История рабства в античном мире

Том I
Рабство в Греции

Глава восьмая

ПОЛОЖЕНИЕ РАБОВ В СЕМЬЕ И В ГОСУДАРСТВЕ

с.132

Но несмот­ря на всю эту види­мость «коман­до­ва­ния», рабы на самом деле были толь­ко раба­ми, и это им осно­ва­тель­но дока­зы­ва­ли. Эта сво­бо­да в выска­зы­ва­нии сво­их мне­ний, эта сво­бо­да дей­ст­вий, это «могу­ще­ство» были у них толь­ко гре­зой, при­зра­ком. Чтобы рас­се­ять этот при­зрак, чтобы вер­нуть их к пони­ма­нию дей­ст­ви­тель­но­сти, что нуж­но было для это­го? Пал­ка! Пал­ка хозя­и­на, кото­рая игра­ет такую боль­шую роль в новой комедии, пере­не­сен­ной в Рим, была уже могу­ще­ст­вен­ным сред­ст­вом и в древ­ней комедии. Ари­сто­фан в одной из сво­их пара­баз (песен хора, обра­щен­ных к пуб­ли­ке) хва­лит­ся тем, что

Ари­сто­фан, не имея воз­мож­но­сти поло­жить конец тем нра­вам, кото­рые были столь рас­про­стра­нен­ны­ми, что не мог­ли быть устра­не­ны в резуль­та­те теат­раль­но­го дей­ст­вия, дол­жен был огра­ни­чить­ся пока­зом того, как самые пош­лые вещи могут быть воз­вы­ше­ны талан­том и хоро­шим вку­сом. Пал­ка была тем, что в обыч­ной жиз­ни и в зако­но­да­тель­стве наи­бо­лее ярко про­во­ди­ло чер­ту раз­ли­чия меж­ду рабом и сво­бод­ным чело­ве­ком. Там, где сво­бод­ный при­суж­дал­ся к упла­те 50 драхм штра­фа, раб дол­жен был полу­чить 50 уда­ров бича². Пал­ка во всех слу­ча­ях была оруди­ем суда, самым силь­ным аргу­мен­том, самым выс­шим дово­дом в руках гос­по­ди­на и во всех слу­ча­ях самым вер­ным истол­ко­ва­те­лем его воли. Сколь­ко раз совет даже хоро­ше­го слу­ги пре­ры­вал­ся этим сухим с.133 и рез­ким сло­вом «сто­ни», οἴμω­ζε, и удар сле­до­вал за этим сло­вом. Сколь­ко раз мог он вос­клик­нуть, как раб Ксан­фий в «Осах»: «О, чере­па­ха! Как я завидую тво­е­му щиту, кото­рый покры­ва­ет твою спи­ну!»³ В мину­ту воз­буж­де­ния, когда ярость тре­бо­ва­ла себе выхо­да нару­жу, били сво­его раба: «Когда наши хозя­е­ва чем-нибудь очень взвол­но­ва­ны, уда­ры сып­лют­ся на нас»⁴. Рав­ным обра­зом Ари­сто­тель имел пол­ное осно­ва­ние сде­лать заме­ча­ние, что домаш­няя служ­ба тако­ва, что при ней чаще все­го несешь послед­ст­вия дур­но­го настро­е­ния хозя­и­на⁵. И меж­ду тем это было осо­бен­но жела­тель­но рабам. С того вре­ме­ни, как они поко­ри­лись всем этим непри­ят­но­стям, когда они взве­си­ли как сле­ду­ет, что может выне­сти их спи­на,

они нахо­ди­ли доста­точ­ную ком­пен­са­цию за эти момен­ты гне­ва в том пра­ве зло­употреб­лять фами­льяр­но­стью, кото­рая была тес­но свя­за­на с их домаш­ней служ­бой.

