Магистрат (Magistrātus) в собственном смысле — это абстрактная форма конкретного термина «магистр» (magister), но она стала использоваться без различия для обозначения как должности, так и её обладателя. В постановлении сената о вакханалиях слово magistratus упоминается наряду с magister и обозначает руководителя религиозного объединения. Однако позднее применительно к более мелким объединениям употребляется лишь слово с.111 «магистр»; а «магистратами» обычно называют только лиц, занимающих государственные должности римского народа или плебса, а также должностных лиц в муниципиях и колониях. Полномочия муниципальных магистратов рассматриваются в другом месте [см. Colonia]; а нижеследующие сведения относятся к магистратам народа и плебса.
Каждый такой магистрат в своей сфере ведения имел coercitionem, власть принуждать граждан к повиновению при помощи наказаний и карать за любое пренебрежение его авторитетом магистрата (in ordinem cogere magistratum). Кроме того, у него было право обращаться к народу с речами (jus contionis) и письменными заявлениями (jus edicendi).
Магистраты группировались по коллегиям; было два консула, десять трибунов и так далее. Но, за очень редкими исключениями (см. Liv. IX. 46, 7), эти коллегии не работали как органы, принимающие решение большинством голосов. Каждый отдельный магистрат обладал всей полнотой власти своей коллегии и, если коллеги ему не препятствовали, во всех делах имел право действовать самостоятельно. Однако сенат или народ мог предписать отдельным членам коллегии особые обязанности (provinciae). Это разделение обязанностей было особенно важно для преторов в Риме и наместников заморских владений римлян. Преторам предписывали особые сферы ведения, а наместникам — особые территории, где они должны были исполнять свои обязанности. Если имелось несколько должностных лиц, с равными основаниями претендовавших на право совершить некое мероприятие или ряд мероприятий, и вопрос был спорным, то его приходилось решать с помощью соглашения, установления очерёдности или жребия.
Магистраты римского народа (Magistratus Populi Romani). — Хотя этим словом, по-видимому, никогда прямо не называли царя, источники возводят все магистратуры к царской власти. Например, Помпоний (Dig. I. 2, 2, 14) начинает рассмотрение словами: «Quod ad magistratus attinet, initio civitatis hujus constat reges omnem potestatem habuisse»[1]. При учреждении консульства этой власти было найдено применение. «Regio imperio duo sunto»[2] — так описывает эту должность Цицерон (de Leg. III. 3, 8); а Ливий (II. 1, 7) комментирует: «libertatis originem inde magis quia annuum imperium consulare factum est, quam quod deminutum quicquam sit ex regia potestate, numeres. Omnia jura, omnia insignia primi consules tenuere»[3].
Коллегия, представлявшая царскую власть, подвергалась различным изменениям и дополнениям; например, когда в неё был кооптирован диктатор как старший коллега или учреждены преторы как младшие коллеги консулов, или когда их место занимал интеррекс или трибуны с консульской властью. Каждый из этих должностных лиц имел империй: подобно царю, он обладал правом отдавать приказания отдельным гражданам в мирное время и на войне [см. Imperium] и руководить суверенной общностью — римским народом (Populus Romanus) — и говорить от его имени. Далее отдельные специальные функции были переданы помощникам, не наделённым этими неограниченными полномочиями: это были цензоры, курульные эдилы и квесторы, а также низшие должностные лица, которые все вместе составляли вигинтивират. Их власть не именовалась конкретным термином imperium, а описывалась более общим словом potestas. Поэтому мы можем сказать как «consularis potestas», так и «consulare imperium», но только «censoria potestas». Оба этих класса магистратов обладали патрицианскими ауспициями (auspicia patriciorum) и все, кто занимал эти должности, являлись патрицианскими магистратами (magistratus patricii), независимо от того, входили ли они сами в патрицианское сословие.
