Гражданская война

Книга II

1. Так шли дела в Испа­нии. Тем вре­ме­нем Г. Тре­бо­ний, кото­рый был остав­лен для оса­ды Мас­си­лии¹, начал с двух сто­рон под­во­дить к горо­ду пло­ти­ну, подвиж­ные гале­реи и баш­ни. Одна из башен нахо­ди­лась в бли­жай­шем сосед­стве с гава­нью и с вер­фя­ми, а дру­гая была у ворот, через кото­рые вхо­ди­ли в город со сто­ро­ны Гал­лии и Испа­нии (в той части мор­ско­го бере­га, кото­рая при­ле­га­ет к устью Рода­на). Дело в том, что Мас­си­лия почти с трех сто­рон омы­ва­ет­ся морем и толь­ко чет­вер­тая доступ­на с суши. Но и в этой поло­се та ее часть, кото­рая дохо­дит до крем­ля, защи­ще­на от при­ро­ды глу­бо­кой лощи­ной, и пото­му ее оса­да была бы про­дол­жи­тель­ной и труд­ной. Для про­из­вод­ства осад­ных работ Г. Тре­бо­ний выпи­сал из всей про­вин­ции боль­шое коли­че­ство вьюч­ных живот­ных и рабо­чих и при­ка­зал доста­вить хво­ро­сту и лесу. Это поз­во­ли­ло ему выстро­ить пло­ти­ну в восемь­де­сят футов высотой.

2. Но в горо­де был издав­на такой боль­шой запас воен­ных мате­ри­а­лов и такие круп­ные мета­тель­ные маши­ны, что ника­кие гале­реи, покры­тые пру­тья­ми, не мог­ли выдер­жи­вать дей­ст­вия сна­рядов. Две­на­дца­ти­фу­то­вые колья с ост­ры­ми нако­неч­ни­ка­ми, выпус­кае­мые из бал­лист само­го круп­но­го калиб­ра, не толь­ко про­би­ва­ли целых четы­ре слоя фаши­ны, но и вон­за­лись в зем­лю. Поэто­му гале­реи при­кры­ва­лись свя­зан­ны­ми в ряд футо­вы­ми брев­на­ми, соеди­нен­ны­ми друг с дру­гом, и по ним про­но­си­ли и пере­да­ва­ли из рук в руки стро­и­тель­ный мате­ри­ал. Впе­ре­ди шла «чере­па­ха» в шесть­де­сят футов для вырав­ни­ва­ния поч­вы. Она так­же была сде­ла­на из очень мас­сив­ных бре­вен и при­кры­та всем тем, что мог­ло защи­щать ее от огня и кам­ней. Но боль­шие раз­ме­ры осад­ных работ, высота сте­ны и башен и мно­же­ство мета­тель­ных орудий замед­ля­ли все дело оса­ды. Кро­ме того, аль­би­ки часто дела­ли вылаз­ки из горо­да и пыта­лись под­жечь пло­ти­ну и баш­ни. Впро­чем, наши сол­да­ты без труда пара­ли­зо­ва­ли эти попыт­ки и, со сво­ей сто­ро­ны, при­чи­няя боль­шие поте­ри делав­шим вылаз­ки, отбра­сы­ва­ли их в город.

3. Меж­ду тем Гн. Пом­пей послал на помощь Л. Доми­цию² и мас­си­лий­цам Л. Насидия с эскад­рой в шест­на­дцать кораб­лей, часть кото­рых была оби­та мед­ной бро­ней. Он шел Сици­лий­ским про­ли­вом совер­шен­но неза­мет­но для Кури­о­на³, при­стал к Мес­сане, вос­поль­зо­вал­ся тем, что знат­ные граж­дане и сенат это­го горо­да были охва­че­ны ужа­сом и бежа­ли, и увел из тамош­ней вер­фи один корабль. Вклю­чив его в свою эскад­ру, он напра­вил­ся к Мас­си­лии и тай­но выслал впе­ред быст­ро­ход­ную лод­ку, чтобы изве­стить Доми­ция и мас­си­лий­цев о сво­ем при­бли­же­нии. При этом он настой­чи­во уго­ва­ри­вал их дать с помо­щью достав­лен­ных им под­креп­ле­ний новое сра­же­ние флоту Бру­та.

4. Мас­си­лий­цы со вре­ме­ни сво­ей выше­упо­мя­ну­той неуда­чи⁴ выве­ли из вер­фи ста­рые кораб­ли при­бли­зи­тель­но в таком же коли­че­стве, как и преж­де, и успе­ли их почи­нить и с боль­шой тща­тель­но­стью сна­рядить, тем более что у них не было недо­стат­ка в греб­цах и корм­чих. В эту эскад­ру они вклю­чи­ли так­же рыба­чьи лод­ки, покрыв их палу­бой для защи­ты греб­цов от сна­рядов, и воору­жи­ли их стрел­ка­ми и мета­тель­ны­ми маши­на­ми. К сна­ря­жен­но­му таким обра­зом флоту ста­ри­ки, жен­щи­ны и девуш­ки обра­ти­лись со слез­ны­ми моль­ба­ми помочь в послед­ний час род­но­му горо­ду. Под их впе­чат­ле­ни­ем эки­паж сел на кораб­ли с не мень­шим вооду­шев­ле­ни­ем и уве­рен­но­стью, чем в преды­ду­щем сра­же­нии. Ведь таков уже свой­ст­вен­ный всем недо­ста­ток нашей чело­ве­че­ской при­ро­ды, что вещи неожи­дан­ные и неиз­вест­ные вну­ша­ют слиш­ком боль­шую само­уве­рен­ность или же слиш­ком боль­шой страх. Так слу­чи­лось и тогда. Дей­ст­ви­тель­но, при­бы­тие А. Насидия воз­буди­ло в граж­да­нах боль­шие надеж­ды и рве­ние. При пер­вом же бла­го­при­ят­ном вет­ре они вышли из гава­ни и при­бы­ли в Тав­ро­энт (укреп­лен­ный пункт у мас­си­лий­цев) на соеди­не­ние с Насиди­ем. Там они при­ве­ли свой флот в бое­вую готов­ность, обо­д­ри­ли друг дру­га к бою и сооб­ща наме­ти­ли план воен­ных дей­ст­вий. Пра­вое кры­ло было отведе­но мас­си­лий­цам, левое — Насидию.

5. Туда же поспе­шил и Брут. Его эскад­ра так­же уве­ли­чи­лась, так как к судам, постро­ен­ным по рас­по­ря­же­нию Цеза­ря в Аре­ла­те⁵, при­ба­ви­лось шесть кораб­лей, захва­чен­ных у мас­си­лий­цев. За этот про­ме­жу­ток он почи­нил их и вполне сна­рядил. Обо­д­рив сво­их сол­дат и напом­нив им, что они победи­ли неслом­лен­но­го вра­га и теперь долж­ны пока­зать свое пре­зре­ние к побеж­ден­но­му, он высту­пил про­тив мас­си­лий­цев, пол­ный вооду­шев­ле­ния и надеж­ды на успех. Из лаге­ря Г. Тре­бо­ния и со всех воз­вы­шен­ных мест лег­ко было обо­зре­вать весь город. Было вид­но, как вся остав­ша­я­ся в горо­де моло­дежь, а так­же все пожи­лые люди с жена­ми и детьми про­тя­ги­ва­ли к небу руки из обще­ст­вен­ных мест, со сто­ро­же­вых пунк­тов и со сте­ны или шли к хра­мам бес­смерт­ных богов и, рас­про­стер­шись перед их изо­бра­же­ни­я­ми, моли­ли о победе. Все без исклю­че­ния пони­ма­ли, что от успе­ха это­го дня зави­сит вся их судь­ба. Ведь на суда сели знат­ней­шая моло­дежь и самые почтен­ные граж­дане всех воз­рас­тов, кото­рых вызва­ли поимен­но и умо­ля­ли в слу­чае пора­же­ния отка­зать­ся от каких бы то ни было даль­ней­ших попы­ток, а в слу­чае победы быть уве­рен­ны­ми, что город будет спа­сен или домаш­ни­ми сила­ми, или, может быть, так­же помо­щью извне.

6. В завя­зав­шем­ся сра­же­нии мас­си­лий­цы про­яви­ли вели­чай­шую храб­рость: они пом­ни­ли о напут­ст­вен­ных настав­ле­ни­ях, полу­чен­ных ими от сво­их близ­ких, и сра­жа­лись в убеж­де­нии, что у них уже не будет слу­чая для подоб­ной попыт­ки и что те из них, кого постигнет в бою смерть, лишь немно­го рань­ше разде­лят судь­бу осталь­ных граж­дан, кото­рых при взя­тии горо­да ждет та же участь. Когда наши кораб­ли ста­ли мало-пома­лу раз­вер­ты­вать­ся, то непри­я­те­ли извлек­ли поль­зу из лов­ко­сти сво­их корм­чих и подвиж­но­сти сво­их судов: а когда наши при удоб­ном слу­чае накиды­ва­ли на непри­я­тель­ский корабль желез­ные баг­ры и зацеп­ля­ли его, то ока­зав­ший­ся в бед­ст­вен­ном поло­же­нии корабль немед­лен­но полу­чал со всех сто­рон помощь. Если дело дохо­ди­ло до руко­паш­но­го боя, то от мас­си­лий­цев не отста­ва­ли и их союз­ни­ки аль­би­ки, кото­рые лишь немно­гим усту­па­ли нашим в храб­ро­сти. Вме­сте с тем сна­ряды, во мно­же­стве выпус­кае­мые изда­ли с судов мень­ше­го раз­ме­ра, рани­ли мно­гих из наших людей, кото­рые это­го не пред­виде­ли и не мог­ли от них защи­тить­ся. Две непри­я­тель­ских три­ре­мы заме­ти­ли корабль Д. Бру­та, кото­рый осо­бен­но лег­ко было узнать по его осо­бо­му фла­гу, и бро­си­лись на него с двух сто­рон. Но под­готов­лен­ный к этой ата­ке Брут сде­лал быст­рое дви­же­ние и увер­нул­ся от столк­но­ве­ния. Непри­я­тель­ские кораб­ли с раз­бе­га так силь­но столк­ну­лись друг с дру­гом, что оба очень тяже­ло постра­да­ли, а один, у кото­ро­го обло­мил­ся нос, совсем поте­рял бое­спо­соб­ность. Тогда те кораб­ли из эскад­ры Бру­та, кото­рые нахо­ди­лись побли­зо­сти, вос­поль­зо­ва­лись их ава­ри­ей, ата­ко­ва­ли их и быст­ро пусти­ли оба их ко дну.

