Философские трактаты

О законах

Книга III

(I, 1) МАРК. — Итак, я буду, как и пред­по­ла­гал, сле­до­вать мыс­лям мужа, вдох­нов­лен­но­го бога­ми, кото­ро­го я, глу­бо­ко перед ним пре­кло­ня­ясь, про­слав­ляю, пожа­луй, чаще, чем сле­до­ва­ло бы.

АТТИК. — Ты, по-види­мо­му, гово­ришь о Пла­тоне.

МАРК. — Имен­но о нем, Аттик!

АТТИК. — Нет, про­слав­ле­ния твои нико­гда не будут ни чрез­мер­ны­ми, ни черес­чур часты­ми. Ибо даже мои еди­но­мыш­лен­ни­ки, желаю­щие, чтобы про­слав­ля­ли толь­ко их учи­те­ля¹, поз­во­ля­ют мне чтить Пла­то­на, как я захо­чу.

МАРК. — И они, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, посту­па­ют пра­виль­но. И в самом деле, что более достой­но тво­е­го утон­чен­но­го ума? Ты, по мое­му мне­нию, и в жиз­ни, и в сво­ей речи достиг столь труд­но даю­ще­го­ся соче­та­ния досто­ин­ства и бла­го­же­ла­тель­но­сти.

АТТИК. — Я очень рад, что пре­рвал тебя, так как ты пре­вос­ход­но выска­зал свое мне­ние обо мне. Но про­дол­жай, как начал.

МАРК. — Итак, сна­ча­ла при­ведем самый закон и ука­жем его под­лин­ные и свой­ст­вен­ные ему досто­ин­ства.

АТТИК. — Конеч­но; так же, как ты посту­пил, гово­ря о законе отно­си­тель­но рели­гии.

(2) МАРК. — Итак, назна­че­ние маги­ст­ра­та, как вы види­те, в том, чтобы руко­во­дить и отда­вать рас­по­ря­же­ния пра­виль­ные, полез­ные и зако­но­мер­ные. Ибо, подоб­но тому, как маги­ст­ра­та­ми руко­во­дят зако­ны, так наро­дом руко­во­дят маги­ст­ра­ты, и мож­но с пол­ным осно­ва­ни­ем ска­зать, что маги­ст­рат — это закон гово­ря­щий, а закон — это без­молв­ный маги­ст­рат. (3) Далее, ничто так не соот­вет­ст­ву­ет пра­ву и есте­ствен­но­му поряд­ку (гово­ря это, я хочу, чтобы под­ра­зу­ме­ва­лось, что я гово­рю о законе), как импе­рий², без кото­ро­го не могут дер­жать­ся ни дом, ни граж­дан­ская общи­на, ни народ, ни чело­ве­че­ство в целом, ни вся при­ро­да, ни сама все­лен­ная. Ибо и все­лен­ная пови­ну­ет­ся боже­ству, и ему покор­ны и моря, и суша, и жизнь людей под­чи­ня­ет­ся веле­ни­ям выс­ше­го зако­на³.

(II, 4) Нако­нец, — перей­ду к собы­ти­ям более близ­ким и более извест­ным нам — все древ­ние пле­ме­на неко­гда пови­но­ва­лись царям⁴. Этот вид импе­рия вна­ча­ле пре­до­став­лял­ся спра­вед­ли­вей­шим и муд­рей­шим людям (такой порядок был в пол­ной силе и в нашем государ­стве, пока им пра­ви­ла цар­ская власть), а затем пере­да­вал­ся по поряд­ку их потом­кам. Такое поло­же­ние и поныне оста­ет­ся у наро­дов, кото­ры­ми пра­вят цари. А те наро­ды, кото­рым цар­ская власть была неугод­на, отка­за­лись не от пови­но­ве­ния кому бы то ни было, но от пови­но­ве­ния все­гда одно­му и тому же чело­ве­ку. Мы же, коль ско­ро мы пре­по­да­ем зако­ны сво­бод­ным наро­дам и ранее изло­жи­ли в шести кни­гах свои мыс­ли о наи­луч­шем государ­ст­вен­ном устрой­стве⁵, в насто­я­щее вре­мя согла­су­ем зако­ны с тем государ­ст­вен­ным стро­ем, кото­рый мы одоб­ря­ем.

(5) Итак, надо, чтобы суще­ст­во­ва­ли маги­ст­ра­ты⁶; ведь без их муд­ро­сти и усер­дия граж­дан­ская общи­на суще­ст­во­вать не может, и рас­пре­де­ле­ни­ем пол­но­мо­чий меж­ду ними под­дер­жи­ва­ет­ся весь государ­ст­вен­ный строй. При этом долж­на быть уста­нов­ле­на не толь­ко для маги­ст­ра­тов мера их вла­сти, но и для граж­дан мера их пови­но­ве­ния. Ведь и тот, кто разум­но повеле­ва­ет, рано или позд­но дол­жен будет под­чи­нять­ся, а тот, кто покор­но под­чи­ня­ет­ся, досто­ин того, чтобы рано или позд­но начать повеле­вать⁷. Поэто­му надо, чтобы тот, кто под­чи­ня­ет­ся, наде­ял­ся на то, что он со вре­ме­нем станет повеле­вать, а тот, кто повеле­ва­ет, думал о том, что ему вско­ре при­дет­ся под­чи­нять­ся. И мы — как это дела­ет Харонд в сво­их зако­нах⁸ — даже пред­пи­сы­ва­ем граж­да­нам не толь­ко поко­рять­ся и пови­но­вать­ся маги­ст­ра­там, но так­же и ува­жать и любить их. Что же каса­ет­ся Пла­то­на, то он к потом­кам тита­нов отно­сит тех людей, кото­рые — подоб­но тому, как тита­ны вос­ста­ли про­тив небо­жи­те­лей⁹, вос­ста­ют про­тив сво­их маги­ст­ра­тов. После этих заме­ча­ний перей­дем теперь к самим зако­нам, если вы соглас­ны на это.

АТТИК. — И с этим, и с пред­ло­жен­ным тобою поряд­ком обсуж­де­ния я согла­сен.

Закон про­чи­тан. При­ка­зы­ваю вам отой­ти и велю вру­чить вам таб­лич­ки⁴¹.

(V, 12) КВИНТ. — Как крат­ко озна­ко­мил ты нас, брат мой, с рас­пре­де­ле­ни­ем прав всех маги­ст­ра­тов; но это отно­сит­ся, пожа­луй, толь­ко к наше­му государ­ству, хотя ты и при­ба­вил кое-что новое.

МАРК. — Заме­ча­ние твое, Квинт, вполне спра­вед­ли­во. Это имен­но то государ­ст­вен­ное устрой­ство, кото­рое Сци­пи­он пре­воз­но­сит в тех кни­гах⁴² и осо­бен­но одоб­ря­ет; оно осу­ще­ст­ви­мо толь­ко при таком имен­но рас­пре­де­ле­нии прав маги­ст­ра­тов. Ибо вам сле­ду­ет твер­до пом­нить: на маги­ст­ра­тах и на тех, кто веда­ет дела­ми, государ­ство и дер­жит­ся, при­чем осо­бен­ность того или ино­го государ­ства воз­мож­но понять на осно­ва­нии их соста­ва. А так как наши пред­ки, про­явив вели­чай­шую муд­рость и вели­чай­шую уме­рен­ность, созда­ли это государ­ство, то мне почти не пона­до­би­лось вно­сить в зако­ны что-либо новое.

(13) АТТИК. — В таком слу­чае ты рас­смот­ришь при­чи­ны, поче­му такое рас­пре­де­ле­ние прав маги­ст­ра­тов пред­став­ля­ет­ся тебе наи­бо­лее под­хо­дя­щим, — так же, как ты, по мое­му сове­ту и прось­бе, посту­пил, гово­ря о законе отно­си­тель­но рели­гии.

