История рабства в античном мире

Том I
Рабство в Греции

Глава девятая

ОБ ОТПУСКЕ НА ВОЛЮ

с.151

Осво­бож­де­ние на волю ста­ви­ло раба в совер­шен­но новое поло­же­ние по отно­ше­нию к сво­е­му ста­ро­му хозя­и­ну и к государ­ству. Из его поло­же­ния абсо­лют­ной зави­си­мо­сти про­ис­те­ка­ла двой­ная опе­ка: в силу сво­бо­ды он посту­пал под опе­ку государ­ства, в силу пат­ро­на­жа он оста­вал­ся под опе­кой сво­его хозя­и­на; для государ­ства, по край­ней мере в Афи­нах, он ста­но­вил­ся мете­ком, для сво­его ста­ро­го хозя­и­на — кли­ен­том.

Таким обра­зом, преж­де все­го он был под­чи­нен всем обя­зан­но­стям мете­ков: зане­се­нию в спис­ки, что слу­жи­ло в то же вре­мя под­твер­жде­ни­ем его осво­бож­де­ния, регу­ляр­но­му нало­гу в 12 драхм и всем тем обя­зан­но­стям, кото­рые были ука­за­ны рань­ше¹. Метек, неза­ви­си­мо от вне­се­ния в спис­ки, дол­жен выбрать себе патро­на; для воль­ноот­пу­щен­ни­ка воз­мож­но­сти выбо­ра не пред­став­ля­лось: это, есте­ствен­но, был его ста­рый хозя­ин². Обя­зан­но­сти с.152 воль­ноот­пу­щен­ни­ка по отно­ше­нию к нему были таки­ми же, как и обя­зан­но­сти мете­ка по отно­ше­нию к патро­ну; кро­ме того, они мог­ли быть попол­не­ны хозя­и­ном, кото­рый мог ого­во­рить это при отпус­ке на волю.

Дей­ст­ви­тель­но, воль­ноот­пу­щен­ник обык­но­вен­но оста­вал­ся тем, чем был рань­ше, во вре­ме­на сво­его раб­ства. Флей­тист­ка про­дол­жа­ла нани­мать­ся поден­но в дни празд­неств³, как и гете­ра; когда же она вхо­ди­ла в пре­клон­ные года, она ста­но­ви­лась тем, чем была Нике­ра­та, и нахо­ди­ла спо­соб про­дол­жать в лице дру­гих свое ста­рое ремес­ло⁴. «Если бы Фор­ми­он был про­дан пова­ру или како­му-либо дру­го­му спе­ци­а­ли­сту, — гово­рил Апол­ло­дор, высту­пая про­тив лож­ных пока­за­ний Сте­фа­на, — он научил­ся бы его делу. Купил его мой отец, научив­ший его бан­ков­ско­му делу»⁵. Став воль­ноот­пу­щен­ни­ком, раб еще не осво­бож­дал­ся от обя­зан­но­сти выпол­нять в поль­зу гос­по­ди­на свою обыч­ную работу, при­том на усло­ви­ях, какие тому было угод­но назна­чить; ино­гда он дол­жен был оста­вать­ся при нем (πα­ραμέ­νων), откуда имя Пар­ме­нон, что мы уже несколь­ко раз виде­ли при осво­бож­де­ни­ях рабов под видом рели­ги­оз­но­го посвя­ще­ния⁶; в дру­гих слу­ча­ях он жил на сво­бо­де, и для его хозя­и­на это слу­жи­ло сред­ст­вом исполь­зо­вать его по мере надоб­но­сти, не беря на себя обя­зан­но­сти давать ему пола­гаю­ще­е­ся содер­жа­ние⁷.

