История Рима

Книга первая
До упразднения царской власти

с.31 42

Гла­ва III

ПОСЕЛЕНИЯ ЛАТИНОВ

Пере­се­ле­ние индо-гер­ман­цев

Роди­ной индо-гер­ман­ско­го пле­ме­ни была запад­ная часть Сред­ней Азии; оттуда оно рас­про­стра­ни­лось частью в юго-восточ­ном направ­ле­нии по Индии, частью в севе­ро-запад­ном по Евро­пе. Труд­но точ­нее опре­де­лить пер­во­на­чаль­ное место житель­ства индо-гер­ман­цев; во вся­ком слу­чае, сле­ду­ет пола­гать, что оно нахо­ди­лось внут­ри мате­ри­ка и вда­ле­ке от моря, так как для назва­ния моря нет сло­ва, обще­го для ази­ат­ской и евро­пей­ской вет­вей это­го пле­ме­ни. По неко­то­рым при­зна­кам мож­но с извест­ной точ­но­стью счи­тать роди­ной индо-гер­ман­ско­го пле­ме­ни стра­ны, лежа­щие вдоль бере­гов Евфра­та. Заме­ча­тель­но, что пер­во­на­чаль­ные места житель­ства двух самых важ­ных куль­тур­ных пле­мен — индо-гер­ман­ско­го и ара­мей­ско­го — почти сов­па­да­ют в гео­гра­фи­че­ском отно­ше­нии, а это слу­жит под­креп­ле­ни­ем для пред­по­ло­же­ния, что суще­ст­ву­ет род­ство и меж­ду эти­ми наро­да­ми; это род­ство одна­ко совер­шен­но не может быть про­сле­же­но в куль­тур­ном и язы­ко­вом раз­ви­тии. Более точ­ное ука­за­ние мест­но­сти так же невоз­мож­но, как невоз­мож­но про­следить даль­ней­шие пере­се­ле­ния отдель­ных пле­мен. Евро­пей­ская ветвь, веро­ят­но, после выде­ле­ния инду­сов еще дол­го жила в Пер­сии и в Арме­нии, так как эти стра­ны были по всем при­зна­кам колы­бе­лью зем­леде­лия и вино­де­лия. Ячмень, пол­ба и пше­ни­ца иско­ни про­из­рас­та­ли в Месо­пота­мии, а вино­град­ная лоза — к югу от Кав­ка­за и от Кас­пий­ско­го моря; там так­же нахо­ди­лось место­рож­де­ние сли­во­во­го, оре­хо­во­го и дру­гих лег­ко пере­са­жи­вае­мых фрук­то­вых дере­вьев. Досто­ин вни­ма­ния и тот факт, что у боль­шин­ства евро­пей­ских пле­мен, у лати­нов, кель­тов, гер­ман­цев и сла­вян, море име­ло оди­на­ко­вое назва­ние; отсюда сле­ду­ет заклю­чить, что эти пле­ме­на еще до сво­его разде­ле­ния достиг­ли бере­гов Чер­но­го моря или так­же Кас­пий­ско­го. Вопрос, каким путем ита­ли­ки добра­лись оттуда до цепи Альп, и осо­бен­но, где имен­но жили они, еще будучи объ­еди­не­ны с элли­на­ми, может быть решен толь­ко тогда, когда будет выяс­не­но, каким путем элли­ны с.32 достиг­ли Гре­ции — через Малую Азию или через дунай­ские обла­сти. Во вся­ком слу­чае, мож­но счи­тать дока­зан­ным, что ита­ли­ки, точ­но так же как и инду­сы, попа­ли на свой полу­ост­ров с севе­ра (стр. 13). До сих пор еще мож­но ясно про­следить дви­же­ние умб­ро-сабель­ско­го пле­ме­ни по сред­не­му гор­но­му хреб­ту Ита­лии в направ­ле­нии от севе­ра к югу; послед­ние же фазы это­го дви­же­ния отно­сят­ся к вполне исто­ри­че­ским вре­ме­нам. Не так лег­ко раз­ли­чить путь, по кото­ро­му совер­ши­лось пере­се­ле­ние 43 лати­нов. Оно, веро­ят­но, про­ис­хо­ди­ло в том же направ­ле­нии, вдоль запад­но­го бере­га, конеч­но, задол­го до того вре­ме­ни, когда дви­ну­лись со сво­его места пер­вые сабель­ские пле­ме­на; во́ды дости­га­ют во вре­мя раз­ли­ва высо­ких мест лишь после того как низ­мен­ность уже покры­та водой: пото­му толь­ко более ран­ним посе­ле­ни­ем латин­ских пле­мен на бере­гу моря объ­яс­ня­ет­ся тот факт, что сабел­лы удо­вле­тво­ри­лись более суро­вой нагор­ной мест­но­стью и лишь оттуда по мере воз­мож­но­сти внед­ря­лись в среду латин­ских пле­мен.

