Формирование Спартанского государства
(VIII—VI вв. до н. э.)
Часть I
ИСТОРИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ
Публикуется по электронной версии, предоставленной Центром антиковедения СПбГУ, 2000 г.
5. ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ЛИКУРГА
Одна из самых сложных и запутанных проблем спартанской истории — это законодательство Ликурга. Уже древние не имели точного представления о личности законодателя, времени проведения реформ и их содержании. Отчасти это объясняется отсутствием в Спарте собственной историографии. Что же касается внешнего мира, то там о спартанских реалиях имели весьма смутное представление. Все, что происходило внутри Спарты, тщательно скрывалось. Такова была принципиальная политика спартанского правительства на протяжении всех веков. На эту засекреченность спартанского государства намекает Фукидид, говоря, что его сведения о спартанцах весьма ограничены из-за «тайны их государственного устройства» (V, 68, 2; 74, 3). Из-за отсутствия реальных фактов слишком большую роль, особенно при реконструкции событий далекого прошлого, стали приобретать мифы и легенды. Этот процесс мифотворчества шел как внутри, так и вне Спарты. Ее политическое лидерство и необычная внутренняя структура вызывали огромный интерес у теоретиков полиса к тем механизмам, которые сумели обеспечить подобный эффект. Для Платона и Аристотеля Спарта стала эталоном стабильности и была положена в основу концепции их идеального полиса. Этот круг мифов и легенд, сложившийся вокруг Спарты еще в период античности, в современной науке иногда образно называется спартанским миражем.
Трудность изучения раннеспартанской истории определяется не только недостатком надежной исторической традиции. Сложившаяся уже в древности спартанская легенда часто подменяла собой историю, в результате чего любые, основанные на ней, исторические реконструкции стали вызывать сомнение и недоверие, а иногда и полное отрицание.
В науке об античности XIX—
Перечислим основные источники по законодательству Ликурга в их хронологическом порядке. Первое очень краткое свидетельство о Ликурге встречается у Геродота. По его словам, от Ликурга спартанцы получили теперешнюю политическую благоустроенность, т. е. евномию. Геродот датирует это событие временем правления малолетнего царя Леобота (н. X в.), дядей и опекуном которого был Ликург (I, 65—
У следующего крупного греческого историка Фукидида о Ликурге нет ни слова. Однако его замечание, что Спарта уже более четырех веков живет в состоянии благозакония, явно перекликается с рассказом Геродота о Ликурге (Фук., I, 18, 1). Если у Геродота деятельность Ликурга падает на первую половину X в. до н. э., то Фукидид прекращение стасиса и установление евномии датирует концом IX века. Однако если не придираться к мелочам, то и Фукидид и Геродот говорят об одном и том же: в Спарте уже с незапамятных времен царило благозаконие (евномия). Это особое качество отличало спартанское государство от всех прочих греческих полисов. Под евномией греки понимали две вещи: конституционное правление и гражданский мир. Спарте, где гражданское согласие было гарантом самого существования государства, удалось избежать тирании и анархии. Это безусловно вызывало и восхищение, и зависть всей Греции. По меткому замечанию одного ученого, «евномия — это состояние государства, в котором граждане подчиняются законам, а не состояние государства, в котором хорошие законы».
В том же примерно кратком и сухом стиле, что и Геродот, о Ликурге упоминает в своей «Лаконской политии» Ксенофонт. О самом Ликурге Ксенофонт говорит очень мало, причем названные им детали иные, чем у его предшественника Геродота. Во-первых, Ксенофонт относит Ликурга к гораздо более раннему времени, чем кто-либо из античных писателей: он делает Ликурга современником Гераклидов (XI в. до н. э.) (Ксен. Лак. пол., 10, 8; Ксен. у Плут. Лик., 1, 5). По его версии, санкцию на введение в Спарте новых законов Ликург получил из Дельф, а не вывез с Крита, как думал Геродот.
