Текст приводится по изданию: Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах, М.: издательство «Наука», 1994. Издание второе, исправленное и дополненное. Т. I.
Перевод С. А. Ошерова, обработка перевода для настоящего переиздания — С. С. Аверинцева, переработка комментария — М. Л. Гаспарова.
Сверка перевода сделана по последнему научному изданию жизнеописаний Плутарха: Plutarchi Vitae parallelae, recogn. Cl. Lindscog et K. Ziegler, iterum recens. K. Ziegler, Lipsiae, 1957—1973. V. I—III. Из существующих переводов Плутарха на разные языки переводчик преимущественно пользовался изданием: Plutarch. Grosse Griechen und Römer / Eingel, und Übers, u. K. Ziegler. Stuttgart; Zürich, 1954. Bd. 1—6 и комментариями к нему.
Издание подготовили С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш. Ответственный редактор С. С. Аверинцев.

Plutarchi Vitae parallelae. C. Sintenis, Teubner, 1879.
Plutarchi Vitae parallelae, with Eng. transl. by B. Perrin, Loeb Classical Library, 1920/1968.

1. Пре­да­ние гла­сит, что после пото­па пер­вым царем молос­сов и фес­протов был Фаэ­тонт, один из тех, кто при­шел в Эпир вме­сте с Пеласгом, но есть и дру­гой рас­сказ: сре­ди молос­сов посе­ли­лись Дев­ка­ли­он и Пир­ра, осно­вав­шие свя­ти­ли­ще в Додоне. Мно­го спу­стя Неопто­лем, сын Ахил­ла, явил­ся сюда во гла­ве сво­его пле­ме­ни, захва­тил стра­ну и поло­жил нача­ло цар­ской дина­стии Пирридов, носив­ших это имя пото­му, что и сам Неопто­лем про­зы­вал­ся в дет­стве Пирром, и одно­го из сво­их сыно­вей, рож­ден­ных от Ланассы, доче­ри Кле­оде­ма, сына Гил­ла, назвал Пирром. С этих пор там чтут наравне с бога­ми и Ахил­ла, назы­вая его на мест­ном наре­чии Аспе­том. Одна­ко при пре­ем­ни­ках пер­вых царей их род захи­рел, впал в вар­вар­ство и утра­тил былую власть, и толь­ко Таррип, как сооб­ща­ют, про­све­тил государ­ство эллин­ски­ми обы­ча­я­ми и уче­но­стью, впер­вые дал ему чело­ве­ко­лю­би­вые зако­ны и тем про­сла­вил свое имя. У Тарри­па был сын Алкет, у Алке­та — Арибб[1], у Арибба и Тро­ады — Эакид. Послед­ний был женат на Фтии, доче­ри фес­са­лий­ца Мено­на, кото­рый стя­жал сла­ву во вре­мя Ламий­ской вой­ны и, после Леосфе­на, поль­зо­вал­ся сре­ди союз­ни­ков наи­боль­шим поче­том. У Эакида и Фтии роди­лись доче­ри Деида­мия и Тро­ада и сын Пирр.

2. Когда вос­став­шие молос­сы изгна­ли Эакида1 и воз­ве­ли на пре­стол детей Неопто­ле­ма, а при­вер­жен­цев Эакида захва­ти­ли и уби­ли, Анд­ро­клид и Ангел бежа­ли, тай­но уве­зя маль­чи­ка Пир­ра, кото­ро­го уже разыс­ки­ва­ли вра­ги. Одна­ко им при­шлось взять с собой несколь­ких рабов и жен­щин, чтобы ходить за ребен­ком, и это настоль­ко затруд­ни­ло и замед­ли­ло бег­ство, что пого­ня уже насти­га­ла их, и тогда они пере­да­ли маль­чи­ка Анд­ро­кли­о­ну, Гип­пию и Неанд­ру, юно­шам вер­ным и силь­ным, при­ка­зав им бежать что есть духу и оста­но­вить­ся в македон­ском город­ке Мега­ры, сами же то прось­ба­ми, то силой ору­жия до вече­ра удер­жи­ва­ли пре­сле­до­ва­те­лей, и едва толь­ко те повер­ну­ли вспять, поспе­ши­ли догнать сво­их спут­ни­ков, уво­зив­ших Пир­ра. Солн­це уже село, и бег­ле­цы обре­ли было надеж­ду на близ­кое спа­се­ние, но тут же ее утра­ти­ли: перед ними ока­за­лась про­те­кав­шая око­ло горо­да река, бур­ная и гроз­ная, недо­ступ­ная для пере­пра­вы; ее мут­ные воды взду­лись от выпав­ших дождей, и во мра­ке она каза­лась осо­бен­но ужас­ной. Анд­ро­клид и его спут­ни­ки поня­ли, что соб­ст­вен­ны­ми сила­ми им с ребен­ком и жен­щи­на­ми никак не пере­пра­вить­ся, и, увидев за рекой каких-то мест­ных жите­лей, ста­ли гром­ко кри­чать, пока­зы­вая им Пир­ра и умо­ляя помочь пере­брать­ся на дру­гой берег. Но шум и гро­хот пото­ка заглу­шал голо­са, и кри­чав­шие лишь теря­ли вре­мя впу­стую, пото­му что люди на той сто­роне их не слы­ша­ли. Нако­нец кто-то, дога­дав­шись, сорвал кору с дуб­ка, наца­ра­пал на ней иглою запис­ку, в кото­рой рас­ска­зал об их поло­же­нии и о судь­бе маль­чи­ка, и, завер­нув в кору камень, чтобы при­дать ей устой­чи­вость в поле­те, пере­бро­сил ее через реку; дру­гие рас­ска­зы­ва­ют, что корой обер­ну­ли дро­тик и мет­ну­ли его на тот берег. Когда люди, сто­яв­шие по ту сто­ро­ну, про­чли запис­ку и поня­ли, что вре­мя не тер­пит, они при­ня­лись рубить дере­вья и, свя­зав их, пере­пра­ви­лись через поток. И слу­чи­лось так, что пер­вым пере­пра­вил­ся и при­нял Пир­ра чело­век по име­ни Ахилл. Осталь­ных, — кому кого при­шлось, — пере­вез­ли про­чие мест­ные жите­ли.

3. Ускольз­нув таким обра­зом от пре­сле­до­ва­ния и очу­тив­шись вне опас­но­сти, бег­ле­цы при­бы­ли в Илли­рию, в дом к царю Глав­кию, и там, увидев царя, сидев­ше­го вме­сте с женой, они поло­жи­ли ребен­ка на пол посреди покоя. Царь… [Текст в ори­ги­на­ле испор­чен] в нере­ши­тель­но­сти, он боял­ся Кас­сандра — вра­га Эакида, и пото­му дол­го мол­чал, раз­мыш­ляя. В это вре­мя Пирр сам под­полз к нему и, схва­тив­шись ручон­ка­ми за полы его пла­ща, при­под­нял­ся, дотя­нул­ся до колен Глав­кия, улыб­нул­ся, а потом запла­кал, слов­но про­си­тель, со сле­за­ми умо­ля­ю­щий о чем-то. Дру­гие гово­рят, что мла­де­нец при­бли­зил­ся не к Глав­кию, а к алта­рю богов, и, обхва­тив его рука­ми, встал на ноги. Глав­кию это пока­за­лось изъ­яв­ле­ни­ем воли богов, и он тот­час пору­чил ребен­ка жене, при­ка­зав ей вос­пи­тать его вме­сте с их соб­ст­вен­ны­ми детьми, и когда спу­стя неко­то­рое вре­мя вра­ги потре­бо­ва­ли отдать им маль­чи­ка, а Кас­сандр даже пред­ла­гал за него два­дцать талан­тов, он не выдал Пир­ра, более того, когда Пир­ру испол­ни­лось две­на­дцать лет, Глав­кий с вой­ском явил­ся в Эпир и вер­нул сво­е­му вос­пи­тан­ни­ку пре­стол.

Лицо у Пир­ра было цар­ст­вен­ное, но выра­же­ние лица ско­рее пугаю­щее, неже­ли вели­ча­вое. Зубы у него не отде­ля­лись друг от дру­га: вся верх­няя челюсть состо­я­ла из одной сплош­ной кости, и про­ме­жут­ки меж­ду зуба­ми были наме­че­ны лишь тонень­ки­ми борозд­ка­ми. Вери­ли, что Пирр может доста­вить облег­че­ние стра­даю­щим болез­нью селе­зен­ки, сто­ит ему толь­ко при­не­сти в жерт­ву бело­го пету­ха и его пра­вой лап­кой несколь­ко раз легонь­ко нада­вить на живот лежа­ще­го навз­ничь боль­но­го. И ни один чело­век, даже самый бед­ный и незнат­ный, не встре­чал у него отка­за, если про­сил о таком лече­нии: Пирр брал пету­ха и при­но­сил его в жерт­ву, и такая прось­ба была для него самым при­ят­ным даром. Гово­рят еще, что боль­шой палец одной его ноги обла­дал сверхъ­есте­ствен­ны­ми свой­ства­ми, так что, когда после его кон­чи­ны все тело сго­ре­ло на погре­баль­ном кост­ре, этот палец был най­ден целым и невреди­мым. Но это отно­сит­ся к вре­ме­нам более позд­ним.

4. Когда Пир­ру испол­ни­лось сем­на­дцать лет, он, счи­тая, что власть его доста­точ­но креп­ка, отпра­вил­ся за пре­де­лы сво­ей стра­ны, чтобы взять в жены одну из доче­рей Глав­кия, вме­сте с кото­ры­ми он вос­пи­ты­вал­ся. Тогда молос­сы сно­ва вос­ста­ли, изгна­ли его при­вер­жен­цев, раз­гра­би­ли иму­ще­ство и при­зва­ли на цар­ство Неопто­ле­ма. А Пирр, утра­тив власть и лишив­шись все­го сво­его досто­я­ния, при­мкнул к Демет­рию, сыну Анти­го­на, жена­то­му на его сест­ре Деида­мии. Она еще девоч­кой была про­сва­та­на за Алек­сандра, сына Рок­са­ны, но когда дело Алек­сандра и его мате­ри ока­за­лось про­иг­ран­ным, ее, уже созрев­шую для бра­ка, взял в жены Демет­рий. В боль­шой бит­ве при Ипсе, где сра­жа­лись все цари, Пирр, в ту пору еще совсем юный, при­нял уча­стие на сто­роне Демет­рия и отли­чил­ся в этом бою, обра­тив про­тив­ни­ков в бег­ство. Когда же Демет­рий потер­пел пора­же­ние, Пирр не поки­нул его, но спер­ва по его пору­че­нию охра­нял горо­да Элла­ды, а после заклю­че­ния пере­ми­рия был отправ­лен залож­ни­ком к Пто­ле­мею в Еги­пет. Там на охотах и в гим­на­си­ях он сумел пока­зать Пто­ле­мею свою силу и вынос­ли­вость, но осо­бен­но ста­рал­ся уго­дить Бере­ни­ке, так как видел, что она, пре­вос­хо­дя осталь­ных жен Пто­ле­мея доб­ро­де­те­лью и разу­мом, поль­зу­ет­ся у царя наи­боль­шим вли­я­ни­ем. Пирр умел вой­ти в дове­рие к самым знат­ным людям, кото­рые мог­ли быть ему полез­ны, а к низ­шим отно­сил­ся с пре­зре­ни­ем, жизнь вел уме­рен­ную и цело­муд­рен­ную, и пото­му сре­ди мно­гих юно­шей цар­ско­го рода ему ока­за­ли пред­по­чте­ние и отда­ли ему в жены Анти­го­ну, дочь Бере­ни­ки, кото­рую она роди­ла от Филип­па2 еще до того, как вышла за Пто­ле­мея. 5. После женить­бы Пирр стя­жал себе еще более гром­кое имя, да и Анти­го­на была ему хоро­шей женой, и пото­му он добил­ся, чтобы его, снаб­див день­га­ми, отпра­ви­ли с вой­ском в Эпир отво­е­вы­вать себе цар­ство. Там мно­гие были рады его при­хо­ду, ибо нена­виде­ли Неопто­ле­ма за его жесто­кое и без­за­кон­ное прав­ле­ние. Все же, опа­са­ясь, как бы Неопто­лем не обра­тил­ся за помо­щью к кому-нибудь из царей, Пирр пре­кра­тил воен­ные дей­ст­вия и по-дру­же­ски дого­во­рил­ся с ним о сов­мест­ной вла­сти.

Одна­ко с тече­ни­ем вре­ме­ни нашлись люди, кото­рые ста­ли тай­но раз­жи­гать их вза­им­ную непри­язнь и подо­зре­ния. И нашлась при­чи­на, более всех про­чих побудив­шая Пир­ра дей­ст­во­вать. По ста­рин­но­му обы­чаю, цари, совер­шая в молос­ском горо­де Пас­са­роне жерт­во­при­но­ше­ние Аре­су и Зев­су, при­ся­га­ют эпи­ротам, что будут пра­вить соглас­но зако­нам, и в свою оче­редь при­ни­ма­ют от под­дан­ных при­ся­гу, что те будут соглас­но зако­нам охра­нять цар­скую власть. Пока длил­ся этот обряд, оба царя с мно­го­чис­лен­ны­ми при­бли­жен­ны­ми про­во­ди­ли вре­мя вме­сте, обме­ни­ва­ясь щед­ры­ми дара­ми. Гелон, кото­ро­му Неопто­лем осо­бен­но дове­рял, дру­же­люб­но при­вет­ст­во­вал Пир­ра и пода­рил ему две упряж­ки подъ­ярем­ных быков. Их попро­сил у Пир­ра Мир­тил, один из вино­чер­пи­ев, а когда царь отка­зал ему и отдал быков дру­го­му, Мир­тил был жесто­ко оскорб­лен. Его обида не укры­лась от Гело­на, кото­рый, как гово­рят, при­гла­сил это­го цве­ту­ще­го юно­шу на пир и, за вином овла­дев им, при­нял­ся уго­ва­ри­вать перей­ти на сто­ро­ну Неопто­ле­ма и изве­сти Пир­ра ядом. Мир­тил сде­лал вид, буд­то одоб­ря­ет замыс­лы Гело­на и под­да­ет­ся на уго­во­ры, а сам сооб­щил обо всем Пир­ру. По его при­ка­зу он пред­ста­вил Гело­ну и началь­ни­ка вино­чер­пи­ев Алек­си­кра­та, гото­во­го яко­бы при­мкнуть к их заго­во­ру. Пирр хотел иметь как мож­но боль­ше улик гото­вя­ще­го­ся зло­де­я­ния. Так был обма­нут Гелон, а вме­сте с ним и Неопто­лем, кото­рый, пола­гая, что идет пря­мой доро­гой к осу­щест­вле­нию сво­его умыс­ла, не сдер­жал­ся и на радо­стях открыл его при­бли­жен­ным. Кро­ме того, на пиру у сво­ей сест­ры Кад­меи он все выбол­тал ей, думая, что ни один чело­век их не слы­шит, ибо рядом с ними не было нико­го, кро­ме Фена­ре­ты, жены Само­на, ведав­ше­го ста­да­ми и паст­би­ща­ми Неопто­ле­ма, кото­рая, каза­лось, спа­ла на сво­ем ложе, отвер­нув­шись к стене. Но она все слы­ша­ла и, тай­ком при­дя на сле­дую­щий день к Анти­гоне, жене Пир­ра, пере­ска­за­ла ей все, что Неопто­лем гово­рил сест­ре. Узнав об этом, Пирр пона­ча­лу не подал виду, но во вре­мя празд­не­ства при­гла­сил Неопто­ле­ма на пир и убил его, зная, что это одоб­рят самые могу­ще­ст­вен­ные эпи­роты, кото­рые еще рань­ше при­зы­ва­ли его устра­нить Неопто­ле­ма и не доволь­ст­во­вать­ся долее при­над­ле­жа­щей ему части­цей вла­сти, не пре­не­бре­гать сво­и­ми при­род­ны­ми спо­соб­но­стя­ми, но обра­тить­ся к вели­ким делам, а Неопто­ле­ма уни­что­жить при пер­вом же подо­зре­нии, не дав ему вре­ме­ни что-либо пред­при­нять.