7. Кораб­ли же Насидия ока­за­лись бес­по­лез­ны­ми и ско­ро вышли из линии боя: ведь у людей их эки­па­жа не было перед гла­за­ми род­но­го горо­да, не слы­ша­ли они напут­ст­вий со сто­ро­ны близ­ких род­ных, и ничто не понуж­да­ло их рис­ко­вать жиз­нью. Поэто­му в соста­ве этих кораб­лей совсем не было потерь. Зато из мас­си­лий­ско­го флота пять кораб­лей было пуще­но ко дну, четы­ре захва­че­но, один спас­ся бег­ст­вом вме­сте с эскад­рой Насидия; все они устре­ми­лись в Ближ­нюю Испа­нию. Один из уцелев­ших кораб­лей был послан впе­ред в Мас­си­лию сооб­щить эту весть. При его при­бли­же­нии к горо­ду навстре­чу ему высы­па­ло за полу­че­ни­ем вестей все насе­ле­ние, и когда узна­ли о пора­же­нии, то все­ми овла­де­ла глу­бо­кая печаль, и город сра­зу при­нял такой вид, как буд­то бы его взя­ли с бою вра­ги. Тем вре­ме­нем мас­си­лий­цы ста­ли гото­вить­ся к обо­роне горо­да.

8. Леги­о­не­ры, работав­шие на пра­вой сто­роне шан­це­вых укреп­ле­ний, заклю­чи­ли из частых выла­зок вра­га, что для обо­ро­ны может быть весь­ма полез­ной построй­ка по сосед­ству со сте­ной кир­пич­ной баш­ни, кото­рая слу­жи­ла бы для них и фор­том и убе­жи­щем при отступ­ле­нии. Сна­ча­ла они сде­ла­ли ее — толь­ко на слу­чай вне­зап­ных напа­де­ний — низ­кой и малень­кой. Сюда они отсту­па­ли, отсюда и отби­ва­лись, если на них напа­да­ли врас­плох более или менее круп­ные силы; отсюда, нако­нец, они выбе­га­ли для отра­же­ния и пре­сле­до­ва­ния непри­я­те­ля. Она тяну­лась в каж­дую сто­ро­ну на трид­цать футов, а ее сте­ны были в пять футов тол­щи­ной. Но после это­го — ведь опыт в соеди­не­нии с чело­ве­че­ской изо­бре­та­тель­но­стью во всем учи­тель — ока­за­лось, что очень полез­но было бы постро­ить баш­ню выше. Это было сде­ла­но сле­дую­щим обра­зом.

9. Когда баш­ня была выведе­на до доща­то­го нака­та пер­во­го эта­жа, они вста­ви­ли бал­ки в ее сте­ны так, что даже кон­цы балок были при­кры­ты стен­ной клад­кой, и, таким обра­зом, нару­жу не высту­па­ло ниче­го тако­го, к чему бы мог при­стать непри­я­тель­ский огонь. Поверх это­го нака­та они пове­ли стен­ную кир­пич­ную клад­ку на такую высоту, на какую поз­во­ля­ла кры­ша щит­ка и подвиж­ных наве­сов; свер­ху этой клад­ки они поло­жи­ли накрест две бал­ки, почти дохо­див­шие до наруж­ных стен, с тем чтобы на них дер­жал­ся тот накат, кото­рый дол­жен был слу­жить кры­шей баш­ни; а поверх этих двух балок были поло­же­ны под пря­мым углом и свя­за­ны дос­ка­ми попе­ре­ч­ные бал­ки. Эти попе­ре­ч­ные бал­ки были несколь­ко длин­нее стен и немно­го выда­ва­лись нару­жу так, чтобы на них мож­но было пове­сить цинов­ки, кото­рые долж­ны были во вре­мя выведе­ния стен под нака­том задер­жи­вать и отра­жать непри­я­тель­ские сна­ряды. Этот верх­ний накат был покрыт кир­пи­чом и гли­ной, чтобы обез­вре­жи­вать непри­я­тель­ский огонь, а поверх кир­пи­ча и гли­ны были постла­ны мат­ра­цы, чтобы сна­ряды из мета­тель­ных машин не про­би­ва­ли дере­ва, а кам­ни из ката­пульт не рас­ша­ты­ва­ли кир­пич­ной клад­ки. Ука­зан­ные цинов­ки, кото­рых было три, были сде­ла­ны из якор­ных кана­тов и были такой же дли­ны, как сте­ны, а шири­ной в четы­ре фута; они были укреп­ле­ны вокруг баш­ни и пове­ше­ны сна­ру­жи с трех сто­рон, обра­щен­ных к непри­я­те­лю, на высту­пав­ших кон­цах попе­ре­ч­ных балок. Опыт, при­об­ре­тен­ный в дру­гих местах, убедил стро­и­те­лей в том, что толь­ко тако­го рода канат­ные цинов­ки непро­ни­цае­мы ни для обыч­ных сна­рядов, ни для сна­рядов, выпус­кае­мых из осад­ных машин. Как толь­ко гото­вая часть баш­ни была покры­та и защи­ще­на от вся­ких непри­я­тель­ских сна­рядов, они убра­ли щит­ки на дру­гие работы, а кры­шу баш­ни как само­сто­я­тель­ную часть соору­же­ния нача­ли под­ни­мать с пер­во­го яру­са ворота­ми квер­ху — настоль­ко, насколь­ко поз­во­ля­ли спу­щен­ные цинов­ки. Под их при­кры­ти­ем и защи­той они про­дол­жа­ли выво­дить кир­пич­ные сте­ны и сно­ва посред­ст­вом ворота под­ни­ма­ли кры­шу и осво­бож­да­ли себе место для даль­ней­шей строй­ки. Как толь­ко под­хо­ди­ло вре­мя класть вто­рой накат, они так же, как сна­ча­ла, вде­лы­ва­ли бал­ки в наруж­ные кир­пич­ные сте­ны и отсюда сно­ва под­ни­ма­ли ворота­ми кры­шу вме­сте с цинов­ка­ми. Таким обра­зом, вполне сво­бод­но, без кро­во­про­ли­тия и без опас­но­сти они выстро­и­ли шесть яру­сов и в под­хо­дя­щих местах оста­ви­ли шесть отвер­стий для мета­ния сна­рядов.

10. Как толь­ко они полу­чи­ли уве­рен­ность, что эта баш­ня может защи­тить все сосед­ние вер­ки, они нача­ли стро­ить подвиж­ной навес дли­ной в шесть­де­сят футов из балок в два фута тол­щи­ной, чтобы про­дви­гать его от сво­ей кир­пич­ной баш­ни к непри­я­тель­ской башне и к стене. Он был устро­ен сле­дую­щим обра­зом. Преж­де все­го были поло­же­ны на зем­ле две бал­ки оди­на­ко­вой дли­ны на рас­сто­я­нии четы­рех футов друг от дру­га и в них были встав­ле­ны стол­бы выши­ной в пять футов. Эти стол­бы были соеди­не­ны друг с дру­гом не очень круп­ны­ми стро­пи­ла­ми, на кото­рых долж­ны были лежать бал­ки, обра­зу­ю­щие кры­шу подвиж­но­го наве­са. Эти бал­ки были в два фута тол­щи­ной и были при­би­ты ско­ба­ми и гвоздя­ми. На самом краю кры­ши и на бал­ках были при­креп­ле­ны брус­ки в четы­ре паль­ца в квад­ра­те, чтобы под­дер­жи­вать кир­пи­чи, кото­рые долж­ны были покры­вать кры­шу. Когда таким обра­зом была сде­ла­на пока­тая кры­ша, иду­щая ряда­ми в соот­вет­ст­вии с поло­же­ни­ем балок на стро­пи­лах, подвиж­ной навес был покрыт кир­пи­ча­ми и гли­ной для защи­ты от огня с непри­я­тель­ской сте­ны. Кир­пи­чи же покры­ли кожей, чтобы непри­я­те­ли не мог­ли пус­кать из труб воду и раз­мы­вать их. В свою оче­редь кожа была покры­та мат­ра­ца­ми для защи­ты от огня и кам­ней. Все это соору­же­ние, при­кры­тое гале­ре­я­ми, было постро­е­но рядом с самой баш­ней; и вдруг, когда вра­ги ниче­го подоб­но­го не подо­зре­ва­ли, наши при­дви­ну­ли его на кат­ках, употреб­ля­ю­щих­ся при спус­ке кораб­лей, к непри­я­тель­ской башне, так что оно подо­шло вплот­ную к ее камен­ной стене.

11. Устра­шен­ные этой непред­виден­ной бедой, горо­жане подви­ну­ли рыча­га­ми самые круп­ные камен­ные глы­бы и ска­ти­ли их со сте­ны пря­мо на навес. Проч­ность дере­ва выдер­жа­ла их удар, и все кам­ни ска­ти­лись с отло­гой кры­ши. Когда мас­си­лий­цы заме­ти­ли это, они при­ду­ма­ли дру­гое сред­ство: наби­ли боч­ки смо­лой и дег­тем, зажгли их и сбро­си­ли со сте­ны на навес. Но и они, катясь по кры­ше, соскольз­ну­ли в сто­ро­ну, и тогда их немед­лен­но оттолк­ну­ли вни­зу от соору­же­ния шеста­ми и вила­ми. Тем вре­ме­нем наши сол­да­ты под при­кры­ти­ем наве­са вышиб­ли лома­ми ниж­ние кам­ни непри­я­тель­ской баш­ни, на кото­рых лежал фун­да­мент, самый же навес они защи­ща­ли из кир­пич­ной баш­ни стрель­бой из мета­тель­ных машин, кото­рой и выби­ли непри­я­те­лей со сте­ны и из башен и таким обра­зом пара­ли­зо­ва­ли обо­ро­ну сте­ны. Так как из бли­жай­шей баш­ни было вышиб­ле­но уже мно­го кам­ней, то часть этой баш­ни сра­зу обру­ши­лась, а дру­гая гро­зи­ла упасть сле­дом за ней. Тогда непри­я­те­ли, боясь раз­граб­ле­ния горо­да, все до одно­го без­оруж­ные, с повяз­ка­ми на голо­ве высы­па­ли из ворот и ста­ли с моль­бой про­тя­ги­вать руки к лега­там и вой­ску.

12. При этом неожи­дан­ном зре­ли­ще все воен­ные дей­ст­вия при­оста­но­ви­лись, при­чем сол­да­ты оста­ви­ли бой и из любо­пыт­ства поспе­ши­ли сюда, чтобы послу­шать и узнать, в чем дело. Как толь­ко непри­я­те­ли дошли до лега­тов и вой­ска, они все до одно­го бро­си­лись на коле­ни и про­си­ли подо­ждать при­хо­да Цеза­ря: теперь они видят, что город их взят, что осад­ные работы доведе­ны до кон­ца и их соб­ст­вен­ная баш­ня уже под­ко­па­на; поэто­му они отка­зы­ва­ют­ся от обо­ро­ны; конеч­но, они могут быть без малей­ше­го про­мед­ле­ния тут же уни­что­же­ны, если по при­хо­де Цеза­ря не будут испол­нять его при­ка­за­ний и следить за каж­дым его мано­ве­ни­ем. Они ука­зы­ва­ли так­же, что если баш­ня совсем обру­шит­ся, то сол­дат нель­зя будет удер­жать, и в надеж­де на добы­чу они вторг­нут­ся в город и раз­ру­шат его. Все это и мно­гое дру­гое в том же роде мас­си­лий­цы, как люди обра­зо­ван­ные, изла­га­ли очень тро­га­тель­но и со сле­за­ми.

