Вступительная статья к «Утешению к Полибию» Сенеки

с.233 Пред­ла­гае­мый пере­вод «Уте­ше­ния к Поли­бию» не толь­ко зна­ко­мит чита­те­ля со спе­ци­фи­кой антич­но­го жан­ра уте­ше­ния, но и замет­но рас­ши­ря­ет наше пред­став­ле­ние о фило­соф­ском уче­нии Сене­ки-мора­ли­ста в ран­ний пери­од его твор­че­ства. Луций Анней Сене­ка (4 г. до н. э. — 65 г. н. э.) по сво­е­му миро­воз­зре­нию был сто­и­ком, авто­ром мно­го­чис­лен­ных сочи­не­ний и участ­ни­ком важ­ных поли­ти­че­ских собы­тий; он нахо­дил­ся в рас­цве­те сла­вы, когда в 41 г. импе­ра­тор Клав­дий по лож­но­му обви­не­нию сво­ей жены Мес­са­ли­ны сослал его на Кор­си­ку¹. В пер­вый же год изгна­ния Сене­ка пишет уте­ши­тель­ное посла­ние к мате­ри Гель­вии (Ad Hel­viam de con­so­la­tio­ne), тяже­ло пере­жи­вав­шей уда­ле­ние с.234 сына из сто­ли­цы. В стрем­ле­нии уте­шить близ­ко­го чело­ве­ка Сене­ка пыта­ет­ся убедить Гель­вию, что он не пал духом и, что пере­жи­вае­мый им на чуж­бине опыт лишь укре­пил его. Одна­ко со вре­ме­нем кон­крет­ные обсто­я­тель­ства ссыл­ки, види­мо, настоль­ко угне­таю­ще подей­ст­во­ва­ли на Сене­ку, что спу­стя три года пре­бы­ва­ния на Кор­си­ке в уте­ши­тель­ном посла­нии к Поли­бию (посла­ние напи­са­но по слу­чаю смер­ти млад­ше­го бра­та Поли­бия) он неод­но­крат­но обра­ща­ет вни­ма­ние вли­я­тель­но­го воль­ноот­пу­щен­ни­ка, фаво­ри­та прин­цеп­са, на тяже­лую судь­бу изгнан­ни­ка.

Веро­ят­но, лише­ния, выпав­шие на долю Сене­ки в ссыл­ке, побуди­ли его в посла­нии к Поли­бию не ску­пить­ся на раз­но­об­раз­ные ком­пли­мен­ты в адрес Клав­дия и откро­вен­но хода­тай­ст­во­вать перед импе­ра­то­ром о пере­смот­ре дела и поми­ло­ва­нии (XIII, 3). Стре­мясь облег­чить соб­ст­вен­ное поло­же­ние и памя­туя, что Клав­дий порой настоль­ко нахо­дил­ся в силь­ней­шей зави­си­мо­сти от сво­его окру­же­ния, «что вел себя не как пра­ви­тель, а как слу­жи­тель» (Suet. Cl. 29), Сене­ка не без осно­ва­ния воз­ла­гал надеж­ды на помощь вли­я­тель­но­го Поли­бия. Уже в каче­стве настав­ни­ка Неро­на Сене­ка по пору­че­нию юно­го импе­ра­то­ра пишет над­гроб­ное вос­хва­ле­ние Клав­дию (Tac. Ann. XIII. 3). Без сомне­ния, этот пане­ги­рик, как и льсти­вая речь в адрес прин­цеп­са в уте­ши­тель­ном посла­нии к Поли­бию не были про­дик­то­ва­ны истин­ным отно­ше­ни­ем Сене­ки к Клав­дию; о его отно­ше­нии к обо­жест­влен­но­му импе­ра­то­ру сле­ду­ет судить ско­рее по язви­тель­ней­шей сати­ре на Клав­дия «Отык­в­ле­ние».

