Воспоминания о Сократе

Книга II

(1) Еще и такой бесе­дой, каза­лось мне, Сократ вну­шал сво­им дру­зьям жела­ние раз­ви­вать в себе уме­рен­ность в еде, питье, сла­до­стра­стии, сне и вынос­ли­вость в пере­не­се­нии холо­да, жары и труда.

Узнав, что один из его собе­сед­ни­ков в этом отно­ше­нии отли­ча­ет­ся доволь­но боль­шой невоз­держ­но­стью, он обра­тил­ся к нему с таки­ми сло­ва­ми:

—Ска­жи мне, Ари­стипп¹, если бы тебе при­шлось взять дво­их моло­дых людей на вос­пи­та­ние, — одно­го вос­пи­ты­вать так, чтобы он умел власт­во­вать, а дру­го­го так, чтобы он и не меч­тал о вла­сти, — как стал бы ты вос­пи­ты­вать каж­до­го из них? Хочешь, рас­смот­рим этот вопрос, начи­ная с пищи, как буд­то с азбу­ки?

Ари­стипп отве­чал:

—Да, дей­ст­ви­тель­но, пища — это нача­ло вос­пи­та­ния, как мне кажет­ся: нель­зя и жить, если не будешь питать­ся.

(2) — Зна­чит, жела­ние вку­шать пищу, когда настанет вре­мя, долж­но являть­ся у них обо­их?

—Да, долж­но, — отве­чал он.

—Так вот, кото­ро­го из них будем мы при­учать ста­вить выше испол­не­ние неот­лож­но­го дела, чем удо­вле­тво­ре­ние желуд­ка?

—Того, кля­нусь Зев­сом, — отве­чал он, — кото­ро­го будем вос­пи­ты­вать для вла­сти, чтобы государ­ст­вен­ные дела не оста­ва­лись неис­пол­нен­ны­ми во вре­мя его прав­ле­ния.

—Зна­чит, — про­дол­жал Сократ, — и когда они захотят пить, надо при­учать его же пере­но­сить жаж­ду?

—Конеч­но, — отве­чал он.

(3) — А кото­ро­го будем при­учать к уме­рен­но­сти в сне, так чтобы он мог и позд­но лечь, и рано встать, и совсем не спать в слу­чае надоб­но­сти?

—И к это­му — его же, — отве­чал он.

—Ну а к уме­рен­но­сти в наслаж­де­ни­ях люб­ви, так чтобы это им не было поме­хой в испол­не­нии обя­зан­но­сти?

—И к это­му — его же, — отве­чал он.

—Ну а кото­ро­го будем при­учать не избе­гать трудов, а, напро­тив, доб­ро­воль­но брать их на себя?

—И к это­му — того, кого вос­пи­ты­ва­ем для вла­сти.

—Ну а кото­ро­го ско­рее сле­ду­ет настав­лять в нау­ке пре­одо­ле­ния вра­гов, если есть такая нау­ка?

—Гораздо ско­рее, кля­нусь Зев­сом, — того, кого вос­пи­ты­ва­ем для вла­сти, — отве­чал он, — пото­му что без таких наук не будет ника­ко­го тол­ку от осталь­ных.

(4) — Зна­чит, чело­век, про­шед­ший такое вос­пи­та­ние, не прав­да ли, не так лег­ко попа­дет­ся в руки вра­гов, как попа­да­ют­ся живот­ные? Как извест­но, неко­то­рых из них соблаз­ня­ет желудок: хоть они и очень пуг­ли­вы, но жела­ние поесть вле­чет их к при­ман­ке, и они попа­да­ют­ся; дру­гих ловят на питье.

—Конеч­но, — отве­чал он.

—Не попа­да­ют­ся ли иные в сети из-за сво­ей похот­ли­во­сти, как, напри­мер, пере­пе­ла и куро­пат­ки, кото­рые стре­мят­ся на голос сам­ки, объ­ятые жела­ни­ем и ожи­да­ни­ем наслаж­де­ний люб­ви, и забы­ва­ют об опас­но­сти?

(5) Ари­стипп согла­сил­ся и с этим.

—Так не уни­зи­тель­но ли для чело­ве­ка, как ты дума­ешь, если с ним слу­ча­ет­ся то же, что с самы­ми нера­зум­ны­ми живот­ны­ми? Так, напри­мер, соблаз­ни­те­ли чужих жен про­ни­ка­ют в жен­ские покои, хоть и зна­ют, что соблаз­ни­тель рис­ку­ет не толь­ко поне­сти нака­за­ние, кото­рым гро­зит закон², но и попасть в заса­ду и, попав­шись, под­верг­нуть­ся позор­но­му обра­ще­нию. И, хотя соблаз­ни­те­ля ожи­да­ют такие бед­ст­вия и уни­же­ния, хотя есть мно­го средств изба­вить­ся от любов­ной стра­сти без вся­кой опас­но­сти, они все-таки идут на риск: раз­ве это не пол­ное сума­сше­ст­вие?

—И мне кажет­ся так, — отве­чал Ари­стипп.

(6) — Хотя самые необ­хо­ди­мые заня­тия по боль­шей части про­ис­хо­дят под откры­тым небом, как, напри­мер, воен­ные, зем­ледель­че­ские и мно­гие дру­гие, тем не менее люди в боль­шин­стве слу­ча­ев не зака­ля­ют себя про­тив холо­да и жары: как по-тво­е­му, не есть ли это боль­шое упу­ще­ние?

Ари­стипп согла­сил­ся и с этим.

—Зна­чит, по-тво­е­му, буду­ще­му пра­ви­те­лю сле­ду­ет раз­ви­вать в себе спо­соб­ность пере­но­сить и эти неудоб­ства лег­ко?

—Конеч­но, — отве­чал он.

(7) — Зна­чит, если людей воз­держ­ных во всем этом мы ста­вим в раз­ряд год­ных к вла­сти, то неспо­соб­ных к воз­дер­жа­нию мы поста­вим в раз­ряд тех, кото­рые не долж­ны даже меч­тать о вла­сти?

Ари­стипп согла­сил­ся и с этим.

—Что же? Раз ты можешь ука­зать каж­до­му клас­су этих людей его место, ты уж, вер­но, сооб­ра­зил, в кото­рый из этих клас­сов ты имел бы пра­во поста­вить себя само­го?

(8) — Да, — отве­чал Ари­стипп, — и ни в каком слу­чае я не став­лю себя в раз­ряд тех, кото­рые хотят власт­во­вать. Труд­ное дело — добы­вать для себя само­го, что нуж­но; но лишь совер­шен­ный безу­мец, кажет­ся мне, может, не доволь­ст­ву­ясь этим, нала­гать на себя еще новое бре­мя — достав­лять всем граж­да­нам, что им нуж­но. Чело­век отка­зы­ва­ет себе в удо­вле­тво­ре­нии мно­гих жела­ний и в то же вре­мя, стоя во гла­ве государ­ства, под­вер­га­ет­ся нака­за­нию в слу­чае неис­пол­не­ния всех жела­ний граж­дан: да раз­ве это не совер­шен­ное безу­мие? (9) Государ­ства счи­та­ют себя впра­ве рас­по­ря­жать­ся долж­ност­ны­ми лица­ми, как я сво­и­ми слу­га­ми: как я счи­таю сво­им пра­вом, чтобы слу­ги мне достав­ля­ли про­дук­ты в изоби­лии, а сами ниче­го из них не каса­лись, так и граж­дане дума­ют, что долж­ност­ные лица обя­за­ны достав­лять им вся­кие бла­га в воз­мож­но боль­шем коли­че­стве, а сами долж­ны от все­го это­го отка­зы­вать­ся. Ввиду это­го тех, кто жела­ет и сам иметь мно­го хло­пот и дру­гим достав­лять их, я вос­пи­тал бы так и поста­вил бы в раз­ряд год­ных к вла­сти; а уж себя-то я став­лю в раз­ряд желаю­щих жить как мож­но воль­гот­нее и при­ят­нее.

(10) Тогда Сократ ска­зал:

—Так, хочешь, рас­смот­рим и этот вопрос, кому живет­ся при­ят­нее, — вла­сти­те­лям или под­власт­ным?

—Хоро­шо, — отве­чал Ари­стипп.

—Так вот, преж­де все­го, из чис­ла извест­ных нам наро­дов, в Азии пер­сы власт­ву­ют, а под­власт­ны им сирий­цы, фри­гий­цы и лидий­цы; в Евро­пе ски­фы власт­ву­ют, а меоты под­власт­ны; в Афри­ке кар­фа­ге­няне власт­ву­ют, а афри­кан­цы под­власт­ны. Так вот, кому из них, по-тво­е­му, при­ят­нее живет­ся? Или из элли­нов, к кото­рым и сам ты при­над­ле­жишь, кому, дума­ешь, при­ят­нее живет­ся, — гос­под­ст­ву­ю­щим или под­чи­нен­ным?

(11) — Нет, — отве­чал Ари­стипп, — я и в раз­ряд рабов тоже себя не став­лю: мне кажет­ся, есть какой-то сред­ний путь меж­ду эти­ми край­но­стя­ми, по кото­ро­му я и ста­ра­юсь идти, — путь ни через власть, ни через раб­ство, а через сво­бо­ду, кото­рый вер­нее все­го ведет к сча­стью.

(12) — Да, — ска­зал Сократ, — если этот путь не ведет и через людей, как не ведет он ни через власть, ни через раб­ство, тогда, пожа­луй, в тво­их сло­вах есть доля исти­ны; но если, живя сре­ди людей, ты не захо­чешь ни власт­во­вать, ни быть под­власт­ным и не ста­нешь доб­ро­воль­но под­чи­нять­ся вла­сти­те­лям, то, думаю, ты увидишь, как уме­ют силь­ные, ввер­гая сла­бых, как целые общи­ны, так и каж­до­го порознь, в скорбь, дер­жать их в раб­стве. (13) Или тебе неиз­вест­ны слу­чаи, когда косят хлеб, посе­ян­ный дру­ги­ми, рубят дере­вья, поса­жен­ные дру­ги­ми, и вся­че­ски при­тес­ня­ют сла­бых, не желаю­щих под­чи­нять­ся, пока не заста­вят их согла­сить­ся луч­ше быть раба­ми, чем вое­вать с силь­ны­ми? И в част­ном быту опять-таки, — раз­ве ты не зна­ешь? — храб­рые и силь­ные пора­бо­ща­ют трус­ли­вых и бес­силь­ных и выжи­ма­ют из них соки?

—Вер­но, — отве­чал Ари­стипп. — Во избе­жа­ние это­го я даже не вклю­чаю себя в чис­ло граж­дан: я везде ино­стра­нец.

(14) Тут Сократ ска­зал:

—Вот это лов­ко! Со вре­ме­ни уни­что­же­ния Сини­са, Ски­ро­на и Про­кру­ста³ ино­стран­цев раз­ве никто уж не оби­жа­ет? Нет, теперь запра­ви­лы в род­ных горо­дах не толь­ко изда­ют зако­ны с целью огра­дить себя от обид, но, кро­ме род­ст­вен­ни­ков, еще запа­са­ют­ся помо­щью дру­зей, горо­да окру­жа­ют укреп­ле­ни­я­ми, при­об­ре­та­ют ору­жие для защи­ты от обид, да сверх того еще в чужих кра­ях добы­ва­ют себе союз­ни­ков. Но, обла­дая все­ми эти­ми сред­ства­ми, они тем не менее тер­пят обиды. (15) А у тебя ниче­го это­го нет; напро­тив, ты про­во­дишь мно­го вре­ме­ни в доро­ге, где люди все­го чаще под­вер­га­ют­ся обидам, и во вся­ком горо­де, куда бы ты ни при­ехал, поль­зу­ешь­ся мень­ши­ми пра­ва­ми, чем каж­дый граж­да­нин, ока­зы­ва­ясь в таком поло­же­нии, при кото­ром охот­ни­ки нано­сить обиды все­го боль­ше любят делать напа­де­ния⁴. И, несмот­ря на это, ты дума­ешь, что как ино­стра­нец ты не под­верг­нешь­ся обиде? Вер­но, ты пола­га­ешь­ся на то, что государ­ства гаран­ти­ру­ют тебе без­опас­ность и при въезде и при выезде? Или же на то, что если бы ты попал в раб­ство, то был бы таким рабом, кото­рый бес­по­ле­зен для вся­ко­го хозя­и­на? И дей­ст­ви­тель­но, кому была бы охота дер­жать в доме чело­ве­ка, кото­рый работать ниче­го не хочет, а рос­кош­ную жизнь любит? (16) Давай рас­смот­рим и этот вопрос, как хозя­е­ва обра­ща­ют­ся с таки­ми слу­га­ми. Не сми­ря­ют ли они похот­ли­вость их голо­дом? А воро­вать не меша­ют ли тем, что запи­ра­ют места, где мож­но что-нибудь ста­щить? А от побе­га не удер­жи­ва­ют ли око­ва­ми? А лень не выго­ня­ют ли из них побо­я­ми? А ты не так ли посту­па­ешь, когда заме­ча­ешь у како­го-нибудь слу­ги такие наклон­но­сти?