Закон, кото­рый охра­нял раба от зло­употреб­ле­ния вла­стью со сто­ро­ны хозя­и­на, дол­жен был так­же охра­нять воль­ноот­пу­щен­ни­ков от зло­употреб­ле­ний со сто­ро­ны их патро­нов. Они мог­ли к это­му закон­но­му «опе­ку­ну» (προσ­τά­της) при­ба­вить наблюда­те­ля (ἐπίτ­ρο­πος), род вто­ро­го опе­ку­на, кото­рый за неко­то­рые услу­ги при­хо­дил в мину­ту необ­хо­ди­мо­сти ему на помощь⁸. Что каса­ет­ся закон­ных прав патро­на, то закон под­дер­жи­вал их со всей суро­во­стью. Про­цесс апо­ста­сии (отступ­ни­че­ства, веро­лом­ства) вчи­нял­ся про­тив воль­ноот­пу­щен­ни­ков, так же как про­цесс апро­ста­сии (изме­ны сво­е­му покро­ви­те­лю, отка­за от него) — про­тив мете­ков, обви­нен­ных в небла­го­дар­но­сти; он слу­шал­ся перед архон­том поле­мар­хом, и судья­ми были чле­ны три­бы хозя­и­на. В этом про­цес­се все мог­ли давать свои пока­за­ния, будь то ино­стран­цы или граж­дане. Если отпу­щен­ник был объ­яв­лен винов­ным, он опять ста­но­вил­ся рабом; он мог быть про­дан или зако­ван в цепи. Если он выиг­рал (и при­го­вор в этих усло­ви­ях нель­зя было подо­зре­вать в при­стра­стии в его поль­зу), то патрон терял все свои пра­ва, кото­ры­ми он поль­зо­вал­ся так неспра­вед­ли­во⁹.

Таким обра­зом, осво­бож­де­ние на волю уста­нав­ли­ва­ло поло­же­ние, сред­нее меж­ду раб­ст­вом и поло­же­ни­ем граж­да­ни­на. Оно ско­рее извле­ка­ло раба из раб­ско­го состо­я­ния, но не дела­ло его еще вполне сво­бод­ным¹⁰. Осво­бож­ден­ный раб мог спо­кой­но отбро­сить все зна­ки раб­ства, отрас­тить себе воло­сы¹¹, изме­нить свое имя, сде­лав его более бла­го­род­ным: какой-нибудь Сте­фан стал назы­вать­ся Фило­сте­фа­ном; Тро­мес, отец Эсхи­на, стал Атро­ме­том; Симон при­нял поэ­ти­че­ское имя Симо­нида, а Сосий — имя воин­ст­вен­но­го Соси­стра­та¹². Но тем не менее он оста­вал­ся вне с.153 обще­ства дей­ст­ви­тель­но сво­бод­ных лиц, подав­лен­ный еще двой­ным гне­том патро­на и государ­ства.

Одна­ко этот гнет в той или дру­гой части мог быть смяг­чен.

