Римский сенат в правление Одоакра:
исследование надписей V века в Колизее

с.57

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Свиде­тель­ства дипти­хов и конец «ve­na­tio­nes»

Иссле­до­ва­ние дипти­хов из сло­но­вой кости V и нача­ла VI веков даёт нам воз­мож­ность срав­нить наши резуль­та­ты с изо­бра­же­ни­ем дей­ст­ви­тель­но­сти, как она была пред­став­ле­на твор­че­ст­вом худож­ни­ка. Неко­то­рые из этих доку­мен­тов дей­ст­ви­тель­но пока­зы­ва­ют нам кон­су­лов и дру­гих маги­ст­ра­тов, сидя­щих в сво­ей ложе амфи­те­ат­ра и руко­во­дя­щих про­веде­ни­ем ve­na­tio­nes. Пре­крас­ная пуб­ли­ка­ция Р. Дель­брю­ка (R. Delbrück), сопро­вож­дае­мая вели­ко­леп­ны­ми иллю­ст­ра­ци­я­ми, поз­во­ля­ет лег­ко их изу­чить. Пер­вый же вывод само­го поверх­ност­но­го обсле­до­ва­ния этой груп­пы пред­ме­тов искус­ства заклю­ча­ет­ся в том, что важ­но чёт­ко раз­ли­чать дипти­хи, отно­ся­щи­е­ся к Кон­стан­ти­но­по­лю, от тех, кото­рые каса­ют­ся Рима.

Шесть кон­стан­ти­но­поль­ских дипти­хов зна­ко­мят нас с ve­na­tio. Опре­де­ле­ние восточ­но­го про­ис­хож­де­ния и дати­ров­ка этих доку­мен­тов не вызы­ва­ют ника­ких затруд­не­ний, посколь­ку они под­пи­са­ны име­на­ми восточ­ных кон­су­лов: четы­ре пер­вых упо­ми­на­ют орди­нар­ное кон­суль­ство Фла­вия Аре­обин­да Дага­лай­фа (Fla­vius Areo­bin­dus Da­ga­lai­fus) в 506 году¹, два дру­гих — Фла­вия Ана­ста­сия Пав­ла Про­ба Саби­ни­а­на Пом­пея (Fla­vius Anas­ta­sius Pau­lus Pro­bus Sa­bi­nia­nus Pom­pei­us) в 517 году², во всех слу­ча­ях в цар­ст­во­ва­ние Ана­ста­сия (см. илл. XXXIV и XXXV). Дипти­хи Аре­обин­да пред­став­ля­ют сце­ны ve­na­tio на каж­дой створ­ке, в то вре­мя как на дипти­хах Ана­ста­сия такое изо­бра­же­ние пред­став­ле­но толь­ко на пра­вой створ­ке, а левая посвя­ще­на кон­ным и теат­раль­ным сце­нам. Если же, в послед­нем слу­чае, лоша­ди и коню­шен­ные на левой створ­ке напо­ми­на­ют об Иппо­дро­ме, нет сомне­ний в том, что здесь ve­na­tio­nes про­ис­хо­дят в иной обста­нов­ке, кото­рая может быть толь­ко в амфи­те­ат­ре (Кине­ги­оне). Мож­но сопо­ста­вить три­бу­ну Иппо­дро­ма, как она пред­став­ле­на на дипти­хах Ана­ста­сия, с изо­бра­же­ни­ем на осно­ва­нии обе­лис­ка, опуб­ли­ко­ван­ным Г. Брун­сом (G. Bruns)³: осо­бен­но харак­тер­на гори­зон­таль­ная пере­го­род­ка меж­ду соб­ст­вен­но ложей и фигу­ра­ми вни­зу, кото­рые, пред­по­ло­жи­тель­но, дви­жут­ся на арене. Напро­тив, изо­бра­жая ve­na­tio­nes, худож­ник стре­мил­ся огра­ни­чить аре­ну напо­ми­на­ни­ем о поди­у­ме, сим­во­ли­зи­ру­ю­щем его огра­ду, и, в силь­ном упро­ще­нии, изо­бра­зил его в фор­ме полу­кру­га; в резуль­та­те эта нахо­дя­ща­я­ся у нас перед гла­за­ми часть круг­лой аре­ны луч­ше все­го соот­вет­ст­ву­ет изо­бра­же­нию амфи­те­ат­ра. Наше пред­по­ло­же­ние так­же под­твер­жда­ет­ся при­сут­ст­ви­ем с обе­их сто­рон аре­ны мас­сив­ных ворот, через кото­рые про­хо­дят зве­ри: таким обра­зом, вы видим por­tae pos­ti­cae, о кото­рых идёт речь, как мы отме­ча­ли для рим­ско­го Коли­зея, в над­пи­си Руфия Цеци­ны Фелик­са Лам­па­дия при Вален­ти­ни­ане III⁴. Шесть кон­стан­ти­но­поль­ских дипти­хов отме­ча­ют два ряда зри­те­лей непо­сред­ст­вен­но с.58 над огра­дой и выше, над эти­ми дву­мя ска­мья­ми, кон­суль­скую ложу. Здесь мы нахо­дим под­твер­жде­ние тому, что сена­тор­ское сосло­вие рас­по­ла­га­ло толь­ко дву­мя ска­мья­ми, но в Кон­стан­ти­но­по­ле il­lustres, види­мо, сиде­ли сра­зу за поди­у­мом, тогда как в Коли­зее — по край­ней мере, я думаю, что могу это утвер­ждать — они были отде­ле­ны от него шири­ной амбу­ла­кра. Име­лась, сле­до­ва­тель­но, суще­ст­вен­ная раз­ни­ца в архи­тек­тур­ной кон­струк­ции Кине­ги­о­на и Коли­зея. Иссле­до­ва­ние запад­ных дипти­хов откро­ет нам и дру­гое инте­рес­ное раз­ли­чие.

