Воспоминания о Сократе

С. И. Соболевский
ВВЕДЕНИЕ

Содер­жа­ние «Вос­по­ми­на­ний»

«Вос­по­ми­на­ния о Сокра­те» в 4 кни­гах (по древ­ней тер­ми­но­ло­гии) напи­са­ны Ксе­но­фон­том с целью реа­би­ли­ти­ро­вать Сокра­та в обще­ст­вен­ном мне­нии и дока­зать, что он каз­нен неспра­вед­ли­во. Этой апо­ло­ге­ти­че­ской цели Ксе­но­фонт ста­ра­ет­ся достиг­нуть дву­мя спо­со­ба­ми: отри­ца­тель­ным и поло­жи­тель­ным. Как обык­но­вен­но быва­ет в судеб­ных речах, так и в этом сочи­не­нии Ксе­но­фонт спер­ва дока­зы­ва­ет несо­сто­я­тель­ность обви­не­ний, предъ­яв­лен­ных Сокра­ту про­тив­ной сто­ро­ной, буд­то он был вред­ным для государ­ства чело­ве­ком, а затем при­во­дит фак­ты из жиз­ни и уче­ния Сокра­та, свиде­тель­ст­ву­ю­щие о том, что он был полез­ным чле­ном обще­ства. Пер­вая часть, — соб­ст­вен­но защи­та, — очень корот­ка: она заклю­ча­ет­ся в двух пер­вых гла­вах пер­вой кни­ги; всю осталь­ную часть сочи­не­ния, начи­ная с третьей гла­вы пер­вой кни­ги, зани­ма­ет вто­рая часть, в кото­рой изла­га­ют­ся пре­иму­ще­ст­вен­но беседы Сокра­та с раз­ны­ми лица­ми на раз­ные темы. Ввиду того что эта вто­рая часть во мно­го раз боль­ше пер­вой, все сочи­не­ние назва­но в под­лин­ни­ке «Ἀπομ­νε­μο­νεύμα­τα», что бук­валь­но зна­чит «рас­ска­зы по памя­ти о достой­ных упо­ми­на­ния вещах»; может быть, это назва­ние дано даже не авто­ром, а кем-либо в более позд­ние вре­ме­на. На самом деле, ввиду основ­ной цели сочи­не­ния, пра­виль­нее было бы оза­гла­вить его «Апо­ло­гия (т. е. защи­та) Сокра­та», как и оза­глав­ле­но дру­гое, мень­шее сочи­не­ние Ксе­но­фон­та, посвя­щен­ное той же цели. Мы теперь назы­ваем пер­вое сочи­не­ние по боль­шей части латин­ским сло­вом «Мемо­ра­би­лии» (т. е. достой­ные упо­ми­на­ния вещи).

Беседы Сокра­та изло­же­ны Ксе­но­фон­том не в систе­ма­ти­че­ском поряд­ке, т. е. не пред­став­ля­ют собою систе­ма­ти­че­ско­го сво­да уче­ния Сокра­та; но груп­пи­ров­ка их по темам до неко­то­рой сте­пе­ни все-таки про­веде­на. С I 3 до II 1 трак­ту­ют­ся пре­иму­ще­ст­вен­но темы о бла­го­че­стии, воз­держ­но­сти, хва­стов­стве. С II 2 до II 10 речь идет о бла­го­дар­но­сти и обя­зан­но­стях по отно­ше­нию к род­ным и дру­зьям. Таким обра­зом, пер­вые две кни­ги посвя­ще­ны темам о доб­ро­де­те­лях и обя­зан­но­стях, касаю­щих­ся всех людей. В III кни­ге при­веде­ны беседы Сокра­та с раз­ны­ми лица­ми об их заня­ти­ях, ремес­лах, искус­ствах (воен­ное дело, государ­ст­вен­ное управ­ле­ние, опре­де­ле­ние поня­тий в диа­лек­ти­ке, живо­пись, скульп­ту­ра, искус­ство люб­ви) и о неко­то­рых слу­ча­ях в прак­ти­че­ской жиз­ни (напри­мер, о непо­лу­че­нии отве­та на при­вет­ст­вие, о несо­блюде­нии хоро­ше­го тона за обедом). В IV кни­ге (за исклю­че­ни­ем гла­вы 4, содер­жа­щей раз­го­вор Сокра­та с софи­стом Гип­пи­ем о спра­вед­ли­во­сти) пред­став­лен образ дей­ст­вий Сокра­та по отно­ше­нию к раз­но­го рода юно­шам. В послед­ней гла­ве IV кни­ги — заклю­че­ние, резю­ми­ру­ю­щее все свой­ства Сокра­та.

Порядок бесед, как я ска­зал, нель­зя назвать систе­ма­ти­че­ским. Но в сум­ме полу­ча­ет­ся доволь­но цель­ный очерк фило­со­фии Сокра­та. Мы видим, что он был занят исклю­чи­тель­но нрав­ст­вен­ной фило­со­фи­ей, эти­кой, и в «Вос­по­ми­на­ни­ях» даны отве­ты на все глав­ные вопро­сы эти­ки. Древ­ние дели­ли эти­ку на три части: 1) уче­ние о бла­гах и о выс­шем бла­ге, 2) уче­ние о доб­ро­де­те­лях, 3) уче­ние об обя­зан­но­стях.