Тот, кто и рань­ше удо­ста­и­вал­ся дове­рия сво­его гос­по­ди­на, заве­дуя его тор­го­вы­ми опе­ра­ци­я­ми или управ­ляя его состо­я­ни­ем, не мог най­ти в сво­ем осво­бож­де­нии поло­же­ния худ­ше­го, чем он имел, будучи рабом. С это­го вре­ме­ни хозя­ин созда­вал ему такое поло­же­ние, из кото­ро­го и тот и дру­гой мог­ли извлечь выго­ду; дело дохо­ди­ло до того, что, уми­рая, хозя­ин остав­лял ему часть сво­его состо­я­ния, опе­ку над сво­и­ми детьми и руку сво­ей жены; что каса­ет­ся жены, то ино­гда он отда­вал ее ему еще при сво­ей жиз­ни; у ора­то­ров мож­но най­ти это­му мно­го при­ме­ров. Так, Фор­ми­он, воль­ноот­пу­щен­ник бога­то­го бан­ки­ра Паси­о­на, быв­ше­го рань­ше тоже рабом¹³, полу­чил от сво­его гос­по­ди­на вме­сте со сво­бо­дой управ­ле­ние его бан­ком и ору­жей­ную мастер­скую за извест­ную еже­год­ную пла­ту; и он сде­лал­ся настоль­ко бога­тым, что мог дать взай­мы сво­е­му быв­ше­му хозя­и­ну 11 талан­тов¹⁴. Хозя­ин, уми­рая, оста­вил ему в наслед­ство свою жену и при­да­ное, а так­же опе­ку над сво­им млад­шим сыном Паси­кле­сом. Стар­ший сын, Апол­ло­дор, опро­те­сто­вал рас­по­ря­же­ния сво­его отца по заве­ща­нию, и Демо­сфен, защи­щая Фор­ми­о­на про­тив сына, вос­кли­цал: «Дума­ет ли он, что, убеж­ден­ные в чест­но­сти Фор­ми­о­на при испол­не­нии им сво­их обя­за­тельств, вы буде­те упре­кать его за его брак с вдо­вою Паси­о­на? Пусть он откро­ет гла­за, он увидит то, что вы все види­те: он увидит, что бан­кир Сократ, отпу­щен­ный на волю сво­и­ми гос­по­да­ми, подоб­но Паси­о­ну, усту­пил свою жену сво­е­му ста­ро­му рабу Сати­ру, что дру­гой бан­кир, Соси­клес, зара­нее назна­чил для сво­ей жены в каче­стве сво­его заме­сти­те­ля Тимо­де­ма, кото­рый еще жив и теперь и кото­рый преж­де был его рабом; он увидит такие при­ме­ры отно­ше­ний хозя­ев к сво­им слу­гам и вне Афин: в Эгине Стри­мо­дор отда­ет свою жену, а потом, после ее смер­ти, свою дочь замуж за сво­его раба Гер­мея. Он увидит, нако­нец, два­дцать таких фак­тов. И поче­му же это­го не может быть так­же и в дан­ном слу­чае?»¹⁵ Прав­да, немно­го поз­же тот же Демо­сфен в речи, состав­лен­ной для того же Апол­ло­до­ра про­тив того же Фор­ми­о­на, давал ответ на этот вопрос, напа­дая на заве­ща­ние как под­лож­ное, неза­кон­ное, невоз­мож­ное, него­дуя на это­го воль­ноот­пу­щен­ни­ка, кото­рый разо­рил детей сво­его преж­не­го хозя­и­на; про­тив это­го раба, кото­рый не посты­дил­ся женить­ся на сво­ей гос­по­же и обра­щать­ся, как с женой, с той, кото­рая осы­па­ла его голо­ву пече­ньем и фрук­та­ми, соглас­но обы­чаю, когда он был куп­лен¹⁶. Но этот запозда­лый ответ, оспа­ри­вая под­лин­ность заве­ща­ния, вовсе не опро­верг при­веден­ных при­ме­ров и под­твер­дил факт пере­да­чи гос­по­ди­ном наслед­ства, вклю­чая и супру­же­ские пра­ва, сво­е­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку.

