Простые люди древней Италии.

с.61

«Е хлиб и до хли­ба» — в ста­ри­ну на Укра­ине этой пого­вор­кой опре­де­ля­лось пол­ное бла­го­со­сто­я­ние в доме. Хлеб был осно­вой пита­ния; без хле­ба чело­век не чув­ст­во­вал себя ни сытым, ни креп­ким. Так было и в древ­ней Ита­лии: глав­ное — это хлеб, а осталь­ное — толь­ко добав­ки к нему.

В малень­кой пре­лест­ной поэ­м­ке, непра­виль­но при­пи­сан­ной еще в древ­но­сти Вер­ги­лию, «Зав­трак селя­ни­на»¹, подроб­но рас­ска­зы­ва­ет­ся, как бед­ный кре­стья­нин Симил гото­вит себе утрен­нюю еду. Преж­де все­го ему нуж­но испечь хлеб; намо­лов на руч­ной мель­ни­це муки,

с.62 Так же, как Симил, пек­ли хлеб и в бога­тых домах во II в. до н. э. Вот рецепт Като­на: «Хоро­шень­ко вымой руки и кадуш­ку. Всыпь в кадуш­ку муки, поне­множ­ку добав­ляй воды и как сле­ду­ет выме­си. Когда хоро­шень­ко выме­сишь, рас­ка­тай и пеки под мис­кой» (т. е. накрыв хлеб мис­кой). Такой спо­соб пече­ния хле­ба был, по-види­мо­му, наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ным дол­гое вре­мя: судя по дого­во­ру на построй­ку усадь­бы, кото­рый при­веден в кни­ге Като­на «О зем­леде­лии», в усадь­бе хлеб­ной печи не было, под­ряд­чик обя­зан сло­жить толь­ко очаг. В кре­стьян­ских семьях хлеб пек­ли неиз­мен­но толь­ко по спо­со­бу Сими­ла, если его вооб­ще пек­ли дома.

Ни Симил, ни Катон заквас­ки в хлеб не кла­дут. С како­го вре­ме­ни вошел в употреб­ле­ние квас­ный хлеб, мы не зна­ем, но Пли­ний Стар­ший, кото­рый писал в поло­вине I в. н. э., счи­тал такой хлеб обще­употре­би­тель­ным; его ста­ви­ли выше прес­но­го, как наи­бо­лее полез­ный для здо­ро­вья. Заквас­кой слу­жил обыч­но комок ста­ро­го теста, нароч­но остав­лен­ный нака­нуне в квашне. Дела­ли и насто­я­щие дрож­жи: про­ся­ную муку или мел­кие пше­нич­ные отру­би на три дня зали­ва­ли вино­град­ным соком, выме­ши­ва­ли их, суши­ли это тесто на солн­це и по мере надоб­но­сти наре­за­ли тон­ки­ми палоч­ка­ми, кото­рые раз­во­ди­ли в горя­чей воде и лили в муку.

Хлеб, по край­ней мере до II в. до н. э., пек­ли дома; эта обя­зан­ность лежа­ла на хозяй­ке и ее помощ­ни­цах. В сель­ском быту прак­ти­ка эта сохра­ни­лась в тече­ние всей рес­пуб­ли­ки и импе­рии; во мно­гих усадь­бах, рас­ко­пан­ных под Пом­пе­я­ми, име­ет­ся хлеб­ная печь. Кре­стья­нин у себя такой печи не ста­вил, и Колу­мел­ла, совре­мен­ник Пли­ния Стар­ше­го, реко­мен­ду­ет хозя­и­ну, у кото­ро­го зем­лю сни­ма­ют мел­кие арен­да­то­ры-коло­ны, сло­жить при сво­ей усадь­бе печь такой вели­чи­ны, чтобы в ней хва­та­ло места для выпеч­ки хле­ба на все арен­да­тор­ские семей­ства.

