История

Книга I

[Январь—март 69 г. н. э.]

1. (1) Нача­лом мое­го повест­во­ва­ния станет год, когда кон­су­ла­ми были Сер­вий Галь­ба во вто­рой раз и Тит Виний¹. Собы­тия преды­ду­щих вось­ми­сот два­дца­ти лет, про­шед­ших с осно­ва­ния наше­го горо­да², опи­сы­ва­ли мно­гие, и, пока они вели речь о дея­ни­ях рим­ско­го наро­да³, рас­ска­зы их были крас­но­ре­чи­вы и искрен­ни. Но после бит­вы при Акции⁴, когда в инте­ре­сах спо­кой­ст­вия и без­опас­но­сти всю власть при­шлось сосре­дото­чить в руках одно­го чело­ве­ка⁵, эти вели­кие талан­ты пере­ве­лись. Прав­ду ста­ли вся­че­ски иска­жать — спер­ва по неведе­нию государ­ст­вен­ных дел, кото­рые люди нача­ли счи­тать себе посто­рон­ни­ми, потом — из жела­ния польстить вла­сти­те­лям или, напро­тив, из нена­ви­сти к ним. До мне­ния потом­ства не ста­ло дела ни хули­те­лям, ни льсте­цам. (2) Но если лесть, кото­рой исто­рик поль­зу­ет­ся, чтобы пре­успеть, про­тив­на каж­до­му, то к наве­там и кле­ве­те все охот­но при­слу­ши­ва­ют­ся; это и понят­но: лесть несет на себе отвра­ти­тель­ный отпе­ча­ток раб­ства, тогда как ковар­ство высту­па­ет под личи­ной люб­ви к прав­де. (3) Если гово­рить обо мне, то от Галь­бы, Ото­на⁶ и Вител­лия⁷ я не видел ни хоро­ше­го, ни пло­хо­го. Не буду отри­цать, что нача­ло моим успе­хам по служ­бе поло­жил Вес­па­си­ан, Тит умно­жил их, а Доми­ци­ан⁸ воз­вы­сил меня еще боль­ше⁹; но тем, кто решил неко­ле­би­мо дер­жать­ся исти­ны, сле­ду­ет вести свое повест­во­ва­ние, не под­да­ва­ясь люб­ви и не зная нена­ви­сти. (4) Ста­рость же свою, если толь­ко хва­тит жиз­ни, я думаю посвя­тить тру­ду более бла­го­дар­но­му и не столь опас­но­му: рас­ска­зать о прин­ци­па­те Нер­вы и о вла­ды­че­стве Тра­я­на¹⁰, о годах ред­ко­го сча­стья, когда каж­дый может думать, что хочет, и гово­рить, что дума­ет.

2. (1) Я при­сту­паю к рас­ска­зу о вре­ме­нах, испол­нен­ных несча­стий, изоби­лу­ю­щих жесто­ки­ми бит­ва­ми, сму­та­ми и рас­пря­ми, о вре­ме­нах, диких и неисто­вых даже в мир­ную пору. Четы­ре прин­цеп­са, погиб­ших насиль­ст­вен­ной смер­тью¹¹, три граж­дан­ские вой­ны¹², ряд внеш­них и мно­го таких, что были одно­вре­мен­но и граж­дан­ски­ми, и внеш­ни­ми¹³, уда­чи на Восто­ке и беды на Запа­де — Илли­рия объ­ята вол­не­ни­я­ми¹⁴, колеб­лет­ся Гал­лия¹⁵, Бри­та­ния поко­ре­на и тут же утра­че­на¹⁶, пле­ме­на сар­ма­тов и све­бов объ­еди­ня­ют­ся про­тив нас¹⁷, рас­тет сла­ва даков, уда­ром отве­чаю­щих Риму на каж­дый удар¹⁸, и даже пар­фяне, сле­дуя за шутом, надев­шим личи­ну Неро­на, гото­вы взять­ся за ору­жие¹⁹. (2) На Ита­лию обру­ши­ва­ют­ся беды, каких она не зна­ла нико­гда или не виде­ла уже с неза­па­мят­ных вре­мен: цве­ту­щие побе­ре­жья Кам­па­нии где затоп­ле­ны морем, где погре­бе­ны под лавой и пеп­лом²⁰; Рим опу­сто­ша­ют пожа­ры, в кото­рых гиб­нут древ­ние хра­мы²¹, выго­рел Капи­то­лий, подо­жжен­ный рука­ми граж­дан²². Пору­га­ны древ­ние обряды²³, осквер­не­ны брач­ные узы²⁴; море покры­то кораб­ля­ми, уво­зя­щи­ми в изгна­ние осуж­ден­ных, уте­сы запят­на­ны кро­вью уби­тых²⁵. (3) Еще худ­шая жесто­кость бушу­ет в самом Риме, — все вме­ня­ет­ся в пре­ступ­ле­ние: знат­ность, богат­ство, почет­ные долж­но­сти, кото­рые чело­век зани­мал²⁶ или от кото­рых он отка­зал­ся²⁷, и неми­ну­е­мая гибель воз­на­граж­да­ет доб­ро­де­тель²⁸. Денеж­ные пре­мии, выпла­чи­вае­мые донос­чи­кам, вызы­ва­ют не мень­ше него­до­ва­ния, чем их пре­ступ­ле­ния²⁹. Неко­то­рые из них в награ­ду за свои подви­ги полу­ча­ют жре­че­ские и кон­суль­ские долж­но­сти³⁰, дру­гие управ­ля­ют про­вин­ци­я­ми импе­ра­то­ра³¹ и вер­шат дела в его двор­це. Вну­шая ужас и нена­висть, они пра­вят всем по сво­е­му про­из­во­лу. Рабов под­ку­па­ми вос­ста­нав­ли­ва­ют про­тив хозя­ев, воль­ноот­пу­щен­ни­ков — про­тив патро­нов. Если у кого нет вра­гов, его губят дру­зья³².

3. (1) Вре­мя это, одна­ко, не вовсе было лише­но людей доб­ро­де­тель­ных и оста­ви­ло нам так­же хоро­шие при­ме­ры. Были мате­ри, кото­рые сопро­вож­да­ли детей, вынуж­ден­ных бежать из Рима; жены, сле­до­вав­шие в изгна­ние за сво­и­ми мужья­ми³³; дру­зья и близ­кие, не отсту­пив­ши­е­ся от опаль­ных; зятья, сохра­нив­шие вер­ность попав­ше­му в беду тестю; рабы, чью пре­дан­ность не мог­ли сло­мить и пыт­ки; мужи, достой­но сно­сив­шие несча­стья, стой­ко встре­чав­шие смерть и ухо­див­шие из жиз­ни как про­слав­лен­ные герои древ­но­сти. (2) Не толь­ко на людей обру­ши­лись бес­чис­лен­ные бед­ст­вия: небо и зем­ля были пол­ны чудес­ных явле­ний: вещая судь­бу, свер­ка­ли мол­нии, и зна­ме­ния — радост­ные и печаль­ные, смут­ные и ясные — пред­ре­ка­ли буду­щее. Сло­вом, нико­гда еще боги не дава­ли рим­ско­му наро­ду более оче­вид­ных и более ужас­ных дока­за­тельств того, что их дело — не забо­тить­ся о людях, а карать их³⁴.

4. (1) Одна­ко преж­де чем при­сту­пить к заду­ман­но­му рас­ска­зу, нуж­но, я пола­гаю, огля­нуть­ся назад и пред­ста­вить себе, како­во было поло­же­ние в Риме, настро­е­ние войск, состо­я­ние про­вин­ций и что было в мире здо­ро­во, а что гни­ло. Это необ­хо­ди­мо, если мы хотим узнать не толь­ко внеш­нее тече­ние собы­тий, кото­рое по боль­шей части зави­сит от слу­чая, но так­же их смысл и при­чи­ны. (2) Пона­ча­лу смерть Неро­на была встре­че­на бур­ной радо­стью и лико­ва­ни­ем, но вско­ре весь­ма раз­лич­ные чув­ства охва­ти­ли, с одной сто­ро­ны, сена­то­ров, народ и рас­по­ло­жен­ные в горо­де вой­ска, а с дру­гой — леги­о­ны и пол­ко­вод­цев, ибо раз­гла­шен­ной ока­за­лась тай­на, оку­ты­вав­шая при­ход прин­цеп­са к вла­сти, и выяс­ни­лось, что им мож­но стать не толь­ко в Риме³⁵. (3) Сена­то­ры, несмот­ря на это, неожи­дан­но обре­тя сво­бо­ду, радо­ва­лись и заби­ра­ли все боль­ше воли, как бы поль­зу­ясь тем, что прин­цепс лишь недав­но при­об­рел власть и нахо­дит­ся вда­ли от Рима. Немно­гим мень­ше, чем сена­то­ры, радо­ва­лись и самые име­ни­тые сре­ди всад­ни­ков; вос­пря­ну­ли духом чест­ные люди из про­сто­на­ро­дья, свя­зан­ные со знат­ны­ми семья­ми, кли­ен­ты и воль­ноот­пу­щен­ни­ки осуж­ден­ных и сослан­ных. Под­лая чернь, при­вык­шая к цир­кам и теат­рам, худ­шие из рабов, те, кто дав­но рас­тра­тил свое состо­я­ние и кор­мил­ся, участ­вуя в постыд­ных раз­вле­че­ни­ях Неро­на, ходи­ли мрач­ные и жад­но лови­ли слу­хи.

5. (1) Пре­то­ри­ан­цы издав­на при­вык­ли по дол­гу при­ся­ги быть вер­ны­ми Цеза­рям³⁶, и Неро­на они сверг­ли не столь­ко по соб­ст­вен­но­му побуж­де­нию, сколь­ко под­дав­шись уго­во­рам и насто­я­ни­ям³⁷. Теперь же, не полу­чив денеж­но­го подар­ка, обе­щан­но­го им ранее от име­ни Галь­бы, зная, что в мир­ное вре­мя труд­нее выде­лить­ся и добить­ся наград, чем в усло­ви­ях вой­ны, поняв, что леги­о­ны, выдви­нув­шие ново­го госуда­ря³⁸, име­ют боль­ше надежд на его бла­го­склон­ность, и к тому же под­стре­кае­мые пре­фек­том Ним­фи­ди­ем Саби­ном, кото­рый сам рас­счи­ты­вал стать прин­цеп­сом, они жаж­да­ли пере­мен. (2) Хотя попыт­ка Ним­фи­дия захва­тить власть была подав­ле­на и мятеж обез­глав­лен, мно­гие пре­то­ри­ан­цы пом­ни­ли о сво­ей при­част­но­сти к заго­во­ру³⁹; нема­ло было и людей, поно­сив­ших Галь­бу за то, что он стар, и изоб­ли­чав­ших его в ску­по­сти. Сама его суро­вость, неко­гда про­слав­лен­ная в вой­сках и стя­жав­шая ему столь­ко похвал, теперь пуга­ла сол­дат, испы­ты­вав­ших отвра­ще­ние к дис­ци­плине былых вре­мен и при­вык­ших за четыр­на­дцать лет прав­ле­ния Неро­на так же любить поро­ки госуда­рей, как когда-то они чти­ли их доб­ле­сти. Ста­ли извест­ны и сло­ва Галь­бы о том, что он «наби­ра­ет сол­дат, а не поку­па­ет», — пра­ви­ло, полез­ное для государ­ства, поко­я­ще­го­ся на спра­вед­ли­вых осно­вах, но опас­ное для само­го госуда­ря; впро­чем, поступ­ки Галь­бы не соот­вет­ст­во­ва­ли этим сло­вам.

6. (1) Поло­же­ние немощ­но­го ста­ри­ка под­ры­ва­ли Тит Виний⁴⁰, отвра­ти­тель­ней­ший из смерт­ных, и Кор­не­лий Лакон, ничтож­ней­ший из них; Виния все нена­виде­ли за под­лость, Лако­на пре­зи­ра­ли за без­де­я­тель­ность. Путь Галь­бы к Риму был долог и кро­вав. Погиб­ли — и, как пола­га­ли, невин­но — кан­дидат в кон­су­лы Цин­го­ний Варрон⁴¹ и Пет­ро­ний Тур­пи­ли­ан⁴², быв­ший кон­сул; их не выслу­ша­ли, им не дали защит­ни­ков, и обо­их уби­ли, пер­во­го — как при­част­но­го к заго­во­ру Ним­фи­дия, вто­ро­го — как пол­ко­во­д­ца Неро­на. (2) Вступ­ле­ние Галь­бы в Рим было омра­че­но недоб­рым пред­зна­ме­но­ва­ни­ем: убий­ст­вом несколь­ких тысяч без­оруж­ных сол­дат, вызвав­шим отвра­ще­ние и ужас даже у самих убийц⁴³. После того как в Рим, где уже был раз­ме­щен леги­он, сфор­ми­ро­ван­ный Неро­ном из мор­ской пехоты, всту­пил еще и леги­он из Испа­нии⁴⁴, город напол­нил­ся вой­ска­ми, ранее здесь не видан­ны­ми. К ним надо при­ба­вить мно­же­ство воин­ских под­разде­ле­ний, кото­рые Нерон навер­бо­вал в Гер­ма­нии, Бри­та­нии и Илли­рии и, гото­вясь к войне с аль­ба­на­ми⁴⁵, отпра­вил к кас­пий­ским уще­льям, но вер­нул с доро­ги для подав­ле­ния вспых­нув­ше­го вос­ста­ния Вин­дек­са. Вся эта мас­са, склон­ная к мяте­жу, хоть и не обна­ру­жи­ва­ла явных сим­па­тий к кому-либо, была гото­ва под­дер­жать каж­до­го, кто рискнет на нее опе­реть­ся.

7. (1) Слу­чи­лось так, что в это же вре­мя было объ­яв­ле­но об убий­стве Кло­дия Мак­ра⁴⁶ и Фон­тея Капи­то­на⁴⁷. Макр, кото­рый бес­спор­но гото­вил бунт, был умерщ­влен в Афри­ке по при­ка­зу Галь­бы про­ку­ра­то­ром⁴⁸ Тре­бо­ни­ем Гару­ци­а­ном; Капи­то­на, зате­вав­ше­го то же самое в Гер­ма­нии, уби­ли, не дожи­да­ясь при­ка­за, лега­ты⁴⁹ Кор­не­лий Аквин и Фабий Валент. (2) Кое-кто, одна­ко, пола­гал, что Капи­тон, хоть и запят­нан­ный все­ми поро­ка­ми, стя­жа­тель и раз­врат­ник, о бун­те все же не помыш­лял, а убий­ство его было заду­ма­но и осу­щест­вле­но лега­та­ми, когда они поня­ли, что им не удаст­ся убедить его начать вой­ну; Галь­ба же, или по неустой­чи­во­сти харак­те­ра, или стре­мясь избе­жать более тща­тель­но­го рас­сле­до­ва­ния, лишь утвер­дил то, что уже нель­зя было изме­нить. Так или ина­че, оба эти убий­ства про­из­ве­ли гне­ту­щее впе­чат­ле­ние, и отныне, что бы прин­цепс ни делал, хоро­шее или дур­ное, — все навле­ка­ло на него рав­ную нена­висть. (3) Общая про­даж­ность, все­вла­стие воль­ноот­пу­щен­ни­ков, жад­ность рабов, неожи­дан­но воз­нес­ших­ся и торо­пив­ших­ся, пока ста­рик еще жив, обде­лать свои дела, — все эти поро­ки ста­ро­го дво­ра сви­реп­ст­во­ва­ли и при новом, но снис­хож­де­ния они вызы­ва­ли гораздо мень­ше. Даже воз­раст Галь­бы вызы­вал смех и отвра­ще­ние у чер­ни, при­вык­шей к юно­му Неро­ну и по сво­е­му обык­но­ве­нию срав­ни­вав­шей, — какой импе­ра­тор более кра­сив и ста­тен.

8. (1) Тако­во было настро­е­ние в Риме, — если мож­но гово­рить об общем настро­е­нии у столь вели­ко­го мно­же­ства людей. Что каса­ет­ся про­вин­ций, то Испа­ни­ей управ­лял Клу­вий Руф⁵⁰, чело­век крас­но­ре­чи­вый, све­ду­щий в поли­ти­ке, но в воен­ном деле неопыт­ный; Гал­лию при­вя­зы­ва­ла к ново­му режи­му не толь­ко память о вос­ста­нии Вин­дек­са, но так­же и бла­го­дар­ность за недав­но даро­ван­ное ей пра­во рим­ско­го граж­дан­ства и облег­че­ние нало­гов⁵¹. Меж­ду тем пле­ме­на гал­лов, жив­шие по сосед­ству со сто­яв­ши­ми в Гер­ма­нии арми­я­ми, не полу­чи­ли подоб­ных при­ви­ле­гий, в неко­то­рых слу­ча­ях даже лиши­лись части сво­ей зем­ли⁵² и с рав­ным воз­му­ще­ни­ем вели счет чужим выго­дам и сво­им обидам. (2) Гер­ман­ские армии были встре­во­же­ны и раз­дра­же­ны; они гор­ди­лись недав­ней победой⁵³, но боя­лись, что их обви­нят в под­держ­ке про­тив­ной пар­тии, — соче­та­ние чувств крайне опас­ное там, где сосре­дото­че­но столь­ко ору­жия и сил. Эти вой­ска с опозда­ни­ем отсту­пи­лись от Неро­на, а Вер­ги­ний⁵⁴ не сра­зу встал на сто­ро­ну Галь­бы; никто не знал, захо­чет ли он сам сде­лать­ся импе­ра­то­ром, но было извест­но, что сол­да­ты ему это пред­ла­га­ли. Убий­ство Фон­тея Капи­то­на воз­му­ти­ло здесь даже тех, кто не имел пра­ва выра­жать свое мне­ние⁵⁵. После того как Галь­ба, при­тво­рив­шись дру­гом Вер­ги­ния, вызвал его к себе, армия оста­лась без коман­дую­ще­го, когда же он был в Риме не толь­ко задер­жан, но и при­вле­чен к ответ­ст­вен­но­сти, сол­да­ты вос­при­ня­ли это как угро­зу самим себе.

9. (1) Верх­не­гер­ман­ские леги­о­ны⁵⁶ пре­зи­ра­ли сво­его лега­та Гор­део­ния Флак­ка⁵⁷ за телес­ную немощь, вызван­ную ста­ро­стью и подагрой, за сла­бый и нере­ши­тель­ный харак­тер. Он не умел коман­до­вать, даже пока сол­да­ты вели себя спо­кой­но, теперь же, когда они были раз­дра­же­ны, его бес­по­мощ­ные попыт­ки наве­сти порядок лишь рас­па­ля­ли их ярость. Леги­о­ны Ниж­ней Гер­ма­нии⁵⁸ дол­го оста­ва­лись без кон­суль­ско­го лега­та, пока, нако­нец, Галь­ба не при­слал к ним Авла Вител­лия — сына цен­зо­ра и три­жды кон­су­ла Вител­лия. (2) В вой­сках, рас­по­ло­жен­ных в Бри­та­нии, не было ника­ких бес­по­ряд­ков: сре­ди потря­се­ний, вызван­ных граж­дан­ски­ми вой­на­ми, имен­но эти леги­о­ны оста­лись более, чем дру­гие, вер­ны сво­е­му дол­гу, — то ли пото­му, что они были уда­ле­ны от Рима и отре­за­ны от него Оке­а­ном, то ли труд­ные похо­ды научи­ли их обра­щать свою нена­висть преж­де все­го на вра­гов. (3) Спо­кой­но было и в Илли­рии, хотя леги­о­ны, выведен­ные оттуда Неро­ном в Ита­лию⁵⁹ и бес­цель­но сто­яв­шие здесь, через сво­их пред­ста­ви­те­лей пред­ла­га­ли импе­ра­тор­скую власть Вер­ги­нию. Одна­ко эти воин­ские части были раз­ме­ще­ны на боль­шом рас­сто­я­нии одна от дру­гой (что все­гда явля­ет­ся наи­луч­шим сред­ст­вом сохра­нить сре­ди них вер­ность при­ся­ге), так что не мог­ли ни зара­жать друг дру­га мятеж­ны­ми настро­е­ни­я­ми, ни объ­еди­нить свой силы.

10. (1) Восток пока оста­вал­ся спо­кой­ным. Здесь коман­до­вал четырь­мя леги­о­на­ми⁶⁰ и управ­лял Сири­ей Лици­ний Муци­ан, чело­век, рав­но извест­ный сво­и­ми уда­ча­ми и сво­и­ми несча­стья­ми. В моло­до­сти он из често­лю­бия искал друж­бы с людь­ми знат­ны­ми и бога­ты­ми и тща­тель­но под­дер­жи­вал эти отно­ше­ния. Когда же вско­ре состо­я­ние его ока­за­лось рас­стро­ен­ным и поло­же­ние без­вы­ход­ным, когда над ним готов был раз­ра­зить­ся гнев Клав­дия, его отпра­ви­ли в один из захо­луст­ных горо­дов Азии, и он жил чуть ли не на поло­же­нии ссыль­но­го в тех самых местах, где поз­же поль­зо­вал­ся почти неогра­ни­чен­ной вла­стью. (2) В нем ужи­ва­лись изне­жен­ность и энер­гия, учти­вость и занос­чи­вость, доб­ро и зло, вели­чай­шая доб­лесть в похо­дах и излиш­няя пре­дан­ность наслаж­де­ни­ям во вре­мя отды­ха; его поведе­ние в обще­стве и на служ­бе вызы­ва­ло похва­лы, о тай­ных сто­ро­нах его жиз­ни гово­ри­ли мно­го дур­но­го; с под­чи­нен­ны­ми, близ­ки­ми, кол­ле­га­ми, — с каж­дым он умел быть оба­я­тель­ным по-сво­е­му; власть он охот­нее усту­пал дру­гим, чем поль­зо­вал­ся ею сам. (3) Вой­ну в Иудее вел Фла­вий Вес­па­си­ан с тре­мя леги­о­на­ми⁶¹, во гла­ве кото­рых его поста­вил еще Нерон. Вес­па­си­ан тоже не помыш­лял о борь­бе про­тив Галь­бы; как мы рас­ска­жем в сво­ем месте, он даже послал к нему сво­его сына Тита в знак почте­ния и пре­дан­но­сти. В то, что импе­ра­тор­ская власть была суж­де­на Вес­па­си­а­ну и его детям тай­ным роком, зна­ме­ни­я­ми и про­ро­че­ства­ми, мы уве­ро­ва­ли лишь поз­же, когда судь­ба уже воз­нес­ла его.

11. (1) В Егип­те уже со вре­мен боже­ст­вен­но­го Авгу­ста место царей заня­ли рим­ские всад­ни­ки, кото­рые управ­ля­ли стра­ной и коман­до­ва­ли вой­ска­ми, охра­няв­ши­ми здесь порядок: импе­ра­то­ры сочли за бла­го дер­жать под сво­им лич­ным при­смот­ром эту труд­но­до­ступ­ную про­вин­цию, бога­тую хле­бом, склон­ную из-за царив­ших здесь суе­ве­рий и рас­пу­щен­но­сти к вол­не­ни­ям и мяте­жам, незна­ко­мую с зако­на­ми и государ­ст­вен­ным управ­ле­ни­ем. В ту пору во гла­ве ее сто­ял Тибе­рий Алек­сандр, егип­тя­нин. (2) Афри­ка и рас­по­ло­жен­ные здесь леги­о­ны, доста­точ­но натер­пев­ши­е­ся от мест­ных вла­стей⁶², были рады слу­жить любо­му прин­цеп­су, изба­вив­ше­му их от Кло­дия Мак­ра. Обе Мав­ри­та­нии⁶³, Реция⁶⁴, Норик⁶⁵, Фра­кия⁶⁶ и про­чие про­вин­ции, управ­ляв­ши­е­ся про­ку­ра­то­ра­ми, скло­ня­лись в поль­зу ново­го госуда­ря или про­тив него в зави­си­мо­сти от настро­е­ния сто­яв­ших побли­зо­сти армий. (3) Про­вин­ции, в кото­рых не было войск, и в первую оче­редь сама Ита­лия, были обре­че­ны хра­нить раб­скую покор­ность победи­те­лю и играть роль воен­ной добы­чи.

Тако­во было поло­же­ние дел, когда Сер­вий Галь­ба во вто­рой раз и Тит Виний всту­пи­ли в свой кон­суль­ский год, став­ший послед­ним для них и едва не при­нес­ший гибель государ­ству.

12. (1) Через несколь­ко дней после январ­ских календ от Пом­пея Про­пин­ква, про­ку­ра­то­ра Бел­ги­ки, при­шло сооб­ще­ние: верх­не­гер­ман­ские леги­о­ны, нару­шив вер­ность при­ся­ге, тре­бу­ют ново­го импе­ра­то­ра и, рас­счи­ты­вая таким путем вызвать более снис­хо­ди­тель­ное отно­ше­ние к сво­е­му заго­во­ру, пре­до­став­ля­ют выбор его сена­ту и рим­ско­му наро­ду. (2) Это собы­тие уско­ри­ло реше­ние Галь­бы избрать себе наслед­ни­ка и разде­лить с ним власть, — замы­сел, кото­рый он уже дав­но обду­мы­вал сам и обсуж­дал с близ­ки­ми. В те меся­цы по все­му горо­ду толь­ко и было речи, что об этом выбо­ре, преж­де все­го из-за обыч­ной стра­сти к тако­го рода раз­го­во­рам и пото­му еще, что Галь­ба был уж очень стар и слаб. (3) Людей, судив­ших здра­во или при­ни­мав­ших к серд­цу судь­бы государ­ства, было мало; мно­гие начи­на­ли питать неле­пые надеж­ды, каж­дый раз когда дру­зья или кли­ен­ты назы­ва­ли их как воз­мож­ных наслед­ни­ков и сея­ли слу­хи, льстив­шие их тще­сла­вию. Игра­ла свою роль и нена­висть к Титу Винию, воз­рас­тав­шая по мере того, как день ото дня креп­ло его могу­ще­ство⁶⁷. В дру­зьях Галь­бы нере­ши­тель­ность импе­ра­то­ра раз­жи­га­ла жад­ное стрем­ле­ние к вла­сти, ибо при немощ­ном и лег­ко­вер­ном пра­ви­те­ле тво­рить без­за­ко­ния менее опас­но и сулит боль­ше выгод.