13. Эти прось­бы побуди­ли лега­тов выве­сти сол­дат из осад­ных укреп­ле­ний, пре­кра­тить штурм и толь­ко оста­вить стра­жу при укреп­ле­ни­ях. Состра­да­ни­ем было созда­но сво­его рода пере­ми­рие, и теперь обе сто­ро­ны ста­ли ждать при­бы­тия Цеза­ря. Ни с непри­я­тель­ской сте­ны, ни с нашей сто­ро­ны не лета­ли боль­ше сна­ряды; все осла­би­ли заботу и бди­тель­ность, как буд­то бы дело было кон­че­но. Надо ска­зать, что Цезарь в пись­ме к Тре­бо­нию насто­я­тель­но при­ка­зы­вал не допус­кать взя­тия горо­да штур­мом: ина­че сол­да­ты в сво­ем озлоб­ле­нии на изме­ну мас­си­лий­цев и на пре­зре­ние, кото­рое те к ним пока­зы­ва­ли, а так­же на про­дол­жи­тель­ность осад­ных работ мог­ли бы пере­бить все взрос­лое муж­ское насе­ле­ние горо­да. Они уже не раз гро­зи­ли это сде­лать, и теперь сто­и­ло боль­шо­го труда удер­жать их от втор­же­ния в город. Вооб­ще они были очень недо­воль­ны тем, что дело ста­ло за Тре­бо­ни­ем, кото­рый, как им каза­лось, и поме­шал им овла­деть горо­дом.

14. Но непри­я­те­ли нача­ли веро­лом­но искать удоб­но­го момен­та, чтобы ковар­но обма­нуть нас. Про­шло несколь­ко дней. Наши осла­би­ли свою энер­гию и бди­тель­ность. И вот в пол­день, когда одни ушли из лаге­ря, а дру­гие после дол­го­го труда лег­ли спать на самом месте работы, отло­жив в сто­ро­ну и спря­тав в чех­лы ору­жие, мас­си­лий­цы вне­зап­но сде­ла­ли вылаз­ку из ворот и, так как подул силь­ный ветер в бла­го­при­ят­ном для них направ­ле­нии, подо­жгли вер­ки. Ветер так раздул огонь, что еди­новре­мен­но заго­ре­лись и пло­ти­на, и щит­ки, и баш­ня, и мета­тель­ные маши­ны, и все это погиб­ло в пла­ме­ни преж­де, чем мож­но было заме­тить, как вооб­ще воз­ник пожар. Рас­те­ряв­шись от это­го неожи­дан­но­го несча­стья, наши ста­ли хва­тать пер­вое попав­ше­е­ся ору­жие; дру­гие бро­си­лись из лаге­ря и ата­ко­ва­ли непри­я­те­лей, но пре­сле­до­ва­нию бегу­щих меша­ли стре­лы и сна­ряды, летев­шие со сте­ны. Непри­я­те­ли отсту­пи­ли к самой сво­ей стене и здесь бес­пре­пят­ст­вен­но подо­жгли подвиж­ной навес и кир­пич­ную баш­ню. Таким обра­зом, соору­же­ние, потре­бо­вав­шее мно­гих меся­цев и боль­шо­го труда, было в одно мгно­ве­ние уни­что­же­но веро­лом­ст­вом непри­я­те­лей и силой бури. Ту же попыт­ку они повто­ри­ли и на сле­дую­щий день. При такой же буре с еще боль­шею само­уве­рен­но­стью они сде­ла­ли вылаз­ку, бро­си­лись на дру­гую баш­ню и пло­ти­ну и закида­ли их голов­ня­ми. Но насколь­ко наши перед этим осла­би­ли свою энер­гию, настоль­ко же теперь, научен­ные горь­ким опы­том вче­раш­не­го дня, они поза­бо­ти­лись при­гото­вить все необ­хо­ди­мое для обо­ро­ны. Таким обра­зом, мно­гих непри­я­те­лей они пере­би­ли, осталь­ные же были отбро­ше­ны в город, не достиг­нув сво­ей цели.

15. Тре­бо­ний при­нял все меры к тому, чтобы вос­ста­но­вить поте­рян­ное. Сол­да­ты при­сту­пи­ли к делу с удво­ен­ным рве­ни­ем. Они виде­ли, что все их напря­жен­ные труды и слож­ные работы ни к чему не при­ве­ли, и вме­сте с тем очень огор­чи­лись тем, что пре­ступ­ным нару­ше­ни­ем пере­ми­рия их доб­лесть осуж­де­на на насмеш­ки. Так как, одна­ко, все дере­вья в Мас­си­лий­ской обла­сти были повсе­мест­но выруб­ле­ны и све­зе­ны и вооб­ще боль­ше неот­куда было достать лесу для пло­ти­ны, то они ста­ли стро­ить пло­ти­ну ново­го, до сих пор не видан­но­го типа — на двух кир­пич­ных сте­нах в шесть футов тол­щи­ной и с нака­том на этих сте­нах. Эта пло­ти­на была такой же шири­ны, как и преж­няя дере­вян­ная. Где про­ме­жу­ток меж­ду сте­на­ми был слиш­ком широк или накат­ные бал­ки непроч­ны­ми, они под­став­ля­ли стол­бы и кла­ли для под­пор­ки попе­ре­ч­ные бал­ки, а верх­ний накат усти­ла­ли фаши­на­ми, кото­рые в свою оче­редь покры­ва­лись гли­ной. Таким обра­зом, сол­да­ты были при­кры­ты этим нака­том, спра­ва и сле­ва сте­на­ми, а спе­ре­ди щит­ком и пото­му мог­ли без­опас­но про­но­сить необ­хо­ди­мый для работы мате­ри­ал. Дело быст­ро пошло впе­ред; урон, нане­сен­ный дол­говре­мен­ной рабо­те, был ско­ро исправ­лен бла­го­да­ря лов­ко­сти и доб­ле­сти сол­дат. В нуж­ных местах в стене были остав­ле­ны ворота для выла­зок.

16. Теперь непри­я­те­ли увида­ли, что немно­гих дней напря­жен­но­го труда ока­за­лось доста­точ­но для вос­ста­нов­ле­ния вер­ков, кото­рое, по их ожи­да­ни­ям, было на дол­гое вре­мя невоз­мож­но; сле­до­ва­тель­но, для них уже ста­ли бес­по­лез­ны­ми веро­лом­ство и вылаз­ки, и вооб­ще не оста­лось ни одно­го пунк­та, где бы они мог­ли повредить сол­да­там стрель­бой, а вер­кам — огнем. Они убеди­лись и в том, что таким же обра­зом мож­но даже весь город — там, где он досту­пен с суши, — окру­жить ото­всюду сте­ной и баш­ня­ми, и в том, что им нель­зя будет дер­жать­ся на сво­их укреп­ле­ни­ях, так как камен­ная пло­ти­на при­стро­е­на наши­ми сол­да­та­ми к город­ской стене почти до само­го ее вер­ха, и, сле­до­ва­тель­но, сра­жать­ся при­шлось бы толь­ко руч­ным ору­жи­ем, так как мета­тель­ные маши­ны, на кото­рые они воз­ла­га­ли боль­шие надеж­ды, при незна­чи­тель­но­сти рас­сто­я­ния, для них про­па­да­ли; а при оди­на­ко­вой обста­нов­ке боя со сте­ны и башен, как они ясно виде­ли, они не мог­ли рав­нять­ся с наши­ми сол­да­та­ми в доб­ле­сти. Поэто­му они вер­ну­лись к мыс­ли о сда­че на преж­них усло­ви­ях.

17. В Даль­ней Испа­нии М. Варрон сна­ча­ла, при изве­стии о собы­ти­ях в Ита­лии, стал сомне­вать­ся в сча­стье Пом­пея и весь­ма дру­же­ст­вен­но отзы­вать­ся о Цеза­ре: Пом­пей при­влек его на свою сто­ро­ну назна­че­ни­ем на долж­ность лега­та и тем свя­зал его при­ся­гой на вер­ность, но что и с Цеза­рем он состо­ит в не менее близ­ких отно­ше­ни­ях. Ему небезыз­вест­ны обя­зан­но­сти лега­та, зани­маю­ще­го долж­ность по дове­рию. Но он зна­ет так­же, как сла­бы его соб­ст­вен­ные силы и как дру­же­ст­вен­но настро­е­на к Цеза­рю вся про­вин­ция⁶. Так выска­зы­вал­ся он пуб­лич­но по вся­ко­му пово­ду и сохра­нял пол­ный ней­тра­ли­тет по отно­ше­нию к обе­им враж­дую­щим сто­ро­нам. Но с того вре­ме­ни, как он узнал, что Цезарь задер­жи­ва­ет­ся у Мас­си­лии, что вой­ска Пет­рея соеди­ни­лись с арми­ей Афра­ния, что боль­шие вспо­мо­га­тель­ные силы уже собра­лись и не менее зна­чи­тель­ные с уве­рен­но­стью ожи­да­ют­ся, что вся Ближ­няя Про­вин­ция сочув­ст­ву­ет Пом­пею; когда он, нако­нец, услы­хал о позд­ней­ших собы­ти­ях, имен­но о затруд­ни­тель­ном поло­же­нии Цеза­ря под Илер­дой из-за недо­стат­ка съест­ных при­па­сов, — о чем ему очень подроб­но и с пре­уве­ли­че­ни­я­ми сооб­щил Афра­ний, — то и сам он стал коле­бать­ся по мере коле­ба­ния сча­стья.

