Этюды по истории античного портрета
Часть I

с.43

III.

Порт­ре­ты сти­ля Димит­рия из Ало­пе­ки.

Таб­ли­ца VI. Порт­рет маль­чи­ка (мра­мор). Эрми­таж.	Рис. 20. Голо­ва маль­чи­ка (мра­мор). Эрми­таж. (С фото­гра­фии).

В эрми­таж­ном собра­нии нахо­дит­ся любо­пыт­ная голо­ва маль­чи­ка, кото­рая при­ни­ма­лась Кизе­риц­ким и мною за рим­ский порт­рет (тбл. VI, VII и рис. 20)¹. Такое тол­ко­ва­ние не соот­вет­ст­ву­ет харак­те­ру памят­ни­ка, так как в нем нет тех осо­бых с.44 реа­ли­сти­че­ских черт, кото­рые свой­ст­вен­ны рим­ской порт­рет­ной скульп­ту­ре даже в эпо­ху клас­си­циз­ма, какой явля­ет­ся вре­мя Авгу­ста. Напро­тив, трак­тов­ка глаз и сти­ли­за­ция волос ско­рее напо­ми­на­ют клас­си­че­ский пери­од гре­че­ско­го искус­ства.

Таб­ли­ца VII. Порт­рет маль­чи­ка (мра­мор). Эрми­таж.

Эта голо­ва заслу­жи­ва­ет осо­бо­го вни­ма­ния, ввиду того, что в собра­нии Du­val в Mo­ril­lon близ Жене­вы сохра­ни­лось повто­ре­ние ее, на кото­ром при­бав­ле­ны кры­лья (рис. 21)²; этот вто­рой экзем­пляр был, сле­до­ва­тель­но, исполь­зо­ван копи­и­стом, как изо­бра­же­ние Гер­ме­са. Может быть, нако­нец, под вли­я­ни­ем того же типа воз­ник­ло изо­бра­же­ние сати­ра, пред­став­лен­ное пока одним экзем­пля­ром в Мад­риде³.

Рис. 21. Голо­ва маль­чи­ка (мра­мор). Mo­ril­lon, собр. Du­val. (С фото­гра­фии Ф. Брук­ма­на).

Изо­бра­жен маль­чик с вью­щи­ми­ся куд­ря­ми, спле­тен­ны­ми в косич­ки, про­веден­ные от макуш­ки до лба; на лоб спа­да­ет несколь­ко локо­нов. На затыл­ке и по сто­ро­нам лица воло­сы рас­по­ло­же­ны сво­бод­но, покры­вая уши. Шея — длин­ная и тон­кая. Голо­ва постро­е­на очень стро­го и вклю­че­на в фор­му куба, огра­ни­чен­но­го со всех сто­рон почти пра­виль­ны­ми квад­ра­та­ми. Эти плос­ко­сти явля­ют­ся един­ст­вен­ным деля­щим эле­мен­том, так как струк­ту­ра голо­вы, как орга­ни­че­ско­го цело­го, отсту­па­ет на зад­ний план. Инте­рес сосре­дото­чен на рисун­ке по плос­ко­стям, на сво­бод­ном рас­пре­де­ле­нии линий, без рас­че­та на стро­гую систе­ма­ти­ку в рас­по­ло­же­нии их: фор­мы затыл­ка не про­мо­де­ли­ро­ва­ны, уши покры­ты воло­са­ми, так что почти весь про­филь обра­зу­ет одну вол­ни­стую поверх­ность без вся­ких внут­рен­них деле­ний; с.45 в фас — край волос име­ет сво­бод­ные, почти слу­чай­ные очер­та­ния, не пред­став­ляя собою опре­де­лен­ной рам­ки для лба, гла­за рас­хо­дят­ся, в моде­ли­ров­ке щек не наблюда­ет­ся про­веде­ния како­го-нибудь фор­маль­но­го пла­на. При всем том голо­ва име­ет весь­ма инди­виду­аль­ное и очень свое­об­раз­ное выра­же­ние, кото­рое мож­но было бы объ­яс­нить толь­ко как порт­рет­ную чер­ту.

Худож­ник ста­рал­ся пере­дать харак­тер­ные дет­ские фор­мы лица: рот — малень­кий, щеки — пух­лые, округ­лый под­бо­ро­док мало высту­па­ет. С боль­шим вни­ма­ни­ем про­мо­де­ли­ро­ва­ны мяг­кие углуб­ле­ния око­ло нозд­рей и наруж­ных углов рта. Но в верх­ней части лица худож­ник менее счи­тал­ся с осо­бен­но­стя­ми дет­ских форм. Хотя мастер, по-види­мо­му, имел в виду при­дать лбу харак­тер­ные для ребен­ка выпук­лые очер­та­ния, но эта выпук­лость мало замет­на; так­же плос­ко рас­по­ло­же­ны гла­за, и мяг­кие в нату­ре фор­мы верх­них век полу­чи­ли такие же рез­кие очер­та­ния, как и над­бров­ные дуги; гла­за постав­ле­ны косо, так что оси их спус­ка­ют­ся вниз к пере­но­си­це; такую же тен­ден­цию к направ­ле­нию свер­ху вниз име­ют линии над­бров­ных дуг. Трак­тов­ка век при­да­ет гла­зам осо­бое выра­же­ние: верх­нее веко обра­зу­ет пра­виль­ную дугу, ниж­нее — почти пря­мой лини­ей про­веде­но вниз и уже близ­ко к наруж­но­му углу кру­то сво­ра­чи­ва­ет вверх. Та же жест­кость сти­ля, кото­рая так силь­но бро­са­ет­ся в гла­за в верх­ней части лица, харак­тер­на и для испол­не­ния волос. Заду­ма­на, конеч­но, пере­да­ча мяг­ких дет­ских волос; но завит­ки их рез­ко отде­ле­ны друг от дру­га и кро­ме того рас­по­ло­же­ны по трем гори­зон­таль­ным яру­сам, доволь­но ясно отгра­ни­чен­ным один от дру­го­го; на кон­цах они зави­ва­ют­ся и обра­зу­ют почти круг­лые локо­ны. Рас­по­ло­же­ние волос не совсем сим­мет­рич­но; на пра­вой сто­роне голо­вы они лежат гуще, совер­шен­но покры­вая ухо, а перед ухом спа­да­ет осо­бая груп­па парал­лель­ных куд­рей; левое же ухо про­гляды­ва­ет сквозь более ред­кие в этом месте локо­ны.

Повто­ре­ние этой голо­вы в Mo­ril­lon без­услов­но мяг­че, что и заста­ви­ло G. Ni­co­le отно­сить ори­ги­нал к IV в.; v. Duhn выра­жа­ет­ся менее опре­де­лен­но, но при­зна­ет, что с.46 тип вос­хо­дит к «хоро­ше­му вре­ме­ни», отме­чая при этом свое­об­ра­зие все­го обли­ка. Но что мяг­кость выра­же­ния лица есть толь­ко осо­бен­ность копии, явст­ву­ет из форм глав­ней­ших линий, совер­шен­но сов­па­даю­щих с соот­вет­ст­ву­ю­щи­ми частя­ми на эрми­таж­ном экзем­пля­ре; толь­ко пере­хо­ды сгла­же­ны, что, конеч­но, не соот­вет­ст­ву­ет сти­ли­сти­че­ско­му харак­те­ру тех же линий.

Пере­чис­лен­ные осо­бен­но­сти испол­не­ния дают воз­мож­ность доволь­но точ­но­го хро­но­ло­ги­че­ско­го опре­де­ле­ния голо­вы. О дет­ских типах IV в. мы можем судить по голо­ве мла­ден­ца Дио­ни­са на груп­пе Пра­к­си­те­ля в Олим­пии середи­ны IV в.⁴, по голо­ве Плу­то­са груп­пы Кефи­со­до­та Стар­ше­го нача­ла IV в.⁵ и по голо­ве мла­ден­ца Дио­ни­са в Нацио­наль­ном музее в Риме⁶, может быть при­над­ле­жав­ше­го к недо­шед­шей до нас груп­пе, ана­ло­гич­ной Гер­ме­су Пра­к­си­те­ля. О дет­ских изо­бра­же­ни­ях середи­ны V века нам дает хоро­шее пред­став­ле­ние голов­ка из Брав­ро­на, нахо­дя­ща­я­ся ныне в Копен­га­ген­ской Глип­то­те­ке⁷. О совер­шен­но раз­ви­тых элли­ни­сти­че­ских типах, конеч­но, здесь гово­рить не при­хо­дит­ся. Даже голов­ка пра­к­си­телев­ско­го Дио­ни­са явно зна­чи­тель­но поз­же эрми­таж­ной; не толь­ко ниж­няя часть лица трак­то­ва­на в выс­шей сте­пе­ни мяг­ко, харак­тер­ные дет­ские фор­мы лба так­же уже выра­бота­ны; воло­сы покры­ва­ют голо­ву как мас­са, отдель­ные линии не игра­ют само­сто­я­тель­ной роли. Голо­ва Плу­то­са Кефи­со­до­та несколь­ко стро­же пра­к­си­телев­ско­го Дио­ни­са; глав­ным обра­зом в трак­тов­ке волос и лба чув­ст­ву­ет­ся еще тра­ди­ция V в., но, без­услов­но, она раз­ви­тее эрми­таж­ной голо­вы: воло­сы пере­да­ны спле­таю­щи­ми­ся куд­ря­ми, лоб уже выпук­лый, гла­за име­ют неж­ное выра­же­ние, с.47 харак­тер­ное для кру­га Пра­к­си­те­ля. Голо­ва Дио­ни­са в Нацио­наль­ном музее в Риме очень близ­ка к Плу­то­су Кефи­со­до­та; может быть, трак­тов­ка волос ука­зы­ва­ет на немно­го более ран­нюю дату. Эрми­таж­ная голо­ва, сле­до­ва­тель­но, не может быть отне­се­на к IV в., а ори­ги­нал ее при­над­ле­жал еще искус­ству V в.

Голов­ка из Брав­ро­на во всем зна­чи­тель­но про­ще эрми­таж­ной. Рав­но­мер­ный овал лица, спо­кой­ное выра­же­ние глаз весь­ма дале­ки от той двой­ст­вен­но­сти, кото­рую нам при­шлось уста­но­вить на эрми­таж­ной голо­ве. Но сле­ду­ет отме­тить, что голов­ка из Брав­ро­на име­ет очень мало спе­ци­фи­че­ски дет­ско­го выра­же­ния. Толь­ко осо­бен­но­сти при­чес­ки отли­ча­ют ее от обыч­но­го иде­аль­но­го типа. По срав­не­нию с нею, эрми­таж­ная голо­ва озна­ча­ет зна­чи­тель­ный шаг впе­ред в сто­ро­ну реа­ли­сти­че­ско­го изо­бра­же­ния дет­ско­го лица. Кон­траст меж­ду малень­ким ртом и пух­лы­ми щека­ми, малень­ким под­бо­род­ком и широ­ким лицом, попыт­ка пере­дать выпук­лые фор­мы лба — все эти чер­ты при­ме­не­ны здесь впер­вые. Дата нашей голов­ки лежит, сле­до­ва­тель­но, меж­ду фри­зом Пар­фе­но­на и кон­цом V в. С такой дати­ров­кой вполне согла­су­ет­ся и одна осо­бен­ность в трак­тов­ке волос: тен­ден­ция к отде­ле­нию от голо­вы прядей, как буд­то разду­тых вет­ром. Такая мане­ра встре­ча­ет­ся на типе голо­вы, поса­жен­ной на ста­тую Арте­ми­ды Колон­ны в Brac­cio Nuo­vo Вати­ка­на⁸, на сира­куз­ских моне­тах⁹ и дру­гих голо­вах того же пери­о­да; отча­сти такая же трак­тов­ка волос удер­жа­на на скульп­ту­рах IV в. того худо­же­ст­вен­но­го направ­ле­ния, кото­рое сохра­ни­ло фор­мы преды­ду­щей эпо­хи¹⁰.

Ори­ги­нал нашей голо­вы при­над­ле­жал, таким обра­зом, к эпо­хе Пело­пон­нес­ской вой­ны. Повто­ре­ние в эрми­таж­ном собра­нии мож­но дати­ро­вать при­бли­зи­тель­но с.48 вре­ме­нем Адри­а­на; в поль­зу такой дати­ров­ки гово­рят рез­кое испол­не­ние над­бров­ных дуг и век и тен­ден­ция к пла­сти­че­ской пере­да­че отдель­ных прядей; повто­ре­ние в собра­нии Дюваль при­над­ле­жит уже ко вто­рой поло­вине II в. по Р. Х. и в сти­ли­сти­че­ском отно­ше­нии свя­за­но с неко­то­ры­ми порт­ре­та­ми эпо­хи Анто­ни­нов, отли­чаю­щи­ми­ся боль­шой мяг­ко­стью работы. В част­но­сти, харак­тер­ны остав­лен­ные нес­гла­жен­ны­ми круг­лые отвер­стия в воло­сах от бурав­чи­ка¹¹.

Кого изо­бра­жал ори­ги­нал этих копий, с опре­де­лен­но­стью ска­зать нель­зя. Кры­лья, во вся­ком слу­чае, при­став­ле­ны копи­и­стом; рас­по­ло­же­ние их хоро­шо извест­но имен­но по копи­ям импе­ра­тор­ско­го вре­ме­ни¹². Веро­ят­нее все­го, мы име­ем дело с над­гроб­ной ста­ту­ей, в кото­рую худож­ник ста­рал­ся вне­сти порт­рет­ные чер­ты.

Рис. 22, 23. Порт­рет неиз­вест­но­го (мра­мор). Фло­рен­ция, Уффи­ци. (Arnd-Bruck­mann).

Инди­виду­аль­ный стиль пред­по­ла­гае­мо­го ори­ги­на­ла весь­ма свое­об­ра­зен и дает воз­мож­ность отне­сти ори­ги­нал к доволь­но точ­но опре­де­ля­е­мой груп­пе памят­ни­ков. Бли­жай­ши­ми ана­ло­ги­я­ми явля­ют­ся боро­да­тая голо­ва во Фло­рен­ции¹³ (рис. 22, 23) и порт­рет неиз­вест­но­го стра­те­га в Неа­по­ле¹⁴ (рис. 24, 25). Пер­вый из этих порт­ре­тов изо­бра­жа­ет, по-види­мо­му, фило­со­фа; голо­ву покры­ва­ют длин­ные воло­сы, с про­бо­ром на левой сто­роне; к сожа­ле­нию, нос реста­ври­ро­ван очень неудач­но, силь­но нару­шая общее впе­чат­ле­ние голо­вы.