13. (1) Выс­шую власть в государ­стве дели­ли меж­ду собой кон­сул Тит Виний, пре­фект пре­то­рия Кор­не­лий Лакон и поль­зо­вав­ший­ся не мень­шим дове­ри­ем Галь­бы его воль­ноот­пу­щен­ник Икел⁶⁸; послед­не­му были даро­ва­ны коль­ца и всад­ни­че­ское имя Мар­ци­ан⁶⁹. Все трое веч­но ссо­ри­лись, и даже в мело­чах каж­дый тянул в свою сто­ро­ну; теперь, когда речь зашла о назна­че­нии наслед­ни­ка, они разде­ли­лись на две груп­пы. (2) Виний сто­ял за Мар­ка Ото­на; Лакон и Икел объ­еди­ни­лись, не столь­ко чтобы покро­ви­тель­ст­во­вать тому или ино­му пре­тен­ден­ту, сколь­ко в стрем­ле­нии про­ти­во­по­ста­вить кого-нибудь кан­дида­ту Виния. Друж­ба Ото­на с Вини­ем не была сек­ре­том и для Галь­бы, а люби­те­ли спле­тен даже про­чи­ли неже­на­то­го Ото­на в зятья Винию, у кото­ро­го дочь была вдо­вой. Думаю, что про­тив­ни­ки Ото­на учи­ты­ва­ли и инте­ре­сы государ­ства: не было ника­ко­го смыс­ла отни­мать у Неро­на власть, чтобы оста­вить ее в руках Ото­на. (3) Дело в том, что Отон про­вел пер­вые годы юно­сти бес­печ­но, моло­дость бур­но и при­об­рел бла­го­склон­ность Неро­на, сорев­ну­ясь с ним в рас­пут­стве. Имен­но у Ото­на как соучаст­ни­ка всех его постыд­ных похож­де­ний скрыл прин­цепс свою налож­ни­цу Поппею Саби­ну, рас­счи­ты­вая тем вре­ме­нем изба­вить­ся от жены Окта­вии⁷⁰. Вско­ре, одна­ко, запо­до­зрив Ото­на в свя­зи с Поппе­ей, Нерон отпра­вил его в Лузи­та­нию⁷¹, назна­чив для вида лега­том этой про­вин­ции. (4) Отон управ­лял про­вин­ци­ей хоро­шо, пер­вым при­мкнул к Галь­бе, стал рья­ным его сто­рон­ни­ком и, пока еще шла вой­на, затмил щед­ро­стью всех в его окру­же­нии. Надеж­да, что Галь­ба усы­но­вит его, уже тогда в нем заро­див­ша­я­ся, все более овла­де­ва­ла Ото­ном, тем более что сол­да­ты в боль­шин­стве люби­ли его, а люди, близ­кие Неро­ну, видя их сход­ство, его под­дер­жи­ва­ли.

14. (1) Хотя в доне­се­нии о бес­по­ряд­ках в гер­ман­ских леги­о­нах и не содер­жа­лось ниче­го опре­де­лен­но­го отно­си­тель­но наме­ре­ний Вител­лия, все же Галь­ба, не зная, куда может бро­сить­ся ярость вос­став­ших, и не дове­ряя даже вой­скам, сосре­дото­чен­ным в Риме, решил­ся сде­лать шаг, в кото­ром видел един­ст­вен­ную воз­мож­ность попра­вить дело, — назна­чить себе пре­ем­ни­ка. Он вызы­ва­ет к себе Виния и Лако­на, кан­дида­та в кон­су­лы Мария Цель­за⁷², пре­фек­та горо­да⁷³ Дуце­ния Геми­на и, ска­зав для нача­ла несколь­ко слов о сво­ем стар­че­ском воз­расте, при­ка­зы­ва­ет вве­сти Пизо­на Лици­ни­а­на⁷⁴. Неиз­вест­но, оста­но­вил­ся он на этой кан­дида­ту­ре сам, или, как неко­то­рые пола­га­ли, — под вли­я­ни­ем Лако­на, кото­рый подру­жил­ся с Пизо­ном, встре­ча­ясь с ним у Рубел­лия Плав­та⁷⁵; во вся­ком слу­чае Лакон покро­ви­тель­ст­во­вал Пизо­ну очень осто­рож­но, делая вид, что помо­га­ет чело­ве­ку, с кото­рым незна­ком, (2) а доб­рая сла­ва Пизо­на лишь при­да­ва­ла вес его сло­вам. Сын Мар­ка Крас­са и Скри­бо­нии, Пизон был бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния и по отцу, и по мате­ри; по внеш­но­сти, мане­ре дер­жать­ся, взглядам это был чело­век ста­ро­го скла­да; он был суров — если судить о нем спра­вед­ли­во, или угрюм — как уве­ря­ли недоб­ро­же­ла­те­ли. Галь­бе нра­ви­лась имен­но эта сто­ро­на его харак­те­ра, вну­шав­шая опа­се­ния людям, мятеж­но настро­ен­ным.

15. (1) Взяв Пизо­на за руку, Галь­ба, как пере­да­ют, начал свою речь сле­дую­щим обра­зом. «Если бы я был част­ным лицом и усы­но­вил тебя, как это обыч­но при­ня­то, по реше­нию кури­ат­ных коми­ций и жре­цов, то и мне было бы лест­но вве­сти в свой дом потом­ка Гнея Пом­пея и Мар­ка Крас­са, и для тебя было бы почет­но при­со­еди­нить к знат­но­му тво­е­му роду слав­ные име­на Суль­пи­ци­ев⁷⁶ и Лута­ци­ев⁷⁷. Сей­час, одна­ко, когда я, с согла­сия богов и людей, при­зван к выс­шей вла­сти, созна­ние тво­их выдаю­щих­ся спо­соб­но­стей и любовь к родине при­во­дят меня к реше­нию имен­но тебе, наслаж­даю­ще­му­ся миром и спо­кой­ст­ви­ем, пред­ло­жить при­нять прин­ци­пат, за кото­рый наши пред­ки сра­жа­лись с ору­жи­ем в руках и кото­ро­го я добил­ся вой­ной. Я посту­паю при этом по при­ме­ру боже­ст­вен­но­го Авгу­ста, кото­рый сна­ча­ла пле­мян­ни­ку сво­е­му Мар­цел­лу, потом зятю Агрип­пе, вско­ре затем вну­кам⁷⁸ и, нако­нец, (2) пасын­ку Тибе­рию Неро­ну дал поло­же­ние, почти столь же высо­кое, как его соб­ст­вен­ное. Одна­ко если Август искал пре­ем­ни­ков в пре­де­лах сво­ей семьи, то я ищу их в пре­де­лах все­го государ­ства, и не пото­му, что у меня нет род­ных или бое­вых това­ри­щей; я не из лич­но­го често­лю­бия при­нял власть, и то, что я ока­зы­ваю тебе пред­по­чте­ние не толь­ко перед мои­ми, но и перед тво­и­ми соро­ди­ча­ми, пусть будет это­му дока­за­тель­ст­вом. У тебя есть брат⁷⁹, рав­ный тебе по бла­го­род­ству про­ис­хож­де­ния; он стар­ше тебя и был бы досто­ин этой высо­кой уча­сти, если бы ты не был досто­ин ее еще боль­ше. (3) За это гово­рит и твой воз­раст⁸⁰, кото­ро­му уже чуж­ды юно­ше­ские стра­сти, и вся твоя жизнь, не содер­жа­щая ниче­го, за что сле­до­ва­ло бы крас­неть. До сих пор судь­ба не была к тебе мило­сти­ва⁸¹, но ведь уда­чи под­вер­га­ют наш дух еще более суро­вым испы­та­ни­ям, ибо в несча­стьях мы зака­ля­ем­ся, а сча­стье нас рас­слаб­ля­ет. (4) Конеч­но, сам ты сохра­нишь нетро­ну­ты­ми луч­шие чело­ве­че­ские свой­ства: твер­дость души, любовь к сво­бо­де, вер­ность дру­зьям; но дру­гие сво­им рабо­ле­пи­ем погу­бят их. Появят­ся пре­смы­ка­тель­ство, лесть и то, что вер­нее все­го отрав­ля­ет вся­кое искрен­нее чув­ство, — свое­ко­ры­стие. Мы с тобой раз­го­ва­ри­ва­ем сей­час откро­вен­но и пря­мо, но дру­гие обра­ща­ют­ся ско­рее не к нам, а к поло­же­нию, кото­рое мы зани­ма­ем. Ведь давать госуда­рю пра­виль­ные сове­ты — вещь труд­ная, а согла­шать­ся с каж­дым, кто стал прин­цеп­сом, мож­но, ниче­го не пере­жи­вая и ниче­го не думая.

16. (1) Если бы огром­ное тело государ­ства мог­ло усто­ять и сохра­нить рав­но­ве­сие без направ­ля­ю­щей его руки еди­но­го пра­ви­те­ля, я хотел бы быть достой­ным поло­жить нача­ло рес­пуб­ли­кан­ско­му прав­ле­нию. Одна­ко мы издав­на уже вынуж­де­ны идти по дру­го­му пути: един­ст­вен­ное, что я, ста­рик, могу дать рим­ско­му наро­ду, — это достой­но­го пре­ем­ни­ка, и един­ст­вен­ное, что можешь сде­лать для него ты, чело­век моло­дой, — это стать хоро­шим прин­цеп­сом. При Тибе­рии, при Гае и при Клав­дии мы пред­став­ля­ли собой как бы наслед­ст­вен­ное досто­я­ние одной семьи; заме­ной сво­бо­ды будет то, что мы начи­на­ем выби­рать^[1]. Теперь, когда прав­ле­ние Юли­ев и Клав­ди­ев кон­чи­лось, гла­ва государ­ства будет усы­нов­лять наи­бо­лее достой­но­го. (2) Разум не игра­ет ника­кой роли в том, что чело­век родил­ся сыном прин­цеп­са, но если государь сам изби­ра­ет себе пре­ем­ни­ка, он дол­жен дей­ст­во­вать разум­но, дол­жен обна­ру­жить и неза­ви­си­мость суж­де­ния, и готов­ность при­слу­ши­вать­ся к мне­нию дру­гих. Пусть сто­ит перед тво­и­ми гла­за­ми судь­ба Неро­на, кото­рый так гор­дил­ся про­ис­хож­де­ни­ем из семьи, дав­шей Риму длин­ный ряд Цеза­рей. Его низ­верг­ли не Вин­декс со сво­ей без­оруж­ной про­вин­ци­ей и не я с моим един­ст­вен­ным леги­о­ном⁸², а соб­ст­вен­ная чудо­вищ­ная жесто­кость и соб­ст­вен­ная страсть к наслаж­де­ни­ям: неуди­ви­тель­но, что это пер­вый прин­цепс, кото­рый заслу­жил офи­ци­аль­ное осуж­де­ние. (3) Мы достиг­ли вла­сти вой­ной и опи­ра­ясь на при­зна­ние разум­ных людей, но как бы бла­го­род­но мы себя ни вели, зло­ба и зависть все­гда будут сопро­вож­дать нас. И не сле­ду­ет тебе испы­ты­вать стра­ха от того, что в этом охва­чен­ном потря­се­ни­я­ми мире есть два леги­о­на, кото­рые все еще никак не успо­ко­ят­ся⁸³: я ведь и сам при­нял власть, когда поло­же­ние было нелег­ким. Зато теперь, как толь­ко рас­про­стра­нит­ся слух о тво­ем усы­нов­ле­нии, меня пере­ста­нут счи­тать ста­ри­ком, а ведь это — един­ст­вен­ное, что мне ста­вят в вину. Дур­ные люди будут все­гда сожа­леть о Нероне; нам с тобой надо поза­бо­тить­ся о том, чтобы о нем не ста­ли жалеть и хоро­шие. (4) Сей­час не вре­мя давать тебе даль­ней­шие настав­ле­ния; если, оста­но­вив свой выбор на тебе, я посту­пил пра­виль­но, — осу­ще­ст­ви­лось все, на что я наде­ял­ся. Уста­но­вить, что есть в чело­ве­ке пло­хо­го и что хоро­ше­го, луч­ше и лег­че все­го, если при­смот­реть­ся, к чему он стре­мил­ся и чего избе­гал при дру­гом госуда­ре. У нас ведь не так, как у наро­дов, кото­ры­ми управ­ля­ют цари⁸⁴: там власт­ву­ет одна семья и все дру­гие — ее рабы; тебе же пред­сто­ит пра­вить людь­ми, неспо­соб­ны­ми выно­сить ни насто­я­щее раб­ство, ни насто­я­щую сво­бо­ду». И Галь­ба дол­го еще про­дол­жал гово­рить так или при­мер­но так, настав­ляя буду­ще­го госуда­ря, в то вре­мя как все осталь­ные уже обра­ща­лись к Пизо­ну как к прин­цеп­су, обле­чен­но­му пол­нотой вла­сти.

17. (1) При­сут­ст­во­вав­шие сна­ча­ла лишь посмат­ри­ва­ли на Пизо­на, вско­ре все взо­ры сошлись на нем одном, но он, как рас­ска­зы­ва­ют, не обна­ру­жил ника­ких при­зна­ков вол­не­ния или радо­сти. Ответ­ная речь его была почти­тель­на по отно­ше­нию к отцу и импе­ра­то­ру и сдер­жан­на в том, что каса­лось его само­го. В лице его и мане­ре дер­жать­ся ниче­го не изме­ни­лось; каза­лось, что он ско­рее чув­ст­ву­ет себя впра­ве повеле­вать, чем стре­мит­ся к это­му. (2) Ста­ли сове­щать­ся о том, где луч­ше объ­явить об усы­нов­ле­нии Пизо­на — в сена­те, в лаге­ре пре­то­ри­ан­цев или воз­ве­стить об этом с ростр⁸⁵. Было реше­но отпра­вить­ся в лагерь и этим ока­зать честь пре­то­ри­ан­цам: Галь­ба счи­тал, что дур­но доби­вать­ся рас­по­ло­же­ния сол­дат подар­ка­ми и лестью, но что не сле­ду­ет пре­не­бре­гать воз­мож­но­стью достичь этой цели чест­ным путем. Меж­ду тем все боль­ше наро­ду, стре­мив­ше­го­ся про­ник­нуть в тай­ну про­ис­хо­дя­ще­го, окру­жа­ло Пала­тин⁸⁶, и неудач­ные попыт­ки пода­вить слу­хи лишь застав­ля­ли их рас­ти и ширить­ся.

18. (1) Чет­вер­тый день перед январ­ски­ми ида­ми⁸⁷, мрач­ный и дожд­ли­вый, был отме­чен необыч­ны­ми небес­ны­ми зна­ме­ни­я­ми, гро­мом и мол­ни­я­ми. В такие дни издав­на при­ня­то не созы­вать ника­ких собра­ний. Все это, одна­ко, не испу­га­ло Галь­бу, и он, несмот­ря ни на что, отпра­вил­ся в лагерь: то ли он пре­зи­рал такие про­ро­че­ства, счи­тая их делом слу­чая, то ли чело­ве­ку не дано избе­жать сво­ей судь­бы, хотя она ему и ясно пред­ска­за­на. (2) На мно­го­люд­ной сол­дат­ской сход­ке он крат­ко и власт­но объ­явил, что усы­нов­ля­ет Пизо­на — по при­ме­ру боже­ст­вен­но­го Авгу­ста и по сол­дат­ско­му обы­чаю, соглас­но кото­ро­му каж­дый воин сам изби­ра­ет сле­дую­ще­го⁸⁸. Опа­са­ясь, что, про­мол­чав о мяте­же⁸⁹, он лишь еще боль­ше при­вле­чет к нему вни­ма­ние, Галь­ба, с несколь­ко излиш­ней настой­чи­во­стью, стал утвер­ждать, что чис­ло зачин­щи­ков заго­во­ра неве­ли­ко, что чет­вер­тый и два­дцать вто­рой леги­о­ны не пошли даль­ше раз­го­во­ров и кри­ка и что в самом бли­жай­шем буду­щем они вер­нут­ся к испол­не­нию сво­их обя­зан­но­стей. К сво­ей речи он не при­ба­вил ни одно­го лас­ко­во­го сло­ва и не рас­по­рядил­ся раздать пре­то­ри­ан­цам день­ги. (3) Одна­ко три­бу­ны⁹⁰, цен­ту­ри­о­ны и сол­да­ты в пере­д­них рядах встре­ти­ли его сло­ва с одоб­ре­ни­ем; осталь­ные сто­я­ли мол­ча­ли­вые и мрач­ные: несмот­ря на вой­ну, дума­ли они, мы не полу­чи­ли денег, хотя дру­гие импе­ра­то­ры при­вык­ли их разда­вать даже и в мир­ное вре­мя. Про­яви ску­пой ста­рик хоть малей­шую щед­рость, он, без сомне­ния, мог бы при­влечь сол­дат на свою сто­ро­ну; ему повреди­ли излиш­няя суро­вость и несги­бае­мая, в духе пред­ков, твер­дость харак­те­ра, ценить кото­рые мы уже не уме­ем.

19. (1) Обра­ще­ние Галь­бы к сена­ту было столь же про­стым и крат­ким, как и выступ­ле­ние его перед сол­да­та­ми, речь Пизо­на — искус­ной и любез­ной. Сена­то­ры выра­зи­ли ему свою бла­го­склон­ность, мно­гие искренне, недоб­ро­же­ла­те­ли мно­го­ре­чи­во, а рав­но­душ­ное боль­шин­ство — с уго­д­ли­вой покор­но­стью, пре­сле­дуя при этом лишь свои лич­ные цели и нима­ло не заботясь об инте­ре­сах государ­ства. Ниче­го ново­го Пизон не ска­зал наро­ду и не сде­лал и за после­дую­щие четы­ре дня, про­шед­шие меж­ду его усы­нов­ле­ни­ем и гибе­лью. (2) Посколь­ку каж­дый день посту­па­ли все новые и новые сооб­ще­ния о мяте­же в гер­ман­ских про­вин­ци­ях и так как люди все­гда охот­но при­слу­ши­ва­ют­ся к недоб­рым вестям и верят им, сенат при­нял реше­ние напра­вить в гер­ман­скую армию лега­тов. Втайне обсуж­да­лась воз­мож­ность отпра­вить с ними и Пизо­на: это при­да­ло бы все­му меро­при­я­тию боль­шую вну­ши­тель­ность, ибо лега­ты пред­став­ля­ли бы власть сена­та, а он сла­ву, сопут­ст­ву­ю­щую име­ни Цеза­ря⁹¹. Наме­ре­ва­лись послать так­же и пре­фек­та пре­то­рия Лако­на, но он сумел это­му вос­пре­пят­ст­во­вать. Сенат пору­чил выбор лега­тов Галь­бе, но он с постыд­ной нере­ши­тель­но­стью назна­чал одних, затем отме­нял свое реше­ние и ста­вил на их место дру­гих; люди бояз­ли­вые при этом ста­ра­лись остать­ся в Риме, често­люб­цы вели интри­ги, чтобы быть послан­ны­ми.

20. (1) Сле­дую­щая зада­ча заклю­ча­лась в том, чтобы достать день­ги. Пере­брав все воз­мож­но­сти, реши­ли, что пра­виль­нее все­го добыть их из того же источ­ни­ка, из кото­ро­го и про­ис­тек­ло нынеш­нее без­де­не­жье: Нерон разда­рил два мил­ли­ар­да две­сти мил­ли­о­нов сестер­ци­ев, Галь­ба при­ка­зал взыс­кать их, оста­вив каж­до­му одну деся­тую часть пода­рен­ной сум­мы. Но сверх этой одной деся­той у людей, обла­го­де­тель­ст­во­ван­ных Неро­ном, уже почти ниче­го и не было, ибо, при­вык­ши рас­то­чать свое доб­ро, они так же управ­ля­лись с даре­ным; у этих хищ­ных него­дя­ев не оста­лось ни капи­та­лов, ни зем­ли и хва­та­ло богат­ства лишь на раз­врат. (2) Ведать изъ­я­ти­ем этих денег — делом новым и нелег­ким, вызвав­шим мно­го про­ис­ков и тяжб, — были назна­че­ны трид­цать рим­ских всад­ни­ков⁹². Город завол­но­вал­ся: люди про­да­ва­ли и поку­па­ли, вели судеб­ные дела; мно­гие, одна­ко, лико­ва­ли при мыс­ли, что те, кого Нерон обо­га­тил, ста­нут бед­нее тех, кого он обо­брал. (3) В эти же дни были уво­ле­ны из армии три­бу­ны: из пре­то­рия Анто­ний Тавр и Анто­ний Назон, из гар­ни­зо­на⁹³ Эми­лий Паценз, из город­ской стра­жи⁹⁴ Юлий Фрон­тон. Осталь­ных эта мера не испра­ви­ла, а напу­га­ла: из хит­ро­сти и осто­рож­но­сти, каза­лось им, Галь­ба уво­лил лишь неко­то­рых, на подо­зре­ние же попа­ли все.

21. (1) Отон меж­ду тем хоро­шо пони­мал, что может добить­ся сво­его лишь пока длят­ся бес­по­ряд­ки и, если уста­но­вит­ся спо­кой­ст­вие, у него не оста­нет­ся ника­ких надежд. Мно­гое тол­ка­ло его к реши­тель­ным дей­ст­ви­ям: рас­то­чи­тель­ность, непо­силь­ная даже для импе­ра­то­ра, без­де­не­жье, нестер­пи­мое и для част­но­го чело­ве­ка, зло­ба про­тив Галь­бы, зависть к Пизо­ну. Чтобы рас­па­лить­ся еще боль­ше, он и сам вну­шал себе вся­че­ские стра­хи: еще Неро­ну он был нена­ви­стен, теперь же ему сле­ду­ет ждать даже не воз­вра­ще­ния в Лузи­та­нию, не новой почет­ной ссыл­ки; пра­ви­те­ли все­гда подо­зре­ва­ют и нена­видят тех, кто может прий­ти им на сме­ну; это уже повреди­ло ему в гла­зах пре­ста­ре­ло­го прин­цеп­са и повредит еще боль­ше в мне­нии пра­ви­те­ля моло­до­го, угрю­мо­го и сви­ре­по­го по харак­те­ру, к тому же озлоб­лен­но­го дли­тель­ной ссыл­кой: Отон может быть убит^[2]. (2) Поэто­му сле­ду­ет набрать­ся храб­ро­сти и дей­ст­во­вать реши­тель­но, пока власть Галь­бы непроч­на, а власть Пизо­на еще не окреп­ла. Пере­ход вла­сти из рук в руки — самый бла­го­при­ят­ный момент для вели­ких дер­за­ний, и не сле­ду­ет мед­лить в такое вре­мя, когда выжида­ние может ока­зать­ся опас­нее, чем сме­лость. Перед лицом при­ро­ды смерть рав­ня­ет всех, но она дару­ет либо забве­ние, либо сла­ву в гла­зах потом­ков. Если же один конец ждет и пра­во­го, и вино­ва­то­го, то для насто­я­ще­го чело­ве­ка достой­нее погиб­нуть неда­ром.

22. (1) Отон был изне­жен телом, но духом реши­те­лен и тверд. Он хотел иметь такой же дво­рец, как у Неро­на, он жаж­дал рос­ко­ши, наслаж­де­ний в бра­ке и вне бра­ка — всех утех, кото­рые сулит поло­же­ние прин­цеп­са. Его при­бли­жен­ные из воль­ноот­пу­щен­ни­ков и рабов, более рас­пу­щен­ные и хит­рые, чем обыч­но в част­ном доме, убеж­да­ли его, что все­го это­го он может добить­ся, если най­дет в себе доста­точ­но муже­ства, чтобы риск­нуть, но что все это может попасть в чужие руки, если он и даль­ше будет без­дей­ст­во­вать. На то же тол­ка­ли его и звездо­че­ты: наблюде­ние све­тил, утвер­жда­ли они, пока­зы­ва­ет, что государ­ству пред­сто­ят новые потря­се­ния и что начи­наю­щий­ся год при­не­сет Ото­ну сла­ву. Люди этой поро­ды обма­ны­ва­ют госуда­рей и лгут често­люб­цам, их веч­но изго­ня­ют из наше­го государ­ства и веч­но остав­ля­ют, чтобы поль­зо­вать­ся их услу­га­ми⁹⁵. (2) На этих гнус­ных при­спеш­ни­ков импе­ра­тор­ских семей опи­ра­лась в сво­их тай­ных интри­гах Поппея. Сре­ди ее звездо­че­тов нахо­дил­ся так­же и Пто­ле­мей, впо­след­ст­вии, в Лузи­та­нии, вхо­див­ший в окру­же­ние Ото­на⁹⁶. Имен­но он обе­щал Ото­ну, что тот пере­жи­вет Неро­на. Когда это пред­ска­за­ние сбы­лось, ему ста­ли верить, и он, осно­вы­ва­ясь на догад­ках и раз­го­во­рах о том, что Галь­ба стар, а Отон еще молод, пред­ска­зал послед­не­му импе­ра­тор­скую власть. (3) Чело­ве­ку, обу­ре­вае­мо­му често­лю­би­ем, свой­ст­вен­но рас­счи­ты­вать на осу­щест­вле­ние даже самых смут­ных надежд, и Отон пове­рил этим сло­вам, решив, что они про­дик­то­ва­ны муд­ро­стью и выра­жа­ют волю судеб. Пто­ле­мей не терял вре­ме­ни и вско­ре начал тол­кать Ото­на на пре­ступ­ле­ния, — тем более что, раз под­дав­шись жаж­де вла­сти, перей­ти к ним совсем нетруд­но.

