Кризис спартанского полиса
(конец V — начало IV вв. до н. э.)

Часть I. Глава 2

СПАРТАНСКАЯ ДЕРЖАВА ЛИСАНДРА

2. ГАРМОСТЫ И ФОРОС

Само сло­во «гар­мост» и долж­ность, обо­зна­чае­мая этим тер­ми­ном, по-види­мо­му, суще­ст­во­ва­ли в Спар­те уже в пери­од арха­и­ки. Во вся­ком слу­чае в схо­ли­ях к Пин­да­ру упо­ми­на­ет­ся о два­дца­ти спар­тан­ских гар­мо­стах (Схо­лии к Пин­да­ру. Олимп., VI, 154). Воз­мож­но, пер­во­на­чаль­но гар­мо­ста­ми в Спар­те назы­ва­лись долж­ност­ные лица, еже­год­но посы­лае­мые в горо­да перие­ков для наблюде­ния за состо­я­ни­ем дел в этих общи­нах и под­дер­жа­ния в них поряд­ка. Два­дцать гар­мо­стов, о кото­рых идет речь в схо­ли­ях, ско­рее все­го и были тако­го рода маги­ст­ра­та­ми.

Моди­фи­ка­ци­ей уже дав­но суще­ст­ву­ю­ще­го кор­пу­са гар­мо­стов мож­но счи­тать новый их тип, кото­рый появил­ся и сфор­ми­ро­вал­ся в ходе Пело­пон­нес­ской вой­ны. Уже в пери­од Архида­мо­вой вой­ны Спар­та сде­ла­ла пер­вые шаги по выра­бот­ке мето­ди­ки веде­ния воен­ных дей­ст­вий на отда­лен­ных от Спар­ты терри­то­ри­ях. Так Бра­сид и под­чи­нен­ные ему офи­це­ры в 424—422 гг. пол­но­стью реа­ли­зо­ва­ли прак­ти­ку посыл­ки в союз­ные горо­да осо­бых коман­ди­ров с гар­ни­зо­на­ми, кото­рые, по сути дела, были уже про­об­ра­зом лисанд­ро­вых гар­мо­стов.

Фукидид, гово­ря об офи­це­рах Бра­сида — коман­ди­рах отрядов и комен­дан­тах союз­ных горо­дов, нигде не употреб­ля­ет тер­ми­на «гар­мост», а, как пра­ви­ло, исполь­зу­ет сло­во с более общим зна­че­ни­ем — архонт (IV, 132, 3). Отсут­ст­вие тер­ми­на «гар­мост» у Фукидида объ­яс­ня­ет­ся толь­ко тем, что он вооб­ще избе­гал употреб­лять какие-либо тех­ни­че­ские тер­ми­ны и пред­по­чи­тал заме­нять их на сло­ва с более ней­траль­ным и общим зна­че­ни­ем.

Необы­чай­ность экс­пе­ди­ции Бра­сида опре­де­ля­ет­ся не толь­ко изме­не­ни­ем общей стра­те­гии вой­ны и харак­те­ра воен­ных дей­ст­вий, но и появ­ле­ни­ем ново­го типа отно­ше­ний меж­ду Спар­той и ее воен­ны­ми союз­ни­ка­ми. В заро­ды­ше это была уже систе­ма объ­еди­не­ния гре­че­ских поли­сов в спар­тан­скую дер­жа­ву, реа­ли­за­ция кото­рой осу­ществля­лась с помо­щью гар­мо­стов и гар­ни­зо­нов.

После сици­лий­ской ката­стро­фы начал­ся про­цесс раз­ло­же­ния афин­ской дер­жа­вы. Спар­та при этом избра­ла один и тот же метод помо­щи всем желаю­щим отпасть от Афин. Вме­сто того, чтобы про­сто осво­бож­дать горо­да, она ста­ла посы­лать и остав­лять там на дли­тель­ное вре­мя сво­их офи­це­ров с гар­ни­зо­на­ми. С само­го нача­ла мож­но про­следить чет­кое разде­ле­ние гар­мо­стов по соот­вет­ст­ву­ю­щим терри­то­ри­ям, кото­рые они долж­ны были опе­кать. Так по прось­бе Эвбеи туда в 412 г. был направ­лен отряд нео­да­мо­дов, кото­рый воз­глав­ля­ли два спар­тан­ца (Фук., VIII, 5, 1). В том же году в каче­стве таких пра­ви­те­лей были посла­ны Хал­кидей на Хиос и Кле­арх в Гел­лес­понт (VIII, 8). По-види­мо­му, и тот и дру­гой офи­ци­аль­но име­но­ва­лись гар­мо­ста­ми. Во вся­ком слу­чае у Ксе­но­фон­та (Гр. ист., I, 3, 15) Кле­арх назван гар­мо­стом Визан­тия. После гибе­ли Хал­кидея его в 411 г. сме­нил Педа­рит, кото­ро­го Фукидид назы­ва­ет так­же архон­том (VIII, 28, 5). Одна­ко Педа­рит ско­рее все­го носил титул гар­мо­ста Хиоса. Под­твер­жде­ни­ем тому может слу­жить отры­вок из Фео­пом­па, сохра­нен­ный Гар­по­кра­ти­о­ном (FgrHist 115 F8), где Педа­рит назван гар­мо­стом.