Мессала (Aul. Gel. XIII. 14) делит эти патрицианские ауспиции на большие и меньшие, а магистратов, соответственно, на старших и младших. Цензоров, в силу большой практической важности их должности, причисляли к старшим магистратам (majores magistratus); но за этим исключением описанное Мессалой разделение на старших и младших соответствует разделению на магистратов с империем и без империя. Старшие магистраты получали свои должности от народа (populus), созванного по центуриям, а младшие — от народа, созванного по трибам. Слова Мессалы подтверждаются рассказом Цицерона (ad Fam. VII. 30) о процедуре, использованной Цезарем. Созывая народ для избрания квесторов, он «совершил гадание для трибутных комиций» (tributis comitiis auspicatus); когда в тот же день он вместо этого пожелал избрать консула, то «руководил центуриатными» (centuriata habuit). Однако далее Мессала указывает, что полномочия магистратов более формально и законно (justius) вручались при последующем принятии куриатного закона (Lex Curiata). Все магистраты с империем являются коллегами, поэтому их ауспиции могут приходить в противоречие (они расстраивают, сдерживают, объявляют недействительными, удерживают — turbant, retinent, vitiant, obtinent — ауспиции друг друга), и в этом случае ауспиции высшего магистрата имеют приоритет перед ауспициями низшего. Иллюстрацией может служить случай, когда претор, который вёл войну совместно с консулом, не мог претендовать на триумф, хотя и имел империй, так как империй и ауспиции консула превосходили его собственные (Val. Max. II. 8, 2). Несомненно, любой из магистратов с империем превосходил любого из младших магистратов. С другой стороны, Мессала сообщает, что магистрат может «не обладать той же властью» (non ejusdem potestatis), «быть избранным не при тех же ауспициях» (non eodem rogatus auspicio), что и другой. В этом случае у них были не просто разные сферы применения власти (provinciae), но и вообще разная власть; они не были коллегами и их ауспиции не могли вступать в противоречие. Таков был цензор по отношению к консулу или претору, и, рассуждая по аналогии, таков был курульный эдил по отношению к квестору. Этот же принцип действует и применительно к интерцессии. Цицерон резюмирует его так (de Leg. III. 3, 6): «ni par majorve potestas prohibessit»[4]. Магистраты, обладающие разной властью (non ejusdem potestatis) не могли налагать запрет на действия друг друга.
Только магистраты с империем имели право вести дела с народом (jus agendi cum populo). Римский народ мог высказывать своё мнение только в ответ на вопрос (rogatio), поставленный таким магистратом. Эти полномочия нельзя было делегировать в случае выборов или голосования о законопроекте, но когда народ собирался, чтобы рассмотреть апелляцию на приговор магистрата в уголовном деле, консул или претор мог передать свои ауспиции низшему магистрату (например, квестору), который в этом случае председательствовал и ставил вопрос перед собранием. [См. Varro,
Поскольку вся власть магистратов исходила от народа, отсюда следует, что магистраты, имеющие право вести дела с народом, должны были обеспечить избрание преемников не только своей коллегии, но и всем остальным магистратам. Цензор или курульный эдил не мог представить народу вопрос о своих преемниках — это должен был сделать консул или претор. Говорилось, что должностное лицо, руководящее собранием, «предлагает» (rogare) или «создаёт» (creare) нового магистрата. Большинство современных исследователей (включая Моммзена) считает, что это пережиток древнего права назначения или выбора, которым обладал магистрат: обязанность запрашивать народ по этому вопросу имеет более позднее происхождение, а первоначально магистратуру представляли себе как власть, переходящую из рук в руки, от одного поколения должностных лиц к другому. Однако это мнение прямо противоречит убеждению самих римлян, которые полагали, что магистраты, в том числе и царь, изначально избирались народом; и примеры, которые приводятся в пользу современной гипотезы, не выглядят убедительными. Кооптация диктатора — это исключение, которое, вероятно, следует объяснять тем, что его назначали в чрезвычайных обстоятельствах, когда отсрочка, необходимая для общенародных выборов, могла быть опасна. Опасно также делать какие-то выводы из того факта, что народом не избирались ни царь священнодействий (Rex Sacrificulus), ни верховный понтифик (Pontifex Maximus). Римляне, очевидно, опасались, что, упразднив царскую власть, они оскорбили богов, и вполне естественно, что, отделяя контроль над религией от высшей магистратуры, они подчеркнули разделение этих функций, поручив осуществление религиозной власти само́й священной коллегии. Теория Моммзена неизбежно привела его к убеждению, что интеррекс, правивший всего пять дней, выполнял невероятно ответственную задачу — назначал для народа пожизненного правителя. Не стоит принимать предпосылки, которые ведут к столь невероятному выводу. Единогласные свидетельства античных авторов подтверждают наше мнение о том, что источником власти был народ, а магистрат при определении преемника, которому предстояло получить его довольно обширные полномочия, всего лишь созывал избирательное собрание и руководил им.