6. Пом­ня о Бере­ни­ке и Пто­ле­мее, Пирр назвал сына, кото­ро­го роди­ла ему Анти­го­на, Пто­ле­ме­ем, а горо­ду, осно­ван­но­му на Эпир­ском полу­ост­ро­ве, дал назва­ние Бере­ни­кида.

С тех пор он питал в душе мно­го вели­ких замыс­лов, одна­ко боль­ше все­го надежд сули­ло ему вме­ша­тель­ство в дела соседей-македо­нян, для кото­ро­го он нашел вот какой пред­лог. Анти­патр, стар­ший сын Кас­сандра, убил свою мать Фес­са­ло­ни­ку и изгнал бра­та Алек­сандра. Тот отпра­вил послов к Демет­рию с прось­бой о помо­щи и одно­вре­мен­но при­звал Пир­ра. Демет­рий, заня­тый дру­ги­ми дела­ми, замеш­кал­ся, а Пирр тот­час явил­ся и потре­бо­вал в награ­ду за союз Стим­фею и Пара­вею, под­власт­ные македо­ня­нам, а так­же Амбра­кию, Акар­на­нию и Амфи­ло­хию, при­над­ле­жав­шие поко­рен­ным ими наро­дам. Когда юно­ша согла­сил­ся, Пирр захва­тил эти обла­сти, оста­вил в них свои гар­ни­зо­ны, а осталь­ные вла­де­ния, ото­брав у Анти­па­тра, вер­нул Алек­сан­дру. Царь Лиси­мах хотел помочь Анти­па­тру, но, отвле­кае­мый дру­ги­ми дела­ми и зная, что Пирр не поже­ла­ет ока­зать­ся небла­го­дар­ным и ни в чем не отка­жет Пто­ле­мею, послал Пир­ру от име­ни Пто­ле­мея под­лож­ное пись­мо с тре­бо­ва­ни­ем пре­кра­тить вой­ну, взяв у Анти­па­тра трид­цать талан­тов. Вскрыв пись­мо, Пирр тот­час раз­га­дал обман: в пись­ме сто­я­ло не обыч­ное обра­ще­ние — «Отец при­вет­ст­ву­ет сына», а дру­гое — «Царь Пто­ле­мей при­вет­ст­ву­ет царя Пир­ра». Выбра­нив Лиси­ма­ха, он тем не менее заклю­чил мир и встре­тил­ся с ним и Анти­па­тром, чтобы скре­пить дого­вор жерт­во­при­но­ше­ни­ем и клят­вой. Когда при­ве­ли бара­на, быка и каба­на, баран неожи­дан­но око­лел; все засме­я­лись, а пред­ска­за­тель Фео­дот запре­тил Пир­ру клясть­ся, объ­явив, что боже­ство воз­ве­ща­ет смерть одно­му из трех царей. Так Пирр отка­зал­ся от мир­но­го дого­во­ра. 7. Демет­рий при­был, когда дела Алек­сандра были ула­же­ны и тот в нем уже не нуж­дал­ся. Он лишь испу­гал Алек­сандра, а про­быв несколь­ко дней вме­сте, оба про­ник­лись вза­им­ным недо­ве­ри­ем и ста­ли стро­ить друг дру­гу коз­ни. Демет­рию пер­во­му пред­ста­вил­ся удоб­ный слу­чай, он умерт­вил юно­шу и был про­воз­гла­шен царем Македо­нии.

У Демет­рия и рань­ше были раз­но­гла­сия с Пирром, кото­рый уже совер­шил несколь­ко набе­гов на Фес­са­лию и чья алч­ность — врож­ден­ный порок всех само­держ­цев — дела­ла сосед­ство с ним опас­ным и бес­по­кой­ным, осо­бен­но после смер­ти Деида­мии. Когда же Пирр и Демет­рий, поде­лив Македо­нию, столк­ну­лись, пово­дов для раздо­ра ста­ло еще боль­ше, и, нако­нец, Демет­рий, завер­шив поход на это­лий­цев, раз­бив их и оста­вив в Это­лии боль­шие силы во гла­ве с Пан­тав­хом, сам высту­пил про­тив Пир­ра, кото­рый, узнав об этом, дви­нул­ся ему навстре­чу. Одна­ко оба сби­лись с пути и раз­ми­ну­лись; Демет­рий вторг­ся в Эпир и раз­гра­бил его, а Пирр напал на Пан­тав­ха и завя­зал с ним бой. Оже­сто­чен­но бились в этом сра­же­нии вои­ны, но еще оже­сто­чен­ней — пол­ко­вод­цы. Пан­тавх, с кото­рым, по обще­му при­зна­нию, ни один из вое­на­чаль­ни­ков Демет­рия не мог срав­нить­ся ни храб­ро­стью, ни силой, ни кре­по­стью тела, с при­су­щей ему дер­зо­стью и высо­ко­ме­ри­ем вызвал Пир­ра на поеди­нок, а тот, не желая нико­му из царей усту­пать в муже­стве и стре­мясь, чтобы сла­ва Ахил­ла доста­лась ему по заслу­гам, а не в наслед­ство от пред­ков, про­шел через пер­вый ряд сво­их вои­нов и высту­пил навстре­чу Пан­тав­ху. Спер­ва они мет­ну­ли друг в дру­га копья, а потом, сой­дясь вру­ко­паш­ную, бились на мечах столь же упор­но, сколь и уме­ло. Пирр полу­чил одну рану, а сам ранил про­тив­ни­ка два­жды — один раз в бед­ро, дру­гой в шею — и сва­лил его, но умерт­вить не смог, так как дру­зья отби­ли Пан­тав­ха и унес­ли. Эпи­роты, обод­рен­ные победой сво­его царя и дивив­ши­е­ся его доб­ле­сти, про­рва­ли сво­им натис­ком строй македо­нян, бро­си­лись пре­сле­до­вать бегу­щих и мно­гих уби­ли, а пять тысяч взя­ли в плен.

8. Этот поеди­нок и пора­же­ние, нане­сен­ное македо­ня­нам, не столь­ко раз­гне­ва­ли их и вызва­ли нена­висть к Пир­ру, сколь­ко умно­жи­ли его сла­ву и вну­ши­ли свиде­те­лям и участ­ни­кам бит­вы вос­хи­ще­ние его доб­ле­стью. О нем мно­го гово­ри­ли и счи­та­ли, что и внеш­но­стью сво­ей, и быст­ро­той дви­же­ний он напо­ми­на­ет Алек­сандра, а видя его силу и натиск в бою, все дума­ли, буд­то перед ними — тень Алек­сандра или его подо­бие, и если осталь­ные цари дока­зы­ва­ли свое сход­ство с Алек­сан­дром лишь пур­пур­ны­ми обла­че­ни­я­ми, сви­той, накло­ном голо­вы3 да высо­ко­мер­ным тоном, то Пирр дока­зал его с ору­жи­ем в руках. О его позна­ни­ях и спо­соб­но­стях в воен­ном деле мож­но судить по сочи­не­ни­ям на эту тему, кото­рые он оста­вил. Рас­ска­зы­ва­ют, что на вопрос, кого он счи­та­ет луч­шим пол­ко­вод­цем, Анти­гон отве­тил (гово­ря лишь о сво­их совре­мен­ни­ках): «Пир­ра, если он дожи­вет до ста­ро­сти». А Ган­ни­бал утвер­ждал, что опы­том и талан­том Пирр пре­вос­хо­дит вооб­ще всех пол­ко­вод­цев, вто­рое место отво­дил Сци­пи­о­ну, а третье — себе, как мы рас­ска­за­ли в жиз­не­опи­са­нии Сци­пи­о­на4. Судя по все­му, Пирр зани­мал­ся одним воен­ным делом и толь­ко в него углуб­лял­ся, счи­тая, что лишь это при­ста­ло знать царю, и совер­шен­но не ценя вся­кую иную обра­зо­ван­ность. Гово­рят, что как-то на пиру ему зада­ли вопрос: какой флей­тист кажет­ся ему луч­ше, Пифон или Кафи­сий? Он же отве­чал: «Пол­ко­во­дец Пол­ис­пер­хонт, ибо царю при­стой­но знать и рас­суж­дать толь­ко о рат­ном искус­стве». К при­бли­жен­ным Пирр был бла­го­скло­нен, не гнев­лив и все­гда готов немед­ля ока­зать дру­зьям бла­го­де­я­ние. Когда умер Аэроп, он был очень огор­чен его смер­тью и, гово­ря, что того постиг конец, неиз­беж­ный для всех людей, бра­нил и упре­кал себя за то, что веч­но соби­ра­ясь и откла­ды­вая, так и не успел ока­зать ему свои мило­сти. Ведь дол­ги мож­но вер­нуть даже наслед­ни­ку заи­мо­дав­ца, но не воздать бла­го­де­те­лю, пока тот жив и в состо­я­нии оце­нить это, невы­но­си­мо для чело­ве­ка чест­но­го и спра­вед­ли­во­го. Одна­жды в Амбра­кии кто-то ругал и позо­рил Пир­ра, и все счи­та­ли, что нуж­но отпра­вить винов­но­го в изгна­ние, но Пирр ска­зал: «Пусть луч­ше оста­ет­ся на месте и бра­нит нас перед немно­ги­ми людь­ми, чем, стран­ст­вуя, позо­рит перед всем све­том». Как-то раз ули­чи­ли юно­шей, поно­сив­ших его во вре­мя попой­ки, и Пирр спро­сил, прав­да ли, что они вели такие раз­го­во­ры. Один из них отве­тил: «Все прав­да, царь. Мы бы еще боль­ше наго­во­ри­ли, если бы у нас было поболь­ше вина». Пирр рас­сме­ял­ся и всех отпу­стил.

9. После смер­ти Анти­го­ны он женил­ся еще не раз и все­гда из рас­че­та, желая рас­ши­рить свои вла­де­ния. Он был женат на доче­ри Авто­ле­он­та, царя пэо­ний­цев, на Бир­кенне, доче­ри Бар­дил­лия, царя илли­рий­цев, и на Ланассе, доче­ри Ага­фок­ла Сира­куз­ско­го, кото­рая при­нес­ла ему в при­да­ное захва­чен­ный Ага­фо­к­лом город Кер­ки­ру. От Анти­го­ны у него был сын Пто­ле­мей, от Ланассы — Алек­сандр, а от Бир­кен­ны — Гелен, самый млад­ший. Всех их он с само­го рож­де­ния зака­лял для буду­щих битв и вос­пи­тал храб­ры­ми и пыл­ки­ми в бою. Гово­рят, что один из них в дет­стве спро­сил отца, кому он оста­вит цар­ство, и Пирр отве­чал: «Тому из вас, у кого будет самый ост­рый меч». Это ничем не отли­ча­ет­ся от про­кля­тия из тра­гедии: пусть бра­тья


Мечом дву­ост­рым делят меж собою дом5.

Вот к каким чудо­вищ­ным раздо­рам ведет жаж­да вла­сти!

10. После бит­вы Пирр вер­нул­ся домой, ликуя и бли­стая сла­вой. Эпи­роты дали ему про­зви­ще Орел, и он отве­чал: «Бла­го­да­ря вам я сде­лал­ся орлом. Да и как же ина­че? Ведь ваше ору­жие, слов­но кры­лья, воз­нес­ло меня ввысь!» Спу­стя недол­гое вре­мя, узнав о тяже­лой болез­ни Демет­рия, он вне­зап­но вторг­ся в Македо­нию и, хотя это был лишь набег ради добы­чи, чуть было не овла­дел всей стра­ной и не захва­тил без боя целое цар­ство: вплоть до самой Эдес­сы он про­шел, не встре­чая сопро­тив­ле­ния, при­чем мно­гие при­со­еди­ня­лись к нему и вме­сте с ним высту­па­ли в поход. Опас­ность заста­ви­ла Демет­рия под­нять­ся и вер­ну­ла ему силы, а его при­бли­жен­ные и вое­на­чаль­ни­ки, за корот­кий срок собрав боль­шое вой­ско, реши­тель­но и быст­ро дви­ну­лись навстре­чу Пир­ру. А тот, явив­ший­ся с наме­ре­ни­ем все­го лишь погра­бить, не меш­кая пустил­ся в бег­ство, по доро­ге поте­ряв под уда­ра­ми македо­нян часть сво­его вой­ска. В корот­кий срок лег­ко изгнав Пир­ра из стра­ны, Демет­рий на этом не успо­ко­ил­ся, но заду­мал боль­шой поход, собрал стоты­сяч­ное вой­ско и сна­рядил флот из пяти­сот кораб­лей, чтобы вер­нуть себе отцов­ское цар­ство6. Поста­вив такую цель, он не желал ни тра­тить силы, сра­жа­ясь с Пирром, ни остав­лять у гра­ниц Македо­нии тако­го опас­но­го и докуч­но­го соседа, а пото­му, не имея воз­мож­но­сти про­дол­жать воен­ные дей­ст­вия про­тив Пир­ра, решил спер­ва заклю­чить с ним мир, а затем обра­тить­ся про­тив дру­гих царей.

Когда согла­ше­ние было заклю­че­но, а замыс­лы Демет­рия и раз­ме­ры под­готов­лен­ных им сил ста­ли извест­ны всем, напу­ган­ные цари ста­ли посы­лать к Пир­ру вест­ни­ков и писать ему, что они, мол, удив­ля­ют­ся, поче­му он упус­ка­ет удоб­ный для вой­ны момент и ждет, когда такой момент пред­ста­вит­ся Демет­рию, поче­му не вос­поль­зу­ет­ся воз­мож­но­стью изгнать его из Македо­нии, пока он занят дела­ми и тес­ним со всех сто­рон, поче­му мед­лит, пока тот не раз­вя­жет себе руки и не умно­жит силы настоль­ко, что молос­сам при­дет­ся сра­жать­ся на сво­ей зем­ле за свя­ти­ли­ща и моги­лы отцов: ведь враг уже отнял у него Кер­ки­ру вме­сте с женой. Дело в том, что Ланасса, часто упре­кав­шая Пир­ра за то, что он боль­ше при­вя­зан к женам-вар­вар­кам, чем к ней, уда­ли­лась в Кер­ки­ру и, желая всту­пить в брак с дру­гим царем, при­зва­ла Демет­рия, кото­рый, как она зна­ла, был более дру­гих царей охоч до жен­щин. Демет­рий при­плыл в Кер­ки­ру, сошел­ся с Ланассой и поста­вил в горо­де гар­ни­зон.