В тече­ние после­дую­щих пяти лет ссыл­ки, сми­рив­шись со сво­ей уча­стью, Сене­ка работа­ет над трак­та­та­ми, а воз­мож­но, и над тра­геди­я­ми, и толь­ко «Уте­ше­ние к Поли­бию» свиде­тель­ст­ву­ет о его вре­мен­ном мало­ду­шии².

Лите­ра­тур­ное наследие Сене­ки вклю­ча­ет три уте­ши­тель­ных посла­ния: к знат­ной рим­лян­ке Мар­ции, доче­ри исто­ри­ка Авла Кре­му­ция Кор­да (Ad Mar­ciam de con­so­la­tio­ne), напи­сан­ное неза­дол­го до ссыл­ки авто­ра, затем — к мате­ри Гель­вии и к Поли­бию. Обра­ще­ние Сене­ки к жан­ру уте­ше­ний мож­но объ­яс­нить, с одной сто­ро­ны, мора­ли­сти­че­ской направ­лен­но­стью его фило­со­фии, с дру­гой — осо­бен­но­стя­ми той исто­ри­че­ской ситу­а­ции, в кото­рой он ока­зал­ся³. От фило­со­фии жда­ли ука­за­ний, как обре­сти опо­ру в жиз­ни. Извест­ны при­ме­ры, когда неко­то­рые из тех, кто был вынуж­ден рас­стать­ся с жиз­нью, в послед­ние мину­ты обра­ща­лись к фило­со­фам. По свиде­тель­ству Сене­ки, Юлий Кан шел на казнь в сопро­вож­де­нии фило­со­фа (De tran­quil. an. XIV. 9), Тра­зея Пет перед смер­тью бесе­до­вал с кини­ком Демет­ри­ем о бес­смер­тии души (Tac. Ann. XVI. 34); Ливия, жена Авгу­ста, поте­ряв сына Дру­за, утвер­жда­ла, что ее стра­да­ния облег­чи­ла уте­ши­тель­ная речь Арея, домаш­не­го фило­со­фа импе­ра­тор­ской семьи (Sen. Ad Marc. IV. 2). Имен­но в эпо­ху Ран­ней импе­рии, когда мно­гие выдаю­щи­е­ся дея­те­ли Рима ста­но­ви­лись жерт­ва­ми двор­цо­вых интриг, а ссыл­ки и каз­ни ста­ли обыч­ной рас­пра­вой, осо­бую попу­ляр­ность с.235 и рас­про­стра­не­ние при­об­ре­ла лите­ра­ту­ра уте­ши­тель­но­го жан­ра. На про­тя­же­нии веков древ­ние иска­ли более или менее убеди­тель­ные дово­ды про­тив раз­лич­ных видов горя: болез­ни, раб­ства, бед­но­сти, ссыл­ки, смер­ти и т. п.⁴ «Сла­ва Сене­ки заклю­ча­ет­ся в том, что он собрал эти пред­пи­са­ния, рас­се­ян­ные во всех уче­ни­ях, понял полез­ность их, употре­бил их сам и, собрав­ши их в сво­их сочи­не­ни­ях, так же как он при­ла­гал их к жиз­ни, обо­га­тил таким обра­зом нау­ку о нрав­ст­вен­но­сти и искус­ство руко­во­дить душа­ми»⁵. Сене­ка счи­тал фило­со­фию нау­кой жиз­ни, верил в ее дей­ст­вен­ную силу и цель сво­ей фило­со­фии видел в том, чтобы помо­гать несчаст­ным, уте­шать их в горе: «Без нее нет в жиз­ни бес­стра­шия и уве­рен­но­сти, — писал Сене­ка, — ведь каж­дый час слу­ча­ет­ся так мно­го, что нам тре­бу­ет­ся совет, кото­ро­го мож­но спро­сить толь­ко у нее» (Ep. ad Lu­cil. 16. 3).