Рабы в мастер­ских, более уда­лен­ные от сво­их гос­под, нахо­ди­лись не в луч­шем поло­же­нии. Не поль­зу­ясь эти­ми слу­чай­ны­ми выра­же­ни­я­ми при­зна­ков рас­по­ло­же­ния, они в то же вре­мя не выга­ды­ва­ли в отно­ше­нии обра­ще­ния с ними, нахо­дясь под над­зо­ром и в зави­си­мо­сти от заве­дую­ще­го, их же това­ри­ща по раб­ству; одна­ко он не был рас­по­ло­жен облег­чить их несча­стия, наобо­рот, он стре­мил­ся дать себе отдых от чув­ства сво­ей под­чи­нен­но­сти тем, что про­яв­лял в жесто­кой фор­ме свое пра­во коман­до­ва­ния⁷. Что каса­ет­ся рабов в деревне, еще более уда­лен­ных от хозя­и­на, то и их поло­же­ние было точ­но так же доста­точ­но тяже­лым; пло­хая пища, гру­бое оде­я­ние — все, что состав­ля­ло обыч­ный удел раба, — не нахо­ди­ли у них для себя ни в чем ком­пен­са­ции; они нес­ли свой обыч­ный тяж­кий труд, не давав­ший ника­ких надежд на то, что он когда-нибудь окон­чит­ся; и чем труд был тяже­лее, чем сопро­тив­ле­ние ему каза­лось более есте­ствен­ным, тем более жесто­ки­ми были управ­ле­ние, над­зор и меры воздей­ст­вия. Часто раба-зем­ледель­ца зако­вы­ва­ли в цепи из стра­ха, чтобы он не забыл сво­его раб­ско­го поло­же­ния и не вспом­нил бы свою сво­бод­ную при­ро­ду сре­ди сво­бо­ды полей⁸. Его работа и обра­ще­ние с ним напо­ми­на­ли работу и обра­ще­ние с вьюч­ным скотом, с при­ме­не­ни­ем тех пред­у­преди­тель­ных мер, кото­рых не тре­бо­ва­ли вьюч­ные живот­ные, рож­ден­ные для ярма; таким обра­зом, чем ниже спус­ка­ем­ся мы по этой иерар­хии труда, тем более обна­жа­ет­ся перед нами общая осно­ва раб­ства с его стра­да­ни­я­ми и бед­ст­ви­я­ми, а око­вы, кото­ры­ми хоте­ли его сдер­жать, убеди­тель­нее все­го дока­зы­ва­ли при­рож­ден­ное пра­во чело­ве­ка на сво­бо­ду.

Рас­пре­де­ле­ние рабов по раз­лич­ным отрас­лям труда зави­се­ло от поло­же­ния или от доб­рой воли хозя­и­на. Их рас­пре­де­ля­ли: обыч­но по их каче­ствам или по их заслу­гам. Наи­бо­лее гру­бых или наи­бо­лее мятеж­ных отправ­ля­ли на более тяже­лые работы, на мель­ни­цы или в копи, чтобы иску­пить вину, про­ис­те­каю­щую с.134 из их дикой при­ро­ды, или их пре­ступ­ную непо­кор­ность⁹. Это было пер­вое сред­ство вве­сти сре­ди них дис­ци­пли­ну; но были еще сред­ства, более быст­рые и более энер­гич­ные, и хозя­ин, кото­рый в этом отно­ше­нии имел вооб­ще пол­ную власть, при­ме­нял их по соб­ст­вен­но­му выбо­ру и в той мере, в какой он хотел. Грам­ма­тик Пол­лукс пере­чис­ля­ет нам все виды мель­ниц, тюрем и мест заклю­че­ния¹⁰, все виды испол­ни­те­лей и пала­чей, все виды пле­тей и розог, назна­чен­ных для того, чтобы пороть рабов, чтобы им «чесать хре­бет»¹¹. Но он забыл око­вы, коле­са, висе­ли­цы, дыбы — все эти маши­ны, чтобы выво­ра­чи­вать у них чле­ны или раз­би­вать у них кости¹². Все это были обыч­ные вещи, при­ме­не­ние кото­рых мог­ло удер­жать толь­ко одно сооб­ра­же­ние — заин­те­ре­со­ван­ность хозя­и­на в рабе, как в сво­ей соб­ст­вен­но­сти.

