История

Книга IV

[Январь—июль 70 г.]

1. (1) Вител­лий был убит; вой­на кон­чи­лась, но мир не насту­пил. Победи­те­ли, пол­ные нена­сыт­ной зло­бы, с ору­жи­ем в руках, по все­му горо­ду пре­сле­до­ва­ли побеж­ден­ных; всюду валя­лись тру­пы; рын­ки и хра­мы были зали­ты кро­вью. Сна­ча­ла уби­ва­ли тех, кто слу­чай­но попа­дал­ся под руку, но раз­гул рос, вско­ре фла­виан­цы при­ня­лись обша­ри­вать дома и выво­ла­ки­вать укры­вав­ших­ся там. Любо­го, кто обра­щал на себя вни­ма­ние высо­ким ростом¹ или моло­до­стью, будь то воин или житель Рима, тот­час же уби­ва­ли. (2) На пер­вых порах победи­те­ли еще пом­ни­ли о сво­ей враж­де к побеж­ден­ным и жаж­да­ли толь­ко кро­ви, но вско­ре нена­висть отсту­пи­ла перед алч­но­стью. Под тем пред­ло­гом, что жите­ли могут скры­вать у себя вител­ли­ан­цев, фла­виан­цы запре­ти­ли что-либо пря­тать или запи­рать и ста­ли вры­вать­ся в дома, уби­вая всех сопро­тив­ляв­ших­ся. Сре­ди самых бед­ных пле­бе­ев и самых под­лых рабов нашлись такие, что выда­ли сво­их бога­тых хозя­ев; дру­гих пре­да­ва­ли дру­зья. (3) Каза­лось, буд­то город захва­чен вра­га­ми; ото­всюду нес­лись сто­ны и жало­бы; люди с сожа­ле­ни­ем вспо­ми­на­ли о наг­лых про­дел­ках сол­дат Ото­на и Вител­лия, вызы­вав­ших у них в свое вре­мя такую нена­висть. Пол­ко­вод­цы фла­виан­ской пар­тии суме­ли раз­жечь граж­дан­скую вой­ну, но ока­за­лись не в силах спра­вить­ся с победив­ши­ми сол­да­та­ми: во вре­мя смут и бес­по­ряд­ков чем хуже чело­век, тем лег­че ему взять верх; пра­вить же в мир­ное вре­мя спо­соб­ны лишь люди чест­ные и порядоч­ные.

2. (1) Доми­ци­ан при­нял титул Цеза­ря и посе­лил­ся во двор­це. Он не спе­шил взять на себя заботы, сопря­жен­ные с этим зва­ни­ем, и похо­дил на сына прин­цеп­са лишь сво­и­ми постыд­ны­ми и раз­врат­ны­ми похож­де­ни­я­ми. Пре­фек­том пре­то­рия стал Аррий Вар, выс­шая власть сосре­дото­чи­лась в руках При­ма Анто­ния. Он при­сва­и­вал при­над­ле­жав­шие прин­цеп­сам день­ги и рабов и вел себя в импе­ра­тор­ском двор­це как в захва­чен­ной Кре­моне. Осталь­ные коман­ди­ры, то ли слиш­ком скром­ные, то ли недо­ста­точ­но реши­тель­ные, никак не про­яви­ли себя во вре­мя вой­ны и теперь, при деле­же добы­чи, тоже оста­лись в сто­роне. (2) Жите­ли сто­ли­цы, запу­ган­ные и гото­вые пре­смы­кать­ся перед новым прин­цеп­сом, тре­бо­ва­ли послать вой­ска навстре­чу воз­вра­щав­ше­му­ся из Тарра­ци­ны Луцию Вител­лию, дабы зату­шить послед­ний очаг вой­ны. Вско­ре кава­ле­рия дей­ст­ви­тель­но полу­чи­ла при­каз высту­пить к Ари­ции, а леги­о­ны рас­по­ло­жи­лись в Бовил­лах². Луций Вител­лий не стал мед­лить и сра­зу же вме­сте со все­ми сво­и­ми когор­та­ми сдал­ся на милость победи­те­ля; его сол­да­ты, испу­ган­ные и раз­дра­жен­ные, побро­са­ли ору­жие, при­нес­шее им столь­ко несча­стий. (3) Нескон­чае­мая колон­на плен­ных, окру­жен­ная воору­жен­ны­ми леги­о­не­ра­ми, всту­пи­ла в сто­ли­цу. Вител­ли­ан­цы шли мрач­ные, суро­вые, не заме­чая ни руко­плес­ка­ний, ни насме­шек тол­пы, ни на одном из лиц ни малей­ше­го при­зна­ка сла­бо­сти; несколь­ко чело­век вырва­лись за шерен­гу кон­вой­ных и были тут же уби­ты; осталь­ных отве­ли в заклю­че­ние. Никто из плен­ных не про­ро­нил ни одно­го недо­стой­но­го сло­ва, и подо­баю­щая их муже­ству сла­ва оста­лась, несмот­ря на уни­зи­тель­ное поло­же­ние, неза­пят­нан­ной. Луций Вител­лий был убит. Поро­ка­ми рав­ный бра­ту, он с боль­шей энер­ги­ей защи­щал прин­ци­пат Вител­ли­ев и был бли­же к Авлу в дни его паде­ния, чем в дни сча­стья.

3. (1) В это же вре­мя Луци­лий Басс³ был отправ­лен во гла­ве лету­чих кон­ных отрядов на усми­ре­ние Кам­па­нии, хотя горо­да этой про­вин­ции боль­ше ссо­ри­лись меж­ду собой, чем бун­то­ва­ли про­тив вла­сти прин­цеп­са. С появ­ле­ни­ем сол­дат всюду водво­ри­лось спо­кой­ст­вие, и мел­кие горо­да не понес­ли ника­ко­го нака­за­ния. В Капуе⁴ раз­ру­ши­ли несколь­ко луч­ших домов и раз­ме­сти­ли на зим­ние квар­ти­ры тре­тий леги­он, но зато жите­ли Тарра­ци­ны⁵ в воз­ме­ще­ние поне­сен­но­го ими ущер­ба не полу­чи­ли ниче­го: (2) все­гда лег­че воздать за зло, чем за доб­ро; люди тяготят­ся необ­хо­ди­мо­стью про­яв­лять бла­го­дар­ность, но с радо­стью ищут слу­чая про­явить мсти­тель­ность. Един­ст­вен­ным уте­ше­ни­ем была казнь при­над­ле­жав­ше­го Вер­ги­лию Капи­то­ну раба, кото­рый выдал Тарра­ци­ну вра­гу, о чем я уже рас­ска­зы­вал преж­де⁶; его рас­пя­ли с тем самым коль­цом на паль­це⁷ кото­рое он полу­чил от Вител­лия и посто­ян­но носил. (3) В Риме тем вре­ме­нем сенат при­сво­ил Вес­па­си­а­ну все поче­сти и зва­ния, обыч­но пола­гаю­щи­е­ся прин­цеп­су. Сена­то­ры были пол­ны радост­ных надежд: граж­дан­ская вой­на, вспых­нув­шая в Гал­лии и Испа­нии⁸, пере­ки­нув­ша­я­ся сна­ча­ла в Гер­ма­нию⁹, потом в Илли­рию, нако­нец — в Еги­пет, Иудею и Сирию¹⁰, охва­тив­шая все про­вин­ции и все армии, как очи­сти­тель­ное пла­мя про­нес­лась по миру и теперь, каза­лось, бли­зи­лась к кон­цу. (4) Еще более обра­до­ва­ло всех пись­мо Вес­па­си­а­на, напи­сан­ное им яко­бы до окон­ча­ния вой­ны, — во вся­ком слу­чае фор­ма пись­ма про­из­во­ди­ла такое впе­чат­ле­ние. Вес­па­си­ан при­нял тон насто­я­ще­го прин­цеп­са, все вни­ма­ние уде­лял боль­шим государ­ст­вен­ным вопро­сам, а о себе упо­ми­нал как о про­стом граж­да­нине. Сенат со сво­ей сто­ро­ны про­явил готов­ность ему слу­жить: Вес­па­си­ан и сын его Тит полу­чи­ли зва­ние кон­су­лов, Доми­ци­ан стал пре­то­ром с кон­суль­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми¹¹.

4. (1) Муци­ан тоже при­слал сена­ту пись­мо, вызвав­шее мно­го раз­го­во­ров. «Если мы име­ем дело с част­ным чело­ве­ком, — рас­суж­да­ли сена­то­ры, — то на каком осно­ва­нии обра­ща­ет­ся он к сена­ту с офи­ци­аль­ным посла­ни­ем? Раз­ве не мог он несколь­ки­ми дня­ми поз­же ска­зать то же самое на сло­вах? Запозда­лые напад­ки на Вител­лия тоже не свиде­тель­ст­ву­ют о бла­го­род­стве, а хваст­ли­вое заяв­ле­ние о том, что он, Муци­ан, дер­жал в сво­их руках импе­ра­тор­скую власть и доб­ро­воль­но даро­вал ее Вес­па­си­а­ну, непо­чти­тель­но по отно­ше­нию к государ­ству и оскор­би­тель­но для прин­цеп­са». (2) Впро­чем, Муци­а­на нена­виде­ли тай­но, пре­воз­но­си­ли явно: после мно­го­слов­ных вос­хва­ле­ний ему при­суди­ли три­ум­фаль­ные зна­ки отли­чия, — как гово­ри­лось, за поход про­тив сар­ма­тов, на самом деле — за победу в граж­дан­ской войне¹². Кон­суль­ские зна­ки отли­чия полу­чил Прим Анто­ний, пре­тор­ские¹³ — Кор­не­лий Фуск и Аррий Вар. Потом вспом­ни­ли и о богах и при­ня­ли реше­ние вос­ста­но­вить Капи­то­лий. (3) Все эти меры, одну за дру­гой, пред­ла­гал кан­дидат в кон­су­лы Вале­рий Ази­а­тик¹⁴, осталь­ные лишь улыб­ка­ми и жеста­ми выра­жа­ли свое одоб­ре­ние. Немно­гие, либо зани­мав­шие осо­бо почет­ное поло­же­ние, либо осо­бо изощ­рен­ные в лести, заяв­ля­ли о сво­ем согла­сии в тща­тель­но состав­лен­ных речах. Когда оче­редь дошла до кан­дида­та в пре­то­ры¹⁵ Гель­видия При­с­ка, он про­из­нес речь, в кото­рой, отдав долж­ное заслу­гам ново­го прин­цеп­са, не ска­зал ни одно­го сло­ва неправ­ды. Выступ­ле­ние его вызва­ло вос­торг сена­то­ров. Этот день стал для Гель­видия самым важ­ным в жиз­ни, — с той мину­ты гром­кая сла­ва и тяж­кие несча­стья сопут­ст­во­ва­ли ему повсюду.

5. (1) Имя это­го мужа встре­ча­ет­ся нам уже вто­рой раз¹⁶, и даль­ше о нем при­дет­ся гово­рить еще чаще. Как вид­но, сам ход повест­во­ва­ния тре­бу­ет, чтобы здесь я оста­но­вил­ся и ска­зал несколь­ко слов о его жиз­ни, обра­зе мыс­лей и судь­бе. Гель­видий Приск родил­ся в Каре­цин­ской обла­сти¹⁷, в муни­ци­пии Клу­ви­ях, от отца при­ми­пи­ля­рия. Еще юно­шей он посвя­тил все свои бле­стя­щие спо­соб­но­сти заня­тию воз­вы­шен­ны­ми нау­ка­ми¹⁸, — не для того чтобы подоб­но мно­гим при­кры­вать гром­ки­ми сло­ва­ми постыд­ное без­де­лье, но дабы укре­пить свой дух муже­ст­вом, очи­стить­ся от все­го пусто­го и слу­чай­но­го и затем отдать­ся государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти. (2) Он после­до­вал за настав­ни­ка­ми, учив­ши­ми, что един­ст­вен­ное бла­го — чест­ность, един­ст­вен­ное зло — позор, власть же, знат­ность и все про­чее, посто­рон­нее душе чело­ве­че­ской, — не бла­го и не зло. Гель­видий толь­ко еще отбыл служ­бу в долж­но­сти кве­сто­ра¹⁹, когда Пэт Тра­зея выбрал его себе в зятья; ценить сво­бо­ду было глав­ное, чему он научил­ся у тестя. Как граж­да­нин и сена­тор, как муж, зять и друг, он был все­гда неиз­ме­нен: пре­зи­рал богат­ство, неуклон­но соблюдал спра­вед­ли­вость и не ведал стра­ха.

6. (1) Неко­то­рые счи­та­ли чрез­мер­ным его стрем­ле­ние к сла­ве, — извест­но, что даже самым муд­рым людям от често­лю­бия уда­ет­ся изба­вить­ся поз­же, чем от дру­гих стра­стей. После гибе­ли тестя²⁰ Гель­видий был сослан, но при Галь­бе вер­нул­ся в Рим и высту­пил как обви­ни­тель Эприя Мар­цел­ла, по доно­су кото­ро­го каз­ни­ли Тра­зею. Сенат разде­лил­ся, одни счи­та­ли стрем­ле­ние Гель­видия ото­мстить за тестя спра­вед­ли­вым, дру­гие — чрез­мер­ным: если бы Мар­целл был осуж­ден, по это­му же обви­не­нию при­шлось бы каз­нить целые тол­пы людей. (2) Насколь­ко напря­жен­ной на пер­вых порах была борь­ба, мож­но судить по заме­ча­тель­ным речам, про­из­не­сен­ным обо­и­ми про­тив­ни­ка­ми. Вско­ре, одна­ко, Гель­видий снял свое обви­не­ние — его про­си­ли об этом мно­гие сена­то­ры, да и Галь­ба занял слиш­ком неопре­де­лен­ную пози­цию. Мне­ния людей все­гда несход­ны, и посту­пок Гель­видия вызвал самые раз­ные тол­ки: одни хва­ли­ли его за уме­рен­ность, дру­гие пори­ца­ли за недо­ста­ток настой­чи­во­сти. (3) В тот день, когда сенат при­знал Вес­па­си­а­на вер­хов­ным вла­ды­кой импе­рии, было реше­но отпра­вить к нему лега­тов. По это­му пово­ду меж­ду Гель­види­ем и Эпри­ем сно­ва нача­лась бур­ная ссо­ра: Приск наста­и­вал на том, чтобы при­нес­шие при­ся­гу маги­ст­ра­ты поимен­но назна­чи­ли лега­тов, Мар­целл под­дер­жи­вал мне­ние кан­дида­та в кон­су­лы и тре­бо­вал решить дело жре­би­ем.

7. (1) Мар­целл тем более рья­но отста­и­вал это пред­ло­же­ние, что защи­щал здесь свои соб­ст­вен­ные инте­ре­сы: если бы его не назна­чи­ли, все бы реши­ли, что его счи­та­ют хуже дру­гих. Посте­пен­но про­тив­ни­ки пере­шли от кол­ко­стей к длин­ным речам, пол­ным вза­им­ной нена­ви­сти. Гель­видий язви­тель­но спра­ши­вал Мар­цел­ла, поче­му он так боит­ся реше­ния маги­ст­ра­тов, ведь он богат, крас­но­ре­чив и пре­вос­хо­дил бы мно­гих дру­гих кан­дида­тов, если бы за ним по пятам не шла память о былых зло­де­я­ни­ях. Жре­бий не раз­би­ра­ет, кто хорош, кто дурен; голо­со­ва­ние же и обсуж­де­ние пото­му и при­ня­ты в сена­те, что таким обра­зом мож­но ясно пред­ста­вить себе и жизнь чело­ве­ка, и его репу­та­цию. (2) Инте­ре­сы государ­ства, ува­же­ние к Вес­па­си­а­ну тре­бу­ют, чтобы ему навстре­чу были посла­ны те, кого сенат счи­та­ет самы­ми чест­ны­ми и бла­го­род­ны­ми, люди, от кото­рых импе­ра­тор услы­шит лишь достой­ные речи. Вес­па­си­ан был дру­гом Тра­зеи, Сора­на, Сен­тия²¹; может быть, сей­час и не вре­мя карать тех, кто высту­пал с обви­не­ни­я­ми про­тив этих мужей, но выстав­лять их обви­ни­те­лей напо­каз тоже не сле­ду­ет. (3) Посы­лая навстре­чу Вес­па­си­а­ну лега­тов, избран­ных сена­том, мы как бы ука­зы­ваем ему, кому сле­ду­ет дове­рять и кого опа­сать­ся. Хоро­шие дру­зья — глав­ная опо­ра вся­кой спра­вед­ли­вой вла­сти. Доволь­но с Мар­цел­ла и того, что по его нау­ще­нию Нерон погу­бил столь­ких невин­ных людей, пусть наслаж­да­ет­ся полу­чен­ны­ми за это день­га­ми²² и соб­ст­вен­ной без­на­ка­зан­но­стью, Вес­па­си­а­на же пусть пре­до­ста­вит тем, кто чест­нее его.

8. (1) Мар­целл в сво­ей речи гово­рил, что все эти напад­ки направ­ле­ны про­тив пред­ло­же­ний, вне­сен­ных не им, а кан­дида­том в кон­су­лы; мне­ние послед­не­го, впро­чем, вполне соот­вет­ст­ву­ет древним уста­нов­ле­ни­ям, соглас­но кото­рым состав лега­тов опре­де­лял­ся жре­би­ем, дабы не дать про­явить­ся често­лю­бию и лич­ной враж­де. «Не слу­чи­лось ниче­го, что застав­ля­ло бы счи­тать эти древ­ние уста­нов­ле­ния уста­рев­ши­ми или поз­во­ля­ло бы исполь­зо­вать поче­сти, подо­баю­щие прин­цеп­су, для уни­же­ния дру­гих. Мож­но любым спо­со­бом выра­зить ново­му прин­цеп­су свою покор­ность, (2) но более все­го надо опа­сать­ся, как бы кто-либо не рас­сер­дил его сво­им упрям­ст­вом, имен­но сей­час, когда он еще не осво­ил­ся со сво­им поло­же­ни­ем, вни­ма­тель­но вгляды­ва­ет­ся во все лица и при­слу­ши­ва­ет­ся ко всем речам. Я хоро­шо знаю, в какое вре­мя живем мы и какое государ­ство созда­ли наши отцы и деды. Древ­но­стью долж­но вос­хи­щать­ся, но сооб­ра­зо­вы­вать­ся при­хо­дит­ся с нынеш­ни­ми усло­ви­я­ми. Я молюсь, чтобы боги нис­по­сы­ла­ли нам хоро­ших импе­ра­то­ров, но сми­ря­юсь с теми, какие есть. (3) Тра­зея погиб не столь­ко от моей речи, сколь­ко по обще­му реше­нию сена­та, — Нерон любил тешить свою жесто­кость тако­го рода зре­ли­ща­ми, и друж­ба его была для меня не менее ужас­на, чем для дру­гих изгна­ние²³. Пусть Гель­видий рав­ня­ет­ся муже­ст­вом и доб­ле­стью с Като­на­ми и Бру­та­ми²⁴; я — все­го лишь один из чле­нов это­го сена­та, пре­смы­кав­ший­ся и уни­жав­ший­ся вме­сте со все­ми. (4) Я даже дал бы При­с­ку совет: не ста­вить себя выше прин­цеп­са²⁵, не пытать­ся навя­зы­вать Вес­па­си­а­ну свои мне­ния, — он ста­рик, три­ум­фа­тор, отец взрос­лых детей. Пло­хим импе­ра­то­рам нра­вит­ся неогра­ни­чен­ная власть, хоро­шим — уме­рен­ная сво­бо­да».

(5) Дово­ды обо­их про­тив­ни­ков, изло­жен­ные в ярост­ном спо­ре, были вос­при­ня­ты по-раз­но­му: победи­ли те, кото­рые наста­и­ва­ли на избра­нии лега­тов по жре­бию: рядо­вые сена­то­ры пред­по­чи­та­ли не отсту­пать от обы­чая, люди выдаю­щи­е­ся сочли за бла­го согла­сить­ся с ними, опа­са­ясь воз­будить зависть, если ока­жут­ся избран­ны­ми.

9. (1) Вско­ре воз­ник­ла новая рас­пря. Пре­то­ры, рас­по­ря­жав­ши­е­ся каз­ной (ибо в те вре­ме­на каз­ной еще веда­ли пре­то­ры)²⁶, пожа­ло­ва­лись на оскуде­ние государ­ст­вен­ных денеж­ных запа­сов и потре­бо­ва­ли, чтобы было при­ня­то поста­нов­ле­ние, огра­ни­чи­ваю­щее рас­хо­ды. Кан­дидат в кон­су­лы, напом­нив, каких огром­ных денег тре­бу­ет управ­ле­ние импе­ри­ей и как труд­но най­ти сред­ства борь­бы с исто­ще­ни­ем каз­ны, сове­то­вал пре­до­ста­вить реше­ние вопро­са прин­цеп­су; Гель­видий же офи­ци­аль­но пред­ло­жил, чтобы сенат сам при­нял поста­нов­ле­ние по это­му пово­ду. (2) Кон­су­лы уже при­сту­пи­ли к опро­су мне­ний, когда народ­ный три­бун Вул­ка­ций Тер­тул­лин вос­поль­зо­вал­ся сво­им пра­вом вето и запре­тил выно­сить реше­ние в отсут­ст­вие прин­цеп­са. Гель­видий пред­ло­жил далее, чтобы государ­ство взя­ло на себя вос­ста­нов­ле­ние Капи­то­лия, Вес­па­си­ан же ока­зал бы опре­де­лен­ную помощь. Наи­бо­лее бла­го­ра­зум­ные встре­ти­ли это пред­ло­же­ние мол­ча­ни­ем и вско­ре о нем забы­ли. Кое-кто, одна­ко, его запом­нил.

10. Затем Музо­ний Руф напал на Пуб­лия Целе­ра²⁷, утвер­ждая, что тот сво­и­ми лож­ны­ми пока­за­ни­я­ми погу­бил Барею Сора­на. Все пони­ма­ли, что раз­бор это­го дела гро­зит сно­ва пре­вра­тить сенат в аре­ну вза­им­ных напа­док и раздо­ров, но под­лость и вина Целе­ра были столь оче­вид­ны, что спа­сти его от рас­сле­до­ва­ния ока­за­лось невоз­мож­ным. Все чти­ли память Сора­на, Целер же, неко­гда обу­чав­ший Барею фило­со­фии, а поз­же высту­пив­ший про­тив него свиде­те­лем, пре­дал и опо­зо­рил то самое чув­ство друж­бы, кото­рое так крас­но­ре­чи­во вос­хва­лял. Раз­бор дела назна­чи­ли на сле­дую­щий день. Общее вни­ма­ние было сосре­дото­че­но не столь­ко на Музо­нии или Пуб­лии, сколь­ко на При­с­ке, Мар­цел­ле и дру­гих, стре­мив­ших­ся ото­мстить друг дру­гу.

11. (1) Меж­ду сена­то­ра­ми цари­ли раздо­ры, побеж­ден­ные скры­ва­ли в душе зло­бу, победи­те­лей никто не ува­жал, зако­ны не соблюда­лись, прин­цепс нахо­дил­ся вда­ли от Рима. Тако­во было поло­же­ние, когда Муци­ан всту­пил в город и немед­лен­но сосре­дото­чил всю власть в сво­их руках. Он отстра­нил от дел При­ма Анто­ния и Вара Аррия и отно­сил­ся к ним с нена­ви­стью, кото­рую, хоть и без боль­шо­го успе­ха, ста­рал­ся скрыть за внеш­ней любез­но­стью. Сто­ли­ца, одна­ко, при­вык­ла без­оши­боч­но уга­ды­вать, кто нахо­дит­ся в опа­ле, — вся пре­дан­ность и лесть тут же обра­ти­лись на Муци­а­на. Он тоже знал, как себя вести: его посто­ян­но окру­жа­ли воору­жен­ные сол­да­ты, он жил каж­дый день в новом двор­це, бес­пре­рыв­но менял одни сады на дру­гие, и весь его вид, поход­ка, повсюду сопро­вож­дав­шая его охра­на пока­зы­ва­ли, что он-то и есть насто­я­щий прин­цепс, хоть и не согла­ша­ет­ся при­нять это зва­ние. (2) Боль­ше все­го стра­ху вызва­ло убий­ство Каль­пур­ния Гале­ри­а­на, сына Гая Пизо­на²⁸. Поведе­ние его не дава­ло пово­дов для подо­зре­ний, но окру­жен­ное поче­том знат­ное имя и моло­дость при­вле­ка­ли к нему сим­па­тии про­сто­на­ро­дья. В горо­де, еще не успо­ко­ив­шем­ся после пере­жи­тых вол­не­ний и жад­но ловив­шем любые ново­сти, нашлись люди, рас­пус­кав­шие бес­смыс­лен­ные слу­хи о том, что Гале­ри­ан может стать прин­цеп­сом. Пони­мая, что убий­ство Каль­пур­ния пря­мо в Риме будет слиш­ком замет­но, Муци­ан при­ка­зал взять его под стра­жу и отвез­ти по Аппи­е­вой доро­ге²⁹ к соро­ко­во­му миль­но­му кам­ню от горо­да; здесь ему пере­ре­за­ли вены, и он умер от поте­ри кро­ви. (3) Юлий Приск, быв­ший при Вител­лии пре­фек­том пре­то­ри­ан­ских когорт, нало­жил на себя руки, — ничто, кро­ме сты­да, не при­нуж­да­ло его к это­му. Алфен Вар остал­ся жить после всех соде­ян­ных им под­ло­стей и глу­по­стей. Ази­а­тик был воль­ноот­пу­щен­ник, и смер­тью, достой­ной раба³⁰, запла­тил за власть, кото­рой так дур­но поль­зо­вал­ся.

12. (1) В эти же дни в горо­де все чаще ста­ли гово­рить о вели­кой беде, слу­чив­шей­ся в Гер­ма­нии³¹, впро­чем, раз­го­во­ры эти не вызы­ва­ли ни у кого осо­бо­го огор­че­ния. Граж­дане спо­кой­но рас­суж­да­ли о гибе­ли целых армий, о захва­те про­тив­ни­ком зим­них лаге­рей леги­о­нов, о том, что галль­ские про­вин­ции гото­вы отпасть от импе­рии³². Теперь мне сле­ду­ет вер­нуть­ся назад, дабы рас­ска­зать о при­чи­нах, поро­див­ших эту вой­ну, и о пле­ме­нах, как чужих, так и союз­ных Риму, кото­рые ока­за­лись в нее втя­ну­ты­ми. (2) Бата­вы до сво­его пере­се­ле­ния за Рейн состав­ля­ли часть наро­да хат­тов³³; из-за внут­рен­них рас­прей они пере­се­ли­лись на самую отда­лен­ную часть галль­ско­го побе­ре­жья, где в ту пору еще не было осед­лых жите­лей, а так­же заня­ли рас­по­ло­жен­ный побли­зо­сти ост­ров, омы­вае­мый спе­ре­ди морем Оке­а­ном, а сза­ди и с боков — Рей­ном. (3) Ни богат­ство и могу­ще­ство Рима, ни союз с дру­ги­ми пле­ме­на­ми не укро­ти­ли их, и они до сих пор постав­ля­ют импе­рии толь­ко бой­цов и ору­жие³⁴. Зака­лен­ные в вой­нах с гер­ман­ца­ми³⁵, бата­вы при­умно­жи­ли свою сла­ву, сра­жа­ясь в Бри­та­нии³⁶, — туда было пере­бро­ше­но несколь­ко их когорт, кото­ры­ми по ста­рин­но­му обы­чаю коман­до­ва­ли вои­ны, про­ис­хо­див­шие из самых знат­ных родов. Еще у себя дома они нача­ли про­во­дить набо­ры в кон­ные вой­ска, зна­ме­ни­тые глав­ным обра­зом искус­ст­вом фор­си­ро­вать вплавь реки: их отряды с ору­жи­ем в руках пере­плы­ва­ли Рейн, не сле­зая с коней и не нару­шая строя.

13. (1) Сре­ди бата­вов выде­ля­лись Юлий Циви­лис и Клав­дий Павел, оба из цар­ско­го рода. Пав­ла Фон­тей Капи­тон³⁷ каз­нил по лож­но­му обви­не­нию в бун­те, Циви­ли­са же зако­ва­ли в цепи и отпра­ви­ли к Неро­ну. Галь­ба осво­бо­дил его, но при Вител­лии над ним сно­ва навис­ла угро­за гибе­ли, ибо армия настой­чи­во тре­бо­ва­ла его каз­ни. Все это озло­би­ло Циви­ли­са, и он зата­ил в душе надеж­ду исполь­зо­вать наши неуда­чи для мести Риму. (2) Одна­ко Циви­лис был умнее, чем боль­шин­ство вар­ва­ров; он даже счи­тал себя достой­ным рав­нять­ся с Сер­то­ри­ем и Ган­ни­ба­лом, ибо лицо его было так же обез­обра­же­но, как у них³⁸. Пони­мая, что откры­тое выступ­ле­ние про­тив рим­лян поста­вит его под удар рим­ских армий, он решил при­нять уча­стие в граж­дан­ской войне и при­ки­нул­ся сто­рон­ни­ком Вес­па­си­а­на. Ему тем удоб­нее было это сде­лать, что у него в руках нахо­ди­лось пись­мен­ное рас­по­ря­же­ние При­ма Анто­ния, пред­пи­сы­вав­шее ему вызвать для вида вол­не­ния сре­ди гер­ман­ских пле­мен, дабы задер­жать леги­о­ны, рас­по­ло­жен­ные в этих про­вин­ци­ях, и не дать им прий­ти на помощь Вител­лию. (3) Того же доби­вал­ся от Циви­ли­са во вре­мя их лич­ных встреч и Гор­део­ний Флакк; послед­ний все боль­ше скло­нял­ся на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на и бес­по­ко­ил­ся о судь­бе государ­ства, кото­ро­му гро­зи­ла гибель, если бы граж­дан­ская вой­на вспых­ну­ла с новой силой и тыся­чи воору­жен­ных сол­дат хлы­ну­ли в Ита­лию.