I. Бла­го, к кото­ро­му дол­жен стре­мить­ся чело­век, по уче­нию Сокра­та у Ксе­но­фон­та, есть полез­ное; а полез­ное — то, что слу­жит к дости­же­нию цели (IV 6, 9). Поэто­му нет абсо­лют­но­го бла­га, а есть толь­ко бла­го отно­си­тель­ное, — полез­ное к тому, для чего оно полез­но. Таким обра­зом, что для одно­го полез­но, для дру­го­го может быть вред­но. Выс­шая цель, к кото­рой чело­век дол­жен стре­мить­ся, есть сча­стье жиз­ни. Сле­до­ва­тель­но, бла­го есть то, что полез­но для дости­же­ния этой выс­шей цели, сча­стья жиз­ни, и выс­шее бла­го есть сча­стье жиз­ни. Но это сча­стье заклю­ча­ет­ся не во внеш­них бла­гах, а в таких бла­гах, кото­рые чело­век при­об­ре­та­ет себе трудом, дея­тель­но­стью. Телес­ное здо­ро­вье состав­ля­ет так­же долю сча­стья, пото­му что без него не может быть духов­но­го здо­ро­вья. Чем мень­ше чело­век зави­сит от внеш­них пред­ме­тов, тем боль­ше он подо­бен боже­ству.

Бла­га, сум­ма кото­рых состав­ля­ет выс­шее бла­го, т. е. сча­стье жиз­ни, упо­ми­на­ют­ся сле­дую­щие:

1) Хоро­шее здо­ро­вье и телес­ные силы, пото­му что они содей­ст­ву­ют нрав­ст­вен­ной жиз­ни. Надо зани­мать­ся гим­на­сти­че­ски­ми упраж­не­ни­я­ми, пото­му что они укреп­ля­ют не толь­ко тело, но и душу (III 12).

2) Духов­ное здо­ро­вье, умст­вен­ные спо­соб­но­сти и все спо­соб­но­сти души (III 12, 6).

3) Искус­ства и нау­ки, пото­му что они очень полез­ны для хоро­шей и счаст­ли­вой жиз­ни; одна­ко зани­мать­ся ими надо лишь до того пре­де­ла, пока они полез­ны для жиз­ни, а заня­тие пред­ме­та­ми, дале­ки­ми от жиз­ни и скры­ты­ми от глаз чело­ве­ка, бес­по­лез­ны и отвле­ка­ют нас от изу­че­ния полез­ных вещей (IV 7).

4) Друж­ба — тоже цен­ное и полез­ное бла­го. Но она может быть толь­ко меж­ду хоро­ши­ми людь­ми. Она воз­ни­ка­ет в нас от вос­хи­ще­ния доб­ро­де­те­лью дру­го­го; это вос­хи­ще­ние вну­ша­ет нам бла­го­же­ла­тель­ность и ста­ра­ние при­вя­зать к себе дру­га бла­го­де­я­ни­я­ми раз­но­го рода. Осно­ва друж­бы — прав­ди­вость. Поэто­му самый крат­кий и вер­ный путь к друж­бе — ста­рать­ся быть таки­ми, каки­ми мы хотим казать­ся дру­гу (II 4; 5; 6).

5) Согла­сие меж­ду роди­те­ля­ми, детьми и бра­тья­ми, пото­му что они созда­ны боже­ст­вом для вза­им­ной помо­щи (II 2; 3).

6) Граж­дан­ская общи­на или государ­ство, пото­му что, если оно бла­го­устро­е­но, то обес­пе­чи­ва­ет всем граж­да­нам вели­кие выго­ды (III 7).

II. Для дости­же­ния благ, на кото­рых зиждет­ся сча­стье, мы долж­ны укра­шать душу доб­ро­де­те­лью, т. е. такою силою, при помо­щи кото­рой мы можем усво­ить себе бла­га, достав­ля­ю­щие сча­стье. Чтобы пред­ста­вить яснее образ доб­ро­де­те­ли, древ­ние фило­со­фы раз­ла­га­ли доб­ро­де­тель на четы­ре глав­ные части (основ­ные доб­ро­де­те­ли): муд­рость, храб­рость, спра­вед­ли­вость, воз­держ­ность (или само­об­ла­да­ние). Сократ при­ни­мал толь­ко три основ­ных доб­ро­де­те­ли: воз­держ­ность (или само­об­ла­да­ние), храб­рость и спра­вед­ли­вость, а муд­рость он не счи­тал за отдель­ную доб­ро­де­тель. Муд­рость, т. е. зна­ние, как раз­ли­чать хоро­шее или дур­ное (или, по Сокра­ту, полез­ное и вред­ное) и как пер­вое при­ме­нять, а вто­ро­го избе­гать, он отож­дествлял с доб­ро­де­те­лью вооб­ще, так что храб­рость, спра­вед­ли­вость и воз­держ­ность (само­об­ла­да­ние) суть толь­ко части муд­ро­сти (III 9, 1—5). Поэто­му муд­рый — тот, кто познал хоро­шее (полез­ное) и соглас­но это­му направ­ля­ет жизнь, пото­му что, кто познал хоро­шее (полез­ное), тот будет все­гда делать то, что нахо­дит­ся в согла­сии с хоро­шим (полез­ным). Что совер­ша­ет­ся доб­ро­де­тель­ным обра­зом, т. е. воз­держ­но, спра­вед­ли­во и храб­ро, то хоро­шо и полез­но; что про­ти­во­по­лож­но доб­ро­де­те­ли, — дур­но и вред­но. Кто познал доб­ро­де­те­ли, будет посту­пать доб­ро­де­тель­но; кто не познал их, тот, если бы даже и хотел, не может посту­пать доб­ро­де­тель­но. Таким обра­зом, зна­ние (хоро­ше­го и дур­но­го) и дей­ст­вие (хоро­шее или дур­ное) неразде­ли­мы (III 9, 5).

1. Воз­дер­жан­ность Сократ назы­вал осно­вой доб­ро­де­те­ли. Она состо­ит в обузда­нии стра­стей и под­чи­не­нии их рас­суд­ку. Без нее мы не можем делать ниче­го хоро­ше­го и достав­лять поль­зу и удо­воль­ст­вие себе и дру­гим. Бла­го­да­ря ей мы с радо­стью берем­ся за труд. Без труда боги не дают нам ниче­го хоро­ше­го. Во вся­ком поло­же­нии она дает нам выби­рать наи­луч­шее и дела­ет нас спо­соб­ны­ми к дея­тель­но­сти (I 5; II 1; IV 5).