23. (1) Едва ли, одна­ко, пре­ступ­ный замы­сел родил­ся у Ото­на вне­зап­но; рас­счи­ты­вая, что Галь­ба усы­но­вит его, а может быть, и поду­мы­вая уже о захва­те вла­сти, он испод­воль стре­мил­ся обес­пе­чить себе под­держ­ку сол­дат. Во вре­мя похо­да⁹⁷, на мар­ше и на сто­ян­ках он обра­щал­ся к ста­рей­шим вои­нам по име­ни и, вспо­ми­ная вре­мя, когда они вме­сте состо­я­ли в сви­те Неро­на, назы­вал их сво­и­ми това­ри­ща­ми. В одних он узна­вал ста­рых зна­ко­мых, дру­гих рас­спра­ши­вал об их делах, ока­зы­вал им покро­ви­тель­ство и помощь день­га­ми. В этих беседах он неред­ко жало­вал­ся на Галь­бу, отзы­вал­ся о нем дву­смыс­лен­но и вооб­ще делал все, чтобы вызвать в вой­сках недо­воль­ство. (2) Труд­но­сти похо­да, нехват­ка про­до­воль­ст­вия и стро­гость коман­ди­ров раз­дра­жа­ли сол­дат: они при­вык­ли разъ­ез­жать по горо­дам Ахайи⁹⁸ или пла­вать на кораб­лях по озе­рам Кам­па­нии, а теперь им при­хо­ди­лось делать огром­ные пере­хо­ды и в пол­ном воору­же­нии караб­кать­ся по скло­нам Пире­не­ев и Альп.

24. (1) Сол­да­ты уже пыла­ли яро­стью, когда Мевий Пуденс, один из при­бли­жен­ных Тигел­ли­на⁹⁹, еще под­бро­сил хво­ро­сту в огонь. Он издав­на при­вле­кал на свою сто­ро­ну каж­до­го колеб­лю­ще­го­ся, каж­до­го, кто, нуж­да­ясь в день­гах, стре­мил­ся к пере­ме­нам. Посте­пен­но он дошел до того, что вся­кий раз, как Галь­ба обедал у Ото­на, давал каж­до­му пре­то­ри­ан­цу дежур­ной когор­ты яко­бы на уго­ще­ние по сто сестер­ци­ев¹⁰⁰, (2) а Отон к этой, как бы всем офи­ци­аль­но пола­гаю­щей­ся награ­де добав­лял еще тай­но неко­то­рым сол­да­там опре­де­лен­ную сум­му. Его изо­бре­та­тель­ность в деле под­ку­па была неис­то­щи­ма: когда один из пре­то­ри­ан­цев, по име­ни Кок­цей Про­кул, зате­ял с хозя­и­ном сосед­не­го с его вла­де­ни­я­ми земель­но­го участ­ка тяж­бу из-за межи, Отон на свои день­ги ску­пил всю зем­лю это­го соседа и пода­рил ее сол­да­ту. Все­му это­му попу­сти­тель­ст­во­вал пре­фект, сла­бый и огра­ни­чен­ный, неспо­соб­ный ни про­ник­нуть в тай­ные замыс­лы, ни понять то, что про­ис­хо­дит у него на гла­зах¹⁰¹.

25. (1) Потом Отон назна­чил одно­го из сво­их воль­ноот­пу­щен­ни­ков — Оно­ма­ста — руко­во­дить осу­щест­вле­ни­ем зло­дей­ско­го замыс­ла. Узнав, что тес­се­ра­рий¹⁰² Бар­бий Про­кул и опци­он¹⁰³ Вету­рий (оба слу­жив­шие в тело­хра­ни­те­лях) по раз­ным пово­дам вслух воз­му­ща­лись Галь­бой и даже угро­жа­ли ему, Отон через Оно­ма­ста вызвал их к себе, засы­пал подар­ка­ми и обе­ща­ни­я­ми и дал денег, чтобы они мог­ли дру­гих так­же пере­ма­ни­вать на свою сто­ро­ну. И вот два сол­да­та заду­ма­ли пере­дать Рим­скую импе­рию из одних рук в дру­гие и дей­ст­ви­тель­но доби­лись сво­его! (2) О заго­во­ре зна­ли немно­гие, осталь­ные коле­ба­лись, и заго­вор­щи­ки раз­ны­ми спо­со­ба­ми воздей­ст­во­ва­ли на них: стар­шим сол­да­там наме­ка­ли, что Галь­ба их подо­зре­ва­ет, так как они поль­зо­ва­лись в свое вре­мя бла­го­склон­но­стью Ним­фи­дия; в рядо­вых вызы­ва­ли ярость напо­ми­на­ни­я­ми о ранее им обе­щан­ных и без­воз­врат­но упу­щен­ных день­гах; неко­то­рым, пом­нив­шим Неро­на, гово­ри­ли, что хоро­шо бы вер­нуть­ся к лег­кой и празд­ной жиз­ни, кото­рую при нем вели сол­да­ты; и всех пуга­ли воз­мож­но­стью пере­во­да из пре­то­рия в леги­о­ны.

26. (1) Мятеж­ные настро­е­ния как чума пере­ки­ну­лись в леги­о­ны и вспо­мо­га­тель­ные вой­ска¹⁰⁴, и без того взвол­но­ван­ные вестя­ми о нару­ше­нии при­ся­ги гер­ман­ски­ми арми­я­ми. Заго­вор­щи­ки были уже настоль­ко гото­вы к пере­во­роту, а осталь­ные так к нему без­раз­лич­ны, что на сле­дую­щий день после январ­ских ид пре­то­ри­ан­цы окру­жи­ли Ото­на, воз­вра­щав­ше­го­ся домой с ноч­но­го пира, и насиль­но уве­ли бы его с собой, если бы не ночь, не боязнь рас­став­лен­ных по все­му горо­ду постов и не раз­брод, обыч­ный меж­ду пья­ны­ми. Их оста­но­ви­ла не забота о государ­стве, гла­ву кото­ро­го — Галь­бу — они хлад­но­кров­но соби­ра­лись заре­зать, а толь­ко лишь опа­се­ние при­нять в тем­но­те пер­во­го встреч­но­го, ука­зан­но­го сол­да­та­ми из пан­нон­ской или гер­ман­ской армии, за Ото­на, кото­ро­го боль­шин­ство не зна­ло в лицо. (2) Заго­вор­щи­кам до вре­ме­ни уда­ва­лось скры­вать мно­го­чис­лен­ные при­зна­ки гото­во­го вот-вот вспых­нуть мяте­жа; когда же неко­то­рые из этих при­зна­ков при­вле­ка­ли к себе вни­ма­ние Галь­бы, пре­фект Лакон обра­щал все в шут­ку: не зная настро­е­ния сол­дат, отно­сясь враж­деб­но ко вся­ко­му пред­ло­же­нию, даже само­му дель­но­му, если толь­ко не он сам его подал, этот чело­век упор­но сопро­тив­лял­ся все­му, что сове­то­ва­ли люди, более опыт­ные.

27. (1) В восем­на­дца­тый день перед фев­раль­ски­ми кален­да­ми¹⁰⁵, когда Галь­ба совер­шал жерт­во­при­но­ше­ние в хра­ме Апол­ло­на, гаруспик¹⁰⁶ Умб­ри­ций ска­зал ему, что внут­рен­но­сти живот­ных пред­ве­ща­ют несча­стья, что тай­ная изме­на гото­ва вырвать­ся нару­жу и что в его бли­жай­шем окру­же­нии сви­ли гнездо вра­ги государ­ства. Отон, сто­яв­ший рядом, истол­ко­вал это про­ри­ца­ние в свою поль­зу и очень обра­до­вал­ся, увидев в нем знак того, что все бла­го­при­ят­ст­ву­ет его замыс­лам. Немно­го вре­ме­ни спу­стя воль­ноот­пу­щен­ник Оно­маст гром­ко объ­явил, что Ото­на ждут архи­тек­тор и под­ряд­чи­ки; эти сло­ва были услов­ным сиг­на­лом, озна­чав­шим, что сол­да­ты собра­лись и все гото­во для осу­щест­вле­ния заго­во­ра. (2) Отон, уже ухо­дя, объ­яс­нил тем, кто стал его рас­спра­ши­вать, что он поку­па­ет заго­род­ную вил­лу, но, так как она ста­рая, дол­жен рань­ше ее как сле­ду­ет осмот­реть. Под­дер­жи­вае­мый воль­ноот­пу­щен­ни­ком, он про­шел через дом Тибе­рия, вышел в Велабр и напра­вил­ся к позо­ло­чен­но­му вер­сто­во­му стол­бу у хра­ма Сатур­ну¹⁰⁷. Собрав­ши­е­ся там два­дцать три пре­то­ри­ан­ца при­вет­ст­во­ва­ли его как импе­ра­то­ра, поспеш­но уса­ди­ли в носил­ки — хотя он дро­жал от стра­ха, видя, как мало наро­да его при­вет­ст­ву­ет, — обна­жи­ли мечи и, окру­жив носил­ки, понес­ли их. По доро­ге к ним при­со­еди­ни­лось при­мер­но еще столь­ко же сол­дат, — одни из сочув­ст­вия заду­ман­но­му делу, дру­гие из любо­пыт­ства, неко­то­рые с радост­ны­ми кри­ка­ми, осталь­ные мол­ча, рас­счи­ты­вая, что по ходу дела станет ясно, как вести себя даль­ше.

28. (1) В тот день дежур­ным по лаге­рю пре­то­ри­ан­цев был три­бун Юлий Мар­ци­ал. Рас­те­ряв­шись при виде того, какой раз­мах при­ни­ма­ет вне­зап­но вспых­нув­ший бунт, и не зная, насколь­ко широ­ко мятеж­ные настро­е­ния успе­ли рас­про­стра­нить­ся по лаге­рю, Мар­ци­ал боял­ся рис­ко­вать жиз­нью, высту­пая про­тив мятеж­ни­ков, так что мно­гие сочли, буд­то он тоже заме­шан в заго­во­ре. Осталь­ные три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны тоже пред­по­чи­та­ли оста­вить все как есть, чем стре­мить­ся к рис­ко­ван­ным, хоть и заман­чи­вым, нов­ше­ствам. Сло­вом, судя по обще­му настро­е­нию, на послед­нее зло­де­я­ние реши­лись лишь неко­то­рые, сочув­ст­во­ва­ли ему мно­гие, гото­ви­лись и выжида­ли все.

29. (1) Меж­ду тем ни о чем не подо­зре­вав­ший Галь­ба про­дол­жал усерд­но при­но­сить жерт­вы, лишь утом­ляя ими богов — покро­ви­те­лей уже не при­над­ле­жав­шей ему импе­рии. Сре­ди при­сут­ст­ву­ю­щих рас­про­стра­нил­ся слух, что пре­то­ри­ан­цы уве­ли к себе в лагерь како­го-то сена­то­ра; вско­ре выяс­ни­лось, что похи­щен Отон, и тут же об этом заго­во­рил весь город, каж­дый встреч­ный. Одни пре­уве­ли­чи­ва­ли опас­ность, дру­гие все еще не хоте­ли упу­стить воз­мож­ность ска­зать Галь­бе при­ят­ное и пре­умень­ша­ли исти­ну. Посо­ве­щав­шись, реши­ли про­ве­рить настро­е­ние той когор­ты, кото­рая нес­ла кара­ул на Пала­тине, но не пору­чать это само­му Галь­бе, чтобы сохра­нить весь его авто­ри­тет на край­ний слу­чай. (2) Сол­дат вызва­ли на лест­ни­цу перед двор­цом, и Пизон заго­во­рил с ними так: «Вот уже шестой день¹⁰⁸, бое­вые мои това­ри­щи, как я стал Цеза­рем, не ведая, что́ сулит мне этот титул в буду­щем, и не зная, сле­до­ва­ло мне к нему стре­мить­ся или пра­виль­нее было стра­шить­ся его. Како­вы будут послед­ст­вия это­го избра­ния для нашей семьи и для государ­ства, зави­сит от вас. Я сам не боюсь смер­ти: изведав нема­ло бед, я теперь начи­наю пони­мать, что и счаст­ли­вая судь­ба таит в себе не мень­ше опас­но­стей. Я скорб­лю об отце, о сена­те, о поряд­ке в государ­стве, ибо сего­дня нам либо при­дет­ся погиб­нуть самим, либо — а это для чест­но­го чело­ве­ка не мень­шее несча­стье — уби­вать дру­гих. Во вре­мя послед­не­го пере­во­рота мы мог­ли уте­шать­ся тем, что в Риме не была про­ли­та кровь и пере­ход вла­сти обо­шел­ся без меж­до­усо­биц; когда меня изби­ра­ли наслед­ни­ком, наде­я­лись, что это поз­во­лит избе­жать вой­ны так­же и после смер­ти Галь­бы.

30. (1) Я не ста­ну гово­рить ни о знат­но­сти мое­го про­ис­хож­де­ния, ни о том, что веду себя порядоч­но и скром­но, — если речь идет о срав­не­нии с Ото­ном, неумест­но и упо­ми­нать о доб­ле­сти и бла­го­род­стве. Его поро­ки — а кро­ме них ему хва­стать нечем — при­нес­ли мно­го вреда государ­ству, даже пока он счи­тал­ся все­го толь­ко дру­гом импе­ра­то­ра. Чем заслу­жил он выс­шую власть — сво­и­ми повад­ка­ми, поход­кой или тем, что все­гда раз­ря­жен как жен­щи­на? Оши­ба­ют­ся те, кто при­ни­ма­ют раз­нуздан­ность за щед­рость: погу­бить вас он суме­ет, обо­га­тить — нет. Постыд­ные раз­вле­че­ния, пиры да жен­щи­ны — вот что у него на уме, в них видит он пре­иму­ще­ства вер­хов­ной вла­сти. Но уте­хи и наслаж­де­ния доста­нут­ся ему, а стыд и позор — всем. Никто и нико­гда не исполь­зо­вал во бла­го власть, добы­тую пре­ступ­ле­ни­ем. (2) Галь­бу все чело­ве­че­ство еди­но­душ­но про­воз­гла­си­ло импе­ра­то­ром; меня, с ваше­го согла­сия, сде­лал Цеза­рем Галь­ба. Если сло­ва “государ­ство”, “сенат” и “народ” ста­ли теперь пустым зву­ком, то лишь вы, сорат­ни­ки мои, може­те поме­шать него­дя­ям сде­лать импе­ра­то­ром сво­его чело­ве­ка. Ино­гда при­хо­дит­ся слы­шать, что леги­о­ны вос­ста­ют про­тив коман­ди­ров; ваша же вер­ность, ваша доб­рая сла­ва оста­ют­ся неза­пят­нан­ны­ми до сего дня. Даже Нерон изме­нил вам, а не вы Неро­ну¹⁰⁹. (3) Мож­но ли допу­стить, чтобы два-три десят­ка пере­беж­чи­ков и дезер­ти­ров, кото­рым никто не давал пра­ва выби­рать себе цен­ту­ри­о­нов и три­бу­нов, рас­по­ря­жа­лись судь­ба­ми импе­рии? Что же, вы после­ду­е­те их при­ме­ру и, потвор­ст­вуя пре­ступ­ле­нию, сами ока­же­тесь его соучаст­ни­ка­ми? Бес­по­ряд­ки пере­ки­нут­ся в про­вин­ции, и если пре­ступ­ле­ния, про­ис­хо­дя­щие сего­дня, направ­ле­ны про­тив нас, то в зав­траш­них вой­нах уми­рать при­дет­ся вам. Убив прин­цеп­са, вы выиг­ра­е­те не боль­ше, чем сохра­нив вер­ность сво­е­му дол­гу, и мы запла­тим вам за пре­дан­ность столь­ко же, сколь­ко дру­гие за зло­де­я­ние».

31. (1) Стар­шие сол­да­ты дежур­ной когор­ты были разо­сла­ны еще рань­ше, осталь­ные же выслу­ша­ли ора­то­ра не без сочув­ст­вия и немед­лен­но постро­и­лись в бое­вой порядок. Как обыч­но быва­ет во вре­мя вол­не­ний, они дей­ст­во­ва­ли без вся­ко­го обду­ман­но­го замыс­ла и ско­рее по воле слу­чая, чем из веро­лом­ства и лице­ме­рия, как ста­ли счи­тать поз­же. Не толь­ко Пизон был отправ­лен к сол­да­там; (2) Мария Цель­за посла­ли к леги­о­не­рам, выведен­ным в свое вре­мя из Илли­рии¹¹⁰ и рас­квар­ти­ро­ван­ным в Вип­са­ни­е­вом пор­ти­ке¹¹¹, а при­ми­пи­ля­ри­ям¹¹², Аму­лию Сере­ну и Доми­цию Саби­ну, веле­ли при­ве­сти под­разде­ле­ния гер­ман­ской армии¹¹³, сто­яв­шие в Атри­уме Сво­бо­ды. Леги­о­ну мор­ской пехоты не было ока­за­но подоб­но­го дове­рия: здесь сол­да­ты были настро­е­ны про­тив Галь­бы, ибо пом­ни­ли, что он, вхо­дя в город, пере­бил столь­ко их това­ри­щей. (3) В то же вре­мя три­бу­ны Цет­рий Север, Суб­рий Декс­тер и Пом­пей Лон­гин отпра­ви­лись в пре­то­ри­ан­ский лагерь, чтобы попы­тать­ся разум­ны­ми сове­та­ми успо­ко­ить едва начав­ший­ся и еще по-насто­я­ще­му не раз­вер­нув­ший­ся бунт. В лаге­ре пре­то­ри­ан­цы напа­ли на три­бу­нов и разору­жи­ли их. При этом Суб­рию и Цет­рию они лишь угро­жа­ли, у Лон­ги­на же отня­ли ору­жие силой, ибо он был назна­чен три­бу­ном не в поряд­ке оче­ред­но­сти, а по друж­бе с Галь­бой, был пре­дан сво­е­му прин­цеп­су и тем самым осо­бен­но подо­зри­те­лен мятеж­ни­кам. Леги­он мор­ской пехоты¹¹⁴ без про­мед­ле­ния при­со­еди­нил­ся к пре­то­ри­ан­цам. Илли­рий­ские вой­ска про­гна­ли Цель­за, угро­жая ему дрота­ми. Гер­ман­ские отряды, силь­но утом­лен­ные, но доволь­ные сво­им поло­же­ни­ем, дол­го коле­ба­лись: в свое вре­мя Нерон, соби­ра­ясь ехать в Алек­сан­дрию, послал их впе­ред и затем вер­нул; дол­гое путе­ше­ст­вие по морю изму­чи­ло их, и Галь­ба не жалел денег на их лече­ние и отдых.

32. (1) Чернь со все­го горо­да, сме­шав­шись с раба­ми, уже запол­ня­ла Пала­тин и нестрой­ны­ми воз­гла­са­ми, слов­но тре­буя ново­го зре­ли­ща в теат­ре или цир­ке, при­зы­ва­ла убить Ото­на и покон­чить с заго­во­ром. В кри­ках их не было ниче­го серь­ез­но­го и искрен­не­го: еще не кон­чил­ся день, а они с рав­ным пылом уже тре­бо­ва­ли вещей про­ти­во­по­лож­ных; про­сто по тра­ди­ции при­ня­то льстить каж­до­му прин­цеп­су, при­вет­ст­вуя его до непри­ли­чия гром­ки­ми и раз­вяз­ны­ми воз­гла­са­ми и выка­зы­вая ему пре­дан­ность, на деле ни к чему не обя­зы­ваю­щую.

(2) Меж­ду тем Галь­ба все не мог решить, како­му сове­ту после­до­вать. Тит Виний счи­тал, что нуж­но оста­вать­ся во двор­це, выста­вить стра­жу из рабов, укре­пить все под­сту­пы и не выхо­дить к охва­чен­ным яро­стью мятеж­ни­кам. Он убеж­дал Галь­бу дать винов­ным вре­мя рас­ка­ять­ся, а чест­ным людям — спло­тить­ся. Пре­ступ­ле­нию, гово­рил он, нуж­на вне­зап­ность, доб­ро­му делу — вре­мя; вый­ти из двор­ца, если пона­до­бит­ся, мож­но и поз­же, а вот можем ли мы в слу­чае неуда­чи воз­вра­тить­ся, зави­сит уже не от нас.

33. (1) Осталь­ные пола­га­ли, что сле­ду­ет дей­ст­во­вать быст­ро, пока заго­вор, до сей поры бес­силь­ный, не раз­рос­ся. Кро­ме того, утвер­жда­ли они, Отон, тай­ком ушед­ший из хра­ма и уведен­ный в лагерь, где никто его не ожи­дал, будет еще неко­то­рое вре­мя чув­ст­во­вать себя неуве­рен­но; если же мы ста­нем мед­лить и терять вре­мя в без­дей­ст­вии, то он успе­ет научить­ся вести себя как прин­цепс. Нель­зя дожи­дать­ся, пока он, дого­во­рив­шись в лаге­ре с пре­то­ри­ан­ца­ми, на гла­зах у Галь­бы взой­дет на Капи­то­лий, в то вре­мя как наш вели­кий пол­ко­во­дец со сво­и­ми доб­лест­ны­ми дру­зья­ми будет сидеть запер­шись во двор­це, спо­кой­но взи­рая на все про­ис­хо­дя­щее и гото­вясь муже­ст­вен­но пере­не­сти оса­ду. (2) Слав­ную помощь ока­жут нам рабы, если осла­бе­ет еди­но­ду­шие, вла­де­ю­щее собрав­ши­ми­ся здесь, если — что гораздо важ­нее — угаснет пер­вый порыв воз­му­ще­ния, их охва­тив­ший. Нет спа­се­ния в позо­ре. Если уж долж­ны мы погиб­нуть, надо идти пря­мо навстре­чу опас­но­сти: нам это при­не­сет сла­ву, Ото­ну еще боль­ший позор. Когда Виний стал воз­ра­жать про­тив это­го пла­на, Лакон, под­стре­кае­мый Ике­лом, бро­сил­ся на него с угро­за­ми. Их домаш­ние рас­при неуклон­но вели государ­ство к гибе­ли.

34. (1) Галь­ба не стал долее мед­лить и при­со­еди­нил­ся к тем, чей план, каза­лось, сулил боль­ше сла­вы. Сна­ча­ла, одна­ко, в лагерь пре­то­ри­ан­цев посла­ли Пизо­на, рас­счи­ты­вая, что он ско­рее добьет­ся успе­ха, как отпрыск очень знат­но­го рода, чело­век, лишь недав­но вошед­ший в милость и про­тив­ник Тита Виния. Труд­но ска­зать, был ли Пизон дей­ст­ви­тель­но его вра­гом или вра­ги Виния хоте­ли в это верить: все­гда лег­че счи­тать, что людь­ми дви­жет нена­висть. (2) Едва Пизон ушел, пополз пер­вый, смут­ный и нена­деж­ный, слух, буд­то Отон убит в лаге­ре пре­то­ри­ан­цев. Как обыч­но в таких слу­ча­ях, сколь бы ни была лжи­ва пере­да­вае­мая новость, нашлись люди, утвер­ждав­шие, что они при этом были, виде­ли все сво­и­ми гла­за­ми, и при­сут­ст­во­вав­шие, кто с радо­стью, а кто и по лег­ко­мыс­лию, пове­ри­ли мол­ве. Мно­гие же счи­та­ли, что ото­ни­ан­цы, уже заме­шав­ши­е­ся в тол­пу, пусти­ли и разду­ва­ют этот слух, чтобы обма­нуть Галь­бу радост­ной вестью и выма­нить его из двор­ца.

35. (1) При этом изве­стии не толь­ко народ и бес­смыс­лен­ная чернь раз­ра­жа­ют­ся руко­плес­ка­ни­я­ми, но даже поза­быв­шие страх и осто­рож­ность всад­ни­ки и сена­то­ры раз­би­ва­ют две­ри двор­ца и устрем­ля­ют­ся во внут­рен­ние покои, стре­мясь попасть на гла­за Галь­бе, гром­ко жалу­ясь, что их опе­ре­ди­ли и не дали ото­мстить за нане­сен­ные импе­ра­то­ру обиды; ско­пи­ще глуп­цов, хва­сту­нов, пусто­сло­вов, в мину­ту опас­но­сти, как ока­за­лось даль­ше, ни на что не спо­соб­ных решить­ся. Не пони­мал никто ниче­го, суди­ли и ряди­ли все. Нако­нец, Галь­ба, убедив­шись в невоз­мож­но­сти уста­но­вить прав­ду и видя, что все повто­ря­ют одно и то же, надел пан­цирь и сел в носил­ки: он был стар и слаб и не мог усто­ять на ногах сре­ди напи­рав­шей на него тол­пы. (2) Еще во двор­це ему встре­тил­ся тело­хра­ни­тель Юлий Аттик, кото­рый, пока­зы­вая на свой окро­вав­лен­ный меч, крик­нул, что убил Ото­на. «А кто тебе при­ка­зал это сде­лать, друг?», — ска­зал Галь­ба, до кон­ца оста­вав­ший­ся бес­по­щад­ным к сол­дат­ско­му свое­во­лию, бес­страш­ным перед лицом опас­но­сти, не под­даю­щим­ся на уго­д­ли­вость и лесть.

36. (1) Меж­ду тем пре­то­ри­ан­цы, оста­вав­ши­е­ся в лаге­ре пере­ста­ли коле­бать­ся; неисто­вый пыл овла­дел ими, им пока­за­лось мало того, что они про­нес­ли Ото­на на пле­чах через весь город и защи­ща­ли его сво­и­ми тела­ми: они под­ня­ли его на воз­вы­ше­ние, на кото­ром сре­ди бое­вых знач­ков еще недав­но сто­я­ла золо­че­ная ста­туя Галь­бы, и окру­жи­ли вым­пе­ла­ми сво­их отрядов. Ни три­бу­нов, ни цен­ту­ри­о­нов не под­пус­ка­ли к это­му месту: сол­да­ты гово­ри­ли, что коман­ди­ров надо опа­сать­ся в первую голо­ву. (2) Над лаге­рем сто­ял гул, и в нем сли­ва­лись голо­са, шум и кри­ки, кото­ры­ми сол­да­ты под­бад­ри­ва­ли друг дру­га. Когда так шумит тол­па, состо­я­щая из граж­дан и чер­ни¹¹⁵, ее кри­ки не выра­жа­ют ниче­го, кро­ме сла­бо­сти и рабо­ле­пия. Здесь было иное: едва завидев кого-нибудь из под­хо­див­ших сол­дат, пре­то­ри­ан­цы хва­та­ли их за руки, обни­ма­ли, ста­ви­ли в свои ряды, застав­ля­ли повто­рять сло­ва при­ся­ги, рас­хва­ли­ва­ли их импе­ра­то­ру или импе­ра­то­ра им. (3) Отон про­сти­рал к тол­пе руки, скло­нял­ся перед ней в почти­тель­ном поклоне, посы­лал воздуш­ные поце­луи и, стре­мясь стать вла­ды­кой, вел себя как раб. Когда при­ся­гу при­нес леги­он мор­ской пехоты в пол­ном соста­ве, он счел, что рас­по­ла­га­ет доста­точ­ны­ми сила­ми, и решил вооду­ше­вить сра­зу всю мас­су сол­дат, вме­сто того чтобы и даль­ше обра­щать­ся к каж­до­му пооди­ноч­ке. Под­няв­шись на лагер­ный вал, он начал так.

