Венера Таврическая

с.125

Пред­по­ло­жив опи­сы­вать в каж­дой книж­ке наше­го Сбор­ни­ка по несколь­ку про­из­веде­ний антич­но­го искус­ства, нахо­дя­щих­ся в пре­де­лах наше­го оте­че­ства, мы счи­та­ем себя обя­зан­ны­ми открыть этот ряд опи­са­ний тем памят­ни­ком, кото­ро­му бес­спор­но при­над­ле­жит пер­вое место меж­ду ними, памят­ни­ком, кото­ро­го нель­зя не при­знать за одно из пре­вос­ход­ней­ших антич­ных изва­я­ний, вооб­ще сохра­нив­ших­ся до наше­го вре­ме­ни, и за пре­вос­ход­ней­шее из всех тех, кото­рые сохра­ня­ют­ся в Рос­сии. Ста­туя, назва­ние кото­рой сто­ит в загла­вии этой ста­тьи, нахо­дит­ся теперь в Петер­бур­ге, в Таври­че­ском Двор­це, и долж­на быть в ско­ром вре­ме­ни пере­не­се­на оттуда в ново­со­ору­жен­ное зда­ние Импе­ра­тор­ско­го Музея. Она обык­но­вен­но назы­ва­ет­ся Таври­че­скою по тому двор­цу, в кото­ром она сохра­ня­ет­ся с нача­ла это­го сто­ле­тия, а отнюдь не по про­ис­хож­де­нию, как мож­но было бы заклю­чить: она откры­та не в нашей Тавриде, а в Риме, этом неис­чер­пае­мом месте нахож­де­ния антич­ных изва­я­ний. Най­ден­ная в нача­ле 18-го века при рытье фун­да­мен­та для одно­го дома, неиз­вест­но, в какой части горо­да Рима, она была вско­ре после того при­об­ре­те­на для Рос­сии по пове­ле­нию Пет­ра Вели­ко­го и пере­ве­зе­на в Петер­бург, — веро­ят­но, пер­вое из антич­ных изва­я­ний, зане­сен­ных на бере­га Невы счаст­ли­вым рас­про­стра­не­ни­ем евро­пей­ской циви­ли­за­ции. Но для евро­пей­ской нау­ки она была вслед­ст­вие того на вре­мя поте­ря­на. Вин­кель­ман, отец исто­рии антич­но­го искус­ства, ее не знал, и даже в новей­ших обо­зре­ни­ях памят­ни­ков она едва с.126 упо­ми­на­ет­ся. Извест­ная толь­ко по слу­хам, она не мог­ла при­об­ре­сти себе в уче­ной Запад­ной Евро­пе той сла­вы, кото­рую заслу­жи­ва­ет. Пер­вое, сколь­ко нам извест­но, изве­ще­ние о ней было сде­ла­но ака­де­ми­ком Бай­е­ром в Comm. Acad. Pet­rop. VI. p. 259; потом гово­ри­ли о ней Фаль­конет, Келер, Фьо­рил­ло и неко­то­рые дру­гие. Един­ст­вен­ный очерк, издан­ный до сих пор, нахо­дит­ся у Кла­ра­ка в Mu­sée de sculptu­re T. IV, pl. 617 n. 1370, но он так неудо­вле­тво­ри­те­лен, что изда­вае­мый нами очерк (рисун. n. 6) может счи­тать­ся пер­вым, сколь­ко-нибудь соот­вет­ст­ву­ю­щим ори­ги­на­лу.

