О судьбе и доблести Александра

Речь первая

Текст приводится по изданию: Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Трактаты и диалоги. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1998.
Перевод Я. М. Боровского.
Комментарий А. А. Столярова.
Пагинация по Стефану (Этьену) проставлена редакцией сайта по изданию: Moralia, rec. G. N. Bernardakis. Lipsiae, Teubner, t. II, 1889.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12

Steph. p. 326d 327 328 329 330 331 332 333

St. 326d…Тако­ва речь Судь­бы, утвер­ждаю­щей, что ей, и толь­ко ей, обя­зан Алек­сандр сво­и­ми дея­ни­я­ми. На это при­тя­за­ние необ­хо­ди­мо воз­ра­зить в защи­ту фило­со­фии, а еще более — само­го Алек­сандра, eдля кото­ро­го будет оскор­би­тель­но, если мы сочтем, что его власть доста­лась ему как пода­рок Судь­бы: в дей­ст­ви­тель­но­сти он при­об­рел ее ценой кро­во­про­лит­ных войн и ран, сме­ня­ю­щих одна дру­гую,


сколь­ко ночей про­во­дил он бес­сон­ных,
сколь­ко дней кро­ва­вых на сечах жесто­ких окон­чил1,

поко­ряя не знав­шие пора­же­ний вой­ска, бес­чис­лен­ные пле­ме­на, непри­ступ­ные реки, непро­хо­ди­мые ска­лы, сопут­ст­ву­е­мый про­зор­ли­во­стью, муже­ст­вом, вынос­ли­во­стью, здра­вым суж­де­ни­ем.

2. fДумаю, что он сам так ска­зал бы Судь­бе, при­пи­сы­ваю­щей себе его подви­ги: «Не порочь мою доб­лесть и не при­сва­и­вай отня­тую у меня сла­ву. Тво­им созда­ни­ем был Дарий, кото­ро­го ты сде­ла­ла из раба и цар­ско­го гон­ца вла­сти­те­лем пер­сов; или Сар­да­на­пал2, кото­ро­го ты увен­ча­ла цар­ской диа­де­мой, когда он ткал пор­фи­ру. А я, одер­жав победу при Арбе­лах, дошел до Суз, и Кили­кия рас­кры­ла пере­до мной во всю ширь Еги­пет, Кили­кию же — Гра­ник, кото­рый я пере­шел, пере­сту­пив через тру­пы Мит­ри­да­та3 и Спит­рида­та. Кра­суй­ся и вели­чай­ся перед царя­ми, не про­ли­вав­ши­ми сво­ей кро­ви, не знав­ши­ми ран: вот кто тебе обя­зан сво­ей бла­го­успеш­но­стью — 327Охи и Арта­к­серк­сы, кото­рых ты от само­го их рож­де­ния воз­ве­ла на трон Кира. А мое тело носит мно­го сле­дов Судь­бы не содей­ст­ву­ю­щей, а враж­деб­ной. Преж­де все­го, в Илли­рии я полу­чил удар кам­нем в голо­ву и була­вой в шею; потом при Гра­ни­ке был ранен вар­вар­ским кин­жа­лом в голо­ву, а под Иссом — мечом в бед­ро; при оса­де Газы мне в лодыж­ку попа­ла стре­ла и на пле­чо сва­ли­лась тяже­лая глы­ба; у мара­кан­дий­цев вра­же­ская стре­ла повреди­ла мне бер­цо­вую кость; bза этим после­до­ва­ли ране­ния, кото­рым я под­верг­ся в Индии: в обла­сти аспа­сий­цев — стре­лой в пле­чо, у ган­д­ридов — в ногу; у мал­лий­цев стре­ла вон­зи­лась мне в грудь и оста­ви­ла в ране желез­ный нако­неч­ник; там же мне нанес­ли удар була­вой по шее, когда сло­ма­лись лест­ни­цы, при­став­лен­ные к сте­нам, и Судь­ба посла­ла мне такую милость, как встре­ча в уеди­не­нии не с каки­ми-либо зна­ме­ни­ты­ми про­тив­ни­ка­ми, а с без­вест­ны­ми вар­ва­ра­ми; и если бы подо­спев­ший Пто­ле­мей4 не при­крыл меня сво­им щитом, Лим­ней не пал за меня, сра­жен­ный тыся­ча­ми стрел, и македо­няне, вооду­ше­вив­шись, не обру­ши­ли сте­ну, cто эта глу­хая вар­вар­ская дерев­ня ста­ла бы моги­лой Алек­сандра».

3. А труд­но­сти само­го похо­да — нена­стья, зной, глу­бо­кие реки, недо­ступ­ные пти­цам высоты скал, невидан­ные обра­зы зве­рей, скуд­ное пита­ние, сме­ны вла­сти­те­лей, пре­да­тель­ства; и обста­нов­ка, в кото­рой начи­нал­ся поход: в Гре­ции еще не улег­ся тре­пет войн с Филип­пом, Фивы отря­са­ли со сво­его ору­жия херо­ней­скую пыль, поды­ма­ясь из постиг­ше­го их паде­ния, им про­тя­ги­ва­ли руку помо­щи Афи­ны, вся Македо­ния таи­ла в себе опас­ность, тяго­тея к Амин­те и сыно­вьям Аэро­па5, dнеспо­кой­но было в Илли­рии, ски­фы сбли­жа­лись с соседя­ми, ищу­щи­ми пере­во­рота, пер­сид­ское золо­то через мно­го­чис­лен­ных дема­го­гов при­во­ди­ло в дви­же­ние весь Пело­пон­нес, тогда как каз­на Филип­па была не толь­ко исто­ще­на, но и отя­го­ще­на дол­гом в две­сти талан­тов, как сооб­ща­ет Оне­си­крит. И вот в этой нуж­де и столь тре­вож­ной обста­нов­ке моло­дой чело­век, едва вышед­ший из дет­ско­го воз­рас­та, решил­ся посяг­нуть на Вави­лон и Сузы и, более того, воз­меч­тать о вла­сти над всем чело­ве­че­ст­вом, опи­ра­ясь на вой­ско из трид­ца­ти тысяч пехо­тин­цев и четы­рех тысяч всад­ни­ков — при­ни­маю чис­лен­ность, сооб­щае­мую Ари­сто­бу­лом; eпо свиде­тель­ству царя Пто­ле­мея, пехо­тин­цев было трид­цать тысяч, а всад­ни­ков пять тысяч; а по свиде­тель­ству Ана­к­си­ме­на6 — сорок три тыся­чи пехо­тин­цев и пять­де­сят пять тысяч всад­ни­ков. А бога­тая сум­ма денеж­ных средств, щед­ро отпу­щен­ных Алек­сан­дру Судь­бой на этот поход, соста­ви­ла семь­де­сят талан­тов, как сооб­ща­ет Ари­сто­бул; по сооб­ще­нию же Дури­са, денег у Алек­сандра было лишь на трид­цать дней содер­жа­ния вой­ска.