С Педа­ри­том свя­зан очень инте­рес­ный эпи­зод, кото­рый про­ли­ва­ет свет на поло­же­ние гар­мо­стов в воен­ной орга­ни­за­ции Спар­ты. Педа­рит, ока­зы­ва­ет­ся, был настоль­ко само­сто­я­те­лен, что мог поз­во­лить себе отка­зать­ся пре­до­став­лять хиос­ский флот в рас­по­ря­же­ние спар­тан­ско­го навар­ха (Фук., VIII, 32, 3). По его доно­су наварх Астиох чуть было не лишил­ся сво­ей долж­но­сти (VIII, 38, 4; 39, 2). Это гово­рит о том, что спар­тан­ские гар­мо­сты были вполне само­сто­я­тель­ны и непо­сред­ст­вен­но под­чи­ня­лись толь­ко эфо­рам.

Из пере­чис­лен­ных выше гар­мо­стов и горо­дов, кото­рые они зани­ма­ли, вид­но, что Спар­та в пери­од с 413 по 407 г. име­ла гар­ни­зо­ны в наи­бо­лее стра­те­ги­че­ски важ­ных пунк­тах, таких, напри­мер, как гел­лес­понт­ский реги­он, где по край­ней мере в трех горо­дах (Абидо­се, Визан­тии и Хал­кедоне) зафик­си­ро­ва­ны спар­тан­ские гар­мо­сты. Гар­мо­сты в этот пери­од име­лись так­же на таких ост­ро­вах, как Хиос, Лес­бос и Фасос. Были они и в глав­ном горо­де Ионии Миле­те. На пер­вых порах, т. е. до Лисанд­ра, функ­ции гар­мо­стов были еще чисто воен­ны­ми — они долж­ны были гаран­ти­ро­вать без­опас­ность сво­их рай­о­нов.

Судя по дан­ным про­со­по­гра­фии, гар­мо­ста­ми в пери­од с 413 по 407 г. ста­но­ви­лись глав­ным обра­зом круп­ные спар­тан­ские офи­це­ры. К ним мож­но отне­сти Кле­ар­ха, Дер­ки­лида и Этео­ни­ка. Все они без исклю­че­ния были спар­ти­а­та­ми, неко­то­рые про­ис­хо­ди­ли из вид­ных спар­тан­ских семей, напри­мер, Алка­мен, сын эфо­ра Сфе­не­ла­ида.

Новой сту­пе­нью в раз­ви­тии инсти­ту­та гар­мо­стов мож­но счи­тать пери­од, начав­ший­ся с 407 г. и свя­зан­ный с име­нем Лисанд­ра. Неда­ром сам тер­мин «гар­мост» в тра­ди­ции чаще все­го ассо­ци­и­ру­ет­ся с Лисанд­ром, хотя гар­мо­сты суще­ст­во­ва­ли и до и после него. Одна­ко тра­ди­ция совер­шен­но спра­вед­ли­во дела­ет акцент на гар­мо­стах Лисанд­ра, при­зна­вая, что после 407 г. этот государ­ст­вен­но-пра­во­вой инсти­тут начал пре­тер­пе­вать извест­ные изме­не­ния путем при­вне­се­ния в него новых эле­мен­тов.

Поимен­но нам извест­но лишь два гар­мо­ста, кото­рые были назна­че­ны лич­но Лисанд­ром. Это — Сфе­не­лай для Визан­тия и Хал­кедо­на (405 г.) и Форак для Само­са (404 г.) (Ксен. Гр. ист., II, 2, 2; Диод., XIV, 3, 5). Если о Сфе­не­лае нам почти ниче­го не извест­но, то Форак — фигу­ра доста­точ­но вид­ная. Спар­ти­ат, заслу­жен­ный офи­цер, коман­дую­щий круп­ны­ми воен­ны­ми под­разде­ле­ни­я­ми во вре­мя Ионий­ской вой­ны, пра­вая рука Лисанд­ра в бит­ве при Эгос­пота­мах (Ксен. Гр. ист., II, 1, 18—20, 28; Диод., XIII, 76, 6; Плут. Лис., 9), он, конеч­но, не слу­чай­но был выбран гар­мо­стом Само­са, толь­ко что усми­рен­но­го Лисанд­ром; назна­чая сво­их выс­ших офи­це­ров на долж­ность гар­мо­ста, Лисандр толь­ко сле­до­вал уже выра­ботан­ной в ходе Пело­пон­нес­ской вой­ны тра­ди­ции. Одна­ко любо­пыт­но, что и Сфе­не­лай и Форак недол­го оста­ва­лись гар­мо­ста­ми. Пер­вый был отре­шен от этой долж­но­сти в 404 г., вто­рой — в 403. При­чи­ну отстав­ки Сфе­не­лая мы не зна­ем, одна­ко пока­за­тель­но, что он был заме­нен уже непо­сред­ст­вен­ным став­лен­ни­ком эфо­ров Кле­ар­хом (Диод., XIV, 12, 2). Что каса­ет­ся близ­ко­го дру­га и сорат­ни­ка Лисанд­ра Фора­ка, то он был обви­нен эфо­ра­ми в про­ти­во­за­кон­ном хра­не­нии денег и каз­нен (Плут. Лис., 19, 7). Дело Фора­ка таким обра­зом мож­но трак­то­вать как часть ата­ки на Лисанд­ра, при­вед­шей вско­ре к его отстав­ке.