Боги­ня-жен­щи­на изо­бра­же­на в нашей ста­туе, как она, вся нагая, выхо­дит из купаль­ни. Ее одеж­да еще лежит у ее ног на сосуде с аро­ма­та­ми, ἀλά­βαστρον. Она толь­ко что оста­ви­ла воду и сто­ит нетвер­до на левой ноге, очень немно­го накло­нив­шись напе­ред, кажет­ся для того, чтоб ско­рее стек­ла вла­га. Обе руки она при­бли­зи­ла к туло­ви­щу и его немно­го закры­ла ими, не столь­ко, кажет­ся, от стыд­ли­во­сти, сколь­ко от холо­да, кото­рый она слег­ка ощу­ти­ла. В самом деле, ее юное тело, осве­жив­ше­е­ся в купальне, как бы немно­го сжа­лось. Оде­вать­ся она еще не дума­ет, и пока ее тело вды­ха­ет в себя чистый воздух, она пре­да­ет­ся слад­ким меч­та­ни­ям, в кото­рых, как вид­но по лицу, том­ле­ние соеди­не­но с радост­ным само­до­воль­ст­вом. Гла­за ее, смот­ря­щие впе­ред, но не для того, чтобы что-нибудь видеть, том­ны и уже зна­ют упо­е­ние; в них вид­но вос­по­ми­на­ние про­шло­го и жела­ние новых удо­воль­ст­вий, вме­сте с надеж­дою на них. Поэто­му ее уста рас­кры­лись в лег­кую, при­хот­ли­вую улыб­ку, кото­рая впро­чем не кажет­ся на них мимо­лет­ною. Напро­тив, это улыб­ка боги­ни, все­гда усме­хаю­щей­ся, αἰεὶ μει­διῶσα. Она как бы пере­шла во все­гдаш­ний строй ее све­жих и круг­ло­ва­тых щек и отня­ла у ее ост­рень­ко­го носа все, что толь­ко может отзы­вать­ся кол­ко­стью. Под ее вли­я­ни­ем мило­вид­ность ста­ла глав­ным выра­же­ни­ем всей кра­си­вой и пра­виль­ной голов­ки, и немно­го каприз­но при­под­ня­тый под­бо­ро­док не нару­ша­ет это­го выра­же­ния: он толь­ко при­да­ет лицу несколь­ко само­сто­я­тель­но­сти.

Воло­сы у ней при­че­са­ны скром­но и толь­ко слег­ка раз­би­ты водою; око­ло них идет узкая повяз­ка, назы­вав­ша­я­ся у Гре­ков диа­де­мою. Сза­ди они спа­да­ют на шею в двух рас­плет­ших­ся кон­цах.

Тело­сло­же­ние отли­ча­ет­ся дев­ст­вен­но­стью и сли­то­стью форм. Части соб­ст­вен­но жен­ские изо­бра­же­ны на пер­вой сте­пе­ни их с.127 пол­но­го раз­ви­тия, и этот харак­тер моло­до­сти выдер­жан с уди­ви­тель­ным искус­ст­вом и на всем теле, осо­бен­но, как мне кажет­ся, в пле­чах и пере­хо­де от них к груди и спине. Вгляды­ва­ясь в зад­нюю сто­ро­ну туло­ви­ща, мож­но осо­бен­но ясно видеть, как сумел худож­ник сохра­нить сре­ди­ну меж­ду дет­ской худо­бой и пер­вым нача­лом туч­но­сти и, избе­жав того и дру­го­го, изо­бра­зить тело девы, уже ста­но­вя­щей­ся жен­щи­ною, в пол­ном раз­ви­тии и в то же вре­мя в самой юной све­же­сти. Вы види­те перед собою пер­вое явле­ние пол­ной жен­ст­вен­но­сти; по все­му обра­зу рас­про­стра­не­но выра­же­ние крот­ко­го покоя и внут­рен­не­го рав­но­ве­сия, состав­ля­ю­ще­го при­над­леж­ность жен­ской нату­ры; его окру­жа­ют мяг­кие, слег­ка взвол­но­ван­ные линии; непре­рыв­ность очер­та­ний, зави­ся­щая от того, не поз­во­ля­ет ни одной части выда­вать­ся перед дру­гою и нару­шать един­ство обра­за, и про­из­во­дит впе­чат­ле­ние, что один член как бы выте­ка­ет из дру­го­го. Эта плав­ность очер­ков осо­бен­но оча­ро­вы­ва­ет зри­те­ля и при­вле­ка­ет его глаз при самом пер­вом созер­ца­нии. Мог­ло бы казать­ся, что достиг­нуть ее было очень лег­ко худож­ни­ку, что изо­бра­же­ние дея­тель­но­го и огнен­но­го муж­чи­ны, изва­я­ние опре­де­лен­ных форм муж­ско­го тела в напря­жен­ном дей­ст­вии состав­ля­ет зада­чу гораздо более труд­ную. Но, хоро­шень­ко осмот­рев­шись в памят­ни­ках, лег­ко убедить­ся в про­тив­ном. Дей­ст­ви­тель­но, мно­гим худож­ни­кам без осо­бо­го при­зва­ния долж­но было казать­ся лег­че изва­ять жен­ское тело неже­ли муж­ское; для пер­во­го, по-види­мо­му менее нуж­на твер­дость в ана­то­мии и точ­ность отдел­ки. Поэто­му очень мно­гие худож­ни­ки издав­на охот­нее бра­лись за изо­бра­же­ние нагой жен­щи­ны, неже­ли наго­го муж­чи­ны. Но сто­ит толь­ко сли­чить дюжин­ные ста­туи Вене­ры с ста­ту­я­ми пер­во­класс­ны­ми, напр. с нашей Таври­че­ской Вене­рой, и вы увиди­те, как обма­ны­ва­лись эти худож­ни­ки. Вы увиди­те, что при изва­я­нии пер­во­класс­ных ста­туй Вене­ры побеж­де­но никак не менее труд­но­стей, неже­ли при изва­я­нии ста­туи како­го-нибудь атле­та; толь­ко эти труд­но­сти побеж­де­ны здесь так, что победы вовсе не вид­но. Кажет­ся, буд­то резец шел сам собою и сам собою обво­дил эти плав­ные линии, и в то же вре­мя оче­вид­но, что им руко­во­ди­ло глу­бо­чай­шее пони­ма­ние и самый тон­чай­ший рас­чет. Тако­во искус­ство везде на выс­шей сво­ей сте­пе­ни; пред­ше­ст­ву­ю­ще­го труда и пред­ше­ст­ву­ю­щих уси­лий вовсе не быва­ет вид­но в вели­ких созда­ни­ях; для твор­че­ской силы не быва­ет пре­пят­ст­вий, и иде­ал худож­ни­ка сам собою пере­ли­ва­ет­ся в мате­ри­ал. Тогда наслаж­даю­щи­е­ся, не с.128 нахо­дя в худо­же­ст­вен­ном про­из­веде­нии ни малей­ше­го следа борь­бы с труд­но­стя­ми, лег­ко могут пола­гать, что каж­дый мог бы про­из­ве­сти подоб­ное, но пер­вый опыт под­ра­жа­ния ста­вит худо­же­ст­вен­ное про­из­веде­ние опять на ту высоту, кото­рая ему при­над­ле­жит, и цени­те­ли начи­на­ют пони­мать досто­ин­ство такой пол­ной победы, что в ней исче­за­ет вся­кий след борь­бы, ей пред­ше­ст­во­вав­шей. Гомер назы­ва­ет богов сво­их ῥεῖα ζῶν­τες, лег­ко живу­щи­ми; эта сво­бод­ная лег­кость есть при­над­леж­ность чело­ве­че­ской жиз­ни на всех ее выс­ших сте­пе­нях; ею все­гда сопут­ст­ву­ет­ся худо­же­ст­вен­ное твор­че­ство, и ее мы видим во всех пер­во­класс­ных изва­я­ни­ях и, может быть, нигде мы ее не видим так ясно, как в изва­я­ни­ях Вене­ры. Здесь она состав­ля­ет тре­бо­ва­ние само­го сюже­та. Поэто­му-то ста­туи Вене­ры почти все разде­ля­ют­ся на пер­во­класс­ные и пло­хие: сред­них почти вовсе нет. Ника­ким трудом нель­зя достиг­нуть того, чтобы изо­бра­зить хоро­шо нагое жен­ское тело. Это дело талан­та.

