Перевод с древнегреческого и комментарии
OCR: Иванов Андрей.
После поражения при Херонее афинский народ принимает постановление о том, чтобы никто не покидал город и не вывозил детей и жен. Некто Леократ, уехав из города и прибыв на Родос, а затем в Мегары, возвратился в Афины. И в то время, как он открыто говорил об этом, Ликург предъявил ему обвинение в измене. Основное положение речи состоит в споре о том, как квалифицировать поступок. Ведь и Леократ признает, что он покинул город, но отрицает, что это предательство. Другие говорят, что определению подлежит его умонастроение, так как Леократ признает, что он уезжал из Афин, но спорным остается его намерение, с какой целью он уехал, как предатель или ради торговли. Иные же указывают на упорное отрицание вины со стороны обвиняемого — ведь он утверждает, что покинул город не как предатель, а по торговым делам. По содержанию речь похожа на речь против Автолика2.
(1) Со всей справедливостью, афиняне, и благочестием как ради вас самих, так и во имя богов начну я обвинение подсудимого Леократа. Я взываю к Афине и остальным богам и героям, изображения которых стоят в этом городе и стране: если я справедливо обвинил Леократа в государственном преступлении и правильно считаю его предателем по отношению к храмам, изображениям и святилищам богов, к дарам, положенным им по закону, и жертвоприношениям, завещанным вашими предками, (2) то пусть они сделают меня сегодня достойным обличителем преступлений Леократа. И народу, и городу это ведь принесет пользу. А вы, кто принимает решения на благо отцов и детей, и жен, и отечества, и святынь, кто может своим голосованием решить судьбу человека, предавшего все это, будьте и сейчас, и впредь судьями, неумолимыми к людям, настолько и в столь важных делах преступающим законы. Если же я привлекаю к суду человека, не являющегося предателем отечества, не покинувшего в беде город и святыни, то пусть он будет спасен от опасности и богами, и при вашей, судьи, помощи.
(3) Я хотел бы, граждане, чтобы наличие у нас обвинителей преступников было не только полезным для государства, но и повсеместно считалось человеколюбивым. Теперь же дело доходит до того, что тот, кто подвергается личному риску3 и навлекает на себя ненависть ради всеобщего дела, может показаться человеком, любящим не свой город, а раздоры в нем. А это и несправедливо, и не приносит пользы городу. Ведь существуют три важнейших условия, которые постоянно охраняют и оберегают демократию и благополучие государства, — (4) во-первых, законный порядок, во-вторых, — голосование судей, в-третьих, — суд, который передает преступления на их рассмотрение. Ибо закон по своей природе предупреждает о том, чего не следует делать. Обвинитель же выявляет подлежащего наказанию в соответствии с законами, а судья наказывает лиц, изобличенных теми и другими. Так что ни закон, ни голосование судей не имеют силы без того, кто докажет им виновность обвиняемых. (5) Я же, афиняне, зная, что Леократ бежал от опасностей, нависших над отечеством, покинул своих сограждан в беде, предал всю вашу силу и виновен по всем статьям, выступил с этим обвинением в государственной измене. Сделал я это не из-за какой-нибудь личной вражды или из любви к сутяжничеству и стремлению найти повод к судебному процессу, но так как я считаю невозможным равнодушно смотреть, как появляется на агоре и участвует в священнодействиях человек, опозоривший отечество и всех вас. (6) Ведь справедливый гражданин не должен из-за личной неприязни привлекать к публичному суду людей, невиновных перед государством, но тех, кто нарушил законы отечества, он должен считать личными врагами. И преступления по отношению к государству являются достаточным основанием для всеобщей вражды к таким людям.
(7) Все государственные судебные процессы следует считать важными, но особенно важно дело, по которому вы теперь должны голосовать. Ведь когда вы разбираете обвинение в нарушении законов, то вы исправляете только данное правонарушение и препятствуете именно этому поступку лишь в той мере, в какой ваше решение может предотвратить нанесение вреда государству. А настоящий процесс касается не какого-то незначительного вопроса в жизни государства, связанного с непродолжительным временем, но имеет значение для всего отечества и на века останется незабываемым для потомков. (8) До такой степени страшно совершенное преступление и так оно велико, что невозможно ни найти соответствующего обвинения, ни отыскать в законах наказания за подобные преступления. Какое же наказание должен понести человек, покинувший родину, не оказавший помощи отеческим святыням, бросивший гробницы предков и предоставивший всю страну в распоряжение врагов? И хотя величайшее и тяжелейшее из всех наказаний — смертная казнь — и является по закону неизбежным возмездием, но даже и оно оказывается незначительным по сравнению с преступлением Леократа. (9) А отсутствие наказания за подобные преступления свидетельствует, граждане, не о нерадивости тогдашних законодателей, но о том, что и в прежние времена ничего подобного не случалось, да и в будущем, вероятно, не произойдет. Именно поэтому, граждане, нужно, чтобы при рассмотрении этого преступления вы были не только судьями, но и законодателями. Во всех тех преступлениях, в которых какой-нибудь закон установил уже наказание, пользуясь этим примером, значительно легче наказывать преступников. А поскольку закон недостаточно охватил все преступления, установив только одно общее наказание, и некто совершил большее преступление и является одновременно виновным во всех проступках, тогда ваше судебное решение неизбежно должно сохраняться в качестве примера для потомков. (10) Знайте, граждане, что, проголосовав за его осуждение, вы не только накажете его, но и направите к добродетели все молодое поколение. Ведь существуют два примера, воспитывающие юношество, — наказание преступников и вознаграждение достойных людей. Юноши, обращая внимание и на то, и на другое, избегают первого в результате страха и, мечтая о славе, стремятся ко второму. Поэтому, граждане, нужно вам особенно внимательно отнестись к этому процессу и ничего не ставить выше правосудия.
(11) Я буду справедливо вести обвинение, не отступая от истины и не отвлекаясь от существа дела. Ведь большинство людей, выступающих перед вами, поступают нелепейшим образом — они либо высказывают здесь свое мнение относительно государственных дел, либо выступают с обвинением и клеветой по любому другому поводу, только не о том, о чем вам предстоит голосовать. И то, и другое нетрудно — высказывать свое мнение относительно дел, в совете по поводу которых вы не нуждаетесь, или изыскивать обвинения относительно тех, кого никто не собирается оправдывать. (12) Неправильно требовать, чтобы вы выносили справедливое решение, а самим выдвигать несправедливое обвинение. Виноваты в этом вы сами, граждане. Ведь вы предоставили эту возможность выступающим здесь. И это в то время, как вы, единственные из эллинов, имеете прекраснейший пример в лице Совета Ареопага, который настолько превосходит другие судебные органы, что решения его признаются справедливыми даже и самими осужденными. (13) Глядя на него, и вы не должны позволять ораторам отступать от сущности дела. Ибо таким образом и в отношении подсудимых процесс будет вестись без ложного обвинения, и обвиняющим труднее будет клеветать, и вы сможете принимать решения, оставаясь наиболее верными вашим клятвам. Ибо невозможно тем, кто получил сведения не в соответствии со справедливостью, вынести правильное решение4.
(14) Не следует вам забывать, граждане, и о том, что процесс по поводу этого человека не похож на процессы других частных лиц. Ибо, проголосовав относительно какого-нибудь неизвестного эллинам человека, вы сами только будете знать, хорошее или плохое решение вы приняли, а о вашем решении относительно этого человека пойдет молва среди всех эллинов, которые знают, что подвиги ваших предков совершенно противоположны его поступкам. Ведь он известен из-за своей поездки на Родос и благодаря слухам, распространявшимся им о вас в городе родосцев и среди проживающих там купцов, (15) которые, бывая по своим делам во всех странах, в свою очередь рассказывали о нашем городе то, что они слышали от Леократа. Поэтому очень важно принять правильное решение относительно него. Будьте уверены, граждане афиняне, что чем больше вы выделяетесь среди остальных людей благочестивым отношением к богам, почтительностью к предкам и преданностью отечеству, тем более нерадивыми вы покажетесь, если благодаря вам этот человек избежит наказания.
(16) Я прошу вас, граждане афиняне, выслушать мое обвинение до конца и не сердиться, если я начну с бедственных событий, происходивших тогда в государстве. Гневайтесь на виновных, из-за которых я вынужден теперь напоминать о них. И вот, когда произошла битва при Херонее и все вы сбежались на народное собрание, народ постановил, чтобы дети и женщины были вывезены из деревень под защиту стен и чтобы стратеги, как им покажется нужным, выстроили афинян и остальных людей, живущих в Афинах, для защиты города. (17) Леократ же, не обратив на это никакого внимания, уложив свое имущество, с помощью рабов снес его в лодку, в то время как вблизи берега уже находился снаряженный корабль. В сумерках он сам, выйдя вместе с гетерой Иринидой через калитку на побережье, подплыл к кораблю и поспешно бежал. И он не испытывал чувства сожаления к гаваням города, из которых он вывел корабль, не стыдился он отеческих стен, какие он лишил защиты, покинув свое место в строю. И он не побоялся презреть и предать Акрополь и храм Зевса Спасителя и Афины Спасительницы, тех самых, к которым он будет теперь взывать о спасении его от опасности. (18) Причалив и высадившись на Родосе, он, как будто радостно извещая о больших удачах своего отечества, объявил, что город был захвачен, когда он его покидал, Пирей осажден, а сам он, с трудом спасшись, ушел. Он не стыдился называть несчастье отечества своим собственным спасением. Родосцы же настолько этому поверили, что, снарядив триеры, заставили грузовые суда войти в гавань, и купцы и судовладельцы, которые собирались плыть сюда, из-за него выгрузили там хлеб и другие товары. (19) В доказательство того, что я говорю правду, вам прочтут свидетельские показания относительно всего этого. Прежде всего показания соседей и тех, кто живет в том месте и знают, что он бежал во время войны и отплыл из Афин; затем показания тех, которые были на Родосе, когда Леократ распространял эти слухи; наконец, свидетельские показания Фиркина, который, как известно большинству из вас, обвинял Леократа на народном собрании в том, что он нанес большой ущерб в сборе двухпроцентной пошлины, будучи одним из ее сборщиков5.