(17) — Жесто­ко нака­зы­ваю вся­че­ски, пока не застав­лю слу­жить⁵, — отве­чал Ари­стипп. — Одна­ко, Сократ, кто вос­пи­ты­ва­ет­ся для это­го цар­ско­го искус­ства, кото­рое ты, по-види­мо­му, при­зна­ешь сча­стьем, чем те отли­ча­ют­ся от людей, испы­ты­ваю­щих раз­ные невзго­ды в силу необ­хо­ди­мо­сти, если им при­дет­ся тер­петь и голод, и жаж­ду, и холод, не спать ночи и пере­но­сить вся­кие дру­гие труды, но толь­ко доб­ро­воль­но? Я со сво­ей сто­ро­ны не пони­маю, какая раз­ни­ца, если одну и ту же шку­ру сте­га­ют пле­тью, хочет ли это­го чело­век или не хочет, как и в том слу­чае, когда все его тело цели­ком несет опи­сан­ные тяготы, будь то доб­ро­воль­но или вынуж­ден­но; раз­ве толь­ко та, что кто хочет под­вер­гать­ся непри­ят­но­стям, вдо­ба­вок еще и глуп.

(18) — Как же так, Ари­стипп? — ска­зал Сократ. — В подоб­ных слу­ча­ях раз­ве нет раз­ни­цы, по-тво­е­му, меж­ду стра­да­ни­я­ми доб­ро­воль­ны­ми и неволь­ны­ми, в том отно­ше­нии, что доб­ро­воль­но голо­даю­щий может поесть, когда хочет, и доб­ро­воль­но тер­пя­щий жаж­ду — напить­ся и так далее; а кто тер­пит эти стра­да­ния в силу необ­хо­ди­мо­сти, тот лишен воз­мож­но­сти пре­кра­тить их, когда хочет? Затем, кто тер­пит раз­ные невзго­ды доб­ро­воль­но, тот уте­ша­ет­ся мыс­лью, что трудит­ся с надеж­дой на успех, как, напри­мер, охот­ни­кам при­ят­но трудить­ся в надеж­де на добы­чу. (19) Конеч­но, подоб­ные награ­ды за труд име­ют мало цены; но, кто трудит­ся с целью при­об­ре­сти доб­рых дру­зей или одо­леть вра­гов или укре­пить тело и душу, чтобы хоро­шо вести свое соб­ст­вен­ное хозяй­ство, ока­зы­вать услу­ги дру­зьям, при­но­сить поль­зу оте­че­ству, — как же не думать, что и трудить­ся им при­ят­но для таких целей и жить им весе­ло, когда они сами доволь­ны собой, а дру­гие хва­лят их и им завиду­ют? (20) Кро­ме того, лег­кое вре­мя­пре­про­вож­де­ние и удо­воль­ст­вия, полу­чае­мые сра­зу, без труда, ни телу не могут дать кре­по­сти, как гово­рят учи­те­ля гим­на­сти­ки, ни душе не достав­ля­ют ника­ко­го цен­но­го зна­ния; напро­тив, заня­тия, соеди­нен­ные с упор­ным трудом, ведут к заме­ча­тель­ным дости­же­ни­ям, по сло­вам доб­рых людей. Так, Геси­од⁶ в одном месте гово­рит:

Мож­но поро­ка набрать лег­ко хоть целую кучу: Путь к нему глад­кий ведет, и живет он от нас очень близ­ко. Пред доб­ро­де­те­лью ж пот поло­жи­ли бес­смерт­ные боги: Толь­ко тро­пин­кой кру­тою и длин­ной дой­дешь до нее ты, Очень неров­ной сна­ча­ла; когда же достиг­нешь вер­ши­ны, Станет лег­ка доб­ро­де­тель, тяже­лою быв­шая преж­де.

О том же свиде­тель­ст­ву­ет и Эпи­харм⁷ в сле­дую­щем сти­хе:

Боги про­да­ют все бла­га людям толь­ко за труды.

И в дру­гом:

Дурень, не гонись за мяг­ким: как бы жест­ко не было!

(21) Уче­ный Про­дик⁸ в сво­ем сочи­не­нии о Герак­ле, кото­рое он чита­ет перед мно­го­чис­лен­ной пуб­ли­кой, выска­зы­ва­ет такое же мне­ние о доб­ро­де­те­ли; он выра­жа­ет­ся так, насколь­ко я при­по­ми­наю.

Геракл, гово­рит он, в пору пере­хо­да из дет­ско­го воз­рас­та в юно­ше­ский, когда моло­дые люди уже ста­но­вят­ся само­сто­я­тель­ны­ми и вид­но быва­ет, по како­му пути пой­дут они в жиз­ни, — по пути ли доб­ро­де­те­ли или поро­ка, — Геракл ушел в пустын­ное место и сидел в разду­мье, по кото­ро­му пути ему идти. (22) Ему пред­ста­ви­лось, что к нему под­хо­дят две жен­щи­ны высо­ко­го роста, — одна мило­вид­ная, с чер­та­ми врож­ден­но­го бла­го­род­ства; укра­ше­ни­ем ей была чистота тела, стыд­ли­вость в очах, скром­ность наруж­но­сти, белая одеж­да; дру­гая была упи­тан­ная, туч­ная и мяг­ко­те­лая; рас­кра­шен­ное лицо ее каза­лось на вид белее и румя­нее, чем оно было в дей­ст­ви­тель­но­сти; фигу­ра каза­лась пря­мее, чем была от при­ро­ды; гла­за широ­ко рас­кры­ты; одеж­да такая, чтобы не скрыть кра­соты моло­до­сти; она часто огляды­ва­ла себя, наблюда­ла так­же, не смот­рит ли кто дру­гой на нее, часто обер­ты­ва­лась даже на свою соб­ст­вен­ную тень.

(23) Когда они были уже близ­ко от Герак­ла, то пер­вая про­дол­жа­ла идти преж­ним шагом, а вто­рая, желая опе­ре­дить ее, под­бе­жа­ла к Герак­лу и ска­за­ла:

—Я вижу, Геракл, ты в разду­мье, по како­му пути тебе идти в жиз­ни. Так если ты сде­ла­ешь сво­им дру­гом меня, то я пове­ду тебя по пути само­му при­ят­но­му и лег­ко­му; радо­сти жиз­ни ты вку­сишь все, а тяго­стей не испы­та­ешь во весь век свой. (24) Во-пер­вых, ты не будешь забо­тить­ся ни о вой­нах, ни о делах, а всю жизнь будешь думать толь­ко о том, какое бы куша­нье или напи­ток тебе най­ти по вку­су, чем бы усла­дить взор или слух, чем пора­до­вать обо­ня­ние или ося­за­ние, с каки­ми маль­чи­ка­ми поболь­ше испы­тать удо­воль­ст­вия, как помяг­че спать, как помень­ше трудить­ся, чтобы все это полу­чить. (25) А если когда явит­ся опа­се­ние, что не хва­тит средств на это, не бой­ся, я не пове­ду тебя добы­вать эти сред­ства путем труда и стра­да­ний, телес­ных и душев­ных: нет, что дру­гие зара­ба­ты­ва­ют, этим будешь поль­зо­вать­ся ты, не оста­нав­ли­ва­ясь ни перед чем, откуда мож­но чем-нибудь пожи­вить­ся: сво­им дру­зьям я пре­до­став­ляю сво­бо­ду извле­кать поль­зу изо все­го.

(26) Выслу­шав это, Геракл спро­сил:

—А как тебе имя, жен­щи­на?

—Дру­зья мои, — отве­ча­ла она, — зовут меня Сча­стьем, а нена­вист­ни­ки назы­ва­ют Пороч­но­стью.

(27) В это вре­мя подо­шла дру­гая жен­щи­на и ска­за­ла:

—И я при­шла к тебе, Геракл: я знаю тво­их роди­те­лей и твои при­род­ные свой­ства изу­чи­ла во вре­мя вос­пи­та­ния тво­е­го. Поэто­му я наде­юсь, что если бы ты пошел путем, веду­щим ко мне, то из тебя вышел бы пре­вос­ход­ный работ­ник на попри­ще бла­го­род­ных, высо­ких подви­гов, и я ста­ла бы поль­зо­вать­ся еще боль­шим поче­том и сла­вой за доб­рые дея­ния. Не буду обма­ны­вать тебя вступ­ле­ни­я­ми насчет удо­воль­ст­вий, а рас­ска­жу по прав­де, как боги устро­и­ли все в мире. (28) Из того, что есть на све­те полез­но­го и слав­но­го, боги ниче­го не дают людям без труда и заботы: хочешь, чтобы боги были к тебе мило­сти­вы, надо чтить богов; хочешь быть люби­мым дру­зья­ми, надо делать доб­ро дру­зьям; жела­ешь поль­зо­вать­ся поче­том в каком-нибудь горо­де, надо при­но­сить поль­зу горо­ду; хочешь воз­буж­дать вос­торг всей Элла­ды сво­и­ми досто­ин­ства­ми, надо ста­рать­ся делать доб­ро Элла­де; хочешь, чтобы зем­ля при­но­си­ла тебе пло­ды в изоби­лии, надо уха­жи­вать за зем­лей; дума­ешь бога­теть от ското­вод­ства, надо забо­тить­ся о ско­те; стре­мишь­ся воз­вы­сить­ся через вой­ну и хочешь иметь воз­мож­ность осво­бож­дать дру­зей и поко­рять вра­гов, надо учить­ся у зна­то­ков воен­но­му искус­ству и в нем упраж­нять­ся; хочешь обла­дать и телес­ной силой, надо при­учать тело пови­но­вать­ся рас­суд­ку и раз­ви­вать его упраж­не­ни­я­ми, с труда­ми и потом.

(29) Тут Пороч­ность, пере­бив ее, как гово­рит Про­дик, ска­за­ла:

—Пони­ма­ешь ты, Геракл, о каком труд­ном и длин­ном пути к радо­стям жиз­ни рас­ска­зы­ва­ет тебе эта жен­щи­на? А я пове­ду тебя лег­ким и корот­ким путем к сча­стью.

(30) Тогда Доб­ро­де­тель ска­за­ла:

—Жал­кая тварь! А у тебя что есть хоро­ше­го? Какое удо­воль­ст­вие зна­ешь ты, когда ты не хочешь ниче­го делать для это­го? Ты даже не ждешь, чтобы появи­лось стрем­ле­ние к удо­воль­ст­вию, а еще до появ­ле­ния его ты уже насы­ща­ешь­ся всем: ешь, не успев про­го­ло­дать­ся, пьешь, не успев почув­ст­во­вать жаж­ду; чтобы еда каза­лась вкус­ной, при­ду­мы­ва­ешь раз­ные повар­ские шту­ки; чтобы питье каза­лось вкус­ным, дела­ешь себе доро­гие вина и летом бега­ешь во все кон­цы и разыс­ки­ва­ешь сне­га; чтобы сон был слад­ким, дела­ешь не толь­ко посте­ли мяг­кие, но и под­став­ки под кро­ва­ти⁹, пото­му что тебе хочет­ся спать не от труда, а от нече­го делать. Любов­ную страсть ты воз­буж­да­ешь насиль­ст­вен­но, рань­ше появ­ле­ния потреб­но­сти в ней, при­ду­мы­вая для это­го вся­кие сред­ства и употреб­ляя муж­чин как жен­щин; так ты вос­пи­ты­ва­ешь сво­их дру­зей: ночью их бес­че­стишь, а днем, в самые луч­шие часы, укла­ды­ва­ешь их спать. (31) Хотя ты и бес­смерт­на, но из сон­ма богов ты выбро­ше­на, а у людей, у хоро­ших, ты в пре­зре­нии. Самых при­ят­ных зву­ков, — похва­лы себе, — ты не слы­шишь; само­го при­ят­но­го зре­ли­ща не видишь, пото­му что нико­гда не вида­ла ни одно­го сво­его слав­но­го дея­ния. А кто пове­рит каким-нибудь сло­вам тво­им? Кто помо­жет тебе в какой-нибудь нуж­де? Кто в здра­вом уме решит­ся быть в сви­те тво­их почи­та­те­лей? В моло­дые годы они немощ­ны телом, в пожи­лые сла­бо­ум­ны душой; всю моло­дость они живут без труда, на чужой счет упи­тан­ные, а чрез ста­рость про­хо­дят труд­но: измож­ден­ные, они сты­дят­ся сво­их преж­них дел и тяготят­ся насто­я­щи­ми, ведь чрез радо­сти жиз­ни они про­мча­лись в моло­до­сти, а тяго­сти отло­жи­ли на ста­рость.

