Кризис спартанского полиса
(конец V — начало IV вв. до н. э.)

Часть I. Глава 3

СПАРТАНСКИЙ ПОЛИС НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ.
ПОЛИТИКА И ИДЕОЛОГИЯ

1. ЛИСАНДР И СПАРТАНСКИЙ ПОЛИС

Воен­ные успе­хи Спар­ты в гла­зах совре­мен­ни­ков без­услов­но свя­зы­ва­лись с име­нем Лисанд­ра. Его зна­че­ние и вли­я­ние дале­ко вышли за рам­ки спар­тан­ско­го государ­ства. Его име­нем вер­ши­лись дела чуть ли не во всей Гре­ции, для кото­рой он стал цен­траль­ной поли­ти­че­ской фигу­рой.

Исклю­чи­тель­ное поло­же­ние Лисанд­ра про­яви­лось, напри­мер, в появ­ле­нии и раз­ви­тии его куль­та и даже учреж­де­нии (на Само­се) спе­ци­аль­но­го празд­не­ства в честь Лисанд­ра — Лисандрий (Плут. Лис., 18, 6). По свиде­тель­ству самос­ско­го исто­ри­ка Дурида «ему пер­во­му сре­ди гре­ков горо­да ста­ли воз­дви­гать алта­ри и при­но­сить жерт­вы как богу, и он был пер­вым, в честь кого ста­ли петь пеа­ны» (Дурид у Плу­тар­ха. Лис., 18, 5 = FgrHist 76 F71).

Воз­ник­но­ве­ние куль­та Лисанд­ра — явле­ние, конеч­но, симп­то­ма­тич­ное. Перед нами нача­ло того про­цес­са, кото­рый сто­ле­ти­ем поз­же при­вел к при­жиз­нен­но­му обо­жест­вле­нию элли­ни­сти­че­ских царей.

Одна­ко поли­ти­че­ский успех Лисанд­ра ока­зал­ся крат­ковре­мен­ным. Вско­ре после окон­ча­ния Пело­пон­нес­ской вой­ны Спар­та доволь­но реши­тель­но устра­ня­ет Лисанд­ра от боль­шой поли­ти­ки и даже анну­ли­ру­ет ряд акций, кото­рые были пло­да­ми уси­лий Лисанд­ра (напри­мер, коло­нию в Сесте и декар­хии). В этих дей­ст­ви­ях спар­тан­ских вла­стей уже про­явил­ся, конеч­но, наме­тив­ший­ся кон­фликт меж­ду Лисанд­ром и офи­ци­аль­ной спар­тан­ской общи­ной.

С это­го момен­та начи­на­ет­ся вто­рой пери­од в жиз­ни Лисанд­ра, кото­рый весь про­шел под зна­ком непре­кра­щаю­щей­ся борь­бы опаль­но­го пол­ко­во­д­ца за воз­вра­ще­ние сво­его было­го могу­ще­ства. Диа­па­зон тех средств, с помо­щью кото­рых он пла­ни­ро­вал одер­жать верх над сво­и­ми поли­ти­че­ски­ми про­тив­ни­ка­ми, был необы­чай­но широк. Лисандр зате­ял и осу­ще­ст­вил мно­го­этап­ную поли­ти­че­скую интри­гу. С ее помо­щью он хотел осла­бить тис­ки ликур­го­ва государ­ства и легаль­ным путем «свер­ху» про­ник­нуть в пра­вя­щую эли­ту.

На годы с 404 по 395 пада­ет целый ряд собы­тий, так или ина­че свя­зан­ных с Лисанд­ром и даю­щих пред­став­ле­ние о после­до­ва­тель­ных эта­пах борь­бы меж­ду опаль­ным пол­ко­вод­цем и спар­тан­ской общи­ной в лице ее офи­ци­аль­ных пред­ста­ви­те­лей, царей и эфо­ров.

