Текст приводится по изданию: Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах, М.: издательство «Наука», 1994. Издание второе, исправленное и дополненное. Т. I.
Перевод С. И. Соболевского, обработка перевода для настоящего переиздания — С. С. Аверинцева, переработка комментария — М. Л. Гаспарова.
Сверка перевода сделана по последнему научному изданию жизнеописаний Плутарха: Plutarchi Vitae parallelae, recogn. Cl. Lindscog et K. Ziegler, iterum recens. K. Ziegler, Lipsiae, 1957—1973. V. I—III. Из существующих переводов Плутарха на разные языки переводчик преимущественно пользовался изданием: Plutarch. Grosse Griechen und Römer / Eingel, und Übers, u. K. Ziegler. Stuttgart; Zürich, 1954. Bd. 1—6 и комментариями к нему.
Издание подготовили С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш. Ответственный редактор С. С. Аверинцев.

Plutarchi Vitae parallelae. C. Sintenis, Teubner, 1879.
Plutarchi Vitae parallelae. Cl. Lindskog et K. Ziegler, Teubner, 1935.
Plutarchi Vitae parallelae, with Eng. transl. by B. Perrin, Loeb Classical Library, 1921/1959.

1. Кле­андр при­над­ле­жал к пер­во­му по знат­но­сти роду и был одним из самых вли­я­тель­ных граж­дан в Ман­ти­нее. С ним про­изо­шло несча­стие, и ему при­шлось бежать из род­но­го горо­да. Он пере­се­лил­ся в Мега­ло­поль, глав­ным обра­зом пото­му, что там жил отец Фило­пе­ме­на, Крав­гид, чело­век во всех отно­ше­ни­ях про­слав­лен­ный и дру­же­ст­вен­но к нему рас­по­ло­жен­ный. При жиз­ни Крав­гида Кле­андр полу­чал от него все необ­хо­ди­мое; по смер­ти его он, в бла­го­дар­ность за госте­при­им­ство, вос­пи­тал его сына-сироту, подоб­но тому, как, по сло­вам Гоме­ра, Феникс вос­пи­тал Ахил­ла. Поэто­му духов­ное раз­ви­тие маль­чи­ка с само­го нача­ла носи­ло бла­го­род­ный, как бы цар­ст­вен­ный харак­тер. Когда Фило­пе­мен вышел из дет­ско­го воз­рас­та, заботу о его вос­пи­та­нии взя­ли на себя мега­ло­поль­ские граж­дане Экдем и Мега­ло­фан, дру­зья Арке­си­лая по Ака­де­мии, кото­рые более всех сво­их совре­мен­ни­ков стре­ми­лись поста­вить фило­со­фию на служ­бу государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти и прак­ти­че­ской жиз­ни. Они осво­бо­ди­ли свою роди­ну от тиран­нии1, тай­но под­гото­вив буду­щих убийц Ари­сто­де­ма; помог­ли Ара­ту изгнать сики­он­ско­го тиран­на Никок­ла; по прось­бе кирен­цев они поеха­ли в Кире­ну, где были сму­ты и неуряди­цы, и уста­но­ви­ли там закон­ность и порядок. Одна­ко, наряду с про­чи­ми сво­и­ми дела­ми, они зани­ма­лись и вос­пи­та­ни­ем Фило­пе­ме­на, стре­мясь, чтобы изу­че­ние фило­со­фии сде­ла­ло из него чело­ве­ка, полез­но­го для всей Гре­ции; ибо, как мать, родив­шая сына в ста­ро­сти, так и Гре­ция, про­из­ведя его на свет мно­го поз­же доб­лест­ных вождей древ­но­сти, люби­ла Фило­пе­ме­на исклю­чи­тель­ной любо­вью и содей­ст­во­ва­ла росту его сла­вы и его мощи. А один рим­ля­нин2 назвал его послед­ним из элли­нов, пото­му что после него Гре­ция не дала уже ни одно­го вели­ко­го мужа, достой­но­го ее.

2. Фило­пе­мен не был без­обра­зен3, как дума­ют неко­то­рые: доступ­на обо­зре­нию его ста­туя, еще и теперь нахо­дя­ща­я­ся в Дель­фах. Прав­да, мегар­ская хозяй­ка не узна­ла его, но, гово­рят, это про­изо­шло из-за его про­стоты в обра­ще­нии и скром­но­сти в одеж­де. Узнав, что к ним идет ахей­ский стра­тег, она заспе­ши­ла с обедом, а мужа ее слу­чай­но не было дома. В это вре­мя вошел Фило­пе­мен, оде­тый в про­стой воен­ный плащ. Хозяй­ка при­ня­ла его за одно­го из при­бли­жен­ных Фило­пе­ме­на, за послан­но­го впе­ред гон­ца, и попро­си­ла его помочь ей в при­готов­ле­ни­ях к обеду. Фило­пе­мен тот­час сбро­сил плащ и стал колоть дро­ва. В это вре­мя вошел хозя­ин и, увидев это, вос­клик­нул: «Что это зна­чит, Фило­пе­мен?» «Толь­ко то, — отве­чал тот на дори­че­ском наре­чии, — что я пла­чусь за свою сквер­ную наруж­ность». Тит, насме­ха­ясь над тело­сло­же­ни­ем Фило­пе­ме­на, одна­жды ска­зал ему: «Какие у тебя пре­крас­ные руки и ноги, Фило­пе­мен, а живота нет!» Дей­ст­ви­тель­но, в поя­се он был слиш­ком тонок. Впро­чем, эта насмеш­ка отно­си­лась ско­рее к вой­ску Фило­пе­ме­на: у него были хоро­шая пехота и кон­ни­ца, а в день­гах он часто нуж­дал­ся. Вот что рас­ска­зы­ва­ют о Фило­пе­мене в шко­лах.

3. Често­лю­би­вый харак­тер его был не вполне сво­бо­ден от запаль­чи­во­сти и гне­ва. Стре­мясь сорев­но­вать­ся преж­де все­го с Эпа­ми­нон­дом, он упор­но под­ра­жал ему, но толь­ко в энер­гии, бла­го­ра­зу­мии и непод­куп­но­сти: гнев и задор меша­ли ему во вре­мя граж­дан­ских усо­биц сохра­нять мяг­кость, душев­ное рав­но­ве­сие и гуман­ность, свой­ст­вен­ные Эпа­ми­нон­ду. Поэто­му Фило­пе­ме­на счи­та­ли более спо­соб­ным к воин­ским подви­гам, чем к про­яв­ле­нию граж­дан­ских доб­ро­де­те­лей. И дей­ст­ви­тель­но, с само­го дет­ства он любил воен­ное дело и охот­но учил­ся тому, что было полез­но для этой цели, — вести бой в тяже­лых доспе­хах и ездить вер­хом. Так как в нем заме­ча­ли спо­соб­но­сти к борь­бе, неко­то­рые дру­зья и настав­ни­ки сове­то­ва­ли ему занять­ся атле­ти­кой. Но Фило­пе­мен спро­сил, не повредят ли атле­ти­че­ские упраж­не­ния воен­ным. Ему отве­ча­ли (как оно и было на самом деле), что телес­ные каче­ства и образ жиз­ни атле­та и сол­да­та во всем раз­лич­ны, осо­бен­но же отли­ча­ют­ся упраж­не­ния и повсе­днев­ное вре­мя­пре­про­вож­де­ние: атле­ты дол­гим сном, посто­ян­ной сыто­стью, уста­нов­лен­ны­ми дви­же­ни­я­ми и поко­ем ста­ра­ют­ся раз­ви­вать кре­пость тела и сохра­нять ее, так как она под­вер­же­на пере­ме­нам при малей­шем нару­ше­нии рав­но­ве­сия и отступ­ле­нии от обыч­но­го обра­за жиз­ни; тело сол­да­та, напро­тив, долж­но быть при­уче­но к любым пере­ме­нам и пре­врат­но­стям, преж­де все­го — спо­соб­но лег­ко пере­но­сить недо­ста­ток еды и сна. Полу­чив такой ответ, Фило­пе­мен не толь­ко сам отка­зал­ся от про­фес­сии атле­та и осме­ял ее, но впо­след­ст­вии, будучи стра­те­гом, насколь­ко это было в его вла­сти, выво­дил из употреб­ле­ния вся­ко­го рода атле­ти­че­ские упраж­не­ния, пре­да­вая их позо­ру и пору­га­нию, так как они дела­ют непри­год­ны­ми к боям людей, самых спо­соб­ных к ним от при­ро­ды.