Про­фес­сио­наль­ные пека­ри появи­лись в Риме, по сло­вам Пли­ния, толь­ко в пер­вой поло­вине II в. до н. э. Откры­тие пека­рен было здесь делом насущ­ной необ­хо­ди­мо­сти: хлеб­ные печи мож­но было поста­вить толь­ко в бога­тых особ­ня­ках; в квар­ти­рах мно­го­этаж­ных домов — а такие дома были в Риме уже в кон­це III в. до н. э. — нет даже оча­гов. Пекар­ни, надо думать, появи­лись рань­ше ука­зан­но­го Пли­ни­ем вре­ме­ни, и его сооб­ще­ние отно­сит­ся к осо­бым масте­рам — хле­бо­пе­кам и пирож­ни­кам, с.63 при­ехав­шим из Гре­ции. Домаш­ний хлеб в горо­дах посте­пен­но выхо­дит вовсе из употреб­ле­ния; даже там, где его мож­но было бы печь дома, поста­вив хлеб­ную печь (во мно­гих пом­пей­ских домах это было воз­мож­но), пред­по­чи­та­ют его поку­пать.

Ита­лий­ская пекар­ня пред­став­ля­ет немыс­ли­мое для нас соеди­не­ние муко­моль­но­го про­из­вод­ства с хле­бо­пе­кар­ным. Дело в том, что вет­ря­ных мель­ниц древ­ность вовсе не зна­ла: они появи­лись толь­ко в сред­ние века. Водя­ные были извест­ны уже в нача­ле I в. н. э., и один гре­че­ский поэт поздрав­лял деву­шек-муко­мо­лок с тем, что они могут, нако­нец, спо­кой­но спать и не вска­ки­вать с пер­вы­ми пету­ха­ми, пото­му что отныне по веле­нию Демет­ры тяже­лые жер­но­ва будут вра­щать ним­фы вод. Широ­кое рас­про­стра­не­ние эти мель­ни­цы полу­чи­ли, одна­ко, зна­чи­тель­но поз­же (IV—V вв. н. э.), а до это­го вре­ме­ни зер­но моло­ли на мель­ни­цах, кото­рые при­во­ди­ли в дви­же­ние пре­иму­ще­ст­вен­но ослы. В каче­стве нака­за­ния вер­теть жер­но­ва посы­ла­ли рабов, но это было имен­но нака­за­ние, к кото­ро­му в дей­ст­ви­тель­но­сти при­бе­га­ли зна­чи­тель­но реже, чем при­вык­ли думать, ссы­ла­ясь на комедии Плав­та: каж­дый хозя­ин пекар­ни хотел запа­сти поболь­ше муки, и живот­ное мог­ло намо­лоть ее, конеч­но, боль­ше, чем чело­век, кото­рый к тому же осо­бо­го рве­ния, надо думать, к рабо­те не при­ла­гал. Нерас­чет­ли­во было нака­зы­вать раба в ущерб соб­ст­вен­ной выго­де.