По-види­мо­му, сре­ди тех при­чин, кото­рые в кон­це кон­цов при­ве­ли Лисанд­ра к «паде­нию», нема­ло­важ­ное зна­че­ние име­ла акти­ви­за­ция в 404 г. внеш­ней оппо­зи­ции. Конеч­но, и рань­ше в Спар­ту посту­па­ли жало­бы от союз­ных горо­дов на само­управ­ство Лисанд­ра и его офи­це­ров. Одна­ко, пока шла вой­на, спар­тан­ские вла­сти смот­ре­ли на это сквозь паль­цы и не дава­ли этим жало­бам ход. Но по окон­ча­нии вой­ны ситу­а­ция рез­ко изме­ни­лась. В Спар­те появи­лась доста­точ­но вли­я­тель­ная анти­ли­санд­ров­ская коа­ли­ция, воз­глав­лял кото­рую царь Пав­са­ний. Поли­ти­че­ские про­тив­ни­ки Лисанд­ра не замед­ли­ли вос­поль­зо­вать­ся жало­ба­ми и про­те­ста­ми, кото­рые про­дол­жа­ли посту­пать в Спар­ту из под­чи­нен­ных обла­стей и горо­дов. Решаю­щим здесь ста­ло то, что пер­сид­ский сатрап Фар­на­баз, чья область под­верг­лась разо­ре­нию, обра­тил­ся с жало­ба­ми на Лисанд­ра и потре­бо­вал от Спар­ты реши­тель­ных мер (Плут. Лис., 19—20; Поли­ен, VII, 19; Непот. Лис., 4). Вра­ги Лисанд­ра поста­ра­лись, чтобы эти жало­бы, нако­нец, были услы­ша­ны.

Судя по рас­ска­зу Плу­тар­ха, эфо­ры, полу­чив обви­ни­тель­ное пись­мо Фар­на­ба­за, немед­лен­но посла­ли Лисанд­ру ски­та­лу с тре­бо­ва­ни­ем вер­нуть­ся (Лис., 19, 7). «Лисандр, кото­ро­го ски­та­ла нашла на Гел­лес­пон­те, при­шел в смя­те­ние. Очень боясь обви­не­ний Фар­на­ба­за, он поста­рал­ся лич­но встре­тить­ся и пере­го­во­рить с ним, чтобы достиг­нуть при­ми­ре­ния» (Плут. Лис., 20, 1). Одна­ко этим он толь­ко ухуд­шил свое поло­же­ние. При­бег­нув к обыч­но­му трю­ку с под­ме­ной писем, Фар­на­баз через Лисанд­ра пере­дал еще одну инвек­ти­ву на него, заста­вив Лисанд­ра стать неволь­ным соучаст­ни­ком соб­ст­вен­но­го «паде­ния» (20, 2—5). Даль­ней­шее путе­ше­ст­вие Лисанд­ра в ливий­ский оазис Аммо­на Плу­тарх ста­вит в непо­сред­ст­вен­ную связь с посла­ни­ем Фар­на­ба­за. По-види­мо­му, Лисандр уже почув­ст­во­вал, сколь опас­на для него нынеш­няя внут­ри­по­ли­ти­че­ская ситу­а­ция в Спар­те и, боясь офи­ци­аль­но­го судеб­но­го про­цес­са, поста­рал­ся на вре­мя исчез­нуть, отпра­вив­шись по сути дела в доб­ро­воль­ное изгна­ние. Дей­ст­ви­тель­но, судя по дан­ным Плу­тар­ха, Лисанд­ру нелег­ко было добить­ся от вла­стей санк­ции на выезд из Спар­ты. Так Плу­тарх пишет: «С трудом, едва-едва добив­шись от эфо­ров, чтобы его выпу­сти­ли, Лисандр отплыл» (21, 1).

Экс­пе­ди­ция Лисанд­ра в Гел­лес­понт, из кото­рой он был ото­зван эфо­ра­ми по жало­бе Фар­на­ба­за, име­ла место в кон­це 403 — нача­ле 402 г. Сле­до­ва­тель­но визит к Аммо­ну состо­ял­ся ско­рее все­го вес­ной-летом 402 г. Имен­но с это­го момен­та Лисандр, по-види­мо­му, задал­ся рефор­ма­тор­ски­ми иде­я­ми и для дости­же­ния сво­их целей решил посе­тить наи­бо­лее вли­я­тель­ное свя­ти­ли­ще.

Одна­ко вына­ши­вае­мые им пла­ны и идеи, направ­лен­ные на заво­е­ва­ние лидер­ства в государ­стве, вовсе не меша­ли ему участ­во­вать в поли­ти­че­ской жиз­ни сво­его поли­са. Важ­ны­ми и надеж­но зафик­си­ро­ван­ны­ми веха­ми его после­во­ен­ной жиз­ни были вот какие собы­тия: в 399 г. он при­нял самое дея­тель­ное уча­стие в борь­бе Аге­си­лая за пре­стол, в 396 г. вме­сте с ним отпра­вил­ся в Малую Азию, в 395 г. полу­чил назна­че­ние в начав­шей­ся тогда Коринф­ской войне.