11. Посы­лая Пир­ру такие пись­ма, цари, пока Демет­рий соби­рал­ся и гото­вил­ся, сами дви­ну­лись на него вой­ной. Пто­ле­мей при­плыл с боль­шим фло­том и стал под­стре­кать гре­че­ские горо­да к отпа­де­нию, а Лиси­мах, вторг­шись из Фра­кии в Верх­нюю Македо­нию, разо­рял ее. Одно­вре­мен­но с ними Пирр пошел на Берою, пола­гая — и совер­шен­но спра­вед­ли­во, — что Демет­рий, высту­пив про­тив Лиси­ма­ха, оста­вил без защи­ты Ниж­нюю Македо­нию. В ту ночь Пир­ру при­сни­лось, буд­то его зовет Алек­сандр Вели­кий; при­бли­зив­шись, он увидел, что царь не в силах под­нять­ся с ложа, одна­ко обра­ща­ет­ся к нему с лас­ко­вой и дру­же­люб­ной речью и обе­ща­ет немед­ля помочь. Когда же он осме­лил­ся спро­сить: «Как ты, царь, смо­жешь помочь мне? Ведь ты болен!» — Алек­сандр отве­тил: «Одним моим име­нем» — и, сев вер­хом на нисей­ско­го коня7, поехал впе­ре­ди Пир­ра. Обод­рен­ный этим сно­виде­ни­ем, Пирр, не теряя вре­ме­ни, быст­ро про­шел все рас­сто­я­ние до Берои, занял город и там оста­но­вил­ся с боль­шею частью вой­ска, а осталь­ные горо­да захва­ти­ли его пол­ко­вод­цы. Услы­шав об этом и узнав, что недо­воль­ные македо­няне в его лаге­ре ста­ли роп­тать, Демет­рий побо­ял­ся вести их даль­ше, чтобы они не пере­бе­жа­ли к про­слав­лен­но­му царю, македо­ня­ни­ну по рож­де­нию8, когда ока­жут­ся побли­зо­сти от него. Пото­му он повер­нул вспять и повел их на Пир­ра — чуже­стран­ца, нена­вист­но­го македо­ня­нам. Одна­ко когда он раз­бил свой лагерь непо­да­ле­ку от Пирро­ва вой­ска, из Берои яви­лось мно­же­ство людей, и все вос­хва­ля­ли Пир­ра — зна­ме­ни­то­го, непо­беди­мо­го в сра­же­ни­ях и в то же вре­мя мило­сти­во­го и бла­го­склон­но­го к тем, кто ока­зы­вал­ся под его вла­стью. А неко­то­рые, подо­слан­ные Пирром и выда­вав­шие себя за македо­нян, гово­ри­ли, что наста­ло вре­мя изба­вить­ся от жесто­ко­сти Демет­рия и перей­ти на сто­ро­ну Пир­ра, дру­га вои­нов и про­сто­го наро­да. И вот, под­стре­кае­мые таки­ми реча­ми, мно­гие македо­няне ста­ли искать и высмат­ри­вать Пир­ра: он в это вре­мя был как раз без шле­ма, и они смог­ли узнать его толь­ко когда он, сооб­ра­зив, что про­ис­хо­дит, сно­ва надел свой зна­ме­ни­тый шлем с сул­та­ном и коз­ли­ны­ми рога­ми. Сбе­жав­шись к нему, иные македо­няне ста­ли спра­ши­вать у него пароль9, а иные увен­ча­ли себя све­жи­ми вет­вя­ми дуба, ибо виде­ли, что мно­гие при­бли­жен­ные Пир­ра носят такие же вен­ки. Нашлись и такие, кто осме­лил­ся заявить Демет­рию в лицо, что, по их мне­нию, он посту­пит разум­но, если все бро­сит и отка­жет­ся от вла­сти. Видя, что это не пустые сло­ва и что им пол­но­стью отве­ча­ет настро­е­ние в лаге­ре, Демет­рий испу­гал­ся и тай­ком бежал, надев широ­ко­по­лую шля­пу и наки­нув про­стой плащ. Пирр дви­нул­ся на лагерь, без боя занял его и был про­воз­гла­шен царем македон­ским. 12. Когда появил­ся Лиси­мах и, счи­тая раз­гром Демет­рия общей заслу­гой, стал тре­бо­вать у Пир­ра разде­ла вла­сти, тот при­нял его пред­ло­же­ние, пото­му что, сомне­ва­ясь в македо­ня­нах, не мог твер­до на них поло­жить­ся, и цари поде­ли­ли меж­ду собою стра­ну и горо­да.

Спер­ва это реше­ние послу­жи­ло им на поль­зу и пре­кра­ти­ло вой­ну, но вско­ре оба убеди­лись, что раздел вла­сти стал для них не кон­цом враж­ды, а лишь источ­ни­ком рас­прей и вза­им­ных обви­не­ний. Да и как же те, для чьей алч­но­сти не слу­жат пре­де­лом ни море, ни горы, ни без­люд­ная пусты­ня, чьи вожде­ле­ния не оста­нав­ли­ва­ют­ся перед гра­ни­ца­ми, отде­ля­ю­щи­ми Евро­пу от Азии, как могут они доволь­ст­во­вать­ся тем, что име­ют, и не пося­гать друг на дру­га, когда их вла­де­ния сосед­ст­ву­ют и сопри­ка­са­ют­ся меж­ду собой? Ковар­ство и зависть, при­су­щие им от при­ро­ды, все­гда побуж­да­ют их вое­вать, и, смот­ря по обсто­я­тель­ствам, они поль­зу­ют­ся сло­вом «мир» или «вой­на», буд­то раз­мен­ной моне­той, не во имя спра­вед­ли­во­сти, а ради соб­ст­вен­ной выго­ды. И луч­ше, когда они вою­ют откры­то и не гово­рят о друж­бе и спра­вед­ли­во­сти, меж­ду тем как сами воз­дер­жи­ва­ют­ся лишь от пря­мо­го и явно­го нару­ше­ния пра­ва. Все это Пирр ясно дока­зал на деле: желая поме­шать и вос­пре­пят­ст­во­вать Демет­рию, вновь креп­нув­ше­му и наби­рав­ше­му­ся сил, точ­но после тяже­лой болез­ни, он явил­ся в Афи­ны, чтобы ока­зать помощь гре­кам. Под­няв­шись на акро­поль, он при­нес жерт­вы Афине и в тот же день, сой­дя вниз, объ­явил наро­ду, что дово­лен его рас­по­ло­же­ни­ем и вер­но­стью и что афи­няне, если они в здра­вом уме, уже не впу­стят в город нико­го из царей и ни перед кем не рас­кро­ют ворота. Затем Пирр заклю­чил мир с Демет­ри­ем, но вско­ре, когда тот отпра­вил­ся вое­вать в Азию, он по сове­ту Лиси­ма­ха стал побуж­дать Фес­са­лию к отпа­де­нию и тре­во­жить набе­га­ми гре­че­ские гар­ни­зо­ны, исполь­зуя отряды македо­нян, кото­рые были надеж­нее в похо­де, чем на отды­хе; впро­чем, и сам он не был рож­ден для мир­ной жиз­ни. После пора­же­ния Демет­рия в Сирии Лиси­мах, избав­лен­ный от посто­ян­ной заботы и тре­во­ги, дви­нул­ся, нако­нец, на Пир­ра, кото­рый сто­ял лаге­рем под Эдес­сой. Спер­ва он напал на обо­зы, под­во­зив­шие про­до­воль­ст­вие, захва­тил их и этим вызвал в вой­ске Пир­ра голод, затем пись­ма­ми и реча­ми побудил знат­ней­ших македо­нян к измене, при­сты­див их за то, что они поста­ви­ли над собой гос­по­ди­ном чуже­стран­ца, чьи пред­ки все­гда были раба­ми македо­нян, а дру­зей и бли­жай­ших сорат­ни­ков Алек­сандра изгна­ли из Македо­нии. Когда мно­гие скло­ни­лись на уго­во­ры Лиси­ма­ха, Пирр, испу­гав­шись, ушел с вой­ска­ми эпи­ротов и союз­ни­ков, поте­ряв Македо­нию так же, как преж­де при­об­рел. Зна­чит, цари не име­ют осно­ва­ний обви­нять народ, что он все­гда на сто­роне того, с кем выгод­ней идти: ведь, посту­пая так, народ лишь под­ра­жа­ет им, под­лин­ным настав­ни­кам в веро­лом­стве и пре­да­тель­стве, веря­щим, что наи­бо­лее пре­успе­ва­ет тот, кто мень­ше все­го счи­та­ет­ся с пра­вом.

13. Тут судь­ба дала Пир­ру, изгнан­но­му в Эпир и поте­ряв­ше­му Македо­нию, воз­мож­ность спо­кой­но вла­деть тем, что он имел, и мир­но пра­вить сво­и­ми эпи­рота­ми. Одна­ко он тяго­тил­ся такой жиз­нью и ску­чал, когда сам не чинил нико­му зла и ему никто не достав­лял хло­пот. Слов­но Ахилл10, он,


сокру­шаю­щий серд­це печа­лью,
Празд­ный сидел, но душою алкал он и боя, и бра­ни.

И вот, ему, томя­ще­му­ся в ожи­да­нии счаст­ли­во­го слу­чая, пред­ста­ви­лась новая воз­мож­ность дей­ст­во­вать.

Рим­ляне напа­ли на тарен­тин­цев. У тех не было сил вести вой­ну, но бес­чест­ная дер­зость вожа­ков наро­да не дава­ла им сло­жить ору­жие, и тогда они заду­ма­ли при­звать и сде­лать вое­на­чаль­ни­ком в войне про­тив рим­лян Пир­ра, отлич­но­го пол­ко­во­д­ца и в то вре­мя само­го празд­но­го из царей. Прав­да, ста­рей­шие и наи­бо­лее бла­го­ра­зум­ные граж­дане были про­тив тако­го замыс­ла, одна­ко тех из них, кто высту­пал откры­то, сто­рон­ни­ки вой­ны кри­ка­ми и пря­мым наси­ли­ем про­гна­ли из Собра­ния, про­чие же, видя это, уда­ли­лись сами. И вот один рас­суди­тель­ный чело­век, по име­ни Метон, в день, когда долж­ны были при­нять реше­ние, надел увядаю­щий венок, взял в руки факел, как дела­ют обыч­но пья­ные, и явил­ся в Народ­ное собра­ние, сопро­вож­дае­мый флей­тист­кой. Как быва­ет везде, где власть наро­да не зна­ет долж­ных пре­де­лов, тол­па, увидев это шест­вие, встре­ти­ла его руко­плес­ка­ни­я­ми и сме­хом, и никто не оста­но­вил Мето­на, напро­тив, его про­си­ли вме­сте с флей­тист­кой вый­ти на середи­ну и спеть. Он сде­лал вид, буд­то так и соби­ра­ет­ся посту­пить, но когда воца­ри­лось мол­ча­ние, ска­зал: «Тарен­тин­цы! Как хоро­шо вы дела­е­те, что доз­во­ля­е­те желаю­щим браж­ни­чать и шутить, пока мож­но. Но если вы в здра­вом уме, то поспе­ши­те и сами вос­поль­зо­вать­ся этой воль­но­стью: ведь когда в город явит­ся Пирр, дела пой­дут ина­че и дру­гая жизнь нач­нет­ся для нас». Эти сло­ва мно­гим тарен­тин­цам пока­за­лись убеди­тель­ны­ми, и Собра­ние под­ня­ло крик, что Метон пра­виль­но гово­рит. Одна­ко те, кто боял­ся, как бы после заклю­че­ния мира их не выда­ли рим­ля­нам, обру­га­ли народ за то, что он так доб­ро­душ­но поз­во­ля­ет пья­но­му бес­стыд­ни­ку высме­и­вать его, а Мето­на сооб­ща про­гна­ли. Итак, мне­ние сто­рон­ни­ков вой­ны воз­об­ла­да­ло, и в Эпир отпра­ви­ли послов, чтобы отвез­ти Пир­ру дары от име­ни не толь­ко тарен­тин­цев, но всех вооб­ще ита­лиотов11, и ска­зать, что им нужен разум­ный и про­слав­лен­ный пол­ко­во­дец и что в их рас­по­ря­же­нии есть боль­шие силы лукан­цев, мес­са­пов, сам­ни­тов и тарен­тин­цев: всад­ни­ков око­ло два­дца­ти тысяч, а пехо­тин­цев три­ста пять­де­сят тысяч. Эти речи вос­пла­ме­ни­ли не толь­ко Пир­ра, но и эпи­ротам вну­ши­ли нетер­пе­ли­вое жела­ние высту­пить в поход.

14. Жил тогда некто Киней, фес­са­ли­ец, чело­век, по обще­му мне­нию, очень разум­ный, уче­ник Демо­сфе­на и, кажет­ся, един­ст­вен­ный сре­ди ора­то­ров того вре­ме­ни, чья речь силой и страст­но­стью застав­ля­ла слу­ша­те­лей вспо­ми­нать его учи­те­ля. Пирр, кото­ро­му он слу­жил, посы­лал его в раз­ные горо­да, и Киней на деле под­твер­дил изре­че­ние Эври­пида12:


Сло­вом мож­но сде­лать все,
Чего с ору­жьем в бит­вах доби­ва­ют­ся.

Пирр гово­рил, что Киней сво­и­ми реча­ми взял боль­ше горо­дов, чем он сам с мечом в руках, и все­гда ока­зы­вал это­му чело­ве­ку высо­кое ува­же­ние и поль­зо­вал­ся его услу­га­ми. Видя, что Пирр готов высту­пить в поход на Ита­лию, Киней выбрал момент, когда царь не был занят, и обра­тил­ся к нему с таки­ми сло­ва­ми: «Гово­рят, что рим­ляне народ доб­лест­ный, и к тому же им под­власт­но мно­го воин­ст­вен­ных пле­мен. Если бог пошлет нам победу над ними, что даст она нам?» Пирр отве­чал: «Ты, Киней, спра­ши­ва­ешь о вещах, кото­рые сами собой понят­ны. Если мы победим рим­лян, то ни один вар­вар­ский или гре­че­ский город в Ита­лии не смо­жет нам сопро­тив­лять­ся, и мы быст­ро овла­де­ем всей стра­ной; а уж кому, как не тебе, знать, сколь она обшир­на, бога­та и силь­на!» Выждав немно­го, Киней про­дол­жал: «А что мы будем делать, царь, когда завла­де­ем Ита­ли­ей?» Не раз­га­дав еще, куда он кло­нит, Пирр отве­чал: «Совсем рядом лежит Сици­лия, цве­ту­щий и мно­го­люд­ный ост­ров, она про­сти­ра­ет к нам руки, и взять ее ниче­го не сто­ит: ведь теперь, после смер­ти Ага­фок­ла, там все охва­че­но вос­ста­ни­ем и в горо­дах без­на­ча­лие и буй­ство вожа­ков тол­пы». «Что же, это спра­вед­ли­во, — про­дол­жал Киней. — Зна­чит, взяв Сици­лию, мы закон­чим поход?» Но Пирр воз­ра­зил: «Если бог пошлет нам успех и победу, это будет толь­ко при­сту­пом к вели­ким делам. Как же нам не пой­ти на Афри­ку, на Кар­фа­ген, если до них оттуда рукой подать? Ведь Ага­фокл, тай­ком ускольз­нув из Сира­куз и пере­пра­вив­шись с ничтож­ным фло­том через море, чуть было их не захва­тил!13 А если мы ими овла­де­ем, ника­кой враг, ныне оскорб­ля­ю­щий нас, не в силах будет нам сопро­тив­лять­ся, — не так ли?». «Так, — отве­чал Киней. — Ясно, что с таки­ми сила­ми мож­но будет и вер­нуть Македо­нию, и упро­чить власть над Гре­ци­ей. Но когда все это сбудет­ся, что мы тогда ста­нем делать?» И Пирр ска­зал с улыб­кой: «Будет у нас, почтен­ней­ший, пол­ный досуг, еже­днев­ные пиры и при­ят­ные беседы». Тут Киней пре­рвал его, спро­сив: «Что же меша­ет нам теперь, если захо­тим, пиро­вать и на досу­ге бесе­до­вать друг с дру­гом? Ведь у нас и так есть уже то, чего мы стре­мим­ся достичь ценой мно­гих лише­ний, опас­но­стей и обиль­но­го кро­во­про­ли­тия и ради чего нам при­дет­ся самим испы­тать и при­чи­нить дру­гим мно­же­ство бед­ст­вий». Таки­ми сло­ва­ми Киней ско­рее огор­чил Пир­ра, чем пере­убедил: тот хотя и понял, с каким бла­го­по­лу­чи­ем рас­ста­ет­ся, но был уже не в силах отка­зать­ся от сво­их жела­ний и надежд.