14. (1) Решив­шись на вос­ста­ние, Циви­лис счел за бла­го до вре­ме­ни не откры­вать, как дале­ко про­сти­ра­ют­ся его замыс­лы, и, направ­ляя раз­ви­тие собы­тий в выгод­ную ему сто­ро­ну, рас­счи­ты­вал, что ход их сам пока­жет, как дей­ст­во­вать далее. В это вре­мя по при­ка­зу Вител­лия про­во­дил­ся набор батав­ских юно­шей в армию. Делу это­му, и без того нелег­ко­му, меша­ли жад­ность и поро­ки людей, кото­рым оно было пору­че­но: они захва­ты­ва­ли ста­ри­ков и увеч­ных, чтобы потом отпу­стить за выкуп, при­нуж­да­ли к раз­вра­ту кра­си­вых маль­чи­ков, бла­го почти все под­рост­ки в этой стране отли­ча­ют­ся высо­ким ростом. (2) Бата­вы при­шли в ярость, и зачин­щи­ки гото­во­го уже вспых­нуть мяте­жа убеди­ли их отка­зать­ся выдать рекру­тов. Циви­лис при­гла­сил в свя­щен­ную рощу знат­ных людей сво­его пле­ме­ни и самых реши­тель­ных из про­сто­на­ро­дья, яко­бы для того, чтобы уго­стить их ужи­ном. Когда под вли­я­ни­ем весе­ло­го ноч­но­го пира стра­сти их раз­го­ре­лись, он начал гово­рить, — спер­ва повел речь о сла­ве сво­его пле­ме­ни, потом об оскорб­ле­ни­ях и наси­ли­ях, кото­рые при­хо­дит­ся сно­сить бата­вам под вла­стью Рима. «Неко­гда мы были союз­ни­ка­ми, — гово­рил Циви­лис, — теперь с нами обра­ща­ют­ся как с раба­ми. (3) Дав­но про­шло вре­мя, когда нами пра­ви­ли при­слан­ные из Рима лега­ты. Они при­ез­жа­ли с огром­ной сви­той, они были спе­си­вы, и все же пре­фек­ты³⁹ и цен­ту­ри­о­ны, во власть кото­рых мы отда­ны теперь, еще хуже. Каж­дый из них ста­ра­ет­ся награ­бить как мож­но боль­ше, а когда он напьет­ся досы­та нашей кро­ви, его отзы­ва­ют и на его место при­сы­ла­ют дру­го­го, кото­рый ста­ра­ет­ся при­ду­мать новые улов­ки и новые пово­ды для вымо­га­тель­ства. Теперь на нас обру­шил­ся этот набор, похи­щаю­щий, подоб­но смер­ти, сына у роди­те­лей и бра­та у бра­та. (4) Меж­ду тем нико­гда еще дела рим­лян не были так пло­хи; в их зим­них лаге­рях — одни лишь ста­ри­ки да награб­лен­ная добы­ча. Под­ни­ми­те же голо­ву, огля­ни­тесь окрест и пере­стань­те дро­жать перед гром­ки­ми назва­ни­я­ми рим­ских леги­о­нов. У нас — могу­чие пешие и кон­ные вой­ска, гер­ман­цы нам бра­тья, гал­лы хотят того же, что мы; даже рим­ляне могут счесть эту вой­ну небес­по­лез­ной для себя. Разо­бьют нас — мы ска­жем, что дей­ст­во­ва­ли по при­ка­зу Вес­па­си­а­на, а победим — никто не посме­ет спро­сить у нас отче­та».

15. (1) Собрав­ши­е­ся слу­ша­ли Циви­ли­са с боль­шим сочув­ст­ви­ем, и он тут же свя­зал их обряда­ми и закля­ти­я­ми, пола­гаю­щи­ми­ся у вар­ва­ров в таких слу­ча­ях. К кан­ни­не­фа­там⁴⁰ были отправ­ле­ны послы с пору­че­ни­ем убедить их под­дер­жать зате­вае­мое пред­при­я­тие. Это пле­мя, похо­жее на бата­вов по про­ис­хож­де­нию, язы­ку и доб­ле­сти, но усту­паю­щее им чис­лен­но­стью, зани­ма­ет часть ост­ро­ва, о кото­ром упо­ми­на­лось выше. Циви­лис тай­но при­влек на свою сто­ро­ну при­дан­ные бри­тан­ским леги­о­нам батав­ские когор­ты, кото­рые были, как я рас­ска­зы­вал, пере­веде­ны в Гер­ма­нию и нахо­ди­лись в это вре­мя в Могун­ци­а­ке⁴¹. (2) Сре­ди кан­ни­не­фа­тов боль­шой извест­но­стью поль­зо­вал­ся чело­век по име­ни Брин­нон, про­ис­хо­див­ший от знат­ных роди­те­лей и отли­чав­ший­ся без­гра­нич­ной, хоть и бес­тол­ко­вой, храб­ро­стью. Его отец мно­го раз вос­ста­вал про­тив рим­лян и в свое вре­мя отка­зал­ся при­ни­мать уча­стие в сме­хотвор­ных похо­дах импе­ра­то­ра Гая⁴², сумев при этом избе­жать нака­за­ния. Сла­ва, окру­жав­шая эту мятеж­ную семью, при­вле­ка­ла к Брин­но­ну сим­па­тии сопле­мен­ни­ков. Кан­ни­не­фа­ты поста­ви­ли его на боль­шой щит и под­ня­ли на пле­чи; он сто­ял, слег­ка пока­чи­ва­ясь, высо­ко над голо­ва­ми людей; это зна­чи­ло, что Брин­но­на выбра­ли вождем пле­ме­ни. Он тут же дого­во­рил­ся с живу­щим за Рей­ном пле­ме­нем фри­зов⁴³, и они вме­сте устре­ми­лись к зим­ним лаге­рям двух когорт⁴⁴, рас­по­ло­жен­ных вбли­зи от бере­га Оке­а­на. Сол­да­ты не ожи­да­ли напа­де­ния, да если бы и ожи­да­ли, все рав­но не мог­ли бы спра­вить­ся с про­тив­ни­ком, ибо их было слиш­ком мало. Гер­ман­цы захва­ти­ли и раз­гра­би­ли лагерь, (3) а потом бро­си­лись пре­сле­до­вать и уби­вать рим­ских тор­гов­цев и обоз­ных слуг, кото­рые, счи­тая, что вре­мя мир­ное, раз­бре­лись по всей окру­ге. Угро­за навис­ла и над дру­ги­ми укреп­ле­ни­я­ми. Видя, что защи­тить их не удаст­ся, пре­фек­ты когорт рас­по­ряди­лись их сжечь. Все сол­да­ты, когор­ты и отдель­ные отряды собра­лись в воз­вы­шен­ной части ост­ро­ва под коман­до­ва­ни­ем при­ми­пи­ля­рия⁴⁵ Акви­лия. То была армия лишь по назва­нию, не пред­став­ляв­шая собой под­лин­ной бое­вой силы: Вител­лий еще преж­де вызвал из рас­по­ло­жен­ных здесь когорт всех луч­ших бой­цов и заме­нил их нер­ви­я­ми⁴⁶ и гер­ман­ца­ми, набран­ны­ми по окрест­ным селам; их было мало, и они тяго­ти­лись сво­им новым поло­же­ни­ем.

16. (1) На пер­вых порах Циви­лис пред­по­чи­тал дей­ст­во­вать хит­ро­стью. Он обру­шил­ся на пре­фек­тов с обви­не­ни­я­ми, уко­ряя их в том, что они бро­си­ли дове­рен­ные им укреп­ле­ния, убеж­дал каж­до­го вер­нуть­ся в свой зим­ний лагерь и обе­щал, что сам со сво­ей когор­той суме­ет пода­вить мятеж кан­ни­не­фа­тов. Все, одна­ко, уже раз­га­да­ли ковар­ный замы­сел, скры­тый за эти­ми сове­та­ми. Циви­лис хотел, чтобы когор­ты разо­шлись по сво­им лаге­рям, где ему было бы лег­че уни­что­жить их пооди­ноч­ке. Все боль­ше при­зна­ков ука­зы­ва­ло на то, что не Брин­нон, а имен­но Циви­лис руко­во­дит вос­ста­ни­ем; гер­ман­цы же, как все­гда радост­но воз­буж­ден­ные вой­ной, и вовсе пере­ста­ли это скры­вать. (2) Увидев, что хит­ро­стью немно­го­го добьешь­ся, Циви­лис стал дей­ст­во­вать силой. Он рас­по­ло­жил кан­ни­не­фа­тов, фри­зов и бата­вов тре­мя кли­нья­ми, ост­рия кото­рых схо­ди­лись у Рей­на, в том месте, куда, после пожа­ра наших укреп­ле­ний, были сведе­ны рим­ские кораб­ли. Бой едва начал­ся, как тун­гры пере­ки­ну­лись на сто­ро­ну Циви­ли­са; союз­ни­ки и вра­ги вме­сте набро­си­лись на оше­лом­лен­ных изме­ной сол­дат и уни­что­жи­ли их. С таким же ковар­ст­вом вели себя и вар­ва­ры быв­шие на кораб­лях. (3) Греб­цы, сре­ди кото­рых было нема­ло бата­вов, при­ки­нув­шись нелов­ки­ми и неуме­лы­ми, сна­ча­ла сры­ва­ли все манев­ры мат­ро­сов и сол­дат, потом повер­ну­ли суда кор­мой к бере­гу, заня­то­му вра­га­ми, и, нако­нец, пере­би­ли руле­вых и цен­ту­ри­о­нов, не согла­шав­ших­ся перей­ти на их сто­ро­ну. Вско­ре в руках вра­гов ока­за­лись все два­дцать четы­ре суд­на, состав­ляв­шие наш флот; одни были захва­че­ны, дру­гим при­шлось сдать­ся.

17. (1) Эта победа не толь­ко тот­час же про­сла­ви­ла бата­вов, но и в буду­щем при­нес­ла им нема­лую выго­ду. Они полу­чи­ли ору­жие и кораб­ли, кото­рых им не хва­та­ло, все вос­хи­ща­лись муже­ст­вом сво­их осво­бо­ди­те­лей, и сла­ва о них разо­шлась широ­ко по зем­лям Гер­ма­нии и Гал­лии. Гер­ман­цы тут же при­сла­ли послов с пред­ло­же­ни­ем помо­щи, галль­ские пле­ме­на Циви­лис ста­рал­ся скло­нить на свою сто­ро­ну с помо­щью подар­ков и раз­но­го рода хит­ро­стей. Он отпра­вил обрат­но в свои пле­ме­на пре­фек­тов побеж­ден­ных когорт, сол­да­там же пре­до­ста­вил выбор — оста­вать­ся или разой­тись по домам; оста­вав­шим­ся было обе­ща­но повы­ше­ние по служ­бе, воз­вра­щав­шим­ся домой — захва­чен­ные у рим­лян тро­феи. (2) Он вел с гал­ла­ми тай­ные пере­го­во­ры, убеж­дая их сбро­сить, нако­нец, раб­ство, лице­мер­но назы­вае­мое мир­ной жиз­нью, в кото­ром они изны­ва­ют уже столь­ко лет. «Бата­вы осво­бож­де­ны от пода­тей, — гово­рил он гал­лам, — и все-таки мы взя­лись за ору­жие. Мы под­ня­лись про­тив наших общих угне­та­те­лей и в пер­вом же бою доби­лись победы. Поче­му гал­лам тоже не сбро­сить с себя иго рим­лян? Мно­го ли их оста­лось в Ита­лии? (3) Ведь они удер­жи­ва­ют про­вин­ции под сво­ей вла­стью с помо­щью самих же про­вин­ци­а­лов. Нынеш­нее поло­же­ние не име­ет ниче­го обще­го с тем, что было при Вин­дек­се. Тогда эду­ев и арвер­нов⁴⁷ раз­гро­ми­ла батав­ская кава­ле­рия, в чис­ло вспо­мо­га­тель­ных отрядов Вер­ги­ния вхо­ди­ли бел­ги, зна­чит, Гал­лии нанес­ли пора­же­ние по сути дела сами же гал­лы⁴⁸. Теперь мы высту­па­ем все заод­но, мы вла­де­ем бое­вым опы­том и воен­ны­ми зна­ни­я­ми, накоп­лен­ны­ми в рим­ских лаге­рях, за мной идут когор­ты вете­ра­нов, толь­ко что нанес­шие пора­же­ние леги­о­нам Ото­на⁴⁹. (4) Пусть Сирия, Азия, пусть весь Восток, при­вык­ший сно­сить власть царей, пре­бы­ва­ет и даль­ше в раб­стве, — в Гал­лии живо еще нема­ло людей, родив­ших­ся до того, как вы нача­ли пла­тить пода­ти⁵⁰. Недав­но мы уни­что­жи­ли Квин­ти­лия Вара и изба­ви­ли Гер­ма­нию от раб­ства, дерз­нув бро­сить вызов не прин­цеп­су Вител­лию, а само­му Цеза­рю Авгу­сту⁵¹. (5) Сво­бо­дой при­ро­да наде­ли­ла даже бес­сло­вес­ных скотов, доб­лесть же — бла­го, дан­ное лишь чело­ве­ку, и сами боги помо­га­ют герою. Мы — сами себе хозя­е­ва, рим­ляне свя­за­ны по рукам и ногам; мы пол­ны сил, они исто­ще­ны сво­и­ми вой­на­ми. Пока одни помо­га­ют Вес­па­си­а­ну, а дру­гие Вител­лию, мы можем изба­вить­ся от тех и дру­гих». (6) Таки­ми реча­ми Циви­лис ста­рал­ся укре­пить свое вли­я­ние в галль­ских и гер­ман­ских про­вин­ци­ях. Если бы ему уда­лось осу­ще­ст­вить свои пла­ны, он сде­лал­ся бы вер­хов­ным вла­ды­кой этих могу­чих и бога­тых наро­дов.

18. (1) Флакк Гор­део­ний сна­ча­ла делал вид, буд­то не заме­ча­ет поведе­ния Циви­ли­са, и дал ему вре­мя до кон­ца рас­крыть свои наме­ре­ния. Когда же пере­пу­ган­ные гон­цы при­нес­ли ему изве­стия о взя­тии лаге­рей, раз­гро­ме когорт и изгна­нии рим­лян с при­над­ле­жав­ше­го бата­вам ост­ро­ва, Флакк при­ка­зал лега­ту Мунию Лупер­ку, воз­глав­ляв­ше­му зим­ние лаге­ря двух леги­о­нов⁵², высту­пить на вра­га. Луперк тут же собрал сво­их леги­о­не­ров, жив­ших рядом с лаге­рем уби­ев, и рас­по­ла­гав­шу­ю­ся непо­да­ле­ку кон­ни­цу тре­ви­ров и пере­пра­вил все эти силы на ост­ров, при­дав им еще отряд батав­ской кава­ле­рии. Эти бата­вы дав­но уже реши­ли изме­нить рим­ля­нам, но счи­та­ли, что при­не­сут сво­им боль­ше поль­зы, если перей­дут на их сто­ро­ну пря­мо на поле боя. (2) Циви­лис велел окру­жить себя знач­ка­ми раз­би­тых когорт, кото­рые вну­ша­ли бы вра­гам ужас и напо­ми­на­ли о поне­сен­ном толь­ко что пора­же­нии, бой­цам же Циви­ли­са — о недав­но одер­жан­ной слав­ной победе. Поза­ди армии Циви­лис при­ка­зал поста­вить жен и малых детей, собран­ных со все­го пле­ме­ни, и в их чис­ле — свою мать и сестер. Они долж­ны были вооду­шев­лять бой­цов на победу и слу­жить им уко­ром в слу­чае пора­же­ния. (3) Пение муж­чин, вопли жен­щин гро­мом про­ка­ти­лись по рядам, леги­о­ны и когор­ты отве­ча­ли им сла­бо, неуве­рен­но. Еще до нача­ла сра­же­ния обна­жил­ся левый фланг рим­ской армии: зани­мав­шие его батав­ские кон­ни­ки пере­шли к сво­им, и Циви­лис тут же послал их в ата­ку. Леги­о­не­ры, хотя и в столь труд­ном поло­же­нии, суме­ли, одна­ко, сохра­нить строй и не бро­сить ору­жия. Зато убии и тре­ви­ры, состав­ляв­шие вспо­мо­га­тель­ные отряды, самым постыд­ным обра­зом раз­бе­жа­лись по всей окру­ге. Гер­ман­цы бро­си­лись пре­сле­до­вать их, и леги­о­ны полу­чи­ли воз­мож­ность отсту­пить в лаге­ря, извест­ные под назва­ни­ем Ста­рых. (4) Пре­фек­та батав­ской кон­ни­цы Клав­дия Лабео­на, сопер­ни­чав­ше­го с Циви­ли­сом за вли­я­ние на сопле­мен­ни­ков, увез­ли в зем­ли фри­зов: Циви­лис пони­мал, что, убив Лабео­на, может навлечь на себя нена­висть сопле­мен­ни­ков, оста­вить же его в живых озна­ча­ло сохра­нить повод для буду­щих раздо­ров.

19. (1) Око­ло это­го же вре­ме­ни послан­ный Циви­ли­сом вест­ник нагнал на доро­ге когор­ты бата­вов и кан­ни­не­фа­тов, по при­ка­зу Вител­лия дви­гав­ши­е­ся к Риму⁵³. Сол­да­ты тот­час же нача­ли гру­бить коман­ди­рам и наг­ло тре­бо­вать награ­ды за про­де­лан­ный поход, удво­е­ния жало­ва­нья, уве­ли­че­ния чис­ла кон­ных бой­цов⁵⁴. Вител­лий дей­ст­ви­тель­но обе­щал им все это, но сей­час они воз­об­но­ви­ли свои домо­га­тель­ства вовсе не с целью полу­чить обе­щан­ное, а в поис­ках пово­да для мяте­жа. (2) Согла­сив­шись на мно­гие из их тре­бо­ва­ний, Флакк достиг лишь того, что бата­вы и кан­ни­не­фа­ты выдви­ну­ли новые пре­тен­зии, кото­рые, как они заве­до­мо зна­ли, удо­вле­тво­рить невоз­мож­но. Они отка­за­лись под­чи­нять­ся при­ка­зам Флак­ка и дви­ну­лись в Ниж­нюю Гер­ма­нию на соеди­не­ние с Циви­ли­сом. Гор­део­ний созвал три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов, дабы посо­ве­то­вать­ся, сле­ду­ет ли силой при­нудить когор­ты к пови­но­ве­нию. Флакк был трус по нату­ре; коман­ди­ры его не дове­ря­ли ни явно что-то замыш­ляв­шим сол­да­там вспо­мо­га­тель­ных войск, ни сво­им наспех набран­ным леги­о­нам⁵⁵, в ито­ге было поста­нов­ле­но оста­вить вой­ска в лаге­рях⁵⁶. Вско­ре, одна­ко, Флакк рас­ка­ял­ся в этом реше­нии, и те самые люди, кото­рые еще недав­но убеж­да­ли его не тро­гать­ся с места, теперь ста­ли его же упре­кать в без­де­я­тель­но­сти. Гор­део­ний сде­лал вид, буд­то соби­ра­ет­ся высту­пить в поход, и напи­сал Герен­нию Гал­лу, лега­ту сто­яв­ше­го в Бонне пер­во­го леги­о­на, чтобы тот напал на бата­вов, когда они будут про­хо­дить мимо, сооб­щив при этом, что сам он идет по следам мятеж­ных когорт, гото­вый обру­шить­ся на них с тыла. (3) Если бы Флакк и Галл дей­ст­ви­тель­но дви­ну­ли свои вой­ска и с двух сто­рон напа­ли на про­тив­ни­ка, бата­вы были бы уни­что­же­ны. Но Гор­део­ний сно­ва пере­ду­мал и послал Гал­лу еще одно пись­мо, в кото­ром убеж­дал его не пре­пят­ст­во­вать дви­же­нию мятеж­ни­ков. В резуль­та­те у сол­дат воз­ник­ло подо­зре­ние, что лега­ты нароч­но тянут вре­мя и дают мяте­жу раз­рас­тись. Отныне и про­шлые собы­тия, и все, что слу­чи­лось далее, люди ста­ли объ­яс­нять не без­де­я­тель­но­стью сол­дат или силой про­тив­ни­ка, а одним лишь ковар­ст­вом пол­ко­вод­цев.

20. (1) Дой­дя до Бонн­ско­го лаге­ря, бата­вы отпра­ви­ли к Герен­нию Гал­лу сво­их послов, кото­рые изло­жи­ли тре­бо­ва­ния когорт. Послы объ­яс­ни­ли, что бата­вы не счи­та­ют себя вра­га­ми рим­лян, в чьих рядах они так дол­го сра­жа­лись, но они уста­ли от дол­гой бес­плод­ной служ­бы и меч­та­ют толь­ко о том, чтобы вер­нуть­ся на роди­ну и отдох­нуть; они нико­го не тро­нут, если им дадут идти сво­ей доро­гой, но, встре­тив сопро­тив­ле­ние, суме­ют силой про­ло­жить себе путь. (2) Легат мед­лил с отве­том, одна­ко под дав­ле­ни­ем сол­дат вынуж­ден был пой­ти на риск и при­нять сра­же­ние. Три тыся­чи леги­о­не­ров, сол­да­ты наспех собран­ных белг­ских когорт⁵⁷, тол­пы мест­ных кре­стьян и обоз­ных слуг, в сра­же­нии трус­ли­вых и бес­по­мощ­ных, но хваст­ли­вых и дерз­ких, пока бой не начал­ся, хлы­ну­ли из всех ворот лаге­ря, наде­ясь пода­вить про­тив­ни­ка чис­лом. (3) Опыт­ные, при­вык­шие к боям бата­вы постро­и­лись кли­нья­ми, спло­ти­ли ряды и ока­за­лись неуяз­ви­мы со всех сто­рон, — не толь­ко спе­ре­ди, но так­же с боков и с тыла. Кли­нья устре­ми­лись впе­ред и без труда про­рва­ли тон­кие линии наших войск. Увидев, что бел­ги не выдер­жа­ли натис­ка, леги­о­не­ры тоже дрог­ну­ли и в бес­по­ряд­ке бро­си­лись к лаге­рю. Боль­ше все­го наро­ду погиб­ло перед его ворота­ми и под вала­ми; рвы запол­ни­лись тру­па­ми; люди уми­ра­ли не толь­ко под уда­ра­ми про­тив­ни­ка, не толь­ко от ран, — в пани­ке они сами дави­ли друг дру­га, наты­ка­лись на свои же дроты. (4) Одер­жав победу, бата­вы дви­ну­лись даль­ше, в обход Агрип­пи­но­вой коло­нии. За все вре­мя пути они не поз­во­ли­ли себе боль­ше ника­ких враж­деб­ных дей­ст­вий. Бит­ву под Бон­ном они оправ­ды­ва­ли тем, что рим­ляне, отка­зав­шись удо­вле­тво­рить их мир­ные тре­бо­ва­ния, вынуди­ли их при­бег­нуть к силе ору­жия.

21. (1) После того как когор­ты вете­ра­нов при­со­еди­ни­лись к Циви­ли­су, в его рас­по­ря­же­нии ока­за­лась насто­я­щая армия. Тем не менее он про­дол­жал коле­бать­ся и не решал­ся откры­то высту­пить про­тив рим­лян. Он при­вел всех сво­их людей к при­ся­ге Вес­па­си­а­ну и послал послов в оба леги­о­на, запер­ших­ся после недав­не­го неудач­но­го сра­же­ния в Ста­рых лаге­рях, с пред­ло­же­ни­ем после­до­вать его при­ме­ру. (2) Полу­чен­ный им вско­ре ответ гла­сил: «Мы не при­ни­ма­ем сове­тов ни от измен­ни­ков, ни от вра­гов. У нас есть один прин­цепс — Вител­лий. Ему мы оста­нем­ся вер­ны, за него будем бить­ся до послед­не­го вздо­ха. Не пере­беж­чи­ку-бата­ву решать за рим­лян, что им сле­ду­ет делать; пусть луч­ше гото­вит­ся поне­сти заслу­жен­ное нака­за­ние за свои пре­ступ­ле­ния». Когда Циви­ли­су про­чли этот ответ, он при­шел в неопи­су­е­мую ярость. Все пле­мя бата­вов взя­лось по его при­ка­зу за ору­жие, к ним при­со­еди­ни­лись брук­те­ры и тенк­те­ры⁵⁸, разо­слан­ные по всей Гер­ма­нии гон­цы зва­ли народ к вос­ста­нию, обе­щая добы­чу и сла­ву.

22. (1) Перед лицом надви­гав­шей­ся со всех сто­рон опас­но­сти лега­ты леги­о­нов Муний Луперк и Нуми­зий Руф при­ня­лись укреп­лять валы и сте­ны лаге­ря. За дол­гие годы мир­ной жиз­ни вокруг лаге­ря вырос целый посе­лок; его снес­ли, дабы не дать вра­гу вос­поль­зо­вать­ся построй­ка­ми. Одна­ко меры по обес­пе­че­нию армии про­ви­ан­том были при­ня­ты непреду­смот­ри­тель­но: сол­да­там раз­ре­ши­ли силой отби­рать про­до­воль­ст­вие у окрест­ных жите­лей, и запа­сы, кото­рых мог­ло бы хва­тить надол­го, ока­за­лись уни­что­жен­ны­ми в несколь­ко дней. (2) В цен­тре насту­паю­щей армии нахо­дил­ся сам Циви­лис с глав­ны­ми сила­ми бата­вов; рас­счи­ты­вая устра­шить про­тив­ни­ка, густы­ми тол­па­ми высы­па­ли на оба бере­га Рей­на гер­ман­цы; по при­реч­ным лугам про­но­си­лись всад­ни­ки; вверх по тече­нию реки дви­нул­ся флот. Оса­жден­ные не пони­ма­ли, что про­ис­хо­дит: на них гляде­ли знач­ки ста­рых рим­ских когорт и рядом с ними изо­бра­же­ния диких зве­рей, кото­рые здеш­ние пле­ме­на обыч­но хра­нят в лесах и свя­щен­ных рощах, а идя в бит­ву, несут перед собой; граж­дан­ская вой­на сли­ва­лась с вой­ной про­тив вар­ва­ров. (3) Оса­ждаю­щие наде­я­лись, что непо­мер­ная дли­на валов тоже послу­жит им на поль­зу. Лагерь стро­ил­ся с рас­че­том на два леги­о­на, а теперь его защи­ща­ли едва пять тысяч рим­лян⁵⁹ да тол­па тор­гов­цев и обоз­ных слуг, сбе­жав­ших­ся сюда, как толь­ко нача­лись воен­ные дей­ст­вия.

23. (1) Одна часть лаге­ря лежа­ла на поло­гом склоне хол­ма, дру­гая — на рав­нине. Когда Август созда­вал его, он рас­счи­ты­вал, что здесь будут посто­ян­ные квар­ти­ры леги­о­нов, спо­соб­ных дер­жать под кон­тро­лем гер­ман­ские про­вин­ции и подав­лять малей­шее сопро­тив­ле­ние; он и не пред­по­ла­гал, что настанет день, когда за эти­ми самы­ми вала­ми при­дет­ся выдер­жи­вать оса­ду нашим вой­скам. Поэто­му, пол­но­стью поло­жив­шись на доб­лесть сол­дат и силу ору­жия, рим­ляне и не поду­ма­ли выбрать для лаге­ря не столь доступ­ное место или обне­сти его допол­ни­тель­ны­ми укреп­ле­ни­я­ми. (2) Бата­вы и зарейн­ские пле­ме­на⁶⁰ рас­по­ло­жи­лись поодаль друг от дру­га, чтобы было яснее вид­но, кто ведет себя с бо́льшим муже­ст­вом. Сна­ча­ла они изда­ли обстре­ли­ва­ли лагерь; почти все их стре­лы, одна­ко, попа­да­ли лишь в баш­ни и зуб­цы стен, сами же вар­ва­ры нес­ли тяже­лые поте­ри от сып­лю­щих­ся свер­ху кам­ней. Тогда напа­даю­щие, огла­шая воздух кри­ка­ми, бро­си­лись на штурм. Одни караб­ка­лись вверх по при­став­ным лест­ни­цам, дру­гие — по спи­нам постро­ив­ших­ся чере­па­хой това­ри­щей. Еще мину­та — и мно­гие из них добра­лись бы до вер­ши­ны вала. (3) Одна­ко вар­ва­ры хоро­шо сра­жа­ют­ся лишь пона­ча­лу, пока дело само идет на лад; к тому же они слиш­ком поло­жи­лись на сча­стье, сопут­ст­во­вав­шее им все послед­нее вре­мя; наткнув­шись на мечи и щиты леги­о­не­ров, они пока­ти­лись обрат­но, падая в ров, где их насти­га­ли летев­шие с вала копья и заост­рен­ные колья. Вско­ре жаж­да добы­чи заста­ви­ла их забыть о неуда­чах; они даже реши­лись при­бег­нуть к помо­щи осад­ных орудий, столь им непри­выч­ных. Сами они не име­ют ника­ко­го навы­ка в этом деле, но по ука­за­ни­ям пере­беж­чи­ков и плен­ных изгото­ви­ли гру­бый помост, постав­лен­ный на коле­са, кото­рый пере­дви­га­ли, под­тал­ки­вая сза­ди. Сто­яв­шие на помо­сте бой­цы пора­жа­ли про­тив­ни­ка свер­ху; сол­да­ты, спря­тав­ши­е­ся под помо­стом, под­ка­пы­ва­ли под его защи­той сте­ны. Рим­ляне обстре­ля­ли это неле­пое соору­же­ние кам­ня­ми из бал­ли­сты и вско­ре выве­ли его из строя. (4) Тот­час же затем мета­тель­ные орудия обру­ши­ли на вар­ва­ров, заня­тых пле­те­ни­ем фашин и под­готов­кой защит­ных наве­сов, огром­ные зажи­га­тель­ные стре­лы. Вспых­нув­шее пла­мя все бли­же под­би­ра­лось к напа­даю­щим; от мыс­ли взять лагерь штур­мом при­шлось отка­зать­ся, и реше­но было взять его измо­ром. Циви­лис знал, что про­до­воль­ст­вия оса­жден­ным хва­тит все­го лишь на несколь­ко дней, что лагерь полон людей, неспо­соб­ных носить ору­жие, и воз­ла­гал надеж­ду на пре­да­тель­ство изму­чен­ных голо­дом сол­дат, на непо­сто­ян­ство рабов и слу­чай­но­сти вой­ны.