В 399 г. Лисандр при­нял уча­стие в воз­веде­нии на пре­стол Аге­си­лая, с кото­рым у него были дав­ние дру­же­ские свя­зи (Ксен. Гр. ист., III, 3, 1—3; Плут. Лис., 22, 6—13; Павс., III, 8, 7—10; Непот. Агес., 1). Исто­рия с избра­ни­ем на цар­ство Аге­си­лая дока­зы­ва­ет, что Лисандр все еще про­дол­жал обла­дать зна­чи­тель­ным поли­ти­че­ским весом. Одна­ко вряд ли сто­ит счи­тать успех Аге­си­лая цели­ком заслу­гой Лисанд­ра. Сама интри­га про­тив Лео­ти­хида, по-види­мо­му, была заду­ма­на еще до смер­ти его отца, царя Аги­са. Неда­ром Агис, подо­зре­вая о суще­ст­во­ва­нии заго­во­ра про­тив его сына, неза­дол­го до смер­ти в при­сут­ст­вии свиде­те­лей объ­явил Лео­ти­хида сво­им закон­ным наслед­ни­ком (Плут. Лис., 22; Агес., 3). Но это не поме­ша­ло устра­нить Лео­ти­хида с помо­щью шаб­лон­ной в таких слу­ча­ях улов­ки — его обви­ни­ли в неза­кон­ном про­ис­хож­де­нии.

Как бы то ни было, Лисандр, высту­пив на сто­роне Аге­си­лая в таком важ­ном для послед­не­го деле, конеч­но, рас­счи­ты­вал при­об­ре­сти себе допол­ни­тель­ный поли­ти­че­ский капи­тал. В бли­жай­шие после 399 годы он был самым вер­ным при­вер­жен­цем Аге­си­лая, свя­зы­вая с ним все свои надеж­ды на новое воз­вы­ше­ние. И дей­ст­ви­тель­но, вско­ре ему пред­ста­вил­ся удоб­ный слу­чай вос­ста­но­вить свое могу­ще­ство с помо­щью мно­гим ему обя­зан­но­го Аге­си­лая.

В 396 г., когда в Спар­те реша­ли вопрос о том, кого поста­вить вое­на­чаль­ни­ком в начав­шей­ся войне с Пер­си­ей, Лисандр орга­ни­зо­вал широ­кую кам­па­нию за назна­че­ние на этот пост Аге­си­лая. В этом деле Лисанд­ру помог­ли, по-види­мо­му, его мно­го­чис­лен­ные сто­рон­ни­ки в Малой Азии, чле­ны оли­гар­хи­че­ских гете­рий и быв­шие декар­хи. По мне­нию Плу­тар­ха, пети­ция мало­азий­ских дру­зей Лисанд­ра ока­за­лась решаю­щей, так что «Аге­си­лай полу­чил таким обра­зом бла­го­да­ря Лисанд­ру не мень­шее бла­го, чем цар­скую власть» (Лис., 23, 1—2).

Сам Лисандр стре­мил­ся отпра­вить­ся в поход с Аге­си­ла­ем по вполне понят­ным при­чи­нам. В Азии Лисандр имел дале­ко иду­щие пла­ны: во-пер­вых, он хотел вос­ста­но­вить декар­хии, а во-вто­рых, вме­сте с Аге­си­ла­ем начать боль­шую воен­ную кам­па­нию про­тив Пер­сии (III, 4, 2). О гран­ди­оз­но­сти их замыс­лов свиде­тель­ст­ву­ет спек­такль, кото­рый они устро­и­ли в Авлоне перед нача­лом похо­да. Под­ра­жая Ага­мем­но­ну, Аге­си­лай совер­шил в Авлоне жерт­во­при­но­ше­ние, явно желая при­дать сво­е­му пред­при­я­тию зна­чи­мость Тро­ян­ско­го похо­да.