Государ­ство, так же как и хозя­ин, мог­ло смяг­чить суро­вые усло­вия, в кото­рых обыч­но оно дер­жа­ло воль­ноот­пу­щен­ни­ка, и воз­вы­сить его поло­же­ние в государ­стве, часто даже с извест­ной выго­дой для каз­ны. Его вклю­ча­ли в ценз как афи­ня­ни­на¹⁷, с.154 т. е. из про­сто­го мете­ка он делал­ся «исо­те­лес» — несу­щим оди­на­ко­вые тяготы: граж­да­ни­ном с точ­ки зре­ния пода­тей, но не поче­стей, а тем более не с точ­ки зре­ния граж­дан­ских прав; так, он не мог закон­ным обра­зом при­ни­мать закла­ды на зем­лю¹⁸, так же как он не мог остав­лять заве­ща­ний¹⁹. Осво­бож­ден­ный от вся­ко­го пат­ро­на­жа, вычерк­ну­тый из того спис­ка, куда он был вне­сен бла­го­да­ря сво­е­му осво­бож­де­нию от раб­ства, он мог запи­сы­вать­ся в реест­ры дема Суни­о­на, заняв там такое поло­же­ние, кото­рое поэт Ана­к­сан­дрит изо­бра­жа­ет как сред­нее меж­ду раб­ст­вом и поло­же­ни­ем граж­да­ни­на; но чтобы достиг­нуть всей пол­ноты граж­дан­ских прав, ему нуж­но было сде­лать еще один шаг, при­чем фор­маль­но­сти для это­го были очень стро­ги. Воль­ноот­пу­щен­ник, как и ино­стра­нец, мог полу­чить пра­ва граж­дан­ства толь­ко на осно­ва­нии реше­ния, при­ня­то­го на собра­нии 6 тысяч граж­дан, и это избра­ние мог­ло под­ле­жать апел­ля­ции: хоте­ли избе­жать вся­ких неожи­дан­но­стей и пре­до­став­ля­ли наро­ду воз­мож­ность, если его пер­вое реше­ние было бла­го­при­ят­но, еще поразду­мать²⁰.

Более лег­ко полу­ча­лись пра­ва граж­дан­ства при осво­бож­де­нии раба государ­ст­вом.

Я гово­рю не толь­ко о тех, кого государ­ство осво­бож­да­ло на осно­ва­нии зако­на, в силу осо­бо­го поста­нов­ле­ния. Напри­мер декрет, издан­ный с целью обуздать ту кон­тра­банд­ную тор­гов­лю, от кото­рой стра­да­ли Афи­ны, обе­щал сво­бо­ду рабу, донес­ше­му об этом²¹. Я гово­рю о государ­ст­вен­ных рабах. Государ­ство име­ло рабов так же, как и част­ные лица; оно мог­ло, как и эти послед­ние, осво­бож­дая их, воз­на­гра­дить их рве­ние, про­яв­лен­ное и дока­зан­ное ими во вре­мя их служ­бы. В таких слу­ча­ях осво­бож­де­ние обык­но­вен­но было про­стое и осво­бож­ден­ный дол­жен был сме­шать­ся со всей мас­сой мете­ков: он запи­сы­вал­ся в государ­ст­вен­ные спис­ки, выби­рал себе патро­на из среды граж­дан и под­ле­жал двум видам обя­за­тельств, кото­рые каса­лись пра­ва место­жи­тель­ства для ино­стран­ца. Но эта мера при­ни­ма­ла ино­гда более широ­кие раз­ме­ры. Народ, пре­до­став­ляя государ­ст­вен­но­му рабу сво­бо­ду, кото­рой он рас­по­ря­жал­ся на пра­вах хозя­и­на, мог при­ба­вить сюда поли­ти­че­ские пра­ва, кото­рые зави­се­ли от него как от суве­ре­на, и он их дей­ст­ви­тель­но давал в тор­же­ст­вен­ные момен­ты, как воз­на­граж­де­ние или поощ­ре­ние от име­ни все­го наро­да; напри­мер, он дал их тем, кто ока­зал­ся победи­те­ля­ми при Арги­нус­ских ост­ро­вах²², или тем, кто сра­жал­ся при Херо­нее²³. В этих слу­ча­ях те из рабов, кото­рые не при­над­ле­жа­ли государ­ству, были выкуп­ле­ны у их хозя­ев и впи­са­ны вме­сте с дру­ги­ми в чис­ло новых граж­дан; их назы­ва­ли пла­тей­ца­ми в память того декре­та, кото­рый неко­гда пре­до­ста­вил пра­ва граж­дан­ства жите­лям Пла­тей, при­шед­шим на помощь Афи­нам в бит­ве у Мара­фо­на.