37. (1) «Я все еще не могу ска­зать, дру­зья и това­ри­щи, кем мне себя счи­тать. Я не реша­юсь назвать себя ни част­ным чело­ве­ком, раз вы про­воз­гла­си­ли меня прин­цеп­сом, ни прин­цеп­сом, раз государ­ст­вом пра­вит дру­гой. И кем счи­тать вас, тоже будет неиз­вест­но, пока не опре­де­лит­ся, кто нахо­дит­ся в вашем лаге­ре, — враг рим­ско­го наро­да или его импе­ра­тор. (2) Раз­ве вы не слы­ши­те, как галь­бан­цы тре­бу­ют одно­вре­мен­но нака­за­ния для меня и каз­ни для вас? Ясно, как день, что и погиб­нуть, и спа­стись мы можем толь­ко вме­сте. Мило­сер­дие Галь­бы нам зна­ко­мо; чело­век, убив­ший безо вся­кой при­чи­ны столь­ко тысяч ни в чем не повин­ных сол­дат, навер­ное, уже поклял­ся, что пока­ра­ет меня и уни­что­жит вас. (3) Ужас охва­ты­ва­ет, едва вспом­ню, как он по тру­пам въез­жал в Рим; то была един­ст­вен­ная, одер­жан­ная Галь­бой победа — убий­ство на гла­зах все­го горо­да каж­до­го деся­то­го из сол­дат, пове­рив­ших в ново­го импе­ра­то­ра и по их же прось­бе при­ня­тых под его покро­ви­тель­ство. Так озна­ме­но­вав свое вступ­ле­ние в город, чем он про­сла­вил свое даль­ней­шее прав­ле­ние? Убий­ст­вом Обуль­тро­ния Саби­на и Кор­не­лия Мар­цел­ла в Испа­нии? Бетуя Цило­на в Гал­лии?¹¹⁶ Фон­тея Капи­то­на в Гер­ма­нии? Кло­дия Мак­ра в Афри­ке? Цин­го­ния — на доро­ге в Рим, Тур­пи­ли­а­на — в самом Риме, Ним­фи­дия — в пре­то­ри­ан­ском лаге­ре? (4) Где та про­вин­ция, где тот воин­ский лагерь, кото­рые не были бы зали­ты кро­вью и обес­че­ще­ны или, выра­жа­ясь его сло­ва­ми, “настав­ле­ны на пра­виль­ный путь”? Ибо то, что для дру­гих пре­ступ­ле­ние, по его мне­нию — целеб­ное сред­ство; испол­нен­ный лице­ме­рия, он назы­ва­ет жесто­кость стро­го­стью, ску­пость береж­ли­во­стью, муки и оскорб­ле­ния, кото­рым вас под­вер­га­ют, — дис­ци­пли­ной. (5) Со смер­ти Неро­на про­шло семь меся­цев, а награб­лен­ное Ике­лом уже пре­вос­хо­дит все, о чем поли­к­ли­ты¹¹⁷, вати­нии¹¹⁸ и тигел­ли­ны лишь сме­ли меч­тать. Если бы Тит Виний пра­вил один, он не был бы так жаден и не вел бы себя так рас­пу­щен­но; теперь же он помы­ка­ет нами, слов­но под­дан­ны­ми, и пре­зи­ра­ет, слов­но чуже­зем­цев. Одно­го его состо­я­ния хва­ти­ло бы на те денеж­ные подар­ки, кото­рых вам ни разу не дали и кото­ры­ми вас каж­дый день попре­ка­ют.

38. (1) Не при­хо­дит­ся наде­ять­ся и на пре­ем­ни­ка импе­ра­то­ра. Галь­ба вызвал из ссыл­ки чело­ве­ка, кото­ро­го счи­тал рав­ным себе по озлоб­лен­но­сти и ску­по­сти. Вы сами виде­ли, дру­зья, какую непо­го­ду насла­ли на нас боги, недо­воль­ные этим выбо­ром. То же недо­воль­ство вла­де­ет сена­том и рим­ским наро­дом. Ваша доб­лесть — их един­ст­вен­ная надеж­да; опи­ра­ясь на нее, чест­ные люди ощу­ща­ют свою силу, лишен­ный вашей под­держ­ки, даже самый выдаю­щий­ся чело­век не может ниче­го сде­лать. (2) Я веду вас не в бой, не на опас­но­сти — все сол­да­ты, вла­де­ю­щие ору­жи­ем, с нами. Обла­чен­ные в тоги бой­цы един­ст­вен­ной когор­ты, состав­ля­ю­щей парад­ный кон­вой Галь­бы, не столь­ко охра­ня­ют его, сколь­ко дер­жат под стра­жей. Едва они завидят вас, едва полу­чат от меня пароль, как ста­нут бороть­ся друг с дру­гом за мое рас­по­ло­же­ние, — ника­кой дру­гой бит­вы и не будет. Мед­лить в заду­ман­ном нами деле нель­зя, надо победить, и лишь тогда мы смо­жем собой гор­дить­ся». (3) Окон­чив речь, Отон велит открыть арсе­нал. В мгно­ве­ние ока, не соблюдая поряд­ка и строя, сол­да­ты раз­би­ра­ют ору­жие; все сме­ша­лось: пре­то­ри­а­нец хва­та­ет воору­же­ние леги­о­не­ра, леги­о­нер — пре­то­ри­ан­ца, мель­ка­ют щиты и шле­мы сол­дат из вспо­мо­га­тель­ных войск, не слыш­но при­ка­зов ни цен­ту­ри­о­нов, ни три­бу­нов. Каж­дый — сам себе коман­дир, каж­дый сам себя под­го­ня­ет, и скорбь чест­ных людей боль­ше все­го раз­за­до­ри­ва­ет него­дя­ев.

39. (1) Уже Пизон, напу­ган­ный нарас­таю­щим гро­хотом вос­ста­ния и доно­сив­ши­ми­ся к нему со всех сто­рон кри­ка­ми, вер­нул­ся к Галь­бе, кото­рый успел тем вре­ме­нем вый­ти из двор­ца и при­бли­жал­ся к Фору­му; уже при­нес неуте­ши­тель­ные вести импе­ра­то­ру Марий Цельз, а окру­жав­шие Галь­бу все еще не мог­ли решить, что делать: одни сове­то­ва­ли вер­нуть­ся на Пала­тин, дру­гие — попы­тать­ся захва­тить Капи­то­лий¹¹⁹, боль­шин­ство — занять рост­ры¹²⁰. Как быва­ет обыч­но, когда сове­ты дают люди, охва­чен­ные горем и смя­те­ни­ем, мно­гие наста­и­ва­ли на сво­ем толь­ко из духа про­ти­во­ре­чия, и луч­ши­ми каза­лись те меры, вре­мя для кото­рых было уже упу­ще­но. (2) Гово­рят, что Лакон тай­ком от Галь­бы начал под­стра­и­вать убий­ство Тита Виния, — может быть, он наде­ял­ся смяг­чить сол­дат, если Виний поне­сет заслу­жен­ную кару, или счи­тал его сообщ­ни­ком Ото­на, то ли, нако­нец, был дви­жим лич­ной к нему нена­ви­стью. Галь­ба по-преж­не­му не мог оста­но­вить­ся на каком-либо реше­нии: позд­ний час, непри­выч­ная обста­нов­ка, боязнь, что рез­ня, раз начав­шись, окон­ча­тель­но лишит его кон­тро­ля над поло­же­ни­ем, лишь спо­соб­ст­во­ва­ли его неуве­рен­но­сти. Бес­пре­рыв­но при­бы­ва­ли пере­пу­ган­ные гон­цы, при­бли­жен­ные импе­ра­то­ра раз­бе­га­лись, на гла­зах осла­бе­вал пыл даже тех, кто сна­ча­ла был полон бод­рой уве­рен­но­сти и выка­зы­вал твер­дость духа.

40. (1) Под напо­ром мечу­щей­ся тол­пы Галь­бу кида­ло от одной бази­ли­ки¹²¹ к дру­гой, от одно­го хра­ма к дру­го­му, и зре­ли­ще, кото­рое откры­ва­лось перед пере­пол­няв­ши­ми их людь­ми, все­ля­ло ужас. И зажи­точ­ные граж­дане, и бед­ня­ки, с рас­те­рян­ны­ми лица­ми, не про­из­но­ся ни сло­ва, напря­жен­но при­слу­ши­ва­лись. Шума не было, но не было и спо­кой­ст­вия, — цари­ло мол­ча­ние, какое обыч­но сопут­ст­ву­ет вели­ко­му стра­ху и вели­ко­му гне­ву. Тем не менее Ото­ну доло­жи­ли, буд­то чернь воору­жа­ет­ся. Он при­ка­зы­ва­ет немед­лен­но высту­пить и пред­у­предить опас­ность. (2) И вот рим­ские сол­да­ты, слов­но бы они спе­ши­ли изгнать Воло­ге­за или Пако­ра с древ­не­го пре­сто­ла Арша­кидов¹²², а не убить сво­его ста­ро­го и без­оруж­но­го импе­ра­то­ра, раз­бра­сы­ва­ют тол­пу, оттал­ки­ва­ют сена­то­ров и, потря­сая ору­жи­ем, на всем ска­ку¹²³ вры­ва­ют­ся на Форум. Ни вид Капи­то­лия, ни гроз­но выся­щи­е­ся со всех сто­рон хра­мы, ни ува­же­ние к прин­цеп­сам, быв­шим и буду­щим, не в силах оста­но­вить их.

41. (1) Завидев при­бли­жаю­щих­ся воору­жен­ных пре­то­ри­ан­цев, зна­ме­но­сец отряда, охра­няв­ше­го Галь­бу (гово­рят, это был Ати­лий Вер­ги­ли­он), сорвал с древ­ка изо­бра­же­ние импе­ра­то­ра¹²⁴ и бро­сил его на зем­лю. Это зна­чи­ло, что армия цели­ком пере­шла на сто­ро­ну Ото­на; Форум мгно­вен­но опу­стел; народ раз­бе­жал­ся; пре­то­ри­ан­цы с дрота­ми в руках пре­сле­до­ва­ли тех, кто замеш­кал­ся. (2) Носиль­щи­ки импе­ра­то­ра дро­жа­ли от стра­ха — воз­ле бас­сей­на Кур­ция¹²⁵ Галь­ба выва­лил­ся из носи­лок и пока­тил­ся по зем­ле. Послед­ние сло­ва Галь­бы пере­да­ют по-раз­но­му те, кто нена­видел его, и те, кто им вос­хи­щал­ся. Одни утвер­жда­ют, что он молил объ­яс­нить, в чем его вина, и про­сил даро­вать ему несколь­ко дней жиз­ни, дабы успеть раздать сол­да­там день­ги. Боль­шин­ство же рас­ска­зы­ва­ет, что он сам под­ста­вил убий­цам гор­ло со сло­ва­ми: «Делай­те, что заду­ма­ли, и убей­те меня, если так нуж­но для государ­ства». Впро­чем, убий­цам было все рав­но, что он гово­рит. Кто имен­но убил его, в точ­но­сти неиз­вест­но. (3) Одни назы­ва­ют вете­ра­на Терен­ция, дру­гие — Лека­ния; чаще же все­го при­хо­дит­ся слы­шать, что меч в гор­ло Галь­бы погру­зил сол­дат пят­на­дца­то­го леги­о­на¹²⁶ Каму­рий. Осталь­ные изре­за­ли ему ноги и руки (ибо грудь прин­цеп­са была закры­та пан­ци­рем) и, дви­жи­мые дикой зло­бой, нанес­ли еще мно­же­ство ран уже мерт­во­му обез­обра­жен­но­му телу.

42. (1) Затем сол­да­ты набро­си­лись на Тита Виния. И тут тоже в точ­но­сти неиз­вест­но, дей­ст­ви­тель­но ли у него от испу­га пере­хва­ти­ло гор­ло или он успел крик­нуть, что Отон не велел его уби­вать. Послед­нее он мог при­ду­мать со стра­ха, но не исклю­че­но, что тем самым он при­знал свою при­част­ность к заго­во­ру. Жизнь его, да и вся его дур­ная сла­ва дела­ют очень веро­ят­ным, что он был соучаст­ни­ком того само­го заго­во­ра, кото­рый и воз­ник-то из нена­ви­сти к нему. Он упал воз­ле хра­ма боже­ст­вен­но­му Юлию¹²⁷ от пер­во­го же уда­ра, кото­рый при­шел­ся ему под коле­но, и тут же леги­о­нер Юлий Кар прон­зил его насквозь.

43. (1) В тот день мы ста­ли свиде­те­ля­ми доб­лест­но­го поведе­ния заме­ча­тель­но­го чело­ве­ка — Сем­п­ро­ния Ден­са. Это был цен­ту­ри­он когор­ты, кото­рой Галь­ба пору­чил охра­нять Пизо­на. С одним кин­жа­лом выбе­жал он навстре­чу напа­дав­шим, воору­жен­ным с голо­вы до ног, стал поно­сить мятеж­ни­ков, отвле­кая на себя убийц то голо­сом, то жеста­ми, и дал-таки Пизо­ну, хотя и ране­но­му, воз­мож­ность бежать. (2) Пизон про­брал­ся в храм Весте¹²⁸, где сто­рож, государ­ст­вен­ный раб, из состра­да­ния при­нял его и скрыл в сво­ей камор­ке. Толь­ко уеди­нен­ность это­го места, а не почте­ние, вну­шае­мое рели­ги­ей, не свя­тость хра­ма поз­во­ли­ли Пизо­ну хоть немно­го отсро­чить надви­гав­шу­ю­ся на него гибель. Он все еще пря­тал­ся там, когда в храм яви­лись слу­жив­ший в бри­тан­ских когор­тах Суль­пи­ций Флор, лишь недав­но полу­чив­ший из рук Галь­бы рим­ское граж­дан­ство, и один из тело­хра­ни­те­лей — Ста­ций Мурк. Отон дал им осо­бый при­каз убить Пизо­на, и они рва­лись испол­нить пору­чен­ное дело. Они выта­щи­ли Пизо­на из того места, где он скры­вал­ся, и уби­ли его на поро­ге хра­ма.

44. (1) Рас­ска­зы­ва­ют, что ни одно убий­ство не доста­ви­ло Ото­ну столь­ко удо­воль­ст­вия и ни одну голо­ву он не рас­смат­ри­вал с такой жад­но­стью, — отто­го ли, что толь­ко теперь он смог вздох­нуть сво­бод­но и впер­вые стал ощу­щать насто­я­щую радость, а может быть, вос­по­ми­на­ния о вели­чии Галь­бы, о друж­бе с Титом Вини­ем все же омра­ча­ли его без­жа­лост­ную душу, тогда как радо­вать­ся смер­ти Пизо­на — вра­га и сопер­ни­ка — каза­лось ему спра­вед­ли­вым и есте­ствен­ным. (2) На высо­ко под­ня­тых пиках, рядом с орлом леги­о­на, про­но­си­ли окру­жен­ные бое­вы­ми знач­ка­ми голо­вы уби­тых; тот, кто дей­ст­ви­тель­но уби­вал, и тот, кто лишь при этом при­сут­ст­во­вал, тот, кто гово­рил прав­ду, и тот, кто лгал, напе­ре­бой пока­зы­ва­ли изма­зан­ные кро­вью руки и похва­ля­лись сво­и­ми пре­ступ­ле­ни­я­ми, слов­но пре­крас­ны­ми и досто­па­мят­ны­ми подви­га­ми. Поз­же Вител­лий обна­ру­жил боль­ше ста два­дца­ти хода­тайств о воз­на­граж­де­нии за услу­ги, ока­зан­ные в этот день; он при­ка­зал разыс­кать и каз­нить всех, кто пода­вал эти хода­тай­ства, не из ува­же­ния к памя­ти Галь­бы, а чтобы, вну­шив страх совре­мен­ни­кам, обез­опа­сить само­го себя от повто­ре­ния подоб­ных заго­во­ров и подать при­мер сво­им пре­ем­ни­кам на слу­чай, если и его постигнет та же участь.

45. (1) И сенат, и народ как буд­то под­ме­ни­ли: оттал­ки­вая друг дру­га и обго­няя тех, кто забе­жал впе­ред, все бро­си­лись в лагерь пре­то­ри­ан­цев, поно­си­ли Галь­бу, про­слав­ля­ли муд­рость сол­дат, цело­ва­ли Ото­ну руки и тем гром­че выра­жа­ли свою пре­дан­ность, чем лице­мер­нее она была. Отон при­ни­мал бла­го­склон­но всех и каж­до­го, сол­дат же сдер­жи­вал голо­сом и выра­же­ни­ем лица, не давая их алч­но­сти и жесто­ко­сти вырвать­ся нару­жу. (2) Они тре­бо­ва­ли каз­ни кан­дида­та в кон­су­лы Мария Цель­за, дру­га Галь­бы, до кон­ца оста­вав­ше­го­ся ему вер­ным, и ярость их вызы­ва­ли имен­но энер­гия Цель­за и его без­уко­риз­нен­ная чест­ность, слов­но то были худ­шие чело­ве­че­ские свой­ства. Было ясно, что они хотят истре­бить всех луч­ших людей и толь­ко ждут момен­та начать гра­бе­жи и убий­ства. Власть Ото­на пока еще не была настоль­ко пол­ной, чтобы он имел воз­мож­ность запре­тить зло­де­я­ния, но уже была доста­точ­ной, чтобы он мог отда­вать при­ка­за­ния. Он при­тво­рил­ся раз­гне­ван­ным, велел зако­вать Цель­за в кан­да­лы и под тем пред­ло­гом, что хочет при­ду­мать для него наи­бо­лее мучи­тель­ную казнь, спас его от немед­лен­ной гибе­ли.

46. (1) С это­го вре­ме­ни все дела­лось по про­из­во­лу пре­то­ри­ан­цев. Даже пре­фек­тов они ста­ли выби­рать себе сами, — сна­ча­ла Пло­тия Фир­ма, неко­гда слу­жив­ше­го в тело­хра­ни­те­лях, поз­же коман­до­вав­ше­го отряда­ми город­ской стра­жи и пере­шед­ше­го на сто­ро­ну Ото­на, когда вся власть была еще в руках Галь­бы, затем — Лици­ния Про­ку­ла, кото­рый, будучи близ­ким дру­гом Ото­на, веро­ят­но, содей­ст­во­вал его замыс­лам. Пре­фек­том горо­да сде­ла­ли Фла­вия Саби­на, идя в этом по сто­пам Неро­на, при кото­ром Сабин зани­мал ту же долж­ность; мно­гие помо­га­ли это­му избра­нию еще и пото­му, что за спи­ной Саби­на, как они счи­та­ли, сто­ял его брат Вес­па­си­ан. (2) Сол­да­ты тре­бо­ва­ли отме­нить пла­ту за пре­до­став­ле­ние отпус­ков, по тра­ди­ции взи­мав­шу­ю­ся цен­ту­ри­о­на­ми и пре­вра­тив­шу­ю­ся для рядо­вых в еже­год­ную подать. Никак не мень­ше чет­вер­той части сол­дат каж­дой мани­пу­лы, упла­тив цен­ту­ри­о­ну опре­де­лен­ную сум­му денег, посто­ян­но ухо­ди­ли с его раз­ре­ше­ния в город или сло­ня­лись без дела по лаге­рю. В состо­я­нии ли сол­да­ты вне­сти такую сум­му, откуда они ее доста­нут — нико­го не инте­ре­со­ва­ло, и им при­хо­ди­лось, чтобы опла­тить свое пра­во на без­де­лье, зани­мать­ся раз­бо­ем или выпол­нять уни­зи­тель­ные работы, обыч­но пору­чае­мые рабам. (3) Сол­дат же, имев­ших свои день­ги, цен­ту­ри­о­ны до тех пор пре­сле­до­ва­ли и дони­ма­ли наряда­ми, пока те не согла­ша­лись запла­тить за отпуск. Когда эти люди, в про­шлом зажи­точ­ные и трудо­лю­би­вые, воз­вра­ща­лись в свой мани­пул, рас­тра­тив все день­ги, при­вык­нув к без­де­лью, раз­вра­щен­ные нище­той и рас­пут­ст­вом, они жад­но иска­ли воз­мож­но­сти ввя­зать­ся в заго­во­ры, рас­при и даже в граж­дан­скую вой­ну. (4) Отон пони­мал, одна­ко, что, удо­вле­тво­рив­ши тре­бо­ва­ния сол­дат, он рис­ку­ет настро­ить про­тив себя цен­ту­ри­о­нов, и поэто­му обе­щал еже­год­но выпла­чи­вать день­ги за отпус­ка из сво­ей каз­ны, — мера бес­спор­но пра­виль­ная и кото­рую впо­след­ст­вии луч­шие из прин­цеп­сов пре­вра­ти­ли посте­пен­но в посто­ян­ный обы­чай. (5) Пре­фект пре­то­рия Лакон был для вида сослан на один из ост­ро­вов, но по доро­ге пере­хва­чен и убит вете­ра­ном, кото­ро­го Отон нароч­но послал впе­ред с этой целью. Мар­ци­а­на Ике­ла, как воль­ноот­пу­щен­ни­ка, каз­ни­ли все­на­род­но.

47. (1) Но все­го ужас­нее были изъ­яв­ле­ния радо­сти, кото­ры­ми завер­шил­ся этот пере­пол­нен­ный пре­ступ­ле­ни­я­ми день. Город­ской пре­тор¹²⁹ созы­ва­ет сенат. Маги­ст­ра­ты сорев­ну­ют­ся в пре­смы­ка­тель­стве. Сбе­га­ют­ся сена­то­ры. Ото­ну при­сва­и­ва­ют пол­но­мо­чия три­бу­на, зва­ние Авгу­ста¹³⁰ и все зна­ки поче­та, подо­баю­щие прин­цеп­су. Каж­дый изо всех сил ста­ра­ет­ся, чтобы Отон забыл поно­ше­ния и руга­тель­ства, еще так недав­но разда­вав­ши­е­ся по его адре­су. Никто не подо­зре­вал, что всем этим оскорб­ле­ни­ям, даже выска­зан­ным вскользь и слу­чай­но, он вел в душе счет; дей­ст­ви­тель­но ли он пре­дал их забве­нию или толь­ко на вре­мя отло­жил месть за них, решить нель­зя из-за крат­ковре­мен­но­сти его прав­ле­ния. (2) Ото­на пове­ли на Капи­то­лий, оттуда на Пала­тин. Про­хо­дя через все еще зали­тый кро­вью Форум, где куча­ми валя­лись тру­пы, он раз­ре­шил выдать тела уби­тых род­ным для совер­ше­ния похо­рон­но­го обряда и пре­да­ния огню. Пизо­на хоро­ни­ли его жена Вера­ния и брат Скри­бо­ни­ан, Тита Виния — дочь Кри­спи­на. Голо­вы погиб­ших при­шлось разыс­ки­вать и выку­пать у убийц, нароч­но спря­тав­ших их, чтобы потом про­дать.

48. (1) Пизон погиб, не достиг­нув и трид­ца­ти одно­го года, про­жив жизнь, ско­рее достой­ную, неже­ли счаст­ли­вую. Два его бра­та были каз­не­ны: Магн — импе­ра­то­ром Клав­ди­ем, Красс — Неро­ном¹³¹. Сам он дол­го был изгнан­ни­ком и четы­ре дня Цеза­рем. После того как Галь­ба столь поспеш­но его усы­но­вил, он ока­зал­ся воз­не­сен­ным над стар­шим сво­им бра­том лишь затем, чтобы погиб­нуть рань­ше него. (2) Тит Виний про­жил пять­де­сят семь лет и на сво­ем веку повидал мно­гое. Его отец про­ис­хо­дил из пре­тор­ской семьи, дед по мате­ри чис­лил­ся в про­скрип­ци­он­ных спис­ках. В самом нача­ле воен­ной служ­бы он опо­зо­рил­ся: жена лега­та Каль­ви­зия Саби­на¹³², под началь­ст­вом кото­ро­го Виний тогда состо­ял, заго­ре­лась гряз­ным жела­ни­ем во что бы то ни ста­ло посмот­реть, как устро­ен воен­ный лагерь; она суме­ла про­брать­ся туда ночью, пере­одев­шись сол­да­том, при помо­щи это­го же постыд­но­го мас­ка­ра­да выведа­ла у ноч­ной стра­жи и дежур­ных все, что ей было надо, и, нако­нец, обнаг­ле­ла до того, что ста­ла зани­мать­ся любо­вью на глав­ной пло­ща­ди лаге­ря. В пре­ступ­ле­нии этом обви­ни­ли Тита Виния. (3) По при­ка­зу Гая Цеза­ря его зако­ва­ли в кан­да­лы, но вско­ре вре­ме­на изме­ни­лись, Виния выпу­сти­ли, и он стал бес­пре­пят­ст­вен­но про­дви­гать­ся по служ­бе: после пре­ту­ры был назна­чен коман­до­вать леги­о­ном и снис­кал на этом посту одоб­ре­ние и похва­лы. Вско­ре на него пало новое обви­не­ние, на этот раз в про­ступ­ке, достой­ном раз­ве что раба: гово­ри­ли, что он на пиру у Клав­дия украл золо­той кубок, и Клав­дий на сле­дую­щий день при­ка­зал подать ему — един­ст­вен­но­му из всех при­сут­ст­во­вав­ших — гли­ня­ную чашу. (4) Одна­ко, став про­кон­су­лом Нар­бонн­ской Гал­лии, он управ­лял пору­чен­ной про­вин­ци­ей с суро­вой и непод­куп­ной чест­но­стью, пока друж­ба с Галь­бой не погу­би­ла его¹³³. Чело­век наг­лый, горя­чий и лов­кий, он мог быть в рав­ной мере лег­ко­мыс­лен­ным и дель­ным в зави­си­мо­сти от цели, кото­рую в дан­ный момент пре­сле­до­вал. Наслед­ни­кам сво­им Виний оста­вил такие огром­ные сум­мы, что заве­ща­ние его было объ­яв­ле­но неза­кон­ным. Что же каса­ет­ся Пизо­на, то нище­та его под­твер­жда­ла пол­ную закон­ность всех его посмерт­ных рас­по­ря­же­ний.