2. Храб­рость есть зна­ние, как справ­лять­ся с опас­но­стя­ми умно и неустра­ши­мо. Толь­ко того сле­ду­ет счи­тать храб­рым, кто зна­ет опас­но­сти и уме­ет в них дей­ст­во­вать, как долж­но (IV 6, 10—11).

3. Спра­вед­ли­вость есть зна­ние, как соблюдать зако­ны, суще­ст­ву­ю­щие у людей. Есть два рода зако­нов: писа­ные и непи­са­ные. Соблюде­ние писа­ных зако­нов есть осно­ва бла­го­ден­ст­вия государ­ства (IV 6, 5—6; IV 4, 10—18; IV 2, 13—19). Непи­са­ные зако­ны — те, кото­рые даны сами­ми бога­ми чело­ве­че­ско­му роду и соблюда­ют­ся во всех стра­нах оди­на­ко­вым обра­зом (IV 4, 19—24).

III. Обя­зан­ность есть закон, кото­ро­му мы долж­ны сле­до­вать в жиз­ни. Но этот закон дол­жен быть в согла­сии с уче­ни­ем о выс­шем бла­ге. Так как, по воз­зре­нию Сокра­та, хоро­шее и полез­ное — одно и то же, то закон пред­пи­сы­ва­ет нам обя­зан­ность при вся­ком дей­ст­вии руко­во­дить­ся тем, что мы счи­та­ем наи­бо­лее полез­ным (IV 2, 14—17). Сопо­став­ле­ние глав­ней­ших обя­зан­но­стей нахо­дит­ся в II 1, 28. Ввиду непроч­но­сти благ чело­ве­че­ской жиз­ни, надо стре­мить­ся иметь как мож­но мень­ше потреб­но­стей (IV 2, 34; I 6, 10). Если чело­ве­че­ский ум слиш­ком слаб, чтобы понять, что надо делать, сле­ду­ет узна­вать это от богов посред­ст­вом гада­ний. Что боги суще­ст­ву­ют, власт­ву­ют над миром и заботят­ся о роде чело­ве­че­ском, об этом свиде­тель­ст­ву­ют порядок мира, устрой­ство чело­ве­че­ско­го орга­низ­ма и дру­гие фак­ты. Мы долж­ны поэто­му чтить богов и, если будем это делать, то можем быть уве­ре­ны, что они гото­вы ока­зы­вать нам помощь в делах, скры­тых от чело­ве­че­ско­го ума (I 4; IV 3).

Исто­ри­че­ское зна­че­ние «Вос­по­ми­на­ний»

Сократ изла­гал свои мыс­ли в уст­ной фор­ме, в раз­го­во­рах с раз­ны­ми лица­ми; до нас дошли сведе­ния о содер­жа­нии этих раз­го­во­ров в сочи­не­ни­ях его уче­ни­ков, Пла­то­на и Ксе­но­фон­та, и лишь в ничтож­ной доле в сочи­не­ни­ях Пла­то­но­ва уче­ни­ка, Ари­сто­те­ля. Ввиду боль­шо­го чис­ла и объ­е­ма сочи­не­ний Пла­то­на и Ксе­но­фон­та, может казать­ся, что фило­со­фия Сокра­та нам извест­на с пол­ной точ­но­стью. Но тут есть пре­пят­ст­вие: Пла­тон и Ксе­но­фонт во мно­гих отно­ше­ни­ях пред­став­ля­ют уче­ние Сокра­та раз­лич­но. Доста­точ­но при­ве­сти один при­мер. У Ксе­но­фон­та («Вос­по­ми­на­ния» II 6, 35) Сократ разде­ля­ет общее мне­ние, что вра­гам надо делать боль­ше зла, чем они мог­ли бы сде­лать; а у Пла­то­на («Кри­тон» 49c) Сократ, вопре­ки обще­му мне­нию, гово­рит, что не сле­ду­ет пла­тить обидой и злом нико­му на све­те, какое бы зло ни сде­ла­ли люди. Отсюда в нау­ке воз­ник вопрос, о том, кто из них пред­став­ля­ет уче­ние Сокра­та в более чистом виде. Вопрос этот поро­дил целую лите­ра­ту­ру и реша­ет­ся совер­шен­но раз­лич­но: одни уче­ные видят в Ксе­но­фон­те самый чистый источ­ник сведе­ний о Сокра­то­вой фило­со­фии; дру­гие, напро­тив, счи­та­ют Ксе­но­фон­та никуда не год­ным или мало год­ным свиде­те­лем и отда­ют пред­по­чте­ние Пла­то­ну. Неко­то­рые утвер­жда­ют, что един­ст­вен­ным досто­вер­ным источ­ни­ком для харак­те­ри­сти­ки Сокра­та слу­жит комедия Ари­сто­фа­на «Обла­ка», где Сократ пред­став­лен софи­стом и без­бож­ни­ком. Нако­нец, мно­гие при­зна­ют важ­ны­ми пока­за­ния о Сокра­те всех трех основ­ных свиде­те­лей: Пла­то­на, Ксе­но­фон­та и Ари­сто­те­ля.

Для нашей цели важ­но рас­смот­реть вопрос, насколь­ко досто­вер­ны свиде­тель­ства Ксе­но­фон­та, заклю­чаю­щи­е­ся в «Вос­по­ми­на­ни­ях». При­год­ность «Вос­по­ми­на­ний» для это­го под­вер­га­ет­ся сомне­нию в трех отно­ше­ни­ях.