Может быть, и на этой сту­пе­ни сво­его соци­аль­но­го поло­же­ния воль­ноот­пу­щен­ник не обла­дал еще всей пол­нотой граж­дан­ских и поли­ти­че­ских прав. Демо­сфен в речи, где, прав­да, его утвер­жде­ние мог­ло быть вну­ше­но инте­ре­са­ми судеб­но­го про­цес­са, заяв­лял, что Паси­он как новый граж­да­нин не имел пра­ва по духу с.155 соло­нов­ско­го зако­на остав­лять заве­ща­ния²⁴. В дру­гой речи он с боль­шим осно­ва­ни­ем напо­ми­нал, что новые граж­дане не име­ли пра­ва меч­тать ни о долж­но­сти архон­та, ни о жре­че­ской долж­но­сти и что сами пла­тей­цы были под­чи­не­ны всей стро­го­сти это­го зако­на²⁵. Эта милость, т. е. вся пол­нота прав граж­дан­ства, была при­сво­е­на толь­ко их детям, рож­ден­ным от граж­дан­ки²⁶. Таким обра­зом, клей­мо это­го граж­дан­ства «сего­дняш­не­го дня» сти­ра­лось в их кро­ви толь­ко во вто­ром поко­ле­нии; и не толь­ко это огра­ни­че­ние при­ви­ле­гий напо­ми­на­ло ста­ро­му рабу о тех цепях, кото­рые он с себя снял. Если он был богат и осо­бен­но если он по тще­сла­вию доби­вал­ся зва­ния граж­да­ни­на, то нахо­ди­ли удо­воль­ст­вие под­вер­гать испы­та­нию его поли­ти­че­скую пра­во­спо­соб­ность как ново­го чле­на граж­дан­ской общи­ны, обре­ме­няя его все­воз­мож­ны­ми повин­но­стя­ми. Одно почет­ное пору­че­ние сле­до­ва­ло за дру­гим, литур­гия за литур­ги­ей; хорег, три­е­рарх — никто не оспа­ри­вал у него этих титу­лов, свя­зан­ных с огром­ны­ми затра­та­ми, так как он дол­жен был рас­пла­чи­вать­ся за все в меру сво­его состо­я­ния и тре­бо­ва­ний мас­сы. В дру­гой речи Демо­сфе­на мож­но про­честь исто­рию всех этих несча­стий Апол­ло­до­ра, сына бан­ки­ра Паси­о­на и ново­го граж­да­ни­на, во вре­мя выпол­не­ния им три­е­рар­хии: ему при­хо­ди­лось нести огром­ные издерж­ки на наем мат­ро­сов, кото­рые пере­хо­ди­ли к дру­гим, давать аван­сы, кото­рые ему не воз­вра­ща­лись, все­гда пла­тить и быть все­гда ограб­лен­ным, на все свои жало­бы и заяв­ле­ния не полу­чать ино­го отве­та, кро­ме пре­зре­ния и посло­ви­цы: «Ты это­го хотел: мышь захо­те­ла отведать смо­лы»²⁷.

Были ли обыч­ны­ми эти мило­сти? В одной речи Демо­сфен горь­ко жалу­ет­ся на лег­кость, с кото­рой их рас­то­ча­ли, как какую-либо про­даж­ную вещь, людям поте­рян­ным, «детям или вну­кам рабов»²⁸. Этот упрек может быть пре­уве­ли­чен­ным в коли­че­ст­вен­ном отно­ше­нии, но он пра­виль­но харак­те­ри­зу­ет каче­ство лиц, допу­щен­ных к это­му поло­же­нию. Народ, все­гда столь рев­ни­во отно­ся­щий­ся к сво­им при­ви­ле­ги­ям, не про­яв­лял себя столь рев­ни­вым по отно­ше­нию к сво­е­му досто­ин­ству; так, чтобы польстить Анти­го­ну, он поже­лал дать зва­ние афин­ско­го граж­да­ни­на одно­му из его рабов; на это пред­ло­же­ние Анти­гон отве­тил: «Я не хочу бить афи­ня­ни­на»²⁹. Этим зва­ни­ем обле­ка­лись люди тем­но­го про­ис­хож­де­ния: какой-то игрок в мяч за свой талант, тор­го­вец рыбой, навер­ное, за свои день­ги и т. д.³⁰. Когда город Перик­ла сре­ди про­вин­ци­аль­ных горо­дов Рим­ской импе­рии не имел дру­гой при­ви­ле­гии, кро­ме пра­ва счи­тать­ся сто­ли­цей изящ­ной лите­ра­ту­ры и изящ­но­го вку­са, чести быть граж­да­ни­ном Афин доби­ва­лись уси­лен­но очень мно­гие, и афи­няне нашли здесь новый спо­соб извле­кать для себя выго­ду, пока, нако­нец, Август из ува­же­ния к памя­ти их вели­ких пред­ков не запре­тил им про­да­вать за горсть сереб­ра пра­во на афин­ское граж­дан­ство³¹.