4. Рас­став­шись с учи­те­ля­ми и вос­пи­та­те­ля­ми, Фило­пе­мен стал участ­во­вать в похо­дах граж­дан в Лако­ни­ку, куда они втор­га­лись для захва­та добы­чи. Он при­учал себя идти пер­вым при выступ­ле­нии в поход, послед­ним — при воз­вра­ще­нии из похо­да. В сво­бод­ное вре­мя Фило­пе­мен укреп­лял тело либо охотою, при­да­вая ему тем самым лег­кость и силу, либо зем­ледель­че­ски­ми работа­ми. У него было пре­крас­ное поме­стье в два­дца­ти ста­ди­ях от горо­да. Туда он ходил каж­дый день после обеда или после ужи­на и ложил­ся спать на первую попав­шу­ю­ся постель из соло­мы, как любой из работ­ни­ков. Встав­ши рано утром, он работал вме­сте с вино­гра­да­ря­ми или паха­ря­ми и опять воз­вра­щал­ся в город, где с дру­зья­ми и долж­ност­ны­ми лица­ми зани­мал­ся обще­ст­вен­ны­ми дела­ми. Все, что он полу­чал от похо­дов, Фило­пе­мен тра­тил на лоша­дей, ору­жие и выкуп плен­ных, а в хозяй­стве употреб­лял дохо­ды от зем­леде­лия — само­го чест­но­го сред­ства при­об­ре­сти богат­ство. На зем­леде­лие он не смот­рел как на дело вто­ро­сте­пен­ное, счи­тая, что тому, кто не хочет брать чужо­го, совер­шен­но необ­хо­ди­мо при­об­ре­тать свое. Он слу­шал рас­суж­де­ния фило­со­фов и читал их сочи­не­ния, впро­чем, не все, а лишь те, кото­рые, как он думал, могут спо­соб­ст­во­вать нрав­ст­вен­но­му усо­вер­шен­ст­во­ва­нию. В поэ­мах Гоме­ра он обра­щал вни­ма­ние на все места, кото­рые, по его мне­нию, воз­буж­да­ют мыс­ли о муже­стве, вос­пла­ме­ня­ют душу. Из дру­гих сочи­не­ний его посто­ян­ным чте­ни­ем была преж­де все­го «Так­ти­ка» Эван­ге­ла и исто­ри­че­ские сочи­не­ния об Алек­сан­дре; он был убеж­ден, что если сочи­не­ние — не бес­плод­ная бол­тов­ня, пред­на­зна­чен­ная для пусто­го вре­мя­пре­про­вож­де­ния, то сло­ва пере­хо­дят в дела. Схе­мы и чер­те­жи, сде­лан­ные на таб­лич­ках, Фило­пе­мен остав­лял без вни­ма­ния, а так­ти­че­ские тео­рии рас­смат­ри­вал на мест­но­сти: во вре­мя поездок он сам изу­чал тес­ни­ны в гори­стых местах, обры­вы на рав­ни­нах и вся­кие изме­не­ния в постро­е­нии фалан­ги, когда она при пере­пра­ве через реку или в узком про­хо­де долж­на раз­мы­кать­ся и опять смы­кать­ся, и зада­вал зада­чи сво­им спут­ни­кам. По-види­мо­му, он сверх вся­кой меры при­стра­стил­ся к воен­но­му делу, полю­бил вой­ну как чрез­вы­чай­но широ­кое попри­ще для про­яв­ле­ния сво­его талан­та, а на людей, не отда­вав­ших­ся ей, смот­рел с пре­зре­ни­ем, как на без­дель­ни­ков.

5. Когда Фило­пе­ме­ну было уже трид­цать лет, спар­тан­ский царь Клео­мен ночью неожи­дан­но напал на Мега­ло­поль4 и, оттес­нив кара­у­лы, ворвал­ся внутрь горо­да и занял пло­щадь. Фило­пе­мен поспе­шил на помощь сограж­да­нам, но не мог изгнать непри­я­те­лей, хотя бил­ся отваж­но и не щадя сил. Одна­ко граж­да­нам он дал воз­мож­ность уйти неза­мет­но, сра­жа­ясь с пре­сле­до­вав­шим их непри­я­те­лем и при­вле­кая на себя вни­ма­ние Клео­ме­на. Сам он с трудом ушел послед­ним — ранен­ный, поте­ряв коня. Жите­ли уда­ли­лись в Мес­се­ну. Клео­мен послал к ним гон­ца с пред­ло­же­ни­ем воз­вра­тить им город со всем иму­ще­ст­вом и область. Видя, что граж­дане с удо­воль­ст­ви­ем гото­вы при­нять пред­ло­же­ние и спе­шат вер­нуть­ся на роди­ну, Фило­пе­мен вос­стал про­тив это­го и удер­жал их, дока­зы­вая, что цель Клео­ме­на — не воз­вра­тить им город, а при­об­ре­сти себе новых граж­дан, чтобы вер­нее вла­деть горо­дом. «Клео­мен не может, — гово­рил он, — сидеть празд­но в горо­де и охра­нять дома и пустые сте­ны, но бро­сит и их, вынуж­ден­ный к тому без­лю­дьем». Таки­ми дово­да­ми он скло­нил граж­дан отка­зать­ся от их наме­ре­ния, но Клео­мен полу­чил воз­мож­ность разо­рить и раз­ру­шить бо́льшую часть горо­да и уйти с бога­той добы­чей.