Толь­ко три запад­ных доку­мен­та пред­став­ля­ют маги­ст­ра­тов, про­во­дя­щих ve­na­tio­nes в амфи­те­ат­ре. К сожа­ле­нию, это не кон­суль­ские дипти­хи, на них нет ника­ких над­пи­сей и, сле­до­ва­тель­но, они не могут быть дати­ро­ва­ны с той же точ­но­стью, что и восточ­ные дипти­хи, о кото­рых я толь­ко что гово­рил. Кро­ме того, опре­де­лён­ные труд­но­сти вызы­ва­ет и уста­нов­ле­ние места их изда­ния (edi­tio).

Пер­вый диптих, хра­ня­щий­ся в Музее Ливер­пу­ля (илл. XXXVII, 2), изо­бра­жа­ет на почёт­ной три­буне, где обыч­но нахо­дил­ся толь­ко кон­сул, трёх пер­со­на­жей, раз­ме­щён­ных на одном уровне. Р. Дель­брюк сна­ча­ла отнёс его к Кон­стан­ти­но­по­лю, пред­ла­гая при­знать в этих пер­со­нах трёх пре­то­ров, кото­рые, по его мне­нию, суще­ст­во­ва­ли в этом горо­де, и дати­ро­вал доку­мент, по вес­ким сти­ли­сти­че­ским осно­ва­ни­ям, срав­нив с дипти­хом Lam­pa­dio­rum из Бре­шии, нача­лом V века⁵. Одна­ко его аргу­мен­ты в поль­зу Кон­стан­ти­но­по­ля не выдер­жи­ва­ют кри­ти­ки: в дей­ст­ви­тель­но­сти закон Фео­до­сия, на кото­рый он ссы­ла­ет­ся (C. Theod., VI, 4, 25), свиде­тель­ст­ву­ет об обрат­ном — о том, что в 384 году в восточ­ной сто­ли­це было не три, а четы­ре пре­то­ра, и их чис­ло было тогда уве­ли­че­но с четы­рёх до вось­ми. Напро­тив, имен­но в Риме было три пре­то­ра во вто­рой поло­вине IV и в нача­ле V сто­ле­тия. Кро­ме того, с 384 года он запре­щал восточ­ным пре­то­рам вру­чать дипти­хи из сло­но­вой кости, сохра­нив эту пре­ро­га­ти­ву для кон­су­лов, в то же вре­мя это огра­ни­че­ние не дей­ст­во­ва­ло в Риме⁶. Итак, если пред­по­ло­же­ние Р. Дель­брю­ка, опре­де­ля­ю­щее трёх пер­со­на­жей, при­ем­ле­мо, оно не может, юриди­че­ски и фак­ти­че­ски, при­ме­нять­ся ина­че как к Риму. Один лишь факт того, что орга­ни­за­тор игр не был кон­су­лом, в любом слу­чае исклю­ча­ет, как мне кажет­ся, то, что речь может идти о Кон­стан­ти­но­по­ле. Доба­вим, что