Сравнение Аристофана с Менандром

1. St. p. 853Если гово­рить в общем и целом, бо́льшие пре­иму­ще­ства на сто­роне Менанд­ра. А по част­но­стям мож­но при­ба­вить еще вот что. bУ Менанд­ра нет напы­щен­но­сти, искус­ст­вен­но­сти и гру­бо­сти, свой­ст­вен­ных Ари­сто­фа­ну. Поэто­му про­сто­людин и невеж­да, к кому обра­ща­ет­ся Ари­сто­фан, быва­ет пле­нен им, а обра­зо­ван­но­му чело­ве­ку это не нра­вит­ся. Я имею в виду про­ти­во­по­став­ле­ния, риф­мы¹ и калам­бу­ры.

Менандр ими поль­зу­ет­ся кста­ти, уме­рен­но и со смыс­лом, Ари­сто­фан нев­по­пад, не зная меры и бес­со­дер­жа­тель­но.

Ведь он заслу­жи­ва­ет похва­лы, гово­рят, за то, что он уто­пил тами­ев [каз­на­че­ев], кото­рые были на самом деле не тами­я­ми, а лами­я­ми².

Вот еще при­ме­ры из его сочи­не­ний:

или:

или:

или:

или:

или:

или:

И дей­ст­ви­тель­но, у него в соче­та­ни­ях слов есть тра­ги­че­ское, коми­че­ское, гор­дое, низ­мен­ное, туман­ные общие места, воз­вы­шен­ное и вели­че­ст­вен­ное, вздор и тош­нотвор­ная бол­тов­ня. Речь, заклю­чаю­щая в себе такие несо­гла­со­ван­но­сти и несоот­вет­ст­вия, dне быва­ет харак­тер­ной для каж­до­го дей­ст­ву­ю­ще­го лица в отдель­но­сти. Я утвер­ждаю, что, напри­мер, царю при­ли­чен стиль высо­кий, ора­то­ру — выра­зи­тель­ный, жен­щине — про­стой, чело­ве­ку сред­не­му — обы­ден­ный, участ­ни­ку народ­но­го собра­ния — пло­щад­ной.

Ари­сто­фан, слов­но по жре­бию, рас­пре­де­ля­ет меж­ду дей­ст­ву­ю­щи­ми лица­ми слу­чай­но попав­ши­е­ся ему сло­ва, и невоз­мож­но узнать, гово­рит ли сын или отец, кре­стья­нин или бог, ста­ру­ха или герой.

2. А речь Менанд­ра так отпо­ли­ро­ва­на и обла­да­ет такой сораз­мер­но­стью, что кажет­ся одно­род­ной, хотя она сопут­ст­ву­ет мно­гим чув­ствам и нра­вам. В при­ме­не­нии к раз­лич­ным дей­ст­ву­ю­щим лицам она сохра­ня­ет ров­ность eв употреб­ле­нии обыч­ных, ходо­вых слов. Если же слу­ча­ет­ся, что по ходу дей­ст­вия нуж­но шутов­ство и гром­кие речи, звук флейт ста­но­вит­ся более рез­ким, но ско­ро мяг­ки­ми зву­ка­ми он успо­ка­и­ва­ет голос и ста­вит его на место.

Несмот­ря на то, что было мно­го слав­ных масте­ров, ни один сапож­ник не изгото­вил обу­ви, ни один теат­раль­ный худож­ник не сде­лал мас­ки, никто не сшил костю­ма, год­ных сра­зу и муж­чине, и жен­щине, и юно­ше, и ста­ри­ку, и рабу-домо­чад­цу.

Но Менандр так исполь­зу­ет речь, что она сооб­ра­зу­ет­ся со вся­ким харак­те­ром, поло­же­ни­ем и воз­рас­том. При­том, хотя Менандр начал писать еще юно­шей, а умер в рас­цве­те сил и талан­та, fон, по свиде­тель­ству Ари­сто­те­ля, в отно­ше­нии язы­ка делал огром­ные успе­хи по срав­не­нию с дру­ги­ми писа­те­ля­ми. И поэто­му если кто-либо станет срав­ни­вать пер­вые про­из­веде­ния Менанд­ра со сред­ни­ми и послед­ни­ми, он узна­ет таким обра­зом, как мно­го мог бы сде­лать поэт и при­ба­вить к суще­ст­ву­ю­щим сочи­не­ни­ям дру­гие, если бы про­жил доль­ше.

