Письма Марка Туллия Цицерона

388. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Кум­ская усадь­ба, 2 мая 49 г.

1. И сами обсто­я­тель­ства пре­до­сте­ре­га­ли, и ты ука­зал, и я видел, что пора пере­стать писать о вещах, кото­рые могут явить­ся опас­ны­ми, в слу­чае если пись­ма будут пере­хва­че­ны. Но так как моя Тул­лия часто пишет мне, про­ся выждать, что про­изой­дет в Испа­нии, и все­гда при­бав­ля­ет, что ты того же мне­ния, и сам я понял это из тво­их писем, — счи­таю нелиш­ним напи­сать тебе, что́ я об этом думаю.

2. Этот совет, как мне кажет­ся, был бы бла­го­ра­зу­мен в том слу­чае, если бы я наме­ре­вал­ся согла­со­вать свой образ дей­ст­вий с исхо­дом дел в Испа­нии, чего не сле­ду­ет делать. Ведь неиз­беж­но — либо этот¹ будет отбро­шен от Испа­нии, чего я хотел бы боль­ше все­го, либо эта вой­на затя­нет­ся, либо этот, в чем он, види­мо, уве­рен, захва­тит Испа­нии. Если он будет отбро­шен, то сколь при­я­тен и сколь поче­тен будет мой при­езд к Пом­пею тогда, когда к нему, по-мое­му, перей­дет сам Кури­он! Если вой­на затя­нет­ся, то чего мне ждать и до каких пор? Оста­ет­ся, чтобы в слу­чае, если в Испа­нии нас победят, — пре­бы­вать в без­дей­ст­вии. Я про­тив это­го воз­ра­жаю; ведь, по-мое­му, это­го¹, когда он победит, ско­рее сле­ду­ет поки­нуть, неже­ли побеж­ден­но­го, и сомне­ваю­ще­го­ся — ско­рее, неже­ли уве­рен­но­го в сво­ем поло­же­нии; ведь я пре­д­ви­жу рез­ню, если он победит, и пося­га­тель­ство на день­ги част­ных лиц, и воз­вра­ще­ние изгнан­ни­ков², и отме­ну дол­гов, и поче­сти наи­бо­лее опо­зо­рив­шим­ся, и цар­скую власть, невы­но­си­мую не толь­ко для рим­ля­ни­на, но даже для како­го-нибудь пер­са.

3. Смо­жет ли мое него­до­ва­ние быть без­молв­ным? Смо­гут ли мои гла­за пере­не­сти, что я выска­зы­ваю мне­ние вме­сте с Габи­ни­ем³, и к тому же что его спра­ши­ва­ют пер­вым? Что при­сут­ст­ву­ет твой кли­ент Кло­дий⁴, кли­ент Гая Атея Пла­гу­лей⁵, про­чие? Но к чему пере­би­раю вра­гов я, если я не смо­гу ни видеть без боли в курии сво­их дру­зей, кото­рых я защи­щал, ни общать­ся с ними без позо­ра?⁶ К чему, если даже не ясно, в каком поло­же­нии мне мож­но будет быть? Ведь его⁷ дру­зья пишут мне, что я совсем не удо­вле­тво­рил его, так как не явил­ся в сенат. Но надо ли коле­бать­ся в том, про­дать­ся ли мне даже с опас­но­стью тому, с кем я не согла­сил­ся быть в сою­зе даже за награ­ду?

4. Затем при­ми во вни­ма­ние вот что: суж­де­ние о борь­бе в целом не зави­сит от Испа­ний, раз­ве толь­ко, поте­ряв их, Пом­пей, по-тво­е­му, сло­жит ору­жие; но замы­сел его подо­бен феми­сто­кло­ву⁸: ведь он пола­га­ет, что тот, кто удер­жи­ва­ет море, неиз­беж­но и гос­по­дин поло­же­ния. Поэто­му он нико­гда не ста­рал­ся о том, чтобы удер­жать Испа­нии ради них самих; сна­ря­же­ние кораб­лей все­гда было его самой глав­ной заботой. Итак, он вый­дет в море, когда при­дет вре­мя, с вели­чай­ши­ми флота­ми и под­сту­пит к Ита­лии. А что будем пред­став­лять собой мы, без­дей­ст­вуя в ней? Ведь быть ней­траль­ны­ми уже нель­зя будет. Сле­до­ва­тель­но, ока­жем сопро­тив­ле­ние флотам? Может ли быть боль­шее пре­ступ­ле­ние или даже не такое боль­шое? Что позор­нее? Я пере­нес пре­ступ­ле­ние один. Не пере­не­су я его же пре­ступ­ле­ния вме­сте с Пом­пе­ем и про­чи­ми гла­ва­ря­ми?⁹