24. (1) Тем вре­ме­нем Флак­ку сооб­щи­ли, что мятеж­ни­ки оса­ди­ли лагерь и разо­сла­ли по галль­ским про­вин­ци­ям дове­рен­ных людей, кото­рые пыта­ют­ся набрать вой­ска на помощь вос­став­шим. Флакк выбрал луч­ших сол­дат из сво­ей армии и пору­чил лега­ту два­дцать вто­ро­го леги­о­на Дил­лию Воку­ле высту­пить воз­мож­но быст­рее бере­гом Рей­на⁶¹; сам же дви­нул­ся сле­дом с кораб­ля­ми, совер­шен­но боль­ной⁶² и нена­види­мый сол­да­та­ми. Раз­го­во­ры в вой­ске ста­но­ви­лись все более угро­жаю­щи­ми. Имен­но Флакк, роп­та­ли сол­да­ты, выпу­стил из Могун­ци­а­ка батав­ские когор­ты, имен­но он скрыл от всех, что Циви­лис гото­вит мятеж и пыта­ет­ся при­влечь на свою сто­ро­ну гер­ман­цев. (2) «Ни Прим Анто­ний, ни Муци­ан, — гово­ри­ли они, — не ока­за­ли Вес­па­си­а­ну боль­шей помо­щи. Если бы Флакк дей­ст­во­вал откры­то, с ору­жи­ем в руках, мы мог­ли бы так же откры­то дать ему отпор, но хит­рость и ковар­ство тем и опас­ны, что не зна­ешь, откуда при­хо­дит­ся ждать напа­де­ния. Циви­лис перед нами, он стро­ит свои вой­ска для бит­вы, а Гор­део­ний лежит в посте­ли и шлет из сво­ей опо­чи­валь­ни при­ка­зы, лишь облег­чаю­щие вра­гу его зада­чу. Не доволь­но ли столь­ким здо­ро­вым и храб­рым, хоро­шо воору­жен­ным людям под­чи­нять­ся хило­му ста­ри­ку, кото­рый под вли­я­ни­ем болез­ни сего­дня хочет одно­го, зав­тра дру­го­го? Не пора ли нам вос­стать про­тив сво­ей злой судь­бы и покон­чить с измен­ни­ком?». (3) Сол­да­ты были крайне воз­буж­де­ны подоб­ны­ми раз­го­во­ра­ми, при­быв­шее в этот момент пись­мо Вес­па­си­а­на разъ­яри­ло их окон­ча­тель­но. Не имея воз­мож­но­сти скрыть пись­мо, Флакк про­чел его сол­да­там на сход­ке, аре­сто­вал доста­вив­ших его фла­виан­цев и в цепях отпра­вил их к Вител­лию.

25. (1) Этот посту­пок успо­ко­ил армию, и она бла­го­по­луч­но при­бы­ла в Бон­ну, где нахо­ди­лись зим­ние лаге­ря пер­во­го леги­о­на. Сол­да­ты, сто­яв­шие здесь, еще силь­нее нена­виде­ли Гор­део­ния, так как счи­та­ли, что он вино­вен в поне­сен­ном ими пора­же­нии: по его при­ка­зу они высту­пи­ли про­тив бата­вов, рас­счи­ты­вая на иду­щие из Могун­ци­а­ка леги­о­ны, но так как под­креп­ле­ния не при­шли, их това­ри­щам при­шлось жиз­нью запла­тить за эту изме­ну. Все слу­чив­ше­е­ся Флакк скрыл от осталь­ных армий и от сво­его импе­ра­то­ра; в про­тив­ном слу­чае он с помо­щью собран­ных по про­вин­ци­ям опол­че­ний лег­ко мог бы пода­вить вспых­нув­ший мятеж. (2) Услы­шав эти раз­го­во­ры, Гор­део­ний обна­ро­до­вал пись­ма, отправ­лен­ные им в Бри­та­нию, в галль­ские и испан­ские про­вин­ции, содер­жав­шие прось­бу о при­сыл­ке помо­щи. При этом пись­ма были пере­да­ны зна­ме­нос­цам леги­о­нов и сол­да­ты полу­чи­ли воз­мож­ность позна­ко­мить­ся с ними преж­де коман­ди­ров; так Гор­део­ний поло­жил нача­ло отвра­ти­тель­но­му обы­чаю, суще­ст­ву­ю­ще­му и поныне. Затем он при­ка­зал схва­тить одно­го из бун­тов­щи­ков, не пото­му, что счи­тал его одно­го вино­ва­тым, а для того, чтобы пока­зать свою власть. (3) Из Бон­ны армия дви­ну­лась в Агрип­пи­но­ву коло­нию; по доро­ге к ней при­со­еди­ня­лись мно­го­чис­лен­ные вспо­мо­га­тель­ные отряды из Гал­лии⁶³, на пер­вых порах ока­зав­шие рим­ля­нам боль­шую помощь. Вско­ре, одна­ко, узнав об одер­жан­ных гер­ман­ца­ми победах, боль­шин­ство галль­ских пле­мен тоже взя­лось за ору­жие в надеж­де заво­е­вать сво­бо­ду, а если удаст­ся, то и захва­тить власть над дру­ги­ми. (4) Раз­дра­же­ние леги­о­не­ров рос­ло, — арест одно­го чело­ве­ка не вну­шил им ника­ко­го стра­ха. Сам заклю­чен­ный к тому же уве­рял, буд­то играл роль посред­ни­ка меж­ду Циви­ли­сом и Флак­ком и буд­то послед­ний пото­му и воз­во­дит на него лож­ные обви­не­ния, что хочет отве­сти гла­за от насто­я­ще­го пре­ступ­ни­ка. В этих усло­ви­ях Воку­ла про­явил ред­кое само­об­ла­да­ние. Он под­нял­ся на три­бу­нал, при­ка­зал выве­сти аре­сто­ван­но­го и каз­нить, не обра­щая вни­ма­ния на его вопли. Сму­тья­ны при­шли в ужас, насто­я­щие сол­да­ты ста­ли под­чи­нять­ся при­ка­зам. Армия в один голос наста­и­ва­ла, чтобы коман­до­ва­ние было пере­да­но Воку­ле, и Флакк усту­пил обще­му тре­бо­ва­нию.

26. (1) Мно­гое, одна­ко, про­дол­жа­ло вызы­вать у склон­ных к мяте­жу сол­дат страх и озлоб­ле­ние. Не хва­та­ло денег, не хва­та­ло про­ви­ан­та, галль­ские про­вин­ции про­ти­ви­лись взи­ма­нию пода­тей и набо­ру рекру­тов, из-за засу­хи, невидан­ной в этих местах, Рейн обме­лел, и суда едва мог­ли дви­гать­ся; изыс­ки­вать и достав­лять про­до­воль­ст­вие ста­но­ви­лось все труд­нее: чтобы не дать гер­ман­цам фор­си­ро­вать реку вброд, по бере­гам рас­по­ло­жи­ли заста­вы, ртов из-за это­го ста­ло боль­ше, а воз­мож­но­стей добы­вать пищу мень­ше. (2) Люди, не при­вык­шие к труд­но­стям, склон­ны были самую засу­ху счи­тать небес­ным зна­ме­ни­ем и уве­ря­ли, что даже реки, испо­кон века быв­шие огра­ди­тель­ны­ми рубе­жа­ми импе­рии, отка­зы­ва­ют­ся слу­жить нам. В том, что в мир­ное вре­мя счи­та­лось есте­ствен­ным или слу­чай­ным, теперь виде­ли перст судь­бы и гнев богов.

(3) Вой­ска пере­шли в Нове­зий⁶⁴, где соеди­ни­лись с шест­на­дца­тым леги­о­ном; Воку­ла пере­дал часть сво­их обя­зан­но­стей лега­ту⁶⁵ Герен­нию Гал­лу. Пол­ко­вод­цы не реша­лись высту­пить про­тив вра­га и, отведя армию к три­на­дца­то­му миль­но­му кам­ню от Нове­зия, раз­би­ли лагерь у места, назы­вае­мо­го Гель­ду­ба. Здесь они заня­лись стро­е­вы­ми уче­ни­я­ми, соору­же­ни­ем и вос­ста­нов­ле­ни­ем валов и про­чи­ми воин­ски­ми упраж­не­ни­я­ми, укреп­ля­ю­щи­ми бое­вой дух армии. Воку­ла решил дать сол­да­там погра­бить, чтобы воз­будить их воин­ский пыл, и вывел часть войск в зем­ли при­со­еди­нив­ше­го­ся к Циви­ли­су пле­ме­ни кугер­нов⁶⁶. Осталь­ные оста­лись на месте под коман­до­ва­ни­ем Герен­ния Гал­ла.

27. (1) Слу­чи­лось так, что в это самое вре­мя один из кораб­лей, вез­ших зер­но, сел на мель неда­ле­ко от лаге­ря⁶⁷. Пока мат­ро­сы хло­пота­ли, пыта­ясь сдви­нуть суд­но с места, гер­ман­цы ста­ли тянуть его к сво­е­му бере­гу. Галл не мог стер­петь подоб­ной наг­ло­сти и отпра­вил на помощь кораб­лю когор­ту сол­дат, к гер­ман­цам тоже подо­спе­ла под­держ­ка, под­креп­ле­ния под­хо­ди­ли и с той, и с дру­гой сто­ро­ны, и вско­ре нача­лась насто­я­щая бит­ва. Гер­ман­цы нанес­ли нам тяже­лый урон и захва­ти­ли корабль. (2) Как пове­лось в ту пору, при­чи­ной пора­же­ния сол­да­ты сочли не соб­ст­вен­ную тру­сость, а веро­лом­ство лега­та. Его выта­щи­ли из палат­ки, изби­ли, разо­рва­ли на нем одеж­ду, тре­буя, чтобы он при­знал­ся, сколь­ко денег полу­чил за свое пре­да­тель­ство и кто ему помо­гал. В сол­да­тах просну­лась ста­рая нена­висть к Гор­део­нию; они уве­ря­ли, что это он под­стро­ил пора­же­ние, а Галл лишь выпол­нял его волю. Пере­пу­ган­ный легат под угро­зой смер­ти обви­нил Гор­део­ния в измене и под­твер­дил, что дей­ст­во­вал по его при­ка­зу. Гал­ла зако­ва­ли в цепи и осво­бо­ди­ли толь­ко после воз­вра­ще­ния Воку­лы, (3) кото­рый на сле­дую­щий же день по при­бы­тии в лагерь каз­нил зачин­щи­ков бун­та. Так эта армия посто­ян­но коле­ба­лась меж­ду мятеж­ным свое­во­ли­ем и тупой покор­но­стью. Рядо­вые ее бой­цы сохра­ня­ли вер­ность Вител­лию, — в этом не может быть сомне­ний; руко­во­ди­те­ли же скло­ня­лись на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на. Отсюда веч­ная сме­на мяте­жей и каз­ней, то вспыш­ки яро­сти, то сми­ре­ние, и посто­ян­ная готов­ность коман­ди­ров нака­зы­вать сол­дат, кото­рых они не мог­ли удер­жи­вать в пови­но­ве­нии обыч­ны­ми сред­ства­ми.

28. (1) Меж­ду тем гер­ман­цы скре­пи­ли свой союз с Циви­ли­сом, выдав в каче­стве залож­ни­ков самых знат­ных сво­их людей, и теперь бой­цы, ору­жие и день­ги в несмет­ных коли­че­ствах сте­ка­лись к нему со всех кон­цов стра­ны. Тем гер­ман­цам, что жили непо­да­ле­ку от уби­ев и тре­ви­ров, он при­ка­зал прой­ти с огнем и мечом по зем­ле этих пле­мен⁶⁸, дру­гим отрядам велел пере­пра­вить­ся через реку Мозу, вторг­нуть­ся в пре­де­лы сосед­них мена­пи­ев и мори­нов⁶⁹ и раз­гра­бить погра­нич­ные посе­ле­ния гал­лов. И тут и там гер­ман­цы захва­ти­ли мно­го добы­чи, но с осо­бой яро­стью обру­ши­лись они на уби­ев, ибо это пле­мя, гер­ман­ское по сво­е­му про­ис­хож­де­нию, отрек­лось от род­но­го наро­да и при­ня­ло рим­ское имя агрип­пи­нов. (2) Когор­ты уби­ев, пола­гая, что они нахо­дят­ся доста­точ­но дале­ко от побе­ре­жья⁷⁰, рас­по­ло­жи­лись в деревне Мар­ко­ду­ре, не при­няв ника­ких мер пре­до­сто­рож­но­сти, и вне­зап­но напав­шие опол­чен­цы Циви­ли­са пере­би­ли их. Убии не при­ми­ри­лись со сво­им пора­же­ни­ем. Стре­мясь захва­тить поболь­ше добы­чи, они, в свою оче­редь, рину­лись в Гер­ма­нию⁷¹, где на пер­вых порах бес­пре­пят­ст­вен­но зани­ма­лись гра­бе­жом, пока, нако­нец, гер­ман­цы не окру­жи­ли и не уни­что­жи­ли их. Вооб­ще в эту кам­па­нию убии про­сла­ви­лись ско­рей сво­ей вер­но­стью, чем бое­вы­ми уда­ча­ми. (3) После раз­гро­ма уби­ев Циви­лис почув­ст­во­вал себя пол­но­власт­ным хозя­и­ном, с каж­дым успе­хом он наг­лел все боль­ше и, нако­нец, решил, что наста­ло вре­мя рас­пра­вить­ся с запер­ши­ми­ся в лаге­ре⁷² леги­о­на­ми. Он велел уси­лить кара­у­лы, дабы никто не мог тай­но про­ник­нуть в лагерь и рас­ска­зать там о вой­сках, иду­щих на помощь оса­жден­ным. Бата­вам Циви­лис пору­чил вести зем­ля­ные работы и гото­вить осад­ные маши­ны, а зарейн­ские пле­ме­на, кото­рые горе­ли нетер­пе­ни­ем и рва­лись в бой, бро­сил на штурм вала. Ата­ка была отби­та, но Циви­лис при­ка­зал гер­ман­цам сно­ва идти на при­ступ, бла­го пле­ме­на эти были так мно­го­чис­лен­ны, что не обра­ща­ли ника­ко­го вни­ма­ния на поте­ри.

29. (1) Насту­пи­ла ночь, но бит­ва не кон­чи­лась. Напа­даю­щие сва­ли­ва­ли в кучи ство­лы дере­вьев, устра­и­ва­ли огром­ные кост­ры и тут же сади­лись есть и пить. Опья­нен­ные вином, они с бес­смыс­лен­ной отва­гой бро­са­лись в бой и в тем­но­те мета­ли в про­тив­ни­ка копья, не при­но­сив­шие ему ника­ко­го вреда. Сами же вар­ва­ры, осве­щен­ные огнем кост­ров, были, напро­тив того, пре­крас­но вид­ны рим­ля­нам, пора­жав­шим на выбор вся­ко­го, кто при­вле­кал их вни­ма­ние храб­ро­стью или блес­ком бое­во­го убо­ра. (2) Заме­тив это, Циви­лис при­ка­зы­ва­ет зага­сить кост­ры и в тем­но­те уни­что­жить про­тив­ни­ка. В нестрой­ном гро­хо­те бит­вы нель­зя понять, кто погиб, а кто еще про­дол­жа­ет сра­жать­ся, куда нано­сить уда­ры и откуда их ждать. Бой­цы бро­са­ют­ся то в одну, то в дру­гую сто­ро­ну, — туда, откуда слы­шит­ся шум, и дав­ка ста­но­вит­ся еще ужас­нее. Храб­рость не дает пре­иму­ще­ства, бес­смыс­лен­ный слу­чай царит надо всем, и муже­ст­вен­ные бой­цы сплошь да рядом пада­ют под уда­ра­ми тру­сов. (3) Гер­ман­ца­ми пра­вит один лишь без­рас­суд­ный гнев. Рим­ские сол­да­ты, при­вык­шие к опас­но­стям, рас­счи­та­но и мет­ко пора­жа­ют их око­ван­ны­ми желе­зом колья­ми, обру­ши­ва­ют на них огром­ные кам­ни. Заслы­шав шум под­ко­па, завидев при­став­лен­ные к валам лест­ни­цы, рим­ляне бро­са­ют­ся на вра­га, оттал­ки­ва­ют его щита­ми, засы­па­ют дрота­ми, кин­жа­ла­ми пора­жа­ют тех, кто успел вско­чить на сте­ну. Так про­шла ночь. С наступ­ле­ни­ем дня сра­же­ние при­ня­ло дру­гой облик.

30. (1) Бата­вы выстро­и­ли двух­этаж­ную баш­ню и под­ка­ти­ли ее к пре­то­ри­е­вым воротам⁷³, туда, где поч­ва была ров­нее. Выста­вив впе­ред креп­кие колья, оса­жден­ные уда­ра­ми балок раз­би­ли баш­ню, уни­что­жив при этом мно­гих вои­нов, сто­яв­ших на ее пло­щад­ках, а затем вне­зап­ной удач­ной вылаз­кой оше­ло­ми­ли про­тив­ни­ка. Тем вре­ме­нем леги­о­не­ры, более опыт­ные, чем бата­вы, и пре­вос­хо­дя­щие их в воин­ском искус­стве, тоже сооруди­ли мно­же­ство машин. (2) Осо­бен­ный ужас наво­дил на вар­ва­ров длин­ный гиб­кий рычаг, кото­рый неожи­дан­но опус­кал­ся на строй про­тив­ни­ка, выхва­ты­вал одно­го или несколь­ких чело­век и, взмыв под дей­ст­ви­ем про­ти­во­ве­сов, пере­бра­сы­вал захва­чен­ных вои­нов на гла­зах их това­ри­щей за сте­ны лаге­ря⁷⁴. Видя, что попыт­ки взять лагерь штур­мом ниче­го не дают, Циви­лис решил вер­нуть­ся к оса­де, не тре­бо­вав­шей от его армии ника­ких уси­лий. В то же вре­мя он про­дол­жал скло­нять леги­о­не­ров к измене, под­сы­лая к ним гон­цов, не ску­пясь на посу­лы и обе­ща­ния.

31. (1) Все эти собы­тия про­ис­хо­ди­ли в Гер­ма­нии еще до кре­мон­ской бит­вы. Об исхо­де ее леги­о­ны узна­ли из пись­ма При­ма Анто­ния, к кото­ро­му был при­ло­жен эдикт, под­пи­сан­ный Цеци­ной⁷⁵, а пре­фект одной из раз­би­тых когорт Аль­пи­ний Мон­тан⁷⁶ рас­ска­зал о том, как скла­ды­ва­ют­ся дела обе­их борю­щих­ся пар­тий в насто­я­щее вре­мя. Ново­сти эти вызва­ли у сол­дат раз­лич­ные чув­ства. Набран­ные в Гал­лии вспо­мо­га­тель­ные вой­ска слу­жи­ли неохот­но и не испы­ты­ва­ли ни люб­ви, ни нена­ви­сти ни к одной из враж­дую­щих сто­рон; они сра­зу же под­да­лись на уго­во­ры пре­фек­тов и отло­жи­лись от Вител­лия. (2) Вете­ра­ны дол­го коле­ба­лись, а когда, нако­нец, согла­си­лись при­сяг­нуть ново­му импе­ра­то­ру, то всем сво­им видом пока­зы­ва­ли, что дела­ют это, лишь под­чи­ня­ясь при­ка­зам Гор­део­ния и насто­я­ни­ям три­бу­нов. Они отчет­ли­во выго­ва­ри­ва­ли сло­ва при­ся­ги, пока не дохо­ди­ли до име­ни Вес­па­си­а­на, — тут одни бор­мота­ли впол­го­ло­са, дру­гие и вовсе мол­ча­ли.

32. (1) Анто­ний при­слал Циви­ли­су пись­мо, в кото­ром обра­щал­ся к нему как к дру­гу и союз­ни­ку и во враж­деб­ном тоне гово­рил о гер­ман­ской армии. Когда пись­мо это было про­чи­та­но на сход­ке⁷⁷, оно вызва­ло у сол­дат недо­воль­ство и подо­зре­ния. Такое же отно­ше­ние встре­ти­ли сооб­ще­ния обо всем слу­чив­шем­ся и в лаге­рях под Гель­ду­бой. Мон­та­ну было пору­че­но отпра­вить­ся к Циви­ли­су и потре­бо­вать, чтобы тот пре­кра­тил воен­ные дей­ст­вия и пере­стал оправ­ды­вать лжи­вы­ми пред­ло­га­ми вой­ну, кото­рую он ведет про­тив Рима, ибо если он и вправ­ду взял­ся за ору­жие лишь чтобы помочь Вес­па­си­а­ну, то дело уже сде­ла­но. (2) Выслу­шав лега­та, Циви­лис начал было хит­рить и лави­ро­вать, но видя, что Мон­тан — чело­век рез­кий, горя­чий и готов на самые край­ние меры, заго­во­рил о стра­да­ни­ях и опас­но­стях, кото­рые он два­дцать пять лет тер­пел в рим­ских лаге­рях. «За все, что мне при­шлось выне­сти, — про­дол­жал Циви­лис, — я полу­чил достой­ную награ­ду: я пере­жил гибель бра­та⁷⁸, пре­тер­пел арест и носил кан­да­лы, я слы­шал, как вопи­ли сол­да­ты, тре­буя моей каз­ни, и я имею закон­ное пра­во мстить за все это. Ну а вы, тре­ви­ры, вы, раб­ские души, какой награ­ды жде­те вы за про­ли­тую кровь, кро­ме изну­ри­тель­ной служ­бы, бес­ко­неч­ных побо­ров, порок, каз­ней и бар­ских капри­зов? (3) Я все­го лишь пре­фект одной когор­ты, кан­ни­не­фа­ты и бата­вы — лишь ничтож­ная часть наро­да гал­лов⁷⁹, а ведь суме­ли же мы сте­реть с лица зем­ли их неле­пые огром­ные лаге­ря, суме­ли зажать их в коль­цо желе­за и голо­да. Если мы набе­рем­ся муже­ства и под­ни­мем­ся на вра­га, мы при­ведем сво­бо­ду на наши зем­ли, если же разо­бьют нас, то все оста­нет­ся как сей­час, хуже не будет». Сво­ей речью Циви­лис заро­нил сомне­ния в душу лега­та и отпу­стил его, велев, одна­ко, зна­чи­тель­но смяг­чить выра­же­ния, когда тот станет пере­да­вать рим­ля­нам содер­жа­ние их раз­го­во­ра. Воз­вра­тясь, Мон­тан сооб­щил лишь, что посоль­ство его было неудач­ным; вско­ре, одна­ко, все, что он поста­рал­ся сохра­нить в тайне, сде­ла­лось явным.

33. (1) Оста­вив при себе часть войск, Циви­лис пору­чил Юлию Мак­си­му и сыну сво­ей сест­ры Клав­дию Вик­то­ру коман­до­вать когор­та­ми вете­ра­нов, доба­вил к ним самых храб­рых бой­цов-гер­ман­цев и при­ка­зал высту­пить про­тив армии Воку­лы. По доро­ге они захва­ти­ли и раз­гра­би­ли рас­по­ло­жен­ные в Асци­бур­гии⁸⁰ зим­ние лаге­ря кон­но­го отряда. Бата­вы и гер­ман­цы нале­те­ли на лагерь столь неожи­дан­но, что Воку­ла не успел ни обра­тить­ся к сол­да­там с речью, ни постро­ить армию для боя; у него едва хва­ти­ло вре­ме­ни рас­по­рядить­ся, чтобы нахо­див­ши­е­ся в резер­ве леги­о­не­ры заня­ли центр лаге­ря. Вспо­мо­га­тель­ные отряды были смя­ты сра­зу же, (2) наша кон­ни­ца вырва­лась было впе­ред, но тут же раз­би­лась о строй насту­пав­ше­го про­тив­ни­ка и в бес­по­ряд­ке бро­си­лась назад, давя и опро­киды­вая сво­их. С это­го момен­та бит­ва пре­вра­ти­лась в рез­ню. Когор­ты нер­ви­ев, то ли по тру­со­сти, то ли по веро­лом­ству, откры­ли флан­ги рим­ской армии, и насту­паю­щие устре­ми­лись на леги­о­не­ров; те побро­са­ли знач­ки, кину­лись к валу, но и здесь пада­ли под уда­ра­ми вар­ва­ров. Неожи­дан­но на поле боя появи­лись новые силы, и ход сра­же­ния кру­то изме­нил­ся. (3) Когор­ты вас­ко­нов, набран­ные еще Галь­бой⁸¹, были вызва­ны в Гер­ма­нию и теперь при­бли­жа­лись к лаге­рю. Они услы­ша­ли шум бит­вы и с тылу нале­те­ли на увле­чен­ных наступ­ле­ни­ем вар­ва­ров, посе­яв в их рядах пани­ку, на какую, по сво­ей мало­чис­лен­но­сти, никак не мог­ли рас­счи­ты­вать; одни реши­ли, что при­бы­ли вой­ска из Нове­зия, дру­гие — что из Могун­ци­а­ка, но никто не сомне­вал­ся, что на помощь оса­жден­ным яви­лась целая армия. Это вдох­ну­ло в рим­ских сол­дат новую энер­гию, и, рас­счи­ты­вая на чужие силы, они суме­ли собрать свои соб­ст­вен­ные. (4) Луч­шие бой­цы-бата­вы, сра­жав­ши­е­ся в пешем строю, были уни­что­же­ны, кон­ни­ки уска­ка­ли, захва­тив с собой знач­ки и плен­ных, взя­тых в нача­ле сра­же­ния. По чис­лу уби­тых поте­ри нашей армии были в тот день боль­ше, но мы лиши­лись пло­хих сол­дат, тогда как гер­ман­цы оста­ви­ли на поле боя весь цвет сво­его воин­ства.

34. (1) Оба пол­ко­во­д­ца рав­но были вино­ва­ты во всем слу­чив­шем­ся — и тот, и дру­гой заслу­жи­ли пора­же­ние, ни тот, ни дру­гой не были достой­ны победы. Циви­лис, сто­и­ло ему вве­сти в бой бо́льшие силы⁸², сумел бы взять и уни­что­жить лагерь и не дал бы несколь­ким когор­там окру­жить свое вой­ско. Воку­ла не пред­видел при­бли­же­ния вра­га и поэто­му был побеж­ден, едва пока­зав­шись на поле боя; мало это­го, он мог, раз­ви­вая достиг­ну­тый в бою успех, осво­бо­дить томив­ши­е­ся в оса­де леги­о­ны⁸³, если бы боль­ше дове­рял сво­ей победе, боль­ше бы пола­гал­ся на ход собы­тий, если бы тут же, вме­сто того чтобы тра­тить попу­сту день за днем, бро­сил­ся пре­сле­до­вать вра­га. (2) Тем вре­ме­нем Циви­лис вся­че­ски ста­рал­ся подей­ст­во­вать на оса­жден­ных и создать у них впе­чат­ле­ние, буд­то победа на его сто­роне и поло­же­ние рим­лян без­на­деж­но. На виду лаге­ря выста­ви­ли захва­чен­ные знач­ки когорт и вым­пе­лы и перед валом про­во­ди­ли плен­ных сол­дат. Один из них решил­ся на геро­и­че­ский подвиг: он гром­ко обра­тил­ся к оса­жден­ным, ска­зал им, что про­изо­шло на самом деле⁸⁴, и тут же пал, прон­зен­ный меча­ми гер­ман­цев, — ярость, с кото­рой вра­ги набро­си­лись на смель­ча­ка, лишь под­твер­ди­ла спра­вед­ли­вость его слов. В это же вре­мя оса­жден­ные услы­ша­ли шум, доно­сив­ший­ся из раз­ру­шае­мых дере­вень, увиде­ли заре­во пожа­ров и поня­ли, что на помощь им спе­шит победо­нос­ная армия. (3) В виду лаге­ря Воку­ла оста­но­вил свои вой­ска, велел соста­вить в одно место знач­ки когорт, обве­сти это место валом и окру­жить его рвом: он хотел, чтобы сол­да­ты оста­ви­ли покла­жу в без­опас­ном месте и сра­жа­лись налег­ке. Армия про­те­сту­ю­ще зашу­ме­ла, — при­вык­шие раз­го­ва­ри­вать с пол­ко­во­д­ца­ми язы­ком угроз, сол­да­ты тре­бо­ва­ли, чтобы их тот­час же вели в бой. По-види­мо­му, Циви­лис был прав, рас­счи­ты­вая не толь­ко на муже­ство сво­их войск, но и на рас­пу­щен­ность сво­их про­тив­ни­ков: не успев постро­ить­ся, уста­лые сол­да­ты бес­по­рядоч­ной тол­пой бро­са­ют­ся на вра­га; (4) бое­вое сча­стье улы­ба­ет­ся то рим­ля­нам, то вар­ва­рам, осо­бен­но трус­ли­во ведут себя те, кто кри­чал боль­ше всех. Неко­то­рые из рим­лян, одна­ко, оду­шев­лен­ные недав­но одер­жан­ной победой, отста­и­ва­ют каж­дую пядь зем­ли, нано­сят вра­гу удар за уда­ром, под­бад­ри­ва­ют окру­жаю­щих и самих себя. Вот они уже сно­ва сто­ят креп­ким стро­ем, машут рука­ми сто­я­щим на сте­нах, при­гла­шая их тоже не терять вре­ме­ни. Оса­жден­ные все виде­ли и все поня­ли — они рас­па­хи­ва­ют ворота лаге­ря и со всех сто­рон устрем­ля­ют­ся в бит­ву. (5) Слу­чи­лось так, что в этот самый момент конь Циви­ли­са упал и сам он ока­зал­ся на зем­ле. Тот­час же по обе­им арми­ям раз­нес­лась мол­ва, что он ранен или убит. Труд­но пред­ста­вить себе, в какой ужас поверг­ла эта весть вар­ва­ров и какой при­лив бод­ро­сти вызва­ла она у наших сол­дат. Воку­ла, одна­ко, не стал пре­сле­до­вать про­тив­ни­ка и занял­ся почин­кой валов и башен⁸⁵, слов­но лаге­рю мог­ла угро­жать новая оса­да, сведя на нет тем самым резуль­та­ты победы. Вид­но, не без осно­ва­ний подо­зре­ва­ли его в том, что сама вой­на инте­ре­со­ва­ла его боль­ше, неже­ли ее исход⁸⁶.