В IV в. до н. э. о Ликурге писал Эфор, в рассказе которого встречаются такие подробности, как путешествие Ликурга в Египет и на Хиос и встреча его с Гомером. Согласно Эфору, Ликург был связан как с Критом, так и с Дельфами (Эфор у Страб., X, 4, 19 р. 482). Отдельные детали в рассказе Эфора, такие, как встреча Ликурга с Гомером, сразу же возбуждают недоверие к его показаниям. Неясное представление о древнейшей спартанской истории Эфор, по-видимому, восполнял искусственной подтасовкой исторического материала. При этом он, конечно, использовал богатую лаконофильскую традицию, у истоков которой стояли Критий и Платон. Авторы лаконофильских трактатов вовсе не были заинтересованы в точном отображении реалий спартанской истории. Они лишь создавали воображаемую модель для подражания, и в этом отношении их сочинения носили не столько исторический, сколько пропагандистский характер. Кроме лаконофильской литературы, созданной вне Спарты, основным источником по спартанским древностям являлся для Эфора трактат спартанского царя Павсания (ок. 395 г. до н. э.), специально посвященный законодательству Ликурга (Эфор у Страб., VIII, 5, 5 р. 366).
Важные замечания относительно Ликурга и его законодательства встречаются у Аристотеля в «Политике». Ликург для Аристотеля, бесспорно, исторический персонаж такой же значимости, как и Солон. По его словам, Ликург и Солон были не просто создателями отдельных законов. Введя новую конституцию, они тем самым создали новый государственный строй (Пол., 1273b 33—
С течением веков легенда о Ликурге обрастала все большими подробностями. Самая пространная его биография, содержащая немало антикварных фактов, дана Плутархом. Она как бы подводит итог многовековой литературной традиции о Ликурге. Конечно, в этой плутарховой биографии много фиктивных деталей и элементов вымысла. Плутарх собрал все, что было известно о Ликурге до него, и, таким образом, подвел итог долгому процессу складывания мифа о Ликурге. Он сам чувствовал сомнительность своего рассказа и в предисловии даже сетовал на то, что о Ликурге невозможно сообщить ничего достоверного.
Самая важная черта, которая отличает биографию Ликурга у Плутарха от всех более ранних версий, заключается в том, что согласно Плутарху законотворчество Ликурга носило всеобъемлющий характер и затронуло все сферы жизни спартанцев. Оказывается, Ликург изменил не только политическую систему, как думали Геродот и Ксенофонт. Его новации коснулись всего спартанского полиса и изменили образ жизни целого народа. У Плутарха Ликург — не только автор Большой Ретры, он является также изобретателем сисситий и знаменитой системы спартанского воспитания. Он же, согласно Плутарху, разделил всю завоеванную землю на клеры. Таким образом, Ликург в античной традиции постепенно превратился в своеобразного «бога из машины» (deus ex machina), с помощью которого можно было объяснить всю странную и экзотическую коллекцию спартанских законов и обычаев.
Даже из этого краткого источниковедческого обзора видно, насколько противоречива античная традиция о Ликурге. Нет единства во мнениях как относительно сущности законов Ликурга, так и относительно времени их введения. Хронологический разнобой у древних авторов очень велик — он составляет чуть ли не 350 лет, от конца XII до первой половины VIII в. до н. э.
В современной науке также нет согласия относительно времени Ликургова законодательства. Благодаря безусловному доверию к Фукидиду канонической долго считалась предложенная им дата — конец IX в. до н. э. Но в настоящее время разногласия во мнениях по данному вопросу очень велики. Если подытожить основные гипотезы, то они суть следующие: Ликурга и его законы помещают: 1) до Первой Мессенской войны, т. е. в конец IX — начало VIII вв. до н. э., что в принципе совпадает с античной традицией; 2) между Первой и Второй Мессенскими войнами, т. е. в
Конечно, спартанская государственная и общественная система в том виде, в каком ее знали греческие историки и философы V—
В биографии Ликурга Плутарх приводит текст Большой Ретры (6, 2—
Сам термин «ретра» (в буквальном значении — «речение» или «договор»), предполагает, что законотворчество Ликурга носило устный характер. Но, с другой стороны, Плутарх имел перед собой письменный текст этого документа! Это противоречие, по-видимому, объясняется тем, что спартанское общество всегда было склонно к искусственной архаизации своей жизни. Дописьменная культура в этом отношении казалась приоритетной, и Ликург, издавая свои законы, прокламировал их как устные. Однако сам Ликург и его окружение, скорее всего, уже обладали высокой письменной культурой. Существует традиция, связывающая Ликурга с гомеровскими поэмами. Во время своих путешествий он будто бы посетил Самос и переписал поэмы Гомера, воспользовавшись экземпляром, хранившимся у потомков самосского рапсода Креофила (Плут. Лик., 4, 5). Этот рассказ, даже если в основе его лежит анекдот, тем не менее весьма любопытен. В нем зафиксировано представление древних о наличии в Спарте очень ранней письменной традиции.