Власть вершить правосудие среди граждан (jurisdictio) в полной мере принадлежала только магистратам с империем. Формальная компетенция всех таких магистратов признаётся в фиктивных судебных процессах, необходимых для освобождения рабов, усыновления и передачи собственности (in jure cessio). В подобных целях суд мог проводить консул или даже проконсул у ворот Рима, но все серьёзные тяжбы в Риме были отнесены к сфере ведения (provincia) того или иного претора. После завоевания Сицилии этот остров стал провинцией особого претора, который обладал там самой полной юрисдикцией, и аналогичные обязанности были поручены наместникам областей, присоединённых позднее. Полная юрисдикция была неразрывно связана с империем, но ограниченная юрисдикция в особых случаях принадлежала курульным эдилам, децемвирам для разрешения тяжб (decemviri litibus judicandis) и муниципальным магистратам [См. Jurisdictio].
Уголовное правосудие — то есть, наказание за тяжкие преступления, считавшиеся угрозой государству, — тоже осуществлялось в силу империя. Но действия магистратов в этой сфере были рано ограничены правом апеллировать к народу в случае назначения сурового наказания. Вследствие этого магистрат был вынужден защищать свой приговор, и существовала возможность его отмены; фактически это превратило его из судьи в обвинителя. Казалось, однако, что это ниже достоинства высшего магистрата; поэтому мы видим, что он обычно воздерживался от осуществления подобных полномочий и передавал право выносить приговор или обвинять низшим должностным лицам (сперва они, вероятно, были его делегатами): дуумвирам по делам о государственной измене (duoviri perduellionis) и квесторам. Вследствие любопытного сочетания конституционных предписаний, на суде в центуриатных комициях трибун мог играть ту же роль, что и квестор. Если трибун приговаривал гражданина к смерти, а тот подавал апелляцию, то, согласно законам Двенадцати таблиц, его собственное (плебейское) собрание было неправомочно рассматривать это дело; поэтому он должен был просить у одного из магистратов с империем один день в центуриатных комициях: см. Liv. XLIII. 16, 11, «Utrique censori perduellionem se judicare pronuntiavit (tribunus), diemque comitiis a C. Sulpicio praetore urbano petiit»[7]. Когда право на апелляцию к народу (provocatio) приостанавливалось, как в случае назначения диктатора или создания специального суда (quaestio) по решению сената или народа, высший магистрат рассматривался как судья по уголовным делам, который приговаривает к смерти в силу своего империя. Наиболее известный случай — это суд по делу вакханалий в 186 г. до н. э., о котором подробно рассказывает Ливий (XXXIX. 14—
Пережиток уголовной юрисдикции консулов и преторов сохранился в их праве усилить принуждение (coercitio) и заключить гражданина в тюрьму. Это было следствием их права вызывать и арестовывать обвиняемых перед судом (vocatio et prensio). Такого права не было у низших магистратов, которые могли подкрепить свои приказания только взятием залога или взысканием небольшого штрафа.