35. (1) Ничто так не удру­ча­ло наши вой­ска, как недо­ста­ток про­до­воль­ст­вия. Обо­зы леги­о­нов и всех, кто не был спо­со­бен сра­жать­ся, отпра­ви­ли в Нове­зий за зер­ном, пору­чив им доста­вить про­до­воль­ст­вие в лагерь по суше — река по-преж­не­му нахо­ди­лась в руках про­тив­ни­ка. В пер­вый раз, — Циви­лис в это вре­мя был еще не совсем здо­ров, — экс­пе­ди­ция кон­чи­лась бла­го­по­луч­но. (2) Когда же в Нове­зий за про­до­воль­ст­ви­ем дви­ну­лась вто­рая экс­пе­ди­ция и Циви­ли­су ста­ло извест­но, что охра­ня­ю­щие ее когор­ты ведут себя так, буд­то ника­кой вой­ны нет, а кру­гом царят мир и спо­кой­ст­вие: знач­ки почти не охра­ня­ют­ся, ору­жие сло­же­но на повоз­ках, все раз­бре­лись, куда гла­за глядят, — он выслал заста­вы к мостам и в места, где доро­ги осо­бен­но узки и опас­ны, а сам постро­ил вой­ска и напал на рим­лян. Бит­ва раз­вер­ну­лась по всей длине колон­ны и шла с пере­мен­ным успе­хом, пока ночь не поло­жи­ла ей конец. (3) Когор­ты добра­лись до Гель­ду­бы, где по-преж­не­му нахо­дил­ся рим­ский лагерь, охра­ня­е­мый остав­лен­ны­ми здесь сол­да­та­ми. Не при­хо­ди­лось сомне­вать­ся, что на обрат­ном пути напу­ган­ных всем слу­чив­шим­ся и отя­го­щен­ных покла­жей сол­дат ждут еще худ­шие опас­но­сти. Воку­ла вывел им на помощь тыся­чу бой­цов, набран­ных из пято­го и пят­на­дца­то­го леги­о­нов. Сол­да­ты этих леги­о­нов, пере­нес­шие оса­ду Ста­рых лаге­рей, нена­виде­ли коман­ди­ров и пло­хо под­чи­ня­лись при­ка­зам. (4) В высту­пав­шую из лаге­ря колон­ну их набе­жа­ло боль­ше, чем было веле­но; в строю они гром­ко выра­жа­ли свое воз­му­ще­ние, кри­ча­ли, что не поз­во­лят морить себя голо­дом и не ста­нут доль­ше тер­петь коз­ни лега­тов. Те же, кото­рые оста­ва­лись в лаге­ре, жало­ва­лись, что после ухо­да столь­ких бой­цов они оста­ют­ся бро­шен­ны­ми на про­из­вол судь­бы. Недо­воль­ство, таким обра­зом, рос­ло с обе­их сто­рон: одни тре­бо­ва­ли, чтобы Воку­ла вер­нул­ся, дру­гие отка­зы­ва­лись оста­вать­ся в лаге­ре.

36. (1) Тем вре­ме­нем Циви­лис воз­об­но­вил оса­ду Ста­рых лаге­рей. Воку­ла отсту­пил к Гель­ду­бе, оттуда к Нове­зий⁸⁷ (Циви­лис занял Гель­ду­бу⁸⁸) и вско­ре непо­да­ле­ку от это­го посе­ле­ния одер­жал победу в кон­ном бою. Пора­же­ние или победа — все теперь вызы­ва­ло у сол­дат лишь одно жела­ние: поско­рее рас­пра­вить­ся со сво­и­ми коман­ди­ра­ми. После при­со­еди­не­ния тыся­чи бой­цов из пято­го и пят­на­дца­то­го леги­о­нов армия⁸⁹ ста­ла более мно­го­чис­лен­ной, и сол­да­ты, про­ведав о день­гах, при­слан­ных Вител­ли­ем, нача­ли тре­бо­вать, чтобы им выда­ли денеж­ный пода­рок. (2) Гор­део­ний не заста­вил себя дол­го про­сить, роздал сол­да­там день­ги, но ска­зал, что вру­ча­ет им пода­рок от име­ни Вес­па­си­а­на. Это и послу­жи­ло глав­ным пово­дом для бун­та. На ноч­ных сход­ках и попой­ках в сол­да­тах просну­лась их былая нена­висть к Гор­део­нию. В тем­но­те ночи они, поте­ряв послед­ний стыд, выта­щи­ли Гор­део­ния из посте­ли и уби­ли; ни один из лега­тов или три­бу­нов не решил­ся ока­зать им сопро­тив­ле­ние. Та же участь ожи­да­ла и Воку­лу, но он пере­одел­ся рабом и под покро­вом тем­ноты, никем не узнан­ный, скрыл­ся.

37. (1) Когда пер­вый порыв яро­сти улег­ся, сол­да­ты при­шли в ужас и посла­ли в Гал­лию цен­ту­ри­о­нов про­сить у тамош­них пле­мен помо­щи людь­ми и день­га­ми. Чернь, лишен­ная руко­во­ди­те­ля, все­гда без­рас­суд­на, трус­ли­ва и тупа; при при­бли­же­нии Циви­ли­са леги­о­не­ры ста­ли было бес­по­рядоч­но гото­вить­ся к бою, но тут же побро­са­ли ору­жие и обра­ти­лись в бег­ство. (2) Беда порож­да­ет раздо­ры: сол­да­ты ниж­не­гер­ман­ской армии⁹⁰ объ­яви­ли, что у них есть свои осо­бые цели, а пото­му им с осталь­ны­ми не по пути. Изо­бра­же­ния Вител­лия были вос­ста­нов­ле­ны и в лаге­рях, и в окрест­ных посе­ле­ни­ях бел­гов, хотя он сам в это вре­мя был уже убит. Сол­да­ты пер­во­го, чет­вер­то­го и два­дцать вто­ро­го леги­о­нов вдруг рас­ка­я­лись и вер­ну­лись под коман­до­ва­ние Воку­лы, кото­рый заста­вил их сно­ва при­сяг­нуть Вес­па­си­а­ну, а затем повел на осво­бож­де­ние оса­жден­но­го Могун­ци­а­ка. (3) Меж­ду тем армия, обло­жив­шая этот город, кото­рая состо­я­ла из хат­тов, узи­пов и мат­ти­а­ков⁹¹, успе­ла награ­бить вдо­воль добы­чи и сама сня­ла оса­ду; когда они, ниче­го не подо­зре­вая, раз­бре­лись в раз­ные сто­ро­ны, наши сол­да­ты напа­ли на них и заста­ви­ли кро­вью запла­тить за соде­ян­ное. Тре­ви­ры обнес­ли свои гра­ни­цы валом и плет­нем и вели с гер­ман­ца­ми упор­ные жесто­кие бои, но в кон­це кон­цов тоже взбун­то­ва­лись⁹² и втоп­та­ли в грязь лав­ры, кото­рые стя­жа­ли, воюя на сто­роне рим­ско­го наро­да.

38. (1) Меж­ду тем Вес­па­си­ан во вто­рой раз⁹³ и Тит впер­вые всту­пи­ли в долж­ность кон­су­лов. Оба нахо­ди­лись дале­ко от сто­ли­цы, охва­чен­ной скор­бью и тоск­ли­вым ожи­да­ни­ем дей­ст­ви­тель­ных и мни­мых несча­стий. Ходи­ли, напри­мер, слу­хи, буд­то от импе­рии отло­жи­лась про­вин­ция Афри­ка, под­стре­кае­мая к тому сво­им про­кон­су­лом Луци­ем Пизо­ном⁹⁴. (2) На самом деле Пизон и не помыш­лял ни о каком вос­ста­нии: зим­ние холо­да не дава­ли судам воз­мож­но­сти вый­ти в пла­ва­ние, чернь же, при­вык­шая поку­пать хлеб каж­дый день и толь­ко на один день, веч­но бояв­ша­я­ся, что пре­кра­тит­ся под­воз зер­на, и из всех государ­ст­вен­ных дел инте­ре­со­вав­ша­я­ся толь­ко достав­кой хле­ба, пове­ри­ла, буд­то свер­ши­лось то, чего она посто­ян­но опа­са­лась: буд­то пор­ты закры­ты и под­воз зер­на при­оста­нов­лен. Слу­хи эти разду­ва­ли и вител­ли­ан­цы, по-преж­не­му дей­ст­во­вав­шие в инте­ре­сах сво­ей пар­тии, и фла­виан­цы, чью алч­ность внеш­ние вой­ны лишь раз­дра­жа­ли, а победы, одер­жан­ные в граж­дан­ской войне, не смог­ли насы­тить.

39. (1) В день январ­ских календ сенат, созван­ный город­ским пре­то­ром Юли­ем Фрон­ти­ном⁹⁵, при­нял реше­ние воздать хва­лу и выра­зить бла­го­дар­ность лега­там, арми­ям и царям⁹⁶. Тет­тия Юли­а­на под тем пред­ло­гом, что он поки­нул свой леги­он⁹⁷, пере­шед­ший на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на, лиши­ли зва­ния пре­то­ра и долж­ность эту пере­да­ли Пло­тию Гри­пу. Горм⁹⁸ был воз­веден в сосло­вие всад­ни­ков. (2) Вско­ре Фрон­тин сло­жил с себя зва­ние пре­то­ра, и оно было пере­да­но Доми­ци­а­ну. Име­нем Доми­ци­а­на теперь откры­ва­лись эдик­ты и офи­ци­аль­ные пись­ма, но реаль­ная власть была сосре­дото­че­на в руках Муци­а­на; впро­чем, Доми­ци­ан, под­стре­кае­мый дру­зья­ми и соб­ст­вен­ным вла­сто­лю­би­ем, дей­ст­во­вал во мно­гих слу­ча­ях вполне само­сто­я­тель­но. (3) Муци­ан, одна­ко, счи­тал глав­ной для себя угро­зой При­ма Анто­ния и Вара Аррия, покры­тых сла­вой подви­гов, кото­рые были еще у всех све­жи в памя­ти, боготво­ри­мых сол­да­та­ми и люби­мых даже наро­дом за то, что свою сви­ре­пую ярость они про­яв­ля­ли толь­ко на поле боя. Ходи­ли слу­хи, буд­то Анто­ний под­би­вал Скри­бо­ни­а­на Крас­са, чело­ве­ка, к кото­ро­му знат­ность про­ис­хож­де­ния и сла­ва бра­та при­вле­ка­ли все­об­щее вни­ма­ние⁹⁹, захва­тить власть в государ­стве. Сообщ­ни­ки нашлись бы, но Скри­бо­ни­ан сам откло­нил все домо­га­тель­ства: он нелег­ко согла­шал­ся участ­во­вать и в вер­ном деле, а сомни­тель­ных пред­при­я­тий осте­ре­гал­ся все­гда. (4) Не чув­ст­вуя себя в силах победить сопер­ни­ка в откры­той борь­бе, Муци­ан высту­пил в сена­те, пре­воз­но­ся заслу­ги Анто­ния, и неглас­но пред­ло­жил ему стать намест­ни­ком в ближ­ней из испан­ских про­вин­ций, — эта долж­ность оста­ва­лась неза­ня­той после отъ­езда Клу­вия Руфа; дру­зья Анто­ния тоже полу­чи­ли, кто пре­фек­ту­ру, кто три­бу­нат¹⁰⁰. Усы­пив эту тще­слав­ную душу посу­ла­ми и обе­ща­ни­я­ми, Муци­ан вывел в зим­ние лаге­ря фана­ти­че­ски пре­дан­ный Анто­нию седь­мой леги­он; тре­тий леги­он, сол­да­ты кото­ро­го хоро­шо отно­си­лись к Аррию Вару, он отпра­вил в Сирию, лишив таким обра­зом обо­их пол­ко­вод­цев воин­ских сил, на кото­рые они мог­ли бы в слу­чае нуж­ды опе­реть­ся; часть армии была ото­сла­на в гер­ман­ские про­вин­ции. Из Рима таким обра­зом ока­за­лось уда­лен­ным все, что пита­ло сму­ту и мяте­жи, и город сно­ва при­нял обыч­ный вид, вновь ста­ли соблюдать­ся зако­ны, маги­ст­ра­ты вер­ну­лись к испол­не­нию сво­их обя­зан­но­стей.

40. (1) В день сво­его пер­во­го появ­ле­ния в сена­те Доми­ци­ан про­из­нес крат­кую речь. Гово­рил он глав­ным обра­зом о сво­ей моло­до­сти и о том, что отца и бра­та его нет в Риме, дер­жал себя скром­но и достой­но, поми­нут­но крас­нел, и сена­то­ры, не знав­шие еще его нра­ва, реши­ли, что это от сму­ще­ния. Когда Цезарь упо­мя­нул о том, что необ­хо­ди­мо вос­ста­но­вить поче­сти, окру­жав­шие ранее имя Галь­бы, Кур­ций Мон­тан¹⁰¹ пред­ло­жил почтить так­же память Пизо­на. В при­ня­том реше­нии гово­ри­лось об уве­ко­ве­че­нии памя­ти обо­их погиб­ших, но часть его, касав­ша­я­ся Пизо­на, так и оста­лась невы­пол­нен­ной. (2) По жре­бию были назна­че­ны сена­то­ры, кото­рым пору­чи­ли обес­пе­чить воз­вра­ще­ние цен­но­стей, отня­тых в ходе вой­ны, вла­дель­цам, вос­ста­но­вить постра­дав­шие от вре­ме­ни мед­ные дос­ки с тек­ста­ми зако­нов, очи­стить фасты от добав­ле­ний, вне­сен­ных в них в уго­ду вре­мен­ным вла­сти­те­лям, сокра­тить государ­ст­вен­ные рас­хо­ды. Когда выяс­ни­лось, что Тет­тий Юли­ан бежал к Вес­па­си­а­ну, ему вер­ну­ли пре­ту­ру, и Гри­пу остал­ся лишь почет, подо­баю­щий быв­ше­му пре­то­ру. (3) Сенат решил сно­ва вер­нуть­ся к рас­смот­ре­нию дела, воз­буж­ден­но­го Музо­ни­ем Руфом про­тив Пуб­лия Целе­ра¹⁰². Пуб­лия осуди­ли, и мно­гое было сде­ла­но, чтобы вос­ста­но­вить доб­рое имя Сора­на. День этот, озна­ме­но­ван­ный победой суро­во­сти, подо­баю­щей при реше­нии государ­ст­вен­ных дел, при­нес лав­ры и част­но­му чело­ве­ку: все хва­ли­ли Музо­ния за то, что он добил­ся столь спра­вед­ли­во­го воз­мездия, и, напро­тив того, с пре­зре­ни­ем гово­ри­ли о Демет­рии, фило­со­фе из сек­ты кини­ков¹⁰³, кото­рый, руко­вод­ст­ву­ясь не чув­ст­вом спра­вед­ли­во­сти, а одним лишь тще­сла­ви­ем, взял­ся защи­щать заве­до­мо­го пре­ступ­ни­ка. Сам Пуб­лий, попав в опас­ное поло­же­ние, совсем рас­те­рял­ся, и речь, им про­из­не­сен­ная, не при­нес­ла ему ника­кой поль­зы. Дело Целе­ра послу­жи­ло сиг­на­лом к нача­лу целой кам­па­нии про­тив донос­чи­ков. Юний Мав­ри­ций¹⁰⁴ попро­сил Цеза­ря пере­дать сена­ту импе­ра­тор­ские архи­вы, чтобы выяс­нить, кто и на кого доно­сил в про­шлом. Доми­ци­ан отве­тил, что такой вопрос дол­жен решать сам прин­цепс.

41. (1) Сена­то­ры при­нес­ли при­ся­гу, в кото­рой каж­дый из них клял­ся, при­зы­вая в свиде­те­ли богов, что не пред­при­ни­мал нико­гда ниче­го с целью повредить дру­го­му лицу и не пытал­ся извлечь пре­иму­ще­ства или выго­ды из несча­стий сограж­дан. Сна­ча­ла при­ся­гу про­из­но­си­ли пер­вые сена­то­ры, за ними, не соблюдая поряд­ка, маги­ст­ра­ты, нако­нец, осталь­ные, кото­рых вызы­ва­ли по одно­му. Все, кто зна­ли за собой вину, тре­пе­та­ли, про­из­но­ся сло­ва при­ся­ги, и ста­ра­лись с помо­щью раз­ных уло­вок пере­ина­чить их. (2) Сена­то­ры шум­но одоб­ря­ли тех, кто гово­рил прав­ду, и тут же изоб­ли­ча­ли каж­до­го, при­но­сив­ше­го лож­ную клят­ву. Осо­бен­но ярост­но обру­ши­лись эти цен­зо­ры на Сари­о­ле­на Воку­лу, Нония Атти­а­на и Цестия Севе­ра¹⁰⁵, кото­рые во вре­ме­на Неро­на про­сла­ви­лись сво­и­ми мно­го­чис­лен­ны­ми доно­са­ми. Над Сари­о­ле­ном тяго­те­ла к тому же память о пре­ступ­ле­ни­ях, совер­шен­ных им совсем недав­но, в прав­ле­ние Вител­лия, при кото­ром он пытал­ся играть ту же роль, что и при Нероне. Сена­то­ры поно­си­ли Воку­лу и гро­зи­ли ему кула­ка­ми, пока не заста­ви­ли его поки­нуть курию. (3) Сле­дом за ним был изгнан из зала Пак­ций Афри­кан¹⁰⁶; его обви­ня­ли в том, что он ука­зал Неро­ну на бра­тьев Скри­бо­ни­ев, слав­ных сво­им богат­ст­вом и посто­ян­но царив­шим меж­ду ними согла­си­ем, и тем самым под­стро­ил их гибель¹⁰⁷. При­знать свою вину Афри­кан не смел, отри­цать не мог. Тогда, вме­сто того чтобы защи­щать­ся, он обра­тил­ся к осы­пав­ше­му его вопро­са­ми Вибию Кри­спу и напом­нил, что тот тоже был заме­шан в этом деле; так он изба­вил­ся от само­го ярост­но­го из сво­их обви­ни­те­лей, разде­лив с ним вину.

42. (1) Нема­лую сла­ву стя­жал себе в этот день тво­им крас­но­ре­чи­ем и пре­дан­но­стью инте­ре­сам семьи Вип­стан Мес­са­ла, кото­рый решил­ся высту­пить, хотя не достиг еще даже сена­тор­ско­го воз­рас­та¹⁰⁸, и умо­лял о снис­хож­де­нии к сво­е­му бра­ту Акви­лию Регу­лу¹⁰⁹. Регу­ла, хит­ро­стью и ковар­ст­вом погу­бив­ше­го семьи Крас­сов¹¹⁰ и Орфи­та¹¹¹, люто нена­виде­ли. Еще юно­шей он по соб­ст­вен­но­му почи­ну высту­пил в роли обви­ни­те­ля, при­чем, как все счи­та­ли, ему тогда ничто не угро­жа­ло и тол­ка­ло его на этот путь одно лишь жела­ние выдви­нуть­ся¹¹². Если бы теперь сенат начал рас­смат­ри­вать его дело, на него немед­лен­но обру­ши­лась бы месть вдо­вы Крас­са Суль­пи­ции Пре­текста­ты и ее чет­ве­рых детей. (2) Поэто­му Мес­са­ла не стал гово­рить ни о самом деле, ни об обви­ня­е­мом, а про­сто защи­щал попав­ше­го в беду бра­та и уже раз­жа­ло­бил кое-кого из сена­то­ров, когда Кур­ций Мон­тан¹¹³ рез­ко пре­рвал его и предъ­явил Регу­лу чудо­вищ­ное обви­не­ние: после гибе­ли Галь­бы Регул яко­бы запла­тил убий­цам Пизо­на, и когда те при­нес­ли ему голо­ву жерт­вы, ярост­но впил­ся в нее зуба­ми¹¹⁴. (3) «К это­му уж во вся­ком слу­чае Нерон тебя не при­нуж­дал, — про­дол­жал Мон­тан, — и тво­рить такие звер­ства не нуж­но было ни ради спа­се­ния жиз­ни, ни ради сохра­не­ния сво­его поло­же­ния. Да и доволь­но уже мы наслу­ша­лись оправ­да­ний людей, кото­рые пред­по­чи­та­ли губить дру­гих, лишь бы отве­сти опас­ность от себя¹¹⁵. Тебе же вооб­ще ничто не угро­жа­ло: отец твой был в изгна­нии, иму­ще­ство поде­ле­но меж­ду креди­то­ра­ми, сам ты — слиш­ком молод, чтобы доби­вать­ся долж­но­стей, Неро­ну нече­го было у тебя отнять и нече­го тебя боять­ся. (4) Ты был еще без­ве­стен и ни разу еще не защи­щал нико­го в суде, но жесто­кая, алч­ная душа твоя уже жаж­да­ла кро­ви чест­ных людей; лишь когда ты сумел украсть с погре­баль­но­го кост­ра рес­пуб­ли­ки досто­я­ние кон­су­ля­ри­ев¹¹⁶, засу­нуть себе в пасть семь мил­ли­о­нов сестер­ци­ев и сде­лать­ся жре­цом, когда полу­чил воз­мож­ность губить без раз­бо­ра невин­ных детей, покры­тых сла­вой стар­цев и бла­го­род­ных жен­щин, когда смог упрек­нуть Неро­на, буд­то он дей­ст­ву­ет недо­ста­точ­но реши­тель­но, тра­тя свои силы и силы сво­их донос­чи­ков на уни­что­же­ние одной или дру­гой семьи, вме­сто того чтобы каз­нить разом весь сенат, — вот тогда ты почув­ст­во­вал, нако­нец, удо­вле­тво­ре­ние. (5) Спа­си­те же, отцы-сена­то­ры, и сохра­ни­те в сво­ей среде чело­ве­ка столь тон­ко­го ума; да послу­жит он образ­цом все­му наше­му веку, и как ста­ри­ки наши стре­ми­лись под­ра­жать Мар­цел­лу и Кри­спу, так пусть наши юно­ши сле­ду­ют при­ме­ру Регу­ла. Под­лость и в беде нахо­дит себе после­до­ва­те­лей, — что же будет, если мы дадим ей рас­цве­сти и набрать­ся сил? Вы бои­тесь обидеть его, пока он еще толь­ко кве­сто­рий, так как же под­ни­мет­ся у вас на него рука, когда он станет пре­то­ром и кон­су­лом? Неуже­ли вы дума­е­те, что Нерон — послед­ний из тира­нов? И после смер­ти Тибе­рия, и после смер­ти Гая люди тоже дума­ли так, но все­гда являл­ся новый тиран, еще более гнус­ный, еще более сви­ре­пый, чем преж­ние. (6) Нам нече­го боять­ся Вес­па­си­а­на — он насто­я­щий прин­цепс и по воз­рас­ту, и по уме­рен­но­сти, его воз­рас­ту подо­баю­щей. Но люди ухо­дят, при­ме­ры оста­ют­ся¹¹⁷. Мы сла­бе­ем, отцы-сена­то­ры; уж мы не тот сенат, кото­рый после убий­ства Неро­на тре­бо­вал нака­зать его под­руч­ных и донос­чи­ков так, как нака­зы­ва­ли подоб­ных людей наши пред­ки. Луч­ший день после смер­ти дур­но­го госуда­ря — пер­вый день».

43. (1) Сена­то­ры с таким сочув­ст­ви­ем слу­ша­ли Мон­та­на, что Гель­видий вновь заго­рел­ся надеж­дой сва­лить Мар­цел­ла. Он начал с похва­лы Клу­вию Руфу, кото­рый ни свой выдаю­щий­ся ора­тор­ский талант, ни свое огром­ное богат­ство ни разу во вре­ме­на Неро­на не исполь­зо­вал кому-нибудь во зло; гово­ря так, он не толь­ко изоб­ли­чал Эприя, но и про­ти­во­по­став­лял ему Клу­вия, чем еще боль­ше воз­буж­дал гнев сена­то­ров про­тив донос­чи­ка. (2) Почув­ст­во­вав общее настро­е­ние, Мар­целл под­нял­ся, как бы соби­ра­ясь поки­нуть курию. «Мы ухо­дим, Приск, — ска­зал он Гель­видию, — и остав­ля­ем тебе твой сенат. Управ­ляй им, не сму­ща­ясь при­сут­ст­ви­ем Цеза­ря». За ним сле­дом дви­нул­ся Вибий Кри­сп; оба были оди­на­ко­во пол­ны нена­ви­сти, но выра­же­ни­ем лица рез­ко отли­ча­лись друг от дру­га: Мар­целл смот­рел гроз­но, Кри­сп широ­ко улы­бал­ся¹¹⁸: подо­спев­шие дру­зья заста­ви­ли обо­их вер­нуть­ся на свои места. Ярост­ный спор, в кото­ром на одной сто­роне было состо­яв­шее из чест­ных людей боль­шин­ство, на дру­гой — рас­по­ла­гав­шее вла­стью мень­шин­ство, ста­но­вил­ся все более оже­сто­чен­ным и затя­нул­ся до кон­ца дня.

44. (1) В сле­дую­щем заседа­нии сена­та Цезарь пер­вым заго­во­рил о том, что надо забыть про­шлые обиды и рас­при, и о том, что иные вещи в преж­ние вре­ме­на быва­ли необ­хо­ди­мы. Муци­ан мно­го­слов­но раз­ви­вал ту же мысль и вся­че­ски выго­ра­жи­вал донос­чи­ков. Тех, кто вновь воз­будил неко­гда нача­тые, но поз­же при­оста­нов­лен­ные судеб­ные про­цес­сы, он мяг­ко, даже с про­си­тель­ны­ми инто­на­ци­я­ми, убеж­дал отка­зать­ся от сво­их пре­тен­зий. Встре­тив сопро­тив­ле­ние, отцы-сена­то­ры тут же отсту­пи­лись от сво­ей едва обре­тен­ной сво­бо­ды. (2) Не желая, одна­ко, созда­вать впе­чат­ле­ние, буд­то он пре­не­бре­га­ет мне­ни­ем сена­та и остав­ля­ет без­на­ка­зан­ны­ми пре­ступ­ле­ния, совер­шен­ные во вре­ме­на Неро­на, Муци­ан вер­нул на ост­ро­ва, на кото­рые они были сосла­ны ранее, появив­ших­ся было в Риме сена­то­ров Окта­вия Сагит­ту и Анти­стия Сози­а­на¹¹⁹. Окта­вий нахо­дил­ся в неза­кон­ной свя­зи с Пон­ти­ей Посту­ми­ной, кото­рая не согла­ша­лась вый­ти за него замуж; не видя воз­мож­но­сти удо­вле­тво­рить свою любовь, Окта­вий убил ее. Сози­ан был него­дяй, при­нес­ший гибель мно­гим людям. (3) Реше­ни­ем сена­та, состав­лен­ным в самых суро­вых выра­же­ни­ях, оба были осуж­де­ны и изгна­ны, и теперь, когда всем осталь­ным раз­ре­ши­ли вер­нуть­ся, их оста­ви­ли в преж­нем поло­же­нии. Нена­висть к Муци­а­ну, одна­ко, от это­го не ста­ла мень­ше: в ссыл­ке ли, в Риме ли — Сози­ан и Сагит­та все рав­но вызы­ва­ли одно лишь пре­зре­ние; донос­чи­ки же, с их талан­том, богат­ства­ми, вла­стью, с их изощ­рен­ной спо­соб­но­стью делать зло, вну­ша­ли людям ужас.