5. Если теперь, оста­вив вопрос о дол­ге, сле­ду­ет при­нять во вни­ма­ние опас­ность, то опас­ность гро­зит со сто­ро­ны тех¹⁰, если я погре­шу, со сто­ро­ны это­го¹¹, если поступ­лю чест­но; сре­ди этих зол нель­зя при­ду­мать ника­ко­го без­опас­но­го реше­ния, чтобы не было сомне­ния в том, что я избе­гаю позор­ных поступ­ков, свя­зан­ных с опас­но­стью, кото­рых я избе­гал бы, даже если бы они влек­ли за собой спа­се­ние. Даже, если бы я вме­сте с Пом­пе­ем пере­сек море? Это­го я вооб­ще не мог; суще­ст­ву­ет рас­чет дней¹². Тем не менее — при­зна­ем­ся в том, что есть, даже не под­сла­щи­вая, — пред­по­ло­жим, что это воз­мож­но; я ошиб­ся в том, в чем, быть может, не дол­жен был, но ошиб­ся: я пола­гал, что будет мир; если бы он состо­ял­ся, я не хотел, чтобы Цезарь был на меня раз­гне­ван, тогда как он друг Пом­пею. Ведь я почув­ст­во­вал, в какой сте­пе­ни они оди­на­ко­вы¹³. Опа­са­ясь это­го, я и впал в эту мед­ли­тель­ность. Но я дости­гаю все­го, если спе­шу; если мед­лю — упус­каю.

6. И все-таки, мой Аттик, меня под­бад­ри­ва­ют так­же неко­то­рые при­ме­ты, подаю­щие несо­мнен­ную надеж­ду, — не эти, из нашей кол­ле­гии¹⁴, от Атта, но те — из Пла­то­на, о тира­нах¹⁵. Ведь этот¹⁶, как я пре­д­ви­жу, никак не может усто­ять доль­ше, но сам собою падет, даже при нашей сла­бо­сти, ибо он, в пол­ном рас­цве­те и с пер­вых шагов в тече­ние шести-семи дней вызвал жесто­чай­шую нена­висть у нищей и пад­шей чер­ни, так как он так быст­ро отбро­сил при­твор­ство в двух делах: в мяг­ко­сти в слу­чае с Метел­лом и в богат­стве в слу­чае с каз­на­чей­ст­вом¹⁷. Кем теперь будет он рас­по­ла­гать в каче­стве союз­ни­ков или слуг? Будут ли пра­вить про­вин­ци­я­ми, будут ли пра­вить государ­ст­вом те, из кото­рых никто не мог в тече­ние двух меся­цев управ­лять сво­им наслед­ст­вен­ным иму­ще­ст­вом?

7. Не тре­бу­ет­ся пере­чис­лять все­го, что ты самым отчет­ли­вым обра­зом видишь; тем не менее поставь это у себя перед гла­за­ми — ты тот­час пой­мешь, что это цар­ство едва ли может быть шести­ме­сяч­ным. Если оши­бусь, пере­не­су¹⁸ так, как пере­нес­ли мно­гие слав­ней­шие люди, выдаю­щи­е­ся государ­ст­вен­ные дея­те­ли, если толь­ко ты слу­чай­но не сочтешь, что я пред­по­чи­таю уме­реть подоб­но Сар­да­на­па­лу в соб­ст­вен­ной посте­ли¹⁹, а не в изгна­нии подоб­но Феми­сто­клу. Хотя он, как гово­рит Фукидид, после само­го крат­ко­го раз­мыш­ле­ния был вер­ней­шим судьею дан­но­го поло­же­ния дел и луч­ше всех уга­ды­вал собы­тия само­го отда­лен­но­го буду­ще­го, тем не менее он впал в те несча­стья, кото­рых он избе­жал бы, если бы ни в чем не ошиб­ся. Хотя это, как гово­рит тот же, и был чело­век, кото­рый в осо­бен­но­сти зара­нее пред­у­смат­ри­вал луч­ший или худ­ший исход пред­при­я­тия, скры­тый еще во мра­ке буду­ще­го²⁰, одна­ко он не увидел ни того, как ему избе­жать нена­ви­сти лакеде­мо­нян, ни как избе­жать нена­ви­сти сво­их сограж­дан, ни что ему обе­щать Арта­к­серк­су²¹. Та ночь не была бы столь­ко жесто­ка для Афри­кан­ско­го²², муд­рей­ше­го мужа, тот день Сул­лы не был бы столь ужа­сен для хит­рей­ше­го мужа Гая Мария²³, если бы оба они не ошиб­лись. Но на осно­ва­нии той при­ме­ты, о кото­рой я гово­рил, под­твер­ждаю сле­дую­щее: и я не оши­ба­юсь, и ина­че не слу­чит­ся.