В дальнейшем письменная культура Спарты всегда носила «полуподпольный» характер и официально не одобрялась. Спартанские власти старательно ограничивали применение письменности только военно-административной сферой. В такой обстановке сохранение спартанцами слова «ретра» уже для письменных законов становится вполне понятным. Как показал в своем докладе профессор
Надо заметить, что религиозный авторитет во все века имел огромное значение для спартанской политики. Античные источники свидетельствуют, что консультации с оракулами по делам, связанным с принятием политических решений, носили в Спарте более систематический и постоянный характер, чем где-либо еще (см., например: Гер., V, 65; VI, 66; Фук., I, 103, 1—
Запрещение кодификации законов, особенно в области сакрального права, было характерно не только для дорийской Спарты. В Афинах, например, в н. IV в. до н. э., когда по обвинению в нечестии судили Андокида, Лисий в своей обвинительной речи призывал использовать «не только писаные, но также и неписаные законы». Последние казались ему более предпочтительными, ибо в силу своей древности и анонимности они внушали почтение даже преступникам: те, как пишет Лисий, думали, что «в таком случае их карают не только люди, но и боги» (Лисий, VI, 10). Этот любопытный пример показывает, что даже в период классики были в Афинах отдельные области права, где продолжали использовать древнейшие «неписаные законы».
Большая Ретра состоит из двух частей: главного проекта и поправки к нему. Причем, по словам Плутарха, поправка была принята гораздо позднее, при царях Феопомпе и Полидоре (Плут. Лик., 6). В начале Ретры прокламируется необходимость учреждения святилища Зевса Силлания и Афины Силлании. Указание на Зевса согласуется с античной традицией о связи Ликурга с Критом — ведь Зевс особо почитался на Крите, месте его рождения. Далее в очень кратком виде излагается суть политической реформы Ликурга. Из-за архаичности, краткости и испорченности текста Ретра не поддается однозначному толкованию. (Порча текста, вероятно, вызвана тем, что в оригинале использовались архаичные дорийские диалектные формы, совершенно непонятные позднейшим переписчикам). Тем не менее, его можно понять так, что Ликург или полностью или частично заменил родовое деление общества на территориальное. Все граждане были структурированы в военные подразделения, организованные по территориальному принципу. Верховная власть была закреплена за народным собранием, апеллой. Народное собрание, которое, конечно, существовало и до Ликурга, из органа, подчиненного герусии и царям, превратилось в высший правящий орган, стоящий над этими аристократическими институтами. Ликург сумел увековечить спартанскую апеллу в ее преобразованном виде, сделав заседания апеллы регулярными и проходящими в фиксированном месте. Спартанская апелла с этих пор являлась последней и окончательной инстанцией для внесения и отклонения предложений. В качестве основного правительственного органа, но подчиненного апелле, названа герусия, или совет старейшин, во главе с царями. В Ретре цари именуются архагетами, что в данном контексте можно понять как «основатели нового культа». В том же значении слово «архагет» встречается в ранней дорийской надписи по поводу отправки колонии в Кирену, именуемой «Клятвой основателей» (текст восходит к VII в. до н. э. — ML, N 5). Здесь архагетами именуются бог Аполлон и царь Батт, в обоих случаях в значении «основатель» и «устроитель». По-видимому, термин «архагет» как основатель в самом широком смысле слова (новых культов, колоний, политических институтов) был характерен именно для архаической эпохи.
