Эпитомы

Книга I

XXXIV. Вой­на с Нуман­ци­ей

II. 18. Нуман­ция усту­па­ет Кар­фа­ге­ну, Капуе и Корин­фу богат­ст­вом, но рав­на им доб­лест­ным име­нам и честью. По спра­вед­ли­во­сти гово­ря, она состав­ля­ет наи­выс­шую сла­ву Испа­нии. (2) В самом деле, не имея ни сте­ны, ни башен, но будучи удоб­но рас­по­ло­же­на на хол­ме у реки, она в тече­ние один­на­дца­ти лет четырь­мя тыся­ча­ми кельт­ибе­ров сдер­жи­ва­ла соро­ка­ты­сяч­ное вой­ско; и не толь­ко сдер­жа­ла, но и одна­жды жесто­ко поверг­ла нас и свя­за­ла постыд­ны­ми дого­во­ра­ми; нако­нец, когда ста­ло ясно, что Нуман­ция непо­беди­ма, она пона­до­би­лась тому, кто раз­ру­шил Кар­фа­ген.

(3) Нелег­ко при­знать­ся, но ни одна вой­на не име­ла более неспра­вед­ли­вой при­чи­ны. Нуман­тий­цы засту­пи­лись за сегидин­цев¹⁸⁰, сво­их союз­ни­ков и еди­но­мыш­лен­ни­ков, выскольз­нув­ших из рук рим­лян. Заступ­ни­че­ство за них не достиг­ло цели. (4) Хотя нуман­тий­цы не при­зна­ва­лись в сопри­част­но­сти к воен­ным дей­ст­ви­ям, им как усло­вие дого­во­ра было при­ка­за­но сло­жить ору­жие. Они вос­при­ня­ли это так, слов­но у них отру­ба­ли руки, и немед­лен­но взя­лись за ору­жие под пред­во­ди­тель­ст­вом храб­рей­ше­го Мега­ра­ви­ка. Напав на Пом­пея¹⁸¹, они, одна­ко, пред­по­чли дого­вор, хотя мог­ли победить. Затем обру­ши­лись на Гости­лия Ман­ци­на¹⁸² (5) и непре­рыв­ны­ми заса­да­ми и напа­де­ни­я­ми настоль­ко измота­ли его, что никто не мог выдер­жать даже взгляда и голо­са нуман­тий­ца. (6) Одна­ко и с ним пред­по­чли заклю­чить дого­вор, огра­ни­чив­шись усло­ви­ем выда­чи ору­жия, хотя мог­ли бы добить­ся пол­но­го пора­же­ния. (7) Счи­тая нуман­тий­ский дого­вор не мень­шим позо­ром и сты­дом для себя, чем в преж­ние вре­ме­на каудин­ский, рим­ский народ иску­пил бес­че­стье это­го пора­же­ния выда­чей Ман­ци­на вра­гам; (8) в кон­це кон­цов под води­тель­ст­вом Сци­пи­о­на, пожа­ром Кар­фа­ге­на обу­чен­но­го раз­ру­шать горо­да, рим­ский народ рас­па­лил­ся даже для мще­ния. (9) Но для это­го Сци­пи­о­ну потре­бо­ва­лось более жесто­ко сра­жать­ся в лаге­рях с соб­ст­вен­ны­ми вои­на­ми, чем на поле боя с нуман­тий­цем. (10) Вои­ны были очень утом­ле­ны посто­ян­ной неспра­вед­ли­вой и раб­ской работой, но был отдан при­каз воз­во­дить более высо­кую насыпь. Кто не вла­дел ору­жи­ем и не поже­лал кро­ви, тому было при­ка­за­но прой­ти испы­та­ние гря­зью. Кро­ме того, были уда­ле­ны про­даж­ные жен­щи­ны, слу­ги, покла­жа, кро­ме самой необ­хо­ди­мой. (11) Вер­но ска­за­но: каков пол­ко­во­дец, тако­во и вой­ско. После того как вои­нов вер­ну­ли к пови­но­ве­нию, завя­за­лось сра­же­ние, и — чего никто нико­гда не наде­ял­ся увидеть — все заме­ти­ли бегу­щих нуман­тий­цев. (12) Они даже хоте­ли сдать­ся, если бы были пред­ло­же­ны усло­вия, достой­ные мужей. Но так как Сци­пи­он¹⁸³ хотел насто­я­щей, без­ого­во­роч­ной победы, они вынуж­де­ны были ринуть­ся в смерт­ный бой, но преж­де насы­ти­лись погре­баль­ны­ми яст­ва­ми из полу­сы­ро­го мяса и целии — так назы­ва­ют тузем­ный напи­ток из хле­ба. (13) Сци­пи­он понял: при­гото­вив­ши­е­ся уме­реть не будут сра­жать­ся. Когда их, окру­жен­ных рвом, насы­пью и четырь­мя лаге­ря­ми, стал мучить голод, они потре­бо­ва­ли у сво­его пол­ко­во­д­ца сра­же­ния, чтобы погиб­нуть как подо­ба­ет вои­нам; когда же не доби­лись это­го, пред­по­чли вылаз­ку. (14) В руко­паш­ной схват­ке мно­гие были уби­ты. Осталь­ные неко­то­рое вре­мя оста­ва­лись живы, хотя сви­реп­ст­во­вал голод, и даже при­ня­ли реше­ние спа­стись бег­ст­вом. Но от это­го изба­ви­ли жены, обо­рвав под­пру­ги у лоша­дей: пре­ступ­ле­ние из-за люб­ви! (15) Опла­кав свою гибель, они дошли до край­не­го бешен­ства и неистов­ства, а в кон­це кон­цов, при вожде Реко­гене, окон­ча­тель­но погу­би­ли себя, сво­их близ­ких, роди­ну мечом, ядом, повсе­мест­ны­ми под­жо­га­ми. (16) Хва­ла храб­рей­ше­му и, по мое­му мне­нию, счаст­ли­вей­ше­му в самих несча­стьях горо­ду! Во испол­не­ние клят­вы он защи­тил союз­ни­ков, дол­гое вре­мя малы­ми сила­ми сдер­жи­вал вой­ско, опи­рав­ше­е­ся на силы все­го мира. Будучи побеж­ден в кон­це кон­цов вели­чай­шим пол­ко­вод­цем, город не доста­вил вра­гу ника­кой радо­сти. (17) Не было ни одно­го нуман­тий­ско­го вои­на, кото­ро­го пове­ли бы в око­вах¹⁸⁴, ника­кой добы­чи, как от самых нищих, ору­жие сожгли сами. Для три­ум­фа оста­лось толь­ко их имя.

