Формирование Спартанского государства
(VIII—VI вв. до н. э.)

Часть I
ИСТОРИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ

3. ИЛОТЫ

Осо­бый ста­тус ило­тов пре­крас­но чув­ст­во­ва­ли древ­ние авто­ры. Неда­ром ило­тов они назы­ва­ли или раба­ми общи­ны (Павс., III, 21, 6), или государ­ст­вен­ны­ми раба­ми (Страб., VIII, 5, 4, p. 365), под­чер­ки­вая тем самым их зави­си­мость от спар­тан­ской общи­ны в целом. От рабов клас­си­че­ско­го типа илоты дей­ст­ви­тель­но отли­ча­лись целым рядом при­ви­ле­гий: это пра­во на семей­ную жизнь, на хотя и огра­ни­чен­ное, но вла­де­ние част­ной соб­ст­вен­но­стью (так по свиде­тель­ству Фукидида (IV, 26, 6), в 425 г. до н. э. неко­то­рые мес­сен­ские илоты име­ли соб­ст­вен­ные лод­ки). Их уза­ко­нен­ное при­креп­ле­ние к зем­ле, с одной сто­ро­ны, ста­ви­ло ило­тов в поло­же­ние кре­пост­ных кре­стьян, но с дру­гой, — гаран­ти­ро­ва­ло им и их потом­кам сохра­не­ние опре­де­лен­но­го жиз­нен­но­го укла­да. Меж­ду илота­ми и их хозя­е­ва­ми, спар­ти­а­та­ми, сто­ял закон, кото­рый регу­ли­ро­вал отно­ше­ния этих двух соци­аль­ных групп. Илоты, напри­мер, мог­ли быть уве­ре­ны, что их не про­да­дут за гра­ни­цу, что с них не возь­мут налог, боль­ше уста­нов­лен­ной нор­мы, что рас­по­ря­жать­ся их жиз­нью если кто и может, то толь­ко государ­ство, а не част­ные граж­дане. Им так­же была даро­ва­на одна, по край­ней мере, рели­ги­оз­ная гаран­тия — пра­во убе­жи­ща в хра­ме Посей­до­на в Тена­ре.

В пра­во­вом отно­ше­нии илоты, конеч­но, счи­та­лись соб­ст­вен­но­стью все­го спар­тан­ско­го государ­ства in cor­po­re. Эта связь ило­тов с государ­ст­вом про­яви­лась в целом ряде пра­во­вых актов, обес­пе­чи­ваю­щих государ­ст­вен­ный кон­троль над илота­ми, в таких, напри­мер, как крип­тии и еже­год­ное объ­яв­ле­ние эфо­ра­ми вой­ны илотам от име­ни все­го поли­са. Но фено­мен ило­тии заклю­ча­ет­ся как раз в двой­ст­вен­ной зави­си­мо­сти ило­тов как от государ­ства, так и от их соб­ст­вен­ных инди­виду­аль­ных вла­дель­цев. Конеч­но, пра­ва отдель­ных спар­ти­а­тов по отно­ше­нию к при­над­ле­жа­щим им илотам были огра­ни­че­ны, осо­бен­но в пра­во­вом отно­ше­нии. Это огра­ни­че­ние прав част­ных вла­дель­цев, с одной сто­ро­ны, вно­си­ло в образ жиз­ни ило­тов извест­ный эле­мент сво­бо­ды, а с дру­гой, — гаран­ти­ро­ва­ло им доста­точ­но ста­биль­ное суще­ст­во­ва­ние в рам­ках навя­зан­ной им соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской систе­мы. Так илоты вооб­ще не явля­лись объ­ек­та­ми куп­ли-про­да­жи: во вся­ком слу­чае мы не зна­ем ни одно­го тако­го слу­чая во всей спар­тан­ской исто­рии. Каж­дый спар­ти­ат был ответ­ст­вен перед государ­ст­вом за сво­их ило­тов (Мирон у Афи­нея, VII, 271 f). Государ­ство в дан­ном слу­чае высту­па­ло в каче­стве кол­лек­тив­но­го соб­ст­вен­ни­ка ило­тов, а отдель­ные граж­дане — в каче­стве арен­да­то­ров. Имен­но поэто­му пра­ва спар­ти­а­тов-хозя­ев не про­сти­ра­лись до осво­бож­де­ния ило­тов. Одно толь­ко государ­ство мог­ло их осво­бож­дать или про­да­вать за пре­де­лы стра­ны (Эфор у Стра­бо­на, VIII, 5, 4, p. 365).