Одна­ко в Азии Аге­си­лай повел себя весь­ма нере­ши­тель­но и пер­вое, что он сде­лал, — это заклю­чил пере­ми­рие с Тис­са­фер­ном (Ксен. Гр. ист., III, 4, 5 и 25). По-види­мо­му, меж­ду Аге­си­ла­ем и Лисанд­ром с само­го нача­ла воз­ник­ли прин­ци­пи­аль­ные раз­но­гла­сия отно­си­тель­но целей и харак­те­ра этой экс­пе­ди­ции. Слиш­ком осто­рож­ная и нере­ши­тель­ная пози­ция Аге­си­лая не мог­ла импо­ни­ро­вать Лисанд­ру. Вто­рой, и самой глав­ной, при­чи­ной кон­флик­та было поведе­ние Лисанд­ра в Малой Азии. Лисандр повел себя так, слов­но он все еще оста­вал­ся все­силь­ным навар­хом. По сло­вам Ксе­но­фон­та, «Лисанд­ра все­гда уго­д­ли­во сопро­вож­да­ла мно­го­чис­лен­ная тол­па, так что Аге­си­лай казал­ся част­ным чело­ве­ком, а Лисандр царем» (Гр. ист., III, 4, 7). Аге­си­лая, конеч­но, не устра­и­ва­ло такое поло­же­ние вещей, враж­деб­ность его к Лисанд­ру все боль­ше и боль­ше рос­ла и, нако­нец, с согла­сия сво­его шта­ба, состо­я­ще­го из 30 спар­тан­ских эмис­са­ров (III, 4, 8), он ото­слал Лисанд­ра от себя, а вес­ной 395 г., когда подо­шел к кон­цу срок служ­бы коми­те­та Трид­ца­ти, Лисандр вме­сте с про­чи­ми «совет­ни­ка­ми» был вынуж­ден вер­нуть­ся в Спар­ту (III, 4, 20). Таким обра­зом, мало­азий­ский поход Аге­си­лая, на кото­рый Лисандр воз­ла­гал столь­ко надежд, окон­чил­ся для него пол­ным фиа­ско.

После раз­ры­ва с Аге­си­ла­ем Лисандр ока­зал­ся во враж­деб­ных отно­ше­ни­ях с обо­и­ми царя­ми. Одна­ко его авто­ри­тет в государ­стве оста­вал­ся еще столь зна­чи­тель­ным, что это поз­во­ли­ло ему и даль­ше при­ни­мать уча­стие в боль­шой поли­ти­ке. Соглас­но Плу­тар­ху, он играл веду­щую роль в раз­жи­га­нии воен­но­го кон­флик­та с Фива­ми и в нача­ле Коринф­ской вой­ны был послан с отрядом в Гали­арт (Лис., 27), где вско­ре и погиб, не успев совер­шить ниче­го зна­чи­тель­но­го (Ксен. Гр. ист., III, 5, 6—7; Диод., XIV, 81; Плут. Лис., 28; Павс., III, 5, 3; Непот. Лис., 3, 4; Юстин, VI, 4, 6). Лисанд­ру были ока­за­ны все посмерт­ные поче­сти и его похо­ро­ни­ли как «достой­но­го слу­жи­те­ля государ­ства» (Плут. Лис., 30, 6).

Одна­ко вско­ре после смер­ти обна­ру­жи­лась еще одна сто­ро­на дея­тель­но­сти Лисанд­ра — рефор­ма­тор­ская. Наша тра­ди­ция о Лисандре в том пунк­те, кото­рый каса­ет­ся про­ек­та его реформ и свя­зан­ных с ними «мани­пу­ля­ций с ора­ку­ла­ми» изоби­лу­ет таки­ми дета­ля­ми и подроб­но­стя­ми, кото­рые, конеч­но, вызы­ва­ют извест­ную насто­ро­жен­ность. Одна­ко, с дру­гой сто­ро­ны, вряд ли спра­вед­ли­вым явля­ет­ся мне­ние, соглас­но кото­ро­му вся налич­ная тра­ди­ция напол­не­на под­дель­ны­ми и мало­ве­ро­ят­ны­ми дета­ля­ми, обя­зан­ны­ми сво­им про­ис­хож­де­ни­ем толь­ко изо­бре­та­тель­но­му уму Эфо­ра.