Рас­про­стра­не­ние лати­нов по Ита­лии

Обще­из­вест­но, что от лево­го бере­га Тиб­ра вплоть до Воль­ских гор жило латин­ское пле­мя; но в этих горах, по-види­мо­му, остав­лен­ных в пре­не­бре­же­нии во вре­мя пер­во­го пере­се­ле­ния, когда еще были сво­бод­ны рав­ни­ны Лаци­у­ма и Кам­па­нии, посе­ли­лось, как это дока­зы­ва­ют воль­ские над­пи­си, такое пле­мя, кото­рое было в более близ­ком род­стве с сабель­ским, чем с латин­ским. В Кам­па­нии, наобо­рот, до при­бы­тия гре­че­ских и сам­нит­ских посе­лен­цев, веро­ят­но, жили лати­ны, так как ита­лий­ские назва­ния Nov­la или No­la (новый город), Cam­pa­ni Ca­pua, Vol­tur­nus (от vol­ve­re, как Iutur­na от iuva­re), Opsci (работ­ни­ки), как дока­за­но, древ­нее сам­нит­ско­го наше­ст­вия и свиде­тель­ст­ву­ют о том, что во вре­мя осно­ва­ния Кум гре­ка­ми Кам­па­ни­ей вла­де­ло ита­лий­ское и по всей веро­ят­но­сти латин­ское пле­мя авзо­ны. И корен­ные жите­ли той мест­но­сти, кото­рая была впо­след­ст­вии засе­ле­на лука­на­ми и брет­ти­я­ми, т. е. соб­ст­вен­но так назы­вае­мые Ita­li (оби­та­те­ли стра­ны рога­то­го скота), при­чис­ля­ют­ся луч­ши­ми иссле­до­ва­те­ля­ми не к япиг­ско­му, а к ита­лий­ско­му пле­ме­ни; ничто не меша­ет при­чис­лять их к латин­ско­му пле­ме­ни, хотя совер­шив­ша­я­ся еще до нача­ла государ­ст­вен­но­го раз­ви­тия Ита­лии элли­ни­за­ция этих стран и их позд­ней­шее навод­не­ние мас­са­ми сам­ни­тов совер­шен­но изгла­ди­ли и там следы более древ­ней нацио­наль­но­сти. И точ­но так же исчез­нув­шее пле­мя сику­лов ста­вит­ся древни­ми ска­за­ни­я­ми в связь с Римом; так напри­мер, самый древ­ний из ита­лий­ских исто­ри­ков Антиох Сира­куз­ский рас­ска­зы­ва­ет, что к царю Ита­лии (т. е. Брет­тий­ско­го полу­ост­ро­ва) Мор­ге­су явил­ся бег­лец из Рима по име­ни Сикел, а эти рас­ска­зы, по всей веро­ят­но­сти, осно­ва­ны на пред­по­ло­же­нии писа­те­лей, что сику­лы, жив­шие в Ита­лии еще во вре­ме­на Фукидида, были одно­го пле­ме­ни с латин­ским. Хотя пора­зи­тель­ное с.33 сход­ство неко­то­рых слов сици­лий­ско-гре­че­ско­го диа­лек­та с латин­ски­ми и объ­яс­ня­ет­ся ско­рее ста­рин­ны­ми тор­го­вы­ми сно­ше­ни­я­ми Рима с сици­лий­ски­ми гре­ка­ми, чем ста­рин­ным сход­ством язы­ков, на кото­рых гово­ри­ли сику­лы и рим­ляне, тем не менее, все при­зна­ки ука­зы­ва­ют на то, что не толь­ко латин­ская, но по всей веро­ят­но­сти так­же кам­пан­ская и лукан­ская зем­ли, т. е. соб­ст­вен­но Ита­лия, меж­ду зали­ва­ми Тарент­ским и Лаос­ским, рав­но как восточ­ная поло­ви­на Сици­лии, были в глу­бо­кой древ­но­сти засе­ле­ны раз­лич­ны­ми пле­ме­на­ми латин­ской нацио­наль­но­сти.

Участь этих пле­мен была дале­ко не оди­на­ко­ва. Те из них, кото­рые посе­ли­лись в Сици­лии, в Вели­кой Гре­ции и в Кам­па­нии, при­шли в сопри­кос­но­ве­ние с гре­ка­ми в такую эпо­ху, когда еще не мог­ли усто­ять про­тив вли­я­ния гре­че­ской циви­ли­за­ции, и пото­му или совер­шен­но элли­ни­зи­ро­ва­лись, как, напри­мер, в Сици­лии, или так осла­бе­ли, что без боль­шо­го сопро­тив­ле­ния были подав­ле­ны све­жи­ми сила­ми сабин­ских пле­мен. Таким обра­зом, ни сику­лам, ни ита­лий­цам с мор­ге­та­ми, ни авзо­нам не при­шлось играть дея­тель­ной роли в исто­рии полу­ост­ро­ва. Ина­че было в Лаци­у­ме, где гре­ки не заво­ди­ли коло­ний и где мест­но­му насе­ле­нию уда­лось после 44 упор­ной борь­бы усто­ять и про­тив саби­нов и про­тив север­ных соседей. Взгля­нем же на ту мест­ность, кото­рой было суж­де­но при­об­ре­сти в исто­рии древ­не­го мира такое зна­че­ние, како­го не име­ла ника­кая дру­гая стра­на.

