История римского права

Часть II. История гражданского права

Глава VII. История вещных прав

с.321 247

I. ИНСТИТУТЫ ЦИВИЛЬНОГО ПРАВА

§ 54. Пра­во соб­ст­вен­но­сти. Раз­ви­тие поня­тия do­mi­nium ex jure Qui­ri­tium

Древ­ней­ший харак­тер при­над­леж­но­сти дви­жи­мых вещей

Инсти­тут част­ной соб­ст­вен­но­сти, обо­зна­чав­ший­ся впо­след­ст­вии тер­ми­ном do­mi­nium или prop­rie­tas, суще­ст­ву­ет со все­ми сво­и­ми основ­ны­ми чер­та­ми уже в ста­ром цивиль­ном пра­ве, и рим­ские юри­сты рас­смат­ри­ва­ют его, как инсти­тут искон­ный. Меж­ду тем в древ­ней­шей исто­рии мы встре­ча­ем неко­то­рые раз­роз­нен­ные явле­ния (деле­ние вещей на res man­ci­pi и nec man­ci­pi, вос­по­ми­на­ние о раз­ли­чии fa­mi­lia и pe­cu­nia и т. д.), кото­рые — осо­бен­но в свя­зи с дан­ны­ми исто­рии дру­гих наро­дов — застав­ля­ют думать, что и в Риме част­ная соб­ст­вен­ность уста­но­ви­лась не сра­зу, что ее уста­нов­ле­нию пред­ше­ст­во­вал дол­гий пери­од под­готов­ки и выра­бот­ки это­го поня­тия. Но, разу­ме­ет­ся, отно­си­тель­но это­го доис­то­ри­че­ско­го пери­о­да рим­ской соб­ст­вен­но­сти мы можем делать толь­ко более или менее веро­ят­ные пред­по­ло­же­ния.

Чув­ство част­ной, инди­виду­аль­ной при­над­леж­но­сти вещей (заро­дыш позд­ней­ше­го пра­ва соб­ст­вен­но­сти) появ­ля­ет­ся впер­вые, 248 без сомне­ния, по отно­ше­нию к вещам дви­жи­мым; как мы уже с.322 виде­ли (§ 5), недви­жи­мость (зем­ля) пер­во­на­чаль­но нахо­дит­ся в таком или ином кол­лек­тив­ном обла­да­нии. Уби­тая тем или дру­гим лицом дичь, вылов­лен­ная рыба, создан­ное трудом ору­жие есте­ствен­но рас­смат­ри­ва­ет­ся как вещь, при­над­ле­жа­щая тому, кто ее добыл или создал. Созна­ние «эта вещь моя» воз­ни­ка­ет здесь про­сто и пси­хо­ло­ги­че­ски неиз­беж­но. Так­же есте­ствен­но, что чело­век будет защи­щать свою вещь от поку­ше­ний со сто­ро­ны дру­гих и будет ста­рать­ся вер­нуть ее соб­ст­вен­ной силой, если ею кто-либо уже завла­дел. Одна­ко, это чув­ство при­над­леж­но­сти дви­жи­мых вещей, как пока­зы­ва­ет опыт исто­рии, дол­гое вре­мя еще не име­ет юриди­че­ско­го харак­те­ра пра­ва соб­ст­вен­но­сти в таком виде, как она извест­на пра­ву более раз­ви­то­му. Если моею вещью вла­де­ет дру­гое лицо и если я тре­бую мою вещь от него, то в ста­ром (напри­мер, древ­не­гер­ман­ском) пра­ве это мое тре­бо­ва­ние юриди­че­ски опи­ра­ет­ся не на то, что это вещь моя, а на то, что она была у меня укра­де­на, отня­та и т. д. и что вла­де­лец или сам винов­ник это­го пре­ступ­ле­ния, или кос­вен­но (тем, что вла­де­ет похи­щен­ной у меня вещью) явля­ет­ся его участ­ни­ком. Не столь­ко пра­во ист­ца на вещь, сколь­ко деликт ответ­чи­ка слу­жит осно­ва­ни­ем иска.