Соглас­но антич­ной тра­ди­ции, спу­стя неко­то­рое вре­мя после смер­ти Лисанд­ра в его доме был най­ден текст боль­шой речи, общий смысл кото­рой сво­дил­ся к рефор­ме цар­ской вла­сти (Эфор у Плу­тар­ха. Лис., 30, 3—5 = FgrHist 70 F207; Диод., XIV, 13, 8; Непот. Лис., 3, 5). Речь эту, по-види­мо­му, соста­вил по зака­зу Лисанд­ра про­фес­сио­наль­ный ритор Кле­он из Гали­кар­насса (это имя при­во­дит Плу­тарх в био­гра­фии «Аге­си­лай» (20, 3—5), его же упо­ми­на­ет и Кор­не­лий Непот (Лис., 3, 5)).

Аге­си­лай, узнав о столь опас­ных замыс­лах Лисанд­ра, хотел немед­лен­но их обна­ро­до­вать, желая, по-види­мо­му, с помо­щью этой улов­ки реа­би­ли­ти­ро­вать свое не слиш­ком бла­го­род­ное поведе­ние по отно­ше­нию к Лисанд­ру. Одна­ко спар­тан­ские вла­сти по ини­ци­а­ти­ве эфо­ра Лакра­ти­да реши­ли избе­жать поли­ти­че­ско­го скан­да­ла и замять дело точ­но так же, как несколь­ки­ми года­ми рань­ше они поста­ра­лись умень­шить обще­ст­вен­ный резо­нанс, вызван­ный заго­во­ром Кина­до­на. Аге­си­лай, будучи реаль­ным поли­ти­ком, согла­сил­ся с мне­ни­ем Лакра­ти­да, «что надо не выка­пы­вать из моги­лы Лисанд­ра, а зако­пать вме­сте с ним и это рас­суж­де­ние, — до того было оно состав­ле­но убеди­тель­но и ковар­но» (Плут. Лис., 30, 5).

О замыс­лах Лисанд­ра, прав­да в самом общем виде, сооб­ща­ет Ари­сто­тель в «Поли­ти­ке» (V, 1, 5 p. 1301b19). Сво­его источ­ни­ка он не назы­ва­ет, огра­ни­чив­шись ссыл­кой на то, что «так утвер­жда­ют неко­то­рые». По его сло­вам, «Лисандр сде­лал попыт­ку уни­что­жить цар­скую власть в Спар­те». Что под­ра­зу­ме­вал Ари­сто­тель под эти­ми сло­ва­ми, ста­но­вит­ся ясно при обра­ще­нии к дру­гим источ­ни­кам.

Дио­дор (XIV, 13, 2; ср. 13, 8), кото­рый, как и Ари­сто­тель, опи­рал­ся ско­рее все­го на Эфо­ра, при­во­дит более подроб­ный рас­сказ. Он так­же гово­рит о том, что Лисандр хотел уни­что­жить цар­скую власть, одна­ко при этом он дела­ет три важ­ных добав­ле­ния: во-пер­вых, Лисандр вовсе не соби­рал­ся пол­но­стью упразд­нить цар­скую власть в Спар­те, как это может пока­зать­ся из слов Ари­сто­те­ля. Он имел в виду толь­ко уни­что­жить моно­по­лию Герак­лидов на эту долж­ность. Во-вто­рых, он хотел заме­нить ста­рый наслед­ст­вен­ный прин­цип заме­ще­ния царей новым, выбор­ным. И, нако­нец, круг пре­тен­ден­тов на пре­стол Лисандр соби­рал­ся рас­ши­рить настоль­ко, чтобы туда мог­ли попасть все спар­ти­а­ты без исклю­че­ния.

С вер­си­ей Дио­до­ра в целом сов­па­да­ет вер­сия Плу­тар­ха. Послед­ний в био­гра­фи­ях Лисанд­ра и Аге­си­лая, так же как и в «Лакон­ских изре­че­ни­ях», неод­но­крат­но воз­вра­ща­ет­ся к это­му сюже­ту, при­во­дя целый ряд подроб­но­стей, кото­рых нет у дру­гих авто­ров (Лис., 24; 30, 3—5; Агес., 8, 3—4; Мор., 212 C; 229 E-F). Сво­им источ­ни­ком Плу­тарх пря­мо назы­ва­ет Эфо­ра, на кото­ро­го он неод­но­крат­но ссы­ла­ет­ся. По сло­вам Плу­тар­ха, Лисандр при­нял окон­ча­тель­ное реше­ние под­нять мятеж в Спар­те и устро­ить государ­ст­вен­ный пере­во­рот после того, как полу­чил афронт в Малой Азии от Аге­си­лая (Лис., 24, 2).