Возможно, в состав Ликурговых архагетов входило не только два спартанских царя. Не исключено, что первоначально архагетов было больше. Кроме спартанских царей из рода Агиадов и Еврипонтидов в число архагетов могли попасть и представители рода Эгеидов из Фив, которые появились в Лаконии, вероятно, вместе с Гераклидами. Отдельные персонажи из этого аристократического клана руководили наряду с царями важными военными кампаниями Спарты в VIII в. до н. э. (Пиндар. Истм., 7, 14—
Наличие двух и более царей не является чем-то редким для ранней Греции. Так у Гомера нередко упоминаются подобные ситуации: в царстве феаков, например, кроме Алкиноя было еще двенадцать царей (Од., VIII, 390 сл.), и на Итаке Одиссей был не единственным царем, а лишь одним из многих (Од., XVIII, 64). Следовательно, единодержавие в гомеровский период вполне могло сосуществовать с режимом многодержавия. Между гомеровскими и спартанскими царями, несомненно, прослеживается глубокая родственная связь. И те, и другие не являются настоящими монархами. Это, скорее, представители ведущих аристократических кланов, осуществляющие коллегиальное руководство общиной. В Спарте долгое время, но уже в качестве пережитка, продолжала существовать та же «отеческая царская власть», о которой говорил Фукидид в своей «Археологии» (I, 13, 1). Эта примитивная царская власть была, по-видимому, разновидностью аристократической формы правления. В таком контексте более понятным становится как наличие в Спарте двух царских семей, так и их место внутри спартанского полиса.
Уже для Плутарха текст Большой Ретры был не совсем понятен. Поэтому он счел необходимым сопроводить его комментарием, призванным объяснить темные и неясные места в самом документе. Возможно, и текст документа и комментарий к нему непосредственно были взяты Плутархом из утерянной впоследствии «Лакедемонской политии» Аристотеля. Это тем более вероятно, что Плутарх на него ссылается.
Все институты, перечисленные в Ретре, не являются изобретением Ликурга. Они существовали, конечно, и до него. По-настоящему революционным, однако, является заявленный в Ретре примат народного собрания над герусией и царями. Это — сильнейший удар по аристократии, нанесенный в рамках конституционной борьбы и первый значительный шаг по пути создания т. н. гоплитской политии. Спартанскому демосу не пришлось насильственным путем избавляться от своей аристократии и через тиранию идти к демократии, как это было во многих греческих полисах. У Спарты модель политического развития оказалась иной. Большая Ретра Ликурга — это знак начавшейся консолидации гражданского коллектива, в котором не аристократия была низведена до народа, а наоборот, весь спартанский народ превратился в правящее сословие. Недаром спартанцы очень рано стали именовать себя гомеями, т. е. равными. Но их равенство было очень своеобразно — это было равенство внутри слоя господ (в этой связи можно вспомнить членов английского парламента, которые также называли себя пэрами, или равными). Таким образом, Ликургу и его сторонникам, которые сами были представителями высшей аристократии, удалось заложить фундамент для дальнейшей консолидации общества и превращения граждан его в военную элиту, устраненную от всякой производственной деятельности.
Заслугой Ликурга и его последователей можно считать также внедрение новой идеологии, пронизанной идеями военного братства и сотрудничества. В дальнейшем идеология равенства станет базовой идеей для структурного оформления всего спартанского общества, в котором благодаря общественному воспитанию и общественным обедам не так уж много будут значить рождение и богатство.
Однако антиаристократические по духу своему реформы Ликурга столь глубоко затронули интересы спартанской знати, что это отразилось даже на судьбе самого законодателя. Он стал жертвой реакции и был вынужден отправиться в изгнание. Традиция единодушна в том, что умер Ликург в изгнании (Плут. Лик., 31). Став главной фигурой спартанской истории, Ликург после смерти почитался как герой. По словам Павсания, в Спарте существовал храм Ликурга, где ему оказывали почти божественные почести (III, 16, 6).
О том, что политическая ситуация в Спарте после Ликурга не отличалась особой стабильностью, в самой общей форме свидетельствует Аристотель (Пол., 1306 b). В этом же ключе можно рассматривать и политический кризис конца VIII в. до н. э., вызванный заговором парфениев, неполноправной группы молодежи внутри спартанского гражданства (Арист. Пол., 1306 b; Страб., VI, 3, 3, р. 278—
Античная традиция в том виде, как она представлена у Плутарха, приписывает Ликургу всю коллекцию особенностей государственной и общественной жизни Спарты. Но, судя по тексту Большой Ретры, Ликург на рубеже IX—
Следующей серьезной модификации спартанская конституция подверглась, по-видимому, в эпоху Первой Мессенской войны. По свидетельству Плутарха, авторами дополнения к Большой Ретре были спартанские цари Феопомп и Полидор (Плут. Лик., 6). Суть этой поправки заключается в том, что герусия вместе с возглавлявшими ее царями вновь была поставлена над народным собранием. Таким образом, внесение подобной поправки можно рассматривать как попытку аристократического реванша. По словам Плутарха, цари убедили народ принять поправку к Ретре благодаря утверждению, что такова воля богов (Лик., 6, 9). Тиртей, вспоминая об этих событиях в своей поэме «Евномия», прямо говорит, что цари обращались за божественной санкцией в Дельфы (Тиртей у Плут., Лик., 6, 10). Так что и здесь, как в случае с Ликургом, имеет место апелляция к Аполлону.