Таври­че­ская Вене­ра, бес­спор­но, изва­я­на гре­че­ским худож­ни­ком; в этом убеж­да­ет ее гре­че­ский мра­мор. Осно­вы­ва­ясь на этом и на неко­то­ром сход­стве позы, автор ста­тьи о Таври­че­ской Вене­ре, поме­щен­ной в «Чте­ни­ях Мос­ков­ско­го Исто­ри­че­ско­го Обще­ства» за 1848 год и под­пи­сан­ной бук­ва­ми: Ю. Ф., думал даже видеть в ней про­из­веде­ние само­го Пра­к­си­те­ля. Но мы никак не можем согла­сить­ся, что Таври­че­ская ста­туя есть та самая Пра­к­си­теле­ва Вене­ра, кото­рая извест­на под име­нем Книд­ской. Автор, оче­вид­но, слиш­ком увлек­ся жела­ни­ем про­сла­вить ста­тую, кото­рую он избрал пред­ме­том сво­его изу­че­ния. Книд­ская Афро­ди­та доволь­но извест­на нам по опи­са­нию Луки­а­на и по моне­там горо­да Книда¹. Она так­же сто­я­ла с неболь­шою уклон­кою напе­ред и ста­ра­лась одною рукою немно­го при­крыть себя; ее тело­сло­же­ние было сред­нее меж­ду худо­бою и туч­но­стью; ее пояс­ни­ца и мяг­кие части, лежа­щие меж­ду реб­ра­ми и крест­цом, λα­γῶνες, а рав­но и улы­баю­щи­е­ся ямки на ляд­ве­ях, при­во­див­шие в вос­торг созер­ца­те­лей, выведен­ных Луки­я­ном в «Видах люб­ви» гл. 17 и слл., мог­ли бы с неболь­шою натяж­кою быть най­де­ны и в Таври­че­ской Вене­ре; может быть так­же, к Таври­че­ской Вене­ре шли бы похва­лы, делае­мые Луки­я­ном в «Обра­зах» гл. 6, бро­вям Книд­ской Афро­ди­ты, пре­крас­но обри­со­ван­ным, и ее влаж­ным, сия­ю­щим и гра­ци­оз­ным гла­зам: но сам же Луки­ян с.129 упо­ми­на­ет об одном пятне, быв­шем на ста­туе книд­ской, но кото­ро­го мы не нахо­дим на Таври­че­ской Вене­ре, и, что еще более, книд­ские моне­ты, как пока­зы­ва­ет наш поли­ти­паж, свиде­тель­ст­ву­ют, что Книд­ская Афро­ди­та дер­жа­ла в одной руке конец сво­его оде­я­ния.