(32) А я живу с бога­ми, живу с людь­ми, с хоро­ши­ми; ни одно бла­гое дело, ни боже­ское, ни чело­ве­че­ское, не дела­ет­ся без меня; я боль­ше всех поль­зу­юсь поче­том и у богов и у людей, у кого сле­ду­ет, пото­му что я — люби­мая сотруд­ни­ца худож­ни­ков, вер­ный страж дома хозя­е­вам, бла­го­же­ла­тель­ная помощ­ни­ца слу­гам, хоро­шая пособ­ни­ца в трудах мира, надеж­ная союз­ни­ца в делах вой­ны, самый луч­ший това­рищ в друж­бе. (33) Дру­зья мои при­ят­но и без хло­пот вку­ша­ют пищу и питье, пото­му что они ждут, чтобы у них появи­лась потреб­ность в этом. Сон у них сла­ще, чем у празд­ных; им не быва­ет тяже­ло остав­лять его, и из-за него они не пре­не­бре­га­ют сво­и­ми обя­зан­но­стя­ми. Моло­дые раду­ют­ся похва­лам стар­ших, пре­ста­ре­лые гор­дят­ся ува­же­ни­ем моло­дых; они любят вспо­ми­нать свои ста­рин­ные дела, рады хоро­шо испол­нять насто­я­щие, пото­му что бла­го­да­ря мне любез­ны богам, доро­ги дру­зьям, чти­мы оте­че­ст­вом. А когда при­дет назна­чен­ный роком конец, не забы­тые и бес­слав­ные лежат они, а вос­по­ми­нае­мые веч­но цве­тут в пес­нях. Если ты совер­шишь такие труды, чадо доб­рых роди­те­лей, Геракл, то мож­но тебе иметь это бла­жен­ное сча­стье!

(34) Таков при­бли­зи­тель­но был рас­сказ Про­ди­ка о вос­пи­та­нии Герак­ла Доб­ро­де­те­лью; но он разу­кра­сил эти мыс­ли еще более пыш­ны­ми сло­ва­ми, чем я теперь. Во вся­ком слу­чае, Ари­стипп, тебе сле­ду­ет при­нять это во вни­ма­ние и ста­рать­ся сколь­ко-нибудь забо­тить­ся о том, что при­го­дит­ся в жиз­ни на буду­щее вре­мя.

(1) Сократ, заме­тив одна­жды, что его стар­ший сын Лам­прокл¹ сер­дит­ся на мать, спро­сил его:

—Ска­жи мне, сынок, зна­ешь ли ты, что неко­то­рых людей назы­ва­ют небла­го­дар­ны­ми?

—Конеч­но, — отве­чал моло­дой чело­век.

—Так заме­тил ли ты, за какие поступ­ки людям дают это назва­ние?

—Да, — отве­чал он, — кто полу­чил бла­го­де­я­ние и может отпла­тить за него бла­го­дар­но­стью, но не пла­тит, тех назы­ва­ют небла­го­дар­ны­ми.

—Зна­чит, по-тво­е­му, небла­го­дар­ных при­чис­ля­ют к неспра­вед­ли­вым?

—Да, — отве­чал он.

(2) — А зада­вал ли ты себе когда такой вопрос: как про­да­жа дру­зей в раб­ство счи­та­ет­ся делом неспра­вед­ли­вым, а вра­гов — спра­вед­ли­вым, так ли и небла­го­дар­ность дру­зьям дело неспра­вед­ли­вое, а вра­гам — спра­вед­ли­вое?

—Конеч­но, зада­вал, — отве­чал он, — и мне кажет­ся даже, кто полу­чит бла­го­де­я­ние от дру­га ли, или от вра­га, и не ста­ра­ет­ся пла­тить бла­го­дар­но­стью, тот — чело­век неспра­вед­ли­вый.

(3) — Если это так, то небла­го­дар­ность будет, так ска­зать, неспра­вед­ли­во­стью без вся­кой при­ме­си?

Лам­прокл согла­сил­ся.

—В таком слу­чае чело­век будет тем более неспра­вед­лив, чем бо́льшие бла­го­де­я­ния он полу­чил и не пла­тит за них бла­го­дар­но­стью?

Лам­прокл согла­сил­ся и с этим.

—Так кто же и от кого, — про­дол­жал Сократ, — полу­ча­ет бо́льшие бла­го­де­я­ния, как не дети от роди­те­лей? Им, не быв­шим преж­де, роди­те­ли дали бытие, дали им воз­мож­ность увидеть столь­ко пре­крас­но­го и сде­ла­ли их при­част­ны­ми столь­ких благ, — все­го того, что боги пре­до­став­ля­ют людям; эти бла­га кажут­ся нам доро­же все­го на све­те, — до такой сте­пе­ни, что мы все боль­ше все­го боим­ся рас­стать­ся с ними; да и государ­ства в нака­за­ние за самые тяж­кие пре­ступ­ле­ния назна­чи­ли смерт­ную казнь, руко­во­дясь тем, что нет страш­нее зла, кото­рое мог­ло бы удер­жать людей от пре­ступ­ле­ний. (4) И, конеч­но, ты далек от мыс­ли, что люди про­из­во­дят детей ради любов­ных наслаж­де­ний: тем, что может изба­вить чело­ве­ка от этой стра­сти, пол­ны ули­цы, пол­ны пуб­лич­ные дома. Как всем извест­но, мы и то еще при­ни­ма­ем в сооб­ра­же­ние, от каких жен­щин могут родить­ся у нас самые луч­шие дети; с эти­ми жен­щи­на­ми мы и всту­па­ем в союз для рож­де­ния детей. (5) При этом муж­чи­на содер­жит жен­щи­ну, кото­рая будет в сою­зе с ним рож­дать детей, и для буду­щих детей зара­нее гото­вит все, что, по его мне­нию, при­го­дит­ся им в жиз­ни, и при­том в воз­мож­но боль­шем коли­че­стве. А жен­щи­на после зача­тия не толь­ко носит это бре­мя с отя­го­ще­ни­ем для себя и с опас­но­стью для жиз­ни, уде­ляя ребен­ку пищу, кото­рой сама пита­ет­ся, но и по окон­ча­нии ноше­ния, с боль­шим стра­да­ни­ем родив ребен­ка, кор­мит его и забо­тит­ся о нем, хотя еще не вида­ла от него ника­ко­го добра; и хотя ребе­нок не созна­ет, от кого он полу­ча­ет доб­ро, и не может выра­зить свои нуж­ды, но она сама ста­ра­ет­ся удо­вле­тво­рять его жела­ния; дол­гое вре­мя она кор­мит его, и днем и ночью неся труды и не зная, какую полу­чит за это бла­го­дар­ность. (6) Но недо­ста­точ­но толь­ко выкор­мить детей: когда роди­те­ли нахо­дят, что дети уже в состо­я­нии чему-нибудь учить­ся, они сооб­ща­ют им сведе­ния, полез­ные в жиз­ни, какие у них самих есть; а если чему, дума­ют они, дру­гой более спо­со­бен научить детей, то посы­ла­ют их к нему, не щадя рас­хо­дов, и вся­че­ски заботят­ся, чтобы из детей у них вышли как мож­но луч­шие люди.

(7) В ответ на это моло­дой чело­век ска­зал:

—Хоть она и сде­ла­ла все это и дру­гое, во мно­го раз боль­шее, но, пра­во, никто не мог бы выне­сти ее тяже­ло­го харак­те­ра.

Тогда Сократ ска­зал:

—Что же, по-тво­е­му, труд­нее выно­сить, — лютость зве­ря или мате­ри?

—Я думаю, — отве­чал Лам­прокл, — мате­ри, по край­ней мере такой.

—Так раз­ве она когда при­чи­ни­ла тебе какую-нибудь боль, — уку­си­ла тебя или ляг­ну­ла, вро­де того, как это мно­гим слу­ча­ет­ся испы­ты­вать от живот­ных?

(8) — Нет, но, кля­нусь Зев­сом, она гово­рит такие вещи, что я готов всю жизнь отдать, толь­ко бы это­го не слы­шать.

—А ты, — воз­ра­зил Сократ, — мало, дума­ешь, достав­лял ей хло­пот и кри­ком и поступ­ка­ми, и днем и ночью, каприз­ни­чая с дет­ства, мало горя во вре­мя болез­ни?

—Одна­ко, — отве­чал он, — я нико­гда не гово­рил ей и не делал ниче­го тако­го, от чего ей ста­ло бы стыд­но.

(9) — Что же? — ска­зал Сократ. — Раз­ве, дума­ешь, тебе тяже­лее слу­шать ее сло­ва, чем акте­рам, когда они в тра­геди­ях гово­рят друг дру­гу самые непри­ят­ные вещи?

—Нет, я думаю, они рав­но­душ­но к это­му отно­сят­ся, пото­му что видят, что кто бра­нит­ся, бра­нит­ся не с целью сде­лать непри­ят­ность и, кто гро­зит, гро­зит не с целью при­чи­нить какое зло.

—А ты пре­крас­но пони­ма­ешь, что когда мать гово­рит тебе что-нибудь, то у нее нет на уме ника­ко­го зла, а, напро­тив, она жела­ет тебе добра, как нико­му дру­го­му, и все-таки сер­дишь­ся на нее? Или ты пред­по­ла­га­ешь, что мать жела­ет тебе зла?

—Конеч­но, нет, — отве­чал он, — это­го я не думаю.

(10) Тут Сократ ска­зал:

—Зна­чит, хоть она жела­ет тебе добра и во вре­мя тво­ей болез­ни при­ла­га­ет все заботы, чтобы ты выздо­ро­вел и не нуж­дал­ся ни в чем необ­хо­ди­мом, хоть она, кро­ме того, усерд­но молит богов за тебя и испол­ня­ет обе­ты, ты все-таки гово­ришь, что у нее тяже­лый харак­тер? Я думаю, что если ты не можешь выно­сить такой мате­ри, то не можешь выно­сить сча­стья. (11) Ска­жи мне, — про­дол­жал Сократ, — при­зна­ешь ли ты необ­хо­ди­мость ува­жать кого-нибудь, или ты решил не ста­рать­ся нико­му на све­те нра­вить­ся и пови­но­вать­ся, — ни пол­ко­вод­цу, ни дру­го­му како­му началь­ни­ку?

—Нет, кля­нусь Зев­сом, я готов, — отве­чал Лам­прокл.

(12) — Зна­чит, — про­дол­жал Сократ, — ты и соседу хочешь нра­вить­ся, чтоб он давал тебе огня в слу­чае надоб­но­сти и ока­зы­вал тебе содей­ст­вие в хоро­шем деле или, в слу­чае како­го несча­стья, помо­гал, как доб­рый сосед?

—Да, — отве­чал он.

—Ну а спут­ник в доро­ге или на море, или дру­гой кто, с кем встре­тишь­ся, — все рав­но для тебя, дру­гом ли он станет тебе или вра­гом, или ты нахо­дишь нуж­ным забо­тить­ся и об их рас­по­ло­же­нии к тебе?

—Да, — отве­чал он.

(13) — Так на них обра­щать вни­ма­ние ты решил, а мать, кото­рая любит тебя боль­ше всех на све­те, ты не нахо­дишь нуж­ным ува­жать? Раз­ве ты не зна­ешь, что и государ­ство нико­гда не обра­ща­ет вни­ма­ния на небла­го­дар­ность и не при­вле­ка­ет за нее к суду, а рав­но­душ­но отно­сит­ся к тому, что люди за бла­го­де­я­ние не пла­тят бла­го­дар­но­стью; но, если кто не почи­та­ет роди­те­лей, того оно под­вер­га­ет нака­за­нию и, как ока­зав­ше­го­ся при испы­та­нии недо­стой­ным, не допус­ка­ет к заня­тию государ­ст­вен­ных долж­но­стей, нахо­дя, что он не может с над­ле­жа­щим бла­го­че­сти­ем при­но­сить жертв, при­но­си­мых за государ­ство, и вооб­ще ниче­го не может делать хоро­шо и спра­вед­ли­во? Кля­нусь Зев­сом, если кто не укра­ша­ет могил умер­ших роди­те­лей, и об этом государ­ство про­из­во­дит рас­сле­до­ва­ние при испы­та­нии долж­ност­ных лиц². (14) Так вот, сынок, если ты бла­го­ра­зу­мен, у богов про­си про­ще­ния за непо­чти­тель­ность к мате­ри, как бы они, сочтя тебя небла­го­дар­ным, не отка­за­ли тебе в сво­их бла­го­де­я­ни­ях, а людей осте­ре­гай­ся, как бы они, узнав о тво­ем невни­ма­нии к роди­те­лям, не ста­ли все пре­зи­рать тебя и как бы тебе не ока­зать­ся лишен­ным дру­зей. Ведь если люди сочтут тебя небла­го­дар­ным к роди­те­лям, то никто не будет рас­счи­ты­вать на бла­го­дар­ность от тебя за свое доб­ро.