МАРК. — Жела­ние твое, Аттик, я испол­ню и рас­смот­рю этот вопрос в целом, — как он был изу­чен и изло­жен уче­ней­ши­ми людь­ми Гре­ции, а затем, как я заду­мал, перей­ду к рас­смот­ре­нию наше­го пра­ва.

АТТИК. — Имен­но тако­го обсуж­де­ния я и жду.

МАРК. — Но об этом мно­гое уже было ска­за­но в кни­гах о государ­стве; мне при­шлось сде­лать это, когда я ста­рал­ся най­ти наи­луч­ший вид государ­ст­вен­но­го устрой­ства. Отно­си­тель­но маги­ст­ра­тов кое-что было точ­но и тща­тель­но изло­же­но преж­де все­го Фео­фра­с­том⁴³, а затем сто­и­ком Дио­ном⁴⁴.

(VI, 14) АТТИК. — Как? Раз­ве и сто­и­ки зани­ма­лись этим вопро­сом?

МАРК. — Немно­го; раз­ве толь­ко тот, кого я уже назвал, а впо­след­ст­вии так­же и вели­кий и уче­ней­ший чело­век — Панэтий⁴⁵. Ведь сто­и­ки преж­не­го вре­ме­ни рас­смат­ри­ва­ли вопрос о государ­стве хотя и глу­бо­ко, но отвле­чен­но и не для рас­про­стра­не­ния в наро­де и сре­ди граж­дан. Все это пре­иму­ще­ст­вен­но про­ис­те­ка­ет из Ака­де­мии, по почи­ну Пла­то­на. Затем Ари­сто­тель в сво­их рас­суж­де­ни­ях осве­тил весь этот вопрос о государ­ст­вен­ном устрой­стве, как и Герак­лид Пон­тий­ский⁴⁶, исхо­див­ший из уче­ния того же Пла­то­на. Фео­фраст же, уче­ник Ари­сто­те­ля, как вы зна­е­те, был погло­щен эти­ми вопро­са­ми, а Дике­арх⁴⁷, дру­гой уче­ник Ари­сто­те­ля, вовсе не был чужд этим взглядам и уче­ни­ям. В даль­ней­шем после­до­ва­тель Фео­ф­ра­с­та, зна­ме­ни­тый Демет­рий Фалер­ский⁴⁸, о кото­ром я уже гово­рил, на удив­ле­ние всем извлек это уче­ние из тай­ни­ков, где его, поль­зу­ясь досу­гом, скры­ва­ли начи­тан­ные люди, и вывел его не толь­ко на свет солн­ца и на песок аре­ны, но и для испы­та­ний в бит­вах. Ведь мы можем назвать мно­гих не осо­бен­но уче­ных людей, быв­ших вели­ки­ми государ­ст­вен­ны­ми дея­те­ля­ми, и уче­ней­ших людей, неис­кус­ных в делах государ­ства; что же каса­ет­ся чело­ве­ка, выдаю­ще­го­ся в обо­их отно­ше­ни­ях, кото­рый был бы пер­вым и в заня­ти­ях нау­кой, и в управ­ле­нии государ­ст­вом, то кто может срав­нять­ся с Демет­ри­ем?

АТТИК. — Такой чело­век, дума­ет­ся мне, най­тись может — ну, хотя бы один из нас тро­их. Но про­дол­жай, как ты начал.

(VII, 15) МАРК. — Итак, эти уче­ные поста­ви­ли вопрос: дол­жен ли быть в государ­стве один маги­ст­рат — с тем, чтобы осталь­ные маги­ст­ра­ты под­чи­ня­лись ему? Так после изгна­ния царей, как я пони­маю, и реши­ли наши пред­ки. Но ввиду того, что цар­ский образ прав­ле­ния, когда-то нахо­див­ший одоб­ре­ние, впо­след­ст­вии был отверг­нут не столь­ко из-за недо­стат­ков цар­ской вла­сти, сколь­ко из-за поро­ков царя, то будет казать­ся отверг­ну­тым толь­ко назва­ние «царь», а суще­ство дела сохра­нит­ся, если один маги­ст­рат будет при­ка­зы­вать всем осталь­ным. (16) Поэто­му Фео­помп⁴⁹ не без осно­ва­ний про­ти­во­по­ста­вил в Лакеде­моне эфо­ров царям, а мы кон­су­лам — три­бу­нов. Ведь кон­сул обла­да­ет имен­но той вла­стью, кото­рая осно­ва­на на пра­ве: ему долж­ны под­чи­нять­ся все осталь­ные маги­ст­ра­ты за исклю­че­ни­ем три­бу­на, чья власть была учреж­де­на позд­нее — для того, чтобы боль­ше не мог­ло совер­шать­ся то, что когда-то совер­ши­лось. Это преж­де все­го огра­ни­чи­ло пра­ва кон­су­ла, так как появил­ся чело­век, на кото­ро­го его власть не рас­про­стра­ня­лась, и так как три­бун мог ока­зать помощь дру­гим людям — не толь­ко маги­ст­ра­там, но и част­ным лицам в слу­чае их непо­ви­но­ве­ния кон­су­лу⁵⁰.

(17) КВИНТ. — Ты гово­ришь о боль­шом зле. Ибо, после воз­ник­но­ве­ния этой вла­сти, зна­че­ние опти­ма­тов умень­ши­лось, а сила тол­пы окреп­ла.

МАРК. — Это не так, Квинт! Ведь не одни толь­ко пра­ва кон­су­лов неми­ну­е­мо долж­ны были пока­зать­ся наро­ду оскор­би­тель­ны­ми и тая­щи­ми в себе наси­лие. После того, как в них было вне­се­но уме­рен­ное и муд­рое огра­ни­че­ние⁵¹, …[Лаку­на] Под дей­ст­вие зако­на долж­ны под­па­дать все.

…Как смо­жет он защи­щать союз­ни­ков, если ему нель­зя будет выби­рать меж­ду полез­ным и непо­лез­ным?

(VIII, 18) «Да воз­вра­ща­ют­ся они домой с честью». И пра­во, доб­лест­ные и бес­ко­рыст­ные люди не долж­ны ни от вра­гов, ни от союз­ни­ков при­но­сить с собой ниче­го, кро­ме чести.

Далее совер­шен­но оче­вид­но, что нет ниче­го более позор­но­го, чем легат­ство не по делам государ­ства⁵². Не ста­ну гово­рить, как себя ведут и вели те, кто под пред­ло­гом легат­ства полу­ча­ет наслед­ство или взыс­ки­ва­ет день­ги по син­гра­фам⁵³. Это, пожа­луй, порок, свой­ст­вен­ный всем людям. Но я спра­ши­ваю: что дей­ст­ви­тель­но может быть более позор­ным, чем поло­же­ние, когда сена­тор явля­ет­ся лега­том, но без опре­де­лен­но­го кру­га дея­тель­но­сти, без пол­но­мо­чий, без како­го-либо пору­че­ния от государ­ства? Я, в свое кон­суль­ство, имен­но этот вид легат­ства, хотя сена­то­ром он казал­ся выгод­ным, все же — и при­том с одоб­ре­ния сена­та, собрав­ше­го­ся в пол­ном соста­ве, — упразд­нил бы, не совер­ши тогда интер­цес­сии жал­кий пле­бей­ский три­бун⁵⁴. Но я все-таки сокра­тил срок легат­ства, ранее неогра­ни­чен­ный: я сде­лал его годич­ным. Таким обра­зом, позор оста­ет­ся, но про­дол­жи­тель­ность его умень­ше­на. Но теперь, если вы соглас­ны, поки­нем про­вин­ции и воз­вра­тим­ся в Рим.

АТТИК. — Мы-то вполне соглас­ны, но те, кто нахо­дит­ся в про­вин­ци­ях, вовсе не соглас­ны на это⁵⁵.