18. Он про­из­вел набор по всей про­вин­ции, попол­нил им оба сво­их леги­о­на и при­ба­вил к ним еще око­ло трид­ца­ти вспо­мо­га­тель­ных когорт. Далее он собрал боль­шое коли­че­ство про­ви­ан­та для посыл­ки мас­си­лий­цам, а так­же Афра­нию и Пет­рею. Десять воен­ных кораб­лей он при­ка­зал постро­ить гади­тан­цам и еще мно­го судов он рас­по­рядил­ся постро­ить в Гис­па­ли­се. День­ги и все цен­ные вещи из свя­ти­ли­ща Гер­ку­ле­са были пере­веде­ны им в город Гады; для охра­ны он послал туда из про­вин­ции шесть когорт и назна­чил комен­дан­том это­го горо­да рим­ско­го всад­ни­ка Г. Гал­ло­ния, дру­га Доми­ция, при­ехав­ше­го туда по пору­че­нию послед­не­го, для при­е­ма наслед­ства; в дом Гал­ло­ния было так­же пере­ве­зе­но все ору­жие, част­ное и обще­ст­вен­ное. Сам Варрон про­из­но­сил на собра­ни­ях враж­деб­ные речи про­тив Цеза­ря. Он часто заяв­лял с три­бу­на­ла, что Цезарь тер­пит пора­же­ния и что боль­шое коли­че­ство сол­дат пере­бе­жа­ло от него к Афра­нию; обо всем этом он име­ет вер­ные сведе­ния из надеж­ных источ­ни­ков. Подоб­ны­ми сооб­ще­ни­я­ми он запу­гал рим­ских граж­дан, жив­ших в про­вин­ции, и заста­вил их обе­щать ему для государ­ст­вен­ных нужд восем­на­дцать мил­ли­о­нов сестер­ци­ев, два­дцать тысяч фун­тов сереб­ра и сто два­дцать тысяч моди­ев пше­ни­цы. На те общи­ны, кото­рые он счи­тал сочув­ст­ву­ю­щи­ми Цеза­рю, он нала­гал более тяже­лые повин­но­сти, отправ­лял туда гар­ни­зо­ны и пре­да­вал суду част­ных лиц за про­ти­во­го­судар­ст­вен­ные заме­ча­ния и речи; их иму­ще­ство кон­фис­ко­ва­лось. Всей про­вин­ции было им при­ка­за­но при­не­сти при­ся­гу на вер­ность ему и Пом­пею. Узнав о собы­ти­ях в Ближ­ней Испа­нии, он стал гото­вить­ся к войне. План его воен­ных дей­ст­вий состо­ял в том, чтобы отпра­вить­ся с дву­мя леги­о­на­ми в Гады и там сосре­дото­чить суда и весь про­ви­ант; ибо он знал, что вся про­вин­ция сочув­ст­ву­ет делу Цеза­ря. Путем сосре­дото­че­ния про­ви­ан­та и кораб­лей на этом ост­ро­ве, по его мне­нию, было нетруд­но затя­нуть вой­ну⁷. Мно­гие неот­лож­ные дела отзы­ва­ли Цеза­ря в Ита­лию. Но он все-таки решил вой­ну в Испа­нии дове­сти повсе­мест­но до кон­ца, так как знал, что Пом­пей сде­лал для этой стра­ны мно­го добра и пото­му у него в ближ­ней про­вин­ции нема­ло вли­я­тель­ных кли­ен­тов.

19. Поэто­му он послал в Даль­нюю Испа­нию два леги­о­на под коман­дой народ­но­го три­бу­на Кв. Кас­сия, а сам рань­ше его дви­нул­ся уско­рен­ным мар­шем с шестью сот­ня­ми всад­ни­ков и пред­у­предил насе­ле­ние эдик­том о том, к како­му сро­ку долж­ны явить­ся к нему в Кор­ду­бу вла­сти и ста­рей­ши­ны всех общин. Этот эдикт был обна­ро­до­ван по всей про­вин­ции, и ни одна общи­на не пре­ми­ну­ла послать к это­му вре­ме­ни в Кор­ду­бу часть сво­его сена­та, ни один сколь­ко-нибудь извест­ный рим­ский всад­ник не замед­лил явить­ся туда к сро­ку. Вме­сте с тем кор­по­ра­ция рим­ских граж­дан в Кор­ду­бе по соб­ст­вен­но­му почи­ну запер­ла перед Варро­ном ворота, заня­ла баш­ни и сте­ну кара­у­ла­ми и стра­жей и удер­жа­ла у себя для охра­ны горо­да слу­чай­но при­быв­шие туда две так назы­вае­мые коло­ни­аль­ные когор­ты. В те же дни жите­ли горо­да Кар­мо­на, само­го силь­но­го во всей про­вин­ции, сами выгна­ли гар­ни­зон из трех когорт, послан­ный в их город­скую кре­пость Варро­ном, и запер­ли ворота.

20. Но это уже заста­ви­ло Варро­на пото­ро­пить­ся как мож­но ско­рее дой­ти с леги­о­на­ми до Гад, чтобы не быть отре­зан­ны­ми от сухо­пут­ных дорог и от пере­пра­вы: до такой сте­пе­ни реши­тель­ным ока­зы­ва­лось сочув­ст­вие всей про­вин­ции к Цеза­рю. Когда он про­шел уже доволь­но зна­чи­тель­ную часть сво­его пути, ему достав­ле­но было пись­мо из Гад с сооб­ще­ни­ем, что при изве­стии об эдик­те Цеза­ря гади­тан­ские вла­сти немед­лен­но сго­во­ри­лись с три­бу­на­ми сто­яв­ших там когорт⁸ об изгна­нии Гал­ло­ния из горо­да и об удер­жа­нии само­го горо­да и ост­ро­ва для Цеза­ря; соглас­но с этим реше­ни­ем, они пред­ло­жи­ли Гал­ло­нию доб­ро­воль­но оста­вить Гады, пока это мож­но сде­лать еще без­опас­но; в про­тив­ном слу­чае они сами за себя посто­ят: и эта угро­за заста­ви­ла Гал­ло­ния поки­нуть Гады. Когда об этом ста­ло извест­но, один из двух леги­о­нов, так назы­вае­мый «Тузем­ный», унес из лаге­ря зна­ме­на в при­сут­ст­вии и на гла­зах само­го Варро­на, вер­нул­ся в Гис­па­лис и там рас­по­ло­жил­ся на фору­ме, не поз­во­ляя себе ника­ких бес­чинств. Такое его поведе­ние так понра­ви­лось кор­по­ра­ции рим­ских граж­дан, что они напе­ре­рыв ста­ли при­гла­шать сол­дат к себе в гости. Устра­шен­ный этим, Варрон пере­ме­нил свой марш­рут и поспе­шил дать знать в Ита­ли­ку о сво­ем наме­ре­нии при­быть туда. Но его гон­цы сооб­щи­ли ему, что ворота перед ним запер­ты. Теперь все пути перед ним были отре­за­ны, и он послал к Цеза­рю пись­мо, что готов пере­дать свой леги­он кому он при­ка­жет. Тот при­ка­зал пере­дать его послан­но­му для этой цели Секс­ту Цеза­рю⁹. После пере­да­чи леги­о­на Варрон при­был в Кор­ду­бу к Цеза­рю. Там он пред­ста­вил ему офи­ци­аль­ный отчет по адми­ни­ст­ра­тив­ным рас­хо­дам вме­сте с оправ­да­тель­ны­ми доку­мен­та­ми и пере­дал ему быв­шие у него на руках день­ги, а так­же сооб­щил, где и сколь­ко у него было про­ви­ан­та и кораб­лей.

21. На народ­ном собра­нии в Кор­ду­бе Цезарь бла­го­да­рит всех по оче­реди: рим­ских граж­дан за то, что они поста­ра­лись удер­жать в сво­их руках город, испан­цев за изгна­ние гар­ни­зо­нов, гади­тан­цев¹⁰ за то, что они сокру­ши­ли попыт­ки про­тив­ни­ков и посто­я­ли за свою сво­бо­ду, при­быв­ших туда для гар­ни­зон­ной служ­бы воен­ных три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов за дея­тель­ную и муже­ст­вен­ную под­держ­ку, ока­зан­ную ими реше­нию горо­жан. День­ги, обе­щан­ные рим­ски­ми граж­да­на­ми Варро­ну для государ­ст­вен­ных нужд, он с них сло­жил; рав­ным обра­зом он вос­ста­но­вил иму­ще­ство тем, кото­рые, по его рас­сле­до­ва­нию, были лише­ны его за свои сме­лые речи. Неко­то­рым общи­нам он опре­де­лил награ­ды от име­ни государ­ства и от себя лич­но, осталь­ным мно­гое обе­щал в буду­щем. После двух­днев­но­го пре­бы­ва­ния в Кор­ду­бе он отпра­вил­ся в Гады и там при­ка­зал вер­нуть в храм Гер­ку­ле­са день­ги и цен­ные вещи, пре­про­вож­ден­ные из него в част­ный дом. Во гла­ве про­вин­ции он поста­вил Кв. Кас­сия¹¹ и дал ему четы­ре леги­о­на, а сам на тех кораб­лях, кото­рые постро­ил Варрон и по при­ка­зу Варро­на гади­тан­цы, через несколь­ко дней при­был в Тарра­кон. Там в ожи­да­нии Цеза­ря собра­лись посоль­ства почти от всей Ближ­ней Про­вин­ции. Точ­но так же отли­чив от име­ни государ­ства и от себя неко­то­рые общи­ны, он оста­вил Тарра­кон и при­был сухим путем в Нар­бон и затем в Мас­си­лию. Здесь он узнал, что в Риме про­веден закон о дик­та­ту­ре и что имен­но его назна­чил дик­та­то­ром пре­тор М. Лепид¹².

22. Мас­си­лий­цы были изну­ре­ны все­воз­мож­ны­ми стра­да­ни­я­ми, доведе­ны до край­ней нуж­ды в съест­ных при­па­сах, два раза побеж­де­ны в мор­ском бою, часто тер­пе­ли пора­же­ния при сво­их вылаз­ках; кро­ме того, они тяж­ко стра­да­ли от зара­зы, воз­ник­шей вслед­ст­вие дол­гой бло­ка­ды и пере­ме­ны пищи (все они пита­лись зале­жав­шим­ся про­сом и испор­тив­шим­ся ячме­нем, кото­рые были дав­но ими заготов­ле­ны и ссы­па­ны в обще­ст­вен­ные мага­зи­ны для подоб­но­го рода слу­ча­ев). Баш­ня их была сби­та, зна­чи­тель­ная часть сте­ны рас­ша­та­на, на помощь дру­гих про­вин­ций или Пом­пе­е­вых войск не было ника­кой надеж­ды, так как они зна­ли, что все это попа­ло в руки Цеза­ря. Поэто­му они реши­ли сдать­ся ему без обма­на. За несколь­ко дней до сда­чи о настро­е­нии мас­си­лий­цев узнал Л. Доми­ций. Он добыл себе три кораб­ля, из кото­рых два пре­до­ста­вил сво­им дру­зьям, а на один сел сам, вос­поль­зо­вал­ся бур­ной пого­дой и поки­нул Мас­си­лию. Его заме­ти­ли кораб­ли, нес­шие по при­ка­зу Бру­та еже­днев­ную кара­уль­ную служ­бу у гава­ни, и, сняв­шись с яко­ря, бро­си­лись за ним в пого­ню. Но корабль Доми­ция быст­рым ходом пошел впе­ред и без­оста­но­воч­но про­дол­жал бежать, пока, нако­нец, при под­держ­ке бури, не скрыл­ся из виду. Два осталь­ных кораб­ля в стра­хе перед ата­кой наших судов вер­ну­лись в гавань. Мас­си­лий­цы, соглас­но с при­ка­зом Цеза­ря, вывез­ли из горо­да ору­жие и мета­тель­ные маши­ны, выве­ли из гава­ни и из вер­фи кораб­ли и выда­ли день­ги из город­ско­го каз­на­чей­ства. По испол­не­нии усло­вий сда­чи Цезарь поща­дил город не столь­ко за заслу­ги перед ним его насе­ле­ния, сколь­ко во вни­ма­ние к его име­ни и древ­не­му про­ис­хож­де­нию. Там он оста­вил в каче­стве гар­ни­зо­на два леги­о­на, осталь­ные послал в Ита­лию, а сам отпра­вил­ся в Рим.