Систе­ма поли­цей­ских и кара­тель­ных мер по отно­ше­нию к илотам носи­ла так­же государ­ст­вен­ный харак­тер. Во вся­ком слу­чае, когда в наших источ­ни­ках речь идет о смерт­ной каз­ни ило­тов, ее все­гда осу­ществля­ла общи­на. Сво­ей эко­но­ми­че­ской ста­биль­но­стью илоты так­же отча­сти были обя­за­ны государ­ству, кото­рое регу­ли­ро­ва­ло эти отно­ше­ния и лиша­ло их хозя­ев воз­мож­но­сти изме­нять стро­го фик­си­ро­ван­ные нало­ги.

Вме­ша­тель­ство государ­ства в эко­но­ми­че­ские отно­ше­ния меж­ду илота­ми и их гос­по­да­ми ста­ви­ло сво­ей целью сдер­жи­вать алч­ность гос­под и не давать им воз­мож­но­сти пол­но­стью разо­рять ило­тов. Таким обра­зом, хотя эко­но­ми­че­ский прес­синг и был зна­чи­тель­ным, одна­ко государ­ство гаран­ти­ро­ва­ло илотам стро­го фик­си­ро­ван­ный уро­вень нало­гов. Поэто­му мож­но гово­рить об опре­де­лен­ной эко­но­ми­че­ской сво­бо­де ило­тов. Мы не зна­ем, насколь­ко сами спар­ти­а­ты были вклю­че­ны в хозяй­ст­вен­ную дея­тель­ность. Ско­рее все­го, их уча­стие в подоб­но­го рода делах было мини­маль­ным, и илоты в повсе­днев­ной жиз­ни поль­зо­ва­лись отно­си­тель­ной сво­бо­дой и само­сто­я­тель­но­стью.

Такой над­зор государ­ства за эко­но­ми­че­ски­ми вза­и­моот­но­ше­ни­я­ми ило­тов и их хозя­ев, может быть, явля­ет­ся самым важ­ным момен­том, объ­яс­ня­ю­щим и столь дол­гое суще­ст­во­ва­ние ило­тии, и срав­ни­тель­но низ­кий уро­вень «мятеж­но­сти» ило­тов. Когда в 222 г. до н. э. царь Клео­мен, испы­ты­вая серь­ез­ные денеж­ные затруд­не­ния, пре­до­ста­вил илотам воз­мож­ность выку­пить­ся на волю, ока­за­лось, что набра­лось око­ло 6 тысяч ило­тов, спо­соб­ных запла­тить за себя и свою семью доволь­но боль­шую сум­му в 5 атти­че­ских мин (Плут. Клеом., 23, 1). Сама циф­ра — 6 тысяч ило­тов (а речь идет толь­ко о лакон­ских илотах) — свиде­тель­ст­ву­ет о том, что эко­но­ми­че­ское поло­же­ние их было весь­ма снос­ным. Ведь в общей слож­но­сти сум­ма их выку­па соста­ви­ла 500 талан­тов. Конеч­но, и в пери­од клас­си­ки, а не толь­ко позд­не­го элли­низ­ма, илот­ская эли­та вполне мог­ла быть зажи­точ­ной и иметь доста­точ­но средств для выку­па на сво­бо­ду. Вопрос заклю­ча­ет­ся в дру­гом: пока спар­тан­ское государ­ство было доста­точ­но силь­ным, оно бес­спор­но сохра­ня­ло моно­по­лию на вла­де­ние илота­ми. Вне зави­си­мо­сти от вопро­са о реаль­ной при­над­леж­но­сти илота, одно на всем про­тя­же­нии спар­тан­ской исто­рии оста­ва­лось бес­спор­ным: толь­ко государ­ство реша­ло, где илоты долж­ны жить и работать, когда и на каких усло­ви­ях их осво­бож­дать, и кон­крет­ный спар­ти­ат не имел закон­ной вла­сти изме­нять эти реше­ния. Поэто­му дума­ет­ся, что пока государ­ство было доста­точ­но силь­ным и не нуж­да­лось ката­стро­фи­че­ски в день­гах, меха­низм осво­бож­де­ния ило­тов вовсе не обя­за­тель­но носил исклю­чи­тель­но цен­зо­вый харак­тер. Так, в пери­од Пело­пон­нес­ской вой­ны государ­ство неод­но­крат­но отпус­ка­ло на волю целые груп­пы ило­тов, но не за день­ги, а под усло­ви­ем их даль­ней­шей воен­ной служ­бы. Подоб­ные мас­со­вые ману­мис­сии, вызван­ные экс­тра­ор­ди­нар­ны­ми обсто­я­тель­ства­ми, были явле­ни­ем, харак­тер­ным не толь­ко для Спар­ты. Афи­ны, напри­мер, в кон­це Пело­пон­нес­ской вой­ны, пре­бы­вая в состо­я­нии край­ней воен­ной опас­но­сти, были вынуж­де­ны при­бег­нуть к исклю­чи­тель­ной мере — при­звать взрос­лых рабов во флот, а после победы даро­вать им сво­бо­ду (Ари­стоф. Лягуш­ки, 33, 191, 693—694; Ксен. Гр. ист., I, 6, 24). Но если в Афи­нах государ­ство выку­па­ло отдель­ных рабов у их хозя­ев, чтобы потом при­звать их на воен­ную служ­бу, то Спар­та в этом не нуж­да­лась, посколь­ку здесь само государ­ство было de jure вла­дель­цем рабов.