Лаци­ум

Еще в самой глу­бо­кой древ­но­сти рав­ни­на Лаци­у­ма была теат­ром гро­мад­ных пере­во­ротов в нед­рах при­ро­ды; мед­лен­но дей­ст­ву­ю­щая пре­об­ра­зу­ю­щая сила вод и взры­вы гроз­ных вул­ка­нов нава­ли­ва­ли слой за сло­ем той поч­вы, на кото­рой дол­жен был раз­ре­шить­ся вопрос, како­му наро­ду будет при­над­ле­жать все­мир­ное вла­ды­че­ство. Эта рав­ни­на замы­ка­ет­ся с восто­ка гора­ми саби­нов и эквов, состав­ля­ю­щи­ми часть Апен­нин; с юга — взды­маю­щим­ся до высоты 4 тыс. футов высо­ким гор­ным хреб­том воль­сков, кото­рый отде­ля­ет­ся от глав­ной цепи Апен­нин ста­рин­ной обла­стью гер­ни­ков — плос­ко­го­рьем Сак­ко (Тре­ру­са, одно­го из при­то­ков Лири­са) и, направ­ля­ясь от этой пло­ща­ди к запа­ду, закан­чи­ва­ет­ся Терра­чин­ским мысом; с запа­да — морем, кото­рое обра­зу­ет на этих бере­гах лишь немно­го­чис­лен­ные и незна­чи­тель­ные гава­ни; на севе­ре рас­сти­ла­ет­ся широ­кая рав­ни­на, пере­хо­дя­щая в дале­кую хол­ми­стую стра­ну этрус­ков и оро­шае­мая «гор­ным пото­ком» Тиб­ром, выте­каю­щим из умбр­ских гор, и рекой Анио, выте­каю­щей из сабин­ских гор. На ее поверх­но­сти раз­бро­са­ны, подоб­но ост­ро­вам, частью кру­тые Соракт­ские извест­ко­вые уте­сы с севе­ро-восто­ка, уте­сы Цир­цей­ско­го мыса с юга-запа­да, рав­но как похо­жий на них, хотя и менее высо­кий, Яни­кул под­ле Рима, частью вул­ка­ни­че­ские воз­вы­шен­но­сти с потух­ши­ми кра­те­ра­ми, кото­рые пре­вра­ти­лись в озе­ра, места­ми остав­ши­е­ся в сво­ем преж­нем с.34 виде и по наше вре­мя; самая зна­чи­тель­ная из этих воз­вы­шен­но­стей — аль­бан­ский гор­ный кряж, кото­рый оди­но­ко воз­вы­ша­ет­ся над рав­ни­ной меж­ду Воль­ски­ми гора­ми и Тиб­ром.

