Перевод с латинского С. В. Шервинского. Примечания Ф. А. Петровского.
Ныне хочу рассказать про тела, превращенные в формы Новые. Боги, — ведь вы превращения эти вершили, — Дайте ж замыслу ход и мою от начала вселенной До наступивших времен непрерывную песнь доведите. |
|
5 |
Не было моря, земли и над всем распростертого неба, — Лик был природы един на всей широте мирозданья, — Хаосом звали его. Нечлененной и грубой громадой, Бременем косным он был, — и только, — где собраны были Связанных слабо вещей семена разносущные вкупе. |
10 | Миру Титан никакой тогда не давал еще света. И не наращивала рогов новоявленных Феба, И не висела земля, обтекаема током воздушным, Собственный вес потеряв, и по длинным земным окоемам Рук в то время своих не простерла еще Амфитрита. |
15 | Там, где суша была, пребывали и море и воздух. И ни на суше стоять, ни по водам нельзя было плавать. Воздух был света лишен, и форм ничто не хранило. Все еще было в борьбе, затем что в массе единой Холод сражался с теплом, сражалась с влажностью сухость, |
20 | Битву с весомым вело невесомое, твердое с мягким. Бог и природы почин раздору конец положили. Он небеса от земли отрешил и воду от суши. Воздух густой отделил от ясность обретшего неба. После же, их разобрав, из груды слепой их извлекши, |
25 | Разные дав им места, — связал согласием мирным. Сила огня вознеслась, невесомая, к сводам небесным, Место себе обретя на самом верху мирозданья. Воздух — ближайший к огню по легкости и расстоянью. Оных плотнее, земля свои притянула частицы. |
30 | Сжатая грузом своим, осела. Ее обтекая, Глуби вода заняла и устойчивый мир окружила. Расположенную так, бог некий — какой, неизвестно — Массу потом разделил; разделив, по частям разграничил — Землю прежде всего, чтобы все ее стороны гладко |
35 | Выровнять, вместе собрал в подобье огромного круга. После разлил он моря, приказал им вздыматься от ветров Буйных, велел им обнять окруженной земли побережья. После добавил ключи, болота без края, озера; Брегом извилистым он обвел быстроводные реки, |
40 | Разные в разных местах, — иные земля поглощает, К морю другие текут и, дойдя, поглощаются гладью Вольно разлившихся вод, и скалы им берегом служат. Он повелел разостлаться полям, и долинам — вдавиться, В зелень одеться лесам, и горам вознестись каменистым. |
45 | Справа пояса два и слева столько же неба Свод обвели, и меж них, всех прочих пламенней, пятый. Сводом объятую твердь означил умысел бога Точно таким же числом: земля — с пятью полосами. На серединной из них от жары обитать невозможно. |
50 | Две под снегом лежат глубоким, а двум между ними Бог умеренность дал, смешав там стужу и пламень. Воздух вплотную навис над ними; насколько по весу Легче вода, чем земля, настолько огня он тяжеле. В воздухе тучам стоять приказал он и плавать туманам, |
55 | И разражаться громам, смущающим души людские, Молниям он повелел и ветрам приносить охлажденье. Но не повсюду владеть позволил им мира строитель Воздухом. Даже теперь нелегко воспрепятствовать ветрам, Хоть и по разным путям направляется их дуновенье, |
60 | Весь наш мир сокрушить. Таково несогласие братьев! Эвр к Авроре тогда отступил, в Набатейское царство, В Персию, к горным хребтам, озаряемым утренним светом. Запад и те берега, что солнцем согреты закатным, Ближе к Зефиру, меж тем как в Скифию и в Семизвездье |
65 | Вторгся ужасный Борей; ему супротивные земли Влажны всегда от туманов сырых и дождливого Австра. Сверху же, выше их всех, поместил он веса лишенный Ясный эфир, никакою земной не запятнанный грязью. Только лишь расположил он все по точным границам, — |
70 | В оной громаде — слепой — зажатые прежде созвездья Стали одно за одним по всем небесам загораться; Чтобы предел ни один не лишен был живого созданья, Звезды и формы богов небесную заняли почву. Для обитанья вода сверкающим рыбам досталась, |
75 | Суша земная зверям, а птицам — воздух подвижный. Только одно существо, что священнее их и способней К мысли высокой, — чтоб стать господином других, — не являлось. И родился человек. Из сути божественной создан Был он вселенной творцом, зачинателем лучшего мира, |
80 | Иль молодая земля, разделенная с горним эфиром Только что, семя еще сохранила родимого неба? Отпрыск Япета, ее замешав речною водою, Сделал подобье богов, которые всем управляют. И между тем как, склонясь, остальные животные в землю |
85 | Смотрят, высокое дал он лицо человеку и прямо В небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи. Так земля, что была недавно безликой и грубой, Преобразясь, приняла людей небылые обличья. |
90 | Сам соблюдавший всегда, без законов, и правду и верность. Не было страха тогда, ни кар, и словес не читали Грозных на бронзе; толпа не дрожала тогда, ожидая В страхе решенья судьи, — в безопасности жили без судей. И, под секирой упав, для странствий в чужие пределы |
95 | С гор не спускалась своих сосна на текущие волны. Смертные, кроме родных, никаких побережий не знали. Не окружали еще отвесные рвы укреплений; Труб не бывало прямых, ни медных рогов искривленных, Не было шлемов, мечей; упражнений военных не зная, |
100 | Сладкий вкушали покой безопасно живущие люди. Также, от дани вольна, не тронута острой мотыгой, Плугом не ранена, все земля им сама приносила. Пищей довольны вполне, получаемой без принужденья, Рвали с деревьев плоды, земляничник нагорный сбирали, |