45. (1) Судеб­ное дело, кото­рое сенат рас­смат­ри­вал в соот­вет­ст­вии с древни­ми обы­ча­я­ми, заста­ви­ло стра­сти хоть немно­го улечь­ся. Ман­лий Патру­ит жало­вал­ся, что в Сен­ской коло­нии¹²⁰ он был, по при­ка­зу мест­ных маги­ст­ра­тов, избит напав­шей на него тол­пой. Пре­ступ­ле­ние, одна­ко, этим не исчер­пы­ва­лось: окру­жив Патру­и­та, жите­ли коло­нии били себя в грудь, при­чи­та­ли как над тру­пом и про­де­лы­ва­ли над ним, живым, похо­рон­ные обряды, выкри­ки­вая при этом руга­тель­ства и оскорб­ле­ния, отно­сив­ши­е­ся ко все­му сена­ту. (2) Вызва­ли свиде­те­лей пре­ступ­ле­ния, дело было рас­сле­до­ва­но и винов­ные осуж­де­ны; к реше­нию доба­ви­ли поста­нов­ле­ние сена­та, кото­рым коло­ни­стам пред­пи­сы­ва­лось вести себя впредь более скром­но. В те же дни, по обви­не­нию, воз­буж­ден­но­му жите­ля­ми Кире­на­и­ки, Анто­ний Флам­ма был осуж­ден на осно­ва­нии зако­на о вымо­га­тель­стве, изоб­ли­чен в жесто­ко­сти и выслан.

46. (1) В раз­гар всех этих собы­тий чуть было не вспых­нул мятеж в армии. Пре­то­ри­ан­ские части, рас­пу­щен­ные Вител­ли­ем¹²¹ и вновь сфор­ми­ро­ван­ные Вес­па­си­а­ном¹²², тре­бо­ва­ли, чтобы им вер­ну­ли их при­ви­ле­ги­ро­ван­ное поло­же­ние; пере­вод в пре­то­ри­ан­скую гвар­дию был обе­щан мно­гим леги­о­не­рам, и теперь они наста­и­ва­ли на выпол­не­нии дан­ных обе­ща­ний; не при­хо­ди­лось так­же наде­ять­ся, буд­то удаст­ся без боль­шо­го кро­во­про­ли­тия рас­пу­стить и тот пре­то­ри­ан­ский кор­пус, что создал Вител­лий, а содер­жа­ние пре­то­рия, в кото­рый вошли бы все, кто это­го доби­вал­ся, сто­и­ло бы немыс­ли­мых денег. (2) Муци­ан явил­ся в лагерь и, чтобы яснее видеть, кому какое при­чи­та­ет­ся воз­на­граж­де­ние, велел фла­виан­цам постро­ить­ся с ору­жи­ем и зна­ка­ми отли­чия, оста­вив меж­ду мани­пу­ла­ми и когор­та­ми совсем неболь­шое рас­сто­я­ние. Потом при­ве­ли вител­ли­ан­цев; все они — и те, что пере­шли, как я упо­ми­нал, на сто­ро­ну победи­те­лей в Бовил­лах¹²³, и осталь­ные, собран­ные со все­го Рима и его окрест­но­стей, были едва оде­ты. Муци­ан при­ка­зал им постро­ить­ся по арми­ям: бой­цам гер­ман­ских леги­о­нов отой­ти в одну сто­ро­ну, бри­тан­ских — в дру­гую, осталь­ным рас­по­ло­жить­ся отдель­но от тех и от дру­гих. (3) Вой­дя в лагерь, вител­ли­ан­цы оце­пе­не­ли: со всех сто­рон на них гляде­ли выстро­ен­ные слов­но для бит­вы вой­ска, още­ти­нив­ши­е­ся меча­ми и дрота­ми; когда их, гряз­ных и полу­го­лых, ста­ли раз­во­дить по ука­зан­ным им местам, они впа­ли в пани­ку; боль­ше всех испу­га­лись сол­да­ты гер­ман­ской армии, решив­шие, что их хотят отде­лить от осталь­ных, чтобы затем убить. Они обни­ма­ли сво­их това­ри­щей, бро­са­лись им на шею, цело­ва­ли как перед смер­тью, закли­на­ли не покидать их в беде, умо­ля­ли не допу­стить, чтобы раз­ная судь­ба постиг­ла тех, кто вое­вал за одно дело; они обра­ща­лись с моль­ба­ми к Муци­а­ну, к прин­цеп­су, кото­ро­го здесь не было, к небу и богам; нако­нец, Муци­ан рас­се­ял их ни на чем не осно­ван­ные стра­хи, ска­зав, что все они сол­да­ты одно­го импе­ра­то­ра, вер­ные одной при­ся­ге. Он не мог посту­пить по-дру­го­му, так как видел, что сол­да­ты-победи­те­ли тоже кри­чат, пла­чут и вся­че­ски выра­жа­ют свое сочув­ст­вие побеж­ден­ным. В тот день на этом все и кон­чи­лось. (4) Вско­ре, одна­ко, они опра­ви­лись и обра­тив­ше­го­ся к ним через несколь­ко дней с речью Доми­ци­а­на встре­ти­ли совсем по-ино­му: не согла­ша­лись при­нять земель­ные наде­лы, кото­рые им пред­ла­га­ли, наста­и­ва­ли на выда­че жало­ва­нья и про­дол­же­нии служ­бы. Они толь­ко про­си­ли, но отка­зать в этих прось­бах было невоз­мож­но, и в ряды пре­то­рия при­шлось при­нять всех. Поз­же те, кто без­упреч­но отслу­жил свой срок, полу­чи­ли почет­ную отстав­ку, мно­гих уво­ли­ли за про­вин­но­сти, но в раз­ное вре­мя и пооди­ноч­ке. Дей­ст­вуя этим испы­тан­ным мето­дом, кру­го­вую пору­ку уда­лось сло­мить.

47. То ли дей­ст­ви­тель­но обна­ру­жи­лось, что государ­ст­вен­ная каз­на исто­ще­на, то ли кто-то решил вос­поль­зо­вать­ся этим пред­ло­гом, но сенат поста­но­вил занять у част­ных лиц шесть­де­сят мил­ли­о­нов сестер­ци­ев и пору­чил сбор их Пом­пею Силь­ва­ну¹²⁴. Вско­ре, одна­ко, потреб­ность в этих день­гах мино­ва­ла или мино­ва­ла необ­хо­ди­мость при­тво­рять­ся, буд­то они нуж­ны. По докла­ду Доми­ци­а­на сенат отнял кон­суль­ское досто­ин­ство у лиц, назна­чен­ных на эту долж­ность Вител­ли­ем, и поста­но­вил похо­ро­нить Фла­вия Саби­на со все­ми подо­баю­щи­ми поче­стя­ми. Так пере­мен­чи­вая судь­ба еще раз пока­за­ла, сколь любо ей то воз­но­сить чело­ве­ка, то свер­гать его в без­дну.

48. (1) При­мер­но в это же вре­мя был убит про­кон­сул¹²⁵ Луций Пизон. Для того чтобы понят­нее стал рас­сказ об этом убий­стве, мне при­дет­ся оста­но­вить­ся на собы­ти­ях, ему пред­ше­ст­во­вав­ших и рас­кры­ваю­щих при­чи­ны подоб­ных зло­де­я­ний. При Авгу­сте и Тибе­рии леги­о­ном, рас­квар­ти­ро­ван­ным в Афри­ке и охра­няв­шим вме­сте с при­дан­ны­ми ему вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми гра­ни­цы импе­рии в этой про­вин­ции, коман­до­ва­ли про­кон­су­лы. Вско­ре Гай Цезарь, веч­но всех в чем-то подо­зре­вав­ший и опа­сав­ший­ся, в част­но­сти, пра­вив­ше­го Афри­кой Мар­ка Сила­на¹²⁶, отнял у про­кон­су­лов пра­во коман­до­вать леги­о­ном и пере­дал его спе­ци­аль­но назна­чен­но­му лега­ту. (2) Обо­им в рав­ной мере было при­сво­е­но пра­во разда­вать награ­ды и поощ­ре­ния, обя­зан­но­сти их пере­пу­та­лись и меж­ду ними вспых­ну­ла враж­да, в кото­рой был столь заин­те­ре­со­ван импе­ра­тор и кото­рая в даль­ней­шем лишь воз­рас­та­ла под вли­я­ни­ем вза­им­ной зави­сти. С тече­ни­ем вре­ме­ни лега­ты доби­лись боль­шей вла­сти — может быть, отто­го, что они доль­ше оста­ва­лись в долж­но­сти¹²⁷, а может быть, и пото­му, что, нахо­дясь в под­чи­нен­ном поло­же­нии, они вкла­ды­ва­ли в борь­бу боль­ше энер­гии; про­кон­су­лы же, люди в основ­ном знат­ные и бога­тые, вынуж­де­ны были думать не столь­ко о вла­сти, сколь­ко о соб­ст­вен­ной без­опас­но­сти¹²⁸.

49. (1) В опи­сы­вае­мое вре­мя леги­о­ном, сто­яв­шим в Афри­ке, коман­до­вал Вале­рий Фест, чело­век моло­дой, щед­рый, често­лю­би­вый, кото­рый, одна­ко, был род­ст­вен­ни­ком Вител­лия и пото­му пре­бы­вал в посто­ян­ном стра­хе. Теперь труд­но уста­но­вить, Фест ли под­стре­кал Пизо­на к бун­ту или Пизон под­стре­кал Феста, кото­рый не согла­шал­ся на его уго­во­ры: они виде­лись без свиде­те­лей, а после смер­ти Пизо­на боль­шин­ство согла­си­лось с вер­си­ей, выгод­ной убий­це. Во вся­ком слу­чае, не под­ле­жит сомне­нию, что и про­вин­ци­а­лы, и сол­да­ты здесь не сочув­ст­во­ва­ли Вес­па­си­а­ну. Неко­то­рые вител­ли­ан­цы, бежав­шие в Афри­ку из Рима, твер­ди­ли про­кон­су­лу, что галль­ские про­вин­ции колеб­лют­ся, что Гер­ма­ния гото­ва вос­стать хоть зав­тра, что над самим Пизо­ном навис­ла смер­тель­ная опас­ность и ему выгод­нее вой­на, чем нена­деж­ный мир. (2) В это вре­мя к Пизо­ну явил­ся пре­фект пет­ри­ан­ской кава­ле­рии Клав­дий Сагит­та. Его корабль сумел в море обо­гнать суд­но, вез­шее цен­ту­ри­о­на Папи­рия, направ­ляв­ше­го­ся к тому же Пизо­ну, с пору­че­ни­ем от Муци­а­на. Сагит­та уве­рил про­кон­су­ла, что Папи­рию дан при­каз убить его. «Гале­ри­ан, двою­род­ный брат твой и зять, — про­дол­жал пре­фект, — уже погиб¹²⁹; надеж­да на спа­се­ние у тебя одна — дей­ст­во­вать сра­зу и реши­тель­но, путей к спа­се­нию — два: либо немед­лен­но брать­ся за ору­жие, либо плыть в Гал­лию и там встать во гла­ве вител­ли­ан­ских войск». (3) Сло­ва пре­фек­та, каза­лось, не про­из­ве­ли на Пизо­на ника­ко­го впе­чат­ле­ния. Меж­ду тем послан­ный Муци­а­ном цен­ту­ри­он, едва сой­дя с кораб­ля в кар­фа­ген­ском пор­ту, начал гром­ко при­зы­вать на голо­ву Пизо­на бла­го­сло­ве­ние богов в выра­же­ни­ях, обыч­но употреб­ля­е­мых, когда речь идет о прин­цеп­се; при этом он тре­бо­вал от оше­лом­лен­ных неожи­дан­но­стью про­хо­жих, чтобы они кри­ча­ли вме­сте с ним. Довер­чи­вая чернь, неспо­соб­ная выяс­нить прав­ду и одер­жи­мая стра­стью к лести, хлы­ну­ла на форум, при­ня­лась шуметь, апло­ди­ро­вать и тре­бо­вать, чтобы Пизон пока­зал­ся тол­пе. (4) Может быть, пом­ня о пре­до­сте­ре­же­ни­ях Сагит­ты, а может быть, по врож­ден­ной скром­но­сти, Пизон не внял этим льсти­вым при­зы­вам и не вышел. Рас­спро­сив цен­ту­ри­о­на, он убедил­ся, что тот ста­рал­ся создать повод для обви­не­ния про­кон­су­ла в измене, и при­ка­зал каз­нить его. Он посту­пил так не пото­му, что хотел спа­сти свою жизнь; им вла­дел гнев про­тив него­дяя, кото­рый участ­во­вал неко­гда в убий­стве Кло­дия Мак­ра¹³⁰ и теперь вер­нул­ся, чтобы рука­ми, еще обаг­рен­ны­ми кро­вью лега­та, лишить жиз­ни про­кон­су­ла. Одна­ко в эдик­те, в кото­ром Пизон выра­зил свое неудо­воль­ст­вие поведе­ни­ем кар­фа­ге­нян, ясно скво­зил вла­дев­ший им страх; затем он запер­ся у себя в доме и пере­стал выпол­нять свои обыч­ные обя­зан­но­сти, дабы как-нибудь слу­чай­но не подать пово­да для бун­та.

50. (1) Когда мол­ва, все­гда разду­ваю­щая до невидан­ных раз­ме­ров и прав­ду и ложь, донес­ла до Феста слу­хи о бес­по­ряд­ках в Кар­фа­гене и о каз­ни цен­ту­ри­о­на, он отпра­вил кон­ных сол­дат убить Пизо­на. День едва брез­жил, когда при­ска­кав­шие во весь опор всад­ни­ки, с обна­жен­ны­ми меча­ми, ворва­лись в тем­ный еще дом про­кон­су­ла. Фест выбрал для это­го дела мав­ров и сол­дат-пуний­цев из вспо­мо­га­тель­ных войск; боль­шин­ство из них нико­гда не виде­ло про­кон­су­ла и не зна­ло его в лицо. (2) Неда­ле­ко от спаль­ни они встре­ти­ли слу­чай­но про­хо­див­ше­го раба, спро­си­ли, как выглядит Пизон и где его най­ти. Доб­лест­ный раб отве­тил, что он сам и есть Пизон, и тут же пал под уда­ра­ми мечей. Вско­ре, одна­ко, Пизон тоже был зако­лот, ибо сре­ди убийц все же нашел­ся чело­век, кото­рый его знал. То был Бебий Мас­са, один из про­ку­ра­то­ров Афри­ки. В даль­ней­шем мы будем еще не раз встре­чать это имя, ибо с ним свя­за­но мно­же­ство несча­стий, о кото­рых нам пред­сто­ит рас­ска­зать, но уже и в ту пору Мас­са был опа­сен для каж­до­го порядоч­но­го чело­ве­ка¹³¹. (3) Из Адру­ме­та¹³², где он выжидал исхо­да собы­тий, Фест немед­лен­но отпра­вил­ся к сво­е­му леги­о­ну и при­ка­зал зако­вать в цепи, как пособ­ни­ка Пизо­на, пре­фек­та лаге­рей Цет­ро­ния Пиза­на; на самом деле арест Цет­ро­ния был вызван лич­ной непри­яз­нью к нему Феста. Фест нака­зал кое-кого из сол­дат и цен­ту­ри­о­нов и награ­дил дру­гих; как нака­зан­ные не заслу­жи­ли сво­их нака­за­ний, так награж­ден­ные — сво­их наград, но Фесту нуж­но было создать впе­чат­ле­ние, буд­то он пода­вил целый заго­вор. (4) Вслед за этим он заста­вил жите­лей Эи и леп­тий­цев¹³³ пре­кра­тить свои рас­при, начав­ши­е­ся со спо­ров меж­ду кре­стья­на­ми из-за укра­ден­но­го про­до­воль­ст­вия или скота, а кон­чив­ши­е­ся насто­я­щи­ми сра­же­ни­я­ми, в кото­рых обе сто­ро­ны высту­па­ли в бое­вом строю и с ору­жи­ем в руках. Дело в том, что жите­ли Эи, усту­пав­шие про­тив­ни­кам чис­лен­но­стью, при­зва­ли на помощь гара­ман­тов, сви­ре­пое пле­мя, сво­и­ми набе­га­ми наво­див­шее ужас на соседей¹³⁴. Поло­же­ние леп­тий­цев ста­ло кри­ти­че­ским: поля и зем­ли их на огром­ном про­стран­стве были опу­сто­ше­ны, а сами они в стра­хе сбе­жа­лись в кре­пость, под укры­тие стен. Появ­ле­ние наших когорт и кон­ных отрядов заста­ви­ло гара­ман­тов обра­тить­ся в бег­ство и вер­нуть награб­лен­ное; не уда­лось полу­чить обрат­но толь­ко вещи, кото­рые гара­ман­ты суме­ли уне­сти в свои недо­ступ­ные ста­но­ви­ща, а там про­да­ли пле­ме­нам, живу­щим еще даль­ше на юг.

51. (1) После Кре­мон­ской бит­вы к Вес­па­си­а­ну ото­всюду шли все новые и новые радост­ные изве­стия. Теперь мно­же­ство людей из раз­лич­ных сосло­вий, поло­жив­шись на судь­бу и соб­ст­вен­ное муже­ство, устре­ми­лись по бур­но­му зим­не­му морю к ново­му прин­цеп­су, дабы сооб­щить ему о смер­ти Вител­лия. При­бы­ли к нему и послы царя Воло­ге­за, пред­ла­гав­ше­го Вес­па­си­а­ну сорок тысяч пар­фян­ских всад­ни­ков¹³⁵. (2) Радост­ное и вели­ко­леп­ное зре­ли­ще: прин­цепс, кото­ро­му союз­ни­ки пред­ла­га­ют столь зна­чи­тель­ную помощь и кото­рый в ней не нуж­да­ет­ся! Побла­го­да­рив Воло­ге­за, попро­сив пере­дать ему, что в импе­рии ныне царит мир и послов сле­ду­ет направ­лять в сенат¹³⁶, Вес­па­си­ан занял­ся поло­же­ни­ем в Ита­лии и в Риме. Пер­вое, что ему при­шлось услы­шать, были жало­бы на Доми­ци­а­на, кото­рый, как гово­ри­ли, раз­ре­шал себе боль­ше, чем поз­во­ля­ет­ся сыну прин­цеп­са, осо­бен­но в его воз­расте. Вес­па­си­ан разде­лил свою армию, оста­вил луч­шие вой­ска Титу и пору­чил ему про­дол­жать вой­ну в Иудее¹³⁷.

52. (1) Рас­ска­зы­ва­ют, что перед отъ­ездом Вес­па­си­а­на Тит дол­го гово­рил с отцом, про­сил его не верить слу­хам, поро­ча­щим Доми­ци­а­на, и при встре­че отне­стись к сыну бес­при­страст­но и снис­хо­ди­тель­но «Насто­я­щая опо­ра чело­ве­ка, обле­чен­но­го вер­хов­ной вла­стью, — гово­рил Тит, — не леги­о­ны и не флоты, а дети, и чем боль­ше их, тем луч­ше. По воле вре­ме­ни и судеб, под вли­я­ни­ем стра­стей или заблуж­де­ний сла­бе­ет чув­ство друж­бы, дру­зья покида­ют нас, при­вя­зы­ва­ют­ся к кому-нибудь дру­го­му, и толь­ко узы кро­ви оста­ют­ся неру­ши­мы. Осо­бен­но креп­ки они долж­ны быть в семье прин­цеп­са, кото­рый сча­стье свое делит и с посто­рон­ни­ми, а беды — толь­ко с самы­ми близ­ки­ми. Как же суме­ем мы с бра­том жить в мире и согла­сии, если отец не подаст нам при­мер?». (2) Речи эти не заста­ви­ли Вес­па­си­а­на отне­стись к Доми­ци­а­ну снис­хо­ди­тель­нее, но вер­ность Тита семье и ува­же­ние, кото­рое он питал к ста­рин­ным нра­вам, искренне пора­до­ва­ли отца. Он отве­чал, что об инте­ре­сах мира и делах семьи поза­бо­тит­ся сам, Титу же посо­ве­то­вал не бес­по­ко­ить­ся, а луч­ше думать о том, как про­сла­вить государ­ство разум­ным веде­ни­ем вой­ны и соб­ст­вен­ной доб­ле­стью. Потом Вес­па­си­ан при­ка­зал нагру­зить зер­ном самые быст­ро­ход­ные кораб­ли и отпра­вил их в Рим, хотя море еще не успо­ко­и­лось от зим­них бурь: поло­же­ние в сто­ли­це было кри­ти­че­ским, — когда отправ­лен­ные Вес­па­си­а­ном суда вошли, нако­нец, в гавань, хле­ба в амба­рах оста­ва­лось едва на десять дней.

53. (1) Вос­ста­нов­ле­ние Капи­то­лия Вес­па­си­ан пору­чил Луцию Вести­ну, кото­рый, хотя и про­ис­хо­дил из сосло­вия всад­ни­ков, поль­зо­вал­ся таким ува­же­ни­ем и снис­кал столь доб­рую сла­ву, что счи­тал­ся одним из пер­вых людей в государ­стве¹³⁸. Созван­ные им гаруспи­ки¹³⁹ объ­яви­ли, что раз­ва­ли­ны ста­ро­го хра­ма сле­ду­ет вывез­ти на болота¹⁴⁰, а новый воз­во­дить на том же фун­да­мен­те: по сло­вам гаруспи­ков, боги были про­тив изме­не­ний в фор­ме хра­ма. (2) Один­на­дца­тый день после июль­ских календ¹⁴¹ был ясный и без­об­лач­ный; место, отведен­ное под построй­ку хра­ма, обло­жи­ли вен­ка­ми и обви­ли свя­щен­ны­ми лен­та­ми; в обра­зо­вав­ше­е­ся про­стран­ство вошли сол­да­ты, носив­шие осо­бен­но счаст­ли­вые име­на¹⁴², дер­жа в руках вет­ви дере­вьев, суля­щих уда­чу¹⁴³. Потом вестал­ки, сопро­вож­дае­мые маль­чи­ка­ми и девоч­ка­ми, у кото­рых были живы отец и мать, омы­лись водой, зачерп­ну­той из рек и чистых клю­чей. (3) Пре­тор Гель­видий Приск всту­пил вслед за пон­ти­фи­ком Плав­ти­ем Эли­а­ном¹⁴⁴ на место буду­ще­го хра­ма, очи­стил его, при­не­ся в жерт­ву сви­нью, овцу и быка¹⁴⁵, и, раз­ло­жив внут­рен­но­сти живот­ных на дерне¹⁴⁶, обра­тил­ся к Юпи­те­ру, Юноне и Минер­ве, к богам-покро­ви­те­лям импе­рии, про­ся их даро­вать делу успех и сво­ей боже­ст­вен­ной дес­ни­цей воз­не­сти на вер­ши­ну сла­вы пред­на­зна­чен­ное для них оби­та­ли­ще, к соору­же­нию кото­ро­го люди ныне при­сту­па­ют. Про­из­не­ся молит­ву, Гель­видий взял­ся за свя­щен­ные повяз­ки, кото­ры­ми были уви­ты камень¹⁴⁷ и опу­ты­вав­шие его верев­ки. Тот­час же все осталь­ные: маги­ст­ра­ты, жре­цы, сена­то­ры, всад­ни­ки, мно­же­ство людей из про­сто­го наро­да, — упи­ра­ясь изо всех сил, сдви­ну­ли и с кри­ка­ми лико­ва­нья пово­лок­ли огром­ную глы­бу. (4) Ото­всюду в осно­ва­ние хра­ма бро­са­ли слит­ки золота, сереб­ра, сырую, не ведав­шую еще гор­на руду, — гаруспи­ки зара­нее пред­у­преди­ли, что нель­зя осквер­нять закла­ды­вае­мый храм золо­том или кам­ня­ми, ранее пред­на­зна­чав­ши­ми­ся для какой-либо иной цели. Новое зда­ние сде­ла­ли выше ста­ро­го: гово­ри­ли, что малая высота была един­ст­вен­ным недо­стат­ком преж­не­го хра­ма, и толь­ко это жре­цы и раз­ре­ши­ли изме­нить.

54. (1) Тем вре­ме­нем весть о смер­ти Вител­лия раз­нес­лась по Гал­лии и Гер­ма­нии и поро­ди­ла еще одну, новую, вой­ну¹⁴⁸. Циви­лис отбро­сил теперь вся­кое при­твор­ство и откры­то высту­пил про­тив рим­ско­го наро­да. Вител­ли­ан­ские леги­о­ны ско­рее гото­вы были слу­жить вар­ва­рам, неже­ли под­чи­нить­ся Вес­па­си­а­ну и при­знать его импе­ра­то­ром. Сре­ди гал­лов рас­про­стра­нил­ся слух, буд­то зим­ние лаге­ря леги­о­нов в Мёзии и Пан­но­нии оса­жде­ны сар­ма­та­ми и дака­ми¹⁴⁹ и что дела рим­лян в Бри­та­нии обсто­ят не луч­ше; гал­лы вооб­ра­зи­ли, что судь­ба повсюду пре­сле­ду­ет наши вой­ска, и эта уве­рен­ность напол­ни­ла их серд­ца радо­стью. (2) Самое боль­шое впе­чат­ле­ние, одна­ко, на них про­из­вел пожар Капи­то­лия. Одер­жи­мые неле­пы­ми суе­ве­ри­я­ми, дру­иды¹⁵⁰ твер­ди­ли им, что Рим неко­гда¹⁵¹ был взят гал­ла­ми, но тогда пре­стол Юпи­те­ра остал­ся нетро­ну­тым и лишь поэто­му импе­рия высто­я­ла; теперь, гово­ри­ли они, губи­тель­ное пла­мя уни­что­жи­ло Капи­то­лий, а это ясно пока­зы­ва­ет, что боги раз­гне­ва­ны на Рим и гос­под­ство над миром долж­но перей­ти к наро­дам, живу­щим по ту сто­ро­ну Альп. (3) Ходи­ли так­же слу­хи, буд­то знат­ные гал­лы, кото­рых Отон отпра­вил вое­вать про­тив Вител­лия, покля­лись перед отъ­ездом под­нять­ся на защи­ту сво­бо­ды, если толь­ко они увидят, что бес­пре­рыв­ные граж­дан­ские вой­ны и внут­рен­ние рас­при подо­рва­ли силы рим­ско­го наро­да.

55. (1) Пока был жив Флакк Гор­део­ний, ника­ких при­зна­ков заго­во­ра не было замет­но, но после его гибе­ли зача­сти­ли гон­цы меж­ду Циви­ли­сом и пре­фек­том тре­вир­ской кон­ни­цы Клас­си­ком¹⁵². Клас­сик про­ис­хо­дил из цар­ско­го рода, стя­жав­ше­го себе вели­кую сла­ву на воен­ном и граж­дан­ском попри­ще, и пре­вос­хо­дил всех сво­их сопле­мен­ни­ков знат­но­стью и богат­ст­вом. Он любил гово­рить, что пред­ки его про­сла­ви­лись не столь­ко как союз­ни­ки Рима, сколь­ко как его вра­ги. (2) К Циви­ли­су и Клас­си­ку при­со­еди­ни­лись Юлий Тутор и Юлий Сабин — один тре­вир, дру­гой лин­гон. Туто­ра Вител­лий назна­чил пре­фек­том при­рейн­ских земель¹⁵³, Сабин же, вооб­ще отли­чав­ший­ся край­ним тще­сла­ви­ем, нашел еще осо­бый повод для хва­стов­ства: ему не дава­ла покоя гене­а­ло­гия, кото­рую он сам себе при­ду­мал, — он уве­рял, буд­то боже­ст­вен­ный Юлий во вре­мя галль­ской вой­ны обра­тил вни­ма­ние на кра­соту его пра­баб­ки и сде­лал ее сво­ей налож­ни­цей. (3) Заго­вор­щи­ки тай­но выведы­ва­ли настро­е­ния окру­жаю­щих, и если нахо­ди­ли чело­ве­ка, казав­ше­го­ся им при­год­ным для их целей, втя­ги­ва­ли его в заго­вор. Нако­нец, они устро­и­ли собра­ние в Агрип­пи­но­вой коло­нии. Собрать­ся им при­шлось в част­ном доме: ведь если бы замыс­лы их были обна­ру­же­ны, народ встре­тил бы их с ужа­сом и отвра­ще­ни­ем. На сход­ке при­сут­ст­во­ва­ло несколь­ко уби­ев и тун­гров, (4) но решаю­щая роль при­над­ле­жа­ла тре­ви­рам и лин­го­нам. Они были слиш­ком нетер­пе­ли­вы, чтобы серь­ез­но обсудить поло­же­ние, и напе­ре­бой кри­ча­ли, что рим­ляне, погло­щен­ные внут­рен­ни­ми рас­пря­ми, не в состо­я­нии боль­ше дей­ст­во­вать разум­но, что леги­о­ны пере­би­ты, Ита­лия раз­граб­ле­на, Рим вот-вот падет, каж­дая армия погло­ще­на вой­ной со сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми вра­га­ми. «Сто­ит нам закрыть аль­пий­ские про­хо­ды, — твер­ди­ли заго­вор­щи­ки, — и слив­ши­е­ся воеди­но галль­ские пле­ме­на обре­тут, нако­нец, сво­бо­ду, а там нам оста­нет­ся лишь решить, где поста­вить пре­дел победо­нос­но­му шест­вию наших армий».