23. Око­ло того же вре­ме­ни Г. Кури­он отпра­вил­ся из Сици­лии¹³ в Афри­ку, но взял с собой толь­ко два леги­о­на из четы­рех, полу­чен­ных от Цеза­ря, и пять­сот всад­ни­ков, так как еще с само­го нача­ла он недо­оце­ни­вал бое­вых сил П. Аттия Вара. Употре­бив на пере­пра­ву два дня и три ночи, он при­стал к тому месту, кото­рое назы­ва­ет­ся Анквил­ла­ри­ей. Оно нахо­дит­ся в два­дца­ти двух милях от Клу­пеи и пред­став­ля­ет собою доволь­но удоб­ную лет­нюю сто­ян­ку, замы­кае­мую дву­мя высо­ки­ми мыса­ми. Его под­сте­ре­гал у Клу­пеи Л. Цезарь-сын¹⁴ с деся­тью линей­ны­ми кораб­ля­ми, кото­рые после вой­ны с пира­та­ми были выта­ще­ны на сушу и теперь, по рас­по­ря­же­нию П. Аттия¹⁵, отре­мон­ти­ро­ва­ны для этой вой­ны. Но из бояз­ни чис­лен­но­го пре­вос­ход­ства на сто­роне про­тив­ни­ка, Л. Цезарь оста­вил откры­тое море, при­стал с палуб­ной три­ре­мой к бли­жай­ше­му бере­гу и, бро­сив ее на бере­гу, бежал сухим путем в Адру­мет. Этот город зани­мал одним леги­о­ном Г. Кон­сидий Лонг¹⁶. Осталь­ные кораб­ли Л. Цеза­ря после его бег­ства напра­ви­лись так­же в Адру­мет. За ним погнал­ся кве­стор Мар­ций Рут с две­на­дца­тью кораб­ля­ми, кото­рые Кури­он взял с собой из Сици­лии для охра­ны гру­зо­вых судов. Но, заме­тив на бере­гу бро­шен­ное суд­но, он взял его на бук­сир и вер­нул­ся с сво­ей эскад­рой к Г. Кури­о­ну.

24. Кури­он послал впе­ред Мар­ция с кораб­ля­ми в Ути­ку, туда же дви­нул­ся и сам с вой­ском и после двух­днев­но­го мар­ша достиг реки Баг­ра­ды. Там он оста­вил с леги­о­на­ми лега­та Г. Кани­ния Реби­ла, а сам пошел с кон­ни­цей, чтобы отыс­кать «Кор­не­ли­ев лагерь»¹⁷, кото­рый счи­тал­ся очень удоб­ным местом для лаге­ря. Это отвес­ный гор­ный хре­бет, вдаю­щий­ся в море, с обе­их сто­рон очень кру­той и труд­но доступ­ный, но со сто­ро­ны Ути­ки более или менее пока­тый. По пря­мо­му рас­сто­я­нию от него до Ути­ки не более трех миль; но на этом пути есть источ­ник, через кото­рый море доволь­но глу­бо­ко вре­зы­ва­ет­ся в сушу, вслед­ст­вие чего эта мест­ность на широ­ком про­стран­стве боло­ти­ста. Чтобы избе­жать на пути к горо­ду это­го места, надо сде­лать крюк в шесть миль.

25. При осмот­ре этой мест­но­сти Кури­он заме­тил, что лагерь Вара при­мы­ка­ет к город­ской стене у так назы­вае­мых «Ворот Бела»¹⁸ и очень укреп­лен от при­ро­ды, так как с одной сто­ро­ны его при­кры­вал сам город Ути­ка, а с дру­гой — нахо­дя­щий­ся перед горо­дом театр, огром­ные суб­струк­ции кото­ро­го остав­ля­ли толь­ко труд­ный и узкий под­ход к горо­ду. Вме­сте с тем он обра­тил вни­ма­ние на то, что по пере­пол­нен­ным ули­цам со всех сто­рон нес­ли вся­ко­го рода пожит­ки и гна­ли скот, так как в стра­хе от неожи­дан­ной тре­во­ги все ухо­ди­ло из дере­вень в город. Он послал сюда кон­ни­цу, чтобы отбить этот транс­порт себе в добы­чу. Но в то же самое вре­мя для охра­ны транс­пор­та Вар послал из горо­да шесть­сот нуми­дий­ских всад­ни­ков и четы­ре­ста пехо­тин­цев, кото­рые несколь­ко дней тому назад были отправ­ле­ны царем Юбой в Ути­ку с целью помо­щи. Еще по сво­е­му отцу Юба был свя­зан уза­ми госте­при­им­ства с Пом­пе­ем¹⁹, а с Кури­о­ном у него была враж­да, так как послед­ний в каче­стве народ­но­го три­бу­на обна­ро­до­вал зако­но­про­ект о вклю­че­нии цар­ства Юбы в состав Рим­ско­го государ­ства. Завя­за­лась кон­ная стыч­ка, но нуми­дий­цы не мог­ли выдер­жать уже пер­во­го натис­ка нашей кон­ни­цы и поте­ря­ли око­ло ста два­дца­ти чело­век уби­ты­ми: осталь­ные отсту­пи­ли в лагерь к горо­ду. Когда тем вре­ме­нем при­бы­ли воен­ные кораб­ли, Кури­он при­ка­зал объ­явить гру­зо­вым судам, сто­яв­шим под Ути­кой в коли­че­стве око­ло двух­сот, что вся­ко­го, кто не пере­ведет немед­лен­но сво­его кораб­ля к «Кор­не­ли­е­ву лаге­рю», он будет счи­тать вра­гом; после это­го объ­яв­ле­ния все тот­час сня­лись с яко­ря, оста­ви­ли Ути­ку и пере­шли на ука­зан­ное место. Бла­го­да­ря это­му вой­ско полу­чи­ло в изоби­лии вся­ко­го рода при­па­сы.

26. После это­го Кури­он воз­вра­тил­ся в лагерь у Баг­ра­ды, где все вой­ско гром­ко про­воз­гла­си­ло его импе­ра­то­ром, а на сле­дую­щий день дви­нул­ся к Ути­ке и там раз­бил лагерь. Еще до окон­ча­ния лагер­ных работ всад­ни­ки со сто­ро­же­во­го поста дали знать, что к Ути­ке под­хо­дят боль­шие вспо­мо­га­тель­ные отряды, пешие и кон­ные, послан­ные царем; в тот же момент были заме­че­ны обла­ка пыли, и вслед за тем пока­зал­ся уже аван­гард Юбы. Под впе­чат­ле­ни­ем этой неожи­дан­но­сти Кури­он послал впе­ред кон­ни­цу, чтобы при­нять на себя пер­вый натиск вра­га и задер­жать его, а сам быст­ро ото­звал леги­о­ны от работ и постро­ил их в бое­вую линию. Кон­ни­ца завя­за­ла сра­же­ние и еще преж­де, чем леги­о­ны мог­ли вполне раз­вер­нуть­ся и занять пози­цию, обра­ти­ла в бег­ство все вой­ска царя, кото­рые не были гото­вы к бою и при­шли в заме­ша­тель­ство, так как дви­га­лись, не дер­жа строя и без вся­ких пре­до­сто­рож­но­стей: при этом почти вся непри­я­тель­ская кон­ни­ца, быст­ро отсту­пив­шая по бере­гу к горо­ду, уце­ле­ла, но пехота понес­ла боль­шие поте­ри уби­ты­ми.

27. В сле­дую­щую ночь два цен­ту­ри­о­на, родом мар­сы, пере­бе­жа­ли с два­дца­тью дву­мя сол­да­та­ми сво­их цен­ту­рий из лаге­ря Кури­о­на к Аттию Вару. Выска­за­ли ли они Вару свое дей­ст­ви­тель­ное убеж­де­ние или же про­сто гово­ри­ли ему в уго­ду (ведь чего мы хотим, тому охот­но верим, и что дума­ем, то пред­по­ла­га­ем и у дру­гих), — во вся­ком слу­чае, они уве­ри­ли его в том, что все вой­ско настро­е­но про­тив Кури­о­на и преж­де все­го надо побли­же подой­ти к его вой­ску и дать ему воз­мож­ность выска­зать­ся в беседе. Это пред­ло­же­ние побуди­ло Вара на сле­дую­щий же день рано утром выве­сти свои леги­о­ны из лаге­ря. То же сде­лал и Кури­он, и оба они выстро­и­ли свои вой­ска, будучи отде­ле­ны друг от дру­га неболь­шой доли­ной.

28. В армии Вара нахо­дил­ся Секст Квин­ти­лий Вар, кото­рый, как мы выше ука­за­ли²⁰, был с ним в Кор­фи­нии. Когда Цезарь отпу­стил его там на волю, он отпра­вил­ся в Афри­ку. Но туда же были пере­прав­ле­ны Кури­о­ном как раз те леги­о­ны, кото­рые Цезарь взял себе у сво­их про­тив­ни­ков; лишь несколь­ко цен­ту­ри­о­нов было новых, но цен­ту­рии и мани­пу­лы оста­лись те же. Это дало Квин­ти­лию повод заго­во­рить с сол­да­та­ми. И вот он стал обхо­дить фронт Кури­о­на и закли­нать сол­дат не забы­вать о сво­ей пер­вой при­ся­ге, при­не­сен­ной ими перед Доми­ци­ем и перед ним, его кве­сто­ром, не под­ни­мать ору­жия про­тив тех, кото­рые разде­ля­ли оди­на­ко­вую с ними участь и оди­на­ко­во стра­да­ли во вре­мя оса­ды; нако­нец, не сра­жать­ся за тех, кото­рые оскор­би­тель­но назы­ва­ют их пере­беж­чи­ка­ми. В заклю­че­ние он намек­нул на подар­ки, кото­рых они долж­ны ждать от его щед­ро­сти в слу­чае, если при­мкнут к нему и к Аттию. Одна­ко вой­ско Кури­о­на отнес­лось к этой речи совер­шен­но без­раз­лич­но, и оба вождя уве­ли свои вой­ска назад.