105 | Терн, и на крепких ветвях висящие ягоды тута, Иль урожай желудей, что с деревьев Юпитера пали. Вечно стояла весна; приятный, прохладным дыханьем Ласково нежил зефир цветы, не знавшие сева. Боле того: урожай без распашки земля приносила; |
110 | Не отдыхая, поля золотились в тяжелых колосьях, Реки текли молока, струились и нектара реки, Капал и мед золотой, сочась из зеленого дуба. После того как Сатурн был в мрачный Тартар низвергнут, Миром Юпитер владел, — серебряный век народился. |
115 | Золота хуже он был, но желтой меди ценнее. Сроки древней весны сократил в то время Юпитер, Лето с зимою создав, сотворив и неверную осень С краткой весной; разделил он четыре времени года. Тут, впервые, сожжен жарой иссушающей, воздух |
120 | Стал раскаляться и лед — повисать под ветром морозным. Тут впервые в домах расселились. Домами служили Людям пещеры, кусты и лыком скрепленные ветви. В первый раз семена Церерины в бороздах длинных Были зарыты, и вол застонал, ярмом удрученный. |
125 | Третьим за теми двумя век медный явился на смену; Духом суровей он был, склонней к ужасающим браням, — Но не преступный еще. Последний же был — из железа, Худшей руды, и в него ворвалось, нимало не медля, Все нечестивое. Стыд убежал, и правда, и верность; |
130 | И на их место тотчас появились обманы, коварство; Козни, насилье пришли и проклятая жажда наживы. Начали парус вверять ветрам; но еще мореходы Худо их знали тогда, и на высях стоявшие горных На непривычных волнах корабли закачались впервые. |
135 | Принадлежавшие всем до сих пор, как солнце и воздух, Длинной межою поля землемер осторожный разметил. И от богатой земли не одних урожаев и должной Требовать стали еды, но вошли и в утробу земную; Те, что скрывала земля, отодвинувши к теням стигийским, |
140 | Стали богатства копать, — ко всякому злу побужденье! С вредным железом тогда железа вреднейшее злато Вышло на свет и война, что и златом крушит, и железом, В окровавленной руке сотрясая со звоном оружье. Люди живут грабежом; в хозяине гость не уверен, |
145 | В зяте — тесть; редка приязнь и меж братьями стала. Муж жену погубить готов, она же — супруга. Страшные мачехи, те аконит подбавляют смертельный; Раньше времени сын о годах читает отцовских. Пало, повержено в прах, благочестье, — и дева Астрея |
150 | С влажной от крови земли ушла — из бессмертных последней.
Не был, однако, земли безопасней эфир высочайший: |
155 | Молнию; с Оссы он сверг Пелион на нее взгроможденный. Грузом давимы земли, лежали тела великанов, — Тут, по преданью, детей изобильной напитана кровью, Влажною стала земля и горячую кровь оживила; И, чтоб от рода ее сохранилась какая-то память, |
160 | Образ дала ей людей. Но и это ее порожденье Вовсе не чтило богов, на убийство свирепое падко, Склонно насилье творить. Узнаешь рожденных от крови! Это Сатурний-отец увидал с высокой твердыни |
165 | Пир, недавний еще, получить не успевший огласки, Сильным в душе запылав и достойным Юпитера гневом, Созвал богов на совет. И не медлили званые боги. Есть дорога в выси, на ясном зримая небе; Млечным зовется Путем, своей белизною заметна. |
170 | То для всевышних богов — дорога под кров Громовержца, В царский Юпитера дом. Красуются справа и слева Атрии знатных богов, с дверями, открытыми настежь. Чернь где придется живет. В передней же части чертога Встали пенаты богов — небожителей, властию славных. |
175 | Это-то место — когда б в выражениях был я смелее — Я бы назвал, не боясь, Палатином великого неба. Так, расселись едва в покоях мраморных боги, На возвышенье, рукой опершись на скипетр из кости, Трижды, четырежды Он потряс приводящие в ужас |
180 | Волосы, поколебав и землю, и море, и звезды. Следом за тем разрешил и уста, возмущенные гневом: «Нет, я не более был вселенной моей озабочен В те времена, как любой из врагов змееногих готов был С сотней протянутых рук на пленное броситься небо! |
185 | Хоть и жестокий был враг, — но тогда от единого рода Происходила война и единый имела источник. Ныне же всюду, где мир Нереевым гулом охвачен, Должен смертный я род погубить. Клянуся реками Ада, что под землей протекают по роще стигийской, — |
190 | Было испытано все. Но неизлечимую язву Следует срезать мечом, чтоб здравую часть не задело. Есть полубоги у нас, божества наши сельские; нимфы, Фавны, сатиры и гор обитатели диких — сильваны. Если мы их до сих пор не почтили жилищем на небе, |
195 | Землю мы отдали им и на ней разрешим оставаться. Но, о Всевышние! Все же довольно ль они безопасны, Ежели мне самому, и вас и перуна владыке, Козни строить посмел Ликаон, прославленный зверством?» Затрепетали тут все и дерзкого требуют с жарким |
200 | Рвеньем. Так было, когда осмелился сброд нечестивый Римское имя залить в неистовстве — Цезаря кровью. Ужасом был поражен, что громом, при этом паденье Род человеческий, вся содрогнулась вселенная страхом. Столь же отрадна тебе твоих близких преданность, Август, |
205 | Сколь Громовержцу — богов благоверность. Лишь голосом он и рукою Ропот вокруг подавил, все снова безмолвными стали. Только лишь кончился крик, подавлен владыки величьем, Сызнова речью такой прервал Юпитер молчанье: «Он уже кару понес, и об этом оставьте заботу. |