49. (1) Тело Галь­бы, дол­го валяв­ше­е­ся без при­смот­ра, а после наступ­ле­ния ночи сно­ва под­верг­ше­е­ся над­ру­га­тель­ствам, взял, нако­нец, и схо­ро­нил в сво­ем саду, в скром­ной моги­ле, диспен­са­тор Аргий — один из при­бли­жен­ных рабов погиб­ше­го импе­ра­то­ра¹³⁴. Голо­ву, кото­рую лагер­ные мар­ки­тан­ты и обоз­ные слу­ги успе­ли тем вре­ме­нем исты­кать гвоздя­ми и окон­ча­тель­но изуро­до­вать, уда­лось най­ти лишь на сле­дую­щий день воз­ле моги­лы Патро­бия, воль­ноот­пу­щен­ни­ка Неро­на, каз­нен­но­го Галь­бой¹³⁵; ее сожгли и пепел сме­ша­ли с пра­хом, остав­шим­ся от ранее кре­ми­ро­ван­но­го тела. (2) Таков был конец Сер­вия Галь­бы. За свои 73 года он бла­го­по­луч­но пере­жил пяте­рых госуда­рей и при чужом прав­ле­нии был счаст­ли­вей, чем при сво­ем соб­ст­вен­ном. Семья его при­над­ле­жа­ла к древ­ней зна­ти и сла­ви­лась сво­и­ми богат­ства­ми. Его само­го нель­зя было назвать ни дур­ным, ни хоро­шим; он ско­рее был лишен поро­ков, чем обла­дал досто­ин­ства­ми; (3) без­раз­ли­чен к сла­ве не был, но и не гонял­ся за ней; чужих денег не искал, со сво­и­ми был береж­лив, на государ­ст­вен­ные скуп. Если сре­ди его дру­зей или воль­ноот­пу­щен­ни­ков слу­ча­лись люди хоро­шие, он был к ним снис­хо­ди­те­лен и не пере­чил ни в чем, но зато и дур­ным людям про­щал все самым недо­пу­сти­мым обра­зом. Тем не менее все при­ни­ма­ли его сла­бость и нере­ши­тель­ность за муд­рость, — отча­сти бла­го­да­ря знат­но­сти его про­ис­хож­де­ния, отча­сти же из стра­ха, кото­рый в те вре­ме­на вла­дел каж­дым. (4) В рас­цве­те лет и сил он снис­кал себе гром­кую воин­скую сла­ву в гер­ман­ских про­вин­ци­ях, про­кон­су­лом уме­рен­но и осто­рож­но управ­лял Афри­кой, уже ста­ри­ком заста­вил Тарра­кон­скую Испа­нию ува­жать зако­ны Рима¹³⁶. Когда он был част­ным лицом, все счи­та­ли его достой­ным боль­ше­го и пола­га­ли, что он спо­со­бен стать импе­ра­то­ром, пока он им не сде­лал­ся.

50. (1) Город еще не при­шел в себя от толь­ко что пере­жи­тых ужа­сов, от стра­ха, охва­ты­вав­ше­го каж­до­го при мыс­ли о харак­те­ре Ото­на, когда на него обру­ши­лась весть об измене Вител­лия. Пока Галь­ба был жив, этой ново­сти не дава­ли рас­про­стра­нить­ся и пред­став­ля­ли дело так, что мятеж захва­тил лишь вой­ска, сосре­дото­чен­ные в Верх­ней Гер­ма­нии. Теперь же не толь­ко сена­то­ры и всад­ни­ки, кото­рые при­ни­ма­ли к серд­цу дела государ­ства и стре­ми­лись сыг­рать в них свою роль¹³⁷, но даже и про­стой народ стал откры­то сето­вать, что судь­ба как бы нароч­но выбра­ла из всех смерт­ных двух самых бес­стыд­ных, самых сла­бых и бес­пут­ных людей, дабы они вер­ней погу­би­ли оте­че­ство. (2) Люди уже не жда­ли ниче­го похо­же­го на собы­тия недав­не­го вре­ме­ни — ужас­но­го, но все же мир­но­го. В их памя­ти вста­ва­ли граж­дан­ские вой­ны, Рим, вновь и вновь скло­ня­ю­щий­ся перед наши­ми же вой­ска­ми, опу­сто­шен­ная Ита­лия, раз­граб­лен­ные про­вин­ции, назва­ния мест, напо­ми­наю­щие нам о наших бедах и пора­же­ни­ях, — Фар­са­лия и Мути­на, Филип­пы и Перу­зия¹³⁸. (3) Даже когда достой­ные люди боро­лись за прин­ци­пат, рас­суж­да­ли они, и то весь мир едва не погиб, но при победе Гая Юлия или Цеза­ря Авгу­ста власть импе­ра­то­ра все рав­но сохра­ня­лась, рес­пуб­ли­ка бы все рав­но оста­лась, взял бы верх Пом­пей или Брут. А теперь за кого молить богов — за Ото­на, за Вител­лия? Молит­вы за того и дру­го­го рав­но нече­сти­вы, прось­ба о помо­щи тому или дру­го­му будет с рав­ным него­до­ва­ни­ем отверг­ну­та бога­ми. Если же и раз­ра­зит­ся меж­ду ними вой­на, все рав­но победи­тель будет хуже побеж­ден­но­го. (4) Кое-кто пред­ска­зы­вал, что ско­ро высту­пит Вес­па­си­ан и вос­ста­нут вой­ска на восто­ке. Хотя Вес­па­си­ан и был луч­ше тех дво­их, все стра­ши­лись новой вой­ны и новых несча­стий; да и сла­ва, кото­рая шла о Вес­па­си­ане, была не слиш­ком доб­рой. Из всех рим­ских госуда­рей он был един­ст­вен­ным, кто, став­ши прин­цеп­сом, изме­нил­ся к луч­ше­му.

51. (1) Теперь, я пола­гаю, сле­ду­ет рас­ска­зать о том, как нача­лось вос­ста­ние Вител­лия и какие при­чи­ны его вызва­ли. Уни­что­жив Юлия Вин­дек­са и его вой­ска, гер­ман­ские леги­о­ны, без вся­ко­го труда и не под­вер­га­ясь опас­но­стям, полу­чи­ли такие тро­феи и такие поче­сти, какие обыч­но доста­ют­ся сол­да­там лишь в резуль­та­те боль­шой победо­нос­ной кам­па­нии. Они поэто­му были пол­ны бое­во­го пыла, жаж­да­ли и даль­ше поль­зо­вать­ся пло­да­ми вой­ны и гра­бе­жа, вме­сто того чтобы полу­чать свое обыч­ное жало­ва­нье. (2) Уже в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни служ­ба не при­но­си­ла им ника­ких дохо­дов; сол­да­ты все боль­ше тяго­ти­лись и местом служ­бы, и здеш­ним кли­ма­том, и воин­ской дис­ци­пли­ной — столь неумо­ли­мой в мир­ное вре­мя и все­гда ослаб­ля­ю­щей­ся при внут­рен­них рас­прях, когда обе сто­ро­ны стре­мят­ся под­ку­пить леги­о­не­ров, а изме­на схо­дит с рук без­на­ка­зан­но. В гер­ман­ских арми­ях было вдо­воль людей, воору­же­ния, коней; они были гото­вы к войне — и к той, что полез­на государ­ству, и к той, что может при­не­сти ему один лишь позор. (3) Кро­ме того, до послед­не­го похо­да люди зна­ли толь­ко свою цен­ту­рию или свой эскад­рон¹³⁹, а каж­дая армия была сосре­дото­че­на в сво­ей про­вин­ции. На подав­ле­ние вос­ста­ния Вин­дек­са были стя­ну­ты леги­о­ны из несколь­ких про­вин­ций; сол­да­ты узна­ли друг дру­га, узна­ли гал­лов, в кото­рых они теперь уже виде­ли не союз­ни­ков, как преж­де, а побеж­ден­ных вра­гов, и ста­ли стре­мить­ся к новым похо­дам, к новым рас­прям. Галль­ские пле­ме­на, жив­шие по Рей­ну¹⁴⁰, тоже жаж­да­ли пере­мен и боль­ше всех ста­ра­лись про­будить нена­висть к «галь­бан­цам»; в это новое про­зви­ще они вкла­ды­ва­ли теперь всю нена­висть и пре­зре­ние, кото­рые свя­зы­ва­лись у них преж­де с име­нем Вин­дек­са. (4) При­рейн­ские гал­лы люто нена­виде­ли сек­ва­нов, эду­ев и их союз­ни­ков¹⁴¹ и с жад­но­стью меч­та­ли захва­тить их укреп­лен­ные посе­ле­ния, уни­что­жить их посе­вы, разо­рить их дома. Послед­ние тоже дела­ли все, чтобы воз­будить к себе нена­висть: они не толь­ко были жад­ны и вели себя наг­ло, как это обыч­но быва­ет с бога­ча­ми, но и оскорб­ля­ли дру­гих гал­лов, а армию пре­зи­ра­ли на том осно­ва­нии, что Галь­ба ода­рил их¹⁴², осво­бо­дил от чет­вер­той части пода­тей и обра­щал­ся как с суве­рен­ным наро­дом. (5) В то же вре­мя в вой­сках лов­ко рас­пус­ка­лись слу­хи о том, что леги­о­ны будут под­верг­ну­ты деци­ма­ции, что наи­бо­лее попу­ляр­ные цен­ту­ри­о­ны будут уво­ле­ны, а сол­да­ты по лег­ко­мыс­лию вери­ли этим сплет­ням. Ото­всюду полз­ли мрач­ные вести, рас­ска­зы­ва­ли об ужа­сах, кото­рые про­ис­хо­дят в Риме. Лугдун­ская коло­ния, враж­деб­ная ново­му прин­цеп­су и упор­но сохра­няв­шая вер­ность Неро­ну, кише­ла слу­ха­ми¹⁴³. Одна­ко боль­ше все­го выду­мы­ва­ли небы­лиц и охот­нее все­го им вери­ли в самих лаге­рях. Тут цари­ли нена­висть и страх, сме­няв­ши­е­ся вся­кий раз, когда сол­да­ты убеж­да­лись в сво­ей силе, уве­рен­но­стью в соб­ст­вен­ной без­на­ка­зан­но­сти.

52. (1) Под самые декабрь­ские кален­ды в зим­ние лаге­ря ниж­не­гер­ман­ских леги­о­нов при­был Авл Вител­лий. Он стал вни­ма­тель­но раз­би­рать­ся в поло­же­нии, кото­рое здесь созда­лось: вер­нул мно­гим их преж­ние долж­но­сти, сде­лал нака­за­ния менее уни­зи­тель­ны­ми, смяг­чил взыс­ка­ния. Дви­жи­мый в боль­шин­стве слу­ча­ев жела­ни­ем добить­ся попу­ляр­но­сти, но ино­гда и из чув­ства спра­вед­ли­во­сти, он бес­при­страст­но рас­пре­де­лил воин­ские долж­но­сти, отме­нив назна­че­ния, кото­рые Фон­тей Капи­тон про­из­вел за день­ги или по гряз­ным сооб­ра­же­ни­ям. (2) Ничто здесь в сущ­но­сти не выхо­ди­ло за пре­де­лы мер, кото­рые обя­зан при­ни­мать кон­суль­ский легат, но мно­гие усмат­ри­ва­ли в них нечто боль­шее. Перед людь­ми стро­ги­ми и суро­вы­ми Вител­лий заис­ки­вал, а сре­ди сво­их сто­рон­ни­ков слыл чело­ве­ком слав­ным и доб­ро­душ­ным, пото­му что без­рас­суд­но и не счи­тая разда­вал и свои, и чужие день­ги; вой­ска так стос­ко­ва­лись по насто­я­щей вла­сти¹⁴⁴, что при­ни­ма­ли за досто­ин­ства и самые его поро­ки. (3) В обе­их арми­ях было мно­го людей скром­ных и спо­кой­ных, но нема­ло дур­ных и необуздан­ных. Одна­ко осо­бой алч­но­стью и ред­кой дер­зо­стью отли­ча­лись лега­ты леги­о­нов Али­ен Цеци­на и Фабий Валент¹⁴⁵. Валент нена­видел Галь­бу, так как счи­тал, буд­то имен­но он, Валент, раз­об­ла­чил в свое вре­мя так­ти­ку созна­тель­ных про­во­ло­чек, про­во­див­шу­ю­ся Вер­ги­ни­ем¹⁴⁶, буд­то он же пода­вил в заро­ды­ше заго­вор Капи­то­на, а импе­ра­тор недо­ста­точ­но воз­на­гра­дил его. Поэто­му он при­нял­ся под­стре­кать Вител­лия к мяте­жу, вся­че­ски рас­хва­ли­вая ему бое­вой дух сол­дат. По его сло­вам выхо­ди­ло, что нет места, где не гре­ме­ла бы сла­ва Вител­лия, что Гор­део­ний Флакк не смо­жет ему поме­шать, что Бри­та­ния под­дер­жит его, а вслед за ней под­ни­мут­ся и вспо­мо­га­тель­ные вой­ска в Гер­ма­нии, что про­вин­ции нена­деж­ны, власть ста­ри­ка колеб­лет­ся и ско­ро рухнет. Пусть же Вител­лий рас­кро­ет объ­я­тия и дары судь­бы сами сва­лят­ся ему в руки: (4) вполне есте­ствен­но, что Вер­ги­ний, родом из всад­ни­ков, сын нико­му неве­до­мо­го отца, коле­бал­ся при­нять власть, кото­рая была ему не по пле­чу, и пред­по­чи­тал ради соб­ст­вен­ной без­опас­но­сти от нее укло­нить­ся. Таков ли Вител­лий? Трое­крат­ное кон­суль­ство отца, долж­но­сти, кото­рые он зани­мал сов­мест­но с прин­цеп­сом, — все это издав­на уже облек­ло его импе­ра­тор­ским досто­ин­ст­вом и застав­ля­ет ныне отка­зать­ся от спо­кой­ной жиз­ни част­но­го чело­ве­ка.

Вител­лий был слаб духом, подоб­ные раз­го­во­ры силь­но дей­ст­во­ва­ли на него, и под их вли­я­ни­ем он стал стре­мить­ся к таким целям, достичь кото­рых ранее и не наде­ял­ся.

53. (1) В Верх­ней Гер­ма­нии любо­вью сол­дат поль­зо­вал­ся Цеци­на. Моло­дой, кра­си­вый, стат­ный, непо­мер­но често­лю­би­вый, он сумел заво­е­вать их рас­по­ло­же­ние лов­ки­ми реча­ми и про­стотой обра­ще­ния. Рань­ше он был кве­сто­ром в Бети­ке¹⁴⁷ и сра­зу же пере­шел на сто­ро­ну Галь­бы, кото­рый назна­чил его коман­ди­ром леги­о­на. Вско­ре обна­ру­жи­лось, что он рас­тра­тил казен­ные день­ги, и импе­ра­тор при­ка­зал отдать его под суд по обви­не­нию в каз­но­крад­стве. (2) Цеци­на, сочтя себя оби­жен­ным, решил вызвать сму­ту в государ­стве, с тем чтобы обще­ст­вен­ные бед­ст­вия отвлек­ли вни­ма­ние от его лич­ных обид. Настро­е­ния леги­о­нов дава­ли для это­го все воз­мож­но­сти: верх­не­гер­ман­ская армия в пол­ном соста­ве участ­во­ва­ла в войне про­тив Вин­дек­са; если бы не смерть Неро­на, она так и не пере­шла бы на сто­ро­ну Галь­бы; к тому же и в этом ее опе­ре­ди­ли вой­ска Ниж­ней Гер­ма­нии, успев­шие пер­вы­ми при­не­сти при­ся­гу ново­му импе­ра­то­ру. (3) Тре­ви­ры, лин­го­ны и люди из дру­гих пле­мен¹⁴⁸, кото­рых Галь­ба лишил части земель и угне­тал сво­и­ми суро­вы­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми, посто­ян­но встре­ча­лись с леги­о­не­ра­ми, сто­яв­ши­ми в зим­них лаге­рях. Здесь воз­ни­ка­ли мятеж­ные раз­го­во­ры, дис­ци­пли­на пада­ла, как все­гда быва­ет, когда сол­да­ты живут сре­ди мест­но­го насе­ле­ния, и любовь их к Вер­ги­нию мог­ла быть исполь­зо­ва­на кем угод­но дру­гим.

54. (1) Пле­мя лин­го­нов при­сла­ло рим­ско­му вой­ску изо­бра­же­ние двух соеди­нен­ных пра­вых рук — пода­рок, издав­на слу­жив­ший сим­во­лом госте­при­им­ства и друж­бы. При­нес­шие его послы, в тра­ур­ных одеж­дах и с удру­чен­ным видом, появ­ля­лись на лагер­ной пло­ща­ди и в палат­ках, жало­ва­лись на пере­не­сен­ные обиды, на то, что мило­сти доста­лись не им, а сосед­ним пле­ме­нам. Видя, что сол­да­ты охот­но к ним при­слу­ши­ва­ют­ся, послы ста­ли заво­дить раз­го­во­ры и о поло­же­нии в самой рим­ской армии — об опас­но­стях, ее окру­жаю­щих, об обидах, кото­рые ей при­хо­дит­ся тер­петь, сея в вой­сках воз­буж­де­ние и ярость. (2) Вос­ста­ние гото­во было раз­ра­зить­ся, когда Гор­део­ний Флакк при­ка­зал послам вер­нуть­ся домой и, чтобы при­вле­кать к ним воз­мож­но мень­ше вни­ма­ния, велел им поки­нуть лагерь ночью. Это поро­ди­ло мно­же­ство домыс­лов, один ужас­нее дру­го­го; боль­шин­ство утвер­жда­ло, что послы уби­ты и что так же, под покро­вом тем­ноты и тай­ком от осталь­ных, будут уби­ты и луч­шие из сол­дат, жало­вав­ши­е­ся на тепе­ре­ш­нее состо­я­ние армии, если толь­ко они сами о себе не поза­ботят­ся. (3) Леги­о­ны спло­ти­лись в тай­ном сою­зе, к кото­ро­му вско­ре при­мкну­ли и вспо­мо­га­тель­ные отряды. На пер­вых порах эти отряды каза­лись сол­да­там подо­зри­тель­ны­ми: в пешем и кон­ном строю они окру­жа­ли леги­о­ны и, каза­лось, вот-вот гото­вы были обру­шить­ся на них¹⁴⁹. Вско­ре, одна­ко, обна­ру­жи­лось, что и они стре­мят­ся к той же цели, но с еще боль­шей яро­стью и энер­ги­ей: дур­ным людям все­гда лег­че объ­еди­нить­ся для вой­ны, чем в инте­ре­сах мира и спо­кой­ст­вия.

55. (1) Так или ина­че, ниж­не­гер­ман­ским леги­о­нам, как каж­дый год, было при­ка­за­но при­не­сти в январ­ские кален­ды при­ся­гу Галь­бе¹⁵⁰. Цере­мо­ния про­хо­ди­ла вяло; сре­ди цен­ту­ри­о­нов лишь немно­гие про­из­но­си­ли сло­ва при­ся­ги, осталь­ные мол­ча­ли, выжидая, что станет делать кто-нибудь посме­лее, — тако­во уж свой­ство нашей нату­ры: чело­век все­гда спе­шит при­мкнуть к дру­гим, но мед­лит высту­пить пер­вым. (2) Впро­чем, настро­е­ния леги­о­нов были весь­ма раз­лич­ны. В пер­вом и пятом дело дошло до того, что в изо­бра­же­ния Галь­бы ста­ли кидать кам­ня­ми. В пят­на­дца­том и шест­на­дца­том сол­да­ты не поз­во­ля­ли себе ниче­го, кро­ме ропота и угроз; они посмат­ри­ва­ли на дру­гие леги­о­ны, ожи­дая, что вос­ста­ние нач­нет­ся там. (3) В Верх­ней Гер­ма­нии чет­вер­тый и два­дцать вто­рой леги­о­ны, зани­мав­шие один и тот же лагерь, в самый день январ­ских календ раз­би­ли изо­бра­же­ния Галь­бы¹⁵¹. Чет­вер­тый леги­он высту­пил более реши­тель­но, а два­дцать вто­рой пона­ча­лу мед­лил, но вско­ре они дого­во­ри­лись. (4) Чтобы создать впе­чат­ле­ние, буд­то они сохра­ня­ют вер­ность государ­ству, сол­да­ты при­ба­ви­ли к при­ся­ге все­ми уже забы­тые сло­ва о сена­те и рим­ском наро­де¹⁵². Из лега­тов и три­бу­нов никто не высту­пил в защи­ту Галь­бы; неко­то­рые, как обыч­но быва­ет во вре­мя бес­по­ряд­ков, даже сами под­стре­ка­ли к вос­ста­нию. До сих пор, одна­ко, никто не решал­ся собрать сол­дат на сход­ку и обра­тить­ся к ним с три­бу­ны: не было еще чело­ве­ка, от кото­ро­го мож­но было бы ожи­дать за это награ­ды.

56. (1) Кон­суль­ский легат Гор­део­ний Флакк не решал­ся ни обуздать самых отча­ян­ных, ни пре­до­сте­речь колеб­лю­щих­ся, ни под­дер­жать луч­ших. Вялый, блед­ный, он взи­рал на весь этот позор, не при­ни­мая в нем уча­стия лишь пото­му, что был слиш­ком трус­лив даже и для это­го. Цен­ту­ри­о­ны два­дцать вто­ро­го леги­о­на Ноний Рецепт, Дона­тий Валент, Роми­лий Мар­целл и Каль­пур­ний Репен­тин пыта­лись защи­тить изо­бра­же­ние Галь­бы, но сол­да­ты силой отта­щи­ли их и свя­за­ли. Кро­ме них, никто и не вспом­нил о при­не­сен­ной преж­де при­ся­ге; как обыч­но во вре­мя вос­ста­ния, все пере­мет­ну­лись на сто­ро­ну боль­шин­ства. (2) В ночь после январ­ских календ в Агрип­пи­но­ву коло­нию¹⁵³ к Вител­лию, кото­рый в это вре­мя ужи­нал, явил­ся зна­ме­но­сец чет­вер­то­го леги­о­на и сооб­щил ему, что чет­вер­тый и два­дцать вто­рой леги­о­ны сбро­си­ли изо­бра­же­ния Галь­бы и покля­лись в вер­но­сти сена­ту и рим­ско­му наро­ду. Все пони­ма­ли, что клят­ва эта не име­ет серь­ез­но­го зна­че­ния, и надо было лишь не упу­стить бла­го­при­ят­ный момент выдви­нуть ново­го прин­цеп­са. (3) Вител­лий разо­слал в леги­о­ны и к лега­там гон­цов, кото­рые объ­яви­ли, что вой­ска Верх­ней Гер­ма­нии поки­ну­ли Галь­бу, что надо либо дви­гать­ся про­тив них, либо в инте­ре­сах мира и согла­сия про­воз­гла­сить сво­его импе­ра­то­ра и что под­дер­жать уже име­ю­ще­го­ся кан­дида­та будет менее рис­ко­ван­но, чем искать ново­го.

57. (1) На сле­дую­щий день Фабий Валент, самый реши­тель­ный и сме­лый из лега­тов, всту­пил в Агрип­пи­но­ву коло­нию во гла­ве кон­ных под­разде­ле­ний и вспо­мо­га­тель­ных войск пер­во­го леги­о­на, чьи зим­ние лаге­ря нахо­ди­лись бли­же все­го к горо­ду, и при­вет­ст­во­вал Вител­лия как импе­ра­то­ра. За ним, сорев­ну­ясь друг с дру­гом, бро­си­лись и осталь­ные леги­о­ны этой про­вин­ции. Верх­не­гер­ман­ская армия, поза­быв и про сенат, и про рим­ский народ, при­мкну­ла к Вител­лию на тре­тий день после январ­ских нон¹⁵⁴, дока­зав тем самым, что и за два дня до это­го она уже была невер­на государ­ству. (2) Жите­ли коло­нии, лин­го­ны, тре­ви­ры ни в чем не отста­ва­ли от армии и напе­ре­бой пред­ла­га­ли людей, коней, ору­жие и день­ги, смот­ря по тому, чего у каж­до­го было боль­ше — сил, богатств или вооду­шев­ле­ния. Не толь­ко знат­ные люди в коло­нии и офи­це­ры в лаге­рях, кото­рые и так были бога­ты, а в слу­чае победы рас­счи­ты­ва­ли раз­бо­га­теть еще боль­ше, но даже про­стые сол­да­ты целы­ми мани­пу­ла­ми и пооди­ноч­ке вно­си­ли свои сбе­ре­же­ния, а если денег не было, отда­ва­ли нагруд­ные бля­хи, изу­кра­шен­ные пор­ту­пеи, сереб­ря­ные застеж­ки, — то ли в поры­ве вос­тор­га, то ли по рас­че­ту.