(20) Прежде чем выступят свидетели, я хочу немного поговорить с вами. Вы ведь, граждане, хорошо знаете об ухищрениях обвиняемых и о стремлении их к оправданию, и вам прекрасно известно, что с помощью денег или услуг им удавалось убедить многих из свидетелей забыть о происшедшем, или не прийти на следствие, или найти какой-нибудь другой предлог. Потребуйте поэтому, чтобы свидетели вышли и чтобы они не медлили, и чтобы взятки не были для них дороже, чем вы или государство. И пусть они сообщат отечеству всю истину и правду и не покинут своего места, подражая Леократу. Или потребуйте, чтобы они, согласно закону, коснувшись святынь, клятвенно отрицали свою осведомленность в этом деле. Если же они не пожелают сделать ни того, ни другого, то во имя вас, законов и демократии мы заставим их. Читай свидетельские показания.
(21) И вот, граждане, по прошествии некоторого времени после этого, когда из Афин стали прибывать суда на Родос и стало ясно, что ничего страшного с городом не произошло, он, испугавшись, снова отплывает с Родоса и прибывает в Мегары. И жил он в Мегарах больше пяти лет, пользуясь покровительством одного мегарца. И даже границ нашей земли он не стыдился, но жил как метек по соседству со вскормившей его родиной. (22) И он так определенно осудил себя на вечное изгнание, что, послав оттуда за Аминтой, который был женат на его старшей сестре, и за одним из друзей — Антигеном из дема Ксипете, он упросил шурина купить у него рабов и дом и продал все это за талант. Он приказал, чтобы из этой суммы были отданы долги кредиторам, внесены взносы в объединение друзей6, а все остальное отдано ему. (23) Аминта, распорядившись всем этим, сам снова продает рабов за тридцать пять мин Тимохару из дема Ахарны, женатому на младшей сестре Леократа. Тимохар же, не имея достаточного количества денег, заключив долговое обязательство и отдав его на хранение Лисиклу7, внес Аминте в качестве процента одну мину. Чтобы вы не считали это болтовней, но знали правду, вам прочтут и их свидетельские показания. Если бы Аминта был жив, я доставил бы сюда его самого, теперь же я позову вам других осведомленных лиц. Прочитай же показание о том, что Аминта купил у Леократа в Мегарах рабов и дом.
(24) Выслушайте же и о том, как получил сорок мин от Аминты Филомел из дема Холарга и Менелай, бывший послом к царю.
Возьми и свидетельское показание Тимохара, купившего рабов у Аминты за тридцать пять мин и долговое обязательство.
(25) Итак, граждане, вы выслушали свидетелей. Имеются достаточные основания, о которых я собираюсь говорить, для того чтобы негодовать на этого Леократа и ненавидеть его. Он не ограничился тем, чтобы тайно выехать самому и вывезти свое имущество, но он вывез и отечественные святыни, основав которые, согласно вашим законам и отцовским обычаям, предки передали ему. Он послал за ними и вывез их из своей страны в Мегары. Не испугался он и самого имени «отечественные святыни», когда, взяв их из отечества, заставил бежать вместе с ним. Он счел возможным, чтобы они, покинув храмы и землю, в которой находились, были водружены в совершенно чужой стране и стали чужеземцами по отношению к земле и обычаям, установленным в Мегарском государстве. (26) И так как Афина получила эту землю по жребию, ваши отцы по ее имени8 назвали родину Афинами, чтобы почитающие богиню не могли покинуть одноименный с ней город. Леократ же, презрев обычаи предков, отечество, святыни, насколько это зависело от него, вывез то, что и вам могло принести помощь богов. И недостаточно ему было того, что он так сильно обидел государство, но, живя в Мегарах и пользуясь в качестве оборотных средств деньгами, которые он вывез от вас, он стал возить хлеб из Эпира от Клеопатры9 в Левкаду и оттуда в Коринф. (27) Однако, граждане, и относительно этого ваши законы устанавливают тяжелейшее наказание, если кто-нибудь из афинян повезет хлеб в другое место, а не к вам. И неужели же вы, когда вам предстоит произнести над ним приговор, не предадите смертной казни этого человека, предателя, во время войны торговавшего хлебом вопреки законам, не думавшего ни о святилищах, ни об отечестве, ни о законах, и не подадите (тем самым) пример всем остальным? Ведь вы будете наилегкомысленнейшими из всех людей, не высказав ни малейшего гнева по поводу столь ужасных преступлений.
(28) К тому же, граждане, обратите внимание, как справедливо я провел расследование этих обстоятельств, ибо я полагаю, что вам следует голосовать по поводу столь важных преступлений не на основании предположений, но зная истину. И должно, чтобы свидетелями выступали не те, кто только намеревается представить доказательства, а те, кто действительно их дал. И вот я пригласил их, обратившись к ним со специальным вызовом10 по поводу всех этих дел и требуя подвергнуть пытке его рабов. Этот вызов стоит выслушать. Прочитай же мне его.
(29) Вы слышите, граждане, текст этого вызова. Однако Леократ его не принял и, таким образом, засвидетельствовал против себя самого, что он предатель отечества. Ибо, избегнув обличения со стороны осведомленных людей, он признал обвинение правильным. Кто же из вас не знает, что в сомнительных случаях кажется в высшей степени справедливым и полезным для общества привлекать рабов и рабынь к следствию, когда они знают то, что нужно, подвергать их пыткам и доверять делам больше, чем речам. Особенно же в делах общественных, крайне важных и полезных для государства. (30) Однако я был настолько далек от того, чтобы несправедливо обвинить Леократа в государственной измене, что на свой страх и риск хотел получить под пыткой показания от рабов и рабынь Леократа. Он же, сознавая свою вину, не отважился и уклонился от этого. Однако, граждане, рабы и рабыни Леократа скорее отрицали что-нибудь из происходившего, чем ложно обвиняли бы своего господина в том, чего не было. (31) Несмотря на все это, Леократ сейчас поднимет крик, что он, неопытный человек, подвергается насилию со стороны искусного оратора и Сикофанта. Я думаю, все вы знаете, что именно опытным и стремящимся к клевете людям присуще выискивать такие места, где они могут выдвинуть против обвиняемых свои ложные заключения. Те же (люди), которые ведут дело справедливо и определенно показывают виновников бедствий, поступают противоположным образом, как это делаем и мы. (32) Вот именно таким образом и рассудите об этом меж собой. Кто не поддался бы искусству и ухищрениям речи? Естественно, подвергаемые пыткам рабы и рабыни должны были сказать правду о всех его преступлениях. Но Леократ отказался представить их, хотя они не чужие, а его собственные. (33) Чьи души можно рассчитывать тронуть речами и слезами склонить мягкосердечие их к состраданию? Конечно, судей. Сюда поэтому пришел Леократ, предатель отечества, боясь больше всего, чтобы не было из одного и того же дома обличителей по делу и изобличаемого. Но для чего нужны отговорки, слова, оправдания? Проста правда, доступна истина, кратко доказательство. (34) Если он соглашается, что предъявленные ему обвинения в государственной измене истинны и справедливы, то почему же он не получает законного наказания? Если же он утверждает, что все это неверно, почему же он не представил суду рабов и рабынь? Ведь полагается, чтобы обвиненный в предательстве представлял их для пыток и ни от чего не уклонялся во время тщательнейших расследований. (35) Но он ничего из этого не сделал и сам, изобличив себя как предатель отечества, святынь и законов, желает, чтобы вы приняли решение, противоречащее его признаниям и свидетельствам. И разве справедливо, чтобы тому, кто сам лишил себя возможности защиты как прочими своими поступками, так и тем, что отказался от применения законных средств, чтобы ему вы позволили обманывать вас относительно признанных им самим преступлений?
(36) Итак, о вызове и о том, что преступление признано им самим, мне кажется, вы, граждане, достаточно узнали. А каковы были обстоятельства и в сколь большой опасности находился город, когда Леократ его предал, об этом я хочу вам напомнить. Возьми, секретарь, постановление Гиперида и прочитай.