Там посе­ли­лось то пле­мя, кото­рое извест­но в исто­рии под име­нем лати­нов, или, как оно было впо­след­ст­вии назва­но в отли­чие от латин­ских общин, осно­ван­ных вне этой обла­сти, «древ­них лати­нов» (pris­ci La­ti­ni). Но заня­тый им округ Лаци­у­ма состав­лял лишь неболь­шую часть сред­не­ита­лий­ской рав­ни­ны. Вся стра­на к севе­ру от Тиб­ра была для лати­нов чужой и враж­деб­ной обла­стью, с жите­ля­ми кото­рой был невоз­мо­жен веч­ный союз или проч­ный мир, а пере­ми­рия, по-види­мо­му, заклю­ча­лись лишь на корот­кий срок. Тибр с самой глу­бо­кой древ­но­сти был север­ной гра­ни­цей, и ни в исто­рии, ни в самых досто­вер­ных народ­ных ска­за­ни­ях не сохра­ни­лось вос­по­ми­на­ний о том, как и когда уста­но­ви­лось это бога­тое послед­ст­ви­я­ми раз­гра­ни­че­ние вла­де­ний. В то вре­мя, с кото­ро­го начи­на­ет­ся наша исто­рия, плос­кая и боло­ти­стая мест­ность на юге от Аль­бан­ских гор нахо­ди­лась в руках умб­ро-сабель­ских пле­мен руту­лов и воль­сков; даже Ардеа и Велит­ры не были корен­ны­ми латин­ски­ми горо­да­ми. Толь­ко сред­няя часть этой рав­ни­ны, лежа­щая меж­ду Тиб­ром, пред­го­рья­ми Апен­нин, Аль­бан­ски­ми высота­ми и морем и обра­зу­ю­щая пло­щадь почти в 34 немец­кие квад­рат­ные мили^[1], т. е. немно­го более обшир­ную, чем тепе­реш­ний Цюрих­ский кан­тон, состав­ля­ла соб­ст­вен­но так назы­вае­мый Лаци­ум, «рав­ни­ну»¹, как она пред­став­ля­ет­ся нашим взо­рам с высот Мон­те-Каво. Там мест­ность доволь­но ров­ная, но не плос­кая; за 45 исклю­че­ни­ем пес­ча­но­го мор­ско­го бере­га, покры­то­го нанос­ной зем­лей частью из Тиб­ра, она повсюду пере­се­ка­ет­ся неболь­ши­ми высота­ми и даже неред­ко доволь­но кру­ты­ми туфо­вы­ми хол­ма­ми и глу­бо­ки­ми рас­ще­ли­на­ми, а эти бес­пре­стан­ные повы­ше­ния и пони­же­ния поч­вы обра­зу­ют зимою в про­ме­жут­ках те болота, кото­рые выде­ля­ют испа­ре­ния во вре­мя лет­ней жары и бла­го­да­ря осо­бен­но гни­ю­щим в них орга­ни­че­ским веще­ствам рас­про­стра­ня­ют зло­ка­че­ст­вен­ную лихо­рад­ку, кото­рая и в древ­но­сти, как и теперь, была в лет­нюю пору насто­я­щим бичом того края. Оши­ба­ют­ся те, кото­рые пола­га­ют, что при­чи­ною этих миаз­мов был упа­док, в кото­рый при­шло зем­леде­лие от дур­но­го управ­ле­ния в послед­ний век рес­пуб­ли­ки и при папах; эту при­чи­ну сле­ду­ет искать в недо­ста­точ­ном сто­ке вод, кото­рый и в насто­я­щее вре­мя про­из­во­дит такое же дей­ст­вие, как и тыся­чи лет назад. Впро­чем, не под­ле­жит сомне­нию, что при интен­сив­ной обра­бот­ке поч­вы воздух до неко­то­рой сте­пе­ни утра­чи­ва­ет свою вредо­нос­ность, с.35 а при­чи­на это­го еще не вполне выяс­не­на. Отча­сти она долж­на заклю­чать­ся в том, что обра­бот­ка верх­них сло­ев зем­ли уско­ря­ет высы­ха­ние сто­я­чих вод. Все-таки для нас оста­ет­ся необъ­яс­ни­мым, как мог­ло появить­ся густое зем­ледель­че­ское насе­ле­ние в таких мест­но­стях, как латин­ская рав­ни­на и низ­мен­но­сти Сиба­ри­са и Мета­пон­та, где в насто­я­щее вре­мя нель­зя най­ти здо­ро­вых жите­лей и где путе­ше­ст­вен­ник неохот­но оста­ет­ся на ночь. Но сле­ду­ет пом­нить, что народ, сто­я­щий на низ­кой сту­пе­ни куль­ту­ры, вооб­ще более чуток к тре­бо­ва­ни­ям при­ро­ды, более спо­со­бен при­ме­нять­ся к этим тре­бо­ва­ни­ям и быть может так­же ода­рен более эла­стич­ной физи­че­ской орга­ни­за­ци­ей, кото­рая дает ему воз­мож­ность ужи­вать­ся с мест­ны­ми усло­ви­я­ми. В Сар­ди­нии до сих пор зани­ма­ют­ся зем­леде­ли­ем при точ­но таких же при­род­ных усло­ви­ях; там воздух так же вредо­но­сен, но кре­стья­нин спа­са­ет­ся от его вли­я­ния осто­рож­но­стью в одеж­де, пище и выбо­ре самых удоб­ных часов дня для сво­их работ. Ничто так не пред­о­хра­ня­ет от aria cat­ti­va^[2], как ноше­ние шер­сти на теле и пылаю­щий огонь; этим и объ­яс­ня­ет­ся, поче­му рим­ский посе­ля­нин посто­ян­но носил тол­стые шер­стя­ные одеж­ды и нико­гда не гасил огня на сво­ем оча­ге. Что каса­ет­ся все­го осталь­но­го, то эта мест­ность долж­на была казать­ся при­вле­ка­тель­ной зем­ледель­че­ско­му наро­ду, искав­ше­му мест для посе­ле­ния; поч­ву лег­ко возде­лы­вать при помо­щи кир­ки и моты­ги, и она дает даже без вся­ко­го удоб­ре­ния уро­жай, кото­рый, впро­чем, не осо­бен­но велик по ита­лий­ско­му мас­шта­бу: пше­ни­ца вооб­ще родит­ся сам-пять². В хоро­шей воде нет избыт­ка, отто­го-то каж­дый источ­ник све­жей воды и имел в гла­зах насе­ле­ния осо­бен­ную цен­ность и свя­тость.