срав­не­ние с дипти­хом из Бре­шии, кото­рый явно запад­ный и даже рим­ский, скло­ня­ет в поль­зу Ита­лии. Но и отож­дест­вле­ние трёх пер­сон как пре­то­ров так же не прав­до­по­доб­но, и Р. Дель­брюк сам отка­зал­ся от это­го в 1952 году, при­знав диптих отно­ся­щим­ся к горо­ду Риму⁷. На самом деле дипти­хи — это доку­мен­ты, выпус­кае­мые маги­ст­ра­том и его семьёй; поэто­му пред­по­ло­же­ние мог­ло быть вер­ным лишь в том слу­чае, если бы все три пре­то­ра были бра­тья­ми или, по край­ней мере, при­над­ле­жа­ли к одно­му и тому же роду. Сле­ду­ет отме­тить, что диптих из Бре­шии (илл. XXXVI) так­же пред­став­ля­ет трёх пер­сон в ложе Цир­ка: маги­ст­рат в цен­тре — разу­ме­ет­ся, кон­сул-суф­фект, посколь­ку он обла­чён в три­ум­фаль­ную тогу или тра­бею, одна­ко не изве­стен орди­нар­ный кон­сул Лам­па­дий в эпо­ху рас­смат­ри­вае­мо­го доку­мен­та — окру­жён­ный дву­мя мень­ши­ми пер­со­на­жа­ми; мно­же­ст­вен­ное чис­ло над­пи­си Lam­pa­dio­rum под­чёр­ки­ва­ет имен­но семей­ный харак­тер с.59 цере­мо­нии⁸. Поэто­му мож­но счи­тать, что, напри­мер, диптих из Ливер­пу­ля пока­зы­ва­ет нам рим­ско­го пре­то­ра, кото­рым явля­ет­ся чело­век спра­ва, един­ст­вен­ный, дер­жа­щий map­pa^[1], при­сут­ст­ву­ю­щие в цен­тре и сле­ва два чле­на его семьи стар­ше­го воз­рас­та, один из них — воз­мож­но, его отец — зани­ма­ет почёт­ное поло­же­ние в цен­тре и дер­жит пате­ру, знак язы­че­ско­го жре­ца. Кро­ме того, в обо­их слу­ча­ях маги­ст­ра­ты на пер­вый взгляд кажут­ся слиш­ком пожи­лы­ми, чтобы быть пре­то­ра­ми или кон­су­ла­ми-суф­фек­та­ми, но, воз­мож­но, было тра­ди­ци­ей для изде­лий тако­го рода про­из­воль­но ста­рить геро­ев дня, в честь кото­рых семья зака­зы­ва­ла изготов­ле­ние этих кра­си­вых вещиц, пред­на­зна­чен­ных для разда­чи дру­зьям в самый день вступ­ле­ния в долж­ность. В любом слу­чае кажет­ся, что пред­став­лен­ная сце­на отно­сит­ся имен­но к Риму и Коли­зею.

