О происхождении германцев и местоположении Германии

Кар­та Гер­ма­нии.

1. Гер­ма­ния отде­ле­на от гал­лов, ретов и пан­нон­цев река­ми Рей­ном и Дуна­ем, от сар­ма­тов и даков — обо­юд­ной бояз­нью и гора­ми¹; все про­чие ее части охва­ты­ва­ет Оке­ан², омы­ваю­щий обшир­ные высту­пы суши и огром­ной про­тя­жен­но­сти ост­ро­ва³ с неко­то­ры­ми, недав­но узнан­ны­ми нами наро­да­ми и царя­ми, кото­рых нам откры­ла вой­на⁴. Рейн берет нача­ло на непри­ступ­ном и кру­том кря­же Ретий­ских Альп и, откло­нив­шись на неболь­шое рас­сто­я­ние к Запа­ду, впа­да­ет в Север­ный Оке­ан⁵. Дунай, изли­ва­ясь с отло­гой и посте­пен­но повы­шаю­щей­ся гор­ной цепи Абно­бы, про­те­ка­ет по зем­лям мно­гих наро­дов, пока не про­ры­ва­ет­ся шестью рука­ва­ми в Пон­тий­ское море⁶; седь­мой проток погло­ща­ет­ся топя­ми.

2. Что каса­ет­ся гер­ман­цев, то я скло­нен счи­тать их искон­ны­ми жите­ля­ми этой стра­ны, лишь в самой ничтож­ной мере сме­шав­ши­ми­ся с при­быв­ши­ми к ним дру­ги­ми наро­да­ми и теми пере­се­лен­ца­ми, кото­рым они ока­за­ли госте­при­им­ство, ибо в былое вре­мя ста­рав­ши­е­ся сме­нить места оби­та­ния пере­дви­га­лись не сухим путем, но на судах, а без­бреж­ный и к тому же, я бы ска­зал, испол­нен­ный враж­деб­но­сти Оке­ан ред­ко посе­ща­ет­ся кораб­ля­ми из наше­го мира. Да и кто, не гово­ря уже об опас­но­сти пла­ва­ния по гроз­но­му и неиз­вест­но­му морю, поки­нув Азию, или Афри­ку, или Ита­лию, стал бы устрем­лять­ся в Гер­ма­нию с ее непри­ют­ной зем­лей и суро­вым небом, без­ра­дост­ную для оби­та­ния и для взо­ра, кро­ме тех, кому она роди­на?⁷

В древ­них пес­но­пе­ни­ях, — а гер­ман­цам изве­стен толь­ко один этот вид повест­во­ва­ния о былом и толь­ко такие анна­лы⁸, — они сла­вят порож­ден­но­го зем­лей бога Туи­сто­на. Его сын Манн — пра­ро­ди­тель и прао­тец их наро­да; Ман­ну они при­пи­сы­ва­ют трех сыно­вей, по име­нам кото­рых оби­таю­щие близ Оке­а­на про­зы­ва­ют­ся инге­во­на­ми, посе­редине — гер­ми­о­на­ми, все про­чие — исте­во­на­ми⁹. Но посколь­ку ста­ри­на все­гда достав­ля­ет про­стор для вся­че­ских домыс­лов, неко­то­рые утвер­жда­ют, что у бога было боль­шее чис­ло сыно­вей, откуда и боль­шее чис­ло наиме­но­ва­ний наро­дов, како­вы мар­сы, гам­бри­вии, све­бы, ван­ди­лии, и что эти име­на под­лин­ные и древ­ние. Напро­тив, сло­во Гер­ма­ния — новое и недав­но вошед­шее в оби­ход, ибо те, кто пер­вы­ми пере­пра­ви­лись через Рейн и про­гна­ли гал­лов, ныне извест­ные под име­нем тун­гров, тогда про­зы­ва­лись гер­ман­ца­ми. Таким обра­зом, наиме­но­ва­ние пле­ме­ни посте­пен­но воз­об­ла­да­ло и рас­про­стра­ни­лось на весь народ; вна­ча­ле все из стра­ха обо­зна­ча­ли его по име­ни победи­те­лей, а затем, после того как это назва­ние уко­ре­ни­лось, он и сам стал назы­вать себя гер­ман­ца­ми.

3. Гово­рят, что Гер­ку­лес¹⁰ побы­вал и у них, и, соби­ра­ясь сра­зить­ся, они сла­вят его как мужа, с кото­рым нико­му не срав­нять­ся в отва­ге. Есть у них и такие закля­тия, воз­гла­ше­ни­ем кото­рых, назы­вае­мым ими «бар­дит»¹¹, они рас­па­ля­ют бое­вой пыл, и по его зву­ча­нию судят о том, каков будет исход пред­сто­я­щей бит­вы; ведь они устра­ша­ют вра­га или, напро­тив, сами тре­пе­щут пред ним, смот­ря по тому, как зву­чит песнь их вой­ска, при­чем при­ни­ма­ют в рас­чет не столь­ко голо­са вои­нов, сколь­ко пока­за­ли ли они себя еди­но­душ­ны­ми в доб­ле­сти. Стре­мят­ся же они боль­ше все­го к рез­ко­сти зву­ка и к попе­ре­мен­но­му нарас­та­нию и зату­ха­нию гула и при этом ко ртам при­бли­жа­ют щиты, дабы голо­са, отра­зив­шись от них, наби­ра­лись силы и обре­та­ли пол­но­звуч­ность и мощь. Иные счи­та­ют так­же, что, зане­сен­ный в этот Оке­ан во вре­мя сво­его зна­ме­ни­то­го, дол­го­го и бас­но­слов­но­го стран­ст­вия, посе­тил зем­ли Гер­ма­нии и Одис­сей и что рас­по­ло­жен­ный на бере­гу Рей­на и доныне оби­тае­мый город Асци­бур­гий был осно­ван и наре­чен им же; ведь неко­гда в этом месте обна­ру­жи­ли посвя­щен­ный Одис­сею алтарь и на нем, кро­ме того, имя Лаэр­та, его отца; да и неко­то­рые памят­ни­ки и моги­лы с начер­тан­ны­ми на них гре­че­ски­ми пись­ме­на­ми¹² и посей­час суще­ст­ву­ют на гра­ни­цах Гер­ма­нии с Реци­ей. Я не соби­ра­юсь ни под­креп­лять дока­за­тель­ства­ми это суж­де­ние, ни утвер­ждать обрат­ное. Пусть каж­дый в меру сво­его разу­ме­ния при­мет его на веру или отвергнет.

4. Сам я при­со­еди­ня­юсь к мне­нию тех, кто пола­га­ет, что насе­ля­ю­щие Гер­ма­нию пле­ме­на, нико­гда не под­вер­гав­ши­е­ся сме­ше­нию через бра­ки с каки­ми-либо ино­пле­мен­ни­ка­ми, иско­ни состав­ля­ют осо­бый, сохра­нив­ший изна­чаль­ную чистоту и лишь на себя само­го похо­жий народ. Отсюда, несмот­ря на такое чис­ло людей, всем им при­сущ тот же облик: жест­кие голу­бые гла­за, русые воло­сы, рос­лые тела, спо­соб­ные толь­ко к крат­ковре­мен­но­му уси­лию; вме­сте с тем им не хва­та­ет тер­пе­ния, чтобы упор­но и напря­жен­но трудить­ся, и они совсем не выно­сят жаж­ды и зноя, тогда как непо­го­да и поч­ва при­учи­ли их лег­ко пре­тер­пе­вать холод и голод¹³.

5. Хотя стра­на кое-где и раз­ли­ча­ет­ся с виду, все же в целом она ужа­са­ет и отвра­ща­ет сво­и­ми леса­ми и топя­ми; наи­бо­лее влаж­ная она с той сто­ро­ны, где смот­рит на Гал­лию, и наи­бо­лее откры­та для вет­ров там, где обра­ще­на к Нори­ку и Пан­но­нии; в общем доста­точ­но пло­до­род­ная, она непри­год­на для пло­до­вых дере­вьев; мел­ко­го скота в ней вели­кое мно­же­ство, но по боль­шей части он мало­рос­лый. Да и быки лише­ны обыч­но вен­чаю­ще­го их голо­вы гор­де­ли­во­го укра­ше­ния, но гер­ман­цы раду­ют­ся оби­лию сво­их стад, и они — един­ст­вен­ное и самое люби­мое их досто­я­ние. В золо­те и сереб­ре боги им отка­за­ли¹⁴, не знаю, из бла­го­склон­но­сти к ним или во гне­ве на них. Одна­ко я не решусь утвер­ждать, что в Гер­ма­нии не суще­ст­ву­ет ни одной золо­то­нос­ной или сереб­ро­нос­ной жилы; ведь кто там их разыс­ки­вал? Гер­ман­цы столь же мало заботят­ся об обла­да­нии золо­том и сереб­ром, как и об употреб­ле­нии их в сво­ем оби­хо­де. У них мож­но увидеть полу­чен­ные в дар их посла­ми и вождя­ми сереб­ря­ные сосуды, но доро­жат они ими не боль­ше, чем вылеп­лен­ны­ми из гли­ны; впро­чем, бли­жай­шие к нам зна­ют цену золоту и сереб­ру из-за при­ме­не­ния их в тор­гов­ле и раз­би­ра­ют­ся в неко­то­рых наших моне­тах, отда­вая иным из них пред­по­чте­ние; что каса­ет­ся оби­та­те­лей внут­рен­них обла­стей, то, живя в про­сто­те и на ста­рый лад, они огра­ни­чи­ва­ют­ся мено­вою тор­гов­лей. Гер­ман­цы при­ни­ма­ют в упла­ту лишь извест­ные с дав­них пор день­ги ста­рин­ной чекан­ки, те, что с зазуб­рен­ны­ми кра­я­ми, и такие, на кото­рых изо­бра­же­на колес­ни­ца с пар­ной упряж­кой¹⁵. Сереб­ро они берут гораздо охот­нее, неже­ли золо­то, но не из-за того, что пита­ют к нему при­стра­стие, а пото­му, что поку­паю­щим про­стой и деше­вый товар лег­че и удоб­нее рас­счи­ты­вать­ся сереб­ря­ны­ми моне­та­ми.