210 | Что совершил он и как был наказан, о том сообщу я: Наших достигла ушей недобрая времени слава. Чая, что ложна она, с вершины спускаюсь Олимпа, Обозреваю я — бог в человеческом облике — землю. Долго б пришлось исчислять, как много повсюду нашел я |
215 | Злостного. Истине всей молва уступала дурная. Вот перешел я Менал, где звериные страшны берлоги, После в Киллену зашел и в прохладные сосны Ликея, В домы аркадцев входил и под кров неприютный тирана. Сумерки поздние ночь меж тем влекли за собою. |
220 | Подал я знак, что пришло божество, — народ тут молиться Начал. Сперва Ликаон над обетами стал насмехаться И говорит: “Испытаю при всех в открытую, бог ли Он или смертный. Тогда не будет сомнительна правда”. В ночь, отягченного сном, сгубить нечаянной смертью |
225 | Хочет меня. По душе ему этак испытывать правду. Но, не довольствуясь тем, одному из заложников, коих Выслал молосский народ, мечом пронзает он горло. После в кипящей воде он членов часть полумертвых Варит, другую же часть печет на огне разведенном. |
230 | Только лишь подал он их на столы, я молнией мстящей Дом повалил на него, на достойных владельца пенатов. Он, устрашенный, бежит; тишины деревенской достигнув, Воет, пытаясь вотще говорить. Уже обретают Ярость былые уста, с привычною страстью к убийству |
235 | Он нападает на скот, — и доныне на кровь веселится! Шерсть уже вместо одежд; становятся лапами руки. Вот уж он — волк, но следы сохраняет прежнего вида: Та же на нем седина, и прежняя в морде свирепость, Светятся так же глаза, и лютость в облике та же. |
240 | Дом сокрушился один — одному ли пропасть подобало! — Всем протяженьем земли свирепо Эриния правит. Словно заговор тут преступный замыслили! Значит, Пусть по заслугам и казнь понесут! Таков приговор мой». Речь Громовержца одни одобряют, еще подстрекая |
245 | Ярость его; у других молчание служит согласьем. Но человеческий род, обреченный на гибель, жалеют Все; каков будет вид земли, лишившейся смертных, Все вопрошают, и кто приносить на жертвенник будет Ладан? Иль хочет зверью он отдать опустелую землю? |
250 | И на вопрос их в ответ, — что его-де об этом забота, — Вышних царь запрещает дрожать и, не схожее с прежним, Он обещает явить — чудесным рождением — племя. Вот уж по всей земле разметать он готов был перуны, |
255 | Неба священный эфир и длинная ось не зажглась бы. Вспомнил, — так судьбы гласят, — что некогда время наступит, Срок, когда море, земля и небесный дворец загорятся, — Гибель будет грозить дивнослаженной мира громаде. Стрелы тогда отложил — мастеров-циклопов работу, |
260 | Кару иную избрал — человеческий род под водою Вздумал сгубить и с небес проливные дожди опрокинул, Он Аквилона тотчас заключил в пещерах Эола И дуновения все, что скопления туч отгоняют. Выпустил Нота. И Нот на влажных выносится крыльях, — |
265 | Лик устрашающий скрыт под смольно-черным туманом, Влагой брада тяжела, по сединам потоки струятся, И облака на челе; и крылья и грудь его в каплях. Только лишь сжал он рукой пространно нависшие тучи, Треск раздался, и дожди, дотоль запертые, излились. |
270 | В радужном платье своем, Юноны вестница, воды Стала Ирида сбирать и ими напитывать тучи. В поле хлеба полегли; погибшими видя надежды, Плачет селянин: пропал труд целого года напрасный. Не удовольствован гнев Юпитера — небом; лазурный |
275 | Брат помогает ему, посылая воды на помощь. Реки созвал, и, когда под кров своего господина Боги речные вошли, — «Прибегать к увещаниям долгим Незачем мне, — говорит. — Свою всю силу излейте! Надобно так. Отворите дома, отодвиньте преграды |
280 | И отпустите тотчас всем вашим потокам поводья». Так приказал. И они родникам расширяют истоки, И, устремляясь к морям, в необузданном катятся беге. Сам он трезубцем своим о землю ударил. Она же Дрогнула вся и воде на свободу открыла дорогу. |
285 | И по широким полям, разливаясь, несутся потоки; Вместе с хлебами несут деревья, людей и животных, Тащат дома и все, что в домах, со святынями вместе. Ежель остался дом, устоял пред такою бедою Неповрежденный, то все ж он затоплен водою высокой, |
290 | И уже скрыты от глаз погруженные доверху башни. Суша и море слились, и различья меж ними не стало. Все было — море одно, и не было брега у моря. Кто перебрался на холм, кто в лодке сидит крутобокой И загребает веслом, где сам обрабатывал пашню. |
295 | Тот над нивой плывет иль над кровлей утопшего дома Сельского. Рыбу другой уже ловит в вершине у вяза. То в зеленеющий луг — случается — якорь вонзится, Или за ветви лозы зацепляется гнутое днище. Там, где недавно траву щипали поджарые козы, |
300 | Расположили свои неуклюжие туши тюлени. И в изумленье глядят на рощи, грады и зданья Девы Нереевы. В лес заплывают дельфины, на сучья Верхние вдруг налетят и, ударясь, дуб заколеблют. Волк плывет меж овец, волна льва рыжего тащит. |
305 | Тащит и тигров волна; не впрок непомерная сила Вепрю, ни ног быстрота влекомому током оленю. Долго земли проискав, куда опуститься могла бы, Падает в море, кружа, с изнемогшими крыльями птица. Залиты были холмы своевольем безмерной пучины, — |