(37) Вы слышите, граждане, из постановления, что было решено, чтобы Совет пятисот в полном вооружении спустился в Пирей, позаботилсяоб охране Пирея и занялся приготовлением того, что, по мнению народа, является полезным. Ведь, граждане, если даже люди, освобожденные от военной службы ради занятия государственными делами, находились в военном строю, то можете ли вы считать, что незначительные и обычные опасности угрожали тогда государству? (38) И при таких обстоятельствах этот Леократ и сам удрал из города, и все наличное имущество вывез, и послал за отеческими святынями. Он дошел до такой степени предательства, что по его решению покинутыми оказались храмы, покинутыми — сторожевые посты стен, оставлен город и страна. (39) А ведь кто, граждане, не испытывал бы в те времена сострадания к городу — не только гражданин, но и чужеземец, поселившийся здесь в предшествующие годы? Ибо кто был тогда столь большим врагом народа или афинян, что отважился бы оставаться вне строя? Когда только что было сообщено о поражении и о случившемся несчастье, когда город трепетал перед грозящими бедами, и народ стал возлагать надежды на спасение на тех, кому было уже свыше пятидесяти лет; (40) когда можно было видеть, как свободные женщины, перепуганные, дрожащие от страха, спрашивали (стоя) у дверей одни о муже, другие об отце, третьи о братьях — живы ли они — это зрелище, недостойное их самих и города; в то время как мужчины, слабые телом и старые, освобожденные законами от военной службы, стоящие уже на краю могилы, метались по всему городу, дважды обернув вокруг себя и заколов на плече гиматии. (41) Как же много ужасного происходило в городе в то время, и все граждане терпели величайшие несчастья; больше всего каждый гражданин страдал и оплакивал несчастья города, видя, что народ постановил сделать рабов — свободными, чужеземцев — афинянами, лишенных гражданской чести — гражданами; это — тот народ, который прежде гордился своей автохтонностью и свободой. (42) Положение города настолько изменилось, что если прежде он боролся за свободу других эллинов, то в это время он радовался, если мог выдерживать борьбу за свое собственное спасение; и если прежде он властвовал над обширной землей варваров, то тогда ему самому угрожала опасность со стороны Македонии. И тот народ, к которому раньше лакедемоняне и пелопоннесцы, и эллины, живущие в Азии, взывали о помощи, теперь просил, чтоб ему была прислана помощь с Андроса, Кеоса, из Трезены и Эпидавра. (43) Поэтому, граждане, того, кто во время таких ужасов и таких опасностей и такого позора покинул город и не взялся за оружие, защищая отечество, не встал в строй по приказу стратегов, но бежал и предал спасение народа, — какой судья, любящий государство и почитающий богов, захочет его оправдать? Какой оратор, призванный на суд, пожелал бы оказать помощь человеку, предавшему свое государство? Человеку, который не решился оплакивать вместе с другими несчастья отечества и не сделал ничего для спасения города и народа, когда сама страна отдавала деревья, мертвые — свои гробницы, храмы — оружие11. (44) Ведь в то время не было такого возраста, который не принял бы участия в спасении государства. Ибо одни заботились об укреплении стен, другие — о выкапывании рвов, третьи — об изготовлении частокола. Никто из живущих в городе не оставался праздным. Ни в чем из этого не принял никакого участия Леократ. (45) Естественно, что вы, помня обо всем этом, должны покарать смертью того, кто не принимал участия в погребальной процессии и не счел нужным прийти на выставление тел12, павших за свободу и за спасение народа при Херонее, так как есть и его доля в том, что те мужи остались непогребенными. Он же, вернувшись, не устыдился их могил, приветствуя через восемь лет их родину.
(46) Относительно них, граждане, я хочу сказать несколько подробнее, И я прошу вас выслушать и не считать, что такого рода речи недопустимы на общественных процессах. Ибо похвальные речи в честь достойных со всей ясностью изобличают людей, поступающих противоположным образом. Кроме того, справедливо, чтобы на государственных и общественных процессах нашего города не обошли молчанием похвалу, которая для достойных людей является единственной наградой за перенесенные опасности, так как и они отдали свою жизнь за спасение нашего государства. (47) Ведь они вышли навстречу врагам к границам Беотии, чтобы бороться за свободу эллинов. Не на стены возлагали они надежду на спасение и не предоставляли страну врагам на разграбление, но считали свое собственное мужество более надежной защитой, чем каменные стены, и стыдились спокойно взирать на опустошение вскормившей их страны. И действительно, (48) подобно тому, как к своим собственным и к приемным родителям не испытывают одинаковой любви, также и землю, не исконную по природе, а позже приобретенную, любят значительно меньше. И вот, воодушевленные такими мыслями, принимавшие участие в опасностях наравне с храбрейшими мужами, они стали соучастниками неодинаковой судьбы. Ибо не при жизни они получили признание их доблести, а после смерти оставили о себе славу, не побежденные, но павшие там, где они были построены с тем, чтобы сражаться за свободу. (49) Но если и должно сказать нечто неожиданное, но истинное, так это то, что они умерли победителями. Ведь то, что является для хороших граждан наградой за войну — свобода и слава — все это выпало на долю павших. Далее, нельзя сказать, что потерпели поражение те, кто в душе не испытывал страха перед наступающими врагами. Ведь только тех, кто с честью пал в битве, воистину никто не назовет побежденными, ибо, избегая порабощения, они выбирают для себя славную смерть. (50) А доблесть этих мужей доказана. Ибо в них одних только сохранялась свобода Эллады. Ведь когда они расстались с жизнью, была порабощена и Эллада, а вместе с их телами была погребена и свобода остальных эллинов. И этим они ясно всем показали, что сражаясь, они подвергались опасности не ради личных интересов, а во имя всеобщей свободы. Поэтому, граждане, я не постеснялся бы назвать их души венцом отечества. (51) Действительно, они не напрасно соревновались в мужестве — вы, единственные из эллинов, граждане афиняне, умеете ценить достойных людей. У всех остальных вы найдете на площадях статуи атлетов, у вас же — отважных полководцев и тираноубийц. Ведь таких мужей и в небольшом числе нелегко найти по всей Элладе, в то время как людей, которые победили в состязаниях, где в награду полагается венок, без труда можно увидеть повсюду. Как справедливо воздавать величайшие почести благодетелям государства, так же справедливо людей, опозоривших родину и оказавшихся предателями, наказывать самыми суровыми карами.
(52) Учтите, граждане, что не в вашей власти оправдать этого Леократа, если вы хотите поступить справедливо, ибо преступление это было уже разобрано и осуждено. Ведь Совет Ареопага (и никто мне не будет возражать: я считаю, что он тогда сыграл величайшую роль в спасении государства), захватывая бежавших из отечества и оставивших его в то время в беде, предавал их смертной казни, как врагов. Однако не считайте, граждане, что те, кто справедливо осуждает кровавые преступления других, совершает такого же рода преступления против кого-либо из граждан. (53) Так вы осудили Автолика, оставшегося здесь во время военной опасности, виновного в том, что он тайно отправил в безопасное место своих сыновей и жену, и наказали его. Однако если вы наказали человека, виновного в том, что он тайно вывез тех, кто был бесполезен во время войны, то что же должен претерпеть он, мужчина, не отблагодаривший родину, вскормившую его? Да к тому же народ, считая, что происходящее ужасно, принял постановление, что бегущие от опасности, нависшей над отечеством, виновны в предательстве и достойны высшего наказания. (54) И вот, когда это порицается справедливейшим Советом, осуждается вами, [т. е. теми], которым выпал жребий судить, признается народом как достойное высшего наказания, неужели же вы проголосуете против всего этого? Вы будете тогда неразумнейшими из всех людей, и мало кто пожелает подвергнуться опасности ради вас.
(55) Итак, граждане, совершенно ясно, что Леократ виновен во всех предъявляемых ему обвинениях. Я знаю, однако, что он будет пытаться вас обмануть, говоря, что он уплыл как купец и в связи с торговыми делами отправился на Родос. И если он все это будет говорить, вы должны обдумать, как вам будет легче уличить его во лжи. Во-первых, не с берега, куда выходит калитка, садятся на корабль плывущие с торговыми целями, а в гавани, на глазах у всех друзей и провожаемые ими, и затем не с гетерой и рабынями, но одни, с рабом-помощником. (56) К тому же зачем нужно было афинскому купцу жить в Мегарах пять лет, переносить туда отеческие святыни и продавать здешний свой дом, если он не сознавал, что он предал отечество и очень виновен перед всеми. Поэтому вы поступите крайне неразумно, если, обладая решающим голосом, признаете его невиновным в том, за что он сам ожидал получить наказание. Кроме того, я считаю, что не следует и выслушивать это оправдание. (57) Разве не странно, что, в то время как другие, находящиеся с торговыми целями вне государства, спешат ему на помощь, он один именно в это время отплывает по делам, когда никто не стал бы искать какой-либо прибыли, но стремился бы только сохранить наличное имущество? И я с радостью узнал бы от него, ввозя какие товары принес бы он государству большую пользу, чем если бы предоставил самого себя в распоряжение полководцев и, сражаясь вместе с вами, отражал бы наступающих врагов. Я же в этом не вижу никакой помощи. (58) На него следует гневаться не только из-за этого дела, но и из-за этого оправдания — ведь совершенно явно, что он осмеливается лгать. Ибо и раньше никогда он не занимался торговлей, а владел кузницей, и тогда, отправившись в плавание, он ничего не привез из Мегар, отсутствуя непрерывно в течение шести лет. К тому же еще он принимал участие в сборе пошлины и, не оставив собранные деньги, отправился в торговое путешествие. Так что, если он захочет что-нибудь обо всем этом говорить, я считаю, что вы не должны разрешать ему.