Наряду с усилением власти герусии Феопомпу и Полидору, царям эпохи Первой Мессенской войны (
Из органа, подчиненного царям, в орган, стоящий над царями, эфорат превратился много позже своего возникновения. Эта трансформация, скорее всего, произошла не ранее сер. VI в. до н. э. и связана она была, в конечном счете, с завоеванием Мессении. Вторая Мессенская война спровоцировала и усилила те процессы внутри спартанского общества, начало которым положил еще Ликург. Окончательное покорение Мессении и превращение целого народа в илотов имело для Спарты долговременный эффект. У Спарты теперь не было иного пути, как тотальная милитаризация всего общества. Но этот процесс стал набирать скорость не сразу, а спустя 20—
Кратковременным же эффектом победной эйфории стал всплеск культуры и искусства — последний, известный нам в истории Спарты. В этой связи можно вспомнить поэзию Алкмана, пронизанную тонким лиризмом, В его песнях, написанных около 600 г. до н. э., совершенно отсутствуют военно-патриотические мотивы, характерные для маршевых песен Тиртея, участника Второй Мессенской войны. В спартанском обществе рубежа VII—
Но культурный подъем оказался кратковременным. К середине VI в. до н. э. почти все проявления культурной активности Спарты стали затухать. Так Алкман оказался последним спартанским поэтом. К 570 г. до н. э. резко уменьшился, а потом и полностью исчез импорт. Последние образцы местной лаконской керамики относятся к 525 г. до н. э. Неожиданно упал и интерес спартанцев к олимпийским играм. После 576 г. до н. э. спартанцы-олимпионики стали редким явлением. Причины этого упадка лежат не столько в области экономики, сколько в социально-политической сфере.
В середине VI в. до н. э. происходит последний, третий, этап реформирования спартанского общества, в результате которого возникает т. н. классическая модель спартанского полиса. Преобразованный эфорат становится гарантом равенства всех граждан перед законом. Привилегии аристократии сохраняются лишь в сфере неформальных ценностей. Военная этика и система общественного воспитания моделируют общество, не нуждающееся ни в каких гуманитарных ценностях. Отсюда постепенное понижение интеллектуально-культурного уровня общества в целом. Стиль жизни аристократии был подвергнут значительной корректировке. Декларативное равенство уничтожило последние элементы их свободы и независимости от общества. Даже цари не смогли избегнуть этого диктата, хотя отдельные рудименты свободы им были оставлены, такие, например, как право воспитывать свое потомство вне системы агогэ.
Реформирование эфората традиция связывает с именем эфора Хилона. По словам Диогена Лаэртского, Хилон сделал эфорат равным царской власти (I, 68). Хилон, скорее всего, фигура историческая. В списке эфоров он значится под 556 г. до н. э. Некоторые, особенно западные историки, склонны видеть в Хилоне великого законодателя и истинного автора ликурговых реформ. Как бы то ни было, с превращением эфората в высший правительственный орган, контролирующий все ведомства, процесс формирования спартанского полиса в общих чертах был закончен. После завоевания Мессении и массового закабаления ее населения у спартанцев не оставалось иного варианта для поддержания стабильности и порядка, чем проведение радикальных преобразований внутри собственного гражданского коллектива. Спарта превратилось в военный лагерь, а ее граждане — в военную элиту, от сплоченности и единомыслия которой зависело само существование государства.