Латин­ские посе­ле­ния

46 До нас не дошло ника­ких рас­ска­зов о том, как лати­ны засе­ли­ли ту мест­ность, кото­рая с тех пор носи­ла их имя, и все наши заклю­че­ния об этом пред­ме­те могут быть толь­ко кос­вен­ны­ми. Впро­чем, неко­то­рых ука­за­ний мож­но доис­кать­ся или мож­но до них добрать­ся путем прав­до­по­доб­ных дога­док. Родо­вые посел­ки Рим­ская терри­то­рия разде­ля­лась в самые древ­ние вре­ме­на на несколь­ко родо­вых участ­ков, кото­ры­ми впо­след­ст­вии вос­поль­зо­ва­лись, чтобы обра­зо­вать из них самые древ­ние «сель­ские окру­га» (tri­bus rus­ti­cae). О Клав­ди­е­вой три­бе нам извест­но из пре­да­ний, что она воз­ник­ла вслед­ст­вие посе­ле­ния чле­нов Клав­ди­е­ва рода на бере­гах Анио; то же с досто­вер­но­стью мож­но ска­зать отно­си­тель­но дру­гих с.36 участ­ков древ­ней­ше­го разде­ла, судя по их назва­ни­ям. Эти назва­ния дава­лись не так, как назва­ния при­со­еди­нен­ных в более позд­нюю пору участ­ков, не по мест­но­сти, а исклю­чи­тель­но по родо­вым име­нам; и роды, давав­шие свои име­на участ­кам древ­ней рим­ской терри­то­рии, посколь­ку они не заглох­ли совер­шен­но (как напри­мер Ca­mi­lii, Ga­le­rii, Le­mo­nii, Pol­lii, Pu­pi­nii, Vol­ti­nii), — сплошь самые древ­ние пат­ри­ци­ан­ские семьи: Aemi­lii, Cor­ne­lii, Fa­bii, Ho­ra­tii, Me­ne­nii, Pa­pi­rii, Ro­mi­lii, Ser­gii, Vo­tu­rii. Досто­ин вни­ма­ния тот факт, что меж­ду все­ми эти­ми рода­ми нет ни одно­го, о кото­ром мож­но было бы с досто­вер­но­стью утвер­ждать, что он пере­се­лил­ся в Рим лишь в более позд­нюю пору. Подоб­но рим­ско­му окру­гу, каж­дый из ита­лий­ских окру­гов, и, без сомне­ния, так­же каж­дый из эллин­ских, исста­ри разде­лял­ся на несколь­ко общин, свя­зан­ных меж­ду собою и сосед­ст­вом и род­ст­вом; имен­но этот родо­вой посе­лок назы­вал­ся у гре­ков «домом» (οἰκία), из кото­ро­го и там очень часто воз­ни­ка­ли подоб­ные рим­ским три­бам комы или демы. Соот­вет­ст­ву­ю­щие ита­лий­ские назва­ния «дом» (vi­cus) или «округ» (pa­gus от pan­ge­re) так­же ука­зы­ва­ют на сожи­тель­ство чле­нов одно­го рода и понят­ным обра­зом полу­ча­ют в обы­ден­ном употреб­ле­нии зна­че­ние дере­вуш­ки или дерев­ни. Как «дому» при­над­ле­жа­ло извест­ное поле, так родо­во­му посел­ку или деревне при­над­ле­жал родо­вой земель­ный уча­сток, кото­рый, как будет впо­след­ст­вии дока­за­но, доволь­но дол­го обра­ба­ты­вал­ся так же, как и домо­вый уча­сток, т. е. по систе­ме общин­но­го поле­во­го хозяй­ства. Раз­ви­лись ли в Лаци­у­ме родо­вые усадь­бы в родо­вые посел­ки сами собою или же лати­ны пере­се­ли­лись в Лаци­ум уже гото­вы­ми родо­вы­ми общи­на­ми — это такой вопрос, на кото­рый мы не в состо­я­нии дать отве­та, точ­но так же как мы не в состо­я­нии решить, в какой фор­ме обра­зо­ва­лось в Лаци­у­ме сов­мест­ное хозяй­ство³, тре­бу­е­мое подоб­ным рас­по­ряд­ком, и в какой мере род состо­ял не толь­ко из людей, свя­зан­ных един­ст­вом про­ис­хож­де­ния, но и из при­мы­каю­щих к роду, не свя­зан­ных с ним кров­ным род­ст­вом людей.