С муко­моль­ным про­из­вод­ст­вом озна­ко­ми­ли нас мель­ни­цы, отко­пан­ные в Пом­пе­ях. Устрой­ство их осно­ва­но на том же прин­ци­пе, что и совре­мен­ных. Зер­но пере­ти­ра­лось меж­ду дву­мя жер­но­ва­ми: ниж­ний был непо­дви­жен, а верх­ний вра­щал­ся по кру­гу. Толь­ко жер­но­ва эти име­ли совер­шен­но иную фор­му. Ниж­ний (его назы­ва­ли «мета» по сход­ству с дорож­ны­ми миле­вы­ми стол­ба­ми), очень похо­жий на коло­кол, был вму­ро­ван в круг­лое осно­ва­ние, поверх­ность кото­ро­го ино­гда шла наклон­но к жер­но­ву, обра­зуя таким обра­зом вме­сти­ли­ще, куда сыпа­лась из-под жер­но­ва мука. Еще чаще на этом осно­ва­нии вокруг ста­ви­ли сплош­ную дере­вян­ную огра­ду: полу­чал­ся свое­об­раз­ный закром для муки. На мету наде­ва­ли верх­ний дви­жу­щий­ся жер­нов, имев­ший фор­му двух усе­чен­ных кону­сов, соеди­нен­ных вер­ши­на­ми. По внеш­не­му виду жер­нов этот напо­ми­на­ет юбку с кор­са­жем, пере­хва­чен­ную по талии поя­сом. Если бы «юбка» плот­но обхва­ты­ва­ла ниж­ний жер­нов, то с.64 ника­кое вра­ща­тель­ное дви­же­ние не было бы воз­мож­но; сле­до­ва­ло наса­дить верх­ний жер­нов так, чтоб он был на весу. При­спо­соб­ле­ние для это­го при­ду­ма­ли про­стое и ост­ро­ум­ное: в вер­ши­ну меты вде­лы­вал­ся тол­стый желез­ный стер­жень, а в верх­ний жер­нов как раз в середине, «на талии», встав­ля­ли круг­лую шай­бу с пятью отвер­сти­я­ми, в сред­нее, самое боль­шое, вхо­дил стер­жень меты, и верх­ний жер­нов пови­сал над ниж­ним; меж­ду обо­и­ми ока­зы­вал­ся зазор, более или менее узкий. Зер­но всы­па­ли в «кор­саж», слу­жив­ший боль­шой ворон­кой, и оно посте­пен­но сте­ка­ло сквозь четы­ре отвер­стия шай­бы в зазор и пере­ма­лы­ва­лось от тре­ния «юбки» об мету. Чтобы впрячь в мель­ни­цу живот­ное, на верх­ний жер­нов (на «кор­саж») наде­ва­ли раму; на «талии» верх­не­го жер­но­ва с двух сто­рон про­би­ва­ли четы­рех­уголь­ные отвер­стия, встав­ля­ли в них креп­кие руко­я­ти и про­доль­ны­ми брус­ка­ми или желез­ны­ми поло­са­ми свя­зы­ва­ли их с длин­ной попе­ре­чи­ной, кото­рую наде­ва­ли на стер­жень, вде­лан­ный в мету и выда­вав­ший­ся над «кор­са­жем». Мель­ниц при пекарне быва­ло три-четы­ре, так как мука тре­бо­ва­лась раз­но­го раз­мо­ла, а каж­дая мель­ни­ца моло­ла муку толь­ко одно­го сор­та. В вет­ря­ной мель­ни­це раз­ный раз­мол — более мел­кий и более круп­ный — полу­ча­ет­ся в зави­си­мо­сти от рас­сто­я­ния меж­ду верх­ним и ниж­ним жер­но­ва­ми, при­чем верх­ний мож­но и при­под­нять, и при­са­дить бли­же. В ита­лий­ской мель­ни­це каче­ство раз­мо­ла тоже зави­се­ло от шири­ны зазо­ра, т. е. от рас­сто­я­ния меж­ду «юбкой» и метой, но изме­нить эту шири­ну было невоз­мож­но, так как она опре­де­ля­лась раз­ме­ром шай­бы, встав­лен­ной в «талию» верх­не­го жер­но­ва, а диа­метр шай­бы зави­сел в свою оче­редь от диа­мет­ра этой «талии». А так как выте­сан­ный одна­жды верх­ний жер­нов нель­зя было ни сузить, ни рас­ши­рить в «талии», то и при­хо­ди­лось обза­во­дить­ся несколь­ки­ми мель­ни­ца­ми.

О плане и обо­рудо­ва­нии антич­ной пекар­ни рас­ска­за­ли так­же глав­ным обра­зом пом­пей­ские рас­коп­ки, но мно­гое доба­ви­ли релье­фы на памят­ни­ках и сар­ко­фа­гах, изо­бра­жаю­щие жизнь пекар­ни и пека­рей за работой.

Кро­ме поме­ще­ния, отведен­но­го под мель­ни­цы, в пекарне нахо­ди­лись: хлеб­ная печь, ком­на­та, где сто­я­ли «маши­на» для выме­ши­ва­нья теста и боль­шой стол, на кото­ром это тесто рас­ка­ты­ва­ли, и кла­дов­ка, куда скла­ды­ва­ли хле­бы, выну­тые из печ­ки. Обыч­но с пекар­ней соеди­ня­лась и хлеб­ная лав­ка.