В уте­ши­тель­ной аргу­мен­та­ции Сене­ка исполь­зо­вал источ­ни­ки стои­че­ской и эпи­ку­рей­ской фило­со­фии, а так­же лич­ные наблюде­ния⁶. Кни­га «О скор­би» (кото­рая не сохра­ни­лась) фило­со­фа ака­де­ми­че­ской шко­лы Кран­то­ра (IV—III вв. до н. э.) ста­ла пер­вым и одно­вре­мен­но клас­си­че­ским образ­цом лите­ра­тур­но­го жан­ра уте­ше­ний, в том чис­ле и для Сене­ки⁷. Уте­ши­тель­ное посла­ние рас­смат­ри­ва­лось как помощь дру­га, желаю­ще­го осво­бо­дить чело­ве­ка от скор­би, вер­нуть ему ощу­ще­ние «нор­мы жиз­ни». Уте­ши­тель дол­жен объ­яс­нить, что при­чи­на дли­тель­ной скор­би неесте­ствен­на, дока­зать с помо­щью аргу­мен­тов и демон­стра­ции при­ме­ров, что скорбь, как опас­ная болезнь, вред­на и для само­го скор­бя­ще­го, и для окру­жаю­щих, скорбь бес­по­лез­на, так как не в силах изме­нить что-либо в слу­чив­шем­ся, бес­смыс­лен­на и пороч­на.

Аргу­мен­та­ция в древ­них уте­ши­тель­ных посла­ни­ях кон­цен­три­ру­ет­ся вокруг двух основ­ных вопро­сов: «Скор­бишь ли ты о сво­ей уча­сти или об уча­сти покой­но­го?»⁸ и «Смерть — это небы­тие или пере­ход в дру­гой мир?»⁹. Что каса­ет­ся уча­сти скор­бя­ще­го, то его жало­бы на свою судь­бу нель­зя при­знать спра­вед­ли­вы­ми, ибо, полу­чив одна­жды сча­стье, чело­век вопре­ки зако­ну при­ро­ды о вре­мен­но­сти его суще­ст­во­ва­ния пред­по­ла­га­ет поль­зо­вать­ся им веч­но, а когда теря­ет его, счи­та­ет, что совер­ши­лась неспра­вед­ли­вость. Так как чело­век не явля­ет­ся истин­ным вла­дель­цем благ, то он все­гда дол­жен быть готов с ними рас­стать­ся и не счи­тать поте­рей то, что на самом деле нуж­но рас­смат­ри­вать как воз­врат дол­га. Каж­до­му необ­хо­ди­мо пом­нить о крат­ковре­мен­но­сти чело­ве­че­ско­го сча­стья и гото­вить себя к тому, что при­дет вре­мя с ним рас­стать­ся, а поэто­му надо успеть за корот­кий срок полу­чить как мож­но боль­ше радо­сти от обла­да­ния им, чтобы не оста­ва­лось чув­ства неудо­вле­тво­рен­но­сти, кото­рое затем и выли­ва­ет­ся в жало­бу.

Систе­ма дока­за­тельств отно­си­тель­но скор­би об уча­сти покой­но­го сво­дит­ся к кри­ти­ке зем­ной жиз­ни и высо­кой оцен­ке поло­же­ния после смер­ти. Если рас­смат­ри­вать смерть как состо­я­ние небы­тия, то покой­ный ниче­го не чув­ст­ву­ет, и ему нель­зя ни при­чи­нить зло, ни сде­лать доб­ро; если же с.236 после смер­ти суще­ст­во­ва­ние про­дол­жа­ет­ся, то покой­ный нахо­дит­ся в луч­шем мире. С одной сто­ро­ны, уче­ние Пла­то­на о бес­смер­тии души соот­вет­ст­во­ва­ло стрем­ле­нию древ­них к дру­гой, луч­шей жиз­ни, с дру­гой сто­ро­ны, уче­ние Эпи­ку­ра о смерт­но­сти души пред­по­ла­га­ло пре­одо­ле­ние стра­ха смер­ти. Сене­ка, рас­суж­дая в уте­ши­тель­ных посла­ни­ях о смер­ти, что это «либо конец, либо пере­се­ле­ние», утвер­жда­ет, что в любом слу­чае в скор­би как дол­ге нет необ­хо­ди­мо­сти. Если после смер­ти нет ника­кой жиз­ни, то скорбь по умер­ше­му бес­смыс­лен­на, он ее не чув­ст­ву­ет¹⁰. Если же после смер­ти жизнь про­дол­жа­ет­ся, то осво­бож­ден­ный от раб­ства пло­ти и вла­сти судь­бы чело­век наслаж­да­ет­ся новым состо­я­ни­ем; печаль живых ему неже­ла­тель­на.