6. Царь Анти­гон при­шел на помощь ахей­цам и вме­сте с ними высту­пил в поход про­тив Клео­ме­на, зани­мав­ше­го высоты и про­хо­ды при Сел­ла­сии. Он выстро­ил вой­ско близ это­го места, наме­ре­ва­ясь напасть на Клео­ме­на и вытес­нить его с пози­ции. Фило­пе­мен вме­сте со сво­и­ми сограж­да­на­ми в это вре­мя нахо­дил­ся в рядах кон­ни­цы; под­ле него сто­я­ли илли­рий­цы, при­кры­вая бое­вую линию; их было мно­го и они были воин­ст­вен­ны. Ахей­цам было при­ка­за­но оста­вать­ся в без­дей­ст­вии, не тро­га­ясь с места, пока на дру­гом флан­ге царь не под­ни­мет на копье крас­ный плащ. Когда вожди илли­рий­цев сде­ла­ли попыт­ку вытес­нить спар­тан­цев с пози­ции, а ахей­цы, соглас­но при­ка­за­нию, оста­ва­лись в резер­ве, брат Клео­ме­на, Эвклид, заме­тив обра­зо­вав­шу­ю­ся в непри­я­тель­ском строю брешь, поспеш­но послал в обход сво­их самых быст­рых лег­ко­во­ору­жен­ных вои­нов, при­ка­зав им напасть с тыла на илли­рий­цев, так как они оста­лись без при­кры­тия кон­ни­цы. Пока лег­ко­во­ору­жен­ные вои­ны ста­ра­лись отвлечь и при­ве­сти в заме­ша­тель­ство илли­рий­цев, Фило­пе­мен заме­тил, что про­ще и вер­нее все­го ата­ко­вать лег­ко­во­ору­жен­ных и что само сте­че­ние обсто­я­тельств под­ска­зы­ва­ет этот маневр. Сна­ча­ла он сооб­щил свой план началь­ни­кам цар­ско­го вой­ска, но не мог убедить их: они сочли Фило­пе­ме­на за сума­сшед­ше­го и отнес­лись к нему с пре­зре­ни­ем, так как он еще не был настоль­ко про­слав­лен­ным, чтобы дове­ри­ли ему такое важ­ное пред­при­я­тие. Тогда Фило­пе­мен сам бро­сил­ся в ата­ку и увлек за собою сограж­дан. Сре­ди лег­ко­во­ору­жен­ных вои­нов про­изо­шло заме­ша­тель­ство, затем нача­лось бег­ство; мно­го было уби­тых. Желая еще более вооду­ше­вить цар­ское вой­ско и ско­рее всту­пить в руко­паш­ный бой с при­веден­ны­ми в смя­те­ние непри­я­те­ля­ми, Фило­пе­мен соско­чил с коня и, с вели­ким трудом пере­дви­га­ясь в сво­их всад­ни­че­ских доспе­хах, с очень тяже­лым ору­жи­ем, пошел по неров­ной, изоби­лу­ю­щей ручья­ми и овра­га­ми мест­но­сти. В это вре­мя мета­тель­ное копье про­би­ло ему насквозь оба бед­ра. Удар был не смер­тель­ный, но силь­ный, так что ост­рие вышло по дру­гую сто­ро­ну тела. Спер­ва он, буд­то ско­ван­ный, совер­шен­но не знал, что делать: ремен­ная пет­ля5 меша­ла извлечь копье из тела. При­сут­ст­во­вав­шие не реша­лись кос­нуть­ся его, а меж­ду тем бит­ва достиг­ла выс­шей точ­ки напря­же­ния. Пылая гне­вом и жаж­дой сла­вы, Фило­пе­мен рвал­ся в бой; вытя­ги­вая впе­ред ноги и дви­гая ими попе­ре­мен­но, он сло­мал копье посе­редине и велел извлечь каж­дый обло­мок отдель­но. Осво­бо­див­шись таким обра­зом, он обна­жил меч и пошел через пер­вые ряды на вра­гов, вооду­ше­вив этим вои­нов и вну­шив стрем­ле­ние состя­зать­ся в храб­ро­сти. После победы Анти­гон, испы­ты­вая македо­нян, спра­ши­вал их, поче­му они без его при­ка­за­ния дви­ну­ли кон­ни­цу. В свое оправ­да­ние они гово­ри­ли, что про­тив сво­ей воли были вынуж­де­ны всту­пить в бой с про­тив­ни­ка­ми, пото­му что какой-то маль­чиш­ка из Мега­ло­по­ля пер­вый бро­сил­ся впе­ред. Анти­гон рас­сме­ял­ся и ска­зал: «Ну, так знай­те, что этот маль­чиш­ка совер­шил дело вели­ко­го пол­ко­во­д­ца».

7. Бла­го­да­ря это­му Фило­пе­мен, как и сле­до­ва­ло ожи­дать, при­об­рел сла­ву. Анти­гон ста­рал­ся при­влечь его к уча­стию в сов­мест­ном похо­де и пред­ла­гал ему долж­ность коман­ди­ра и день­ги; но Фило­пе­мен отка­зал­ся, глав­ным обра­зом пото­му, что знал свой харак­тер — строп­ти­вый, не склон­ный к под­чи­не­нию. Одна­ко, не желая оста­вать­ся без дела, в празд­но­сти, он, ради упраж­не­ния в воен­ном деле, поехал вое­вать на Крит. Тут он про­шел хоро­шую шко­лу, нахо­дясь дол­гое вре­мя в кру­гу людей воин­ст­вен­ных, спо­соб­ных уме­ло поль­зо­вать­ся обсто­я­тель­ства­ми при веде­нии вой­ны, к тому же воз­держ­ных, при­вык­ших к про­сто­му обра­зу жиз­ни.

Оттуда он вер­нул­ся к ахей­цам в таком блес­ке сла­вы, что тот­час же был назна­чен началь­ни­ком кон­ни­цы6. Всад­ни­ки, кото­рых он при­нял от сво­его пред­ше­ст­вен­ни­ка, явля­лись с пло­хи­ми лоша­ден­ка­ми, какие им попа­да­лись, когда слу­чал­ся поход, или же вовсе укло­ня­лись от похо­дов, посы­лая вме­сто себя дру­гих, все были совер­шен­но незна­ко­мы с делом и трус­ли­вы; вла­сти неиз­мен­но смот­ре­ли на это сквозь паль­цы, пото­му что у ахей­цев всад­ни­ки были людь­ми очень вли­я­тель­ны­ми и в их руках было пра­во награж­дать и нака­зы­вать. Но Фило­пе­мен не отсту­пил, не отка­зал­ся от сво­его наме­ре­ния: он ездил по горо­дам, ста­рал­ся в каж­дом юно­ше про­будить чув­ство често­лю­бия, нака­зы­вал тех, к кому надо было при­ме­нять при­нуди­тель­ные меры, устра­и­вал уче­ния, про­цес­сии, состя­за­ния в тех местах, где мож­но было рас­счи­ты­вать на боль­шое сте­че­ние зри­те­лей. Дей­ст­вуя так, Фило­пе­мен в корот­кое вре­мя влил во всех изу­ми­тель­ную силу и энер­гию и, что все­го важ­нее, сде­лал всад­ни­ков быст­ры­ми и подвиж­ны­ми при выпол­не­нии как целым отрядом, так и в оди­ноч­ку полу­обо­ротов и пол­ных обо­ротов; они достиг­ли в этом тако­го совер­шен­ства, что целый отряд лег­ко­стью пере­стро­е­ния напо­ми­нал одно тело, дви­жу­ще­е­ся по соб­ст­вен­ной воле. Во вре­мя жар­ко­го сра­же­ния ахей­цев с это­лий­ца­ми и элей­ца­ми при реке Лариссе началь­ник элей­ской кон­ни­цы Дамо­фант выехал впе­ред и бро­сил­ся на Фило­пе­ме­на. Фило­пе­мен не укло­нил­ся от напа­де­ния, но успел пер­вым нане­сти удар копьем и сва­лить Дамо­фан­та. После его паде­ния вра­ги тот­час же обра­ти­лись в бег­ство. Фило­пе­мен был в блес­ке сла­вы: силой руки он не усту­пал нико­му из юно­шей, разу­мом — нико­му из стар­ших; он был в рав­ной мере спо­со­бен и сам сра­жать­ся и коман­до­вать вой­ском.

8. Арат пер­вый воз­вы­сил и уси­лил Ахей­ский союз, до того вре­ме­ни сла­бый, раз­дроб­лен­ный на отдель­ные горо­да. Он соеди­нил их, ввел эллин­ское, гуман­ное государ­ст­вен­ное устрой­ство. Подоб­но тому, как в воде, когда неболь­шое коли­че­ство мел­ких тел вдруг оста­но­вит­ся, при­те­каю­щие после натал­ки­ва­ют­ся на пер­вые, задер­жи­ва­ют­ся ими и обра­зу­ют, бла­го­да­ря вза­им­но­му сцеп­ле­нию, креп­кую, ком­пакт­ную мас­су, — подоб­но это­му в тогдаш­ней Гре­ции, сла­бой, лег­ко раз­дроб­ля­е­мой на отдель­ные горо­да, ахей­цы пер­вые спло­ти­лись; окрест­ные горо­да они частью при­со­еди­ня­ли к себе, помо­гая им и осво­бож­дая их от тиран­нов, частью же при­вле­ка­ли к сою­зу сво­им еди­но­ду­ши­ем и совер­шен­ст­вом государ­ст­вен­но­го устрой­ства. Таким путем дума­ли они сде­лать Пело­пон­нес еди­ным телом, еди­ной силой. Но при жиз­ни Ара­та они еще под­чи­ня­лись македон­ско­му ору­жию, иска­ли мило­сти у Пто­ле­мея, потом у Анти­го­на и Филип­па, кото­рые вме­ши­ва­лись в дела Гре­ции. Когда же Фило­пе­мен достиг пер­вен­ст­ву­ю­ще­го поло­же­ния, ахей­цы уже были рав­ны сила­ми с самы­ми могу­ще­ст­вен­ны­ми про­тив­ни­ка­ми и пере­ста­ли поль­зо­вать­ся покро­ви­тель­ст­вом ино­зем­цев. Арат не выка­зы­вал боль­шой склон­но­сти к воен­ным похо­дам и в боль­шин­стве слу­ча­ев дости­гал успе­ха путем пере­го­во­ров, бла­го­да­ря сво­е­му мяг­ко­му харак­те­ру и друж­бе с царя­ми, как ска­за­но в его жиз­не­опи­са­нии. А Фило­пе­мен, доб­лест­ный вои­тель, умев­ший дей­ст­во­вать ору­жи­ем, удач­ли­вый и победо­нос­ный уже с самых пер­вых сра­же­ний, вме­сте с силою воз­вы­сил и дух ахей­цев: с ним они при­вык­ли к победам и уда­че в сво­их воен­ных пред­при­я­ти­ях.