1) Одни гово­рят, что «Вос­по­ми­на­ния» силь­но интер­по­ли­ро­ва­ны, т. е. что авто­ром боль­шей части это­го сочи­не­ния был не Ксе­но­фонт, а какие-то дру­гие лица более позд­не­го вре­ме­ни и что эти допол­не­ния к «Вос­по­ми­на­ни­ям» потом были соеди­не­ны с под­лин­ным тек­стом Ксе­но­фон­та в одно целое.

2) Дру­гие нахо­дят, что Ксе­но­фонт наме­рен­но изо­бра­зил уче­ние Сокра­та не таким, каким оно дей­ст­ви­тель­но было.

3) Третьи дума­ют, что Ксе­но­фонт был неспо­со­бен понять уче­ние Сокра­та и пото­му нена­ме­рен­но пред­ста­вил его фило­со­фию в иска­жен­ном виде.

Рас­смот­рим эти тео­рии.

Родо­на­чаль­ни­ком пер­вой тео­рии — об интер­по­ля­ци­ях в обшир­ных раз­ме­рах — был Людвиг Дин­дорф, кото­рый в пред­и­сло­вии к сво­е­му окс­форд­ско­му изда­нию «Вос­по­ми­на­ний» (1862 г.) выста­вил гипо­те­зу о том, что это сочи­не­ние пере­ра­бота­но кем-то в более позд­нюю эпо­ху. Пред­ста­ви­те­ли это­го направ­ле­ния впо­след­ст­вии дошли до абсур­да: руко­во­дясь чисто субъ­ек­тив­ны­ми моти­ва­ми о том, что Сократ у Ксе­но­фон­та изо­бра­жен недо­стой­ным его обра­зом, или сооб­ра­же­ни­я­ми, касаю­щи­ми­ся язы­ка, они счи­та­ют под­лож­ною боль­шую часть «Вос­по­ми­на­ний». Если взять сум­му мест, кото­рые Крон (Krohn) и Гарт­ман (Hartman) счи­та­ют под­лож­ны­ми, то ока­жет­ся, что из 145 стра­ниц гре­че­ско­го тек­ста «Вос­по­ми­на­ний» в сте­рео­тип­ном изда­нии толь­ко 10 стра­ниц при­над­ле­жат Ксе­но­фон­ту! Луч­шим опро­вер­же­ни­ем этой тео­рии слу­жит то, что сами пред­ста­ви­те­ли это­го направ­ле­ния про­ти­во­ре­чат друг дру­гу: Гарт­ман, напри­мер, при­зна­ет под­лин­ны­ми, ввиду лите­ра­тур­ных досто­инств, как раз те места, кото­рые Крон по дру­гим сооб­ра­же­ни­ям реши­тель­но счи­та­ет под­лож­ны­ми, и, наобо­рот, Гарт­ман счи­та­ет под­лож­ны­ми мно­гие места, кото­рые Крон счи­та­ет под­лин­ны­ми. Это направ­ле­ние теперь в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни вышло из моды.

Пред­ста­ви­те­ли вто­ро­го направ­ле­ния — о наме­рен­ном изо­бра­же­нии уче­ния Сокра­та самим Ксе­но­фон­том не в истин­ном его виде — ука­зы­ва­ют на то, напри­мер, что Ксе­но­фонт, имея в виду толь­ко апо­ло­ге­ти­че­скую цель, про­пус­кал в сво­ем сочи­не­нии те эле­мен­ты Сокра­то­вой фило­со­фии, кото­рые он счи­тал непри­год­ны­ми для этой цели. И дей­ст­ви­тель­но, Ксе­но­фонт в I 3, 1 ука­зы­ва­ет, что он при­ведет из запа­са сво­ей памя­ти фак­ты и беседы, дока­зы­ваю­щие поль­зу, кото­рую Сократ при­но­сил дру­зьям. Наобо­рот, в I 1, 16 он пере­чис­ля­ет мно­го тем, на кото­рые Сократ вел беседы, но на неко­то­рые из этих тем он не при­во­дит ни одной беседы (напри­мер, о том, что такое государ­ство и государ­ст­вен­ный муж), — веро­ят­но, пото­му, что они не нуж­ны были для апо­ло­ге­ти­че­ской цели.

Что «Вос­по­ми­на­ния» заклю­ча­ют в себе не все беседы Сокра­та, это вид­но не толь­ко из при­веден­но­го сей­час свиде­тель­ства само­го Ксе­но­фон­та, но вполне понят­но и само собою: в I 1, 10 Ксе­но­фонт гово­рит, что Сократ еже­днев­но и утром и вече­ром ходил в мно­го­люд­ные места и там гово­рил на раз­ные темы: «по боль­шей части он гово­рил, так что вся­кий мог его слу­шать». Если даже счи­тать зна­ком­ство Ксе­но­фон­та с Сокра­том крат­ковре­мен­ным (хули­те­ли Ксе­но­фон­та ста­ра­ют­ся воз­мож­но более умень­шить вре­мя их зна­ком­ства, хотя это про­ти­во­ре­чит неко­то­рым древним изве­сти­ям и свиде­тель­ству само­го Ксе­но­фон­та: см. введе­ние к «Пиру»), все-таки в таком малень­ком сочи­не­нии, как «Вос­по­ми­на­ния», невоз­мож­но было бы вос­про­из­ве­сти все рас­суж­де­ния Сокра­та. Да из при­веден­ных слов Ксе­но­фон­та (в I 3, 1) вид­но, что Ксе­но­фонт не все их и запом­нил. Но такой же упрек, конеч­но, мож­но сде­лать и Пла­то­ну.