4. Что же, зна­чит, Алек­сандр про­явил небла­го­ра­зу­мие и опро­мет­чи­вость, высту­пив с таки­ми скуд­ны­ми сред­ства­ми про­тив столь мощ­ной дер­жа­вы? Нико­им обра­зом. Дей­ст­ви­тель­но, кто отправ­лял­ся от боль­ших и луч­ших задат­ков вели­чия духа, муд­ро­сти, здра­во­мыс­лия, муже­ства, чем те, кото­ры­ми напут­ст­во­ва­ла Алек­сандра в этот поход фило­со­фия? fОн высту­пал про­тив пер­сов, почерп­нув для это­го боль­ше в уче­нии сво­его настав­ни­ка Ари­сто­те­ля, чем в наследии сво­его отца Филип­па. Вме­сте с тем, высо­ко почи­тая Гоме­ра, мы верим сооб­ще­ни­ям, что, по сло­вам само­го Алек­сандра, «Или­а­да» и «Одис­сея» сопро­вож­да­ли его в похо­де как напут­ст­вие, но отверг­нем мне­ние тех, кто ска­жет, что «Или­а­да» и «Одис­сея» были для него толь­ко отдох­но­ве­ни­ем от воин­ских трудов и заня­ти­ем отрад­но­го досу­га, 328а под­лин­ное напут­ст­вие он нахо­дил в фило­соф­ских рас­суж­де­ни­ях, в сочи­не­ни­ях о бес­стра­шии, о муже­стве, о здра­во­мыс­лии, о вели­чии духа: ведь обще­из­вест­но, что он ниче­го не писал о сил­ло­гиз­мах7 или о каких-либо фило­соф­ских поло­же­ни­ях, не был участ­ни­ком про­гу­лок в Ликее или фило­соф­ских собе­се­до­ва­ний в Ака­де­мии8: ведь имен­но так опре­де­ля­ют фило­со­фию те, кто видит ее в сло­вах, а не в делах. Но ведь ниче­го не писа­ли и зна­ме­ни­тей­шие фило­со­фы — Пифа­гор, Сократ, Арке­си­лай9, Кар­не­ад, хотя их не отвле­ка­ли такие вой­ны и они не про­хо­ди­ли дале­кие зем­ли, укро­щая вар­вар­ских царей, bосно­вы­вая гре­че­ские горо­да сре­ди диких пле­мен, научая пер­во­быт­ные народ­но­сти зако­нам и мир­ной жиз­ни; даже имея досуг, они пре­до­ста­ви­ли писа­ние софи­стам10. На каком же осно­ва­нии их счи­та­ют фило­со­фа­ми? На осно­ва­нии того, что они гово­ри­ли, как жили, чему учи­ли. Из это­го же надо исхо­дить и в суж­де­нии об Алек­сан­дре: из того, что он гово­рил, что совер­шил, как вос­пи­ты­вал, мы увидим, что он был фило­соф.

