ния шли глав­ным обра­зом по линии роста воен­но-бюро­кра­ти­че­ско­го аппа­ра­та. Пело­пон­нес­ская вой­на, кото­рая после 413 г. ста­ла мор­ской вой­ной по пре­иму­ще­ству, спо­соб­ст­во­ва­ла созда­нию ново­го мор­ско­го ведом­ства со сво­им соб­ст­вен­ным, отлич­ным от тра­ди­ци­он­ных полис­ных инсти­ту­тов, аппа­ра­том управ­ле­ния. Наварх, или адми­рал, воз­гла­вив­ший мор­ской арсе­нал Спар­ты, самим ходом вещей очень ско­ро сде­лал­ся per­so­na gra­ta. Неда­ром в нашей тра­ди­ции упо­ми­на­ния о спар­тан­ских навар­хах кон­ца Пело­пон­нес­ской вой­ны встре­ча­ют­ся столь же часто, как упо­ми­на­ния о царях, воз­глав­ляв­ших всю воен­ную орга­ни­за­цию Спар­ты.

Кон­крет­ным выра­же­ни­ем воз­рос­шей зна­чи­мо­сти навар­ха явля­ет­ся то, что его назна­че­ние пере­ста­ло быть в какой-то мере делом слу­чая. Спар­тан­ская общи­на вынуж­де­на была при­знать цен­ность это­го инсти­ту­та и более диф­фе­рен­ци­ро­ван­но отно­сить­ся к выбо­ру кан­дида­тов на эту долж­ность. Более того, в 405 г., желая вто­рич­но сде­лать Лисанд­ра навар­хом, спар­тан­ское пра­ви­тель­ство пошло на пря­мое нару­ше­ние кон­сти­ту­ци­он­ных норм, отме­нив по суще­ству свой соб­ст­вен­ный закон, запре­щаю­щий одно­му и тому же чело­ве­ку два­жды зани­мать этот пост (Ксен. Гр. ист., II, 1, 7; Диод., XIII, 100, 8; Плут. Лис., 7). Мы здесь име­ем дело с чрез­вы­чай­ной акци­ей — вто­рич­ным назна­че­ни­ем чело­ве­ка на важ­ный пост. К чему при­ве­ли подоб­ные акции, хоро­шо вид­но на при­ме­ре Лисанд­ра, кото­рый фак­ти­че­ски в тече­ние несколь­ких лет еди­но­лич­но осу­ществлял руко­вод­ство обшир­ной дер­жа­вой, созда­вая совер­шен­но новые прин­ци­пы и мето­ды управ­ле­ния союз­ни­ка­ми, а вме­сте с тем и новый воен­но-бюро­кра­ти­че­ский аппа­рат, все­це­ло ему пре­дан­ный. Кру­ше­ние дер­жа­вы Лисанд­ра было не толь­ко лич­ной тра­геди­ей само­го Лисанд­ра, но так­же и тра­геди­ей спар­тан­ско­го государ­ства, чья при­ми­тив­ная полис­ная струк­ту­ра вовсе не соот­вет­ст­во­ва­ла тем зада­чам, кото­рые вста­ли перед Спар­той как перед сверх­дер­жа­вой гре­че­ско­го мира.

Поли­ти­че­ская карье­ра Лисанд­ра нача­лась в 407 г. с назна­че­ния его навар­хом. Пер­вая навар­хия Лисанд­ра яви­лась свое­об­раз­ной пре­люди­ей к его даль­ней­шей поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти. Здесь исто­ки не толь­ко его лич­ной голо­во­кру­жи­тель­ной карье­ры, но и пер­вые рост­ки новой, вовне направ­лен­ной воен­ной орга­ни­за­ции Спар­ты. Наварх, руко­во­дя союз­ным фло­том, как пра­ви­ло, дале­ко от Спар­ты, отве­чал не толь­ко за тех­ни­че­скую сто­ро­ну дела, но так­же дол­жен был пре­тво­рять в жизнь поли­ти­че­ский курс сво­его государ­ства. К навар­ху же 407 года предъ­яв­ля­лись осо­бые тре­бо­ва­ния: он дол­жен был соеди­нить воеди­но уси­лия сво­их мало­азий­ских союз­ни­ков и Пер­сии, от кото­рой теперь зави­се­ла финан­со­вая сто­ро­на дела.