9. Преж­де все­го Фило­пе­мен изме­нил постро­е­ние вой­ска и воору­же­ние, кото­рые у ахей­цев были пло­хи: у них были в употреб­ле­нии длин­ные щиты, тон­кие и поэто­му очень лег­кие, а кро­ме того, такие узкие, что не при­кры­ва­ли тела, копья же их были гораздо коро­че сарисс. Бла­го­да­ря лег­ко­сти копий, ахей­цы мог­ли пора­жать вра­гов изда­ли; но в руко­паш­ном бою с вра­гом они были в менее выгод­ном поло­же­нии. Постро­е­ние мел­ки­ми отряда­ми ахей­цам было незна­ко­мо; у них было в употреб­ле­нии постро­е­ние фалан­гой, в кото­рой копья не выстав­ля­лись впе­ред и щиты не смы­ка­лись, как в македон­ской фалан­ге; поэто­му лег­ко было их сбить с пози­ции и рас­стро­ить. Фило­пе­мен ука­зал им на это и убедил вме­сто длин­но­го щита и корот­ко­го копья употреб­лять круг­лый щит и сариссу, закры­вать­ся шле­мом, пан­ци­рем и поно­жа­ми и учить­ся сто­ять твер­до на месте во вре­мя боя, а не бегать, как пель­та­сты7. Уго­во­рив моло­дых людей воору­жить­ся таким обра­зом, Фило­пе­мен преж­де все­го оду­ше­вил их надеж­дою, что теперь они ста­ли непо­беди­мы, а затем дал очень полез­ное направ­ле­ние их люб­ви к рос­ко­ши и боль­шим тра­там. Иско­ре­нить совсем эту страсть было невоз­мож­но: с дав­них пор они были зара­же­ны этим пустым, без­рас­суд­ным сопер­ни­че­ст­вом, люби­ли пыш­ные наряды, кра­си­ли в пур­пур покры­ва­ла, гор­ди­лись оби­ли­ем и убран­ст­вом сто­ла. Фило­пе­мен стал направ­лять их любовь к укра­ше­ни­ям от пред­ме­тов ненуж­ных на пред­ме­ты полез­ные и похваль­ные. Ско­ро он убедил всех уре­зать еже­днев­ные рас­хо­ды на лич­ные потреб­но­сти и употреб­лять день­ги на то, чтобы отли­чать­ся кра­сотой воен­но­го сна­ря­же­ния. И вот мож­но было видеть такое зре­ли­ще: мастер­ские были напол­не­ны куб­ка­ми и Фери­к­ло­вы­ми чаша­ми, отдан­ны­ми в пере­плав­ку, там золо­ти­ли пан­ци­ри, сереб­ри­ли щиты и уздеч­ки; на риста­ли­щах объ­ез­жа­ли моло­дых коней; юно­ши упраж­ня­лись в пол­ном воору­же­нии; у жен­щин в руках были шле­мы и перья, кото­рые они кра­си­ли, всад­ни­че­ские хито­ны и сол­дат­ские пла­щи, выши­тые раз­ны­ми цве­та­ми. Это зре­ли­ще уве­ли­чи­ва­ло отва­гу, воз­буж­да­ло пыл, дела­ло каж­до­го отча­ян­ным, гото­вым идти на вся­кую опас­ность. Дей­ст­ви­тель­но, в иных слу­ча­ях рос­кошь вле­чет за собою изне­жен­ность, рас­слаб­ля­ет зри­те­лей, так же как сила духа над­ла­мы­ва­ет­ся, если чув­ства испы­ты­ва­ют посто­ян­ные уко­лы и бес­по­кой­ство. Напро­тив, рос­кошь в подоб­ных пред­ме­тах укреп­ля­ет и воз­вы­ша­ет дух. Так, Ахилл у Гоме­ра8 при виде ново­го ору­жия, поло­жен­но­го близ него, как бы при­хо­дит в экс­таз и горит жела­ни­ем пустить его в ход. Укра­сив так юно­шей, Фило­пе­мен велел им зани­мать­ся гим­на­сти­кой и упраж­нять­ся в раз­лич­ных дви­же­ни­ях, что они охот­но и усерд­но выпол­ня­ли. Бое­вой строй им чрез­вы­чай­но нра­вил­ся: каза­лось, что плот­ность, кото­рую он полу­ча­ет, несо­кру­ши­ма. К воору­же­нию тело при­вы­ка­ло, оно начи­на­ло казать­ся лег­ким; вои­ны бра­ли его в руки и носи­ли с удо­воль­ст­ви­ем бла­го­да­ря его блес­ку и кра­со­те, хоте­ли сра­жать­ся в нем и как мож­но ско­рее поме­рять­ся силою с вра­га­ми в реши­тель­ном бою.