Сенат являлся уполномоченным советом при высшем магистрате (consilium). Поэтому только те магистраты римского народа, которые обладали империем и представляли царскую должность, могли созывать сенат и совещаться с ним. Такого права не было у цензоров, курульных эдилов и квесторов. Впрочем, на срок своей должности эти должностные лица, подобно магистратам с империем, видимо, тоже освобождались от обязанности в качестве сенаторов давать совет (suo loco sententiam dicere) председательствующему магистрату. С другой стороны, любой из них мог обратиться к сенату с официальным заявлением (verba facere) по обсуждаемому вопросу.
Должность магистрата заканчивалась сразу по истечении срока, на который он был избран. Если он присутствовал в городе (domi), его полномочия истекали вместе с должностью; но если он находился на войне (militiae), то должен был оставаться на посту и осуществлять все полномочия, пока его не сменит преемник. В это время он действовал как проконсул, пропретор или проквестор (pro consule, pro praetor или pro quaestore), с.113 в зависимости от своей прежней должности. Вряд ли такая необходимость могла возникнуть, пока кампания продолжалась всего одно лето. Когда в 326 г. до н. э. во время войны с самнитами потребовалось, чтобы консул Квинт Публилий Филон остался во главе армии на второй год, было решено, что следует продлить его командование особым решением народа, хотя, строго говоря, в этом не было необходимости, и этому прецеденту, видимо, некоторое время следовали. Однако ко времени Второй Пунической войны было признано, что для продления существующего командования достаточно просто постановления сената. Иначе, разумеется, обстояло дело, когда проконсульское командование предоставлялось частному лицу — как, например, Публию Сципиону, когда в 211 г. до н. э. он отправился в Испанию. Для этого всегда требовался закон, принятый народом (populus) или плебсом.
Промагистрат не имел права руководить заседанием сената или народным собранием, даже если они проводились за стенами города, и это, пожалуй, можно считать исключением из правила о чисто территориальном разделении полномочий. Это были исключительные прерогативы действующих магистратов. Полномочия промагистрата обычно ограничивались — более строго, чем полномочия магистрата — особой областью как его провинцией. Закон Суллы об умалении величия (Lex Majestatis) прямо запрещал ему преступать границы провинции. Таким образом, когда он передавал провинцию преемнику, его власть приостанавливалась, но не прекращалась, пока он не входил в городские ворота. Он сохранял свой официальный титул и носил официальное платье; его по-прежнему сопровождали ликторы с топорами, он по-прежнему мог осуществлять формальные судебные процедуры. Достаточно было решения сената, чтобы пробудить его «спящий» империй, и когда государство находилось в опасности, то в постановление о предоставлении магистратам чрезвычайных полномочий против врага включались «стоящие с проконсульской властью под городом»: см. Caesar, Bell. Civ. I. 5, «dent operam consules, praetores, tribuni plebis, quique pro consulibus sint ad urbem, ne quid respublica detrimenti capiat»[8].
Плебейские магистраты (Magistratus plebis). — Когда римляне-непатриции образовали свою особое собственное сообщество на Священной горе в 449 г. до н. э., первым делом они избрали собственных магистратов; и с тех пор эти должностные лица, плебейские трибуны и эдилы, существовали наряду с магистратами римского народа. Сходства и различия между функциями этих двух видов магистратов породили некоторые из самых любопытных конституционных трудностей в истории. Авторитет плебейских магистратов признавался всей общиной с самого начала (хотя и несколько неохотно), и государственный закон предоставлял им абсолютное право защищать частного гражданина от любых действий патрицианского магистрата. Поскольку плебейское сообщество постепенно присвоило себе право принимать законы по вопросам, касающимся всей общины, его должностные лица всё более и более становились магистратами римского государства. Когда Гортензиев закон (287 г. до н. э.) формально придал решениям плебса силу решений суверенного народа (populus), исчезли всякие основания для разграничения между магистратами двух сообществ. В случае плебейских эдилов это различие было практически отменено. Первоначально эдилы были подчинёнными помощниками трибунов и орудиями, с помощью которых те осуществляли своё право помощи, но в Поздней республике эдилы слились с младшими магистратами римского народа. Они по-прежнему были только плебеями и избирались плебсом, но их полномочия и обязанности не имели никакого отношения к их первоначальным функциям и были весьма сходны с полномочиями и обязанностями курульных эдилов. Лучшей иллюстрацией может служить то, что Цезарь разделил город на районы и каждый район поручил одному эдилу, без всякого различия между двумя типами эдилов. Плебейский эдилитет, как и курульный, давал возможность привлечь к себе народ при помощи подарков и представлений и, таким образом, мостил дорогу кандидатам на более высокие должности. В обычной карьере римского государственного деятеля это был шаг вперёд, после трибуната и перед претурой.