(1) Сократ заме­тил одна­жды, что его зна­ко­мые, Хере­фонт и Хере­крат¹, бра­тья, ссо­рят­ся меж­ду собою. Увидав Хере­кра­та, он обра­тил­ся к нему с таким вопро­сом:

—Ска­жи мне, Хере­крат, ты, конеч­но, не при­над­ле­жишь к чис­лу таких людей, кото­рые счи­та­ют день­ги чем-то более полез­ным, чем бра­тьев, несмот­ря на то, что день­ги — вещь нера­зум­ная, а брат — суще­ство разум­ное, что день­гам нуж­на помощь, а брат сам может помо­гать, что кро­ме того денег мно­го, а брат один? (2) Стран­но еще и то, когда чело­век в бра­тьях видит ущерб для себя отто­го, что он не вла­де­ет иму­ще­ст­вом бра­тьев, а в сограж­да­нах не видит ущер­ба отто­го, что не вла­де­ет иму­ще­ст­вом сограж­дан. Напро­тив, в послед­нем слу­чае люди могут сооб­ра­зить, что луч­ше жить со мно­ги­ми и без опас­но­сти иметь доста­точ­ные сред­ства, чем жить одно­му и, под­вер­га­ясь опас­но­сти, вла­деть всем досто­я­ни­ем сограж­дан; а когда дело каса­ет­ся бра­тьев, это­го же само­го не пони­ма­ют! (3) Слуг, кто может, поку­па­ет, чтобы иметь работ­ни­ков, и дру­зей при­об­ре­та­ют ввиду того, что нуж­ны помощ­ни­ки; толь­ко на бра­тьев не обра­ща­ют вни­ма­ния, как буд­то из сограж­дан выхо­дят дру­зья, а из бра­тьев не выхо­дят! (4) А меж­ду тем, для друж­бы боль­шое зна­че­ние име­ет про­ис­хож­де­ние от одних роди­те­лей и сов­мест­ное вос­пи­та­ние: ведь даже у живот­ных есть какая-то врож­ден­ная любовь к тем, кото­рые с ними вме­сте рос­ли. Кро­ме того, все люди боль­ше ува­жа­ют тех, у кого есть бра­тья, чем тех, у кого их нет, и реже на них напа­да­ют.

(5) Тут Хере­крат ска­зал:

—Да, Сократ, если при­чи­на раздо­ра не важ­ная, пожа­луй, к бра­ту надо отно­сить­ся с тер­пи­мо­стью и не бежать от него из-за пустя­ков: дей­ст­ви­тель­но, как и ты гово­ришь, брат — сокро­ви­ще, если он таков, каким ему сле­ду­ет быть. Но когда у него нет ника­ких качеств, нуж­ных для это­го, и он пред­став­ля­ет собою пол­ную про­ти­во­по­лож­ность это­му, то зачем же брать­ся за дело невоз­мож­ное?

(6) Сократ на это отве­тил:

—Что же, Хере­крат? Хере­фонт не может понра­вить­ся нико­му, как он не нра­вит­ся тебе, или же есть люди, кому он очень даже нра­вит­ся?

—Поверь мне, Сократ, — отве­чал Хере­крат, — пото­му у меня и есть осно­ва­ние его нена­видеть, что дру­гим нра­вить­ся он может, а мне, где бы он ни был, везде он и делом и сло­вом при­но­сит ско­рее вред, чем поль­зу.

(7) — Кто не зна­ет, как обра­щать­ся с лоша­дью, и берет­ся за это не уме­ю­чи, тому она при­но­сит вред, — ска­зал Сократ. — Не так ли быва­ет, что и брат при­но­сит вред, когда не зна­ешь, как обра­щать­ся с ним, и берешь­ся за это не уме­ю­чи?

(8) — Неуже­ли я не знаю, как обра­щать­ся с бра­том, — воз­ра­зил Хере­крат, — когда я умею и на доб­рое сло­во отве­чать доб­рым сло­вом, и на доб­рое дело доб­рым делом? Но кто ста­ра­ет­ся мне делать непри­ят­но­сти и сло­вом и делом, тому я не мог бы отве­чать ни сло­вом доб­рым, ни делом, да и про­бо­вать даже не ста­ну.

(9) Тут Сократ ска­зал:

—Как стран­но ты гово­ришь, Хере­крат! Будь у тебя соба­ка при ста­де, хоро­шая, кото­рая к пас­ту­хам лас­ка­лась бы, а при тво­ем при­бли­же­нии огры­за­лась, ведь ты не стал бы сер­дить­ся на нее, а ста­рал­ся бы при­ру­чить ее доб­ром. Что же каса­ет­ся бра­та, то ты сам гово­ришь, что он — вели­кое сокро­ви­ще, если он по отно­ше­нию к тебе таков, каким ему сле­ду­ет быть, и сам ты при­зна­ешь, что уме­ешь быть любез­ным и на деле и на сло­вах, и все-таки не про­бу­ешь най­ти сред­ство сде­лать его по отно­ше­нию к себе воз­мож­но более хоро­шим!

(10) Тут Хере­крат ска­зал:

—Боюсь, Сократ, у меня не хва­тит ума, чтобы сде­лать Хере­фон­та по отно­ше­нию ко мне таким, каким ему сле­ду­ет быть.

—А меж­ду тем, — отве­чал Сократ, — про­тив него, как мне кажет­ся, нет надоб­но­сти при­ду­мы­вать каких-нибудь хит­рых, необык­но­вен­ных средств: думаю, его мож­но заво­е­вать теми сред­ства­ми, кото­рые и ты сам зна­ешь, так что он будет очень доро­жить тобою.

(11) — Гово­ри же ско­рее, — ска­зал Хере­крат, — уж не заме­тил ли ты, что я знаю какое-нибудь сред­ство воз­буж­дать любовь, чего я и не подо­зре­вал в себе.

—Ска­жи мне, — отве­чал Сократ, — если бы ты хотел добить­ся того, чтобы кто-нибудь из зна­ко­мых, при­но­ся жерт­ву, вся­кий раз при­гла­шал тебя на обед², что стал бы ты делать?

—Разу­ме­ет­ся, я сам пер­вый стал бы при­гла­шать его, когда при­но­шу жерт­ву.

(12) — А если бы хотел от како­го-нибудь дру­га сво­его полу­чить согла­сие смот­реть за тво­им иму­ще­ст­вом во вре­мя тво­их отлу­чек из горо­да, что стал бы ты делать?

—Разу­ме­ет­ся, я брал­ся бы пер­вый смот­реть за его иму­ще­ст­вом во вре­мя его отлу­чек.

(13) — А если бы хотел устро­ить так, чтобы кто-нибудь, живу­щий в дру­гом горо­де, при­ни­мал тебя, когда ты при­е­дешь в его город³, что стал бы ты делать?

—Разу­ме­ет­ся, и его я пер­вый стал бы при­ни­мать, когда он при­ез­жа­ет в Афи­ны, и, если бы хотел, чтобы он с охотой хло­потал для меня о деле, ради кото­ро­го я при­ехал⁴, то, разу­ме­ет­ся, мне при­шлось бы само­му пер­во­му и это для него делать.

(14) — Вид­но, ты дав­но зна­ешь все на све­те сред­ства воз­буж­дать любовь, толь­ко ты скры­вал это. Или ты не реша­ешь­ся сде­лать пер­вый шаг, чтобы не уни­зить сво­его досто­ин­ства, если пер­вый ста­нешь бра­ту делать доб­ро? А меж­ду тем, счи­та­ет­ся достой­ным вели­чай­шей похва­лы тот, кто пер­вый вра­гам дела­ет зло, а дру­зьям доб­ро⁵. Если бы я счи­тал Хере­фон­та более спо­соб­ным, чем тебя, про­явить ини­ци­а­ти­ву к это­му сбли­же­нию, я попро­бо­вал бы его убедить попы­тать­ся сде­лать пер­вый шаг к сбли­же­нию с тобой; но, мне кажет­ся, ты, если бы взял на себя ини­ци­а­ти­ву, ско­рее устро­ил бы это дело.

(15) Тут Хере­крат ска­зал:

—Какая неле­пость! Совсем не в тво­ем это духе, Сократ! Ты сове­ту­ешь мне, млад­ше­му, взять на себя ини­ци­а­ти­ву; а меж­ду тем везде на све­те при­ня­то наобо­рот, чтобы стар­ший был ини­ци­а­то­ром во вся­ком сло­ве и деле!

(16) — Как так? — воз­ра­зил Сократ. — Да раз­ве не при­ня­то везде, чтобы млад­ший при встре­че усту­пал стар­ше­му доро­гу; если он сидит, чтобы вста­вал; чтобы в знак ува­же­ния отда­вал ему мяг­кую постель; чтобы при раз­го­во­ре пре­до­став­лял ему пер­вое сло­во? Нет, доро­гой мой, оставь свою нере­ши­тель­ность, попро­буй смяг­чить его: он очень ско­ро отклик­нет­ся на зов твой; раз­ве не видишь, как он често­лю­бив и бла­го­ро­ден? Под­лых люди­шек не при­вле­чешь ничем так, как подач­кой какой-нибудь; а людей бла­го­род­ных ско­рее все­го рас­по­ло­жишь к себе лас­ко­вым обхож­де­ни­ем.

(17) Тогда Хере­крат ска­зал:

—А что если, несмот­ря на мои ста­ра­ния, он нисколь­ко луч­ше не станет?

—Ну что же? — отве­чал Сократ. — Ты рис­ку­ешь толь­ко тем, что пока­жешь себя чело­ве­ком порядоч­ным и любя­щим бра­та, а он пока­жет себя чело­ве­ком сквер­ным и недо­стой­ным бла­го­де­я­ний. Но, на мой взгляд, ниче­го это­го не будет. Я думаю, он, заме­тив с тво­ей сто­ро­ны вызов на это состя­за­ние, будет изо всех сил сопер­ни­чать с тобою в том, чтобы пре­взой­ти тебя доб­ротою и на сло­вах и на деле.

(18) Теперь, — про­дол­жал он, — вы нахо­ди­тесь в таких отно­ше­ни­ях друг к дру­гу, как если бы руки, кото­рые бог создал для вза­им­ной помо­щи, пре­не­брег­ли этим назна­че­ни­ем и обра­ти­лись ко вза­им­ной поме­хе или если бы ноги, создан­ные по божьей воле для вза­им­но­го содей­ст­вия, забы­ли об этой цели и ста­ли пре­пят­ст­во­вать одна дру­гой. (19) Раз­ве не было бы вер­хом глу­по­сти или даже безу­ми­ем употреб­лять во вред то, что созда­но на поль­зу? А бра­тьев, мне кажет­ся, бог создал с целью боль­шей вза­им­ной поль­зы, чем руки, ноги, гла­за и дру­гие орга­ны, кото­рые бог создал людям пара­ми. Так, если бы рукам пона­до­би­лось работать одно­вре­мен­но над пред­ме­та­ми, нахо­дя­щи­ми­ся на рас­сто­я­нии боль­ше саже­ни⁶, они не мог­ли бы это­го делать; ноги не могут одно­вре­мен­но сту­пить на места, уда­лен­ные одно от дру­го­го даже на сажень; гла­за, кото­рые, по-види­мо­му, охва­ты­ва­ют очень боль­шое рас­сто­я­ние, не могут видеть даже у пред­ме­тов еще более близ­ких одно­вре­мен­но пере­д­нюю и зад­нюю сто­ро­ны; но бра­тья, если друж­ны, даже и на боль­шом рас­сто­я­нии дей­ст­ву­ют одно­вре­мен­но и при­том на поль­зу друг дру­гу.