Округ

с.37 Но эти родо­вые общи­ны исста­ри счи­та­лись не само­сто­я­тель­ны­ми еди­ни­ца­ми, а состав­ны­ми частя­ми поли­ти­че­ской общи­ны (ci­vi­tas, po­pu­lus), кото­рая пер­во­на­чаль­но пред­став­ля­ет­ся сово­куп­но­стью неко­то­ро­го чис­ла родо­вых посел­ков, свя­зан­ных меж­ду собою един­ст­вом про­ис­хож­де­ния, язы­ка и обы­ча­ев, обя­зан­ных под­чи­нять­ся одним и 47 тем же зако­нам, раз­ре­шать мир­ным путем вза­им­ные спо­ры и помо­гать друг дру­гу в обо­роне и напа­де­нии. И у тако­го окру­га, как и у родо­вой общи­ны, конеч­но, был какой-нибудь посто­ян­ный цен­траль­ный пункт; но так как чле­ны одно­го рода, т. е. чле­ны окру­га, жили в сво­их дерев­нях, то центр окру­га не мог быть цен­тром сов­мест­ной осед­ло­сти, горо­дом, а толь­ко местом общих собра­ний, где вер­ши­ли суд и поме­ща­лась обще­ст­вен­ная свя­ты­ня. Чле­ны окру­га соби­ра­лись там в каж­дый вось­мой день для дело­вых сно­ше­ний и для уве­се­ле­ний, и там же в слу­чае непри­я­тель­ско­го наше­ст­вия нахо­ди­ли и для самих себя и для сво­его скота более без­опас­ное убе­жи­ще, чем в дере­вуш­ках. Обыч­но на этом сбор­ном пунк­те или вовсе не было посто­ян­ных жите­лей или их было очень мало. Точ­но такие же ста­рин­ные убе­жи­ща мож­но най­ти и в насто­я­щее вре­мя в хол­ми­стых местах восточ­ной Швей­ца­рии на вер­ши­нах неко­то­рых воз­вы­шен­но­стей. Такие места назы­ва­лись в Ита­лии «вер­ши­на­ми» (ca­pi­to­lium — то же, что у гре­ков ἄκρα — вер­ши­на) или защи­той (arx от ar­ce­re — заграж­дать); это еще не город, но осно­ва буду­ще­го горо­да, так как к зам­ку при­мы­ка­ют дома, кото­рые впо­след­ст­вии обно­сят­ся «коль­цом» (сло­во urbs в род­стве с ur­vus, cur­vus и, быть может, так­же с or­bis). Внеш­нее раз­ли­чие меж­ду зам­ком и горо­дом заклю­ча­ет­ся в чис­ле ворот: зам­ку их нуж­но как мож­но мень­ше, а горо­ду как мож­но боль­ше, поэто­му в пер­вом обык­но­вен­но быва­ют толь­ко одни ворота, а во вто­ром по мень­шей мере трое. Эти укреп­ле­ния слу­жи­ли опо­рой для того дого­род­ско­го волост­но­го устрой­ства Ита­лии, следы кото­ро­го мож­но доволь­но явст­вен­но раз­ли­чить там, где город­ской быт раз­вил­ся позд­но и частью до сего вре­ме­ни еще не раз­вил­ся вполне, как, напри­мер, в стране мар­сов и в мел­ких окру­гах Абруцц. В зем­ле экви­ку­лов, еще во вре­ме­на импе­рии жив­ших не в горо­дах, а в бес­чис­лен­ных, ничем не защи­щен­ных дере­вуш­ках, часто встре­ча­ют­ся камен­ные сте­ны с одним хра­мом внут­ри; эти ого­ро­жен­ные места, счи­тав­ши­е­ся за «опу­сте­лые горо­да», воз­буж­да­ли удив­ле­ние как рим­ских, с.38 так и новей­ших архео­ло­гов, из кото­рых пер­вые при­ни­ма­ли их за жили­ща «пер­во­быт­ных оби­та­те­лей» (abo­ri­gi­nes), а вто­рые — за жили­ща пеласгов. Конеч­но, более пра­виль­но при­ни­мать эти раз­ва­ли­ны не за остат­ки обне­сен­ных сте­на­ми горо­дов, а за остат­ки тех убе­жищ, в кото­рых укры­ва­лись оби­та­те­ли одной терри­то­рии и кото­рых в древ­но­сти, без сомне­ния, было мно­го во всей Ита­лии, хотя они и стро­и­лись не осо­бен­но искус­но. Понят­но, что в ту же эпо­ху, когда пере­шед­шие к город­ской осед­ло­сти пле­ме­на ста­ли обно­сить свои горо­да камен­ны­ми сте­на­ми, и те из них, кото­рые про­дол­жа­ли жить в сво­их неза­щи­щен­ных дере­вуш­ках, ста­ли заме­нять камен­ны­ми построй­ка­ми зем­ля­ные валы и часто­ко­лы сво­их укреп­ле­ний. Когда же вполне обес­пе­чен­ное внут­рен­нее спо­кой­ст­вие сде­ла­ло такие укреп­ле­ния излиш­ни­ми, те убе­жи­ща были забро­ше­ны и вско­ре сде­ла­лись загад­кой для позд­ней­ших поко­ле­ний.