Мало­чис­лен­ность этих кон­крет­ных при­ме­ров про­ти­во­ре­чит нашей тра­ди­ции, соглас­но кото­рой Лисандр везде насаж­дал гар­мо­стов (Диод., XIV, 10, 1). В пери­од наи­боль­ше­го могу­ще­ства Лисанд­ра — с 405 по 403 г. — нам извест­но все­го шесть имен пред­по­ла­гае­мых гар­мо­стов. Тро­их из них, Сфе­не­лая, Фора­ка и Кле­ар­ха, мы уже каса­лись. Оста­ют­ся Этео­ник, Кал­ли­бий и сам Лисандр.

Об Этео­ни­ке извест­но, что он после пора­же­ния при Арги­ну­сах с остат­ком флота нахо­дил­ся на Хио­се (Ксен. Гр. ист., II, 1, 1—6). В 405 г. по рас­по­ря­же­нию Лисанд­ра он отпра­вил­ся в горо­да фра­кий­ско­го побе­ре­жья и «при­нудил всю эту область перей­ти на сто­ро­ну лакеде­мо­нян» (II, 2, 5). Хотя это была чисто воен­ная экс­пе­ди­ция, одна­ко судя по зада­чам, кото­рые сто­я­ли перед Этео­ни­ком и исхо­дя из обыч­но­го для гар­мо­стов терри­то­ри­аль­но­го огра­ни­че­ния их дея­тель­но­сти, в Этео­ни­ке мож­но видеть гар­мо­ста Фра­кии.

Что каса­ет­ся Кал­ли­бия, то он был гар­мо­стом Афин в 404/3 г. (Ксен. Гр. ист., II, 3, 15; Арист. Аф. пол., 37—38; Плут. Лис., 15, 6). Сме­стил Кал­ли­бия с этой долж­но­сти, по-види­мо­му, сам Лисандр, недо­воль­ный обра­зом его прав­ле­ния (ср. Плут. Лис., 15), хотя имен­но он в свое вре­мя помог Кал­ли­бию занять этот пост (Ксен. Гр. ист., II, 3, 14).

В 403 г. во вре­мя борь­бы Спар­ты с Фра­си­бу­лом гар­мо­стом Афин был назна­чен Лисандр. По сло­вам Ксе­но­фон­та, «он исхо­да­тай­ст­во­вал афи­ня­нам ссу­ду в сто талан­тов и добил­ся того, что сам был послан гар­мо­стом во гла­ве сухо­пут­но­го вой­ска, а брат его Либий — навар­хом» (Гр. ист., II, 4, 28). Это пер­вый слу­чай в исто­рии, когда коман­дую­щий зна­чи­тель­ной арми­ей назван в источ­ни­ках гар­мо­стом. И в самом деле, зада­чи Лисанд­ра были во мно­гом схо­жи с зада­ча­ми обыч­ных гар­мо­стов. Кро­ме того, он коман­до­вал не регу­ляр­ным спар­тан­ским опол­че­ни­ем, а наем­ни­ка­ми, кото­рых, подоб­но Бра­сиду, нанял за пла­ту (Ксен. Гр. ист., II, 4, 30; Лисий, XII, 58). Мис­сия Лисанд­ра в Афи­нах, а так­же метод набо­ра армии очень похо­дят на ана­ло­гич­ные при­е­мы Бра­сида. Этот тип коман­дую­ще­го хоро­шо засвиде­тель­ст­во­ван в спар­тан­ской исто­рии более позд­не­го пери­о­да. Таки­ми коман­ди­ра­ми были, напри­мер, Фиб­рон и Дер­ки­лид, кото­рых наши источ­ни­ки так­же назы­ва­ют гар­мо­ста­ми (Ксен. Гр. ист., III, 1, 4; IV, 8, 3).

Из этих немно­гих при­ме­ров ста­но­вит­ся ясным, что при Лисандре инсти­тут гар­мо­стов еще нахо­дил­ся в ста­дии раз­ви­тия. И в коли­че­ст­вен­ном, и в каче­ст­вен­ном отно­ше­нии он не достиг еще той уни­вер­саль­но­сти и обя­за­тель­но­сти, кото­рые ста­ли свой­ст­вен­ны этой долж­но­сти в нача­ле IV в. По-види­мо­му, инсти­тут гар­мо­стов еще пре­бы­вал в нача­ле сво­его пути к регу­ляр­ной маги­ст­ра­ту­ре, еже­год­но сме­ня­е­мой и назна­чае­мой эфо­ра­ми. При Лисандре, насколь­ко нам извест­но, посыл­ка гар­мо­стов не ста­ла еще абсо­лют­но обя­за­тель­ной про­цеду­рой. Срок их пре­бы­ва­ния в долж­но­сти точ­но не фик­си­ро­вал­ся и опре­де­лял­ся, как пра­ви­ло, толь­ко воен­ной необ­хо­ди­мо­стью. Эпо­ха Лисанд­ра — это вре­мя ста­нов­ле­ния инсти­ту­та гар­мо­стов, пре­вра­ще­ние преж­них чисто воен­ных коман­ди­ров в воен­ных адми­ни­ст­ра­то­ров, делаю­щих свои пер­вые шаги в новой для них обла­сти управ­ле­ния.