29. Тем не менее в лаге­ре Кури­о­на рас­про­стра­нил­ся боль­шой страх, кото­рый от вся­ко­го рода раз­го­во­ров быст­ро уве­ли­чил­ся. Каж­дый созда­вал себе свое осо­бое мне­ние о поло­же­нии дела и от стра­ха пре­уве­ли­чи­вал то, что слы­шал от соседа. И по мере того как эти воз­ник­шие из одно­го источ­ни­ка сомне­ния рас­про­стра­ня­лись и пере­да­ва­лись от одно­го к дру­го­му, явля­лась мысль, что таких источ­ни­ков мно­го…²¹

30. Ввиду это­го Кури­он созвал воен­ный совет и открыл сове­ща­ния об общем поло­же­нии дела. Неко­то­рые выска­зы­ва­лись за то, что надо во вся­ком слу­чае решить­ся на сме­лую попыт­ку штур­ма лаге­ря Вара, так как при подоб­ном настро­е­нии сол­дат без­дей­ст­вие осо­бен­но пагуб­но: в кон­це кон­цов луч­ше в доб­лест­ном бою испы­тать воен­ное сча­стье, чем быть поки­ну­ты­ми и пре­дан­ны­ми и от сво­их же сограж­дан потер­петь самую мучи­тель­ную кару. Дру­гие пола­га­ли, что сле­ду­ет в третью стра­жу отсту­пить в «Кор­не­ли­ев лагерь», чтобы выиг­рать вре­мя, пока сол­да­ты не обра­зу­мят­ся. А если бы слу­чи­лось несча­стье, то при боль­шом коли­че­стве судов мож­но было бы лег­ко и без­опас­но вер­нуть­ся в Сици­лию.

31. Кури­он не одоб­рял ни того, ни дру­го­го пред­ло­же­ния: насколь­ко в одном из них мало муже­ства, настоль­ко в дру­гом его слиш­ком мно­го: одни дума­ют о позор­ном бег­стве, а дру­гие счи­та­ют необ­хо­ди­мым дать сра­же­ние даже на невы­год­ной пози­ции. В самом деле, на чем осно­ва­на наша уве­рен­ность, что мы в состо­я­нии взять штур­мом лагерь, очень укреп­лен­ный и чело­ве­че­ским искус­ст­вом и при­ро­дой? А меж­ду тем, что выиг­ры­ва­ем мы, если мы с круп­ны­ми поте­ря­ми оста­вим штурм лаге­ря? Точ­но не извест­но, что воен­ное сча­стье созда­ет пол­ко­во­д­цам рас­по­ло­же­ние вой­ска, а неуда­ча — нена­висть! С дру­гой сто­ро­ны, к каким иным послед­ст­ви­ям может при­ве­сти пере­ме­на лаге­ря, как не к позор­но­му бег­ству, все­об­ще­му отча­я­нию и пол­но­му охлаж­де­нию вой­ска? Несо­мнен­но, мы долж­ны избе­гать того, чтобы люди порядоч­ные подо­зре­ва­ли, что мы им мало дове­ря­ем, и чтобы люди зло­на­ме­рен­ные зна­ли, что мы их боим­ся, так как у одних наш страх уве­ли­чи­ва­ет свое­во­лие, а у дру­гих их подо­зре­ния умень­ша­ют рве­ние и пре­дан­ность. Но если бы даже, про­дол­жал он, было для нас вполне дока­за­но то, что гово­рят об охлаж­де­нии вой­ска и что, по мое­му глу­бо­ко­му убеж­де­нию, или совер­шен­но лож­но, или по край­ней мере пре­уве­ли­че­но, то и в этом слу­чае для нас гораздо луч­ше игно­ри­ро­вать и скры­вать это, чем самим под­твер­ждать. Может быть, сле­ду­ет при­кры­вать сла­бые сто­ро­ны наше­го вой­ска так же, как и раны на теле, чтобы не уве­ли­чи­вать надеж­ды у про­тив­ни­ков? А меж­ду тем сто­рон­ни­ки это­го пред­ло­же­ния при­бав­ля­ют даже, что сле­ду­ет высту­пить в пол­ночь, — надо пола­гать, для того, чтобы уве­ли­чить свое­во­лие у людей, питаю­щих пре­ступ­ные замыс­лы! Ведь подоб­ные замыс­лы сдер­жи­ва­ют­ся или чув­ст­вом чести или стра­хом, а для того и дру­го­го ночь менее все­го бла­го­при­ят­на. Ввиду все­го это­го я не настоль­ко смел, чтобы выска­зы­вать­ся за без­на­деж­ный штурм лаге­ря, но и не настоль­ко трус­лив, чтобы совсем терять надеж­ду. Но я пола­гаю, что надо пред­ва­ри­тель­но все испро­бо­вать, и тогда, по мое­му глу­бо­ко­му убеж­де­нию, я уже состав­лю себе опре­де­лен­ное суж­де­ние о поло­же­нии дела, при­чем по суще­ству мы с вами сой­дем­ся.

32. Рас­пу­стив совет, он созвал сол­дат­скую сход­ку. Преж­де все­го он сослал­ся на то, какое рас­по­ло­же­ние сол­да­ты про­яви­ли к Цеза­рю у Кор­фи­ния²²: им и подан­но­му ими при­ме­ру Цезарь обя­зан пере­хо­дом на его сто­ро­ну зна­чи­тель­ной части Ита­лии. За вами, ска­зал он, и за вашим реше­ни­ем после­до­ва­ли все муни­ци­пии, один вслед за дру­гим. Не без при­чи­ны Цезарь ото­звал­ся о вас с вели­чай­шим сочув­ст­ви­ем, рав­но как и его про­тив­ни­ки при­да­ли боль­шое зна­че­ние ваше­му поведе­нию. Ведь Пом­пей оста­вил Ита­лию не вслед­ст­вие како­го-либо пора­же­ния, но пото­му, что имен­но ваш образ дей­ст­вий пред­ре­шил его уда­ле­ние. В свою оче­редь Цезарь дове­рил вашей охране меня, сво­его бли­жай­ше­го дру­га, и про­вин­ции Сици­лию и Афри­ку, без кото­рых он не может про­кор­мить Рим и Ита­лию. Но неко­то­рые уго­ва­ри­ва­ют вас отпасть от нас. Это понят­но: что может быть более жела­тель­ным для них, как не то, чтобы одно­вре­мен­но и нас погу­бить и вас вовлечь в без­бож­ное пре­ступ­ле­ние? И что может быть оскор­би­тель­нее для вас, чем пред­по­ло­же­ние этих озлоб­лен­ных людей, что вы спо­соб­ны пре­дать тех, кото­рые при­зна­ют себя всем обя­зан­ным вам, и под­чи­нить­ся тем, кото­рые вам при­пи­сы­ва­ют свою гибель? Или вы не слы­ха­ли о подви­гах Цеза­ря в Испа­нии? О том, что раз­би­ты две армии, побеж­де­ны два пол­ко­во­д­ца, заня­ты две про­вин­ции? И все это совер­ше­но в сорок дней с тех пор, как Цезарь пока­зал­ся перед сво­и­ми про­тив­ни­ка­ми! Или, может быть, те, кото­рые не мог­ли дать отпо­ра, пока были в силах, спо­соб­ны дать его теперь, когда они слом­ле­ны? А вы, при­мкнув­шие к Цеза­рю, пока победа была еще неяс­на, — теперь, когда судь­ба вой­ны опре­де­ли­лась, может быть, после­ду­е­те за побеж­ден­ны­ми, вме­сто того чтобы полу­чить долж­ную награ­ду за свои услу­ги? Но ведь они гово­рят, что вы их поки­ну­ли и пре­да­ли, и ссы­ла­ют­ся на вашу первую при­ся­гу. Вы ли, одна­ко, поки­ну­ли Доми­ция или Доми­ций вас? Раз­ве не бро­сил он вас на про­из­вол судь­бы в то вре­мя, когда вы были гото­вы уме­реть за него? Раз­ве не тай­ком от вас он искал себе спа­се­ния в бег­стве? Не он ли вас пре­дал и не Цезарь ли вели­ко­душ­но поми­ло­вал? А что каса­ет­ся при­ся­ги, то как мог обя­зы­вать ею вас тот, кто, бро­сив фас­цы²³ и сло­жив с себя зва­ние пол­ко­во­д­ца, стал част­ным чело­ве­ком и, как воен­но­плен­ный, сам попал под чужую власть? Созда­ет­ся более чем ори­ги­наль­ная фор­ма обя­за­тель­ства, застав­ля­ю­щая нару­шить ту при­ся­гу, кото­рая теперь вас свя­зы­ва­ет, и счи­тать­ся с той, кото­рая анну­ли­ро­ва­на сда­чей пол­ко­во­д­ца и поте­рей им граж­дан­ских прав! Но, может быть, Цеза­ря вы одоб­ря­е­те, а мной недо­воль­ны? Я, конеч­но, не имею в виду хва­лить­ся сво­и­ми заслу­га­ми перед вами: они пока не так еще зна­чи­тель­ны, как я сам это­го желаю и как вы ожи­да­ли бы. Но ведь вооб­ще сол­да­ты тре­бу­ют наград за свои труды сооб­раз­но с исхо­дом вой­ны. Каков он будет теперь, в этом и у вас самих нет сомне­ний. Но и мне неза­чем умал­чи­вать о сво­ей бди­тель­но­сти и, насколь­ко до сих пор шло об этом дело, о сво­ем воен­ном сча­стье. Или, может быть, вы недо­воль­ны тем, что я пере­вез все вой­ско живым и невреди­мым, не поте­ряв ни еди­но­го кораб­ля? Что я сокру­шил непри­я­тель­ский флот одним натис­ком, едва успев сюда при­быть? Что в тече­ние двух дней я два­жды одер­жал победу в кон­ных сра­же­ни­ях? Что я увел из гава­ни и из рук про­тив­ни­ков две­сти нагру­жен­ных судов и тем поста­вил вра­га в невоз­мож­ность добы­вать себе про­ви­ант ни сухим, ни мор­ским путем? Отвер­гай­те же такое сча­стье и таких вождей, доро­жи­те кор­фи­ний­ским позо­ром, бег­ст­вом из Ита­лии и капи­ту­ля­ци­ей обе­их Испа­ний — всем тем, что пред­ре­ша­ет исход нашей вой­ны в Афри­ке! Я сам желал назы­вать­ся толь­ко сол­да­том Цеза­ря, а вы при­вет­ст­во­ва­ли меня титу­лом импе­ра­то­ра. Если вы в этом рас­ка­и­ва­е­тесь, то я воз­вра­щаю вам вашу милость, а вы вер­ни­те мне мое имя, чтобы не каза­лось, что вы дали мне это почет­ное зва­ние для изде­ва­тель­ства надо мной!