15. Спер­ва он послал к тарен­тин­цам Кинея во гла­ве трех тысяч сол­дат, затем погру­зил на при­быв­шие из Тарен­та гру­зо­вые суда два­дцать сло­нов, три тыся­чи всад­ни­ков, два­дцать тысяч пехо­тин­цев, две тыся­чи луч­ни­ков и пять­сот пращ­ни­ков. Как толь­ко все было гото­во, Пирр отча­лил; но когда он вышел на середи­ну Ионий­ско­го моря, его суда понес необыч­ный для это­го вре­ме­ни года бур­ный север­ный ветер. Бла­го­да­ря храб­ро­сти и рас­то­роп­но­сти греб­цов и корм­чих, не щадив­ших труда и рис­ко­вав­ших самою жиз­нью, кораб­лю Пир­ра уда­лось при­бли­зить­ся к бере­гу. Осталь­ные кораб­ли были рас­се­я­ны бурей, при­чем часть их сне­се­на мимо бере­гов Ита­лии в Ливий­ское и Сици­лий­ское море, а про­чие не смог­ли мино­вать Япиг­ский мыс и, застиг­ну­тые ноч­ной тьмой, были при­би­ты силь­ны­ми вол­на­ми к непро­хо­ди­мым мелям. Погиб­ли все кораб­ли, кро­ме цар­ско­го, кото­рый, бла­го­да­ря сво­ей вели­чине и проч­но­сти, выдер­жи­вал натиск моря, пока вол­на била ему в борт; но затем ветер подул с суши, и появи­лась опас­ность, что, идя навстре­чу огром­ным валам, корабль будет раз­бит, а носить­ся в бушу­ю­щем море по воле вет­ра, то и дело меняв­ше­го направ­ле­ние, каза­лось самым страш­ным из всех гро­зя­щих бед­ст­вий. Поэто­му Пирр выбро­сил­ся в море, а при­бли­жен­ные и тело­хра­ни­те­ли немед­лен­но кину­лись его спа­сать. Одна­ко в тем­но­те, в шуме при­боя, сре­ди отка­ты­ваю­щих­ся назад валов труд­но было ока­зать ему помощь, и толь­ко на рас­све­те, когда ветер спал, Пирр выбрал­ся на берег, измож­ден­ный телом, но бод­рый духом, отваж­ный и гото­вый пре­одо­леть любые пре­врат­но­сти. Тут сбе­жа­лись мес­са­пы, на зем­лю кото­рых его вынес­ло море, по мере сил ока­за­ли ему помощь и под­ве­ли к зем­ле немно­гие уцелев­шие кораб­ли, на кото­рых было несколь­ко десят­ков всад­ни­ков, мень­ше двух тысяч пехо­тин­цев и два сло­на.

16. С эти­ми сила­ми Пирр напра­вил­ся в Тарент. Киней, узнав о при­бы­тии царя, вышел с сол­да­та­ми ему навстре­чу. Всту­пив в город, Пирр ниче­го не пред­при­ни­мал про­тив жела­ния тарен­тин­цев, пока не подо­шли спас­ши­е­ся кораб­ли и не собра­лась бо́льшая часть его вой­ска. К это­му вре­ме­ни Пирр увидел, что чернь в Тарен­те по доб­рой воле не склон­на ни защи­щать­ся, ни защи­щать кого бы то ни было, а хочет лишь отпра­вить в бой его, чтобы самой остать­ся дома и не покидать бань и пиру­шек. Пото­му он закрыл все гим­на­сии и пор­ти­ки, где тарен­тин­цы, про­гу­ли­ва­ясь, вер­ши­ли воен­ные дела на сло­вах, поло­жил конец неумест­ным пирам, попой­кам и шест­ви­ям и мно­гих при­звал в вой­ско. Про­из­во­дя этот набор, Пирр был так неумо­ли­мо суров, что мно­гие из тарен­тин­цев, кото­рые не при­вык­ли пови­но­вать­ся и жили в свое удо­воль­ст­вие, а вся­кую иную жизнь счи­та­ли раб­ст­вом, поки­ну­ли город.

Когда при­шло изве­стие, что рим­ский кон­сул Левин с боль­ши­ми сила­ми опу­сто­шил Лука­нию и насту­па­ет на Тарент, Пирр счел недо­стой­ным в без­дей­ст­вии смот­реть, как при­бли­жа­ет­ся враг, и высту­пил с вой­ском, не дождав­шись при­хо­да союз­ных отрядов. Пред­ва­ри­тель­но он послал к рим­ля­нам вест­ни­ка, пред­ло­жив им без вой­ны полу­чить от ита­лиотов закон­ное удо­вле­тво­ре­ние, а его, Пир­ра, сде­лать при этом судьей и посред­ни­ком. Когда же Левин отве­тил, что рим­ля­нам его посред­ни­че­ство не нуж­но, а вой­на с ним не страш­на, Пирр высту­пил в поход и рас­по­ло­жил­ся лаге­рем на рав­нине меж­ду Пан­до­си­ей и Герак­ле­ей.

Узнав, что рим­ляне оста­но­ви­лись непо­да­ле­ку, за рекой Сири­сом, Пирр вер­хом отпра­вил­ся к реке на раз­вед­ку; осмот­рев охра­ну, рас­по­ло­же­ние и все устрой­ство рим­ско­го лаге­ря, увидев царив­ший повсюду порядок, он с удив­ле­ни­ем ска­зал сво­е­му при­бли­жен­но­му Мега­клу, сто­яв­ше­му рядом: «Порядок в вой­сках у этих вар­ва­ров совсем не вар­вар­ский. А како­вы они в деле — посмот­рим». И, уже опа­са­ясь за даль­ней­шее, он решил дождать­ся союз­ни­ков, а на тот слу­чай, если рим­ляне попы­та­ют­ся перей­ти реку рань­ше, поста­вил стра­жу, чтобы поме­шать пере­пра­ве. Но рим­ляне, чтобы не дать Пир­ру выпол­нить заду­ман­ное, поспе­ши­ли начать пере­пра­ву, при­чем пехота пере­хо­ди­ла реку там, где был брод, а кон­ни­ца — в раз­ных местах, так что гре­ки, боясь окру­же­ния, отсту­пи­ли. Узнав об этом, Пирр встре­во­жил­ся и при­ка­зал сво­им вое­на­чаль­ни­кам постро­ить пехоту и дер­жать ее в бое­вой готов­но­сти, а сам во гла­ве трех тысяч всад­ни­ков поска­кал впе­ред, наде­ясь застиг­нуть рим­лян до того, как они, пере­пра­вив­шись, вста­нут в бое­вой порядок. При­бли­зив­шись, он увидел над рекой мно­же­ство щитов и кон­ни­цу, дви­гав­шу­ю­ся стро­ем, и пер­вым бро­сил­ся впе­ред, при­шпо­рив коня. Во вре­мя бит­вы кра­сота его ору­жия и блеск рос­кош­но­го убо­ра дела­ли его замет­ным ото­всюду, и он делом дока­зы­вал, что его сла­ва вполне соот­вет­ст­ву­ет доб­ле­сти, ибо, сра­жа­ясь с ору­жи­ем в руках и храб­ро отра­жая натиск вра­гов, он не терял хлад­но­кро­вия и коман­до­вал вой­ском так, слов­но следил за бит­вой изда­ли, поспе­вая на помощь всем, кого, каза­лось, одоле­вал про­тив­ник. Один македо­ня­нин, по име­ни Леон­нат, заме­тил, что какой-то ита­ли­ец неот­ступ­но ска­чет вслед за Пирром, направ­ляя сво­его коня туда же, куда он, и следя за каж­дым его дви­же­ни­ем. «Видишь, царь, — ска­зал Леон­нат, — того вар­ва­ра на воро­ном коне с белы­ми баб­ка­ми? Кажет­ся, он замыш­ля­ет гроз­ное и страш­ное дело. Он полон зло­бы и дер­зо­сти, он не спус­ка­ет с тебя глаз и повсюду пре­сле­ду­ет тебя, ни на кого боль­ше не обра­щая вни­ма­ния. Осте­ре­гай­ся его!» А Пирр отве­тил: «От судь­бы, Леон­нат, не уйдешь. А без­на­ка­зан­но сой­тись со мной вру­ко­паш­ную ни ему, ни ино­му кому из ита­лий­цев не удаст­ся!» Пока они так раз­го­ва­ри­ва­ли, ита­ли­ец, зане­ся копье и дав шпо­ры коню, напал на Пир­ра. Он пора­зил копьем цар­ско­го ска­ку­на, и одно­вре­мен­но Леон­нат, мет­нув копье, пора­зил его коня. Кони упа­ли, Пир­ра унес­ли окру­жав­шие его при­бли­жен­ные, а ита­лий­ца, про­дол­жав­ше­го сопро­тив­лять­ся, уби­ли. Он был френ­тан родом, коман­до­вал кон­ным отрядом и зва­ли его Оплак.

17. Этот слу­чай научил Пир­ра осто­рож­но­сти; видя, что его кон­ни­ца отсту­па­ет, он послал за пехотой и выстро­ил ее в фалан­гу, сам же отдал свой плащ и ору­жие одно­му из при­бли­жен­ных, Мега­клу, надел его воору­же­ние и повел вой­ско на рим­лян. Те выдер­жа­ли натиск, и завя­зал­ся бой, исход кото­ро­го дол­гое вре­мя не мог опре­де­лить­ся: гово­рят, что семь раз про­тив­ни­ки пооче­ред­но то обра­ща­лись в бег­ство, то пус­ка­лись в пого­ню за бегу­щи­ми. А обмен ору­жи­ем, кото­рый в дру­гое вре­мя послу­жил бы на поль­зу царю, чуть было не погу­бил его дело и не отнял у него победу, ибо за Мега­к­лом гна­лось мно­го вра­гов, и пер­вый, кому уда­лось сра­зить его, рим­ля­нин по име­ни Дексий, сорвал с него шлем и плащ, под­ска­кал к Леви­ну и пока­зал ему добы­чу, кри­ча, что убил Пир­ра. Когда шлем и плащ ста­ли пере­да­вать по рядам и пока­зы­вать всем, рим­ляне под­ня­ли радост­ный крик, а гре­ки пали духом и обо­д­ри­лись лишь после того, как Пирр, узнав о слу­чив­шем­ся, про­ехал по полю боя, открыв лицо, про­сти­рая к сра­жаю­щим­ся пра­вую руку и гром­ко окли­кая их, чтобы его мог­ли узнать по голо­су. В кон­це бит­вы рим­лян силь­но потес­ни­ли сло­ны, так как рим­ские кони не выно­си­ли вида этих чудо­вищ и мча­лись вме­сте со всад­ни­ка­ми вспять, не успев при­бли­зить­ся к вра­гам, а Пирр, напав во гла­ве фес­са­лий­ской кон­ни­цы на при­шед­ших в заме­ша­тель­ство про­тив­ни­ков, обра­тил их в бег­ство и мно­гих пере­бил. Дио­ни­сий сооб­ща­ет, что в бит­ве пало без мало­го пят­на­дцать тысяч рим­лян, Иеро­ним утвер­жда­ет, что толь­ко семь, Пирр же поте­рял, соглас­но Дио­ни­сию, три­на­дцать тысяч чело­век, соглас­но Иеро­ни­му — мень­ше четы­рех тысяч, но зато самых силь­ных и храб­рых, и вдо­ба­вок из пол­ко­вод­цев и при­бли­жен­ных он лишил­ся тех, кому боль­ше все­го дове­рял и все­гда пору­чал самые важ­ные дела. Зато он взял лагерь, поки­ну­тый рим­ля­на­ми, при­влек на свою сто­ро­ну мно­гие союз­ные с Римом горо­да, опу­сто­шил обшир­ную область и про­дви­нул­ся впе­ред настоль­ко, что от Рима его отде­ля­ло лишь три­ста ста­ди­ев14. После бит­вы к нему при­шло мно­же­ство лука­нов и сам­ни­тов, и хотя Пирр упрек­нул их за про­мед­ле­ние, было ясно, что он раду­ет­ся и гор­дит­ся, одер­жав победу над огром­ны­ми сила­ми рим­лян толь­ко со сво­и­ми вои­на­ми и с тарен­тин­ца­ми.

18. Рим­ляне не лиши­ли Леви­на вла­сти, хотя, как гово­рят, Гай Фаб­ри­ций, счи­тав­ший, что пора­же­ние потер­пел пол­ко­во­дец, а не вой­ско, заявил: «Не эпи­роты победи­ли рим­лян, а Пирр — Леви­на». Попол­нив свои леги­о­ны и набрав новые, рим­ляне про­дол­жа­ли гово­рить о войне так, что Пирр был пора­жен их бес­стра­ши­ем и над­мен­но­стью. Пола­гая, что раз­гро­мить рим­лян окон­ча­тель­но и взять их город дело нелег­кое, а при его воен­ных силах и вовсе невоз­мож­ное, он решил отпра­вить в Рим посоль­ство и раз­ведать, не рас­по­ло­же­ны ли там пой­ти на согла­ше­ние: ведь он лишь при­умно­жил бы свою сла­ву, пре­кра­тив вой­ну и заклю­чив союз после победы. Киней, отправ­лен­ный послом, встре­тил­ся с самы­ми знат­ны­ми рим­ля­на­ми, а их женам и сыно­вьям под­нес от име­ни царя подар­ки. Этих подар­ков никто не при­нял, но все отве­ча­ли, что если их государ­ство заклю­чит с царем союз, то и они с радо­стью пред­ло­жат ему свою друж­бу. Когда же Кинея при­ве­ли в сенат и он в про­стран­ной и дру­же­люб­ной речи ска­зал, что царь без выку­па отпус­ка­ет всех взя­тых в бою плен­ных и обе­ща­ет рим­ля­нам помощь в заво­е­ва­нии Ита­лии, ниче­го не тре­буя вза­мен, кро­ме дру­же­ско­го сою­за с ним и непри­кос­но­вен­но­сти Тарен­та, никто не выска­зал ни радо­сти, ни готов­но­сти при­нять это пред­ло­же­ние, хотя мно­гие откры­то скло­ня­лись к заклю­че­нию мира, счи­тая себя побеж­ден­ны­ми в реши­тель­ном сра­же­нии и ожи­дая новых неудач после того, как ита­лий­цы при­со­еди­нят­ся к Пир­ру и силы его воз­рас­тут.

Тем вре­ме­нем о цар­ском посоль­стве узнал Аппий Клав­дий. Про­слав­лен­ный муж, он по ста­ро­сти и сле­по­те уже оста­вил государ­ст­вен­ную дея­тель­ность, но когда рас­про­стра­ни­лись слу­хи, что сенат соби­ра­ет­ся при­нять реше­ние о пере­ми­рии, не выдер­жал и при­ка­зал рабам нести его на носил­ках через форум в курию. У две­рей его окру­жи­ли сыно­вья и зятья и вве­ли в зал; сенат встре­тил его почти­тель­ным мол­ча­ни­ем. 19. А он, тот­час же взяв сло­во, ска­зал: «До сих пор, рим­ляне, я никак не мог при­ми­рить­ся с поте­рею зре­ния, но теперь, слы­ша ваши сове­ща­ния и реше­ния, кото­рые обра­ща­ют в ничто сла­ву рим­лян, я жалею, что толь­ко слеп, а не глух. Где же те сло­ва, кото­рые вы всем и повсюду твер­ди­те и повто­ря­е­те, сло­ва о том, что если бы при­шел в Ита­лию вели­кий Алек­сандр и встре­тил­ся бы с нами, когда мы были юны, или с наши­ми отца­ми, кото­рые были тогда в рас­цве­те сил, то не про­слав­ля­ли бы теперь его непо­беди­мость, но сво­им бег­ст­вом или гибе­лью он воз­вы­сил бы сла­ву рим­лян? Вы дока­за­ли, что все это было бол­тов­ней, пустым бахваль­ст­вом! Вы бои­тесь молос­сов и хао­нов, кото­рые все­гда были добы­чей македо­нян, вы тре­пе­ще­те перед Пирром, кото­рый все­гда, как слу­га, сле­до­вал за каким-нибудь из тело­хра­ни­те­лей Алек­сандра, а теперь бро­дит по Ита­лии не с тем, чтобы помочь здеш­ним гре­кам, а чтобы убе­жать от сво­их тамош­них вра­гов. И он обе­ща­ет доста­вить нам пер­вен­ство сре­ди ита­лий­цев с тем вой­ском, что не мог­ло удер­жать для него само­го и малую часть Македо­нии! Не думай­те, что, всту­пив с ним в друж­бу, вы от него изба­ви­тесь, нет, вы толь­ко откро­е­те доро­гу тем, кто будет пре­зи­рать нас в уве­рен­но­сти, что любо­му нетруд­но нас поко­рить, раз уж Пирр ушел, не попла­тив­шись за свою дер­зость, и даже унес награ­ду, сде­лав рим­лян посме­ши­щем для тарен­тин­цев и сам­ни­тов». Эта речь Аппия вну­ши­ла сена­то­рам реши­мость про­дол­жать вой­ну, и они ото­сла­ли Кинея, пере­дав с ним такой ответ: пусть Пирр ухо­дит из Ита­лии и тогда, если хочет, ведет пере­го­во­ры о друж­бе, а пока он оста­ет­ся с вой­ска­ми в Ита­лии, рим­ляне будут вое­вать с ним, доко­ле хва­тит сил, даже если он обра­тит в бег­ство еще тыся­чу Леви­нов. Гово­рят, что Киней во вре­мя сво­его посоль­ства ста­рал­ся при­смот­реть­ся к жиз­ни рим­лян, понять, в чем досто­ин­ства их государ­ст­вен­но­го устрой­ства, побе­се­до­вать со знат­ней­ши­ми из них и что, рас­ска­зав обо всем Пир­ру, он при­ба­вил, что сенат пока­зал­ся ему собра­ни­ем царей, а если гово­рить о наро­де, то он, Киней, боит­ся, как бы не при­шлось сра­жать­ся с неким подо­би­ем Лер­ней­ской гид­ры: ведь у кон­су­ла насчи­ты­ва­ет­ся уже вдвое боль­ше войск, чем было рань­ше, а в Риме оста­ет­ся еще во мно­го раз боль­ше людей, спо­соб­ных носить ору­жие.