6. Да и желе­зо, судя по изготов­ля­е­мо­му ими ору­жию, у них не в избыт­ке. Ред­ко кто поль­зу­ет­ся меча­ми и пика­ми боль­шо­го раз­ме­ра; они име­ют при себе копья, или, как сами назы­ва­ют их на сво­ем язы­ке, фра­меи, с узки­ми и корот­ки­ми нако­неч­ни­ка­ми, одна­ко настоль­ко ост­ры­ми и удоб­ны­ми в бою, что тем же ору­жи­ем, в зави­си­мо­сти от обсто­я­тельств, они сра­жа­ют­ся как изда­ли, так и в руко­паш­ной схват­ке. И всад­ник так­же доволь­ст­ву­ет­ся щитом и фра­ме­ей, тогда как пешие, кро­ме того, мечут дро­ти­ки, кото­рых у каж­до­го несколь­ко, и они бро­са­ют их пора­зи­тель­но дале­ко, совсем нагие или при­кры­тые толь­ко лег­ким пла­щом. У них не замет­но ни малей­ше­го стрем­ле­ния щеголь­нуть убран­ст­вом, и толь­ко щиты они рас­пи­сы­ва­ют ярки­ми крас­ка­ми. Лишь у немно­гих пан­ци­ри, толь­ко у одно­го-дру­го­го метал­ли­че­ский или кожа­ный шлем. Их кони не отли­ча­ют­ся ни кра­сотой, ни рез­во­стью. И их не обу­ча­ют делать пово­роты в любую сто­ро­ну, как это при­ня­то у нас: их гонят либо пря­мо впе­ред, либо с укло­ном впра­во, обра­зуя настоль­ко замкну­тый круг, чтобы ни один всад­ник не ока­зал­ся послед­ним¹⁶. И вооб­ще гово­ря, их сила боль­ше в пехо­те; по этой при­чине они и сра­жа­ют­ся впе­ре­меш­ку; пешие, кото­рых они для это­го отби­ра­ют из все­го вой­ска и ста­вят впе­ре­ди бое­во­го поряд­ка, так стре­ми­тель­ны и подвиж­ны, что не усту­па­ют в быст­ро­те всад­ни­кам и дей­ст­ву­ют сооб­ща с ними в кон­ном сра­же­нии. Уста­нов­ле­на и чис­лен­ность этих пеших: от каж­до­го окру­га по сотне; этим сло­вом они меж­ду собою и назы­ва­ют их, и то, что ранее было чис­лен­ным обо­зна­че­ни­ем, ныне — почет­ное наиме­но­ва­ние. Бое­вой порядок они стро­ят кли­нья­ми. Подать­ся назад, чтобы затем сно­ва бро­сить­ся на вра­га, — счи­та­ет­ся у них воин­скою смет­ли­во­стью, а не след­ст­ви­ем стра­ха. Тела сво­их они уно­сят с собою, даже потер­пев пора­же­ние. Бро­сить щит — вели­чай­ший позор, и под­верг­ше­му­ся тако­му бес­че­стию воз­бра­ня­ет­ся при­сут­ст­во­вать на свя­щен­но­дей­ст­ви­ях и появ­лять­ся в народ­ном собра­нии, и мно­гие, сохра­нив жизнь в вой­нах, покон­чи­ли со сво­им бес­сла­ви­ем, наки­нув на себя пет­лю.

7. Царей¹⁷ они выби­ра­ют из наи­бо­лее знат­ных, вождей — из наи­бо­лее доб­лест­ных. Но и цари не обла­да­ют у них без­гра­нич­ным и без­раздель­ным могу­ще­ст­вом, и вожди началь­ст­ву­ют над ними, ско­рее увле­кая при­ме­ром и вызы­вая их вос­хи­ще­ние, если они реши­тель­ны, если выда­ют­ся досто­ин­ства­ми, если сра­жа­ют­ся все­гда впе­ре­ди, чем наде­лен­ные под­лин­ной вла­стью. Впро­чем, ни карать смер­тью, ни нала­гать око­вы, ни даже под­вер­гать биче­ва­нию не доз­во­ле­но нико­му, кро­ме жре­цов, да и они дела­ют это как бы не в нака­за­ние и не по рас­по­ря­же­нию вождя, а яко­бы по пове­ле­нию бога, кото­рый, как они верят, при­сут­ст­ву­ет сре­ди сра­жаю­щих­ся. И они берут с собой в бит­ву неко­то­рые извле­чен­ные из свя­щен­ных рощ изо­бра­же­ния и свя­ты­ни¹⁸; но боль­ше все­го побуж­да­ет их к храб­ро­сти то, что кон­ные отряды и бое­вые кли­нья состав­ля­ют­ся у них не по при­хо­ти обсто­я­тельств и не пред­став­ля­ют собою слу­чай­ных ско­пищ, но состо­ят из свя­зан­ных семей­ны­ми уза­ми и кров­ным род­ст­вом; к тому же их близ­кие нахо­дят­ся рядом с ними, так что им слыш­ны вопли жен­щин и плач мла­ден­цев, и для каж­до­го эти свиде­те­ли — самое свя­тое, что у него есть, и их похва­ла доро­же вся­кой дру­гой; к мате­рям, к женам несут они свои раны, и те не стра­шат­ся счи­тать и осмат­ри­вать их, и они же достав­ля­ют им, деру­щим­ся с непри­я­те­лем, пищу и обод­ре­ние.

8. Как рас­ска­зы­ва­ют, неод­но­крат­но быва­ло, что их уже дрог­нув­ше­му и при­шед­ше­му в смя­те­ние вой­ску не дава­ли рас­се­ять­ся жен­щи­ны, неот­ступ­но молив­шие, уда­ряя себя в обна­жен­ную грудь, не обре­кать их на плен, мысль о кото­ром, сколь бы его ни стра­ши­лись для себя вои­ны, для гер­ман­цев еще нестер­пи­мее, когда дело идет об их женах¹⁹. Вот поче­му проч­нее все­го удер­жи­ва­ют­ся в пови­но­ве­нии пле­ме­на, кото­рым было предъ­яв­ле­но тре­бо­ва­ние выдать в чис­ле залож­ни­ков так­же деву­шек знат­но­го про­ис­хож­де­ния. Ведь гер­ман­цы счи­та­ют, что в жен­щи­нах есть нечто свя­щен­ное и что им при­сущ про­ро­че­ский дар, и они не остав­ля­ют без вни­ма­ния пода­вае­мые ими сове­ты и не пре­не­бре­га­ют их про­ри­ца­ни­я­ми²⁰. В прав­ле­ние боже­ст­вен­но­го Вес­па­си­а­на мы виде­ли сре­ди них Веледу, дол­гое вре­мя почи­тав­шу­ю­ся боль­шин­ст­вом как боже­ство; да и в древ­но­сти они покло­ня­лись Аль­бруне и мно­гим дру­гим, и отнюдь не из лести и не для того, чтобы впо­след­ст­вии сде­лать из них богинь²¹.

9. Из богов они боль­ше все­го чтят Мер­ку­рия и счи­та­ют долж­ным при­но­сить ему по извест­ным дням в жерт­ву так­же людей. Гер­ку­ле­са и Мар­са они уми­ло­стив­ля­ют закла­ни­я­ми обре­кае­мых им в жерт­ву живот­ных²². Часть све­бов совер­ша­ет жерт­во­при­но­ше­ния и Изи­де; в чем при­чи­на и како­во про­ис­хож­де­ние это­го чуже­стран­но­го свя­щен­но­дей­ст­вия, я не мог в доста­точ­ной мере выяс­нить, но, посколь­ку их свя­ты­ня изо­бра­же­на в виде либур­ны, этот культ, надо пола­гать, заве­зен к ним извне²³. Впро­чем, они нахо­дят, что вслед­ст­вие вели­чия небо­жи­те­лей богов невоз­мож­но ни заклю­чить внут­ри стен, ни при­дать им какие-либо чер­ты сход­ства с чело­ве­че­ским обли­ком. И они посвя­ща­ют им дуб­ра­вы и рощи и наре­ка­ют их име­на­ми богов; и эти свя­ти­ли­ща отме­че­ны толь­ко их бла­го­че­сти­ем.

10. Нет нико­го, кто был бы про­ник­нут такою же верою в при­ме­ты и гада­ния с помо­щью жре­бия, как они. Выни­ма­ют же они жре­бий безо вся­ких затей. Сруб­лен­ную с пло­до­во­го дере­ва²⁴ вет­ку они наре­за­ют плаш­ка­ми и, нане­ся на них осо­бые зна­ки²⁵, высы­па­ют затем, как при­дет­ся, на бело­снеж­ную ткань. После это­го, если гада­ние про­из­во­дит­ся в обще­ст­вен­ных целях, жрец пле­ме­ни, если част­ным обра­зом, — гла­ва семьи, воз­не­ся молит­вы богам и устре­мив взор в небо, три­жды выни­ма­ет по одной плаш­ке и тол­ку­ет пред­ре­кае­мое в соот­вет­ст­вии с выскоб­лен­ны­ми на них зара­нее зна­ка­ми Если оно сулит неуда­чу, повтор­ный запрос о том же пред­ме­те в тече­ние это­го дня воз­бра­ня­ет­ся, если, напро­тив, бла­го­при­ят­но, необ­хо­ди­мо, чтобы пред­ре­чен­ное, сверх того, было под­твер­жде­но и пти­це­га­да­ни­ем²⁶. Ведь и здесь так­же при­ня­то отыс­ки­вать пред­ве­ща­ния по голо­сам и поле­ту птиц; но лишь у гер­ман­цев в обык­но­ве­нии обра­щать­ся за пред­ска­за­ни­я­ми и зна­ме­ни­я­ми так­же к коням²⁷. При­над­ле­жа все­му пле­ме­ни, они выра­щи­ва­ют­ся в тех же свя­щен­ных дуб­ра­вах и рощах, осле­пи­тель­но белые и не понуж­дае­мые к каким-либо работам зем­но­го свой­ства; запря­жен­ных в свя­щен­ную колес­ни­цу, их сопро­вож­да­ют жрец с царем или вождем пле­ме­ни и наблюда­ют за их ржа­ньем и фыр­ка­ньем. И ника­ко­му пред­зна­ме­но­ва­нию нет боль­шей веры, чем это­му, и не толь­ко у про­сто­го наро­да, но и меж­ду знат­ны­ми и меж­ду жре­ца­ми, кото­рые счи­та­ют себя слу­жи­те­ля­ми, а коней — посред­ни­ка­ми богов. Суще­ст­ву­ет у них и дру­гой спо­соб изыс­ки­вать для себя зна­ме­ния, к кото­ро­му они при­бе­га­ют, когда хотят пред­узнать исход тяже­лой вой­ны. В этом слу­чае они стал­ки­ва­ют в еди­но­бор­стве захва­чен­но­го ими в любых обсто­я­тель­ствах плен­ни­ка из чис­ла тех, с кем ведет­ся вой­на, с каким-нибудь избран­ным ради это­го сопле­мен­ни­ком, и те сра­жа­ют­ся, каж­дый при­ме­няя оте­че­ст­вен­ное ору­жие. Победа того или ино­го вос­при­ни­ма­ет­ся ими как пред­у­ка­за­ние буду­ще­го.

11. О делах, менее важ­ных, сове­ща­ют­ся их ста­рей­ши­ны, о более зна­чи­тель­ных — все; впро­чем, ста­рей­ши­ны зара­нее обсуж­да­ют и такие дела, реше­ние кото­рых при­над­ле­жит толь­ко наро­ду. Если не про­ис­хо­дит чего-либо слу­чай­но­го и вне­зап­но­го, они соби­ра­ют­ся в опре­де­лен­ные дни, или когда луна толь­ко что наро­ди­лась, или в пол­но­лу­ние, ибо счи­та­ют эту пору наи­бо­лее бла­го­при­ят­ст­ву­ю­щей нача­лу рас­смот­ре­ния дел²⁸. Счет вре­ме­ни они ведут не на дни, как мы, а на ночи²⁹. Таким обо­зна­че­ни­ем сро­ков они поль­зу­ют­ся, при­ни­мая поста­нов­ле­ния и всту­пая в дого­во­ры друг с дру­гом; им пред­став­ля­ет­ся, буд­то ночь при­во­дит за собой день. Но из их сво­бо­ды про­ис­те­ка­ет суще­ст­вен­ная поме­ха, состо­я­щая в том, что они схо­дят­ся не все вме­сте и не так, как те, кто пови­ну­ет­ся при­ка­за­нию, и из-за мед­ли­тель­но­сти, с какою они при­бы­ва­ют, попу­сту тра­тит­ся день, дру­гой, а порою и тре­тий. Когда тол­па сочтет, что пора начи­нать, они рас­са­жи­ва­ют­ся воору­жен­ны­ми³⁰. Жре­цы велят им соблюдать тиши­ну, рас­по­ла­гая при этом пра­вом нака­зы­вать непо­кор­ных. Затем выслу­ши­ва­ют­ся царь и ста­рей­ши­ны в зави­си­мо­сти от их воз­рас­та, в зави­си­мо­сти от знат­но­сти, в зави­си­мо­сти от бое­вой сла­вы, в зави­си­мо­сти от крас­но­ре­чия, боль­ше воздей­ст­вуя убеж­де­ни­ем, чем рас­по­ла­гая вла­стью при­ка­зы­вать. Если их пред­ло­же­ния не встре­ча­ют сочув­ст­вия, участ­ни­ки собра­ния шум­но их отвер­га­ют; если, напро­тив, нра­вят­ся, — рас­ка­чи­ва­ют под­ня­тые вверх фра­меи: ведь воздать похва­лу ору­жи­ем, на их взгляд, — самый почет­ный вид одоб­ре­ния³¹.