(1) Слы­шал я одна­жды раз­го­вор Сокра­та так­же о дру­зьях, из кото­ро­го, каза­лось мне, мож­но извлечь очень мно­го поль­зы при выбо­ре дру­зей и обхож­де­нии с ними. От мно­гих, гово­рил он, он слы­хал, что из все­го того, что при­об­ре­та­ет чело­век, самое луч­шее — доб­рый и надеж­ный друг; но, как он видит, боль­шин­ство людей обо всем забо­тит­ся боль­ше, чем о при­об­ре­те­нии дру­зей. (2) Дома, зем­ли, рабов, скот, домаш­ние вещи люди усерд­но при­об­ре­та­ют и ста­ра­ют­ся сохра­нить то, что есть; что же каса­ет­ся дру­зей, это­го вели­чай­ше­го сокро­ви­ща, по их сло­вам, боль­шин­ство не забо­тит­ся ни о при­об­ре­те­нии их, ни о сохра­не­нии тех, какие есть. (3) Мало того, во вре­мя болез­ни дру­зей и слуг неко­то­рые к слу­гам при­гла­ша­ют вра­чей и вооб­ще ста­ра­ют­ся достать все, что нуж­но для их здо­ро­вья, а на дру­зей обра­ща­ют мало вни­ма­ния; когда уми­ра­ют те и дру­гие, о рабах жале­ют и смерть их счи­та­ют ущер­бом для себя, а в смер­ти дру­зей не видят ника­ко­го убыт­ка; ни одну из вещей сво­их не остав­ля­ют без ухо­да и без при­смот­ра, а дру­зей, нуж­даю­щих­ся в забо­те, остав­ля­ют без вни­ма­ния. (4) Кро­ме того, боль­шин­ство людей зна­ет сво­им вещам счет, хоть бы их было у них очень мно­го; а дру­зей, хотя их и мало, не толь­ко чис­ла не зна­ют, но даже, начав­ши пере­счи­ты­вать их кому-нибудь, кто спро­сит, спер­ва назо­вут неко­то­рых в чис­ле дру­зей, а потом исклю­чат: так мало дума­ют о дру­зьях! (5) А меж­ду тем, с какой вещью ни срав­ни хоро­ше­го дру­га, он ока­жет­ся гораздо цен­нее вся­кой: какая лошадь, какая пара волов так полез­на, как доб­рый друг? Какой раб так при­вя­зан и пре­дан? Какая вещь так при­год­на на все? (6) Хоро­ший друг явля­ет­ся со сво­и­ми услу­га­ми при вся­кой нуж­де дру­га, при устрой­стве как част­ных, так и обще­ст­вен­ных его дел; нуж­но ли ему бла­го­де­я­ние, друг посо­дей­ст­ву­ет; страх ли какой тре­во­жит, он помо­га­ет, то при­ни­мая уча­стие в его рас­хо­дах и рабо­те, то дей­ст­вуя вме­сте с ним уго­во­ра­ми или силой; в его сча­стье раду­ет­ся боль­ше него, в несча­стье все нала­жи­ва­ет. (7) Где чело­ве­ку слу­жат руки тем, что работа­ют, гла­за тем, что зара­нее видят опас­ность, уши тем, что зара­нее слы­шат об опас­но­сти, ноги тем, что испол­ня­ют его наме­ре­ния, там везде бла­го­де­тель­ный друг ока­зы­ва­ет не мень­ше услуг, чем они. Мало того, где иной сам для себя не дела­ет, не видит, не слы­шит, не испол­ня­ет сво­его наме­ре­ния, там часто друг дела­ет это вме­сто сво­его дру­га. Несмот­ря на это, неко­то­рые ста­ра­ют­ся уха­жи­вать за дере­вья­ми из-за пло­дов, а о самом пло­до­нос­ном пред­ме­те, кото­рый назы­ва­ет­ся дру­гом, огром­ное боль­шин­ство людей забо­тит­ся лени­во, кое-как.

(1) Слы­шал я одна­жды еще дру­гую бесе­ду Сокра­та, кото­рой, как мне каза­лось, он побуж­дал слу­ша­те­лей испы­тать, как вели­ка сто­и­мость их в гла­зах дру­зей. Он увидал, что один из его собе­сед­ни­ков не забо­тит­ся о дру­ге, живу­щем под гне­том бед­но­сти. Тогда в при­сут­ст­вии само­го забыв­ше­го свой долг дру­га и мно­гих дру­гих он обра­тил­ся к Анти­сфе­ну¹ с таким вопро­сом:

(2) — Анти­сфен! Есть ли какие цены на дру­зей, как на слуг? Из слуг, напри­мер, один сто­ит мины² две, дру­гой — пол­ми­ны, тре­тий — пять мин, а иной — и десять; а Никий³, сын Нике­ра­та, гово­рят, купил управ­ля­ю­ще­го для сереб­ря­ных руд­ни­ков⁴ за талант. Так вот, — про­дол­жал Сократ, — меня инте­ре­су­ет вопрос, есть ли цены на дру­зей, как на слуг?

(3) — Да, кля­нусь Зев­сом, — отве­чал Анти­сфен, — я по край­ней мере боль­ше хотел бы ино­го иметь дру­гом, чем иметь две мины, дру­го­го не взял бы и за пол­ми­ны, третье­го пред­по­чел бы даже деся­ти минам, а друж­бу чет­вер­то­го купил бы ценою любых сокро­вищ и трудов.

(4) — Если это так, — отве­чал Сократ, — то, пожа­луй, хоро­шо было бы каж­до­му испы­тать, насколь­ко дорог он дру­зьям, и ста­рать­ся быть как мож­но доро­же, чтобы дру­зья не так лег­ко ему изме­ня­ли. Я часто слы­шу — от одно­го, что ему изме­нил друг, от дру­го­го, что чело­век, кото­ро­го он счи­тал сво­им дру­гом, пред­по­чел ему мину, и тому подоб­ное. (5) Меня и инте­ре­су­ет такой вопрос: как пло­хо­го слу­гу хозя­ин жела­ет про­дать и отда­ет за что попа­ло, не так же ли соблаз­ни­тель­но и пло­хо­го дру­га про­дать, когда пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ность полу­чить боль­ше, чем он сто­ит? А хоро­ших слуг, вижу я, нико­гда не про­да­ют, как и хоро­шим дру­зьям не изме­ня­ют.

(1) Каза­лось мне, что Сократ давал умные сове­ты так­же и при реше­нии вопро­са, каких людей долж­но выби­рать в дру­зья; тако­ва ниже­сле­дую­щая его беседа.

—Ска­жи мне, Кри­то­бул¹, если бы нам пона­до­бил­ся хоро­ший друг, как ста­ли бы мы решать этот вопрос? Не прав­да ли, преж­де все­го надо искать тако­го чело­ве­ка, кото­рый не под­да­ет­ся чре­во­уго­дию, пьян­ству, сла­до­стра­стию, сон­ли­во­сти, лени? Ведь чело­век, одер­жи­мый этим, не мог бы ни сам для себя, ни для дру­га делать, что нуж­но.

—Конеч­но, кля­нусь Зев­сом, — отве­чал Кри­то­бул.

—Зна­чит, по-тво­е­му, надо дер­жать­ся подаль­ше от того, кто под­вер­жен этим сла­бо­стям?

—Конеч­но, — отве­чал он.

(2) — Ну а если это — мот, — ска­зал Сократ, — кото­ро­му не хва­та­ет сво­их средств, кото­рый веч­но нуж­да­ет­ся в помо­щи окру­жаю­щих и, если полу­чит ее, не может вер­нуть дол­га, а если не полу­чит, нена­видит отка­зав­ше­го, — как по-тво­е­му, и это — друг отя­го­ти­тель­ный?

—Конеч­но, — отве­чал Кри­то­бул.

—Зна­чит, и от него надо дер­жать­ся подаль­ше?

—Конеч­но, подаль­ше, — отве­чал Кри­то­бул.

(3) — А если это — чело­век, уме­ю­щий копить, но жад­ный до денег, с кото­рым поэто­му труд­но иметь дело, кото­рый брать любит, а отда­вать не хочет?

—По-мое­му, — отве­чал Кри­то­бул, — этот еще хуже, чем его пред­ше­ст­вен­ник.

(4) — А если кто, из-за стра­сти к накоп­ле­нию денег, ни на что не нахо­дит вре­ме­ни, кро­ме как на то, откуда может пожи­вить­ся?

—По-мое­му, и от это­го надо дер­жать­ся подаль­ше: ведь он будет бес­по­ле­зен для това­ри­ща.

—А если кто — склоч­ник, желаю­щий достав­лять дру­зьям мас­су вра­гов?

—Кля­нусь Зев­сом, надо бежать и от это­го.

—А если кто не будет иметь ни одно­го из этих недо­стат­ков, но ока­зы­вать ему доб­ро соиз­во­ля­ет, а сам нисколь­ко не дума­ет пла­тить доб­ром?

—Бес­по­ле­зен будет и этот. Одна­ко, Сократ, како­го же чело­ве­ка попро­бу­ем мы выбрать в дру­зья?

(5) — Думаю тако­го, кото­рый, в про­ти­во­по­лож­ность преды­ду­щим, воз­дер­жен в чув­ст­вен­ных удо­воль­ст­ви­ях и вме­сте с тем домо­вит, покла­дист и стре­мит­ся не отстать от людей, делаю­щих ему доб­ро, в отпла­те им доб­ром и таким обра­зом при­но­сит поль­зу това­ри­щам.

(6) — Так как же нам это испы­тать, Сократ, до сбли­же­ния с ним?

—При суж­де­нии о скуль­п­то­рах, — отве­чал Сократ, — мы не осно­вы­ва­ем­ся на сло­вах их, а когда видим, что скуль­п­тор делал преж­де ста­туи пре­крас­но, то верим, что он и впо­след­ст­вии будет их делать хоро­шо.

(7) — Ты хочешь ска­зать, ста­ло быть, — заме­тил Кри­то­бул, — кто преж­ним дру­зьям делал доб­ро, тот, оче­вид­но, и после­дую­щим будет его делать?

—Да, — отве­чал Сократ, — когда я вижу, что чело­век умел обра­щать­ся с преж­де быв­ши­ми у него лошадь­ми, я думаю, что он суме­ет обра­щать­ся и с дру­ги­ми.

(8) — Ну, хоро­шо, — ска­зал Кри­то­бул. — А как нам сде­лать дру­гом того, кого мы сочтем достой­ным друж­бы?

—Преж­де все­го, — отве­чал Сократ, — надо узнать волю богов, сове­ту­ют ли они сде­лать его дру­гом.

—А что же даль­ше, — спро­сил Кри­то­бул, — если и мы нашли это нуж­ным и боги не про­тив это­го, можешь ли ты ска­зать, как его ловить?

(9) — Кля­нусь Зев­сом, — отве­чал Сократ, — нель­зя ловить его быст­ро­тою ног, как зай­ца, обма­ном, как птиц, и силой, как каба­нов^1a. Пой­мать дру­га про­тив его воли — дело нелег­кое; труд­но так­же дер­жать его в око­вах, как раба, пото­му что к кому при­ме­ня­ет­ся эта мера, тот ста­но­вит­ся ско­рее вра­гом, чем дру­гом.

(10) — А дру­зья­ми как же ста­но­вят­ся люди? — спро­сил Кри­то­бул.

—Гово­рят, есть какие-то вол­шеб­ные напе­вы, посред­ст­вом кото­рых зна­то­ки это­го дела­ют сво­и­ми дру­зья­ми, кого захотят; гово­рят, есть так­же любов­ные зелья, посред­ст­вом кото­рых зна­то­ки это­го при­об­ре­та­ют любовь, кого хотят.

(11) — Так откуда мы можем узнать это? — спро­сил Кри­то­бул.

—Что Сире­ны² пели Одис­сею, ты слы­шал от Гоме­ра; нача­ло это­го напе­ва при­бли­зи­тель­но такое:

К нам, Одис­сей мно­го­хваль­ный, вели­кая сла­ва ахей­цев!

—А всем людям, Сократ, Сире­ны пели этот напев и удер­жи­ва­ли их, так что оча­ро­ван­ные им не ухо­ди­ли от них?

(12) — Нет, они пели так толь­ко тем, кто свою сла­ву видел в доб­ро­де­те­ли.

—Ты хочешь ска­зать, что каж­до­му надо петь какие-нибудь такие напе­вы, чтобы он, слу­шая их, не счел их насмеш­кой со сто­ро­ны хва­ля­ще­го?

—Да, он навле­чет на себя ско­рее враж­ду и будет отва­жи­вать от себя людей, если, напри­мер, в похва­лу чело­ве­ку, знаю­ще­му, что он мал, без­обра­зен и слаб, будет гово­рить, что он кра­сив, высок и силен.

—А дру­гие какие-нибудь напе­вы ты зна­ешь?

(13) — Нет, но слы­шал, что Перикл мно­го их знал и что, напе­вая их сограж­да­нам, вну­шал им любовь к себе.

—А Феми­стокл как вну­шил сограж­да­нам любовь к себе?

—Кля­нусь Зев­сом, Феми­стокл для это­го употреб­лял не напе­вы, а напол­нял оте­че­ство сча­стьем³.