По-види­мо­му, так же было и в древ­ней­шем рим­ском пра­ве: пра­во на дви­жи­мые вещи защи­ща­лось при помо­щи деликт­ных исков (глав­ным обра­зом, ac­tio fur­ti); при­су­щий пра­ву соб­ст­вен­но­сти, как тако­во­му, иск — rei vin­di­ca­tio — к дви­жи­мым вещам или вовсе не при­ме­нял­ся (как дума­ют одни — напри­мер, Жирар¹) или же, если при­ме­нял­ся, то не был иском о соб­ст­вен­но­сти, а так­же имел деликт­ный харак­тер (как дума­ют дру­гие — напри­мер, Майр²). Пра­во на дви­жи­мые вещи на этой ста­дии еще не име­ло свой­ства проч­ной юриди­че­ской свя­зи меж­ду лицом и вещью, свя­зи, кото­рая уже сама по себе мог­ла бы слу­жить осно­ва­ни­ем иска.

Jus Qui­ri­tium по отно­ше­нию к недви­жи­мо­стям

Ина­че скла­ды­ва­лись отно­ше­ния к недви­жи­мо­стям. Когда пред­став­ле­ние об общем пра­ве на зем­лю все­го наро­да, а затем и отдель­ных gen­tes посте­пен­но стер­лось, при­над­леж­ность того или дру­го­го участ­ка ста­ла свя­зы­вать­ся с сидя­щей на нем семьей — fa­mi­lia (семей­ная соб­ст­вен­ность). Уча­сток при­над­ле­жит семье, как тако­вой, в лице ее гла­вы и пред­ста­ви­те­ля — домо­вла­ды­ки. Но при­над­леж­ность эта про­ник­ну­та осо­бым харак­те­ром: рас­пре­де­ле­ние зем­ли меж­ду отдель­ны­ми рода­ми и семья­ми поко­ит­ся в идее не на с.323 таком или ином акте част­но­го лица, а на воле все­го наро­да, явля­ет­ся выра­же­ни­ем неко­то­ро­го обще­го­судар­ст­вен­но­го, пуб­лич­но­го поряд­ка. Уча­сток зем­ли при­над­ле­жит дан­но­му домо­вла­ды­ке как чле­ну общи­ны, как граж­да­ни­ну, qui­ris; как было уже ука­за­но, даже сам уча­сток — 249 «fun­dus» — был в то вре­мя не столь­ко опре­де­лен­ной частью терри­то­рии, сколь­ко коли­че­ст­вен­ной долей дан­ной семьи в общем земель­ном вла­де­нии — «жере­бьем». Пра­во граж­да­ни­на на такой «жере­бий», выте­каю­щее из его поло­же­ния как чле­на общи­ны и все­це­ло про­ник­ну­тое пуб­лич­но-пра­во­вым харак­те­ром, и есть, веро­ят­но, то, что в древ­ней­шее вре­мя обо­зна­ча­лось выра­же­ни­ем «ex jure Qui­ri­tium». «Fun­dus meus est ex jure Qui­ri­tium»³ — зна­чит: «уча­сток — мой в силу мое­го пра­ва граж­дан­ства, в силу пуб­лич­но­го поряд­ка рас­пре­де­ле­ния зем­ли меж­ду чле­на­ми общи­ны».