33. Речь эта про­из­ве­ла на сол­дат такое глу­бо­кое впе­чат­ле­ние, что они часто пре­ры­ва­ли его сло­ва, и вид­но было, что для них очень оскор­би­тель­но подо­зре­ние в невер­но­сти. Когда он ухо­дил со сход­ки, то все до одно­го ста­ли уго­ва­ри­вать его без коле­ба­ния дать сра­же­ние и испы­тать на деле их вер­ность и храб­рость. Когда, таким обра­зом, у всех изме­ни­лись мыс­ли и настро­е­ние, то, с согла­сия все­го сво­его воен­но­го сове­та, Кури­он решил при пер­вой же воз­мож­но­сти дать гене­раль­ное сра­же­ние. Уже на сле­дую­щий день он сно­ва вывел свое вой­ско и постро­ил его на той пози­ции, кото­рую оно зани­ма­ло в преды­ду­щие дни. Но и Вар не замед­лил выве­сти свое вой­ско, чтобы не про­пу­стить слу­чая аги­ти­ро­вать сре­ди сол­дат Кури­о­на или дать сра­же­ние на выгод­ной пози­ции.

34. Меж­ду дву­мя вой­ска­ми, как было выше ука­за­но²⁴, была доли­на, не очень боль­шая, но с труд­ным и кру­тым подъ­емом. Каж­дая сто­ро­на выжида­ла, не сде­ла­ет ли вой­ско про­тив­ни­ка попыт­ки перей­ти ее, и рас­счи­ты­ва­ла в таком слу­чае сра­зить­ся на выгод­ной для себя пози­ции. Вме­сте с тем было вид­но, как с лево­го флан­га П. Аттия вся кон­ни­ца и впе­ре­меж­ку с ней мно­го лег­ко­во­ору­жен­ных нача­ли спус­кать­ся в доли­ну. Про­тив них Кури­он выслал свою кон­ни­цу и две когор­ты марру­ци­нов. Непри­я­тель­ские всад­ни­ки не выдер­жа­ли даже пер­во­го их натис­ка и во весь опор поска­ка­ли назад к сво­им; а поки­ну­тых ими лег­ко­во­ору­жен­ных, кото­рые вме­сте с ними силь­но выдви­ну­лись впе­ред, наши всюду окру­жа­ли и изби­ва­ли. Все вой­ско Вара, обра­щен­ное в эту сто­ро­ну фрон­том, виде­ло изби­е­ние и бег­ство сво­их. Тогда легат Цеза­ря, Ребил, кото­ро­го Кури­он взял с собой из Сици­лии ввиду его боль­шой опыт­но­сти в воен­ном деле, ска­зал: ты видишь, Кури­он, что враг в пол­ной пани­ке: что ж ты мед­лишь вос­поль­зо­вать­ся бла­го­при­ят­ным момен­том? Тот ска­зал сол­да­там толь­ко, чтобы они твер­до пом­ни­ли свое вче­раш­нее обе­ща­ние, при­ка­зал им сле­до­вать за собой и пошел боль­шим шагом впе­ре­ди вой­ска. Но доли­на пред­став­ля­ла столь­ко затруд­не­ний, что на подъ­еме пере­д­ние ряды сол­дат мог­ли взби­рать­ся не ина­че, как при под­держ­ке зад­них. Впро­чем, сол­да­ты Аттия были уже настоль­ко охва­че­ны стра­хом и мыс­лью о бег­стве и изби­е­нии сво­их, что и не помыш­ля­ли о сопро­тив­ле­нии, но всем им ста­ло казать­ся, что их окру­жа­ет кон­ни­ца. Поэто­му, не дожи­да­ясь выст­ре­лов и при­бли­же­ния наших, весь фронт Вара повер­нул тыл и отсту­пил в лагерь.

35. Во вре­мя это­го бег­ства некто Фабий, родом пелигн, млад­ший цен­ту­ри­он из армии Кури­о­на, пер­вый догнал колон­ну бегу­щих. Он стал разыс­ки­вать Вара, гром­ко назы­вая его по име­ни, точ­но был одним из его сол­дат, и хотел на что-то обра­тить его вни­ма­ние и пого­во­рить с ним. Тот обер­нул­ся на частые окли­ки, оста­но­вил­ся и спро­сил, кто он и что ему нуж­но. Тогда Фабий раз­мах­нул­ся мечом на его неза­щи­щен­ное пле­чо и чуть было его не убил; того спас толь­ко щит, кото­рый он под­нял для пред­у­преж­де­ния уда­ра. Фабия окру­жи­ли бли­жай­шие к Вару сол­да­ты и уби­ли. Густые тол­пы бегу­щих в пол­ном заме­ша­тель­стве бро­си­лись к лагер­ным воротам и сами заго­ро­ди­ли себе вход, вслед­ст­вие чего на этом месте боль­ше наро­ду погиб­ло в дав­ке, чем в сра­же­нии и во вре­мя бег­ства. Вра­ги даже едва не были выби­ты из соб­ст­вен­но­го лаге­ря и неко­то­рые из них тут же, не оста­нав­ли­ва­ясь, устре­ми­лись в город. Но уже самый харак­тер мест­но­сти и укреп­ле­ния лаге­ря меша­ли напа­де­нию; вдо­ба­вок вышед­шие в бой сол­да­ты Кури­о­на не име­ли с собой соот­вет­ст­вен­ных при­спо­соб­ле­ний для штур­ма лаге­ря. Поэто­му Кури­он отвел вой­ско назад в лагерь, не поте­ряв из сво­их нико­го, кро­ме Фабия, тогда как у про­тив­ни­ка было око­ло шести­сот чело­век уби­то и око­ло тыся­чи ране­но. Эти послед­ние, а так­же мно­гие, при­тво­ряв­ши­е­ся ране­ны­ми, после отхо­да Кури­о­на ушли в стра­хе из лаге­ря и укры­лись в горо­де. Когда Вар заме­тил это и узнал о пани­ке, охва­тив­шей его вой­ско, он оста­вил в лаге­ре для виду тру­ба­ча и несколь­ко пала­ток и в третью стра­жу без шума пере­вел вой­ско в город.

36. На сле­дую­щий день Кури­он начал оса­ждать Ути­ку и со всех сто­рон окру­жать ее валом. Город­ское насе­ле­ние вслед­ст­вие дол­го­го мира отвык­ло от вой­ны; корен­ные жите­ли Ути­ки очень сочув­ст­во­ва­ли Цеза­рю за неко­то­рые полу­чен­ные от него льготы; кор­по­ра­ция рим­ских всад­ни­ков состо­я­ла из раз­но­род­ных эле­мен­тов; пани­ка, вызван­ная недав­ни­ми сра­же­ни­я­ми, была очень вели­ка. Поэто­му все клас­сы насе­ле­ния нача­ли уже откры­то гово­рить о капи­ту­ля­ции и вести с П. Атти­ем пере­го­во­ры о том, чтобы он не взду­мал со свой­ст­вен­ным ему упор­ст­вом рис­ко­вать их судь­бой. Но во вре­мя этих пере­го­во­ров при­бы­ли гон­цы, послан­ные впе­ред царем Юбой, и сооб­щи­ли, что он при­бли­жа­ет­ся во гла­ве боль­шо­го вой­ска: надо толь­ко при­нять меры к охране и обо­роне горо­да. Это изве­стие под­ня­ло дух у пере­пу­ган­но­го насе­ле­ния.

37. Такие же изве­стия полу­чил и Кури­он, но неко­то­рое вре­мя он им не верил: так вели­ка была его уве­рен­ность в соб­ст­вен­ном сча­стье. Кро­ме того, уже при­хо­ди­ли в Афри­ку уст­ные и пись­мен­ные сооб­ще­ния об успе­хах Цеза­ря в Испа­нии. Все это очень под­ня­ло у Кури­о­на дух, и он был убеж­ден, что царь ниче­го не решит­ся пред­при­нять про­тив него. Но как толь­ко он узнал из вер­ных источ­ни­ков, что силы Юбы нахо­дят­ся от Ути­ки на рас­сто­я­нии менее два­дца­ти пяти миль, он оста­вил укреп­ле­ния и вер­нул­ся в «Кор­не­ли­ев лагерь». Он стал соби­рать сюда про­ви­ант, укреп­лять лагерь, сво­зить стро­е­вой лес и тот­час же отпра­вил в Сици­лию при­каз о при­сыл­ке двух дру­гих леги­о­нов и осталь­ной части кон­ни­цы. И по харак­те­ру мест­но­сти, и по укреп­ле­ни­ям, и по бли­зо­сти, моря, и по оби­лию воды и соли, огром­ные запа­сы кото­рой были уже све­зе­ны сюда из бли­жай­ших соля­ных копей, лагерь был очень при­спо­соб­лен для затяж­ной вой­ны. Не мог­ло быть недо­стат­ка ни в стро­е­вом лесе при мно­же­стве дере­вьев, ни в хле­бе при чрез­вы­чай­ном пло­до­ро­дии полей. Поэто­му, с одоб­ре­ния воен­но­го сове­та, Кури­он наме­ре­вал­ся дождать­ся при­бы­тия осталь­ных сил и затя­нуть вой­ну.

38. После того как этот план был все­ми при­нят и одоб­рен, Кури­он узнал от каких-то пере­беж­чи­ков из горо­да, что царь Юба ото­зван домой и остал­ся в сво­ем цар­стве из-за вой­ны с соседя­ми и из-за спо­ров с леп­ти­тан­ца­ми; толь­ко сво­его пре­фек­та Сабур­ру он послал с неболь­шим вой­ском, кото­рое теперь и при­бли­жа­ет­ся к Ути­ке. Опро­мет­чи­во дове­рив­шись подоб­но­му источ­ни­ку, Кури­он изме­нил свой план и решил­ся риск­нуть на сра­же­ние. Это­му реше­нию очень содей­ст­во­ва­ла моло­дость, сме­лость, успех за послед­нее вре­мя и вера в победу. Под впе­чат­ле­ни­ем все­го это­го он послал с наступ­ле­ни­ем ночи всю кон­ни­цу про­тив непри­я­тель­ско­го лаге­ря у реки Баг­ра­ды. Комен­дан­том это­го лаге­ря был дей­ст­ви­тель­но Сабур­ра, о кото­ром было извест­но по слу­хам и рань­ше, но сле­дом за ним шел со все­ми сила­ми сам царь и сто­ял в шести милях от Сабур­ры. Послан­ная кон­ни­ца про­де­ла­ла в тече­ние ночи весь свой путь и напа­ла на вра­гов совер­шен­но врас­плох. Ибо нуми­дий­цы, как это вооб­ще дела­ют вар­ва­ры, рас­по­ло­жи­лись в раз­ных местах, не дер­жась како­го-либо поряд­ка. Их рас­се­ян­ные груп­пы под­верг­лись в глу­бо­ком сне напа­де­нию, и мно­гие из них были пере­би­ты, мно­гие в ужа­се убе­жа­ли. После это­го кон­ни­ца вер­ну­лась к Кури­о­ну и при­ве­ла к нему плен­ных.