Что каса­ет­ся лич­ной роли Лисанд­ра в фор­ми­ро­ва­нии это­го инсти­ту­та, то тут, по-види­мо­му, невоз­мож­но дать одно­знач­ный ответ, как это было с декар­хи­я­ми. Боль­шин­ство при­ме­ров, отно­ся­щих­ся к гар­мо­стам, отно­сят­ся к уже более позд­не­му вре­ме­ни. Сле­до­ва­тель­но, отстав­ка Лисанд­ра никак не повли­я­ла на раз­ви­тие это­го инсти­ту­та, окон­ча­тель­ное оформ­ле­ние кото­ро­го про­изо­шло уже после Лисанд­ра. Таким обра­зом, Лисандр лишь удач­но исполь­зо­вал уже суще­ст­ву­ю­щие до него фор­мы и мето­ды, поста­вив инсти­тут гар­мо­стов на служ­бу сво­им лич­ным инте­ре­сам и назна­чая на эту долж­ность сво­их дове­рен­ных лиц.

Сомне­ние вызы­ва­ет тра­ди­ция об илот­ском про­ис­хож­де­нии гар­мо­стов Лисанд­ра. Пер­вые следы этой вер­сии мы нахо­дим в рас­ска­зе Ксе­но­фон­та о посоль­стве бео­тий­цев в Афи­ны перед бит­вой при Гали­ар­те (395 г.). В сво­ей речи бео­тий­ские послы ста­ви­ли в вину спар­тан­цам сре­ди про­че­го и то, что «они не стес­ня­ют­ся назна­чать гар­мо­ста­ми сво­их ило­тов» (Ксен. Гр. ист., III, 5, 12). Исо­крат в «Пане­ги­ри­ке» так­же гово­рит об этом (IV, 111). Таким обра­зом, по край­ней мере два писа­те­ля-совре­мен­ни­ка гово­рят о гар­мо­стах илот­ско­го про­ис­хож­де­ния, хотя их заяв­ле­ния носят слиш­ком общий харак­тер и в силу само­го жан­ра речей не обла­да­ют силой бес­спор­но­го дока­за­тель­ства. И Исо­крат, и Ксе­но­фонт опе­ри­ро­ва­ли ско­рее не фак­та­ми, а общим впе­чат­ле­ни­ем от спар­тан­ской геге­мо­нии в среде гре­че­ских поли­сов. Во вся­ком слу­чае мы не зна­ем ни одно­го абсо­лют­но надеж­но засвиде­тель­ст­во­ван­но­го при­ме­ра назна­че­ния на эту долж­ность чело­ве­ка неграж­дан­ско­го про­ис­хож­де­ния.

Откуда же воз­ник­ла тогда вер­сия о гар­мо­стах-илотах? Ответ, воз­мож­но, заклю­ча­ет­ся в сле­дую­щем. Гар­ни­зо­ны, посы­лае­мые Спар­той, конеч­но, состо­я­ли глав­ным обра­зом из нео­да­мо­дов или наем­ни­ков. Низ­ший команд­ный состав так­же мог ком­плек­то­вать­ся из этой среды. А посколь­ку в момент наи­боль­ше­го могу­ще­ства Спар­ты любой ее пред­ста­ви­тель ста­но­вил­ся выс­шим суди­ей для заво­е­ван­ных общин, то соци­аль­ная «ущерб­ность» сол­дат и низ­ше­го гар­ни­зон­но­го офи­цер­ства вполне мог­ла вырас­ти в гла­зах совре­мен­ни­ков до раз­ме­ров гораздо боль­ших. Отсюда, ско­рее все­го, и воз­ник­ли гар­мо­сты-илоты.

Весь­ма веро­ят­но, что обви­не­ния, направ­лен­ные про­тив спар­тан­ских гар­мо­стов, в первую оче­редь име­ли целью задеть само­го Лисанд­ра. Наша тра­ди­ция в чис­ле мофа­ков, наряду с Гилип­пом и Кал­ли­кра­ти­дом, назы­ва­ет так­же Лисанд­ра (Филарх. FgrHist 81 F43; Эли­ан. Пестр. ист., XII, 43). Вра­ги Лисанд­ра вполне мог­ли исполь­зо­вать этот факт для обви­не­ния его в илот­ском про­ис­хож­де­нии (Ксен. Гр. ист., III, 5, 12; Исокр., IV, 111).

В этом, конеч­но, ска­за­лось общее нега­тив­ное отно­ше­ние к спар­тан­ской геге­мо­нии, кото­ро­му в извест­ной мере спо­соб­ст­во­ва­ло жест­кое прав­ле­ние гар­мо­стов и декар­хов (Ксен. Гр. ист., III, 5, 12; VI, 3, 7—9; Лак. пол., XIV, 2; Исокр., IV, 117; Диод., XIII, 66, 5; XIV, 3; 12, 2—9; Павс., IX, 32, 8—10; Плут. Лис., 15; 19). Вслед­ст­вие огра­ни­чен­но­сти лакон­ско­го обра­зо­ва­ния и вос­пи­та­ния гар­мо­сты были пло­хо под­готов­ле­ны к испол­не­нию сво­их долж­ност­ных обя­зан­но­стей, ста­но­вясь часто оруди­я­ми мест­ных пра­ви­те­лей и заботясь толь­ко о соб­ст­вен­ном обо­га­ще­нии. В наших источ­ни­ках име­ет­ся целый ряд фак­тов, свиде­тель­ст­ву­ю­щих о «нена­сыт­ном коры­сто­лю­бии» спар­тан­ских гар­мо­стов. В этом смыс­ле пока­за­те­лен судеб­ный про­цесс над Фора­ком, гар­мо­стом Само­са, обви­нен­ном в при­сво­е­нии денег (Плут. Лис., 19), а так­же рас­суж­де­ния Плу­тар­ха о раз­ру­ши­тель­ной вла­сти денег, кото­рая ска­зы­ва­лась на нра­вах спар­ти­а­тов (Лис., 17). И хотя сведе­ния о зло­употреб­ле­ни­ях спар­тан­ских гар­мо­стов за ред­ким исклю­че­ни­ем носят общий харак­тер, но даже те немно­гие кон­крет­ные фак­ты, кото­ры­ми мы рас­по­ла­га­ем, рису­ют спар­тан­ских гар­мо­стов в весь­ма невы­год­ном для них све­те. Самый яркий при­мер тому — Кле­арх.