(59) Может быть, он прибегнет к такой отговорке, подсказанной ему кем-нибудь из защитников, что он, мол, не виновен в предательстве, так как не имел попечения ни о верфях, ни о городских воротах, ни о военных лагерях, ни вообще о чем-либо в государстве. Я же считаю, что те, кто имеют попечение обо всем этом, могли бы предать часть вашего могущества, он же предал все государство в целом. И если те, предав, совершили бы преступление только по отношению к живым, то он оскорбил и мертвых13, лишив их почестей, полагающихся по отеческому закону. (60) Государство, преданное теми, хоть и порабощенное, оставалось бы населенным, а покинутое по примеру этого человека, могло оказаться необитаемым. К тому же весьма естественно, что тяжелое положение государства может измениться к лучшему, а если оно полностью будет разорено, то тогда вообще лишится всякой надежды. Ибо как живой человек надеется выйти из тяжелого положения, а со смертью погибает все, благодаря чему он мог бы быть счастлив, так случается и с городами: их постигает самое страшное несчастье, когда они подвергаются такому разорению. (61) Если сказать правду, то смерть города — это его полное разрушение. И вот величайшее доказательство: ведь наш город в давние времена был порабощен тиранами, позднее Тридцатью, и стены его были разрушены лакедемонянами. Но мы избавились от обеих этих бед и удостоились стать защитниками благополучия эллинов. (62) Но иначе обстоит дело с городами, которые были когда-либо опустошены. И вот, если вспомнить давние времена, кто не слышал, что Троя, ставшая величайшим из тогдашних городов и покорившая всю Азию, после того как она однажды была срыта до основания эллинами, осталась навсегда незаселенной? Или о Мессене, которая была снова заселена через пятьсот лет случайными людьми?
(63) Может быть, кто-нибудь из его защитников осмелится сказать, считая дело незначительным, что ничего этого не могло произойти из-за одного человека, и не постыдился бы выдвинуть перед вами такое оправдание, за которое он по праву заслуживал бы смерти. Ибо если они признают, что он покинул отечество, то, согласившись с этим, пусть позволят вам судить относительно величины преступления. Если же он вообще ничего из этого не делал, то не безумием ли является говорить, что из-за него ничего не произошло? (64) Я же считаю, граждане, вопреки им, что от него зависит спасение государства. Ибо государство существует, охраняемое личным участием каждого. Поэтому, когда кто-нибудь выказывает пренебрежение в чем-либо одном, он незаметно для самого себя делает это по отношению ко всему государству в целом. Однако значительно легче, граждане, установить истину, обратившись к мнению древних законодателей. (65) Ведь они установили смертную казнь не только укравшему сто талантов, но и укравшему десять драхм — не меньшее наказание; они казнили не только совершившего значительную кражу в храме, но и на виновного в небольшой краже налагали не меньшее наказание. Они не наказывали денежным штрафом убийцу раба, а убийцу свободного человека лишением гражданских прав, но одинаково установили за все, даже самые незначительные преступления наказанием смертную казнь. (66) И не как частное дело в каждом отдельном случае рассматривали они событие, имевшее место, и не из этого они определяли величину проступков, но обращали внимание на то, не породит ли проступок в дальнейшем большой вред людям. Да ведь и странно было бы иначе подходить к этому. Ибо, граждане, если кто-нибудь, придя в Метроон14, зачеркнет один из законов, а затем будет оправдываться, что это не имеет никакого значения для государства, разве вы не казните его? И, как я полагаю, вполне справедливо, если вы хотите спасти и остальные законы. (67) Таким же образом должен быть наказан и этот человек, если вы хотите, чтобы остальные граждане изменились к лучшему. И вы должны принимать в соображение не то, что это только один человек, а самый поступок. Я считаю, что это наше счастье, что немного у нас подобных людей. А этот человек тем более заслуживает суровейшего наказания, так как он один из всех граждан стремился не ко всеобщему, а к своему личному спасению.
(68) Сильнее всего буду я негодовать, если услышу от кого-либо из его защитников, что это вовсе и не предательство, когда кто-нибудь удаляется из города. Ведь, мол, и наши предки некогда покинули город, когда они воевали против Ксеркса, и перешли на Саламин. Как это глупо, и с каким презрением относится к вам говорящий это, если он осмеливается сравнить прекраснейший из поступков с позорнейшим. (69) Ибо кому не известна доблесть тех мужей? Кто до такой степени завистлив или совершенно лишен честолюбия, что не желал бы страстно принять участие в их подвигах? Ведь они не покинули город, а переменили место, приняв прекрасное решение ввиду приближающейся опасности. (70) Ведь лакедемонянин Этеоник и коринфянин Адимант, и экипаж эгинского флота намеревались, воспользовавшись ночью, спасти свою собственную жизнь15. Наши же предки, покинутые всеми эллинами, и остальных освободили вопреки их воле, заставив их при Саламине участвовать вместе с ними в морском сражении против варваров. Они одни одержали верх и над теми и над другими — над врагами и над союзниками, сообразно тому, как можно было поступить по отношению к тем и другим, одних победив благодеяниями, других — в сражениях. Разве похожи они на человека, который бежал из отечества и уплыл на Родос, лежащий отсюда на расстоянии четырех дней пути? (71) Разве кто-нибудь из тех мужей потерпел бы такой поступок, и не побили бы они скорее камнями опозорившего их доблестный подвиг? Ведь они все так любили отечество, что Александра, прибывшего послом от Ксеркса, хотя прежде он был их другом, они чуть не побили камнями, когда он потребовал от них земли и воды16. Если они считали, что и слово достойно наказания, то присудили бы к большему наказанию человека, на деле предавшего город врагам. (72) Итак, руководствуясь такими убеждениями, они оставались в течение 90 лет гегемонами эллинов, опустошили Финикию и Киликию, победили в морском и сухопутном сражении при Евримедонте, захватили в плен сто варварских триер, проплыли вокруг всей Азии, опустошив ее. (73) И основным результатом победы было то, что они, не довольствуясь воздвигнутым на Саламине трофеем, установили во имя свободы Эллады твердые границы для варваров; запретив их переходить, они заключили договор, не разрешавший военным судам плавать от Кианейских скал до Фасилиды и предоставлявший автономию эллинам, не только живущим в Европе, но и населяющим Азию17. (74) Теперь представьте себе, если все, рассуждая, как Леократ, бежали бы, могло ли бы совершиться какое-нибудь из этих прекрасных деяний и населяли ли бы вы еще эту страну? Поэтому нужно, граждане, чтобы подобно тому, как вы хвалите и почитаете хороших людей, вы также ненавидели и наказывали дурных, а особенно Леократа, который и не побоялся, и не постыдился вас.
(75) Однако посмотрите, каким образом вы поступали в подобных случаях и какого держались мнения. Хотя вы и знаете, но тем не менее следует вам это напомнить. Ибо, клянусь Афиной, хвалебной песнью города являются его древние законы и обычаи тех, кто с самого начала создавал все это. И если вы будете им следовать, вы поступите справедливо, и все люди будут чтить вас и считать достойными вашего города. (76) Ведь у вас имеется клятва, которой клянутся все граждане, когда они записываются в список лексиарха18 и становятся эфебами: не посрамить священное оружие, не покидать строй, защищать отечество и передавать его (потомкам) в лучшем состоянии. Если Леократ клялся этой клятвой, то совершенно очевидно, что он является клятвопреступником и что он не только оскорбил вас, но кощунственно надругался над божеством. Если же он не давал клятвы, то тогда совершенно ясно, что он давно уже готовился к тому, чтобы ни в чем не выполнять своего долга. За это вы должны по праву наказать его от своего имени и по воле богов. Я хочу, чтобы вы выслушали клятву. (77) Говори, секретарь!
Клятва: «Я не посрамлю священное оружие и не покину соратника, рядом с которым я буду стоять; я буду защищать храмы и святыни и один, и вместе с другими; и отечество я передам не ослабленным, но бо́льшим по размеру и более могущественным, чем я его застал. Я всегда буду охотно прислушиваться к решениям правителей и буду повиноваться древним установлениям и другим, которые народ примет единодушно; если кто-нибудь нарушит установления или не подчинится им, я не допущу этого и буду защищать и один, и вместе со всеми. И отечественные святыни я буду чтить. Свидетелями этого пусть будут боги Аглавра, Гестия, Энио, Эниалий, Арес и Афина Воительница, Зевс, Талло, Ауксо, Гегемона, Геракл, отеческие границы, пшеница, ячмень, виноградные лозы, оливы и смоковницы…»19.
Прекрасна, граждане, и благочестива эта клятва. Однако Леократ делал все вопреки ей. Разве мог бы какой-либо человек оказаться более нечестивым и бо́льшим предателем отечества? Каким образом можно было бы больше посрамить оружие, как не желая взяться за него и выступить против врагов? Разве не покинул своего соратника и свое место в строю тот, кто не принимал участия в боевом построении? (78) Как мог защищать святыни и храмы тот, кто не подвергся никакой опасности? Мог ли он предать отечество большим предательством? Ведь в той степени, в какой это зависело от него, он его покинул и предоставил врагам. И его, виновного во всех этих преступлениях, вы не хотите приговорить к смертной казни? Кого же вы будете наказывать? Тех, кто виновен в нарушении одного из этих положений? Ведь вам будет легче совершить большую несправедливость, если окажется, что при проступках менее важных вы гневаетесь значительно сильнее.