с.65 Хлеб­ная печь быва­ла раз­но­го вида: на одном релье­фе она похо­жа на нашу ста­рую гол­ланд­ку, толь­ко с широ­ким полу­круг­лым устьем, через кото­рое сажа­ют хле­бы; на дру­гом — это нечто вро­де шат­ра, постав­лен­но­го на широ­ком круг­лом осно­ва­нии, часть кото­ро­го выда­ет­ся впе­ред, обра­зуя как бы шесток, куда выхо­дит полу­кру­жие устья. Печь, обна­ру­жен­ная в Пом­пе­ях, напо­ми­на­ет нашу рус­скую дере­вен­скую печь. Над кир­пич­ным подом выкла­ды­ва­ли полу­круг­лый свод, под кото­рым выво­ди­ли закры­тую четы­рех­уголь­ную каме­ру, хоро­шо сохра­няв­шую жар. Устье печи закры­ва­ли желез­ной заслон­кой, смот­ре­ло же оно, как и в нашей печи, на шесток. Печь ста­ви­ли так, чтобы она одной сто­ро­ной выхо­ди­ла в ком­на­ту, где заме­ши­ва­ли и фор­мо­ва­ли хлеб, а дру­гой — в хлеб­ную кла­дов­ку. В боко­вых стен­ках шест­ка про­де­ла­ны были окон­ца: в одно пода­ва­ли хле­бы для посад­ки в печь, через дру­гое пекарь пере­да­вал выну­тые хле­бы в кла­до­вую, где их рас­кла­ды­ва­ли по пол­кам.

В неболь­ших пекар­нях хлеб меси­ли рука­ми, но в более круп­ных име­лись осо­бые «маши­ны» для выме­ши­ва­ния теста. Устро­е­ны они были очень про­сто: в цилин­дри­че­скую кад­ку око­ло мет­ра высотой встав­лен вра­щаю­щий­ся столб с тре­мя лопа­стя­ми. В стен­ках кад­ки на раз­ной высо­те с про­ти­во­по­лож­ных сто­рон про­де­ла­но два узких и глу­бо­ких отвер­стия, куда встав­ле­ны креп­кие палоч­ки. К стол­бу при­де­ла­на ввер­ху руко­ят­ка, рычаг, с помо­щью кото­ро­го столб при­во­дят в дви­же­ние люди. В боль­ших пекар­нях эту работу выпол­нял осел или мул. Лопа­сти, вра­ща­ясь, выме­ши­ва­ли муку, а палоч­ки рав­но­мер­но сбра­сы­ва­ли нали­пав­шие на них комья. Выме­шан­ное тесто выни­ма­ли, рас­ка­ты­ва­ли на длин­ном сто­ле, при­да­вая кус­кам теста свое­об­раз­ную фор­му круг­лой коври­ги, состо­яв­шей из двух частей; на плос­ком лепеш­ко­об­раз­ном исподе лежа­ла, слов­но на под­но­се, верх­няя поло­ви­на, кото­рую пекарь перед посад­кой в печь делил на четы­ре части³, про­во­дя паль­цем две глу­бо­кие, кре­сто­об­раз­но пере­се­кав­ши­е­ся борозды. Эти части — их так и назы­ва­ли «чет­вер­тя­ми» — лег­ко отла­мы­ва­лись: сто­ло­вых ножей за обедом не пола­га­лось. Ино­гда хлеб выпе­ка­ли в виде неболь­ших про­дол­го­ва­тых було­чек, вро­де наших саек. Сажа­ли хле­бы в печь на дере­вян­ной лопа­те, с.66 совер­шен­но похо­жей на наши ста­рые дере­вен­ские хлеб­ные лопа­ты.