20. После это­го к Пир­ру отпра­ви­лось из Рима посоль­ство вести пере­го­во­ры о плен­ных, и сре­ди послов был Гай Фаб­ри­ций, чело­век крайне бед­ный, но доб­лест­ный и воин­ст­вен­ный, чье сло­во, как утвер­ждал Киней, было для рим­лян решаю­щим. Пирр наедине дру­же­люб­но убеж­дал его при­нять в пода­рок золо­то, уве­ряя, что дает ему день­ги не в награ­ду за позор­ную изме­ну, а про­сто в знак друж­бы и госте­при­им­ства. Фаб­ри­ций отка­зал­ся, и Пирр в тот день ниче­го боль­ше не пред­при­нял, но, желая пора­зить рим­ля­ни­на, нико­гда не видав­ше­го сло­на, при­ка­зал на сле­дую­щий день во вре­мя пере­го­во­ров поста­вить самое боль­шое из этих живот­ных поза­ди послов, скрыв его зана­ве­сом. Так и было сде­ла­но: по зна­ку царя зана­вес отдер­ну­ли, слон неожи­дан­но протя­нул хобот над голо­вой Фаб­ри­ция и оглу­ши­тель­но затру­бил. Но тот спо­кой­но улыб­нул­ся и ска­зал Пир­ру: «Пра­во, сего­дня вид это­го чудо­ви­ща сму­тил меня не боль­ше, чем вче­ра — золо­то». Во вре­мя пира они бесе­до­ва­ли о раз­ных пред­ме­тах, но боль­ше все­го — о Гре­ции и ее фило­со­фах, и Киней, слу­чай­но упо­мя­нув об Эпи­ку­ре, рас­ска­зал, что гово­рят его уче­ни­ки о богах, государ­стве, о цели жиз­ни: ее они видят в удо­воль­ст­ви­ях, избе­га­ют государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти, ибо она лишь нару­ша­ет и отни­ма­ет сча­стье, а боже­ству, чуж­до­му гне­ва и мило­сер­дия, не заботя­ще­му­ся о наших делах, они при­пи­сы­ва­ют жизнь празд­ную и пол­ную наслаж­де­ний. Киней еще не кон­чил рас­ска­зы­вать, как Фаб­ри­ций вскри­чал: «О Геракл, если бы и Пирр, и сам­ни­ты при­дер­жи­ва­лись это­го уче­ния, пока вою­ют с нами!» Пирр был пора­жен его бес­ко­ры­сти­ем и бла­го­род­ст­вом и еще боль­ше укре­пил­ся в жела­нии стать союз­ни­ком Рима, а не вое­вать с ним. Фаб­ри­цию же он пред­ло­жил, если тот добьет­ся заклю­че­ния мира, уехать вме­сте с ним и быть пер­вым сре­ди его при­бли­жен­ных и пол­ко­вод­цев. Но, как рас­ска­зы­ва­ют, тот спо­кой­но отве­тил: «Ведь это невы­год­но для тебя, царь: те, кто теперь дивит­ся тебе и чтит тебя, захотят иметь царем меня, едва узна­ют мой нрав». Таков был Фаб­ри­ций. Пирр, одна­ко, не раз­гне­вал­ся на его сло­ва, как сде­лал бы любой дес­пот, но рас­ска­зал дру­зьям о вели­чии его духа и ему одно­му дове­рил плен­ных, с усло­ви­ем, что их ото­шлют обрат­но после того, как они повида­ют­ся с близ­ки­ми и спра­вят дома Сатур­на­лии, если до это­го вре­ме­ни сенат не при­мет реше­ния о мире. И в самом деле, плен­ные были ото­сла­ны назад к Пир­ру, при­чем сенат поста­но­вил карать смерт­ной каз­нью тех, кто не воз­вра­тит­ся.

21. Спу­стя неко­то­рое вре­мя, когда коман­до­ва­ние пере­шло к Фаб­ри­цию, к нему в лагерь явил­ся чело­век и при­нес пись­мо, напи­сан­ное цар­ским вра­чом: тот пред­ло­жил изве­сти Пир­ра ядом и тем самым без вся­кой опас­но­сти для рим­лян изба­вить их от вой­ны, если они пообе­ща­ют воз­на­гра­дить его. Но Фаб­ри­ций, воз­му­щен­ный его веро­лом­ст­вом, убедил сво­его това­ри­ща по долж­но­сти отпра­вить Пир­ру пись­мо, заклю­чав­шее совет осте­ре­гать­ся коз­ней вра­ча. Вот что было в нем напи­са­но: «Кон­су­лы Гай Фаб­ри­ций и Квинт Эми­лий при­вет­ст­ву­ют царя Пир­ра. Кажет­ся нам, что ты не уме­ешь отли­чать вра­гов от дру­зей. Про­чти послан­ное нами пись­мо и узнай, что с людь­ми чест­ны­ми и спра­вед­ли­вы­ми ты ведешь вой­ну, а бес­чест­ным и негод­ным дове­ря­ешь. Мы же пред­у­преж­да­ем тебя не из рас­по­ло­же­ния к тебе, но чтобы твоя гибель не навлек­ла на нас кле­ве­ту, чтобы не пошли тол­ки, буд­то мы победи­ли в войне хит­ро­стью, не сумев победить доб­ле­стью». Полу­чив пись­мо и узнав о злом умыс­ле, Пирр пока­рал вра­ча и, желая отбла­го­да­рить Фаб­ри­ция и рим­лян, отпу­стил без выку­па всех плен­ных, Кинея же сно­ва послал доби­вать­ся мира. Рим­ляне счи­та­ли не подо­баю­щим для себя при­ни­мать плен­ных от вра­га ни в знак его при­яз­ни, ни в награ­ду за то, что они воз­дер­жа­лись от пре­ступ­ле­ния, а пото­му без выку­па вер­ну­ли плен­ных сам­ни­там и тарен­тин­цам, отка­зав­шись, одна­ко, начать пере­го­во­ры о мире и сою­зе преж­де, чем Пирр не пре­кра­тит вой­ну и не отплы­вет с вой­ском обрат­но в Эпир на тех же судах, на кото­рых при­был.

Тогда Пирр, кото­ро­го обсто­я­тель­ства застав­ля­ли искать ново­го сра­же­ния, высту­пил и встре­тил­ся с рим­ля­на­ми близ горо­да Аску­ла, но непри­я­тель оттес­нил его в места, непро­хо­ди­мые для кон­ни­цы, к леси­стым бере­гам быст­рой реки, откуда сло­ны не мог­ли напасть на вра­же­ский строй. Мно­го вои­нов было ране­но и уби­то в этом сра­же­нии, пока ночь не пре­рва­ла его. На сле­дую­щий день, заду­мав пере­не­сти бит­ву на рав­ни­ну и бро­сить в бой сло­нов, Пирр зара­нее укре­пил наи­бо­лее уяз­ви­мые пози­ции кара­уль­ны­ми отряда­ми и, рас­ста­вив меж­ду сло­на­ми мно­же­ство мета­те­лей дро­ти­ков и стрел­ков из лука, стре­ми­тель­но дви­нул на вра­га плот­но сомкну­тый строй. Рим­ляне не мог­ли укло­нить­ся в сто­ро­ну и уда­рить с флан­га, как в преды­ду­щем сра­же­нии, и встре­ти­ли про­тив­ни­ка на рав­нине лицом к лицу, стре­мясь ско­рее отбро­сить тяже­лую пехоту, пока не подо­шли сло­ны. Рим­ские вои­ны упор­но бились меча­ми про­тив сарисс и, не щадя себя, не обра­щая вни­ма­ния на раны, дума­ли толь­ко о том, как бы пора­зить и уни­что­жить поболь­ше вра­гов. Гово­рят, что мно­го вре­ме­ни про­шло, преж­де чем они нача­ли отсту­пать, и имен­но там, где их тес­нил сам Пирр. Но и ему при­нес успех глав­ным обра­зом мощ­ный натиск сло­нов, ибо про­тив них воин­ская доб­лесть была бес­силь­на и рим­ляне счи­та­ли, что перед этой силой, слов­но перед при­бы­ваю­щей водой или раз­ру­ши­тель­ным зем­ле­тря­се­ни­ем, сле­ду­ет отсту­пить, а не упор­ст­во­вать и гиб­нуть пона­прас­ну самой страш­ной смер­тью там, где нель­зя помочь делу. Рим­ляне бежа­ли в свой лагерь, кото­рый был непо­да­ле­ку. Иеро­ним гово­рит, что погиб­ло шесть тысяч рим­лян, а вои­нов Пир­ра, как ска­за­но в цар­ских запис­ках, было уби­то три тыся­чи пять­сот пять[2] чело­век. Дио­ни­сий же отри­ца­ет, что под Аску­лом было два сра­же­ния, и пишет, что рим­ляне не при­зна­ва­ли себя побеж­ден­ны­ми; по его сло­вам, все про­изо­шло в тече­ние одно­го дня, бит­ва про­дол­жа­лась до захо­да солн­ца, и вра­ги разо­шлись лишь после того, как Пирр был ранен дро­ти­ком в руку, а сам­ни­ты раз­гра­би­ли его обоз, при­чем и из вой­ска Пир­ра, и у рим­лян погиб­ло более чем по пят­на­дца­ти тысяч чело­век. Сиг­нал к отступ­ле­нию пода­ли обе сто­ро­ны, и гово­рят, что Пирр заме­тил како­му-то чело­ве­ку, радо­вав­ше­му­ся победе: «Если мы одер­жим еще одну победу над рим­ля­на­ми, то окон­ча­тель­но погиб­нем»15. Погиб­ла боль­ша́я часть вой­ска, кото­рое он при­вез с собой, и почти все его при­бли­жен­ные и пол­ко­вод­цы, дру­гих вои­нов, кото­рых мож­но было бы вызвать в Ита­лию, у него уже не было, а кро­ме того он видел, что пыл его мест­ных союз­ни­ков остыл, в то вре­мя как вра­же­ский лагерь быст­ро попол­ня­ет­ся людь­ми, слов­но они при­те­ка­ют из како­го-то бью­ще­го в Риме неис­ся­кае­мо­го источ­ни­ка, и что после всех пора­же­ний рим­ляне не пали духом, но гнев лишь при­умно­жил их упор­ство.

22. В этот труд­ный момент у Пир­ра появи­лись новые надеж­ды. Ему даже при­шлось выби­рать, пото­му что одно­вре­мен­но к нему обра­ти­лись сици­лий­цы, пред­ло­жив­шие занять Акра­гант, Сира­ку­зы и Леон­ти­ны и про­сив­шие изгнать кар­фа­ге­нян и осво­бо­дить ост­ров от тиран­нов, и вест­ни­ки из Гре­ции, сооб­щив­шие, что Пто­ле­мей Керавн пал в бит­ве с гала­та­ми и теперь самое вре­мя явить­ся в Македо­нию, лишив­шу­ю­ся царя. Пирр сето­вал на судь­бу, кото­рая в один и тот же час пред­ста­ви­ла ему две воз­мож­но­сти совер­шить вели­кие дела, ибо пони­мал, что от одной из них необ­хо­ди­мо отка­зать­ся, и дол­го коле­бал­ся. Но затем, решив, что в Сици­лии его ждут более слав­ные подви­ги и что оттуда неда­ле­ко до Афри­ки, он пред­по­чел дви­нуть­ся на ост­ров и, как обыч­но, тот­час же послал впе­ред Кинея для пред­ва­ри­тель­ных пере­го­во­ров с сици­лий­ски­ми горо­да­ми. В Тарен­те он поста­вил кара­уль­ный отряд, а тарен­тин­цам, с него­до­ва­ни­ем тре­бо­вав­шим, чтобы он либо вел вой­ну с рим­ля­на­ми, ради кото­рой явил­ся, либо поки­нул стра­ну и оста­вил им город таким, каким его при­нял, отве­чал высо­ко­мер­но, сове­туя спо­кой­но ждать, пока при­дет их черед. Затем он отплыл в Сици­лию, где все шло так, как он пред­по­ла­гал: горо­да с готов­но­стью при­со­еди­ня­лись к нему, так что на пер­вых порах ему нигде не при­хо­ди­лось при­бе­гать к воен­ной силе, и все­го с трид­ца­тью тыся­ча­ми пеших, дву­мя с поло­ви­ною тыся­ча­ми кон­ных вои­нов и два­дца­тью суда­ми он раз­бил кар­фа­ге­нян и занял их вла­де­ния. Лишь Эрик, недо­ступ­ный по сво­е­му место­по­ло­же­нию и хоро­шо укреп­лен­ный, Пирр решил взять при­сту­пом. Когда вой­ско изгото­ви­лось к бою, Пирр, надев доспе­хи, подо­шел к сте­нам и обра­тил­ся с моль­бой к Герак­лу16, обе­щая устро­ить игры и при­не­сти бла­годар­ст­вен­ные жерт­вы, если тот помо­жет ему в бою дока­зать сици­лий­цам, что он досто­ин сво­их пред­ков и соб­ст­вен­ной сла­вы. Когда по его зна­ку про­тру­би­ли сиг­нал и разо­гна­ли вар­ва­ров стре­ла­ми, он пер­вым взо­брал­ся на сте­ну, как толь­ко к ней подо­дви­ну­ли лест­ни­цы. Отра­жая натиск мно­го­чис­лен­ных вра­гов, одних он сбро­сил со сте­ны, дру­гих сра­зил мечом, и, нагро­моздив вокруг себя груды мерт­вых тел, сам остал­ся невредим. Одним видом сво­им устра­шая вра­гов, Пирр дока­зал правоту мно­го­опыт­но­го Гоме­ра, кото­рый утвер­ждал, что из всех доб­ро­де­те­лей лишь храб­рость срод­ни безу­мию, ибо увле­ка­ет чело­ве­ка без­огляд­ным поры­вом17. Взяв город, Пирр при­нес богу вели­ко­леп­ные жерт­вы и устро­ил пыш­ные игры и зре­ли­ща.

23. Воз­ле Мес­се­ны жили вар­ва­ры, име­но­вав­ши­е­ся мамер­тин­ца­ми, кото­рые нема­ло доса­жда­ли гре­кам, а неко­то­рых из них обло­жи­ли данью; были они очень мно­го­чис­лен­ны и воин­ст­вен­ны, поче­му и назы­ва­лись на латин­ском язы­ке «пле­ме­нем Аре­са»18. Пирр захва­тил и убил мамер­тин­ских сбор­щи­ков пода­тей, а их самих раз­бил в сра­же­нии и раз­ру­шил мно­гие при­над­ле­жав­шие им кре­по­сти.