Два дру­гих запад­ных дипти­ха, один из Музея Бур­жа, дру­гой из Лув­ра в Пари­же (илл. XXXVII, 1), пред­став­ля­ют каж­дый един­ст­вен­но­го маги­ст­ра­та — кон­су­ла на дипти­хе из Бур­жа, моло­до­го сена­то­ра, нося­ще­го жре­че­скую коро­ну про­вин­ци­аль­но­го co­ro­na­tus, на дипти­хе из Лув­ра — и более гру­бой тех­ни­ки; счи­та­ет­ся, как пра­ви­ло, что они про­вин­ци­аль­но­го, веро­ят­но, галль­ско­го про­из­вод­ства⁹. Как бы там ни было, даже если амфи­те­атр, кото­рый они изо­бра­жа­ют, не явля­ет­ся рим­ским, его архи­тек­ту­ра близ­ка к архи­тек­ту­ре Коли­зея не менее, чем наблюдае­мая на дипти­хе из Ливер­пу­ля, и силь­но отли­ча­ет­ся от Кине­ги­о­на в Кон­стан­ти­но­по­ле.

И дей­ст­ви­тель­но в Коли­зее ложа пред­седа­тель­ст­ву­ю­ще­го маги­ст­ра­та при­хо­дит­ся сра­зу над поди­у­мом и его огра­дой, а две при­ви­ле­ги­ро­ван­ные ска­мьи меж­ду три­бу­ной и огра­дой отсут­ст­ву­ют. Этот вывод, по-види­мо­му, под­твер­жда­ет­ся изу­че­ни­ем несколь­ких меда­льо­нов-кон­тор­ни­а­тов IV века, на ревер­се кото­рых изо­бра­же­на сце­на ve­na­tio на арене, огра­ни­чен­ной изо­гну­той лини­ей поди­у­ма, непо­сред­ст­вен­но над кото­рым рас­по­ло­же­на ложа пред­седа­тель­ст­ву­ю­ще­го, с при­зом, рас­по­ло­жен­ным рядом с маги­ст­ра­том (илл. XXXIII, 8)¹⁰. Рим­ское про­ис­хож­де­ние кон­тор­ни­а­тов обя­зы­ва­ет отне­сти это изо­бра­же­ние к Коли­зею. Это тот же рим­ский амфи­те­атр, кото­рый, види­мо, пред­став­ля­ют нам вазы или рельеф­ные кера­ми­че­ские блюда^[2] кон­ца IV и трёх пер­вых деся­ти­ле­тий V сто­ле­тий, най­ден­ные в Эфе­се, Егип­те и Афри­ке, при­ме­не­ние кото­рых было таким же, как и у дипти­хов¹¹: как пока­зал Дж. Сало­мон­сон (J. Sa­lo­mon­son), они были изготов­ле­ны в Афри­ке, спе­ци­аль­но по зака­зу маги­ст­ра­тов, устра­и­ваю­щих игры, кото­рые ода­ри­ва­ли ими сво­их дру­зей; дипти­хи с.60 пред­ла­га­лись дру­зьям более высо­ко­го ран­га, рельеф­ные mis­so­ria^[3] — тем, чей соци­аль­ный ста­тус был ниже; поэто­му не уди­ви­тель­но, что здесь наблюда­ют­ся те же темы, раз­ра­ботан­ные по тем же моти­вам. Нали­чие моно­грам­мы на экзем­пля­ре из Эфе­са и здесь ука­зы­ва­ет на рим­ское про­ис­хож­де­ние зака­за. Они все­гда пока­зы­ва­ют ложу, нахо­дя­щу­ю­ся за огра­дой и рас­по­ло­жен­ную непо­сред­ст­вен­но над поди­у­мом. Таким обра­зом, мы выяви­ли суще­ст­вен­ное раз­ли­чие меж­ду Кине­ги­о­ном и Коли­зе­ем. В Кон­стан­ти­но­по­ле две сена­тор­ские ска­мьи пол­но­стью окру­жа­ли аре­ну и воз­вы­ша­лись сра­зу над поди­у­мом. В Риме, напро­тив, ска­мьи име­ли про­ме­жут­ки на уровне лож.

Конеч­но, оформ­ле­ние поди­у­ма на запад­ных дипти­хах и подоб­ных им вещах слиш­ком сти­ли­зо­ва­но для того, чтобы эти доку­мен­ты мог­ли пре­до­ста­вить все инте­ре­су­ю­щие нас подроб­но­сти; кро­ме того, посколь­ку они пред­став­ля­ют лишь фраг­мент соору­же­ния, огра­ни­чен­ный высотой ложи, то не могут рас­ска­зать нам о том, как был оформ­лен рим­ский поди­ум перед сами­ми ска­мья­ми. Инте­рес­но, тем не менее, полу­чить пред­став­ле­ние, пусть даже весь­ма при­бли­зи­тель­ное, о том, как выгляде­ла огра­да.