Прав­да, руки Таври­че­ской Вене­ры не антич­ные и изва­я­ны рестав­ра­то­ром ста­туи, италь­ян­ским скуль­п­то­ром Легри; но антич­ное оде­я­ние, лежа­щее на сосуде у ног Таври­че­ской Вене­ры, сло­же­но на нем так, что она никак не мог­ла дер­жать его в руке. Нако­нец, отда­вая всю долж­ную честь изя­ще­ству Таври­че­ской Вене­ры, нель­зя одна­ко ж не заме­тить в рабо­те поверх­но­сти ее тела т. н. эпидер­мы, мень­шей ожив­лен­но­сти, неже­ли в самых луч­ших под­лин­ни­ках, про­ис­хо­дя­щих из эпо­хи Фидия, Ско­па­са и Пра­к­си­те­ля. Я ука­жу для срав­не­ния на эпидер­му пар­фе­нон­ских ста­туй и Милос­ской Вене­ры. Поэто­му никак нель­зя согла­сить­ся с мне­ни­ем авто­ра при­веден­ной ста­тьи, хотя впро­чем наше опро­вер­же­ние не может быть ему уко­ром, ибо, как извест­но, уче­ный Гейн­рих Мей­ер нахо­дил Книд­скую Афро­ди­ту даже в Меди­чей­ской Вене­ре, кото­рая сто­ит от нее еще далее.

Таври­че­ская Вене­ра, не будучи никак под­лин­ным про­из­веде­ни­ем Пра­к­си­те­ля, под­хо­дит одна­ко ж и по сво­е­му поло­же­нию и по харак­те­ру доволь­но близ­ко к ней. Этою бли­зо­стью опре­де­ля­ет­ся ее место меж­ду ста­ту­я­ми Афро­ди­ты, дошед­ши­ми до наше­го вре­ме­ни.

Может быть, ни одно из язы­че­ских божеств не изо­бра­жа­лось в таких раз­лич­ных видах, как Афро­ди­та. Покло­не­ние ей, как небес­ной жене, Афро­ди­те Ура­нии, про­изо­шло в древ­ней­шие вре­ме­на язы­че­ства. Ей покло­ня­лись Вави­ло­няне под име­нем Милит­ты, древ­ней­шие Пер­сы под име­нем Мит­ры, пле­ме­на счаст­ли­вой Ара­вии под име­нем Алит­ты. Для них она была боже­ст­вом все­объ­ем­лю­щим, как мате­рия, матерь все­го. В даль­ней­шем сво­ем раз­ви­тии она явля­лась в уди­ви­тель­ном коле­ба­нии, то как суще­ство жен­ское, то как гер­ма­фро­дит; в ней пре­об­ла­да­ло то небес­ное зна­че­ние, то зна­че­ние мате­рии; ино­гда она спо­кой­но с.130 сиде­ла на сво­ем троне, окру­жен­ная мно­же­ст­вом атри­бу­тов; ино­гда — муже­ст­вен­но сто­я­ла во все­ору­жии. На Восто­ке она была тож­де­ст­вен­на со все­ми боги­ня­ми, или луч­ше, все боги­ни были ее видо­из­ме­не­ни­я­ми. Ее суще­ство пред­став­ля­лось в посто­ян­ных пре­вра­ще­ни­ях, соот­вет­ст­ву­ю­щих все­об­ще­му бро­же­нию, харак­те­ри­зу­ю­ще­му и рели­гию и быт наро­дов пере­д­ней Азии.