Если скор­бя­ще­го муча­ет мысль, что смерть преж­девре­мен­на, то, во-пер­вых, любая чело­ве­че­ская жизнь корот­ка, осо­бен­но если срав­нить ее со вре­ме­нем суще­ст­во­ва­ния чело­ве­че­ства или все­лен­ной; недол­гой ока­за­лась жизнь даже самых гран­ди­оз­ных тво­ре­ний: горо­дов, памят­ни­ков¹¹. Так что, по мне­нию уте­ши­те­ля, нет раз­ни­цы меж­ду дол­гой и корот­кой чело­ве­че­ской жиз­нью. Во-вто­рых, поня­тие «преж­девре­мен­ная смерть» невер­но, так как соглас­но зако­ну при­ро­ды смерть насту­па­ет толь­ко тогда, когда уже нет энер­гии про­дол­жать жизнь (Ad Marc. XXI. 6). Сене­ка, ссы­ла­ясь на уче­ние Пла­то­на, утвер­жда­ет, что смерть при­хо­дит быст­ро к тому, чья душа ее ждет, видя в смер­ти сред­ство осво­бож­де­ния от раб­ства тела (Ad Marc. XXIII. 1—4).

Несо­сто­я­тель­на мысль скор­бя­ще­го, когда он пола­га­ет, что ран­няя смерть лиша­ет чело­ве­ка жиз­нен­ных благ, кото­ры­ми он не успел еще насла­дить­ся или мог бы про­дол­жать наслаж­дать­ся уже дан­ны­ми ему бла­га­ми. Если учесть, что жизнь пол­на стра­да­ний, а бла­га судь­бы нена­деж­ны, то надо при­знать, что чело­век недо­оце­ни­ва­ет пре­иму­ще­ства ран­ней смер­ти, кото­рая осво­бож­да­ет его не толь­ко от насто­я­щих бед, но и от стра­ха перед буду­щи­ми. Ведь никто не может пору­чить­ся за устой­чи­вость сво­его бла­го­по­лу­чия, а ста­рость не все­гда явля­ет­ся достой­ным завер­ше­ни­ем жиз­ни¹². Если жизнь и пред­став­ля­ет какую-нибудь цен­ность, то, конеч­но же, не дол­го­ле­ти­ем, а полез­ной дея­тель­но­стью (Ad Marc. XXIV. 1). Таким обра­зом, нет осно­ва­ния жалеть того, кто нахо­дит­ся уже в без­опас­ном поло­же­нии. Если чело­век, несмот­ря ни на какие дока­за­тель­ства и уве­ще­ва­ния, про­дол­жа­ет скор­беть, то он вызы­ва­ет подо­зре­ние, что скор­бит не о покой­ном, а о сво­их поте­рян­ных выго­дах. При­чи­на такой скор­би — эго­изм, и скор­бя­щий уже заслу­жи­ва­ет не уте­ше­ния, а осуж­де­ния¹³.