Таким обра­зом, меж­ду илота­ми и их хозя­е­ва­ми сто­я­ло государ­ство, кото­рое зако­но­да­тель­ным путем обес­пе­чи­ва­ло опре­де­лен­ный баланс инте­ре­сов как ило­тов, так и спар­ти­а­тов. Гре­че­ские авто­ры, желая как-то объ­яс­нить те гаран­тии, кото­рые бра­ло на себя государ­ство по отно­ше­нию к илотам, ссы­ла­ют­ся на древ­ний «пер­во­на­чаль­ный дого­вор», заклю­чен­ный меж­ду победи­те­ля­ми спар­тан­ца­ми и побеж­ден­ны­ми мес­сен­ца­ми (Эфор у Стра­бо­на, VIII, 5, 4, p. 365). Антич­ная тра­ди­ция свя­зы­ва­ет подоб­ные «дого­во­ры раб­ства» не толь­ко со спар­тан­ски­ми илота­ми, но так­же с фес­са­лий­ски­ми пене­ста­ми и герак­лей­ски­ми мари­ан­ди­на­ми. Сте­пень вме­ша­тель­ства государ­ства в дан­ном слу­чае опре­де­ля­лась кор­по­ра­тив­ны­ми инте­ре­са­ми все­го граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва.

В нашей тра­ди­ции мож­но про­следить деле­ние всей мас­сы ило­тов на две боль­шие груп­пы по «нацио­наль­но­му» при­зна­ку — на мес­сен­ских и лакон­ских ило­тов. Эти две груп­пы раз­лич­ны и по сво­е­му про­ис­хож­де­нию, и по вре­ме­ни обра­зо­ва­ния, и по коли­че­ст­вен­ным харак­те­ри­сти­кам. Целый ряд фак­тов в спар­тан­ской исто­рии мож­но удо­вле­тво­ри­тель­но понять и истол­ко­вать, толь­ко пред­по­ло­жив нали­чие извест­ных раз­ли­чий в ста­ту­се лакон­ских и мес­сен­ских ило­тов.