Поли­ти­ка, направ­лен­ная на союз с Пер­си­ей, была не новой для Спар­ты. На про­тя­же­нии 412—411 гг. ею было заклю­че­но под­ряд три дого­во­ра с Пер­си­ей. За несколь­ко меся­цев до назна­че­ния Лисанд­ра навар­хом в Сузы было отправ­ле­но спар­тан­ское посоль­ство, кото­рое доби­лось от царя под­твер­жде­ния преж­них дого­во­ров, заклю­чен­ных с его сатра­пом Тис­са­фер­ном. Дарий II обе­щал посто­ян­ную финан­со­вую под­держ­ку Спар­те вплоть до окон­ча­ния вой­ны. Таким обра­зом, курс на тес­ное сотруд­ни­че­ство с Пер­си­ей не был изо­бре­те­ни­ем Лисанд­ра, и не он пер­вым добил­ся помо­щи от пер­сов. Одна­ко толь­ко при Лисандре пер­сид­ская сто­ро­на ста­ла бук­валь­но испол­нять свои обе­ща­ния и не испы­ты­ва­ла коле­ба­ний в сво­их поли­ти­че­ских при­вя­зан­но­стях.

Лисандр впер­вые появ­ля­ет­ся на поли­ти­че­ской арене в 407 г. Его пред­ше­ст­ву­ю­щая жизнь нам абсо­лют­но неиз­вест­на. Един­ст­вен­ным источ­ни­ком, сооб­щаю­щим неко­то­рые сведе­ния о юно­сти Лисанд­ра, явля­ет­ся Плу­тарх, у кото­ро­го сохра­ни­лись остат­ки очень цен­ной антич­ной тра­ди­ции (Лис., 2). Одна­ко остат­ки эти не орга­ни­зу­ют­ся в целост­ную кар­ти­ну. С уве­рен­но­стью мы зна­ем толь­ко то, что он был сыном Ари­сто­кри­та и по отцу при­над­ле­жал к Герак­лидам (Плут. Лис., 2, 1; 24, 3). Соглас­но нашей тра­ди­ции Лисандр, точ­но так же, как Гилипп и Бра­сид, был мофа­ком (Филарх у Афи­нея, VI, 102, р. 271 e-f; Эли­ан. Пестр. рас., XII, 43). Хотя в слу­чае с Лисанд­ром поз­во­ли­тель­но усо­мнить­ся в ее досто­вер­но­сти, одна­ко, с дру­гой сто­ро­ны, ука­за­ние Плу­тар­ха на бед­ность отца Лисанд­ра (Лис., 2, 2) наво­дит на мысль, не был ли Ари­сто­крит гипо­мей­о­ном. Воз­мож­но, что сомни­тель­ное про­ис­хож­де­ние Лисанд­ра и бед­ность его рода были при­чи­на­ми того, что путь его к поли­ти­че­ской карье­ре был столь долог. В 407 г. ему было око­ло 45 лет. Эфор и Плу­тарх объ­яс­ня­ют сам факт его выдви­же­ния исклю­чи­тель­ны­ми спо­соб­но­стя­ми Лисанд­ра как воен­но­го и дипло­ма­та (Диод., XIII, 70, 1; Плут. Лис., 3, 2). Одна­ко оба источ­ни­ка ниче­го не гово­рят о дей­ст­ви­тель­ных заслу­гах Лисанд­ра, так что может создать­ся впе­чат­ле­ние, буд­то они спро­еци­ро­ва­ли в про­шлое его позд­ней­шие успе­хи.

По-види­мо­му, и Бра­сид, и Гилипп, и Лисандр обя­за­ны были сво­им выдви­же­ни­ем толь­ко одно­му фак­то­ру — жест­кой необ­хо­ди­мо­сти для Спар­ты в необыч­ных усло­ви­ях выдви­нуть и нетра­ди­ци­он­ных поли­ти­че­ских и воен­ных лиде­ров. Спар­тан­ская армия и ее коман­ди­ры были хоро­ши в усло­ви­ях гоплит­ской вой­ны. Но для авто­ри­тар­но­го коман­до­ва­ния арми­ей и фло­том, для при­ня­тия само­сто­я­тель­ных реше­ний в слож­ных и неор­ди­нар­ных ситу­а­ци­ях, для актив­ных дей­ст­вий без посто­ян­ной огляд­ки на «домаш­ние» вла­сти спар­тан­ские коман­дую­щие обыч­но­го типа не годи­лись. Как мы зна­ем, робость и осто­рож­ность, отсут­ст­вие неза­ви­си­мо­го мыш­ле­ния, посто­ян­ное ожи­да­ние инструк­ций из дома — вот харак­тер­ные чер­ты целой гале­реи спар­тан­ских вое­на­чаль­ни­ков. С ними Спар­та нико­гда не выиг­ра­ла бы Пело­пон­нес­ской вой­ны. Поэто­му и при­шлось в самые кри­ти­че­ские момен­ты обра­тить­ся к тем спар­ти­а­там, кото­рые по сво­е­му рож­де­нию не отно­си­лись к пра­вя­щей кор­по­ра­ции. При­ме­ры с Бра­сидом, Гилип­пом и Лисанд­ром нагляд­но демон­стри­ру­ют, что в опас­ных для государ­ства ситу­а­ци­ях инте­ре­сы общи­ны ино­гда ока­зы­ва­лись выше кла­но­вых инте­ре­сов пра­вя­ще­го сосло­вия.