В древ­ней Ита­лии хлеб пек­ли толь­ко из пше­нич­ной муки; ржи ита­лий­цы не сея­ли, зна­ли о ней боль­ше по слу­хам и счи­та­ли ржа­ной хлеб вред­ным. Колу­мел­ла сове­то­вал в неко­то­рых слу­ча­ях печь хлеб для рабов из сме­си пше­нич­ной муки с ячне­вой; в Кам­па­нии, где сея­ли мно­го про­са, пек­ли хлеб и из про­ся­ной муки; Пли­ний очень его хва­лил. Пше­нич­ная мука была раз­ных сор­тов, и соот­вет­ст­вен­но раз­ных сор­тов был и выпе­кае­мый хлеб. Пер­во­сорт­ный хлеб из луч­шей муки, кото­рую дава­ла мяг­кая пше­ни­ца, пода­ва­ли за сто­лом у бога­тых людей; сель­ский люд и бед­но­та ели хлеб из муки с отру­бя­ми: такая мука дава­ла боль­шой при­пек и печь из нее хлеб было выгод­но.

Бога­тые люди дер­жа­ли сво­их пека­рей; при­хот­ли­вый изба­ло­ван­ный вкус тре­бо­вал осо­бых сор­тов хле­ба, кото­рые не все­гда мож­но было най­ти в город­ских пекар­нях. У Флак­ка Тория, пра­ви­те­ля Вифи­нии при Авгу­сте, был пекарь Мит­ри­дат, выве­зен­ный им из М. Азии. В колум­ба­рии Ста­ти­ли­ев сохра­ни­лось несколь­ко над­пи­сей с име­на­ми рабов, кото­рые были пека­ря­ми. При импе­ра­тор­ском доме состо­я­ло, конеч­но, мно­же­ство пека­рей; так же, как и вра­чи, они были раз­би­ты на десят­ки — деку­рии; некий При­ми­ге­ний рас­по­рядил­ся сооб­щить в сво­ей над­гроб­ной над­пи­си, что он был отпу­щен­ни­ком импе­ра­то­ра Клав­дия, пека­рем и деку­ри­о­ном пека­рей у его доче­ри Анто­нии. Во гла­ве всех двор­цо­вых пека­рей был постав­лен осо­бый «упра­ви­тель пека­ря­ми»; над­пись упо­ми­на­ет в этой роли Телес­фо­ра, отпу­щен­ни­ка Авгу­ста. Импе­ра­тор­ский раб Авто­мат был кон­тро­ле­ром: про­ве­рял каче­ство хле­ба и его вес. Он умер 29 лет и был, по уве­ре­нию над­пи­си, «горя­чо любим все­ми от ран­не­го воз­рас­та и до кон­ца дней сво­их»: долж­ность Авто­ма­та при­над­ле­жа­ла, види­мо, к таким, кото­рые дава­ли воз­мож­ность насо­лить людям, и чело­век, не делав­ший это­го, оста­вил по себе бла­го­дар­ную память.

Сар­ко­фаг Зефа и мель­ни­ца из Остии. L. A. Mo­ritz. Grain-Mills and Flour in Clas­si­cal An­ti­qui­ty. Ox­ford, 1958, tabl. 7.

Рабы-пека­ри, выпу­щен­ные на сво­бо­ду, шли обыч­но работать к како­му-нибудь хлеб­ни­ку, а если уда­ва­лось обза­ве­стись день­га­ми, то откры­ва­ли и соб­ст­вен­ную пекар­ню. Один из таких удач­ни­ков, Ноний Зеф в Остии, велел изо­бра­зить обо­рудо­ва­ние пекар­ни на боль­шом мра­мор­ном сар­ко­фа­ге, кото­рый он зара­нее соорудил для себя и сво­ей жены; дру­гой, Марк Вер­ги­лий Эври­сак, жив­ший в кон­це I в. до н. э., поста­вил себе в Риме у Эскви­лин­ских Ворот с.67 огром­ный памят­ник, насто­я­щую трехъ­ярус­ную баш­ню. Ниж­ний ярус состо­ит из стол­бов; сте­ны вто­ро­го про­би­ты круг­лы­ми углуб­ле­ни­я­ми, кото­рые, по мне­нию неко­то­рых архео­ло­гов, сим­во­ли­че­ски изо­бра­жа­ют модии, хлеб­ную меру, как стол­бы ниж­не­го — боч­ки с мукой; на третьем изо­бра­же­но при­готов­ле­ние хле­ба на раз­ных его ста­ди­ях: ослы работа­ют на двух мель­ни­цах, работ­ни­ки у сто­ла сеют муку, хозя­ин или какое-то лицо, заин­те­ре­со­ван­ное в деле выпеч­ки хле­ба, берет про­бу муки. Зна­ко­мую уже нам маши­ну для выме­ши­ва­ния теста вра­ща­ет осел; погон­щик следит и за тем, хоро­шо ли тесто выме­ша­но. На двух боль­ших сто­лах тесто рас­ка­ты­ва­ют и фор­му­ют; у каж­до­го заня­то по четы­ре работ­ни­ка. К одно­му сто­лу подо­шел хозя­ин или его помощ­ник, он дает какие-то ука­за­ния пека­рям; все обер­ну­лись к нему и вни­ма­тель­но слу­ша­ют. Око­ло хлеб­ной печи сто­ит рабо­чий и сажа­ет хле­бы. И, нако­нец, тре­тий рельеф: в высо­ких довер­ху напол­нен­ных пле­тен­ках несут к весам хлеб; его взве­ши­ва­ют и при­ни­ма­ют эди­лы. И тут при­дет­ся ска­зать несколь­ко слов о снаб­же­нии Рима хле­бом.