Исто­ри­ко-гео­гра­фи­че­ские реа­лии пред­по­ла­га­ют, что лакон­ские илоты долж­ны были нахо­дить­ся в более при­ви­ле­ги­ро­ван­ном поло­же­нии, чем мес­сен­ские. Раз­лич­ное отно­ше­ние к этим двум груп­пам ило­тов спе­ци­аль­но куль­ти­ви­ро­ва­лось спар­тан­ским обще­ст­вом и было одним из основ­ных прин­ци­пов соци­аль­ной поли­ти­ки Спар­ты. Подоб­ное диф­фе­рен­ци­ро­ван­ное отно­ше­ние к илотам было надеж­ным сред­ст­вом для того, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать их объ­еди­не­нию.

Соглас­но тра­ди­ци­он­ной точ­ке зре­ния, систе­ма ило­тии в Мес­се­нии сло­жи­лась на несколь­ко веков позд­нее, чем в Лако­нии, и была резуль­та­том двух Мес­сен­ских войн. Для Спар­ты борь­ба с Мес­се­ни­ей ста­ла основ­ным собы­ти­ем арха­и­че­ской эпо­хи. К кон­цу VII в. до н. э., после окон­ча­тель­но­го усми­ре­ния Мес­се­нии, основ­ная мас­са мес­сен­цев была обра­ще­на в ило­тов. С этих пор внеш­ний мир стал вос­при­ни­мать ило­тов пре­иму­ще­ст­вен­но как мес­сен­ских ило­тов, тем более, что их чис­лен­ность намно­го пре­вы­ша­ла чис­лен­ность лакон­ских ило­тов. Не слу­чай­но у Фукидида, напри­мер, илот и мес­се­ня­нин — сино­ни­мы (I, 101, 2). По-види­мо­му, поло­же­ние мес­сен­ских ило­тов изна­чаль­но было хуже, чем лакон­ских. Соглас­но Тир­тею, по усло­ви­ям Пер­вой Мес­сен­ской вой­ны илоты долж­ны были отда­вать сво­им гос­по­дам поло­ви­ну уро­жая (фр. 5 Диль). Таким обра­зом, систе­ма эко­но­ми­че­ско­го дав­ле­ния на мес­сен­цев изна­чаль­но была доста­точ­но суро­вой и жест­кой. Воз­мож­но, и позд­нее мес­сен­ские илоты нахо­ди­лись под боль­шим эко­но­ми­че­ским прес­син­гом, чем лакон­ские илоты. Но дело не толь­ко в эко­но­ми­че­ском фак­то­ре. Борь­ба со спар­тан­ски­ми экс­плу­а­та­то­ра­ми пере­пле­та­лась у мес­сен­цев с борь­бой за вос­ста­нов­ле­ние нацио­наль­ной само­сто­я­тель­но­сти. Мес­сен­ские илоты, таким обра­зом, в отли­чие от рабов клас­си­че­ско­го типа, осо­зна­ва­ли себя как еди­ную нацио­наль­ную и соци­аль­ную вели­чи­ну. И в таком сво­ем каче­стве мог­ли дей­ст­во­вать на исто­ри­че­ской арене.

Важ­но отме­тить еще один момент. В отли­чие от лакон­ских ило­тов, меж­ду спар­тан­ца­ми и мес­сен­ски­ми илота­ми вряд ли суще­ст­во­ва­ли какие-либо лич­ные кон­так­ты. Мес­сен­цы жили дале­ко от Спар­ты и были отде­ле­ны от нее зна­чи­тель­ным гор­ным барье­ром. Нуж­но думать, что спар­тан­цы не при­вле­ка­ли мес­сен­ских ило­тов к воен­ной служ­бе и не исполь­зо­ва­ли их в сво­их домах в каче­стве слуг. Для это­го гораздо более под­хо­ди­ли лакон­ские илоты. Поэто­му гово­ря о лич­ных кон­так­тах меж­ду илота­ми и их хозя­е­ва­ми, мы име­ем в виду толь­ко лакон­ских ило­тов. Бли­зость кле­ров, исполь­зо­ва­ние части ило­тов в каче­стве обслу­ги, конеч­но, при­во­ди­ли к воз­ник­но­ве­нию каких-то лич­ных кон­так­тов, тем более, что обла­да­ние илота­ми пере­хо­ди­ло по наслед­ству от отца к сыну. В Спар­те, таким обра­зом, про­сле­жи­ва­ет­ся тот же сте­рео­тип в отно­ше­нии к рабам, что и в осталь­ной Гре­ции. В антич­ной лите­ра­тур­ной тра­ди­ции, в осо­бен­но­сти в комеди­ях Ари­сто­фа­на, дает­ся опре­де­лен­ный лите­ра­тур­ный тип раба, наде­лен­ный целым рядом отри­ца­тель­ных качеств: обжор­ст­вом, пьян­ст­вом, склон­но­стью к воров­ству, тру­со­стью и т. д. Но когда речь идет о домаш­них рабах, осо­бен­но о кор­ми­ли­цах и педа­го­гах, они, наобо­рот, ста­но­вят­ся носи­те­ля­ми цело­го ряда доб­ро­де­те­лей: пре­дан­но­сти, чест­но­сти, порядоч­но­сти. У Еври­пида, напри­мер, подоб­но­го рода рабы неред­ко спа­са­ют сво­их хозя­ев от гибе­ли (Элек­тра, 286—287, 487 слл.; Иппо­лит, 176 слл., 433 слл.).