Это­му колеб­лю­ще­му­ся харак­те­ру Афро­ди­ты был поло­жен конец в Гре­ции. Здесь о ее про­ис­хож­де­нии было два ска­за­ния. По одно­му, она роди­лась сре­ди мор­ской пены из пло­до­род­ной кро­ви древ­ней­ше­го бога Ура­на; это — ска­за­ние древ­нее. По дру­го­му, она — дочь Зев­са и Дио­ны, сво­его соб­ст­вен­но­го древ­не­го явле­ния. Это ска­за­ние позд­ней­шее, выра­зив­шее память о пре­об­ра­зо­ва­нии суще­ства Афро­ди­ты сре­ди гре­че­ско­го Олим­па. Когда она вошла во дво­рец от Зев­са, тогда она была уже совсем не та боги­ня, как на Восто­ке. «Рядом с ней шел Эрот, любовь, а сле­до­вал за ней пре­крас­ный Гимер, вожде­ле­ние». «На ее бес­смерт­ной голо­ве лежал венок, искус­но сде­лан­ный, пре­крас­ный, золо­той; в ушах были серь­ги из брон­зы и доро­го­го золота; мяг­кую шею и белые пле­чи укра­ша­ли золотые оже­ре­лья, и бес­смерт­ное пла­тье обви­ва­ло бес­смерт­ное тело». Такую-то увиде­ли ее, по гоме­ри­че­ско­му гим­ну, олим­пий­ские боги, когда она всту­пи­ла в их собра­ние, и «все нача­ли кла­нять­ся, увидев ее, и про­тя­ги­ва­ли руки, и каж­до­му хоте­лось полу­чить ее себе в жены и отвесть в свой чер­тог». Отец же Зевс дал ей на долю деви­чьи раз­го­во­ры, улыб­ки и любез­ную плу­то­ва­тость, слад­кое наслаж­де­ние, любовь и лас­ки:

В таком-то харак­те­ре, как боги­ню люб­ви, как жен­щи­ну, и толь­ко как жен­щи­ну, пред­став­ля­ют Афро­ди­ту все соб­ст­вен­но гре­че­ские изва­я­ния эпо­хи про­цве­та­ния искус­ства; но и в них она явля­ет­ся на раз­ных сте­пе­нях, по мере боль­шей или мень­шей силы преж­них вос­по­ми­на­ний. Бли­же все­го к преж­ним пред­став­ле­ни­ям сто­ят Вене­ры оде­тые, назы­вав­ши­е­ся у Рим­лян Ve­ne­res ge­nit­ri­ces, и нося­щие хитон или туни­ку и верх­нее оде­я­ние, ἱμά­τιον, набро­шен­ное сверх хито­на. Даль­ней­шее место зани­ма­ют Вене­ры полу­оде­тые, в одном верх­нем оде­я­нии, обло­жен­ном око­ло ног, но без хито­на. К этим Вене­рам отно­сит­ся Вене­ра Милос­ская, вос­тор­жен­ное опи­са­ние кото­рой, сде­лан­ное Нестро­е­вым, мы с.131 поме­ща­ем ниже. Это Вене­ры победо­нос­ные, Ve­ne­res victri­ces, с гор­дой пове­ли­тель­ной осан­кой, сто­я­щие обык­но­вен­но на пра­вой ноге и левою насту­паю­щие на какое-нибудь воз­вы­ше­ние, напри­мер на шлем Мар­са. За эти­ми победо­нос­ны­ми Афро­ди­та­ми сле­ду­ют ста­туи, совер­шен­но обна­жен­ные; они сто­ят обык­но­вен­но на левой ноге и немно­го накло­ня­ют­ся напе­ред; в них нет ниче­го пове­ли­тель­но­го, и мило­вид­ность в них совер­шен­но вытес­ни­ла гор­дую вели­ча­вость. К это­му послед­не­му раз­ряду при­над­ле­жа­ла Пра­к­си­теле­ва Книд­ская Афро­ди­та, и к нему же при­над­ле­жат Вене­ра Таври­че­ская, Меди­чей­ская, Дрезден­ская, Капи­то­лин­ская.