56. (1) При­сут­ст­ву­ю­щие тут же утвер­ди­ли это пред­ло­же­ние. Сомне­ние у них вызы­ва­ла даль­ней­шая судь­ба уцелев­шей части вител­ли­ан­ской армии. Мно­гие наста­и­ва­ли на том, чтобы уни­что­жить этих измен­ни­ков и сму­тья­нов, забрыз­ган­ных кро­вью сво­их пол­ко­вод­цев. Победи­ло, одна­ко, дру­гое мне­ние: утра­тив надеж­ду на спа­се­ние, вител­ли­ан­цы ста­нут сопро­тив­лять­ся с упор­ст­вом отча­я­ния; гораздо выгод­нее пере­ма­нить их на свою сто­ро­ну; доста­точ­но пере­бить лега­тов леги­о­нов, а с осталь­ны­ми, испол­нен­ны­ми созна­ния сво­ей вины и стре­мя­щи­ми­ся избе­жать нака­за­ния, дого­во­рить­ся будет нетруд­но. При­няв на пер­вом собра­нии эти реше­ния, заго­вор­щи­ки разо­сла­ли по галль­ским про­вин­ци­ям сво­их людей, пору­чив им под­стре­кать жите­лей к вос­ста­нию, (2) сами же про­дол­жа­ли по-преж­не­му бес­пре­ко­слов­но выпол­нять все при­ка­зы Воку­лы, дабы усы­пить его бди­тель­ность и тем лег­че захва­тить его врас­плох. Прав­да, нашлись люди, сооб­щив­шие Воку­ле о том, что про­ис­хо­дит, но пода­вить заго­вор со сво­и­ми мало­чис­лен­ны­ми и не вну­шав­ши­ми дове­рия леги­о­на­ми он все рав­но был не в силах и пото­му, окру­жен­ный нена­деж­ны­ми сол­да­та­ми и тай­ны­ми вра­га­ми, счел за луч­шее дей­ст­во­вать так же, как его про­тив­ни­ки, т. е. скры­вать свои под­лин­ные наме­ре­ния. Он отпра­вил­ся в Агрип­пи­но­ву коло­нию, (3) где застал Клав­дия Лабео­на¹⁵⁴, кото­рый сумел под­ку­пить сво­их сто­ро­жей и бежать из-под аре­ста (я уже рас­ска­зы­вал преж­де о том, что Лабе­он был аре­сто­ван по при­ка­зу Циви­ли­са и выслан в пле­мя фри­зов). Он уве­рял Воку­лу, что пой­дет на бата­вов и, если толь­ко ему дадут вой­ска, суме­ет заста­вить боль­шую часть пле­ме­ни вновь всту­пить в союз с рим­ля­на­ми. Ему дали немно­го пехоты и всад­ни­ков, но он не посмел даже при­бли­зить­ся к бата­вам, а, увлек­ши за собой кое-кого из пле­мен нер­ви­ев и бета­зи­ев, стал напа­дать на кан­ни­не­фа­тов и мар­са­ков¹⁵⁵, дей­ст­вуя испод­тиш­ка, не как пол­ко­во­дец, а как раз­бой­ник.

57. (1) Введен­ный в заблуж­де­ние ковар­ст­вом гал­лов, Воку­ла высту­пил про­тив вра­га. Он нахо­дил­ся неда­ле­ко от Ста­рых лаге­рей, когда Клас­сик и Тутор, под пред­ло­гом реко­гнос­ци­ров­ки про­дви­нув­ши­е­ся впе­ред, встре­ти­лись с вождя­ми гер­ман­цев и еще раз под­твер­ди­ли преж­де суще­ст­во­вав­шую меж­ду ними дого­во­рен­ность. Толь­ко после это­го они постро­и­ли лагерь и запер­лись в нем со сво­и­ми отде­лив­ши­ми­ся от леги­о­нов вой­ска­ми. Воку­ла закли­нал их не делать это­го, убеж­дал, при­зы­вал в свиде­те­ли богов. «Неуже­ли вы дума­е­те, — гово­рил он, — что Рим­ское государ­ство так осла­бе­ло от граж­дан­ских войн, что станет тер­петь оскорб­ле­ния от тре­ви­ров и даже от лин­го­нов? (2) Нет, у нас оста­лись еще вер­ные про­вин­ции и победо­нос­ные вой­ска, оста­лась Фор­ту­на, пеку­ща­я­ся о нашей импе­рии, и боги, гото­вые ото­мстить за нее. Доволь­но было одной бит­вы, чтобы уни­что­жить Вин­дек­са с его гал­ла­ми, а в ста­ри­ну — Сакро­ви­ра и эду­ев¹⁵⁶; тот же гнев богов, та же судь­ба ждут и сего­дня измен­ни­ков, нару­шаю­щих дого­вор о сою­зе. Боже­ст­вен­ный Юлий и боже­ст­вен­ный Август луч­ше зна­ли ваш нрав: сто­и­ло Галь­бе отме­нить пода­ти¹⁵⁷, как нена­висть овла­де­ла ваши­ми серд­ца­ми, с вас ста­ли мень­ше взыс­ки­вать — и вы сде­ла­лись вра­га­ми Рима. Отбе­рут у вас все и разде­нут дона­га — вот тогда вы почув­ст­ву­е­те себя наши­ми дру­зья­ми!». (3) Эти пол­ные яро­сти сло­ва не про­из­ве­ли на Туто­ра и Клас­си­ка ника­ко­го впе­чат­ле­ния, и они про­дол­жа­ли упор­ст­во­вать в измене. Убедив­шись в этом, Воку­ла вер­нул­ся в Нове­зий¹⁵⁸, в двух милях от кото­ро­го рас­по­ло­жи­лись и гал­лы. Цен­ту­ри­о­ны и сол­да­ты то и дело ходи­ли к ним в лагерь, там их соблаз­ня­ли день­га­ми, и они дали, нако­нец, обе­ща­ние совер­шить неслы­хан­ное пре­ступ­ле­ние: при­ве­сти рим­скую армию к при­ся­ге вар­ва­рам, а пока, в знак того, что они сдер­жат свое сло­во, — убить или зако­вать в цепи лега­тов. Мно­гие сове­то­ва­ли Воку­ле скрыть­ся, но он не хотел отсту­пать и, созвав сол­дат на сход­ку, заго­во­рил с ними так.

58. (1) «Ни разу еще, обра­ща­ясь к вам с речью, не был я столь полон бес­по­кой­ства за вас и столь спо­ко­ен за себя. Я слы­шу со всех сто­рон, что смерть моя близ­ка, и раду­юсь это­му, ибо сре­ди бед, на нас обру­шив­ших­ся, она одна смо­жет поло­жить конец моим несча­стьям. Но за вас мне и горь­ко, и стыд­но. С вами ведь даже не соби­ра­ют­ся сра­жать­ся, не для вас отныне закон ору­жия и пра­во вой­ны. Клас­сик наде­ет­ся ваши­ми рука­ми выиг­рать вой­ну про­тив рим­ско­го наро­да, убеж­да­ет вас поко­рить­ся гал­лам и при­сяг­нуть им на вер­ность. (2) Пусть ныне сча­стье отвер­ну­лось от нас и мы утра­ти­ли былую доб­лесть, раз­ве мало было в про­шлом рим­ских леги­о­нов, кото­рые пред­по­чли уме­реть, чем сде­лать шаг назад? Раз­ве мало мы зна­ем союз­ных наро­дов, обре­кав­ших огню свои горо­да, сво­их жен и детей и не искав­ших за их гибель иной награ­ды, кро­ме сла­вы и созна­ния выпол­нен­но­го дол­га? (3) Запер­тые в Ста­рых лаге­рях леги­о­ны пере­нес­ли невидан­ные лише­ния, но не дали ни запу­гать себя, ни соблаз­нить посу­ла­ми. А ведь наше поло­же­ние совсем иное: у нас есть не толь­ко ору­жие, сол­да­ты и ограж­даю­щие нас могу­чие укреп­ле­ния, у нас к тому же вдо­воль зер­на и запа­сы про­ви­ан­та, с кото­ры­ми мож­но выдер­жать любую, самую дол­гую оса­ду. Денег вам тоже толь­ко что розда­ли нема­ло, — вы може­те счи­тать, что полу­чи­ли их от Вес­па­си­а­на, или думать, что их вам при­слал Вител­лий, но никто не усо­мнит­ся в том, что вам дал их рим­ский импе­ра­тор. (4) Если вы, победи­те­ли в бес­чис­лен­ных вой­нах, герои Гель­ду­бы и Ста­рых лаге­рей¹⁵⁹, столь­ко раз бив­шие вра­га, теперь бои­тесь откры­то­го сра­же­ния, это, конеч­но, стыд­но, но ведь мы можем отсидеть­ся за наши­ми вала­ми и сте­на­ми, можем раз­ны­ми спо­со­ба­ми протя­нуть вре­мя, пока из бли­жай­ших про­вин­ций не при­дут нам на помощь вой­ска и отряды союз­ни­ков. Не нрав­люсь вам я — у вас есть дру­гие лега­ты, есть три­бу­ны, есть, нако­нец, цен­ту­ри­о­ны и сол­да­ты. (5) Лишь бы толь­ко не раз­ле­те­лась по миру чудо­вищ­ная весть о том, что вы, покор­но сле­дуя при­ка­зам Циви­ли­са и Клас­си­ка, вторг­лись в Ита­лию! Или и это вам нипо­чем, и когда гер­ман­цы и гал­лы при­ве­дут вас под сте­ны Рима, вы с ору­жи­ем в руках ворве­тесь в род­ные дома? Ужас напол­ня­ет душу при одной лишь мыс­ли о подоб­ном зло­де­я­нии. Неужто вы соглас­ны нести кара­ул воз­ле опо­чи­валь­ни тре­ви­ра Туто­ра? Идти в бой по сиг­на­лу, подан­но­му бата­вом? Рас­т­во­рить­ся в раз­бой­ни­чьих шай­ках гер­ман­цев? Как ста­не­те вы дер­жать ответ за все соде­ян­ное, когда при­дет­ся, нако­нец, встре­тить­ся с рим­ски­ми леги­о­на­ми? Измен­ни­ки сре­ди измен­ни­ков, пре­да­те­ли сре­ди пре­да­те­лей, пре­сле­ду­е­мые гне­вом богов, буде­те вы метать­ся от тех, кому при­нес­ли при­ся­гу сна­ча­ла, к тем, кому при­сяг­ну­ли потом. (6) О, Юпи­тер Силь­ней­ший и Вели­чай­ший, столь­ки­ми три­ум­фа­ми про­слав­лен­ный за эти восемь­сот два­дцать лет¹⁶⁰! О Рима созда­тель, Кви­рин¹⁶¹! Молю и закли­наю вас: если уж вы не доз­во­ли­ли, чтобы эти лаге­ря под моим нача­лом сохра­ни­ли всю свою непод­куп­ную чистоту, не дай­те хоть Туто­ру и Клас­си­ку осквер­нить их; пусть рим­ские вои­ны либо не совер­шат пре­ступ­ле­ния, либо быст­ро рас­ка­ют­ся в соде­ян­ном и не поне­сут ника­ко­го нака­за­ния».

59. (1) Сре­ди слу­шав­ших Воку­лу сол­дат одни были пол­ны надежд, дру­гие гляде­ли в буду­щее со стра­хом, третьих мучил стыд, и речь лега­та вызва­ла у них самые раз­ные чув­ства. Воку­ла уда­лил­ся к себе и занял­ся при­веде­ни­ем в порядок сво­их дел, гото­вясь вско­ре покон­чить сче­ты с жиз­нью. Одна­ко рабы и воль­ноот­пу­щен­ни­ки не дали ему оста­вить мир по сво­ей воле, и ему при­шлось при­нять тяж­кую и позор­ную смерть. Убил его нароч­но при­слан­ный для этой цели Клас­си­ком дезер­тир пер­во­го леги­о­на Эми­лий Лон­гин; (2) лега­тов Нуми­зия и Герен­ния сочли доста­точ­ным зако­вать в цепи, и лишь затем в лагерь явил­ся сам Клас­сик, укра­шен­ный зна­ка­ми досто­ин­ства рим­ско­го пол­ко­во­д­ца. Но даже этот чело­век, при­вык­ший ко вся­ко­го рода пре­ступ­ле­ни­ям, не нашел­ся, что ска­зать сол­да­там; он толь­ко про­чел текст при­ся­ги, и все покля­лись в вер­но­сти вла­сти гал­лов. Убий­цу Воку­лы Клас­сик повы­сил в зва­нии, осталь­ных награ­дил в меру пре­ступ­ле­ний, совер­шен­ных каж­дым.

(3) Тутор и Клас­сик рас­пре­де­ли­ли меж­ду собой обя­зан­но­сти. Тутор во гла­ве мно­го­чис­лен­но­го отряда оса­дил Агрип­пи­но­ву коло­нию и при­вел к при­ся­ге не толь­ко жите­лей горо­да, но и все вой­ска, рас­по­ло­жен­ные по бере­гам Верх­не­го Рей­на. В Могун­ци­а­ке три­бу­ны и пре­фект лаге­рей ока­за­ли ему сопро­тив­ле­ние, — пер­вые были уби­ты, вто­рой изгнан. Клас­сик выбрал из пере­шед­ших на его сто­ро­ну рим­ских сол­дат несколь­ких самых под­лых, при­ка­зал, чтобы они отпра­ви­лись к оса­жден­ным¹⁶², обе­ща­ли им про­ще­ние и, при­ведя в при­мер самих себя, уго­во­ри­ли под­чи­нить­ся новой вла­сти. Если же оса­жден­ные ста­нут упор­ст­во­вать, велел пере­дать Клас­сик, пусть не наде­ют­ся ни на что, кро­ме голо­да, цепей и смер­ти.

60. (1) Вер­ность дол­гу влек­ла оса­жден­ных в одну сто­ро­ну, голод — в дру­гую; вер­ность дол­гу тре­бо­ва­ла, чтобы они помыш­ля­ли лишь о сво­ей чести и досто­ин­стве, голод тол­кал их на путь пре­ступ­ле­ния. Пока они мед­ли­ли, съе­ден­ным ока­за­лось и про­до­воль­ст­вие, и то, что в край­них обсто­я­тель­ствах его заме­ня­ет: лоша­ди, волы, мулы, нечи­стые, отвра­ти­тель­ные живот­ные, употреб­ля­е­мые в пищу лишь в самой край­но­сти. Под конец ста­ли есть вет­ки кустов, кор­ни, тра­ву, про­би­ваю­щу­ю­ся меж­ду кам­ней¹⁶³. Память об этой оса­де, о муках, выпав­ших на долю рим­ских сол­дат, и об их стой­ко­сти жила бы веч­но, если бы оса­жден­ные не опо­зо­ри­ли сами себя, послав к Циви­ли­су деле­га­тов с прось­бой о поми­ло­ва­нии. (2) Пар­ла­мен­те­ров не ста­ли слу­шать, пока оса­жден­ные не при­сяг­ну­ли на вер­ность гал­лам. После это­го Циви­лис, дабы захва­тить всю нахо­див­шу­ю­ся в лаге­ре добы­чу, при­слал сво­их людей следить за тем, чтобы все день­ги и покла­жа, все обоз­ные слу­ги оста­лись на месте, а вои­ны ушли бы из лаге­ря с пусты­ми рука­ми. Ниче­го не подо­зре­вая, сол­да­ты поход­ной колон­ной дошли почти до пято­го миль­но­го кам­ня, когда на них напа­ли выско­чив­шие из заса­ды гер­ман­цы. Луч­шие из сол­дат ока­за­ли сопро­тив­ле­ние и были уни­что­же­ны на месте, мно­гие раз­бе­жа­лись по окру­ге, но гер­ман­цы насти­га­ли их и уби­ва­ли; осталь­ные вер­ну­лись в лагерь. Циви­лис гром­ко жало­вал­ся на гер­ман­цев, гово­рил, что они нару­ши­ли свои же клят­вы, и воз­му­щал­ся их ковар­ст­вом. (3) При­тво­рял­ся ли он или и в самом деле не мог сдер­жать разъ­ярен­ных гер­ман­цев — судить труд­но. Раз­граб­лен­ный лагерь вар­ва­ры забро­са­ли горя­щи­ми факе­ла­ми, и пла­мя погло­ти­ло всех, кто избе­жал смер­ти в бою.

61. (1) Леги­о­ны были раз­гром­ле­ны пол­но­стью, и Циви­лис, кото­рый, по при­ня­то­му у вар­ва­ров обы­чаю, высту­пая про­тив рим­лян, дал обет не стричь воло­сы, пока не добьет­ся победы, снял, нако­нец, свою кра­шен­ную в рыжий цвет гри­ву¹⁶⁴, падав­шую ему на лицо и на грудь. Рас­ска­зы­ва­ют, что он отдал несколь­ких плен­ных сво­е­му малень­ко­му сыну, чтобы те слу­жи­ли мише­нью для его упраж­не­ний в стрель­бе из лука и мета­нии дро­ти­ка. Циви­лис не при­нес при­ся­ги гал­лам и не при­вел к ней нико­го из бата­вов; он опи­рал­ся на гер­ман­цев, и если бы ему при­шлось с ору­жи­ем в руках бороть­ся с гал­ла­ми за власть, на его сто­роне ока­за­лась бы не толь­ко сла­ва непо­беди­мо­го пол­ко­во­д­ца, но и пере­вес сил. (2) Лега­та леги­о­на¹⁶⁵ Муния Лупер­ка отпра­ви­ли вме­сте с дру­ги­ми подар­ка­ми Веледе. Эта девуш­ка из пле­ме­ни брук­те­ров поль­зо­ва­лась у вар­ва­ров огром­ным вли­я­ни­ем, ибо гер­ман­цы, кото­рые все­гда счи­та­ли, буд­то мно­гие жен­щи­ны обла­да­ют даром про­ри­цать буду­щее, теперь дошли в сво­ем суе­ве­рии до того, что ста­ли счи­тать неко­то­рых из них боги­ня­ми. Бла­го­го­ве­ние, кото­рое вызы­ва­ла у них Веледа, еще воз­рос­ло, когда сбы­лись ее пред­ска­за­ния о победе гер­ман­цев и гибе­ли рим­ских леги­о­нов¹⁶⁶. (3) Лупер­ка, одна­ко, уби­ли по доро­ге, а немно­гих цен­ту­ри­о­нов и три­бу­нов родом из Гал­лии сохра­ни­ли в каче­стве залож­ни­ков, дабы поме­шать гал­лам нару­шить свои союз­ни­че­ские обя­за­тель­ства. Зим­ние лаге­ря когорт, кон­ных отрядов, леги­о­нов были раз­ру­ше­ны и сожже­ны; уце­ле­ли лишь те, что нахо­дят­ся в Могун­ци­а­ке и Вин­до­нис­се¹⁶⁷.

62. (1) Шест­на­дца­тый леги­он вме­сте со сво­и­ми вспо­мо­га­тель­ны­ми отряда­ми, так­же пере­шед­ши­ми на сто­ро­ну вра­га, полу­чил при­каз высту­пить в опре­де­лен­ный, зара­нее назна­чен­ный день из Нове­зия и рас­по­ло­жить­ся в Коло­нии Тре­ви­ров¹⁶⁸. Остав­ше­е­ся до выступ­ле­ния вре­мя леги­о­не­ры про­во­ди­ли в раз­мыш­ле­ни­ях и заботах: тру­сы блед­не­ли от стра­ха, вспо­ми­ная о судь­бе погиб­ших в Ста­рых лаге­рях; насто­я­щие сол­да­ты сты­ди­лись соде­ян­но­го и спра­ши­ва­ли себя, что теперь будет: куда они пой­дут, кто их поведет и что ста­нет­ся с ними, раз они попа­ли в пол­ную зави­си­мость от людей, кото­рым сами дали пра­во рас­по­ря­жать­ся сво­ей жиз­нью и смер­тью; были и такие, что вовсе не печа­ли­лись о сво­ем позо­ре, а забо­ти­лись лишь о том, как луч­ше спря­тать под одеж­дой день­ги и дра­го­цен­но­сти; иные, как буд­то гото­вясь к бою, ост­ри­ли мечи и чини­ли дроты. (2) Сре­ди всех этих раз­мыш­ле­ний при­шло вре­мя высту­пать, и сол­да­там ста­ло еще тоск­ли­вее: за сте­на­ми лаге­ря уни­же­ние их было не так замет­но, теперь они выстав­ля­ли его всем напо­каз, в откры­том поле, сре­ди бела дня. Мол­ча, как на похо­ро­нах, про­хо­дит нескон­чае­мая колон­на мимо валя­ю­щих­ся на зем­ле импе­ра­тор­ских ста­туй; на знач­ках когорт не вид­но ни укра­ше­ний, ни зна­ков отли­чия; кру­гом весе­ло пле­щут­ся по вет­ру вым­пе­лы галль­ских отрядов, и впе­ре­ди шага­ет назна­чен­ный коман­до­вать пере­хо­дом Клав­дий Санкт, кри­вой, гроз­ный с виду, но сла­бый умом^[1]. (3) К преж­не­му позо­ру при­ба­вил­ся новый, после того как к шест­на­дца­то­му леги­о­ну при­со­еди­нил­ся еще один, вышед­ший из бонн­ских лаге­рей¹⁶⁹. Весть о том, что идут взя­тые в плен леги­о­ны, раз­ле­те­лась по окру­ге, и люди, еще недав­но тре­пе­тав­шие при одном упо­ми­на­нии о рим­ля­нах, выбе­га­ли в поле, взби­ра­лись на кры­ши, непри­стой­но наслаж­да­ясь небы­ва­лым зре­ли­щем. (4) Кон­ни­ки пицен­тин­ско­го отряда не вытер­пе­ли насме­шек чер­ни и, не обра­щая вни­ма­ния на обе­ща­ния и угро­зы Санк­та, свер­ну­ли к Могун­ци­а­ку. По доро­ге им слу­чай­но встре­тил­ся убий­ца Воку­лы Лон­гин, они забро­са­ли его дрота­ми, сде­лав таким обра­зом пер­вый шаг к искуп­ле­нию сво­ей вины. Леги­о­ны про­дол­жа­ли идти преж­ним путем и оста­но­ви­лись лишь под сте­на­ми Коло­нии Тре­ви­ров.

63. (1) Циви­лис и Клас­сик были в упо­е­нии от сво­их успе­хов, но все же коле­ба­лись отдать на раз­граб­ле­ние сол­да­там Агрип­пи­но­ву коло­нию. Алч­ность и при­род­ная жесто­кость тол­ка­ли их к тому, чтобы рас­пра­вить­ся с этим горо­дом, но в то же вре­мя они пони­ма­ли, что на пер­вых порах им выгод­но про­слыть вели­ко­душ­ны­ми вла­сти­те­ля­ми, и жела­ние добить­ся подоб­ной репу­та­ции вме­сте со стра­те­ги­че­ски­ми сооб­ра­же­ни­я­ми удер­жи­ва­ли их от это­го шага. Циви­лис, кро­ме того, не забы­вал о бла­го­де­я­нии, ока­зан­ном ему агрип­пин­ца­ми: они мяг­ко и почти­тель­но обра­ща­лись с его сыном, кото­рый был схва­чен в этой коло­нии в нача­ле мяте­жа и содер­жал­ся здесь под почет­ным аре­стом¹⁷⁰. (2) У зарейн­ских пле­мен, одна­ко, этот боль­шой и бога­тый город вызы­вал сле­пую нена­висть, и они счи­та­ли, что вой­на будет кон­че­на толь­ко тогда, когда гер­ман­цы любо­го пле­ме­ни полу­чат пра­во селить­ся здесь; если же нет, гово­ри­ли они, город сле­ду­ет уни­что­жить, а уби­ев рас­се­лить по дру­гим зем­лям¹⁷¹.

64. (1) Тенк­те­ры, оби­тав­шие на дру­гом бере­гу Рей­на, посла­ли сво­их пред­ста­ви­те­лей в совет коло­нии, и самый сви­ре­пый из них пере­дал реше­ние сво­его пле­ме­ни в сле­дую­щих сло­вах: «Мы бла­го­да­рим наших общих богов и вели­чай­ше­го сре­ди них — Мар­са¹⁷² за то, что они вер­ну­ли вас в семью гер­ман­ских наро­дов и раз­ре­ши­ли сно­ва назы­вать­ся гер­ман­ским име­нем. Мы поздрав­ля­ем вас, — отныне вы буде­те сво­бод­ны­ми сре­ди сво­бод­ных. Преж­де реки и зем­ли были в руках рим­лян, они ухит­ри­лись отнять у нас даже самое небо; они не дава­ли нам соби­рать­ся для обсуж­де­ния наших дел, а если и раз­ре­ша­ли, то на усло­ви­ях, невы­но­си­мых для людей, живу­щих ради вой­ны, — без­оруж­ны­ми, полу­го­лы­ми, под наблюде­ни­ем кон­во­и­ров и за день­ги¹⁷³. (2) Но чтобы союз и друж­ба наши были веч­ны, мы тре­бу­ем от вас срыть сте­ны коло­нии; эта огра­да — оплот раб­ства; даже дикие зве­ри, если их дол­го дер­жать вза­пер­ти, отвы­ка­ют быть храб­ры­ми. Вы долж­ны убить всех рим­лян, нахо­дя­щих­ся в ваших зем­лях: труд­но, став сво­бод­ны­ми, тер­петь у себя гос­под. Иму­ще­ство уби­тых будет отда­но в общее поль­зо­ва­ние, и пусть никто не пыта­ет­ся что-нибудь скрыть или забо­тить­ся толь­ко о сво­ей выго­де. (3) И мы, и вы будем обра­ба­ты­вать зем­ли по обо­им бере­гам реки, как в ста­ри­ну это дела­ли наши пред­ки. Зем­ля, как воздух и свет, не может быть досто­я­ни­ем одно­го чело­ве­ка — воздух и свет при­над­ле­жат всем, зем­ля доб­лест­ным вои­нам¹⁷⁴. Вер­ни­тесь к уста­нов­ле­ни­ям пред­ков, к нашим древним веро­ва­ни­ям, отка­жи­тесь от удо­воль­ст­вий, с помо­щью кото­рых рим­ляне вер­нее, чем ору­жи­ем, удер­жи­ва­ют людей в под­чи­не­нии. Забудь­те о раб­стве, стань­те опять пря­мы­ми и чест­ны­ми, и вы буде­те рав­ны дру­гим наро­дам, а может быть, даже добье­тесь вла­сти над ними».

65. (1) Страх перед буду­щим мешал жите­лям коло­нии согла­сить­ся на предъ­яв­лен­ные усло­вия; отверг­нуть тре­бо­ва­ния тенк­те­ров в поло­же­нии, в кото­ром коло­ния нахо­ди­лась теперь, было тоже невоз­мож­но. Коло­ни­сты дума­ли дол­го и, нако­нец, дали сле­дую­щий ответ. «Едва обре­тя сво­бо­ду, мы нетер­пе­ли­во, не думая об осто­рож­но­сти, вос­поль­зо­ва­лись пер­вой же воз­мож­но­стью, чтобы вос­со­еди­нить­ся с наши­ми сопле­мен­ни­ка­ми — с вами и дру­ги­ми гер­ман­ски­ми наро­да­ми. И сей­час, когда на нас со всех сто­рон дви­жут­ся рим­ские вой­ска, нам надо не сры­вать сте­ны горо­да, а напро­тив, укреп­лять их. (2) Если в наших зем­лях и нахо­дил­ся кто-нибудь из жите­лей Ита­лии или из про­вин­ци­а­лов, не род­ст­вен­ных гер­ман­цам, они либо погиб­ли на войне, либо вер­ну­лись на роди­ну. Те рим­ляне, кото­рые были когда-то пере­се­ле­ны сюда, издав­на женят­ся на наших жен­щи­нах, они пород­ни­лись с нами, здесь — их роди­на и роди­на их детей. Неуже­ли вы буде­те столь жесто­ки и потре­бу­е­те от нас, чтобы мы соб­ст­вен­ны­ми рука­ми уби­ва­ли сво­их роди­те­лей, сво­их детей и бра­тьев? (3) Мы отме­ня­ем пошли­ны и дру­гие огра­ни­че­ния тор­гов­ли, пусть каж­дый без вся­кой охра­ны вхо­дит в коло­нию и выхо­дит из нее, но пока это новое пра­ви­ло не станет ста­рым и при­выч­ным, вход будет раз­ре­шен толь­ко без­оруж­ным и толь­ко днем. Посред­ни­ка­ми мы выби­ра­ем Циви­ли­са и Веледу, пусть они утвер­дят наш дого­вор». (4) Успо­ко­ив таким обра­зом тенк­те­ров, агрип­пин­цы отпра­ви­ли к Циви­ли­су и Веледе послов, кото­рые под­нес­ли им дары и суме­ли ула­дить все дело к выго­де коло­ни­стов. К Веледе, одна­ко, их не допу­сти­ли и гово­рить с ней не дали: ее скры­ва­ют от люд­ских взо­ров, дабы она вну­ша­ла еще боль­шее бла­го­го­ве­ние; живет она в высо­кой башне, зада­вать ей вопро­сы и полу­чать от нее отве­ты мож­но толь­ко через одно­го из род­ст­вен­ни­ков, кото­рый пере­да­ет так­же ее про­ро­че­ства.