5. И преж­де все­го, самое неожи­дан­ное: рас­смот­ри, если угод­но, уче­ни­ков Алек­сандра, срав­ни­вая их с уче­ни­ка­ми Пла­то­на и Сокра­та. И Пла­тон и Сократ вос­пи­ты­ва­ли вос­при­им­чи­вых и еди­но­языч­ных людей, по мень­шей мере пони­мав­ших гре­че­скую речь. cИ все же мно­гих им не уда­лось убедить: нахо­ди­лись Кри­тии, Алки­ви­а­ды, Кли­то­фон­ты11, кото­рые, как бы отбро­сив узду рас­суж­де­ния, укло­ня­лись в сто­ро­ну. Если же мы обра­тим­ся к делам Алек­сандра, то увидим, что он вос­пи­тал гир­кан­цев для бра­ков, научил ара­хо­сий­цев12 зем­леде­лию, сог­ди­ан­цев13 убедил не уби­вать отцов, а питать их, пер­сов — почи­тать мате­рей, а не женить­ся на них. Изум­ле­ние вызы­ва­ет фило­со­фия, бла­го­да­ря кото­рой индий­цы покло­ня­ют­ся гре­че­ским богам, ски­фы хоро­нят умер­ших, а не съе­да­ют их. dМы удив­ля­ем­ся убеди­тель­ной силе Кар­не­ада, кото­рый побудил Кли­то­ма­ха, кар­фа­ге­ня­ни­на по про­ис­хож­де­нию, носив­ше­го преж­де имя Гасдру­ба­ла, усво­ить эллин­ство; удив­ля­ем­ся и Зено­ну, убедив­ше­му вави­ло­ня­ни­на Дио­ге­на14 зани­мать­ся фило­со­фи­ей; но Алек­сандр про­све­тил Азию, читая Гоме­ра, а сыно­вья пер­сов и сузи­ан рас­пе­ва­ли тра­гедии Еври­пида и Софок­ла. Сократ, вво­дя новые боже­ства, под­верг­ся судеб­но­му пре­сле­до­ва­нию, обви­нен­ный афин­ски­ми согляда­та­я­ми, eа бла­го­да­ря Алек­сан­дру Бак­трия и Кав­каз ста­ли покло­нять­ся гре­че­ским богам. Пла­тон, напи­сав един­ст­вен­ное «Государ­ство», нико­го не убедил вос­поль­зо­вать­ся этой кни­гой по при­чине ее чрез­вы­чай­ной суро­во­сти, Алек­сандр же, осно­вав свы­ше семи­де­ся­ти горо­дов сре­ди вар­вар­ских пле­мен и посе­яв в Азии гре­че­ские нра­вы, победил там дикий и зве­ро­по­доб­ный образ жиз­ни. Нас, читаю­щих «Зако­ны» Пла­то­на, немно­го, а зако­на­ми Алек­сандра вос­поль­зо­ва­лись и поль­зу­ют­ся десят­ки тысяч людей, и поко­ре­ние их Алек­сан­дром сде­ла­ло их счаст­ли­вее избег­нув­ших это­го поко­ре­ния: тех никто не изба­вил от жал­ко­го суще­ст­во­ва­ния, а этих победи­тель заста­вил бла­го­ден­ст­во­вать. fТак что, если Феми­стокл, бежав с роди­ны и полу­чив от пер­сид­ско­го царя бога­тые дары, в том чис­ле горо­да15, обя­зан­ные пода­тью — один на хлеб, дру­гой на вино, тре­тий на осталь­ное про­до­воль­ст­вие, ска­зал, обра­ща­ясь к детям: «Мы погиб­ли бы, если бы не погиб­ли», то с боль­шим осно­ва­ни­ем мож­но было бы ска­зать о поко­рен­ных Алек­сан­дром: «Они не вышли бы из дико­сти, если бы не были поко­ре­ны». Еги­пет не имел бы Алек­сан­дрии, Месо­пота­мия — Селев­кии, Сог­ди­а­на — Проф­та­сии, Индия — Буке­фа­лии, Кав­каз — сосед­ст­ву­ю­ще­го гре­че­ско­го горо­да16; 329а раз­ви­тие этих горо­дов уга­си­ло дикость и содей­ст­во­ва­ло вытес­не­нию дур­ных нра­вов луч­ши­ми. И если фило­со­фы счи­та­ют сво­ей вели­чай­шей заслу­гой укро­ще­ние в чело­ве­че­ских нра­вах пер­во­быт­ной жесто­ко­сти, то Алек­сандр, пере­вос­пи­тав­ший вели­кое мно­же­ство пле­мен, по спра­вед­ли­во­сти дол­жен счи­тать­ся вели­чай­шим фило­со­фом.

6. Дей­ст­ви­тель­но, вызы­ваю­щая общее удив­ле­ние государ­ст­вен­ная систе­ма осно­ва­те­ля стои­че­ской шко­лы Зено­на сво­дит­ся к един­ст­вен­но­му поло­же­нию — чтобы мы жили не осо­бы­ми горо­да­ми и общи­на­ми, управ­ля­е­мы­ми раз­лич­ны­ми уста­ва­ми, bа счи­та­ли бы всех людей сво­и­ми зем­ля­ка­ми и сограж­да­на­ми, так чтобы у нас была общая жизнь и еди­ный рас­по­рядок, как у ста­да, пасу­ще­го­ся на общем паст­би­ще. Зенон пред­ста­вил это в сво­их писа­ни­ях как меч­ту, как образ фило­соф­ско­го бла­го­за­ко­ния и государ­ст­вен­но­го устрой­ства, а Алек­сандр пре­тво­рил сло­ва в дело. Он не после­до­вал сове­ту Ари­сто­те­ля обра­щать­ся с гре­ка­ми как пред­во­ди­тель, заботясь о них как о дру­зьях и близ­ких, а с вар­ва­ра­ми как гос­по­дин, отно­сясь к ним как к живот­ным или рас­те­ни­ям, cчто пре­ис­пол­ни­ло бы его цар­ство вой­на­ми, бег­ст­вом и тай­но назре­ваю­щи­ми вос­ста­ни­я­ми. Видя в себе постав­лен­но­го бога­ми все­об­ще­го устро­и­те­ля и при­ми­ри­те­ля, он при­ме­нял силу ору­жия к тем, на кого не уда­ва­лось воздей­ст­во­вать сло­вом, и сво­дил воеди­но раз­лич­ные пле­ме­на, сме­ши­вая, как бы в неко­ем сосуде друж­бы, жиз­нен­ные укла­ды, обы­чаи, брач­ные отно­ше­ния и застав­ляя всех счи­тать роди­ной все­лен­ную, кре­по­стью — лагерь, еди­но­пле­мен­ны­ми — доб­рых, ино­пле­мен­ны­ми — злых; раз­ли­чать меж­ду гре­ком и вар­ва­ром dне по щиту, мечу, одеж­де, а видеть при­знак гре­ка в доб­ле­сти и при­знак вар­ва­ра — в пороч­но­сти; счи­тать общи­ми одеж­ду, стол, брач­ные обы­чаи, все полу­чив­шее сме­ше­ние в кро­ви и потом­стве.