(19) МАРК. — Одна­ко, Тит, если они будут под­чи­нять­ся зако­нам, то самым доро­гим для них будет Город, будет их дом и самым мно­готруд­ным и тягост­ным — управ­ле­ние про­вин­ци­ей⁵⁶.

Далее сле­ду­ет закон, опре­де­ля­ю­щий власть пле­бей­ских три­бу­нов, суще­ст­ву­ю­щую в нашем государ­стве. Гово­рить о ней подроб­но необ­хо­ди­мо­сти нет.

КВИНТ. — Наобо­рот, брат мой, лич­но я, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, хочу знать твое мне­ние об этой вла­сти. Ведь мне она пред­став­ля­ет­ся пагуб­ной, так как воз­ник­ла во вре­мя мяте­жа и для мяте­жа⁵⁷. Она впер­вые воз­ник­ла — если мы поже­ла­ем вспом­нить — во вре­ме­на граж­дан­ской вой­ны, когда части Горо­да были оса­жде­ны и захва­че­ны. Затем, после того, как она вско­ре была уби­та⁵⁸ (подоб­но тому, как, по зако­нам Две­на­дца­ти Таб­лиц, уби­ва­ют ребен­ка-уро­да⁵⁹), она через неко­то­рое вре­мя каким-то обра­зом ожи­ла и воз­ро­ди­лась, еще более мерз­кая и отвра­ти­тель­ная.

(IX) И в самом деле, чего толь­ко не поро­ди­ла она? Ведь она спер­ва (это­го мож­но было ожи­дать от нече­сти­во­го суще­ства) лиши­ла «отцов» все­го поче­та, каким они поль­зо­ва­лись, все низ­шее урав­ня­ла с выс­шим, все при­ве­ла в бес­по­рядок, пере­ме­ша­ла. Но, при­ни­зив высо­кое поло­же­ние пер­вен­ст­во­вав­ших людей, она все же не успо­ко­и­лась. (20) Ибо — не буду гово­рить ни о Гае Фла­ми­нии, ни о собы­ти­ях, кажу­щих­ся уже отда­лен­ны­ми вслед­ст­вие дав­но­сти⁶⁰, — какие пра­ва оста­вил чест­ным мужам три­бу­нат Тибе­рия Грак­ха?⁶¹ Впро­чем, пятью года­ми ранее пле­бей­ский три­бун Гай Кури­а­ций, чело­век само­го низ­ко­го про­ис­хож­де­ния и пре­зрен­ней­ший, заклю­чил в тюрь­му кон­су­лов Деци­ма Бру­та и Пуб­лия Сци­пи­о­на⁶², — каких и сколь выдаю­щих­ся мужей! — чего ранее нико­гда не быва­ло⁶³. Что каса­ет­ся три­бу­на­та Гая Грак­ха, кото­рый, как он сам ска­зал, под­бро­сил на форум кин­жа­лы, чтобы граж­дане друг дру­га пере­ре­за­ли, то раз­ве он не нис­про­верг все­го государ­ст­вен­но­го строя?⁶⁴ А что ска­зать о Сатур­нине⁶⁵, о Суль­пи­ции⁶⁶, о дру­гих?⁶⁷ Ведь государ­ство даже не смог­ло отра­зить их напа­де­ние, не при­бег­нув к мечу.

(21) Но зачем упо­ми­нать о собы­ти­ях дав­них и касаю­щих­ся дру­гих, а не о слу­чив­ших­ся с нами и све­жих в нашей памя­ти? Нашел­ся бы, гово­рю я, когда-либо чело­век, столь дерз­кий и столь враж­деб­ный нам, что он замыс­лил бы поко­ле­бать наше поло­же­ние, не нато­чив про­тив нас кин­жа­ла како­го-нибудь три­бу­на? Пре­ступ­ные и дур­ные люди, не нахо­дя тако­го чело­ве­ка, не гово­рю уже — ни в одном доме, нет, даже ни в одном роду, во мра­ке, опу­стив­шем­ся на государ­ство, сочли нуж­ным вол­но­вать роды. Но — обсто­я­тель­ство, исклю­чи­тель­но важ­ное для нас и ове­ваю­щее память о нас неуми­раю­щей сла­вой, — ни за какую пла­ту не уда­лось най­ти три­бу­на, кото­рый согла­сил­ся бы дей­ст­во­вать про­тив нас, за исклю­че­ни­ем того, кото­ро­му вооб­ще нель­зя было быть три­бу­ном⁶⁸. (22) И каких толь­ко потря­се­ний не вызвал он! Это были, разу­ме­ет­ся, потря­се­ния, какие мог­ло при­чи­нить бес­смыс­лен­ное и бес­цель­ное бешен­ство отвра­ти­тель­но­го зве­ря, рас­па­лен­ное бешен­ст­вом тол­пы.

Вот поче­му, — во вся­ком слу­чае, в этом деле, — я горя­чо одоб­ряю дей­ст­вия Сул­лы, кото­рый зако­ном сво­им отнял у пле­бей­ских три­бу­нов власть совер­шать без­за­ко­ния, но оста­вил им власть ока­зы­вать помощь⁶⁹, а Пом­пея наше­го — за все его дру­гие дея­ния — я все­гда пре­воз­но­шу вели­чай­ши­ми и выс­ши­ми похва­ла­ми, но когда речь идет о вла­сти три­бу­нов, то я мол­чу⁷⁰. Ведь пори­цать его мне не хочет­ся, а хва­лить его я не могу.

(X, 23) МАРК. — Недо­стат­ки три­бу­на­та ты, Квинт, видишь пре­вос­ход­но, но, когда что бы то ни было осуж­да­ют, неспра­вед­ли­во пере­чис­лять толь­ко дур­ные сто­ро­ны и отме­чать недо­стат­ки, не обра­тив вни­ма­ния на хоро­шие сто­ро­ны. Ведь таким обра­зом воз­мож­но осудить даже кон­су­лат, если собрать про­ступ­ки кон­су­лов, назы­вать кото­рых мне не хочет­ся. Я лич­но при­знаю, что самая власть три­бу­нов таит в себе неко­то­рое зло, но без это­го зла не было бы и того доб­ро­го нача­ла, кото­ро­го в ней иска­ли. «Власть пле­бей­ских три­бу­нов, — ска­жешь ты, — чрез­мер­на». Кто отри­ца­ет это? Но сила наро­да быва­ет гораздо более дика и необуздан­на, а ведь она, когда у наро­да есть вожак, ино­гда быва­ет более мяг­кой, чем при отсут­ст­вии вожа­ка⁷¹. Ведь вожак пом­нит, что он дей­ст­ву­ет на свою ответ­ст­вен­ность, народ же, в поры­ве сво­ем, опас­но­сти не созна­ет. — «Но его ино­гда под­стре­ка­ют». — А в то же вре­мя часто и успо­ка­и­ва­ют. (24) И в самом деле, най­дет­ся ли столь обе­зу­мев­шая кол­ле­гия, чтобы в ней ни один из деся­ти чле­нов не был в здра­вом уме, когда даже про­тив Тибе­рия Грак­ха не пре­ми­нул совер­шить интер­цес­сию три­бун, уже не гово­рю — отстра­нен­ный, нет, лишен­ный пол­но­мо­чий?⁷² И что дру­гое нанес­ло удар Тибе­рию Грак­ху, как не то, что он отнял у кол­ле­ги власть совер­шать интер­цес­сию?

Но оце­ни про­явив­шу­ю­ся в этом муд­рость наших пред­ков: после того, как «отцы» пре­до­ста­ви­ли плеб­су эту власть, он сло­жил ору­жие, мятеж пре­кра­тил­ся, и было най­де­но разум­ное реше­ние, бла­го­да­ря кото­ро­му про­стые люди мог­ли счи­тать себя рав­ны­ми пер­вен­ст­ву­ю­щим, а в этом одном было спа­се­ние государ­ства.