12. На таком народ­ном собра­нии мож­но так­же предъ­явить обви­не­ние и потре­бо­вать осуж­де­ния на смерт­ную казнь. Суро­вость нака­за­ния опре­де­ля­ет­ся тяже­стью пре­ступ­ле­ния: пре­да­те­лей и пере­беж­чи­ков они веша­ют на дере­вьях, тру­сов и опло­шав­ших в бою, а так­же обес­че­стив­ших свое тело — топят в гря­зи и боло­те, забра­сы­вая поверх валеж­ни­ком³². Раз­ли­чие в спо­со­бах умерщ­вле­ния осно­вы­ва­ет­ся на том, что зло­де­я­ния и кару за них долж­но, по их мне­нию, выстав­лять напо­каз, а позор­ные поступ­ки — скры­вать. Но и при более лег­ких про­ступ­ках нака­за­ние сораз­мер­но их важ­но­сти: с изоб­ли­чен­ных взыс­ки­ва­ет­ся опре­де­лен­ное коли­че­ство лоша­дей и овец. Часть нало­жен­ной на них пени пере­да­ет­ся царю или пле­ме­ни, часть — постра­дав­ше­му или его роди­чам. На тех же собра­ни­ях так­же изби­ра­ют ста­рей­шин, отправ­ля­ю­щих пра­во­судие в окру­гах и селе­ни­ях; каж­до­му из них дает­ся охра­на чис­лен­но­стью в сто чело­век из про­сто­го наро­да — одно­вре­мен­но и состо­я­щий при них совет, и сила, на кото­рую они опи­ра­ют­ся³³.

13. Любые дела — и част­ные, и обще­ст­вен­ные — они рас­смат­ри­ва­ют не ина­че как воору­жен­ные. Но никто не осме­ли­ва­ет­ся, напе­ре­кор обы­чаю, носить ору­жие, пока не будет при­знан общи­ною созрев­шим для это­го. Тогда тут же в народ­ном собра­нии кто-нибудь из ста­рей­шин, или отец, или роди­чи вру­ча­ют юно­ше щит и фра­мею: это — их тога³⁴, это пер­вая доступ­ная юно­сти почесть; до это­го в них видят части­цу семьи, после это­го — пле­ме­ни. Выдаю­ща­я­ся знат­ность и зна­чи­тель­ные заслу­ги пред­ков даже еще совсем юным достав­ля­ют досто­ин­ство вождя; все про­чие соби­ра­ют­ся воз­ле отли­чаю­щих­ся телес­ною силой и уже про­явив­ших себя на деле, и нико­му не зазор­но состо­ять их дру­жин­ни­ка­ми. Впро­чем, внут­ри дру­жи­ны, по усмот­ре­нию того, кому она под­чи­ня­ет­ся, уста­нав­ли­ва­ют­ся раз­ли­чия в поло­же­нии; и если дру­жин­ни­ки упор­но сорев­ну­ют­ся меж­ду собой, доби­ва­ясь пре­иму­ще­ст­вен­но­го бла­го­во­ле­ния вождя, то вожди стре­мясь, чтобы их дру­жи­на была наи­бо­лее мно­го­чис­лен­ной и самой отваж­ною³⁵. Их вели­чие, их могу­ще­ство в том, чтобы быть все­гда окру­жен­ны­ми боль­шой тол­пою отбор­ных юно­шей, в мир­ное вре­мя — их гор­до­стью, на войне — опо­рою. Чья дру­жи­на выде­ля­ет­ся чис­лен­но­стью и доб­ле­стью, тому это при­но­сит извест­ность, и он про­слав­ля­ет­ся не толь­ко у себя в пле­ме­ни, но и у сосед­них наро­дов; его домо­га­ют­ся, направ­ляя к нему посоль­ства и осы­пая дара­ми, и мол­ва о нем чаще все­го сама по себе пред­от­вра­ща­ет вой­ны.

14. Но если дело дошло до схват­ки, постыд­но вождю усту­пать кому-либо в доб­ле­сти, постыд­но дру­жине не упо­доб­лять­ся доб­ле­стью сво­е­му вождю. А вый­ти живым из боя, в кото­ром пал вождь, — бес­че­стье и позор на всю жизнь; защи­щать его, обе­ре­гать, совер­шать доб­лест­ные дея­ния, помыш­ляя толь­ко о его сла­ве, — пер­вей­шая их обя­зан­ность: вожди сра­жа­ют­ся ради победы, дру­жин­ни­ки — за сво­его вождя. Если общи­на, в кото­рой они роди­лись, закос­не­ва­ет в дли­тель­ном мире и празд­но­сти, мно­же­ство знат­ных юно­шей отправ­ля­ет­ся к пле­ме­нам, вовле­чен­ным в какую-нибудь вой­ну, и пото­му, что покой это­му наро­ду не по душе, и так как сре­ди пре­врат­но­стей битв им лег­че про­сла­вить­ся, да и содер­жать боль­шую дру­жи­ну мож­но не ина­че, как толь­ко наси­ли­ем и вой­ной; ведь от щед­ро­сти сво­его вождя они тре­бу­ют бое­во­го коня, той же жаж­ду­щей кро­ви и победо­нос­ной фра­меи; что же каса­ет­ся про­пи­та­ния и хоть про­сто­го, но обиль­но­го уго­ще­ния на пирах, то они у них вме­сто жало­ва­нья. Воз­мож­но­сти для подоб­но­го рас­то­чи­тель­ства достав­ля­ют им лишь вой­ны и гра­бе­жи. И гораздо труд­нее убедить их рас­па­хать поле и ждать целый год уро­жая, чем скло­нить сра­зить­ся с вра­гом и пре­тер­петь раны; боль­ше того, по их пред­став­ле­ни­ям, потом добы­вать то, что может быть при­об­ре­те­но кро­вью, — леность и мало­ду­шие.

15. Когда они не ведут войн³⁶, то мно­го охотят­ся, а еще боль­ше про­во­дят вре­мя в пол­ней­шей празд­но­сти, пре­да­ва­ясь сну и чре­во­уго­дию, и самые храб­рые и воин­ст­вен­ные из них, не неся ника­ких обя­зан­но­стей, пре­по­ру­ча­ют заботы о жили­ще, домаш­нем хозяй­стве и пашне жен­щи­нам, ста­ри­кам и наи­бо­лее сла­бо­силь­ным из домо­чад­цев, тогда как сами погря­за­ют в без­дей­ст­вии, на сво­ем при­ме­ре пока­зы­вая пора­зи­тель­ную про­ти­во­ре­чи­вость при­ро­ды, ибо те же люди так любят без­де­лье и так нена­видят покой. У их общин суще­ст­ву­ет обы­чай, чтобы каж­дый доб­ро­воль­но уде­лял вождям кое-что от сво­его скота и пло­дов зем­ных, и это, при­ни­мае­мое теми как дань ува­же­ния, слу­жит так­же для удо­вле­тво­ре­ния их нужд. Осо­бен­но раду­ют их дары от сосед­них пле­мен, при­сы­лае­мые не толь­ко отдель­ны­ми лица­ми, но и от име­ни все­го пле­ме­ни³⁷, како­вы отбор­ные кони, вели­ко­леп­но отде­лан­ное ору­жие, фале­ры и почет­ные оже­ре­лья³⁸; а теперь мы научи­ли их при­ни­мать и день­ги.

16. Хоро­шо извест­но, что наро­ды Гер­ма­нии не живут в горо­дах и даже не тер­пят, чтобы их жили­ща при­мы­ка­ли вплот­ную друг к дру­гу. Селят­ся же гер­ман­цы каж­дый отдель­но и сам по себе, где кому при­гля­ну­лись род­ник, поля­на или дуб­ра­ва. Свои дерев­ни они раз­ме­ща­ют не так, как мы, и не ску­чи­ва­ют тес­ня­щи­е­ся и лепя­щи­е­ся одно к дру­го­му стро­е­ния, но каж­дый остав­ля­ет вокруг сво­его дома обшир­ный уча­сток, то ли, чтобы обез­опа­сить себя от пожа­ра, если заго­рит­ся сосед, то ли из-за неуме­ния стро­ить­ся. Стро­ят же они, не употреб­ляя ни кам­ня, ни чере­пи­цы; все, что им нуж­но, они соору­жа­ют из дере­ва, почти не отде­лы­вая его и не заботясь о внеш­нем виде стро­е­ния и о том, чтобы на него при­ят­но было смот­реть³⁹. Впро­чем, кое-какие места на нем они с боль­шой тща­тель­но­стью обма­зы­ва­ют зем­лей, такой чистой и бле­стя­щей⁴⁰, что созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, буд­то оно рас­пи­са­но цвет­ны­ми узо­ра­ми. У них при­ня­то так­же устра­и­вать под­зем­ные ямы, поверх кото­рых они нава­ли­ва­ют мно­го наво­за и кото­рые слу­жат им убе­жи­щем на зиму и для хра­не­ния съест­ных при­па­сов, ибо погре­ба это­го рода смяг­ча­ют суро­вость сту­жи, и, кро­ме того, если втор­га­ет­ся враг, все непри­бран­ное в тай­ник под­вер­га­ет­ся раз­граб­ле­нию, тогда как о при­пря­тан­ном и укры­том под зем­лей он или оста­ет­ся в неведе­нии или не доби­ра­ет­ся до него, хотя бы уже пото­му, что его нуж­но разыс­ки­вать.

17. Верх­няя одеж­да у всех — корот­кий плащ, застег­ну­тый пряж­кой, а если ее нет, то шипом. Ничем дру­гим не при­кры­тые, они про­во­дят целые дни у разо­жжен­но­го в оча­ге огня. Наи­бо­лее бога­тые отли­ча­ют­ся тем, что, поми­мо пла­ща, на них есть и дру­гая одеж­да, но не раз­ве­ваю­ща­я­ся, как у сар­ма­тов или пар­фян, а узкая и плот­но обле­гаю­щая тело. Носят они и шку­ры диких зве­рей, те, что оби­та­ют у бере­гов реки⁴¹, — какие при­дет­ся, те, что вда­ле­ке от них, — с выбо­ром, посколь­ку у них нет достав­ля­е­мой тор­гов­лей одеж­ды. Послед­ние уби­ва­ют зве­рей с раз­бо­ром и по сня­тии шер­сти наши­ва­ют на кожи кус­ки меха живот­ных, порож­дае­мых внеш­ним Оке­а­ном или неве­до­мым морем⁴². Одеж­да у жен­щин не иная, чем у муж­чин, раз­ве что жен­щи­ны чаще обла­ча­ют­ся в льня­ные накид­ки, кото­рые они рас­цве­чи­ва­ют пур­пур­ною крас­кой, и с плеч у них не спус­ка­ют­ся рука­ва, так что их руки обна­же­ны свер­ху дони­зу, как откры­та и часть груди воз­ле них⁴³.