При таких усло­ви­ях понят­но, что уча­сток зем­ли, отведен­ный дан­ной семье, дол­жен оста­вать­ся в ее вла­де­нии, пока суще­ст­ву­ю­щее рас­пре­де­ле­ние не будет изме­не­но каким-либо новым пуб­лич­ным актом (напри­мер, пере­де­лом). Если же им завла­де­ет кто-либо дру­гой, то домо­вла­ды­ка может потре­бо­вать его воз­вра­ще­ния неза­ви­си­мо от того, каким обра­зом — доб­ро­со­вест­но или недоб­ро­со­вест­но — нынеш­ний вла­де­лец стал вла­дель­цем: дело будет идти не об устра­не­нии послед­ст­вий част­но­го делик­та, а о вос­ста­нов­ле­нии общин­но­го поряд­ка земель­но­го рас­пре­де­ле­ния. Таким обра­зом, здесь впер­вые воз­ни­ка­ет пред­став­ле­ние о неко­то­рой непре­мен­ной юриди­че­ской свя­зи лица с вещью — пер­вый и наи­бо­лее суще­ст­вен­ный эле­мент пра­ва соб­ст­вен­но­сти. В свя­зи с этим, веро­ят­но, имен­но здесь заро­ди­лась rei vin­di­ca­tio с ее тор­же­ст­вен­ным заяв­ле­ни­ем «hunc fun­dum ex jure Qui­ri­tium meum es­se aio»⁴, — и, быть может даже, имен­но здесь впер­вые про­яви­лось вме­ша­тель­ство государ­ст­вен­ной вла­сти в част­ные спо­ры, выра­зив­ше­е­ся в запре­ще­нии физи­че­ской борь­бы («mit­ti­te am­bo rem»⁵).

Но пра­во на недви­жи­мо­сти, имея один из суще­ст­вен­ных эле­мен­тов соб­ст­вен­но­сти, дол­го еще не име­ло дру­го­го — сво­бо­ды рас­по­ря­же­ния. Уча­сток зем­ли, как ска­за­но, усва­и­вал­ся не домо­вла­ды­ке, как тако­во­му, а всей семье: он был ее неотъ­ем­ле­мой с.324 при­над­леж­но­стью, ее мате­ри­аль­ным бази­сом. Неогра­ни­чен­ный в сво­ей вла­сти по отно­ше­нию к чле­нам сво­ей семьи и к про­дук­там их труда (дви­жи­мые вещи), домо­вла­ды­ка в то же вре­мя не мог рас­по­рядить­ся семей­ным участ­ком так, чтобы он ушел от семьи — не мог его про­дать, пода­рить и т. д. Акт его част­ной воли не мог изме­нить пуб­лич­но­го поряд­ка.

Уста­нов­ле­ние еди­но­го поня­тия do­mi­nium ex jure Qui­ri­tium

С тече­ни­ем вре­ме­ни, одна­ко, оба ука­зан­ные рука­ва посте­пен­но сбли­жа­ют­ся. С одной сто­ро­ны, пуб­лич­но-пра­во­вой харак­тер пра­ва на недви­жи­мо­сти и идея семей­ной соб­ст­вен­но­сти сти­ра­ют­ся: домо­вла­ды­ка при­об­ре­та­ет и по отно­ше­нию к зем­ле сво­бо­ду рас­по­ря­же­ния. С дру­гой сто­ро­ны, на дви­жи­мо­сти пере­но­сит­ся вин­ди­ка­ци­он­ный прин­цип: они начи­на­ют защи­щать­ся не на деликт­ном толь­ко осно­ва­нии, а на осно­ва­нии их при­над­леж­но­сти тако­му-то лицу. Jus Qui­ri­tium утра­чи­ва­ет зна­че­ние пуб­лич­но­го пра­ва и начи­на­ет употреб­лять­ся для обо­зна­че­ния пра­ва соб­ст­вен­но­сти вооб­ще.

Про­цесс это­го посте­пен­но­го сли­я­ния обо­их рука­вов и выра­бот­ки еди­но­го поня­тия do­mi­nium ex jure Qui­ri­tium, 250 разу­ме­ет­ся, во всей сво­ей исто­ри­че­ской кон­крет­но­сти скрыт от нас. Но он оста­вил свои следы в неко­то­рых пере­жи­ва­ни­ях.