10. Тогда у ахей­цев была вой­на с тиран­ном спар­тан­ским Маха­нидом, кото­рый с боль­шим, силь­ным вой­ском угро­жал все­му Пело­пон­не­су. Когда при­шло изве­стие об его втор­же­нии в Ман­ти­ней­скую зем­лю, Фило­пе­мен поспеш­но высту­пил про­тив него со сво­им вой­ском. Обе армии, в соста­ве кото­рых была почти вся воен­ная сила граж­дан и боль­шое чис­ло наем­ни­ков, выстро­и­лись близ горо­да. Когда начал­ся руко­паш­ный бой, Маха­нид со сво­и­ми наем­ни­ка­ми обра­тил в бег­ство копей­щи­ков и тарен­тин­цев9, сто­яв­ших впе­ре­ди ахей­цев; но вме­сто того, чтобы сей­час же идти на ахей­цев и про­рвать их тес­но спло­чен­ные ряды, он увлек­ся пре­сле­до­ва­ни­ем и про­шел мимо фалан­ги ахей­цев, оста­вав­ших­ся в бое­вом поряд­ке. Несмот­ря на такую огром­ную неуда­чу в самом нача­ле сра­же­ния, когда каза­лось, что все погиб­ло без­воз­врат­но, Фило­пе­мен делал вид, буд­то не обра­ща­ет на это вни­ма­ния и не видит ника­кой опас­но­сти. Заме­тив, какую ошиб­ку сде­ла­ли вра­ги при пре­сле­до­ва­нии, ото­рвав­шись от сво­ей фалан­ги и оста­вив за собой пустое про­стран­ство, он не пошел им навстре­чу, не поме­шал им пре­сле­до­вать бегу­щих, а дал им воз­мож­ность прой­ти мимо и уда­лить­ся на зна­чи­тель­ное рас­сто­я­ние. Тот­час после это­го он повел вой­ско на спар­тан­ских гопли­тов, видя, что их фалан­га оста­лась без при­кры­тия, и уда­рил с флан­га; меж­ду тем у спар­тан­цев не было коман­ди­ра, и они не ожи­да­ли боя, так как счи­та­ли себя пол­ны­ми победи­те­ля­ми, видя, что Маха­нид пре­сле­ду­ет непри­я­те­ля. Отбро­сив их с боль­шим для них уро­ном (гово­рят, что было уби­то более четы­рех тысяч), Фило­пе­мен бро­сил­ся на Маха­нида, воз­вра­щав­ше­го­ся с наем­ни­ка­ми после пре­сле­до­ва­ния. Меж­ду ними был боль­шой глу­бо­кий ров, и они разъ­ез­жа­ли по раз­ные сто­ро­ны его друг про­тив дру­га: один, желая пере­пра­вить­ся и убе­жать, дру­гой — поме­шать это­му. Вид был такой, буд­то это не пол­ко­вод­цы сра­жа­ют­ся, а лов­кий охот­ник Фило­пе­мен сошел­ся со зве­рем, вынуж­ден­ным обо­ро­нять­ся. Тут конь тиран­на, силь­ный и горя­чий, с обо­их боков окро­вав­лен­ный шпо­ра­ми, отва­жил­ся пере­ско­чить ров: выдви­нув грудь впе­ред, он изо всех сил ста­рал­ся упе­реть­ся пере­д­ни­ми нога­ми в про­ти­во­по­лож­ный край рва. В это вре­мя Сим­мий и Поли­ен, кото­рые посто­ян­но нахо­ди­лись при Фило­пе­мене в сра­же­ни­ях и при­кры­ва­ли его щита­ми, одно­вре­мен­но под­ле­те­ли к это­му месту с копья­ми, направ­лен­ны­ми на Маха­нида. Но Фило­пе­мен успел рань­ше их бро­сить­ся ему навстре­чу. Видя, что лошадь Маха­нида под­ня­той голо­вой засло­ня­ет его тело, он заста­вил сво­его коня немно­го подать­ся в сто­ро­ну и, стис­нув в руке копье, силь­ным уда­ром сбил Маха­нида с лоша­ди. В этом поло­же­нии Фило­пе­мен изо­бра­жен на брон­зо­вой ста­туе в Дель­фах, постав­лен­ной ахей­ца­ми, высо­ко ценив­ши­ми как его подвиг, так и вооб­ще его коман­до­ва­ние в этом похо­де.

11. Гово­рят, во вре­мя Немей­ско­го празд­ни­ка10 Фило­пе­мен, быв­ший во вто­рой раз стра­те­гом и неза­дол­го до это­го одер­жав­ший победу в бит­ве при Ман­ти­нее, а в это вре­мя по слу­чаю празд­ни­ка ничем не заня­тый, сна­ча­ла пока­зал гре­кам свою фалан­гу в разу­кра­шен­ном виде, про­из­во­див­шую в лад, с боль­шой быст­ро­той и силой, при­выч­ные ей бое­вые дви­же­ния. Потом, во вре­мя состя­за­ния кифа­редов, Фило­пе­мен вошел в театр с моло­ды­ми людь­ми в воен­ных пла­щах и пур­пу­ро­вых ниж­них одеж­дах: они все были одних лет и пре­вос­ход­но раз­ви­ты физи­че­ски; они ока­зы­ва­ли глу­бо­кое почте­ние началь­ни­ку и были пол­ны юно­ше­ской гор­до­сти вслед­ст­вие мно­го­чис­лен­ных слав­ных сра­же­ний. Толь­ко что они вошли, как слу­чай­но кифа­ред Пилад, пев­ший «Пер­сов» Тимо­фея11, начал так:


Дар для Элла­ды стя­жал вели­кий и слав­ный — сво­бо­ду.

Тор­же­ст­вен­ность сти­ха гар­мо­ни­ро­ва­ла со звуч­ным голо­сом пев­ца, зри­те­ли со всех сто­рон устре­ми­ли взо­ры на Фило­пе­ме­на, разда­лись радост­ные руко­плес­ка­ния: гре­ки в надеж­дах и меч­тах воз­вра­ща­лись к слав­но­му про­шло­му и, испол­нив­шись муже­ства, вели­чи­ем духа при­бли­жа­лись к геро­ям преж­них вре­мен.

12. Как моло­дой конь, неся непри­выч­но­го седо­ка, тос­ку­ет и робе­ет, так и ахей­ское вой­ско во вре­мя сра­же­ний и опас­но­стей под началь­ст­вом дру­го­го пол­ко­во­д­ца пада­ло духом и обра­ща­ло взо­ры к Фило­пе­ме­ну, при одном виде его ста­но­вясь силь­ным и сме­лым, бла­го­да­ря вере в сво­его пол­ко­во­д­ца: все заме­ча­ли, что и про­тив­ни­ки, судя по их дей­ст­ви­ям, толь­ко ему одно­му из всех стра­те­гов не могут смот­реть в лицо, боят­ся его сла­вы и име­ни. Так, македон­ский царь Филипп, думая, что если устра­нить Фило­пе­ме­на, то ахей­цы устра­шат­ся и вновь поко­рят­ся ему, тай­но послал в Аргос убийц12. Когда его ковар­ный замы­сел был рас­крыт, он навлек на себя ярую нена­висть гре­ков. Бео­тий­цы оса­жда­ли Мега­ры и наде­я­лись ско­ро взять этот город. Вдруг сре­ди них раз­нес­ся слух, ока­зав­ший­ся невер­ным, буд­то Фило­пе­мен идет на помощь оса­жден­ным и нахо­дит­ся уже близ­ко; оса­ждаю­щие бро­си­ли лест­ни­цы, уже при­став­лен­ные к сте­нам, и бежа­ли. Набид, спар­тан­ский тиранн, пра­вив­ший после Маха­нида, вне­зап­но захва­тил Мес­се­ну. Фило­пе­мен был тогда част­ным лицом и не коман­до­вал ника­ким вой­ском. Ему не уда­лось убедить ахей­ско­го стра­те­га Лисип­па ока­зать помощь мес­сен­цам: тот гово­рил, что город без­воз­врат­но поте­рян, так как непри­я­те­ли уже нахо­дят­ся внут­ри его. Тогда Фило­пе­мен высту­пил сам со сво­и­ми сограж­да­на­ми, кото­рые, не дожи­да­ясь его избра­ния по зако­ну, пошли за ним, как за сво­им посто­ян­ным вождем, убеж­ден­ные в его при­род­ном пре­вос­ход­стве. Он был уже близ­ко от Мес­се­ны, и Набид, услы­хав об этом, не стал ждать его, хотя и сто­ял лаге­рем в горо­де; он поспеш­но увел вой­ско дру­ги­ми ворота­ми, счи­тая для себя сча­стьем бла­го­по­луч­но уйти от Фило­пе­ме­на. Убе­жать ему уда­лось, а Мес­се­на была осво­бож­де­на.