18. Тем не менее бра­ки у них соблюда­ют­ся в стро­го­сти, и ни одна сто­ро­на их нра­вов не заслу­жи­ва­ет такой похва­лы, как эта. Ведь они почти един­ст­вен­ные из вар­ва­ров доволь­ст­ву­ют­ся, за очень немно­ги­ми исклю­че­ни­я­ми, одною женой, а если кто и име­ет по несколь­ку жен, то его побуж­да­ет к это­му не любо­стра­стие, а зани­мае­мое им вид­ное поло­же­ние⁴⁴. При­да­ное пред­ла­га­ет не жена мужу, а муж жене⁴⁵. При этом при­сут­ст­ву­ют ее род­ст­вен­ни­ки и близ­кие и осмат­ри­ва­ют его подар­ки; и недо­пу­сти­мо, чтобы эти подар­ки состо­я­ли из жен­ских укра­ше­ний и убо­ров для ново­брач­ной, но то долж­ны быть быки, взнуздан­ный конь и щит с фра­ме­ей и мечом. За эти подар­ки он полу­ча­ет жену, да и она вза­мен отда­ри­ва­ет мужа каким-либо ору­жи­ем; в их гла­зах это наи­бо­лее проч­ные узы, это — свя­щен­ные таин­ства, это — боги супру­же­ства. И чтобы жен­щи­на не счи­та­ла себя непри­част­ной к помыс­лам о доб­лест­ных подви­гах, непри­част­ной к пре­врат­но­стям войн, все, зна­ме­ну­ю­щее собою ее вступ­ле­ние в брак, напо­ми­на­ет о том, что отныне она при­зва­на разде­лять труды и опас­но­сти мужа и в мир­ное вре­мя и в бит­ве, пре­тер­пе­вать то же и отва­жи­вать­ся на то же, что он; это воз­ве­ща­ет ей запряж­ка быков, это конь нагото­ве, это — вру­чен­ное ей ору­жие. Так подо­ба­ет жить, так подо­ба­ет погиб­нуть; она полу­ча­ет то, что в цело­сти и сохран­но­сти отдаст сыно­вьям, что впо­след­ст­вии полу­чат ее невест­ки и что будет отда­но, в свою оче­редь, ее вну­кам.

19. Так ограж­да­ет­ся их цело­муд­рие, и они живут, не зная порож­дае­мых зре­ли­ща­ми соблаз­нов, не раз­вра­щае­мые обо­льще­ни­я­ми пиров⁴⁶. Тай­на пись­ма рав­но неве­до­ма и муж­чи­нам, и жен­щи­нам. У столь мно­го­люд­но­го наро­да пре­лю­бо­де­я­ния крайне ред­ки; нака­зы­вать их доз­во­ля­ет­ся неза­мед­ли­тель­но и самим мужьям: обре­зав измен­ни­це воло­сы и раздев дона­га, муж в при­сут­ст­вии род­ст­вен­ни­ков выбра­сы­ва­ет ее из сво­его дома и, насте­ги­вая бичом, гонит по всей деревне; и сколь бы кра­си­вой, моло­дой и бога­той она ни была, ей боль­ше не най­ти ново­го мужа. Ибо поро­ки там ни для кого не смеш­ны, и раз­вра­щать и быть раз­вра­щае­мым не назы­ва­ет­ся у них — идти в ногу с веком. Но еще луч­ше обсто­ит с этим у тех пле­мен, где берут замуж лишь дев­ст­вен­ниц и где, дав обет супру­же­ской вер­но­сти, они окон­ча­тель­но утра­чи­ва­ют надеж­ду на воз­мож­ность повтор­но­го вступ­ле­ния в брак⁴⁷. Так они обре­та­ют мужа, одно­го наве­ки, как одно у них тело и одна жизнь, дабы впредь они не дума­ли ни о ком, кро­ме него, дабы вожде­ле­ли толь­ко к нему, дабы люби­ли в нем не столь­ко мужа, сколь­ко супру­же­ство. Огра­ни­чи­вать чис­ло детей или умерщ­влять кого-либо из родив­ших­ся после смер­ти отца счи­та­ет­ся сре­ди них постыд­ным⁴⁸, и доб­рые нра­вы име­ют там бо́льшую силу, чем хоро­шие зако­ны где-либо в дру­гом месте⁴⁹.

20. В любом доме рас­тут они голые и гряз­ные, а вырас­та­ют с таким тело­сло­же­ни­ем и таким ста­ном, кото­рые при­во­дят нас в изум­ле­ние. Мать сама выкарм­ли­ва­ет гру­дью рож­ден­ных ею детей, и их не отда­ют на попе­че­ние слу­жан­кам и кор­ми­ли­цам⁵⁰. Гос­по­да вос­пи­ты­ва­ют­ся в такой же про­сто­те, как рабы, и дол­гие годы в этом отно­ше­нии меж­ду ними нет ника­ко­го раз­ли­чия: они живут сре­ди тех же домаш­них живот­ных, на той же зем­ле, пока воз­раст не отде­лит сво­бод­но­рож­ден­ных, пока их доб­лесть не полу­чит при­зна­ния. Юно­ши позд­но позна­ют жен­щин, и от это­го их муж­ская сила сохра­ня­ет­ся нерас­тра­чен­ной: не торо­пят­ся они отдать замуж и деву­шек, и у них та же юная све­жесть, похо­жий рост⁵¹. И соче­та­ют­ся они бра­ком столь же креп­кие и столь же здо­ро­вые, как их мужья, и сила роди­те­лей пере­да­ет­ся детям⁵². К сыно­вьям сестер они отно­сят­ся не ина­че, чем к сво­им соб­ст­вен­ным⁵³. Боль­ше того, неко­то­рые счи­та­ют такие кров­ные узы и более свя­щен­ны­ми, и более тес­ны­ми и пред­по­чи­та­ют брать залож­ни­ка­ми пле­мян­ни­ков, нахо­дя, что в этом слу­чае воля ско­вы­ва­ет­ся более проч­ны­ми обя­за­тель­ства­ми и они охва­ты­ва­ют более широ­кий круг роди­чей. Одна­ко наслед­ни­ка­ми и пре­ем­ни­ка­ми умер­ше­го могут быть лишь его дети; заве­ща­ния у них неиз­вест­ны. Если он не оста­вил после себя детей, то его иму­ще­ство пере­хо­дит во вла­де­ние тех, кто по сте­пе­ни род­ства ему бли­же все­го — к бра­тьям, к дядьям по отцу, дядьям по мате­ри. И чем боль­ше род­ст­вен­ни­ков, чем обиль­нее свой­ст­вен­ни­ки, тем бо́льшим вни­ма­ни­ем окру­же­на ста­рость; а без­дет­ность у них совсем не в чести⁵⁴.

21. Разде­лять нена­висть отца и соро­ди­чей к их вра­гам, и при­язнь к тем, с кем они в друж­бе, — непре­лож­ное пра­ви­ло; впро­чем, они не закос­не­ва­ют в непри­ми­ри­мо­сти; ведь даже чело­ве­ко­убий­ство у них иску­па­ет­ся опре­де­лен­ным коли­че­ст­вом быков и овец, и воз­ме­ще­ние за него полу­ча­ет весь род, что идет на поль­зу и всей общине, так как при без­гра­нич­ной сво­бо­де меж­до­усо­бия осо­бен­но пагуб­ны.

Не суще­ст­ву­ет дру­го­го наро­да, кото­рый с такой же охотою зате­вал бы пируш­ки и был бы столь же госте­при­и­мен. Отка­зать кому-нибудь в кро­ве, на их взгляд, — нече­стие, и каж­дый ста­ра­ет­ся попот­че­вать гостя в меру сво­его достат­ка. А когда всем его при­па­сам при­хо­дит конец, тот, кто толь­ко что был хозя­и­ном, ука­зы­ва­ет, где им ока­жут радуш­ный при­ем, и вме­сте со сво­им гостем направ­ля­ет­ся к бли­жай­ше­му дому, куда они и захо­дят без при­гла­ше­ния. Но это несу­ще­ст­вен­но: их обо­их при­ни­ма­ют с оди­на­ко­вою сер­деч­но­стью⁵⁵. Под­чи­ня­ясь зако­нам госте­при­им­ства, никто не дела­ет раз­ли­чия меж­ду зна­ко­мым и незна­ко­мым. Если кто, ухо­дя, попро­сит при­гля­нув­шу­ю­ся ему вещь, ее, по обы­чаю, тот­час же вру­ча­ют ему. Впро­чем, с такою же лег­ко­стью доз­во­ля­ет­ся попро­сить что-нибудь вза­мен отдан­но­го. Они раду­ют­ся подар­кам; не счи­тая сво­им долж­ни­ком того, кого ода­ри­ли, они и себя не счи­та­ют обя­зан­ны­ми за то, что ими полу­че­но.

22. Встав ото сна, кото­рый у них обыч­но затя­ги­ва­ет­ся до позд­не­го утра, они умы­ва­ют­ся⁵⁶, чаще все­го теп­лой водою, как те, у кого боль­шую часть года зани­ма­ет зима. Умыв­шись, они при­ни­ма­ют пищу; у каж­до­го свое отдель­ное место и свой соб­ст­вен­ный стол⁵⁷. Затем они отправ­ля­ют­ся по делам и не менее часто на пир­ше­ства⁵⁸, и при­том все­гда воору­жен­ные. Бес­про­буд­но пить день и ночь ни для кого не постыд­но. Частые ссо­ры, неиз­беж­ные сре­ди пре­даю­щих­ся пьян­ству, ред­ко когда огра­ни­чи­ва­ют­ся сло­вес­ною пере­бран­кой и чаще все­го завер­ша­ют­ся смер­то­убий­ст­вом или нане­се­ни­ем ран. Но по боль­шей части на пир­ше­ствах они тол­ку­ют и о при­ми­ре­нии враж­дую­щих меж­ду собою, о заклю­че­нии бра­ков, о выдви­же­нии вождей, нако­нец о мире и о войне, пола­гая, что ни в какое дру­гое вре­мя душа не быва­ет столь же рас­по­ло­же­на к откро­вен­но­сти и нико­гда так не вос­пла­ме­ня­ет­ся для помыс­лов о вели­ком. Эти люди, от при­ро­ды не хит­рые и не ковар­ные⁵⁹, в непри­нуж­ден­ной обста­нов­ке подоб­но­го сбо­ри­ща откры­ва­ют то, что досе­ле таи­ли в глу­бине серд­ца. Таким обра­зом, мыс­ли и побуж­де­ния всех обна­жа­ют­ся и пред­ста­ют без при­крас и покро­вов. На сле­дую­щий день воз­об­нов­ля­ет­ся обсуж­де­ние тех же вопро­сов, и то, что они в два при­е­ма зани­ма­ют­ся ими, поко­ит­ся на разум­ном осно­ва­нии: они обсуж­да­ют их, когда неспо­соб­ны к при­твор­ству, и при­ни­ма­ют реше­ния, когда ничто не пре­пят­ст­ву­ет их здра­во­мыс­лию.

23. Их напи­ток — ячмен­ный или пше­нич­ный отвар, пре­вра­щен­ный посред­ст­вом бро­же­ния в некое подо­бие вина⁶⁰; живу­щие близ реки поку­па­ют и вино. Пища у них про­стая: дико­рас­ту­щие пло­ды, све­жая дичи­на, свер­нув­ше­е­ся моло­ко, и насы­ща­ют­ся они ею безо вся­ких затей и при­прав. Что каса­ет­ся уто­ле­ния жаж­ды, то в этом они не отли­ча­ют­ся такой же уме­рен­но­стью. Потвор­ст­вуя их стра­сти к браж­ни­ча­нью и достав­ляя им столь­ко хмель­но­го, сколь­ко они поже­ла­ют, сло­мить их поро­ка­ми было бы не труд­ней, чем ору­жи­ем.