Рис. 24, 25. Порт­рет стра­те­га (мра­мор). Неа­поль, Нацио­наль­ный Музей. (Arndt-Bruck­mann).

Вто­рой порт­рет, отлич­ной сохран­но­сти, изо­бра­жа­ет стра­те­га (пан­цирь на груди). Преж­де все­го бро­са­ет­ся в гла­за пол­ное сов­па­де­ние в трак­тов­ке волос. На обо­их порт­ре­тах воло­сы разде­ле­ны на отдель­ные пряди со слег­ка зави­ваю­щи­ми­ся кон­ца­ми, как на эрми­таж­ной голо­ве, при­чем пре­об­ла­да­ет тен­ден­ция к весь­ма высо­ко­му релье­фу для каж­дой пряди. Рас­по­ло­же­ние волос по яру­сам пре­об­ла­да­ет и на этих обо­их порт­ре­тах и про­веде­но так­же в трак­тов­ке боро­ды. Край волос над лбом не заду­ман в виде рам­ки для плос­ко­сти лба, а трак­то­ван нату­ра­ли­сти­че­ски, как на эрми­таж­ной голо­ве; над уша­ми воло­сы обра­зу­ют осо­бен­но рельеф­ные мас­сы. В дан­ном слу­чае, такая явная сти­ли­сти­че­ская бли­зость в обра­бот­ке волос тем важ­нее, что осталь­ные части труд­но срав­ни­вать меж­ду собою. Раз­лич­ные сюже­ты — порт­рет маль­чи­ка с одной сто­ро­ны, голо­вы фило­со­фа и стра­те­га с дру­гой — тре­бо­ва­ли, разу­ме­ет­ся, и раз­лич­ной трак­тов­ки. Но голо­ва в Уффи­ци­ях, несмот­ря на такие есте­ствен­ные раз­ли­чия, пред­став­ля­ет даль­ней­шие ана­ло­гии. Мы отме­ти­ли на эрми­таж­ной голо­ве весь­ма свое­об­раз­ную трак­тов­ку глаз; почти в точ­но­сти тоже­ст­вен­ную сти­ли­за­цию мы встре­ча­ем на фло­рен­тий­ской голо­ве: глаз­ная щель обра­зо­ва­на из дуго­об­раз­но­го края верх­не­го века и нерав­но­мер­ной линии ниж­не­го века, спус­каю­щей­ся по направ­ле­нию к наруж­но­му углу гла­за вниз и затем кру­то под­ни­маю­щей­ся вверх. Для выра­же­ния гла­за игра­ет боль­шую роль утол­ще­ние мыш­цы над верх­ним веком, выде­ля­ю­щей­ся в виде осо­бой рельеф­ной полос­ки и про­веден­ной от середи­ны верх­не­го века до наруж­но­го угла, парал­лель­но над­бров­ной дуге. Такая осо­бен­ность пото­му важ­на для выра­же­ния гла­за, что она при­да­ет взгляду бо́льшую сосре­дото­чен­ность: бла­го­да­ря тако­му рас­по­ло­же­нию линий, силь­нее ощу­ща­ет­ся сбли­же­ние линий над­бров­ной дуги с кра­ем верх­не­го века око­ло с.49 внут­рен­не­го угла гла­за при отсут­ст­вии на этом месте про­ме­жу­точ­но­го штри­ха; такое сбли­же­ние линий содей­ст­ву­ет и кон­цен­тра­ции выра­же­ния на дан­ной части гла­за, не давая взгляду рас­плыть­ся. Над­бров­ная дуга, как отме­че­но, и на голо­ве в эрми­таж­ном собра­нии име­ет тен­ден­цию к срав­ни­тель­но кру­то­му спус­ку по направ­ле­нию к пере­но­си­це. На голо­ве стра­те­га в Неа­по­ле утол­ще­ние мыш­цы над верх­ним веком име­ет­ся нали­цо, но не бро­са­ет­ся в гла­за в такой силь­ной сте­пе­ни, как на двух дру­гих голо­вах. При­том вооб­ще глаз трак­то­ван сво­бод­нее и лежит глуб­же. По-види­мо­му, порт­рет стра­те­га при­над­ле­жит к более позд­ней эпо­хе.

Связь меж­ду эти­ми тре­мя голо­ва­ми так тес­на, что не может быть сомне­ния в при­над­леж­но­сти их к одно­му худо­же­ст­вен­но­му кру­гу. Стиль порт­ре­тов в Уффи­ци­ях и в Неа­по­ле был иссле­до­ван Арнд­том и при­вел его к выво­ду, что они при­над­ле­жат к чис­лу реа­ли­сти­че­ских порт­ре­тов кон­ца V и нача­ла IV вв., при­пи­сы­вае­мых Димит­рию из Ало­пе­ки.

О Димит­рии мы до неко­то­рой сте­пе­ни осве­дом­ле­ны, бла­го­да­ря свиде­тель­ствам древ­них писа­те­лей и над­пи­сям, най­ден­ным на афин­ском Акро­по­ле, кото­рые дают воз­мож­ность более близ­ко­го хро­но­ло­ги­че­ско­го опре­де­ле­ния вре­ме­ни его дея­тель­но­сти¹⁵. Самая позд­няя из сохра­нив­ших­ся над­пи­сей, по эпи­гра­фи­че­ским осно­ва­ни­ям, дати­ру­ет­ся Келе­ром немно­гим рань­ше середи­ны IV в.; осталь­ные при­над­ле­жат к нача­лу IV в.¹⁶ Самую ран­нюю дату пока дает порт­рет гип­пар­ха Симо­на, упо­ми­нае­мый Пли­ни­ем¹⁷; о Симоне идет речь во «Всад­ни­ках» Ари­сто­фа­на, постав­лен­ных в 424 г.¹⁸ Дея­тель­ность Димит­рия обни­ма­ла, таким обра­зом, послед­ние два деся­ти­ле­тия V в. и пер­вые деся­ти­ле­тия IV в. Стиль его работ опи­сы­ва­ет­ся Квин­ти­ли­а­ном¹⁹ в сле­дую­щих сло­вах: ad ve­ri­ta­tem Ly­sip­pum et Pra­xi­te­len ac­ces­sis­se op­ti­me af­fir­mant. Nam De­met­rius tam­quam ni­mius in ea rep­re­hen­di­tur et fuit si­mi­li­tu­di­nis quam pulchri­tu­di­nis aman­tior^[1]. Сло­ва Квин­ти­ли­а­на про­ти­во­по­став­ля­ют, таким обра­зом, нату­ра­лизм Димит­рия стрем­ле­нию Пра­к­си­те­ля и Лисип­па к прав­ди­вой пере­да­че при­ро­ды и под­чер­ки­ва­ют, что Димит­рий не обра­щал вни­ма­ния на внеш­нюю кра­соту, а шел по пути после­до­ва­тель­но­го реа­лиз­ма. Такая харак­те­ри­сти­ка Квин­ти­ли­а­на под­твер­жда­ет­ся подроб­ным опи­са­ни­ем порт­ре­та коринф­ско­го стра­те­га Пели­ха, дан­ным Луки­а­ном, о кото­ром будет речь ниже, и про­зви­щем ἀνθρω­ποποιός^[2], в про­ти­во­по­лож­ность к θεοποιός^[3], кото­рым харак­те­ри­зу­ет худож­ни­ка тот же Луки­ан²⁰. Этим про­зви­щем поль­зу­ет­ся Луки­ан так­же при опи­са­нии ста­туи Пели­ха, но без осо­бо­го опре­де­ле­ния тер­ми­на, дан­но­го в дру­гом месте посред­ст­вом про­ти­во­по­став­ле­ния с θεοποιός; оно было, сле­до­ва­тель­но, в общем употреб­ле­нии и не было выду­ма­но Луки­а­ном спе­ци­аль­но для сво­его опи­са­ния ста­туи Пели­ха. Вин­тер²¹, а после него Сикс²² спра­вед­ли­во ука­за­ли на ана­ло­гию с харак­те­ри­сти­кой живо­пис­ца Дио­ни­сия, дан­ной Пли­ни­ем²³: ni­hil aliud quam ho­mi­nes pin­xit, ob id anthro­po­gra­phus no­mi­na­tus^[4]. Ясно, с.50 что anthro­po­gra­phus у Пли­ния — эпи­тет, ана­ло­гич­ный ἀνθρω­ποποιός Луки­а­на, и что такое про­зви­ще долж­но быть поня­то, как намек на неиде­аль­ное направ­ле­ние сти­ля Димит­рия. Для объ­яс­не­ния тер­ми­на anthro­po­gra­phus упо­мя­ну­тые иссле­до­ва­те­ли при­вле­ка­ют харак­те­ри­сти­ку Дио­ни­сия у Ари­сто­те­ля²⁴, по сло­вам кото­ро­го Дио­ни­сий изо­бра­жал людей похо­жи­ми, ὁμοίους, в про­ти­во­по­лож­ность Полиг­ноту, изо­бра­жав­ше­му их луч­ши­ми, κρείτ­τους, чем они были на самом деле, и Пав­со­ну, обна­ру­жи­вав­ше­му склон­ность к кари­ка­ту­ре (χείρους). Эти сопо­став­ле­ния объ­яс­ня­ют тер­мин ἀνθρω­ποποιός, как харак­те­ри­сти­ку нату­ра­ли­сти­че­ско­го направ­ле­ния в искус­стве Димит­рия; мож­но было бы пере­ве­сти это сло­во «изо­бра­зи­тель чело­ве­ка таким, каков он есть в дей­ст­ви­тель­но­сти»²⁵.

Кро­ме порт­ре­тов Пели­ха и Симо­на, писа­те­ли упо­ми­на­ют о порт­ре­те Лиси­ма­хи, кото­рая была жри­цей Афи­ны в тече­ние 64 лет²⁶; об этом изо­бра­же­нии нам так­же при­дет­ся еще гово­рить. Кро­ме того, из сохра­нив­ших­ся над­пи­сей мы узна­ем о двух порт­рет­ных ста­ту­ях и двух дар­ст­вен­ных при­но­ше­ни­ях Афине²⁷. Не будем касать­ся вопро­са о ста­туе Афи­ны, упо­ми­нае­мой Пли­ни­ем, так как она не отно­сит­ся пря­мо к нашей теме²⁸.

Рис. 26, 27. Порт­рет стра­те­га (мра­мор). Париж, б. собр. Pas­to­ret. (Arndt-Bruck­mann).

Со сто­ро­ны раз­ных уче­ных были сде­ла­ны попыт­ки най­ти копии порт­ре­тов сти­ля Димит­рия в сохра­нив­ших­ся памят­ни­ках. Фурт­вен­глер²⁹ при­пи­сы­вал Димит­рию так назы­вае­мо­го «Феми­сток­ла» в Вати­кане³⁰, тип стра­те­га Pas­to­ret (рис. 26, 27)³¹, порт­рет стра­те­га в Неа­по­ле³², на кото­ром с.51 Воль­терс открыл над­пись Архида­ма³³, и порт­рет Еври­пида³⁴. Целая серия голов была при­пи­са­на Димит­рию Арнд­том³⁵, на дру­гую груп­пу порт­ре­тов ука­зал Роберт³⁶ и, нако­нец, Сикс посвя­тил той же про­бле­ме любо­пыт­ную ста­тью³⁷. Сикс пер­вый ста­рал­ся ото­же­ст­вить упо­мя­ну­тый древни­ми авто­ра­ми порт­рет Лиси­ма­хи с дошед­шим до нас скульп­тур­ным типом³⁸.

Рис. 28. Ста­туя «силе­на» (мра­мор). Фло­рен­ция, P. Cor­si­ni. (Arndt-Ame­lung, Ein­ze­lauf­nah­men).