13. Тако­вы слав­ные дела Фило­пе­ме­на. Но вто­рич­ная поезд­ка его на Крит по прось­бе гор­тин­цев, кото­рые под­вер­га­лись напа­де­нию вра­гов и хоте­ли вое­вать под его нача­лом, навлек­ла на Фило­пе­ме­на наре­ка­ния: гово­ри­ли, что в то вре­мя как его оте­че­ство вело вой­ну с Набидом, он уехал, чтобы укло­нить­ся от сра­же­ния или из често­лю­би­во­го жела­ния в такой непо­д­хо­дя­щий момент отли­чить­ся перед чужи­ми. Ведь мега­ло­по­ли­тан­цы тер­пе­ли тогда вели­чай­шие бед­ст­вия из-за вой­ны: они не выхо­ди­ли из стен горо­да, сея­ли на ули­цах, лишен­ные сво­ей зем­ли, ибо вра­ги сто­я­ли лаге­рем чуть не у самых ворот. Меж­ду тем Фило­пе­мен, ведя вой­ну с кри­тя­на­ми и испол­няя за морем обя­зан­но­сти вое­на­чаль­ни­ка, пода­вал вра­гам сво­им повод к обви­не­ни­ям, буд­то он укло­ня­ет­ся от вой­ны на родине. Впро­чем, были и такие, кто гово­рил, что раз ахей­цы выбра­ли в пра­ви­те­ли дру­гих, Фило­пе­мен, остав­шись без долж­но­сти, отдал свое вре­мя гор­тин­цам, кото­рые про­си­ли его быть вое­на­чаль­ни­ком. И дей­ст­ви­тель­но, ему чуж­до было без­дей­ст­вие: он хотел, чтобы его спо­соб­но­сти вое­на­чаль­ни­ка и вои­на, подоб­но како­му-нибудь дру­го­му пред­ме­ту, все­гда были в употреб­ле­нии и в дей­ст­вии, как вид­но из его отзы­ва о царе Пто­ле­мее. Когда Пто­ле­мея вос­хва­ля­ли за то, что он каж­дый день в доспе­хах и с ору­жи­ем в руках усерд­но зани­ма­ет­ся гим­на­сти­че­ски­ми упраж­не­ни­я­ми, Фило­пе­мен ска­зал: «Да, но кто может отно­сить­ся с ува­же­ни­ем к царю, кото­рый в этом воз­расте не пока­зы­ва­ет сво­их даро­ва­ний на деле, а все еще учит­ся?» Итак, мега­ло­по­ли­тан­цы него­до­ва­ли на Фило­пе­ме­на за его отсут­ст­вие и счи­та­ли это изме­ной. Они заду­ма­ли изгнать его из оте­че­ства. Но это­му вос­пре­пят­ст­во­ва­ли ахей­цы: они посла­ли в Мега­ло­поль стра­те­га Ари­сте­на, кото­рый, хотя и был поли­ти­че­ским про­тив­ни­ком Фило­пе­ме­на, все-таки не дал при­ве­сти в испол­не­ние этот при­го­вор. Видя такое пре­не­бре­же­ние со сто­ро­ны сограж­дан, Фило­пе­мен скло­нил к отпа­де­нию от Мега­ло­по­ля мно­го окрест­ных селе­ний и подучил жите­лей гово­рить, что они не вхо­ди­ли в состав город­ской общи­ны и пер­во­на­чаль­но не были под­чи­не­ны горо­ду. Фило­пе­мен откры­то под­дер­жал это заяв­ле­ние их и в собра­нии ахей­цев дей­ст­во­вал в поль­зу вра­гов горо­да. Но это про­изо­шло поз­же.

На Кри­те Фило­пе­мен вел вой­ну на сто­роне гор­тин­цев, но не откры­тую, бла­го­род­ную вой­ну, как сле­до­ва­ло пело­пон­нес­цу и арка­дя­ни­ну: он усво­ил крит­ские нра­вы и, дей­ст­вуя про­тив кри­тян их же сред­ства­ми — обма­ном, хит­ро­стью, воров­ски­ми улов­ка­ми, заса­да­ми, — ско­ро пока­зал, что они маль­чиш­ки, что про­тив истин­но­го искус­ства их хит­ро­сти бес­смыс­лен­ны и бес­по­лез­ны.

14. Снис­кав ува­же­ние за совер­шен­ные подви­ги, увен­чан­ный сла­вой, Фило­пе­мен воз­вра­тил­ся в Пело­пон­нес. Он застал там такое поло­же­ние дел: Филипп был побеж­ден Титом13, а Набид вое­вал с ахей­ца­ми и рим­ля­на­ми. Тот­час выбран­ный вое­на­чаль­ни­ком, Фило­пе­мен отва­жил­ся на мор­ское сра­же­ние; но с ним слу­чи­лось то же, что с Эпа­ми­нон­дом14: в мор­ском бою он про­явил мень­ше талан­та и не стя­жал себе сла­вы. Впро­чем, как рас­ска­зы­ва­ют неко­то­рые, Эпа­ми­нонд не хотел дать сограж­да­нам воз­мож­но­сти вку­сить выгод, достав­ля­е­мых морем, чтобы, гово­ря сло­ва­ми Пла­то­на15, они неза­мет­но не пре­вра­ти­лись из стой­ких гопли­тов в моря­ков и не раз­вра­ти­лись; по этой при­чине он доб­ро­воль­но ушел из Азии и с ост­ро­вов, не сде­лав ниче­го заме­ча­тель­но­го. Меж­ду тем Фило­пе­мен был убеж­ден, что его уме­нья вести сухо­пут­ную вой­ну будет доста­точ­но и для того, чтобы со сла­вою вое­вать на море. И тут он понял, как мно­го зна­чит в любом искус­стве упраж­не­ние, сколь­ко силы при­да­ет оно людям, при­вык­шим к опре­де­лен­но­му делу. В мор­ском бою Фило­пе­мен по сво­ей неопыт­но­сти ока­зал­ся сла­бее про­тив­ни­ков; кро­ме того, он спу­стил на воду ста­рый, хотя и зна­ме­ни­тый корабль16, сорок лет не быв­ший в употреб­ле­нии; корабль дал течь, ехав­шие на нем ока­за­лись в опас­но­сти. Узнав, что непри­я­те­ли отно­сят­ся к нему с пре­не­бре­же­ни­ем, думая, что он совер­шен­но изгнан с моря, и, упо­ен­ные гор­до­стью, оса­жда­ют Гифий, Фило­пе­мен тот­час подо­шел с моря, когда они это­го не ожи­да­ли и по слу­чаю победы не соблюда­ли поряд­ка. Он ночью выса­дил сол­дат, под­вел их к непри­я­тель­ско­му лаге­рю, под­жег палат­ки, спа­лил дотла лагерь и пере­бил мно­го людей. Несколь­ко дней спу­стя Набид вдруг появил­ся перед ним на доро­ге в местах труд­но­про­хо­ди­мых и при­вел ахей­цев в ужас: они дума­ли, что нет надеж­ды спа­стись из таких опас­ных мест, нахо­дя­щих­ся во вла­сти непри­я­те­лей. Фило­пе­мен оста­но­вил­ся, оки­нул взо­ром окрест­ность и даль­ней­ши­ми сво­и­ми дей­ст­ви­я­ми дока­зал, что так­ти­ка есть венец воен­но­го искус­ства. Посред­ст­вом незна­чи­тель­но­го пере­ме­ще­ния он пере­стро­ил свою фалан­гу сооб­раз­но со сло­жив­шим­ся поло­же­ни­ем, лег­ко без вся­ко­го смя­те­ния раз­ре­шил все труд­но­сти, напал на вра­гов и обра­тил их в бес­по­рядоч­ное бег­ство. Видя, что они бегут не к горо­ду, а врас­сып­ную (мест­ность же была хол­ми­стая, покры­тая лесом, с ручья­ми и овра­га­ми и пото­му неудоб­ная для кон­ни­цы), он удер­жал сво­их вои­нов от пре­сле­до­ва­ния и еще засвет­ло рас­по­ло­жил­ся лаге­рем. Дога­ды­ва­ясь, что про­тив­ни­ки будут воз­вра­щать­ся в город по одно­му, по двое, в тем­но­те, он раз­ме­стил мно­го ахей­цев с кин­жа­ла­ми в заса­дах на пути к горо­ду, близ ручьев и на хол­мах. Так погиб­ли мно­гие вои­ны Набида: воз­вра­ща­ясь порознь, как кому при­ве­лось, они око­ло горо­да попа­да­ли в руки вра­гов, как пти­цы.