7. Корин­фя­нин Дема­рат, один из госте­при­им­цев и дру­зей Филип­па, увидев Алек­сандра в Сузах, очень обра­до­вал­ся и, про­сле­зив­шись, ска­зал, что вели­кой радо­сти были лише­ны элли­ны, умер­шие рань­ше, чем они мог­ли увидеть Алек­сандра, вос­седаю­ще­го на троне Дария; eя же, кля­нусь Зев­сом, нисколь­ко не завидую тем, кто имел воз­мож­ность при­об­щить­ся к это­му зре­ли­щу: ведь это было толь­ко делом уда­чи, и при­том такой, какую име­ли наравне с Алек­сан­дром и дру­гие цари; но я хотел бы ока­зать­ся зри­те­лем того пре­крас­но­го и свя­щен­но­го сва­деб­но­го тор­же­ства, когда Алек­сандр, собрав под одним зла­то­вер­хим шатром за общим сто­лом и боже­ст­вен­ным покро­ви­тель­ст­вом сто пер­си­я­нок невест и сто македо­нян и гре­ков — fжени­хов, сам жених одной, а для всех осталь­ных сват, покро­ви­тель и отец, увен­чан­ный, пер­вым запел сва­деб­ный гимн — как бы песнь люб­ви и друж­бы меж­ду соче­таю­щи­ми­ся знат­ней­ши­ми и могу­ще­ст­вен­ней­ши­ми рода­ми. Сла­дост­но было бы мне ска­зать: о нера­зум­ный вар­вар Ксеркс, тщет­но трудив­ший­ся над соору­же­ни­ем моста через Гел­лес­понт17, вот как соеди­ня­ют Азию с Евро­пой муд­рые цари — не брев­на­ми, не плота­ми, не без­душ­ны­ми и бес­чув­ст­вен­ны­ми свя­зя­ми, а свя­зы­ваю­щи­ми пле­ме­на уза­ми чест­ной люб­ви, закон­ных бра­ков и общ­но­стью потом­ства.

8. Ста­вя перед собой столь высо­кую цель, Алек­сандр ввел не мидий­скую одеж­ду, а пер­сид­скую, гораздо более про­стую. 330Отка­зав­шись от все­го необыч­но­го и при­тя­за­тель­но­го, как тиа­ра, кан­дий, ана­к­си­риды18, он, по свиде­тель­ству Эра­то­сфе­на, стал носить одеж­ду, соче­тав­шую в себе пер­сид­ское с македон­ским: отно­сясь к без­раз­лич­ным вещам как фило­соф, он, как общий пове­ли­тель и мило­сти­вый царь, отнес­ся с ува­же­ни­ем к одеж­де поко­рен­ных и тем вос­ста­но­вил их рас­по­ло­же­ние к македо­ня­нам, кото­рых они ста­ли почи­тать как началь­ст­ву­ю­щих, а не нена­видеть как вра­гов. Напро­тив того, было бы про­яв­ле­ни­ем нера­зу­мия и кос­но­сти пре­кло­нять­ся перед одно­цвет­ной хла­мидой и отвер­гать хитон, укра­шен­ный пур­пу­ром, напо­до­бие нера­зум­но­го ребен­ка при­дер­жи­ва­ясь того оде­я­ния, bкото­рое вос­при­ня­то, слов­но от кор­ми­ли­цы, от уна­сле­до­ван­но­го обы­чая отцов. Люди, охотя­щи­е­ся на зве­рей, оде­ва­ют­ся в оле­ньи шку­ры, пти­це­ло­вы укра­ша­ют свои хито­ны пти­чьи­ми перья­ми. Надо осте­ре­гать­ся крас­ной одеж­ды, пока­зы­ва­ясь быкам, и белой — пока­зы­ва­ясь сло­нам: ибо от этих цве­тов они раз­дра­жа­ют­ся и сви­ре­пе­ют. Если же вели­кий царь, укро­щая и уми­ротво­ряя воин­ст­вен­ные и бес­по­кой­ные наро­ды, достиг это­го при помо­щи мест­ной одеж­ды cи при­выч­но­го обра­за жиз­ни, пре­одоле­вая у побеж­ден­ных подав­лен­ность и мрач­ные настро­е­ния, то неуже­ли это вызо­вет упре­ки? Не сле­ду­ет ли ско­рее удив­лять­ся муд­ро­сти того, кто незна­чи­тель­ным изме­не­ни­ем внеш­не­го обли­ка повел за собой Азию — ору­жи­ем поко­рив тела, а одеж­дой при­влек­ши к себе души? Удив­ля­ют­ся сокра­ти­ку Ари­стип­пу19, кото­рый и в про­стом пла­ще, и в милет­ской хла­миде оди­на­ко­во сохра­нял бла­го­об­ра­зие; а Алек­сан­дру вме­ня­ют в вину, что он, укра­шая оте­че­ст­вен­ную одеж­ду, не пре­не­брег и одеж­дой побеж­ден­ных, пола­гая осно­ва­ния вели­ких дел. dВедь не раз­бой­ни­чий набег совер­шил он на Азию, не имел наме­ре­ния рас­тер­зать и огра­бить ее как послан­ную бла­го­при­ят­ной слу­чай­но­стью неожи­дан­ную добы­чу — с каким наме­ре­ни­ем впо­след­ст­вии пошел на Ита­лию Ган­ни­бал, а ранее тре­ры20 на Ионию и ски­фы на Мидию, но желая пока­зать, что все на зем­ле под­чи­не­но еди­но­му разу­му и еди­ной граж­дан­ст­вен­но­сти, что все люди состав­ля­ют еди­ный народ, он и при­нял такое убран­ство. И если бы боже­ство, eпослав­шее в наш мир душу Алек­сандра, не ото­зва­ло ее вско­ре, то еди­ный закон управ­лял бы все­ми людь­ми и они взи­ра­ли бы на еди­ную спра­вед­ли­вость как на общий свет. Ныне же лише­на это­го све­та та часть зем­ли, кото­рая не виде­ла Алек­сандра.