Уже во вре­мя пер­во­го сво­его пре­бы­ва­ния в Визан­тии в 409/8 г. он вызвал боль­шое недо­воль­ство по край­ней мере у части граж­дан, кото­рые «нена­видя тяжесть его гос­под­ства… пре­да­ли город Алки­ви­а­ду» (Ксен. Гр. ист., I, 66, 5). Позд­нее, в 403 г., он повел себя как насто­я­щий тиран (Диод., XIV, 12, 2—9), запят­нав­ший и себя и Спар­ту мас­со­вым и звер­ским истреб­ле­ни­ем насе­ле­ния. Бес­спор­но, поведе­ние Кле­ар­ха во мно­гом спо­соб­ст­во­ва­ло скла­ды­ва­нию тра­ди­ци­он­но­го обра­за спар­тан­ско­го гар­мо­ста-тира­на в умах гре­че­ской обще­ст­вен­но­сти.

Отстав­ка Лисанд­ра в 403 г., по-види­мо­му, никак не повли­я­ла на даль­ней­шую судь­бу гар­мо­стов. Ско­рее все­го, были отстра­не­ны от вла­сти толь­ко его бли­жай­шие дру­зья и сорат­ни­ки. Что каса­ет­ся инсти­ту­та гар­мо­стов, то он про­су­ще­ст­во­вал еще 30 лет вплоть до бит­вы при Левк­трах (Ксен. Гр. ист., VI, 3, 18; Павс., IX, 6, 4) и выс­шей точ­ки сво­его раз­ви­тия достиг 90-е годы IV в., став той базой, на осно­ве кото­рой Спар­та стро­и­ла свои отно­ше­ния с новы­ми союз­ни­ка­ми. В этот пери­од (с 401 по 390 г.) зафик­си­ро­ва­но рекорд­ное чис­ло гар­мо­стов — 18. Очень пока­за­те­лен и их соци­аль­ный состав. Из 18 гар­мо­стов по край­ней мере 13 назва­ны спар­ти­а­та­ми. Сре­ди них такие круп­ные вое­на­чаль­ни­ки, как Дер­ки­лид и Фиб­рон. В их чис­ле так­же два навар­ха — Пан­то­ид и Герип­пид, один эфор — Диф­рид, и один член цар­ст­ву­ю­ще­го дома Эври­пон­ти­дов — Киниск. Ника­ких сле­дов при­сут­ст­вия неспар­ти­а­тов в их среде тра­ди­ция не зафик­си­ро­ва­ла. Созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что спар­тан­ски­ми гар­мо­ста­ми ста­но­ви­лись толь­ко пред­ста­ви­те­ли выс­ше­го офи­цер­ства. И если есть хоть доля исти­ны в нашей тра­ди­ции о гар­мо­стах-илотах, то такие слу­чаи мог­ли иметь место толь­ко при Лисандре. В даль­ней­шем, осо­бен­но после заго­во­ра Кина­до­на, спар­тан­ское пра­ви­тель­ство долж­но было самым тща­тель­ным обра­зом следить за соци­аль­ным соста­вом сво­его офи­цер­ско­го кор­пу­са, куда, по-види­мо­му, уже не мог­ли попасть ни гипо­мей­о­ны, ни нео­да­мо­ды, ни мофа­ки, т. е. все те, кто не поль­зо­вал­ся в пол­ном объ­е­ме граж­дан­ски­ми пра­ва­ми.

Крат­кий очерк раз­ви­тия инсти­ту­та гар­мо­стов поз­во­ля­ет прий­ти к сле­дую­щим выво­дам: во-пер­вых, этот инсти­тут был порож­де­ни­ем исклю­чи­тель­ной ситу­а­ции воен­но­го вре­ме­ни. Появив­шись в нача­ле Пело­пон­нес­ской вой­ны как чисто воен­ная маги­ст­ра­ту­ра, он и поз­же не терял сво­его экс­тра­ор­ди­нар­но­го харак­те­ра, нахо­дясь по сути дела вне регу­ляр­ной воен­ной орга­ни­за­ции. Далее, сла­бость и недол­го­веч­ность спар­тан­ской дер­жа­вы во мно­гом опре­де­ля­лась тем, что основ­ным свя­зу­ю­щим зве­ном в ней ста­ли гар­мо­сты. Нали­чие воен­ных комен­дан­тов и гар­ни­зо­нов в союз­ных горо­дах вполне оправ­ды­ва­ло себя в пери­од Пело­пон­нес­ской вой­ны. Сохра­не­ние и рас­ши­ре­ние систе­мы гар­мо­стов после вой­ны было одной из при­чин быст­рой гибе­ли спар­тан­ской дер­жа­вы. Невоз­мож­но было дол­гое вре­мя под­дер­жи­вать систе­му, осно­ван­ную исклю­чи­тель­но на наси­лии. Неда­ром по еди­но­душ­но­му мне­нию все­го гре­че­ско­го мира самым нена­вист­ным эле­мен­том дер­жав­ной систе­мы Спар­ты счи­та­лись имен­но гар­мо­сты. Нега­тив­ное отно­ше­ние к гар­мо­стам засвиде­тель­ст­во­ва­но всей нашей тра­ди­ци­ей. И, нако­нец, для спар­тан­ско­го государ­ства инсти­тут гар­мо­стов был во мно­гом чуже­род­ным эле­мен­том. Он так и не впи­сал­ся в общий кон­текст орди­нар­ных полис­ных маги­ст­ра­тур. Насколь­ко мы зна­ем, гар­мо­сты назна­ча­лись и эфо­ра­ми, и навар­ха­ми, и царя­ми. Срок их дея­тель­но­сти не был точ­но зафик­си­ро­ван. Носи­те­ли этой долж­но­сти самим ходом вещей ско­ро теря­ли связь с послав­шим их поли­сом. Воен­ная и финан­со­вая само­сто­я­тель­ность гар­мо­стов неиз­беж­но ста­ви­ла их над поли­сом и неред­ко при­во­ди­ла к пере­рож­де­нию этой воен­ной маги­ст­ра­ту­ры в тира­нию.