(14) — По-види­мо­му, ты хочешь ска­зать, Сократ, что если мы взду­ма­ем при­об­ре­сти друж­бу како­го-нибудь хоро­ше­го чело­ве­ка, нам самим необ­хо­ди­мо стать хоро­ши­ми людь­ми и на сло­вах и на деле.

—А ты думал, — ска­зал Сократ, — что мож­но быть дур­ным чело­ве­ком и при­об­ре­сти хоро­ших дру­зей?

(15) — Да, я видал, — отве­чал Кри­то­бул, — что и ора­то­ры пло­хие быва­ют в друж­бе с хоро­ши­ми народ­ны­ми вити­я­ми, и люди, совер­шен­но неспо­соб­ные коман­до­вать вой­ском, быва­ют при­я­те­ля­ми хоро­ших пол­ко­вод­цев.

(16) — А зна­ешь ли ты таких (об этом у нас и идет речь), кото­рые сами нико­му поль­зы не при­но­сят, а друж­бу полез­ных людей уме­ют при­об­ре­тать?

—Конеч­но, нет, кля­нусь Зев­сом, — отве­чал Кри­то­бул. — Но если невоз­мож­но дур­но­му чело­ве­ку при­об­ре­сти друж­бу бла­го­род­ных людей^3a, то мне инте­рес­но знать, лег­ко ли может бла­го­род­ный чело­век при­об­ре­сти друж­бу бла­го­род­ных людей?

(17) — Тебя сби­ва­ет с тол­ку, Кри­то­бул, то, что часто ты видишь, как люди, нрав­ст­вен­ные в сво­ей дея­тель­но­сти и не поз­во­ля­ю­щие себе ника­ких позо­ря­щих поступ­ков, вме­сто того, чтоб быть в друж­бе, ссо­рят­ся меж­ду собою и отно­сят­ся друг к дру­гу хуже, чем к людям ниче­го не сто­я­щим.

(18) — И не толь­ко отдель­ные граж­дане, — заме­тил Кри­то­бул, — так посту­па­ют; целые государ­ства, кото­рые осо­бен­но заботят­ся о нрав­ст­вен­но­сти и не допус­ка­ют позор­ных дей­ст­вий, часто быва­ют во враж­деб­ных отно­ше­ни­ях меж­ду собою. (19) При мыс­ли об этом я при­хо­жу совер­шен­но в отча­я­ние насчет при­об­ре­те­ния дру­зей. Дур­ные люди, вижу я, так­же не могут быть в друж­бе меж­ду собою: как в самом деле люди небла­го­дар­ные, неза­бот­ли­вые, коры­сто­лю­би­вые, веро­лом­ные, невоз­держ­ные мог­ли бы стать дру­зья­ми? Поэто­му мне кажет­ся, дур­ные люди по самой при­ро­де сво­ей вооб­ще ско­рее вра­ги, чем дру­зья. (20) Но, по тво­им сло­вам, и с хоро­ши­ми людь­ми дур­ные нико­гда не могут подру­жить­ся: как в самом деле люди, поступ­ки кото­рых без­нрав­ст­вен­ны, ста­ли бы дру­зья­ми тех, кото­рым такие поступ­ки нена­вист­ны? А уж если и доб­ро­де­тель­ные люди ссо­рят­ся из-за пер­вен­ства в государ­стве и из зави­сти нена­видят друг дру­га, то какие же еще люди будут дру­зья­ми, и в ком будет бла­го­же­ла­тель­ность и вер­ность?

(21) — Да, — ска­зал Сократ, — тут доволь­но пест­рая кар­ти­на, Кри­то­бул. От при­ро­ды у людей есть отча­сти дру­же­ст­вен­ные чув­ства: люди нуж­да­ют­ся друг в дру­ге, жале­ют, помо­га­ют в рабо­те и, пони­мая это, чув­ст­ву­ют бла­го­дар­ность друг к дру­гу; отча­сти же враж­деб­ные: если они счи­та­ют одно и то же хоро­шим и при­ят­ным, то борют­ся за обла­да­ние им; если рас­хо­дят­ся в мне­ни­ях, то про­ти­во­дей­ст­ву­ют друг дру­гу; к враж­де ведут так­же спор и гнев; рав­ным обра­зом пода­ет повод к непри­яз­ни свое­ко­ры­стие, к нена­ви­сти — зависть. (22) Одна­ко друж­ба про­би­ра­ет­ся через все эти пре­пят­ст­вия и соеди­ня­ет людей бла­го­род­ных. Бла­го­да­ря сво­им высо­ким каче­ствам, они пред­по­чи­та­ют без отя­го­ще­ния вла­деть уме­рен­ным состо­я­ни­ем, чем путем вой­ны быть хозя­е­ва­ми все­го; несмот­ря на голод и жаж­ду, они могут без горя делить­ся едою и питьем; хотя им при­ят­ны любов­ные отно­ше­ния с моло­ды­ми кра­сав­ца­ми, но они могут сдер­жи­вать свои стра­сти, чтобы не огор­чать, кого не сле­ду­ет. (23) Они могут так­же не толь­ко чест­но, без свое­ко­ры­стия, вла­деть день­га­ми сооб­ща, но и помо­гать друг дру­гу; могут и спо­ры ула­жи­вать не толь­ко без вза­им­но­го огор­че­ния, но и к обо­юд­ной поль­зе, и не давать гне­ву захо­дить так дале­ко, что после при­хо­дит­ся рас­ка­и­вать­ся. Зависть они совсем устра­ня­ют, — тем, что свое иму­ще­ство пре­до­став­ля­ют в соб­ст­вен­ность дру­зьям, а иму­ще­ство дру­зей счи­та­ют сво­им. (24) Так не сле­ду­ет ли ожи­дать, что люди бла­го­род­ные и поче­сти в государ­стве будут делить не толь­ко без вреда, но даже и с поль­зой друг дру­гу? Кто стре­мит­ся к поче­стям и вла­сти в государ­стве, чтоб иметь воз­мож­ность день­ги воро­вать, людей при­тес­нять и пре­да­вать­ся чув­ст­вен­ным удо­воль­ст­ви­ям, тот, надо думать, чело­век бес­чест­ный, низ­кий, неспо­соб­ный подру­жить­ся с дру­гим. (25) Но если кто ищет поче­та в государ­стве лишь с целью ограж­дать себя от неспра­вед­ли­во­сти и иметь воз­мож­ность ока­зы­вать под­держ­ку дру­зьям в пра­вом деле и ста­ра­ет­ся, достиг­нув вла­сти, при­но­сить поль­зу оте­че­ству, поче­му такой чело­век не мог бы подру­жить­ся с таким же? Раз­ве в сою­зе с бла­го­род­ны­ми людь­ми у него будет мень­ше воз­мож­но­сти помо­гать дру­зьям? Или он будет менее спо­со­бен при­но­сить поль­зу оте­че­ству, имея бла­го­род­ных сотруд­ни­ков? (26) Нет, даже при гим­на­сти­че­ских состя­за­ни­ях вид­но, что если бы луч­шим доз­во­ля­лось сго­во­рить­ся и идти на худ­ших, то они побеж­да­ли бы во всех состя­за­ни­ях и полу­ча­ли бы все награ­ды. Но там это­го не доз­во­ля­ют делать, а в состя­за­ни­ях государ­ст­вен­ных, где люди бла­го­род­ные игра­ют глав­ную роль, никто не меша­ет трудить­ся на поль­зу оте­че­ству, с кем кто хочет: так не выгод­но ли государ­ст­вен­но­му дея­те­лю зару­чить­ся друж­бой луч­ших людей и иметь в них сообщ­ни­ков и сотруд­ни­ков, а не про­тив­ни­ков? (27) Ясно так­же и то, что если кто и вой­ну будет с кем-нибудь вести, ему пона­до­бят­ся союз­ни­ки, и при­том в боль­шем чис­ле, если про­тив­ни­ки его будут люди бла­го­род­ные. А кто пред­ла­га­ет свои услу­ги в каче­стве союз­ни­ков, тем надо делать доб­ро, чтобы у них была охота рев­ност­но слу­жить. Но гораздо выгод­нее делать доб­ро луч­шим, кото­рых мало, чем худ­шим, кото­рых мно­го, пото­му что дур­ные тре­бу­ют гораздо боль­ше бла­го­де­я­ний, чем хоро­шие. (28) Нет, Кри­то­бул, не бой­ся: ста­рай­ся быть хоро­шим чело­ве­ком и, став­ши таким, начи­най ловить бла­го­род­ных людей!

Пожа­луй, и я мог бы ока­зать тебе содей­ст­вие в охо­те за нрав­ст­вен­ны­ми людь­ми по сво­ей склон­но­сти к люб­ви: когда я почув­ст­вую вле­че­ние к кому-нибудь, я страш­но, всем суще­ст­вом стрем­люсь к тому, чтобы те, кого я люб­лю, тоже меня люби­ли, те, по ком я тос­кую, тоже тос­ко­ва­ли по мне, чтобы тем, с кем мне хочет­ся быть в обще­нии, тоже хоте­лось обще­ния со мной. (29) И у тебя, вижу я, будет потреб­ность в такой вза­им­но­сти, когда тебе захо­чет­ся подру­жить­ся с кем-нибудь: так ты не скры­вай от меня, с кем ты захо­чешь подру­жить­ся, пото­му что бла­го­да­ря ста­ра­ни­ям понра­вить­ся тому, кто нра­вит­ся мне, я доволь­но опы­тен, дума­ет­ся мне, в охо­те за людь­ми.

(30) Тут Кри­то­бул ска­зал:

—Да, мне дав­но уже хочет­ся при­об­ре­сти такие позна­ния, осо­бен­но если одной и той же нау­ки будет доста­точ­но мне для охоты за людь­ми, хоро­ши­ми душой и пре­крас­ны­ми телом.

(31) Тогда Сократ ска­зал:

—Нет, Кри­то­бул, в моей нау­ке ниче­го не гово­рит­ся о том, чтобы удер­жи­вать пре­крас­ных, нала­гая на них руки: и от Скил­лы⁴, я уве­рен, люди бежа­ли пото­му, что она нала­га­ла на них руки; а Сире­ны ни на кого не нала­га­ли рук, а всем пели изда­ли свои напе­вы, и пото­му все, как гово­рят, у них оста­ва­лись и, слу­шая их, оча­ро­вы­ва­лись.

(32) Тут Кри­то­бул ска­зал:

—Я не ста­ну нала­гать рук; учи меня, если у тебя есть какие сведе­ния, год­ные для при­об­ре­те­ния дру­зей.

—Так и уст не ста­нешь при­кла­ды­вать к устам? — ска­зал Сократ.

—Не бой­ся, — отве­чал Кри­то­бул, — и уст не ста­ну при­кла­ды­вать к устам ничьим, если кто не пре­кра­сен.

—Вот сей­час, — заме­тил Сократ, — ты ска­зал, Кри­то­бул, то, что идет враз­рез с поль­зой. Пре­крас­ные⁵ тако­го обра­ще­ния тер­петь не могут, а без­образ­ные с удо­воль­ст­ви­ем доз­во­ля­ют это, вооб­ра­жая, что за душев­ные каче­ства их назы­ва­ют пре­крас­ны­ми.

(33) Тут Кри­то­бул ска­зал:

—Так, пре­крас­ных я буду цело­вать, а хоро­ших рас­це­ло­вы­вать: поэто­му не бой­ся и учи меня, как охо­тить­ся за дру­зья­ми.

Тут Сократ ска­зал:

—Так вот, Кри­то­бул, когда ты захо­чешь подру­жить­ся с кем, раз­ре­шишь ты мне пожа­ло­вать­ся ему на тебя, что ты от него в вос­тор­ге и жела­ешь быть его дру­гом?

—Жалуй­ся, — отве­чал Кри­то­бул, — я знаю, никто не отно­сит­ся с нена­ви­стью к тем, кто хва­лит.

(34) — А если я при­бав­лю еще такую жало­бу, — про­дол­жал Сократ, — что от вос­тор­га ты еще и рас­по­ло­жен к нему, не поду­ма­ешь ты, что я хочу тебя очер­нить?

—Нет, и у меня само­го, — отве­чал Кри­то­бул, — явля­ет­ся рас­по­ло­же­ние к людям, кото­рых я счи­таю рас­по­ло­жен­ны­ми ко мне.