Fa­mi­lia и pe­cu­nia, res man­ci­pi и nec man­ci­pi

С одной сто­ро­ны, мы име­ем в источ­ни­ках смут­ные наме­ки, свиде­тель­ст­ву­ю­щие о том, что иму­ще­ство в отда­лен­ную эпо­ху рас­па­да­лось на два ком­плек­са, обо­зна­чав­ши­е­ся выра­же­ни­я­ми fa­mi­lia и pe­cu­nia⁶. Зако­ны XII таб­лиц, напри­мер, регу­ли­руя насле­до­ва­ние, гово­рят то о fa­mi­lia, то о pe­cu­nia; рав­ным обра­зом, толь­ко о pe­cu­nia идет речь в поло­же­нии тех же зако­нов XII таб­лиц отно­си­тель­но опе­ки над безум­ны­ми. Как бы смут­ны ни были эти наме­ки, во вся­ком слу­чае сопо­став­ле­ние их свиде­тель­ст­ву­ет о том, что одни из иму­ще­ст­вен­ных объ­ек­тов в древ­ней­шее вре­мя тес­нее были свя­за­ны с семьей (fa­mi­lia) и допус­ка­ли мень­шую сво­бо­ду рас­по­ря­же­ния, чем дру­гие (pe­cu­nia). Какие объ­ек­ты отно­си­лись к одной кате­го­рии, какие к дру­гой, — это­го мы из самых тер­ми­нов fa­mi­lia и pe­cu­nia выве­сти не можем; но на помощь здесь при­хо­дит дру­гой, уже более извест­ный, исто­ри­че­ский факт.

Цивиль­ное пра­во делит все иму­ще­ст­вен­ные объ­ек­ты на res man­ci­pi и nec man­ci­pi. По опре­де­ле­нию клас­си­че­ских юри­стов (Ul­pia­ni reg. 19. 1), к чис­лу res man­ci­pi отно­сят­ся зем­ли в Ита­лии (prae­dia in Ita­li­co so­lo — fun­dus и do­mus), затем неко­то­рые из с.325 пред­и­аль­ных серви­ту­тов (via, iter, ac­tus, aquae­duc­tus⁷) и, нако­нец, рабы и рабо­чий скот (ser­vi et quad­ru­pe­des, quae dor­so col­lo­ve do­man­tur, ve­lut bo­ves, mu­li, equi, asi­ni⁸). Все осталь­ные вещи суть res nec man­ci­pi.

Основ­ное зна­че­ние это­го раз­ли­чия для позд­ней­ше­го цивиль­но­го пра­ва заклю­ча­лось в том, что в то вре­мя, как res nec man­ci­pi мог­ли пере­хо­дить из рук в руки путем про­стой бес­фор­маль­ной пере­да­чи, tra­di­tio, для пере­не­се­ния пра­ва соб­ст­вен­но­сти на res man­ci­pi необ­хо­дим был фор­маль­ный акт man­ci­pa­tio (к кото­ро­му при­со­еди­ни­лась затем так­же фор­маль­ная in jure ces­sio⁹ — Gai. II. 18 и сл.).

Пере­чис­ле­ние вещей, вхо­дя­щих в кате­го­рию res man­ci­pi, пока­зы­ва­ет, что это как раз те вещи, кото­рые состав­ля­ют осно­ву зем­ледель­че­ско­го кре­стьян­ско­го хозяй­ства: уча­сток зем­ли и необ­хо­ди­мый рабо­чий инвен­тарь. Без это­го послед­не­го самый земель­ный уча­сток, на кото­ром сидит кре­стьян­ская семья, будет мерт­вым капи­та­лом, и семья будет лише­на воз­мож­но­сти хозяй­ст­вен­но­го суще­ст­во­ва­ния; извест­но, напри­мер, что у наших кре­стьян поте­ря рабо­чей лоша­ди явля­ет­ся обык­но­вен­но нача­лом пол­но­го разо­ре­ния.