Поми­мо систе­мы гар­мо­стов важ­ную роль в орга­ни­за­ции спар­тан­ской дер­жа­вы играл так­же форос.

Уже в ходе Пело­пон­нес­ской вой­ны самой боль­шой для Спар­ты про­бле­мой ста­ла про­бле­ма финан­си­ро­ва­ния армии и флота, и каж­дый раз Спар­та пыта­лась раз­ре­шить эту зада­чу толь­ко за счет союз­ни­ков. Так, в нача­ле вой­ны сре­ди про­чих тре­бо­ва­ний к чле­нам Пело­пон­нес­ской лиги Спар­та так­же выдви­га­ла тре­бо­ва­ние финан­со­во­го обес­пе­че­ния вой­ны. По сло­вам Фукидида, «горо­да были обя­за­ны иметь нагото­ве опре­де­лен­ную сум­му денег» (II, 7, 2). Одна­ко в дей­ст­ви­тель­но­сти, если Спар­те и уда­ва­лось полу­чать какие-либо суб­сидии от сво­их пело­пон­нес­ских союз­ни­ков, то, конеч­но, самые незна­чи­тель­ные, кото­рые никак не мог­ли удо­вле­тво­рить ее запро­сы.

В кон­це вой­ны спар­тан­ские пол­ко­вод­цы научи­лись добы­вать день­ги у сво­их новых союз­ни­ков и с помо­щью интриг (Лисандр у мало­азий­ских оли­гар­хов. Диод., XIII, 70), и с помо­щью пат­рио­ти­че­ских при­зы­вов (Кал­ли­кра­тид у миле­тян. Ксен. Гр. ист., I, 6, 7—12), и даже с помо­щью откро­вен­ных угроз (Этео­ник у хиос­цев. Ксен. Гр. ист., II, 1, 3—5). Одна­ко регу­ляр­ны­ми эти обло­же­ния в ходе Пело­пон­нес­ской вой­ны еще не ста­ли.

Основ­ным и самым глав­ным источ­ни­ком дохо­дов для Спар­ты в пери­од Ионий­ской вой­ны ста­ло пер­сид­ское золо­то. Соглас­но третье­му спар­та­но-пер­сид­ско­му дого­во­ру 411 г., Пер­сия пол­но­стью взя­ла на себя финан­си­ро­ва­ние всех воен­ных опе­ра­ций Спар­ты. Таким обра­зом, Пер­сия сыг­ра­ла исклю­чи­тель­но важ­ную роль в судь­бах гре­че­ско­го мира. Пело­пон­нес­ская вой­на по сути дела была выиг­ра­на Спар­тою на пер­сид­ские день­ги. И это, конеч­но, яви­лось гроз­ным симп­то­мом надви­гаю­ще­го­ся кри­зи­са. Соглас­но Исо­кра­ту, пер­сид­ский царь вло­жил в Пело­пон­нес­скую вой­ну 5 тысяч талан­тов (О мире, 97), и эта сум­ма, по-види­мо­му, не явля­ет­ся пре­уве­ли­чен­ной.

Одна­ко после вой­ны Спар­те вновь при­шлось вер­нуть­ся к финан­со­вым про­бле­мам. Для содер­жа­ния создан­ной ею дер­жа­вы тре­бо­ва­лись нема­лые сред­ства и без регу­ляр­но­го обло­же­ния союз­ни­ков тут было не обой­тись. Исполь­зуя опыт афин­ско­го мор­ско­го сою­за, Спар­та учреди­ла союз­ную кас­су и обя­за­ла всех чле­нов сво­ей дер­жа­вы вно­сить туда еже­год­но опре­де­лен­ную сум­му денег. Общая сум­ма взно­сов, по сло­вам Дио­до­ра, состав­ля­ла более тыся­чи талан­тов в год (XIV, 10, 2). Таким обра­зом, Спар­та с само­го нача­ла ста­ла взыс­ки­вать со сво­их новых союз­ни­ков столь­ко же денег, сколь­ко Афи­ны, пре­бы­вая на вер­шине сво­его могу­ще­ства. Важ­но заме­тить, что терри­то­рия, с кото­рой Спар­та мог­ла соби­рать нало­ги, была гораздо мень­ше, чем терри­то­рия быв­шей афин­ской дер­жа­вы (ср. Диод., XIV, 10, 2).