(79) Нужно, чтобы вы понимали, граждане, что клятва является основой демократии. Ибо трое составляют сущность государственного строя — правитель, судья и частный человек. Каждый из них приносит эту клятву верности. И это вполне справедливо — ведь многие, обманув других людей и оставшись незамеченными, не только избежали опасности в настоящее время, но и впредь остаются безнаказанными за совершенные преступления. А если кто-нибудь нарушил клятву, данную богам, он не скроется от них и не избежит наказания, и если не он сам, то дети его и весь род клятвопреступника попадут в большие беды. (80) Поэтому, граждане судьи, все эллины дали друг другу эту клятву при Платеях, когда они, построившись в боевом порядке, собирались вступить в сражение с войском Ксеркса, не выдумав ее сами, а вспомнив обычную вашу клятву. Ее стоит выслушать. Ибо хоть те события и относятся к далекому прошлому, в записанном можно проследить доблесть тех мужей. Прочитай же эту клятву!
(81) Клятва: «Я не буду ценить жизнь больше свободы и не покину полководцев ни живых, ни мертвых, и из союзников, скончавшихся в битве, всех предам погребению. И, победив в войне варваров, ни один из городов, сражавшихся за Элладу, я не разрушу, а тех, которые окажут предпочтение варвару, я обложу десятиной. Я не буду отстраивать заново ни один из сожженных и разрушенных варварами храмов, но допущу, чтобы они были оставлены как напоминание потомкам о бесчестии варваров».
(82) До такой степени, граждане, придерживались все этой клятвы, что и они пользовались благосклонностью богов, которые помогали им. И когда все эллины были отважны перед лицом опасности, наш город прославился больше всех. Ужаснее же всего, что в то время, как ваши предки решались умереть, чтобы не лишить город славы, вы не хотите наказать тех, кто позорит его, и спокойно смотрите, как эта всеобщая и усилиями многих людей завоеванная слава гибнет из-за подлости подобных людей.
(83) Однако, граждане, именно нам, больше, чем кому-либо другому из эллинов, не следует спокойно смотреть на все это. Я хочу вам кратко рассказать о давних событиях, беря пример с которых вы сможете принять наилучшее решение как относительно данных обстоятельств, так и по другим делам. Ведь это величайшее достоинство нашего города, что он стал примером доблестных поступков для всех эллинов, ибо насколько он по времени самый древний из всех городов, настолько и предки наши превосходили доблестью остальных людей. (84) При царе Кодре пелопоннесцы, так как в их стране был неурожай, решили выступить в поход на наш город и, изгнав наших предков, разделить между собой страну. Прежде всего, послав в Дельфы, они вопросили бога, захватят ли они Афины. И когда бог изрек им, что они захватят город, если не убьют царя афинян Кодра, они выступили в поход на Афины. (85) Некто из дельфийцев, Клеомант, узнав об оракуле, тайно сообщил его содержание афинянам. Таким образом, наши предки, по-видимому, постоянно пользовались благорасположением людей и других государств. И вот, граждане судьи, что же делают наши предки, когда пелопоннесцы вторглись в Аттику? Они не удалились, подобно Леократу, покинув страну, не предали вскормившую их родину и ее святилища врагам, но, хотя их было немного и они были окружены и осаждены, стояли до конца за отечество. (86) И до такой степени, граждане, были благородными тогдашние цари, что они предпочитали скорее умереть за спасение тех, кем они правили, чем, оставшись в живых, переселиться в другую страну. Говорят, что Кодр, приказав афинянам не пропустить момент его смерти, одев нищенское платье, чтобы обмануть врагов, потихоньку вышел из ворот и стал собирать хворост при входе в город. Когда к нему подошли два человека из вражеского лагеря и начали расспрашивать относительно дел в городе, он убил одного из них, ударив его серпом. (87) А оставшийся в живых, разозлившись и приняв его за нищего, обнажив меч, убивает Кодра. После того как это произошло, афиняне, послав вестника, просили отдать тело царя для погребения, рассказав всю правду. Пелопоннесцы отдали им его и, узнав, что они не смогут захватить страну, ушли. А дельфийцу Клеоманту, самому и его потомкам, город предоставил на вечные времена питание в Пританее. (88) Разве подобно Леократу любили отечество тогдашние цари, которые предпочитали, обманув врагов, умереть за него и пожертвовать своей жизнью ради всеобщего спасения? Поэтому только они одни являются эпонимами страны, справедливо удостоившимися равной с богами чести, ибо, скончавшись, они по праву получили в удел страну, о которой так ревностно заботились. (89) Но Леократ ни живой, ни мертвый по справедливости не должен иметь на нее права; покинутого всеми, его следует выбросить из страны, из которой он сбежал, оставив ее врагам. Ведь нехорошо, чтобы та же самая земля покрывала людей, отличившихся доблестью, и негоднейшего из всех людей.
(90) Между тем он пытался сказать, а может быть, и теперь будет говорить вам, что он никогда бы не остался на этом процессе, сознавая за собой, что он сделал нечто подобное. Как будто бы все воры и грабители храмов не пользуются таким же доказательством, а это является не свидетельством того, что они не совершили этого дела, а свидетельством бесстыдства, которым они обладают. Не это должен он говорить, а то, что не уплывал, и не покидал город, и не жил в Мегарах. (91) Это и есть настоящее доказательство по данному делу. А что касается его прихода, то я полагаю, что кто-то из богов привел его к возмездию, чтобы, поскольку он бежал от почетной опасности, бесславная и позорная смерть была ему уделом и чтобы он сам оказался в руках тех, кого он предал. Ведь если бы в другом месте с ним случилось несчастье, было бы неясно, за эти ли дела наказывают его боги. Здесь же, в присутствии тех, кого он предал, ясно, что он получает это наказание за свои противозаконные поступки. (92) Ибо боги прежде всего лишают разума подлых людей, и мне кажется, что некоторые из древних поэтов написали и оставили эти ямбы как бы в виде оракула последующим поколениям:
| И если гнев богов сразит кого, тогда У честного ума отнимет разум он, К решенью худшему его направив мысль, Чтобы не понял тот, в чем ошибался он20. |
(93) Кто из старшего поколения не помнит, а из младшего не слышал, как Каллистрат21, приговоренный государством к смерти, бежав от наказания и, услышав от бога в Дельфах, что, если он отправится в Афины, он будет принимать участие в законах, вернулся и искал убежища у алтаря Двенадцати богов, но тем не менее был казнен. Вполне справедливо, ибо для преступников участие в законах и заключается в получении наказания. А бог правильно помог потерпевшим наказать виновного. Ведь было бы ужасно, если бы одни и те же знамения являли боги благочестивым людям и преступникам.
(94) Я же считаю, граждане, что на попечении богов лежит наблюдать за поступками всех людей, особенно же заботиться о родителях и об умерших и о благочестивом отношении к ним. Действительно, по отношению к тем, кому мы обязаны жизнью и от кого мы получили все самое хорошее, не только совершать прегрешения, но и не пожертвовать собственной жизнью ради их благополучия является нечестивейшим делом. (95) Рассказывают, что в Сицилии (ведь хотя это и несколько легендарно, все же и теперь стоит всем молодым выслушать) из Этны извергся огненный поток. Он разливался, как говорят, по остальной стране и особенно по направлению к одному из расположенных там городов. И вот, когда все остальные обратились в бегство, стремясь к своему собственному спасению, один из юношей, видя, что его старый отец не может идти и его застигает лава, взяв его на руки, понес. (96) Но поскольку, как я полагаю, прибавился лишний груз, он и сам был настигнут лавой. Однако, как справедливо можно заключить, божество благосклонно к хорошим людям. Ибо рассказывают, что огненный поток протекал вокруг этого места и только они одни спаслись. Поэтому эта местность еще и теперь называется «Местом благочестивых». Те же, которые поспешили убежать, оставив своих родителей, все погибли. (97) Так что нужно, чтобы вы, имея свидетельства от богов, единодушно наказали его, (человека), который, поскольку это от него зависело, запятнал себя всеми величайшими преступлениями. Ибо он лишил богов установленных предками почестей, оставил родителей врагам и не позволил умершим получить положенное по обычаю.
(98) Но рассмотрите также и это, граждане, ибо я не откажусь от примеров из жизни предков. Вы должны охотно выслушать о том, что совершали те, считая это для себя вопросом чести. Рассказывают, что Евмолп, сын Посейдона и Хионы, пришел вместе с фракийцами, претендуя на эту страну. Как раз в это время царствовал Эрехтей, женатый на Пракситее, дочери Кефиса. (99) Когда большое войско намеревалось вторгнуться в их страну, он, придя в Дельфы, вопросил бога, что ему делать, чтобы одержать победу над врагами. Бог предсказал ему, что, если он принесет в жертву дочь, прежде чем вступят в бой войска, он одержит победу над врагами. И вот он, повинуясь богу, сделал это и выгнал пришельцев из страны. (100) Поэтому справедливо воздать похвалу Еврипиду, и вообще являющемуся прекрасным поэтом, и за то, что он счел нужным изложить этот миф, считая, что подвиги тех будут прекрасным примером для граждан. Оглядываясь на эти подвиги и созерцая их, они будут воспитывать в своих душах любовь к отечеству. Стоит, граждане судьи, выслушать и стихи, которые он вложил в уста матери девушки. Вы увидите в них великодушие и благородство, достойное и города, и дочери Кефиса.