Все это застав­ля­ет сбли­жать деле­ние вещей на res man­ci­pi и nec man­ci­pi с деле­ни­ем на fa­mi­lia и pe­cu­nia и усмат­ри­вать в пер­вом лишь ослаб­лен­ный отго­ло­сок вто­ро­го. Весь­ма веро­ят­но, что в отме­чен­ном выше про­цес­се посте­пен­но­го 251 рас­про­стра­не­ния поня­тия do­mi­nium ex jure Qui­ri­tium на дви­жи­мые вещи пер­вы­ми, на кото­рых это поня­тие было рас­про­стра­не­но, яви­лись имен­но рабы и рабо­чий скот: слу­жа необ­хо­ди­мым усло­ви­ем нор­маль­но­го хозяй­ст­вен­но­го суще­ст­во­ва­ния семьи, они, вме­сте с fun­dus и do­mus, ста­ли обо­зна­чать­ся и тер­ми­ном fa­mi­lia. Пер­во­на­чаль­ная неот­чуж­дае­мость земель­но­го участ­ка с тече­ни­ем вре­ме­ни отпа­ла, но жела­ние огра­дить инте­ре­сы семьи ска­зы­ва­ет­ся еще в том, что для отчуж­де­ния вещей, вхо­дя­щих в состав fa­mi­lia, тре­бу­ет­ся соблюде­ние извест­ной тор­же­ст­вен­ной пуб­лич­ной фор­мы. К тому же, с уста­нов­ле­ни­ем цен­за имен­но эти вещи име­ют глав­ное зна­че­ние для опре­де­ле­ния иму­ще­ст­вен­но­го поло­же­ния граж­да­ни­на (res cen­sui cen­sen­do); с.326 вслед­ст­вие это­го было жела­тель­но, чтобы пере­ход их из рук в руки совер­шал­ся фор­маль­но и глас­но. Таким обра­зом, ста­рое воз­зре­ние и новые усло­вия встре­ти­лись и пре­об­ра­зо­ва­ли преж­нее деле­ние на fa­mi­lia и pe­cu­nia в новое — на res man­ci­pi и nec man­ci­pi.

Соб­ст­вен­ность пере­грин­ская и про­вин­ци­аль­ная

За исклю­че­ни­ем это­го, ника­ких дру­гих раз­ли­чий меж­ду веща­ми по отно­ше­нию к поня­тию пра­ва соб­ст­вен­но­сти в цивиль­ном пра­ве исто­ри­че­ской эпо­хи не суще­ст­ву­ет: соб­ст­вен­ность уже еди­на — как по сво­е­му содер­жа­нию, так и по спо­со­бам сво­ей защи­ты.

Но несмот­ря на свой уже бес­спор­но част­ный харак­тер, кви­рит­ская соб­ст­вен­ность все же еще сохра­ня­ет неко­то­рые следы сво­его преж­не­го пуб­лич­но-пра­во­во­го зна­че­ния. Так, субъ­ек­том ее может быть толь­ко рим­ский граж­да­нин или те из ино­стран­цев, кото­рым даро­ва­но jus com­mer­cii; пере­гри­ны не могут иметь кви­рит­ско­го пра­ва на вещь. Прав­да, с тече­ни­ем вре­ме­ни, как извест­но, и пере­гри­ны полу­чи­ли защи­ту, вслед­ст­вие чего при­над­ле­жа­щие им вещи ста­ли охра­нять­ся нор­ма­ми jus gen­tium ана­ло­гич­но пра­ву соб­ст­вен­но­сти; но пра­во пере­гри­на на вещь не есть кви­рит­ская соб­ст­вен­ность. Вслед­ст­вие это­го рядом с систе­мой цивиль­ных или кви­рит­ских вещ­ных прав в Риме мало-пома­лу появи­лась осо­бая систе­ма пере­грин­ских прав — осо­бая пере­грин­ская соб­ст­вен­ность и т. д.