66. (1) После того как жите­ли коло­нии заклю­чи­ли с Циви­ли­сом союз, его вли­я­ние воз­рос­ло еще боль­ше, он решил захва­тить власть так­же над окрест­ны­ми пле­ме­на­ми, а тех, кто станет сопро­тив­лять­ся, под­чи­нить силой ору­жия. Он занял зем­ли суну­ков¹⁷⁵, сфор­ми­ро­вал несколь­ко когорт из моло­дых людей это­го пле­ме­ни и наме­ре­вал­ся дви­нуть­ся даль­ше, но доро­гу ему пре­гра­дил Клав­дий Лабе­он¹⁷⁶. Он еще рань­ше захва­тил мост через реку Мозу¹⁷⁷ и, наско­ро собрав отряд из бета­зи­ев, тун­гров и нер­ви­ев, решил встре­тить здесь Циви­ли­са, так как счи­тал, что мост этот обра­зу­ет важ­ную пози­цию и что его осо­бен­но удоб­но обо­ро­нять. (2) Сра­же­ние раз­вер­ну­лось в узких гор­ных про­хо­дах и про­дол­жа­лось с пере­мен­ным успе­хом до тех пор, пока гер­ман­цы, пере­пра­вив­шись через реку вплавь, не зашли Лабео­ну в тыл. В этот момент Циви­лис, то ли зара­нее все рас­счи­тав, то ли сле­дуя вне­зап­но­му поры­ву, бро­сил­ся в гущу сра­жав­ших­ся тун­гров и гром­ко крик­нул: «Не для того мы начи­на­ли вой­ну, чтобы бата­вы и тре­ви­ры повеле­ва­ли осталь­ны­ми пле­ме­на­ми. Нет и не было у нас таких наме­ре­ний. Давай­те заклю­чим союз, я пере­хо­жу к вам и готов быть у вас вождем или рядо­вым бой­цом, как вы захо­ти­те». (3) Обра­ще­ние это оше­ло­ми­ло тун­гров, они убра­ли мечи, а вожди их, Кам­пан и Юве­нал, усту­пи­ли Циви­ли­су гла­вен­ство над пле­ме­нем. Лабе­он бежал, не дожи­да­ясь, пока его окру­жат. Бета­зии и нер­вии так­же при­сяг­ну­ли победи­те­лю, и он вклю­чил их в свою армию. Дела Циви­ли­са шли бле­стя­ще, и мно­гие пле­ме­на, либо напу­ган­ные его успе­ха­ми, либо по доб­рой воле, пере­хо­ди­ли на его сто­ро­ну.

67. (1) Тем вре­ме­нем Юлий Сабин¹⁷⁸ уни­что­жил офи­ци­аль­ные свиде­тель­ства союз­ных отно­ше­ний меж­ду лин­го­на­ми и рим­ля­на­ми, велел про­воз­гла­сить себя Цеза­рем и во гла­ве огром­ной бес­по­рядоч­ной тол­пы сво­их сопле­мен­ни­ков напал на сек­ва­нов¹⁷⁹, жив­ших рядом с лин­го­на­ми и сохра­няв­ших вер­ность Риму. Сек­ва­ны высту­пи­ли навстре­чу вра­гу, судь­ба вста­ла на сто­ро­ну достой­ных, лин­го­ны были раз­би­ты. Сабин бежал с поля боя так же стре­ми­тель­но, как ринул­ся в сра­же­ние. Он поста­рал­ся рас­пу­стить слух, буд­то его боль­ше нет в живых, и с этой целью сжег вил­лу, где скры­вал­ся после пора­же­ния; все дей­ст­ви­тель­но пове­ри­ли, что он искал смер­ти и погиб в пожа­ре. (2) Поз­же я рас­ска­жу о хит­ро­стях, с помо­щью кото­рых он сумел, скры­ва­ясь по раз­ным тай­ни­кам, про­жить еще девять лет, поведаю о муже­ст­вен­ной пре­дан­но­сти его дру­зей и достой­ном поведе­нии жены его Эппо­ни­ны¹⁸⁰. Победа сек­ва­нов поло­жи­ла пре­дел даль­ней­ше­му рас­про­стра­не­нию вой­ны; гал­лы мало-пома­лу опом­ни­лись, ста­ли соблюдать зако­ны и выпол­нять союз­ни­че­ские обя­за­тель­ства. Зачин­щи­ка­ми высту­пи­ли ремии¹⁸¹, кото­рые обра­ти­лись к осталь­ным пле­ме­нам с пред­ло­же­ни­ем при­слать сво­их пред­ста­ви­те­лей и всем вме­сте решить, что пред­по­честь — сво­бо­ду или мир.

68. (1) Из Рима поло­же­ние пред­став­ля­лось еще более мрач­ным, чем оно было на самом деле, и Муци­ан встре­во­жил­ся не на шут­ку. Он назна­чил Гал­ла Анния и Пети­лия Цери­а­ла коман­до­вать отправ­ля­е­мой в Гал­лию арми­ей, но не был уве­рен, что даже эти выдаю­щи­е­ся пол­ко­вод­цы суме­ют спра­вить­ся со столь труд­ным пору­че­ни­ем. В то же вре­мя Муци­ан не хотел остав­лять сто­ли­цу без надеж­но­го руко­во­ди­те­ля, боял­ся Доми­ци­а­на с его беше­ны­ми стра­стя­ми, не дове­рял, как я уже гово­рил, При­му Анто­нию и Вару Аррию. (2) Коман­дуя пре­то­ри­ан­ца­ми, Вар рас­по­ла­гал людь­ми и ору­жи­ем¹⁸², и Муци­ан счел за бла­го сме­стить его, пре­до­ста­вив в уте­ше­ние долж­ность пре­фек­та, ответ­ст­вен­но­го за под­воз зер­на в Рим. Вар поль­зо­вал­ся рас­по­ло­же­ни­ем Доми­ци­а­на, и чтобы при­влечь послед­не­го на свою сто­ро­ну, Муци­ан назна­чил пре­фек­том пре­то­рия Арре­ци­на Кле­мен­та, весь­ма близ­ко­го Доми­ци­а­ну и род­ст­вен­ни­ка Вес­па­си­а­на. «Отец Кле­мен­та, — объ­яс­нял Муци­ан, — в прав­ле­ние Гая Цеза­ря с боль­шим успе­хом коман­до­вал пре­то­ри­ем, и сол­да­ты хоро­шо отно­сят­ся к этой семье; что же каса­ет­ся обя­зан­но­стей сена­то­ра, то он пре­крас­но суме­ет сов­ме­стить их с руко­вод­ст­вом пре­то­ри­ан­ца­ми»¹⁸³. (3) Все наи­бо­лее вид­ные жите­ли сто­ли­цы полу­чи­ли назна­че­ния в армию, мно­гие сами при­со­еди­ни­лись к вой­ску из често­лю­бия. Доми­ци­ан и Муци­ан тоже собра­лись в поход, но настро­е­ние их было весь­ма раз­лич­но: один, пол­ный моло­до­го задо­ра, меч­тал отли­чить­ся, дру­гой ста­рал­ся охла­дить его, при­ду­мы­вая все новые и новые про­во­лоч­ки: Муци­ан опа­сал­ся, что, полу­чив власть над арми­ей, Доми­ци­ан под вли­я­ни­ем моло­до­сти, соб­ст­вен­ных стра­стей и дур­ных совет­чи­ков наде­ла­ет оши­бок и в поли­ти­ке, и в воен­ном искус­стве. (4) Победо­нос­ные вось­мой, один­на­дца­тый и три­на­дца­тый леги­о­ны¹⁸⁴, два­дцать пер­вый, состо­яв­ший из вител­ли­ан­цев, и недав­но сфор­ми­ро­ван­ный вто­рой¹⁸⁵ дви­ну­лись через Пен­нин­ские и Кот­ти­ан­ские Аль­пы, часть вой­ска пошла Грай­ски­ми гора­ми. Из Бри­та­нии был вызван четыр­на­дца­тый леги­он, из Испа­нии — шестой и пер­вый.

(5) Услы­шав о при­бли­же­нии леги­о­нов, гал­лы, кото­рые и без того скло­ня­лись к миру, посла­ли сво­их пред­ста­ви­те­лей на собра­ние в зем­лю реми­ев. Здесь их ожи­да­ло уже посоль­ство тре­ви­ров во гла­ве с рья­ным сто­рон­ни­ком вой­ны Юли­ем Вален­ти­ном. Он про­из­нес тща­тель­но под­готов­лен­ную, испол­нен­ную нена­ви­сти речь, в кото­рой осы­пал рим­ский народ оскорб­ле­ни­я­ми и теми упре­ка­ми, какие все­гда предъ­яв­ля­ют­ся вели­ким импе­ри­ям. Дикое крас­но­ре­чие это­го чело­ве­ка, одер­жи­мо­го стра­стью к заго­во­рам и сму­там, про­из­ве­ло на мно­гих силь­ное впе­чат­ле­ние.

69. (1) Ему воз­ра­жал Юлий Авспекс, один из самых знат­ных людей пле­ме­ни реми­ев. Он вос­хва­лял рим­лян и бла­га мир­ной жиз­ни, гово­рил, что раз­вя­зать вой­ну могут и тру­сы, а бороть­ся про­тив опас­но­стей, с ней свя­зан­ных, при­хо­дит­ся людям реши­тель­ным, при­зы­вал не забы­вать, что леги­о­ны уже совсем близ­ко. Подоб­ны­ми дово­да­ми ему уда­лось убедить слу­ша­те­лей; люди постар­ше и поум­нее вспом­ни­ли об ува­же­нии к зако­нам и вер­но­сти союз­ным обя­за­тель­ствам, те, кто помо­ло­же, испу­га­лись. Все хва­ли­ли Вален­ти­на за пат­рио­тизм, но дей­ст­во­вать пред­по­чли по сове­ту Авспек­са. (2) Бес­спор­но, что помощь, ока­зан­ная лин­го­на­ми и тре­ви­ра­ми Вер­ги­нию в пору вос­ста­ния Вин­дек­са, так­же настро­и­ла осталь­ных гал­лов про­тив них. Мно­гие опа­са­лись, что меж­ду гал­ла­ми вспыхнет борь­ба за власть. «Кто встанет во гла­ве вос­ста­ния? — спра­ши­ва­ли себя такие люди. — Кто будет нам при­ка­зы­вать и тол­ко­вать про­ро­че­ства? И в чьих руках сосре­дото­чит­ся вер­хов­ная власть, если все кон­чит­ся бла­го­по­луч­но?». (3) Ниче­го еще не добив­шись, гал­лы уже нача­ли ссо­рить­ся; одни гор­ди­лись сво­и­ми дого­во­ра­ми о сою­зах, дру­гие — мощью и богат­ст­вом, третьи — древним про­ис­хож­де­ни­ем. Видя, что буду­щее не сулит осо­бых радо­стей, они реши­ли при­ми­рить­ся с насто­я­щим. Тре­ви­рам отпра­ви­ли пись­мо, в кото­ром от име­ни всех галль­ских пле­мен сове­то­ва­ли сло­жить ору­жие и пока­ять­ся. «Если вы так посту­пи­те, — писа­ли гал­лы, — мож­но наде­ять­ся на про­ще­ние; у нас есть люди, гото­вые за вас хода­тай­ст­во­вать». Вален­тин изо всех сил сопро­тив­лял­ся подоб­но­му обо­роту дела и сумел убедить сво­их сопле­мен­ни­ков не обра­щать вни­ма­ния на пред­ло­же­ния гал­лов. К войне он, одна­ко, не гото­вил­ся и толь­ко ора­тор­ст­во­вал на сход­ках.

70. (1) Ни тре­ви­ры, ни лин­го­ны, ни дру­гие мятеж­ные пле­ме­на не пред­при­ни­ма­ли ниче­го, что соот­вет­ст­во­ва­ло бы важ­но­сти дела, ими зате­ян­но­го. Вожди вос­ста­ния дей­ст­во­ва­ли без вся­ко­го обще­го пла­на. Циви­лис блуж­дал в белг­ских лесах, ста­ра­ясь захва­тить Лабео­на или про­гнать его из этих мест; Клас­сик про­во­дил дни в без­дей­ст­вии и раз­вле­че­ни­ях, как буд­то уже создал соб­ст­вен­ное государ­ство и стал его пра­ви­те­лем; даже Тутор не спе­шил занять бере­га Верх­не­го Рей­на и закрыть аль­пий­ские про­хо­ды. (2) Тем вре­ме­нем два­дцать пер­вый леги­он и вспо­мо­га­тель­ные когор­ты под коман­до­ва­ни­ем Секс­ти­лия Фелик­са¹⁸⁶, пер­вый — через Вин­до­нис­су, вто­рые — из Реции, про­рва­лись на терри­то­рию Гал­лии. К ним при­со­еди­ни­лась кава­ле­рий­ская часть син­гу­ля­ри­ев¹⁸⁷, неко­гда создан­ная Вител­ли­ем, но затем пере­шед­шая на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на. Коман­до­вал кон­ни­ка­ми Юлий Бри­ган­тик¹⁸⁸, сын сест­ры Циви­ли­са; он кипел зло­бой про­тив сво­его дяди, а тот нена­видел его, — извест­но, что чем бли­же люди по род­ству, тем более ост­рое чув­ство враж­ды пита­ют они друг к дру­гу. (3) Тутор влил в тре­вир­скую армию опол­чен­цев, набран­ных недав­но в пле­ме­нах ван­ги­о­нов, цера­ка­тов и три­бо­ков¹⁸⁹, а так­же под­разде­ле­ния вете­ра­нов, состо­яв­шие из пеших и кон­ных сол­дат, кото­рых он угро­за­ми или посу­ла­ми пере­ма­нил на свою сто­ро­ну¹⁹⁰. Эти вете­ра­ны раз­гро­ми­ли когор­ту, выслан­ную впе­ред Секс­ти­ли­ем Фелик­сом, но когда увиде­ли, что на них дви­жет­ся во гла­ве со сво­и­ми пол­ко­во­д­ца­ми рим­ская армия, вер­ну­лись к испол­не­нию сво­его дол­га; три­бо­ки, ван­гио­ны и цера­ка­ты после­до­ва­ли их при­ме­ру. (4) Тутор со сво­и­ми тре­ви­ра­ми, в обход Могун­ци­а­ка, отсту­пил к Бин­гию¹⁹¹, сжег мост через Наву и счи­тал, что теперь он нахо­дит­ся в без­опас­но­сти. Одна­ко сол­да­ты Секс­ти­лия нашли брод и раз­гро­ми­ли армию Туто­ра. Это пора­же­ние оше­ло­ми­ло тре­ви­ров; побро­сав ору­жие, они раз­бе­жа­лись по всей окру­ге; неко­то­рые из вождей пле­ме­ни, дабы пока­зать, что они пер­вы­ми пре­кра­ти­ли вой­ну, кину­лись в горо­да, сохра­нив­шие вер­ность Риму. (5) Леги­о­ны, кото­рые, как я уже упо­ми­нал, были пере­веде­ны из Нове­зия и Бон­ны в зем­лю тре­ви­ров¹⁹², доб­ро­воль­но при­нес­ли при­ся­гу Вес­па­си­а­ну. Все эти собы­тия про­изо­шли в отсут­ст­вие Вален­ти­на. Когда он появил­ся, пылая гне­вом и гото­вый на все, лишь бы вер­нуть сво­их сопле­мен­ни­ков на путь мяте­жа и раз­боя, леги­о­ны уже ушли на терри­то­рию союз­но­го пле­ме­ни медио­мат­ри­ков¹⁹³. Вален­тин и Тутор убеди­ли тре­ви­ров сно­ва взять­ся за ору­жие, а чтобы отнять у них вся­кую надеж­ду на про­ще­ние и еще боль­ше запу­тать их в свои пре­ступ­ле­ния, уби­ли лега­тов Герен­ния и Нуми­зия¹⁹⁴.

71. (1) Тако­во было поло­же­ние дел, когда в Могун­ци­ак при­был Пети­лий Цери­ал. Появ­ле­ние его воз­ро­ди­ло надеж­ды на ско­рое окон­ча­ние вой­ны. Цери­ал рвал­ся в бой, в его харак­те­ре храб­рость пре­об­ла­да­ла над осто­рож­но­стью, и речи его, пол­ные ярост­но­го оду­шев­ле­ния, силь­но дей­ст­во­ва­ли на сол­дат. Он стре­мил­ся воз­мож­но ско­рее сра­зить­ся с вра­гом и не согла­шал­ся ни на какие про­мед­ле­ния. (2) Цери­ал отпра­вил по домам набран­ных в Гал­лии бой­цов и велел каж­до­му рас­ска­зы­вать сво­им сопле­мен­ни­кам, что импе­рия вполне может обой­тись сила­ми леги­о­нов, союз­ни­ки же пусть воз­вра­ща­ют­ся к мир­ным заня­ти­ям, — если рим­ляне взя­ли веде­ние вой­ны на себя, мож­но счи­тать, что она уже выиг­ра­на. В резуль­та­те этой меры гал­лы сде­ла­лись еще послуш­нее, чем были рань­ше: после воз­вра­ще­ния моло­де­жи им ста­ло лег­че выпла­чи­вать пода­ти, а видя, что никто не соби­ра­ет­ся их пре­сле­до­вать, они еще боль­ше ста­ра­лись уго­дить рим­ля­нам. (3) Узнав о пора­же­нии Туто­ра, раз­гро­ме тре­ви­ров и уда­чах про­тив­ни­ка, Циви­лис и Клас­сик испу­га­лись, нача­ли сроч­но стя­ги­вать свои рас­се­ян­ные вой­ска и посы­лать к Вален­ти­ну гон­ца за гон­цом, убеж­дая его до вре­ме­ни не рис­ко­вать и ни под каким видом не при­ни­мать пока реши­тель­но­го сра­же­ния. (4) Это лишь заста­ви­ло Цери­а­ла дей­ст­во­вать еще более энер­гич­но. Он велит леги­о­нам¹⁹⁵ дви­гать­ся на вра­га крат­чай­шим путем, через зем­ли медио­мат­ри­ков, сам соби­ра­ет сол­дат, нахо­див­ших­ся в Могун­ци­а­ке¹⁹⁶, и тех, что при­вел с собой, и после трех­днев­но­го пере­хо­да появ­ля­ет­ся перед Риго­ду­лом¹⁹⁷, где запер­ся Вален­тин со сво­и­ми тре­ви­ра­ми. Место это окру­же­но гора­ми и защи­ще­но рекой Мозел­лой, одна­ко Вален­тин велел вдо­ба­вок вырыть еще рвы и нагро­моздить груды кам­ней. (5) Вра­же­ские укреп­ле­ния не устра­ши­ли рим­ско­го пол­ко­во­д­ца, он при­ка­зал пехо­те про­рвать обо­ро­ни­тель­ную линию, кон­ни­це, не обра­щая вни­ма­ния на про­тив­ни­ка, под­нять­ся по скло­ну хол­ма. Цери­ал не при­ни­мал всерь­ез наспех собран­ное вой­ско вар­ва­ров, он верил, что доб­лесть рим­ских сол­дат силь­нее, чем все укреп­ле­ния, кото­ры­ми окру­жи­ли себя вра­ги. На склоне хол­ма под гра­дом дротов и стрел насту­паю­щие замеш­ка­лись, но едва дошло до руко­паш­ной, тре­ви­ры отсту­пи­ли и пока­ти­лись вниз. В тыл им тем вре­ме­нем зашли рим­ские кон­ни­ки, кото­рых Цери­ал послал в обход по более удоб­ным доро­гам; всад­ни­ки захва­ти­ли в плен мно­гих знат­ных бел­гов¹⁹⁸ и сре­ди них само­го Вален­ти­на.

72. (1) На сле­дую­щий день Цери­ал всту­пил в Коло­нию Тре­ви­ров¹⁹⁹. Сол­да­ты наста­и­ва­ли на том, чтобы город был стерт с лица зем­ли. «Тут роди­на Клас­си­ка, здесь родил­ся Тутор, — кри­ча­ли они, — из-за их ковар­ства попа­ли в оса­ду и погиб­ли наши леги­о­ны. Раз­ве мож­но срав­нить это пре­ступ­ле­ние с виной Кре­мо­ны, кото­рая лишь на одну ночь задер­жа­ла победи­те­лей, но и за это была раз­граб­ле­на дотла, — а ведь Кре­мо­на сто­я­ла в самом серд­це Ита­лии? Неуже­ли же мы допу­стим, чтобы здесь, на гра­ни­це Гер­ма­нии, целым и невреди­мым сохра­нил­ся город, похва­ля­ю­щий­ся убий­ст­вом наших пол­ко­вод­цев, тро­фе­я­ми, отня­ты­ми у наших армий? Пусть все, что удаст­ся здесь взять, идет в каз­ну, мы хотим видеть, как пла­мя пожрет мятеж­ный город, как гибе­лью сво­ей он запла­тит за уни­что­жен­ные рим­ские лаге­ря». (2) Опа­са­ясь, что позор падет на него, если рас­про­стра­нит­ся слух, буд­то он пота­ка­ет рас­пу­щен­но­сти и жесто­ко­сти сол­дат, Цери­ал поста­рал­ся спра­вить­ся с царив­шим в армии воз­му­ще­ни­ем. Сол­да­ты нико­гда не вно­сят в вой­ны про­тив вар­ва­ров того оже­сто­че­ния, с каким они сра­жа­ют­ся про­тив сво­их сограж­дан; теперь граж­дан­ские рас­при были поза­ди, и вой­ска под­чи­ни­лись тре­бо­ва­ни­ям Цери­а­ла. Вни­ма­ние их к тому же было отвле­че­но дру­гим собы­ти­ем: в Коло­нию Тре­ви­ров при­шли леги­о­ны, нахо­див­ши­е­ся до сих пор в зем­лях медио­мат­ри­ков. (3) Угне­тен­ные созна­ни­ем соде­ян­ных пре­ступ­ле­ний, леги­о­не­ры сто­я­ли, опу­стив гла­за в зем­лю, и вид их вызы­вал жалость. Армии не при­вет­ст­во­ва­ли друг дру­га, кое-кто из сол­дат Цери­а­ла пытал­ся уте­шить и под­бо­д­рить ново­при­быв­ших, но те не отве­ча­ли, они раз­бре­лись по палат­кам и сиде­ли там, избе­гая даже днев­но­го све­та, оце­пе­нев не столь­ко от стра­ха, сколь­ко от сты­да и созна­ния соб­ст­вен­но­го позо­ра. Победи­те­ли тоже ходи­ли мрач­ные и, не смея откры­то про­сить о снис­хож­де­нии к про­ви­нив­шим­ся, мол­ча­ли и пла­ка­ли, стре­мясь добить­ся про­ще­ния для сво­их това­ри­щей. Нако­нец, Цери­ал успо­ко­ил и тех, и дру­гих, при­пи­сав зло­му року все, что на самом деле про­изо­шло из-за про­ис­ков вра­гов или рас­прей меж­ду коман­ди­ра­ми и сол­да­та­ми. (4) «Счи­тай­те сего­дняш­ний день пер­вым днем вашей служ­бы, — ска­зал он, обра­ща­ясь к при­шед­шим, — счи­тай­те, что толь­ко сего­дня вы при­нес­ли при­ся­гу. Былых пре­ступ­ле­ний не ста­нем вспо­ми­нать ни импе­ра­тор, ни я». Ново­при­быв­ших раз­ме­сти­ли в том же лаге­ре, где нахо­ди­лись вои­ны Цери­а­ла; по мани­пу­лам был огла­шен при­каз, запре­щаю­щий сол­да­там, если они поссо­рят­ся или нач­нут бра­нить­ся, попре­кать това­ри­щей былой изме­ной или поне­сен­ным пора­же­ни­ем.

73. (1) Вско­ре после это­го Цери­ал созвал на сход­ку тре­ви­ров и лин­го­нов и заго­во­рил с ними сле­дую­щим обра­зом: «Я нико­гда не был ора­то­ром и при­вык ору­жи­ем дока­зы­вать доб­лесть рим­ско­го наро­да. Но раз для вас важ­нее все­го — раз­го­во­ры, раз доб­ро и зло вы суди­те не по их под­лин­но­му зна­че­нию, а по тому, чем назо­вет их какой-нибудь бун­тов­щик, я решил обра­тить­ся к вам с несколь­ки­ми сло­ва­ми; исход вой­ны почти решен, и вам важ­нее их выслу­шать, чем мне ска­зать. (2) Рим­ские пол­ко­вод­цы и импе­ра­то­ры всту­пи­ли в зем­ли, при­над­ле­жав­шие вам и дру­гим гал­лам, не из алч­но­сти, а по прось­бе ваших пред­ков, едва не погиб­ших от меж­до­усоб­ных войн²⁰⁰. Гер­ман­цы, кото­рых вы в ту пору при­зва­ли на помощь, обра­ти­ли в раб­ство вас всех, не раз­би­рая, где союз­ник, где враг. Сколь­ко раз сра­жа­лись мы с ким­вра­ми и тев­то­на­ми, какие труд­но­сти при­шлось выне­сти при этом нашим вой­скам, чем кон­чи­лись вой­ны с гер­ман­ца­ми²⁰¹ — доста­точ­но хоро­шо извест­но. Мы поста­ви­ли свои армии на Рейне не для того, чтобы обес­пе­чить без­опас­ность Ита­лии, а для того, чтобы не дать ново­му Арио­ви­сту²⁰² посяг­нуть на государ­ство гал­лов. (3) Неуже­ли вы дума­е­те, что вы милее Циви­ли­су, бата­вам и зарейн­ским пле­ме­нам, чем их пред­кам — ваши отцы и деды? Та же страсть к гра­бе­жам, та же алч­ность и любовь к ски­та­ни­ям все­гда гна­ли гер­ман­цев в галль­ские зем­ли; то же стрем­ле­ние захва­тить ваши пло­до­род­ные края и вас самих испо­кон века застав­ля­ло их покидать свои болота и дебри. Сво­бо­да и про­чие гром­кие сло­ва для них лишь пред­лог; не было еще чело­ве­ка, кото­рый, наме­ре­ва­ясь захва­тить власть и пора­бо­тить дру­гих, не при­бе­гал бы к этим сло­вам.

74. (1) Борь­ба за власть и меж­до­усоб­ные вой­ны тер­за­ли Гал­лию, пока вы не при­ня­ли наши зако­ны. С тех пор, сколь­ко бы раз вы ни бун­то­ва­ли, мы исполь­зо­ва­ли свое пра­во победи­те­лей для един­ст­вен­ной цели — взыс­ки­ва­ли с вас лишь то, что необ­хо­ди­мо для под­дер­жа­ния мира: спо­кой­ст­вие наро­дов охра­ня­ет­ся арми­я­ми, армии нель­зя содер­жать без жало­ва­нья, жало­ва­нье сол­да­там неот­куда взять, если не взи­мать пода­тей. Во всем осталь­ном мы с вами рав­ны: вы коман­ду­е­те мно­ги­ми из наших леги­о­нов, вы управ­ля­е­те про­вин­ци­я­ми, и эти­ми, и дру­ги­ми; нет ниче­го, что было бы доступ­но нам и недо­ступ­но вам. (2) Доб­ро, кото­рое тво­рят хоро­шие госуда­ри, при­но­сит поль­зу и вам, хотя вы живе­те вда­ли от Рима; жесто­кость дур­ных обру­ши­ва­ет­ся толь­ко на нас, сто­я­щих рядом. Сно­си­те алч­ность и рас­то­чи­тель­ность прин­цеп­сов так, как вы сно­си­те недо­род или лив­ни, губя­щие уро­жай. Поро­ки будут суще­ст­во­вать, пока суще­ст­ву­ет род чело­ве­че­ский, но и они не бес­пре­рыв­но власт­ву­ют над людь­ми, нет-нет да и насту­па­ют луч­шие вре­ме­на. Или вы, может быть, наде­е­тесь, что прав­ле­ние Туто­ра и Клас­си­ка будет более мяг­ким? Что вой­ска, кото­рые вам пона­до­бят­ся, дабы обузды­вать натиск гер­ман­цев и брит­тов, потре­бу­ют мень­ших нало­гов? (3) А ведь вой­на всех со все­ми и есть то, что вас ждет, если, — да не допу­стят это­го боги, — рим­ляне будут изгна­ны из Гал­лии. Восемь­сот лет сопут­ст­во­ва­ла нам уда­ча, восемь­сот лет воз­во­ди­лось зда­ние Рим­ско­го государ­ства, и вся­кий, кто ныне попы­та­ет­ся раз­ру­шить его, погибнет под раз­ва­ли­на­ми. Самая боль­шая опас­ность, одна­ко, гро­зит вам, ибо вы обла­да­е­те золо­том и богат­ства­ми, из-за кото­рых чаще все­го и воз­ни­ка­ют вой­ны. (4) Люби­те же и охра­няй­те мир, люби­те и охра­няй­те Город, кото­рый все мы, победи­те­ли и побеж­ден­ные, с рав­ным пра­вом счи­та­ем сво­им. Перед вами выбор меж­ду покор­но­стью, обес­пе­чи­ваю­щей вам спо­кой­ную жизнь, и упор­ст­вом, тая­щим смер­тель­ную опас­ность; вы уже испы­та­ли и то, и дру­гое; пусть же опыт заста­вит вас выбрать пер­вый из этих путей». Лин­го­ны и тре­ви­ры ожи­да­ли гораздо худ­ше­го; речь Цери­а­ла успо­ко­и­ла и обо­д­ри­ла их²⁰³.

75. (1) Победо­нос­ная армия нахо­ди­лась в зем­ле тре­ви­ров, когда Циви­лис и Клас­сик при­сла­ли Цери­а­лу пись­мо сле­дую­ще­го содер­жа­ния: Вес­па­си­ан умер, хотя в офи­ци­аль­ных доне­се­ни­ях это и скры­ва­ет­ся; Рим и Ита­лия охва­че­ны меж­до­усоб­ной вой­ной; Муци­ан и Доми­ци­ан не попу­ляр­ны, за ними никто не пой­дет. Если Цери­ал согла­сен при­нять вер­хов­ную власть над всей Гал­ли­ей, они — Циви­лис и Клас­сик — удо­вле­тво­рят­ся гос­под­ст­вом над сво­и­ми пле­ме­на­ми; если же он пред­по­чи­та­ет сра­жать­ся, они соглас­ны и на это. Цери­ал ниче­го не отве­тил, а гон­ца, при­нес­ше­го пись­мо, отпра­вил к Доми­ци­а­ну.