Места древ­ней­ших посе­ле­ний

Итак, те окру­га, для кото­рых слу­жил цен­тром замок и кото­рые состо­я­ли из несколь­ких родо­вых общин, были в каче­стве пер­во­на­чаль­ных государ­ст­вен­ных еди­ниц исход­ным пунк­том исто­рии Ита­лии. Но вопрос о том, где имен­но и в каком объ­е­ме обра­зо­ва­лись такие окру­га внут­ри Лаци­у­ма, не может быть раз­ре­шен с опре­де­лен­но­стью, да и не пред­став­ля­ет осо­бо­го исто­ри­че­ско­го инте­ре­са. При­шель­ца­ми были, без сомне­ния, преж­де все­го заня­ты воз­вы­шаю­щи­е­ся особ­ня­ком Аль­бан­ские горы, внут­ри кото­рых пере­се­лен­цы нашли самый здо­ро­вый воздух, самые све­жие источ­ни­ки и самые 48 без­опас­ные убе­жи­ща. Эти горы пред­став­ля­ли собой есте­ствен­ную цита­дель Лаци­у­ма. Аль­ба Там, на узком плос­ко­го­рье, воз­вы­шаю­щем­ся над Палац­цу­о­лой, в про­ме­жут­ке меж­ду Аль­бан­ским озе­ром (la­go di Cas­tel­lo) и Аль­бан­ской горой (Mon­te Ca­vo), лежа­ла Аль­ба, счи­тав­ша­я­ся древ­ней­шим местом житель­ства латин­ско­го пле­ме­ни и мате­рью как Рима, так и всех осталь­ных древ­не­ла­тин­ских общин; на скло­нах тех же гор нахо­ди­лись самые древ­ние латин­ские посе­ле­ния Лану­вий, Ари­ция и Тускул. Там же встре­ча­ют­ся те очень древ­ние соору­же­ния, по кото­рым обык­но­вен­но мож­но судить о нача­ле циви­ли­за­ции и кото­рые как бы свиде­тель­ст­ву­ют потом­ству о том, что, когда Пал­ла­да Афи­на появ­ля­ет­ся на свет, она дей­ст­ви­тель­но рож­да­ет­ся взрос­лой: таков срез отвес­ной ска­лы ниже Аль­бы в направ­ле­нии к Палац­цу­о­ле, кото­рый дела­ет непри­ступ­ною и с север­ной сто­ро­ны мест­ность, от при­ро­ды защи­щен­ную с южной сто­ро­ны кру­ты­ми усту­па­ми горы Мон­те-Каво, кото­рый остав­ля­ет откры­ты­ми для сооб­ще­ния толь­ко два удоб­ных для защи­ты узких про­хо­да с восто­ка и с запа­да; в осо­бен­но­сти тако­во отвер­стие выши­ною в чело­ве­че­ский рост, кото­рое про­би­то в креп­кой стене, обра­зо­вав­шей­ся из лавы и име­ю­щей 6 тыс. футов в тол­щи­ну, и через кото­рое было спу­ще­но до его тепе­ре­ш­ней глу­би­ны озе­ро, обра­зо­вав­ше­е­ся в ста­ром потух­шем с.39 кра­те­ре Аль­бан­ских гор; этим спо­со­бом было очи­ще­но на самой горе зна­чи­тель­ное про­стран­ство, год­ное для зем­леде­лия. При­род­ны­ми твер­ды­ня­ми для латин­ской рав­ни­ны слу­жи­ли так­же вер­ши­ны послед­них высту­пов Сабин­ских гор, где впо­след­ст­вии обра­зо­ва­лись из окру­го­вых зам­ков зна­чи­тель­ные горо­да: Тибур и Пре­нест. Лаби­ки, Габии и Номент, сто­яв­шие на рав­нине меж­ду Аль­бан­ски­ми и Сабин­ски­ми гора­ми и Тиб­ром, Рим на Тиб­ре, Лав­рент и Лави­ний на бере­гу моря так­же были более или менее ста­рин­ны­ми цен­тра­ми латин­ской коло­ни­за­ции, не гово­ря уже о мно­же­стве дру­гих, менее извест­ных и частью бес­след­но исчез­нув­ших. Все эти окру­га были в самой глу­бо­кой древ­но­сти в поли­ти­че­ском отно­ше­нии суве­рен­ны­ми; каж­дый из них управ­лял­ся сво­им кня­зем при содей­ст­вии сове­та стар­шин и собра­ния спо­соб­ных носить ору­жие муж­чин. Тем не менее, они все не толь­ко чув­ст­во­ва­ли свое един­ство по язы­ку и по про­ис­хож­де­нию, но и в важ­ных рели­ги­оз­ных и государ­ст­вен­ных учреж­де­ни­ях — в веч­ном сою­зе всех латин­ских окру­гов. Пер­вен­ство при­над­ле­жа­ло пер­во­на­чаль­но — как по ита­лий­ско­му, так и по эллин­ско­му обык­но­ве­нию — тому окру­гу, внут­ри кото­ро­го нахо­ди­лось место союз­ных сбо­рищ; таков был Аль­бан­ский округ, вооб­ще счи­тав­ший­ся, как выше заме­че­но, самым древним и самым важ­ным из латин­ских окру­гов. Пол­но­прав­ных общин пер­во­на­чаль­но было трид­цать, и этой циф­рой чрез­вы­чай­но часто обо­зна­ча­лась и в Ита­лии и в Гре­ции сум­ма состав­ных частей обще­ст­вен­ной орга­ни­за­ции. Какие мест­но­сти пер­во­на­чаль­но при­над­ле­жа­ли к чис­лу трид­ца­ти древ­не­ла­тин­ских общин, кото­рые так­же могут быть назва­ны трид­ца­тью аль­бан­ски­ми коло­ни­я­ми по их отно­ше­нию к пра­вам Аль­бы как мет­ро­по­лии, — нам неиз­вест­но из пре­да­ний и уже не может быть выяс­не­но новы­ми иссле­до­ва­ни­я­ми. Как для подоб­ных сою­зов, напри­мер бео­тий­цев и ионий­цев, слу­жи­ли сре­дото­чи­ем пан­бео­тии и пани­о­нии, так и для латин­ско­го сою­за слу­жил сре­дото­чи­ем «латин­ский празд­ник» (fe­riae La­ti­nae), во вре­мя кото­ро­го на Аль­бан­ской горе (mons Al­ba­nus, Mon­te Ca­vo) в еже­год­но назна­чав­ший­ся вла­стя­ми день при­но­сил­ся в жерт­ву «латин­ско­му богу» (Iupi­ter La­tia­ris) бык от все­го пле­ме­ни. Каж­дая из участ­во­вав­ших в пир­ше­стве общин долж­на была достав­лять твер­до 49 уста­нов­лен­ное коли­че­ство скота, моло­ка и сыра для жерт­вен­но­го пира и вза­мен того полу­ча­ла пра­во на кусок жерт­вен­но­го мяса. Эти обы­чаи сохра­ня­лись очень дол­го и всем хоро­шо извест­ны, но в том, что каса­ет­ся самых важ­ных пра­во­вых послед­ст­вий тако­го сою­за, нам при­хо­дит­ся доволь­ст­во­вать­ся почти одни­ми догад­ка­ми. К рели­ги­оз­но­му празд­не­ству на Аль­бан­ской горе с древ­ней­ших вре­мен при­мы­ка­ли собра­ния пред­ста­ви­те­лей отдель­ных общин, имев­шие место на сосед­нем латин­ском сбор­ном пунк­те у источ­ни­ка Ферен­ти­ны (под­ле Мари­но), и вооб­ще такой союз немыс­лим без выс­ше­го управ­ле­ния с.40 и без общих для все­го края зако­нов. Что союз ведал все­ми нару­ше­ни­я­ми союз­ных поста­нов­ле­ний и мог нака­зы­вать за них даже смер­тью, извест­но нам из пре­да­ний и вполне прав­до­по­доб­но. Сле­ду­ет пола­гать, что инте­граль­ную часть древ­ней­ше­го союз­но­го зако­но­да­тель­ства состав­ля­ли и более позд­ние, оди­на­ко­вые для всех латин­ских общин поста­нов­ле­ния каса­тель­но граж­дан­ских прав и бра­ков, так что каж­дый латин мог при­жи­вать с каж­дой латин­кой закон­ных детей, мог при­об­ре­тать во всем Лаци­у­ме земель­ную соб­ст­вен­ность и зани­мать­ся тор­гов­лей. Далее, от сою­за, веро­ят­но, зави­се­ло учреж­де­ние обще­го тре­тей­ско­го суда для раз­ре­ше­ния спо­ров, воз­ни­кав­ших меж­ду общи­на­ми, но нет воз­мож­но­сти дока­зать, в какой мере союз­ная власть огра­ни­чи­ва­ла вер­хов­ные пра­ва каж­дой общи­ны в вопро­сах о войне и мире. Не под­ле­жит так­же ника­ко­му сомне­нию, что союз­ные учреж­де­ния дава­ли воз­мож­ность вести союз­ны­ми сила­ми не толь­ко обо­ро­ни­тель­ные, но и насту­па­тель­ные вой­ны, при­чем, конеч­но, был необ­хо­дим и союз­ный глав­но­ко­ман­дую­щий, вождь. Но мы не име­ем ника­ко­го осно­ва­ния допу­стить, что в этих слу­ча­ях закон обя­зы­вал каж­дую общи­ну при­ни­мать дея­тель­ное уча­стие в войне или, наобо­рот, что он не доз­во­лял ей пред­при­ни­мать на соб­ст­вен­ный страх вой­ны даже с каким-нибудь из чле­нов сою­за. Наобо­рот, есть ука­за­ния на то, что во вре­мя латин­ско­го празд­ни­ка, точ­но так же как и во вре­мя эллин­ских союз­ных празд­неств, во всем Лаци­у­ме был обя­за­те­лен мир божий⁴, а враж­до­вав­шие меж­ду собою пле­ме­на, по всей веро­ят­но­сти, достав­ля­ли в это вре­мя одно дру­го­му надеж­ный кон­вой. Еще менее воз­мож­но опре­де­лить объ­ем при­ви­ле­гий, пре­до­став­ляв­ших­ся пер­вен­ст­ву­ю­ще­му окру­гу. Мож­но толь­ко утвер­ждать, что нет ника­ко­го осно­ва­ния счи­тать пер­вен­ство Аль­бы за дей­ст­ви­тель­ную поли­ти­че­скую геге­мо­нию в Лаци­у­ме и что пер­вен­ство, по всей веро­ят­но­сти, не име­ло в Лаци­у­ме более важ­но­го зна­че­ния, чем почет­ное пер­вен­ство Элиды в Гре­ции⁵. Вооб­ще, как объ­ем, так и пра­ва это­го латин­ско­го сою­за, веро­ят­но, были неопре­де­лен­ны и 50 измен­чи­вы; тем не менее, он был и оста­вал­ся не слу­чай­ным соеди­не­ни­ем раз­лич­ных более или менее чуж­дых друг дру­гу общин, а пра­во­вым и необ­хо­ди­мым выра­же­ни­ем един­ства латин­ско­го пле­ме­ни. Если латин­ский союз и не все­гда вме­щал с.41 в себе все латин­ские общи­ны, зато он нико­гда не при­ни­мал в свою среду нела­тин­ских чле­нов; ста­ло быть, его подо­би­ем в Гре­ции был союз бео­тий­ский или это­лий­ский, а не дель­фий­ская амфи­к­ти­о­ния.

