Хорошо ли изречение: «Живи неприметно»?

Про­тив эпи­ку­рей­цев Плу­тарх, в каче­стве гла­вы Пла­то­нов­ской шко­лы, напи­сал не мень­ше деся­ти сочи­не­ний (Lampr. cat. 80-82. 129. 133. 143. 148. 155. 159. 178), из кото­рых до нас дошли толь­ко три: «Про­тив Колота», «О том, что даже при­ят­ная жизнь невоз­мож­на, если сле­до­вать Эпи­ку­ру» и «Хоро­шо ли изре­че­ние: “Живи непри­мет­но”». Послед­нее фигу­ри­ру­ет в так назы­вае­мом «Лам­при­е­вом пере­чне» (Lampr. cat. 178) под назва­ни­ем: «Об изре­че­нии: “Живи непри­мет­но”». По фор­ме оно пред­став­ля­ет собою памят­ник ора­тор­ской про­зы, точ­нее пуб­лич­ную декла­ма­цию, весь­ма рас­про­стра­нен­ную в эпо­ху вто­рой софи­сти­ки и слу­жив­шую сред­ст­вом про­све­ще­ния и одно­вре­мен­но мораль­но-фило­соф­ско­го воздей­ст­вия на город­ское насе­ле­ние во всех циви­ли­зо­ван­ных обла­стях Рим­ской импе­рии. Про­из­не­сен­ная перед неиз­вест­ной ауди­то­ри­ей, эта речь пред­став­ля­ет собой напо­ри­стое, в агрес­сив­ном тоне, опро­вер­же­ние извест­но­го тези­са фило­со­фа Эпи­ку­ра о пре­иму­ще­стве апо­ли­тич­ной, уда­лен­ной от обще­ст­вен­ной и пуб­лич­ной карье­ры жиз­ни.

Содер­жа­ние: инвек­ти­ва про­тив авто­ра афо­риз­ма: отго­ва­ри­вая дру­гих от пого­ни за сла­вой, сам он вся­че­ски домо­гал­ся извест­но­сти (1). Опро­вер­же­ние само­го афо­риз­ма: скры­вать­ся от обще­ства пагуб­но не толь­ко для стра­даю­щих душев­ным неду­гом и веду­щих пороч­ную жизнь, но и для людей выдаю­щих­ся, так как пер­вых это лиша­ет мораль­ной под­держ­ки (2), а вто­рых — воз­мож­но­сти про­явить свою доб­ро­де­тель (3). Скрыт­ность умест­на для тех, кто пре­да­ет­ся раз­вра­ту, но не для тех, кто поле­зен обще­ству; извест­ность дает доб­ро­де­те­лям сла­ву и при­ме­не­ние, а без­вест­ность пагуб­на для талан­тов (4). Мрак подав­ля­ет рас­судок, а свет сти­му­ли­ру­ет душев­ные силы и разум (5). Сама жизнь — это пере­ход из незри­мо­го состо­я­ния в зри­мое, а смерть при­во­дит к рас­па­ду и погру­же­нию в тьму (6). Под­твер­жде­ние это­му — оби­тель бла­жен­ных, где даже ночью им све­тит солн­це, и адская без­дна, где нече­стив­цы лише­ны воз­мож­но­сти видеть свет (7).

1. St. 1128aОдна­ко же автор это­го афо­риз­ма сам не поже­лал остать­ся в без­вест­но­сти: ведь эту мысль он для того bи выска­зал, чтобы неза­ме­чен­ным не остать­ся¹, как слиш­ком лов­кий хит­рец, от при­зы­ва к бес­сла­вию полу­чаю­щий неспра­вед­ли­вую сла­ву. «Про­ти­вен мне муд­рец, не муд­рый для себя»². Под­ра­жа­те­ли Филок­се­на, Эрик­сидо­ва сына, и сици­лий­ца Гна­то­на³, боль­шие гур­ма­ны, гово­рят, смор­ка­лись в тарел­ки, чтобы, отбив у сотра­пез­ни­ков аппе­тит, самим объ­едать­ся дели­ка­те­са­ми. А завзя­тые често­люб­цы кле­ве­щут дру­гим, буд­то сопер­ни­кам в люб­ви, на сла­ву, чтобы добить­ся ее, не встре­чая сопро­тив­ле­ния, и дей­ст­ву­ют подоб­но греб­цам⁴: как те, сидя лицом к кор­ме, дви­га­ют cкорабль в направ­ле­нии носа, ибо обрат­ное тече­ние от уда­ров весел под­хва­ты­ва­ет и тол­ка­ет суд­но впе­ред, так и даю­щие это­го рода сове­ты гонят­ся за сла­вой, как бы от нее отвер­нув­шись⁵. Ина­че зачем было гово­рить такое, зачем писать и, напи­сав, изда­вать на гряду­щие вре­ме­на, если он желал остать­ся в без­вест­но­сти? Или хотел остать­ся без­вест­ным для совре­мен­ни­ков тот, кто искал сла­вы даже сре­ди потом­ков?