58. (1) Воздав сол­да­там долж­ное за их рве­ние, Вител­лий назна­чил всад­ни­ков на двор­цо­вые долж­но­сти, преж­де пору­чав­ши­е­ся воль­ноот­пу­щен­ни­кам¹⁵⁵, из сво­ей каз­ны выпла­тил цен­ту­ри­о­нам день­ги, кото­рые они полу­ча­ли за пре­до­став­ле­ние отпус­ков рядо­вым, удо­вле­тво­рил боль­шин­ство тре­бо­ва­ний о смерт­ной каз­ни наи­бо­лее нена­вист­ных коман­ди­ров и лишь неко­то­рых из них поса­дил в тюрь­му для вида, обма­нув таким обра­зом разъ­ярен­ных сол­дат. Пом­пей Про­пин­кв, про­ку­ра­тор Бел­ги­ки, был убит сра­зу же. Пре­фек­та гер­ман­ско­го флота¹⁵⁶ Юлия Бур­до­на Вител­лий спас, пустив­шись на хит­рость. (2) В армии Бур­до­на нена­виде­ли, так как счи­та­ли, что он окле­ве­тал Фон­тея Капи­то­на и под­стро­ил его гибель. Вой­ска хра­ни­ли о Капи­тоне свет­лую память, и Вител­лию теперь оста­ва­лось выбрать толь­ко одно из двух: либо, если он хотел дей­ст­во­вать откры­то, убить Бур­до­на в уго­ду рас­сви­ре­пев­шим сол­да­там, либо, если он хотел про­стить его, — при­бег­нуть к обма­ну. Поэто­му он заклю­чил Бур­до­на под стра­жу и выпу­стил его лишь после сво­ей победы, когда гнев сол­дат уже улег­ся. Пока что в каче­стве иску­пи­тель­ной жерт­вы на смерть выда­ли цен­ту­ри­о­на Кри­спи­на: он сво­и­ми рука­ми убил Капи­то­на, сол­да­ты имен­но его счи­та­ли наи­бо­лее винов­ным, да и Вител­лию он был отвра­ти­те­лен.

59. (1) Избе­жал гро­зив­шей ему опас­но­сти так­же и Юлий Циви­лис: он поль­зо­вал­ся боль­шим вли­я­ни­ем на бата­вов, и казнь его мог­ла бы вос­ста­но­вить про­тив Вител­лия это воин­ст­вен­ное пле­мя¹⁵⁷. К тому же восемь батав­ских когорт нахо­ди­лись в это вре­мя в зем­лях пле­ме­ни лин­го­нов; они обра­зо­вы­ва­ли вспо­мо­га­тель­ные силы четыр­на­дца­то­го леги­о­на, отби­лись от него во вре­мя послед­них неурядиц, и было очень важ­но, как они себя пове­дут — дру­же­ст­вен­но или враж­деб­но. Упо­мя­ну­тых мной выше цен­ту­ри­о­нов Нония, Дона­тия, Роми­лия и Каль­пур­ния Вител­лий при­ка­зал умерт­вить как повин­ных в вер­но­сти сво­е­му дол­гу — самом тяж­ком пре­ступ­ле­нии в гла­зах измен­ни­ков. (2) На сто­ро­ну мятеж­ни­ков пере­шли легат про­вин­ции Бел­ги­ки Вале­рий Ази­а­тик, кото­ро­го Вител­лий вско­ре избрал себе в зятья¹⁵⁸, и пра­ви­тель Лугдун­ской Гал­лии Юний Блез, при­вед­ший с собой Ита­лий­ский леги­он¹⁵⁹ и рас­квар­ти­ро­ван­ную непо­да­ле­ку от Лугду­ну­ма таври­ан­скую кон­ни­цу¹⁶⁰. Без коле­ба­ний и про­мед­ле­ний при­со­еди­ни­лись к Вител­лию вой­ска, рас­по­ло­жен­ные в Реции и даже в Бри­та­нии.

60. (1) Здесь коман­до­вал Тре­бел­лий Мак­сим, кото­ро­го вой­ска пре­зи­ра­ли и нена­виде­ли за ска­ред­ность и под­лость¹⁶¹. Нена­висть эту раз­жи­гал Рос­ций Целий, легат два­дца­то­го леги­о­на, издав­на мятеж­но настро­ен­ный, а теперь, в обста­нов­ке рас­прей и меж­до­усо­биц, совсем рас­по­я­сав­ший­ся. Тре­бел­лий упре­кал Целия за непод­чи­не­ние при­ка­зам и упа­док дис­ци­пли­ны, а Целий обви­нял Тре­бел­лия в том, что он обо­брал леги­о­не­ров и довел их до нище­ты¹⁶². Отвра­ти­тель­ные дряз­ги меж­ду лега­та­ми раз­ла­га­ли дис­ци­пли­ну в армии. Дело дошло до того, что Тре­бел­лий, поки­ну­тый и когор­та­ми, и кон­ны­ми отряда­ми, пере­шед­ши­ми на сто­ро­ну Целия, осы­пае­мый насмеш­ка­ми и бра­нью сол­дат и союз­ни­ков, был выгнан из лаге­ря и бежал к Вител­лию. Несмот­ря на отсут­ст­вие кон­су­ля­рия, про­вин­ция оста­ва­лась спо­кой­ной — лега­ты леги­о­нов управ­ля­ли ею на раз­ных пра­вах, но Целий, самый наг­лый из всех, поль­зо­вал­ся наи­боль­шей вла­стью.

61. (1) После того как к нему при­со­еди­ни­лась бри­тан­ская армия¹⁶³, Вител­лий, рас­по­ла­гав­ший теперь несмет­ны­ми сила­ми и богат­ства­ми, решил начать вой­ну, дей­ст­вуя по двум направ­ле­ни­ям и пору­чив веде­ние ее двум пол­ко­во­д­цам. Фабию Вален­ту было веле­но посу­ла­ми пере­ма­нить галль­ские про­вин­ции на сто­ро­ну вос­став­ших, а в слу­чае отка­за — опу­сто­шить эти зем­ли и через Кот­ти­ан­ские Аль­пы¹⁶⁴ вторг­нуть­ся в Ита­лию. Цеци­на полу­чил при­каз дви­гать­ся более корот­ким путем и спу­стить­ся в Ита­лию через Пенин­ский пере­вал¹⁶⁵. (2) Под коман­до­ва­ние Вален­та были отда­ны отдель­ные под­разде­ле­ния, выбран­ные из ниж­не­гер­ман­ской армии, и пятый леги­он в пол­ном соста­ве, со сво­им зна­ме­нем, когор­та­ми и кон­ны­ми отряда­ми, все­го до соро­ка тысяч сол­дат. Цеци­на из Верх­ней Гер­ма­нии вывел трид­ца­ти­ты­сяч­ную армию, ядро кото­рой состав­лял два­дцать пер­вый леги­он. И тому, и дру­го­му были при­да­ны вспо­мо­га­тель­ные отряды, состо­яв­шие из гер­ман­цев. Ими же Вител­лий попол­нил и те части, с кото­ры­ми наме­ре­вал­ся сам сле­до­вать за глав­ны­ми сила­ми.

62. (1) Импе­ра­тор и армия самым уди­ви­тель­ным обра­зом отли­ча­лись друг от дру­га. Сол­да­ты наста­и­ва­ют, тре­бу­ют начать вой­ну немед­лен­но, пока галль­ские про­вин­ции еще тре­пе­щут от стра­ха, а испан­ские мед­лят; нас не оста­но­вят ни зима, ни при­выч­ка к мир­ной жиз­ни, достой­ная толь­ко тру­сов, кри­чат они; надо вторг­нуть­ся в Ита­лию, занять Рим; во вре­мя граж­дан­ских смут самое без­опас­ное — идти впе­ред, и дей­ст­во­вать важ­нее, чем рас­суж­дать. (2) Вител­лий же, как буд­то оце­пе­нев, не дви­гал­ся с места. Пред­вку­шая поло­же­ние прин­цеп­са, он про­во­дил вре­мя в празд­но­сти, рос­ко­ши и пирах, сре­ди бела дня появ­лял­ся на людях, объ­ев­ший­ся и пья­ный. Сол­да­ты, охва­чен­ные оду­шев­ле­ни­ем и энер­ги­ей, дей­ст­во­ва­ли за него, и поэто­му мог­ло пока­зать­ся, буд­то в армии есть насто­я­щий коман­дую­щий, кото­рый людям муже­ст­вен­ным вну­ша­ет надеж­ду на успех, а сла­бым страх. Вой­ска сто­я­ли в пол­ной бое­вой готов­но­сти и тре­бо­ва­ли при­ка­за о выступ­ле­нии. Вител­лию они тут же при­сво­и­ли имя Гер­ма­ни­ка — назы­вать себя Цеза­рем он не раз­ре­шал даже и после победы¹⁶⁶.

(3) Когда Фабий Валент ухо­дил со сво­ей арми­ей в поход, ему было счаст­ли­вое зна­ме­ние: в самый день выступ­ле­ния в небе появил­ся орел и мед­лен­но поле­тел впе­ре­ди вой­ска, как бы ука­зы­вая ему доро­гу. Сопро­вож­дае­мый радост­ны­ми кри­ка­ми сол­дат, он дол­го парил над дви­гав­шей­ся колон­ной. Никто не сомне­вал­ся, что то было пред­зна­ме­но­ва­ние вели­ко­го и бле­стя­ще­го успе­ха.

63. (1) Армия спо­кой­но всту­пи­ла на терри­то­рию союз­ных тре­ви­ров и оста­но­ви­лась в горо­де Диво­ду­ре¹⁶⁷, при­над­ле­жа­щем пле­ме­ни медио­мат­ри­ков¹⁶⁸. Здесь сол­да­та­ми, несмот­ря на ока­зан­ный им пре­крас­ный при­ем, вне­зап­но овла­дел бес­при­чин­ный страх, и, похва­тав ору­жие, они бро­си­лись уби­вать ни в чем не повин­ных жите­лей — не ради добы­чи, не из жела­ния погра­бить, а дви­жи­мые лишь исступ­ле­ни­ем и яро­стью. Чем непо­нят­ней были при­чи­ни, вызвав­шие рез­ню, тем труд­нее было их устра­нить; лишь под вли­я­ни­ем просьб и закли­на­ний коман­дую­ще­го сол­да­ты при­шли в себя, и пле­мя уда­лось спа­сти от пол­но­го истреб­ле­ния. Тем не менее уби­тых ока­за­лось око­ло четы­рех тысяч чело­век. (2) Галль­ские про­вин­ции охва­тил такой ужас, что целые пле­ме­на, со ста­рей­ши­на­ми во гла­ве, выхо­ди­ли навстре­чу вой­скам, моля о поща­де, жен­щи­ны и дети бро­са­лись к ногам сол­дат, дела­ли все, чтобы уми­ло­сти­вить гнев вои­нов и добить­ся мира, хотя по суще­ству ника­кой вой­ны и не было.

64. (1) Весть об убий­стве Галь­бы и о захва­те вла­сти Ото­ном достиг­ла Фабия Вален­та, когда он нахо­дил­ся в зем­лях пле­ме­ни лев­ков¹⁶⁹. У сол­дат, одна­ко, это изве­стие не вызва­ло ни радо­сти, ни ужа­са, — толь­ко вой­на была у них на уме. Галль­ские про­вин­ции пере­ста­ли коле­бать­ся — Вител­лия и Ото­на они нена­виде­ли рав­но, но боять­ся им при­хо­ди­лось преж­де все­го Вител­лия. (2) Сле­дую­щим на пути армии было пле­мя лин­го­нов, вер­ных сто­рон­ни­ков вител­ли­ан­ской пар­тии. При­ня­тые ими весь­ма радуш­но, сол­да­ты сорев­но­ва­лись в пред­у­преди­тель­но­сти и любез­но­сти. Но радость была недол­гой: наг­лость батав­ских когорт поло­жи­ла ей конец. Как я уже упо­ми­нал¹⁷⁰, они отби­лись от четыр­на­дца­то­го леги­о­на и Фабий Валент влил их в свою армию. Меж­ду бата­ва­ми и леги­о­не­ра­ми нача­лись пере­бран­ки, потом стыч­ки, осталь­ные сол­да­ты вста­ли на сто­ро­ну кто тех, кто дру­гих, и дело дошло бы до насто­я­щей бит­вы, если бы Валент, нака­зав несколь­ких сму­тья­нов, не обра­зу­мил бата­вов, забыв­ших было о воин­ской дис­ци­плине.

(3) Най­ти повод для вой­ны с эду­я­ми, несмот­ря на все ста­ра­ния, ока­за­лось невоз­мож­но: им было при­ка­за­но снаб­дить армию ору­жи­ем и день­га­ми — они поста­ви­ли еще и про­ви­ант. Жите­ли Лугду­ну­ма сде­ла­ли то же самое, но не из стра­ха, как эдуи, а с радо­стью¹⁷¹. Ита­лий­ский леги­он и таврий­ская кон­ни­ца были выведе­ны из Лугду­ну­ма, а в горо­де реши­ли оста­вить восем­на­дца­тую когор­ту¹⁷², кото­рая и рань­ше сто­я­ла здесь на зим­них квар­ти­рах. (4) Легат Ита­лий­ско­го леги­о­на Ман­лий Валент, несмот­ря на свои заслу­ги перед Вител­ли­ем, был встре­чен им весь­ма холод­но: Фабий успел очер­нить в гла­зах Вител­лия ниче­го не подо­зре­вав­ше­го лега­та, кото­ро­го он в при­сут­ст­вии дру­гих вся­че­ски рас­хва­ли­вал, чтобы усы­пить его бди­тель­ность.

65. (1) Меж­ду жите­ля­ми Лугду­ну­ма и Виен­ны¹⁷³ издав­на суще­ст­во­ва­ла враж­да, кото­рую силь­но обост­ри­ла минув­шая вой­на¹⁷⁴. Они напа­да­ли друг на дру­га столь часто и с таким оже­сто­че­ни­ем, что вряд ли мож­но было это объ­яс­нить одной лишь пре­дан­но­стью Неро­ну или Галь­бе. Раз­гне­ван­ный жите­ля­ми Лугду­ну­ма, Галь­ба при­драл­ся к пер­во­му попав­ше­му­ся слу­чаю и объ­явил все их дохо­ды при­над­ле­жа­щи­ми казне; жите­лей же Виен­ны, напро­тив того, осы­пал поче­стя­ми. Это поро­ди­ло зависть, раздо­ры, и тех, кого разде­ля­ла река¹⁷⁵, свя­за­ла нена­висть. (2) Теперь жите­ли Лугду­ну­ма, обра­ща­ясь то к одно­му сол­да­ту, то к дру­го­му, нача­ли под­стре­кать их напасть на Виен­ну. Они гово­ри­ли, что виенн­цы дер­жат Лугду­нум в оса­де, что они помо­га­ли Вин­дек­су в его попыт­ках захва­тить власть и совсем еще недав­но набра­ли вой­ска для защи­ты Галь­бы. Пере­чис­ляя все это, жите­ли Лугду­ну­ма в то же вре­мя не забы­ва­ли упо­мя­нуть и о бога­той добы­че, кото­рой сол­да­ты мог­ли бы пожи­вить­ся в Виенне. Вско­ре тай­ных раз­го­во­ров с тем или дру­гим сол­да­том им пока­за­лось мало, и они ста­ли обра­щать­ся к армии в целом: пусть вои­ны-мсти­те­ли устре­мят­ся на Виен­ну и уни­что­жат этот очаг раздо­ров в Гал­лии, уни­что­жат город, где все чуж­до и враж­деб­но Риму. Ведь фор­ту­на может еще отвер­нуть­ся от Вител­лия и его вои­нов, и надо поза­бо­тить­ся о том, чтобы Лугду­нум — искон­ная рим­ская коло­ния¹⁷⁶, нераз­рыв­но свя­зан­ная с арми­ей, гото­вая делить с ней горе и радость. — не остал­ся во вла­сти разъ­ярен­ных недру­гов.

66. (1) Подоб­ны­ми реча­ми они дове­ли дело до того, что лега­ты и даже руко­во­ди­те­ли вос­ста­ния не мог­ли доль­ше сдер­жи­вать гнев и раз­дра­же­ние, вла­дев­шие вой­ска­ми. Тогда жите­ли Виен­ны, пони­мав­шие, какая опас­ность им гро­зит, вышли навстре­чу дви­нув­шей­ся на них армии. Они шли в белых голов­ных повяз­ках, неся впе­ре­ди пере­ви­тые лен­та­ми олив­ко­вые вет­ви¹⁷⁷, и, едва дой­дя до пер­вых рядов, бро­си­лись обни­мать коле­ни леги­о­не­ров, цело­ва­ли их ноги, рука­ми отво­ди­ли ору­жие. Рим­ляне почув­ст­во­ва­ли к ним жалость. Валент тут же объ­явил, что выда­ет каж­до­му леги­о­не­ру по три­ста сестер­ци­ев, сол­да­ты немед­лен­но вспом­ни­ли, какой Виен­на древ­ний город, сколь почет­ное место она зани­ма­ет сре­ди дру­гих рим­ских коло­ний, и бла­го­склон­но выслу­ша­ли речь Фабия, сове­то­вав­ше­го оста­вить город целым и невреди­мым. Хотя на жите­лей все же нало­жи­ли нака­за­ние — их лиши­ли пра­ва носить ору­жие, — они тем не менее собра­ли у част­ных лиц и в город­ских жит­ни­цах боль­шое коли­че­ство про­до­воль­ст­вия и снаб­ди­ли им вой­ска. (2) Прав­да, ходи­ли упор­ные слу­хи, что Валент был под­куп­лен и полу­чил боль­шие день­ги: про­жив так дол­го в позор­ной бед­но­сти и вне­зап­но раз­бо­га­тев, он не сумел скрыть, что состо­я­ние его изме­ни­лось: после мно­гих лет нище­ты неуме­рен­но пре­дал­ся наслаж­де­ни­ям и стал под ста­рость сорить день­га­ми.

(3) Даль­ней­ший путь армии про­ле­гал через зем­ли алло­бро­гов и вокон­ти­ев¹⁷⁸. Дви­га­лась она мед­лен­но, пото­му что Валент решал, по каким доро­гам идти, и опре­де­лял места сто­я­нок в зави­си­мо­сти от того, суме­ют ли вла­дель­цы участ­ков и вожди пле­мен от него отку­пить­ся, и всту­пал с ними в самые гряз­ные сдел­ки. В сво­ей непо­мер­ной жесто­ко­сти он до тех пор сто­ял, напри­мер, око­ло Лука¹⁷⁹, горо­да в зем­ле вокон­ти­ев, угро­жая его сжечь, пока жите­ли не задоб­ри­ли его день­га­ми. Там, где у насе­ле­ния денег не было, милость его при­хо­ди­лось поку­пать ценой бес­че­стья деву­шек и жен­щин.

Так армия Вален­та добра­лась до Альп.

67. (1) Еще боль­ши­ми бес­чин­ства­ми и кро­во­про­ли­ти­ем был отме­чен путь Цеци­ны. Гнев это­го взбал­мош­но­го чело­ве­ка вызва­ли гель­ве­ты¹⁸⁰, галль­ское пле­мя, уже в древ­но­сти про­сла­вив­ше­е­ся воин­ской доб­ле­стью¹⁸¹ и с тех пор с гор­до­стью хра­нив­шее честь сво­его слав­но­го име­ни. Они ниче­го не слы­ша­ли об убий­стве Галь­бы и отка­за­лись при­знать власть Вител­лия. Вой­на вспых­ну­ла из-за нетер­пе­ния и алч­но­сти сол­дат два­дцать пер­во­го леги­о­на: они силой захва­ти­ли день­ги, выслан­ные гель­ве­та­ми на сто­ро­же­вую заста­ву, где служ­бу нес­ли люди их пле­ме­ни, от них же полу­чав­шие и жало­ва­нье. (2) Гель­ве­ты сочли себя оскорб­лен­ны­ми, пере­хва­ти­ли пись­ма, кото­рые гер­ман­ская армия напра­ви­ла пан­нон­ским леги­о­нам, задер­жа­ли и взя­ли под стра­жу цен­ту­ри­о­на и несколь­ких сол­дат. Цеци­на, жаж­дав­ший вой­ны, ухва­тил­ся за этот повод, чтобы не дать гель­ве­там вре­ме­ни рас­ка­ять­ся, и тут же дви­нул­ся ото­мстить им: лаге­ря были спеш­но пере­не­се­ны бли­же к гель­ве­там, их посе­вы уни­что­же­ны, раз­граб­ле­но посе­ле­ние, при­вле­кав­шее сво­им кра­си­вым место­по­ло­же­ни­ем и целеб­ны­ми источ­ни­ка­ми мно­гих при­ез­жих и раз­рос­ше­е­ся бла­го­да­ря это­му до раз­ме­ров неболь­шо­го горо­да; к рас­по­ло­жен­ным в Реции вспо­мо­га­тель­ным вой­скам отпра­ви­ли гон­цов с при­ка­зом зай­ти в тыл гель­ве­там, кото­рые были обра­ще­ны фрон­том к два­дцать пер­во­му леги­о­ну.

68. (1) Гель­ве­ты были весь­ма воин­ст­вен­ны, пока им ничто не угро­жа­ло, но, увидев навис­шую над ними опас­ность, рас­те­ря­лись. В пер­вые дни, пол­ные еще бое­во­го задо­ра, они выбра­ли себе пол­ко­во­д­ца — Клав­дия Севе­ра, но ни рас­пре­де­лить обя­зан­но­сти меж­ду вой­ска­ми раз­но­го назна­че­ния, ни сра­жать­ся в пра­виль­ном строю, ни под­чи­нять­ся еди­но­му коман­до­ва­нию они не уме­ли. Решить­ся на бит­ву с арми­ей, состо­яв­шей из вете­ра­нов, озна­ча­ло вер­ную гибель; запе­реть­ся в кре­по­сти было тоже небез­опас­но: сте­ны ее раз­ва­ли­ва­лись от ста­ро­сти; с одной сто­ро­ны — Цеци­на со све­жи­ми вой­ска­ми, с дру­гой — ретий­ские леги­о­ны¹⁸² со сво­ей пехотой и кон­ни­цей, под­дер­жан­ные зака­лен­ной и при­выч­ной к войне моло­де­жью этой про­вин­ции; куда ни погляди — со всех сто­рон пора­же­ние и гибель. Раз­бе­жав­шись и побро­сав ору­жие, изму­чен­ные гель­ве­ты дол­го мета­лись меж­ду леги­о­не­ра­ми и ретий­ца­ми, а затем бежа­ли на Воце­тий­скую гору¹⁸³, (2) но были немед­лен­но выби­ты оттуда спе­ци­аль­но послан­ной фра­кий­ской когор­той. Они бро­си­лись в леса, но гер­ман­цы и ретий­цы пре­сле­до­ва­ли их там и уби­ва­ли, в каких бы тай­ни­ках те ни скры­ва­лись. Мно­го тысяч людей было уби­то, мно­го тысяч про­да­но в раб­ство. Когда, уни­что­жив здесь все и всех, армия в бое­вом строю подо­шла к сто­ли­це гель­ве­тов Авен­ти­ну¹⁸⁴, город выслал пар­ла­мен­те­ров. Они сооб­щи­ли, что город сда­ет­ся на милость победи­те­ля, и капи­ту­ля­ция была при­ня­та. Цеци­на нака­зал Юлия Аль­пи­на как зачин­щи­ка вой­ны, а осталь­ных пре­до­ста­вил мило­сер­дию — или жесто­ко­сти — Вител­лия.

69. (1) Нелег­ко ска­зать, кто встре­тил послов гель­ве­тов более враж­деб­но — пол­ко­во­дец или леги­о­не­ры. Сол­да­ты гро­зи­ли им кула­ка­ми, зама­хи­ва­лись дрота­ми, тре­бо­ва­ли уни­что­жить город, да и Вител­лий осы­пал их оскорб­ле­ни­я­ми и угро­за­ми. Смяг­чить сол­дат уда­лось лишь Клав­дию Кос­су, одно­му из послов. Выдаю­щий­ся ора­тор, он сумел замас­ки­ро­вать свое искус­ное крас­но­ре­чие при­твор­ным стра­хом, отче­го его сло­ва про­из­ве­ли еще боль­шее впе­чат­ле­ние. Тол­па, все­гда под­вер­жен­ная вне­зап­ным пере­ме­нам настро­е­ния, ста­ла наста­и­вать на поми­ло­ва­нии жите­лей столь же рья­но, как толь­ко что тре­бо­ва­ла их истреб­ле­ния, послы­ша­лись рыда­ния, каж­дый пред­ла­гал обой­тись с побеж­ден­ны­ми воз­мож­но мяг­че, и в резуль­та­те город был не толь­ко спа­сен, но и не понес ника­ко­го нака­за­ния.

70. (1) Цеци­на все еще нахо­дил­ся в зем­ле гель­ве­тов, ожи­дая более точ­ных ука­за­ний от Вител­лия и гото­вясь к пере­хо­ду через Аль­пы, когда, несколь­ко дней спу­стя, полу­чил из Ита­лии радост­ную весть: на вер­ность Вител­лию при­сяг­ну­ла зани­мав­шая доли­ну Пада сили­ан­ская кон­ни­ца¹⁸⁵. Эта кава­ле­рий­ская часть нахо­ди­лась под коман­до­ва­ни­ем Вител­лия, когда он был про­кон­су­лом в Афри­ке; вско­ре затем Нерон вывел ее из этой про­вин­ции, чтобы послать впе­ре­ди себя в Еги­пет, а затем, ввиду начав­шей­ся вой­ны с Вин­дек­сом, ото­звал в Ита­лию, где она и оста­лась. Ее деку­ри­о­ны, кото­рые Ото­на не зна­ли и были цели­ком пре­да­ны Вител­лию, вся­че­ски пре­воз­но­си­ли мощь надви­гав­ших­ся леги­о­нов и вели­кую сла­ву гер­ман­ской армии. Под их вли­я­ни­ем сол­да­ты пере­шли на сто­ро­ну ново­го прин­цеп­са и пере­да­ли ему в дар наи­бо­лее укреп­лен­ные горо­да Транс­па­дан­ской обла­сти — Медио­лан и Нова­рию, Эпо­редию и Вер­цел­лы¹⁸⁶. (2) Через жите­лей этих горо­дов Цеци­на и узнал о слу­чив­шем­ся. Пони­мая, что одна кава­ле­рий­ская часть не в силах удер­жать эту обшир­ней­шую область Ита­лии, он отпра­вил туда когор­ты гал­лов, лузи­та­нов, бри­тан­цев и под­дер­жан­ные пет­ри­ан­ской кон­ни­цей отряды гер­ман­цев, а сам остал­ся на месте, пред­по­ла­гая вско­ре дви­нуть­ся через ретий­ские пере­ва­лы в Норик про­тив про­ку­ра­то­ра этой про­вин­ции Пет­ро­ния Урби­ка; Урбик стя­ги­вал вспо­мо­га­тель­ные вой­ска, раз­ру­шал мосты через боль­шие реки, и все пред­по­ла­га­ли, что он оста­нет­ся верен Ото­ну. (3) Решив, одна­ко, что он может поте­рять ушед­шую впе­ред пехоту и кава­ле­рию, счи­тая, что он добьет­ся боль­шей сла­вы, если удер­жит в руках Ита­лию, и пола­гая, что, где бы ни про­изо­шла решаю­щая бит­ва, Норик так или ина­че доста­нет­ся в награ­ду победи­те­лям, Цеци­на дви­нул­ся через Пенин­ский пере­вал и сумел про­ве­сти не толь­ко пешие и кон­ные отряды, но даже и тяже­ло­во­ору­жен­ные леги­о­ны¹⁸⁷, с обо­за­ми и воин­ским иму­ще­ст­вом, через Аль­пы, покры­тые еще в эту пору года глу­бо­ким сне­гом.