Этим общим очер­ком сле­ду­ет огра­ни­чить­ся, так как вся­кая попыт­ка про­ве­сти более рез­кие чер­ты толь­ко иска­зи­ла бы кар­ти­ну. Мно­го­об­раз­ный про­цесс того, как самые древ­ние поли­ти­че­ские ато­мы — окру­га в Лаци­у­ме — то при­мы­ка­ли один к дру­го­му, то вза­им­но избе­га­ли друг дру­га, про­те­кал без таких оче­вид­цев, кото­рые были бы спо­соб­ны его опи­сать, и мы долж­ны удо­воль­ст­во­вать­ся толь­ко тем, что в нем есть цель­но­го и проч­но­го, тем, что эти окру­га, будучи соеди­не­ны в общем цен­тре, не пожерт­во­ва­ли, прав­да, сво­им един­ст­вом, но зато сбе­рег­ли в себе и уси­ли­ли чув­ство нацио­наль­ной общ­но­сти и тем под­гото­ви­ли про­гресс от кан­то­наль­но­го пар­ти­ку­ля­риз­ма, с кото­ро­го начи­на­ет­ся и долж­на начать­ся исто­рия каж­до­го наро­да, к тому нацио­наль­но­му объ­еди­не­нию, кото­рым закан­чи­ва­ет­ся или долж­на была бы закан­чи­вать­ся исто­рия каж­до­го наро­да.