В систе­ме уте­ши­тель­ной аргу­мен­та­ции Сене­ки нема­ло­важ­ную роль игра­ет лич­ность адре­са­та. Как отме­ча­ет К. Грол­лиос, Сене­ка созна­вал, что одни­ми рас­суж­де­ни­я­ми нелег­ко уте­шить в скор­би, поэто­му он обра­ща­ет­ся к чув­ству, семей­но­му и слу­жеб­но­му дол­гу сво­их адре­са­тов¹⁴. Мар­ция, дочь извест­но­го исто­ри­ка Кре­му­ция Кор­да, подру­га Ливии, жены Авгу­ста, и Поли­бий, вли­я­тель­ный отпу­щен­ник импе­ра­то­ра, зани­ма­ют такое поло­же­ние в обще­стве, что их поступ­ки и душев­ное состо­я­ние, под­чер­ки­ва­ет Сене­ка, у всех на виду. Поэто­му и в горе их достой­ное поведе­ние — при­мер для дру­гих¹⁵. Нель­зя забы­вать и о тех, кто нахо­дит­ся с.237 рядом, о сво­их близ­ких, кото­рые испы­ты­ва­ют такую же боль и нуж­да­ют­ся в помо­щи. Так что и ради них нель­зя под­да­вать­ся скор­би и надо сво­им муже­ст­вен­ным поведе­ни­ем слу­жить для них при­ме­ром¹⁶.

Сво­ей про­све­ти­тель­ской речью уте­ши­тель при­учал чита­те­ля раз­мыш­лять о чело­ве­че­ском суще­ст­во­ва­нии, непо­сто­ян­стве чело­ве­че­ско­го сча­стья и таким обра­зом под­готав­ли­вал чита­те­ля к неиз­беж­ной встре­че с горем. В конеч­ном ито­ге уте­ши­тель вся­че­ски ста­рал­ся при­ми­рить скор­бя­ще­го со сво­ей судь­бой, ибо «она сама когда-то пода­ри­ла тебе то, что взя­ла обрат­но» (Ad Pol. XVIII. 3).

Уте­ши­тель­ные посла­ния Сене­ки, несмот­ря на рас­суж­де­ния обще­го харак­те­ра (о жиз­ни, смер­ти, судь­бе, бла­ге и т. п.), отли­ча­ют­ся друг от дру­га не толь­ко по струк­ту­ре, но и по аргу­мен­та­ции. Сохра­нив­ша­я­ся часть (нача­ло уте­ря­но) «Уте­ше­ния к Поли­бию» вклю­ча­ет рас­суж­де­ния о недол­го­веч­но­сти все­го зем­но­го с ссыл­кой на гибель семи чудес све­та, древ­них горо­дов и даже все­го мира. Эти при­ме­ры гран­ди­оз­но­го раз­ру­ше­ния при­зва­ны про­ил­лю­ст­ри­ро­вать бес­си­лие все­го зем­но­го перед гроз­ной неиз­беж­но­стью смер­ти. Стра­дать по воле судь­бы — общая участь людей, кото­рую нель­зя ни изме­нить, ни уми­ло­сти­вить. Про­ли­вать сле­зы по умер­ше­му, выпол­няя свой долг перед ним, нера­зум­но в любом слу­чае: ибо сохра­ня­ет­ся ли у покой­но­го спо­соб­ность чув­ст­во­вать или нет, сле­зы не помо­гут ни ему, умер­ше­му, ни тому, кто его опла­ки­ва­ет (V. 1—3).

По мыс­ли Сене­ки, Поли­бий дол­жен пере­стать скор­беть, чтобы выпол­нить долг перед близ­ки­ми, обще­ст­вом и импе­ра­то­ром. У него есть обя­зан­но­сти по отно­ше­нию к живым бра­тьям, для кото­рых он дол­жен слу­жить образ­цом поведе­ния, быть для всей семьи уте­ши­те­лем. Он дол­жен так­же пред­став­лять инте­ре­сы граж­дан и под­дан­ных перед импе­ра­то­ром, вер­но слу­жить прин­цеп­су и разде­лять с ним бре­мя ответ­ст­вен­но­сти (V. 4—7). Далее сле­ду­ют рас­суж­де­ния отно­си­тель­но двух основ­ных вопро­сов: «Скор­бит ли Поли­бий о сво­ей уча­сти или об уча­сти покой­но­го?» и «Смерть — это конец или пере­ход в дру­гой мир?». Автор убеж­да­ет Поли­бия в спра­вед­ли­во­сти зако­нов при­ро­ды, упре­ка­ет его в их забве­нии, сове­ту­ет облег­чить скорбь лите­ра­тур­ны­ми и фило­соф­ски­ми заня­ти­я­ми, заботой о сво­их близ­ких и рев­ност­ной служ­бой импе­ра­то­ру (IX — XII. 4).