Рань­ше чем при­сту­пить к раз­бо­ру вопро­са, насколь­ко упо­мя­ну­тые авто­ры рас­хо­дят­ся во взглядах, поз­во­лю себе ука­зать на одно сооб­ра­же­ние, кото­рое мог­ло бы поста­вить этот вопрос на более твер­дую поч­ву. В Палац­цо Кор­си­ни во Фло­рен­ции нахо­дит­ся любо­пыт­ный муж­ской торс, реста­ври­ро­ван­ный в виде силе­на, пью­ще­го из чаши, кото­рую он дер­жит в высо­ко под­ня­той левой руке, и дер­жа­ще­го в пра­вой руке мех с вином (рис. 28)³⁹. Оши­боч­ные ука­за­ния Дютшке⁴⁰ были исправ­ле­ны Гей­де­ма­ном⁴¹, но и в его опи­са­ние вкра­лись ошиб­ки, исправ­лен­ные Аме­лун­гом. Антич­ны­ми ока­за­лись толь­ко торс с пле­ча­ми и нога­ми выше колен; на груди сохра­ни­лись кон­цы длин­ной боро­ды. Иссле­до­ва­ние ста­туи Аме­лун­гом устра­ни­ло тол­ко­ва­ние, пред­ло­жен­ное Дютшке и Гей­де­ма­ном; но, мне кажет­ся, и новое объ­яс­не­ние, пред­ло­жен­ное Аме­лун­гом, так­же нуж­да­ет­ся в про­вер­ке. Он нахо­дит, что харак­те­ри­сти­ка боро­ды, насколь­ко кон­цы ее сохра­ни­лись на груди, и свое­об­раз­ная гру­бая одеж­да (экзо­мида) под­хо­дят толь­ко для изо­бра­же­ния Гефе­ста; стиль фигу­ры гово­рил бы, по мне­нию Аме­лун­га, за пред­по­ло­же­ние, что в тор­се Кор­си­ни сохра­ни­лось повто­ре­ние ста­туи Гефе­ста с.52 Алка­ме­на. Тип голо­вы Гефе­ста, одна­ко, насколь­ко он нам изве­стен по мра­мор­ным и брон­зо­вым изо­бра­же­ни­ям, совер­шен­но не соот­вет­ст­ву­ет дан­ным, сохра­нив­шим­ся на тор­се Кор­си­ни. Гефест име­ет боро­ду округ­лой фор­мы, напо­ми­наю­щую тип Зев­са⁴². Что же каса­ет­ся одеж­ды, то рас­по­ло­же­ние ее дей­ст­ви­тель­но соот­вет­ст­ву­ет экзо­миде Гефе­ста⁴³, но ни на одном из дошед­ших до нас изо­бра­же­ний это­го бога одеж­да не сде­ла­на из тон­кой мате­рии⁴⁴. Напрас­но Аме­лунг назы­ва­ет одеж­ду гру­бой. Испол­не­ние ее, отно­ся­ще­е­ся по-види­мо­му, уже к нача­лу III в. по Р. Х., дей­ст­ви­тель­но гру­бо­ва­то, но мате­рия и рас­по­ло­же­ние одеж­ды вполне соот­вет­ст­ву­ют льня­ным корот­ким хито­нам ама­зо­нок⁴⁵; о сти­ли­сти­че­ской бли­зо­сти тор­са Кор­си­ни к ста­ту­ям ама­зо­нок гово­рит сам Аме­лунг. Отли­чен лишь инди­виду­аль­ный стиль масте­ра, но это обсто­я­тель­ство ниче­го не изме­ня­ет по суще­ству. M. Bie­ber⁴⁶, по пово­ду тор­са в Кас­се­ле, объ­яс­нен­но­го Фурт­вен­гле­ром как изо­бра­же­ние Гефе­ста⁴⁷, сопо­ста­ви­ла ряд при­ме­ров, дока­зы­ваю­щих, что корот­кая экзо­мида встре­ча­ет­ся на фигу­рах ама­зо­нок и вои­нов; она явля­ет­ся, таким обра­зом, воин­ским оде­я­ни­ем. То же самое мож­но ска­зать об одеж­де тор­са Кор­си­ни. Тон­кий хитон, обна­жаю­щий пра­вую поло­ви­ну груди, харак­те­рен имен­но для ама­зо­нок, а в сущ­но­сти тоже­ст­ве­нен с хито­ном, кото­рый гопли­ты уже на стро­го-крас­но­фи­гур­ных вазах носят под пан­ци­рем.

Одеж­ду на тор­се Кор­си­ни так­же сле­ду­ет при­знать воин­ской. В таком слу­чае лег­ко объ­яс­ня­ет­ся поло­же­ние левой руки, пле­чо кото­рой при­под­ня­то: фигу­ра опи­ра­лась на копье. В пра­вой опу­щен­ной руке, может быть, нахо­дил­ся шлем. Далее, моде­ли­ров­ка тор­са дает весь­ма опре­де­лен­ные ука­за­ния: плос­кая грудь опу­ще­на, край груд­ной клет­ки и под ним живот высту­па­ют впе­ред, клю­чи­цы очень рез­ко обри­со­ва­ны, а впа­ди­ны под ними ясно харак­те­ри­зу­ют стар­че­ский воз­раст. с.53 Совер­шен­но ана­ло­гич­но трак­то­ва­но стар­че­ское тело на ста­туе «поэта» в Лув­ре⁴⁸, о кото­рой была речь. На ней весь­ма схо­жи фор­мы груди, а в осо­бен­но­сти трак­тов­ка живота и шеи над клю­чи­ца­ми. Мы име­ем, сле­до­ва­тель­но, дело с изо­бра­же­ни­ем ста­ро­го вои­на, как оно появ­ля­ет­ся на полиг­нотов­ском череп­ке в Нью-Йор­ке⁴⁹.

О фор­ме боро­ды мы можем судить по сохра­нив­шим­ся на груди остат­кам куд­рей: кон­цы их рас­по­ло­же­ны в бес­по­ряд­ке от сред­не­го деле­ния груди до лево­го пле­ча. Пряди не обра­зу­ют сплош­ной мас­сы; они как бы разду­ты вет­ром. Такие фор­мы име­ют опре­де­лен­но инди­виду­аль­ный харак­тер.

Полу­ча­ет­ся, сле­до­ва­тель­но, такой резуль­тат: торс Кор­си­ни есть обло­мок порт­рет­ной ста­туи, изо­бра­жав­шей ста­ри­ка вои­на с длин­ной, как бы разду­той вет­ром боро­дой и с высту­паю­щим животом; грудь его напо­ло­ви­ну обна­же­на. Дати­ров­ка вто­рой поло­ви­ной V в., пред­ло­жен­ная уже Аме­лун­гом, без­услов­но, спра­вед­ли­ва, ввиду вполне ана­ло­гич­ной трак­тов­ки хито­на в типе ама­зон­ки, вос­хо­дя­щем, веро­ят­но, к ори­ги­на­лу Кре­си­лая. С эти­ми дан­ны­ми сопо­став­ля­ем опи­са­ние порт­рет­ной ста­туи коринф­ско­го стра­те­га Пели­ха работы Димит­рия⁵⁰: …εἶδες προ­γάσ­το­ρα, φα­λαν­τίαν, ἡμί­γυμ­νον τὴν ἀνα­βολήν, ἠνε­μωμέ­νον τοῦ πώ­γωνος τὰς τρί­χας ἐνίας, ἐπί­ση­μον τὰς φλέ­βας, αὐτοανθρώ­πῳ ὅμοιον, ἐκεῖ­νον λέ­γω, Πέ­λι­χος ὁ Κο­ρίν­θιος στρα­τηγὸς εἶναι δο­κεῖ^[5]. Как на харак­тер­ные осо­бен­но­сти ста­туи, Луки­ан ука­зы­ва­ет, таким обра­зом, на высту­паю­щий живот, лысую голо­ву, напо­ло­ви­ну обна­жен­ное тело, ред­кую боро­ду с раз­бро­сан­ны­ми куд­ря­ми, как бы разду­ты­ми вет­ром, выдаю­щи­е­ся жилы. Такое сов­па­де­ние тек­ста с харак­тер­ны­ми чер­та­ми памят­ни­ка поз­во­ля­ет с боль­шой сте­пе­нью веро­ят­но­сти пред­по­ло­жить, что торс Кор­си­ни и есть вос­про­из­веде­ние зна­ме­ни­той ста­туи Пели­ха.

К сожа­ле­нию, сре­ди издан­ных порт­ре­тов нет экзем­пля­ра, даю­ще­го воз­мож­ность ото­же­ст­вить его, на осно­ва­нии форм боро­ды, с голо­вою Пели­ха. Но инди­виду­аль­ный стиль, обна­ру­жи­ваю­щий­ся в трак­тов­ке боро­ды, поз­во­ля­ет нам ука­зать на одну голо­ву, при­над­ле­жа­щую, по всей веро­ят­но­сти, к кру­гу того же масте­ра. Это — с.54 порт­рет­ный бюст в Капи­то­лий­ском музее, так назы­вае­мый Дио­ген⁵¹ (рис. 29, 30). Голо­ва изо­бра­жа­ет лысо­го ста­ри­ка с длин­ной боро­дой, сви­саю­щей на грудь; впа­лые гла­за и щеки ука­зы­ва­ют на пре­клон­ный воз­раст. На грудь набро­шен плащ, покры­ваю­щий заты­лок и левое пле­чо. К сожа­ле­нию, поверх­ность лба пере­ра­бота­на. Боро­да этой голо­вы коро­че, чем на тор­се Кор­си­ни, но кон­цы ее сти­ли­зо­ва­ны вол­ни­сты­ми лини­я­ми и совер­шен­но сов­па­да­ют со сти­лем фраг­мен­та на тор­се Кор­си­ни. Силь­но высту­паю­щие жилы на пра­вой сто­роне шеи напо­ми­на­ют сло­ва Луки­а­на: ἐπί­ση­μον τὰς φλέ­βας^[6].

Рис. 29, 30. Бюст Дио­ге­на (?) (мра­мор). Рим, Капи­то­лий­ский музей. (Arndt-Bruck­mann).

Голо­ва «Дио­ге­на» дати­ро­ва­лась все­гда элли­ни­сти­че­ским вре­ме­нем и ста­ви­лась в связь со ста­ту­эт­кой в вил­ле Аль­ба­ни, нося­щей то же имя⁵². Поэто­му нам при­дет­ся оста­но­вить­ся на этих порт­рет­ных типах и выяс­нить вопрос, насколь­ко при­ня­тые назва­ния и хро­но­ло­ги­че­ское опре­де­ле­ние дей­ст­ви­тель­но пра­виль­ны. Ибо нату­ра­лизм в испол­не­нии сам по себе не может счи­тать­ся кри­те­ри­ем, как я ста­рал­ся уже дока­зать по пово­ду голо­вы собр. Бра­за, и что будет осве­ще­но в пер­вом экс­кур­се⁵³. Вопрос в том, как и какие нату­ра­ли­сти­че­ские при­е­мы встре­ча­ют­ся в раз­ные эпо­хи.

Сна­ча­ла несколь­ко слов о тол­ко­ва­нии изо­бра­же­ний Дио­ге­на⁵⁴. Я убеж­ден, что голо­ва Бер­лин­ско­го музея⁵⁵ дей­ст­ви­тель­но изо­бра­жа­ет то же лицо, как и ста­ту­эт­ка вил­лы Аль­ба­ни. Пока­тый лоб, плос­кий малень­кий под­бо­ро­док, харак­тер­ные фор­мы челю­сти под пра­вым ухом, очер­та­ния боро­ды — все эти чер­ты сов­па­да­ют на обе­их голо­вах, несмот­ря на то, что они не вос­хо­дят к одно­му и тому же ори­ги­на­лу. Сход­ство голо­вы Капи­то­лий­ско­го музея со ста­ту­эт­кой Аль­ба­ни очень поверх­ност­ное: гла­за ина­че постав­ле­ны, про­филь голо­вы дру­гой, боро­да длин­нее. Сход­ство осно­ва­но на даль­нем сти­ли­сти­че­ском род­стве. Несколь­ко более суще­ст­вен­ное физио­но­ми­че­ское сход­ство свя­зы­ва­ет голо­ву Капи­то­лий­ско­го музея с релье­фом в Неа­по­ле⁵⁶, изо­бра­жаю­щим сидя­ще­го боро­да­то­го муж­чи­ну с посо­хом в руке, на фоне ска­ли­сто­го пей­за­жа; рядом с ним лар­чик и свит­ки, у его ног — живот­ное, по-види­мо­му, не соба­ка, а овца. Нель­зя усмат­ри­вать в этой фигу­ре изо­бра­же­ние Дио­ге­на, так как, по спра­вед­ли­во­му заме­ча­нию одно­го иссле­до­ва­те­ля, свит­ки отнюдь не харак­тер­ны для Дио­ге­на, а живот­ное у ног его вовсе не похо­же на антич­ные изо­бра­же­ния собак⁵⁷. Таким обра­зом, ни неа­по­ли­тан­ский рельеф, ни голо­ва Капи­то­лий­ско­го музея не могут быть истол­ко­ва­ны как изо­бра­же­ния Дио­ге­на.

Ана­ло­гич­но обсто­ит вопрос со ста­ту­эт­кой Аль­ба­ни. Все атри­бу­ты реста­ври­ро­ва­ны, а выра­же­ние лица и харак­тер памят­ни­ка не могут являть­ся доста­точ­но с.55 твер­дым осно­ва­ни­ем для опре­де­ле­ния ее пер­во­на­чаль­но­го зна­че­ния⁵⁸. Тол­ко­ва­ние всех пере­чис­лен­ных памят­ни­ков висит, сле­до­ва­тель­но, в возду­хе, и мы можем вер­нуть­ся к вопро­су о сти­ле их, не свя­зы­вая его для хро­но­ло­ги­че­ских целей с ико­но­гра­фи­че­ски­ми про­бле­ма­ми.