В лите­ра­тур­ной тра­ди­ции встре­ча­ет­ся несколь­ко тро­га­тель­ных исто­рий о сотруд­ни­че­стве ило­тов и спар­ти­а­тов, выдер­жан­ных в духе пат­ри­ар­халь­но­го брат­ства (Гер., VII, 229; Плут. Лик., 28), но они ско­рее исклю­че­ние из пра­ви­ла. Основ­ной лейт­мо­тив в их отно­ше­ни­ях — это нена­висть одних и страх дру­гих. Илоты, по сло­вам Ксе­но­фон­та, были «гото­вы съесть спар­тан­цев живьем» (Гр. ист., III, 3, 6). Резуль­та­том таких отно­ше­ний были илот­ские вос­ста­ния, мас­шта­бы кото­рых сопо­ста­ви­мы раз­ве толь­ко с вос­ста­ни­я­ми рабов в Риме. Так в 464 г. до н. э. име­ло место самое круп­ное в исто­рии Спар­ты вос­ста­ние ило­тов. Оно вошло в исто­рию под назва­ни­ем Третьей Мес­сен­ской вой­ны (Фук., I, 103; Диод., XI, 64, 4). Само назва­ние свиде­тель­ст­ву­ет как о харак­те­ре, так и о мас­шта­бах вос­ста­ния, в кото­ром при­ня­ли уча­стие кро­ме ило­тов несколь­ко пери­ек­ских общин (Фук., I, 101, 2). Толь­ко наход­чи­вость и опе­ра­тив­ность царя Архида­ма, сумев­ше­го пред­от­вра­тить напа­де­ние ило­тов на Спар­ту, спас­ли спар­тан­цев от гро­зя­щей им ката­стро­фы (Плут. Ким., 16). В этом вос­ста­нии при­ни­ма­ли уча­стие и лакон­ские, и мес­сен­ские илоты. И если спар­тан­цам уда­лось доволь­но быст­ро пода­вить оча­ги сопро­тив­ле­ния в Лако­нии, то в Мес­се­нии вой­на про­дол­жа­лась еще десять лет.