(35) — Зна­чит, — про­дол­жал Сократ, — мне мож­но будет так гово­рить о тебе тем, с кем ты захо­чешь подру­жить­ся; а если ты упол­но­мо­чишь меня еще гово­рить про тебя, что ты забо­тишь­ся о дру­зьях, что ниче­му не раду­ешь­ся так, как доб­рым дру­зьям, что гор­дишь­ся бла­го­род­ны­ми поступ­ка­ми дру­зей не мень­ше, чем сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми, что раду­ешь­ся бла­го­по­лу­чию дру­зей нисколь­ко не мень­ше, чем сво­е­му соб­ст­вен­но­му, и неустан­но при­ду­мы­ва­ешь сред­ства к тому, чтоб у дру­зей оно было, что досто­ин­ство чело­ве­ка видишь в том, чтобы дру­зьям делать боль­ше добра, а вра­гам боль­ше зла⁶, чем они мог­ли бы сде­лать, то, думаю, я был бы полез­ным помощ­ни­ком тебе в охо­те за хоро­ши­ми дру­зья­ми.

(36) — Зачем же мне ты это гово­ришь, — ска­зал Кри­то­бул, — как буд­то не в тво­ей вла­сти гово­рить про меня, что хочешь?

—Кля­нусь Зев­сом, нет, как я слы­шал одна­жды от Аспа­сии⁷. Она гово­ри­ла, что хоро­шие сва­хи, у кото­рых хва­леб­ные отзы­вы соот­вет­ст­ву­ют дей­ст­ви­тель­но­сти, успеш­но соеди­ня­ют людей брач­ны­ми уза­ми, а лжи­во хва­лить они не реша­ют­ся, пото­му что обма­ну­тые ими нена­видят рав­но друг дру­га и сва­ху. По-мое­му, это пра­виль­но, и я думаю, что не имею пра­ва гово­рить в похва­лу тебе ниче­го, несо­глас­но­го с исти­ной.

(37) — Так вот ты какой друг мне, Сократ! — вос­клик­нул Кри­то­бул. — Если у меня само­го есть какое свой­ство, при­год­ное для при­об­ре­те­ния дру­зей, ты готов помо­гать мне, а если нет, то сочи­нить в мою поль­зу ниче­го не захо­чешь?

—А чем, — спро­сил Сократ, — я могу, по-тво­е­му, боль­ше поль­зы при­не­сти тебе, Кри­то­бул, — если буду лжи­во рас­хва­ли­вать тебя, или если буду вну­шать тебе, чтобы ты ста­рал­ся быть хоро­шим чело­ве­ком? (38) Если так это тебе не ясно, то суди на осно­ва­нии вот каких сооб­ра­же­ний. Пред­ставь себе, что я захо­тел бы подру­жить тебя с каким-нибудь вла­дель­цем кораб­ля и стал бы лжи­во рас­хва­ли­вать тебя, буд­то ты — хоро­ший корм­чий, а он пове­рил бы мне и отдал бы корабль в рас­по­ря­же­ние тебе, не уме­ю­ще­му пра­вить рулем: есть у тебя какая надеж­да, что ты не погу­бишь и себя и корабль? Или пред­ставь себе такой слу­чай из обще­ст­вен­ной жиз­ни: я стал бы лгать граж­да­нам и убедил бы их отдать государ­ство в рас­по­ря­же­ние тебе как выдаю­ще­му­ся пол­ко­вод­цу, судье и государ­ст­вен­но­му дея­те­лю: как ты дума­ешь, что ты наде­лал бы и себе само­му и государ­ству? Или пред­ставь себе слу­чай из част­ной жиз­ни: я стал бы лгать граж­да­нам и убедил бы неко­то­рых отдать иму­ще­ство в рас­по­ря­же­ние тебе как опыт­но­му и забот­ли­во­му хозя­и­ну: раз­ве не ока­за­лось бы при таком опы­те, что ты — чело­век вред­ный, и раз­ве не попал бы ты в смеш­ное поло­же­ние? (39) Нет, Кри­то­бул, самый корот­кий, без­опас­ный и чест­ный путь — это ста­рать­ся быть хоро­шим в той обла­сти, в кото­рой хочешь казать­ся хоро­шим. Когда поду­ма­ешь о тех каче­ствах, кото­рые у людей назы­ва­ют­ся доб­ро­де­те­лью, то най­дешь, что все они раз­ви­ва­ют­ся путем изу­че­ния и упраж­не­ния. Так, по мое­му мне­нию, Кри­то­бул, нам и сле­ду­ет [упраж­нять­ся в доб­ро­де­те­лях]^7a; а если ты дума­ешь как-нибудь ина­че, объ­яс­ни.

Тут Кри­то­бул ска­зал:

—Нет, Сократ, мне совест­но было бы воз­ра­жать про­тив это­го: мои воз­ра­же­ния были бы и низ­ки и про­тив­ны истине.

(1) Так­же и в затруд­ни­тель­ных обсто­я­тель­ствах дру­зей Сократ ста­рал­ся быть поле­зен им: если они про­ис­хо­ди­ли от незна­ния, он пода­вал им совет; если от бед­но­сти, учил их ока­зы­вать друг дру­гу посиль­ную помощь. Рас­ска­жу, что знаю о нем так­же и в этой обла­сти.

Одна­жды Сократ увидал Ари­стар­ха¹ в мрач­ном настро­е­нии духа и ска­зал:

—Долж­но быть, у тебя тяже­ло на душе, Ари­старх: отдай часть этой тяже­сти дру­зьям: может быть, и мы сколь­ко-нибудь тебя облег­чим.

(2) Тут Ари­старх ска­зал:

—Да, Сократ, я — в очень затруд­ни­тель­ном поло­же­нии. Когда у нас в горо­де нача­лось вос­ста­ние² и мно­гие бежа­ли в Пирей, ко мне сошлись поки­ну­тые сест­ры, пле­мян­ни­цы, двою­род­ные сест­ры, и столь­ко их собра­лось, что теперь у меня в доме одних сво­бод­ных³ четыр­на­дцать чело­век. А дохо­дов нет у нас ника­ких — ни от зем­ли, пото­му что она в руках про­тив­ной пар­тии, ни от домов, пото­му что в горо­де наро­да мало. Домаш­них вещей никто не поку­па­ет; занять денег негде: ско­рее, кажет­ся, на доро­ге най­дешь, чем полу­чишь взай­мы. Тяже­ло, Сократ, смот­реть на смерть род­ных, но и про­кор­мить столь­ко чело­век при таких обсто­я­тель­ствах невоз­мож­но.

(3) Выслу­шав это, Сократ ска­зал:

—Что же за при­чи­на, что Кера­мон, кото­рый содер­жит мно­го людей, может не толь­ко добы­вать и себе и им сред­ства к жиз­ни, но еще столь­ко у него оста­ет­ся, что он даже нажил состо­я­ние, а ты отто­го, что содер­жишь мно­го людей, боишь­ся, как бы вам всем не уме­реть от недо­стат­ка средств?

—Пото­му что, кля­нусь Зев­сом, — отве­чал Ари­старх, — он содер­жит рабов, а я — сво­бод­ных.

(4) — Кто же, по-тво­е­му, луч­ше, — спро­сил Сократ, — сво­бод­ные у тебя или рабы у Кера­мо­на?

—Я думаю, — отве­чал он, — сво­бод­ные у меня.

—Так раз­ве это не срам, — ска­зал Сократ, — что он бла­го­да­ря худ­шим живет в богат­стве, а ты с гораздо луч­ши­ми — в бед­но­сти?

—Да, кля­нусь Зев­сом, — отве­чал Ари­старх, — он ведь содер­жит ремес­лен­ни­ков, а я людей, полу­чив­ших вос­пи­та­ние сво­бод­ных граж­дан.

(5) — Так ремес­лен­ни­ки — это люди, уме­ю­щие делать что-нибудь полез­ное? — спро­сил Сократ.

—Конеч­но, — отве­чал Ари­старх.

—Мука — полез­ная вещь?

—Очень даже.

—А пече­ный хлеб?

—Нисколь­ко не хуже.

—А пла­щи муж­ские и жен­ские, рубаш­ки, сол­дат­ские накид­ки, рабо­чие блу­зы? — спро­сил Сократ.

—И это все — очень полез­ные вещи, — отве­чал Ари­старх.

—Неуже­ли твои ниче­го это­го не уме­ют делать? — спро­сил Сократ.

(6) — Нет, все уме­ют, думаю⁴.

—Раз­ве ты не зна­ешь, что одним таким заня­ти­ем, при­готов­ле­ни­ем муки, Нав­си­кид не толь­ко себя со слу­га­ми может про­кор­мить, но сверх того и мно­же­ство сви­ней и коров, и столь­ко у него еще оста­ет­ся, что он и в поль­зу горо­да может часто испол­нять раз­ные литур­гии⁵; а пече­ни­ем хле­ба Киреб содер­жит весь дом и живет вели­ко­леп­но; Демей из Кол­ли­та работа­ет сол­дат­ские накид­ки, Менон — тон­кие пла­тья, а огром­ное боль­шин­ство мегар­цев — рабо­чие блу­зы, и на это все они живут, — раз­ве ты это­го не зна­ешь?

—Да, кля­нусь Зев­сом: они ведь поку­па­ют и дер­жат у себя вар­ва­ров, кото­рых могут застав­лять работать такие хоро­шие вещи, а у меня живут сво­бод­ные, да еще род­ные.

(7) — Так неуже­ли отто­го, что они — сво­бод­ные, они не долж­ны ниче­го делать, как толь­ко есть и спать?⁶ А дру­гие сво­бод­ные граж­дане? Кому, по тво­им наблюде­ни­ям, луч­ше живет­ся, и кого ты счи­та­ешь счаст­ли­вее, — тех ли, кото­рые живут в такой празд­но­сти, или тех, кото­рые зна­ют какое-нибудь полез­ное для жиз­ни дело и зани­ма­ют­ся им? Или ты обна­ру­жил, что для усво­е­ния нуж­ных зна­ний, для запо­ми­на­ния выучен­но­го, для укреп­ле­ния телес­но­го здо­ро­вья, для при­об­ре­те­ния и сохра­не­ния полез­ных для жиз­ни пред­ме­тов ниче­го­неде­ла­ние и пре­не­бре­жи­тель­ное отно­ше­ние ко все­му полез­но людям, а труд и забота ни на что не год­ны? (8) С какой целью твои род­ст­вен­ни­цы учи­лись тому, что они, по тво­им сло­вам, зна­ют? Счи­та­ли ли они эти зна­ния непри­год­ны­ми в жиз­ни и не име­ли в виду делать из них ника­ко­го употреб­ле­ния, или, наобо­рот, дума­ли при­ме­нять их на прак­ти­ке и извле­кать из них поль­зу? Когда у людей боль­ше бла­го­ра­зу­мия, — когда они ниче­го не дела­ют или когда зани­ма­ют­ся полез­ным трудом? Когда они быва­ют спра­вед­ли­вее, — когда работа­ют или когда ниче­го не дела­ют, а толь­ко рас­суж­да­ют о сред­ствах к жиз­ни? (9) Мало того, теперь, дума­ет­ся мне, ни ты их не любишь, ни они тебя: ты видишь в них тяж­кую обу­зу, а они видят, что ты тяго­тишь­ся ими. А отсюда воз­ни­ка­ет опас­ность, что враж­да будет рас­ти, а преж­няя сим­па­тия — умень­шать­ся. А если, бла­го­да­ря тво­ей ини­ци­а­ти­ве, они ста­нут работать, ты будешь любить их, видя в них полез­ных чле­нов семьи, а они тебя будут ценить, заме­тив, что ты раду­ешь­ся, глядя на них; вам при­ят­нее будет вспо­ми­нать о преж­них услу­гах, чув­ство при­зна­тель­но­сти за них будет рас­ти, а от это­го ваши вза­им­ные отно­ше­ния будут более дру­же­ски­ми и род­ст­вен­ны­ми. (10) Если бы они взду­ма­ли зани­мать­ся каким-нибудь позор­ным про­мыс­лом, тогда луч­ше было бы пред­по­честь смерть; но, как вид­но, их зна­ния — вполне чест­ные, вполне под­хо­дя­щие для жен­щи­ны, по обще­му убеж­де­нию; а все люди очень лег­ко, ско­ро, хоро­шо и охот­но испол­ня­ют работы, кото­рые зна­ют. Итак, не думай дол­го и пред­ло­жи им занять­ся работой, кото­рая будет на поль­зу и тебе и им; они, навер­ное, с удо­воль­ст­ви­ем тебя послу­ша­ют­ся.

(11) — Кля­нусь бога­ми, — отве­чал Ари­старх, — твой совет мне кажет­ся очень хоро­шим, Сократ; преж­де я не поз­во­лял себе зани­мать, зная, что, истра­тив заня­тые день­ги, я не буду иметь воз­мож­но­сти их отдать; но теперь, думаю, решусь это сде­лать, чтобы было с чем начать дело.