Одна­ко эта непол­нота не ума­ля­ет цен­но­сти собран­но­го Ксе­но­фон­том мате­ри­а­ла: во вся­ком слу­чае, как вид­но из при­веден­но­го выше обзо­ра содер­жа­ния «Вос­по­ми­на­ний», взгляды Сокра­та на боль­шую часть тем эти­ки изло­же­ны в «Вос­по­ми­на­ни­ях». К тому же, как ука­зы­ва­ет Гип­пий Сокра­ту в виде упре­ка, с кото­рым Сократ согла­ша­ет­ся (IV 4, 6), Сократ гово­рил «все­гда» одно и то же на одни и те же темы, и пото­му мож­но с доста­точ­ной веро­ят­но­стью пред­по­ла­гать, что у Ксе­но­фон­та в памя­ти оста­лось хоть по одно­му раз­го­во­ру на каж­дую тему, кото­рый он и исполь­зо­вал в «Вос­по­ми­на­ни­ях», если он нужен был для его апо­ло­ге­ти­че­ской цели.

Но пред­ста­ви­те­ли это­го направ­ле­ния идут гораздо даль­ше, — пред­по­ла­га­ют, что апо­ло­ге­ти­че­ская тен­ден­ция есть толь­ко фик­ция, слу­жа­щая Ксе­но­фон­ту при­кры­ти­ем для изло­же­ния отча­сти соб­ст­вен­ных мыс­лей, отча­сти заим­ст­во­ван­ных у Анти­сфе­на, уче­ни­ка Сокра­то­ва, осно­ва­те­ля кини­че­ской шко­лы фило­со­фов. Послед­няя гипо­те­за неубеди­тель­на уже ввиду недо­ста­точ­но­сти наших сведе­ний об уче­нии Анти­сфе­на, и к тому же нель­зя ручать­ся, что мыс­ли, счи­таю­щи­е­ся Анти­сфе­но­вы­ми, на самом деле не при­над­ле­жат Сокра­ту и что Анти­сфен, рев­ност­ный уче­ник Сокра­та, не заим­ст­во­вал сам эти мыс­ли у него.

Если бы мож­но было дока­зать с пол­ной веро­ят­но­стью, что «Пир» и «Домо­строй» пер­во­на­чаль­но состав­ля­ли с «Вос­по­ми­на­ни­я­ми» одно целое (такое пред­по­ло­же­ние суще­ст­ву­ет: см. во введе­ни­ях к этим сочи­не­ни­ям), это было бы неко­то­рым дока­за­тель­ст­вом в поль­зу фик­тив­но­го харак­те­ра «Вос­по­ми­на­ний», так как в обо­их этих сочи­не­ни­ях (осо­бен­но в «Домо­строе») мож­но пред­по­ла­гать с неко­то­рым пра­вом, что автор, по край­ней мере ино­гда, вла­га­ет соб­ст­вен­ные мыс­ли в уста Сокра­та¹. Но, так как мне­ние об их пер­во­на­чаль­ном един­стве с «Вос­по­ми­на­ни­я­ми» есть лишь гипо­те­за, то и этот аргу­мент не свиде­тель­ст­ву­ет про­тив исто­ри­че­ской досто­вер­но­сти «Вос­по­ми­на­ний».

Про­тив мне­ния, что Ксе­но­фонт в «Вос­по­ми­на­ни­ях» поль­зу­ет­ся име­нем Сокра­та для изло­же­ния соб­ст­вен­ных мыс­лей, гово­рит, меж­ду про­чим, то обсто­я­тель­ство, что Ксе­но­фонт сам явля­ет­ся дей­ст­ву­ю­щим лицом лишь в одном раз­го­во­ре (I 3, 9 и след.). Если бы он стре­мил­ся к изло­же­нию сво­их мыс­лей, что поме­ша­ло бы ему выво­дить себя как мож­но чаще дей­ст­ву­ю­щим лицом? Ведь, навер­ное, он не один этот раз бесе­до­вал с Сокра­том, но не счи­тал эти беседы под­хо­дя­щи­ми для цели сво­его сочи­не­ния и пото­му не поме­стил их. Таким обра­зом, мы видим в «Вос­по­ми­на­ни­ях» такую же скром­ность со сто­ро­ны Ксе­но­фон­та, как в «Пире», где он, хотя и гово­рит о сво­ем лич­ном при­сут­ст­вии на опи­сы­вае­мом тор­же­стве, ни разу боль­ше о себе не упо­ми­на­ет. Даже в «Домо­строе», где, по пред­по­ло­же­нию кри­ти­ков, под име­нем Исхо­ма­ха скры­ва­ет­ся сам Ксе­но­фонт, он не поже­лал выста­вить себя дей­ст­ву­ю­щим лицом.