9. Итак, уже основ­ная цель похо­да пока­зы­ва­ет Алек­сандра как фило­со­фа: он стре­мил­ся не к соб­ст­вен­но­му обо­га­ще­нию и рос­ко­ши, а к уста­нов­ле­нию сре­ди всех людей согла­сия, мира и дру­же­ст­вен­но­го обще­ния. Далее, рас­смот­рим его выска­зы­ва­ния, ибо нра­вы и дру­гих царей и вла­сти­те­лей более все­го отра­же­ны в их выска­зы­ва­ни­ях. Ста­рик Анти­гон21, когда некий софист под­нес ему сочи­не­ние о спра­вед­ли­во­сти, ска­зал: f«Ты глуп, если, видя, как я рас­прав­ля­юсь с чужи­ми горо­да­ми, гово­ришь мне о спра­вед­ли­во­сти». Тиран Дио­ни­сий гово­рил, что маль­чи­ков надо обма­ны­вать игор­ны­ми костя­ми, а взрос­лых — клят­ва­ми. А на памят­ни­ке Сар­да­на­па­ла была над­пись: «Сколь­ко я съел и наблудил, тако­во мое досто­я­ние». Кто не при­зна­ет, что из этих изре­че­ний одно выра­жа­ет сла­сто­лю­бие, дру­гое — без­бож­ность, третье — неспра­вед­ли­вость и коры­сто­лю­бие? А речи Алек­сандра, 331если устра­нить диа­де­му, Аммо­на и боже­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние, пока­жут­ся реча­ми Сокра­та, или Пла­то­на, или Пифа­го­ра. Ибо мы не долж­ны учи­ты­вать те веле­ре­чи­во­сти, кото­ры­ми поэты снаб­ди­ли изо­бра­же­ния и изва­я­ния Алек­сандра, сораз­ме­ря­ясь не с его скром­но­стью, а с могу­ще­ст­вом:


bРечь на устах у куми­ра, впе­рив­ше­го на небо взо­ры:
Я гос­по­дин на зем­ле; Зевс, на Олим­пе цари22.

Или: «Я Алек­сандр, сын Зев­са». Все это, как я ска­зал, при­мыс­ли­ли поэты, льсти­во воз­ве­ли­чи­вая судь­бу Алек­сандра; а рас­смот­ре­ние под­лин­ных слов Алек­сандра надо начать с тех, кото­рые отно­сят­ся к его дет­ству. Он был самым быст­ро­но­гим сре­ди сво­их сверст­ни­ков, и това­ри­щи сове­то­ва­ли ему высту­пить на олим­пий­ских состя­за­ни­ях. Он спро­сил, участ­ву­ют ли в них цари, и, полу­чив ответ, что не участ­ву­ют, ска­зал, что в таком слу­чае усло­вия для него будут неспра­вед­ли­вы­ми: победить он смо­жет толь­ко про­стых граж­дан, а поне­сти пора­же­ние — толь­ко как царь. А когда его отец Филипп в обла­сти три­бал­лов23 был ранен копьем в бед­ро и, хотя опас­ность для жиз­ни мино­ва­ла, тяго­тил­ся остав­шей­ся хро­мотой, Алек­сандр ска­зал ему: «Не уны­вай, отец, и высту­пай бод­ро, полу­чая на каж­дом шагу напо­ми­на­ние о тво­ей доб­ле­сти». Раз­ве не свиде­тель­ст­ву­ет это о фило­соф­ской направ­лен­но­сти ума cи о вооду­шев­ля­ю­щем вос­хи­ще­нии нрав­ст­вен­ной кра­сотой, гос­под­ст­ву­ю­щей над телес­ным ущер­бом? Как же он дол­жен был гор­дить­ся сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми рана­ми, напо­ми­нав­ши­ми ему о победах, о взя­тых горо­дах, о сдав­ших­ся царях: не закры­вать руб­цы при­хо­ди­лось ему, а носить их как почет­ные зна­ки воин­ской доб­ле­сти.

10. И вот если когда в застоль­ной беседе пред­ла­га­лось срав­нить сти­хи Гоме­ра — кто какой ста­вит выше, то Алек­сандр отда­вал пред­по­чте­ние перед все­ми про­чи­ми тако­му сти­ху:


Слав­ный в Элла­де как муд­рый царь и как доб­лест­ный воин24, —

похва­лу, кото­рую дру­гой пред­вос­хи­тил по вре­ме­ни, он рас­смат­ри­вал как закон для себя; dтак что мож­но ска­зать, что Гомер одним и тем же сти­хом про­сла­вил доб­лесть Ага­мем­но­на и пред­рек доб­лесть Алек­сандра. Пере­пра­вив­шись через Гел­лес­понт, Алек­сандр осмот­рел Трою, мыс­лен­но вос­про­из­во­дя герой­ские подви­ги. Когда один из мест­ных жите­лей пред­ло­жил пода­рить ему лиру Пари­са, если он поже­ла­ет, он отве­тил: «Его лира мне не нуж­на: у меня есть лира Ахил­ла, под зву­ки кото­рой он отды­хал,