Над­пи­си на сена­тор­ских ска­мьях неопро­вер­жи­мо свиде­тель­ст­ву­ют об увле­че­нии рим­лян зре­ли­ща­ми в амфи­те­ат­ре во вре­ме­на прав­ле­ния Одо­ак­ра. Поэто­му в кон­це V века Коли­зей по-преж­не­му оста­вал­ся местом, весь­ма посе­щае­мым в дни празд­ни­ков. Посколь­ку гла­ди­а­тор­ские бои в эту эпо­ху были исклю­че­ны из про­грам­мы празд­неств, то посе­ща­ли, глав­ным обра­зом, ve­na­tio­nes, пред­ла­гае­мые дару­ю­щи­ми их маги­ст­ра­та­ми.

Спро­сим себя, вме­сто заклю­че­ния: когда угас­ли зре­ли­ща тако­го рода, что повлек­ло и запу­сте­ние само­го амфи­те­ат­ра как места их про­веде­ния? Нет сомне­ний в том, что вос­ста­нов­ле­ние при Одо­ак­ре было лебеди­ной пес­нью Коли­зея, а над­пи­си на ска­мьях зна­ко­мят нас с послед­ним состо­я­ни­ем памят­ни­ка перед пре­кра­ще­ни­ем его исполь­зо­ва­ния.

Похо­же, что после победы Тео­до­ри­ха попу­ляр­ность ve­na­tio­nes дей­ст­ви­тель­но быст­ро умень­ша­ет­ся в поль­зу ска­чек в Цир­ке, успех кото­рых посто­ян­но воз­рас­тал, начи­ная с IV века. Весь­ма при­ме­ча­тель­ное собы­тие. Кас­си­о­дор в сво­их «Va­riae» пере­дал нам мно­го­чис­лен­ные доку­мен­ты, отно­ся­щи­е­ся к город­ско­му управ­ле­нию и жиз­ни в Риме при ост­ро­гот­ской монар­хии; одна­ко эти тек­сты хра­нят почти пол­ное мол­ча­ние о ve­na­tio­nes и амфи­те­ат­ре, и в то же вре­мя изоби­лу­ют вся­ко­го рода кос­вен­ны­ми и пря­мы­ми упо­ми­на­ни­я­ми о Цир­ке и его пред­став­ле­ни­ях¹². Отсюда сле­ду­ет несо­мнен­ный вывод о том, что ve­na­tio­nes уже не игра­ли в это вре­мя замет­ной роли в жиз­ни горо­да и про­веде­нии досу­га его граж­дан.

Весь­ма веро­ят­но, что это изме­не­ние жесто­ких вку­сов объ­яс­ня­ет­ся новы­ми поли­ти­че­ски­ми усло­ви­я­ми, неже­ла­ни­ем Тео­до­ри­ха поощ­рять эти кро­ва­вые зре­ли­ща, воз­мож­но, вли­я­ни­ем като­ли­че­ской церк­ви. Одна­ко не было зако­но­да­тель­но­го запре­та, сопро­вож­дае­мо­го угро­за­ми; увяда­ние ve­na­tio­nes с.61 — преж­де все­го резуль­тат рез­ко­го охлаж­де­ния пуб­ли­ки к тако­го рода раз­вле­че­ни­ям и её при­стра­стия отныне исклю­чи­тель­но к состя­за­ни­ям колес­ниц.