8. Он¹⁶ неиз­беж­но падет или из-за про­тив­ни­ков или сам из-за себя, — имен­но он один, силь­ней­ший про­тив­ник себе. Это, наде­юсь я, про­изой­дет при нашей жиз­ни, хотя для нас вре­мя уже думать о той веч­ной, а не об этой корот­кой жиз­ни. Если же что-нибудь слу­чит­ся рань­ше, для меня, конеч­но, не будет иметь боль­шо­го зна­че­ния, уви­жу ли я это собы­тие или же гораздо рань­ше увидел, что оно про­изой­дет. Раз это так, не сле­ду­ет допус­кать, чтобы я пови­но­вал­ся тем, про­тив кото­рых меня воору­жил сенат, чтобы государ­ство не понес­ло ника­ко­го ущер­ба²⁴.

9. Тебе пре­по­ру­че­но все, что, ввиду тво­ей люб­ви ко мне, не нуж­да­ет­ся в пре­по­ру­че­нии с моей сто­ро­ны. Кля­нусь, я даже не нахо­жу, о чем бы мне напи­сать; ведь я сижу, думая об отплы­тии²⁵. Впро­чем ни о чем нико­гда так не сле­до­ва­ло писать, как о том, что из тво­их мно­го­чис­лен­ных любез­но­стей самым для меня при­ят­ным яви­лось то, что ты с такой вели­кой лас­ко­во­стью и таким вели­ким вни­ма­ни­ем забо­тил­ся о моей Тул­лии; сама она полу­чи­ла от это­го боль­шое удо­воль­ст­вие, и я не мень­шее. Ее доб­лесть, пра­во, уди­ви­тель­на. Как она пере­но­сит бед­ст­вие государ­ства, как пере­но­сит домаш­ние непри­ят­но­сти!²⁶ Какое, одна­ко, при­сут­ст­вие духа при моем отъ­езде! Суще­ст­ву­ет любовь, суще­ст­ву­ет выс­шее еди­не­ние. Она, одна­ко, хочет, чтобы я посту­пал долж­ным обра­зом и поль­зо­вал­ся доб­рой сла­вой.

10. Но об этом доста­точ­но, — не вызы­вать же мне само­му к себе сочув­ст­вие. Если есть что-либо более досто­вер­ное насчет Испа­ний и если есть что-либо дру­гое, напи­ши, пока я здесь, а я при отъ­езде, быть может, напи­шу тебе кое-что, даже боль­ше, пото­му, что Тул­лия не дума­ла, что ты поки­нул Ита­лию в насто­я­щее вре­мя. С Анто­ни­ем сле­ду­ет гово­рить так же, как с Кури­о­ном, — что я хочу нахо­дить­ся на Мели­те, что не хочу участ­во­вать в этой граж­дан­ской войне. Я хотел бы встре­тить с его сто­ро­ны такую же его сго­вор­чи­вость и такую же доб­роту, как и со сто­ро­ны Кури­о­на. Гово­ри­ли, что он при­будет к Мисе­ну за пять дней до нон, то есть сего­дня, но он пред­уве­до­мил меня сле­дую­щим непри­ят­ным пись­мом.

«Народ­ный три­бун про­пре­тор²⁷ Анто­ний импе­ра­то­ру²⁸ Цице­ро­ну при­вет.