71. (1) Меж­ду тем Отон, про­тив все­об­ще­го ожи­да­ния, не пре­да­вал­ся ни уте­хам, ни празд­но­сти. Отка­зав­шись от любов­ных похож­де­ний и скрыв на вре­мя свое рас­пут­ство, он все­ми сила­ми ста­рал­ся укре­пить импе­ра­тор­скую власть. Прав­да, такое поведе­ние вну­ша­ло еще боль­ший ужас, ибо все пони­ма­ли, что доб­ле­сти эти при­твор­ны и что его дур­ные стра­сти, едва им сно­ва дадут волю, ока­жут­ся страш­нее, чем рань­ше. Чтобы про­слыть вели­ко­душ­ным к чело­ве­ку, поль­зу­ю­ще­му­ся доб­рой сла­вой, но нена­види­мо­му окру­же­ни­ем импе­ра­то­ра, Отон при­ка­зал при­ве­сти на Капи­то­лий Мария Цель­за — кан­дида­та в кон­су­лы, кото­ро­го он в свое вре­мя заклю­чил в тюрь­му и спас таким обра­зом от яро­сти сол­дат¹⁸⁸. (2) Цельз не толь­ко под­твер­дил, что оста­вал­ся вер­ным Галь­бе, но и дал понять Ото­ну, какую поль­зу могут при­не­сти ему само­му люди, уме­ю­щие хра­нить вер­ность сво­е­му прин­цеп­су. Отон не стал вести себя как государь, про­щаю­щий пре­ступ­ни­ка; он при­звал богов в свиде­те­ли того, что они с Цель­зом при­ми­ря­ют­ся как рав­ный с рав­ным, тут же ввел его в чис­ло сво­их самых близ­ких дру­зей и вско­ре отпра­вил на вой­ну вме­сте с дру­ги­ми пол­ко­во­д­ца­ми. Цельз, как бы пре­сле­ду­е­мый злым роком, был и на этот раз столь же верен сво­е­му импе­ра­то­ру, столь же сто­ек и столь же несча­стен. Знать встре­ти­ла поми­ло­ва­ние Цель­за с удо­вле­тво­ре­ни­ем, чернь — с шум­ной радо­стью и даже сол­да­ты ниче­го не име­ли про­тив, — теперь они вос­хи­ща­лись доб­ле­стью Мария, кото­рая преж­де при­во­ди­ла их в такую ярость.

72. (1) Неко­то­рое вре­мя спу­стя столь же бур­ную радость вызва­ло и дру­гое собы­тие — казнь Тигел­ли­на. Софо­ний Тигел­лин, чело­век тем­но­го про­ис­хож­де­ния, про­вел моло­дость в гря­зи, а ста­рость — в бес­стыд­стве. Избрав более корот­кий путь, он под­ло­стью достиг долж­но­стей, кото­рые обыч­но дают­ся в награ­ду за доб­лесть, — стал пре­фек­том город­ской стра­жи, пре­фек­том пре­то­рия, зани­мал и дру­гие посты, отли­ча­ясь на пер­вых порах жесто­ко­стью, а потом и жад­но­стью, — поро­ка­ми, кото­рых труд­но было ожи­дать в столь изне­жен­ном чело­ве­ке. Тигел­лин не толь­ко вовлек Неро­на в пре­ступ­ле­ния, но и поз­во­лял себе мно­гое за его спи­ной, а в кон­це кон­цов его же поки­нул и пре­дал. Ничьей каз­ни поэто­му в Риме не тре­бо­ва­ли с таким упор­ст­вом, как каз­ни Тигел­ли­на; дви­жи­мые про­ти­во­по­лож­ны­ми чув­ства­ми, ее доби­ва­лись и те, кто нена­видел Неро­на, и те, кто его любил. (2) При Галь­бе его защи­щал могу­ще­ст­вен­ный Тит Виний, оправ­ды­вав­ший­ся тем, что Тигел­лин спас его дочь. Спас он ее, конеч­но, не по доб­ро­те — откуда бы ей быть у убий­цы столь­ких людей, — а ста­ра­ясь обес­пе­чить себе лазей­ку на буду­щее: дур­ной чело­век тому, что есть, не дове­ря­ет, а пере­мен боит­ся и ищет спа­се­ния от нена­ви­сти обще­ства в покро­ви­тель­стве того или дру­го­го част­но­го лица, забо­тит­ся не о сво­ей порядоч­но­сти, а о без­на­ка­зан­но­сти. (3) Теперь, когда к пре­зре­нию, кото­рое все издав­на к нему пита­ли, при­ба­ви­лась еще и ярость про­тив Виния, народ воз­не­на­видел Тигел­ли­на окон­ча­тель­но. Граж­дане соби­ра­лись на Пала­тине, на рын­ках и пло­ща­дях, чернь — там, где она чув­ст­ву­ет себя воль­гот­нее, — в цир­ке и теат­рах, и, не счи­та­ясь ни с каки­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми вла­стей, все в один голос тре­бо­ва­ли смер­ти Тигел­ли­на. Нако­нец, Тигел­лин, нахо­див­ший­ся в это вре­мя на лечеб­ных водах в Сину­ес­се¹⁸⁹, полу­чил при­каз лишить себя жиз­ни. Окру­жен­ный налож­ни­ца­ми, сре­ди бес­стыд­ных ласк, он дол­го ста­рал­ся оття­нуть конец, пока не пере­ре­зал себе брит­вой глот­ку, завер­шив и без того под­лую жизнь запозда­лой и отвра­ти­тель­ной смер­тью.

73. (1) Око­ло того же вре­ме­ни народ тре­бо­вал так­же каз­ни Каль­вии Кри­спи­нил­лы, но импе­ра­тор с помо­щью хит­ро­сти и обма­на спас ее, хотя и силь­но повредив себе этим в обще­ст­вен­ном мне­нии. В свое вре­мя Кри­спи­нил­ла устра­и­ва­ла для Неро­на все его постыд­ные раз­вле­че­ния, потом отпра­ви­лась в Афри­ку с целью убедить Кло­дия Мак­ра взять­ся за ору­жие и, не стес­ня­ясь, доби­ва­лась там при­ня­тия мер, кото­рые долж­ны были вызвать в Риме голод¹⁹⁰. Поз­же она тем не менее при­об­ре­ла ува­же­ние все­го горо­да: вышла замуж за кон­су­ля­рия, суме­ла уце­леть при Галь­бе, Отоне и Вител­лии и поль­зо­ва­лась боль­шим вли­я­ни­ем бла­го­да­ря богат­ству и без­дет­но­сти — двум пре­иму­ще­ствам, кото­рые игра­ют свою роль в любые вре­ме­на, и дур­ные, и хоро­шие.

74. (1) Меж­ду тем Отон вновь и вновь писал Вител­лию пись­ма, пре­ис­пол­нен­ные ухищ­ре­ний, к кото­рым при­бе­га­ют раз­ве что жен­щи­ны, пред­ла­гая ему свою милость, день­ги, спо­кой­ную и обес­пе­чен­ную жизнь в любом месте, кото­рое тот поже­ла­ет выбрать. Вител­лий делал подоб­ные же пред­ло­же­ния Ото­ну. Сна­ча­ла они обме­ни­ва­лись любез­но­стя­ми, при­чем каж­дый при­бе­гал к глу­пым и недо­стой­ным улов­кам, ста­ра­ясь обма­нуть сопер­ни­ка, но вско­ре нача­ли пере­бра­ни­вать­ся и упре­кать друг дру­га — в обо­их слу­ча­ях с пол­ным осно­ва­ни­ем — в под­ло­стях и пре­ступ­ле­ни­ях. (2) Отон вер­нул лега­тов Галь­бы¹⁹¹ и вме­сто них отпра­вил в обе гер­ман­ские армии, в Ита­лий­ский леги­он и в вой­ска, рас­квар­ти­ро­ван­ные вокруг Лугду­ну­ма, дру­гих людей, пред­ста­вив их как послан­цев сена­та. Послан­ные с такой готов­но­стью оста­лись в лаге­ре Вител­лия, что труд­но было пове­рить, буд­то их там задер­жа­ли силой. Отон послал с ними, яко­бы для боль­ше­го поче­та, отряд пре­то­ри­ан­цев, кото­рых тут же отпра­ви­ли обрат­но, не дав им вре­ме­ни всту­пить в сно­ше­ния с леги­о­не­ра­ми. (3) Фабий Валент дал им с собой пись­мо, обра­щен­ное от име­ни гер­ман­ской армии к пре­то­ри­ан­ской гвар­дии и город­ской стра­же, где писал о подав­ля­ю­щих силах вител­ли­ан­цев, об их готов­но­сти прий­ти к согла­ше­нию и обви­нял пре­то­ри­ан­цев в том, что они пере­да­ли Ото­ну импе­ра­тор­скую власть, дав­но уже¹⁹² при­над­ле­жав­шую Вител­лию.

75. (1) Таким обра­зом была пред­при­ня­та попыт­ка подей­ст­во­вать на пре­то­ри­ан­цев одно­вре­мен­но обе­ща­ни­я­ми и угро­за­ми и убедить их в том, что вой­на им не по силам, а мир не сулит ниче­го дур­но­го. Тем не менее поко­ле­бать их вер­ность Ото­ну этим путем не уда­лось. Несколь­ко поз­же Вител­лий подо­слал в Рим, а Отон в Гер­ма­нию сво­их аген­тов. Это, одна­ко, тоже ниче­го не дало: вител­ли­ан­цы, хоть сами и уце­ле­ли, ниче­го не суме­ли сде­лать, так как зате­ря­лись в огром­ной мас­се рим­ско­го насе­ле­ния и не смог­ли уста­но­вить связь друг с дру­гом; ото­ни­ан­цы же сра­зу выда­ли себя, ибо были посто­рон­ни­ми в лаге­ре, где каж­дый знал друг дру­га. (2) Вител­лий напи­сал бра­ту Ото­на Тици­а­ну¹⁹³, угро­жая, что убьет и его само­го, и его сына, если тот не обес­пе­чит без­опас­ность мате­ри и детям Вител­лия¹⁹⁴. И та, и дру­гая семья оста­лись невреди­мы. Гово­ри­ли, что Отон не тро­нул семью Вител­лия из стра­ха. Когда же Вител­лий, одер­жав победу, тем не менее поща­дил род­ных Ото­на, все ста­ли про­слав­лять его за вели­ко­ду­шие.

76. (1) Пер­вое сооб­ще­ние, вну­шив­шее Ото­ну уве­рен­ность в сво­их силах, при­шло из Илли­рии: на вер­ность ему при­сяг­ну­ли леги­о­ны Дал­ма­ции, Пан­но­нии и Мёзии¹⁹⁵. Подоб­ное же изве­стие было достав­ле­но из Испа­нии. Но едва Отон успел осо­бым эдик­том побла­го­да­рить за это Клу­вия Руфа, тут же выяс­ни­лось, что Испа­ния уже пере­шла на сто­ро­ну Вител­лия. Акви­та­ния покля­лась Юлию Кор­ду¹⁹⁶ остать­ся вер­ной Ото­ну, но тоже очень ско­ро нару­ши­ла свои обе­ща­ния. Никто не руко­вод­ст­во­вал­ся ни вер­но­стью дол­гу, ни при­вя­зан­но­стью к прин­цеп­су, каж­дая про­вин­ция при­со­еди­ня­лась к той или дру­гой пар­тии из стра­ха или по необ­хо­ди­мо­сти: так, видя, какая опас­ность над ней навис­ла, и пони­мая, что все­гда лег­че при­мкнуть к тому, кто бли­же и силь­нее, пере­шла на сто­ро­ну Вител­лия Нар­бонн­ская Гал­лия. (2) Более отда­лен­ные про­вин­ции и армии, нахо­див­ши­е­ся за морем, оста­ва­лись вер­ны Ото­ну, но не из пре­дан­но­сти ото­ни­ан­ской пар­тии, а пото­му, что испы­ты­ва­ли вели­кое ува­же­ние к име­ни Рима и к досто­ин­ству сена­та, да и услы­ха­ли они об Отоне рань­ше, чем о Вител­лии. В Иудее Вес­па­си­ан и Муци­ан в Сирии при­ве­ли свои леги­о­ны к при­ся­ге Ото­ну. Под его вла­стью оста­ва­лись так­же Еги­пет и дру­гие про­вин­ции, рас­по­ло­жен­ные даль­ше на восток. (3) Вер­ность ему сохра­ня­ла и про­вин­ция Афри­ка, где зачин­щи­ком высту­пил Кар­фа­ген: здесь воль­ноот­пу­щен­ник Неро­на Крес­ценс — в дур­ные вре­ме­на и подоб­ные люди начи­на­ют вме­ши­вать­ся в государ­ст­вен­ные дела, — не дожи­да­ясь реше­ния про­кон­су­ла Вип­ста­на Апро­ни­а­на, устро­ил для чер­ни пир в честь Ото­на, и народ поспеш­но при­знал ново­го импе­ра­то­ра, озна­ме­но­вав это при­зна­ние вся­ко­го рода без­обра­зи­я­ми и бес­чин­ства­ми. При­ме­ру Кар­фа­ге­на после­до­ва­ли и про­чие горо­да.

77. (1) Теперь, когда про­вин­ции и армии разде­ли­лись на две враж­дую­щие пар­тии, Вител­лий стал еще силь­нее стре­мить­ся к войне, кото­рая ему была необ­хо­ди­ма, чтобы захва­тить вер­хов­ную власть, а Отон, как буд­то в мире цари­ло пол­ней­шее спо­кой­ст­вие, занял­ся теку­щи­ми дела­ми импе­рии; неко­то­рые из них он решал в соот­вет­ст­вии с досто­ин­ст­вом государ­ства, боль­шин­ство же — в нару­ше­ние при­ня­тых обы­ча­ев, сооб­ра­зу­ясь лишь с обсто­я­тель­ства­ми. (2) Кон­су­ла­ми на срок до мар­тов­ских календ ста­ли он сам и его брат Тици­ан, на сле­дую­щий срок он, рас­счи­ты­вая таким путем польстить гер­ман­ским вой­скам, сде­лал кон­су­лом Вер­ги­ния, а его кол­ле­гой — Пом­пея Вопис­ка, по ста­рой друж­бе, как утвер­ждал он сам, или чтобы про­явить ува­же­ние к жите­лям Виен­ны, как гово­ри­ли мно­гие¹⁹⁷. На осталь­ные меся­цы были сохра­не­ны те назна­че­ния, кото­рые про­из­ве­ли еще Нерон и Галь­ба и кото­рые Вител­лий после сво­ей победы так­же оста­вил в силе: до июль­ских календ — Целий и Фла­вий Саби­ны, до сен­тябрь­ских — Аррий Анто­нин и Марий Цельз¹⁹⁸. (3) Ста­ри­ков, кото­рые в свое вре­мя уже зани­ма­ли выс­шие государ­ст­вен­ные долж­но­сти, Отон, дабы достой­но завер­шить их почет­ную дея­тель­ность, про­из­вел в пон­ти­фи­ки и в авгу­ры, а недав­но воз­вра­щен­ным¹⁹⁹ из ссыл­ки моло­дым ноби­лям вер­нул, чтобы их хоть как-то уте­шить, жре­че­ские долж­но­сти, при­над­ле­жав­шие их отцам и дедам. Кадий Руф, Педий Блез и Сце­вин Приск²⁰⁰ вновь заня­ли в сена­те свои места, кото­рых они были лише­ны при Клав­дии и Нероне за хище­ния и взят­ки. Чтобы добить­ся их оправ­да­ния, изме­ни­ли фор­му­ли­ров­ку обви­не­ния, и то, что на деле было вымо­га­тель­ст­вом, назва­ли оскорб­ле­ни­ем вели­чия: воз­му­ще­ние, кото­рое вызы­ва­ли про­цес­сы это­го послед­не­го рода, заста­ви­ло забыть и спра­вед­ли­вый закон о вымо­га­тель­ствах.

78. (1) Стре­мясь подоб­ной же щед­ро­стью при­влечь к себе сим­па­тии союз­ных пле­мен и жите­лей про­вин­ций, Отон допу­стил новые семьи в чис­ло пол­но­прав­ных коло­ни­стов Гис­па­ла²⁰¹ и Эме­ри­ты²⁰², рас­про­стра­нил на все пле­мя лин­го­нов пра­во рим­ско­го граж­дан­ства²⁰³, пере­дал несколь­ко мав­ри­тан­ских горо­дов в дар про­вин­ции Бети­ка, ввел новые зако­ны в Кап­па­до­кии²⁰⁴ и в Афри­ке; все эти рефор­мы были нуж­ны Ото­ну лишь для заво­е­ва­ния попу­ляр­но­сти; он и не рас­счи­ты­вал, что они оста­нут­ся в силе сколь­ко-нибудь дли­тель­ное вре­мя. (2) Сре­ди всех этих дел, кото­рые еще мож­но было оправ­дать тре­бо­ва­ни­я­ми момен­та и надви­гав­шей­ся опас­но­стью, Отон, одна­ко, не забы­вал и о сво­их былых увле­че­ни­ях: он про­вел через сенат декрет о вос­ста­нов­ле­нии ста­туй Поппеи²⁰⁵ и даже, как гово­ри­ли, поду­мы­вал об устрой­стве тор­жеств в память Неро­на, наде­ясь таким обра­зом при­влечь чернь на свою сто­ро­ну. Нашлись люди, выста­вив­шие изо­бра­же­ния Неро­на перед сво­и­ми дома­ми, и дело дошло до того, что народ и сол­да­ты, как бы желая еще боль­ше пре­воз­не­сти знат­ность и сла­ву Ото­на, в тече­ние несколь­ких дней при­вет­ст­во­ва­ли его име­нем Неро­на Ото­на. Сам он никак не выска­зал сво­его отно­ше­ния к это­му ново­му титу­лу, то ли боясь его отверг­нуть, то ли сты­дясь его при­нять.

79. (1) У всех мыс­ли были заня­ты граж­дан­ской вой­ной и гра­ни­цы ста­ли охра­нять­ся менее тща­тель­но. Сар­мат­ское пле­мя рок­со­ла­нов, преды­ду­щей зимой уни­что­жив­шее две когор­ты и окры­лен­ное успе­хом, вторг­лось в Мёзию. Их кон­ный отряд состо­ял из девя­ти тысяч чело­век, опья­нен­ных недав­ней победой, помыш­ляв­ших боль­ше о гра­бе­же, чем о сра­же­нии. Они дви­га­лись поэто­му без опре­де­лен­но­го пла­на, не при­ни­мая ника­ких мер пре­до­сто­рож­но­сти, пока неожи­дан­но не встре­ти­лись со вспо­мо­га­тель­ны­ми сила­ми третье­го леги­о­на²⁰⁶. (2) Рим­ляне насту­па­ли в пол­ном бое­вом поряд­ке, у сар­ма­тов же к это­му вре­ме­ни одни раз­бре­лись по окру­ге в поис­ках добы­чи, дру­гие тащи­ли тюки с награб­лен­ным доб­ром; лоша­ди их сту­па­ли неуве­рен­но, и они, буд­то свя­зан­ные по рукам и ногам, пада­ли под меча­ми сол­дат. Как это ни стран­но, сила и доб­лесть сар­ма­тов заклю­че­ны не в них самих: нет нико­го хуже и сла­бее их в пешем бою, но вряд ли суще­ст­ву­ет вой­ско, спо­соб­ное усто­ять перед натис­ком их кон­ных орд. (3) В тот день, одна­ко, шел дождь, лед таял, и они не мог­ли поль­зо­вать­ся ни пика­ми, ни сво­и­ми длин­ней­ши­ми меча­ми, кото­рые сар­ма­ты дер­жат обе­и­ми рука­ми; лоша­ди их сколь­зи­ли по гря­зи, а тяже­лые пан­ци­ри не дава­ли им сра­жать­ся. Эти пан­ци­ри, кото­рые у них носят все вожди и знать, дела­ют­ся из при­гнан­ных друг к дру­гу желез­ных пла­стин или из самой твер­дой кожи; они дей­ст­ви­тель­но непро­ни­цае­мы для стрел и кам­ней, но если вра­гам уда­ет­ся пова­лить чело­ве­ка в таком пан­ци­ре на зем­лю, то под­нять­ся он сам уже не может. Вдо­ба­вок ко все­му их лоша­ди вяз­ли в глу­бо­ком и рых­лом сне­гу, и это отни­ма­ло у них послед­ние силы. (4) Рим­ские сол­да­ты, сво­бод­но дви­гав­ши­е­ся в сво­их лег­ких кожа­ных пан­ци­рях, засы­па­ли их дро­ти­ка­ми и копья­ми, а если ход бит­вы того тре­бо­вал, пере­хо­ди­ли в руко­паш­ную и прон­за­ли сво­и­ми корот­ки­ми меча­ми ничем не защи­щен­ных сар­ма­тов, у кото­рых даже не при­ня­то поль­зо­вать­ся щита­ми. Немно­гие, кото­рым уда­лось спа­стись, бежа­ли в боло­то, где погиб­ли от холо­да и ран. (5) После того как весть об этой победе достиг­ла Рима, про­кон­сул Мёзии Марк Апо­ний был награж­ден три­ум­фаль­ной ста­ту­ей²⁰⁷, а лега­ты леги­о­нов Фульв Авре­лий, Юли­ан Тет­тий и Нуми­зий Луп — кон­суль­ски­ми зна­ка­ми отли­чия²⁰⁸. Отон был весь­ма обра­до­ван, при­пи­сал сла­ву этой победы себе и ста­рал­ся создать впе­чат­ле­ние, буд­то воен­ное сча­стье ему улы­ба­ет­ся, а его пол­ко­вод­цы и его вой­ска стя­жа­ли государ­ству новую сла­ву.

80. (1) Меж­ду тем в Риме по ничтож­но­му пово­ду, нико­му не вну­шав­ше­му ника­ких опа­се­ний, воз­ник­ли бес­по­ряд­ки, едва не при­вед­шие к гибе­ли все­го горо­да. Отон еще рань­ше при­ка­зал вызвать в Рим из Остии сем­на­дца­тую когор­ту²⁰⁹ и пору­чил три­бу­ну пре­то­ри­ан­цев Варию Кри­спи­ну обес­пе­чить ее ору­жи­ем. Кри­спин, решив выпол­нить при­каз, когда он сам не занят, а в лаге­ре уже всё успо­ка­и­ва­ет­ся, дождал­ся суме­рек, велел открыть арсе­нал и начал гру­зить ору­жие на при­над­ле­жав­шие когор­те повоз­ки. Выбран­ное Кри­спи­ном вре­мя пока­за­лось пре­то­ри­ан­цам подо­зри­тель­ным, наме­ре­ния его пре­ступ­ны­ми, и чем тише он ста­рал­ся все делать, тем боль­ший шум под­ни­мал­ся в лаге­ре. (2) Пья­ные сол­да­ты, увидев ору­жие, захо­те­ли пустить его в ход, ста­ли обви­нять цен­ту­ри­о­нов и три­бу­нов в измене, кри­чать, что они хотят погу­бить Ото­на и для это­го воору­жа­ют сена­тор­ских кли­ен­тов; неко­то­рые кри­ча­ли, пото­му что были пья­ны и не пони­ма­ли тол­ком, что про­ис­хо­дит, дру­гие — худ­шие, — наде­ясь, что, может быть, удаст­ся погра­бить, чернь, как все­гда, — из люб­ви к бес­по­ряд­кам; сол­да­ты, вер­ные сво­е­му дол­гу, не мог­ли поме­шать про­ис­хо­дя­ще­му из-за насту­пив­шей тем­ноты. Три­бу­на, пытав­ше­го­ся обуздать мятеж, уби­ли, уби­ты были и самые стро­гие и тре­бо­ва­тель­ные из цен­ту­ри­о­нов; рас­хва­тав ору­жие, обна­жив мечи, сол­да­ты вско­чи­ли на коней и устре­ми­лись в город и на Пала­тин.

81. (1) У Ото­на в это вре­мя был боль­шой пир, устро­ен­ный им для знат­ней­ших жен­щин и муж­чин. Пере­пу­ган­ные гости, не зная, как объ­яс­нить вспыш­ку сол­дат­ской яро­сти — видеть ли в ней слу­чай­ность, при­пи­сать ли ее ковар­ству импе­ра­то­ра, не пони­мая, что́ опас­нее — оста­вать­ся на месте, рискуя быть схва­чен­ным, или бежать и ока­зать­ся один на один с тол­пой, то храб­ри­лись, то выда­ва­ли весь свой испуг и не сво­ди­ли глаз с Ото­на; как часто слу­ча­ет­ся с людь­ми, не в меру про­ни­ца­тель­ны­ми, они усмат­ри­ва­ли опас­ность для себя в сло­вах и поступ­ках Ото­на, кото­рые на самом деле были про­дик­то­ва­ны одним лишь стра­хом. (2) Опа­са­ясь за само­го себя не мень­ше, чем за сена­то­ров, он сра­зу же послал пре­фек­тов пре­то­рия навстре­чу сол­да­там с пору­че­ни­ем успо­ко­ить их, а гостям велел немед­лен­но разой­тись. Выс­шие долж­ност­ные лица государ­ства, побро­сав зна­ки сво­его досто­ин­ства и избе­гая сви­ты кли­ен­тов и рабов, кину­лись врас­сып­ную; ста­ри­ки и жен­щи­ны бре­ли по ули­цам ноч­но­го горо­да. Мало кто направ­лял­ся домой, боль­шин­ство иска­ло при­ю­та у дру­зей или в глу­хих тру­що­бах, у само­го неза­мет­но­го из кли­ен­тов.