Как бы то ни было, спар­тан­цы в 408 г. долж­ны были гораздо серь­ез­нее отне­стись к выбо­ру навар­ха, чем рань­ше. Отправ­кой посоль­ства в Пер­сию и энер­гич­ны­ми дей­ст­ви­я­ми по вос­ста­нов­ле­нию флота Спар­та явно демон­стри­ро­ва­ла свое наме­ре­ние про­дол­жать мор­скую вой­ну в Ионии. Суще­ст­ву­ет несо­мнен­ная связь меж­ду посыл­кой спар­тан­ско­го посоль­ства в Пер­сию и выдви­же­ни­ем Лисанд­ра как став­лен­ни­ка воен­ной «пар­тии». Воз­мож­но, Лисандр был одним из авто­ров новой про­грам­мы, направ­лен­ной на даль­ней­шее уси­ле­ние воен­но-мор­ско­го потен­ци­а­ла Спар­ты, кото­рое невоз­мож­но было без созда­ния твер­дой мате­ри­аль­ной базы. И нет сомне­ния, что Лисандр был сре­ди тех спар­тан­цев, кто побудил пра­ви­тель­ство уста­но­вить непо­сред­ст­вен­ный кон­такт с пер­сид­ским царем через голо­ву мало­азий­ских сатра­пов. Толь­ко в таком кон­тек­сте понят­но избра­ние Лисанд­ра навар­хом и отправ­ка его вес­ной 407 г. в Ионию.

Пер­вым шагом Лисанд­ра в Ионии было пере­не­се­ние штаб-квар­ти­ры спар­тан­ско­го флота из Миле­та в Эфес. Моти­вы это­го поступ­ка Лисанд­ра не совсем ясны. Воз­мож­но, им руко­во­ди­ли сооб­ра­же­ния стра­те­ги­че­ско­го поряд­ка, но самым важ­ным момен­том было, конеч­но, то, что этот город счи­тал­ся опор­ным пунк­том гре­че­ской оли­гар­хии на Восто­ке. Если иметь в виду даль­ней­шую дея­тель­ность Лисанд­ра, направ­лен­ную на кон­со­лида­цию всех оли­гар­хов Ионии, то выбор Эфе­са в каче­стве поли­ти­че­ско­го цен­тра это­го дви­же­ния пред­став­ля­ет­ся вполне логич­ным.

В то вре­мя, как Лисандр еще устра­и­вал­ся в Эфе­се, к нему при­бы­ли спар­тан­ские послы, воз­вра­щав­ши­е­ся из Суз. Они ста­ли посред­ни­ка­ми при пер­вой встре­че двух поли­ти­че­ских дея­те­лей — Лисанд­ра и Кира, и даже сопро­вож­да­ли Лисанд­ра в Сар­ды (Ксен. Гр. ист., I, 5, 1).

Кир Млад­ший, сын Дария II и воз­мож­ный пре­тен­дент на трон Ахе­ме­нидов, был послан в Малую Азию со спе­ци­аль­ным зада­ни­ем — уста­но­вить непо­сред­ст­вен­ные кон­так­ты со спар­тан­ским пра­ви­тель­ст­вом и немед­лен­но начать пере­го­во­ры со спар­тан­ской мис­си­ей в Азии, воз­глав­ля­е­мой Лисанд­ром. Тис­са­ферн и Фар­на­баз, мало­азий­ские сатра­пы, фак­ти­че­ски отстра­ня­лись от вся­ко­го уча­стия в спар­та­но-пер­сид­ских пере­го­во­рах. Их посто­ян­ное сопер­ни­че­ство и неста­биль­ная поли­ти­че­ская линия в отно­ше­нии Гре­ции, по-види­мо­му, в тот момент не вызы­ва­ла уже сочув­ст­вия в Сузах. Кир Млад­ший в каче­стве пове­рен­но­го сво­его отца, конеч­но, был иде­аль­ной фигу­рой для тако­го рода пере­го­во­ров. По мно­гим при­чи­нам, как объ­ек­тив­но­го, так и чисто лич­но­го харак­те­ра, Кир был заин­те­ре­со­ван в уста­нов­ле­нии самых тес­ных кон­так­тов со Спар­той. В Малой Азии он соби­рал­ся дей­ст­во­вать, с одной сто­ро­ны, как агент Дария II, а с дру­гой сто­ро­ны, имея в виду свои соб­ст­вен­ные дале­ко иду­щие пла­ны. Идея насиль­ст­вен­но­го захва­та тро­на и необ­хо­ди­мость в этой свя­зи зара­нее ском­плек­то­вать себе армию наем­ни­ков, по-види­мо­му, уже в этот пери­од не была чуж­да Киру.

