Письма Марка Туллия Цицерона

381. От Мар­ка Целия Руфа Цице­ро­ну, в Кумы

Инти­ми­лий (?) или в пути в Испа­нию, 16 апре­ля (?) 49 г.

Целий Цице­ро­ну при­вет.

1. Уби­тый тво­им пись­мом, в кото­ром ты дал понять, что дума­ешь об одном толь­ко печаль­ном, но не напи­сал подроб­но, в чем имен­но дело, одна­ко не пре­ми­нул открыть, како­во то, о чем ты дума­ешь, пишу тебе отсюда это пись­мо. Во имя тво­ей судь­бы, Цице­рон, во имя детей молю и закли­наю не при­ни­мать каких-либо реше­ний, тяж­ких для тво­ей жиз­ни и здо­ро­вья. При­во­жу в свиде­те­ли богов и людей и нашу друж­бу, что я пред­ска­зал тебе и вполне обду­ман­но посо­ве­то­вал, а после того как встре­тил­ся с Цеза­рем и узнал его наме­ре­ния, о том, како­ва будет достиг­ну­тая победа, изве­стил тебя. Если ты пола­га­ешь, что у Цеза­ря будет один и тот же образ дей­ст­вий и при осво­бож­де­нии про­тив­ни­ков и при уста­нов­ле­нии усло­вий, ты заблуж­да­ешь­ся; он помыш­ля­ет и даже гово­рит толь­ко о жесто­ких и лютых мерах; он уехал раз­гне­ван­ным на сенат, эти запре­ты¹ его вовсе раз­дра­жи­ли; кля­нусь, воз­мож­но­сти упро­сить его не будет.

2. Поэто­му, если ты себе дорог сам, если тебе дорог един­ст­вен­ный сын, если тебе дорог дом, если тебе доро­ги твои сохра­нив­ши­е­ся надеж­ды, если я, если твой зять, чест­ней­ший муж, судь­бу кото­рых ты не дол­жен желать испор­тить, что-либо зна­чим в тво­их гла­зах, не допус­кай, чтобы мы были при­нуж­де­ны воз­не­на­видеть или оста­вить то дело, в победе кото­ро­го наше спа­се­ние, или возы­ме­ли нече­сти­вые жела­ния, направ­лен­ные про­тив тво­е­го спа­се­ния. Нако­нец, поду­май об одном: непри­язнь, кото­рая была свя­за­на с тем тво­им коле­ба­ни­ем², ты навлек на себя. То, что ты теперь дей­ст­ву­ешь про­тив Цеза­ря, победи­те­ля, на кото­ро­го ты отка­зал­ся напасть при неопре­де­лен­ном поло­же­нии, и при­со­еди­ня­ешь­ся к тем, обра­щен­ным в бег­ство³, за кото­ры­ми ты отка­зал­ся после­до­вать, когда они сопро­тив­ля­лись, — верх глу­по­сти. Смот­ри, как бы, сты­дясь быть недо­ста­точ­но сто­рон­ни­ком луч­ших⁴, ты не ока­зал­ся недо­ста­точ­но рас­чет­ли­вым в выбо­ре того, что явля­ет­ся наи­луч­шим.

3. Если я не могу убедить тебя во всем, хотя бы подо­жди, пока не будет извест­но, како­во наше поло­же­ние в Испа­ни­ях⁵, кото­рые, как я пред­ве­щаю тебе, с при­бы­ти­ем Цеза­ря ста­нут наши­ми. Какая надеж­да будет у тех после поте­ри Испа­ний, не знаю; далее, что тебе за смысл при­со­еди­нять­ся к нахо­дя­щим­ся в без­на­деж­ном поло­же­нии, — кля­нусь богом вер­но­сти, не при­ду­маю.

4. То, что ты, не гово­ря, дал мне понять, Цезарь слы­хал и, как толь­ко ска­зал мне «здрав­ст­вуй», тот­час же изло­жил, что́ он о тебе слы­хал. Я ска­зал, что не знаю, но все-таки попро­сил его послать тебе пись­мо, кото­рое мог­ло бы в силь­ней­шей сте­пе­ни побудить тебя остать­ся. Меня он берет с собой в Испа­нию; ведь, если бы он это­го не делал, я, преж­де чем подъ­е­хать к Риму, помчал­ся бы к тебе, где бы ты ни был, и лич­но насто­ял бы на этом перед тобой и изо всех сил удер­жи­вал бы тебя.

5. Еще и еще поду­май, Цице­рон, чтобы не погу­бить окон­ча­тель­но себя и всех сво­их, чтобы заве­до­мо и созна­тель­но не спу­стить­ся туда, откуда, как видишь, нет выхо­да. Но если на тебя дей­ст­ву­ют голо­са опти­ма­тов, или ты не можешь пере­но­сить занос­чи­вость и хва­стов­ство неко­то­рых людей, тебе, я пола­гаю, сле­ду­ет выбрать город, неза­тро­ну­тый вой­ной, пока не будет реше­но дело, кото­рое вско­ре уже будет завер­ше­но. Если ты так посту­пишь, то и я при­знаю, что ты посту­пил муд­ро, и Цеза­ря ты не оскор­бишь.