| Того, кто на любовь и на услуги щедр, Все любят смертные, но кто готов служить, Когда нужда пройдет, — неблагороден тот. А я отдать должна родную дочь на смерть. |
|
| 5 | Я размышляла долго: этот город наш, Всех лучше он на свете государств. Земли мы этой дети, не пришельцы мы. Другие ж города разбросаны кругом, Как шашки на доске, по воле случая. |
| 10 | Все — выселки они из разных городов. А кто, свой город бросив, селится в другой, Подобен ветке вялой на живом стволе. По слову — гражданин, на деле ж — вовсе нет. А мы своих детей рождаем здесь затем, |
| 15 | Чтоб землю защищать и алтари богов. Одноименен город, но живет народ В нем многочисленный. Мне выбор предстоит — Всех граждан погубить иль только дочь мою? С великим малое числом нельзя равнять: |
| 20 | Погибнет ли чей дом один-единственный Иль город весь — величины неравные. А если бы в дому не дочь росла, а сын И охватил бы город смертный жар войны, Не дрогнув, разве не послала б в бой его |
| 25 | С копьем? Да, я хочу себе таких детей — К борьбе готовых, мужеством исполненных, А не взращенных тенью праздной в городе! Ведь горе матери, не удержавшей слез, В бой устремившихся ослабит сыновей. |
| 30 | Я женщин не терплю, кто вместо подвига, Жизнь выбирая сыну, предпочтет позор. Всех смелых, в битве павших, ожидает честь — И общий холм иметь, и славу равную. А дочери — одной — от города венок, |
| 35 | Один — одной, отдавшей жизнь за родину. Спасет меня, родившую тебя, сестер… Что в жизни может быть прекрасней подвига? А дочь — мне дочь, но только по рождению. Так пусть за землю-мать и примет смерть она. |
| 40 | Что сталось бы с детьми при взятье города? Да будет всех спасенье, не мое одно! Другие власть возьмут, а город я спасу22. Не допущу по доброй воле, чтобы враг Священные законы праотцев низверг. |
| 45 | Для города свершится величайшее: Оливы дерево, златой Горгоны блеск Не сменит вздыбленным трезубцем Посейдон! Не будет ни Евмолп, ни рать фракийская Трезубец чтить, Паллады честь поправ! |
| 50 | Вот, граждане, дитя мое! Ведь вас за то Победа ждет и жизнь. Ценою дочери Спасу для вас свободу вам и городу. Отечество мое! О если б люди все Тебя любили так же! Как легко тогда Мы век бы жили здесь, зла не терпя ни в чем23. |
(101) Таким образом, граждане, воспитывал он ваших отцов. Так как от природы все женщины любят своих детей, он изобразил ее любящей отечество больше своих детей. Он показывает этим, что если даже женщины отваживаются на такие поступки, то мужчинам следует испытывать какую-то беспредельную любовь к отечеству, а не убегать, покинув его в беде, и не позорить перед всеми эллинами, подобно Леократу.
(102) Хочу я вам также привести пример из песен Гомера. Ведь ваши отцы считали его столь выдающимся поэтом, что издали закон, по которому каждые пять лет на Панафинеях из всех остальных поэтов надлежит исполнять только его песни, показывая всем эллинам, что они оказывают предпочтение прекраснейшим из творений. И это справедливо. Ибо законы из-за краткости не поучают, но приказывают, что нужно делать, а поэты, изображающие человеческую жизнь, выбрав прекраснейшие поступки, с помощью слова и поэтического изображения воспитывают людей. (103) Гектор говорил троянцам, призывая их к борьбе за отечество, следующее:
| «В бой на суда! Наступите всем воинством! Кто между вами, Ранен мечом иль стрелой, роковою постигнется смертью, Тот умирай! Не бесславно ему, защищая отчизну, Здесь умереть; но останутся живы супруга и дети, Дом и наследие целы останутся, если ахейцы В черных судах унесутся к любезным отечества землям»24. |
(104) Ваши предки, граждане, слушая эти стихи и подражая подобным подвигам, были до такой степени склонны к доблести, что готовы были умереть не только за свою собственную родину, но и за всю Элладу, как всеобщую отчизну. В самом деле, при Марафоне, построенные в боевом порядке против варваров, они одержали верх над войском, собранным из всей Азии, и таким образом, рискуя собой, доставили всем эллинам общую безопасность. Причем они гордились не славой, но поступком, достойным ее, сделав себя защитниками эллинов и господами варваров. Ибо не на словах они упражнялись в доблести, но показали ее всем на деле. (105) Столь превосходны были как в общественных, так и в личных делах мужи, населявшие тогда город, что даже самым мужественным лакедемонянам, когда они в прежние времена воевали с мессенцами, бог предсказал взять предводителя у нас, чтобы победить противников. И если бог решил, что наши полководцы лучше потомков Геракла, которые постоянно царствуют в Спарте, как можно тогда не считать их доблесть непревзойденной? (106) Ведь кто из эллинов не знает, что они взяли из нашего города в качестве предводителя Тиртея, с помощью которого они и победу над врагами одержали, и организовали воспитание молодежи, приняв прекрасное решение не только в связи с тогдашней опасностью, но и на все времена. Ведь он создал для них элегии, слушая которые они обучаются доблести. (107) И в то время, как они остальных поэтов не считали достойными внимания, к нему они относились так серьезно, что даже приняли закон, по которому каждый раз, как воины выстраиваются в полном вооружении для похода, их всех приглашают к палатке царя выслушать стихотворения Тиртея, считая, что таким образом они будут более всего стремиться умереть за отечество. Полезно вам будет выслушать некоторые из этих элегий, чтобы вы знали, какие поступки у них пользовались хорошей славой:
| «Сладко ведь жизнь потерять, среди воинов доблестных павши, Храброму мужу в бою ради отчизны своей. Город покинуть родной и цветущие нивы, быть нищим — Это, напротив, удел, всех тяжелейший других. С матерью милой, с отцом-стариком на чужбине блуждает С малыми детками трус, с юной женою своей. Будет он жить ненавистным для тех, у кого приютится, Тяжкой гонимый нуждой и роковой нищетой; Род свой позорит он, вид свой цветущий стыдом покрывает, Беды, бесчестье за ним всюду летят по следам. Если же, вправду, ни теплых забот не увидит скиталец, Ни уваженья, стыда, ни состраданья в нужде, — Будем за родину храбро стоять и, детей защищая, Ляжем костьми, не щадя жизни в отважном бою. Юноши, бейтесь же, стоя рядами, не будьте примером Бегства постыдного иль трусости жалкой другим. Дух сохраняйте в груди навсегда удалой и могучий И не жалейте души, выйдя с врагами на бой. Не покидайте старейших, у коих уж слабы колена, Вспять не бегите, предав старцев на жертву врагам; Страшный позор вам, когда среди воинов первый упавший Старец лежит впереди юных летами бойцов. Старец с главой, убеленной годами, с седой бородою, Полный отваги лихой, дух испуская в пыли, Кровью облитые члены руками прикрыть не забывши, — Стыдно и страшно глядеть глазу на этот позор, — Без одеянья на теле. А юноше все ведь пристойно, Если он доблестный цвет юности нежной хранит: Видом он дивен мужам, пока жив, и пленителен женам, Если же в битве падет, — чудной сияет красой. Пусть же, широко шагнув, и ногами упершися в землю, Каждый на месте стоит, губы зубами прижав»25. |
(108) Безусловно, граждане, прекрасные слова и полезные для тех, кто хочет поучиться. Слушая эти стихотворения, они становились настолько мужественными, что вступили в спор о гегемонии с нашим государством. И это вполне естественно. Ибо прекраснейшие из подвигов были совершены и теми, и другими. Ведь наши предки победили варваров, которые первые вторглись в Аттику, и доказали, что мужество сильнее богатства, а доблесть сильней численности врагов. А лакедемоняне, выстроенные при Фермопилах, не такой судьбы удостоились, но мужеством превзошли всех. (109) Поэтому-то на могильных курганах можно увидеть свидетельство их доблести, написанное воистину для всех эллинов. У тех написано:
Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли». |
А у наших предков:
| «Эллинов всех защищая, афиняне при Марафоне Силу сломили в бою золотоносных мидян»26. |
(110) Все это, граждане афиняне, является и прекрасным воспоминанием, и восхвалением подвигов, и вечной славой городу. Но не так поступал Леократ. Он умышленно опозорил веками создававшуюся славу города. Если вы его казните, вы докажете всем эллинам, что и вы ненавидите подобные поступки. Если же нет, то вы и предков лишите прежней славы, и остальным гражданам принесете большой вред. Ибо, не воздавая должное подвигам тех, они будут пытаться подражать ему, считая, что подобные поступки почитаются только у древних, а у вас наипрекраснейшими качествами считаются бесстыдство, предательство и трусость.
(111) И если я не могу вас научить, каким образом следует поступать с подобными людьми, то вспомните, какое возмездие получали они от наших предков. Ибо подобно тому, как они умели творить прекрасные дела, поступки подлые они старались наказывать. Вот посмотрите, граждане, как они гневались на предателей и считали их всеобщими врагами государства. (112) Ведь когда Фриних27 был убит ночью у источника около ив28 Аполлодором и Фрасибулом и когда те были схвачены друзьями Фриниха и заключены в тюрьму, народ, узнав о происшедшем, вывел заключенных и допросил их под пытками. Расследовав дело, он нашел, что Фриних является предателем государства, а убившие его арестованы несправедливо. (113) И народ принимает постановление, предложенное Критием: обвинить мертвого в предательстве и, если окажется, что он, будучи предателем, похоронен в нашей земле, выкопать его кости и выбросить их за пределы Аттики, чтобы не могли лежать в этой земле даже и кости человека, предавшего ее и город. (114) Приняли они постановление и о том, что если у умершего найдутся защитники, а тот окажется изобличенным, то и они будут подлежать такому же наказанию. Таким образом, они считали справедливым не только не оказывать помощи покинувшим остальных в беде, но что в такой же степени предает город и тот, кто спасает предателя. И вот так именно, ненавидя преступников и принимая против них подобные постановления, они успешно избавлялись от опасностей. Возьми, секретарь, постановление и прочти.