310 | В самые маковки гор морской прибой ударяет. Гибнет в воде большинство; а немногих, водой пощаженных, При недостатке во всем, продолжительный голод смиряет. От Аонийских вершин отделяет Эту Фокида, — |
315 | Моря частица, воды небывалой широкое поле. Там крутая взнеслась гора двухвершинная к звездам, Именованьем — Парнас; облаков верхи ее выше. К ней-то Девкалион — остальное вода покрывала — С брачной подругой своей пристал на маленькой лодке. |
320 | Нимфам корикским они и гор божествам помолились, Вещей Фемиде, тогда прорицалищем оным владевшей. Не было лучше вовек, ни правдолюбивее мужа, Богобоязненна так ни одна не бывала из женщин. И как Юпитер узрел, что мир стал жидким болотом, |
325 | И что остался он там из стольких тысяч единым, И что осталась она из стольких тысяч единой, Оба невинны душой, богов почитатели оба, — Он облака раскидал, Аквилоном туман отодвинул, Земли явил небесам и выси эфирные землям. |
330 | Моря недолог был гнев; сложив о трех зубьях оружье, Воды владыка морской усмиряет и вставшего поверх Волн голубого зовет Тритона, чьи отроду плечи В алых ракушках, и дуть велит в трубицу морскую: Этим он знак подает отозвать и потоки и волны. |
335 | Выбрал из раковин тот пустую трубу завитую, Что расширяется вверх от низа крученого; если В море такую трубу на просторе наполнить дыханьем, Голос достигнет брегов, где солнце встает и ложится. И лишь коснулось трубы божество с брадой увлажненной, |
340 | Лишь громогласно она заиграла отбой по приказу, Все услыхали ее потоки, — земные, морские, — Грозный приказ услыхав, потоки ей все покорились. Реки спадают, уже показались возникшие холмы; Море опять в берегах и в руслах полные реки, |
345 | И выступает земля, с убываньем воды прибывая. К вечеру долгого дня и лесов показались макушки Голые, тина у них еще на ветвях оставалась. Мир возродился земной. И увидев, что так опустел он И что в печали земля глубоким объята молчаньем, |
350 | Девкалион, зарыдав, к своей обращается Пирре: «Нас, о сестра, о жена, о единая женщина в мире, Ты, с кем и общий род, и дед у обоих единый, Нас ведь и брак съединил, теперь съединяет опасность, — Сколько ни видит земли Восток и Запад, всю землю |
355 | Мы населяем вдвоем. Остальное все морю досталось. Но и поныне еще не вполне мы уверены в нашей Жизни, еще облака наполняют нам ужасом душу. Что, если б ты без меня судьбы избежала, бедняжка, Было бы в сердце твоем? И как бы могла одинокой |
360 | Ты этот страх пережить? И кто б твои муки утешил? Я, о поверь, если б ты оказалась добычею моря, Сам за тобою, жена, оказался б добычею моря. О, если б мог возродить я народы искусством отцовским, О, если б души вливать умел в изваянья из глины! |
365 | Ныне же в нас лишь двоих сохраняется смертных порода; Так уж угодно богам, чтоб людей образцом мы остались». Оба заплакали. Им захотелось молиться небесным Силам и помощи их попросить, о судьбине гадая. Медлить не стали они. Подходят к водам Кефиса, |
370 | Что, непрозрачны еще, по руслу знакомому льются. Там, водяную струю возлияв, себе оросили Платье и темя они, потом направиться оба В храм богини спешат, которого кровля белела, Грязным покрытая мхом, алтари ж без огня пребывали: |
375 | И лишь коснулись они храмовых ступеней, как упали Наземь, устами прильнув к холодному камню, — и вместе Молвили так, трепеща: «Коль Вышние правой мольбою Могут смягчиться, и гнев умилостивляется божий, Молви, Фемида, каким искусством убыток восполнить |
380 | Нашего рода; подай, добрейшая, помощь в потопе!» И умягчилась она и рекла: «Выходите из храма; Головы ваши покрыв, одежд пояса развяжите И через плечи назад мечите праматери кости». Остолбенели они, и нарушила первой молчанье |
385 | Пирра; богини она покориться веленьям не хочет; Молит прощенья себе; уста оробели, боится Матери тень оскорбить, назад ее кости кидая, Но повторяют меж тем слепое неясное слово, Участь предрекшее им, и сами с собой размышляют. |
390 | Ласковой речью тогда Прометид обращается мягко К Эпиметиде. «Иль мы, — говорит, — ошиблись в догадке, Иль благочестен и нам не внушит беззаконья оракул. Наша праматерь — земля. В телесах ее скрытые кости, Думаю — камни. Кидать их за́ спину нам повеленье». |
395 | Хоть толкованьем таким убедил супруг Титаниду, Все же надежда смутна, — настолько к советам небесным Мало доверья у них. Но что за беда попытаться? Вот и сошли; покрывают главу, распоясали платья И, по приказу, назад на следы свои камни бросают. |
400 | Камни, — поверил бы кто, не будь свидетелем древность? — Вдруг они стали терять постепенно и твердость и жесткость, Мягкими стали, потом принимали, смягчившись, и образ. После, когда возросли и стала нежней их природа, Можно было уже, хоть неявственный, облик увидеть |
405 | В них человека, такой, как в мраморе виден початом, — Точный еще не совсем, изваяниям грубым подобный. Часть состава камней, что была земляною и влажный Сок содержала в себе, пошла на потребу для тела; Крепкая ж часть, что не гнулась совсем, в костяк обратилась, |
410 | Жилы же в части камней под тем же остались названьем. Времени мало прошло, и, по воле Всевышних, каменья Те, что мужчина кидал, и внешность мужчин обретали; А из-под женских бросков вновь женщины в мир возвращались. То-то и твердый мы род, во всяком труде закаленный, |
415 | И доказуем собой, каково было наше начало!