II. 19. До это­го момен­та рим­ский народ пре­кра­сен, бли­ста­те­лен, бла­го­че­стив, без­упре­чен и вели­ко­ле­пен. Конец пери­о­да велик, но в рав­ной сте­пе­ни бес­по­ко­ен и стра­шен, так как по мере роста импе­рии в боль­шой сте­пе­ни воз­рас­та­ли к поро­ки. (2) И если кто рас­чле­нит этот тре­тий воз­раст замор­ских заво­е­ва­ний, кото­рый мы опре­де­ли­ли в две­сти лет, то по спра­вед­ли­во­сти надо будет при­знать, что пер­вые сто¹⁸⁵, за кото­рые рим­ский народ укро­тил Афри­ку, Македо­нию, Сици­лию, Испа­нию, — золотые, как и вос­пе­ва­ют поэты. (3) Сле­дую­щие сто, без­услов­но, желез­ные и кро­ва­вые, и даже чудо­вищ­ные: ведь они при­со­еди­ни­ли к югур­тин­ским, ким­вр­ским, мит­ри­да­то­вым, пар­фян­ским, пират­ским вой­нам, а так­же к галль­ским и гер­ман­ским бит­вам, из-за кото­рых сла­ва достиг­ла само­го неба, грак­хан­скую и дру­зи­ан­скую рез­ню, а так­же раб­ские вой­ны и, что еще позор­нее, — гла­ди­а­тор­ские. (4) И в завер­ше­ние все­го рим­ский народ в лице Мария и Сул­лы, а впо­след­ст­вии Пом­пея и Цеза­ря слов­но в беше­ном неистов­стве рас­тер­зал — о свя­тотат­ство! — само­го себя. (5) Хотя все это сли­то воеди­но, мы изло­жим собы­тия порознь, чтобы было нагляд­нее и чтобы пре­ступ­ле­ния не заглу­ша­лись доб­ро­де­те­ля­ми. Преж­де, как мы и нача­ли, вспом­ним спра­вед­ли­вые и свя­щен­ные вой­ны с внеш­ни­ми наро­да­ми, чтобы ста­ло оче­вид­но вели­чие рас­ту­щей день ото дня импе­рии; потом вер­нем­ся к пре­ступ­ле­ни­ям граж­дан, к постыд­ным и нече­сти­вым сра­же­ни­ям.