По окон­ча­нии вос­ста­ния спар­тан­цам при­шлось заклю­чить с мес­сен­ски­ми повстан­ца­ми дого­вор, соглас­но кото­ро­му им был пре­до­став­лен сво­бод­ный выход из Мес­се­нии и воз­мож­ность посе­лить­ся в Нав­пак­те (Фук., I, 103). Сам факт заклю­че­ния дого­во­ра с мес­сен­ски­ми илота­ми свиде­тель­ст­ву­ет о том, что спар­тан­цы вос­при­ни­ма­ли их доста­точ­но серь­ез­но. Для них мес­сен­ские илоты были одно­вре­мен­но и раба­ми и внеш­ним вра­гом. Ведь те обла­да­ли извест­ной поли­ти­че­ской и «нацио­наль­ной» солидар­но­стью, кото­рой не было и не мог­ло быть у рабов клас­си­че­ско­го типа. Помощь мес­сен­ским повстан­цам со сто­ро­ны афи­нян так­же свиде­тель­ст­ву­ет о том, что гре­че­ский мир вос­при­ни­мал их отнюдь не как обыч­ных рабов. По сло­вам М. Фин­ли, мес­сен­ские илоты «вполне резон­но вну­ша­ли страх сво­им гос­по­дам как потен­ци­аль­ные мятеж­ни­ки: ведь они были груп­пой и, даже мож­но ска­зать, под­чи­нен­ной общи­ной», с общей кол­лек­тив­ной судь­бой. То, что внеш­ний мир вос­при­ни­мал их имен­но так, вид­но, напри­мер, по тому, что, когда мес­сен­ские илоты были осво­бож­де­ны фиван­ца­ми в 370 г. до н. э., они немед­лен­но были при­ня­ты гре­ка­ми как соб­ст­вен­но гре­че­ская общи­на. По-види­мо­му, для гре­ков основ­ной отли­чи­тель­ной чер­той ило­тии было то, что илоты состав­ля­ли пусть под­чи­нен­ную, но общи­ну, в кото­рой отдель­ные чле­ны нико­гда не теря­ли соци­аль­ных и род­ст­вен­ных свя­зей.

По свиде­тель­ству Дио­до­ра и Плу­тар­ха, резуль­та­том вос­ста­ния 464 г. до н. э. ста­ло систе­ма­ти­че­ское при­ме­не­ние спар­тан­ца­ми репрес­сив­ных мер про­тив ило­тов (Диод., XI, 63, 7; Плут. Лик., 28, 12). Таким обра­зом, часть наших источ­ни­ков свя­зы­ва­ет появ­ле­ние крип­тий не с Ликур­гом, а с Третьей Мес­сен­ской вой­ной. Хотя, воз­мож­но, про­ти­во­ре­чи­вость наших источ­ни­ков в дан­ном вопро­се отча­сти мни­ма. В резуль­та­те илот­ско­го вос­ста­ния 464 г., ско­рее все­го, дав­но уже суще­ст­во­вав­ший инсти­тут крип­тий полу­чил силь­ный допол­ни­тель­ный импульс к сво­е­му даль­ней­ше­му раз­ви­тию и уси­ле­нию.

Инсти­тут крип­тий, кото­рый шоки­ро­вал даже почи­та­те­лей Спар­ты (Плут. Лик., 28, 13), ско­рее все­го, берет свое нача­ло от при­ми­тив­ных обрядов ини­ци­а­ций, во вре­мя кото­рых моло­дые вои­ны долж­ны были демон­стри­ро­вать свое муже­ство, вынос­ли­вость и лов­кость, в том чис­ле и с помо­щью убий­ства пер­во­го встреч­но­го. Этот пере­жи­ток в Спар­те очень рано транс­фор­ми­ро­вал­ся в соци­аль­но полез­ный инсти­тут. С какой лег­ко­стью спар­тан­цы, про­шед­шие шко­лу крип­тий, уби­ва­ли людей по пер­во­му же подо­зре­нию, вид­но, напри­мер, из рас­ска­за Ксе­но­фон­та о спар­тан­ском офи­це­ре пери­о­да Пело­пон­нес­ской вой­ны Этео­ни­ке. Он, разыс­ки­вая заго­вор­щи­ков из чис­ла соб­ст­вен­ных наем­ни­ков и при­няв за тако­во­го пер­во­го же встре­чен­но­го им хиос­ца, не заду­мы­ва­ясь, при­ка­зал убить его (Гр. Ист., II, 1, 3).