вос­пе­вая сла­ву геро­ев»25,

а лира Пари­са, с ее любов­ным напе­вом, зву­ча­ла слиш­ком изне­жен­ной и жен­ст­вен­ной музы­кой. Фило­соф­ской душе свой­ст­вен­но eлюбить муд­рость и вос­хи­щать­ся муд­ре­ца­ми; и Алек­сандр отли­чал­ся этим, как ни один царь. Уже гово­ри­лось о том, как он отно­сил­ся к Ари­сто­те­лю; извест­но так­же, что он счи­тал иссле­до­ва­те­ля гар­мо­нии Ана­к­сар­ха сво­им бли­жай­шим дру­гом; элей­цу Пирро­ну он при пер­вой встре­че с ним пода­рил десять тысяч золотых монет26; уче­ни­ку Пла­то­на Ксе­но­кра­ту послал в дар пять­де­сят талан­тов; Оне­си­кри­та, уче­ни­ка кини­ка Дио­ге­на, fкак сооб­ща­ют мно­гие исто­ри­ки, он назна­чил началь­ни­ком корм­чих. С самим Дио­ге­ном он бесе­до­вал в Корин­фе и был так пора­жен его жиз­нью, почув­ст­во­вал к нему такое ува­же­ние, что часто, вспо­ми­ная его, гово­рил: «Если бы я не был Алек­сан­дром, то был бы Дио­ге­ном»; то есть «если бы я не фило­соф­ст­во­вал дея­ни­я­ми, то зани­мал­ся бы фило­соф­ски­ми рас­суж­де­ни­я­ми». Он не ска­зал: «если бы я не был царем, то был бы Дио­ге­ном», и не ска­зал: «если бы я не был бога­тым и Арге­а­дом»27 (ибо он не отда­вал пред­по­чте­ние 332счаст­ли­вой судь­бе перед муд­ро­стью и пор­фи­ре с диа­де­мой перед сумой и пла­щом); но ска­зал: «если бы я был не Алек­сан­дром, то был бы Дио­ге­ном», то есть: «если бы я не замыс­лил сме­шать воеди­но вар­вар­ство и эллин­ство, и, прой­дя весь мате­рик, заме­рить его, и, иссле­дуя пре­де­лы зем­ли и моря, сомкнуть Македо­нию с оке­а­ном, и посе­ять там Элла­ду, и рас­про­стра­нить вся­ко­го рода пра­во­судие и мир, то я не сидел бы в празд­ном могу­ще­стве, а сорев­но­вал бы Дио­ге­ну в обра­зе жиз­ни. Ныне же, про­сти меня, Дио­ген, bя под­ра­жаю Герак­лу и сорев­ную Пер­сею и иду по следам Дио­ни­са, бога-родо­на­чаль­ни­ка и пра­деда28. Я хочу, чтобы элли­ны сно­ва одер­жа­ли победу в Индии и пля­са­ли там и напом­ни­ли кав­каз­ским гор­ным и диким пле­ме­нам о вак­хи­че­ских шест­ви­ях. Гово­рят, что и там есть мужи, иску­шен­ные в неко­ей суро­вой, пре­не­бре­гаю­щей одеж­да­ми муд­ро­сти, свя­щен­ные и сво­е­за­кон­ные, пре­дан­ные боже­ству, непри­хот­ли­во­стью пре­вос­хо­дя­щие Дио­ге­на, не нуж­даю­щи­е­ся и в суме: ибо они не откла­ды­ва­ют пищу, а полу­ча­ют ее все­гда гото­вую и све­жую от самой зем­ли; питьем для них текут реки, cа ложе для отды­ха им дают листья, опав­шие с дере­вьев, и тра­ва. Бла­го­да­ря мне и они узна­ют Дио­ге­на и Дио­ген узна­ет их. Надо и мне пере­че­ка­нить моне­ту29, пре­об­ра­зо­вав вар­вар­ство эллин­ской граж­дан­ст­вен­но­стью».

11. Это так. Но что пока­зы­ва­ют сами дея­ния Алек­сандра — про­из­вол судь­бы, воин­ст­вен­ность, гос­под­ство силы? Или же боль­шое муже­ство и спра­вед­ли­вость, боль­шое здра­во­мыс­лие и сдер­жан­ность, разум­ную после­до­ва­тель­ность, трез­вый и про­ни­ца­тель­ный рас­чет во всех поступ­ках? Ведь я не могу, кля­нусь бога­ми, ска­зать, что такой-то из них я, рас­судив, отно­шу к муже­ству Алек­сандра, тот — к чело­ве­ко­лю­бию, тот — к воз­держ­но­сти: в каж­дом его дей­ст­вии мы видим сме­ше­ние всех доб­ро­де­те­лей, dтак что он под­креп­ля­ет утвер­жде­ние сто­и­ков, что во всем, что дела­ет муд­рец, он дей­ст­ву­ет сооб­раз­но со все­ми доб­ро­де­те­ля­ми и в каж­дом дей­ст­вии гла­вен­ст­ву­ет одна какая-либо доб­ро­де­тель, но она при­зы­ва­ет и про­чие и направ­ля­ет их к той же цели. И дей­ст­ви­тель­но, мы видим, что у Алек­сандра воин­ст­вен­ность соче­та­лась с чело­ве­ко­лю­би­ем, тер­пи­мость — с твер­до­стью, щед­рость — с береж­ли­во­стью; в гне­ве он был отход­чив, в люб­ви сдер­жан; его отдых не бывал без­де­я­тель­ным, а трудо­лю­бие не пре­пят­ст­во­ва­ло уте­хам. Кто соче­тал вой­ны с празд­не­ства­ми, песен­ное шест­вие — с воин­ским похо­дом, оса­ду горо­дов — с вак­хи­че­ски­ми свя­щен­но­дей­ст­ви­я­ми и сва­деб­ны­ми тор­же­ства­ми? Кто так строг к нару­ше­ни­ям спра­вед­ли­во­сти и участ­лив к бед­ст­ву­ю­щим? eКто так гро­зен для вра­гов и так бла­го­скло­нен к про­ся­щим поща­ды? Мне вспо­ми­на­ет­ся здесь сло­во, ска­зан­ное Пором. Когда Пор был взят в плен и при­веден к Алек­сан­дру, тот спро­сил у него, как дол­жен с ним посту­пить. «По-цар­ски», — ска­зал Пор. И на вопрос Алек­сандра: «Ниче­го более?» — отве­тил: «Ниче­го, все осталь­ное заклю­че­но в сло­ве “по-цар­ски”». А мне, гово­ря о дея­ни­ях Алек­сандра, хочет­ся все­гда повто­рять оцен­ку «по-фило­соф­ски». Влю­бив­шись в Рок­са­ну, дочь Окси­ар­та, кото­рая пля­са­ла в хоре плен­ниц, он не оскор­бил ее наси­ли­ем, а женил­ся на ней: по-фило­соф­ски. fУвидав уби­то­го Дария, он не при­нес бла­годар­ст­вен­ную жерт­ву и не стал лико­вать по пово­ду окон­ча­ния дол­гой вой­ны, но, сняв с себя хла­миду, наки­нул ее на мерт­во­го, как бы покры­вая этот при­мер цар­ской судь­бы: по-фило­соф­ски. А одна­жды он читал сек­рет­ное пись­мо от мате­ри, и слу­чай­но сидев­ший с ним рядом Гефе­сти­он в про­сто­те стал одно­вре­мен­но читать его; 333и Алек­сандр не пре­пят­ст­во­вал ему, а толь­ко при­ло­жил свое коль­цо к его губам, дру­же­ски пред­пи­сы­вая ему хра­нить мол­ча­ние: по-фило­соф­ски. И в самом деле, если все это не по-фило­соф­ски, то что же дру­гое мы при­зна­ем фило­соф­ским?