Не уди­ви­тель­но поэто­му, что начав­ши­е­ся в Сар­дах пере­го­во­ры меж­ду Киром и Лисанд­ром сра­зу же при­об­ре­ли кон­струк­тив­ный харак­тер. В Сар­дах Лисандр впер­вые выка­зал свои исклю­чи­тель­ные дипло­ма­ти­че­ские спо­соб­но­сти и сумел завя­зать с Киром дол­говре­мен­ную друж­бу, кото­рая пре­кра­ти­лась толь­ко со смер­тью послед­не­го.

Подроб­но­сти о пере­го­во­рах в Сар­дах сооб­ща­ет Ксе­но­фонт (Гр. ист., I, 5, 2—7). Кир на офи­ци­аль­ном при­е­ме в обыч­ной для пер­сид­ских вель­мож мане­ре, изоби­лу­ю­щей общи­ми места­ми и пре­уве­ли­че­ни­я­ми, под­твер­дил все обе­ща­ния сво­его отца, одна­ко, когда раз­го­вор при­нял кон­крет­ный харак­тер, он твер­до и реши­тель­но отка­зал­ся уве­ли­чить пла­ту кора­бель­ным эки­па­жам, ссы­ла­ясь на дирек­ти­вы Дария и на огра­ни­чен­ность соб­ст­вен­ных средств. Толь­ко в более непри­нуж­ден­ной обста­нов­ке на пиру, устро­ен­ном в честь гостей, Лисанд­ру уда­лось добить­ся уступ­ки от Кира. Тот обе­щал, во-пер­вых, уве­ли­чить пла­ту эки­па­жам с 3 до 4 обо­лов в день, а во-вто­рых, запла­тить задол­жен­ное за преж­нее вре­мя и выдать пла­ту на месяц впе­ред. Таким обра­зом, Лисанд­ру уда­лось намно­го луч­ше, чем всем его пред­ше­ст­вен­ни­кам, решить столь труд­ную для Спар­ты финан­со­вую про­бле­му. И Ксе­но­фонт, и Плу­тарх этот успех Лисанд­ра во мно­гом объ­яс­ня­ют уста­нов­ле­ни­ем нефор­маль­ных кон­так­тов меж­ду ним и Киром, т. е. тем каза­лось бы неве­со­мым фак­то­ром лич­ных сим­па­тий и анти­па­тий, кото­рый так часто в исто­рии ложил­ся на чашу весов боль­шой поли­ти­ки. По сло­вам Плу­тар­ха, «Кира рас­по­ло­жи­ли к Лисанд­ру и это обви­не­ние про­тив Тис­са­фер­на и вооб­ще его мане­ра обра­ще­ния; сво­им уго­д­ли­вым тоном Лисандр окон­ча­тель­но пле­нил юно­шу и воз­будил его к войне» (Лис., 4).

Сра­зу же после пере­го­во­ров в Сар­дах Кир про­де­мон­стри­ро­вал свое наме­ре­ние ока­зы­вать после­до­ва­тель­ную помощь Спар­те. Несмот­ря на вли­я­тель­ное посред­ни­че­ство он отка­зал­ся при­нять афин­ское посоль­ство и откло­нил план Тис­са­фер­на, убеж­дав­ше­го его по-преж­не­му не ока­зы­вать реши­тель­ной под­держ­ки ни одно­му из гре­че­ских государств (Ксен. Гр. ист., I, 5, 8—9). Такое поведе­ние юно­го прин­ца во мно­гом обу­слов­ле­но вли­я­ни­ем Лисанд­ра. Для Афин не мог­ло быть ниче­го более губи­тель­но­го, чем удач­ная встре­ча в Сар­дах этих двух дея­те­лей.

