Издательство Академии Наук СССР, Москва—Ленинград, 1951.
Перевод и комментарии В. О. Горенштейна.
825. Квинту Корнифицию, в провинцию Старую Африку
Рим, приблизительно 20 марта 43 г.
Марк Туллий Цицерон шлет большой привет Корнифицию.
1. В день Либералий1 я получил твое письмо, которое Корнифиций2 вручил мне, по его словам, на двадцать второй день. В тот же день сенат не собирался, как и на следующий. В Квинкватр3, при полном составе сената, я выступил по поводу твоего дела, не наперекор Минерве4. И действительно, в этот самый день сенат постановил, чтобы моя Минерва, хранительница Рима5, которую сбросил вихрь, была восстановлена. Панса прочитал твое письмо; последовало большое одобрение сената к величайшей моей радости и неудовольствию Минотавра, то есть Кальвисия и Тавра6. О тебе вынесено почетное постановление сената7; правда, требовали, чтобы и они были заклеймены, но Панса был более мягок.
2. В тот день, когда у меня, мой Корнифиций, возникла надежда на свободу и я, когда прочие медлили, за двенадцать дней до календ заложил основы государственного строя8, в этот самый день я предусмотрел многое и принял во внимание твое достоинство. Ведь со мной согласился сенат насчет управления провинциями9. Да и впоследствии я не переставал подрывать того, кто — в виде величайшей несправедливости по отношению к тебе и к позору для государства — управлял провинцией отсутствуя10. И вот, он не выдержал моих частых или, лучше, ежедневных нападок и возвратился в Рим против своего желания, причем мои справедливейшие и добросовестнейшие упреки не только отняли у него надежду, но и выбили его из уже твердого положения. Меня очень радует, что ты поддержал свое достоинство своей необычайной доблестью и получил величайшие почести от провинции11.
3. Ты обеляешь себя передо мной в деле Семпрония12; принимаю оправдание; ведь это было какое-то мрачное время рабства13. Я, творец твоих замыслов и поборник твоего достоинства, раздраженный обстоятельствами, стремился в Грецию, отчаявшись в свободе, когда этесии14, словно честные граждане, не захотели сопровождать того, кто покидает государство, а противный австр15 сильнейшим дуновением отнес меня назад к членам твоей трибы в Регий, а оттуда я на парусах и на веслах со всей торопливостью поспешил в отечество, а на другой день, среди глубокого рабства для остальных, один я был свободным16.
4. Я так напал на Антония, что он не мог вынести и излил всю свою пьяную ярость на меня одного и то хотел выманить меня в целях убийства, то пускал в ход козни; его, изрыгающего и извергающего, я опутал сетями Цезаря Октавиана17. Ведь выдающийся мальчик18 создал защиту прежде всего для себя и нас, затем для основ государственного строя; если бы его не было, то возвращение Антония из Брундисия было бы пагубой для отечества. Что произошло впоследствии, ты, полагаю, знаешь.
5. Но вернемся к тому, от чего мы отклонились. Принимаю твое оправдание насчет Семпрония. Ведь при столь сильном потрясении у тебя не могло быть какого-либо определенного решения.
как говорит Теренций19. Поэтому, мой Квинт, взойди с нами — и на корму; ведь теперь один корабль у всех честных, который мы стараемся направить по прямому пути20. О, если бы плавание было счастливое! Но каковы ни будут ветры, наше искусство, во всяком случае, не изменит нам. И в самом деле, за что другое может ручаться доблесть? Старайся сохранять величие и превосходство духа и считай, что все твое достоинство должно быть связано с делом государства.
ПРИМЕЧАНИЯ
Лучшую доблестей в нем половину Зевес истребляет. |