Про­тив этих экс­цес­сов хозяй­ской вла­сти раб нахо­дил ино­гда защи­ту и убе­жи­ще в обы­ча­ях и в законе. Обы­чай гре­ков откры­вал ему в каче­стве убе­жи­ща хра­мы, свя­щен­ные рощи, алта­ри богов. Изго­ня­е­мый из этих свя­щен­ных мест во вре­мя празд­неств как непо­свя­щен­ный, он был допу­щен к ним как моля­щий, так как вещее сло­во бога гла­си­ло: «моля­щие свя­ты и чисты»¹³. Напрас­но ссы­ла­лись на их недо­стой­ность, на их пре­ступ­ле­ния. «Жили­ще богов, — гово­рит поэт, — есть общая для всех защи­та»¹⁴. Он же гово­рит, что алта­ри, мож­но думать, спе­ци­аль­но сохра­не­ны для них под вли­я­ни­ем все­об­ще­го пони­ма­ния жесто­ко­сти судь­бы: «И лес­ные зве­ри нахо­дят убе­жи­ще; алта­ри слу­жат убе­жи­щем для рабов, а горо­да — для горо­дов, раз­ру­шен­ных гро­зою; ведь в мире нет, чтоб кто-нибудь был счаст­лив до кон­ца»¹⁵. Один из пунк­тов уста­ва рели­ги­оз­ной ассо­ци­а­ции, свя­зан­ной с хра­мом, воз­двиг­ну­тым око­ло Анда­нии, на доро­ге от Мес­се­нии к Мега­ло­по­лю, спе­ци­аль­но откры­ва­ет в этом хра­ме убе­жи­ще для рабов. Чле­ны ассо­ци­а­ции долж­ны были там ука­зать для это­го место; одно им было запре­ще­но под угро­зой двой­но­го воз­ме­ще­ния и штра­фа в 500 драхм: лич­но давать при­ют или брать для слу­же­ния себе тако­го бег­ло­го раба¹⁶. Покро­ви­тель­ство богов сооб­ща­лось про­стым сопри­кос­но­ве­ни­ем со свя­щен­ны­ми пред­ме­та­ми: повяз­ка, венок из лав­ра, посвя­щен­но­го Апол­ло­ну, гаран­ти­ро­ва­ли рабу защи­ту про­тив гне­ва его гос­по­ди­на¹⁷. Ино­гда, гово­рят, эти убе­жи­ща дела­ли боль­ше: они раз­ры­ва­ли цепи раб­ства. Храм Герак­ла в Кано­пе, по сооб­ще­нию Геро­до­та, удер­жи­вал у себя рабов, кото­рые при­хо­ди­ли туда искать убе­жи­ща¹⁸; храм Гебы во Фли­ун­те, по свиде­тель­ству Пав­са­ния, воз­вра­щал им сво­бо­ду; осво­бо­див­шись, они веша­ли свои цепи на дере­вья свя­щен­ной рощи¹⁹.

Но хозя­е­ва не совсем без­ого­во­роч­но согла­ша­лись на такое ума­ле­ние сво­их прав. Если они не осме­ли­ва­лись откры­то вос­ста­вать про­тив этой при­ви­ле­гии, то они дей­ст­во­ва­ли про­тив нее, так ска­зать, обхо­дом, и, делая вид, что они ее не нару­ша­ют фор­маль­но, они фак­ти­че­ски ее уни­что­жа­ли. Было бы свя­тотат­ст­вом убить раба, когда на нем наде­ты эмбле­мы покро­ви­тель­ства богов; начи­на­ли с того, что с раба сни­ма­ли их²⁰. Нель­зя было ото­рвать рабов от алта­ря: их застав­ля­ли поки­нуть его «доб­ро­воль­но», при помо­щи с.135 голо­да²¹, при помо­щи огня. «Я пой­ду искать Вул­ка­на, это­го вра­га Вене­ры», — гово­рит Лаб­ракс, угро­жая тем, кто про­сил боги­ню о защи­те²². Таким обра­зом, обы­чай, всем извест­ный, не все­ми ува­жал­ся, и в той войне, кото­рую ковар­ство объ­яви­ло суе­ве­рию под вли­я­ни­ем столь могу­ще­ст­вен­но­го инте­ре­са, было очень труд­но, чтобы раб нашел у под­но­жия алта­ря убе­жи­ще, я не гово­рю уже про­тив неспра­вед­ли­вых зако­нов, но даже про­тив зло­употреб­ле­ний хозяй­ской вла­сти.