Что каса­ет­ся суще­ства про­ек­та Лисанд­ра, то Плу­тарх дает две раз­лич­ные вер­сии, одна из кото­рых пол­но­стью сов­па­да­ет с тем, что гово­рит Дио­дор, а вто­рая рас­хо­дит­ся с ней толь­ко в пунк­те, касаю­щем­ся кру­га лиц — пре­тен­ден­тов на трон. Соглас­но пер­вой вер­сии, Лисандр «замыш­лял отнять цар­скую власть у двух родов и пере­дать ее всем спар­ти­а­там» (Агес., 8, 3—4), соглас­но вто­рой, — он огра­ни­чи­вал чис­ло воз­мож­ных пре­тен­ден­тов пред­ста­ви­те­ля­ми Герак­лидов (Лис., 24). В целом обе вер­сии Плу­тар­ха доста­точ­но близ­ки друг дру­гу и ско­рее все­го отра­жа­ют поэтап­ность в раз­ви­тии поли­ти­че­ских воз­зре­ний само­го Лисанд­ра, от более уме­рен­ных ко все более ради­каль­ным. В этом плане любо­пыт­ным пред­став­ля­ет­ся свиде­тель­ство Кор­не­лия Непота о замыс­лах Лисанд­ра, соглас­но кото­ро­му в пла­ны Лисанд­ра вхо­ди­ло уни­что­же­ние двой­ной цар­ской вла­сти и заме­на ее долж­но­стью одно­го выбор­но­го вождя (Лис., 3, 5).

По-види­мо­му, в осно­ве всех вер­сий отно­си­тель­но рефор­ма­тор­ских пла­нов Лисанд­ра лежит один и тот же источ­ник — Эфор. Но одна груп­па писа­те­лей (Дио­дор, Плу­тарх) этот источ­ник пере­да­ет более кон­текст­но, а дру­гая (Ари­сто­тель и Кор­не­лий Непот) — более сжа­то, под­чер­ки­вая толь­ко самое глав­ное.

Таким обра­зом, наша тра­ди­ция со всей опре­де­лен­но­стью зафик­си­ро­ва­ла, что Лисандр хотел зако­но­да­тель­ным путем вне­сти изме­не­ния в спар­тан­скую кон­сти­ту­цию, спра­вед­ли­во пола­гая, что у него при этом будет вер­ный шанс стать спар­тан­ским царем на вполне закон­ных осно­ва­ни­ях.

Для осу­щест­вле­ния сво­их пла­нов Лисандр и его дру­зья реши­ли при­бег­нуть к доволь­но рис­ко­ван­ным прак­ти­че­ским шагам. Зная, что ни один серь­ез­ный зако­но­да­тель­ный акт в Спар­те невоз­мож­но вве­сти без одоб­ре­ния ора­ку­лов (ср. Ксен. Лак. пол., 8, 5; Пла­тон. Зако­ны, I, 624), они орга­ни­зо­ва­ли широ­кую кам­па­нию по обра­бот­ке обще­ст­вен­но­го мне­ния и под­ку­пу вли­я­тель­ных обще­гре­че­ских ора­ку­лов. Эмис­са­ры Лисанд­ра неод­но­крат­но пыта­лись под­ку­пить и скло­нить на свою сто­ро­ну жре­цов в Дель­фах, Додоне и даже ливий­ском оази­се Аммо­на с тем, чтобы те сво­им авто­ри­те­том под­дер­жа­ли замыс­лы Лисанд­ра (Диод., XIV, 13, 3—7; Плут. Лис., 25, 3—4; Непот. Лис., 3, 1—4).

При­ведем эту исто­рию в том виде, как она изло­же­на у Плу­тар­ха (Эфо­ра): «Эфор рас­ска­зы­ва­ет, что его попыт­ка под­ку­пить пифию и убедить через Ферек­ла додон­ских жриц потер­пе­ла неуда­чу, после чего он отпра­вил­ся к Аммо­ну, где обе­щал мно­го золота его про­ри­ца­те­лям. Воз­му­щен­ные, они посла­ли гон­ца в Спар­ту с обви­не­ни­ем про­тив него» (Лис., 25, 3—4).