Чтобы точ­нее опре­де­лить место, зани­мае­мое Таври­че­ской Вене­рой меж­ду ста­ту­я­ми это­го раз­ряда, мы ска­жем несколь­ко слов об отли­чи­ях, заме­чае­мых меж­ду ними. Книд­ская Афро­ди­та была изо­бра­же­на по выхо­де из купаль­ни. У ног ее сто­ял сосуд с аро­ма­ти­че­ским мас­лом, и в одной руке она дер­жа­ла конец оде­я­ния, лежав­ше­го дру­гим кон­цом на упо­мя­ну­том сосуде, ἀλά­βαστρον. Пер­во­класс­ных ста­туй, кото­рые мог­ли бы быть при­ня­ты за самую ста­тую Пра­к­си­те­ля, или, по край­ней мере, за близ­кие копии с нее, до наше­го вре­ме­ни не дошло. Отда­лен­ных копий извест­но три: ста­туя двор­ца Киджи в Риме, работан­ная в Тро­аде, с осо­бен­но том­ным выра­же­ни­ем лица; ста­туя, пере­шед­шая из дома Брас­ки в Риме в мюн­хен­скую Глип­то­те­ку, и ста­туя, нахо­дя­ща­я­ся в вати­кан­ских садах в Риме (см. Mül­ler Denkmä­ler 146, с. 275, Cla­rak 1377).

Так­же выхо­дят из купаль­ни и так­же име­ют у сво­их ног сосуд с духа­ми две пер­во­класс­ные Вене­ры, Таври­че­ская и Капи­то­лин­ская, но отли­ча­ют­ся от Книд­ской тем, что оде­я­ния вовсе не дер­жат в руках. Мотив купаль­ни в них удер­жан, но оде­я­ние совсем уда­ле­но от тела, и обна­же­ние допу­ще­но вполне. Оде­я­ние толь­ко лежит у ног на сосуде, чтобы пока­зать наготу, как состо­я­ние пре­хо­дя­щее.

Обе эти ста­туи име­ют боль­шое худо­же­ст­вен­ное досто­ин­ство, но обе еще не оце­не­ны, как сле­ду­ет. Имея оди­на­кую поста­нов­ку, они очень отли­ча­ют­ся одна от дру­гой по тело­сло­же­нию и выра­же­нию. Капи­то­лин­ская ста­туя (нахо­дя­ща­я­ся в отдель­ном каби­не­те рим­ско­го Капи­то­лин­ско­го Музея и изо­бра­жен­ная в Mu­seum Ca­pi­tol., III, 19 и у Мюл­ле­ра 278) пред­став­ля­ет Вене­ру жен­щи­ною, нахо­дя­ще­ю­ся уже не в пер­вой моло­до­сти. В очер­та­ни­ях ее тела, очень пол­но­го, мож­но ска­зать, рых­ло­го, пре­об­ла­да­ет выпук­лая линия; ямки над крест­цом и на ляд­ве­ях необык­но­вен­но глу­бо­ки. с.132 Воло­сы гуще, одеж­да пол­нее (и тща­тель­нее работа­на), неже­ли на Таври­че­ской. Вооб­ще Капи­то­лин­ская Вене­ра — мат­ро­на; может быть даже, ее лицо есть порт­рет одной из гре­че­ских мат­рон: — пред­по­ло­же­ние, кото­рым бы объ­яс­ни­лось гораздо мень­шее худо­же­ст­вен­ное зна­че­ние лица срав­ни­тель­но с пре­вос­ход­ною работою тела. Капи­то­лин­ская Вене­ра очень накло­ни­лась напе­ред; она сто­ит так же, как все Вене­ры это­го раз­ряда, на левой ноге; пра­вая нога зна­чи­тель­но согну­та в колене. Обе руки при­бли­же­ны к телу. Дру­го­го поло­же­ния не может иметь неж­ная жен­щи­на при выхо­де из холод­ной купаль­ни.

Из это­го опи­са­ния вид­но, что мотив, избран­ный худож­ни­ком для Капи­то­лин­ской Вене­ры, совер­шен­но тот же, как и мотив Таври­че­ской Вене­ры. Поло­же­ние тела и дви­же­ние рук услов­ли­ва­ют­ся и в той и в дру­гой не столь­ко стыд­ли­во­стью, сколь­ко выхо­дом из купаль­ни. В этом обе пре­вос­ход­ные ста­туи совер­шен­но соглас­ны. Обе изва­я­ны так­же из гре­че­ско­го мра­мо­ра и пото­му долж­ны быть при­зна­ны за гре­че­скую работу. Это побуди­ло нас поме­стить очерк Капи­то­лин­ской Вене­ры рядом с очер­ком Таври­че­ской, на при­ла­гае­мом к этой книж­ке рисун­ке (см. n. 5). Лег­ко замет­ное раз­ли­чие двух ста­туй в тело­сло­же­нии и воз­расте еще рез­че выстав­ля­ет осо­бен­ный харак­тер Таври­че­ской Вене­ры, как самой юной и све­жей жен­щи­ны.