Вто­рым круп­ным поли­ти­че­ским актом Лисанд­ра был созыв в Эфе­се пред­ста­ви­те­лей оли­гар­хи­че­ских кру­гов ионий­ских горо­дов. Ксе­но­фонт вполне созна­тель­но опус­ка­ет эту сто­ро­ну дея­тель­но­сти Лисанд­ра, свя­зан­ную с созда­ни­ем оли­гар­хи­че­ских гете­рий, став­ших про­об­ра­зом буду­щих печаль­но зна­ме­ни­тых декар­хий. Сведе­ния об этой поли­ти­че­ской акции мы нахо­дим толь­ко у позд­них писа­те­лей, Дио­до­ра и Плу­тар­ха. Сооб­ще­ние Дио­до­ра лако­нич­но и, как все­гда, когда речь идет о Спар­те, не несет в себе ярко выра­жен­но­го оце­ноч­но­го момен­та. По сло­вам Дио­до­ра, Лисандр, «вер­нув­шись в Эфес, при­звал к себе самых могу­ще­ст­вен­ных людей от горо­дов; он пред­ло­жил им орга­ни­зо­вать гете­рии и объ­явил им, что если дела пой­дут хоро­шо, то он сде­ла­ет их вла­ды­ка­ми в их горо­дах» (XIII, 70, 4. Пер. С. Я. Лурье). Это кон­спек­тив­ное изло­же­ние Дио­до­ра допол­ня­ет Плу­тарх: «Лисандр, созвав в Эфес, в каче­стве пред­ста­ви­те­лей от горо­дов, людей, кото­рые по его мне­нию воз­вы­ша­лись над тол­пой умом и отва­гой, впер­вые вну­шил им мысль о пере­во­ротах и созда­нии вла­сти деся­ти, кото­рая впо­след­ст­вии при нем и уста­но­ви­лась. Он уго­ва­ри­вал и под­стре­кал этих людей к созда­нию тай­ных обществ и вни­ма­тель­но­му наблюде­нию за состо­я­ни­ем государ­ст­вен­ных дел, обе­щая им одно­вре­мен­но с кру­ше­ни­ем Афин уни­что­же­ние демо­кра­тии и неогра­ни­чен­ную власть в род­ном горо­де» (Лис., 5, 5).

Какие цели мог пре­сле­до­вать Лисандр, решив­ший­ся на столь необыч­ный для спар­тан­ско­го вое­на­чаль­ни­ка шаг? Ведь акция в Эфе­се — явле­ние неор­ди­нар­ное, оно не име­ет себе ана­ло­гий в спар­тан­ской исто­рии. Бес­спор­но, орга­ни­за­ция съезда оли­гар­хов в Эфе­се — одна из самых удач­ных и ори­ги­наль­ных идей Лисанд­ра. Ана­лиз тек­ста Плу­тар­ха поз­во­ля­ет наме­тить те цели, кото­рые мог пре­сле­до­вать Лисандр, при­сту­пая к объ­еди­не­нию вокруг себя мало­азий­ских оли­гар­хов. Конеч­но, в усло­ви­ях вой­ны с Афи­на­ми этот шаг преж­де все­го дик­то­вал­ся стрем­ле­ни­ем Лисанд­ра изо­ли­ро­вать Афи­ны как идей­ный центр демо­кра­ти­че­ско­го дви­же­ния. Сама же идея объ­еди­не­ния оли­гар­хов в тай­ные обще­ства с фик­си­ро­ван­ным чис­лом чле­нов, по-види­мо­му, яви­лась сим­би­о­зом опы­та, с одной сто­ро­ны, афин­ских оли­гар­хи­че­ских гете­рий, с дру­гой сто­ро­ны, чисто спар­тан­ских тай­ных обществ, т. н. крип­тий.