Релье­фы с памят­ни­ка Эври­са­ка. 1 — взве­ши­ва­ние и при­ем­ка хле­ба; 2 — раз­мол, про­се­и­ва­ние муки; 3 — выме­ши­ва­ние и рас­ка­ты­ва­ние теста, хлеб­ная печь. М. Ros­tov­zeff. The so­cial and eco­no­mic his­to­ry of the ro­man Em­pi­re, tabl. II.

Бес­пе­ре­бой­ное снаб­же­ние Рима про­до­воль­ст­ви­ем, в первую оче­редь зер­ном, было посто­ян­ной заботой пра­ви­тель­ства и при рес­пуб­ли­ке, и при импе­рии. Обес­пе­чить насе­ле­ние хле­бом — зна­чи­ло при рес­пуб­ли­ке собрать себе голо­са на выбо­рах, при импе­рии — сохра­нить в сто­ли­це спо­кой­ст­вие и при обе­их фор­мах прав­ле­ния — при­об­ре­сти народ­ную любовь и бла­го­дар­ность. При рес­пуб­ли­ке снаб­же­ни­ем горо­да веда­ли осо­бые долж­ност­ные лица — эди­лы: они забо­ти­лись о заготов­ках зер­на, про­ве­ря­ли его нали­чие у хлеб­ни­ков и штра­фо­ва­ли за сокры­тие хлеб­ных запа­сов, следи­ли за каче­ст­вом хле­ба и его пра­виль­ным весом; если посту­па­ло мно­го хле­ба (в 195 г. до н. э., напри­мер, сици­лий­цы при­сла­ли в Рим в пода­рок мил­ли­он моди­ев пше­ни­цы), они разда­ва­ли зер­но наро­ду по очень низ­кой цене. В 58 г. до н. э. Кло­дий, самый даро­ви­тый и бес­страш­ный из дема­го­гов кон­ца рес­пуб­ли­ки, внес закон о даро­вой разда­че хле­ба нуж­даю­щим­ся. Цезарь, вер­нув­шись в Рим после окон­ча­тель­ной победы над сво­и­ми вра­га­ми-рес­пуб­ли­кан­ца­ми (46 г. до н. э.), застал в Риме 320 тыс. чело­век, полу­чав­ших хлеб даром. Он сокра­тил это чис­ло до 150 тыс. Август уве­ли­чил его до 200 тыс., и чис­ло это оста­ва­лось почти неиз­мен­ным до кон­ца импе­рии. Чтобы полу­чать даро­вой хлеб, надо было быть: бед­ня­ком, пол­но­прав­ным с.68 рим­ским граж­да­ни­ном и иметь посто­ян­ное место­жи­тель­ство в Риме. Спис­ки таких лиц были состав­ле­ны; каж­до­му из них вру­ча­лась, в удо­сто­ве­ре­ние его пра­ва, осо­бая мар­ка, и предъ­яви­тель ее полу­чал еже­ме­сяч­но в опре­де­лен­ный день и в опре­де­лен­ном месте пять моди­ев зер­на, кото­рые в меш­ке и уно­сил с собой. Но что с ним было делать? Даже если поса­дить себя и семью на одни ола­дьи и блин­чи­ки, кото­рые мож­но под­жа­рить на жаровне, то и для них надоб­на мука. Без мель­ни­цы не обой­тись, а раз уж при­шел на мель­ни­цу, то заод­но мож­но и дого­во­рить­ся с хозя­и­ном-пека­рем, чтобы он в обмен на муку выда­вал пече­ный хлеб. На каких усло­ви­ях заклю­чал­ся такой дого­вор, имел ли он стан­дарт­ную фор­му или менял­ся от раза к разу, мы не зна­ем. И тут в памя­ти вста­ет над­пись на памят­ни­ке Эври­са­ка, в кото­рой он назы­ва­ет себя «пека­рем и постав­щи­ком». Не постав­лял ли он хлеб имен­но тем, кто при­но­сил ему даро­вое зер­но? Не пото­му ли его пред­при­я­тие нахо­ди­лось под осо­бым над­зо­ром офи­ци­аль­ных лиц, про­ве­ряв­ших и каче­ство муки, и вес выпе­чен­ных хле­бов?