Под n. 7 на нашем рисун­ке изо­бра­же­на Вене­ра Меди­чей­ская. Она, вме­сте с подоб­ны­ми ей ста­ту­я­ми Вене­ры, состав­ля­ет третье под­разде­ле­ние в раз­ряде обна­жен­ных Венер. Ее совер­шен­ное обна­же­ние уже не изви­ня­ет­ся купаль­ней. У ее ног изви­ва­ет­ся дель­фин, мор­ское живот­ное, и на нем игра­ют два амо­ри­на. Ее воло­сы тща­тель­но и даже изыс­кан­но при­че­са­ны; в них не вид­но ни малей­ше­го бес­по­ряд­ка; их кон­цы не спа­да­ют сза­ди на шею, как в ста­ту­ях Таври­че­ской и Капи­то­лин­ской. Но вме­сте с тем как ука­за­ние на купаль­ню устра­ня­ет­ся, уве­ли­чи­ва­ет­ся выра­же­ние стыд­ли­во­сти. Боги­ня пока­зы­ва­ет себя, и в то же вре­мя ста­ра­ет­ся укрыть­ся. Накло­не­ние тела и дви­же­ние рук полу­ча­ют выра­же­ние при­твор­ной застен­чи­во­сти, в кото­рой нель­зя не заме­тить неко­то­рой жеман­но­сти. В самом деле, посмот­ри­те, как она дер­жит руки, и ска­жи­те, совсем ли про­сто и неизыс­кан­но такое уда­ле­ние их от тела? посмот­ри­те на все тело­дви­же­ние, и спро­си­те себя, не при­твор­на ли такая стыд­ли­вость? Работа Меди­чей­ской Вене­ры так­же отли­ча­ет­ся боль­шею изыс­кан­но­стью, чер­ты ее лица более утон­чен­ны неже­ли в ста­ту­ях, рас­смот­рен­ных с.133 нами до сих пор; вооб­ще лицо пол­но выра­же­ния и тон­ких оттен­ков. Это созда­ние пре­вос­ход­ное, обо­льщаю­щее, но это не созда­ние луч­шей эпо­хи в исто­рии искус­ства. Из дру­гих ста­туй, изо­бра­жаю­щих Вене­ру в обра­зе Меди­чей­ской, пер­вое место зани­ма­ет Вене­ра Дрезден­ская, изо­бра­жен­ная в Augus­teum 27—30. Ее тело­сло­же­ние несколь­ко пол­нее, неже­ли у Меди­чей­ской, ана­то­ми­че­ских подроб­но­стей вид­но менее. Части, соб­ст­вен­но жен­ские, изо­бра­же­ны дев­ст­вен­нее. В этом отно­ше­нии она при­бли­жа­ет­ся к Вене­ре Таври­че­ской. Осо­бен­но сла­вит­ся ее спи­на.

Сде­лан­ный нами обзор зна­ме­ни­тых ста­туй, изо­бра­жаю­щих боги­ню Вене­ру, доста­точ­но пока­зы­ва­ет место, зани­мае­мое меж­ду ними ста­ту­ею Таври­че­ско­го Двор­ца. Нам оста­ет­ся толь­ко пред­ста­вить чита­те­лям несколь­ко актов, отно­ся­щих­ся к ее при­об­ре­те­нию. Они сооб­ще­ны авто­ром выше­упо­мя­ну­той ста­тьи, поме­щен­ной в «Чте­ни­ях» 1848 года.

В 1718 году пове­лел Государь Петр Вели­кий капи­та­ну Юрию Коло­гри­во­ву купить в Риме извест­ную по древ­но­сти изящ­но­го вая­ния мра­мор­ную ста­тую Вене­ры. Коло­гри­вов, купя оную, отдал скуль­п­то­ру Легри почи­нить отши­бен­ную у нее голо­ву и при­де­лать руки, кото­рые были утра­че­ны; выши­на ее шесть футов, а пьеде­стал в три фута с поло­ви­ною; на том пьеде­ста­ле иссе­че­на древ­няя над­пись. Рим­ский губер­на­тор, Фаль­ко­нье­ри, узнав о сем, велел ото­брать сию ста­тую у скуль­п­то­ра, про­дав­ца аре­сто­вал, вос­пре­тил выпус­кать ее из Рима и поста­вил в скрыт­ном месте пап­ско­го сада. Папа при­ка­зал сде­лать над нею испы­та­ние, под­лин­но ли она ста­ро­го гре­че­ско­го мра­мо­ра, для чего высе­че­но было доло­том в трех местах; после такой про­бы ока­за­лась она древ­нею и при­зна­на отлич­ной работы.