Из слу­чай­ных наме­ков в источ­ни­ках мы можем отча­сти пред­ста­вить себе, на каких прин­ци­пах стро­и­лась спар­тан­ская систе­ма обло­же­ния. Круп­ный вклад в каз­ну, по-види­мо­му, соста­ви­ли те 470 талан­тов, кото­рые Лисандр вер­нул Спар­те в 404 г. (Ксен. Гр. ист., II, 3, 8). Судя по Ксе­но­фон­ту и Юсти­ну, Спар­та ско­рее все­го не допу­сти­ла сво­их пело­пон­нес­ских союз­ни­ков до деле­жа добы­чи, что вызва­ло боль­шое недо­воль­ство в их среде и послу­жи­ло одной из при­чин созда­ния антис­пар­тан­ской коа­ли­ции. Спар­тан­цы опре­де­ли­ли усло­вия мир­но­го дого­во­ра с Афи­на­ми исклю­чи­тель­но в сво­их инте­ре­сах без уче­та поже­ла­ний чле­нов Пело­пон­нес­ской лиги. У Ксе­но­фон­та в «Гре­че­ской исто­рии» фиван­ские послы одной из глав­ных при­чин сво­его раз­ры­ва со Спар­той выстав­ля­ют то, что спар­тан­цы лиши­ли их закон­ной доли в добы­че (III, 5, 12). Об этом же гово­рит и Юстин (V, 10, 12—13).

В мир­ный дого­вор 404 г. спар­тан­цы не вклю­чи­ли пункт, касаю­щий­ся выпла­ты форо­са. Но тем не менее, осно­вы­ва­ясь на немно­го­чис­лен­ных лако­нич­ных сооб­ще­ни­ях антич­ных авто­ров, осо­бен­но Ари­сто­те­ля, мож­но все-таки пред­ста­вить себе, что собою пред­став­лял т. н. союз­ни­че­ский сбор и на каких прин­ци­пах стро­и­лась вся финан­со­вая поли­ти­ка Спар­ты.

В «Афин­ской поли­тии» Ари­сто­тель при­во­дит под­лин­ный текст афин­ско­го декре­та 403 г., где встре­ча­ет­ся упо­ми­на­ние о «союз­ни­че­ской казне». Если учесть, что в нашем рас­по­ря­же­нии нахо­дят­ся глав­ным обра­зом толь­ко самые крат­кие и кос­вен­ные свиде­тель­ства об обло­же­нии спар­тан­ских союз­ни­ков, то сохра­нен­ный Ари­сто­те­лем текст это­го важ­но­го поли­ти­че­ско­го акта при­об­ре­та­ет осо­бое зна­че­ние.

Создан­ная спар­тан­ца­ми в 404 г. каз­на, по всей види­мо­сти, назы­ва­лась «союз­ной» (to sym­ma­chi­kon). Во вся­ком слу­чае Ари­сто­тель, рас­ска­зы­вая о вос­ста­нов­ле­нии демо­кра­тии в Афи­нах, при­во­дит пол­ный текст дого­во­ра меж­ду демо­кра­ти­че­ской и оли­гар­хи­че­ской пар­ти­я­ми (послед­няя нахо­ди­лась в Элев­сине). Один из пунк­тов это­го дого­во­ра гла­сит, что «вно­сить пода­ти с дохо­дов в союз­ную кас­су элев­син­цы долж­ны наравне с осталь­ны­ми афи­ня­на­ми» (Арист. Аф. пол., 39, 2). Выра­же­ние to sym­ma­chi­kon бук­валь­но может быть пере­веде­но как «союз­ная кас­са». Одна­ко в дей­ст­ви­тель­но­сти здесь речь идет не о союз­ном органе, ибо день­ги непо­сред­ст­вен­но посту­па­ли в спар­тан­скую каз­ну. Заву­а­ли­ро­ван­ный спо­соб выра­же­ния, по-види­мо­му, про­ис­те­кал из жела­ния Спар­ты как-то скрыть свою абсо­лют­ную моно­по­лию на этот денеж­ный налог. На осно­ва­нии употреб­ле­ния Ари­сто­те­лем гла­го­ла syn­te­lein в тек­сте дого­во­ра мож­но пред­по­ла­гать, что и денеж­ный взнос так­же офи­ци­аль­но назы­вал­ся не форо­сом, как в Пер­вом афин­ском мор­ском сою­зе, а син­те­ли­ей (syn­te­leia).

Но попыт­ка как-то заву­а­ли­ро­вать суть дела с само­го нача­ла была обре­че­на на про­вал. Пра­виль­ную оцен­ку это­му явле­нию дали Исо­крат (XII, 67), Поли­бий (VI, 49, 10) и Дио­дор (XIV, 10, 3), кото­рые еди­но­душ­но назы­ва­ли денеж­ное обло­же­ние, суще­ст­ву­ю­щее в спар­тан­ской дер­жа­ве, форо­сом. Это сло­во пер­во­на­чаль­но употреб­ля­лось для обо­зна­че­ния при­нуди­тель­ных взно­сов в Пер­вом афин­ском мор­ском сою­зе. Явная общ­ность меж­ду афин­ским и спар­тан­ским форо­сом состо­ит в том, что, во-пер­вых, этот денеж­ный налог в обо­их слу­ча­ях был при­нуди­тель­ным, во-вто­рых, он соби­рал­ся не толь­ко в воен­ное, но и в мир­ное вре­мя, что в спар­тан­ском сою­зе было еще менее объ­яс­ни­мо, чем в афин­ском. Ведь пер­во­на­чаль­но у Спар­ты по сути дела не было ника­ко­го про­тив­ни­ка, кото­рый мог бы угро­жать без­опас­но­сти ее дер­жа­вы.