15. За это гре­ки люби­ли Фило­пе­ме­на и ока­зы­ва­ли ему исклю­чи­тель­ный почет в теат­рах, на что втайне оби­жал­ся често­лю­би­вый Тит. Как рим­ский кон­сул, он счи­тал себя впра­ве поль­зо­вать­ся бо́льшим ува­же­ни­ем ахей­цев, чем какой-то арка­дя­нин; он счи­тал, что его бла­го­де­я­ния ста­вят его гораздо выше Фило­пе­ме­на: ведь одним объ­яв­ле­ни­ем гла­ша­тая он даро­вал сво­бо­ду Гре­ции17, кото­рая преж­де была в раб­стве у Филип­па и македо­нян. По этой при­чине Тит пре­кра­тил вой­ну с Набидом; но тот был ковар­но убит это­лий­ца­ми18.

В Спар­те про­изо­шли вол­не­ния. Фило­пе­мен вос­поль­зо­вал­ся бла­го­при­ят­ным момен­том, чтобы напасть на Спар­ту, и заста­вил жите­лей — частью силой, частью путем убеж­де­ния — при­со­еди­нить­ся к нему и пере­дать город Ахей­ско­му сою­зу, Фило­пе­мен стя­жал себе огром­ную сла­ву у ахе­ян тем, что при­со­еди­нил к сою­зу город, такой про­слав­лен­ный и силь­ный; нема­ло­важ­ное было дело, что Спар­та ста­ла частью Ахайи. Фило­пе­мен при­влек на свою сто­ро­ну и спар­тан­ских ари­сто­кра­тов, кото­рые наде­я­лись обре­сти в нем хра­ни­те­ля сво­бо­ды. По этой при­чине, про­дав дом и иму­ще­ство Набида, они реши­ли выру­чен­ные сто два­дцать талан­тов при­не­сти ему в пода­рок и отпра­ви­ли с этой целью посоль­ство. Тут со всей ясно­стью обна­ру­жи­лось, что он не толь­ко казал­ся, но и был19 чело­ве­ком в выс­шей сте­пе­ни бла­го­род­ным. Во-пер­вых, никто из спар­ти­а­тов не хотел вести с таким чело­ве­ком раз­го­вор о подар­ке; все укло­ня­лись от это­го и, нако­нец, выбра­ли для этой цели Тимо­лая, с кото­рым Фило­пе­мен был свя­зан уза­ми госте­при­им­ства. По при­бы­тии в Мега­ло­поль Тимо­лай обедал у Фило­пе­ме­на, услы­шал его речь, пол­ную досто­ин­ства, увидел вбли­зи про­стоту его жиз­ни и понял, что его харак­тер недо­сту­пен под­ку­пу. Он умол­чал о подар­ке, а, при­ду­мав какой-то дру­гой повод сво­его при­езда, уехал обрат­но. Его посла­ли вто­рич­но, но про­изо­шло то же самое. При третьей поезд­ке он с трудом изло­жил Фило­пе­ме­ну свою прось­бу и сооб­щил о рас­по­ло­же­нии к нему сво­их сограж­дан. Фило­пе­мен выслу­шал его с удо­воль­ст­ви­ем, сам при­ехал в Спар­ту и посо­ве­то­вал спар­тан­цам не под­ку­пать дру­зей и чест­ных людей, доб­ры­ми каче­ства­ми кото­рых мож­но поль­зо­вать­ся даром, а поку­пать и соблаз­нять него­дя­ев, кото­рые сеют сму­ту в горо­де, ведут его к поги­бе­ли; надо зажать им рот взят­кой, чтобы они мень­ше бес­по­ко­и­ли сограж­дан; луч­ше отни­мать сво­бо­ду сло­ва у вра­гов, чем у дру­зей. Так бес­ко­ры­стен был Фило­пе­мен!

16. Ахей­ский стра­тег Дио­фан услы­шал, что спар­тан­цы опять зате­я­ли сму­ту. Он хотел нака­зать их, но они взя­лись за ору­жие и вызва­ли вол­не­ния в Пело­пон­не­се. Фило­пе­мен ста­рал­ся успо­ко­ить Дио­фа­на и уме­рить его гнев, ука­зы­вая на то, что царь Антиох и рим­ляне про­из­во­дят в Гре­ции пере­дви­же­ния огром­ных войск, что имен­но на это пра­ви­тель дол­жен обра­щать вни­ма­ние, не каса­ясь мест­ных дел, а на иные про­ступ­ки глядя сквозь паль­цы. Дио­фан не слу­шал его, а всту­пил вме­сте с Титом в Лако­ни­ку, и они сей­час же дви­ну­лись на Спар­ту. Раз­дра­жен­ный этим, Фило­пе­мен решил­ся на дело неза­кон­ное, труд­но оправ­ды­вае­мое с точ­ки зре­ния спра­вед­ли­во­сти, но вели­кое и с вели­ким муже­ст­вом совер­шен­ное: он при­шел в Спар­ту и, хотя был част­ным лицом, не пустил в город ахей­ско­го стра­те­га и рим­ско­го кон­су­ла; вол­не­ния в горо­де он пре­кра­тил и вер­нул спар­тан­цев в союз, в кото­ром они состо­я­ли рань­ше.

А неко­то­рое вре­мя спу­стя Фило­пе­мен, быв­ший тогда стра­те­гом, в чем-то обви­нил спар­тан­цев, вер­нул на роди­ну изгнан­ни­ков и каз­нил, по свиде­тель­ству Поли­бия20, восемь­де­сят спар­ти­а­тов, а по свиде­тель­ству Ари­сто­кра­та — три­ста пять­де­сят. Сте­ны горо­да он срыл, зна­чи­тель­ную часть зем­ли отре­зал и отдал мега­ло­по­ли­тан­цам. Всех, кому тиран­ны дали пра­во граж­дан­ства в Спар­те, он пере­се­лил в Ахайю, кро­ме трех тысяч, ока­зы­вав­ших упор­ное непо­ви­но­ве­ние и не желав­ших уйти из Спар­ты; их он про­дал и, как бы в насмеш­ку, постро­ил на эти день­ги в Мега­ло­по­ле пор­тик. Чтобы насы­тить свою нена­висть к спар­тан­цам, он, изде­ва­ясь над их неза­слу­жен­ным несча­сти­ем, пред­при­нял дело в выс­шей сте­пе­ни жесто­кое и без­за­кон­ное — отме­нил и уни­что­жил поряд­ки, введен­ные Ликур­гом, заста­вил уна­сле­до­ван­ную от отцов систе­му вос­пи­та­ния спар­тан­ских детей и юно­шей пере­ме­нить на ахей­скую, имея в виду, что, живя по Ликур­го­вым зако­нам, спар­тан­цы нико­гда не хоте­ли сми­рить себя. Под гне­том страш­ных бед­ст­вий спар­тан­цы поз­во­ли­ли тогда Фило­пе­ме­ну, так ска­зать, пере­ре­зать жилы сво­его государ­ства и сде­ла­лись руч­ны­ми и смир­ны­ми, но несколь­ко спу­стя21 выпро­си­ли у рим­лян поз­во­ле­ние отме­нить ахей­ские поряд­ки и вос­ста­но­ви­ли уна­сле­до­ван­ные от отцов учреж­де­ния, насколь­ко это мож­но было сде­лать после таких гибель­ных бед­ст­вий.

