Fides в «Гражданской войне» Юлия Цезаря:
Исследование римской политической идеологии конца республиканской эпохи
Перевод с англ. О. В. Любимовой.
с.449
Приложение III
Рафлауб, Цезарь и массилийцы
На страницах «Гражданской войны» Цезарь постоянно идентифицирует своё дело с добровольной публичной поддержкой и уважением к общественному благу и изображает помпеянцев как отчаянное сборище эгоистичных людей, которым не на кого опереться во внутриполитическом сообществе. Однако говоря о Массилии, Цезарь проводит это различие иначе, чем считает Рафлауб в своей знаменитой книге «Dignitatis Contentio». Рафлауб полагает, что примерно с того момента, когда Цезарю не удалось получить формальную или фактическую поддержку сената, он начал идентифицировать своё частное дело (causa privata) с делом римского народа (очевидно, в том смысле, что два этих дела теперь следует рассматривать как слившиеся вместе) и изображать себя как единственного легитимного представителя республики, в том числе, как предполагает вся аргументация Рафлауба, его правовых институтов (“Daraus leitete er zu einem guten Teil die Berechtigung ab, seine causa privata mit der des populus Romanus zu identifizieren und als legitimer Vertreter der res publica aufzutreten”[1])1. В реальности Цезарь этого не делает.
Начнём со второго вопроса; хотя консулы и многие другие магистраты физически находятся теперь вне Италии, Цезарь не пытается сказать, что это подрывает их легитимность. То есть он не анализирует для своих читателей гипотетическое различие между законностью и легитимностью. Однако Рафлауб, по-видимому, считает, что с точки зрения Цезаря удаление помпеянцев из Италии каким-то образом лишает их с.450 легитимности: “Wer Rom und Italien beherrschte, beherrschte die res publica. Was die Pompeianer in Griechenland propagierten, war für ihn weder legitim noch legal, sondern eine Fiktion, eine Nichts”[2]2. На самом же деле Цезарь лишь продолжает строго отделять в разных случаях (как мы уже видели) частные интересы от важнейших институтов и требований государства. С помощью этого приёма он часто убеждает свою аудиторию в том, что поведение помпеянцев характеризует их как людей недостойных и не соответствующих своим должностям. Но он не пытается заявить, что это дурное поведение каким-то образом отменяет тот факт, что сейчас они занимают эти должности. Рафлауб просто ошибается.
Если же говорить об отношении Цезаря к делу римского народа, то Цезарь в своём тексте действительно утверждает, что действует в интересах римского народа (этот термин включает здесь сенат и высшие классы и не ограничивается народными институтами), но при этом демонстрирует, что в своих действиях лишь следует велению собственных dignitatis и fidei. Текст Цезаря нигде не подтверждает представления о том, что Цезарь стремится в буквальном смысле слить (в умах общественности) своё частное дело с великим республиканским делом римского народа. Именно в этом Рафлауб заблуждается (по причинам, связанным с его интерпретацией общего смысла текста)3.
с.451 Рафлауб заблуждается и в том, как он интерпретирует лозунг Цезаря «вся Италия» (tota Italia) в BC. I. 35. 1. Чтобы понять, в чём его ошибка, рассмотрим сперва пассаж BC. III. 12. 2. В этом пассаже рассказано, как граждане греческой Аполлонии оказали сопротивление Луцию Стаберию, начальнику помпеянского гарнизона. Народ Аполлонии заявил, что не закроет ворота города перед консулом (то есть Цезарем) и «не позволят себе принять решение, несогласное с единодушным приговором всей Италии и римского народа» (neque sibi iudicium sumpturos contra atque omnis Italia populusque Romanus iudicavisset)[3]. Выражение «вся Италия и римский народ» (omnis Italia populusque Romanus) стоит сопоставить с выражением «авторитет всей Италии» (auctoritas totius Italiae) в BC. I. 35. 1. Будучи консулом, Цезарь в BC. III. 12. 2 имеет основания утверждать, что его действия одобрил римский народ как таковой. Таким образом, теперь он прямо связывает «всю Италию» с формальной санкцией римского гражданского коллектива. Как комментирует Джон Картер: «Теперь Цезарь мог утверждать то, чего не мог заявить под Массилией: что его недавнее избрание консулом свидетельствует о конституционном одобрении римского народа»4. Картер также прав в том, что «и в практическим, и в эмоциональном плане существует ощутимая разница между “всей Италией” и “римским народом”»5. Но, как можно видеть, например, из пассажа BC. I. 22. 5, Цезарь с самого начала заявлял, что защищает (в силу своей dignitatis, я полагаю, а не официального положения, которое было спорным) свободу римского народа (libertas populi Romani). Поэтому его утверждение под с.452 Массилией, что он пользуется поддержкой всей Италии (tota Italia), не следует рассматривать как новое или альтернативное притязание, противоречащее понятию свободы римского народа (libertas populi Romani) или отклоняющееся от него. Это утверждение задумано как заявление о publica fide на традиционной моральной почве. Цезарь просто говорит массилийцам, что «вся Италия» поддерживает его неофициальные действия в защиту его личной свободы и свободы римского народа. На самом деле, его щепетильный отказ от заявления об официальной поддержке римского народа в BC. I. 35. 1, которое он делает в BC. III. 12. 2, сам по себе свидетельствует об уважении к publicae fidei. Цезарь не имеет в виду, что его взаимоотношения со «всей Италией» предполагают его старшинство. Если бы он это подразумевал, такая мысль действительно была бы новой. Но он этого не делает. Рафлауб ошибается, утверждая, что «авторитет всей Италии» (auctoritas totius Italiae) должен заменить или идеологически подменить одобрение сената, которое Цезарю не удалось получить: “Musste auf seiner Seite die — politisch natürlich nahezu bedeutungslose — auctoritas ganz Italiens die — allein wesentliche — Zustimmung des Senats ersetzen…”[4]6. Это слишком уж тонко. Рафлауб, видимо, считает, что «вся Италия» как понятие возникает здесь лишь как следствие предполагаемой идентификации частного дела Цезаря с делом римского народа, якобы принятой Цезарем после BC. I. 32 (она рассматривалась выше), и что именно в этом смысле данный лозунг противопоставляется «второй партии, возглавляемой одним лишь Помпеем» (so nannte Caesar charakteristischerweise als Exponenten der andern Partei einzig Pompeius)[5]7. На самом деле, в рамках своего рассказа Цезарь ясно даёт понять, что пользуется почти всеобщей поддержкой в Италии, уже тогда, когда появляется в сенате в BC. I. 32. Конечно, Цезарь был бы рад, если бы мог сослаться здесь на официальную поддержку сената. Поскольку он не мог этого сделать, то просто заявил то, что уже не раз заявлял. «Вся с.453 Италия» никоим образом не заменяет сенат с идеологической точки зрения — хотя, возможно, и отвлекает от него внимание читателей.
ПРИМЕЧАНИЯ