Разных по виду потом животных своим изволеньем |
420 | Вскормлены солнцем живым, как в материнской утробе, В них развивались и свой принимали со временем облик. Так, покинет едва семиустый влажные нивы Нил и теченье свое предоставит прежнему руслу, И под светилом небес разогреется ил нанесенный, |
425 | Много животных тогда хлебопашцы находят под каждым Камнем земли: одних в зачаточном виде, при самом Миге рожденья, других еще при начале развитья, Вовсе без членов, и часть единого тела нередко Жизнь проявляет, а часть остается землей первобытной. |
430 | Ибо, коль сырость и жар меж собою смешаются в меру, Плод зачинают, и все от этих двоих происходит. Если ж в боренье огонь и вода, — жар влажный, возникнув, Все создает: для плодов несогласье согласное — в пользу. Так, лишь потоп миновал, и земля, покрытая тиной, |
435 | Зноем небесных лучей насквозь глубоко прогрелась, Множество всяких пород создала — отчасти вернула Прежние виды она, сотворила и новые дивы. И не хотела, но все ж, о огромный Пифон, породила Также тебя, и для новых людей ты, змей неизвестный, |
440 | Ужасом стал: занимал ведь чуть ли не целую гору! Бог, напрягающий лук, — он ранее это оружье Против лишь ланей одних направлял да коз быстроногих, — Тысячу выпустив стрел и почти что колчан свой исчерпав, Смерти предал его, и яд из ран заструился. |
445 | И чтобы славы о том не разрушило время, старея, Установил он тогда состязанья, священные игры, — Звали Пифийскими их по имени павшего змея. Ежели юноша там побеждал в борьбе, или в беге, Или в ристанье, за то получал он дубовые листья: |
450 | Не было лавров еще: прекрасным, длинноволосым, Феб им виски окружал любою древесною ветвью. Первая Феба любовь — Пенеева Дафна; послал же |
455 | Видел, как мальчик свой лук, тетиву натянув, выгибает. «Что тебе, резвый шалун, с могучим оружием делать? — Молвил. — Нашим плечам пристала подобная ноша, Ибо мы можем врага уверенно ранить и зверя; Гибельным брюхом своим недавно давившего столько |
460 | Места тысячью стрел уложили мы тело Пифона. Будь же доволен и тем, что какие-то нежные страсти Может твой факел разжечь; не присваивай подвигов наших!» Сын же Венерин ему: «Пусть лук твой все поражает, Мой же тебя да пронзит! Насколько тебе уступают |
465 | Твари, настолько меня ты все-таки славою ниже». Молвил и, взмахом крыла скользнув по воздуху, быстрый, Остановился, слетев, на тенистой твердыне Парнаса. Две он пернатых достал из стрелоносящего тула, Разных: одна прогоняет любовь, другая внушает. |
470 | Та, что внушает, с крючком, — сверкает концом она острым; Та, что гонит, — тупа, и свинец у нее под тростинкой. Эту он в нимфу вонзил, в Пенееву дочь; а другою, Ранив до мозга костей, уязвил Аполлона, и тотчас Он полюбил, а она избегает возлюбленной зваться. |
475 | Сумраку рада лесов, она веселится добыче, Взятой с убитых зверей, соревнуясь с безбрачною Фебой. Схвачены были тесьмой волос ее вольные пряди. Все домогались ее, — домоганья ей были противны: И не терпя и не зная мужчин, все бродит по рощам: |
480 | Что Гименей, что любовь, что замужество — нет ей заботы. Часто отец говорил: «Ты, дочь, задолжала мне зятя!» Часто отец говорил: «Ты внуков мне, дочь, задолжала!» Но, что ни раз, у нее, ненавистницы факелов брачных, Алая краска стыда заливала лицо молодое. |
485 | Ласково шею отца руками она обнимала. «Ты мне дозволь навсегда, — говорила, — бесценный родитель, Девственной быть: эту просьбу отец ведь исполнил Диане». И покорился отец. Но краса твоя сбыться желаньям Не позволяет твоим; противится девству наружность. |
490 | Феб полюбил, в брак хочет вступить с увиденной девой. Хочет и полон надежд; но своим же вещаньем обманут. Так, колосьев лишась, возгорается легкое жниво Или пылает плетень от факела, если прохожий Слишком приблизит его иль под самое утро забудет, — |
495 | Так обратился и бог весь в пламя, грудь полыхает, Полон надежд, любовь он питает бесплодную в сердце. Смотрит: вдоль шеи висят, неубраны, волосы. «Что же, — Молвит, — коль их причесать?» Он видит: огнями сверкают Очи — подобие звезд; он рот ее видит, которым |
500 | Налюбоваться нельзя; превозносит и пальцы и руки, Пясти, и выше локтей, и полунагие предплечья, Думает: «Лучше еще, что сокрыто!» Легкого ветра Мчится быстрее она, любви не внимает призыву. «Нимфа, молю, Пенеида, постой, не враг за тобою! |
505 | Нимфа, постой! Так лань ото льва и овечка от волка, Голуби так, крылом трепеща, от орла убегают, Все — от врага. А меня любовь побуждает к погоне. Горе! Упасть берегись; не для ран сотворенные стопы Да не узнают шипов, да не стану я боли причиной! |