Пред­ста­ви­те­ли третье­го направ­ле­ния дума­ют, что Ксе­но­фонт не мог понять уче­ние Сокра­та и по этой при­чине изло­жил его фило­со­фию в иска­жен­ном виде. Это пред­по­ло­же­ние осно­ва­но в первую оче­редь на очень низ­кой оцен­ке неко­то­ры­ми новы­ми кри­ти­ка­ми умст­вен­ных спо­соб­но­стей Ксе­но­фон­та. Одним из пред­ста­ви­те­лей это­го направ­ле­ния явля­ет­ся и Гом­перц (Gom­perz) (автор извест­но­го сочи­не­ния «Гре­че­ские мыс­ли­те­ли», 2 тома кото­ро­го пере­веде­ны на рус­ский язык). Гом­перц, напри­мер, гово­рит о «скудо­сти его ума» («Гре­че­ские мыс­ли­те­ли», т. II, стр. 94). «Мы охот­но верим ему, — про­дол­жа­ет Гом­перц, — когда он со вздо­хом вос­кли­ца­ет: разо­брать все его (Сокра­та) опре­де­ле­ния поня­тий было бы очень труд­ным делом. Ины­ми сло­ва­ми, можем мы ска­зать: ста­ро­му офи­це­ру на покое очень труд­но углу­бить­ся в диа­лек­ти­че­ские тон­ко­сти» (там же, стр. 103). «Если бы вели­кий афи­ня­нин (Сократ) обра­щал­ся к юно­шам в гим­на­си­ях и к взрос­лым на рын­ке толь­ко с теми скуч­ны­ми, елей­ны­ми и пози­тив­но-дог­ма­ти­че­ски­ми реча­ми, совер­шен­но лишен­ны­ми иссле­до­ва­ния поня­тий и диа­лек­ти­че­ской фор­мы, кото­рым уде­ле­но так мно­го места в “Мемо­ра­би­ли­ях”, то он, конеч­но, не при­влек бы к себе даро­ви­тых людей сво­его вре­ме­ни и не мог бы ока­зать на них ника­ко­го вли­я­ния» (там же, стр. 102). «Про­стые, лег­ко понят­ные мыс­ли (Сокра­та) пере­да­ны невы­но­си­мо про­стран­но и при­дав­ле­ны гру­зом при­ме­ров, из кото­рых каж­дый был бы излиш­ним. Как бес­ко­неч­но подроб­но в раз­го­во­ре с Лам­про­к­лом, стар­шим сыном Сокра­та, раз­ви­ва­ет­ся мысль, что небла­го­дар­ность дур­на и что самый дур­ной род ее есть небла­го­дар­ность к роди­те­лям» (там же, стр. 102). Вся эта кри­ти­ка Гом­пер­ца субъ­ек­тив­на и не име­ет ника­ко­го реаль­но­го осно­ва­ния. Мы совер­шен­но не зна­ем, как раз­го­ва­ри­вал Сократ со сво­и­ми слу­чай­ны­ми собе­сед­ни­ка­ми; но, судя по тому, что мно­гие из них были очень невы­со­ко­го соци­аль­но­го поло­же­ния, надо ско­рее пред­по­ла­гать, что он выра­жал­ся про­сто, доступ­но для пони­ма­ния даже само­го про­сто­го чело­ве­ка. Поэто­му, может быть, ему надо было выра­жать­ся про­стран­но и при­во­дить мно­го при­ме­ров. Ксе­но­фонт ука­зы­ва­ет, что педа­го­ги­че­ские при­е­мы Сокра­та были раз­лич­ны смот­ря по чело­ве­ку (IV 1, 3), и вполне есте­ствен­но, что в раз­го­во­ре с сыном сво­им Лам­про­к­лом (II 2), по-види­мо­му, маль­чи­ком лет три­на­дца­ти, он нашел нуж­ным выра­жать свои мыс­ли про­стран­но; если бы Сократ раз­го­ва­ри­вал на эту тему с таким про­фес­со­ром фило­со­фии, как Гом­перц, то, навер­ное, не стал бы так раз­ви­вать эту мысль. К тому же упрек в про­стран­но­сти надо отне­сти не толь­ко к Ксе­но­фон­ту, но и к Пла­то­ну: спо­соб выра­же­ния Пла­то­но­ва Сокра­та часто еще про­стран­нее, чем Ксе­но­фон­то­ва².

Если беседы Сокра­та, запи­сан­ные в «Вос­по­ми­на­ни­ях», были так скуч­ны для его слу­ша­те­лей и не мог­ли ока­зы­вать на них вли­я­ния, как гово­рит Гом­перц, то как объ­яс­нить тот факт, что Ксе­но­фон­то­вы «Вос­по­ми­на­ния» каза­лись древним чита­те­лям инте­рес­ны­ми? Из огром­ной гре­че­ской лите­ра­ту­ры до нас дошли лишь очень немно­гие сочи­не­ния, — конеч­но, те, на кото­рые был спрос в древ­но­сти, кото­рые поэто­му пере­пи­сы­ва­лись. Ксе­но­фон­то­вы сочи­не­ния дошли до нас все, и при­том в боль­шом коли­че­стве руко­пи­сей: это слу­жит дока­за­тель­ст­вом, что они нахо­ди­ли чита­те­лей. Оче­вид­но, вку­сы древ­них были не оди­на­ко­вы со вку­са­ми Гом­пер­ца и подоб­ных ему кри­ти­ков, и беседы Сокра­та в «Вос­по­ми­на­ни­ях» не каза­лись древним чита­те­лям таки­ми скуч­ны­ми, елей­ны­ми и т. д., каки­ми они кажут­ся этим кри­ти­кам.

Диа­лек­ти­че­ские тон­ко­сти как раз были ред­ко умест­ны в попу­ляр­ных беседах, и Ксе­но­фонт, может быть, мало при­во­дит их имен­но по этой при­чине, а не пото­му, чтобы углуб­лять­ся в них счи­тал труд­ным делом. К тому же насмеш­ка Гом­пер­ца над ста­рым офи­це­ром осно­ва­на на невер­ном пони­ма­нии слов Ксе­но­фон­та в IV 6, 1: Ксе­но­фонт гово­рит здесь не о труд­но­сти понять Сокра­то­вы опре­де­ле­ния поня­тий, а о том, что все опре­де­ле­ния при­во­дить было бы «делом боль­шим» (πολὺ ἔργον), т. е. тре­бу­ю­щим мно­го вре­ме­ни и работы; сле­до­ва­тель­но, гово­рит не о каче­стве, а о коли­че­стве работы; в этом смыс­ле подоб­ная работа была бы труд­на и для само­го Гом­пер­ца. Ни о каком «вздо­хе» в сло­вах Ксе­но­фон­та нет и поми­на.