24. Вид зре­лищ у них един­ст­вен­ный и на любом сбо­ри­ще тот же: обна­жен­ные юно­ши, для кото­рых это не более как заба­ва, носят­ся и пры­га­ют сре­ди вры­тых в зем­лю мечей и смер­то­нос­ных фра­мей. Упраж­не­ние поро­ди­ло в них лов­кость, лов­кость — непри­нуж­ден­ность, но доби­ва­лись они их не ради нажи­вы и не за пла­ту; воз­на­граж­де­ние за лег­кость их пляс­ки, сколь бы сме­лой и опас­ной она ни была, — удо­воль­ст­вие зри­те­лей. Игра­ют гер­ман­цы и в кости, и, что пора­зи­тель­но, будучи трез­вы­ми и смот­ря на это заня­тие как на важ­ное дело, при­чем с таким увле­че­ни­ем и при выиг­ры­ше, и при про­иг­ры­ше, что, поте­ряв все свое досто­я­ние и бро­сая в послед­ний раз кости, назна­ча­ют став­кою свою сво­бо­ду и свое тело. Про­иг­рав­ший доб­ро­воль­но отда­ет себя в раб­ство и, сколь бы моло­же и силь­нее выиг­рав­ше­го он ни был, без­ро­пот­но поз­во­ля­ет свя­зать себя и выста­вить на про­да­жу. Тако­ва их стой­кость в пре­врат­но­стях это­го рода, тогда как ими сами­ми она име­ну­ет­ся чест­но­стью. Рабов, при­об­ре­тен­ных таким обра­зом, ста­ра­ют­ся сбыть, про­да­вая на сто­ро­ну; посту­па­ют же они так и для того, чтобы снять с себя сопря­жен­ное с подоб­ной победой бес­че­стье.

25. Рабов они исполь­зу­ют, впро­чем, не так, как мы: они не дер­жат их при себе и не рас­пре­де­ля­ют меж­ду ними обя­зан­но­стей: каж­дый из них само­сто­я­тель­но рас­по­ря­жа­ет­ся на сво­ем участ­ке и у себя в семье. Гос­по­дин обла­га­ет его, как если б он был коло­ном⁶¹, уста­нов­лен­ной мерой зер­на, или овец и сви­ней, или одеж­ды, и толь­ко в этом состо­ят отправ­ля­е­мые рабом повин­но­сти. Осталь­ные работы в хозяй­стве гос­по­ди­на выпол­ня­ют­ся его женой и детьми. Высечь раба или нака­зать его нало­же­ни­ем оков и при­нуди­тель­ною работой — такое у них слу­ча­ет­ся ред­ко; а вот убить его — дело обыч­ное, но рас­прав­ля­ют­ся они с ним не ради под­дер­жа­ния дис­ци­пли­ны и не из жесто­ко­сти, а сго­ря­ча, в пылу гне­ва, как с вра­гом, с той толь­ко раз­ни­цей, что это схо­дит им без­на­ка­зан­но⁶². Воль­ноот­пу­щен­ни­ки по сво­е­му поло­же­нию не намно­го выше рабов; ред­ко, когда они рас­по­ла­га­ют весом в доме патро­на, нико­гда — в общине⁶³, если не счи­тать тех наро­дов, кото­ры­ми пра­вят цари. Там воль­ноот­пу­щен­ни­ки воз­вы­ша­ют­ся и над сво­бод­но­рож­ден­ны­ми, и над знат­ны­ми; а у всех про­чих при­ни­жен­ность воль­ноот­пу­щен­ни­ков — при­знак наро­до­прав­ства.

26. Ростов­щи­че­ство и извле­че­ние из него выго­ды им неиз­вест­но, и это обе­ре­га­ет их от него надеж­нее, чем если бы оно вос­пре­ща­лось⁶⁴. Зем­ли для обра­бот­ки они пооче­ред­но зани­ма­ют всею общи­ной по чис­лу зем­ледель­цев, а затем делят их меж­ду собою смот­ря по досто­ин­ству каж­до­го; раздел полей облег­ча­ет­ся оби­ли­ем сво­бод­ных про­странств. И хотя они еже­год­но сме­ня­ют паш­ню, у них все­гда оста­ет­ся изли­шек полей. И они не при­ла­га­ют уси­лий, чтобы умно­жить трудом пло­до­ро­дие поч­вы и воз­ме­стить таким обра­зом недо­ста­ток в зем­ле, не сажа­ют пло­до­вых дере­вьев, не ого­ра­жи­ва­ют лугов, не поли­ва­ют ого­ро­ды. От зем­ли они ждут толь­ко уро­жая хле­бов⁶⁵. И по этой при­чине они делят год менее дроб­но, чем мы: ими раз­ли­ча­ют­ся зима, и вес­на, и лето, и они име­ют свои наиме­но­ва­ния, а вот назва­ние осе­ни и ее пло­ды им неве­до­мы⁶⁶.

27. Похо­ро­ны у них лише­ны вся­кой пыш­но­сти; един­ст­вен­ное, что они соблюда­ют, это — чтобы при сожже­нии тел зна­ме­ни­тых мужей употреб­ля­лись опре­де­лен­ные поро­ды дере­вьев. В пла­мя кост­ра они не бро­са­ют ни одеж­ды, ни бла­го­во­ний; вме­сте с умер­шим пре­да­ет­ся огню толь­ко его ору­жие, ино­гда так­же и его конь. Моги­лу они обкла­ды­ва­ют дер­ном. У них не при­ня­то возда­вать умер­шим почет соору­же­ни­ем тща­тель­но отде­лан­ных и гро­мозд­ких над­гро­бий, так как, по их пред­став­ле­ни­ям, они слиш­ком тяже­лы для покой­ни­ков. Сте­на­ний и слез они не затя­ги­ва­ют, скорбь и грусть сохра­ня­ют надол­го. Жен­щи­нам при­ли­че­ст­ву­ет опла­ки­вать, муж­чи­нам — пом­нить⁶⁷

Вот что нам уда­лось узнать о про­ис­хож­де­нии и нра­вах гер­ман­цев в целом; а теперь я пове­ду рас­сказ об учреж­де­ни­ях и обы­ча­ях отдель­ных народ­но­стей и о том, насколь­ко они меж­ду собой раз­ли­ча­ют­ся и какие пле­ме­на пере­се­ли­лись из Гер­ма­нии в Гал­лию.

28. О том, что гал­лы неко­гда были несрав­нен­но силь­нее, сооб­ща­ет самый све­ду­щий в этом писа­тель — боже­ст­вен­ный Юлий⁶⁸; отсюда вполне веро­ят­но, что часть гал­лов пере­шла в Гер­ма­нию. Мог­ло ли столь незна­чи­тель­ное пре­пят­ст­вие, как река⁶⁹, поме­шать любо­му окреп­ше­му пле­ме­ни захва­ты­вать и менять места оби­та­ния, никем дото­ле не заня­тые и еще не поде­лен­ные меж­ду могу­ще­ст­вен­ны­ми вла­сти­те­ля­ми? Таким обра­зом, меж­ду Гер­цин­ским лесом и река­ми Рей­ном и Меном⁷⁰ осе­ли гель­ве­ты, еще даль­ше — бойи, при­чем оба пле­ме­ни — гал­лы. До сих пор эта область носит назва­ние Бой­гем, и в нем сохра­ня­ет­ся память о ее дав­нем про­шлом, хотя оби­та­ют в ней ныне совсем дру­гие⁷¹. Но ара­вис­ки ли пере­се­ли­лись в Пан­но­нию, отко­лов­шись от гер­ман­ской народ­но­сти осов, или осы в Гер­ма­нию, отко­лов­шись от ара­вис­ков, при том что язык, учреж­де­ния, нра­вы у них и посей­час тож­де­ст­вен­ны, неиз­вест­но, так как меж­ду обо­и­ми бере­га­ми, при повсе­мест­ной в то вре­мя бед­но­сти и сво­бо­де, не было раз­ли­чия ни в луч­шую, ни в худ­шую сто­ро­ну. Тре­ве­ры и нер­вии при­тя­за­ют на гер­ман­ское про­ис­хож­де­ние и, боль­ше того, тще­сла­вят­ся им, как буд­то похваль­ба подоб­ным род­ст­вом может изба­вить их от сход­ства с гал­ла­ми и при­су­щей тем вяло­сти. Берег Рей­на засе­ля­ют несо­мнен­но гер­ман­ские пле­ме­на — ван­гио­ны, три­бо­ки, неме­ты. И даже убии, хотя они и удо­сто­и­лись стать рим­ской коло­ни­ей и охот­нее име­ну­ют себя агрип­пин­ца­ми по име­ни осно­ва­тель­ни­цы ее, не сты­дят­ся сво­его гер­ман­ско­го про­ис­хож­де­ния; вторг­шись ранее в Гал­лию, они были раз­ме­ще­ны ради испы­та­ния их пре­дан­но­сти на самом бере­гу Рей­на, впро­чем не для того, чтобы пре­бы­вать под нашим над­зо­ром, но чтобы отра­жать непри­я­те­ля.

29. Из всех этих пле­мен самые доб­лест­ные бата­вы, в малом чис­ле оби­таю­щие на бере­гу реки Рей­на, но глав­ным обра­зом на обра­зу­е­мом ею ост­ро­ве⁷²; эта народ­ность, быв­шая неко­гда вет­вью хат­тов, из-за внут­рен­них рас­прей пере­шла на новые места оби­та­ния, где и под­па­ла вла­сти Рим­ской импе­рии. Но бата­вам по-преж­не­му возда­ет­ся почет, и они про­дол­жа­ют жить на поло­же­нии дав­них союз­ни­ков: они не уни­же­ны упла­тою пода­тей и не утес­ня­ют­ся откуп­щи­ком; осво­бож­ден­ных от нало­гов и чрез­вы­чай­ных сбо­ров, их пред­на­зна­ча­ют толь­ко для бое­вых дей­ст­вий, подоб­но тому как на слу­чай вой­ны при­бе­ре­га­ют­ся ору­жие и доспе­хи. Столь же послуш­но нам и пле­мя мат­ти­а­ков: вели­чие рим­ско­го наро­да вну­ши­ло почте­ние к его государ­ству и по ту сто­ро­ну Рей­на, по ту сто­ро­ну ста­рых гра­ниц. Вот поче­му, при том что их места оби­та­ния и пре­де­лы нахо­дят­ся на том бере­гу, они помыс­ла­ми и душой все­гда с нами; во всем осталь­ном они схо­жи с бата­ва­ми, раз­ве что самая поч­ва и кли­мат их роди­ны при­да­ют им боль­шую подвиж­ность и живость.

Я не скло­нен при­чис­лять к наро­дам Гер­ма­нии, хотя они и осе­ли за Рей­ном и за Дуна­ем, тех, кто возде­лы­ва­ет Деся­тин­ные зем­ли⁷³; вся­кий сброд из наи­бо­лее пред­при­им­чи­вых гал­лов, гони­мых к тому же нуж­дою, захва­тил эти зем­ли, кото­ры­ми никто по-насто­я­ще­му не вла­дел; впо­след­ст­вии после про­веде­ния погра­нич­но­го вала и раз­ме­ще­ния вдоль него гар­ни­зо­нов оби­та­те­ли Деся­тин­ных земель ста­ли как бы выдви­ну­тым впе­ред засло­ном Рим­ской импе­рии, а вся эта область — частью про­вин­ции.