510 | Место, которым спешишь, неровно; беги, умоляю, Тише, свой бег задержи, и тише преследовать буду! Все ж, полюбилась кому, спроси; я не житель нагорный, Я не пастух; я коров и овец не пасу, огрубелый. Нет, ты не знаешь сама, горделивая, нет, ты не знаешь, |
515 | Прочь от кого ты бежишь, — оттого и бежишь! — мне Дельфийский Край, Тенед, и Клар, и дворец Патарейский покорны. Сам мне Юпитер отец. Чрез меня приоткрыто, что было, Есть и сбудется; мной согласуются песни и струны. |
520 | Правда, метка стрела у меня, однако другая Метче, которая грудь пустую поранила ныне. Я врачеванье открыл; целителем я именуюсь В мире, и всех на земле мне трав покорствуют свойства. Только увы мне! — любви никакая трава не излечит, |
525 | И господину не впрок, хоть впрок всем прочим, искусство». Больше хотел он сказать, но, полная страха, Пенейя Мчится бегом от него и его неоконченной речи. Снова была хороша! Обнажил ее прелести ветер, Сзади одежды ее дуновением встречным трепались, |
530 | Воздух игривый назад, разметав, откидывал кудри. Бег удвоял красоту. И юноше-богу несносно Нежные речи терять: любовью движим самою, Шагу прибавил и вот по пятам преследует деву. Так на пустынных полях собака галльская зайца |
535 | Видит: ей ноги — залог добычи, ему же — спасенья. Вот уж почти нагнала, вот-вот уж надеется в зубы Взять и в заячий след впилась протянутой мордой. Он же в сомнении сам, не схвачен ли, но из-под самых Песьих укусов бежит, от едва не коснувшейся пасти. |
540 | Так же дева и бог, — тот страстью, та страхом гонимы. Все же преследователь, крылами любви подвигаем, В беге быстрей; отдохнуть не хочет, он к шее беглянки Чуть не приник и уже в разметенные волосы дышит. Силы лишившись, она побледнела, ее победило |
545 | Быстрое бегство; и так, посмотрев на воды Пенея, Молвит: «Отец, помоги! Коль могущество есть у потоков, Лик мой, молю, измени, уничтожь мой погибельный образ!» Только скончала мольбу, — цепенеют тягостно члены, Нежная девичья грудь корой окружается тонкой, |
550 | Волосы — в зелень листвы превращаются, руки же — в ветви; Резвая раньше нога становится медленным корнем, Скрыто листвою лицо, — красота лишь одна остается. Фебу мила и такой, он, к стволу прикасаясь рукою, Чувствует: все еще грудь под свежей корою трепещет. |
555 | Ветви, как тело, обняв, целует он дерево нежно, Но поцелуев его избегает и дерево даже. Бог — ей: «Если моею супругою стать ты не можешь, Деревом станешь моим, — говорит, — принадлежностью будешь Вечно, лавр, моих ты волос, и кифары и тула. |
560 | Будешь латинских вождей украшеньем, лишь радостный голос Грянет триумф и узрит Капитолий процессии празднеств, Августов дом ты будешь беречь, ты стражем вернейшим Будешь стоять у сеней, тот дуб, что внутри, охраняя. И как моей головы вечно юн нестриженый волос, |
565 | Так же носи на себе свои вечнозеленые листья». Кончил Пеан. И свои сотворенные только что ветви, Богу покорствуя, лавр склонил, как будто кивая. Есть в Гемонии дол: замыкает его по обрывам |
570 | Прямо из Пиндовых недр, свои воды вспененные катит; Тяжким паденьем своим в облака он пар собирает И окропляет дождем моросящим леса вершины. И утомительный шум оглашает не только окрестность. Там находится дом, обиталище, недра святые |
575 | Этой великой реки; пребывая в скалистой пещере, Водами правил Пеней и нимфами, жившими в водах. Единоземные там сначала сбираются реки, Сами не зная, — отца поздравлять надлежит, утешать ли: Сперхий, который родит тополя, Энипей беспокойный, |
580 | Тут же старик Апидан и Амфрид ленивый с Ээем; После, другие сошлись, которые в вольном стремленье К морю выводят свои от блужданий усталые воды. Инах один не пришел; в глубокой укрывшись пещере, Множит он воды слезой; несчастный о дочери Ио |
585 | Плачет, как будто навек погибла; не знает, в живых ли Или средь манов она, — но нигде он ее не находит; Думает, — нет уж нигде, и худшего втайне боится. Видел Юпитер ее, когда от реки возвращалась Отчей, и — «Дева, — сказал, — что достойна Юпитера, всех бы |
590 | Ложем своим осчастливила ты; заходи же под сени Рощ глубоких, — и ей он рощ показывал сени, — Солнце пока высоко посредине стоит небосвода. Если страшно одной подходить к звериным берлогам, В рощ тайники ты войдешь, имея защитником бога, |
595 | И не из черни богов, но того, кто великий небесный Скипетр держит в руке и летучие молнии мечет. О, не беги!» Но бежала она. И пастбища Лерны Были уже позади, и Лиркея поля с деревами Тоже; но бог, наведя на землю пространную темень, |