Нам это ясно пока­зы­ва­ет един­ст­вен­ный упо­ми­наю­щий об этом текст Кас­си­о­до­ра. Это пись­мо Тео­до­ри­ха, направ­лен­ное в кон­це 522 года назна­чен­но­му на 523 год кон­су­лом Мак­си­му¹³, часто цити­ру­ет­ся, но при­об­ре­та­ет своё пол­ное зна­че­ние лишь тогда, когда вам извест­но, что это един­ст­вен­ный доку­мент, свиде­тель­ст­ву­ю­щий о пере­жит­ке ve­na­tio­nes в Риме после паде­ния Одо­ак­ра. Ведь, без сомне­ния, оче­вид­ным пара­док­сом явля­ет­ся то, что в этом королев­ском посла­нии, если рас­смат­ри­вать его в отры­ве от кон­тек­ста, встре­ча­ет­ся наи­бо­лее кра­си­вое и наи­бо­лее подроб­ное из когда-либо сде­лан­ных опи­са­ний ve­na­tio. Нель­зя удер­жать­ся от того, чтобы не увидеть здесь в боль­шей сте­пе­ни нечто вро­де архео­ло­ги­че­ской рекон­струк­ции, чем рас­сказ, во всех отно­ше­ни­ях соот­вет­ст­ву­ю­щий той эпо­хе, в кото­рую он был напи­сан. Король даёт понять своё неодоб­ре­ние зре­лищ подоб­но­го рода, но, тем не менее, раз­ре­ша­ет кон­су­лу пре­до­ста­вить наро­ду раз­вле­че­ние в виде ve­na­tio в момент вступ­ле­ния в долж­ность 1 янва­ря 523 года. Пред­став­ля­ет­ся, что толь­ко Новый год мог в то вре­мя подой­ти в необ­хо­ди­мых слу­ча­ях для этой кро­ва­вой охоты; так­же веро­ят­но, что кон­су­лы обыч­но пре­не­бре­га­ли её про­веде­ни­ем и при­бе­ре­га­ли свою рас­то­чи­тель­ность для игр в Цир­ке, но Мак­сим обра­тил­ся лич­но к Тео­до­ри­ху во вре­мя сво­его назна­че­ния, чтобы ему раз­ре­ши­ли орга­ни­зо­вать это зре­ли­ще. В сво­ём отве­те король выра­жа­ет согла­сие, кото­ро­му Кас­си­о­дор, гла­ва кан­це­ля­рии, при­дал фор­му одно­вре­мен­но напы­щен­ную и учё­ную. Одна­ко не сто­ит обма­ны­вать­ся этим кра­си­вым тек­стом. При Тео­до­ри­хе ve­na­tio было на самом деле исклю­чи­тель­ным собы­ти­ем и после 1 янва­ря 523 года мы уже боль­ше не услы­шим, чтобы о нём когда-либо гово­ри­ли в Риме.

Про­хо­ди­ла ли ve­na­tio 523 года в тра­ди­ци­он­ной обста­нов­ке Коли­зея? Пись­мо Тео­до­ри­ха наме­ка­ет на амфи­те­атр Фла­ви­ев, прав­да, намёк чисто исто­ри­че­ский, так как упо­ми­на­ет стро­и­тель­ство соору­же­ния Титом. Есть, одна­ко, осно­ва­ния пола­гать, что Мак­сим в самом деле дол­жен был про­ве­сти свою ve­na­tio в пред­на­зна­чен­ном для это­го месте, одна­ко соот­вет­ст­ву­ю­щие зре­ли­ща были столь ред­ки, что, с при­хо­дом к вла­сти Тео­до­ри­ха, сена­то­ры боль­ше не испы­ты­ва­ли потреб­но­сти нано­сить свои име­на на отведён­ных для них ска­мьях¹⁴.