2. Впро­чем, доволь­но об этом. Раз­ве само изре­че­ние не постыд­но? «Живи непри­мет­но». Слов­но гро­бо­ко­па­тель?⁶ Неужто жить — это настоль­ко позор­но, что мы долж­ны друг от дру­га скры­вать­ся? А я бы ска­зал так: «Даже про­жив позор­ную жизнь, не ста­рай­ся это­го скрыть, но напро­тив, открой­ся, обра­зумь­ся, покай­ся, чтобы не остать­ся бес­по­лез­ным, если ты доб­ро­де­те­лен, или неис­це­лен­ным, если у тебя есть поро­ки. dНо луч­ше бы ты уточ­нил и разъ­яс­нил, кому имен­но ты это пред­пи­сы­ва­ешь. Если — невеж­де, него­дяю, глуп­цу, то это все рав­но, что ска­зать: “Скры­вай, что у тебя лихо­рад­ка”, или: “Скры­вай, что у тебя горяч­ка, чтобы о тебе не узнал врач. Спрячь­ся где-нибудь в тем­ном углу, чтобы никто не знал о тебе и тво­их болез­нях”. Ведь и ты, в сущ­но­сти, гово­ришь то же самое: “Давай, болей неиз­ле­чи­мой и пагуб­ной болез­нью поро­ка, скры­вая свое озлоб­ле­ние, свои неуда­чи и пере­жи­ва­ния, боясь пре­до­ста­вить себя тем, кто может тебя успо­ко­ить и исце­лить”. А ведь еще в древ­но­сти боль­ных выстав­ля­ли в мно­го­люд­ных местах⁷, eи вся­кий, кто знал эффек­тив­ное сред­ство, пото­му что сам испы­тал подоб­ный недуг или исце­лил болев­ше­го той же болез­нью, сове­то­вал его тому, кто в этом нуж­дал­ся; так, соби­рае­мая по кру­пи­цам от людей знаю­щих, гово­рят, и воз­ник­ла вели­кая меди­ци­на. А ведь так же сле­до­ва­ло бы откры­вать для всех и нездо­ро­вую жизнь, и душев­ные муки, чтобы каж­дый, иссле­дуя образ мыс­лей боль­но­го, гово­рил: “Ты раз­гне­ван? Осте­ре­гай­ся того-то”, “Завиду­ешь? Делай то-то и то-то”, “Ты влюб­лен? И я когда-то любил, но рас­ка­ял­ся”»⁸. Меж­ду тем, отри­цая, ута­и­вая, скры­вая свои поро­ки, люди их толь­ко уко­ре­ня­ют в себе.

3. А если ты при­зы­ва­ешь быть непри­мет­ны­ми и без­вест­ны­ми людей доб­ро­де­тель­ных, то тем самым Эпа­ми­нон­ду ты гово­ришь: «Не вое­на­чаль­ст­вуй», fЛикур­гу: «Не зако­но­да­тель­ст­вуй», Фра­си­бу­лу: «Не тира­но­убий­ст­вуй»⁹, Пифа­го­ру: «Не учи­тель­ст­вуй», Сокра­ту «Не фило­соф­ст­вуй», да и преж­де все­го, Эпи­кур, ты гово­ришь само­му же себе: «Не пиши дру­зьям в Азию, не вер­буй себе поклон­ни­ков из Егип­та, не опе­кай ламп­сак­ских эфе­бов, 1129не рас­сы­лай свои кни­ги, демон­стри­руя всем и каж­до­му свою муд­рость, и не отда­вай рас­по­ря­же­ний насчет соб­ст­вен­ных похо­рон». К чему эти сов­мест­ные тра­пезы? К чему общие собра­ния еди­но­мыш­лен­ни­ков и близ­ких?¹⁰ Зачем тыся­чи строк, напи­сан­ных к Мет­ро­до­ру, Ари­сто­бу­лу и Хай­реде­му¹¹, да еще усерд­но отде­лан­ных, чтобы и посмерт­но те не оста­лись забы­ты, если доб­ро­де­те­ли ты пред­пи­сы­ва­ешь забве­ние, искус­ству — без­дей­ст­вие, фило­со­фии — мол­ча­ние, а бла­готво­ри­тель­но­сти — без­вест­ность?