Афи­ны, кото­рым при­над­ле­жа­ла честь при­зна­ния свя­щен­ных прав моля­щих о защи­те, рас­про­стра­нив­ше­го­ся затем во всем [эллин­ском] мире, в свя­зи с тем, что это пра­во нару­ша­лось, поже­ла­ли под­твер­дить его новы­ми уста­нов­ле­ни­я­ми в поль­зу рабов. Не идя до такой край­но­сти, как во Фли­ун­те, они пошли даль­ше того, что было в обы­чае; и, цели­ком под­дер­жи­вая обы­чай, введен­ный рели­ги­ей, они поже­ла­ли вне­сти этот же дух в свое зако­но­да­тель­ство. Они дали извест­ные гаран­тии рабу даже вне убе­жи­ща. В то вре­мя как Спар­та отда­ва­ла его на пуб­лич­ное изде­ва­тель­ство, Афи­ны, наобо­рот, ока­зы­ва­ли покро­ви­тель­ство как его лич­но­сти, так и его жиз­ни, при­ме­няя по отно­ше­нию к нему дей­ст­вие зако­на об оскорб­ле­нии²³, как и к сво­бод­но­му чело­ве­ку, и мстя за его смерть, как за убий­ство граж­да­ни­на²⁴. Афи­няне сде­ла­ли боль­ше: они про­ник­ли к само­му оча­гу хозя­и­на, чтобы наблюдать, как он поль­зу­ет­ся сво­и­ми пра­ва­ми. Раб при­над­ле­жит хозя­и­ну, но хозя­ин не мог по про­из­во­лу его истре­бить. Закон запре­щал ему это под стра­хом при­ме­не­ния санк­ций, прав­да, менее тяже­лых, чем в обыч­ных слу­ча­ях: изгна­ние и рели­ги­оз­ное пока­я­ние и очи­ще­ние²⁵. Пла­тон в сво­их «Зако­нах» не при­зна­вал за этот про­сту­пок ника­ких дру­гих нака­за­ний, кро­ме смер­ти²⁶. Даже тогда, когда раб заслу­жи­вал край­не­го нака­за­ния смер­тью, если бы он убил сво­его гос­по­ди­на, роди­те­ли умер­ше­го не долж­ны были сами при­суж­дать его к смер­ти, но на осно­ва­нии древ­не­го зако­на отдать его в руки маги­ст­ра­тов²⁷. Гос­по­дин не мог сам зло­употреб­лять сред­ства­ми под­дер­жа­ния дис­ци­пли­ны, кото­рые, как было ска­за­но выше, в дру­гих местах были пре­до­став­ле­ны неогра­ни­чен­ной воле гос­по­ди­на: раб, кото­рый имел закон­ные осно­ва­ния для жало­бы, мог тре­бо­вать про­да­жи себя и перей­ти, таким обра­зом, с доз­во­ле­ния суда к хозя­и­ну более мяг­ко­му²⁸. Закон даро­вал ему пра­во на защит­ни­ка, как во вся­ком спо­ре, касаю­щем­ся сво­бо­ды²⁹; и свя­ти­ли­ща, глав­ным обра­зом храм Тесея, храм Эвме­нид и Эрех­тей­он, откры­ва­ли ему убе­жи­ще до момен­та окон­ча­тель­но­го реше­ния³⁰.