Эври­сак язы­ком релье­фов рас­ска­зал о сво­ей про­фес­сии, посте­пен­но раз­вер­нув перед зри­те­лем исто­рию хлеб­ной коври­ги; Зеф изо­бра­зил на сво­ем сар­ко­фа­ге мель­ни­цу с ослом, модий, сито, хлеб­ные кор­зи­ны. Эти люди, гре­ки про­ис­хож­де­ни­ем, потом­ки рабов, любят свое дело и гор­дят­ся им. Они зна­ют себе цену. Еще бы! Пра­ви­тель­ство снаб­жа­ет людей зер­ном, но без них, пека­рей, хле­ба не будет. Они — бли­жай­шие, непо­сред­ст­вен­ные помощ­ни­ки само­го пра­ви­тель­ства, и Эври­сак это пони­ма­ет, назы­вая себя под­руч­ным маги­ст­ра­та. От пека­рей зави­сит, будет у людей хоро­ший хлеб или нет. А хоро­ший хлеб для бед­ня­ка — это все. Понят­но, поче­му во вре­мя пред­вы­бор­ной аги­та­ции в Пом­пе­ях Юлия Поли­бия реко­мен­ду­ют в эди­лы пото­му, что он «дает хоро­ший хлеб». Не все­гда эди­лы забо­ти­лись о том, чтобы «дать хоро­ший хлеб». Один из гостей Три­маль­хи­о­на в романе Пет­ро­ния^[1] горест­но жалу­ет­ся: «Про­па­ди эти эди­лы про­па­дом; сню­ха­лись ведь с пека­ря­ми. Извест­но, рука руку моет. Бед­ный народ стра­да­ет, а у этих тол­сто­пу­зых все­гда сатур­на­лии. Эх, были бы сей­час те соко­лы, кото­рых я застал, когда при­ехал из Азии… Купишь, быва­ло, хле­ба на грош, и вдво­ем не съесть, а теперь, пожа­луй, у ино­го вола гла­за поболь­ше». Жало­бы эти приот­кры­ва­ют нам заку­лис­ную сто­ро­ну жиз­ни ита­лий­ско­го город­ка. Повы­шать цены на хлеб было запре­ще­но, но с.69 выпе­кать бухан­ки мень­ше поло­жен­но­го веса при попу­сти­тель­стве эди­лов, «сню­хав­ших­ся с пека­ря­ми», было вполне воз­мож­но, и вор­чи не вор­чи, при­хо­ди­лось пла­тить такие же день­ги за «хлеб­цы мень­ше воло­вье­го гла­за». Пека­ри — сила; сре­ди них не толь­ко отпу­щен­ни­ки; в Пом­пе­ях хозя­е­ва­ми пека­рен были люди, при­над­ле­жав­шие к ста­рин­ной пом­пей­ской зна­ти и к вер­хам муни­ци­паль­но­го мира. И если они не вели сво­его дела чест­но и забот­ли­во, то где было най­ти на них упра­ву бед­но­му люду?