Под­во­дя ито­ги, отме­тим, что гар­мо­сты с гар­ни­зо­на­ми и форос были глав­ны­ми чер­та­ми в орга­ни­за­ции спар­тан­ской дер­жа­вы. В этой свя­зи инте­рес­но заме­тить, что в зна­ме­ни­той над­пи­си об обра­зо­ва­нии Вто­ро­го афин­ско­го мор­ско­го сою­за есть спе­ци­аль­ная ста­тья, в кото­рой пре­да­ва­лись ана­фе­ме имен­но эти три сим­во­ла «импе­ри­а­лиз­ма» (Tod, 123).

Спар­тан­цы не достиг­ли успе­ха в исполь­зо­ва­нии этих мето­дов и не нашли ника­ко­го оправ­да­ния им в гла­зах сво­их союз­ни­ков. Уже в древ­но­сти не раз выска­зы­ва­лась мысль, что спар­тан­ская геге­мо­ния над Гре­ци­ей была нача­лом гибе­ли Спар­ты. Так, по сло­вам Исо­кра­та, «поли­ти­че­ский строй лакеде­мо­нян, кото­рый в тече­ние семи­сот лет никто не увидел поко­леб­лен­ным, … ока­зал­ся за корот­кое вре­мя этой вла­сти потря­сен­ным и почти что уни­что­жен­ным» (VIII, 95). Точ­но такую же точ­ку зре­ния на спар­тан­скую геге­мо­нию выска­зы­вал и Плу­тарх в био­гра­фии Аги­са (5): «Нача­ло пор­чи и неду­га Лакеде­мон­ско­го государ­ства вос­хо­дит при­мер­но к тем вре­ме­нам, когда спар­тан­цы, низ­верг­нув афин­ское вла­ды­че­ство, навод­ни­ли соб­ст­вен­ный город золо­том и сереб­ром». Гра­нью, таким обра­зом, для Плу­тар­ха явля­ет­ся конец V — нача­ло IV в.

По мне­нию Ари­сто­те­ля, упа­док спар­тан­ско­го государ­ства был свя­зан непо­сред­ст­вен­но с его геге­мо­ни­ей над гре­че­ским миром: «Лакеде­мо­няне дер­жа­лись, пока они вели вой­ны, и ста­ли гиб­нуть, достиг­нув геге­мо­нии: они не уме­ли поль­зо­вать­ся досу­гом и не мог­ли занять­ся каким-либо дру­гим делом, кото­рое сто­я­ло бы (в их гла­зах) важ­нее воен­но­го дела» (Пол., II, 6, 22, 1271a).

Из этих немно­гих цитат вид­но, что уже в древ­но­сти гре­че­ские фило­со­фы и исто­ри­ки под­ме­ти­ли важ­ный сдвиг, кото­рый про­изо­шел в спар­тан­ском обще­стве на рубе­же веков. Они совер­шен­но пра­виль­но опре­де­ли­ли момент, начи­ная с кото­ро­го Спар­та всту­пи­ла в поло­су глу­бо­ко­го кри­зи­са и столь же вер­но наме­ти­ли основ­ные при­чи­ны это­го явле­ния. Поль­зу­ясь совре­мен­ной тер­ми­но­ло­ги­ей, мож­но сле­дую­щим обра­зом сум­ми­ро­вать их мне­ния. Спар­та ока­за­лась несо­сто­я­тель­ной в сво­ей внеш­ней поли­ти­ке в силу «узкой спе­ци­а­ли­за­ции» ее граж­дан. «Воен­ная каста на Евро­те» при стро­и­тель­стве сво­ей дер­жа­вы не суме­ла создать и исполь­зо­вать дру­гие сред­ства и мето­ды, кро­ме чисто воен­ных. Доста­точ­но вспом­нить, что един­ство и связь поли­сов в спар­тан­ской «импе­рии» при­зва­ны были под­дер­жи­вать исклю­чи­тель­но воен­ные долж­ност­ные лица, гар­мо­сты, и исклю­чи­тель­но воен­ны­ми мето­да­ми, т. е. путем наси­лия. Огром­ный денеж­ный капи­тал, обла­да­тель­ни­цей кото­ро­го ста­ла Спар­та, не повли­ял поло­жи­тель­ным обра­зом на ее эко­но­ми­ку. Как вер­но заме­тил Пла­тон, золо­то и сереб­ро, сте­каю­щи­е­ся в Спар­ту, нико­гда обрат­но оттуда не выхо­ди­ли (Алк., 122 c-d, 18). Это был мерт­вый капи­тал, кото­рый не вкла­ды­вал­ся ни в тор­гов­лю, ни в ремес­ло, ни в сель­ское хозяй­ство. Как это ни пара­док­саль­но зву­чит, но для Спар­ты ее победа в Пело­пон­нес­ской войне по-сво­е­му ока­за­лась роко­вой. Она неиз­беж­но поста­ви­ла перед ней зада­чи, кото­рые Спар­та не мог­ла и не уме­ла решать.