По-види­мо­му, лич­ный момент при опре­де­ле­нии соста­ва тай­ных поли­ти­че­ских клу­бов имел для Лисанд­ра решаю­щее зна­че­ние. Уже на учреди­тель­ском съезде в Эфе­се в 407 г. сре­ди участ­ни­ков было нема­ло лич­ных дру­зей и госте­при­им­цев Лисанд­ра (ср. Плут. Лис., 5, 6). Имен­но там состо­ял­ся меж­ду ними сго­вор, целью кото­ро­го было повсе­мест­ное уни­что­же­ние демо­кра­тий афин­ско­го образ­ца. Ори­ен­та­ция при этом на декар­хии свиде­тель­ст­ву­ет о том, что Лисандр с само­го нача­ла думал об уста­нов­ле­нии кор­по­ра­тив­ной тира­нии, а вовсе не о рестав­ра­ции «закон­ных» оли­гар­хий уме­рен­но­го тол­ка. Сво­им сто­рон­ни­кам он обе­щал, что в слу­чае успе­ха «сде­ла­ет их вла­ды­ка­ми в их горо­дах» (Диод., XIII, 70, 4) и дару­ет «неогра­ни­чен­ную власть» (Плут. Лис., 5, 6). Таким обра­зом, под лозун­гом вос­ста­нов­ле­ния «оте­че­ских поли­тий» Лисандр пытал­ся создать в мало­азий­ских поли­сах абсо­лют­но бес­прин­цип­ные и цинич­ные пра­ви­тель­ства, состо­я­щие из людей, подо­бран­ных по прин­ци­пу лич­ной пре­дан­но­сти. То, что послед­ний прин­цип и был основ­ным кри­те­ри­ем для Лисанд­ра, хоро­шо вид­но из одно­го заме­ча­ния Плу­тар­ха: «Он назна­чал пра­ви­те­ля­ми не по при­зна­ку знат­но­сти или богат­ства: чле­ны тай­ных обществ, свя­зан­ные с ним сою­за­ми госте­при­им­ства, были ему бли­же все­го» (Лис., 13, 7). Одна­ко истин­ные цели Лисанд­ра про­яви­лись несколь­ко поз­же. В нача­ле же сво­ей поли­ти­че­ской карье­ры Лисандр соби­рал под зна­ме­на «оли­гар­хи­че­ской рестав­ра­ции» всех, недо­воль­ных гос­под­ст­вом демо­кра­ти­че­ских Афин.

То, что спар­тан­цы опи­ра­лись на оли­гар­хи­че­ские кру­ги союз­ных горо­дов, было в поряд­ке вещей. Одна­ко до Лисанд­ра не было попы­ток объ­еди­нить все эти силы воеди­но и исполь­зо­вать их в каче­стве состав­но­го эле­мен­та еди­но­го стра­те­ги­че­ско­го пла­на. Здесь уже про­яв­ля­ет­ся более позд­нее стрем­ле­ние Лисанд­ра при­дать оли­гар­хи­че­ско­му гос­под­ству по воз­мож­но­сти одно­род­ную струк­ту­ру. Как и в слу­чае с Киром, дей­ст­вия Лисанд­ра по кон­со­лида­ции сил обще­гре­че­ской оли­гар­хии при каза­лось бы пол­ном соот­вет­ст­вии их гене­раль­но­му кур­су Спар­ты, в мето­дах сво­их ему про­ти­во­ре­чи­ли. Ори­ен­ти­ру­ясь на круг сво­их дру­зей и госте­при­им­цев, Лисандр удач­но завя­зы­вал свя­зи со все­ми често­лю­би­вы­ми и недо­воль­ны­ми эле­мен­та­ми в мало­азий­ских гре­че­ских горо­дах. Он обе­щал им пол­ную под­держ­ку и от сво­его име­ни, и от име­ни спар­тан­ских вла­стей при том усло­вии, что и они в свою оче­редь будут ему все­це­ло пре­да­ны (Диод., XIII, 70, 4; Плут. Лис., 5, 6). Эта работа Лисанд­ра пол­но­стью себя оправ­да­ла. При обсуж­де­нии в 405 г. кан­дида­ту­ры на пост навар­ха две поли­ти­че­ские силы вне Спар­ты ока­за­ли дав­ле­ние на реше­ние спар­тан­ско­го пра­ви­тель­ства — это, во-пер­вых, Кир, кото­рый вло­жил нема­ло средств в дело Лисанд­ра, а во-вто­рых, руко­во­ди­те­ли мало­азий­ских горо­дов, обя­зан­ные ему сво­им воз­вы­ше­ни­ем (Ксен. Гр. ист., II, 1, 6—7; ср. Плут. Лис., 5, 6).

Таким обра­зом союз с Киром и объ­еди­не­ние оли­гар­хи­че­ско­го дви­же­ния в Ионии мож­но счи­тать глав­ны­ми поли­ти­че­ски­ми дости­же­ни­я­ми Лисанд­ра в его первую навар­хию, кото­рые име­ли дале­ко иду­щие послед­ст­вия как для Спар­ты, так и для него лич­но.