По вопро­су о типе «Дио­ге­на» Аль­ба­ни мы можем поль­зо­вать­ся толь­ко этой ста­ту­эт­кой, так как голо­ва в Эксе⁵⁹, вос­хо­дя­щая, веро­ят­но, к тому же ори­ги­на­лу, совер­шен­но пере­де­ла­на во вку­се вре­ме­ни Анто­ни­нов. Лег­кая, импрес­си­о­ни­сти­че­ская трак­тов­ка волос и боро­ды, выра­же­ние глаз — чер­ты, харак­тер­ные для это­го вто­ро­го экзем­пля­ра, — все­це­ло при­мы­ка­ют к копи­ям-пере­дел­кам кон­ца II в. по Р. Х. Ста­ту­эт­ка Аль­ба­ни не отли­ча­ет­ся боль­шой тща­тель­но­стью испол­не­ния, но во вся­ком слу­чае не вно­сит в дан­ный образ чуж­дых ему черт. Бро­са­ет­ся в гла­за чрез­вы­чай­но про­стая поста­нов­ка фигу­ры, кото­рая в прин­ци­пе отлич­на от моти­вов ста­туй сто­я­щих фило­со­фов элли­ни­сти­че­ско­го пери­о­да. Для при­ме­ра срав­ним так назы­вае­мо­го Зено­на в Капи­то­лий­ском музее⁶⁰ или ста­ту­эт­ку Гер­мар­ха в Нью-Йор­ке⁶¹. На этих фигу­рах, несмот­ря на умыш­лен­ную про­стоту моти­ва, дви­же­ние плеч, не соот­вет­ст­ву­ю­щее дви­же­нию ниж­ней части фигу­ры, а в осо­бен­но­сти пово­рот голо­вы при­вно­сят осо­бый ритм. На ста­ту­эт­ке же Аль­ба­ни вся фигу­ра выдер­жа­на стро­го в одной плос­ко­сти, пра­вое пле­чо выдви­ну­то впе­ред настоль­ко же, как и пра­вая нога, наклон голо­вы сле­ду­ет дви­же­нию всей пра­вой части фигу­ры. Такой мотив похож на поста­нов­ку Аре­са Бор­ге­зе⁶², но еще более упро­щен. Далее, «Зенон» пере­да­ет стар­че­ское тело с при­ме­сью атле­ти­че­ских форм, Гер­марх — с совер­шен­но без­дей­ст­ву­ю­щи­ми мыш­ца­ми. На пер­вой фигу­ре груд­ные мыш­цы про­мо­де­ли­ро­ва­ны в дета­лях, так что плос­ко­сти их с.56 раз­дроб­ле­ны, осо­бен­но в верх­ней их части, высту­паю­щи­ми и пони­жаю­щи­ми­ся фор­ма­ми; в ста­ту­эт­ке Гер­мар­ха про­веден тот же самый прин­цип, но с целью харак­те­ри­сти­ки отвис­ших масс. Тело «Дио­ге­на» оха­рак­те­ри­зо­ва­но, как стар­че­ское, но пол­ное; под­ход же к пере­да­че этих форм совер­шен­но иной. Мыш­цы груди обра­зу­ют пра­виль­ный рису­нок и трак­то­ва­ны, как еди­ные плос­ко­сти: толь­ко там, где руки при­жа­ты к груди, обра­зу­ет­ся по несколь­ко скла­док. Дей­ст­ви­тель­но, мы име­ем дело с нату­ра­лиз­мом, но с наи­бо­лее упро­щен­ным видом его. Голо­ва ста­ту­эт­ки совер­шен­но не укла­ды­ва­ет­ся в ход раз­ви­тия элли­ни­сти­че­ско­го порт­ре­та. Длин­ные, парал­лель­ные друг дру­гу, зави­ваю­щи­е­ся на кон­цах пряди волос прин­ци­пи­аль­но отлич­ны от силь­но пла­стич­ных форм на истин­но элли­ни­сти­че­ских порт­ре­тах. Сти­ли­за­ция гла­за, нако­нец, совер­шен­но немыс­ли­ма в эпо­ху созда­ния типов Гоме­ра⁶³ и Сене­ки⁶⁴, немыс­ли­мы так­же и глад­кие фор­мы лба и щек. Мы в дан­ном слу­чае не можем даже сослать­ся на клас­си­ци­сти­че­ское направ­ле­ние в элли­ни­сти­че­ском искус­стве, кото­рое дает себя чув­ст­во­вать на неко­то­рых порт­ре­тах; ибо попыт­ка пере­дать стар­че­ские фор­мы гла­за сде­ла­на, наме­че­ны глу­бо­кое поло­же­ние его, склад­ки око­ло углов и меш­ки под ними, но еще очень сдер­жан­но. Ста­ту­эт­ка «Дио­ге­на», сле­до­ва­тель­но, не может быть отне­се­на к элли­ни­сти­че­ско­му вре­ме­ни; даже IV в. явля­ет­ся слиш­ком позд­ней датой. Дей­ст­ви­тель­но, трак­тов­ка тела пред­став­ля­ет собой даль­ней­шее раз­ви­тие прин­ци­па, про­веден­но­го на сидя­щем стар­це восточ­но­го фрон­то­на олим­пий­ско­го хра­ма Зев­са⁶⁵. Очер­та­ния груд­ных мышц и фор­мы живота этой фигу­ры явля­ют­ся бли­жай­ши­ми ана­ло­ги­я­ми к сти­лю «Дио­ге­на»; в кру­ге искус­ства V в. мы долж­ны искать так­же и ана­ло­гий в трак­тов­ке голо­вы. Воло­сы испол­не­ны по прин­ци­пу, про­веден­но­му в наи­бо­лее чистом виде на голо­ве Эсхи­ла⁶⁶, для трак­тов­ки боро­ды, глаз и лба мы нахо­дим парал­ле­ли с.57 в голо­вах Эпи­ме­нида⁶⁷ или Сокра­та⁶⁸. Самой позд­ней датой для «Дио­ге­на» Аль­ба­ни явля­ет­ся эпо­ха Пело­пон­нес­ской вой­ны.

Кого изо­бра­жал ори­ги­нал ста­ту­эт­ки, мы не можем ска­зать. Отсут­ст­вие пла­ща исклю­ча­ет тол­ко­ва­ние ее, как изо­бра­же­ния фило­со­фа; воз­мож­но, что заду­ман иде­аль­ный порт­рет древ­не­го поэта-сати­ри­ка вро­де Гип­по­нак­та или Эзопа. Бер­лин­ская голо­ва, как я уже ска­зал, по всей веро­ят­но­сти, изо­бра­жа­ет то же лицо. По сти­лю, одна­ко, она несколь­ко отли­ча­ет­ся от ста­ту­эт­ки Аль­ба­ни. Харак­те­ри­сти­ка как черт лица, так и волос, гораздо суше. Весь­ма харак­тер­но, как воло­сы и боро­да при­ле­га­ют к голо­ве, и как воло­сы лишь немно­го высту­па­ют над уша­ми, обра­зуя вали­ки. Такая сухость и рез­кость соот­вет­ст­ву­ют прин­ци­пу, про­веден­но­му на голо­ве Софок­ла в собра­нии Барр­ак­ко в Риме⁶⁹, с кото­рой бер­лин­ский порт­рет свя­зан даже мело­ча­ми в рас­по­ло­же­нии волос и боро­ды, с их плос­ки­ми, близ­ко сдви­ну­ты­ми один к дру­го­му куд­ря­ми.

Итак, голо­вы типа «Дио­ге­на» отно­сят­ся к V в. до Р. Х.; на тот же пери­од ука­зы­ва­ют осо­бен­но­сти капи­то­лий­ско­го бюста, кото­рый мы, сле­до­ва­тель­но, впра­ве хро­но­ло­ги­че­ски при­со­еди­нить пред­по­ло­жи­тель­но к кру­гу Димит­рия из Ало­пе­ки. Тако­му хро­но­ло­ги­че­ско­му опре­де­ле­нию не про­ти­во­ре­чи­ло бы пред­по­ло­же­ние, что тип всей ста­туи вос­про­из­веден на релье­фе в Неа­по­ле. Я лич­но не могу согла­сить­ся с этим мне­ни­ем, так как на релье­фе пово­рот голо­вы дру­гой, воло­сы длин­нее, лыси­на мень­ше, и боро­да еще более раз­ве­ва­ет­ся. Но, без­услов­но, в осно­ве фигу­ры на релье­фе лежит тип, близ­кий к капи­то­лий­ской голо­ве и при­над­ле­жав­ший к тому же худо­же­ст­вен­но­му кру­гу. Любо­пыт­но, что сти­ли­за­ция боро­ды этой фигу­ры, по весь­ма веро­ят­но­му пред­по­ло­же­нию Робер­та, изо­бра­жаю­щей Геси­о­да, весь­ма близ­ка к остат­кам, сохра­нив­шим­ся на тор­се Кор­си­ни, и что жилы на шее чрез­вы­чай­но силь­но высту­па­ют; неволь­но здесь вспо­ми­на­ют­ся сло­ва Луки­а­на: ἐπί­ση­μον τὰς φλέ­βας. Неза­ви­си­мо от дру­гих упо­мя­ну­тых голов типа «Дио­ге­на», стиль капи­то­лий­ской голо­вы сам по с.58 себе опре­де­лен­но гово­рит за более ран­нюю дати­ров­ку, а имен­но эпо­хой Пело­пон­нес­ской вой­ны. Огра­ни­че­ние фаса и про­фи­ля весь­ма про­сты­ми плос­ко­стя­ми, сто­я­щи­ми под углом друг к дру­гу, далее чрез­вы­чай­но скром­ная моде­ли­ров­ка поверх­но­сти кожи, харак­те­ри­сти­ка стар­че­ских глаз не могут быть сбли­же­ны с элли­ни­сти­че­ски­ми типа­ми. Весь­ма харак­тер­но, как плос­ко про­веде­ны линии от нозд­рей вниз к углам рта; такие линии мы встре­ча­ем на голо­ве ста­ру­хи Бри­тан­ско­го музея⁷⁰. Уже в IV в. подоб­ные склад­ки полу­ча­ют фор­мы углуб­ле­ний с силь­но высту­паю­щи­ми кра­я­ми, на капи­то­лий­ской же голо­ве они лежат срав­ни­тель­но очень плос­ко; щеки остав­ле­ны почти без моде­ли­ров­ки в част­но­стях, а впа­лые гла­за обо­зна­че­ны еще более сдер­жан­но, чем, напри­мер, на той же голо­ве ста­ру­хи в Лон­доне: упо­мя­ну­тые чер­ты на типах элли­ни­сти­че­ско­го вре­ме­ни, напри­мер, на голо­вах Гоме­ра или Сене­ки, пере­да­ны чрез­вы­чай­но эффект­но, с при­ме­не­ни­ем цело­го ряда мел­ких и мель­чай­ших подроб­но­стей, на кото­рые в капи­то­лий­ской голо­ве нет и наме­ка; осо­бен­но пока­за­тель­но срав­не­ние меш­ков под гла­за­ми, кото­рые на капи­то­лий­ском типе почти совсем не обо­зна­че­ны. Нако­нец, плав­ные фор­мы боро­ды не схо­дят­ся с при­е­ма­ми, извест­ны­ми нам по элли­ни­сти­че­ским порт­ре­там. Длин­ные силь­но высту­паю­щие пряди подоб­но­го рода весь­ма отлич­ны от пла­сти­че­ски высту­паю­щих масс, напри­мер, на голо­ве Эпи­ку­ра⁷¹, и обна­ру­жи­ва­ют силу тра­ди­ции пар­фе­нон­ско­го фри­за; подоб­ным обра­зом сти­ли­зо­ва­ны воло­сы стар­цев на восточ­ном фри­зе и при­мы­каю­щих к ним ста­ту­ар­ных типах.

Тип, пред­став­лен­ный пока толь­ко тор­сом в палац­цо Кор­си­ни и вос­хо­дя­щий к ста­туе Пели­ха работы Димит­рия, вклю­ча­ет в круг это­го масте­ра тип капи­то­лий­ско­го «Дио­ге­на» и ори­ги­нал фигу­ры на неа­по­ли­тан­ском релье­фе. Ста­ту­эт­ка Аль­ба­ни и бер­лин­ская голо­ва сто­ят несколь­ко особ­ня­ком, хотя по сво­ей нату­ра­ли­сти­че­ской тен­ден­ции они род­ст­вен­ны с этой худо­же­ст­вен­ной груп­пой.

Тео­рия Арнд­та о твор­че­стве Димит­рия осно­ва­на толь­ко на сти­ли­сти­че­ских сооб­ра­же­ни­ях, но гро­мад­ное коли­че­ство мате­ри­а­ла, нахо­дя­ще­го­ся в рас­по­ря­же­нии назван­но­го иссле­до­ва­те­ля, при­да­ет его мне­нию осо­бое зна­че­ние. Поэто­му мы долж­ны отве­тить на вопрос, насколь­ко выска­зан­ное здесь пред­по­ло­же­ние под­твер­жда­ет­ся выво­да­ми Арнд­та. Стиль Димит­рия отра­жа­ют, по его мне­нию, сле­дую­щие порт­ре­ты: 1) Голо­ва на ста­туе в Вати­кане, т. н. Ликур­га: Porträts, 431—433; Hek­ler, Bildnis­kunst, тбл. 50. 2) Голо­ва в вил­ле Аль­ба­ни: Porträts, 434—435. 3) Голо­ва стра­те­га в Неа­по­ле: Porträts, 436—437; Hek­ler, тбл. 33; Rue­sch, Gui­da, nº 1110 (наши рис. 27—28). 4) Голо­ва в Афи­нах: Porträts, 438—439. 5) Голо­ва там же: Porträts, 440. 6) Тип Анти­сфе­на, пред­став­лен­ный семью экзем­пля­ра­ми; из них Арндт при­во­дит вати­кан­ские голо­вы — в Sa­la del­le Mu­se: Porträts, 441—442 и в Gal­le­ria Geog­ra­fi­ca: 443—444; пер­вый — без­услов­но луч­шее повто­ре­ние, см. Hek­ler, тбл. 28; Hel­big-Ame­lung I³, nº 279; Ber­noul­li, Griech. Iko­nogr. II, стр. 5 nº 1; вто­рой — эффект­нее в смыс­ле рас­пре­де­ле­ния глу­бо­ких теней, но пре­уве­ли­чи­ва­ет неко­то­рые чер­ты⁷², см. Hek­ler тбл. 30; Ber­noul­li, nº 2. Голо­ва в Капи­то­лий­ском музее Ber­noul­li nº 3 теперь опи­са­на у Stuart Jones, Cat. of the Ca­pit. Mus., стр. 248 nº 70, тбл. 58 — очень пло­хой экзем­пляр. Голо­ва Ber­noul­li nº 7 не изда­на. Голо­ва в Копен­га­гене Ber­noul­li nº 8 с.59 опи­са­на теперь Jacob­sen, For­teg­nel­se nº 419, Bil­led­tav­ler тбл. XXX; она вос­про­из­во­дит дру­гой тип, если толь­ко вооб­ще изо­бра­жа­ет Анти­сфе­на. 7) Тип боро­да­то­го гре­ка, пред­став­лен­ный тре­мя экзем­пля­ра­ми — а) в Неа­по­ле: Porträts, 161—162; Hek­ler, тбл. 95; Rue­sch, Gui­da, nº 111. 2; б) в капи­то­лий­ском музее, Sa­la dei fi­lo­so­fi nº 13: Porträts 163—164; Stuart Jones, стр. 226, тбл. 55; в) там же, nº 14: Porträts, 165—166; Stuart Jones, стр. 225, тбл. 55. Из этих голов, экзем­пляр Капи­то­лий­ско­го музея nº 13 точ­нее дру­гих пере­да­ет ори­ги­нал. Неа­по­ли­тан­ский порт­рет есть типич­ная пере­дел­ка эпо­хи Фла­ви­ев. Капи­то­лий­ский экзем­пляр nº 14 вос­хо­дит к серии пере­де­лок кон­ца IV в. 8) Голо­ва в вил­ле Аль­ба­ни: Porträts, 167—168; Hek­ler, тбл. 32. 9) Голо­ва в Уффи­ци­ях: Porträts, 169—170; Hek­ler, тбл. 42; Ame­lung, Füh­rer durch die An­ti­ken in Flo­renz, nº 120 (наши рис. 25—26). Из этих голов, сам Арндт отно­сил порт­рет в Афи­нах (5) ко вто­рой поло­вине IV в. и тем исклю­чил ее из чис­ла типов, воз­ник­ших в близ­ком к Димит­рию кру­ге, так как самая позд­няя дата для Димит­рия — середи­на IV в. Мне лич­но неяс­на связь с этой груп­пой и вто­рой афин­ской голо­вы (4), а так­же голо­вы в вил­ле Аль­ба­ни (8), в осталь­ном же сопо­став­лен­ные Арнд­том порт­ре­ты без­услов­но носят печать одной круп­ной худо­же­ст­вен­ной инди­виду­аль­но­сти.