Наши источ­ни­ки совер­шен­но оди­на­ко­во изла­га­ют после­до­ва­тель­ность обра­ще­ния Лисанд­ра к ора­ку­лам: спер­ва в Дель­фы, затем в Додо­ну и, нако­нец, к ливий­ско­му Аммо­ну. Для под­ку­па веду­щих свя­ти­лищ Гре­ции, конеч­но, тре­бо­ва­лись очень боль­шие денеж­ные сред­ства, и Лисандр, берясь за подоб­ное дело, дол­жен был обла­дать весь­ма зна­чи­тель­ным состо­я­ни­ем. Таким обра­зом, вер­сия о край­ней бед­но­сти Лисанд­ра (Фео­помп у Плут. Лис., 30, 2) вызы­ва­ет боль­шие сомне­ния. Конеч­но, какую-то финан­со­вую помощь ему мог­ли ока­зать мно­го­чис­лен­ные дру­зья и сто­рон­ни­ки, кото­рых у него было нема­ло. Так в Дель­фах, напри­мер, у Лисанд­ра име­лись сто­рон­ни­ки сре­ди жре­цов. Рас­ска­зы­вая об инсце­ни­ров­ке, свя­зан­ной с Силе­ном, Плу­тарх гово­рит о том, что жре­цы-соучаст­ни­ки долж­ны были при­знать в Силене сына Апол­ло­на и с его помо­щью объ­явить нуж­ные Лисанд­ру ора­ку­лы (Лис., 26). В Додоне Лисандр дей­ст­во­вал через сво­его эмис­са­ра Фере­кра­та из Апол­ло­нии, кото­рый имел тес­ные сно­ше­ния с хра­мо­вы­ми слу­жи­те­ля­ми (Диод., XIV, 13, 4). Одна­ко все заиг­ры­ва­ния Лисанд­ра с гре­че­ским жре­че­ст­вом ока­за­лись без­ре­зуль­тат­ны­ми.

Послед­няя его попыт­ка зару­чить­ся под­держ­кой боже­ства была свя­за­на с его обра­ще­ни­ем в ливий­ский оазис Аммо­на, авто­ри­тет кото­ро­го теперь, когда зна­че­ние соб­ст­вен­ных ора­ку­лов нача­ло падать, силь­но воз­рос (Диод., XIV, 13, 6—7; Плут. Лис., 20; 25, 4; Непот. Лис., 3, 3—4). Здесь Лисандр, по-види­мо­му, так­же рас­счи­ты­вал на помощь сво­их дру­зей и госте­при­им­цев. Ведь с Ливи­ей у семьи Лисанд­ра были дав­ние свя­зи (Диод., XIV, 13, 6—7) и отец Лисанд­ра, веро­ят­но, был прок­се­ном Кире­ны. Одна­ко по неиз­вест­ным нам при­чи­нам дело кон­чи­лось пуб­лич­ным скан­да­лом, и Лисандр по заяв­ле­нию жре­цов Аммо­на был даже при­вле­чен в Спар­те к суду (Диод., XIV, 13, 7; Плут. Лис., 25, 4). По-види­мо­му, эта неуда­ча долж­на была под­толк­нуть заго­вор­щи­ков, кото­рые груп­пи­ро­ва­лись вокруг Лисанд­ра, к более ради­каль­ным дей­ст­ви­ям.

Судя по отдель­ным наме­кам, раз­бро­сан­ным у антич­ных авто­ров, созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что Лисандр был руко­во­ди­те­лем тай­ной и хоро­шо закон­спи­ри­ро­ван­ной орга­ни­за­ции, о суще­ст­во­ва­нии кото­рой ста­ло извест­но толь­ко после его смер­ти. Плу­тарх назы­ва­ет этот тай­ный клуб Лисанд­ра «боль­шой гете­ри­ей» (Агес., 20, 3) и гово­рит, что он был направ­лен сво­им ост­ри­ем про­тив Аге­си­лая. По-види­мо­му, на послед­нем эта­пе борь­бы, т. е. после окон­ча­тель­но­го раз­ры­ва Лисанд­ра с Аге­си­ла­ем, это было имен­но так. Одна­ко смерть Лисанд­ра поме­ша­ла даль­ней­ше­му осу­щест­вле­нию его про­грам­мы.