В тече­ние лета 407 г. ника­ких воен­ных дей­ст­вий в Ионии по суще­ству не велось. Лисандр был занят боль­шой под­гото­ви­тель­ной работой; пол­ным ходом шло стро­и­тель­ство кораб­лей. Одна­ко в целом спар­тан­ский флот ни по выуч­ке, ни даже по коли­че­ству еще не был равен афин­ско­му. Когда в октяб­ре-нояб­ре 407 г. в Ионию при­был Алки­ви­ад во гла­ве эскад­ры из 100 кораб­лей (Ксен. Гр. ист., I, 4, 21) и сде­лал попыт­ку вызвать Лисанд­ра на решаю­щее сра­же­ние, то столк­нул­ся с пол­ным неже­ла­ни­ем послед­не­го идти на какой-либо риск и ста­вить на кар­ту судь­бу толь­ко что создан­но­го флота (I, 5, 10).

Одна­ко Лисанд­ру и здесь сопут­ст­во­ва­ла уда­ча. В отсут­ст­вие Алки­ви­а­да ему уда­лось одер­жать верх над афин­ским фло­том в срав­ни­тель­но неболь­шой стыч­ке у Нотия (Ксен. Гр. ист., I, 5, 12—14; Диод., XIII, 71, 2—4; Плут. Лис., 5, 1—4; Алк., 5, 5—8; Павс., IX, 32, 6). Поте­ри афи­нян, по-види­мо­му, не пре­вы­ша­ли двух десят­ков судов. Сама по себе эта победа не может счи­тать­ся зна­чи­тель­ной, одна­ко резо­нанс ее ока­зал­ся неожи­дан­но боль­шим. Она послу­жи­ла при­чи­ной отстав­ки един­ст­вен­но­го чело­ве­ка, кото­рый мог успеш­но сопер­ни­чать с Лисанд­ром. Отстав­ку Алки­ви­а­да мож­но счи­тать важ­ней­шим резуль­та­том бит­вы при Нотии, кото­рая при дру­гих обсто­я­тель­ствах была бы для Афин лишь незна­чи­тель­ным уда­ром.

Вес­ной 406 г. в Ионию на сме­ну Лисанд­ру при­был новый наварх Кал­ли­кра­тид. Лисандр пере­дал ему флот и воз­вра­тил­ся в Спар­ту. К сожа­ле­нию, у нас нет ника­ких дан­ных отно­си­тель­но при­чин, кото­рые побуди­ли спар­тан­ское пра­ви­тель­ство поста­вить во гла­ве флота имен­но Кал­ли­кра­ти­да. В этом назна­че­нии явно ска­зы­ва­ет­ся непо­сле­до­ва­тель­ность спар­тан­ской поли­ти­ки, кото­рая в свою оче­редь мог­ла опре­де­лять­ся борь­бой двух поли­ти­че­ских груп­пи­ро­вок — сто­рон­ни­ков и про­тив­ни­ков сою­за с Пер­си­ей. По-види­мо­му, в отсут­ст­вие Лисанд­ра уси­ли­лась пози­ция «пер­со­фо­бов» — прин­ци­пи­аль­ных про­тив­ни­ков сою­за с Пер­си­ей, к кото­рым отно­сил­ся и новый наварх Кал­ли­кра­тид. Идей­ным гла­вой спар­ти­а­тов «ста­ро­го образ­ца» был, веро­ят­но, царь Пав­са­ний. В даль­ней­шем он все­гда отли­чал­ся край­ней враж­деб­но­стью по отно­ше­нию к Лисанд­ру и высту­пал лиде­ром тех офи­ци­аль­ных кру­гов, кото­рые с боль­шим недо­ве­ри­ем отно­си­лись к внеш­не­по­ли­ти­че­ско­му кур­су Лисанд­ра, осо­бен­но к учреж­де­нию им декар­хий (Ксен. Гр. ист., III, 4, 2; 4, 7; Плут. Агес., 6, 2).