«Но ведь Грак­хов было двое». — А поми­мо них (хотя мож­но назвать мно­гих, так как изби­ра­лось десять три­бу­нов) ты не най­дешь ни одно­го зло­коз­нен­но­го три­бу­на. Людей ничтож­ных? Пожа­луй, най­дешь. Нечест­ных? Быть может, даже не одно­го. Но ведь если выс­шее сосло­вие не навле­ка­ет на себя нена­ви­сти, то и плебс не всту­па­ет в опас­ную борь­бу за свои пра­ва. (25) Поэто­му либо не сле­до­ва­ло изго­нять царей, либо надо было — на деле, а не на сло­вах — дать плеб­су сво­бо­ду. Меж­ду тем она была дана так, что плебс дол­жен был, несмот­ря на мно­гие пре­вос­ход­ные уста­нов­ле­ния, скло­нять­ся перед авто­ри­те­том пер­вен­ст­во­вав­ших людей.

(XI) Мы в дея­тель­но­сти сво­ей, мой доб­рей­ший и люби­мый брат, прав­да, постра­да­ли от вла­сти три­бу­на, но вовсе не всту­па­ли в борь­бу с три­бу­на­том. Ведь к наше­му поло­же­нию не раз­дра­жен­ный плебс почув­ст­во­вал нена­висть; нет, были сня­ты око­вы, и на нас были натрав­ле­ны рабы, а к это­му при­ба­ви­лась и угро­за со сто­ро­ны вой­ска⁷³. И нам тогда при­шлось бороть­ся не с памят­ной всем пагу­бой⁷⁴, а с тяже­лей­шим поло­же­ни­ем в государ­стве, и не скло­нись я перед ним, оте­че­ство не мог­ло бы вос­поль­зо­вать­ся тем бла­го­де­я­ни­ем, какое я ему ока­зал⁷⁵. И это под­твер­дил исход собы­тий. В самом деле, был ли, не гово­рю уже — сво­бод­ный чело­век, нет, даже раб, достой­ный сво­бо­ды, кото­ро­му наше избав­ле­ние не было бы по-серд­цу?

(26) И если дей­ст­вия, кото­рые мы совер­ши­ли ради бла­га государ­ства, при­ве­ли к тому, что я не всем людям стал уго­ден, если нас изгна­ла разо­жжен­ная нена­висть беше­ной тол­пы, а само­управ­ство воз­буди­ло про­тив меня народ, — подоб­но тому, как Гракх воз­будил его про­тив Лена­та⁷⁶, а Сатур­нин про­тив Метел­ла⁷⁷, — то сми­рись с этим, брат мой, и пусть нас уте­ша­ют не столь­ко фило­со­фы, жив­шие в Афи­нах и веля­щие так посту­пать, сколь­ко про­слав­лен­ные мужи, кото­рые, будучи изгна­ны из наше­го горо­да, пред­по­чли рас­стать­ся с небла­го­дар­ны­ми сограж­да­на­ми, толь­ко бы не жить сре­ди под­лых⁷⁸.

Что каса­ет­ся Пом­пея, чье поведе­ние в одном этом деле ты не вполне одоб­ря­ешь⁷⁹, то ты, мне кажет­ся, не обра­ща­ешь долж­но­го вни­ма­ния на то, что ему при­хо­ди­лось счи­тать­ся не толь­ко с тем, что было наи­луч­шим, но и с тем, что было необ­хо­ди­мым. Ведь он понял, что вос­ста­нов­ле­ние этой вла­сти в нашем государ­стве доль­ше откла­ды­вать уже нель­зя. Ибо как мог бы наш народ быть лишен вла­сти, кото­рую он познал, после того, как он, ее еще не зная, доби­вал­ся ее так настой­чи­во? Ведь это был долг муд­ро­го граж­да­ни­на — не остав­лять дела, отнюдь не пагуб­но­го и столь попу­ляр­но­го, что про­ти­вить­ся ему было невоз­мож­но, в руках граж­да­ни­на, достиг­ше­го угро­жаю­щей попу­ляр­но­сти. Ты зна­ешь, брат мой, в беседе тако­го рода, дабы мож­но было перей­ти к дру­го­му вопро­су, при­ня­то гово­рить: «Очень хоро­шо» или «Совер­шен­но вер­но».

КВИНТ. — Я не вполне согла­сен с тобой, но ты все же про­дол­жай, про­шу тебя.

МАРК. — Зна­чит, ты упор­ст­ву­ешь и оста­ешь­ся при сво­ем преж­нем мне­нии?

АТТИК. — Да и я, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, вовсе не рас­хо­жусь во мне­нии с нашим Квин­том; но послу­ша­ем даль­ше.

(XII, 27) МАРК. — Далее, всем маги­ст­ра­там были даны пра­во авспи­ций⁸⁰ и судеб­ные пра­ва: судеб­ные пра­ва — с тем, чтобы суще­ст­во­ва­ла власть наро­да, к кото­рой была бы воз­мож­на про­во­ка­ция⁸¹; пра­во авспи­ций — для того, чтобы оправ­ды­вае­мая отсроч­ка во мно­гих слу­ча­ях пре­пят­ст­во­ва­ла созы­ву коми­ций, кото­рый мог­ли бы при­не­сти вред⁸². Ведь бес­смерт­ные боги не раз пре­се­ка­ли авспи­ци­я­ми неза­кон­ные стрем­ле­ния наро­да.

Что каса­ет­ся пра­ви­ла, что сенат дол­жен состав­лять­ся из быв­ших маги­ст­ра­тов, то инте­ре­сам наро­да вполне соот­вет­ст­ву­ет, чтобы выс­ше­го поло­же­ния мож­но было достиг­нуть толь­ко по воле наро­да, с упразд­не­ни­ем цен­зор­ской кооп­та­ции⁸³. Но свя­зан­ный с этим недо­ста­ток тут же исправ­ля­ет­ся, так как наш закон под­твер­жда­ет авто­ри­тет сена­та. (28) Ведь далее гово­рит­ся: «Его поста­нов­ле­ния да име­ют силу»⁸⁴. Ибо поло­же­ние тако­во: если сенат гла­вен­ст­ву­ет в реше­ни­ях по делам государ­ства, то вся­кое его поста­нов­ле­ние долж­ны защи­щать все, а если осталь­ные сосло­вия хотят, чтобы государ­ство управ­ля­лось в соот­вет­ст­вии с реше­ни­я­ми пер­во­го сосло­вия⁸⁵, то это сораз­мер­ное и пре­ис­пол­нен­ное согла­сия государ­ст­вен­ное устрой­ство может дер­жать­ся на осно­ве тако­го рас­пре­де­ле­ния прав, когда власть при­над­ле­жит наро­ду, а ответ­ст­вен­ность несет сенат, — осо­бен­но если оста­нет­ся в силе сле­дую­щий закон, в кото­ром гово­рит­ся: «Сосло­вие это да будет без поро­ка; да слу­жит оно для дру­гих сосло­вий при­ме­ром».

КВИНТ. — Закон этот, брат мой, — чтобы «сосло­вие было без поро­ка», — пре­вос­хо­ден, но поло­же­ние, что сосло­вие долж­но быть без поро­ка, может быть слиш­ком широ­ко истол­ко­ва­но и тре­бу­ет разъ­яс­не­ния со сто­ро­ны цен­зо­ра⁸⁶.

(29) АТТИК. — Хотя сосло­вие это и все на тво­ей сто­роне и с вели­чай­шей бла­го­дар­но­стью вспо­ми­на­ет о тво­ем кон­суль­стве я, с тво­е­го поз­во­ле­ния, ска­жу: оно в состо­я­нии доко­нать не толь­ко цен­зо­ров, но и всех судей⁸⁷.