(2) Отряды вар­ва­ров сте­ка­лись ото­всюду. Мно­гие обви­ня­ли Цери­а­ла в том, что он дал им объ­еди­нить­ся, а не всту­пал в бой с каж­дым в отдель­но­сти. Рим­ляне же тем вре­ме­нем обно­си­ли валом и рвом лагерь, кото­рый при построй­ке по неосто­рож­но­сти оста­ви­ли неукреп­лен­ным.

76. (1) Сре­ди гер­ман­цев шли спо­ры. Циви­лис наста­и­вал на том, чтобы дождать­ся при­хо­да зарейн­ских пле­мен. «Рим­ляне так их боят­ся, — утвер­ждал он, — что сме­ша­ют­ся, едва завидя их. Прав­да, что бел­ги откры­то пере­шли на нашу сто­ро­ну и пре­да­ны мне, но ведь из всех гал­лов толь­ко они одни и состав­ля­ют насто­я­щую силу, все осталь­ные — не более чем добы­ча для победи­те­лей». (2) Тутор счи­тал, что вся­кое про­мед­ле­ние на поль­зу рим­ля­нам: «Ото­всюду сте­ка­ют­ся армии, — гово­рил он, — один леги­он пере­прав­ля­ет­ся из Бри­та­нии, несколь­ко вызва­ны из Испа­нии, из Ита­лии тоже дви­жут­ся вой­ска, при­чем идут не ново­бран­цы, а ста­рые, зака­лен­ные в боях вои­ны. Гер­ман­цы, на кото­рых мы воз­ла­га­ем столь­ко надежд, не при­вык­ли слу­шать­ся при­ка­зов, не зна­ют дис­ци­пли­ны, все­гда и во всем дви­жи­мы лишь жаж­дой нажи­вы. Един­ст­вен­ное, что на них дей­ст­ву­ет, — это день­ги и подар­ки, кото­рых у рим­лян боль­ше, чем у нас, и не настоль­ко они любят вой­ну, чтобы пред­по­честь труды и опас­но­сти воз­мож­но­сти полу­чить те же день­ги без вся­ко­го рис­ка. (3) Если же мы не ста­нем мед­лить и напа­дем на вра­га сей­час, то Цери­а­лу нече­го будет нам про­ти­во­по­ста­вить, кро­ме леги­о­нов, преж­де вхо­див­ших в состав гер­ман­ской армии, свя­зан­ных обя­за­тель­ства­ми, кото­рые они на себя при­ня­ли, всту­пив в союз с гал­ла­ми. Пора­же­ние, кото­рое рим­ляне неожи­дан­но для самих себя нанес­ли недав­но Вален­ти­ну и тол­пе его тре­ви­ров, испол­ни­ло само­мне­ния и сол­дат, и их пол­ко­вод­цев. Теперь они рвут­ся к новым победам, но когда явят­ся к нам, то увидят перед собой не юно­шу, боль­ше спо­соб­но­го про­из­но­сить речи на сход­ках, чем вла­деть мечом²⁰⁴, а Циви­ли­са и Клас­си­ка, один лишь вид кото­рых сра­зу заста­вит их вспом­нить пере­не­сен­ные опас­но­сти, бег­ство, голод, вспом­нить, сколь­ко раз их жизнь зави­се­ла от при­хо­ти победи­те­ля. (4) Тре­ви­ры и лин­го­ны тоже ведут себя спо­кой­но не отто­го, что любят рим­лян; прой­дет страх, и они сно­ва возь­мут­ся за ору­жие». Клас­сик при­со­еди­нил­ся к мне­нию Туто­ра, и это реши­ло спор; тот­час же нача­лись при­готов­ле­ния к бою.

77. (1) В цен­тре вста­ли убии и лин­го­ны, на пра­вом флан­ге — когор­ты бата­вов, на левом — брук­те­ры и тенк­те­ры. Одни устре­ми­лись впе­ред по горам, дру­гие — по рав­нине, меж­ду доро­гой и Мозел­лой, и столь неожи­дан­но нале­те­ли на наши пози­ции, что Цери­ал, ноче­вав­ший не в лаге­ре, еще лежа в посте­ли у себя в ком­на­те, одно­вре­мен­но услы­шал и о напа­де­нии вра­га, и о пора­же­нии сво­их войск. Он обру­шил­ся на тех, кто при­нес это изве­стие, и при­пи­сал его их тру­со­сти, но вско­ре его гла­зам откры­лась вся кар­ти­на побо­и­ща: обо­ро­на лаге­ря про­рва­на, кон­ни­ца бежит, середи­на моста через Мозел­лу, соеди­няв­ше­го обе части горо­да, заня­та про­тив­ни­ком²⁰⁵. (2) Цери­ал все­гда в кри­ти­че­ских обсто­я­тель­ствах сохра­нял пол­ное само­об­ла­да­ние: он сво­ею рукой оста­нав­ли­ва­ет бегу­щих и бро­са­ет­ся, без щита, без пан­ци­ря, под град дро­ти­ков. Его храб­рость тут же при­но­сит пло­ды: луч­шие вои­ны сбе­га­ют­ся к нему со всех сто­рон и отби­ва­ют мост. Пору­чив обо­ро­ну его отбор­но­му отряду, Цери­ал воз­вра­ща­ет­ся в лагерь и видит, что мани­пу­лы леги­о­нов, сдав­ших­ся в плен под Нове­зи­ем и Бон­ной, раз­бе­га­ют­ся, воз­ле знач­ков оста­лось лишь несколь­ко сол­дат, орлы почти пол­но­стью окру­же­ны вра­га­ми. (3) В яро­сти обра­ща­ет­ся он к сол­да­там: «Кто может ска­зать, что вы измен­ни­ки? Вы ведь не пре­да­е­те ни Флак­ка, ни Воку­лу²⁰⁶. Вы все­го лишь отсту­па­е­тесь от чело­ве­ка, без­рас­суд­но пове­рив­ше­го, что вы порва­ли союз с гал­ла­ми и вспом­ни­ли о при­ся­ге, при­не­сен­ной Риму. Пусть меня постигнет судь­ба Нуми­зи­ев и Герен­ни­ев²⁰⁷, — чтобы не оста­лось в живых ни одно­го из ваших лега­тов, чтобы все они пали от руки сол­дат или под уда­ра­ми вра­гов. Иди­те, ска­жи­те Вес­па­си­а­ну, а еще луч­ше Циви­ли­су и Клас­си­ку, что вы бро­си­ли сво­его пол­ко­во­д­ца на поле боя. Ско­ро наши леги­о­ны будут здесь, я не оста­нусь неот­мщен­ным, а вы без­на­ка­зан­ны­ми».

78. (1) Все это была прав­да, и три­бу­ны и пре­фек­ты твер­ди­ли леги­о­не­рам то же самое. Сол­да­ты собра­лись в когор­ты и мани­пу­лы. Они не мог­ли раз­вер­нуть­ся стро­ем, ибо вра­ги были повсюду и терри­то­рия лаге­ря, на кото­рой шел бой, загро­мож­де­на палат­ка­ми и тюка­ми. Тутор, Клас­сик и Циви­лис, каж­дый со сво­ей сто­ро­ны, вооду­шев­ля­ли бой­цов, гово­ри­ли гал­лам о сво­бо­де, бата­вам о сла­ве, гер­ман­цам о добы­че. Победа скло­ня­лась на сто­ро­ну вар­ва­ров. Но два­дцать пер­вый леги­он, кото­рый не был так стес­нен, как осталь­ные, сумел выдер­жать ата­ку напа­даю­щих и заста­вил их отсту­пить. (2) Сами боги, долж­но быть, сло­ми­ли бое­вой дух победи­те­лей, и они обра­ти­лись в бег­ство. Вар­ва­ры объ­яс­ня­ли дело так, буд­то их испу­гал вид когорт, кото­рые, сме­шав­шись в нача­ле сра­же­ния, отсту­пи­ли под натис­ком вра­га в горы, там сно­ва постро­и­лись и теперь про­из­во­ди­ли впе­чат­ле­ние шед­ших на помощь рим­ля­нам све­жих под­креп­ле­ний. На самом деле они одер­жа­ли было уже победу, но забы­ли о про­тив­ни­ке и нача­ли драть­ся меж­ду собой из-за добы­чи. Цери­ал, по небреж­но­сти чуть не про­иг­рав­ший сра­же­ние, попра­вил дело муже­ст­вом и упор­ст­вом: он сумел исполь­зо­вать выпав­шую на его долю уда­чу, в тот же день взял лагерь мятеж­ни­ков и уни­что­жил его.

79. (1) Отды­хать сол­да­там при­шлось недол­го. Жите­ли Агрип­пи­но­вой коло­нии про­си­ли помо­щи и пред­ла­га­ли выдать жену Циви­ли­са, его сест­ру и дочь Клас­си­ка, остав­лен­ных у них в залог вза­им­ной вер­но­сти бата­вов и гал­лов. Они пере­би­ли гер­ман­цев, кото­рые жили пооди­ноч­ке в домах коло­ни­стов, боя­лись теперь, что вра­ги, опра­вив­шись от пора­же­ния, вновь обре­тут уве­рен­ность в сво­их силах и вер­нут­ся мстить, и с пол­ным пра­вом про­си­ли рим­лян о защи­те. (2) Циви­лис уже шел к горо­ду; силы его были все еще доволь­но зна­чи­тель­ны, ибо оста­ва­лась нетро­ну­той луч­шая его когор­та, состо­яв­шая из хав­ков²⁰⁸ и фри­зов и рас­по­ло­жен­ная в Толь­би­а­ке²⁰⁹, на окра­ине Агрип­пи­но­вой коло­нии. В пути, одна­ко, он полу­чил недоб­рые изве­стия, заста­вив­шие его изме­нить свои пла­ны: жите­ли коло­нии устро­и­ли для состав­ляв­ших эту когор­ту гер­ман­ских сол­дат боль­шой пир, а когда те, отя­желев от пищи и вина, засну­ли, запер­ли их в доме и сожгли; так бла­го­да­ря ковар­ству коло­ни­стов вся когор­та ока­за­лась уни­что­жен­ной. К это­му же вре­ме­ни к Агрип­пи­но­вой коло­нии после фор­си­ро­ван­но­го мар­ша подо­шел Цери­ал. (3) Опас­ность гро­зи­ла Циви­ли­су и с дру­гой сто­ро­ны: четыр­на­дца­тый леги­он мог с помо­щью бри­тан­ско­го флота напасть на бата­вов, жив­ших на побе­ре­жье Оке­а­на²¹⁰. Одна­ко легат это­го леги­о­на Фабий Приск повел сво­их сол­дат по суше, напал на пле­ме­на нер­ви­ев и тун­гров, и они тут же сда­лись ему. Флот тем вре­ме­нем под­верг­ся напа­де­нию кан­ни­не­фа­тов, пото­пив­ших или захва­тив­ших боль­шую часть кораб­лей. (4) Те же кан­ни­не­фа­ты раз­гро­ми­ли нер­ви­ев, по соб­ст­вен­но­му почи­ну высту­пив­ших на под­держ­ку рим­лян. Клас­сик тоже одер­жал победу над кон­ным отрядом, выслан­ным Цери­а­лом к Нове­зию. Все эти пора­же­ния, сами по себе мел­кие, но сле­до­вав­шие одно за дру­гим, омра­ча­ли сла­ву, окру­жав­шую после недав­ней победы армию Цери­а­ла.

80. (1) При­мер­но в эти же дни Муци­ан при­ка­зал убить сына Вител­лия²¹¹, гово­ря, что нель­зя счи­тать вой­ну по-насто­я­ще­му кон­чен­ной, пока не уни­что­же­ны семе­на сму­ты. Он не допу­стил так­же, чтобы Доми­ци­ан вклю­чил Анто­ния При­ма в свою сви­ту, ибо опа­сал­ся попу­ляр­но­сти Анто­ния сре­ди сол­дат и знал, что тще­сла­вие это­го чело­ве­ка не поз­во­лит ему тер­петь кого-либо рядом с собой, а тем более — выше себя. (2) Анто­ний уехал к Вес­па­си­а­ну, где был при­нят с мень­шим раду­ши­ем, чем рас­счи­ты­вал, хотя ника­кой враж­деб­но­сти к нему импе­ра­тор так­же не про­явил. Про­ти­во­ре­чи­вые чув­ства вла­де­ли Вес­па­си­а­ном. С одной сто­ро­ны, он при­зна­вал заслу­ги Анто­ния и пони­мал, что вой­на окон­чи­лась победой лишь бла­го­да­ря ему, с дру­гой — пись­ма Муци­а­на убеж­да­ли его в обрат­ном. При­бли­жен­ные импе­ра­то­ра тоже вся­че­ски чер­ни­ли Анто­ния, гово­ри­ли, что он чело­век непо­сто­ян­ный, обу­ян­ный гор­ды­ней, напо­ми­на­ли о небла­го­вид­ных поступ­ках, совер­шен­ных им в моло­до­сти²¹². (3) Анто­ний и сам оскорб­лял людей сво­ей занос­чи­во­стью: он без кон­ца напо­ми­нал о сво­их заслу­гах, всех счи­тал тру­са­ми, бра­нил Цеци­ну, уве­ряя, что тот сдал­ся в плен без боя²¹³. Посте­пен­но ува­жать его пере­ста­ли и даже нача­ли пре­зи­рать, хотя, каза­лось, он по-преж­не­му окру­жен дру­же­ским рас­по­ло­же­ни­ем.

81. (1) За несколь­ко меся­цев, что Вес­па­си­ан про­вел в Алек­сан­дрии, дожи­да­ясь, пока уста­но­вят­ся попу­т­ные вет­ры и море станет совсем спо­кой­ным²¹⁴, про­изо­шло мно­же­ство чудес, как бы дока­зы­вав­ших бла­го­во­ле­ние неба и при­язнь богов к ново­му прин­цеп­су. Один из алек­сан­дрий­ских про­сто­люди­нов, у кото­ро­го, как все зна­ли, болезнь отня­ла зре­ние, пал Вес­па­си­а­ну в ноги, со сле­за­ми умо­ляя об исце­ле­нии. Он уве­рял, что посту­па­ет так по веле­нию Сера­пи­са, почи­тае­мо­го этим суе­вер­ным наро­дом боль­ше всех про­чих богов, и про­сил прин­цеп­са сма­зать ему слю­ной веки и глаз­ни­цы. Дру­гой, с пара­ли­зо­ван­ной рукой, яко­бы по ука­за­нию того же бога, умо­лял Цеза­ря насту­пить ему на боль­ную руку. (2) Сна­ча­ла Вес­па­си­ан посме­ял­ся над обо­и­ми и наот­рез отка­зал им. Одна­ко, когда они ста­ли наста­и­вать, он зако­ле­бал­ся: ему не хоте­лось про­слыть слиш­ком само­уве­рен­ным, но моль­бы обо­их калек и уве­ре­ния льсте­цов рож­да­ли в нем надеж­ду, что исце­ле­ние может удасть­ся. Нако­нец, он при­ка­зал спро­сить у вра­чей, в чело­ве­че­ских ли силах спра­вить­ся с подоб­ной болез­нью глаз и с таким уве­чьем руки. После дол­гих спо­ров те отве­ти­ли, что сле­пой утра­тил зре­ние не до кон­ца и его мож­но вос­ста­но­вить, устра­нив поме­хи, кото­рые не дают боль­но­му видеть; что же каса­ет­ся руки, то она вывих­ну­та и под дей­ст­ви­ем цели­тель­ной силы может вер­нуть­ся в обыч­ное поло­же­ние. «Может быть, — гово­ри­ли вра­чи, — это угод­но богам, и они избра­ли прин­цеп­са для испол­не­ния сво­ей воли. Кро­ме того, если исце­ле­ние удаст­ся, сла­ва доста­нет­ся Цеза­рю; если ниче­го не полу­чит­ся, посме­ши­щем ста­нут кале­ки». (3) Вес­па­си­ан, решив, что уда­ча сопут­ст­ву­ет ему во всем, и нет вещи, даже самой неве­ро­ят­ной, кото­рой ему не дано было бы совер­шить, весе­ло улы­ба­ясь, испол­нил то, о чем его про­си­ли. Огром­ная тол­па следи­ла за ним с напря­жен­ным вни­ма­ни­ем. Увеч­ный тут же начал дви­гать рукой, сле­пой узрел днев­ной свет. Люди, при­сут­ст­во­вав­шие там, уве­ря­ют, что все так в точ­но­сти и про­ис­хо­ди­ло; они повто­ря­ют это до сего дня, когда им уже нет выго­ды гово­рить неправ­ду.

82. (1) После это­го слу­чая Вес­па­си­ан еще силь­нее захо­тел посе­тить свя­ти­ли­ще боже­ства²¹⁵, дабы узнать о судь­бах импе­рии. Он при­ка­зал, чтобы в храм нико­го не пус­ка­ли, но когда вошел в свя­ти­ли­ще и с напря­жен­ным вни­ма­ни­ем ждал, что ска­жет ора­кул, заме­тил поза­ди себя знат­но­го егип­тя­ни­на по име­ни Баси­лид; Вес­па­си­ан знал, что этот Баси­лид лежит сей­час боль­ной в несколь­ких днях пути от Алек­сан­дрии. (2) Он спро­сил жре­цов, при­хо­дил ли в тот день Баси­лид в храм, рас­спро­сил про­хо­жих, виде­ли ли его в горо­де, и, нако­нец, послал вер­хо­вых к месту, где он нахо­дил­ся. Вер­нув­шись, всад­ни­ки донес­ли, что в тот момент, когда Вес­па­си­ан видел его в хра­ме, Баси­лид был в вось­ми­де­ся­ти милях от Алек­сан­дрии. Тогда Вес­па­си­а­ну стал ясен смысл боже­ст­вен­но­го виде­ния, и он понял, что само имя Баси­лида содер­жа­ло ответ ора­ку­ла на его вопрос²¹⁶.

83. (1) Из наших писа­те­лей никто еще достой­ным обра­зом не рас­ска­зал о про­ис­хож­де­нии это­го боже­ства²¹⁷. Еги­пет­ские жре­цы гово­рят о нем сле­дую­щее. Пер­вый из македо­нян, кто сумел пре­вра­тить Еги­пет в мощ­ную дер­жа­ву, был царь Пто­ле­мей²¹⁸. Когда он обно­сил сте­на­ми толь­ко что осно­ван­ную в ту пору Алек­сан­дрию²¹⁹, стро­ил в ней хра­мы и созда­вал рели­ги­оз­ные обряды, ему было виде­ние, — во сне пред­стал ему юно­ша необы­чай­но­го роста и ред­кой кра­соты и при­ка­зал: «Пошли самых вер­ных дру­зей сво­их в Понт²²⁰, дабы они при­вез­ли оттуда мое изо­бра­же­ние. Цар­ству тво­е­му оно при­не­сет сча­стье, а хра­му, где его поста­вят, — вели­чие и сла­ву». Едва юно­ша про­из­нес эти сло­ва, как огнен­ный вихрь воз­нес его на небо. (2) Встре­во­жен­ный про­ро­че­ским виде­ни­ем, Пто­ле­мей рас­ска­зал о нем еги­пет­ским жре­цам, опыт­ным в тол­ко­ва­нии вещих снов. Те при­зна­лись, одна­ко, что почти ниче­го не слы­ха­ли о Пон­те и наро­дах, живу­щих за пре­де­ла­ми Егип­та. Тогда Пто­ле­мей обра­тил­ся к Тимо­фею, афи­ня­ни­ну из рода Евмол­пидов²²¹, кото­ро­го он еще рань­ше вызвал из Элев­си­на, пору­чив руко­во­дить отправ­ле­ни­ем свя­щен­ных обрядов, попро­сил его объ­яс­нить виде­ние и истол­ко­вать волю боже­ства. Тимо­фей рас­спро­сил людей, бывав­ших в Пон­те, и узнал от них, что есть в этих кра­ях город, назы­вае­мый Сино­па²²², а неда­ле­ко от горо­да — древ­ний храм, извест­ный у жите­лей под име­нем хра­ма Юпи­те­ру Диту²²³: в свя­ти­ли­ще, рядом со ста­ту­ей само­го боже­ства, сто­ит и изо­бра­же­ние жен­щи­ны, кото­рую мно­гие счи­та­ют Про­зер­пи­ной²²⁴. (3) Но Пто­ле­мей был царь, и как то свой­ст­вен­но царям, дей­ст­во­вал быст­ро, лишь пока ему угро­жа­ла опас­ность; видя, что все кру­гом по-преж­не­му спо­кой­но, он сно­ва стал боль­ше помыш­лять о раз­вле­че­ни­ях, чем о почи­та­нии богов, мало-пома­лу забыл о про­ро­че­стве и обра­тил­ся к дру­гим делам, как вдруг тот же юно­ша явил­ся ему в еще более гроз­ном обли­ке и ска­зал, что, если царь не испол­нит при­ка­за­ния, немед­лен­ная гибель ждет и его само­го, и его цар­ство. (4) Жите­ля­ми Сино­пы пра­вил в ту пору царь Скид­ро­фе­мид; Пто­ле­мей тут же отпра­вил к нему послов с дара­ми, велев им по доро­ге посе­тить свя­ти­ли­ще Апол­ло­на Пифий­ско­го. Пла­ва­ние их было удач­но, и бог ска­зал им вполне ясно, что они долж­ны ехать и воз­вра­тить­ся с изо­бра­же­ни­ем его отца, ста­тую же сест­ры оста­вить на преж­нем месте²²⁵.

84. (1) При­быв в Сино­пу, послы вру­чи­ли Скид­ро­фе­ми­ду подар­ки, пере­да­ли ему прось­бу Пто­ле­мея и умо­ля­ли его эту прось­бу испол­нить. Царь не знал, что делать, — веле­ние боже­ства при­во­ди­ло его в тре­пет, народ тре­бо­вал, чтобы ста­туи никто не касал­ся, и сво­им буй­ст­вом вну­шал Скид­ро­фе­ми­ду ужас: одна­ко подар­ки и обе­ща­ния послов дела­ли свое дело, и он все боль­ше скло­нял­ся на их сто­ро­ну. Так про­шло три года, в тече­ние кото­рых Пто­ле­мей не ослаб­лял сво­их уси­лий и не ску­пил­ся на под­но­ше­ния; от него при­ез­жа­ли послы все более высо­ко­го ран­га, рос­ло чис­ло при­бы­вав­ших из Егип­та кораб­лей, все уве­ли­чи­вал­ся вес золота, кото­рое они при­во­зи­ли. (2) Гроз­ная тень яви­лась Скид­ро­фе­ми­ду, при­ка­за­ла не мед­лить долее и тот­час выпол­нить веле­ние бога. Он про­дол­жал коле­бать­ся. Тогда на него обру­ши­лись беды; нача­лись болез­ни, гнев небес, день ото дня все более неумо­ли­мый, раз­ра­зил­ся над жите­ля­ми Сино­пы. Царь собрал народ и стал гово­рить о веле­нии боже­ства, о виде­ни­ях, кото­рые явля­лись ему и Пто­ле­мею, о несча­стьях, все более сви­ре­по тер­зав­ших Сино­пу. Жите­ли не хоте­ли слу­шать­ся царя; они нена­виде­ли егип­тян, боя­лись за себя и кон­чи­ли тем, что выста­ви­ли у хра­ма охра­ну. (3) Поэто­му и при­хо­дит­ся так часто слы­шать, буд­то ста­туя сама под­ня­лась на один из кораб­лей, сто­яв­ших у бере­га. Не мень­шее удив­ле­ние вызы­ва­ет и та невидан­ная быст­ро­та, с кото­рой суда про­шли огром­ное рас­сто­я­ние от Сино­пы до Егип­та: уже на тре­тий день они появи­лись в гава­ни Алек­сан­дрии. Свя­ти­ли­ще, раз­ме­ра­ми сво­и­ми соот­вет­ст­ву­ю­щее вели­чию горо­да, было выстро­е­но в месте, назы­вае­мом Рако­тис²²⁶, где сто­ял ста­рин­ный малень­кий храм, посвя­щен­ный Сера­пи­су и Изи­де. (4) Имен­но так рас­ска­зы­ва­ют чаще все­го о про­ис­хож­де­нии хра­ма и о том, каким обра­зом попа­ла сюда ста­туя бога. Я знаю, что, по мне­нию неко­то­рых, ста­туя была при­ве­зе­на из сирий­ско­го горо­да Селев­кии²²⁷ в прав­ле­ние Пто­ле­мея, третье­го царя с этим име­нем²²⁸. Есть так­же люди, счи­таю­щие, что при­вез ее тот самый Пто­ле­мей, о кото­ром шла речь выше, но не из Сино­пы, а из Мем­фи­са, твер­ды­ни древ­не­го Егип­та, поль­зо­вав­шей­ся неко­гда гром­кой сла­вой. (5) Бога это­го одни счи­та­ют Эску­ла­пом, так как он изле­чи­ва­ет болез­ни, дру­гие Ози­ри­сом — древ­ней­шим боже­ст­вом Егип­та; мно­гие гово­рят, что раз он пра­вит всем сущим, то это дол­жен быть Юпи­тер; боль­шин­ство же видит в нем отца Дита, посколь­ку мно­гие при­зна­ки ука­зы­ва­ют на это пря­мо, а дру­гие могут быть истол­ко­ва­ны в таком же смыс­ле.

85. (1) Еще не дой­дя до Альп, Доми­ци­ан и Муци­ан полу­чи­ли изве­стие о бла­го­по­луч­ном исхо­де воен­ных дей­ст­вий про­тив тре­ви­ров. Яснее все­го гово­ри­ло об одер­жан­ной победе пле­не­ние Вален­ти­на, пол­ко­во­д­ца про­тив­ни­ка²²⁹. Он дер­жал себя муже­ст­вен­но, и лицо его еще выра­жа­ло то оду­шев­ле­ние, с кото­рым он вел в бой сво­их сопле­мен­ни­ков. Его участь была реше­на зара­нее, его выслу­ша­ли лишь для того, чтобы узнать его образ мыс­лей, и осуди­ли на смерть. Когда во вре­мя каз­ни кто-то, желая уяз­вить Вален­ти­на, ска­зал, что его роди­на сно­ва нахо­дит­ся под игом победи­те­ля, он отве­тил: «Смерть меня уте­шит».

(2) Муци­ан, сде­лав вид, что все это толь­ко что при­шло ему в голо­ву, высту­пил, нако­нец, с пред­ло­же­ни­ем, кото­рое вына­ши­вал издав­на: вряд ли будет достой­но Доми­ци­а­на теперь, когда кам­па­ния по сути дела кон­че­на и сопро­тив­ле­ние вра­га мило­стью богов слом­ле­но, появить­ся на теат­ре воен­ных дей­ст­вий и делить сла­ву с дру­ги­ми; если бы речь шла о судь­бе импе­рии, о спа­се­нии галль­ских про­вин­ций, тогда дей­ст­ви­тель­но место Цеза­ря было бы в пер­вых рядах сра­жаю­щих­ся, но борь­бу с кан­ни­не­фа­та­ми и бата­ва­ми луч­ше пре­до­ста­вить не столь выдаю­щим­ся пол­ко­во­д­цам; пра­виль­нее будет оста­но­вить­ся в Лугду­ну­ме и, не под­вер­гая себя мел­ким повсе­днев­ным опас­но­стям, но в то же вре­мя не избе­гая насто­я­щих труд­но­стей, пока­зать окру­жаю­щим наро­дам прин­ци­пат во всем его вели­чии и мощи²³⁰.

86. (1) Доми­ци­ан после­до­вал это­му сове­ту; он раз­га­дал замы­сел Муци­а­на, но не хотел, чтобы тот это понял, и вме­сте с ним при­был в Лугду­нум. Суще­ст­ву­ет мне­ние, что из Лугду­ну­ма Доми­ци­ан отпра­вил тай­ных послов к Цери­а­лу, дабы выяс­нить, пере­даст ли тот ему, если он явит­ся в армию, свои вой­ска и коман­до­ва­ние над ними. Так и оста­лось неяс­ным, что было у Доми­ци­а­на на уме: гото­вил­ся ли он к войне с отцом или соби­рал силы и сред­ства для борь­бы с бра­том, ибо Цери­ал, с при­су­щи­ми ему уме­рен­но­стью и здра­вым смыс­лом, сумел пред­ста­вить этот посту­пок Доми­ци­а­на как про­яв­ле­ние дет­ско­го тще­сла­вия и пре­вра­тил все в шут­ку. (2) Видя, что его юный воз­раст вызы­ва­ет пре­зре­ние у людей пожи­лых, Доми­ци­ан пере­стал выпол­нять даже те немно­гие государ­ст­вен­ные обя­зан­но­сти, кото­рые на себя при­нял, при­ки­нул­ся скром­ным, про­сто­ва­тым и, уда­лив­шись в уеди­не­ние, сде­лал вид, буд­то все­це­ло пре­дал­ся изу­че­нию лите­ра­ту­ры и сочи­не­нию сти­хов. Он хотел таким обра­зом скрыть свои под­лин­ные наме­ре­ния и избе­жать сопер­ни­че­ства с бра­том, чью мяг­кую душу, столь непо­хо­жую на его соб­ст­вен­ную, он нико­гда не был в состо­я­нии понять.