39. Кури­он высту­пил в чет­вер­тую стра­жу со все­ми сила­ми, оста­вив для охра­ны лаге­ря толь­ко пять когорт. Прой­дя шесть миль, он встре­тил кон­ни­цу и узнал о про­ис­шед­шем. Он спро­сил у плен­ных, кто комен­дант лаге­ря у Баг­ра­ды, те отве­ти­ли, что Сабур­ра. Желая окон­чить свой марш, он пре­не­брег дру­ги­ми вопро­са­ми, но, обер­нув­шись к бли­жай­шим частям, ска­зал: вы види­те, сол­да­ты, что сло­ва плен­ных схо­дят­ся с изве­сти­я­ми пере­беж­чи­ков! Царя здесь нет, и им посла­ны такие малые силы, что они не мог­ли усто­ять про­тив немно­гих всад­ни­ков. Спе­ши­те же к добы­че, спе­ши­те к сла­ве, чтобы нам теперь же начать думать о том, как вас награ­дить и отбла­го­да­рить. Успех всад­ни­ков был, дей­ст­ви­тель­но, велик, осо­бен­но если срав­нить их неболь­шое чис­ло с мно­же­ст­вом нуми­дий­цев. Но обо всем этом они рас­ска­зы­ва­ли с боль­ши­ми пре­уве­ли­че­ни­я­ми, как вооб­ще люди любят хва­лить­ся сво­и­ми заслу­га­ми. Кро­ме того, они выстав­ля­ли напо­каз мно­го тро­фе­ев, выво­ди­ли плен­ных — пеших и кон­ных, так что вся­кая поте­ря вре­ме­ни каза­лась теперь задерж­кой победы. Таким обра­зом, надеж­дам Кури­о­на соот­вет­ст­во­ва­ло вооду­шев­ле­ние сол­дат. Он при­ка­зал кон­ни­це сле­до­вать за собой и уско­рил свой марш, чтобы как мож­но ско­рее напасть на непри­я­те­ля, пока еще он нахо­дит­ся в пани­ке, вызван­ной бег­ст­вом. Но так как всад­ни­ки были изну­ре­ны про­дол­жав­шей­ся всю ночь экс­пе­ди­ци­ей, то они не мог­ли поспе­вать за ним и то здесь, то там отста­ва­ли. Одна­ко же это обсто­я­тель­ство не ослаб­ля­ло надежд Кури­о­на.

40. Юба, полу­чив изве­стие от Сабур­ры о ноч­ном сра­же­нии, послал ему в под­креп­ле­ние две тыся­чи испан­ских и галль­ских всад­ни­ков, кото­рых он дер­жал при себе для сво­ей лич­ной охра­ны, и наи­бо­лее надеж­ную часть пехоты, а сам не спе­ша дви­нул­ся вслед за ними с осталь­ны­ми сила­ми и шестью­де­ся­тью сло­на­ми. Заклю­чая из пред­ва­ри­тель­ной посыл­ки кон­ни­цы, что теперь дол­жен подой­ти сам Кури­он, Сабур­ра выстро­ил свои кон­ные и пешие силы и при­ка­зал им, в при­твор­ном стра­хе, поне­мно­гу, шаг за шагом, отсту­пать: когда нуж­но, будет дан сиг­нал к сра­же­нию и, смот­ря по ходу дела, после­ду­ют даль­ней­шие рас­по­ря­же­ния. Кури­он, у кото­ро­го к преж­ним надеж­дам при­ба­ви­лись теперь еще новые иллю­зии, решил, что вра­ги бегут, и повел свое вой­ско с высот на рав­ни­ну.

41. После того как он про­шел впе­ред доволь­но дале­ко отсюда и его вой­ско было уже изну­ре­но уто­ми­тель­ным пере­хо­дом, он оста­но­вил­ся в две­на­дца­ти милях от исход­но­го пунк­та. Сабур­ра дал сво­им сиг­нал, поста­вил их в бое­вую линию и начал обхо­дить ряды и обо­д­рять людей; но пехота у него была вда­ли, толь­ко для виду, а в бой была бро­ше­на кон­ни­ца. Кури­он так­же не остал­ся празд­ным и обо­д­рил сво­их людей сове­том воз­ла­гать все надеж­ды толь­ко на храб­рость. Впро­чем, и у самих сол­дат, как ни были они утом­ле­ны, и у всад­ни­ков, при всем их изну­ре­нии и мало­чис­лен­но­сти, не было недо­стат­ка в бое­вом пыле и храб­ро­сти. Но всад­ни­ков было толь­ко две­сти чело­век, а осталь­ные задер­жи­ва­лись по доро­ге. Куда бы всад­ни­ки ни направ­ля­ли сво­их атак, они, прав­да, при­нуж­да­ли вра­гов отхо­дить с пози­ции, но не мог­ли дале­ко пре­сле­до­вать бегу­щих и пус­кать во всю рысь сво­их коней. Напро­тив, непри­я­тель­ская кон­ни­ца нача­ла с обо­их флан­гов обхо­дить нашу бое­вую линию и топ­тать наших людей в тылу. Когда отдель­ные когор­ты выбе­га­ли из бое­вой линии, то не утом­лен­ные еще и подвиж­ные нуми­дий­цы укло­ня­лись от нашей ата­ки, а когда наши пыта­лись вер­нуть­ся назад в строй, они их окру­жа­ли и отре­зы­ва­ли от глав­ных сил. Таким обра­зом, было оди­на­ко­во опас­ным как оста­вать­ся на месте и дер­жать строй, так и выбе­гать, чтобы риск­нуть сра­зить­ся. Чис­лен­ность вра­гов от при­сыл­ки царем под­креп­ле­ний то и дело уве­ли­чи­ва­лась, а наши от уста­ло­сти выби­ва­лись из сил; к тому же и ране­ные не мог­ли вый­ти из линии и нель­зя было уне­сти их в без­опас­ное место, так как весь фронт был плот­но окру­жен непри­я­тель­ской кон­ни­цей. Они отча­я­лись в сво­ем спа­се­нии и дела­ли то, что вооб­ще дела­ют люди в послед­нюю мину­ту жиз­ни: либо пла­ка­лись на свою смерть, либо пору­ча­ли сво­их роди­те­лей заботам тех сво­их това­ри­щей, кото­рых судь­ба, может быть, спа­сет от гибе­ли. Вооб­ще все было пол­но стра­ха и печа­ли.

42. Как толь­ко Кури­он увидел, что при все­об­щей пани­ке не слу­ша­ют ни его обод­ре­ний, ни его просьб, он ухва­тил­ся в край­но­сти за послед­нюю надеж­ду и при­ка­зал дви­нуть­ся всем со зна­ме­на­ми для заня­тия бли­жай­ших хол­мов. Но они были уже заня­ты кон­ни­цей, кото­рую успел послать туда Сабур­ра. Вот теперь наши дошли уже до пол­но­го отча­я­ния. Часть из них попы­та­лась бежать и была пере­би­та кон­ни­цей, дру­гая часть, хоть ее никто не тро­гал, бро­си­лась на зем­лю. Пре­фект кон­ни­цы Гн. Доми­ций, подъ­е­хав с немно­ги­ми всад­ни­ка­ми к Кури­о­ну, уго­ва­ри­вал его спа­сать­ся бег­ст­вом и спе­шить в лагерь, обе­щая при этом не покидать его. Но Кури­он твер­до заявил, что после поте­ри армии, вве­рен­ной ему Цеза­рем, он не вер­нет­ся к нему на гла­за, и погиб в бою с ору­жи­ем в руках. Толь­ко очень немно­го всад­ни­ков спас­лось из это­го сра­же­ния; но те, кото­рые, как было ука­за­но, задер­жа­лись у арьер­гар­да, чтобы дать отдох­нуть лоша­дям, — еще изда­ли заме­ти­ли бег­ство все­го вой­ска, и все без потерь вер­ну­лись в лагерь. Пехо­тин­цы же были пере­би­ты все до одно­го.

43. При изве­стии об этом кве­стор Мар­ций Руф, кото­ро­го Кури­он оста­вил в лаге­ре, стал уго­ва­ри­вать сво­их людей не падать духом. Те усерд­но про­си­ли отвез­ти их на кораб­лях назад в Сици­лию. Он обе­щал это и отдал при­каз капи­та­нам кораб­лей с наступ­ле­ни­ем вече­ра при­ча­лить к бере­гу все лод­ки. Но все­об­щая пани­ка была так вели­ка, что одни гово­ри­ли о при­бли­же­нии войск Юбы, дру­гие, — что насту­па­ет с леги­о­на­ми Вар и буд­то бы вид­на пыль от дви­же­ния его вой­ска (ниче­го подоб­но­го в дей­ст­ви­тель­но­сти не было), третьи пред­по­ла­га­ли, что ско­ро нале­тит непри­я­тель­ский флот. При этом общем ужа­се каж­дый забо­тил­ся толь­ко о себе. Эки­паж воен­ных судов спе­шил отправ­лять­ся поско­рее. Их бег­ство увле­ка­ло за собой и капи­та­нов гру­зо­вых судов, так что лишь несколь­ко чел­нов ста­ло, соглас­но при­ка­за­нию, соби­рать­ся на работу. Но берег был бит­ком набит людь­ми, кото­рые так горя­чо спо­ри­ли о пре­иму­ще­ст­вен­ном пра­ве взой­ти на суд­но, что от мно­же­ства пас­са­жи­ров и их тяже­сти неко­то­рые чел­но­ки зато­ну­ли, осталь­ные же из стра­ха перед той же уча­стью мед­ли­ли подой­ти бли­же.

44. В кон­це кон­цов лишь немно­го сол­дат, глав­ным обра­зом отцы семейств, кото­рым помо­га­ли или зна­ком­ства или состра­да­ние, или те, кото­рым уда­лось доплыть до судов, — были при­ня­ты на борт и бла­го­по­луч­но вер­ну­лись в Сици­лию. Осталь­ные отпра­ви­лись к Вару ночью пар­ла­мен­те­ра­ми сво­их цен­ту­ри­о­нов и сда­лись ему. Когда на сле­дую­щий день Юба заме­тил перед горо­дом сол­дат этих когорт, то он объ­явил их сво­ей добы­чей; зна­чи­тель­ную часть из них он при­ка­зал каз­нить и толь­ко немно­гих ото­брал и отпра­вил к себе в цар­ство. Хотя Вар и жало­вал­ся, что царь нару­ша­ет сло­во, кото­рое он дал капи­ту­ли­ро­вав­шим, одна­ко, не решил­ся про­ти­во­дей­ст­во­вать. Сам Юба въе­хал вер­хом в город в сопро­вож­де­нии мно­гих сена­то­ров, в чис­ле кото­рых были Сер­вий Суль­пи­ций и Лици­ний Дама­сипп; в несколь­ких сло­вах он пове­ли­тель­но рас­по­рядил­ся о том, что долж­но быть сде­ла­но в Ути­ке, и через несколь­ко дней вер­нул­ся со всем вой­ском в свое цар­ство.