Как ско­ро дошло изве­стие до Госуда­ря о задер­жа­нии сей ста­туи, то при­ка­зал он быв­ше­му тогда в Вене­ции аген­ту, Бекле­ми­ше­ву, ехать в Рим, вме­сте с надвор­ным совет­ни­ком Рагу­зин­ским, гра­фом Сав­вою Вла­ди­сла­ви­чем, про­сить папу Кли­мен­та XI, чтобы доз­во­лил вывезть ту ста­тую в Рос­сию. Ста­ра­ни­ем кар­ди­на­лов Либа­ни и Отто­ба­ни, папа на сие согла­сил­ся и назна­чил ста­тую в пода­рок Госуда­рю, с таким объ­яс­не­ни­ем, что хотя, по всем в Риме уста­нов­лен­ным пра­ви­лам, нель­зя и не поз­во­ле­но выво­зить ника­кой древ­ней вещи, но он сде­лал то в угод­ность Госуда­рю, при­зна­вая себя одол­жен­ным за ока­зан­ную им, по его тре­бо­ва­нию, бла­го­склон­ность к мис­си­о­не­рам. А кар­ди­нал Отто­ба­ни писал, от 8-го июня 1719 года, к Пет­ру I-му, с.134 что древ­няя ста­туя Вене­ры с ста­рин­ным под­но­жи­ем вру­че­на гра­фу Сав­ве Вла­ди­сла­ви­чу, и что сие изва­я­ние, в резь­бе пре­вос­ход­ное, не усту­па­ет ника­ко­му в Риме укра­ше­нию и, чая­тель­но, во всей Евро­пе не най­дет­ся дру­гой ста­туи, ей подоб­ной. В ответ на сие, от 14-го авгу­ста, посла­на была кар­ди­на­лу Госуда­ре­ва гра­мота с изъ­яв­ле­ни­ем при­зна­тель­но­сти и бла­го­во­ле­ния.

О той же ста­туе писал Вла­ди­сла­вич, что в Риме ста­вят ее за вели­ко и даже пред­по­чи­та­ют той, кото­рая нахо­дит­ся у гер­цо­га Фло­рен­тин­ско­го.

Государь, полу­чив изве­стие об отправ­ле­нии сих ред­ко­стей из Рима, дал пове­ле­ние канц­ле­ру гра­фу Голов­ки­ну сле­дую­ще­го содер­жа­ния: «На доне­се­ние Вла­ди­сла­ви­ча о извест­ной ста­туе, повеле­ва­ем отпра­вить оную до Инзбру­ка на мулах в качал­ке, оттуда Дуна­ем до Вены, где пре­по­ру­чить Ягу­жин­ско­му, чтоб он сде­лал для сего каре­ту на пру­жи­нах и отпра­вил бы водою до Кра­ко­ва³, и в про­во­жа­тых послать Иоси­фа Фран­ка; про­чие ж мра­мор­ные вещи отпу­стить можем в Голан­дию».

Сверх того Петр I-й к Ягу­жин­ско­му отпра­вил, за соб­ст­вен­но­руч­ным под­пи­са­ни­ем, сле­дую­щее пове­ле­ние:

Писа­ли мы в Гам­бург к Говер­су, чтоб он пере­вел на век­сель в Вену пять тысяч ефим­ков бан­ко­вых, и тот век­сель послал к вам немед­лен­но; и как ско­ро по оно­му день­ги при­ме­те, то немед­лен­но отдай­те пле­мян­ни­це Нашей, Царевне Ека­те­рине Ива­новне, для нынеш­не­го их тамош­не­го житья. Так же⁴ писа­ли мы Сав­ве Рагу­зин­ско­му, чтоб луч­шую ста­тую, Венус, кото­рую купил в Риме Юрья Коло­гри­вой, отпра­вил из Ливор­ны сухим путем до Инзбру­ка, а оттоль Дуна­ем водою до Вены, с нароч­ным про­во­жа­тым и в Вене б адре­со­вать оную вам. А поне­же оная ста­туя, как сам зна­ешь, и там сла­вит­ся, того для вели­те зара­нее сде­лать в Вене карет­ный ста­нок на пру­жи­нах, на кото­ром бы луч­ше мож­но было ее отпра­вить вам до Кра­ко­ва, чтоб ее не повредить чем, а от Кра­ко­ва мож­но оную отпра­вить паки водою; так же поста­рай­тесь нанять из Пра­ги ком­па­нию комеди­ан­тов, таких, кото­рые уме­ют гово­рить по Сла­вян­ски или по Чес­ки.