В цве­ту­щие вре­ме­на Афин чис­ло новых граж­дан из чис­ла воль­ноот­пу­щен­ни­ков, по-види­мо­му, было не очень зна­чи­тель­но по срав­не­нию с чис­лом искон­ных афи­нян; рав­ным обра­зом и чис­ло воль­ноот­пу­щен­ни­ков не долж­но было зна­чи­тель­но пре­вы­шать чис­ла с.156 рабов. Это дока­зы­ва­ет пере­пись Демет­рия Фалерн­ско­го. И дей­ст­ви­тель­но, есть один толь­ко класс, с кото­рым их мож­но было сопо­ста­вить, — это класс мете­ков. Как мы виде­ли рань­ше, мете­ков было 10 тысяч чело­век в воз­расте от 20 до 60 лет, т. е. при­бли­зи­тель­но 40 тысяч муж­чин и жен­щин; и так как ино­стран­цы состав­ля­ли самую зна­чи­тель­ную часть это­го клас­са, его часто обо­зна­ча­ли их име­нем.

Итак, осво­бож­де­ние ожи­да­ло, конеч­но, дале­ко не всех рабов. Для боль­шин­ства из них раб­ство оста­ва­лось тем, чем оно было по зако­ну: бес­ко­неч­ным злом, веч­ной тюрь­мой. Были удо­вле­тво­ре­ны тем, что выход был най­ден в воз­мож­но­сти избав­ле­ния для неболь­шо­го коли­че­ства рабов. Если бла­го­да­ря это­му избе­га­ли взры­вов вос­ста­ний или непре­рыв­ных потерь, вызы­вае­мых бег­ст­вом, если обще­ст­вен­ная без­опас­ность была обес­пе­че­на, это­го уже было доволь­но — из это­го не дела­ли для себя ника­ких дру­гих выво­дов. Да и как мог­ло быть ина­че при рас­про­стра­нен­ном сре­ди гре­ков взгляде на раб­ство, при нали­чии фило­соф­ских систем, кото­рые в неко­то­ром роде освя­ща­ли обще­ст­вен­ное мне­ние авто­ри­те­том разу­ма? Эта сила обще­ст­вен­но­го мне­ния, это новое могу­ще­ство, кото­рое она обре­ла в фило­со­фии, явля­ет­ся, конеч­но, не менее поучи­тель­ной и не менее инте­рес­ной частью исто­рии пора­бо­щен­ных наро­дов; и вполне есте­ствен­но, что к это­му при­во­дит меня даль­ней­шее рас­смот­ре­ние пред­ме­та мое­го иссле­до­ва­ния. Я пока­зал, како­вым было раб­ство с точ­ки зре­ния пра­ва и фак­ти­че­ски в жиз­ни и в зако­нах, в обы­чае, на прак­ти­ке; я при­сту­паю теперь к тому, чтобы пока­зать, чем оно было в тео­рии; тогда мы будем иметь перед гла­за­ми всю сово­куп­ность идей и фак­тов, кото­рые его обра­зу­ют, и мы будем в состо­я­нии судить о вли­я­нии, кото­рое оно ока­зы­ва­ло.