(115) Вы слышите, граждане, это постановление. Затем, выкопав кости предателя, они выбросили их из пределов Аттики, а выступавших в защиту его Аристарха и Алексикла казнили и не разрешили похоронить в этой стране. Вы же, имея в вашей власти самого человека, предавшего город, хотите отпустить его безнаказанным? (116) Неужели вы хотите оказаться настолько хуже ваших предков! Ведь они покарали суровейшим наказанием людей, только словом оказавших помощь предателю, вы же того, кто на деле, а не на словах покинул народ, отпустите как ни в чем не повинного? Конечно, нет, граждане судьи. Ведь это было бы и нечестиво, и29 противоречило бы отечественным установлениям принимать решения, недостойные вас самих. Ибо, если бы одно только постановление было такого рода, можно было бы сказать, что они поступили так скорее из-за гнева, чем во имя правды. Но поскольку ко всем применяли они то же самое наказание, разве не становилось ясным, что они по природе были враждебно настроены ко всем подобным поступкам? (117) Ведь Гиппарха, сына Харма, уклонившегося от публичного обвинения в предательстве и не явившегося на суд, они приговорили к смерти. Так как они не могли получить его самого в качестве залога за преступление, стащив с Акрополя его статую, они расплавили ее, и, сделав стелу, постановили написать на ней имена преступников и предателей. И сам Гиппарх на этой стеле был записан, и другие предатели. (118) Возьми, секретарь, и прочти сначала постановление, по которому эта статуя должна была быть снята с Акрополя, затем надпись на стеле и имена предателей, приписанных позже на этой стеле.
(119) Что думаете вы, граждане, об этом? Разве подобно вам относились они к преступникам? И когда они не могли получить в свое распоряжение тело предателя, то, уничтожив его памятник, разве не наказали они его доступной им карой? И не для того, чтобы расплавить медную статую, но чтобы потомкам на будущие времена оставить пример того, как они поступали с предателями.
(120) Возьми и другое постановление о тех, кто переселился в Декелею, когда народ наш был осажден лакедемонянами. Пусть они увидят, что наши предки выносили относительно наказания предателей аналогичные и вполне согласованные друг с другом постановления. Читай, секретарь!
(121) Вы слышите, граждане, из этого постановления, что они осудили перебежавших во время войны в Декелею и приняли решение о том, что, если кто-нибудь из них, возвратившись, будет захвачен, каждый желающий из афинян может привести его к фесмофетам. Те же, взяв его, должны передать его палачу у рва. И если они таким образом наказывали перебежавших в пределах самой страны, то неужели вы не предадите смерти человека, бежавшего из города и из страны во время войны на Родос и предавшего свой народ? Как же можно будет вас считать потомками тех мужей?
(122) Стоит выслушать также и постановление относительно погибшего на Саламине30. Хотя он только на словах пытался предать свой город, Совет, сняв венки, собственноручно казнил его. Воистину, граждане, благородное постановление и достойное ваших предков. Ибо благородные люди распоряжались прежде не только жизнью, но и наказанием преступников.
(123) Так как же, граждане? Или вам, желающим подражать предкам, кажется, что вы поступите согласно их обычаям, если не казните Леократа? И если они предавшего уже разрушенный город, да и то только на словах, казнили таким образом, то что же вы должны сделать с человеком, на деле, а не на словах, покинувшим населенный город? Неужели подобных людей не следует подвергать наказанию? И если они так же наказали тех, кто пытался лишить народ31 защиты, что же следует сделать вам с человеком, предавшим спасение самого народа? И когда те ради славы таким образом наказывали виновных, что надлежит делать вам во имя отечества?
(124) Уже и этого достаточно, чтобы представить образ мыслей предков и их отношение к нарушающим законы государства. Но я еще хочу, чтобы вы выслушали содержание стелы, находящейся в Булевтерии, относительно предателей и врагов демократии. Ведь изучение многочисленных примеров облегчит вам принятие решения. После тирании Тридцати ваши отцы, претерпев от сограждан то, чего никто из эллинов никогда не считал возможным терпеть, возвратившись на родину, сразу же преградили все пути подобным преступлениям, став опытными и зная, с чего начинают и как действуют предатели народа. (125) Они приняли постановление и поклялись: если кто-нибудь будет стремиться к тирании или захочет предать город или уничтожить демократию, пусть тот, кто заметил это к убил его, считается невиновным32. Они считали, что лучше убить находящихся под подозрением, чем ждать, пока те попытаются в действительности их поработить. Вообще они полагали, что граждане должны жить так, чтобы на них не падало даже и подозрение ни в одном из этих преступлений. Прочитай же постановление!
(126) Это, граждане, записали они на стеле и выставили ее в Булевтерии как напоминание для тех, которые ежедневно сходятся и совещаются о делах отечества, как должно относиться к подобным людям. И поэтому они дали клятву, что если кто-нибудь заметит человека, только намеревающегося совершить что-нибудь подобное, казнить его. И вполне справедливо. Ведь и за другие преступления следует устанавливать соответствующие наказания, а за предательство и свержение демократии в первую очередь. Ведь если вы упустите момент, когда те намереваются свершить какую-нибудь подлость по отношению к отечеству, то вы не сможете после этого наказать преступников, так как они станут сильнее тех, по отношению к которым они совершили преступление.
(127) Итак, подумайте, граждане, с какой предусмотрительностью нужно относиться к таким делам, и не забывайте при голосовании, потомками каких мужей вы являетесь. Воодушевитесь, с тем чтобы выйти сегодня из суда, проголосовав подобно им и сообразно их образу мыслей. А напоминание и примеры их возмездия у вас есть в постановлениях, принятых по поводу преступников: вы же в постановлении Демофанта дали клятву — предавшего родину казнить и словом, и делом, открытым и тайным голосованием. Не считайте, что вы наследники только имущества, которое вам оставили предки, не являясь в то же время наследниками клятв и заверений, которые ваши отцы дали богам в качестве залога и этим обеспечили благополучие всего государства.
(128) Однако не только ваше государство относилось так к предателям, но и лакедемоняне. И не сердитесь на меня, граждане, если я часто вспоминаю об этих мужах: ведь прекрасно заимствовать примеры правосудия у государства, управляемого хорошими законами. С большей уверенностью тогда каждый из вас примет справедливое и соответствующее клятве решение. Так вот, они своего царя Павсания, предавшего Элладу персидскому царю, настигли, когда он уже успел убежать в храм Афины Меднодомной. Они заложили дверь, разобрали потолок и, окружив храм, не ушли до тех пор, пока не заморили его голодом. (129) И для всех сделали это наказание достопамятным, показав, что даже от богов не приходит помощь предателям, что и естественно. Ведь они совершают нечестие в первую очередь по отношению к богам, лишая их отеческих обычаев. А величайшим свидетельством тогдашнего их образа действий является то, о чем я намерен сказать. Ибо они приняли закон, безоговорочно приговаривающий к смерти всех, кто не желает подвергнуться опасности за отечество, установив такое именно наказание, какого те более всего боятся. Они определили, что уклонение от военных опасностей влечет за собой смертную казнь и позор. Чтобы вы знали, что я говорю небездоказательно, а привожу истинные примеры, вот вам закон:
(130) Обратите внимание, граждане, как хорош закон и полезен не только им, но и остальным людям. Ведь страх перед гражданами очень силен и заставит их устоять перед военными опасностями. Ибо кто, видя, что предателя наказывают смертью, оставит отечество в опасности? Или кто будет цепляться за жизнь во вред городу, зная, что он подлежит такому наказанию? Ведь не должно быть другого наказания за трусость, кроме смерти. Зная, что они стоят перед двумя опасностями и им необходимо выбрать одну из двух, они скорее всего предпочтут подвергнуться опасности, угрожающей им со стороны врагов, чем со стороны законов и граждан.
(131) И было бы гораздо справедливее, чтобы погиб этот человек, чем бежавшие с поля боя. Так как они возвращаются в город, чтобы сражаться за него или чтобы разделить судьбу вместе с другими гражданами, а этот бежал из отечества, стремясь только к спасению своей жизни, не отважившись даже на защиту своего домашнего очага. Он один из всех людей предал установленные самой природой семейные и родственные связи, а это даже и у неразумных животных является самым ценным и важным.