Кар­фа­ге­няне, стре­мя­щи­е­ся к миру, соглас­ны были запла­тить ему день­ги и при­слать суда, если он заклю­чит с ними союз, но Пирр, жаж­дав­ший добить­ся боль­ше­го, отве­тил, что заклю­чит мир толь­ко в том слу­чае, если они поки­нут Сици­лию, чтобы гра­ни­цей меж­ду ними и гре­ка­ми ста­ло Ливий­ское море. Гор­дый сво­ей мощью и успе­ха­ми, стре­мясь осу­ще­ст­вить то, ради чего он и при­плыл в Сици­лию, а боль­ше все­го меч­тая об Афри­ке, Пирр стал наби­рать по горо­дам греб­цов, кото­рых не хва­та­ло на мно­гих его кораб­лях, и при этом дей­ст­во­вал уже не мяг­ко и снис­хо­ди­тель­но, а власт­но и жесто­ко, при­бе­гая к наси­ли­ям и нака­за­ни­ям. Сна­ча­ла он не был таким, напро­тив, как никто дру­гой, при­вле­кал к себе при­вет­ли­вым обхож­де­ни­ем, всем дове­рял и нико­го не стес­нял, зато поз­же, пре­вра­тив­шись из вождя наро­да в тиран­на, сво­ею суро­во­стью стя­жал себе сла­ву чело­ве­ка жесто­ко­го и ковар­но­го. Как бы то ни было, но горо­да, пусть и неохот­но, выпол­ня­ли его тре­бо­ва­ния, пока вско­ре он не стал подо­зре­вать в измене Фено­на и Состра­та, знат­ных сира­ку­зян, кото­рые пер­вы­ми уго­во­ри­ли его при­ехать в Сици­лию, откры­ли перед ним город, едва он явил­ся, и боль­ше всех помо­га­ли ему в сици­лий­ском похо­де. Пирр не желал ни брать их с собой, ни остав­лять на ост­ро­ве. Сострат в стра­хе пере­шел на сто­ро­ну вра­га, а Фено­на Пирр умерт­вил, при­пи­сав ему то же наме­ре­ние. И тут дела царя сра­зу же при­ня­ли иной обо­рот: горо­да воз­не­на­виде­ли его страш­ной нена­ви­стью, одни из них при­со­еди­ни­лись к кар­фа­ге­ня­нам, дру­гие при­зва­ли мамер­тин­цев. В эту пору, когда Пирр повсюду видел изме­ну, заго­во­ры и вос­ста­ния, к нему при­бы­ли пись­ма от сам­ни­тов и тарен­тин­цев, кото­рые, лишив­шись сво­их земель и с трудом отста­и­вая от вра­гов горо­да, про­си­ли его о помо­щи. Это помог­ло Пир­ру скрыть, что его отплы­тие озна­ча­ет отказ от всех замыс­лов и бег­ство, ибо на самом деле Сици­лия, слов­но потря­сае­мый бурей корабль, уже не пови­но­ва­лась ему, и он, ища выхо­да, поспеш­но бро­сил­ся в Ита­лию. Гово­рят, что покидая ост­ров и огля­нув­шись, он ска­зал сто­яв­шим рядом с ним: «Какое риста­ли­ще для состя­за­ний остав­ля­ем мы рим­ля­нам и кар­фа­ге­ня­нам, дру­зья!» И спу­стя недол­гое вре­мя то, что он пред­у­га­дал, сбы­лось19.

24. Когда Пирр отплы­вал, вар­ва­ры объ­еди­ни­лись про­тив него: кар­фа­ге­няне дали ему в самом про­ли­ве мор­ское сра­же­ние, в кото­ром он поте­рял нема­ло кораб­лей, а мамер­тин­цы, чис­лом не менее деся­ти тысяч, пере­пра­вив­шись рань­ше Пир­ра, но не осме­ли­ва­ясь встре­тить­ся с ним лицом к лицу, заня­ли непри­ступ­ные пози­ции, а когда Пирр на уцелев­ших судах при­был в Ита­лию, напа­ли на него и рас­се­я­ли все его вой­ско. Погиб­ли два сло­на и мно­же­ство вои­нов из тыло­во­го отряда. Пирр сам отра­жал натиск вра­га и без стра­ха сра­жал­ся с опыт­ным и дерз­ким про­тив­ни­ком. Когда он был ранен мечом в голо­ву и нена­дол­го вышел из боя, мамер­тин­цы вос­пря­ну­ли духом. Один из них, огром­но­го роста, в свер­каю­щих доспе­хах, выбе­жал впе­ред и гроз­ным голо­сом стал вызы­вать Пир­ра, если тот еще жив, вый­ти и сра­зить­ся с ним. Пирр, раз­дра­жен­ный, повер­нул­ся и, про­бив­шись сквозь ряды сво­их щито­нос­цев20, пытав­ших­ся его удер­жать, вышел гнев­ный, со страш­ным, забрыз­ган­ным кро­вью лицом. Опе­ре­див вар­ва­ра, Пирр уда­рил его мечом по голо­ве, и, бла­го­да­ря силе его рук и отлич­ной закал­ке ста­ли, лез­вие рас­сек­ло туло­ви­ще свер­ху дони­зу, так что в один миг две поло­ви­ны раз­руб­лен­но­го тела упа­ли в раз­ные сто­ро­ны. Это удер­жа­ло вар­ва­ров от новых напа­де­ний: они были пора­же­ны и диви­лись Пир­ру, слов­но, како­му-то сверхъ­есте­ствен­но­му суще­ству.

Осталь­ной путь Пирр про­шел бес­пре­пят­ст­вен­но и с два­дца­тью тыся­ча­ми пехо­тин­цев и тре­мя тыся­ча­ми всад­ни­ков при­был в Тарент. Попол­нив там вой­ско самы­ми храб­ры­ми из тарен­тин­цев, он тот­час высту­пил про­тив рим­лян, сто­яв­ших лаге­рем в Сам­нии. 25. Дела у сам­ни­тов в это вре­мя шли совсем пло­хо: раз­би­тые рим­ля­на­ми во мно­гих сра­же­ни­ях, они пали духом, да и отплы­тие Пир­ра в Сици­лию у них вызва­ло недо­воль­ство, так что при­со­еди­ни­лись к нему лишь немно­гие. Разде­лив свое вой­ско, Пирр поло­ви­ну послал в Лука­нию, желая задер­жать там одно­го из кон­су­лов, чтобы тот не при­шел на помощь това­ри­щу по долж­но­сти, а дру­гую часть сам повел на Мания Курия, сто­яв­ше­го лаге­рем в без­опас­ном месте воз­ле горо­да Бене­вен­та и ожи­дав­ше­го под­креп­ле­ний из Лука­нии (впро­чем, он без­дей­ст­во­вал еще и пото­му, что его удер­жи­ва­ли пред­ска­за­ния жре­цов и пти­це­га­да­те­лей). Пирр спе­шил напасть на рим­лян преж­де, чем подой­дет вто­рой кон­сул, и поэто­му, собрав самых силь­ных людей и самых сви­ре­пых сло­нов, ночью дви­нул­ся на лагерь вра­га. Но доро­га была длин­ная, шла через густой лес, вои­ны заблуди­лись в тем­но­те, и таким обра­зом вре­мя было поте­ря­но. Насту­пи­ло утро, на рас­све­те вра­ги ясно увиде­ли Пир­ра, дви­гав­ше­го­ся по греб­ню хол­мов. В лаге­ре рим­лян под­ня­лись шум и сума­то­ха, и так как обсто­я­тель­ства тре­бо­ва­ли реши­тель­ных дей­ст­вий, а жерт­вы пред­ве­ща­ли Манию уда­чу, кон­сул вышел из лаге­ря, напал на пере­д­ние ряды насту­пав­ших и обра­тил их в бег­ство, чем при­вел в смя­те­ние и осталь­ных. Было пере­би­то мно­же­ство сол­дат Пир­ра, захва­че­но несколь­ко сло­нов, бро­шен­ных во вре­мя отступ­ле­ния, и эта победа поз­во­ли­ла Манию пере­не­сти бой на рав­ни­ну. На гла­зах вра­га собрав свои леги­о­ны, он в одних местах обра­тил про­тив­ни­ка в бег­ство, но в дру­гих под натис­ком сло­нов отсту­пил к само­му лаге­рю и вызвал оттуда кара­уль­ных, кото­рых мно­го сто­я­ло на валу в пол­ном воору­же­нии. Со све­жи­ми сила­ми вый­дя из-за укреп­ле­ний, они забро­са­ли сло­нов копья­ми и повер­ну­ли их вспять, а бег­ство сло­нов вызва­ло бес­по­рядок и заме­ша­тель­ство сре­ди насту­пав­ших под их при­кры­ти­ем вои­нов, и это не толь­ко при­нес­ло рим­ля­нам победу, но и реши­ло спор о том, кому будет при­над­ле­жать вер­хов­ное вла­ды­че­ство над Ита­ли­ей. Дока­зав в этих бит­вах свою доб­лесть, они обре­ли уве­рен­ность в сво­ей мощи и, про­слыв непо­беди­мы­ми, вско­ре захва­ти­ли всю Ита­лию, а через неко­то­рое вре­мя и Сици­лию.

26. Так рух­ну­ли все надеж­ды Пир­ра в Ита­лии и в Сици­лии; шесть лет потра­тил он на эти вой­ны и хотя был побеж­ден, но и в пора­же­ни­ях сохра­нил свое муже­ство непо­ко­леб­лен­ным и по-преж­не­му счи­тал­ся повсюду самым опыт­ным, силь­ным и отваж­ным из совре­мен­ных ему царей. Одна­ко добы­тое подви­га­ми он терял ради надежд на буду­щее и, алчу­щий дале­ко­го и ново­го, не мог удер­жать достиг­ну­то­го, если для это­го нуж­но было про­явить упор­ство. Поэто­му Анти­гон и срав­нил Пир­ра с игро­ком в кости, кото­рый уме­ет сде­лать лов­кий бро­сок, но не зна­ет, как вос­поль­зо­вать­ся сво­ей уда­чей.

Вер­нув­шись в Эпир с восе­мью тыся­ча­ми пехо­тин­цев и пятью­ста­ми всад­ни­ка­ми, рас­тра­тив всю каз­ну, Пирр стал искать новой вой­ны, чтобы про­кор­мить вой­ско. К нему при­со­еди­ни­лись неко­то­рые из гала­тов, и он напал на Македо­нию, где цар­ст­во­вал тогда Анти­гон, сын Демет­рия. Целью его был захват добы­чи, но после того как ему уда­лось взять мно­гие горо­да и две тыся­чи непри­я­тель­ских вои­нов пере­шли на его сто­ро­ну, Пирр, пре­ис­пол­нив­шись надеж­да­ми, пошел в наступ­ле­ние на само­го Анти­го­на и, напав на него в узком уще­лье, поверг в смя­те­ние все его вой­ско. Толь­ко мно­го­чис­лен­ный отряд гала­тов в тылу у Анти­го­на упор­но сопро­тив­лял­ся, и в завя­зав­шем­ся жесто­ком бою боль­шин­ство их было пере­би­то, а вожа­ки сло­нов, окру­жен­ные вме­сте с живот­ны­ми, сда­лись в плен. Уве­ли­чив таким обра­зом свои силы и более пола­га­ясь на свою уда­чу, чем трез­во все раз­мыс­лив, Пирр уда­рил на фалан­гу македо­нян, кото­рые после поне­сен­но­го гала­та­ми пора­же­ния были пол­ны смя­те­ния и стра­ха. Македо­няне укло­ни­лись от боя, и тогда Пирр, про­стер­ши к ним руку, стал поимен­но окли­кать под­ряд всех началь­ни­ков, и стар­ших, и млад­ших, чем и побудил пехоту Анти­го­на перей­ти на его сто­ро­ну. Отсту­пая, Анти­гон удер­жал за собой все­го несколь­ко при­бреж­ных горо­дов. Пирр, для кото­ро­го все сло­жи­лось так счаст­ли­во, был уве­рен, что наи­боль­шую сла­ву он стя­жал победой над гала­та­ми, и поэто­му луч­шую и самую бле­стя­щую часть добы­чи он сло­жил в хра­ме Афи­ны Ито­ний­ской, напи­сав сле­дую­щие сти­хи:


Пирр, молос­сов вла­ды­ка, пове­сил в хра­ме Афи­ны
Длин­ные эти щиты, дерз­ких гала­тов раз­бив.
Он Анти­го­на вой­ска раз­гро­мил. Чему ж тут дивить­ся?
В бит­вах и ныне, как встарь, род эакидов могуч.

Тот­час после сра­же­ния Пирр захва­тил Эги и дру­гие горо­да, где не толь­ко сам вся­че­ски при­тес­нял жите­лей, но и раз­ме­стил кара­уль­ные отряды гала­тов, слу­жив­ших в его вой­ске. А гала­ты, народ крайне алч­ный, при­ня­лись раз­ры­вать моги­лы похо­ро­нен­ных в Эгах царей, при­чем сокро­ви­ща они рас­хи­ти­ли, а кости, осквер­нив, раз­бро­са­ли. Пирр, кажет­ся, не при­дал их поступ­ку боль­шо­го зна­че­ния и то ли за недо­су­гом отло­жил нака­за­ние, то ли вооб­ще не осме­лил­ся пока­рать вар­ва­ров, из-за чего ему и при­шлось услы­шать от македо­нян нема­ло упре­ков.

Не дождав­шись, пока его дела устро­ят­ся и поло­же­ние упро­чит­ся, Пирр опять увлек­ся новы­ми надеж­да­ми. Он насме­хал­ся над Анти­го­ном, назы­вая его бес­стыд­ным за то, что тот не наде­ва­ет пла­ща и про­дол­жа­ет носить цар­скую пор­фи­ру, и охот­но под­дал­ся на уго­во­ры Клео­ни­ма Спар­тан­ско­го, кото­рый при­был, чтобы звать его в Лакеде­мон.

Клео­ним при­над­ле­жал к цар­ско­му роду, на вид казал­ся силь­ным и власт­ным, а пото­му не поль­зо­вал­ся в Спар­те ни рас­по­ло­же­ни­ем, ни дове­ри­ем, и пра­вил вме­сто него Арей. Это и было при­чи­ной его дав­ней обиды на всех сограж­дан. Кро­ме того, он уже в ста­ро­сти женил­ся на Хило­ниде, доче­ри Лео­ти­хида, жен­щине кра­си­вой и цар­ско­го рода. Но она влю­би­лась в цве­ту­ще­го юно­шу Акрота­та, сына Арея, так что любив­ше­му ее Клео­ни­му этот брак при­нес толь­ко горе и позор, ибо ни для кого из спар­тан­цев не оста­лось тай­ной, как пре­зи­ра­ет его жена. И вот, когда к преж­ним обидам при­со­еди­ни­лись эти домаш­ние непри­ят­но­сти, Клео­ним, раз­гне­ван­ный и удру­чен­ный, при­вел в Спар­ту Пир­ра с два­дца­тью пятью тыся­ча­ми пехо­тин­цев, дву­мя тыся­ча­ми всад­ни­ков и два­дца­тью четырь­мя сло­на­ми. Уже сама мно­го­чис­лен­ность это­го вой­ска ясно пока­зы­ва­ла, что Пирр хочет при­об­ре­сти не Спар­ту для Клео­ни­ма, а весь Пело­пон­нес — для себя, но на сло­вах он упор­но отри­цал это перед при­быв­ши­ми к нему в Мега­ло­поль лакеде­мон­ски­ми посла­ми. Он гово­рил, что при­шел осво­бо­дить поко­рен­ные Анти­го­ном горо­да, и име­нем Зев­са клял­ся, если ничто ему не поме­ша­ет, послать сво­их млад­ших сыно­вей в Спар­ту на вос­пи­та­ние, чтобы они усво­и­ли лакон­ские нра­вы и бла­го­да­ря это­му одно­му пре­взо­шли всех царей. Обма­нув этой ложью тех, кто встре­чал­ся ему на пути, Пирр тот­час же по при­хо­де в Лако­нию занял­ся гра­бе­жа­ми. Послы ста­ли обви­нять его в том, что он начал воен­ные дей­ст­вия, не объ­яв­ляя вой­ны, но он отве­тил: «Нико­гда мы не слы­ха­ли, чтобы вы, спар­тан­цы, откры­ва­ли кому-нибудь свои наме­ре­ния». На это один из при­сут­ст­ву­ю­щих, по име­ни Манд­ро­клид, ска­зал на лакон­ском наре­чии: «Если ты бог, то с нами ниче­го не слу­чит­ся — мы ничем про­тив тебя не погре­ши­ли, если же ты чело­век, то най­дет­ся кто-нибудь посиль­нее тебя».