Наи­бо­лее ярким пред­ста­ви­те­лем этой серии явля­ет­ся голо­ва Анти­сфе­на (6). С капи­то­лий­ским «Дио­ге­ном» этот тип свя­зан не толь­ко общей систе­мой пере­да­чи форм, но и рядом харак­тер­ных дета­лей. Фас обра­зу­ет широ­кую плос­кость, сто­я­щую под пря­мым углом к плос­ко­сти про­фи­ля. Рез­кость пере­хо­да на обе­их голо­вах чув­ст­ву­ет­ся под ску­ла­ми, где щеки обра­зу­ют ука­зан­ный угол. Рису­нок по дан­ным плос­ко­стям про­веден с какой-то свое­об­раз­ной бароч­но­стью; худож­ник избе­гал про­стых вер­ти­каль­ных или гори­зон­таль­ных линий: бро­ви над наруж­ны­ми угла­ми глаз под­ни­ма­ют­ся высо­ко вверх, а потом кру­то спус­ка­ют­ся вниз к пере­но­си­це: оси глаз обра­зу­ют так­же наклон­ные, про­веден­ные на голо­ве «Дио­ге­на» вниз, а на типе Анти­сфе­на вверх, навстре­чу лини­ям над­бров­ных дуг. Свер­ху к пере­но­си­це же сте­ка­ют­ся линии скла­док на лбу, огра­ни­чен­ные вни­зу гори­зон­таль­ной склад­кой по самой пере­но­си­це. Таким обра­зом, рису­нок око­ло глаз полон почти дико­го выра­же­ния; впе­чат­ле­ние уси­ли­ва­ет­ся на голо­ве «Дио­ге­на» еще длин­ны­ми, как бы разду­ты­ми вет­ром куд­ря­ми над лбом, с асим­мет­рич­ным деле­ни­ем над пра­вой бро­вью. Систе­ма кон­цен­тра­ции наклон­ных линий вокруг пере­но­си­цы — весь­ма харак­тер­ная чер­та, встре­чаю­ща­я­ся и на голо­ве «Дио­ге­на». Рот обра­зу­ет глу­бо­кий тене­вой эффект: верх­няя губа исче­за­ет под уса­ми, ниж­няя мало высту­па­ет, так что фор­мы даны ниж­ним кра­ем усов; эти фор­мы обра­зу­ют не пря­мую, а дуго­об­раз­ную линию, к кон­цам кото­рой про­веде­ны глу­бо­кие склад­ки от нозд­рей вниз. В резуль­та­те полу­ча­ет­ся рису­нок в виде тре­уголь­ни­ка, к кото­ро­му при­мы­ка­ют пыш­ные мас­сы боро­ды; на голо­ве Анти­сфе­на эти мас­сы спло­чен­нее, чем на порт­ре­те «Дио­ге­на», но на этой послед­ней голо­ве пряди боро­ды нахо­дят себе ана­ло­гии во вью­щих­ся кудрях над лбом Анти­сфе­на. Обе голо­вы, сле­до­ва­тель­но, без­услов­но при­над­ле­жат к одно­му худо­же­ст­вен­но­му кру­гу.

Тип боро­да­то­го гре­ка (7) в Капи­то­лий­ском музее носит менее бароч­ный харак­тер. Но в более про­стых фор­мах про­ведем тот же прин­цип. С голо­вою «Дио­ге­на» этот порт­рет бли­же свя­зан трак­тов­кой боро­ды, кото­рая разде­ле­на на пряди, сви­саю­щие вниз отдель­ны­ми вол­ни­сты­ми лини­я­ми; бро­са­ют­ся в гла­за боль­шое с.60 сход­ство в том, как про­веде­на ско­шен­ная линия про­фи­ля с глу­бо­ко вре­зы­ваю­щей­ся пере­но­си­цей, а так­же очень похо­жие при­е­мы в моде­ли­ров­ке плос­ких, впа­лых щек; как харак­тер­ную деталь, упо­мя­нем свое­об­раз­ные вол­ни­стые линии, кото­рые спа­да­ют вниз перед уша­ми, соеди­няя воло­сы с боро­дой.

Голо­ва стра­те­га в Неа­по­ле (3) соеди­ня­ет бароч­ное рас­по­ло­же­ние волос со срав­ни­тель­но про­стым рисун­ком на лице; с голо­вой «Дио­ге­на» она не име­ет непо­сред­ст­вен­ных точек сопри­кос­но­ве­ния, если не гово­рить о харак­тер­ных дуго­об­раз­ных фор­мах рта, но бли­зость к типу Анти­сфе­на отно­сит ее к той же груп­пе. То же самое нуж­но ска­зать о голо­ве во Фло­рен­ции (9), о голо­вах «Ликур­га» (1) и неиз­вест­но­го в вил­ле Аль­ба­ни (2); но, при­мы­кая к типу Анти­сфе­на, они не пред­став­ля­ют собою чего-либо в корне отлич­но­го от типа «Дио­ге­на».

Всем пере­чис­лен­ным голо­вам свой­ст­вен­но и оди­на­ко­вое отно­ше­ние к рельеф­но­сти форм. Эффект вида в фас обу­слов­лен тре­мя круп­ны­ми повы­ше­ни­я­ми, более или менее ясно выри­со­вы­ваю­щи­ми­ся, и дву­мя пони­же­ни­я­ми: лоб силь­но высту­па­ет сво­и­ми выпук­лы­ми фор­ма­ми и вслед­ст­вие рез­ко­го отгра­ни­че­ния его от впа­лых вис­ков; далее, силь­но высту­па­ют ску­лы, а вни­зу чет­ко выри­со­вы­ва­ет­ся под­бо­ро­док. Смот­ря по харак­те­ру порт­ре­та, эти кон­тра­сты более или менее смяг­че­ны, но на голо­вах Дио­ге­на и Анти­сфе­на они осо­бен­но замет­ны. Голо­ву эрми­таж­но­го маль­чи­ка мы долж­ны более близ­ко свя­зать с неа­по­ли­тан­ским стра­те­гом и с фло­рен­тий­ским бюстом.

Тео­рия Арнд­та, таким обра­зом, все­це­ло схо­дит­ся с теми выво­да­ми, к кото­рым мы при­шли на осно­ва­нии ана­ли­за тор­са Кор­си­ни.

Далее, мы долж­ны счи­тать­ся с тео­ри­ей Фурт­вен­гле­ра. Из четы­рех пере­чис­лен­ных им голов, уже была речь о так назы­вае­мом Феми­сток­ле; эта голо­ва без­услов­но отно­сит­ся к дру­го­му худо­же­ст­вен­но­му кру­гу. Порт­рет Эври­пида мы долж­ны исклю­чить по при­чи­нам, кото­рые выяс­нят­ся при окон­ча­тель­ной свод­ке мате­ри­а­ла в кон­це насто­я­щей гла­вы. Мы можем в дан­ной свя­зи гово­рить толь­ко о типах стра­те­га Пас­то­ре и Архида­ма II. К пер­во­му типу при­чис­ля­ют­ся сле­дую­щие голо­вы: 1) голо­ва из собра­ния Пас­то­ре, теперь в Копен­га­гене: Jacob­sen, For­teg­nel­se nº 438, Bil­led­tav­ler тбл. XXXII; Arndt-Bruck­mann, Porträts, 275—276; Ke­ku­lé, Stra­te­gen­köp­fe G, стр. 15 (наш рис. 29—30). 2) Голо­ва в Мюн­хене: Furtwängler-Wol­ters, Glyp­to­thek nº 301; Arndt-Bruck­mann, 277—278. 3) Голо­ва в Ma­gaz­zi­no ar­cheo­lo­gi­co в Риме: Bull. com. XXX (1902), тбл. I—II рис. 1, стр. 3 сл.; Ke­ku­lé, ук. соч. H, стр. 16; Arndt-Bruck­mann, 763—764; Hel­big-Ame­lung, Füh­rer II³, nº 1033. 4) Голо­ва в вил­ле Аль­ба­ни: Ke­ku­lé, ук. соч. L, стр. 19; Arndt-Bruck­mann, 279—280. 5) Голо­ва в собра­нии Пол­лак в Риме, упо­мя­ну­тая Кеку­ле, ук. соч. K, стр. 19. 6) Полу­фи­гу­ра на рез­ном камне в собра­нии Арнд­та в Мюн­хене: Lip­pold, Griech. Porträtsta­tuen, стр. 31, рис. 1; отне­се­на к повто­ре­ни­ям того же типа так­же Аме­лун­гом, см. Hel­big-Ame­lung II³, стр. 477 сл.

При­над­леж­ность к это­му типу изо­бра­же­ния на рез­ном камне собра­ния Арнд­та не может быть дока­за­на с досто­вер­но­стью. Если оно дей­ст­ви­тель­но пере­да­ет тот же ори­ги­нал, как и дру­гие голо­вы, оно дало бы нам одно любо­пыт­ное сведе­ние: что фигу­ра не была оде­та в пан­цирь, а была нагой. Голо­ва в вил­ле Аль­ба­ни очень поверх­ност­но­го испол­не­ния. Пряди волос и боро­ды толь­ко слег­ка наме­че­ны гру­бы­ми лини­я­ми, а чер­ты лица поте­ря­ли свою выра­зи­тель­ность. Мюн­хен­ский экзем­пляр в сохра­нив­ших­ся частях обна­ру­жи­ва­ет доволь­но тща­тель­ную работу вре­ме­ни с.61 Анто­ни­нов, но он до такой сте­пе­ни иска­жен рестав­ра­ци­я­ми, что не допус­ка­ет опре­де­лен­но­го суж­де­ния⁷³. Голо­ва в Ma­gaz­zi­no ar­cheo­lo­gi­co испол­не­на очень эффект­но: копи­ист стре­мил­ся при­дать воло­сам и боро­де яркую игру све­та и тени, глу­бо­ко под­ре­зы­вая мра­мор; места­ми он при­ба­вил кон­тра­сты в рас­по­ло­же­нии завит­ков, кото­рых нет на копен­га­ген­ском экзем­пля­ре. Так как стиль тако­го испол­не­ния явно про­ти­во­ре­чит обще­му харак­те­ру форм лица, то мы можем при­знать его осо­бен­но­стью того худо­же­ст­вен­но­го направ­ле­ния, к кото­ро­му при­над­ле­жал копи­ист. Голо­ва Пас­то­ре испол­не­на сухо­ва­то, но про­из­во­дит впе­чат­ле­ние тща­тель­ной пере­да­чи форм ори­ги­на­ла. Поэто­му мы будем поль­зо­вать­ся при срав­не­нии этим послед­ним экзем­пля­ром.

Не может быть сомне­ния в том, что тип Пас­то­ре по сво­е­му сти­лю про­ще и сдер­жан­нее тех порт­ре­тов, кото­рые Арндт и я отно­си­ли к кру­гу Димит­рия. Но мы долж­ны пом­нить, что в эпо­ху тако­го необы­чай­но быст­ро­го раз­ви­тия, какой явля­ет­ся V век, в одном и том же худо­же­ст­вен­ном кру­гу про­гресс дол­жен был про­ис­хо­дить гораздо быст­рее, чем при более мед­лен­ном тем­пе позд­ней­ших вре­мен. Такое явле­ние было отме­че­но мною по пово­ду голо­вы собр. Бра­за. От мюн­хен­ско­го Миль­ти­а­да до брон­зы гро­мад­ный шаг, меж­ду тем они отде­ле­ны друг от дру­га про­ме­жут­ком вре­ме­ни не более 20 лет. В дан­ном слу­чае мы долж­ны так­же всмот­реть­ся в прин­ци­пы рас­по­ло­же­ния форм и судить об инди­виду­аль­ном сти­ле, при­ни­мая во вни­ма­ние быст­ро­ту раз­ви­тия искус­ства дан­ной эпо­хи.

Для типа Пас­то­ре харак­тер­но, что каж­дая в отдель­но­сти фор­ма чрез­вы­чай­но раз­ви­та; пыш­ные мас­сы волос и боро­ды силь­но высту­па­ют в сто­ро­ны и вниз, скры­вая струк­ту­ру голо­вы. Такая чер­та харак­тер­на и для типа Анти­сфе­на. На обе­их голо­вах куд­ри доведе­ны до над­бров­ных дуг, а боро­да — непо­сред­ст­вен­но под ску­ла­ми — до усов. Далее, на обе­их голо­вах наблюда­ет­ся асим­мет­рия в поста­нов­ке глаз, и как на типе Анти­сфе­на сдви­ну­тый в сто­ро­ну про­бор нару­ша­ет стро­гость ком­по­зи­ции, так на типе Пас­то­ре кри­во поса­жен­ный на голо­ву шлем уве­ли­чи­ва­ет впе­чат­ле­ние бароч­но­сти ком­по­зи­ции. Оба типа свя­за­ны меж­ду собою так­же дета­ля­ми, встре­чаю­щи­ми­ся в род­ст­вен­ных фор­мах на голо­ве «Дио­ге­на». Несо­мнен­но, что фор­мы век обна­ру­жи­ва­ют боль­шое сход­ство, что под­бо­ро­док, высту­паю­щий из-под завит­ков боро­ды, обри­со­ван совер­шен­но оди­на­ко­во, что пряди око­ло вис­ков, усы и при­ле­гаю­щие части боро­ды трак­то­ва­ны в том же духе, рас­хо­дя­щи­е­ся линии прядей под под­бо­род­ком рас­по­ло­же­ны как на голо­ве «Дио­ге­на», с той толь­ко раз­ни­цей, что они на голо­ве Пас­то­ре свя­за­ны в одну сплош­ную мас­су. Харак­тер­но, нако­нец, что все постро­е­ние голо­вы оди­на­ко­во: широ­кая плос­кость лица сто­ит под пря­мым углом к плос­ко­сти про­фи­ля; пере­ход от одной части к дру­гой дан в тех же фор­мах. Тип Пас­то­ре явля­ет­ся, таким обра­зом, пред­ше­ст­вен­ни­ком типа Анти­сфе­на и вполне может быть отно­сим к той же худо­же­ст­вен­ной груп­пе.