4. Если же сла­ву ты устра­ня­ешь из жиз­ни, подоб­но тому, как све­тиль­ни­ки уби­ра­ют с пируш­ки, чтобы во мра­ке пре­да­вать­ся вся­че­ским удо­воль­ст­ви­ям, тогда пра­ви­лен bтвой совет «жить непри­мет­но». Еще бы, если я наме­рен жить с гете­рой Геде­ей и сожи­тель­ст­во­вать с Леон­ти­ей¹², «напле­вать на пре­крас­ное»¹³, а «радо­сти пло­ти» почи­тать за выс­шее бла­го, тогда мне дей­ст­ви­тель­но нужен мрак чер­ной ночи, и таким целям тре­бу­ют­ся забве­ние и без­вест­ность. Если же кто из физи­ков, иссле­дую­щих при­ро­ду, вос­пе­ва­ет бога, спра­вед­ли­вость и про­мы­сел, или кто-то из эти­ков¹⁴ — закон, обще­ство и поли­ти­че­скую актив­ность, а в поли­ти­ке пред­по­чи­та­ет выго­де бла­го­род­ство, тогда зачем ему жить непри­мет­но? Чтобы нико­го не вос­пи­тать, нико­му не стать образ­цом для под­ра­жа­ния и пре­крас­ным при­ме­ром? Если бы афи­няне не при­ме­ти­ли Феми­сток­ла, cЭлла­да не отра­зи­ла бы наше­ст­вие Ксерк­са; если бы рим­ляне не узна­ли о Камил­ле, не усто­ял бы и сам город Рим; если бы Дион¹⁵ не был зна­ком с Пла­то­ном, то не обре­ла бы сво­бо­ду Сици­лия. Так же как свет, на мой взгляд, дела­ет нас не толь­ко види­мы­ми, но и полез­ны­ми друг для дру­га, так и извест­ность при­но­сит доб­ро­де­те­ли не толь­ко сла­ву, но и нахо­дит ей при­ме­не­ние. Эпа­ми­нонд, до соро­ка лет оста­ва­ясь без­вест­ным, ничем не был поле­зен фиван­цам, зато позд­нее, облег­чен­ный дове­ри­ем и вла­стью, спас свой поги­баю­щий город, а пора­бо­щен­ную Элла­ду осво­бо­дил, явив свою доб­ро­де­тель сия­ю­щей сла­ве тем, что про­явил ее вовре­мя. d«Бли­ста­ет лишь пока его исполь­зу­ют, пустой же и забро­шен­ный вет­ша­ет» не толь­ко «кров», как гово­рит Софокл¹⁶, но и чело­ве­че­ский нрав¹⁷, вле­ко­мый к упад­ку и раз­ло­же­нию без­дей­ст­ви­ем, порож­ден­ным без­вест­но­стью. Пустое без­де­лье и сидя­чая, празд­ная жизнь иссу­ша­ют не толь­ко тела, но и души, и как вода, зате­нен­ная и лишен­ная све­та, или непроточ­ная и застой­ная, загни­ва­ет¹⁸, так и при­род­ные талан­ты, сколь бы хоро­ши они ни были, от без­де­я­тель­но­го обра­за жиз­ни, похо­же, гиб­нут и ста­рят­ся¹⁹.

5. Неужто ты не видишь, что с наступ­ле­ни­ем ночи сон­ная вялость завла­де­ва­ет тела­ми, eи души охва­ты­ва­ет бес­силь­ная немощь, и рас­судок, сжав­шись от без­дей­ст­вия и уны­ния, чуть тре­пе­щет, как язы­чок туск­ло­го пла­ме­ни, бес­связ­ны­ми сно­виде­ни­я­ми, как бы наме­кая чело­ве­ку на про­ис­хо­дя­щее наяву, «а когда раз­го­ня­ет лжи­вые сно­виде­ния»²⁰ вос­хо­дя­щее солн­це, и как бы сме­шав воеди­но, про­буж­да­ет и ожив­ля­ет све­том дея­тель­ность и созна­ние каж­до­го, тогда, по сло­вам Демо­кри­та²¹, «питая с при­хо­дом дня новые помыс­лы», люди, свя­зан­ные, как проч­ной нитью, вза­им­ным стрем­ле­ни­ем, под­ни­ма­ют­ся, каж­дый со сво­его места, к повсе­днев­ным заня­ти­ям.