1. Если бы я не любил тебя силь­но и гораздо боль­ше, неже­ли ты пола­га­ешь, я бы не побо­ял­ся слу­ха, кото­рый о тебе рас­про­стра­нил­ся, осо­бен­но раз я счи­таю его лож­ным. Но так как я чту тебя сверх меры, не могу скрыть, что для меня важ­на и мол­ва, хотя она и лож­ная. Не могу пове­рить, что ты соби­ра­ешь­ся за море, когда ты столь высо­ко ценишь Дола­бел­лу и свою Тул­лию, самую выдаю­щу­ю­ся жен­щи­ну, и столь высо­ко ценим все­ми нами, кото­рым твое досто­ин­ство и зна­че­ние, кля­нусь, едва ли не доро­же, чем тебе само­му. Тем не менее я пола­гал, что дру­гу не подо­ба­ет не быть взвол­но­ван­ным даже тол­ка­ми бес­чест­ных, и испы­тал это тем глуб­же, что на меня воз­ло­же­на, по мое­му суж­де­нию, более труд­ная зада­ча в свя­зи с нашей обидой²⁹, кото­рая воз­ник­ла более от моей рев­но­сти, неже­ли от тво­ей неспра­вед­ли­во­сти. Ведь я хочу, чтобы ты был уве­рен в том, что для меня нет нико­го доро­же тебя, за исклю­че­ни­ем мое­го Цеза­ря, и что я вме­сте с тем нахо­жу, что Цезарь отно­сит Мар­ка Цице­ро­на все­це­ло к чис­лу сво­их.

2. Поэто­му про­шу тебя, мой Цице­рон, сохра­нить для себя пол­ную сво­бо­ду дей­ст­вий, отка­зать­ся от вер­но­сти тому, кто, чтобы ока­зать тебе услу­гу, сна­ча­ла совер­шил неспра­вед­ли­вость³⁰, с дру­гой сто­ро­ны, — не бежать от того, кто, если и не будет тебя любить, чего не может слу­чить­ся, тем не менее будет желать, чтобы ты был невредим и в вели­чай­шем поче­те³¹. При­ло­жив ста­ра­ния, посы­лаю к тебе сво­его близ­ко­го дру­га Каль­пур­ния, чтобы ты знал, что твоя жизнь и досто­ин­ство — пред­мет моей боль­шой заботы».

В тот же день Фило­тим доста­вил сле­дую­щее пись­мо от Цеза­ря:

«Импе­ра­тор Цезарь шлет при­вет импе­ра­то­ру Цице­ро­ну.

1. Хотя я и пола­гал, что ты ниче­го не сде­ла­ешь необ­ду­ман­но, ниче­го не сде­ла­ешь нера­зум­но, тем не менее, взвол­но­ван­ный люд­ской мол­вой, я нашел, что мне сле­ду­ет напи­сать тебе и, во имя наше­го вза­им­но­го рас­по­ло­же­ния, про­сить, когда дело уже близ­ко к окон­ча­нию, не выез­жать никуда из тех мест, куда ты, даже когда собы­тия не начи­на­лись, не счел долж­ным выехать. Ибо ты и нане­сешь тяж­кую обиду друж­бе и дур­но поза­бо­тишь­ся о самом себе, если пока­жет­ся, что ты непо­ко­рен судь­бе (ведь всё, по-види­мо­му, слу­чи­лось чрез­вы­чай­но бла­го­при­ят­но для меня, чрез­вы­чай­но неудач­но для них) и не при­со­еди­нил­ся к делу (ведь оно было таким же тогда, когда ты решил быть вда­ли от их замыс­лов), но осудил какой-либо мой посту­пок; с тво­ей сто­ро­ны ниче­го более тяже­ло­го для меня не может слу­чить­ся. По пра­ву друж­бы меж­ду нами про­шу тебя это­го не делать.

2. Что, нако­нец, более подо­ба­ет чест­но­му и мир­но­му мужу и чест­но­му граж­да­ни­ну, как не быть вда­ли от граж­дан­ских раздо­ров? Неко­то­рые, хотя и одоб­ря­ли это, но вслед­ст­вие опас­но­сти не мог­ли это­му сле­до­вать; ты же, на осно­ва­нии несо­мнен­но­го свиде­тель­ства моей жиз­ни и уве­рен­но­сти в друж­бе, не най­дешь ниче­го ни более без­опас­но­го, ни более почет­но­го, неже­ли быть вда­ли от вся­кой борь­бы. За четыр­на­дцать дней до май­ских календ, в похо­де».