(132) Ведь можно наблюдать, как птицы, которые от природы более всего склонны к непостоянству, готовы умереть за своих птенцов. Поэтому кто-то из поэтов и сказал:
| «Ведь даже птица дикая, когда построит дом, В нем выводить птенцов не разрешит другой». |
(133) Но Леократ настолько превзошел всех в трусости, что оставил отечество врагам. Поэтому ни один город не разрешил ему жить в нем, а изгонял его с большей поспешностью, чем убийцу. И вполне естественно. Ведь люди, которые, свершив убийство, бежали в другой город и поселились там, не вызывают враждебных чувств у приютивших их. А какой же город пожелал бы принять его? Ведь если он не вступился за свое собственное отечество, станет ли он подвергаться опасности из-за чужого города? Плохими гражданами, гостями и личными друзьями являются те из людей, которые пользуются всеми благами города, а в бедах не считают нужным ему помочь. (134) И если уж его ненавидят и изгоняют люди, которым он не сделал ничего дурного, то что же он заслуживает от вас, претерпевших от него самое страшное? Разве не должен он подвергнуться самому суровому наказанию? И если бы, граждане, существовало наказание большее, чем смертная казнь, то воистину никогда ни один предатель не заслужил его больше, чем Леократ. Ибо другие предатели подвергались наказанию даже тогда, когда они уличались в намерении совершить преступление. Только он привлекается к суду после того, как он свершил задуманное, т. е. покинул город в беде.
(135) Я удивляюсь также тем, кто собирается его защищать. Каким образом, считают они, сможет он быть оправданным? Или, может быть, с помощью их дружбы? А я считаю, что они по справедливости не благодарность должны получить, а заслуживают смерти, так как они осмеливаются находиться в дружеских отношениях с этим человеком. Ибо до того, как Леократ это совершил, было неясно, что они собой представляют. Теперь же всем стало очевидно, что они придерживаются того же образа мыслей, если они сохраняют дружбу с ним. Так что прежде всего им нужно защищать себя самих, а не пытаться оправдать его перед вами.
(136) Я же, по крайней мере, считаю, что сам его покойный отец, если у тех, которые находятся там, имеется какое-нибудь представление о происходящем здесь, стал бы суровейшим из всех судей. Ведь его медную статую в храме Зевса Спасителя он предоставил на осквернение и оскорбление врагам и над статуей, которую тот воздвиг как памятник своей честности, он надругался — ведь он именуется отцом такого сына. (137) Многие подходили ко мне, граждане, спрашивая, почему я не вписал в своем обвинении в государственной измене, что он предал статую своего отца, помещенную в храме Зевса Спасителя. Я, граждане, прекрасно знал, что это преступление достойно суровейшего наказания, но не считал возможным, привлекая его к суду в связи с предательством, написать в обвинении имя Зевса Спасителя.
(138) Больше всего я поражен тем, что вы не замечаете, что люди постоянно защищающие обвиненных не вследствие родственных или дружеских связей, а за плату, должны были бы вызвать по справедливости наибольший гнев. Ведь их намерение защищать преступников есть доказательство того, что они и сами могли бы принять участие в подобном преступлении. Ибо на самом деле следует изощряться в красноречии не против вас, а за вас, за законы и за демократию.
(139) Кроме того, некоторые из них не только пытаются сбить вас с толку речами, но считают возможным добиваться оправдания обвиняемых с помощью услуг, оказываемых государству. На них-то я особенно негодую, так как, делая это в собственных интересах, они требуют от вас публичной благодарности. Ведь если кто-нибудь вырастил прекрасного коня или был блестящим хорегом, или затратился на что-нибудь другое подобного рода, он не заслуживает от вас какой-либо благодарности — за все это он один награждается венком, не принося никакой пользы другим. Другое дело, если кто-нибудь блестяще выполнил обязанности триерарха или окружил родной город стенами, или в целях общественного благополучия оказывал помощь, расходуя свои средства. (140) Все это имеет общественное значение для всех вас, и в подобных поступках можно видеть заслугу человека, расходующего свои средства, в то время как для тех — это только удобный повод потратить деньги. Во всяком случае я считаю, что никто не может оказать городу такую большую услугу, чтобы требовать для себя в качестве особой награды отмены наказания предателей. Никто не может быть настолько безрассудным, чтобы стремиться к славе на государственном поприще и в то же время помогать тому, кто лишает значения прежде всего его собственные заслуги, — если только, клянусь Зевсом, не одно и то же полезно для них и для отечества.
(141) Следовало бы, граждане, хотя это в других случаях и не принято, чтобы судья, разбирая это дело, посадили рядом с собой своих детей и жен. Ведь при разборе дела о предательстве вполне справедливо было бы это сделать, чтобы те, которые принимали участие в опасностях, находясь на глазах судей и напоминая, что они не встретили должного сострадания со стороны всех, тем самым сделали бы более суровым приговор относительно преступника. Но поскольку это и незаконно, и необычно, но вместе с тем необходимо, чтобы вы вершили суд от их имени, покажите, осудив Леократа и казнив его, вашим детям и женам, что, получив в свои руки предателя, вы отомстили за них. (142) Ведь это возмутительно и ужасно, когда Леократ считает, что он должен иметь равные права, он, кто бежал, когда другие оставались в городе, кто не стал подвергать себя опасности, когда другие вышли навстречу врагу, кто не охранял город, когда другие спасали его. Но, однако, он пришел, чтобы пользоваться святынями и жертвоприношениями, посещать агору, принимать участие в законах, государственном строе, за сохранение которых тысячи ваших граждан пали при Херонее, и город похоронил их на общественный счет. Возвращаясь в город, он не стыдился стихов, написанных на их надгробных памятниках; он так бесстыден, что считает себя вправе находиться на глазах людей, оплакивающих судьбу павших. (143) И вот теперь он потребует от вас, чтобы вы выслушали, как он будет защищаться согласно законам. Вы же спросите его, по каким законам? По тем, покинув которые в опасности, он сбежал? И он будет просить позволить ему жить в стенах отечества. В каких стенах? В тех, которые он один из всех граждан отказался защищать? И он будет призывать богов, чтобы они спасли его от опасности. Каких богов? Не тех ли, храмы, статуи и святилища которых он предал? И он будет просить и умолять пожалеть его. Кого умолять? Не тех ли, вместе с кем он не пожелал внести свой взнос на спасение города? Пусть умоляет родосцев — ведь он считал, что в большей безопасности он будет в их городе, чем на своей родине. (144) Действительно, люди какого возраста могли бы пожалеть его? Кто-нибудь из старшего поколения? Но ведь он со своей стороны ничего не сделал, чтобы они получили пропитание в старости или были погребены на свободной земле их отечества. Или кто-нибудь из более молодого поколения? Кто же, вспомнив о сверстниках, с которыми они вместе стояли в строю при Херонее и с которыми они разделяли опасности, пожелает спасти человека, предавшего их гробницы? Разве тогда он одним и тем же решением не признает глупость тех, кто погиб за свободу, и не оправдает как здравомыслящего человека, покинувшего отечество в беде? (145) Таким образом вы предоставите возможность каждому желающему вредить народу и вам и на словах, и на деле. Ибо дело здесь не только в том, что изгнанники возвращаются обратно; но человек, покинувший город, человек, осудивший себя сам на изгнание, прожив в Мегарах у покровителя более пяти или шести лет, вновь теперь находится в нашей стране и в городе, он, который откровенно высказался за превращение Аттики в пастбище для овец; вот этот-то человек в этой же стране оказывается вновь живущим среди вас.
(146) Прежде чем я закончу, я хочу еще немного сказать вам и напомнить о постановлении народа относительно благочестия. Это полезно будет для вас, собирающихся голосовать. Прочитай это постановление!
И вот я обличаю человека, нарушившего все это, перед вами, во власти которых наказать его. Ваше же дело отомстить Леократу за вас самих и за богов. Ведь пока преступления не рассмотрены судом, они остаются на совести виновных, когда же судебное решение принято, на совести тех, которые неправильно приняли его. Знайте, граждане, что, хотя вы голосуете тайно, богам будет ясно умонастроение каждого из вас. (147) Я считаю, граждане, что вы сегодня должны принять единое решение относительно всех величайших и страшнейших преступлений. Всем должно быть ясно, что Леократ является виновным в предательстве, так как оставил город в беде на произвол врага, в ниспровержении демократии, так как он не подвергался опасности за свободу, в святотатстве, так как по его вине разорялись святилища и уничтожались до основания храмы; в преступлении по отношению к родителям, так как он тайно увез их изображения, лишив их установленных обычаев; в дезертирстве и в уклонении от военной службы, так как он не явился в распоряжение стратегов. (148) Неужели все-таки кто-нибудь захочет оправдать его и простить ему его предумышленные преступления? И неужели найдется безумец, который, спасая его, предоставит свое собственное спасение людям, способным покинуть город в беде? Ведь, сжалившись над ним, он сам не может рассчитывать на жалость врагов и обречет себя на погибель. А оказывая снисхождение предателю родины, не подвергнется ли он возмездию богов?
(149) Итак, я на благо отечеству, храмам и законам возбудил этот процесс по праву и справедливости, не оклеветав остальную жизнь этого человека и не выдвигая обвинений, не относящихся к делу. Нужно, чтобы каждый из вас понимал, что, оправдывая Леократа, он присуждает к смерти и порабощению отечество и что одна из стоящих здесь урн содержит предательство, другая — спасение, так как в одну кладутся камешки за уничтожение отечества, в другую — за безопасность и благополучие города. (150) Если вы оправдаете Леократа, вы примете решение предать город, святилища и корабли. Если же вы казните его, вы призовете всех к защите и спасению своего отечества, его доходов и благополучия. Итак, граждане афиняне, подумайте о том, что вас умоляют о помощи земля и деревья, просят о защите гавани, верфи и стены города, храмы и святилища взывают помочь им, и докажите на примере Леократа, вспомнив о предъявленных нами обвинениях, что для вас сострадание и слезы не оказались сильнее, чем неприкосновенность33 законов и демократии.
ПРИМЕЧАНИЯ