30. За ними вме­сте с Гер­цин­ским лесом начи­на­ют­ся посе­ле­ния хат­тов, оби­таю­щих не на столь плос­ких и топ­ких местах, как дру­гие пле­ме­на рав­нин­ной Гер­ма­нии; ведь у них тянут­ся посте­пен­но реде­ю­щие цепи хол­мов, и Гер­цин­ский лес сопут­ст­ву­ет сво­им хат­там и рас­ста­ет­ся с ними толь­ко на рубе­же их вла­де­ний. Этот народ отли­ча­ет­ся осо­бо креп­ким тело­сло­же­ни­ем, сухо­ща­во­стью, устра­шаю­щим обли­ком, необык­но­вен­ной непре­клон­но­стью духа. По срав­не­нию с дру­ги­ми гер­ман­ца­ми хат­ты чрез­вы­чай­но бла­го­ра­зум­ны и пред­у­смот­ри­тель­ны: сво­их вое­на­чаль­ни­ков они изби­ра­ют, пови­ну­ют­ся тем, кого над собою поста­ви­ли, при­ме­ня­ют раз­лич­ные бое­вые поряд­ки, сооб­ра­зу­ют­ся с обсто­я­тель­ства­ми, уме­ют своевре­мен­но воз­дер­жи­вать­ся от напа­де­ния, с поль­зой употреб­ля­ют днев­ные часы, окру­жа­ют себя на ночь валом, не упо­ва­ют на воен­ное сча­стье, нахо­дя его пере­мен­чи­вым, и рас­счи­ты­ва­ют толь­ко на доб­лесть и, нако­нец, что совсем пора­зи­тель­но и при­ня­то лишь у рим­лян с их воин­ской дис­ци­пли­ной, боль­ше пола­га­ют­ся на вождя, чем на вой­ско. Вся их сила в пехо­те, кото­рая, поми­мо ору­жия, пере­но­сит на себе так­же необ­хо­ди­мые для про­из­вод­ства работ орудия и про­до­воль­ст­вие. И если осталь­ные гер­ман­цы сши­ба­ют­ся в схват­ках, то о хат­тах нуж­но ска­зать, что они вою­ют. Они ред­ко зате­ва­ют набе­ги и стре­мят­ся укло­нить­ся от вне­зап­ных сра­же­ний. И если стре­ми­тель­но одо­леть вра­га и столь же стре­ми­тель­но отсту­пить — несо­мнен­ное пре­иму­ще­ство кон­ни­цы, то от поспеш­но­сти неда­ле­ко и до стра­ха, тогда как мед­ли­тель­ность бли­же к под­лин­ной стой­ко­сти.

31. И что у осталь­ных наро­дов Гер­ма­нии встре­ча­ет­ся ред­ко и все­гда исхо­дит из лич­но­го побуж­де­ния, то пре­вра­ти­лось у хат­тов в обще­рас­про­стра­нен­ный обы­чай: едва воз­му­жав, они начи­на­ют отра­щи­вать воло­сы и отпус­кать боро­ду и дают обет не сни­мать это­го обя­зы­ваю­ще­го их к доб­ле­сти покро­ва на голо­ве и лице ранее, чем убьют вра­га. И лишь над его тру­пом и сня­той с него добы­чей они откры­ва­ют лицо, счи­тая, что нако­нец упла­ти­ли спол­на за свое рож­де­ние и ста­ли достой­ны оте­че­ства и роди­те­лей; а трус­ли­вые и нево­ин­ст­вен­ные так до кон­ца дней и оста­ют­ся при сво­ем без­обра­зии. Храб­рей­шие из них, сверх того, носят на себе похо­жую на око­вы желез­ную цепь (что счи­та­ет­ся у это­го наро­да постыд­ным), пока их не осво­бо­дит от нее убий­ство вра­га. Впро­чем, мно­гим хат­там настоль­ко нра­вит­ся этот убор, что они дожи­ва­ют в нем до седин, при­мет­ные для вра­гов и почи­тае­мые сво­и­ми. Они-то и начи­на­ют все бит­вы. Таков у них все­гда пер­вый ряд, вну­шаю­щий страх как все новое и необыч­ное; впро­чем, и в мир­ное вре­мя они не ста­ра­ют­ся при­дать себе менее дикую внеш­ность. У них нет ни поля, ни дома, и ни о чем они не несут забот. К кому бы они ни при­шли, у того и кор­мят­ся, рас­то­чая чужое, не жалея сво­его, пока из-за немощ­ной ста­ро­сти столь непре­клон­ная доб­лесть не станет для них непо­силь­ной.

32. Бли­жай­шие соседи хат­тов — про­жи­ваю­щие вдоль Рей­на, где он уже име­ет опре­де­лен­ное рус­ло и может слу­жить гра­ни­цей⁷⁴, узи­пы и тенк­те­ры. Наде­лен­ные все­ми подо­баю­щи­ми доб­лест­ным вои­нам каче­ства­ми, тенк­те­ры к тому же искус­ные и лихие наезд­ни­ки, и кон­ни­ца тенк­те­ров не усту­па­ет в сла­ве пехо­те хат­тов. Так пове­лось от пред­ков, и, под­ра­жая им, о том же пекут­ся потом­ки. В этом — заба­вы детей, состя­за­ния юно­шей; не остав­ля­ют коня и их ста­ри­ки. Вме­сте с раба­ми, домом и наслед­ст­вен­ны­ми пра­ва­ми пере­да­ют­ся и кони, и полу­ча­ет их не стар­ший из сыно­вей, как все осталь­ное, а тот из них, кто выка­зал себя в бит­вах наи­бо­лее отваж­ным и лов­ким.

33. Рядом с тенк­те­ра­ми ранее жили брук­те­ры; теперь, как сооб­ща­ют, туда пере­се­ли­лись хама­вы и ангри­ва­рии, после того как брук­те­ры были изгна­ны и пол­но­стью истреб­ле­ны сосед­ни­ми пле­ме­на­ми⁷⁵, то ли раз­дра­жен­ны­ми их над­мен­но­стью, или из-за соблаз­на добы­чи, или вслед­ст­вие бла­го­во­ле­ния к нам богов — ведь они даже удо­сто­и­ли нас зре­ли­ща это­го кро­во­про­ли­тия. Пало свы­ше шести­де­ся­ти тысяч гер­ман­цев, и не от рим­ско­го ору­жия, но, что еще отрад­нее, для услаж­де­ния наших глаз⁷⁶. Да пре­будет, молю я богов, и еще боль­ше окрепнет сре­ди наро­дов Гер­ма­нии если не рас­по­ло­же­ние к нам, то по край­ней мере нена­висть к сво­им сооте­че­ст­вен­ни­кам, ибо, когда импе­рии угро­жа­ют неот­вра­ти­мые бед­ст­вия, самое боль­шее, чем может пора­до­вать нас судь­ба, — это рас­при меж­ду вра­га­ми⁷⁷.

34. Сза­ди к ангри­ва­ри­ям и хама­вам при­мы­ка­ют дуль­гу­би­ны и хазу­а­рии, а так­же дру­гие, менее извест­ные пле­ме­на, спе­ре­ди их засло­ня­ют собою фри­зы⁷⁸. Фри­зов, сооб­раз­но их силе, назы­ва­ют Боль­ши­ми и Малы­ми. Посе­ле­ния обо­их этих народ­но­стей тянут­ся вдоль Рей­на до само­го Оке­а­на; оби­та­ют они, сверх того, и вокруг огром­ных озер⁷⁹, по кото­рым пла­ва­ли и рим­ские фло­ти­лии. Имен­но отсюда отва­жи­лись мы про­сле­до­вать в Оке­ан: ведь мол­ва сооб­ща­ла, что и в нем все еще суще­ст­ву­ют Гер­ку­ле­со­вы стол­бы, про­зван­ные так или пото­му, что Гер­ку­лес и в самом деле посе­тил эти края, или из-за усво­ен­но­го нами обык­но­ве­ния свя­зы­вать с его про­слав­лен­ным име­нем все наи­бо­лее заме­ча­тель­ное, где бы оно ни встре­ти­лось. У Дру­за Гер­ма­ни­ка не было недо­стат­ка в реши­мо­сти, но Оке­ан не поже­лал рас­крыть ему свои тай­ны и то, что каса­ет­ся Гер­ку­ле­са. С той поры никто не воз­об­нов­лял подоб­ных попы­ток⁸⁰, и было сочте­но, что бла­го­че­сти­вее и почти­тель­нее без­ого­во­роч­но верить в соде­ян­ное бога­ми, чем тщить­ся его познать.

35. Вот что извест­но нам о Гер­ма­нии, обра­щен­ной к запа­ду; далее, обра­зуя огром­ный выступ⁸¹, она ухо­дит на север. И тут перед нами сра­зу же пле­мя хав­ков. И хотя хав­ки начи­на­ют­ся от пре­де­лов фри­зов и зани­ма­ют часть оке­ан­ско­го побе­ре­жья, они сопри­ка­са­ют­ся и с пере­чис­лен­ны­ми мной пле­ме­на­ми, пока не сво­ра­чи­ва­ют в сто­ро­ну, чтобы достиг­нуть херус­ков. И эти рас­ки­нув­ши­е­ся на столь непо­мер­ном про­стран­стве зем­ли хав­ки не толь­ко счи­та­ют сво­и­ми, но и плот­но засе­ля­ют; сре­ди гер­ман­цев это самый бла­го­род­ный народ, пред­по­чи­таю­щий обе­ре­гать свое могу­ще­ство, опи­ра­ясь толь­ко на спра­вед­ли­вость. Сво­бод­ные от жад­но­сти и вла­сто­лю­бия, невоз­му­ти­мые и погру­жен­ные в соб­ст­вен­ные дела, они не зате­ва­ют войн и нико­го не разо­ря­ют гра­бе­жом и раз­бо­ем. И пер­вей­шее дока­за­тель­ство их доб­ле­сти и мощи — это про­яв­ля­е­мое ими стрем­ле­ние закре­пить за собой пре­вос­ход­ство, не при­бе­гая к наси­лию. Но при этом ору­жие у них все­гда нагото­ве, а если потре­бу­ют обсто­я­тель­ства, — то и вой­ско, и мно­же­ство вои­нов и коней; но и тогда, когда они пре­бы­ва­ют в покое, мол­ва о них оста­ет­ся все той же.

36. Бок о бок с хав­ка­ми и хат­та­ми никем не тре­во­жи­мые херус­ки дол­гие годы поль­зо­ва­лись бла­га­ми слиш­ком без­мя­теж­но­го и поэто­му порож­даю­ще­го рас­слаб­лен­ность мира. Для них такое поло­же­ние было ско­рее при­ят­ным, чем без­опас­ным, пото­му что в окру­же­нии хищ­ных и силь­ных пред­по­ла­гать, что тебя оста­вят в покое, — оши­боч­но: где дело дохо­дит до кула­ков, там такие сло­ва, как скром­ность и чест­ность, при­ла­га­ют­ся лишь к одер­жав­ше­му верх. И вот херус­ков, еще недав­но слыв­ших доб­ры­ми и спра­вед­ли­вы­ми, теперь назы­ва­ют лен­тя­я­ми и глуп­ца­ми, а уда­чу победи­те­лей-хат­тов отно­сят за счет их высо­ко­муд­рия⁸². В сво­ем паде­нии херус­ки увлек­ли за собою и сосед­нее пле­мя фосов, кото­рые в бед­ст­вен­ных обсто­я­тель­ствах пре­вра­ти­лись в их това­ри­щей по несча­стью, тогда как в луч­шие вре­ме­на состо­я­ли у них в под­чи­не­нии.