Точ­но так же голо­ва Архида­ма в Неа­по­ле близ­ко свя­за­на с сопо­став­лен­ной выше сери­ей порт­ре­тов. Фор­мы высту­паю­ще­го лба совер­шен­но соот­вет­ст­ву­ют оха­рак­те­ри­зо­ван­ным при­е­мам, наблюдае­мым так­же на типах «Дио­ге­на» и Анти­сфе­на.

В част­но­сти, бро­са­ет­ся в гла­за сход­ство так назы­вае­мо­го Ликур­га в Вати­кане. Рас­чле­не­ние боро­ды встре­ча­ет­ся в подоб­ных фор­мах на голо­ве «Дио­ге­на», далее на порт­ре­тах в Уффи­ци­ях и стра­те­га в Неа­по­ле, на кото­ром осо­бен­но близ­ки по сво­ей с.62 трак­тов­ке пряди под ниж­ней губой. Рас­по­ло­же­ние плос­ко­стей на всех пере­чис­лен­ных голо­вах одно и то же. Схо­ден и прин­цип нагро­мож­де­ния масс в верх­ней и ниж­ней частях лица.

Из ска­зан­но­го сле­ду­ет, что из чис­ла сопо­став­лен­ных Фурт­вен­гле­ром под име­нем Димит­рия голов два порт­ре­та вполне соот­вет­ст­ву­ют прин­ци­пам искус­ства Димит­рия, как они выяв­ля­ют­ся на разо­бран­ных рань­ше порт­ре­тах, не толь­ко в общем пони­ма­нии форм, но так­же и в испол­не­нии част­но­стей.

Пред­по­ло­же­ния Робер­та (у Pau­ly-Wis­sowa, ук. м.) для нас непри­ем­ле­мы. Назван­ный уче­ный усмат­ри­ва­ет стиль Димит­рия в двух голо­вах: 1) в Риме: Arndt-Bruck­mann, Porträts, 285—286; 2) в вил­ле Аль­ба­ни: Arndt-Bruck­mann, 287—288. При­веден­ные две голо­вы не при­над­ле­жат к одно­му худо­же­ст­вен­но­му кру­гу, а обна­ру­жи­ва­ют совер­шен­но раз­лич­ные сти­ли­сти­че­ские осо­бен­но­сти. На пер­вой чер­ты лица обри­со­ва­ны очень рез­ко, а сти­ли­за­ция мел­ка, на вто­рой наблюда­ет­ся тен­ден­ция к иде­а­ли­за­ции, а фор­мы лица чрез­вы­чай­но круп­ны; но ни тот, ни дру­гой тип не схо­дят­ся с пред­став­ле­ни­ем, кото­рое мы соста­ви­ли себе об искус­стве Димит­рия.

Очень любо­пыт­ны «Ико­но­гра­фи­че­ские этюды» Сик­са в Rö­mi­sche Mit­tei­lun­gen 1912 г., из кото­рых два посвя­ще­ны Димит­рию. В пер­вом этюде Сикс исхо­дит из монет Кизи­ка. Сопо­став­ляя четы­ре порт­ре­та, в кото­рых он усмат­ри­ва­ет изо­бра­же­ние афин­ско­го адми­ра­ла Тимо­фея, он поста­вил в связь с этим типом порт­рет, дошед­ший до нас в двух экзем­пля­рах: 1) в Капи­то­лий­ском музее: Arndt-Bruck­mann, 367—368; Stuart Jones, Cat. nº 56; 2) в Копен­га­гене: Arndt-Bruck­mann, 369—370; Jacob­sen, For­teg­nel­se nº 435, Bil­led­tav­ler тбл. XXXII; Hek­ler, ук. соч., тбл. 90. В дан­ной свя­зи я не хотел бы касать­ся ико­но­гра­фи­че­ско­го вопро­са; я дол­жен толь­ко отме­тить, что из четы­рех типов, сопо­став­лен­ных Сик­сом на тбл. I a—d, пер­вые три без­услов­но изо­бра­жа­ют одно и то же лицо, чет­вер­тый же, мне кажет­ся, силь­но отли­ча­ет­ся от этих пер­вых, так что, на мой взгляд, явля­ет­ся совер­шен­но недо­пу­сти­мым ото­жест­вле­ние его с изо­бра­же­ни­я­ми a—c. Далее пред­став­ля­ет­ся очень убеди­тель­ным сход­ство пер­во­го типа с ука­зан­ны­ми мра­мо­ра­ми. Если при­знать тоже­ство их, то мы полу­чим для мра­мо­ра опре­де­лен­ную дату пер­вой поло­ви­ны IV в. до Р. Х. Сикс отри­ца­тель­но отно­сит­ся к тео­рии Арнд­та, ука­зы­вая на раз­ни­цу в сти­ле меж­ду при­вле­чен­ным им типом Тимо­фея и голо­вою вати­кан­ско­го Ликур­га. Но, мне дума­ет­ся, Сикс пре­уве­ли­чи­ва­ет зна­че­ние раз­ли­чий, сво­дя­щих­ся к физио­но­ми­че­ским эле­мен­там. Он, веро­ят­но, ина­че отно­сил­ся бы к дан­но­му вопро­су, если бы при­влек для срав­не­ния голо­ву в Уффи­ци­ях. Трак­тов­ка лба, глаз с верх­ни­ми тол­сты­ми века­ми, скла­док око­ло наруж­ных углов гла­за, щек, боро­ды под ниж­ней губой совер­шен­но оди­на­ко­ва на обо­их типах; кро­ме этих харак­тер­ных дета­лей, сов­па­да­ет и прин­цип рас­по­ло­же­ния форм — выпук­лая фор­ма лба и тяже­лые мас­сы на ниж­ней части лица. Ввиду таких пора­зи­тель­ных ана­ло­гий, мне дума­ет­ся, мож­но ска­зать, что тео­рии Сик­са и Арнд­та вза­им­но под­дер­жи­ва­ют друг дру­га.

Вто­рой этюд Сик­са посвя­щен порт­рет­ной ста­туе Лиси­ма­хи, жри­цы Афи­ны, с кото­рой он, сле­дуя Фла­шу и Арнд­ту, ото­жествля­ет тип, извест­ный нам пока толь­ко в одном повто­ре­нии в Бри­тан­ском музее⁷⁴. Эта иден­ти­фи­ка­ция, встре­тив­шая сочув­ст­вие⁷⁵, так­же под­твер­жда­ет выска­зан­ные выше пред­по­ло­же­ния. Я уже ука­зал с.63 на боль­шое сход­ство в трак­тов­ке щек и рез­ких линий, про­веден­ных от нозд­рей вниз, с трак­тов­кой голо­вы «Дио­ге­на». Мы долж­ны еще при­ба­вить, что рас­по­ло­же­ние под пря­мым углом плос­ко­стей фаса и про­фи­ля так­же соот­вет­ст­ву­ет при­е­му кру­га Димит­рия, насколь­ко мы это мог­ли заклю­чить на осно­ва­нии при­веден­но­го мате­ри­а­ла. Далее, голо­ва ста­ру­хи под­твер­жда­ет тезу Фурт­вен­гле­ра о при­над­леж­но­сти неа­по­ли­тан­ско­го Архида­ма к сти­лю Димит­рия: очер­та­ния голо­вы в про­филь почти совер­шен­но оди­на­ко­вы на обе­их голо­вах⁷⁶.

Выдаю­ще­е­ся поло­же­ние, кото­рое зани­мал, по-види­мо­му, Димит­рий в древ­но­сти, объ­яс­ня­ет нам, поче­му такое боль­шое коли­че­ство порт­ре­тов, вос­хо­дя­щих к его кру­гу, дошло до нас. Веро­ят­но, неко­то­рые из пере­чис­лен­ных памят­ни­ков явля­ют­ся копи­я­ми с про­из­веде­ний его уче­ни­ков и под­ра­жа­те­лей, но во вся­ком слу­чае они все пре­сле­ду­ют оди­на­ко­вые цели. Рань­ше чем перей­ти к вопро­су о дати­ров­ке пере­чис­лен­ных типов, хоте­лось бы ука­зать еще на несколь­ко голов, отра­жаю­щих вли­я­ние того же вели­ко­го масте­ра.

Порт­рет­ная голо­ва в Неа­по­ле⁷⁷ отно­си­лась Арнд­том к нача­лу IV в., т. е. ко вре­ме­ни дея­тель­но­сти Димит­рия. Мне кажет­ся, что связь меж­ду кру­гом это­го масте­ра и назван­ным порт­ре­том тес­нее, и что его сле­до­ва­ло бы вклю­чить в серию голов, непо­сред­ст­вен­но отра­жаю­щих его стиль. В фас, наи­боль­шие ана­ло­гии пред­став­ля­ет голо­ва Архида­ма, на кото­рой бро­са­ет­ся в гла­за оди­на­ко­вая трак­тов­ка боро­ды, усов и рта, а так­же боль­шое сход­ство в моде­ли­ров­ке лба. Рас­по­ло­же­ние волос над лбом более все­го напо­ми­на­ет Анти­сфе­на; испол­не­ние отдель­ных куд­рей здесь так­же чрез­вы­чай­но близ­ко к сти­лю неа­по­ли­тан­ской голо­вы; трак­тов­ка гла­за нахо­дит свою бли­жай­шую ана­ло­гию в голо­ве «Дио­ге­на», а постро­е­ние и очер­та­ния ее соот­вет­ст­ву­ют про­веден­ным дан­ной груп­пой прин­ци­пам.

Менее ярка харак­те­ри­сти­ка дру­гой неа­по­ли­тан­ской голо­вы⁷⁸. Про­стая трак­тов­ка гла­за, в осо­бен­но­сти про­веде­ние бро­вей, силь­но напо­ми­на­ют голо­ву Пас­то­ре; фор­мы рта те же, что на голо­вах «Дио­ге­на» и Анти­сфе­на; эти же голо­вы ана­ло­гич­ны по трак­тов­ке боро­ды и волос. Связь этой голо­вы с кру­гом Димит­рия, одна­ко, менее тес­ная, чем у преды­ду­щей, так как общий тон ее слиш­ком спо­ко­ен для близ­ко­го после­до­ва­те­ля Димит­рия. К наи­бо­лее выра­зи­тель­ным порт­ре­там сти­ля Димит­рия при­над­ле­жит голо­ва в вил­ле Аль­ба­ни, пра­виль­но опре­де­лен­ная в хро­но­ло­ги­че­ском отно­ше­нии уже Арнд­том⁷⁹. К сожа­ле­нию, слиш­ком рез­кая трак­тов­ка неко­то­рых частей, как, напри­мер, гла­за, несколь­ко затруд­ня­ет пони­ма­ние истин­но­го харак­те­ра голо­вы. Такая мане­ра, нахо­дя­щая себе выра­же­ние так­же в испол­не­нии волос, свой­ст­вен­на груп­пе копи­и­стов кон­ца I в. по Р. Х., из шко­лы кото­рых вышел, напри­мер, париж­ский экзем­пляр вел­ле­трий­ской Афи­ны⁸⁰. Голо­ва Аль­ба­ни, без­услов­но, стар­ше Архи­меда и про­ще его; по вре­ме­ни, она бли­же все­го под­хо­дит к типу стра­те­га с.64 Пас­то­ре, но трак­тов­ка боро­ды свя­зы­ва­ет ее с Архида­мом и его бли­жай­шей ана­ло­ги­ей в Неа­по­ли­тан­ском музее. В испол­не­нии век и над­бров­ных дуг чув­ст­ву­ет­ся жест­кость еще недо­ста­точ­но гиб­ко­го рисун­ка, как на типе Пас­то­ре, но в рас­по­ло­же­нии скла­док на лбу и на пере­но­си­це опре­де­лен­но наме­чен прин­цип, оха­рак­те­ри­зо­ван­ный нами на осно­ва­нии порт­ре­тов «Дио­ге­на» и Анти­сфе­на.

Мы несколь­ко раз уже пыта­лись уста­но­вить абсо­лют­ную и отно­си­тель­ную хро­но­ло­гию сопо­став­лен­ных здесь порт­ре­тов. Для выяс­не­ния харак­тер­ных осо­бен­но­стей все­го кру­га, а, глав­ным обра­зом, для уста­нов­ле­ния свя­зи с преды­ду­щей эпо­хой, необ­хо­ди­мо рас­пре­де­лить мате­ри­ал на несколь­ко хро­но­ло­ги­че­ских групп. Голо­ва Лиси­ма­хи отно­си­лась Сик­сом и Дель­брю­ком к IV веку; но ни тот, ни дру­гой не при­во­дят ана­ло­гий, на осно­ва­нии кото­рых они счи­та­ют такую дати­ров­ку необ­хо­ди­мой; оба ссы­ла­ют­ся толь­ко на при­чес­ку и стиль. При­чес­ка самая про­стая: воло­сы, укра­шен­ные лен­той, рас­че­са­ны в сто­ро­ны от про­бо­ра, наме­чен­но­го над середи­ной лба, а на затыл­ке подо­бра­ны. При этом про­бор выше лен­ты не обо­зна­чен; вся же мас­са волос навер­ху полу­чи­ла вол­ни­стую поверх­ность. Наи­бо­лее харак­тер­ны силь­но изви­ли­стые линии прядей, кото­рые про­веде­ны в сто­ро­ны, плос­ко при­ле­гая ко лбу и обра­зуя более пыш­ные мас­сы над уша­ми. Такая при­чес­ка и такой стиль в IV в., насколь­ко мне извест­но, не встре­ча­ют­ся. Прото­ти­пом такой систе­мы мы счи­та­ем голо­вы еще 50-х годов V в., вро­де эрми­таж­ной жен­ской голо­вы⁸¹, голо­вы в собра­нии Барр­ак­ко в Риме⁸² и голо­вы на ста­туе пра­к­си­телев­ской Арте­ми­ды в Brac­cio Nuo­vo Вати­ка­на⁸³. В раз­ви­том виде, в пол­ном соот­вет­ст­вии с лон­дон­ской голо­вой, такая при­чес­ка с той же сти­ли­за­ци­ей встре­ча­ет­ся на голо­ве так назы­вае­мой Демет­ры Бер­лин­ско­го музея и ее повто­ре­ния в Cher­chell⁸⁴. Ана­ло­гия так близ­ка, что отде­лить в хро­но­ло­ги­че­ском отно­ше­нии один тип от дру­го­го совер­шен­но невоз­мож­но. Трак­тов­ка гла­за так­же опре­де­лен­но гово­рит за срав­ни­тель­но ран­нюю дати­ров­ку. Подоб­ное рас­по­ло­же­ние осей глаз и асим­мет­рич­ные фор­мы их встре­ча­ют­ся на фигу­рах базы ста­туи Неме­зиды Аго­ра­кри­та⁸⁵ и на при­мы­каю­щих к ним мону­мен­таль­ных памят­ни­ках. Поэто­му голо­ва ста­ру­хи не может быть отне­се­на ко вре­ме­ни поз­же Пело­пон­нес­ской вой­ны; она при­над­ле­жит, сле­до­ва­тель­но, к более ран­ним про­из­веде­ни­ям Димит­рия.