600 | Скрыл ее, бег задержал и стыд девичий похитил. Тут-то Юнона с небес как раз и взглянула на Аргос, И, подивившись тому, что летучее облако будто Ночь среди белого дня навлекает, решила, что это Не от реки, что оно поднялось не от почвенной влаги. |
605 | И огляделась кругом: где муж, — затем что проделки Знала уже за своим попадавшимся часто супругом. И, как его в небесах не нашла, — «Или я ошибаюсь, Или обиду терплю!» — сказала, и с горнего неба Плавно на землю сошла и уйти облакам повелела. |
610 | Он же супруги приход предчувствовал и незамедля Инаха юную дочь превратил в белоснежную телку. Но и телицей она — хороша. Сатурния хвалит, — Нехотя, правда, — ее красоту; да чья, да откуда, Стада какого она, вопрошает, как будто не зная. |
615 | Лжет Юпитер, — землей-де она рождена, — чтоб покончить Эти расспросы. Ее в подарок Сатурния просит. Что было делать? Любовь жестоко отдать, не отдать же — Впрямь подозрительно. Стыд — отдать убеждает, любовь же — Разубеждает его. И быть бы стыду побежденным. |
620 | Все ж столь маленький дар, как телку, сестре и супруге Не подарить, — так ее, пожалуй, сочтет не за телку! Мужа любовницу взяв, отрешилась богиня не сразу От спасенья: страшил ее муж, и обманы смущали. И поручила ее сторожить Аресторову Аргу. |
625 | Кругом сотня очей на его голове разместилась. И, соблюдая черед, лишь по два они отдыхали, А остальные, служа, стоять продолжали на страже. Где бы Арг ни стоял, постоянно смотрел он на Ио, С Ио глаз не спускал, хотя б и спиной повернувшись. |
630 | Днем он пастись ей давал, но, только лишь солнце садилось, В хлев запирал, обвязав недостойной веревкою шею. Ио древесной листвой и горькой травою питалась, Вместо постели лежит на земле, не всегда муравою Устланной, бедная! Пьет из илистых часто потоков. |
635 | К Аргу однажды она протянуть с мольбою хотела Руки, — но не было рук, что к Аргу могли б протянуться; И, попытавшись пенять, издала лишь коровье мычанье И ужаснулась сама — испугал ее собственный голос. Вот побережьем идет, где часто, бывало, резвилась, |
640 | К Инаху: но лишь в воде увидела морду с рогами, Вновь ужаснувшись, она от себя с отвращеньем бежала. Сестры наяды ее не узнали; не знает сам Инах, Кто перед ним. А она за отцом и за сестрами бродит, Трогать себя им дает и ластится к ним, изумленным. |
645 | Свежей травы луговой протянул престарелый ей Инах. Руку лижет она и отцовы целует ладони. Слез не может сдержать и, последуй слово за ними, Помощи б стала просить, назвалась бы и горе открыла. Буква уже — не слова — ногой нанесенная в прахе, |
650 | Горестный знак подала об ее изменившемся теле. «Горе мне!» — Инах-отец вскричал, повисая на шее И на рогах мычащей в тоске белоснежной телицы. «О, я несчастный! — вопит. — Не тебя ли везде и повсюду, Дочь, я искал? О, когда б я тебя не обрел, не нашел бы, |
655 | Легче был бы мой плач. Молчишь, на мои ты, немая, Не отвечаешь слова и только вздыхаешь глубоко Или мычишь мне в ответ и большего сделать не можешь. Я же, не знавший, тебе светильники брака готовил: Первой надеждой моей был зять, второю внучата. |
660 | Ныне из стада возьмешь ты мужа, из стада и сына. Даже и смертью нельзя мне столькие муки покончить! Бог я — себе на беду, мне замкнуты двери кончины, И неутешный мой плач продолжится вечные веки». Так горевали они, но приблизился Арг многоокий, |
665 | Дочь оторвал от отца и ее на далекие гонит Пастбища. Там, в стороне, горы он заметил вершину, Сел на нее и глядит на четыре стороны света. Горних правитель не мог таких Форониды несчастий Долго терпеть; он сына зовет, порожденного светлой |
670 | Девой Плеядой; велит, чтоб смерти предал он Арга. Долго ли крылья к ногам привязать, в могучую руку Тростку снотворную взять, волоса покрывалом окутать! Вот из отцова дворца, снарядясь, Юпитера отпрыск Тотчас на землю скользнул, с головы покрывало откинул, |
675 | Также и крылышки снял. Лишь трость одну сохранил он; Гонит он ею — пастух — уведенных потайно с собою Коз, по полям без дорог, на тростинках свирели играя. Голосом новым пленен блюститель Юнонин. «Кто б ни был Ты, но можешь со мной усесться рядом на камень! — |
680 | Арг сказал. — Не найдешь ты места другого, где травы Были б полезней скоту, а тень пастухам благодатней». Отпрыск Атланта присел, разговором и долгой беседой Длящийся день растянул и, на дудках играя скрепленных, Втайне пытался меж тем одолеть сторожащие очи. |
685 | Все-таки борется тот, чтоб неге сна не поддаться; И хоть уж часть его глаз в дрему погрузилась, другая Бдит. Обращается он с вопросом, давно ли открыли Способ, как сделать свирель, — и каким разуменьем открыли? Бог же: «В холодных горах аркадских, — в ответ начинает, — |