Лисандр по окон­ча­нии слу­жеб­но­го года соглас­но обы­чаю дол­жен был усту­пить свое место Кал­ли­кра­ти­ду. Одна­ко он сде­лал все от него зави­ся­щее, чтобы мак­си­маль­но затруд­нить поло­же­ние ново­го коман­дую­ще­го. Интри­ги Лисанд­ра, направ­лен­ные лич­но про­тив Кал­ли­кра­ти­да, были пер­вы­ми его нело­яль­ны­ми шага­ми от отно­ше­нию к сво­е­му государ­ству. Во-пер­вых, он оста­вил спар­тан­ский флот без денег, вер­нув оста­ток полу­чен­ных от пер­сов суб­сидий Киру (Ксен. Гр. ист., I, 6, 10; Плут. Лис., 6, 1). Во-вто­рых, он настро­ил Кира про­тив Кал­ли­кра­ти­да. Когда послед­ний вынуж­ден был про­сить денег у пер­са, тот про­дер­жал его два дня в пере­д­ней и отпу­стил ни с чем (Ксен. Гр. ист., I, 6, 6—8; Плут. Лис., 6, 5—8). И в-третьих, Лисандр, кото­рый за вре­мя пре­бы­ва­ния в Малой Азии сумел зару­чить­ся под­держ­кой мест­ных оли­гар­хов, с их помо­щью создал отри­ца­тель­ное обще­ст­вен­ное мне­ние вокруг Кал­ли­кра­ти­да. Надо заме­тить, что одним из про­па­ган­дист­ских лозун­гов, рас­про­стра­ня­е­мых дру­зья­ми Лисанд­ра, было тре­бо­ва­ние к спар­тан­ским вла­стям отме­нить «закон» о сме­ня­е­мо­сти навар­хов. Конеч­но, эта кам­па­ния про­тив Кал­ли­кра­ти­да была инспи­ри­ро­ва­на самим Лисанд­ром, кото­ро­му вовсе не хоте­лось, чтобы пло­да­ми его трудов вос­поль­зо­вал­ся дру­гой. Одна­ко несмот­ря на все интри­ги Лисандр под­чи­нил­ся при­ка­зу и по исте­че­нии сро­ка служ­бы вер­нул­ся в Спар­ту. В этом про­яви­лись «родо­вые» чер­ты спар­тан­ско­го харак­те­ра — лояль­ность и зако­но­по­слу­ша­ние.

В целом вся дея­тель­ность Лисанд­ра во вре­мя его пер­вой навар­хии фор­маль­но вполне соот­вет­ст­во­ва­ла офи­ци­аль­но­му импер­ско­му кур­су Спар­ты. Кро­ме чисто воен­ных задач Лисандр боль­шое вни­ма­ние уде­лял поли­ти­че­ским аспек­там сво­ей мис­сии. За срав­ни­тель­но корот­кий срок он сумел укре­пить спар­тан­ский флот, орга­ни­зо­вать еди­ный антиа­фин­ский и анти­де­мо­кра­ти­че­ский блок в мало­азий­ских горо­дах, нако­нец, уста­но­вить пре­крас­ные отно­ше­ния с Киром Млад­шим, кото­рый взял на себя роль его бан­ки­ра. Кро­ме того, Лисанд­ру уда­лось одер­жать важ­ную победу при Нотии, кото­рая несмот­ря на свою незна­чи­тель­ность в воен­ном плане, име­ла боль­шой поли­ти­че­ский резо­нанс.

Что каса­ет­ся тех норм, кото­рые уста­но­ви­ла Спар­та для сво­их вое­на­чаль­ни­ков, то фор­маль­но Лисандр их ни в чем не пре­сту­пил. Закон­ность его рас­по­ря­же­ний нико­гда не оспа­ри­ва­лась. Свою лояль­ность по отно­ше­нию к спар­тан­ской общине он дока­зал тем, что не сде­лал ника­ких попы­ток про­длить свои пол­но­мо­чия. Одна­ко все свои спо­соб­но­сти адми­ни­ст­ра­то­ра и дипло­ма­та Лисандр напра­вил на уси­ле­ние поли­ти­че­ских аспек­тов навар­хии, т. е. тех функ­ций, кото­рые пер­во­на­чаль­но вовсе не были при­су­щи этой маги­ст­ра­ту­ре. Сосре­дото­че­ние в руках навар­ха одно­вре­мен­но воен­ной и поли­ти­че­ской вла­сти, их тес­ный син­тез и вызва­ли к жиз­ни тот крат­ковре­мен­ный фено­мен, кото­рый Ари­сто­тель оха­рак­те­ри­зо­вал как мак­си­маль­ное при­бли­же­ние навар­хии к цар­ской вла­сти (Арист. Пол., II, 6, 22, p. 1271a 26—30).

Уси­лия, направ­лен­ные на тор­же­ство дела Спар­ты, Лисандр уме­ло соче­тал со стрем­ле­ни­ем обес­пе­чить свое соб­ст­вен­ное лидер­ство. Пло­ды его трудов по кон­со­лида­ции сил оли­гар­хии и уста­нов­ле­нию гаран­ти­ро­ван­ных отно­ше­ний с Пер­си­ей ска­за­лись через год, когда по насто­я­тель­ной прось­бе мало­азий­ских союз­ни­ков и Кира он сно­ва встал во гла­ве спар­тан­ско­го флота (Ксен. Гр. ист., II, 1, 6—7; Диод., XIII, 100, 7; Плут. Лис., 7).