27. После это­го Пирр при­бли­зил­ся к Спар­те. Клео­ним пред­ло­жил сра­зу идти на при­ступ, но, как сооб­ща­ют, Пирр, опа­сав­ший­ся, как бы вои­ны, напав на город ночью, не раз­гра­би­ли его, отло­жил штурм, гово­ря, что возь­мет Спар­ту днем. Спар­тан­цев было мало, и они не были при­готов­ле­ны к вне­зап­но­му напа­де­нию, тем более что сам Арей отпра­вил­ся на Крит, чтобы ока­зать гор­тин­цам помощь в войне. Само­уве­рен­ность вра­гов, пре­зи­рав­ших обез­людев­ший и бес­силь­ный город, спас­ла Спар­ту. Пирр, пола­гая, что ему не с кем вое­вать, оста­но­вил­ся на ноч­лег, а илоты и при­бли­жен­ные Клео­ни­ма нача­ли уби­рать и укра­шать его дом так, слов­но на сле­дую­щий день Пир­ру пред­сто­я­ло там пиро­вать. Ночью спар­тан­цы дер­жа­ли совет и поста­но­ви­ли преж­де все­го ото­слать на Крит жен­щин, но те вос­про­ти­ви­лись, а одна из них, Архида­мия, яви­лась с мечом в Совет ста­рей­шин и от име­ни всех спар­та­нок ста­ла упре­кать муж­чин, кото­рые хотят, чтобы жен­щи­ны пере­жи­ли гибель Спар­ты. Было реше­но про­ве­сти вдоль вра­же­ско­го лаге­ря ров, а спра­ва и сле­ва от него рас­ста­вить колес­ни­цы, вры­тые в зем­лю до сту­пиц, чтобы они проч­но сто­я­ли на месте и не дава­ли прой­ти сло­нам. Когда муж­чи­ны нача­ли работу, к ним подо­шли жен­щи­ны, одни — в пла­щах и под­по­я­сан­ных хито­нах, дру­гие — в одних хито­нах, чтобы помочь ста­ри­кам, а тех, кому пред­сто­я­ло сра­жать­ся, они про­си­ли побе­речь силы, и сами сде­ла­ли третью часть работы, узнав пред­ва­ри­тель­но раз­ме­ры рва. Шири­ной он был в шесть лок­тей, глу­би­ной в четы­ре, а в дли­ну имел восемь пле­ф­ров, как сооб­ща­ет Филарх; по рас­ска­зу же Иеро­ни­ма, он был мень­ше. Утром, когда враг дви­нул­ся в наступ­ле­ние, жен­щи­ны пода­ли муж­чи­нам ору­жие и нака­за­ли им охра­нять и защи­щать ров, гово­ря, что слав­но победить на гла­зах у сооте­че­ст­вен­ни­ков, но почет­но и уме­реть на руках у мате­рей и жен, доб­лест­но пав за Спар­ту. А Хило­нида, вда­ли от осталь­ных, при­гото­ви­ла для себя пет­лю, чтобы не попасть сно­ва в руки Клео­ни­ма, если город будет взят.

28. Сам Пирр со сво­и­ми гопли­та­ми уда­рил на спар­тан­цев, кото­рые обо­ро­ня­лись, выста­вив щиты, и пытал­ся пре­одо­леть ров, непро­хо­ди­мый пото­му, что рых­лая поч­ва на краю его осы­па­лась под нога­ми вои­нов, не давая им твер­до сту­пить. Сын Пир­ра Пто­ле­мей с дву­мя тыся­ча­ми гала­тов и отбор­ны­ми вои­на­ми из хао­нов дви­нул­ся вдоль рва, ста­ра­ясь про­рвать­ся через ряд колес­ниц, но они были вры­ты так глу­бо­ко и рас­став­ле­ны так часто, что не толь­ко заго­ро­ди­ли доро­гу вои­нам Пто­ле­мея, но и самим лакеде­мо­ня­нам меша­ли обо­ро­нять­ся. Когда же гала­ты вырва­ли коле­са из зем­ли и ста­щи­ли колес­ни­цы в реку, юно­ша Акротат, заме­тив опас­ность, с тре­мя сот­ня­ми вои­нов бегом пере­сек город, обо­шел Пто­ле­мея, скрыв­шись от него за скло­на­ми хол­мов, и, напав с тыла, заста­вил вра­гов повер­нуть­ся и разде­лить свои силы. Сол­да­ты Пто­ле­мея тол­ка­ли друг дру­га, пада­ли в ров и меж колес­ниц и, нако­нец, были отбро­ше­ны, поне­ся боль­шой урон. На подвиг Акрота­та смот­ре­ло мно­же­ство ста­ри­ков и жен­щин, и когда, зали­тый кро­вью, гор­дый победой и все­ми вос­хва­ля­е­мый, он воз­вра­щал­ся через город, он казал­ся спар­тан­кам еще пре­крас­нее, и они завидо­ва­ли люб­ви Хило­ниды. А неко­то­рые ста­ри­ки, сле­дуя за ним, кри­ча­ли: «Сту­пай, Акротат, взой­ди на ложе Хило­ниды, чтобы пода­рить Спар­те достой­ных потом­ков!» Вокруг само­го Пир­ра завя­за­лось оже­сто­чен­ное сра­же­ние, в кото­ром доб­лест­но бились мно­гие вои­ны, но упор­нее всех сопро­тив­лял­ся и боль­ше все­го вра­гов убил Фил­лий, когда же он почув­ст­во­вал, что сла­бе­ет от мно­же­ства ран, то усту­пил место сто­яв­ше­му с ним рядом вои­ну и умер за стро­ем сво­их, чтобы и мерт­вым не попасть в руки вра­га.

29. Ночь пре­рва­ла бит­ву. Во сне Пирр увидел, буд­то он мечет мол­нии в Лакеде­мон и вся стра­на охва­че­на огнем, он же раду­ет­ся это­му. От радо­сти проснув­шись, он при­ка­зал вое­на­чаль­ни­кам дер­жать вой­ско нагото­ве, а при­бли­жен­ным рас­ска­зал о сво­ем сно­виде­нии, пола­гая, что оно зна­ме­ну­ет взя­тие горо­да. Все были удив­ле­ны и согла­си­лись с Пирром, толь­ко Лиси­ма­ху сон царя не понра­вил­ся: он выска­зы­вал опа­се­ние, что раз нель­зя сту­пать на места, пора­жен­ные мол­нией, зна­чит и этот город, как пред­ве­ща­ет боже­ство, оста­нет­ся для Пир­ра недо­ступ­ным. Но Пирр отве­тил, что все это вздор, достой­ный празд­ной чер­ни, и что им сле­ду­ет, дер­жа в руках ору­жие, толь­ко повто­рять самим себе:


Зна­ме­нье луч­шее всех — за Пирро­во дело сра­жать­ся21.

Эти­ми сло­ва­ми он обо­д­рил вой­ска и с наступ­ле­ни­ем дня повел их в бой. Спар­тан­цы, обо­ро­ня­ясь, пре­вос­хо­ди­ли самих себя доб­ле­стью и самоот­вер­жен­но­стью, жен­щи­ны помо­га­ли им, пода­вая стре­лы, под­но­ся про­го­ло­дав­шим­ся еду и питье, под­би­рая ране­ных. Македо­няне собра­ли мно­го хво­ро­сту и пыта­лись зава­лить им ров, засы­пая при этом мерт­вые тела и ору­жие. Лакеде­мо­няне, собрав­ши­е­ся на помощь, увиде­ли Пир­ра, кото­рый гнал коня мимо рва и колес­ниц, про­би­ва­ясь в город. Обо­ро­няв­ши­е­ся под­ня­ли крик, сбе­жа­лись вои­ны, разда­лись вопли жен­щин. Пирр уже помчал­ся впе­ред и нале­тел на сто­яв­ших перед ним вра­гов, когда его конь, ранен­ный в брю­хо крит­ской стре­лой, в пред­смерт­ных муче­ни­ях сбро­сил седо­ка на скольз­кий склон. Насту­пав­шие вме­сте с Пирром вои­ны при­шли в заме­ша­тель­ство, под­бе­жав­шие спар­тан­цы стре­ла­ми заста­ви­ли их отой­ти. Вслед за тем Пирр повсюду пре­кра­тил сра­же­ние в надеж­де на то, что лакеде­мо­няне, почти все ранен­ные и мно­гих поте­ряв­шие уби­ты­ми, хоть немно­го осла­бе­ли. Но счаст­ли­вая судь­ба горо­да то ли испы­ты­ва­ла мужей, то ли жела­ла пока­зать, как вели­ка ее власть даже в без­вы­ход­ном поло­же­нии, и на помощь лакеде­мо­ня­нам, уже теряв­шим вся­кую надеж­ду, явил­ся из Корин­фа пол­ко­во­дец Анти­го­на фоке­ец Ами­ний со сво­и­ми наем­ни­ка­ми. Не успе­ли спар­тан­цы при­нять его, как с Кри­та вер­нул­ся царь Арей, ведя за собой двух­ты­сяч­ное вой­ско. Жен­щи­ны немед­ля разо­шлись по домам, ибо им боль­ше не нуж­но было забо­тить­ся о рат­ных делах, отпу­ще­ны были и те, кто, несмот­ря на пре­клон­ный воз­раст, по необ­хо­ди­мо­сти взял­ся за ору­жие. При­быв­шие вои­ны при­гото­ви­лись к сра­же­нию. 30. Пирром овла­де­ло често­лю­би­вое жела­ние захва­тить город имен­но после того, как туда при­шло под­креп­ле­ние, одна­ко, не добив­шись ниче­го и полу­чив отпор, он отсту­пил и стал опу­сто­шать стра­ну, соби­ра­ясь пере­зи­мо­вать в ней.

Но того, чему суж­де­но свер­шить­ся, нель­зя избе­жать. В Арго­се шли рас­при меж­ду Ари­сте­ем и Ари­стип­пом. И так как Ари­стипп счи­тал­ся дру­гом Анти­го­на, то Ари­стей поспе­шил при­звать в Аргос Пир­ра. Пирр, все­гда лег­ко пере­хо­див­ший от одной надеж­ды к дру­гой, вся­кий успех счи­тал лишь нача­лом дела, а каж­дую неуда­чу стре­мил­ся воз­ме­стить новы­ми подви­га­ми; поэто­му ни победа, ни пора­же­ние не при­но­си­ли мира и покоя ни ему, ни его про­тив­ни­кам. Немед­лен­но дви­нул­ся он на Аргос. Арей же, устро­ив мно­же­ство засад и заняв труд­но­про­хо­ди­мые места на его пути, отре­зал от вой­ска шед­ших в хво­сте гала­тов и молос­сов. Один гада­тель, рас­смот­рев внут­рен­но­сти жерт­вен­ных живот­ных, счел зна­ме­ния небла­го­при­ят­ны­ми и пред­ска­зал Пир­ру, что ему суж­де­но поте­рять одно­го из близ­ких. Но сре­ди шума и суе­ты Пирр совсем поза­был о пред­ска­за­нии и велел сво­е­му сыну Пто­ле­мею, взяв тело­хра­ни­те­лей, идти на помощь хво­сто­во­му отряду, а сам дви­нул­ся впе­ред, чтобы поско­рее выве­сти вой­ско из тес­нин. Вокруг Пто­ле­мея завя­за­лась оже­сто­чен­ная бит­ва, отбор­ные лакеде­мон­ские вои­ны во гла­ве с Эвал­ком вру­ко­паш­ную бились со сто­яв­ши­ми впе­ре­ди цар­ско­го сына македо­ня­на­ми, и тут кри­тя­нин из Апте­ры по име­ни Оресс, чело­век воин­ст­вен­ный и про­вор­ный, сбо­ку под­бе­жал к отваж­но сра­жав­ше­му­ся юно­ше, уда­рил его копьем и поверг наземь. После его гибе­ли те, кто был рядом с ним, обра­ти­лись в бег­ство, лакеде­мо­няне, пре­сле­дуя их, забы­ли обо всем и вырва­лись на рав­ни­ну, оста­вив сво­их гопли­тов поза­ди. И тут на них повер­нул молос­скую кон­ни­цу Пирр, уже услы­шав­ший о смер­ти сына и потря­сен­ный горем. Он пер­вым ворвал­ся в ряды спар­тан­цев, стре­мясь убий­ст­вом насы­тить жаж­ду мести, и хотя в бою он все­гда казал­ся страш­ным и непо­беди­мым, но на этот раз сво­ей дер­зо­стью и силой затмил все, что быва­ло в преж­них бит­вах. Когда он напра­вил сво­его коня на Эвал­ка, тот, укло­нив­шись в сто­ро­ну, мечом раз­ру­бил пово­дья Пир­ра и чуть было не отсек руку, дер­жав­шую их. Пирр в то же мгно­ве­нье уда­ром копья пора­зил Эвал­ка и, спрыг­нув с сед­ла, в пешем бою уло­жил рядом с Эвал­ком весь его отбор­ный отряд. К таким бес­смыс­лен­ным поте­рям при­ве­ло Спар­ту уже после кон­ца вой­ны чрез­мер­ное често­лю­бие ее пра­ви­те­лей.

31. Слов­но бы почтив уби­то­го сына такой жерт­вой и в гне­ве на вра­гов излив­ши боль­шую часть сво­ей скор­би, Пирр спра­вил пыш­ные поми­наль­ные игры и пошел даль­ше на Аргос. Узнав, что Анти­гон уже занял высоты над рав­ни­ной, он стал лаге­рем близ Нав­плии. На сле­дую­щий день он послал к Анти­го­ну вест­ни­ка, назы­вая царя погу­би­те­лем и при­гла­шая сой­ти на рав­ни­ну, чтобы сра­зить­ся за власть. Тот отве­чал, что на войне для него важ­нее удоб­ный момент, чем сила ору­жия, и что если Пир­ру не тер­пит­ся уме­реть, то для него откры­то мно­же­ство путей к смер­ти. Меж­ду тем и к Пир­ру, и к Анти­го­ну при­бы­ли из Аргоса послы с прось­бой отой­ти от горо­да и пре­до­ста­вить аргос­цам воз­мож­ность, не под­чи­ня­ясь ни одно­му из них, сохра­нять друж­бу с обо­и­ми. Анти­гон согла­сил­ся и отдал аргос­цам в залож­ни­ки сына, а Пирр, так­же согла­сив­шись отсту­пить, ничем не под­твер­дил сво­их обе­ща­ний и тем вну­шил горо­жа­нам боль­шие подо­зре­ния. В это вре­мя Пир­ру яви­лось страш­ное зна­ме­ние: в жерт­ву при­но­си­ли быков, их голо­вы, уже отде­лен­ные от тел, на гла­зах у всех высу­ну­ли язы­ки и ста­ли сли­зы­вать соб­ст­вен­ную кровь, а в Арго­се Апол­ло­нида, про­ри­ца­тель­ни­ца Ликей­ско­го бога22, выбе­жа­ла, кри­ча, что ей при­видел­ся город, пол­ный уби­тых, и орел, кото­рый шел в сра­же­ние, а потом исчез.