(12) После это­го добы­ли началь­ные сред­ства, купи­ли шер­сти, во вре­мя работы обеда­ли, после работы ужи­на­ли, из мрач­ных ста­ли весе­лы­ми; преж­ние косые взгляды сме­ни­лись радост­ны­ми; домо­чад­цы люби­ли Ари­стар­ха как покро­ви­те­ля, Ари­старх ценил их как полез­ных чле­нов семьи. Нако­нец он при­шел одна­жды к Сокра­ту и с радо­стью рас­ска­зал ему об этом, при­ба­вив, что они упре­ка­ют его, что он в доме един­ст­вен­ный дар­мо­ед.

(13) Тогда Сократ ска­зал:

—А ты бы им рас­ска­зал бас­ню про соба­ку. Когда живот­ные еще обла­да­ли спо­соб­но­стью речи, гово­рят, овца ска­за­ла хозя­и­ну: «Как стран­но ты посту­па­ешь: мы достав­ля­ем тебе шерсть, ягнят, сыр, и ты нам ниче­го не даешь кро­ме того, что мы возь­мем из зем­ли; а соба­ка ниче­го подоб­но­го тебе не достав­ля­ет, и ты ей даешь ту же пищу, кото­рую сам употреб­ля­ешь». (14) Услы­хав это, соба­ка ска­за­ла: «Так и долж­но быть, кля­нусь Зев­сом: я вас охра­няю, чтобы и люди вас не воро­ва­ли и вол­ки не уно­си­ли; а не то вы, если я не буду вас сте­речь, не смо­же­те даже пастись: буде­те все боять­ся гибе­ли». Тогда, гово­рят, и овцы при­зна­ли пра­во соба­ки на боль­ший почет. Так вот, и ты им гово­ри, что вме­сто соба­ки ты — сто­рож и попе­чи­тель и что бла­го­да­ря тебе они ни от кого не тер­пят обид и живут, работая без опа­се­ния и с удо­воль­ст­ви­ем.

(1) Одна­жды Сократ увидал дру­го­го сво­его ста­рин­но­го при­я­те­ля, с кото­рым дав­но не видал­ся:

—Откуда ты, Эвфер?¹ — спро­сил он его.

—Под конец вой­ны², Сократ, я воз­вра­тил­ся из-за гра­ни­цы, — отве­чал Эвфер, — а теперь живу здесь. Загра­нич­ную усадь­бу у нас отня­ли, а в Атти­ке отец мне ниче­го не оста­вил: поэто­му я при­нуж­ден теперь жить на родине и добы­вать хлеб трудом чер­но­ра­бо­че­го. По-мое­му, это луч­ше, чем про­сить у людей, тем более, что мне нече­го дать под залог зай­ма.

(2) — А как ты дума­ешь, — спро­сил Сократ, — на сколь­ко вре­ме­ни хва­тит у тебя сил для работы за пла­ту?

—Кля­нусь Зев­сом, — отве­чал он, — нена­дол­го.

—А меж­ду тем, — про­дол­жал Сократ, — когда ты соста­ришь­ся, ясное дело, рас­хо­ды нуж­ны будут, а пла­ты никто не захо­чет тебе давать за труд чер­но­ра­бо­че­го.

(3) — Прав­да твоя, — согла­сил­ся Эвфер.

—В таком слу­чае, — ска­зал Сократ, — луч­ше теперь же занять­ся таким делом, кото­рое и на ста­ро­сти лет обес­пе­чит тебя: обра­тить­ся к како­му-нибудь состо­я­тель­но­му чело­ве­ку, кото­ро­му нужен помощ­ник по управ­ле­нию хозяй­ст­вом, смот­реть за поле­вы­ми работа­ми, помо­гать в убор­ке хле­ба и охране иму­ще­ства и, таким обра­зом при­но­ся ему поль­зу, полу­чать ее и само­му.

(4) — Тяже­ло будет мне, Сократ, — отве­чал он, — нести такую раб­скую служ­бу.

—Одна­ко о лицах, сто­я­щих во гла­ве государ­ства и заве­дую­щих народ­ным досто­я­ни­ем, не дума­ют, что они этим уни­жа­ют себя до поло­же­ния раба, а, напро­тив, дума­ют, что они ста­но­вят­ся выше дру­гих сво­бод­ных граж­дан.

(5) — Вооб­ще, Сократ, — отве­чал он, — мне не очень хочет­ся выслу­ши­вать упре­ки от кого-нибудь.

—Одна­ко, Эвфер, — воз­ра­зил Сократ, — не очень-то лег­ко най­ти работу, за кото­рую не услы­шишь упре­ков: труд­но сде­лать что-нибудь так, чтобы ни в чем не оши­бить­ся; да если что и без ошиб­ки сде­ла­ешь, труд­но не натолк­нуть­ся на нера­зум­но­го судью; див­люсь я, как тебе уда­ет­ся так лег­ко избе­гать упре­ков и от тех, на кого ты теперь работа­ешь. (6) Поэто­му надо ста­рать­ся быть подаль­ше от при­дир­чи­вых людей и искать судей спра­вед­ли­вых; надо брать­ся за дело, кото­рое тебе по силам; а кото­рое не по силам, того надо избе­гать; и вооб­ще, вся­кое дело испол­нять с воз­мож­но боль­шей тща­тель­но­стью и охотой. В таком слу­чае, думаю, мень­ше все­го под­верг­нешь­ся упре­кам, ско­рее все­го най­дешь помощь в нуж­де и про­жи­вешь все­го лег­че, без­опас­нее, не тер­пя ника­ко­го недо­стат­ка в ста­ро­сти.

(1) Мне изве­стен еще такой слу­чай. Одна­жды Сократ услы­шал, как Кри­тон¹ жало­вал­ся на то, что тяже­ло жить в Афи­нах тому, кто хочет зани­мать­ся сво­и­ми дела­ми.

—Теперь, — гово­рил он, — меня тас­ка­ют по судам раз­ные лица не за вину с моей сто­ро­ны, а толь­ко в рас­че­те, что я ско­рее готов отку­пить­ся день­га­ми, чтобы толь­ко не возить­ся с судом².

(2) Сократ спро­сил его:

—Ска­жи мне, Кри­тон, собак ты дер­жишь, чтобы они отго­ня­ли вол­ков от овец?

—Конеч­но, — отве­чал Кри­тон, — мне выгод­нее дер­жать их, чем не дер­жать.

—Так ты бы дер­жал и чело­ве­ка, кото­рый хотел бы и мог бы отго­нять от тебя тех, кто взду­ма­ет напасть на тебя.

—С удо­воль­ст­ви­ем дер­жал бы, — отве­чал он, — если бы не боял­ся, что он наки­нет­ся на меня само­го.

(3) — Но раз­ве ты не видишь, — про­дол­жал Сократ, — что, имея дело с таким чело­ве­ком, как ты, гораздо при­ят­нее полу­чать поль­зу, угож­дая тебе, чем став­ши с тобою во враж­деб­ные отно­ше­ния? Будь уве­рен, у нас здесь есть люди, кото­рые сочли бы за боль­шую честь для себя быть в друж­бе с тобою.

(4) После это­го они разыс­ка­ли Археде­ма³, очень лов­ко­го ора­то­ра и дель­ца, но бед­но­го: это был чело­век не тако­го сор­та, кото­рый уме­ет извле­кать выго­ду из все­го; он любил дей­ст­во­вать чест­но и гово­рил, что лег­че все­го нажи­вать­ся на счет сико­фан­тов. При сбо­ре хле­ба, мас­ла, вина, шер­сти или дру­гих каких полез­ных сель­ских про­дук­тов Кри­тон отде­лял часть их и давал Археде­му, при­гла­шал его при жерт­во­при­но­ше­ни­ях⁴ и вооб­ще при всех подоб­ных слу­ча­ях выка­зы­вал ему вни­ма­ние. (5) Архедем смот­рел на дом Кри­то­на как на свое при­ста­ни­ще, и очень ува­жал его. У одно­го из сико­фан­тов, напа­дав­ших на Кри­то­на, он сра­зу открыл мно­же­ство пре­ступ­ле­ний, разыс­кал и мно­го вра­гов его; про­тив него он воз­будил про­цесс в народ­ном суде, в кото­ром о самом сико­фан­те решал­ся вопрос, како­му лич­но­му нака­за­нию или штра­фу над­ле­жит его под­верг­нуть. (6) Сико­фант, знав­ший за собою мно­го сквер­ных дел, употреб­лял все уси­лия, чтобы отде­лать­ся от Археде­ма. Но Архедем не отста­вал от него, пока тот не оста­вил в покое Кри­то­на и не дал денег само­му Археде­му. (7) Когда он успеш­но спра­вил­ся с этим делом и с дру­ги­ми подоб­ны­ми, тогда мно­гие дру­зья Кри­то­на ста­ли про­сить его дать и им Археде­ма для охра­ны, — вро­де того, как вбли­зи пас­ту­ха, име­ю­ще­го хоро­шую соба­ку, и дру­гим пас­ту­хам хочет­ся ста­вить свои ста­да, чтобы поль­зо­вать­ся его соба­кой. (8) Архедем с удо­воль­ст­ви­ем услу­жи­вал Кри­то­ну, и не толь­ко само­му Кри­то­ну жилось покой­но, но и дру­зьям его. Если кто из новых вра­гов Археде­ма уко­рял его, что он льстит Кри­то­ну из-за выгод, полу­чае­мых от него, то Архедем отве­чал: «В чем позор, — в том ли, что чело­век, поль­зу­ясь бла­го­де­я­ни­я­ми чест­ных людей и пла­тя им тем же, подру­жит­ся с ними и поссо­рит­ся с него­дя­я­ми, или же в том, что он, ста­ра­ясь вредить хоро­шим людям, станет во враж­деб­ные отно­ше­ния с ними и, помо­гая него­дя­ям, ста­ра­ет­ся подру­жить­ся с ними и пред­по­чтет их обще­ство обще­ству хоро­ших людей?» С тех пор Архедем был дру­гом Кри­то­на и поль­зо­вал­ся ува­же­ни­ем всех его дру­зей.

(1) Мне извест­на еще такая беседа Сокра­та с его при­я­те­лем Дио­до­ром¹.

—Ска­жи мне, Дио­дор, — начал Сократ, — если у тебя убе­жит слу­га, ты при­ни­ма­ешь меры к воз­вра­ще­нию его?

(2) — Да, кля­нусь Зев­сом, — отве­чал Дио­дор, — я обра­ща­юсь даже к помо­щи дру­гих и объ­яв­ляю награ­ду за его воз­вра­ще­ние.

—А если слу­га твой болен, — про­дол­жал Сократ, — ты забо­тишь­ся о нем и при­гла­ша­ешь вра­чей, чтобы он не умер?

—Очень даже, — отве­чал он.

—А если кто из зна­ко­мых тво­их, гораздо более полез­ный, чем слу­ги, нахо­дит­ся в опас­но­сти уме­реть от недо­стат­ка средств, как по-тво­е­му, не сле­ду­ет ли тебе поза­бо­тить­ся о спа­се­нии его? (3) Ты зна­ешь, конеч­но, что Гер­мо­ген² — чело­век, не отли­чаю­щий­ся небла­го­дар­но­стью, и что ему совест­но было бы полу­чать от тебя одол­же­ния и не пла­тить тебе тем же. А меж­ду тем иметь помощ­ни­ка доб­ро­воль­но­го, бла­го­же­ла­тель­но­го, при­вя­зан­но­го, кото­рый не толь­ко спо­со­бен испол­нять при­ка­за­ния, но может и по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве быть полез­ным, — пред­у­смат­ри­вать, при­ни­мать зара­нее нуж­ные меры, — это, я думаю, сто­ит мно­гих слуг. (4) «Когда доро­гую вещь мож­но купить деше­во, тогда надо поку­пать», — гово­рят хоро­шие хозя­е­ва. А при тепе­реш­них обсто­я­тель­ствах мож­но при­об­ре­сти хоро­ших дру­зей очень деше­во.

(5) — Прав­да твоя, Сократ, — отве­чал Дио­дор. — Ска­жи Гер­мо­ге­ну, чтоб он при­шел ко мне.

—Нет, кля­нусь Зев­сом, — воз­ра­зил Сократ, — и для тебя более при­лич­но само­му пой­ти к нему, чем звать его, и он не боль­ше заин­те­ре­со­ван в осу­щест­вле­нии это­го дела, чем ты.

(6) Таким обра­зом, Дио­дор схо­дил к Гер­мо­ге­ну и с неболь­шой затра­той при­об­рел дру­га, кото­рый счи­тал сво­им дол­гом все­гда печь­ся о том, чтобы и сло­вом и делом при­но­сить поль­зу и достав­лять радость Дио­до­ру.