12. Сопо­ста­вим с поведе­ни­ем Алек­сандра при­ме­ры обще­при­знан­ных фило­со­фов. Сократ про­явил сдер­жан­ность30, когда спал вме­сте с Алки­ви­а­дом; Алек­сандр, когда пре­фект побе­ре­жья Филок­сен, сооб­щая ему, что в Ионии есть маль­чик невидан­ной кра­соты, запро­сил, рас­по­рядит­ся ли он при­слать его к себе, отве­тил с горе­чью: «Что тако­го ты узнал обо мне, негод­ней­ший из людей, что подо­льща­ешь­ся ко мне таки­ми пред­ло­же­ни­я­ми?» bМы вос­хи­ща­ем­ся тем, что Ксе­но­крат не при­нял послан­ные ему в дар Алек­сан­дром пять­де­сят талан­тов; а тем, что Алек­сандр их послал, не будем вос­хи­щать­ся? Раз­ве мы не согла­сим­ся, что оди­на­ко­во пре­не­бре­га­ют день­га­ми и тот, кто откло­ня­ет такой пода­рок, и тот, кто его пред­ла­га­ет? Ксе­но­кра­та фило­со­фия научи­ла не нуж­дать­ся в богат­стве; Алек­сандра же она научи­ла нуж­дать­ся в нем, чтобы щед­ро ода­рять таких, как Ксе­но­крат. Ана­к­сарх при виде кро­ви, теку­щей из раны Алек­сандра, ска­зал: «А ведь это не вла­га, а кровь»31, но сколь­ко раз это гово­рил сам Алек­сандр, полу­чая раны? Впро­чем, пра­виль­ные суж­де­ния, как мы пола­га­ем, при­су­щи всем людям — ведь при­ро­да сама по себе ука­зы­ва­ет путь к подо­баю­ще­му, — cно фило­со­фы отли­ча­ют­ся от боль­шин­ства тем, что у них эти суж­де­ния твер­до про­ти­во­сто­ят небла­го­при­ят­ным обсто­я­тель­ствам. Ведь не все­гда люди руко­вод­ст­ву­ют­ся в сво­ей жиз­ни таки­ми поло­же­ни­я­ми, как


Зна­ме­нье луч­шее всех — за оте­че­ство храб­ро сра­жать­ся32 

или «послед­ний пре­дел для всех людей — смерть»; но сила обсто­я­тельств лома­ет здра­вые суж­де­ния и мысль о близ­кой опас­но­сти заглу­ша­ет голос разу­ма. Ибо страх не толь­ко «пора­жа­ет память», по сло­ву Фукидида33, но подав­ля­ет вся­кие руко­во­дя­щие пра­ви­ла, често­лю­бие, стрем­ле­ния, если фило­со­фия не пре­до­ста­ви­ла им сво­ей опо­ры34.