32. В глу­бо­кой тем­но­те Пирр при­бли­зил­ся к сте­нам и обна­ру­жил, что ворота, име­ну­е­мые Про­ход­ны­ми, уже отпер­ты для него Ари­сте­ем. Пока гала­ты Пир­ра кра­ду­чись вхо­ди­ли в город и зани­ма­ли пло­щадь, им уда­лось остать­ся неза­ме­чен­ны­ми. Но сло­ны не мог­ли прой­ти в ворота, при­шлось сни­мать с их спин баш­ни, а потом в тем­но­те вновь водру­жать их; это задер­жа­ло напа­даю­щих, и аргос­цы, услы­шав шум, поспе­ши­ли занять Аспиду и дру­гие укреп­лен­ные места и отпра­ви­ли гон­цов к Анти­го­ну. Тот, при­бли­зив­шись к горо­ду, сам оста­но­вил­ся, но послал на помощь аргос­цам сво­его сына и пол­ко­вод­цев с боль­шим отрядом. Подо­шел и Арей с тыся­чей кри­тян и лег­ко воору­жен­ных спар­тан­цев. Вме­сте напав на гала­тов, они поверг­ли их в смя­те­ние. В это вре­мя Пирр с шумом и кри­ка­ми вхо­дил в город воз­ле Кила­ра­би­са23, и гала­ты в ответ тоже закри­ча­ли, но в их кри­ке не было бод­ро­сти и уве­рен­но­сти, — всем пока­за­лось, что это вопль стра­ха и отча­я­ния. Тогда Пирр поспеш­но бро­сил впе­ред дви­гав­ших­ся во гла­ве вой­ска всад­ни­ков, но те лишь с боль­шим трудом и риском для жиз­ни мог­ли про­ехать сре­ди кана­лов, кото­ры­ми был изре­зан весь город. В этой ноч­ной бит­ве нель­зя было разо­брать­ся ни в дей­ст­ви­ях войск, ни в при­ка­зах началь­ни­ков. Раз­об­щен­ные отряды блуж­да­ли по узким ули­цам, во мра­ке, в тес­но­те, сре­ди доно­сив­ших­ся ото­всюду кри­ков; не было воз­мож­но­сти руко­во­дить вой­ска­ми, все мед­ли­ли и жда­ли утра. Когда рас­све­ло, Пирр устра­шил­ся, увидев Аспиду, заня­тую воору­жен­ны­ми вра­га­ми, и заме­тив на пло­ща­ди сре­ди мно­же­ства укра­ше­ний мед­ную ста­тую вол­ка и быка, гото­вых схва­тить­ся друг с дру­гом, он вспом­нил дав­нее пред­ска­за­ние, что ему суж­де­но погиб­нуть там, где он увидит вол­ка, сра­жаю­ще­го­ся с быком. Аргос­цы гово­рят, что эта ста­туя сто­ит у них в память очень дав­не­го собы­тия: когда Данай впер­вые всту­пил в эту стра­ну, то по пути в Аргос, близ Пира­мий в Фире­а­ти­де, он увидел вол­ка, сра­жаю­ще­го­ся с быком. Решив, что он сам, чуже­стра­нец, напав­ший на мест­ных жите­лей, подо­бен это­му вол­ку, Данай стал наблюдать дра­ку. Когда волк победил, Данай воз­нес моль­бы Апол­ло­ну Ликей­ско­му и, одолев и изгнав с помо­щью мятеж­ных аргос­цев цар­ст­во­вав­ше­го тогда в Арго­се Гела­но­ра, захва­тил власть. 33. Заме­тив ста­тую и видя к тому же, что ни одна из его надежд не сбы­ва­ет­ся, Пирр пал духом и решил отсту­пить; опа­са­ясь узких ворот, он послал сво­е­му сыну Геле­ну, остав­ше­му­ся со зна­чи­тель­ны­ми сила­ми вне горо­да, при­каз раз­ру­шить часть сте­ны и помочь выхо­дя­щим, если враг будет наседать на них. Одна­ко в спеш­ке и сума­то­хе гонец неяс­но пере­дал при­каз, про­изо­шла ошиб­ка, и юно­ша, взяв осталь­ных сло­нов и самых силь­ных сол­дат, вошел через ворота в город на помощь отцу. Пирр в это вре­мя уже отхо­дил. Сра­жа­ясь на пло­ща­ди, где было доста­точ­но места и для отступ­ле­ния и для боя, Пирр, повер­нув­шись лицом к вра­гу, отра­жал его натиск. Но его оттес­ни­ли в узкую ули­цу, кото­рая вела к воротам, и там он столк­нул­ся со спе­шив­ши­ми на помощь вой­ска­ми. Пирр закри­чал, чтобы они повер­ну­ли назад, но боль­шин­ство его не услы­ша­ло, а тем, кто готов был пови­но­вать­ся, пре­граж­да­ли путь новые отряды, вли­вав­ши­е­ся в город через ворота. Кро­ме того, самый боль­шой слон, упав попе­рек ворот, лежал, тру­бя и мешая отсту­паю­щим прой­ти, а дру­гой слон, из тех, что вошли в город рань­ше, по клич­ке Никон, ища ране­но­го вожа­ка, упав­ше­го с его спи­ны, нес­ся навстре­чу отсту­пав­шим, гоня и опро­киды­вая впе­ре­меш­ку вра­гов и дру­зей, пока, нако­нец, не нашел труп и, под­няв его хоботом и под­хва­тив обо­и­ми клы­ка­ми, не повер­нул назад, слов­но взбе­сив­шись, валя наземь и уби­вая всех встреч­ных. Сби­тые в кучу и плот­но при­жа­тые друг к дру­гу, вои­ны не мог­ли ниче­го пред­при­нять пооди­ноч­ке: слов­но еди­ное тело, тол­па воро­ча­лась и колы­ха­лась из сто­ро­ны в сто­ро­ну. Мало кто бил­ся с вра­га­ми, зажа­ты­ми меж­ду вои­на­ми Пир­ра или наседав­ши­ми сза­ди, — боль­шей частью сол­да­ты рани­ли друг дру­га, ибо тот, кто обна­жил меч или зама­хи­вал­ся копьем, не мог ни опу­стить руку, ни вло­жить кли­нок в нож­ны: ору­жие рази­ло, кого при­дет­ся, и люди гиб­ли от руки сво­их же това­ри­щей.

34. Пирр, оглядев буше­вав­шие вокруг бур­ные вол­ны, снял диа­де­му, укра­шав­шую шлем, пере­дал ее одно­му из тело­хра­ни­те­лей и, дове­рив­шись коню, напал на вра­гов, сле­до­вав­ших за ним по пятам. Копье прон­зи­ло ему пан­цирь, и он, полу­чив рану, не смер­тель­ную и даже не тяже­лую, устре­мил­ся на того, кто нанес удар. То был арго­сец, незнат­ный чело­век, сын бед­ной ста­рой жен­щи­ны. Она в это вре­мя, как и осталь­ные арги­вян­ки, с кры­ши дома гляде­ла на бит­ву и, увидев, что ее сын всту­пил в еди­но­бор­ство с Пирром, испу­ган­ная гро­зя­щей ему опас­но­стью, сорва­ла с кры­ши чере­пи­цу и обе­и­ми рука­ми бро­си­ла ее в Пир­ра24. Чере­пи­ца уда­ри­ла его в голо­ву ниже шле­ма и пере­би­ла позвон­ки у осно­ва­ния шеи; у Пир­ра пому­ти­лось в гла­зах, руки опу­сти­ли пово­дья, и он упал воз­ле свя­ти­ли­ща Ликим­ния25, почти никем не узнан­ный. Некий Зопир, вое­вав­ший на сто­роне Анти­го­на, и еще два-три чело­ве­ка подъ­е­ха­ли к нему и, узнав, отта­щи­ли его в пред­две­рие како­го-то дома. Меж­ду тем Пирр начал при­хо­дить в себя, Зопир выта­щил илли­рий­ский меч, чтобы отсечь ему голо­ву, но Пирр так страш­но взгля­нул на него, что тот, пере­пу­ган­ный, пол­ный смя­те­ния и тре­пе­та, сде­лал это мед­лен­но и с трудом, то опус­кая дро­жа­щие руки, то вновь при­ни­ма­ясь рубить, не попа­дая и нано­ся уда­ры воз­ле рта и под­бо­род­ка. Меж­ду тем мно­гие услы­ша­ли о слу­чив­шем­ся, и Алки­о­ней, желая убедить­ся, подъ­е­хал и потре­бо­вал голо­ву. С нею он уска­кал к отцу и бро­сил ее перед царем, сидев­шим в кру­гу при­бли­жен­ных. Взгля­нув и узнав Пир­ра, Анти­гон палоч­ны­ми уда­ра­ми про­гнал сына, назы­вая его вар­ва­ром и нече­стив­цем, а потом, при­крыв гла­за пла­щом, запла­кал, вспом­нив о деде сво­ем Анти­гоне и об отце Демет­рии, кото­рые в его соб­ст­вен­ной семье явля­ли при­мер пере­мен­чи­во­сти судь­бы. Укра­сив голо­ву и тело Пир­ра, он пре­дал их сожже­нию, а когда Алки­о­ней встре­тил Геле­на, жал­ко­го, оде­то­го в бед­ный плащ, и, дру­же­люб­но при­вет­ст­во­вав его, при­вел к отцу, Анти­гон ска­зал: «Сей­час, мой сын, ты посту­пил луч­ше, чем тогда; но ты сде­лал непра­виль­но, не сняв с него этой одеж­ды, ибо боль­ше, чем его, она позо­рит нас, кото­рых счи­та­ют победи­те­ля­ми». После это­го он по-дру­же­ски при­нял Геле­на и, при­стой­но одев его, отпра­вил в Эпир, а заняв лагерь Пир­ра и захва­тив в плен все его вой­ско, обо­шел­ся с его дру­зья­ми крот­ко и бла­го­склон­но.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1изгна­ли Эакида… — В Эпи­ре боро­лись за власть две вет­ви цар­ско­го дома, потом­ки двух сыно­вей Алке­та — Неопто­ле­ма и Арибба; первую под­дер­жи­ва­ли македон­ские цари, вто­рую — их про­тив­ни­ки. Власть пере­хо­ди­ла от Эакида, сына Арибба (уб. 313) к бра­ту Эакида Алке­ту (ум. 307) и к сыну Эакида Пир­ру (с 306), но в 313 и 302—296 гг. ее пере­хва­ты­вал Неопто­лем Млад­ший, внук Неопто­ле­ма. Дом Неопто­ле­ма под­дер­жи­вал Кас­сандр, дом Эакида — Демет­рий и Пто­ле­мей.
  • 2дочь Бере­ни­ки… от Филип­па… — Бере­ни­ка, супру­га и еди­но­кров­ная сест­ра Пто­ле­мея I, была преж­де заму­жем за знат­ным македо­ня­ни­ном Филип­пом.
  • 3накло­ном голо­вы… — См.: Ал., 4.
  • 4в жиз­не­опи­са­нии Сци­пи­о­на… — Утра­че­но.
  • 5Мечом дву­ост­рым делят меж собою дом… — Эври­пид, Фини­ки­ян­ки, 67 (про­кля­тие Эди­па над сво­и­ми сыно­вья­ми), пер. С. Оше­ро­ва.
  • 6отцов­ское цар­ство… — Ази­ат­ские вла­де­ния Анти­го­на, захва­чен­ные Селев­ком (Дем., 43).
  • 7на нисей­ско­го коня… — Из пер­сид­ской Раги­а­ны (к югу от Кас­пий­ско­го моря), где пас­лись табу­ны пер­сид­ско­го царя.
  • 8к про­слав­лен­но­му царю, македо­ня­ни­ну по рож­де­нию… — Т. е. к Лиси­ма­ху. Плу­тарх не совсем точен: по отцу Лиси­мах был гре­ком-фес­са­лий­цем.
  • 9ста­ли спра­ши­вать у него пароль… — В знак того, что при­зна­ют его сво­им началь­ни­ком.
  • 10Слов­но Ахилл… — «Или­а­да», I, 491—492.
  • 11Ита­лиоты — гре­че­ские жите­ли Ита­лии.
  • 12Сло­вом… доби­ва­ют­ся… изре­че­ние Эври­пида… — «Фини­ки­ян­ки», 528—529.
  • 13чуть было их не захва­тил! — Име­ет­ся в виду исклю­чи­тель­ный по дер­зо­сти поход Ага­фок­ла на Кар­фа­ген в 310 г., когда раз­би­тый и оса­жден­ный в Сира­ку­зах Ага­фокл тай­но бежал из бло­ки­ро­ван­ной непри­я­те­лем гава­ни, выса­дил­ся в Афри­ке и едва не взял Кар­фа­ге­на.
  • 14три­ста ста­ди­ев… — 55,5 км.
  • 15«…то окон­ча­тель­но погиб­нем». — Эта «Пирро­ва победа» про­изо­шла в 279 г., т. е. еще до кон­суль­ства Фаб­ри­ция.
  • 16к Герак­лу… — Соглас­но мифу, близ горы Эрик Гер­ку­лес убил в кулач­ном бою вели­ка­на Эри­ка, сына Афро­ди­ты. Пирр счи­тал себя потом­ком Герак­ла и его сына Гил­ла (гл. 1).
  • 17Гоме­ра, кото­рый утвер­ждал, что… увле­ка­ет чело­ве­ка без­огляд­ным поры­вом. — В раз­ных местах «Или­а­ды», напр., IX, 237 сл.
  • 18«Пле­ме­нем Аре­са» — Это были ита­лий­цы на гре­че­ской служ­бе, имя их — от сабин­ско­го бога Мамер­са (лат. Мар­са).
  • 19то, что он пред­у­га­дал, сбы­лось. — Име­ет­ся в виду I Пуни­че­ская вой­на Рима и Кар­фа­ге­на за обла­да­ние Сици­ли­ей (264—241).
  • 20Щито­нос­цы (гипас­пи­сты) — так в македон­ском (и орга­ни­зо­ван­ном по македон­ско­му образ­цу) вой­ске назы­ва­лась пешая гвар­дия.
  • 21Зна­ме­нье, луч­шее всех — за Пирро­во дело сра­жать­ся. — Пере­фра­зи­ро­ван­ный зна­ме­ни­тый стих из «Или­а­ды», XII, 243 — ответ Гек­то­ра на сло­ва, что зна­ме­ния небла­го­при­ят­ны для тро­ян­цев.
  • 22Ликей­ско­го бога («вол­чье­го», ср. ниже, гл. 32) — Апол­ло­на, чти­мо­го в Арго­се.
  • 23Аспида («Щит») — кру­тая и укреп­лен­ная высота в Арго­се; Кила­ра­бис — гим­на­сий за город­ской сте­ной Аргоса, учреж­ден­ный в честь героя Кила­ра­ба.
  • 24бро­си­ла ее в Пир­ра. — Арги­вяне утвер­жда­ли, что обли­чье этой ста­ру­хи при­ня­ла сама боги­ня Демет­ра (Пав­са­ний, I, 13, 8). На месте, где погиб Пирр, они воз­двиг­ли храм Демет­ре и погреб­ли там остан­ки Пир­ра.
  • 25воз­ле свя­ти­ли­ща Ликим­ния… — Мест­но­го аргос­ско­го героя, уби­то­го сво­им пле­мян­ни­ком Тле­по­ле­мом, сыном Герак­ла.
  • ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКЦИИ САЙТА

  • [1]Здесь и далее: в изд. 1963: «Ариб», в изд. 1994: «Арибб». В ори­ги­на­ле: Αρύβ­βας.
  • [2]В изд. 1963: «три тыся­чи пять­сот пять», в изд. 1994: «три тыся­чи пять­сот». В ори­ги­на­ле: τρισ­χι­λίους πεν­τα­κοσίους καὶ πέν­τε, «три тыся­чи пять­сот пять». ИСПРАВЛЕНО.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1364004323 1364004404 1364004409 1439002200 1439002300 1439002400