(XIII) МАРК. — Оставь это, Аттик! Ведь мы бесе­ду­ем не о нынеш­нем сена­те и не об этих людях, кото­рые вхо­дят в его состав теперь, а о буду­щих — если най­дут­ся желаю­щие пови­но­вать­ся этим зако­нам. Ибо, так как закон велит, чтобы сенат был сво­бо­ден от каких-либо поро­ков, то ни один чело­век, стра­даю­щий поро­ком, не дол­жен всту­пать в это сосло­вие. Но достиг­нуть это­го труд­но, раз­ве толь­ко путем вос­пи­та­ния и обу­че­ния, о чем мы, пожа­луй, еще пого­во­рим, если будут повод и вре­мя.

(30) АТТИК. — Повод, разу­ме­ет­ся, будет, так как порядок рас­смот­ре­ния зако­нов зави­сит от тебя. Что каса­ет­ся вре­ме­ни, то в тво­ем рас­по­ря­же­нии весь день. А я, даже если ты про­пу­стишь это, потре­бую от тебя рас­смот­ре­ния вопро­са о вос­пи­та­нии и обу­че­нии.

МАРК. — Конеч­но, Аттик; и этот, и дру­гой, если я про­пу­стил какой-нибудь еще.

«Да слу­жит оно для дру­гих сосло­вий при­ме­ром». Если мы будем вер­ны это­му поло­же­нию, то мы сохра­ним все. Ведь если стра­сти и поро­ки пер­вен­ст­ву­ю­щих людей обык­но­вен­но пор­тят все государ­ство, то их воз­держ­но­стью оно очи­ща­ет­ся и исправ­ля­ет­ся. Вели­кий муж и наш общий друг, Луций Лукулл⁸⁸, когда его попрек­ну­ли вели­ко­ле­пи­ем его тускуль­ской усадь­бы, гово­рят, ска­зал (и это сочли удач­ней­шим отве­том), что у него двое соседей: выше — рим­ский всад­ник, ниже — воль­ноот­пу­щен­ник, и так как их усадь­бы вели­ко­леп­ны, то и ему сле­ду­ет поз­во­лить то же, что поз­во­ле­но им, при­над­ле­жа­щим к более низ­ко­му сосло­вию. Но раз­ве ты, Лукулл, не видишь, что ты сам вызвал у них такое стрем­ле­ние? Ведь им это­го не поз­во­ли­ли бы, если бы и ты так не посту­пил. (31) В самом деле, кто стал бы тер­петь поведе­ние этих людей, видя, что их усадь­бы заби­ты ста­ту­я­ми и кар­ти­на­ми, одни из кото­рых при­над­ле­жат государ­ству, а дру­гие даже взя­ты из хра­мов и свя­щен­ных мест?⁸⁹ Кто не поста­рал­ся бы сло­мить их алч­ность, не будь те, кто дол­жен был ее сло­мить, одер­жи­мы такой же стра­стью?

(XIV) И зло не толь­ко в том, что про­ступ­ки совер­ша­ют пер­вен­ст­ву­ю­щие люди (хотя это само по себе — боль­шое зло), сколь­ко в том, что у них нахо­дит­ся очень мно­го под­ра­жа­те­лей. Ибо, если обра­тить­ся к про­шло­му, то ока­зы­ва­ет­ся, что государ­ство было тако­во, како­вы были люди, зани­мав­шие в нем наи­выс­шее поло­же­ние, и какое бы изме­не­ние ни про­изо­шло в среде пер­вен­ст­во­вав­ших, такое же после­до­ва­ло и в наро­де. (32) И это гораздо спра­вед­ли­вее, чем мне­ние наше­го Пла­то­на; ведь, по его сло­вам, с изме­не­ни­ем музы­каль­ных напе­вов изме­ня­ет­ся и государ­ст­вен­ное устрой­ство⁹⁰. Я же пола­гаю, что с изме­не­ни­ем все­го обра­за жиз­ни людей знат­ных изме­ня­ют­ся и нра­вы в государ­ствах. Пороч­ные пер­вен­ст­ву­ю­щие люди при­чи­ня­ют государ­ству ущерб тем боль­ший, что они не толь­ко вос­при­ни­ма­ют поро­ки сами, но и рас­про­стра­ня­ют их в государ­стве. Меша­ют они не толь­ко тем, что раз­вра­ща­ют­ся сами, но и тем, что раз­вра­ща­ют дру­гих, и при­ме­ром сво­им они вредят боль­ше, чем сво­и­ми про­ступ­ка­ми. Впро­чем, пра­ви­ло это, рас­про­стра­нив­ше­е­ся на все сосло­вие, мож­но так­же и огра­ни­чить: ведь немно­гие и даже совсем немно­гие, воз­не­сен­ные поче­том и сла­вой, могут и раз­вра­тить граж­дан, и испра­вить их нра­вы. Но на сего­дня это­го доста­точ­но; это рас­смот­ре­но подроб­нее в упо­мя­ну­тых мною кни­гах⁹¹. Итак, перей­дем к тому, что нам еще оста­ет­ся обсудить.

(XV, 33) Далее сле­ду­ет поло­же­ние о голо­со­ва­нии, кото­рое, по мое­му мне­нию, долж­но быть «извест­но опти­ма­там, а для наро­да долж­но быть сво­бод­ным».

АТТИК. — На это я, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, обра­тил вни­ма­ние, но не понял доста­точ­но хоро­шо, что́ хочет ска­зать этот закон, вер­нее, эти сло­ва.

МАРК. — Ска­жу тебе это, Тит, и оста­нов­люсь на труд­ном, подол­гу и часто раз­би­рав­шем­ся вопро­се о том, как луч­ше пода­вать голо­са при пре­до­став­ле­нии пол­но­мо­чий маги­ст­ра­ту, при выне­се­нии при­го­во­ра под­суди­мо­му, при при­ня­тии зако­на или пред­ло­же­ния, — тай­но или откры­то.

КВИНТ. — Раз­ве и это вызы­ва­ет сомне­ния? Я, пожа­луй, сно­ва не согла­шусь с тобой.

МАРК. — Это­го не будет, Квинт! Ведь я при­дер­жи­ва­юсь тако­го мне­ния, како­го, как мне извест­но, все­гда при­дер­жи­вал­ся и ты, — что при голо­со­ва­нии самым луч­шим было гро­мо­глас­ное заяв­ле­ние⁹²; но дости­жи­мо ли это, сле­ду­ет еще поду­мать.

(34) КВИНТ. — Но я все же ска­жу с тво­е­го поз­во­ле­ния, брат мой! Имен­но такая точ­ка зре­ния и вво­дит неис­ку­шен­ных людей в глу­бо­кое заблуж­де­ние; весь­ма часто государ­ству вредит, когда какую-нибудь меру назы­ва­ют пра­виль­ной и спра­вед­ли­вой, но заяв­ля­ют, что про­ве­сти ее, то есть ока­зать про­ти­во­дей­ст­вие наро­ду, невоз­мож­но. Ведь про­ти­во­дей­ст­вие встре­ча­ют преж­де все­го тогда, когда посту­па­ют суро­во; затем, быть побеж­ден­ным силой в пра­вом деле луч­ше, чем усту­пить в дур­ном. Кто не пони­ма­ет, что закон о голо­со­ва­нии пода­чей таб­ли­чек уни­что­жил весь авто­ри­тет опти­ма­тов? Народ, пока был сво­бо­ден, нико­гда не нуж­дал­ся в этом законе; но будучи угне­тен вла­ды­че­ст­вом и гос­под­ст­вом пер­вен­ст­во­вав­ших людей, он потре­бо­вал его изда­ния. По этой при­чине по делам самых могу­ще­ст­вен­ных людей более суро­вые при­го­во­ры выно­сят­ся откры­тым голо­со­ва­ни­ем, а не пода­чей таб­ли­чек. Вот поче­му и надо было вырвать из рук могу­ще­ст­вен­ных людей этот непо­мер­ный про­из­вол при голо­со­ва­нии по сомни­тель­ным делам, а не давать наро­ду лазей­ку, бла­го­да­ря кото­рой — когда чест­ные люди не зна­ют, како­во мне­ние каж­до­го, — таб­лич­ка скры­ва­ет злост­ное голо­со­ва­ние. Поэто­му сре­ди чест­ных людей нико­гда нель­зя было най­ти ни чело­ве­ка, кото­рый согла­сил­ся бы вне­сти такое пред­ло­же­ние, ни чело­ве­ка, кото­рый согла­сил­ся бы его отста­и­вать.