После обра­ще­ния к богам, боги­ням и судь­бе с моль­бой о бла­го­ден­ст­вии импе­ра­то­ра и его семьи Сене­ка в похваль­ную речь в честь импе­ра­то­ра искус­но впле­та­ет свою прось­бу о поми­ло­ва­нии (XII. 5 — XIII)¹⁷. При­во­дя исто­ри­че­ские при­ме­ры, Сене­ка как бы уста­ми импе­ра­то­ра дает совет Поли­бию сле­до­вать достой­ным при­ме­рам стой­ко­сти и муже­ства. И толь­ко один при­мер из семьи импе­ра­то­ров, при­мер Гая Кали­гу­лы, Сене­ка при­во­дит как недо­стой­ный рим­ля­ни­на (XIV—XVII). В заклю­че­ние, желая напом­нить вли­я­тель­но­му импе­ра­тор­ско­му чинов­ни­ку о печаль­ной судь­бе изгнан­ни­ка, Сене­ка пыта­ет­ся оправ­дать недо­стат­ки сво­ей уте­ши­тель­ной речи ссыл­кой на небла­го­при­ят­ные обсто­я­тель­ства его жиз­ни сре­ди вар­ва­ров¹⁸.

Для речи мораль­но-фило­соф­ско­го и дидак­ти­че­ско­го содер­жа­ния фор­ма посла­ния наи­бо­лее при­ем­ле­ма. Хотя уте­ши­тель­ная речь обра­ще­на к кон­крет­но­му адре­са­ту, она, как и вся­кое посла­ние, пред­на­зна­ча­лась с.238 для доста­точ­но широ­ко­го кру­га чита­те­лей¹⁹. Общая струк­ту­ра уте­ши­тель­но­го сочи­не­ния сво­дит­ся к клас­си­че­ской схе­ме с тра­ди­ци­он­ной моде­лью дока­за­тельств. Автор может часть аргу­мен­тов опу­стить, пере­ста­вить, вве­сти новые аргу­мен­ты. Во введе­нии гово­рит­ся о моти­вах и цели посла­ния, в основ­ной части при­во­дят­ся аргу­мен­ты про­тив неуме­рен­ной скор­би, дают­ся настав­ле­ния, при­во­дят­ся при­ме­ры, в заклю­че­нии уте­ши­тель повто­ря­ет ряд наи­бо­лее важ­ных для адре­са­та аргу­мен­тов и сове­тов.

Для уси­ле­ния эмо­цио­наль­но­сти речи Сене­ка исполь­зу­ет рито­ри­че­ские вопро­сы, вос­кли­ца­ния, обра­ще­ния, для ожив­ле­ния речи он исполь­зу­ет извест­ный в рито­ри­ке при­ем встав­ки (обви­ни­тель­ная речь про­тив судь­бы, II. 2 — III. 5) или же вкла­ды­ва­ет речь в уста под­став­но­го лица (речь от лица импе­ра­то­ра Клав­дия, IV — XVI. 4); неред­ко Сене­ка выра­жа­ет мыс­ли в виде сен­тен­ций или эпи­грамм.

При пере­во­де «Уте­ше­ния к Поли­бию» были исполь­зо­ва­ны сле­дую­щие изда­ния тек­ста: L. An­naei Se­ne­cae dia­lo­go­rum lib­ri duo­de­cim. Re­cog­no­no­vit bre­vi­que ad­no­ta­tio­ne cri­ti­ca instru­xit L. D. Rey­nolds. Oxf., 1977; L. An­naei Se­ne­cae ope­ra quae su­per­sunt. Re­cog­no­vit et re­rum in­di­cem lo­cup­le­tis­si­mum adie­cit Fr. Haa­se. V. I. Lip­siae, 1898. Пол­но­стью на рус­ский язык «Уте­ше­ние к Поли­бию» пере­во­дит­ся впер­вые.