37. Упо­мя­ну­тый выше выступ Гер­ма­нии зани­ма­ют живу­щие у Оке­а­на ким­вры, теперь неболь­шое, а неко­гда зна­ме­ни­тое пле­мя. Все еще сохра­ня­ют­ся вну­ши­тель­ные следы их былой сла­вы, остат­ки огром­но­го лаге­ря на том и дру­гом бере­гу, по раз­ме­рам кото­ро­го мож­но и ныне судить, какой мощью обла­дал этот народ, как вели­ка была его чис­лен­ность и насколь­ко досто­ве­рен рас­сказ о его пого­лов­ном пере­се­ле­нии⁸³. Наше­му горо­ду шел шесть­сот соро­ко­вой год⁸⁴, когда в кон­суль­ство Цеци­лия Метел­ла и Папи­рия Кар­бо­на мы впер­вые услы­ша­ли о ким­вр­ских пол­чи­щах. С той поры до вто­ро­го кон­суль­ства импе­ра­то­ра Тра­я­на⁸⁵ насчи­ты­ва­ет­ся почти две­сти десять лет. Вот как дол­го мы поко­ря­ем Гер­ма­нию. За столь дли­тель­ный срок обе сто­ро­ны при­чи­ни­ли друг дру­гу нема­ло ущер­ба. Ни Сам­ний, ни пуний­цы, ни Испа­нии и Гал­лии⁸⁶, ни даже пар­фяне — никто так часто не напо­ми­нал нам о себе, как гер­ман­цы: их сво­бо­да ока­за­лась неодо­ли­мее само­вла­стья Арса­ка⁸⁷. Ведь что иное, кро­ме умерщ­вле­ния Крас­са, может предъ­явить нам Восток, скло­нив­ший­ся перед каким-то Вен­ти­ди­ем⁸⁸ и сам поте­ряв­ший Пако­ра? А гер­ман­цы, раз­гро­мив или захва­тив в плен Кар­бо­на, и Кас­сия, и Авре­лия Скав­ра, и Сер­ви­лия Цепи­о­на, и Мак­си­ма Мал­лия, отня­ли у рим­ско­го наро­да пять кон­суль­ских войск и даже у Цеза­ря⁸⁹ похи­ти­ли Вара и вме­сте с ним три леги­о­на⁹⁰. Не без тяже­лых потерь нанес­ли им пора­же­ния Гай Марий в Ита­лии⁹¹, боже­ст­вен­ный Юлий в Гал­лии⁹², Друз, и Нерон⁹³, и Гер­ма­ник — на их соб­ст­вен­ных зем­лях. Затем после­до­ва­ли устра­шаю­щие, но обер­нув­ши­е­ся посме­ши­щем при­готов­ле­ния Гая Цеза­ря⁹⁴. После это­го цари­ло спо­кой­ст­вие, пока, вос­поль­зо­вав­шись наши­ми сму­та­ми и граж­дан­ской вой­ной⁹⁵, гер­ман­цы не захва­ти­ли зим­них лаге­рей леги­о­нов и не посяг­ну­ли даже на Гал­лию; и после ново­го изгна­ния их оттуда, уже в самое послед­нее вре­мя, мы не столь­ко их победи­ли, сколь­ко спра­ви­ли над ними три­умф⁹⁶.

38. А теперь сле­ду­ет рас­ска­зать о све­бах, кото­рые не пред­став­ля­ют собою одно­род­но­го пле­ме­ни, как хат­ты или тенк­те­ры, но, зани­мая боль­шую часть Гер­ма­нии, и посей­час еще рас­чле­ня­ют­ся на мно­го отдель­ных народ­но­стей, нося­щих свои наиме­но­ва­ния, хотя все вме­сте они и име­ну­ют­ся све­ба­ми. Свое­об­раз­ная осо­бен­ность это­го пле­ме­ни — под­би­рать воло­сы наверх и стя­ги­вать их узлом; этим све­бы отли­ча­ют­ся от осталь­ных гер­ман­цев, а сво­бод­но­рож­ден­ные све­бы — от сво­их рабов. Либо вслед­ст­вие род­ст­вен­ных свя­зей со све­ба­ми, либо из под­ра­жа­ния им, что име­ет доволь­но широ­кое рас­про­стра­не­ние, такая при­чес­ка встре­ча­ет­ся и у дру­гих пле­мен, но изред­ка и толь­ко у моло­де­жи, тогда как све­бы вплоть до седин не пре­кра­ща­ют следить за тем, чтобы их сто­я­щие торч­ком воло­сы были собра­ны сза­ди, и часто свя­зы­ва­ют их на самой макуш­ке; а у вождей они убра­ны еще тща­тель­нее и искус­нее. В этом забота све­бов о сво­ей внеш­но­сти, но вполне невин­ная: ведь они при­хо­ра­ши­ва­ют­ся не из любо­стра­стия и жела­ния нра­вить­ся, но ста­ра­ясь при­дать себе этим убо­ром более вели­че­ст­вен­ный и гроз­ный вид, чтобы, отпра­вив­шись на вой­ну, все­лять страх во вра­гов.

39. Сре­ди све­бов, как утвер­жда­ют сем­но­ны^[1], их пле­мя самое древ­нее и про­слав­лен­ное; что их про­ис­хож­де­ние и в самом деле ухо­дит в дале­кое про­шлое, под­твер­жда­ет­ся их свя­щен­но­дей­ст­ви­я­ми. В уста­нов­лен­ный день пред­ста­ви­те­ли всех свя­зан­ных с ними по кро­ви народ­но­стей схо­дят­ся в лес, почи­тае­мый ими свя­щен­ным, посколь­ку в нем их пред­кам были даны про­ри­ца­ния и он издрев­ле вну­ша­ет им бла­го­че­сти­вый тре­пет, и, начав с закла­ния чело­ве­че­ской жерт­вы, от име­ни все­го пле­ме­ни тор­же­ст­вен­но отправ­ля­ют жут­кие таин­ства сво­его вар­вар­ско­го обряда. Бла­го­го­ве­ние перед этою рощей⁹⁷ про­яв­ля­ет­ся у них и по-дру­го­му: никто не вхо­дит в нее ина­че, как в око­вах, чем под­чер­ки­ва­ет­ся его при­ни­жен­ность и бес­си­лие перед все­мо­гу­ще­ст­вом боже­ства. И если кому слу­чит­ся упасть, не доз­во­ле­но ни под­нять его, ни ему само­му встать на ноги, и они выби­ра­ют­ся из рощи, пере­ка­ты­ва­ясь по зем­ле с боку на бок. Все эти рели­ги­оз­ные пред­пи­са­ния свя­за­ны с пред­став­ле­ни­ем, что имен­но здесь полу­чи­ло нача­ло их пле­мя, что тут место­пре­бы­ва­ние власт­ву­ю­ще­го над все­ми бога и что все про­чее — в его воле и ему пови­ну­ет­ся. Вли­я­тель­ность сем­но­нов под­креп­ля­ет­ся их бла­го­ден­ст­ви­ем: ими засе­ле­но сто окру­гов⁹⁸, и их мно­го­чис­лен­ность и спло­чен­ность при­во­дят к тому, что они счи­та­ют себя гла­вен­ст­ву­ю­щи­ми над све­ба­ми.

40. Лан­го­бар­дам, напро­тив, стя­жа­ла сла­ву их мало­чис­лен­ность, ибо, окру­жен­ные мно­же­ст­вом очень силь­ных пле­мен, они обе­ре­га­ют себя не изъ­яв­ле­ни­ем им покор­но­сти, а в бит­вах и идя навстре­чу опас­но­стям. Оби­таю­щие за ними рев­диг­ны, и ави­о­ны, и англии, и вари­ны, и эвдо­сы, и свар­до­ны, и нуи­то­ны защи­ще­ны река­ми и леса­ми. Сами по себе ничем не при­ме­ча­тель­ные, они все вме­сте покло­ня­ют­ся мате­ри-зем­ле Нер­те, счи­тая, что она вме­ши­ва­ет­ся в дела чело­ве­че­ские и наве­ща­ет их пле­ме­на. Есть на ост­ро­ве⁹⁹ сре­ди Оке­а­на свя­щен­ная роща и в ней пред­на­зна­чен­ная для этой боги­ни и скры­тая под покро­вом из тка­ней повоз­ка; касать­ся ее раз­ре­ше­но толь­ко жре­цу. Ощу­тив, что боги­ня при­бы­ла и нахо­дит­ся у себя в свя­ти­ли­ще, он с вели­чай­шей почти­тель­но­стью сопро­вож­да­ет ее, вле­ко­мую впря­жен­ны­ми в повоз­ку коро­ва­ми. Тогда насту­па­ют дни все­об­ще­го лико­ва­ния, празд­нич­но уби­ра­ют­ся мест­но­сти, кото­рые она удо­сто­и­ла сво­им при­бы­ти­ем и пре­бы­ва­ни­ем. В эти дни они не зате­ва­ют похо­дов, не берут в руки ору­жия; все изде­лия из желе­за у них на запо­ре; тогда им ведо­мы толь­ко мир и покой, толь­ко тогда они им по душе, и так про­дол­жа­ет­ся, пока тот же жрец не воз­вра­тит в капи­ще насы­тив­шу­ю­ся обще­ни­ем с родом люд­ским боги­ню. После это­го и повоз­ка, и покров, и, если угод­но пове­рить, само боже­ство очи­ща­ют­ся омо­ве­ни­ем в уеди­нен­ном и укры­том ото всех озе­ре. Выпол­ня­ют это рабы, кото­рых тот­час погло­ща­ет то же самое озе­ро. Отсюда — испол­нен­ный тай­ны ужас и бла­го­го­вей­ный тре­пет пред тем, что неве­до­мо и что могут увидеть лишь те, кто обре­чен смер­ти.

41. И та часть све­бов, о кото­рой я сей­час пове­ду рас­сказ, так­же оби­та­ет на зем­лях, про­сти­раю­щих­ся до самых глу­бин Гер­ма­нии. Бли­же все­го, — ибо я буду сле­до­вать вниз по Дунаю, как неза­дол­го пред этим сле­до­вал по тече­нию Рей­на, — пле­мя гер­мун­ду­ров, вер­ное рим­ля­нам; по этой при­чине с ними одни­ми из всех гер­ман­цев тор­гов­ля ведет­ся не толь­ко на бере­гу, но и внут­ри стра­ны, а так­же в самой цве­ту­щей коло­нии про­вин­ции Реции¹⁰⁰. Они повсюду сво­бод­но пере­дви­га­ют­ся, и мы не при­став­ля­ем к ним стра­жи; и если дру­гим пле­ме­нам мы пока­зы­ваем лишь наше ору­жие и наши укреп­лен­ные лаге­ри, то для них, не про­яв­ля­ю­щих ни малей­шей жад­но­сти, мы откры­ли наши дома и поме­стья. В краю гер­мун­ду­ров начи­на­ет­ся Аль­бис, река зна­ме­ни­тая и неко­гда нам хоро­шо извест­ная¹⁰¹, а ныне мы зна­ем ее толь­ко по име­ни.

42. Рядом с гер­мун­ду­ра­ми живут нари­сты, потом мар­ко­ма­ны и ква­ды. Осо­бен­но про­слав­ле­ны и силь­ны мар­ко­ма­ны, кото­рые даже свои места посе­ле­ния при­об­ре­ли доб­ле­стью, изгнав зани­мав­ших их ранее бой­ев. Они как бы пере­до­вая заста­ва Гер­ма­нии, посколь­ку ее гра­ни­ца — Дунай. У мар­ко­ма­нов и ква­дов еще на нашей памя­ти сохра­ня­лись цари из сопле­мен­ни­ков, из знат­ных родов Маро­бо­да и Туд­ра (теперь они уже мирят­ся и с чуже­стран­ца­ми), но эти цари рас­по­ла­га­ют силою и могу­ще­ст­вом бла­го­да­ря под­держ­ке из Рима. Изред­ка они полу­ча­ют от нас помощь ору­жи­ем, чаще день­га­ми, но это нисколь­ко не ума­ля­ет их вла­сти.