(XVI, 35) Ведь суще­ст­ву­ют четы­ре зако­на о голо­со­ва­нии пода­чей таб­ли­чек⁹³. Пер­вый из них касал­ся пре­до­став­ле­ния маги­ст­ра­тур. Это Габи­ни­ев закон, вне­сен­ный чело­ве­ком мало­из­вест­ным и под­лым. Дву­мя года­ми поз­же был издан Кас­си­ев закон о судеб­ных при­го­во­рах наро­да, пред­ло­жен­ный Луци­ем Кас­си­ем, чело­ве­ком знат­ным, но — с поз­во­ле­ния его вет­ви рода! — отвер­нув­шим­ся от чест­ных людей и, в рас­че­те на бла­го­во­ле­ние наро­да, соби­рав­шим вся­че­ские пере­суды. Тре­тий — закон Кар­бо­на о при­ня­тии или непри­ня­тии зако­нов, закон мятеж­но­го и бес­чест­но­го граж­да­ни­на; ведь даже его воз­вра­ще­ние на сто­ро­ну чест­ных людей не смог­ло оправ­дать его в их гла­зах⁹⁴. (36) Откры­тое голо­со­ва­ние, по-види­мо­му, было остав­ле­но для одно­го слу­чая — для дел о государ­ст­вен­ной измене, и это исклю­че­ние сде­лал сам Кас­сий. Но Гай Целий так­же и в этом суде ввел пода­чу таб­ли­чек и потом всю жизнь сокру­шал­ся из-за того, что он, желая уни­что­жить Гая Попил­лия⁹⁵, при­чи­нил вред государ­ству. А дед наш, чело­век ред­кост­ной доб­ле­сти, в тече­ние всей сво­ей жиз­ни высту­пал в нашем муни­ци­пии про­тив Мар­ка Гра­ти­дия⁹⁶, на сест­ре кото­ро­го, баб­ке нашей, он был женат. Гра­ти­дий пред­ла­гал закон о пода­че таб­ли­чек; ведь он, как гово­рит­ся, «под­ни­мал вол­ны в лож­ке для жерт­вен­ных воз­ли­я­ний»; такие вол­ны сын его Марий впо­след­ст­вии вызвал в Эгей­ском море⁹⁷. И деду наше­му, когда дело было пере­не­се­но в сенат, кон­сул Марк Скавр⁹⁸ ска­зал: «О, если бы ты, Марк Цице­рон, при тво­ем муже­стве и доб­ле­сти, вер­шил вме­сте с нами важ­ней­ши­ми государ­ст­вен­ны­ми, а не муни­ци­паль­ны­ми дела­ми!»

(37) Поэто­му, так как мы теперь не рас­смат­ри­ва­ем зако­нов рим­ско­го наро­да, но либо тре­бу­ем вос­ста­нов­ле­ния тех из них, кото­рые были отня­ты у нас, либо состав­ля­ем новые зако­ны, то ты, по мое­му мне­нию, дол­жен назвать нам не то, чего мож­но было бы добить­ся с нашим наро­дом, но то, что наи­луч­шее. Ведь в изда­нии Кас­си­е­ва зако­на пови­нен так­же и твой Сци­пи­он⁹⁹, по чье­му замыс­лу он, гово­рят, и был пред­ло­жен, а ты, если пред­ло­жишь закон о пода­че таб­ли­чек, отве­чать за него будешь сам. Ведь я не сто­рон­ник тако­го зако­на, как и наш Аттик, насколь­ко мож­но судить по выра­же­нию его лица.

(XVII) АТТИК. — Мне лич­но нико­гда не нра­ви­лась ни одна мера в поль­зу наро­да, и я утвер­ждаю, что наи­луч­шее государ­ст­вен­ное устрой­ство — то, кото­рое было созда­но нашим собе­сед­ни­ком в его кон­суль­ство: когда у вла­сти нахо­дят­ся наи­луч­шие люди.

(38) МАРК. — А ведь вы, вижу я, и без таб­лич­ки отверг­ли мой закон. Но я, хотя Сци­пи­он и доста­точ­но ска­зал в свою поль­зу в тех кни­гах¹⁰⁰, пре­до­став­лю наро­ду эту сво­бо­ду — с тем, одна­ко, чтобы вли­я­ни­ем обла­да­ли и его ока­зы­ва­ли наи­луч­шие люди. Ведь закон о голо­со­ва­нии, про­чи­тан­ный мною, гла­сил: «Голо­со­ва­ние да будет опти­ма­там извест­но, для плеб­са да будет оно сво­бод­ным». Цель это­го зако­на в том, чтобы отме­нить все зако­ны, кото­рые вся­че­ски обе­ре­га­ют тай­ну голо­со­ва­ния, не поз­во­ляя нико­му ни взгля­нуть на таб­лич­ку, ни спро­сить голо­су­ю­ще­го, ни заго­во­рить с ним. Ведь даже Мари­ев закон тре­бо­вал, чтобы помо­сты были узки­ми¹⁰¹.

(39) Если все эти меры направ­ле­ны про­тив людей, склон­ных ску­пать голо­са (как это и быва­ет в дей­ст­ви­тель­но­сти), то я не пори­цаю их¹⁰²; но если ника­кие зако­ны все же не смо­гут уни­что­жить под­ку­па изби­ра­те­лей, то пусть народ сохра­ня­ет таб­лич­ку, как бы защи­щаю­щую его сво­бо­ду, толь­ко бы ее пока­зы­ва­ли и доб­ро­воль­но предъ­яв­ля­ли всем наи­луч­шим и достой­ней­шим граж­да­нам — с тем, чтобы сво­бо­да была имен­но в том, в чем наро­ду дает­ся власть — ока­зы­вать почет и дове­рие чест­ным людям. Таким обра­зом, теперь и про­ис­хо­дит то, о чем ты, Квинт, толь­ко что упо­мя­нул, — пода­чей таб­ли­чек осуж­да­ют мень­шее чис­ло людей, чем их осуж­да­ли откры­тым голо­со­ва­ни­ем, так как народ доволь­ст­ву­ет­ся уже тем, что обла­да­ет таким пра­вом; с сохра­не­ни­ем это­го, в осталь­ном воля наро­да — к услу­гам авто­ри­тет­ных и вли­я­тель­ных людей. Итак (не ста­ну гово­рить о голо­сах, недоб­ро­со­вест­но при­об­ре­тен­ных посред­ст­вом под­ку­па), неуже­ли ты не видишь, что — если толь­ко под­куп не пущен в ход — народ жела­ет при голо­со­ва­нии знать мне­ние наи­луч­ших мужей? Поэто­му наш закон и созда­ет пред­став­ле­ние о сво­бо­де, сохра­ня­ет за луч­ши­ми людь­ми их авто­ри­тет, устра­ня­ет повод для сопер­ни­че­ства… [Лаку­на]