Кто же работал в пекар­нях, кто «делал хлеб» в самом пря­мом смыс­ле это­го сло­ва? О них-то мы ниче­го и не зна­ем: над­пи­си дают одни име­на, ника­ких био­гра­фи­че­ских подроб­но­стей. Апу­лей, при­вед­ший сво­его героя, пре­вра­щен­но­го в осла, в кон­це кон­цов на мель­ни­цу, оста­вил страш­ное опи­са­ние людей и живот­ных, там работав­ших: «Боже мой! Что за люди! Вся кожа у них была изу­кра­ше­на синя­ка­ми; изо­дран­ные пла­щи­ки из лос­ку­тьев не при­кры­ва­ли их изби­той спи­ны, а толь­ко бро­са­ли на нее тень; у неко­то­рых коро­тень­кая оде­жон­ка дохо­ди­ла лишь до паха; у всех туни­ки были такие, что через дыры скво­зи­ло тело; на лбах клей­ма, пол­го­ло­вы обри­то, ноги в кан­да­лах; зем­ли­сто-блед­ные, полу­ослеп­шие от жара и дыма, кото­рые тума­ном сто­я­ли в тем­ном поме­ще­нии, разъ­едая их веки; серые от муч­ной пыли, кото­рой они были осы­па­ны напо­до­бие кулач­ных бой­цов, посы­паю­щих себя пес­ком, когда они при­сту­па­ют к бою. А что ска­зать и как ска­зать мне о живот­ных, моих това­ри­щах! Какие это были ста­рые мулы и обес­силев­шие мери­ны! Опу­стив голо­вы в ясли, они уни­что­жа­ли горы мяки­ны; шеи в гной­ных боляч­ках сотря­са­лись от одыш­ки, вялые нозд­ри рас­ши­ря­лись от посто­ян­ных при­сту­пов каш­ля, грудь в ранах от посто­ян­но нати­раю­щей вере­воч­ной при­вя­зи; реб­ра, почти вылез­шие из кожи от посто­ян­но­го битья; копы­та, чудо­вищ­но рас­плю­щив­ши­е­ся от посто­ян­но­го кру­же­ния; шку­ра, шер­ша­вая от худо­бы и заста­ре­лой чесот­ки».

В опи­са­нии этом есть, конеч­но, доля рито­ри­ки; тако­му бле­стя­ще­му питом­цу ее, как Апу­лей, без нее было не обой­тись. Но не надо и лите­ра­тур­ных при­крас, чтобы понять, какой тяж­кой была жизнь пека­ря. Тяже­лую физи­че­скую работу дела­ли еще тяже­лее усло­вия, в кото­рых при­хо­ди­лось работать: жара от рас­ка­лен­ной печи, муч­ная пыль, спеш­ка, отсут­ст­вие сна. Работа­ли и по ночам. В древ­ней Ита­лии вста­ва­ли рано; дети, на заре отправ­ляв­ши­е­ся с.70 в шко­лу, по доро­ге поку­па­ли уже све­жие лепеш­ки, и Мар­ци­ал жало­вал­ся, что ночью ему не дают спать пека­ри. Работа шла круг­лый год, без отды­ха, без празд­ни­ков: хлеб людям нужен еже­днев­но. Един­ст­вен­ным празд­ни­ком пека­рей, когда отды­ха­ли и люди, и живот­ные, был празд­ник Весты, покро­ви­тель­ни­цы оча­га. Празд­но­ва­ли его в июне.

ска­жет Овидий, опи­сы­вая этот празд­ник. Он изо­бра­жен на одной пом­пей­ской фрес­ке в том иде­а­ли­зи­ро­ван­ном виде, в каком при­ня­то было тогда изо­бра­жать ремес­лен­ни­ков и их труд: вме­сто изму­чен­ных людей — весе­ло браж­ни­чаю­щие аму­ры; вме­сто замо­рен­ной ско­ти­ны — сытые холе­ные ослы.