Если в пери­од арха­и­ки основ­ным объ­ек­том напа­де­ния отрядов спар­тан­ской моло­де­жи оста­ва­лась, оче­вид­но, запад­ная Мес­се­ния, где насе­ле­ние нико­гда пол­но­стью поко­ре­но не было спар­тан­ца­ми, то теперь объ­ект изме­нил­ся. Инсти­тут крип­тий стал функ­ци­о­ни­ро­вать как исклю­чи­тель­но анти­илот­ское банд­фор­ми­ро­ва­ние, чья дея­тель­ность была освя­ще­на зако­ном. Леги­тим­ность крип­ти­ям при­да­вал свое­об­раз­ный обряд — еже­год­ное объ­яв­ле­ние эфо­ра­ми вой­ны илотам (Плут. Лик., 28). Этот сим­во­ли­че­ский обряд являл­ся необ­хо­ди­мым юриди­че­ским фаса­дом для само­го суще­ст­во­ва­ния крип­тий, этих тай­ных пат­ру­лей спар­тан­ских «чер­но­ру­ба­шеч­ни­ков», состо­я­щих на служ­бе у государ­ства. Для них убий­ство ило­тов было делом рути­ны.

Кро­ме крип­тий, кото­рые носи­ли регу­ляр­ный харак­тер и слу­жи­ли целям инди­виду­аль­но­го терро­ра, к резуль­та­там Третьей Мес­сен­ской вой­ны мож­но отне­сти и обра­ще­ние спар­тан­цев к мас­со­во­му терро­ру. Мы зна­ем толь­ко один такой слу­чай, кото­рый остал­ся в исто­рии, по-види­мо­му, пото­му, что пора­зил совре­мен­ни­ков сво­ей мас­штаб­но­стью. Но, воз­мож­но, груп­по­вые акции наси­лия над илота­ми име­ли место и до и после той исто­рии, о кото­рой нам рас­ска­зы­ва­ет Фукидид.

Так в нача­ле Пело­пон­нес­ской вой­ны, когда спар­тан­цы заня­лись набо­ром и обу­че­ни­ем пер­вых отрядов ило­тов, они про­ве­ли демон­стра­тив­ную акцию устра­ше­ния, кото­рая по-сво­е­му явля­ет­ся уни­каль­ной во всей гре­че­ской исто­рии. Как рас­ска­зы­ва­ет Фукидид, они еди­новре­мен­но уни­что­жи­ли две тыся­чи ило­тов (IV, 80, 3—4). Сам Фукидид счи­та­ет, что эта акция была вполне в рус­ле обыч­ной поли­ти­ки Спар­ты по отно­ше­нию к илотам. У Миро­на мы нахо­дим под­твер­жде­ние тому, что в исто­рии, рас­ска­зан­ной Фукидидом, нет ниче­го экс­тра­ор­ди­нар­но­го, кро­ме мас­штаб­но­сти репрес­са­лии. Соглас­но Миро­ну, для спар­тан­ско­го пра­ви­тель­ства было обыч­ной прак­ти­кой каз­нить ило­тов, отли­чаю­щих­ся выдаю­щи­ми­ся физи­че­ски­ми дан­ны­ми (Мирон у Афи­нея, XIV, 657 d).

Веро­ят­но, имен­но спар­тан­ский опыт заста­вил гре­че­ских фило­со­фов в сво­их про­ек­тах иде­аль­но­го государ­ства отка­зать­ся от идеи фор­ми­ро­ва­ния клас­са рабов из гомо­ген­но­го в этни­че­ском и куль­тур­ном отно­ше­нии насе­ле­ния. Так Пла­тон пишет: «Сколь­ко слу­ча­ев бед­ст­вий в государ­ствах, кото­рые обла­да­ют боль­шим чис­лом рабов, гово­ря­щих на одном язы­ке» (Плат. Зак., 777 c-d; ср.: Арист. Пол., 1330a).

Если про­ана­ли­зи­ро­вать те немно­гие выска­зы­ва­ния гре­че­ских авто­ров V—IV веков до н. э. (Фукидид, Кри­тий, Ксе­но­фонт, Пла­тон, Ари­сто­тель), кото­рые каса­ют­ся ило­тии, мы убедим­ся, что все они еди­но­душ­но дела­ют акцент на суще­ст­во­ва­нии посто­ян­но­го и силь­но­го напря­же­ния меж­ду спар­ти­а­та­ми и илота­ми. Отсюда ими дела­ет­ся логи­че­ский вывод об опас­но­сти для любо­го граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва подоб­но­го типа раб­ства.