(XVIII, 40) Затем сле­ду­ет вопрос о людях, име­ю­щих пра­во обра­щать­ся с речью к наро­ду или к сена­ту. Потом — важ­ный и, по мое­му мне­нию, пре­вос­ход­ный закон: «То, что обсуж­да­ет­ся перед наро­дом или перед “отца­ми”, да обсуж­да­ет­ся с уме­рен­но­стью», то есть с само­об­ла­да­ни­ем и спо­кой­но¹⁰³. Ведь гово­ря­щий ока­зы­ва­ет боль­шое вли­я­ние не толь­ко на наме­ре­ния и волю, но, пожа­луй, и на выра­же­ние лиц тех, перед кем он гово­рит. Если это про­ис­хо­дит в сена­те, то достиг­нуть это­го не труд­но; ведь от само­го́ сена­то­ра зави­сит не под­чи­нить­ся мне­нию дру­гих людей, но хотеть, чтобы они сле­до­ва­ли имен­но его пред­ло­же­нию. На него рас­про­стра­ня­ют­ся три тре­бо­ва­ния: при­сут­ст­во­вать, так как вопрос при­об­ре­та­ет зна­че­ние, когда в сбо­ре все сосло­вие; гово­рить в свою оче­редь, то есть когда ему пред­ло­жат; гово­рить уме­рен­но, а не без кон­ца. Ведь крат­кость при изло­же­нии сво­его мне­ния — боль­шая заслу­га не толь­ко сена­то­ра, но и ора­то­ра, и нико­гда не сле­ду­ет дер­жать слиш­ком длин­ную речь (это быва­ет весь­ма часто при соис­ка­нии долж­но­стей); толь­ко в том слу­чае, когда сенат не собрал­ся в пол­ном соста­ве и ни один маги­ст­рат не при­хо­дит на помощь, полез­но гово­рить в тече­ние все­го дня¹⁰⁴, как и в том слу­чае, когда вопрос столь важен, что от ора­то­ра тре­бу­ет­ся изоби­лие — либо с целью убеж­де­ния, либо с целью разъ­яс­не­ния. В обо­их этих слу­ча­ях быва­ет пре­вос­хо­ден наш Катон¹⁰⁵.

(41) Когда закон при­бав­ля­ет: «Да будет он зна­ком с дела­ми наро­да», — то это зна­чит, что сена­тор дол­жен знать государ­ст­вен­ные дела, а это охва­ты­ва­ет мно­го вопро­сов: знать, сколь­ко в государ­стве сол­дат, како­во состо­я­ние эра­рия, кто союз­ни­ки государ­ства, кто его дру­зья, кто его дан­ни­ки, какие отно­си­тель­но них суще­ст­ву­ют зако­ны, усло­вия, дого­во­ры. Сена­тор дол­жен быть зна­ком с поряд­ком при­ня­тия поста­нов­ле­ний, знать при­ме­ры из про­шло­го. Вы теперь види­те, как мно­го надо знать, уметь и пом­нить тако­го, без чего сена­тор никак не может быть под­готов­лен к сво­ей дея­тель­но­сти¹⁰⁶.

(42) Далее сле­ду­ет вопрос о речах перед наро­дом. Пер­вое и важ­ней­шее пра­ви­ло гла­сит: «При­ме­не­ния силы да не будет!» Ибо нет ниче­го более пагуб­но­го для государ­ства, ниче­го более про­тив­но­го пра­ву и зако­нам, ниче­го менее подо­баю­ще­го граж­да­ни­ну и менее чело­веч­но­го, чем насиль­но про­во­дить что бы то ни было, живя в упо­рядо­чен­ном и устро­ен­ном государ­стве. Закон велит под­чи­нять­ся интер­цес­сии; это наи­луч­ший образ дей­ст­вия, так как луч­ше, чтобы хоро­шее дело встре­ти­ло про­ти­во­дей­ст­вие, чем было допу­ще­но дур­ное.

(XIX) А если я поста­нов­ляю, чтобы «дур­ные послед­ст­вия вме­ня­лись в вину лицу, высту­пав­ше­му с речью», то я выска­зал все это в соот­вет­ст­вии с мне­ни­ем Крас­са¹⁰⁷, муд­рей­ше­го чело­ве­ка; это мне­ние было одоб­ре­но сена­том, при­знав­шим, — по докла­ду кон­су­ла Гая Клав­дия¹⁰⁸ о мяте­же Гнея Кар­бо­на, — что без воли того, кто обра­щал­ся к наро­ду с речью, мятеж воз­ник­нуть не может, так как это лицо все­гда впра­ве рас­пу­стить собра­ние, как толь­ко будет совер­ше­на интер­цес­сия или нач­нут­ся бес­по­ряд­ки. Но тот, кто допус­ка­ет, чтобы собра­ние про­дол­жа­лось, когда обсуж­дать вопрос уже невоз­мож­но, стре­мит­ся к насиль­ст­вен­ным дей­ст­ви­ям, за кото­рые он, на осно­ва­нии это­го зако­на, и дол­жен нести ответ­ст­вен­ность.

Далее гово­рит­ся: «Совер­шив­ший интер­цес­сию по пагуб­но­му делу да счи­та­ет­ся граж­да­ни­ном, при­нес­шим спа­се­ние!»¹⁰⁹ (43) Кто же не при­дет со всей пре­дан­но­стью на помощь государ­ству, когда закон пре­воз­но­сит его столь пре­крас­ной хва­лой?¹¹⁰

Затем под­ряд сле­ду­ют пра­ви­ла, содер­жа­щи­е­ся так­же и в офи­ци­аль­ных поста­нов­ле­ни­ях и зако­нах: «Да соблюда­ют они авспи­ции, да под­чи­ня­ют­ся [государ­ст­вен­но­му] авгу­ру!» Долг доб­ро­со­вест­но­го авгу­ра — пом­нить, что во вре­ме­на важ­ней­ших собы­тий в государ­стве ему сле­ду­ет быть на месте и что он назна­чен совет­чи­ком и помощ­ни­ком Юпи­те­ру Все­бла­го­му Вели­чай­ше­му; он дол­жен знать, что ему над­ле­жит обу­чать тех людей, кото­рым он пове­лит совер­шать авспи­ции, и что ему, по воле богов, дове­ре­ны участ­ки неба¹¹¹, дабы он мог каж­дый раз полу­чать оттуда помощь для государ­ства. Далее речь идет о про­муль­га­ции, о раздель­ном обсуж­де­нии вопро­сов¹¹², о пре­до­став­ле­нии част­ным лицам и маги­ст­ра­там воз­мож­но­сти гово­рить перед наро­дом.

(44) Далее сле­ду­ют два пре­вос­ход­ных зако­на, пере­не­сен­ных из Две­на­дца­ти Таб­лиц¹¹³; один из них упразд­ня­ет при­ви­ле­гии¹¹⁴; дру­гой поз­во­ля­ет вно­сить пред­ло­же­ния о всей сово­куп­но­сти граж­дан­ских прав толь­ко в «вели­чай­шие коми­ции»¹¹⁵. И то, что уже в те вре­ме­на, когда еще не нахо­ди­лось мятеж­ных пле­бей­ских три­бу­нов, когда о них еще даже не дума­ли, пред­ки наши про­яви­ли такое боль­шое пред­виде­ние, изу­ми­тель­но. Изда­вать зако­ны, направ­лен­ные в ущерб инте­ре­сам част­ных лиц, они не веле­ли; ибо это — при­ви­ле­гия. Есть ли что-либо более неспра­вед­ли­вое? Ведь смысл зако­на имен­но в том, что он при­нят и уста­нов­лен для всех. Пред­ки наши поз­во­ли­ли про­во­дить пред­ло­же­ния, касаю­щи­е­ся отдель­ных лиц, толь­ко в цен­ту­ри­ат­ских коми­ци­ях. Ибо народ, когда он рас­пре­де­лен на осно­ва­нии цен­за, по сосло­ви­ям и воз­рас­там¹¹⁶, при голо­со­ва­нии про­яв­ля­ет осмот­ри­тель­ность бо́льшую, чем тогда, когда он созван впе­ре­меж­ку по три­бам.