Ника­ко­го реаль­но­го осно­ва­ния нет счи­тать Ксе­но­фон­та неспо­соб­ным понять фило­со­фию Сокра­та. Прав­да, мы не зна­ем ниче­го о его соци­аль­ном поло­же­нии, вос­пи­та­нии; но уже самый факт, что он был уче­ни­ком Сокра­та, пока­зы­ва­ет, что у него были духов­ные запро­сы; к Сокра­ту он был бли­зок, как вид­но из его рас­ска­за о сове­ща­нии с Сокра­том перед поезд­кой к Киру в 401 году (см. выше в био­гра­фии Ксе­но­фон­та); обще­ст­вом Сокра­та он поль­зо­вал­ся доволь­но дол­го (до отъ­езда к Киру в 401 году), — сколь­ко имен­но, мы не зна­ем: одни гово­рят — год, дру­гие — три года, третьи — десять лет; но ничто не меша­ет пред­по­ла­гать, что и еще боль­ше, если счи­тать годом рож­де­ния его 444-й или еще более ран­ний и верить его заяв­ле­нию в нача­ле «Пира», из кото­ро­го вид­но, что уже в 422 году он поль­зо­вал­ся обще­ст­вом Сокра­та (см. «Пир» I 1 и введе­ние к нему). Слог его сочи­не­ний, про­стой, но вме­сте с тем изящ­ный³, пока­зы­ва­ет зна­чи­тель­ную сте­пень его обра­зо­ва­ния; неда­ром в древ­но­сти так вос­хи­ща­лись им, назы­вая его атти­че­ской музой, атти­че­ской пче­лой и т. д. К тому же Сократ, как я уже упо­мя­нул, несо­мнен­но, выра­жал­ся очень про­сто и удо­бо­по­нят­но для вся­ко­го. Поче­му же думать, что толь­ко Ксе­но­фонт не пони­мал того, что пони­ма­ли все его сограж­дане?

Таким обра­зом, имен­но малое коли­че­ство иссле­до­ва­ния поня­тий и черес­чур тон­кой диа­лек­ти­ки ско­рее гово­рит в поль­зу того, что у Ксе­но­фон­та Сократ изо­бра­жен бли­же к дей­ст­ви­тель­но­сти, чем у Пла­то­на. Этот же вывод надо сде­лать и из того, что у Ксе­но­фон­та беседы Сокра­та име­ют срав­ни­тель­но малые раз­ме­ры, тогда как Пла­то­но­вы диа­ло­ги, ино­гда боль­шие и даже огром­ные, вро­де «Государ­ства», про­из­во­дят впе­чат­ле­ние, хотя и пре­крас­но­го, но все-таки искус­ст­вен­но­го лите­ра­тур­но­го про­из­веде­ния, а не дей­ст­ви­тель­ной беседы.

Вооб­ще гово­ря, если читать «Вос­по­ми­на­ния» без вся­кой пред­взя­той мыс­ли, полу­ча­ет­ся впе­чат­ле­ние прав­ди­во­сти рас­ска­за. Недо­ве­рие к Ксе­но­фон­ту осно­ва­но лишь на пред­взя­той тео­рии, что такой муд­рец, как Сократ, не мог гово­рить о таких обы­ден­ных вещах и так про­сто, как он гово­рит у Ксе­но­фон­та. Кри­ти­ки дума­ют, что подоб­ны­ми реча­ми Сократ не мог бы ока­зы­вать вли­я­ние на афи­нян: и это ни на чем реаль­ном не осно­ва­но. В Пла­то­но­вом диа­ло­ге «Эвти­дем» выведе­ны два софи­ста, гово­ря­щие совер­шен­но неле­пые софиз­мы, и тем не менее они поль­зо­ва­лись боль­шим успе­хом у пуб­ли­ки. Вли­я­ние Сокра­та осно­ва­но было на какой-то чару­ю­щей пре­ле­сти его речей, по-види­мо­му, не вполне под­да­вав­шей­ся опре­де­ле­нию. Вот что гово­рит Алки­ви­ад в Пла­то­но­вом «Пире» по это­му пово­ду: «Когда кто-нибудь слу­ша­ет тебя или твои рас­суж­де­ния в пере­да­че дру­го­го, хотя бы он и пло­хо гово­рил, мы все, слу­ша­те­ли, будет ли то жен­щи­на, или муж­чи­на, или маль­чик, быва­ем вне себя и нахо­дим­ся под вла­стью их» (215d). «Если бы кто захо­тел слу­шать беседы Сокра­та, — про­дол­жа­ет Алки­ви­ад, — они пока­за­лись бы ему сна­ча­ла крайне смеш­ны­ми… Он гово­рит о вьюч­ных ослах, о каких-нибудь мед­ни­ках, сапож­ни­ках, кожев­ни­ках; как буд­то он все­гда твер­дит одно и то же в одних и тех же выра­же­ни­ях, так что вся­кий неве­же­ст­вен­ный и неда­ле­кий чело­век посме­ял­ся бы над его рас­суж­де­ни­я­ми. Но сто­ит рас­крыть их и загля­нуть в их внут­рен­нее содер­жа­ние, сей­час же ока­жет­ся, что они более, чем какие-либо дру­гие рас­суж­де­ния, име­ют внут­рен­ний смысл, глу­бо­ко боже­ст­вен­ны, заклю­ча­ют в себе мно­же­ство обра­зов доб­ро­де­те­ли и затра­ги­ва­ют мно­же­ство вопро­сов или, вер­нее ска­зать, все, что над­ле­жит иметь в виду вся­ко­му, желаю­ще­му сде­лать­ся нрав­ст­вен­ным чело­ве­ком» (221e—222a). Едва ли диа­лек­ти­че­ские опре­де­ле­ния поня­тий мог­ли бы про­из­во­дить такое впе­чат­ле­ние, осо­бен­но на жен­щин (совсем необ­ра­зо­ван­ных) и детей!