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1«сколь­ко ночей про­во­дил…» — «Или­а­да», IX, 325—326.
  • 2Сар­да­на­пал — асси­рий­ский царь (ок. 668—626).
  • 3Мит­ри­дат — зять Дария.
  • 4и если бы подо­спев­ший Пто­ле­мей… — Ср. выше, био­гра­фия Алек­сандра, гл. LXIII, где вме­сто Пто­ле­мея упо­ми­на­ет­ся Пев­кест.
  • 5тяго­тея к Амин­те и сыно­вьям Аэро­па… — Македо­ня­нин Амин­та бежал в Пер­сию и посту­пил на служ­бу к царю. Сыно­вья македон­ско­го царя Аэро­па были уби­ты по подо­зре­нию в при­част­но­сти к смер­ти Филип­па.
  • 6Ана­к­си­мен из Ламп­са­ка (ок. 380—320) — исто­рик и ритор, автор несо­хра­нив­шей­ся исто­рии Алек­сандра.
  • 7Сил­ло­гизм — фигу­ра дока­за­тель­ства, состо­я­щая из двух вза­и­мо­свя­зан­ных посы­лок и умо­за­клю­че­ния. Тео­рию сил­ло­гиз­ма раз­ра­ботал Ари­сто­тель.
  • 8не был участ­ни­ком про­гу­лок в Ликее или… в Ака­де­мии… — Во мно­гих гре­че­ских фило­соф­ских шко­лах обу­че­ние про­ис­хо­ди­ло во вре­мя про­гул­ки. Суще­ст­ву­ет вер­сия, что назва­ние «пери­па­те­ти­ки» про­изо­шло от гре­че­ско­го гла­го­ла «пери­па­тейн» («про­гу­ли­вать­ся»). Ликей — роща близ Афин, посвя­щен­ная Апол­ло­ну Ликей­ско­му («Ликей­ский» мож­но пони­мать как «гони­тель вол­ков»), где нахо­ди­лась шко­ла Ари­сто­те­ля. Ака­де­мия — назва­ние сада и гим­на­сия непо­да­ле­ку от Афин, посвя­щен­ных герою Ака­де­му; здесь учил Пла­тон.
  • 9Арке­си­лай (316—241) — осно­ва­тель Сред­ней (II) Ака­де­мии.
  • 10пре­до­ста­ви­ли писа­ние софи­стам. — Софи­ста­ми гре­ки назы­ва­ли плат­ных учи­те­лей фило­со­фии и крас­но­ре­чия.
  • 11нахо­ди­лись Кри­тии, Алки­ви­а­ды, Кли­то­фон­ты… — Т. е. люди, изме­нив­шие «чистой фило­со­фии». Кри­тий при­над­ле­жал к чис­лу уче­ни­ков Сокра­та, но поз­же вошел в чис­ло «Трид­ца­ти тира­нов». Алки­ви­ад, так­же хоро­шо зна­ко­мый с Сокра­том, вооб­ще был бес­прин­цип­ным поли­ти­че­ским аван­тю­ри­стом. Кли­то­фонт, воз­мож­но слу­шав­ший Сокра­та, участ­во­вал в оли­гар­хи­че­ском пере­во­ро­те в Афи­нах (411 г.).
  • 12Ара­хо­сия — область к сев. от Гед­ро­зии.
  • 13Сог­ди­а­на — область вокруг совре­мен­но­го Самар­кан­да.
  • 14удив­ля­ем­ся и Зено­ну, убедив­ше­му вави­ло­ня­ни­на Дио­ге­на… — Под Зено­ном, может быть, сле­ду­ет пони­мать Зено­на Тар­сий­ско­го, кото­ро­го Дио­ген сме­нил в каче­стве гла­вы стои­че­ской шко­лы (после 204 г.). Осно­ва­тель шко­лы сто­и­ков Зенон из Кити­о­на на о. Кип­ре (336—268) жил более чем на сто лет рань­ше Дио­ге­на.
  • 15в том чис­ле горо­да… — Арта­к­серкс I, к кото­ро­му бежал Феми­стокл, дал ему в управ­ле­ние горо­да Маг­не­сию, Ламп­сак и Миунт.
  • 16Кав­каз — сосед­ст­ву­ю­ще­го гре­че­ско­го горо­да… — Речь идет, веро­ят­но, о т. н. Алек­сан­дрии Кав­каз­ской, кото­рая лока­ли­зи­ру­ет­ся, одна­ко, на терри­то­рии совр. Афга­ни­ста­на.
  • 17над соору­же­ни­ем моста через Гел­лес­понт… — Об этом рас­ска­зы­ва­ет Геро­дот («Исто­рия», VII, 33 сл.).
  • 18Ана­к­си­риды — шта­ны в виде шаро­вар, при­над­леж­ность туа­ле­та пер­сид­ских царей.
  • 19Ари­стипп — из Кире­ны (ок. 435—355) — уче­ник Сокра­та, осно­ва­тель т. н. шко­лы кире­на­и­ков, где про­по­ве­до­вал­ся культ наслаж­де­ния.
  • 20Тре­ры — фра­кий­ское пле­мя.
  • 21Ста­рик Анти­гон… — Т. е. Анти­гон I, пол­ко­во­дец Алек­сандра.
  • 22«Речь на устах…» — Из неиз­вест­но­го сочи­не­ния.
  • 23Три­бал­лы — фра­кий­ское пле­мя.
  • 24«Слав­ный в Элла­де…» — «Или­а­да», III, 179.
  • 25«вос­пе­вая сла­ву геро­ев»… — «Или­а­да», III, 189.
  • 26элей­цу Пирро­ну… десять тысяч золотых монет… — Пиррон из Элиды (ок. 360—270) — осно­во­по­лож­ник неа­ка­де­ми­че­ско­го скеп­ти­циз­ма. Суще­ст­ву­ет вер­сия, что день­ги он полу­чил за хва­леб­ное сочи­не­ние в честь Алек­сандра.
  • 27«если бы я не был… Арге­а­дом»… — Македон­ские цари, по пре­да­нию, вели свое про­ис­хож­де­ние из т. н. Македон­ско­го Аргоса, кото­рый, по мне­нию совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей, нахо­дил­ся запад­нее Македо­нии, бли­же к Эпи­ру.
  • 28бога-родо­на­чаль­ни­ка и пра­деда. — Одна из легенд воз­во­ди­ла про­ис­хож­де­ние македон­ских царей к Дио­ни­су.
  • 29пере­че­ка­нить моне­ту… — По сооб­ще­нию ряда авто­ров, Дио­ген, заве­дуя чекан­кой монет и полу­чив от ора­ку­ла совет «сде­лать пере­оцен­ку цен­но­стей», пре­врат­но истол­ко­вал его и стал под­де­лы­вать день­ги.
  • 30Сократ про­явил сдер­жан­ность… — Об этом см. Пла­тон, «Пир», 217a сл.
  • 31Ана­к­сарх… не вла­га, а кровь… — Про­пуск в тек­сте допол­нен по парал­лель­но­му месту из речи II. Цита­та заим­ст­во­ва­на из «Или­а­ды» (V, 340).
  • 32«Зна­ме­нье луч­шее всех…» — «Или­а­да», XII, 243.
  • 33по сло­ву Фукидида… — «Исто­рия», II, 87.
  • 34сво­ей опо­ры. — Окон­ча­ние «Речи пер­вой» не сохра­ни­лось.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1364004323 1364004404 1364004409 1438024200 1438028000 1438059000