3. 854Ведь одни из дра­ма­тур­гов пишут для тол­пы, для чер­ни, дру­гие для немно­гих, а ска­зать нечто, состав­лен­ное из обо­их видов поэ­зии, то, что под­хо­дит всем и каж­до­му, нелег­ко.

Ари­сто­фан, конеч­но, непри­я­тен тол­пе и невы­но­сим для вос­пи­тан­ных людей. Его поэ­зия похо­жа на поэ­зию улич­ной дев­ки, в зре­лом воз­расте под­ра­жаю­щей замуж­ней жен­щине. Само­на­де­ян­но­сти ее не выно­сит тол­па, а рас­пу­щен­ность и пороч­ность ее вызы­ва­ют отвра­ще­ние у почтен­ных людей. Менандр, напро­тив, пред­ста­вив поэ­зию в ее пре­ле­сти, пока­зал себя в выс­шей сте­пе­ни свое­об­раз­ным и на сцене, и в шко­лах, и во вре­мя пир­шеств, bочень близ­ким к тому луч­ше­му, что созда­ла Гре­ция в лите­ра­ту­ре, в нау­ке и в искус­стве спо­ра. Он пока­зал, что собой пред­став­ля­ет в дей­ст­ви­тель­но­сти искус­ство речи, явля­ясь всюду с неопро­вер­жи­мой убеди­тель­но­стью, под­чи­няя себе всю сла­ву и дух гре­че­ско­го язы­ка. Ведь ради кого, как не ради Менанд­ра, пой­ти в театр обра­зо­ван­но­му чело­ве­ку? Когда быва­ет пере­пол­нен театр, если пока­зы­ва­ют комедию? Кто более заслу­жи­ва­ет, чтобы сотра­пез­ни­ки усту­па­ли, а Дио­нис¹⁰ давал место за сто­лом? Подоб­но тому, как живо­пис­цы, когда у них уста­ют гла­за, обра­ща­ют­ся к пест­рым и зеле­ным крас­кам, cМенандр слу­жит отды­хом для фило­со­фов и уче­ных от их чрез­мер­но напря­жен­ных раз­мыш­ле­ний, слов­но он чер­па­ет свои мыс­ли с цве­ту­ще­го луга, бога­то­го тенью и пол­но­го бла­го­уха­ний.

4. Да и хоро­ших акте­ров-коми­ков в это вре­мя было мно­го в гре­че­ском государ­стве…¹¹

Комедии Менанд­ра содер­жат неис­ся­кае­мую и бла­го­дат­ную соль ост­ро­умия, как бы порож­ден­ную тем морем, из кото­ро­го роди­лась Афро­ди­та. А соль Ари­сто­фа­на, горь­кая и шеро­хо­ва­тая, обла­да­ет язви­тель­ной едко­стью. И я не знаю, в чем выра­жа­ет­ся его трес­ку­чее ост­ро­умие: в сло­вах или в дей­ст­ву­ю­щих лицах.

То, что он заим­ст­ву­ет, он, без­услов­но, пор­тит. Интри­га у него не под­ни­ма­ет­ся до изя­ще­ства, а оста­ет­ся в рам­ках низо­сти; dдере­вен­ская угло­ва­тость не про­стая, а глу­пая, забав­ное вызы­ва­ет не смех, а насмеш­ку, любов­ные дела не весе­лы, а фри­воль­ны. Кажет­ся, что этот чело­век не то, чтобы писал про­из­веде­ния для скром­ных людей, нет, он рас­то­чал свои гнус­но­сти и бес­чин­ства для раз­нуздан­ных, а свое зло­пы­ха­тель­ство и желчь для завист­ли­вых и негод­ных.