Положение трибуна в Поздней республике было гораздо более аномальным. Как старший магистрат своего сообщества, он имел право вести дела с плебсом (agendi cum plebe), что давало ему точно такое же право законодательной инициативы, как и у консула, который ставил вопрос перед народом. Сенат служил для него совещательным органом (consilium) так же, как и для консула, и он имел такое же право созывать его и запрашивать у него постановления. Пока мы наблюдаем лишь умножение высшей магистратуры. Но на этом сходство заканчивается. Трибун не имел важного атрибута высших магистратов римского народа — империя. Он не мог ни командовать на войне, ни вершить правосудие между гражданами. С другой стороны, сохранились некоторые важные прерогативы, обусловленные историей этой должности. «Могучее слово, что слабых хранит от беды»[9] приобрело власть благодаря тому, что личность трибуна получила священную неприкосновенность (sacrosanctitas), которую можно было использовать не только при защите, но и при нападении. Право принуждения (coercitio) должностного лица, сопротивление которому каралось смертью, неизбежно превосходило любую другую власть. Если трибун считал нужным заключить консула в тюрьму или отвести цензора на Тарпейскую скалу на казнь (Plin.
(Эта статья в основном является обобщением первого тома работы Моммзена Römische Staatsrecht, к которой мы и отсылаем читателя за более подробными сведениями.)
J. L. Strachan Davidson
сотрудник и преподаватель колледжа Баллиол, Оксфорд
|
||
1.
Тетрадрахма, серебро Иония, Смирна, 150—143 гг. до н.э. | ||
АВЕРС: Голова Тихе (BMC: Кибелы) в башенном венце вправо. РЕВЕРС: ΖΜΥΡΝΑΙΩΝ — внутри лаврового (BMC: дубового) венка вместе с монограммой магистрата. | ||
2.
Драхма, серебро Персей Македонский монетный двор в Фессалии, 171—170 гг. до н.э. | ||
АВЕРС: Голова Гелиоса анфас. РЕВЕРС: ΕΡΜΙΑΣ (имя магистрата) — бутон розы, слева и справа — буквы Ζ и Ω. | ||
3.
Тетрадрахма, серебро Филипп V Пелла или Амфиполь, 184—179 гг. до н.э. | ||
АВЕРС: Голова Филиппа V в образе Персея влево и гарпа (меч Персея) над его плечом в центре македонского щита. РЕВЕРС: ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΦΙΛΙΠΠΟΥ — дубина; вверху — монограмма магистрата Зоила, внизу — две монограммы; все внутри венка. Слева — звезда. | ||
4.
Статер, серебро Мегалополь, 363—362 гг. до н.э. | ||
АВЕРС: Голова Зевса Ликея в лавровом венке, обращенная влево. РЕВЕРС: Обнаженный юный пан, с головой, обращенной анфас, сидит влево на скале, накрытой его плащом, держит в правой руке лагоболон (охотничью дубину) и левым локтем опирается на скалу; слева монограмма Аркадской лиги; у подножия скалы флейта-сиринга и маленькими буквами ΟΛΥ подпись магистрата Олимпия (Olympios). |