43. Сза­ди к мар­ко­ма­нам и ква­дам при­мы­ка­ют мар­сиг­ны, коти­ны, осы и буры. Из них мар­сиг­ны и буры наре­чи­ем и обра­зом жиз­ни схо­жи со све­ба­ми; а что коти­ны и осы не гер­ман­цы, дока­зы­ва­ют их язы­ки, галль­ский у пер­вых, пан­нон­ский у вто­рых, и еще то, что они мирят­ся с упла­тою пода­тей. Часть пода­тей на них, как на ино­пле­мен­ни­ков, нала­га­ют сар­ма­ты, часть — ква­ды, а коти­ны, что еще уни­зи­тель­нее, добы­ва­ют к тому же желе­зо. Все эти народ­но­сти обос­но­ва­лись кое-где на рав­нине, но глав­ным обра­зом на гор­ных кру­чах и на вер­ши­нах гор и гор­ных цепей¹⁰². Ведь Све­бию делит и раз­ре­за­ет надвое сплош­ная гор­ная цепь, за кото­рою оби­та­ет мно­го наро­дов; сре­ди них самые извест­ные — рас­чле­ня­ю­щи­е­ся на раз­лич­ные пле­ме­на лугии. Будет доста­точ­но назвать лишь наи­бо­лее зна­чи­тель­ные из них, это — гарии, гель­ве­ко­ны, мани­мы, гели­зии, нага­на­рва­лы. У нага­на­рва­лов пока­зы­ва­ют рощу, освя­щен­ную древним куль­том¹⁰³. Воз­глав­ля­ет его жрец в жен­ском наряде, а о богах, кото­рых в ней почи­та­ют, они гово­рят, что, если сопо­ста­вить их с рим­ски­ми, то это — Кастор и Пол­лукс. Тако­ва их сущ­ность, а имя им — Алки. Здесь нет ника­ких изо­бра­же­ний, ника­ких сле­дов ино­зем­но­го куль­та; одна­ко им покло­ня­ют­ся как бра­тьям, как юно­шам. А теперь о гари­ях: пре­вос­хо­дя силою пере­чис­лен­ные толь­ко что пле­ме­на и сви­ре­пые от при­ро­ды, они с помо­щью все­воз­мож­ных ухищ­ре­ний и исполь­зуя тем­ноту, доби­ва­ют­ся того, что кажут­ся еще более дики­ми: щиты у них чер­ные, тела рас­кра­ше­ны; для сра­же­ний они изби­ра­ют непро­гляд­но тем­ные ночи и мрач­ным обли­ком сво­его как бы при­зрач­но­го и замо­гиль­но­го вой­ска все­ля­ют во вра­гов такой ужас, что никто не может выне­сти это невидан­ное и слов­но уво­дя­щее в пре­ис­под­нюю зре­ли­ще; ведь во всех сра­же­ни­ях гла­за побеж­да­ют­ся пер­вы­ми.

44. За луги­я­ми живут гото­ны, кото­ры­ми пра­вят цари, и уже несколь­ко жест­че, чем у дру­гих наро­дов Гер­ма­нии, одна­ко еще не вполне само­власт­но. Далее, у само­го Оке­а­на, — ругии и лемо­вии; отли­чи­тель­ная осо­бен­ность всех этих пле­мен — круг­лые щиты, корот­кие мечи и покор­ность царям.

За ними, сре­ди само­го Оке­а­на¹⁰⁴, оби­та­ют общи­ны сви­о­нов; поми­мо вои­нов и ору­жия, они силь­ны так­же фло­том. Их суда при­ме­ча­тель­ны тем, что могут под­хо­дить к месту при­ча­ла любою из сво­их око­неч­но­стей, так как и та и дру­гая име­ют у них фор­му носа. Пару­са­ми сви­о­ны не поль­зу­ют­ся и весел вдоль бор­тов не закреп­ля­ют в ряд одно за дру­гим; они у них, как при­ня­то на неко­то­рых реках, съем­ные, и они гре­бут ими по мере надоб­но­сти то в ту, то в дру­гую сто­ро­ну¹⁰⁵. Им свой­ст­вен­но почи­та­ние вла­сти, и поэто­му ими еди­но­лич­но, и не на осно­ва­нии вре­мен­но­го и услов­но­го пра­ва гос­под­ст­во­вать¹⁰⁶, безо вся­ких огра­ни­че­ний повеле­ва­ет царь. Да и ору­жие в отли­чие от про­чих гер­ман­цев не доз­во­ля­ет­ся у них иметь каж­до­му: оно все­гда на запо­ре и охра­ня­ет­ся стра­жем¹⁰⁷, и при­том рабом: ведь от вне­зап­ных набе­гов вра­га они ограж­де­ны Оке­а­ном, а руки пре­бы­ваю­щих в празд­но­сти воору­жен­ных людей сами собой под­ни­ма­ют­ся на бес­чин­ства; да и царям не на поль­зу вве­рять попе­че­ние об ору­жии знат­но­му, сво­бод­но­рож­ден­но­му и даже воль­ноот­пу­щен­ни­ку.

45. За сви­о­на­ми еще одно море¹⁰⁸ — спо­кой­ное и почти недвиж­ное, кото­рым, как счи­та­ют, опо­я­сы­ва­ет­ся и замы­ка­ет­ся зем­ной круг, и досто­вер­ность это­го под­твер­жда­ет­ся тем, что послед­нее сия­ние захо­дя­ще­го солн­ца не гаснет вплоть до его вос­хо­да и яркость его тако­ва, что им затме­ва­ют­ся звезды¹⁰⁹, да и вооб­ра­же­ние добав­ля­ет к это­му, буд­то при всплы­тии солн­ца слы­шит­ся шум рас­сту­паю­щей­ся пред ним пучи­ны и вид­ны очер­та­ния коней и луче­зар­ная голо­ва¹¹⁰. Толь­ко до это­го места — и мол­ва соот­вет­ст­ву­ет истине — суще­ст­ву­ет при­ро­да¹¹¹. Что каса­ет­ся пра­во­го побе­ре­жья Свеб­ско­го моря, то здесь им омы­ва­ют­ся зем­ли, на кото­рых живут пле­ме­на эсти­ев, обы­чаи и облик кото­рых такие же, как у све­бов, а язык — бли­же к бри­тан­ско­му¹¹². Эстии покло­ня­ют­ся пра­ма­те­ри богов и как отли­чи­тель­ный знак сво­его куль­та носят на себе изо­бра­же­ния веп­рей; они им заме­ня­ют ору­жие и обе­ре­га­ют чтя­щих боги­ню даже в гуще вра­гов¹¹³. Меч у них — ред­кость; употреб­ля­ют же они чаще все­го дре­ко­лье. Хле­ба и дру­гие пло­ды зем­ные выра­щи­ва­ют они усерд­нее, чем при­ня­то у гер­ман­цев с при­су­щей им нера­ди­во­стью. Боль­ше того, они обша­ри­ва­ют и море и на бере­гу, и на отме­лях един­ст­вен­ные из всех соби­ра­ют янтарь, кото­рый сами они назы­ва­ют гле­зом. Но вопро­сом о при­ро­де его и как он воз­ни­ка­ет, они, будучи вар­ва­ра­ми, не зада­ва­лись и ниче­го об этом не зна­ют; ведь он дол­гое вре­мя лежал вме­сте со всем, что выбра­сы­ва­ет море, пока ему не дала име­ни страсть к рос­ко­ши. У них самих он никак не исполь­зу­ет­ся; соби­ра­ют они его в есте­ствен­ном виде, достав­ля­ют нашим куп­цам таким же необ­ра­ботан­ным и, к сво­е­му изум­ле­нию, полу­ча­ют за него цену¹¹⁴. Одна­ко нетруд­но понять, что это — дре­вес­ный сок, пото­му что в янта­ре очень часто про­све­чи­ва­ют неко­то­рые пол­заю­щие по зем­ле или кры­ла­тые суще­ства; завяз­нув в жид­ко­сти, они впо­след­ст­вии ока­за­лись заклю­чен­ны­ми в ней, пре­вра­тив­шей­ся в твер­дое веще­ство. Таким обра­зом, я скло­нен пред­по­ла­гать, что на ост­ро­вах и на зем­лях Запа­да нахо­дят­ся дуб­ра­вы и рощи, подоб­ные тем сокро­вен­ным лесам на Восто­ке, где сочат­ся бла­го­во­ния и баль­за­мы; из про­из­рас­таю­щих в них дере­вьев сосед­ние лучи солн­ца¹¹⁵ выжи­ма­ют обиль­ный сок, и он сте­ка­ет в бли­жай­шее море и силою бурь выно­сит­ся на про­ти­во­ле­жа­щие бере­га. При под­не­се­нии к янта­рю, ради позна­ния его свойств, огня он вспы­хи­ва­ет как факел, вслед за чем рас­плав­ля­ет­ся, слов­но смо­ла или камедь.

К сви­о­нам при­мы­ка­ют пле­ме­на сито­нов. Во всем схо­жие со сви­о­на­ми, они отли­ча­ют­ся от них толь­ко тем, что над ними власт­ву­ет жен­щи­на: вот до чего пали сито­ны, не гово­ря уже об утра­те сво­бо­ды, даже в пре­тер­пе­вае­мом ими пора­бо­ще­нии.

46. Здесь конец Све­бии. Отне­сти ли пев­ки­нов, венедов и фен­нов к гер­ман­цам или сар­ма­там, пра­во, не знаю, хотя пев­ки­ны, кото­рых неко­то­рые назы­ва­ют бастар­на­ми, речью, обра­зом жиз­ни, осед­ло­стью и жили­ща­ми повто­ря­ют гер­ман­цев. Неопрят­ность у всех, празд­ность и кос­ность сре­ди зна­ти. Из-за сме­шан­ных бра­ков их облик ста­но­вит­ся все без­образ­нее, и они при­об­ре­та­ют чер­ты сар­ма­тов. Венеды пере­ня­ли мно­гое из их нра­вов, ибо ради гра­бе­жа рыщут по лесам и горам, какие толь­ко ни суще­ст­ву­ют меж­ду пев­ки­на­ми и фен­на­ми. Одна­ко их ско­рее мож­но при­чис­лить к гер­ман­цам, пото­му что они соору­жа­ют себе дома, носят щиты и пере­дви­га­ют­ся пеши­ми, и при­том с боль­шой быст­ро­той; все это отме­же­вы­ва­ет их от сар­ма­тов, про­во­дя­щих всю жизнь в повоз­ке и на коне. У фен­нов — пора­зи­тель­ная дикость, жал­кое убо­же­ство; у них нет ни обо­ро­ни­тель­но­го ору­жия, ни лоша­дей, ни посто­ян­но­го кро­ва над голо­вой; их пища — тра­ва, одеж­да — шку­ры, ложе — зем­ля; все свои упо­ва­ния они воз­ла­га­ют на стре­лы, на кото­рые, из-за недо­стат­ка в желе­зе, наса­жи­ва­ют костя­ной нако­неч­ник. Та же охота достав­ля­ет про­пи­та­ние как муж­чи­нам, так и жен­щи­нам; ведь они повсюду сопро­вож­да­ют сво­их мужей и при­тя­за­ют на свою долю добы­чи. И у малых детей нет дру­го­го убе­жи­ща от дико­го зве­ря и непо­го­ды, кро­ме кое-как спле­тен­но­го из вет­вей и достав­ля­ю­ще­го им укры­тие шала­ша; сюда же воз­вра­ща­ют­ся фен­ны зре­ло­го воз­рас­та, здесь же при­ста­ни­ще пре­ста­ре­лых. Но они счи­та­ют это более счаст­ли­вым уде­лом, чем изну­рять себя работою в поле и трудить­ся над построй­кой домов и неустан­но думать, пере­хо­дя от надеж­ды к отча­я­нью, о сво­ем и чужом иму­ще­стве: бес­печ­ные по отно­ше­нию к людям, бес­печ­ные по отно­ше­нию к боже­ствам, они достиг­ли само­го труд­но­го — не испы­ты­вать нуж­ды даже в жела­ни­ях¹¹⁶. Все про­чее уже бас­но­слов­но: у гел­лу­зи­ев и окси­о­нов голо­вы и лица буд­то бы чело­ве­че­ские, туло­ви­ща и конеч­но­сти как у зве­рей; и так как ниче­го более досто­вер­но­го я не знаю, пусть это оста­нет­ся нере­шен­ным и мною¹¹⁷.