(45) Тем спра­вед­ли­вее были сло­ва Луция Кот­ты¹¹⁷, мужа боль­шо­го ума и необы­чай­ной муд­ро­сти, заявив­ше­го при обсуж­де­нии мое­го дела, что обо мне вооб­ще не было при­ня­то ника­ко­го поста­нов­ле­ния¹¹⁸. Мало того, гово­рил он, что те коми­ции соби­ра­лись в при­сут­ст­вии воору­жен­ных рабов; три­бут­ские коми­ции, утвер­ждал он, решать вопрос о сово­куп­но­сти граж­дан­ских прав не пра­во­моч­ны и вооб­ще ника­кие коми­ции не могут решать вопрос о при­ви­ле­гии. Поэто­му я, по его мне­нию, не нуж­дал­ся в изда­нии зако­на, так как отно­си­тель­но меня вооб­ще ниче­го не было совер­ше­но в соот­вет­ст­вии с зако­на­ми¹¹⁹. Но и я, и про­слав­лен­ные мужи пред­по­чли, чтобы имен­но о том самом чело­ве­ке, о кото­ром, по утвер­жде­нию самих рабов и гра­би­те­лей, ими было при­ня­то какое-то поста­нов­ле­ние, свое суж­де­ние выска­за­ла вся Ита­лия¹²⁰.

(XX, 46) Далее сле­ду­ют зако­ны о взя­точ­ни­че­стве и домо­га­тель­стве долж­но­стей¹²¹. Так как пре­ступ­ле­ния эти долж­ны карать­ся судеб­ны­ми при­го­во­ра­ми в боль­шей сте­пе­ни, чем сло­ва­ми, то при­бав­ля­ет­ся: «Кара да соот­вет­ст­ву­ет пре­ступ­ле­нию!» — дабы каж­дый нес нака­за­ние в соот­вет­ст­вии со сво­им про­ступ­ком: чтобы само­управ­ство кара­лось утра­той граж­дан­ских прав, алч­ность — пеней, иска­тель­ство почет­ных долж­но­стей — дур­ной сла­вой.

Послед­ние из зако­нов у нас не при­ме­ня­ют­ся, но государ­ству необ­хо­ди­мы. Хра­не­ния запи­сей зако­нов у нас нет; поэто­му зако­ны у нас такие, каких жела­ют наши при­служ­ни­ки: мы спра­ши­ва­ем о них у наших пись­мо­во­ди­те­лей, но офи­ци­аль­ны­ми запи­ся­ми, заве­рен­ны­ми в архи­вах, не рас­по­ла­га­ем. Гре­ки забо­ти­лись об этом боль­ше: у них изби­ра­лись «номо­фи­ла­ки» [хра­ни­те­ли зако­нов], и они следи­ли не толь­ко за запи­ся­ми (это дела­лось так­же и во вре­ме­на наших пред­ков), но и за поступ­ка­ми людей, кото­рых они застав­ля­ли соблюдать зако­ны. (47) Заботу эту сле­ду­ет пору­чить цен­зо­рам, так как мы жела­ем, чтобы они все­гда суще­ст­во­ва­ли в государ­стве. Маги­ст­ра­ты, срок пол­но­мо­чий кото­рых уже истек, долж­ны сооб­щать и докла­ды­вать цен­зо­рам о сво­ей дея­тель­но­сти во вре­мя маги­ст­ра­ту­ры, а цен­зо­ры долж­ны состав­лять себе пред­ва­ри­тель­ное суж­де­ние о ней. В Гре­ции это дела­ет­ся при посред­стве офи­ци­аль­но назна­чае­мых обви­ни­те­лей, но они могут быть стро­ги толь­ко в том слу­чае, если выска­зы­ва­ют­ся доб­ро­воль­но. Поэто­му луч­ше, чтобы быв­шие маги­ст­ра­ты дава­ли отчет и сооб­ща­ли о сво­ей дея­тель­но­сти цен­зо­рам, а при­ме­не­ние зако­на было все­це­ло пре­до­став­ле­но обви­ни­те­лю и суду.

Но вопрос о маги­ст­ра­тах уже рас­смот­рен доста­точ­но. Или вы, быть может, хоти­те каких-либо допол­не­ний?

АТТИК. — Как? Если мы мол­чим, то неуже­ли сам вопрос не напо­ми­на­ет тебе, о чем имен­но тебе сле­ду­ет пого­во­рить?

МАРК. — Мне? Я думаю — о судо­устрой­стве, Пом­по­ний! Ведь это свя­за­но с маги­ст­ра­ту­ра­ми.

(48) АТТИК. — Как? А о пра­вах рим­ско­го наро­да — так, как ты начал, — ты не счи­та­ешь нуж­ным пого­во­рить?

МАРК. — Какие же у тебя осно­ва­ния желать разъ­яс­не­ний по это­му вопро­су?

АТТИК. — У меня? Да ведь незна­ние это­го людь­ми, зани­маю­щи­ми­ся государ­ст­вен­ной дея­тель­но­стью, я счи­таю позор­ней­шим. Ибо, подоб­но тому, как о зако­нах справ­ля­ют­ся у пись­мо­во­ди­те­лей, как ты толь­ко что ска­зал, так боль­шин­ство маги­ст­ра­тов, заме­чаю я, ввиду неосве­дом­лен­но­сти в сво­их пра­вах, раз­би­ра­ют­ся в них лишь настоль­ко, насколь­ко это­го хотят их при­служ­ни­ки. Поэто­му, если ты, пред­ла­гая зако­ны отно­си­тель­но рели­гии, счел нуж­ным пого­во­рить об отка­зе от свя­щен­но­дей­ст­вий, то долг твой так­же — после того, как маги­ст­ра­ту­ры уста­нов­ле­ны закон­ным путем, — поста­рать­ся рас­смот­реть вопрос о пра­вах носи­те­лей вла­сти.

(49) МАРК. — Я сде­лаю это вкрат­це, если смо­гу. Ибо об этом тво­е­му отцу напи­сал его това­рищ Марк Юний¹²² более подроб­но и при­том, — во вся­ком слу­чае, по мое­му мне­нию, — со зна­ни­ем дела и обсто­я­тель­но. Мы же долж­ны о есте­ствен­ном пра­ве раз­мыш­лять и выска­зы­вать­ся по сво­е­му разу­ме­нию, а о пра­вах рим­ско­го наро­да гово­рить толь­ко то, что нам остав­ле­но и пере­да­но.

АТТИК. — Вполне согла­сен с тобой и ожи­даю имен­но того, о чем ты гово­ришь. …[Лаку­на]

ФРАГМЕНТЫ

Как все­лен­ная, ввиду общ­но­сти при­ро­ды всех сво­их состав­ных частей, дер­жит­ся и зиждет­ся на их вза­им­ном соот­вет­ст­вии, так все люди, объ­еди­нен­ные при­ро­дой, враж­ду­ют меж­ду собой вслед­ст­вие зло­нра­вия сво­его и не пони­ма­ют, что они род­ст­вен­ны по кро­ви и нахо­дят­ся под одной и той же защи­той. Если бы люди это соблюда­ли, они вели бы поис­ти­не жизнь боже­ст­вен­ную (Лак­тан­ций, Instit. div., V, 8, 10).

Так как солн­це, по-види­мо­му, лишь немно­го скло­ни­лось за пол­день, а эти моло­дые дере­вья еще не дают доста­точ­ной тени в этом месте, то не спу­стить­ся ли нам к реке Лирис и не обсудить ли нам то, что еще оста­ет­ся рас­смот­реть, под тенью вон тех оль­ховых дере­вьев? (Мак­ро­бий, «Сатур­на­лии», VI, 4, 8).

И пора­ду­ем­ся за себя, так как смерть при­не­сет нам состо­я­ние, либо луч­шее, чем то, в каком мы нахо­дим­ся при жиз­ни, либо, во вся­ком слу­чае, не худ­шее; ведь когда, при отсут­ст­вии тела, дух сохра­ня­ет свою силу, то это жизнь боже­ст­вен­ная, а при отсут­ст­вии ощу­ще­ний, конеч­но, ниче­го дур­но­го боль­ше быть не может (Лак­тан­ций, Instit. div., III, 19, 2).