В Кон­стан­ти­но­по­ле эво­лю­ция была по суще­ству парал­лель­на той, кото­рую мы толь­ко что наблюда­ли в Риме. По-види­мо­му, Мар­ки­ан уже сосре­дото­чил на нача­ле янва­ря ve­na­tio­nes, кото­рые отныне про­во­ди­лись толь­ко орди­нар­ны­ми кон­су­ла­ми¹⁵. Наши источ­ни­ки утвер­жда­ют о яко­бы при­ня­том затем импе­ра­то­ром Ана­ста­си­ем реше­нии об упразд­не­нии ve­na­tio­nes в Восточ­ной Импе­рии: Фео­фан, вслед за Фео­до­ром Чте­цом и Ана­ста­си­ем Биб­лио­те­ка­рем^[4], отно­сит это важ­ное меро­при­я­тие к тому же вре­ме­ни, что и отме­ну нало­га с тор­гов­цев, или хри­сар­ги­ра, то есть к 498 году¹⁶. Одна­ко эти с.62 сведе­ния не долж­ны вос­при­ни­мать­ся бук­валь­но. В край­нем слу­чае, сооб­ще­ние Про­ко­пия Кеса­рий­ско­го отно­си­тель­но отца Фео­до­ры и семей­ных собы­тий, после­до­вав­ших за его смер­тью, ещё могут быть с ними согла­со­ва­ны, хотя и с трудом¹⁷, одна­ко дипти­хи Аре­обин­да в 506 и Ана­ста­сия в 517 годах без­услов­но это­му про­ти­во­ре­чат, совер­шен­но опре­де­лён­но пред­став­ляя, как мы виде­ли, ve­na­tio­nes до само­го кон­ца цар­ст­во­ва­ния Ана­ста­сия в тра­ди­ци­он­ной обста­нов­ке Кине­ги­о­на¹⁸. 105-я новел­ла Юсти­ни­а­на сооб­ща­ет, что ещё одна ve­na­tio была орга­ни­зо­ва­на в Кине­ги­оне во вре­мя неде­ли кон­суль­ских игр в нача­ле янва­ря 537 года¹⁹. Про­ти­во­ре­чие здесь раз­ре­ша­ет­ся уточ­не­ни­я­ми, кото­рые пре­до­став­ля­ет совре­мен­ник Про­ко­пий Газ­ский в пане­ги­ри­ке, направ­лен­ном в нача­ле VI века, до 518 года, само­му импе­ра­то­ру Ана­ста­сию: речь идёт о запре­те толь­ко тех кро­ва­вых зре­лищ, в кото­рых ve­na­to­res дей­ст­ви­тель­но под­вер­га­лись опас­но­сти быть ранен­ны­ми или уби­ты­ми дики­ми зве­ря­ми²⁰; ve­na­tio­nes после 498 года были, таким обра­зом, смяг­чён­ны­ми игра­ми, про­стым выступ­ле­ни­ем зве­рей с види­мо­стью боёв и лов­ки­ми акро­ба­ти­че­ски­ми упраж­не­ни­я­ми, что нам, впро­чем, и пред­ла­га­ют изо­бра­же­ния дипти­хов 506 и 517 годов. Вполне веро­ят­но, что подоб­ные изме­не­ния про­изо­шли в Ита­лии при Тео­до­ри­хе, и это объ­яс­ня­ет быст­рую утра­ту пуб­ли­кой инте­ре­са к зре­ли­щам амфи­те­ат­ра. Во вся­ком слу­чае, отно­си­тель­но Кон­стан­ти­но­по­ля новел­ла Юсти­ни­а­на в 537 году содер­жит послед­нее упо­ми­на­ние о ve­na­tio­nes в Кине­ги­оне. Начи­ная с прав­ле­ния само­го Юсти­ни­а­на, спор­тив­ная и поли­ти­че­ская жизнь Кон­стан­ти­но­по­ля пол­но­стью сосре­дото­чи­ва­ет­ся на Иппо­дро­ме.

Отныне, в тече­ние Сред­них веков, соору­же­ния Коли­зея и Кине­ги­о­на не исполь­зу­ют­ся по сво­е­му пря­мо­му назна­че­нию и не явля­ют­ся боль­ше места­ми для зре­лищ. Амфи­те­атр Фла­ви­ев оста­вал­ся неза­ня­тым с VI по XI сто­ле­тие и имен­но в этот пери­од, в VIII веке, Li­ber Pon­ti­fi­ca­lis впер­вые даёт ему назва­ние Co­los­seum, по-види­мо­му, из-за бли­зо­сти Колос­са Неро­на²¹. В XI веке он ста­но­вит­ся част­ной соб­ст­вен­но­стью знат­ной семьи Фран­джи­па­ни (Fran­gi­pa­ni), кото­рая пре­вра­ти­ла с.63 часть памят­ни­ка в кре­пость²². Кине­ги­он, со сво­ей сто­ро­ны, исполь­зо­вал­ся толь­ко как место пыток и каз­ней²³.