690 | Самой известной была меж гамадриад нонакринских Дева-наяда одна, ее звали те нимфы Сирингой. Часто спасалась она от сатиров, за нею бегущих, И от различных богов, что в тенистом лесу обитают И в плодородных полях. Ортигийскую чтила богиню |
695 | Делом и девством она. С пояском, по уставу Дианы, Взоры могли б обмануть и сойти за Латонию, если б Не был лук роговым, а у той золотым бы он не был. Путали всё же их. Раз возвращалась Сиринга с Ликея; И увидал ее Пан и, сосною увенчан колючей, |
700 | Молвил такие слова…» — привести лишь слова оставалось И рассказать, как, отвергнув мольбы, убегала Сиринга, Как она к тихой реке, к Ладону, поросшему тростьем, Вдруг подошла; а когда ее бег прегражден был водою, Образ ее изменить сестриц водяных попросила; |
705 | Пану казалось уже, что держит в объятьях Сирингу, — Но не девический стан, а болотный тростник обнимал он; Как он вздыхает и как, по тростинкам задвигавшись, ветер Тоненький звук издает, похожий на жалобный голос; Как он, новым пленен искусством и сладостью звука, |
710 | «В этом согласье, — сказал, — навсегда мы останемся вместе!» Так повелось с той поры, что тростинки неровные, воском Слеплены между собой, сохраняют той девушки имя. Только об этом хотел рассказать Киллений, как видит: Все посомкнулись глаза, все очи от сна позакрылись. |
715 | Тотчас он голос сдержал и сна глубину укрепляет, Тростью волшебной своей проводя по очам изнемогшим. Сонный качался, а бог незаметно мечом серповидным Арга разит, где сошлись затылок и шея, и тело Сбрасывает, и скалу неприступную кровью пятнает. |
720 | Арг, лежишь ты! И свет, в столь многих очах пребывавший, Ныне погас, и одна всей сотней ночь овладела. Дочь Сатурна берет их для птицы своей и на перья Ей полагает, и хвост глазками звездистыми полнит. И запылала она, отложить не изволила гнева |
725 | И, наводящую дрожь Эринию в очи и душу Девы Аргосской наслав и в грудь слепые стремленья Ей поселив, погнала ее в страхе по кругу земному. Ты оставался, о Нил, последним в ее испытаньях. Только достигла его, согнула колена у брега |
730 | Самого и улеглась, запрокинув упругую выю. Может лишь кверху смотреть и к звездам глаза подымает: Стоном и плачем своим, мычаньем, с рыданьями схожим, Муки молила прервать, Юпитеру жалуясь будто. Он же, супругу свою обнимая вкруг шеи руками, |
735 | Просит, чтоб та наконец прекратила возмездие: «Страхи Впредь отложи, — говорит, — никогда тебе дева не будет Поводом муки», — и сам к стигийским взывает болотам. И лишь смягчилась она, та прежний свой вид принимает, |
740 | И пропадают рога, и кружок уменьшается глаза, Снова сжимается рот, возвращаются плечи и руки, И исчезает, на пять ногтей разделившись, копыто. В ней ничего уже нет от коровы, — одна белизна лишь. Службой довольствуясь двух своих ног, выпрямляется нимфа. |
745 | Только боится еще говорить, — подобно телице, Не замычать бы, — и речь пресеченную пробует робко. Ныне богиня она величайшая нильского люда. Верят: родился Эпаф наконец у нее, восприявшей |
750 | Вместе с отцом. По летам и способностям ровнею был с ним Солнца дитя Фаэтон. Когда он однажды, зазнавшись, Не пожелал уступить, похваляясь родителем Фебом, Спеси не снес Инахид. «Во всем, — говорит, — ты, безумный, Матери веришь, надмен, но в отце ты своем обманулся!» |
755 | Побагровел Фаэтон, но стыдом удержал раздраженье И поспешил передать Климене Эпафа попреки. «Скорбь тем больше, о мать, — говорит, — что, свободный и гордый, Я перед ним промолчал; мне стыд — оскорбленье такое, — Слово он вымолвить смог, но дать не смог я отпора! |
760 | Ты же, коль истинно я сотворен от небесного корня, Знак даруй мне, что род мой таков; приобщи меня к небу!» Молвил он так и обвил материнскую шею руками, И головою своей и Меропсовой, сестриным браком Клялся, моля, чтоб отца дала ему верные знаки. |
765 | Трудно сказать, почему Климена — мольбой Фаэтона Тронута или гневясь, что взвели на нее обвиненье, — Обе руки к небесам подняла и, взирая на солнце, — «Светом его, — говорит, — чьи лучи столь ярко сверкают, Сын, клянусь тебе им, который нас видит и слышит, — |
770 | Этим, которого зришь, вот этим, что правит вселенной, Фебом рожден ты! Коль ложь говорю, себя лицезреть мне Пусть воспретит, и очам сей день да будет последним! Труд недолгий тебе — увидеть отцовских пенатов: Там, где восход, его дом граничит с нашей землею. |
775 | Если стремишься душой, отправляйся и будешь им признан». Тотчас веселый вскочил, услыхав материнское слово, И уж готов Фаэтон охватить все небо мечтою. Вот эфиопов своих и живущих под пламенем солнца Индов прошел он и вмиг к отцовскому прибыл восходу. |
ПРИМЕЧАНИЯ