К той же эпо­хе сле­ду­ет отне­сти и голо­ву Архида­ма. Бо́льшая часть иссле­до­ва­те­лей при­со­еди­ни­лась к мне­нию Фурт­вен­гле­ра, что изо­бра­жен Архидам II, цар­ст­во­вав­ший от 468 по 427 год. Дей­ст­ви­тель­но, про­филь голо­вы дока­зы­ва­ет, что она в хро­но­ло­ги­че­ском отно­ше­нии не может быть отде­ле­на от Лиси­ма­хи, в осо­бен­но­сти трак­тов­ка волос на макуш­ке обна­ру­жи­ва­ет сво­им ради­аль­ным рас­по­ло­же­ни­ем древ­ние тра­ди­ции. Вли­я­ние сти­ля пар­фе­нон­ско­го фри­за и бли­зость к порт­ре­ту Перик­ла Кре­си­лая не дают воз­мож­но­сти дати­ро­вать голо­ву Пас­то­ре поз­же 20-х годов V в.; точ­но так же голо­ва в вил­ле Аль­ба­ни⁸⁶ выка­зы­ва­ет еще слиш­ком стро­гие чер­ты в трак­тов­ке глаз, чтобы допу­стить более позд­нюю дати­ров­ку.

с.65 В даль­ней­шем мы будем при­дер­жи­вать­ся таких кри­те­ри­ев, как трак­тов­ка глаз и над­бров­ных дуг. К более древ­ней груп­пе⁸⁷ при­над­ле­жат голо­вы в Неа­по­ле A-B 623, в Эрми­та­же, в Капи­то­лий­ском музее A-B 163, а так­же торс Кор­си­ни.

Порт­рет Анти­сфе­на, по трак­тов­ке боро­ды, не может быть отно­сим к самым позд­ним про­из­веде­ни­ям, а пред­став­ля­ет собою пере­ход­ную сту­пень к наи­бо­лее ярким пред­ста­ви­те­лям реа­ли­сти­че­ско­го порт­ре­та. Таким пере­ход­ным вре­ме­нем мы мог­ли бы счи­тать пери­од око­ло 400 г. Те же осо­бен­но­сти не вполне выра­ботан­но­го сти­ля обна­ру­жи­ва­ет «Дио­ген» и голо­ва в Неа­по­ле A-B 649. В третью груп­пу мож­но было бы объ­еди­нить голо­вы в Уффи­ци­ях A-B 169—170 и стра­те­га в Неа­по­ле A-B 436—437, в позд­ней­шую, нако­нец, — голо­вы Ликур­га A-B 432—433, в вил­ле Аль­ба­ни A-B 434—435 и так назы­вае­мо­го Тимо­фея, сына Коно­на, A-B 369—370. В этих послед­них голо­вах достиг­ну­та наи­боль­шая сво­бо­да в трак­тов­ке глаз и в харак­те­ри­сти­ке волос, как мас­сы.

По пово­ду каж­до­го из упо­мя­ну­тых порт­ре­тов я ста­рал­ся выяс­нить связь как в общих чер­тах, так и в дета­лях, со всею груп­пою. Нам оста­ет­ся под­ве­сти итог всем отдель­ным наблюде­ни­ям и соста­вить себе кар­ти­ну инди­виду­аль­но­го сти­ля, нашед­ше­го себе выра­же­ние в дан­ной груп­пе. Я еще раз под­чер­ки­ваю, одна­ко, что я мыс­лю себе Димит­рия лишь как цен­траль­ную фигу­ру в сопо­став­лен­ной серии памят­ни­ков, счи­тая вполне воз­мож­ным, что неко­то­рые из экзем­пля­ров, при­чис­лен­ных к древ­ней­шим порт­ре­там, вос­хо­дят к масте­ру, род­ст­вен­но­му по худо­же­ст­вен­ным взглядам Димит­рию, и что сре­ди более позд­них вещей пере­чис­ле­ны работы близ­ких к нему худож­ни­ков.

Мы долж­ны уста­но­вить с само­го нача­ла, что Димит­рий не есть обособ­лен­ная худо­же­ст­вен­ная инди­виду­аль­ность, а что он явля­ет­ся лишь зве­ном в цепи раз­ви­тия, беру­щей свое нача­ло от порт­ре­тов типа брон­зы собр. Бра­за или, луч­ше ска­зать, древ­ней­ше­го пред­ста­ви­те­ля этой серии — так назы­вае­мо­го Миль­ти­а­да в Мюн­хене, вос­при­ни­мая, одна­ко, вли­я­ния и со сто­ро­ны дру­гих выдаю­щих­ся порт­ре­ти­стов преды­ду­щей или совре­мен­ной ему эпох.

Как основ­ную сте­рео­мет­ри­че­скую фор­му сво­их голов, Димит­рий при­ме­ня­ет куб. Плос­ко­сти дан­но­го куба рез­ко отгра­ни­че­ны одна от дру­гой, встре­ча­ясь под пря­мым углом. По этим плос­ко­стям испол­нен рису­нок, сво­бод­но, без рас­че­та на сим­мет­рию и ритм линий. Такая поста­нов­ка плос­ко­стей про­веде­на на более древ­них голо­вах с боль­шой тща­тель­но­стью, при­чем толь­ко на голо­вах Лиси­ма­хи и Архида­ма допу­ще­на изо­гну­тость верх­ней плос­ко­сти голо­вы, явля­ю­щей­ся послед­ст­ви­ем рас­по­ло­же­ния волос. Но харак­тер­но, что даже на голо­вах с длин­ны­ми воз­вы­шаю­щи­ми­ся над лбом прядя­ми, кото­рые в более позд­нее вре­мя име­ют послед­ст­ви­ем более ско­шен­ные на затыл­ке фор­мы, угол меж­ду зад­ней и верх­ней плос­ко­стя­ми оста­ет­ся пря­мым; так, напри­мер, на порт­ре­тах Анти­сфе­на и «Дио­ге­на», на голо­ве в Уффи­ци­ях и на дет­ской голо­ве в Эрми­та­же. Толь­ко порт­рет Тимо­фея пред­став­ля­ет собою исклю­че­ние, по-види­мо­му, вслед­ст­вие очень инди­виду­аль­ных форм изо­бра­жае­мо­го лица или про­яв­ля­ю­ще­го­ся в дан­ном слу­чае вли­я­ния круг­лых миро­нов­ских типов. Ту же самую осо­бен­ность мы наблюда­ли на голо­вах типа брон­зы собр. Бра­за. Стрем­ле­ние к инди­виду­а­ли­за­ции лица посред­ст­вом асим­мет­рии ска­зы­ва­ет­ся на всех с.66 голо­вах кру­га Димит­рия: гла­за не оди­на­ко­вы, и оси их не обра­зу­ют одной пря­мой линии, рот рас­по­ло­жен косо и не по парал­лель­ной осям глаз линии, одна поло­ви­на лица уве­ли­че­на за счет дру­гой, ни воло­сы, ни боро­да не рас­по­ло­же­ны сим­мет­рич­но. В этом отно­ше­нии круг Димит­рия так­же все­це­ло про­дол­жа­ет тра­ди­ции пер­вой сопо­став­лен­ной нами груп­пы порт­ре­тов. О такой близ­кой свя­зи свиде­тель­ст­ву­ет так­же испол­не­ние част­но­стей. Трак­тов­ка волос по рас­по­ло­жен­ным друг над дру­гом яру­сам, как на дет­ской голо­ве в Эрми­та­же, на порт­ре­те в Уффи­ци­ях (A-B 169—170), на голо­ве стра­те­га в Неа­по­ле (A-B 436—437), пред­вос­хи­ще­на на мад­рид­ской голо­ве (A-B 669—670); рас­чле­не­ние прядей боро­ды, как на голо­ве Архида­ма, на порт­ре­тах в вил­ле Аль­ба­ни (A-B 657—658) и в Неа­по­ле (A-B 649—650), про­веде­но на голо­ве стар­ца в Лув­ре; живой рису­нок под ниж­ней губой, харак­тер­ный для голов Пас­то­ре и Анти­сфе­на, встре­ча­ет­ся во вполне ана­ло­гич­ных фор­мах на при­веден­ной голо­ве в Мад­риде и на брон­зе Бра­за; на тех голо­вах, на кото­рых губы высту­па­ют из-под мас­сы усов и боро­ды, наблюда­ет­ся та же тен­ден­ция к рез­ко­му пря­мо­ли­ней­но­му рисун­ку, как на голо­вах груп­пы брон­зы Бра­за; стрем­ле­ние к несколь­ко рез­ко­му испол­не­нию век с выде­ле­ни­ем кра­ев осо­бы­ми лини­я­ми так­же харак­тер­но для обе­их групп. Нако­нец, мы видим на мад­рид­ской голо­ве и на голо­ве стар­ца в Лув­ре нача­ло деталь­ной раз­ра­бот­ки лба, а на голо­ве «Юли­а­на» рез­кое выде­ле­ние вер­ти­каль­ных скла­док над пере­но­си­цей. Эти чер­ты мы нахо­дим на даль­ней­шей сту­пе­ни раз­ви­тия в порт­ре­тах кру­га Димит­рия, точ­но так же харак­те­ри­сти­ка впа­лых стар­че­ских глаз и меш­ков под ними пред­вос­хи­ще­на пер­вой сопо­став­лен­ной нами груп­пой порт­ре­тов.

Из уста­нов­лен­ных фак­тов сле­ду­ет, что худо­же­ст­вен­ный стиль Димит­рия все­це­ло осно­ван на опы­тах, про­из­веден­ных ионий­ски­ми масте­ра­ми в нача­ле V века. Но, конеч­но, этот стиль не мог быть толь­ко про­дол­же­ни­ем тен­ден­ций, наме­чен­ных в тех худо­же­ст­вен­ных кру­гах; дру­гие направ­ле­ния, появив­ши­е­ся одно­вре­мен­но или несколь­ко поз­же, не мог­ли не ока­зы­вать вли­я­ния на масте­ра, дея­тель­ность кото­ро­го нача­лась не рань­ше 20-х годов V в. На целом ряде порт­ре­тов кру­га Димит­рия наблюда­ет­ся стрем­ле­ние к пла­стич­но­сти, то есть тен­ден­ция, иду­щая враз­рез с плос­кост­ным прин­ци­пом, про­веден­ным в порт­рет­ной скульп­ту­ре сти­ля брон­зы Бра­за. Как на симп­то­мы тако­го пони­ма­ния фор­мы, ука­жем на трак­тов­ку лба и под­бо­род­ка. Дей­ст­ви­тель­но, фор­мы лба на порт­ре­те Архида­ма, осо­бен­но же на голо­ве вил­лы Аль­ба­ни (A-B 657—658), рас­счи­та­ны на пла­стич­ный эффект, и, таким обра­зом, рез­ко отли­ча­ют­ся от типа брон­зы Бра­за. Подоб­ные стрем­ле­ния мы видим на порт­ре­тах, сто­я­щих в более или менее близ­кой свя­зи с искус­ст­вом Миро­на. Голо­ва «Дио­ге­на» в Капи­то­лий­ском музее ясно пока­зы­ва­ет, что вли­я­ние таких образ­цов, как капи­то­лий­ский «Эсхил», яви­лось весь­ма суще­ст­вен­ным эле­мен­том в фор­ми­ро­ва­нии сти­ля Димит­рия. Выпук­лый лоб, даю­щий основ­ной тон для выра­же­ния все­го лица, — эле­мент, исполь­зо­ван­ный с той же целью имен­но в упо­мя­ну­том гени­аль­ном про­из­веде­нии. На тот же круг памят­ни­ков ука­зы­ва­ет и дру­гая харак­тер­ная чер­та сти­ля Димит­рия: сосре­дото­че­ние наи­бо­лее выра­зи­тель­ных линий око­ло внут­рен­них углов глаз и пере­но­си­цы.

В трак­тов­ке и поста­нов­ке глаз на голо­вах ста­ру­хи Бри­тан­ско­го Музея и неа­по­ли­тан­ско­го стра­те­га мы отме­ти­ли вли­я­ние атти­че­ской скульп­ту­ры шко­лы Фидия. По пово­ду голо­вы Пас­то­ре уже Аме­лунг обра­тил вни­ма­ние на неко­то­рую с.67 сти­ли­сти­че­скую бли­зость ее к искус­ству Кре­си­лая. Стиль Димит­рия, сле­до­ва­тель­но, осно­вы­ва­ясь глав­ным обра­зом на сти­ле того худо­же­ст­вен­но­го кру­га, наи­бо­лее выра­зи­тель­ным пред­ста­ви­те­лем кото­ро­го явля­ет­ся порт­рет собр. Бра­за, сло­жил­ся отча­сти и под вли­я­ни­ем дру­гих худо­же­ст­вен­ных направ­ле­ний. В целом же он пред­став­ля­ет собою весь­ма инди­виду­аль­ную кар­ти­ну и свиде­тель­ст­ву­ет о твор­че­ской силе той лич­но­сти, кото­рая сто­я­ла в цен­тре его.