Это единомыслие достигалось с помощью тщательно разработанной системы воспитания. Спартанские мальчики уже в 7 лет забирались из семей и передавались в ведение государства. Таким образом, с очень раннего возраста начиналась обработка сознания молодежи и формирование единообразных ценностных установок. В этом, конечно, проявлялась охранительная функция государства. Значение семьи при этом сводилось до минимума, ибо семья не должна была больше стоять между государством и его гражданами. Таким образом устранялся главный источник нелояльности граждан. Интересы государства ставились неизмеримо выше интересов частных граждан. Важно подчеркнуть, что государственный надзор и государственное давление распространялись не только на область воспитания и образования. Диктату государства подчинены были все сферы общественного бытия. Требования военной дисциплины определяли жизнь спартанского общества не только в военное, но и в мирное время. Идеалы военной доблести и патриотизм были провозглашены высшими нравственными ценностями. Критерием нравственности стала государственная польза. Моральность или аморальность того или иного поступка рассматривались только под углом государственного интереса. Поэтому в Спарте как во всякой закрытой системе многие понятия были смещены и деформированы. Так, когда на рубеже V—
Само общество, воспитанное на принципах тоталитарной морали, тщательно следило за своими членами, не допуская никаких отступлений от заданной модели поведения. В Спарте общественное мнение совпадало с государственными установками и потому, по словам А. Тойнби, «противники спартанского общественного порядка наказывались самим обществом, причем презрение к ним было всеобщим и действовало сильнее, чем кнут надсмотрщика… Категорический императив в душе каждого спартиата был высшей движущей силой ликурговой системы и позволял в течение более чем двух столетий пренебрегать человеческой природой». Недаром идеальное государство Платона, каким оно предстает в его «Законах», имело многие черты реального спартанского полиса. Для Платона Спарта была ценна своей фундаментальной концепцией тотального единства и равенства. Непосредственный контроль государства над повседневной жизнью граждан казался Платону наиболее простым и эффективным средством, обеспечивающим стабильность всей системы. Импонировала Платону и спартанская экономическая система, с одной стороны, гарантирующая правящему классу устойчивый доход, а с другой, избавляющая его от всякого рода «хремастики». Среди ценнейших достижений Спарты Платон считал и внутреннюю социальную устойчивость, благодаря которой спартанский полис долгое время удачно избегал гражданских смут. Илоты и периеки, труд которых составлял экономический фундамент спартанского общества, сами не являлись частью этого общества и потому не влияли на его внутреннюю стабильность. По отношению к спартанскому обществу и те и другие представляли скорее внешнюю, чем внутреннюю угрозу.
Отсутствие напряженности внутри правящего сословия было единственным гарантом стабильности всей системы. Поэтому основной заботой всех властных структур Спарты было поддержание традиционного modus’а vivendi. Все спартанские преобразования архаической эпохи были направлены к созданию сбалансированной политической системы. Поэтому так часто мы сталкиваемся с политическими компромиссами, неизбежными в обществах, стабильность которых гарантировало только кастовое единство правящего сословия. Так появление эфората как высшей правительственной коллегии означало, что спартанское общество смогло найти приемлемый для всех компромисс без радикальных социальных потрясений. За высшей аристократией, политическими лидерами которой оставались цари, сохранилась герусия. Противовесом герусии и царям стал эфорат, куда мог попасть любой «рядовой» спартиат. Таким образом апелла стала полем воздействия двух равновеликих сил, герусии, с одной стороны, и эфората, с другой. Причем передача в сер. VI в. до н. э. председательства в герусии от царей к эфорам означала очередной важный компромисс между аристократией и рядовыми членами гражданского коллектива, надолго обеспечивший Спарте гражданский мир. Таким образом, Спарте путем комбинации древних и вновь созданных полисных институтов удалось создать устойчивую систему, все элементы которой были спаяны в единый блок. Характер деятельности отдельных правящих структур Спарты мы рассмотрим в соответствующих разделах хрестоматии.
Что касается политического строя Спарты, то античная традиция единодушно причисляла Спарту к олигархическим полисам. Недаром, в историческое время Спарта всегда поддерживала олигархические режимы. И такой подход к Спарте как безусловно олигархическому государству кажется абсолютно верным. Внутри спартанского гражданского коллектива не было демоса в античном понимании этого слова. Поэтому говорить о демократии в отношении Спарты, как это делают некоторые современные ученые, значит отстаивать парадоксальную точку зрения. Спартанская военная элита, именующая себя «равными», конечно, не была однородна, но степень ее неоднородности приблизительно такая же, как между простым и титулованным дворянством в Российской империи.