С дру­гой сто­ро­ны, истин­ное jus Qui­ri­tium мог­ло быть толь­ко на зем­ли, вхо­дя­щие в состав рим­ской терри­то­рии в пол­ном смыс­ле сло­ва, т. е. с рас­про­стра­не­ни­ем граж­дан­ства на всю Ита­лию, — толь­ко на prae­dia in Ita­li­co so­lo. Зем­ли про­вин­ци­аль­ные объ­ек­том част­но­го кви­рит­ско­го пра­ва даже для рим­ских граж­дан быть не мог­ли: они рас­смат­ри­ва­лись, как общее досто­я­ние все­го рим­ско­го наро­да, при­чем вла­де­ние отдель­ных лиц теми или дру­ги­ми участ­ка­ми про­вин­ци­аль­ной зем­ли харак­те­ри­зо­ва­лось не как do­mi­nium, а как pos­ses­sio. В то вре­мя как эти про­вин­ци­аль­ные pos­ses­sio­nes были обло­же­ны пода­тью, кви­рит­ская соб­ст­вен­ность на prae­dia Ita­li­ca в пери­од рес­пуб­ли­ки была от вся­ких нало­гов сво­бод­на, вслед­ст­вие чего сво­бо­да от пода­тей в то вре­мя рас­смат­ри­ва­лась, как неотъ­ем­ле­мое каче­ство само­го пра­ва кви­рит­ской соб­ст­вен­но­сти. Хотя таким обра­зом вла­де­ние про­вин­ци­аль­ны­ми зем­ля­ми тео­ре­ти­че­ски не было 252 насто­я­щей соб­ст­вен­но­стью, но прак­ти­че­ски оно, конеч­но, про­вин­ци­аль­ны­ми суда­ми охра­ня­лось, как соб­ст­вен­ность, вслед­ст­вие чего с появ­ле­ни­ем про­вин­ций воз­ник­ла новая юриди­че­ская кате­го­рия — соб­ст­вен­ность про­вин­ци­аль­ная, со сво­и­ми осо­бы­ми нор­ма­ми и осо­бы­ми сред­ства­ми охра­ны.

Огра­ни­че­ния пра­ва соб­ст­вен­но­сти

с.327 Как мы зна­ем, соб­ст­вен­ность, тяго­тея в прин­ци­пе к сво­ей пол­но­те и неогра­ни­чен­но­сти, в дей­ст­ви­тель­но­сти поло­жи­тель­ным пред­пи­са­ни­ем зако­на может быть огра­ни­че­на в том или дру­гом отно­ше­нии, как в инте­ре­сах обще­го бла­га, так и в инте­ре­сах мир­но­го сосед­ско­го сожи­тель­ства. Таким огра­ни­че­ни­ям под­вер­же­на и кви­рит­ская соб­ст­вен­ность уже в ста­ром цивиль­ном пра­ве, при­чем эти огра­ни­че­ния уста­нов­ле­ны в инте­ре­сах соседей. Город­ской харак­тер древ­не­рим­ско­го посе­ле­ния и есте­ствен­ная при этом ску­чен­ность жилищ дела­ет это явле­ние понят­ным.

Уже зако­нам XII таб­лиц изве­стен целый ряд подоб­ных огра­ни­че­ний. Важ­ней­шие из них состо­ят в сле­дую­щем: a) Соб­ст­вен­ник обя­зан остав­лять по сво­ей меже сво­бод­ной (для про­хо­да, про­езда, пово­рота плу­га) поло­су зем­ли в 2¹∕₂ фута — т. н. am­bi­tus. b) Соб­ст­вен­ник обя­зан тер­петь вет­ви, пере­ве­ши­ваю­щи­е­ся с дере­ва соседа, если они нахо­дят­ся на высо­те не менее 15 футов. c) Соб­ст­вен­ник дол­жен допус­кать соседа на свой уча­сток через день (ter­tio quo­que die) для соби­ра­ния пло­дов, упав­ших с его дере­ва. d) Соб­ст­вен­ник не дол­жен изме­нять искус­ст­вен­ны­ми соору­же­ни­я­ми есте­ствен­но­го сто­ка дож­де­вой воды; про­тив таких соору­же­ний дает­ся осо­бый иск — ac­tio aquae plu­viae ar­cen­dae.

Все эти огра­ни­че­ния харак­тер­ны для мел­ких хозяйств эпо­хи зако­нов XII таб­лиц. С тече­ни­ем вре­ме­ни к ним при­со­еди­ни­лись дру­гие — напри­мер, пра­ви­ло об im­mis­sio­nes: никто не обя­зан тер­петь исхо­дя­ще­го с сосед­не­го участ­ка дыма, запа­ха, шума и т. д., если все эти явле­ния выхо­дят за пре­де­лы обыч­но­го.