Конеч­но, свои пла­ны Лисандр вына­ши­вал дол­гие годы. Но будучи здра­вым поли­ти­ком, он пред­став­лял себе все труд­но­сти, кото­рые могут встре­тить­ся при их осу­щест­вле­нии. Спар­та была не тем государ­ст­вом, где лег­ко и без борь­бы мож­но было добить­ся каких-либо пере­мен. Поэто­му Лисандр мог решить­ся на откры­тую кон­фрон­та­цию со спар­тан­ски­ми вла­стя­ми толь­ко после того, как полу­чил окон­ча­тель­ную отстав­ку от Аге­си­лая. Враж­деб­ные отно­ше­ния теперь уже с обо­и­ми царя­ми не дава­ли ему ника­ких шан­сов на воз­вра­ще­ние сво­их преж­них пози­ций. Для него оста­вал­ся един­ст­вен­ный путь для дости­же­ния сво­их целей — это путь заго­во­ра и реформ.

Исто­рия «вели­чия и паде­ния» Лисанд­ра пока­зы­ва­ет, что Спар­те люди тако­го мас­шта­ба как Лисандр, были нуж­ны толь­ко в крат­кие пери­о­ды осо­бых воен­ных ситу­а­ций. Ини­ци­а­ти­вы Спар­ты даже в V в. в пору наи­боль­шей актив­но­сти ее внеш­ней поли­ти­ки все-таки носи­ли эпи­зо­ди­че­ский харак­тер и в конеч­ном сче­те нахо­ди­лись в абсо­лют­ной зави­си­мо­сти от ее пози­ции внут­ри Пело­пон­не­са. Те често­лю­би­вые спар­ти­а­ты, кото­рые игно­ри­ро­ва­ли этот момент в спар­тан­ской поли­ти­ке, допус­ка­ли боль­шой про­счет. Их сограж­дане не жела­ли рис­ко­вать ста­биль­но­стью сво­ей внут­рен­ней жиз­ни ради амби­ций кого бы то ни было. Их кон­сер­ва­тизм был кон­сер­ва­тиз­мом само­со­хра­не­ния.

Спар­та фак­ти­че­ски не смог­ла реа­ли­зо­вать свою победу в Пело­пон­нес­ской войне, кото­рая ста­ла одно­вре­мен­но и момен­том наи­выс­ше­го взле­та спар­тан­ско­го государ­ства, и момен­том, от кото­ро­го мож­но начать отсчет его паде­ния. Спар­тан­ская дер­жа­ва, создан­ная Лисанд­ром по образ­цу афин­ско­го мор­ско­го сою­за, каза­лась ано­ма­ли­ей в соеди­не­нии со спар­тан­ской кон­сти­ту­ци­ей и Пело­пон­нес­ской лигой. Ее суще­ст­во­ва­ние было эфе­мер­ным и вско­ре после 404 г. спар­тан­ские вла­сти посте­пен­но ста­ли раз­ру­шать то зда­ние, кото­рое воз­вел Лисандр.

С самим Лисанд­ром спар­тан­ская общи­на посту­пи­ла точ­но так же, как и с его дер­жа­вой, т. е. с помо­щью целой серии полу­мер посте­пен­но осла­би­ла его вли­я­ние, вос­ста­но­вив в пол­ном объ­е­ме уте­рян­ный было в ходе Пело­пон­нес­ской вой­ны авто­ри­тет царей. Все попыт­ки Лисанд­ра вер­нуть свое былое поло­же­ние в государ­стве в кон­це кон­цов ни к чему не при­ве­ли.

Даже если пла­ны Лисанд­ра и не пред­став­ля­ли серь­ез­ной угро­зы для государ­ства и его эли­ты, одна­ко сам факт его пося­га­тель­ства на цар­скую власть свиде­тель­ст­ву­ет о дале­ко зашед­шем в Спар­те кри­зи­се «вер­хов».

В судь­бе Лисанд­ра про­яви­лось извест­ное несоот­вет­ст­вие меж­ду его исклю­чи­тель­ны­ми спо­соб­но­стя­ми и его жела­ни­ем слу­жить сво­е­му клас­су и государ­ству и исто­ри­че­ски без­на­деж­ной пер­спек­ти­вой само­го это­го государ­ства. Лисандр был доста­точ­но даль­но­виден в том, что он счи­тал инте­ре­са­ми Спар­ты, но вме­сте с тем он отно­сил­ся со спе­ци­фи­че­ской сле­потой к ана­хро­ни­че­ской воен­ной касте на Евро­те и не пони­мал, что систе­ма, осно­ван­ная на голой воен­ной силе, не годит­ся для того, чтобы взять в свои руки огром­ные про­стран­ства и создать хотя бы подо­бие поли­ти­че­ско­го един­ства.