6. fА я пола­гаю, что и самая жизнь, и, шире, суще­ст­во­ва­ние и при­част­ность к рож­де­нию даны чело­ве­ку боже­ст­вом для извест­но­сти. Он — незрим и неве­дом, носи­мый во всех направ­ле­ни­ях в виде рас­се­ян­ных мел­ких частиц, но когда рож­да­ет­ся, то, сгу­ща­ясь в себя и обре­тая раз­ме­ры, начи­на­ет све­тить­ся, ста­но­вясь из незри­мо­го зри­мым и из невид­но­го види­мым. Ведь рож­де­ние — это путь не к суще­ст­во­ва­нию, как утвер­жда­ют иные, а к извест­но­сти о суще­ст­во­ва­нии. Ведь оно не тво­рит рож­дае­мо­го, но лишь выяв­ля­ет его, 1130рав­но как и раз­ру­ше­ние суще­го не есть устра­не­ние в небы­тие, а ско­рее увод в незри­мое рас­пав­ше­е­ся на части. Вот поче­му солн­це, счи­тая его, по древним и искон­ным обы­ча­ям, Апол­ло­ном, назы­ва­ют Делос­ским и Пифий­ским²², а гос­по­ди­на поту­сто­рон­не­го мира, кем бы он ни был, богом или демо­ном²³, назы­ва­ют, как если бы, рас­па­да­ясь на части, мы пере­хо­ди­ли в невиди­мое и незри­мое состо­я­ние, «вла­сти­те­лем незри­мой ночи и лени­во­го сна»²⁴. Я думаю, что и само­го чело­ве­ка древ­ние назы­ва­ли «све­том»²⁵ имен­но пото­му, что каж­до­му, в силу род­ства, при­су­ще неудер­жи­мое bжела­ние узна­вать и быть узнан­ным. Да и саму душу неко­то­рые фило­со­фы счи­та­ют, в сущ­но­сти, све­том, дока­зы­вая это, сре­ди про­че­го, тем, что из все­го суще­ст­ву­ю­ще­го душа боль­ше все­го тяго­тит­ся без­вест­но­стью, нена­видит все смут­ное, и при­хо­дит в смя­те­ние от тем­ноты, пол­ной для нее стра­ха и подо­зре­ний, зато свет для нее так сла­до­стен и жела­нен, что без све­та, во мра­ке, ее не раду­ет ничто из вещей, по при­ро­де сво­ей при­ят­ных, но, при­ме­ши­вае­мый ко все­му, слов­но при­пра­ва, он дела­ет радост­ным и отрад­ным вся­кое наслаж­де­ние, вся­кое раз­вле­че­ние и уте­ху²⁶. cТот же, кто ввер­га­ет себя в без­вест­ность, обле­ка­ет­ся мра­ком и зажи­во себя погре­ба­ют, види­мо, тяготят­ся самим рож­де­ни­ем сво­им и не хотят бытия.

7. Ведь при­ро­ду сла­вы и бытия пока­зы­ва­ет оби­тель бла­го­че­сти­вых²⁷: «там даже ночью им све­тит яркое солн­це²⁸, а средь лугов, покры­тых пур­пур­ны­ми роза­ми»²⁹, рас­сти­ла­ет­ся рав­ни­на, пест­ре­ю­щая цве­та­ми пло­до­нос­ных, пыш­ных, тени­стых дерев, и бес­шум­но текут пол­но­вод­ные реки³⁰, а сами они, про­ха­жи­ва­ясь вме­сте и мир­но бесе­дуя, про­во­дят вре­мя в вос­по­ми­на­ни­ях и раз­го­во­рах о тех, кто родил­ся и суще­ст­ву­ет. Третья же доро­га³¹, dсбра­сы­ваю­щая души в мрач­ную без­дну, пред­на­зна­че­на тем, кто про­жил нече­сти­вую, без­за­кон­ную жизнь. «Отсюда изли­ва­ют бес­пре­дель­ный мрак мед­лен­ные³² реки угрю­мой ночи»³³, при­ни­мая в себя и оку­ты­вая без­вест­но­стью и забве­ни­ем нака­зу­е­мых. Ведь кор­шу­ны не тер­за­ют веч­но печень зло­де­ев³⁴, погре­бен­ных в зем­ле (она дав­но без остат­ка сго­ре­ла или истле­ла), и тас­ка­ние тяже­стей не изну­ря­ет тела нака­зу­е­мых (ибо «креп­кие жилы уже не свя­зу­ют ни мышц, ни костей их»³⁵, и нет у мерт­вых остат­ка тела, могу­ще­го при­нять тяжесть заслу­жен­ной кары), eно поис­ти­не, есть лишь одно нака­за­ние для про­жи­ваю­щих пороч­ную жизнь: бес­сла­вие, без­вест­ность и исчез­но­ве­ние, бес­след­но устра­ня­ю­щее их в угрю­мые воды Леты, погру­жаю­щее в без­дон­ную мор­скую пучи­ну³⁶, вле­ку­щее за собой ник­чем­ность и без­дей­ст­вие, а так­же пол­ное бес­сла­вие и без­вест­ность.