Таким обра­зом, нет осно­ва­ний думать, что Ксе­но­фонт наме­рен­но или нена­ме­рен­но иска­жал уче­ние Сокра­та. Конеч­но, «Вос­по­ми­на­ния» — не сте­но­гра­фи­че­ская запись бесед Сокра­та; автор писал через мно­го лет после раз­лу­ки с Сокра­том в 401 году; неточ­но­сти непре­мен­но долж­ны быть. Но даже и в этом слу­чае неточ­но­сти могут быть мень­ше, чем нам кажет­ся. По свиде­тель­ству Ксе­но­фон­то­ва био­гра­фа, Дио­ге­на Лаэрт­ско­го, Ксе­но­фонт делал запи­си бесед Сокра­та. В этом нет ниче­го неправ­до­по­доб­но­го: в Пла­то­но­вом диа­ло­ге «Теэтет» (143a) Эвклид сооб­ща­ет о сво­их запи­сях одно­го раз­го­во­ра Сокра­та, кото­рый сам делал к нему допол­не­ния и исправ­ле­ния. И, может быть, по этой при­чине воз­мож­на была и уст­ная пере­да­ча Сокра­то­вых рас­суж­де­ний спу­стя мно­го вре­ме­ни после их про­из­не­се­ния: так, раз­го­во­ры в диа­ло­гах «Федон» и «Пир» изо­бра­же­ны Пла­то­ном как про­ис­хо­дя­щие задол­го (в «Пире» даже за несколь­ко лет) до пере­да­чи их. Из слов Пла­то­на надо заклю­чить, что на заме­ча­тель­ные беседы Сокра­та в его кру­гу смот­ре­ли как на важ­ные собы­тия, о кото­рых каж­дый желал полу­чить сведе­ния. Так, Апол­ло­дор в Пла­то­но­вом «Пире» (172c) сооб­ща­ет, что он во вре­мя сво­его почти трех­лет­не­го обще­ния с Сокра­том ста­ра­ет­ся знать каж­дый день, что гово­рит и дела­ет Сократ. В поль­зу пред­по­ло­же­ния о запи­сях Сокра­то­вых бесед Ксе­но­фон­том гово­рит дру­гое пред­по­ло­же­ние, что Ксе­но­фонт во вре­мя похо­да в Азии вел какие-то запи­си, как это ни стран­но: ина­че едва ли мож­но объ­яс­нить его сооб­ще­ния о чис­ле прой­ден­ных в день вой­ском пара­сан­гов и тому подоб­ных подроб­но­стях, пом­нить кото­рые спу­стя мно­го вре­ме­ни было бы невоз­мож­но.

На осно­ва­нии все­го выше­из­ло­жен­но­го надо при­знать все сомне­ния отно­си­тель­но соот­вет­ст­вия дей­ст­ви­тель­но­сти мему­а­ров Ксе­но­фон­та недо­ста­точ­но обос­но­ван­ны­ми; напро­тив, в них мы име­ем цен­ный исто­ри­че­ский мате­ри­ал, и Ксе­но­фонт дол­жен быть постав­лен наряду с Пла­то­ном (и Ари­сто­те­лем) как источ­ник для изу­че­ния фило­со­фии Сокра­та. Вся древ­ность была тако­го же мне­ния о «Вос­по­ми­на­ни­ях».

В про­ти­во­вес мне­ни­ям раз­ных хули­те­лей Ксе­но­фон­та при­ве­ду мне­ние проф. Ф. Ф. Зелин­ско­го («Древ­не­гре­че­ская лите­ра­ту­ра эпо­хи неза­ви­си­мо­сти», ч. 1, 1919 г., стр. 149): «Уче­ни­ки Сокра­та рас­па­да­ют­ся на две доволь­но чет­ко раз­гра­ни­чен­ные груп­пы: одни виде­ли в нем учи­те­ля жиз­ни, дру­гие — вождя на пути фило­соф­ских иска­ний. К пер­вым при­над­ле­жа­ли: его ровес­ник и друг Кри­тон, Алки­ви­ад, Кри­тий…, но еще в боль­шей мере был тако­вым уже зна­ко­мый нам Ксе­но­фонт. Для его спра­вед­ли­вой оцен­ки надо пом­нить это, — что он при­над­ле­жал к пер­вой, а не ко вто­рой груп­пе и вовсе не стре­мил­ся быть твор­цом в обла­сти фило­соф­ско­го мыш­ле­ния; при этом усло­вии поте­ря­ет вся­кое зна­че­ние три­ви­аль­ный вопрос, “понял” ли он или “не понял” сво­его вели­ко­го учи­те­ля: он брал у него то, в чем сам нуж­дал­ся, а имен­но диа­лек­ти­че­ски обос­но­ван­ную нау­ку жиз­ни. Защи­щая его впо­след­ст­вии от напа­де­ний софи­сти­че­ски настро­ен­ных людей, пытав­ших­ся затмить его посмерт­ную сла­ву, он напи­сал свое глав­ное фило­соф­ское про­из­веде­ние, свои бла­го­род­ные “Вос­по­ми­на­ния о Сокра­те” в 4-х кни­гах. Начи­ная со скром­ной и сдер­жан­ной защи­ты Сокра­та как граж­да­ни­на, автор в даль­ней­шем дает ряд сокра­тов­ских бесед в том виде, в каком они после мно­гих лет оста­лись в его памя­ти, — о сынов­ней и брат­ской люб­ви, о друж­бе, о дол­ге граж­да­ни­на, ремес­лен­ни­ка, вое­на­чаль­ни­ка и т. д. Это — одна из дра­го­цен­ней­ших книг, остав­лен­ных нам древ­но­стью; она была при­зна­на тако­вою за все вре­мя духов­но­го раз­ви­тия чело­ве­че­ства и заслу­жи­ва­ет это­го при­зна­ния и поныне. Надо толь­ко уметь быть спра­вед­ли­вым и пом­нить, что то, что в наших гла­зах пор­тит ее впе­чат­ле­ние, — ее излиш­нее под­час мно­го­сло­вие и пояс­не­ние того, что и без того уже ясно, — было неиз­беж­ным послед­ст­ви­ем стрем­ле­ния имен­но к диа­лек­ти­че­ско­му обос­но­ва­нию нрав­ст­вен­ных пра­вил при моло­до­сти самой диа­лек­ти­че­ской нау­ки».