Димит­рий смот­рел на инди­виду­аль­ное чело­ве­че­ское лицо, как на инте­рес­ный ком­плекс линий и форм, пред­став­ля­ю­щих воз­мож­ность самых раз­но­об­раз­ных соче­та­ний. Эти фор­мы и линии име­ют само­до­вле­ю­щий инте­рес, неза­ви­си­мо от того, насколь­ко они в состо­я­нии создать дей­ст­ви­тель­ную кар­ти­ну харак­те­ра дан­ной лич­но­сти. Срав­ним для при­ме­ра порт­рет Архида­ма с вели­ко­леп­ной гер­мой Еври­пида в Неа­по­ле, на пер­вый взгляд столь похо­жей на него. На голо­ве Еври­пида все фор­мы сосре­дото­че­ны и согла­со­ва­ны с тем харак­тер­ным выра­же­ни­ем, кото­рое собра­но в гла­зах и в свое­об­раз­ных очер­та­ни­ях рта; пряди волос и боро­ды не име­ют само­сто­я­тель­но­го зна­че­ния, а выдер­жа­ны в скром­ных фор­мах, пред­став­ляя собою как бы лишь акком­па­не­мент к основ­но­му моти­ву. На голо­ве Архида­ма раз­ве­ваю­щи­е­ся линии волос и боро­ды, силь­но раз­ви­тые фор­мы лба и дру­гие линии настоль­ко высту­па­ют на пер­вый план, что основ­ной харак­тер толь­ко слег­ка, так ска­зать, про­све­чи­ва­ет. Как буд­то худож­ник, работая над одной или дру­гой частью, увле­кал­ся каж­дой из них в отдель­но­сти, обри­со­вы­вая наи­бо­лее эффект­ным обра­зом ее фор­мы и мало счи­та­ясь со сте­пе­нью их выра­зи­тель­но­сти по отно­ше­нию к основ­ной мыс­ли, посколь­ку тако­вая вооб­ще име­лась в виду. Сосре­дото­чи­вая свое вни­ма­ние на выра­зи­тель­но­сти форм око­ло глаз, он достиг уди­ви­тель­ных эффек­тов в кон­цен­тра­ции линий в одном фоку­се, но на той же голо­ве, идя даль­ше, вни­ма­ние его оста­нав­ли­ва­ет­ся на дру­гом каком-нибудь эле­мен­те, напри­мер, на фор­мах под­бо­род­ка и боро­ды, и мы видим, как худож­ник с той же энер­ги­ей берет­ся за выра­бот­ку этих форм, уже как само­сто­я­тель­но­го ком­плек­са. Где толь­ко физио­но­ми­че­ские осо­бен­но­сти дан­но­го лица это допус­ка­ли, худож­ник свя­зы­вал линии в боль­шие груп­пы и мас­сы, обле­гаю­щие основ­ную фор­му куба мощ­ны­ми вол­на­ми. Это сво­его рода барок­ко. На голо­ве Пас­то­ре фор­мы лица еще свя­за­ны стро­го­стью сти­ля, плос­кость боро­ды состав­ля­ет еще одно целое, но уже появ­ля­ет­ся новый мотив: мас­сы волос и боро­ды скры­ва­ют основ­ные деля­щие эле­мен­ты. Как Джу­лио Рома­но в сво­ем изо­бра­же­нии гиган­то­ма­хии в Pa­laz­zo del Té в Ман­туе отка­зал­ся от всех деля­щих линий архи­тек­тур­но­го харак­те­ра и покрыл сво­ды сплош­ны­ми мас­са­ми фигур, так и на голо­ве Пас­то­ре плос­ко­сти не отде­ле­ны друг от дру­га, пред­став­ляя собою одну сплош­ную дви­жу­щу­ю­ся мас­су. Но поверх­ность лица еще не затро­ну­та общим дви­же­ни­ем; здесь в гла­зах, в глад­кой плос­ко­сти лба еще чув­ст­ву­ют­ся тра­ди­ции Кре­си­лая.

Дру­гое вли­я­ние исхо­ди­ло из груп­пы брон­зы Бра­за и при­ве­ло к созда­нию типа в вил­ле Аль­ба­ни A-B 657—658; оно выра­жа­ет­ся уси­ле­ни­ем пла­стич­но­сти форм лба. Голо­ва Архида­ма озна­ча­ет уже пол­ное раз­ви­тие сти­ля Димит­рия. Дви­же­ние, про­хо­дя­щее через мас­сы волос, пере­да­ет­ся и на плос­ко­сти лица: лоб пре­вра­щен в ряд пла­стич­ных повы­ше­ний и пони­же­ний, над­бров­ная дуга обра­зу­ет лома­ные линии, ску­лы силь­но высту­па­ют, очер­та­ния рта теря­ют­ся за длин­ны­ми прядя­ми усов и боро­ды. Такое бароч­ное увле­че­ние изо­бра­же­ни­ем дви­жу­щих­ся масс и линий достиг­ло сво­его апо­гея в голо­ве Анти­сфе­на, на кото­рой даже мел­кие пряди про­веде­ны одна с.68 про­тив дру­гой, а длин­ные куд­ри пере­пле­та­ют­ся и раз­ве­ва­ют­ся во все сто­ро­ны. Асим­мет­рия, кри­виз­на осей явля­ют­ся лишь про­яв­ле­ни­я­ми того же бароч­но­го взгляда на фор­мы. Некра­си­вые осо­бен­но­сти увле­ка­ют худож­ни­ка, но не пото­му, что в нару­ше­нии иде­аль­ной рав­но­мер­но­сти лежит инте­рес опре­де­лен­ной, ярко выра­жен­ной инди­виду­аль­ной жиз­ни, а пото­му что они дают воз­мож­ность раз­но­об­раз­ных соче­та­ний масс и линий. С этой точ­ки зре­ния инте­ре­су­ет масте­ра и изо­бра­же­ние стар­че­ских фигур и лиц; впа­лые гла­за Дио­ге­на, кото­рые дей­ст­ви­тель­но напо­ми­на­ют сле­по­го Гоме­ра, или Лиси­ма­хи обра­зу­ют новый ком­плекс линий, све­та и теней, отли­чаю­щих­ся от обыч­но­го, нор­маль­но­го. Даже дет­ский порт­рет Эрми­та­жа носит печать того же духа; сто­ит толь­ко срав­нить воло­сы его со спо­кой­ны­ми лини­я­ми голов­ки из Брав­ро­на в Копен­га­гене или с голо­вой «Геры», най­ден­ной Вальд­стей­ном в аргос­ском Гере­оне, чтобы убедить­ся в искус­ст­вен­но­сти рас­по­ло­же­ния косич­ки и прядей око­ло нее; воло­сы на затыл­ке пора­зи­тель­но похо­жи на куд­ри эрми­таж­но­го маль­чи­ка типа Spi­na­rio, но отдель­ные куд­ри раз­ве­ва­ют­ся, как бы разду­тые вет­ром. На более позд­них голо­вах, как на фло­рен­тий­ском порт­ре­те, такая необуздан­ность сти­ля как буд­то смяг­че­на. Но раз­ни­ца состо­ит лишь в том, что бур­ные дви­же­ния не столь­ко нахо­дят себе выра­же­ние в рез­ко высту­паю­щих мас­сах, сколь­ко внут­ри спло­чен­ных масс. В рисун­ке скла­док на лбу, око­ло глаз, в оте­ках под ними, в боро­де нахо­дит себе место бес­по­кой­ное иска­ние новых форм, неожи­дан­ных соче­та­ний линий.

Димит­рий и его круг вполне при­мы­ка­ют к тому обще­му направ­ле­нию, кото­рое харак­тер­но для гре­че­ской скульп­ту­ры кон­ца V в. Пер­вый раз­рыв с арха­и­че­ской тра­ди­ци­ей в нача­ле века при­вел к пора­зи­тель­ным нов­ше­ствам в изо­бра­же­нии чело­ве­ка и к самым раз­но­об­раз­ным опы­там. Сме­лые ракур­сы и дви­же­ния, изо­бра­же­ния мимо­лет­ных момен­тов с одной сто­ро­ны, любо­пыт­ные опы­ты пере­да­чи одеж­ды с дру­гой: нату­ра­лизм в изо­бра­же­нии тяже­ло­го шер­стя­но­го пеп­ло­са, услов­ность в харак­те­ри­сти­ке про­све­чи­ваю­ще­го хито­на; не забудем, что фигу­ры tra­lu­ci­da ves­te упо­ми­на­ют­ся в свя­зи со сти­лем Полиг­нота. Та же эпо­ха, как пока­за­но выше, впер­вые выдви­ну­ла, как осо­бую зада­чу, изо­бра­же­ние физио­но­ми­че­ских осо­бен­но­стей лич­но­сти.

Середи­на века, по-види­мо­му, под вли­я­ни­ем Фидия, внес­ла неко­то­рое успо­ко­е­ние в взбудо­ра­жен­ное море инди­виду­аль­ной твор­че­ской силы и стре­ми­лась к углуб­ле­нию пси­хи­че­ской жиз­ни, к обузда­нию слиш­ком пыл­ких тем­пе­ра­мен­тов, к созда­нию опре­де­лен­ных пла­сти­че­ских рамок. Мы мог­ли про­следить вли­я­ние Фидия так­же в порт­рет­ной скульп­ту­ре на типах Эпи­ме­нида, так назы­вае­мо­го Феми­сток­ла и дру­гих; им чуж­ды физио­но­ми­че­ские экс­пе­ри­мен­ты брон­зы Бра­за.

Эпо­ха Пело­пон­нес­ской вой­ны при­нес­ла с собою реак­цию — как мож­но думать, иониз­ма про­тив атти­циз­ма. Новые рит­ми­че­ские соче­та­ния форм в моти­вах фигур, изыс­кан­ный стиль в трак­тов­ке хито­на, явля­ют­ся симп­то­ма­ми этой реак­ции. Луч­ше все­го мы можем про­следить раз­ви­тие это­го ионий­ско­го бароч­но­го сти­ля в изо­бра­же­нии одеж­ды. Стиль фрон­то­нов Пар­фе­но­на нахо­дит себе даль­ней­шее раз­ви­тие на балю­ст­ра­де хра­ма Афи­ны-Ники. Все более и более раз­ви­ва­ет­ся тен­ден­ция к исполь­зо­ва­нию кон­тра­стов в рас­по­ло­же­нии пла­щей и скла­док хито­на. На фри­зе хра­ма Апол­ло­на в Фига­лии склад­ки пла­щей пре­вра­ти­лись в чисто деко­ра­тив­ный узор, на ста­туе воору­жен­ной Афро­ди­ты из Эпидав­ра кон­траст меж­ду пла­щом и хито­ном с.69 пред­вос­хи­ща­ет элли­ни­сти­че­ские эффек­ты. Фор­мы и линии, как само­до­вле­ю­щие эле­мен­ты, одер­жи­ва­ют верх над содер­жа­ни­ем. Твор­че­ство Димит­рия лежит в той же плос­ко­сти; без­обра­зие или кра­сота — и то и дру­гое исполь­зу­ет­ся в первую оче­редь как эле­мент линии, не явля­ясь, по боль­шей части, необ­хо­ди­мой фор­мой выра­же­ния инди­виду­аль­но­го пси­хо­ло­ги­че­ско­го бытия; раз­ве­ваю­щи­е­ся пряди волос или боро­ды могут играть такую же роль, как орна­мен­таль­ные линии пла­щей на релье­фах фига­лий­ско­го хра­ма.

Эти послед­ние отго­лос­ки сти­ля V века зами­ра­ют в IV в. Тимо­фей в обла­сти трак­тов­ки одеж­ды и Димит­рий в обла­сти порт­ре­та — парал­лель­ные явле­ния. Но уже в нача­ле IV в. назре­ва­ет реак­ция. «Мир» Кефи­со­до­та зна­ме­ну­ет воз­врат к сти­лю Фидия — к про­сто­те при­ме­ня­е­мых прин­ци­пов, но с про­веде­ни­ем нату­ра­ли­сти­че­ских при­е­мов в пере­да­че выра­же­ния лица и в трак­тов­ке одеж­ды. Отказ от манер­но­сти фига­лий­ско­го фри­за пол­ный. Ана­ло­гич­ное явле­ние про­ис­хо­дит в порт­рет­ной пла­сти­ке. Мы срав­ни­ва­ли порт­ре­ты Архида­ма и Еври­пида и пыта­лись дока­зать прин­ци­пи­аль­ные раз­ли­чия меж­ду ними. Дей­ст­ви­тель­но, Еври­пид напо­ми­на­ет стро­гую выдер­жан­ность форм середи­ны V в. Как порт­рет­ная голо­ва Еври­пида близ­ка к порт­ре­там Фидия, точ­но так же ста­туя Кефи­со­до­та свя­за­на с тра­ди­ци­ей Пар­фе­но­на. Но ста­туя «Мира» и порт­рет тра­ги­ка про­ник­ну­ты новым интим­ным духом, всей глу­би­ной инди­виду­аль­ной жиз­ни. Кор­ни того и дру­го­го про­из­веде­ния лежат в искус­стве Фидия. Эпо­ха увле­че­ния физио­но­ми­че­ским порт­ре­том усту­пи­ла место изо­бра­же­нию харак­те­ра, ионизм — атти­циз­му, но с углуб­ле­ни­ем содер­жа­ния.

Порт­ре­ты кру­га Димит­рия часто при­пи­сы­ва­лись элли­ни­сти­че­ско­му вре­ме­ни. Это не слу­чай­ность. Дей­ст­ви­тель­но, элли­ни­сти­че­ский порт­рет есть воз­рож­де­ние в новых фор­мах «физио­но­миз­ма» V в., в том смыс­ле, как само­фра­кий­ская Ника есть выс­шее про­яв­ле­ние худо­же­ст­вен­но­го сти­ля ста­туи Пео­ния.