82. (1) Сол­дат не уда­лось оста­но­вить даже у вхо­да во дво­рец; они ворва­лись в зал, где шел пир, рани­ли три­бу­на Юлия Мар­ци­а­ла и пре­фек­та леги­о­на Вител­лия Сатур­ни­на²¹⁰, пытав­ших­ся их задер­жать, и ста­ли гром­ко тре­бо­вать, чтобы им пока­за­ли Ото­на. Потря­сая ору­жи­ем, пре­то­ри­ан­цы угро­жа­ли то цен­ту­ри­о­нам и три­бу­нам, то сена­ту и, обе­зу­мев от сле­по­го стра­ха, не зная, на ком выме­стить свою ярость, были гото­вы рас­пра­вить­ся со все­ми сра­зу. Нако­нец, Отон, поза­быв о досто­ин­стве импе­ра­то­ра, вско­чил на ложе и, обли­ва­ясь сле­за­ми, стал умо­лять сол­дат успо­ко­ить­ся. С вели­ким трудом он убедил их вер­нуть­ся в лагерь; сол­да­ты ушли, но неохот­но, чув­ст­вуя свою вину. (2) На сле­дую­щий день город выглядел так, буд­то его захва­ти­ли вра­ги: дома запер­ты, на ули­цах почти не вид­но граж­дан; про­стой народ, удру­чен­ный, мол­чит; сол­да­ты, ско­рее озлоб­лен­ные, чем сму­щен­ные, ходят, опу­стив гла­за в зем­лю. Пре­фек­ты Лици­ний Про­кул и Пло­тий Фирм обо­шли мани­пу­лы, обра­ща­ясь к сол­да­там каж­дый на свои лад — один с уве­ще­ва­ни­я­ми, дру­гой с угро­зам; (3) впро­чем, речи обо­их закан­чи­ва­лись обе­ща­ни­ем выпла­тить каж­до­му пре­то­ри­ан­цу по пять тысяч сестер­ци­ев. Толь­ко после это­го Отон отва­жил­ся всту­пить в лагерь. Здесь его обсту­пи­ли три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны; побро­сав наземь зна­ки сво­его досто­ин­ства, они ста­ли тре­бо­вать, чтобы Отон спас их от гибе­ли и осво­бо­дил от служ­бы. Сол­да­ты поня­ли, чем вызва­на эта прось­ба, сно­ва нача­ли под­чи­нять­ся при­ка­зам коман­ди­ров и сами потре­бо­ва­ли нака­за­ния зачин­щи­ков мяте­жа.

83. (1) Отон видел, что поло­же­ние оста­ет­ся неспо­кой­ным и что в армии нет еди­но­ду­шия. Сре­ди сол­дат луч­шие тре­бо­ва­ли покон­чить с рас­про­стра­нив­шей­ся повсюду рас­пу­щен­но­стью, боль­шин­ство же было радо бун­то­вать, помы­кать вла­стя­ми и стре­ми­лось перей­ти от гра­бе­жей и бес­по­ряд­ков к граж­дан­ской войне. Отон пони­мал так­же, что власть, захва­чен­ную пре­ступ­ле­ни­ем, нель­зя удер­жать, вне­зап­но вер­нув­шись к уме­рен­но­сти и древ­ней суро­во­сти нра­вов; бес­по­ко­и­ло его и то, что город ока­зал­ся в опас­но­сти, а над сена­том навис­ла угро­за. Взве­сив все это, он обра­тил­ся к пре­то­ри­ан­цам со сле­дую­щей речью. (2) «Не с тем при­шел я к вам, дру­зья, чтобы про­будить в вас еще боль­шую любовь к себе или поощ­рить вашу доб­лесть, — и та, и дру­гая выше вся­ких похвал. Я при­шел потре­бо­вать, чтобы вы уме­ри­ли свое муже­ство и сдер­жа­ли изъ­яв­ле­ния сво­ей вер­но­сти. Недав­ние неуряди­цы воз­ник­ли не от алч­но­сти или нена­ви­сти, кото­рые так часто порож­да­ют бес­по­ряд­ки в дру­гих вой­сках, не от непо­слу­ша­ния или стра­ха перед опас­но­стью. Их вызва­ла ваша пре­дан­ность, в выра­же­нии кото­рой вы про­яви­ли боль­ше стра­сти, чем осмот­ри­тель­но­сти: если дей­ст­во­вать не поду­мав­ши, то и самые похваль­ные наме­ре­ния часто при­во­дят к дур­ным послед­ст­ви­ям. (3) Мы сто­им на поро­ге вой­ны. Раз­ве мож­но в такую мину­ту, в столь чрез­вы­чай­ных обсто­я­тель­ствах, выслу­ши­вать при всех каж­дое новое сооб­ще­ние, все­на­род­но обсуж­дать каж­дый новый план? Есть вещи, о кото­рых сол­да­там над­ле­жит ведать, и есть вещи кото­рых им луч­ше не знать. Власть пол­ко­во­д­ца и незыб­ле­мый порядок в армии зиждут­ся имен­но на том, что даже три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны во мно­гих слу­ча­ях долж­ны толь­ко лишь выпол­нять при­ка­зы. Если каж­дый, полу­чив при­ка­за­ние, начнет спра­ши­вать, зачем да поче­му оно нуж­но, пра­хом пой­дет дис­ци­пли­на, а за ней погибнет и государ­ство. (4) Что же, и на войне вы бро­си­тесь сре­ди ночи рас­хва­ты­вать ору­жие? И там один-два пья­ных него­дяя — ибо я не хочу верить, что вче­раш­нее безу­мие захва­ти­ло мно­гих, — будут пят­нать руки кро­вью цен­ту­ри­о­нов и три­бу­нов, ста­нут ломить­ся в шатер сво­его импе­ра­то­ра.

84. (1) То, что вы дела­ли, — вы сде­ла­ли для меня. Но если нет поряд­ка, если повсюду царят смя­те­ние и мрак, то откры­ва­ют­ся пути силам, кото­рые враж­деб­ны и мне. Имей Вител­лий и его при­спеш­ни­ки воз­мож­ность выби­рать, в каком настро­е­нии хоте­ли бы они нас видеть? Что доста­ви­ло бы им бо́льшую радость, чем рас­при и ссо­ры в наших рядах? Они толь­ко и меч­та­ют, чтобы наши сол­да­ты пере­ста­ли под­чи­нять­ся цен­ту­ри­о­нам, цен­ту­ри­о­ны — три­бу­нам и чтобы все мы, пешие и кон­ные, поза­быв о поряд­ке и дис­ци­плине, устре­ми­лись навстре­чу соб­ст­вен­ной гибе­ли. (2) Мощь армии, дру­зья, осно­ва­на на том, что сол­да­ты под­чи­ня­ют­ся при­ка­зам пол­ко­во­д­ца, а не ста­ра­ют­ся раз­уз­нать поболь­ше о его пла­нах, и в час опас­но­сти то вой­ско ока­зы­ва­ет­ся силь­нее, кото­рое перед тем было более спло­чен­ным и спо­кой­ным. Пусть оста­ют­ся при вас ваше муже­ство и ваше ору­жие, а думать и направ­лять вашу доб­лесть пре­до­ставь­те мне. Про­ви­ни­лись сре­ди вас немно­гие, нака­за­ны будут лишь двое, осталь­ные пусть навсе­гда забу­дут о собы­ти­ях этой позор­ной ночи, (3) пусть ни в одной армии нико­гда не узна­ют об угро­зах сена­ту, разда­вав­ших­ся здесь. На выс­ший совет импе­рии, где заседа­ют луч­шие люди всех про­вин­ций, не реши­лись бы под­нять руку, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, даже вар­ва­ры-гер­ман­цы, кото­рых Вител­лий изо всех сил ста­ра­ет­ся натра­вить на нас. Так может ли быть, чтобы под­лин­ные сыны Ита­лии ста­ли тре­бо­вать убийств и каз­ней сена­то­ров, чтобы истин­но рим­ское юно­ше­ство посяг­ну­ло на сосло­вие, при­даю­щее сла­ву и блеск наше­му делу и ста­вя­щее нас неиз­ме­ри­мо выше того сбро­да, что окру­жа­ет Вител­лия? Он захва­тил зем­ли несколь­ких пле­мен, у него есть какое-то подо­бие армии, но сенат с нами, зна­чит государ­ство здесь, а там — вра­ги государ­ства. (4) Уже­ли вы дума­е­те, что лишь дома, кры­ши, нагро­мож­де­ния кам­ня состав­ля­ют этот пре­крас­ный город? Их мож­но раз­ру­шить, мож­но отстро­ить зано­во, — ниче­го от это­го не изме­нит­ся. Но неко­ле­би­мо сто­ит Рим, мир царит в мире, и мы с вами живы до тех пор, пока цел и невредим сенат. По веле­нию богов создал его пра­ро­ди­тель и осно­ва­тель наше­го горо­да; веч­ный и неру­ши­мый, про­сто­ял он от вре­ме­ни царей до вре­ме­ни прин­цеп­сов; таким мы при­ня­ли его от пред­ков, таким пере­да­дим и потом­кам нашим; ибо как из вас выхо­дят сена­то­ры, так из сена­то­ров выхо­дят госуда­ри».

85. (1) Пре­то­ри­ан­цы бла­го­склон­но при­ня­ли речь Ото­на, рас­счи­тан­ную на то, чтобы при­сты­дить их и одно­вре­мен­но им польстить, пока­рать винов­ных н, одна­ко, сде­лать это в мяг­кой фор­ме, — не слу­чай­но из всех зачин­щи­ков мяте­жа он велел нака­зать лишь дво­их. Этой речью он сумел хотя бы на вре­мя достичь того, чего не мог добить­ся с помо­щью силы, — заста­вить сол­дат соблюдать дис­ци­пли­ну и под­чи­нять­ся при­ка­зам. Спо­кой­ст­вие тем не менее не воз­вра­ща­лось. Рим был полой зво­на ору­жия и выглядел как город, охва­чен­ный вой­ной. Сооб­ща пре­то­ри­ан­цы боль­ше не зате­ва­ли ника­ких смут, одна­ко пооди­ноч­ке и тай­ком сол­да­ты, дей­ст­вуя яко­бы от име­ни и в инте­ре­сах государ­ства, про­дол­жа­ли напа­дать на дома наи­бо­лее знат­ных, бога­тых и вооб­ще чем-либо извест­ных граж­дан; (2) к тому же по горо­ду рас­про­стра­нил­ся слух, буд­то в Рим про­ник­ли сол­да­ты Вител­лия, чтобы выведать настро­е­ния раз­лич­ных груп­пи­ро­вок, и мно­гие этой сплетне вери­ли. Поэто­му все всех подо­зре­ва­ли, и даже раз­го­во­ры, кото­рые люди вели у себя дома, при закры­тых две­рях, не были до кон­ца без­опас­ны. Но боль­ше все­го стра­ху натер­пе­лись те, кому при­хо­ди­лось при­ни­мать уча­стие в государ­ст­вен­ных делах: какую бы весть ни при­нес­ла мол­ва, каж­дый ста­рал­ся настро­ить­ся на нуж­ный лад и при­дать сво­е­му лицу под­хо­дя­щее к слу­чаю выра­же­ние, как бы кто не поду­мал, что он лег­ко­мыс­лен­но отно­сит­ся к дур­ным изве­сти­ям или недо­ста­точ­но обра­до­ван хоро­ши­ми. (3) Осо­бен­но слож­но было пра­виль­но дер­жать себя на заседа­ни­ях сена­та, где мол­ча­ние мог­ло пока­зать­ся строп­ти­во­стью, а неза­ви­си­мость подо­зри­тель­ной. Впро­чем, Отон, кото­рый еще недав­но сам был част­ным лицом и вел себя точ­но так же, хоро­шо знал цену всем этим улов­кам. На раз­ные лады все назы­ва­ли Вител­лия вра­гом и измен­ни­ком, наи­бо­лее даль­но­вид­ные огра­ни­чи­ва­лись обыч­ны­ми бран­ны­ми выра­же­ни­я­ми, дру­гие осуж­да­ли его более рез­ко, но ста­ра­лись, чтобы сло­ва их про­зву­ча­ли неяс­но или уто­ну­ли в общем шуме.

86. (1) В довер­ше­ние бед на всех наво­ди­ли ужас дохо­див­шие с раз­ных сто­рон слу­хи о чуде­сах и зна­ме­ни­ях. На Капи­то­лии ста­туя Победы, сто­я­щая на колес­ни­це, запря­жен­ной парой коней, выро­ни­ла из рук вож­жи; из при­де­ла Юно­ны в Капи­то­лий­ском хра­ме вне­зап­но вышел при­зрак выше чело­ве­ка ростом; в ясный без­вет­рен­ный день Тибр тек совер­шен­но спо­кой­но, как вдруг сто­яв­шая на ост­ро­ве посреди реки обра­щен­ная на запад ста­туя боже­ст­вен­но­го Юлия повер­ну­лась лицом к восто­ку; в Этру­рии заго­во­рил бык; живот­ные рожа­ли стран­ных урод­цев, и про­ис­хо­ди­ло еще мно­же­ство вся­ких чудес. В дале­ком про­шлом, испол­нен­ном неве­же­ства и дико­сти, люди и в обыч­ное вре­мя с бла­го­го­ве­ни­ем и ужа­сом отно­си­лись к раз­ным стран­ным явле­ни­ям, сей­час же на них обра­ща­ют вни­ма­ние толь­ко, когда все охва­че­ны стра­хом. (2) Но глав­ным собы­ти­ем этих дней было неожи­дан­ное навод­не­ние, кото­рое и само по себе, при­нес­ло мно­го несча­стий, и все­ли­ло в граж­дан еще боль­ший страх перед буду­щим. Уро­вень воды в Тиб­ре рез­ко под­нял­ся, река сорва­ла сто­яв­ший на сва­ях мост и раз­би­ла мол, пере­го­ра­жи­вав­ший тече­ние; мас­са облом­ков рух­ну­ла в поток, и вытес­нен­ные воды зато­пи­ли не толь­ко квар­та­лы, при­мы­кав­шие к Тиб­ру, но и части горо­да, все­гда счи­тав­ши­е­ся без­опас­ны­ми²¹¹. Вол­ны смы­ва­ли людей на ули­цах, насти­га­ли их в домах и лав­ках; народ голо­дал, зара­бот­ков не было, про­до­воль­ст­вия не хва­та­ло; вода под­мы­ла осно­ва­ния огром­ных доход­ных домов, и когда река отсту­пи­ла, они обру­ши­лись. (3) Едва про­шел пер­вый страх, все увиде­ли, что непро­хо­ди­мы ста­ли Мар­со­во поле и Фла­ми­ни­е­ва доро­га²¹², а тем самым ока­зал­ся закры­тым путь, по кото­ро­му Отон дол­жен был высту­пать в поход. В этом обсто­я­тель­стве, порож­ден­ном есте­ствен­ны­ми при­чи­на­ми или воз­ник­шем по воле слу­чая, тут же усмот­ре­ли зна­ме­ние, ука­зы­вав­шее на неиз­беж­ное пора­же­ние.

87. (1) Отон, совер­шив обряд очи­ще­ния горо­да, при­нес очи­сти­тель­ные жерт­вы и, взве­сив все воз­мож­ные пла­ны кам­па­нии, решил дви­нуть­ся к Нар­бонн­ской Гал­лии, так как Пен­нин­ские и Кот­ти­ан­ские Аль­пы, а рав­но все дру­гие под­сту­пы к галль­ским про­вин­ци­ям были заграж­де­ны вител­ли­ан­ски­ми вой­ска­ми. Изби­рая такой план, Отон рас­счи­ты­вал на силу и пре­дан­ность сво­его флота: он выпу­стил из тюрь­мы сол­дат мор­ской пехоты, уцелев­ших во вре­мя рез­ни у Муль­ви­е­ва моста, кото­рых Галь­ба с при­су­щей ему жесто­ко­стью велел дер­жать в зато­че­нии, сфор­ми­ро­вал из них осо­бые под­разде­ле­ния в соста­ве леги­о­на, а осталь­ным²¹³ дал понять, что в буду­щем они могут рас­счи­ты­вать на более почет­ную служ­бу. Флоту были при­да­ны неко­то­рые когор­ты город­ской стра­жи и пре­то­ри­ан­цы, по чис­лен­но­сти и бое­вым каче­ствам состав­ляв­шие глав­ную силу армии, охра­няв­шие пол­ко­вод­цев и даже давав­шие им сове­ты. Вер­хов­ное коман­до­ва­ние было пору­че­но при­ми­пи­ля­ри­ям Анто­нию Новел­лу и Сведию Кле­мен­ту, (2) а так­же Эми­лию Пацен­зу, кото­ро­му Отон вер­нул долж­ность три­бу­на, отня­тую у него Галь­бой. Кораб­ля­ми по-преж­не­му ведал воль­ноот­пу­щен­ник Мосх²¹⁴; Отон пору­чил ему даже следить за людь­ми, кото­рые по рож­де­нию были гораздо его выше. Коман­до­вать пеши­ми и кон­ны­ми вой­ска­ми назна­чи­ли Све­то­ния Пау­ли­на, Мария Цель­за и Анния Гал­ла²¹⁵, но самым дове­рен­ным лицом был пре­фект пре­то­рия Лици­ний Про­кул. Отли­чив­ший­ся во вре­мя служ­бы в рим­ском гар­ни­зоне, но неопыт­ный в воен­ном деле, он избрал лег­кий путь к поче­стям: стал кле­ве­тать на дру­гих коман­ди­ров, отри­цая те хоро­шие каче­ства, кото­рые у каж­до­го из них были, — спо­соб­ность Пау­ли­на вну­шать к себе ува­же­ние, стой­кость Цель­за, опыт­ность Гал­ла, и в резуль­та­те бла­го­да­ря сво­ей лов­ко­сти и под­ло­сти добил­ся пре­вос­ход­ства над людь­ми порядоч­ны­ми и скром­ны­ми.

88. (1) При­мер­но в эти же дни был выслан в Аквин²¹⁶, под глас­ный и не слиш­ком стро­гий над­зор, Кор­не­лий Дола­бел­ла²¹⁷, он не совер­шил ника­ко­го пре­ступ­ле­ния, но был под подо­зре­ни­ем как чело­век из древ­ней фами­лии и род­ст­вен­ник Галь­бы. Мно­гие из выс­ших долж­ност­ных лиц и боль­шин­ство кон­су­ля­ри­ев полу­чи­ли от Ото­на при­каз выехать вме­сте с ним в армию, — не для уча­стия в воен­ных опе­ра­ци­ях или содей­ст­вия им, а для того толь­ко, чтобы состо­ять в его сви­те; сре­ди них нахо­дил­ся и Луций Вител­лий²¹⁸; Отон обра­щал­ся с ним с обыч­ной сво­ей любез­но­стью, не как с бра­том импе­ра­то­ра, но и не как с бра­том вра­га. (2) При­каз Ото­на вызвал в горо­де пере­по­лох. Люди всех сосло­вий боя­лись про­ис­хо­дя­ще­го и опа­са­лись за буду­щее: наи­бо­лее заслу­жен­ные сена­то­ры были дрях­лы и за дол­гие годы мир­ной жиз­ни обле­ни­лись, изне­жен­ные ари­сто­кра­ты отвык­ли от похо­дов, всад­ни­ки нико­гда их и не зна­ли. Чем боль­ше каж­дый ста­рал­ся скрыть свой страх и тре­пет, тем оче­вид­нее они ста­но­ви­лись. (3) Нема­ло было и таких, кого обу­ре­ва­ло бес­смыс­лен­ное тще­сла­вие; они поку­па­ли доро­гое ору­жие, поро­ди­стых лоша­дей и умест­ные раз­ве что на пирах и попой­ках пред­ме­ты рос­ко­ши, кото­рые они тоже счи­та­ли частью воен­но­го сна­ря­же­ния. Люди муд­рые дума­ли о том, как обес­пе­чить инте­ре­сы мира и государ­ства; самые лег­ко­мыс­лен­ные, неспо­соб­ные загля­нуть в буду­щее, теши­ли себя пусты­ми надеж­да­ми; мно­гие из тех, кто в обыч­ное вре­мя со стра­хом скры­ва­ет­ся от креди­то­ров, теперь сре­ди неурядиц и бес­по­ряд­ков при­обо­д­ри­лись и чув­ст­во­ва­ли себя в без­опас­но­сти.

89. (1) Мало-пома­лу, одна­ко, и чернь, и про­сто­на­ро­дье, кото­рых обыч­но не заде­ва­ют беды, пере­жи­вае­мые государ­ст­вом, нача­ли испы­ты­вать на себе тяготы вой­ны: все день­ги ухо­ди­ли на нуж­ды армии, цены на про­дук­ты пита­ния рос­ли. Во вре­мя вос­ста­ния Вин­дек­са эти труд­но­сти мало кос­ну­лись насе­ле­ния; тогда город чув­ст­во­вал себя в без­опас­но­сти, борь­ба леги­о­нов с гал­ла­ми, раз­во­ра­чи­вав­ша­я­ся в про­вин­ци­ях, каза­лось, шла за рубе­жа­ми импе­рии. Вооб­ще с тех пор, как боже­ст­вен­ный Август поло­жил нача­ло вла­сти цеза­рей, (2) рим­ский народ вел вой­ны на дале­ких окра­и­нах импе­рии, а все заботы и почет выпа­да­ли на долю одно­го чело­ве­ка. При Тибе­рии и Гае государ­ство стра­да­ло от бед, пре­сле­дую­щих людей и в мир­ное вре­мя; вос­ста­ние Скри­бо­ни­а­на²¹⁹ про­тив Клав­дия ока­за­лось уже подав­ле­но, когда весть о нем достиг­ла Рима; Нерон был сверг­нут не силой ору­жия, а слу­ха­ми и мол­вой. Теперь же на театр воен­ных дей­ст­вий были выведе­ны леги­о­ны и флоты, были выведе­ны — что преж­де быва­ло очень ред­ко — вой­ска город­ской стра­жи и пре­то­ри­ан­цы; запад­ные и восточ­ные про­вин­ции со все­ми сосре­дото­чен­ны­ми в них арми­я­ми обра­зо­вы­ва­ли тыл, и, при дру­гих пол­ко­во­д­цах, такая вой­на мог­ла бы затя­нуть­ся надол­го. (3) Отон был уже совсем готов к похо­ду, но ему ста­ли сове­то­вать про­явить ува­же­ние к древним обрядам и повре­ме­нить с выступ­ле­ни­ем, пока не будут воз­вра­ще­ны на место свя­щен­ные щиты²²⁰; он же не допус­кал и мыс­ли об отсроч­ке, гово­ря, что подоб­ное про­мед­ле­ние сгу­би­ло Неро­на. К тому же Цеци­на уже пере­шел Аль­пы и надо было спе­шить.

90. (1) Нака­нуне мар­тов­ских ид Отон пору­чил сена­ту заботы о делах государ­ства и рас­по­рядил­ся пере­дать лицам, воз­вра­щен­ным из ссыл­ки, день­ги, выру­чен­ные от рас­про­да­жи их иму­ще­ства, кон­фис­ко­ван­но­го Неро­ном, если толь­ко эти сум­мы не были уже взя­ты в каз­ну. При всей спра­вед­ли­во­сти и эффект­но­сти это­го рас­по­ря­же­ния прак­ти­че­ски оно ниче­го не дало, ибо кон­фис­ка­ции эти про­из­во­ди­лись Неро­ном очень поспеш­но²²¹. (2) Вско­ре затем Отон созвал собра­ние граж­дан, где гово­рил о вели­чии Рима, пре­воз­но­сил еди­но­ду­шие, с кото­рым сенат и народ его под­дер­жи­ва­ют, и весь­ма осто­рож­но кос­нул­ся леги­о­не­ров-вител­ли­ан­цев, обви­няя их ско­рее в незна­нии под­лин­но­го поло­же­ния дел, чем в непод­чи­не­нии. О Вител­лии он не упо­мя­нул совсем, — то ли пото­му, что сам опа­сал­ся гово­рить о нем, то ли чело­век, писав­ший ему речь, боясь за себя, пред­по­чел обой­тись без напа­док на Вител­лия: гово­ри­ли, что в граж­дан­ских делах Отон поль­зо­вал­ся зна­ни­я­ми и спо­соб­но­стя­ми Гале­рия Тра­ха­ла²²², точ­но так же как в воен­ных опи­рал­ся на сове­ты Све­то­ния Пау­ли­на и Мария Цель­за. Неко­то­рые даже утвер­жда­ли, что уло­ви­ли в речи Ото­на ора­тор­скую мане­ру Тра­ха­ла, про­сла­вив­ше­го­ся часты­ми выступ­ле­ни­я­ми в суде, — его мно­го­слов­ный и звуч­ный слог, пора­жаю­щий рядо­во­го слу­ша­те­ля. (3) Льсти­вые, как все­гда, кри­ки и руко­плес­ка­ния тол­пы были пре­уве­ли­чен­но гром­ки и неис­крен­ни: мож­но было поду­мать, что в поход про­во­жа­ют дик­та­то­ра Цеза­ря или импе­ра­то­ра Авгу­ста. Ста­ра­ясь пре­взой­ти друг дру­га, все напе­ре­бой жела­ли Ото­ну уда­чи и при­зы­ва­ли на него бла­го­сло­ве­ние богов, не из стра­ха или осо­бой пре­дан­но­сти, а как бы наслаж­да­ясь соб­ст­вен­ным пре­смы­ка­тель­ст­вом; так, в част­ном доме, в тол­пе рабов и кли­ен­тов каж­дый пре­сле­ду­ет свои корыст­ные цели, и даже мысль о чести семьи не при­хо­дит нико­му в голо­ву. Отправ­ля­ясь в поход²²³, Отон пору­чил наблюдать за спо­кой­ст­ви­ем в горо­де и ведать дела­ми государ­ства сво­е­му бра­ту Саль­вию Тици­а­ну.