17. Когда у рим­лян нача­лась в Гре­ции вой­на с Антиохом, Фило­пе­мен был част­ным лицом. Видя, что Антиох сам сидит празд­но в Хал­киде и не по годам занят свадь­ба­ми22 и любо­вью к девуш­кам, а сирий­цы в совер­шен­ном бес­по­ряд­ке, без коман­ди­ров, празд­но сло­ня­ют­ся в горо­дах, пре­да­ва­ясь рос­ко­ши, Фило­пе­мен доса­до­вал, что он не зани­ма­ет долж­но­сти стра­те­га у ахей­цев, и гово­рил, что завиду­ет победе рим­лян. «Будь я сей­час стра­те­гом, — гово­рил он, — я пере­бил бы этих вои­нов в питей­ных домах». Победив Антио­ха, рим­ляне ста­ли еще боль­ше вме­ши­вать­ся в дела Гре­ции и под­чи­нять сво­ей вла­сти ахей­цев, вожа­ки кото­рых скло­ня­лись на сто­ро­ну рим­лян. Мощь рим­лян, по воле боже­ства, рас­про­стра­ня­лась все шире и шире: близ­ка была цель, кото­рой долж­на была достиг­нуть судь­ба в сво­ем кру­го­во­ро­те. Фило­пе­мен, как хоро­ший корм­чий, борю­щий­ся с вол­ною, был вынуж­ден в неко­то­рых слу­ча­ях поко­рять­ся обсто­я­тель­ствам, но по боль­шей части про­ти­вил­ся им, ста­ра­ясь при­вле­кать на сто­ро­ну сво­бо­ды людей, силь­ных сло­вом и делом. Когда Ари­стен из Мега­ло­по­ля, поль­зо­вав­ший­ся боль­шим вли­я­ни­ем сре­ди ахей­цев, но посто­ян­но заис­ки­вав­ший перед рим­ля­на­ми, выска­зы­вал мне­ние, что ахей­цы не долж­ны про­ти­вить­ся рим­ля­нам, не долж­ны быть неуслуж­ли­вы­ми по отно­ше­нию к ним, Фило­пе­мен, гово­рят, мол­ча, но с него­до­ва­ни­ем слу­шал его в Собра­нии, а под конец не мог сдер­жать себя и гнев­но ска­зал: «Него­дяй, что ты так торо­пишь­ся увидеть роко­вой день Элла­ды?» Когда рим­ский кон­сул Маний23, победи­тель Антио­ха, тре­бо­вал от ахей­цев, чтобы они поз­во­ли­ли спар­тан­ским изгнан­ни­кам вер­нуть­ся на роди­ну, и Тит предъ­яв­лял такое же тре­бо­ва­ние, Фило­пе­мен вос­пре­пят­ст­во­вал это­му, но не из враж­ды к изгнан­ни­кам, а желая, чтобы это совер­ши­лось по воле его и ахей­цев, а не по мило­сти Тита и рим­лян. И дей­ст­ви­тель­но, став стра­те­гом в сле­дую­щем году, он сам воз­вра­тил изгнан­ни­ков. Вот с какой враж­деб­но­стью и рев­но­стью он по сво­ей гор­до­сти отно­сил­ся ко вся­кой чужой вла­сти.

18. На семи­де­ся­том году жиз­ни Фило­пе­мен был в вось­мой раз ахей­ским стра­те­гом. Он наде­ял­ся, что обсто­я­тель­ства поз­во­лят ему не толь­ко вре­мя это­го сво­его прав­ле­ния про­ве­сти без вой­ны, но и оста­ток жиз­ни про­жить в покое. Как болез­ни, по-види­мо­му, осла­бе­ва­ют вме­сте с телес­ны­ми сила­ми, так и в гре­че­ских горо­дах с исто­ще­ни­ем сил ути­ха­ла страсть к раздо­рам. Но Неме­зида в кон­це жиз­ни пова­ли­ла Фило­пе­ме­на, как атле­та, дото­ле счаст­ли­во под­ви­зав­ше­го­ся на сво­ем попри­ще. Когда в одном собра­нии при­сут­ст­во­вав­шие хва­ли­ли кого-то, счи­тав­ше­го­ся искус­ным стра­те­гом, Фило­пе­мен, гово­рят, ска­зал: «Да раз­ве сто­ит гово­рить о чело­ве­ке, кото­рый живым был взят в плен непри­я­те­ля­ми?» Через несколь­ко дней мес­се­нец Дино­крат, лич­ный враг Фило­пе­ме­на, нена­вист­ный всем за свою под­лость и рас­пут­ство, отторг­нул Мес­се­нию от ахей­цев и, по дошед­шим сведе­ни­ям, гото­вил­ся захва­тить селе­ние, назы­вае­мое Коло­нидой. Фило­пе­мен в это вре­мя нахо­дил­ся в Арго­се, боль­ной лихо­рад­кой. Полу­чив это изве­стие, он поспе­шил в Мега­ло­поль и про­ехал в один день с лиш­ком четы­ре­ста ста­ди­ев24. Оттуда он немед­лен­но дви­нул­ся выру­чать Мес­се­ну с кон­ни­цей, состо­яв­шей из самых име­ни­тых, но совсем моло­дых граж­дан, доб­ро­воль­но при­няв­ших уча­стие в похо­де по при­ме­ру Фило­пе­ме­на и из люб­ви к нему. Подъ­е­хав к Мес­сене, они всту­пи­ли в бой с Дино­кра­том, встре­тив­шим их у Эван­дро­ва хол­ма, и обра­ти­ли его в бег­ство. Но их вне­зап­но ата­ко­вал отряд в пять­сот чело­век, нес­ший сто­ро­же­вую служ­бу в Мес­сен­ской обла­сти. Увидев это, ранее раз­би­тые про­тив­ни­ки опять ста­ли соби­рать­ся на хол­мах. Фило­пе­мен, боясь очу­тить­ся в окру­же­нии и жалея сво­их всад­ни­ков, начал отсту­пать по труд­но­про­хо­ди­мой мест­но­сти. Он сам был в хво­сте отряда и часто устрем­лял­ся на вра­га, ста­ра­ясь при­влечь его вни­ма­ние на себя; но вра­ги не сме­ли напа­дать на него, а толь­ко изда­ли кри­ча­ли и мета­лись без вся­ко­го тол­ка. Таким обра­зом, часто оста­нав­ли­ва­ясь ради спа­се­ния сво­их моло­дых всад­ни­ков, про­пус­кая их пооди­ноч­ке мимо себя, Фило­пе­мен неза­мет­но для себя остал­ся один сре­ди мно­го­чис­лен­ных вра­гов. Всту­пить в руко­паш­ный бой с ним никто не отва­жи­вал­ся; вра­ги лишь изда­ли стре­ля­ли в него, оттес­няя к местам каме­ни­стым и обры­ви­стым, где он едва справ­лял­ся с лоша­дью и ранил ее шпо­ра­ми. Бла­го­да­ря частым упраж­не­ни­ям, Фило­пе­мен, несмот­ря на ста­рость, был легок и про­во­рен, и годы нисколь­ко не поме­ша­ли бы ему спа­стись; но тогда он был ослаб­лен болез­нью, утом­лен доро­гой и пото­му отя­же­лел и уже наси­лу дви­гал­ся. Лошадь его спо­ткну­лась, и он упал на зем­лю. Паде­ние было неудач­ным: у Фило­пе­ме­на ока­за­лась повреж­ден­ной голо­ва, и дол­гое вре­мя он лежал, не изда­вая ни зву­ка, так что вра­ги, счи­тая его мерт­вым, ста­ли пово­ра­чи­вать тело и сни­мать доспе­хи. Когда же он под­нял голо­ву и рас­крыл гла­за, все сра­зу бро­си­лись на него и, свя­зав руки за спи­ной, с изде­ва­тель­ства­ми и бра­нью пове­ли чело­ве­ка, кото­ро­му и во сне не сни­лось, что когда-нибудь он под­верг­нет­ся тако­му поно­ше­нию от Дино­кра­та.

19. Горо­жане, силь­но воз­буж­ден­ные этим изве­сти­ем, собра­лись у ворот. При виде Фило­пе­ме­на, кото­ро­го тащи­ли таким недо­стой­ным обра­зом, невзи­рая на его сла­ву, преж­ние подви­ги и тро­феи, боль­шин­ство их почув­ст­во­ва­ло жалость и состра­да­ние к нему и даже запла­ка­ло; с пре­зре­ни­ем гово­ри­ли они о чело­ве­че­ском могу­ще­стве, кото­рое так ничтож­но и нена­деж­но. Поне­мно­гу сре­ди наро­да ста­ли слы­шать­ся чело­ве­ко­лю­би­вые речи о том, что надо пом­нить о преж­них бла­го­де­я­ни­ях, о сво­бо­де, кото­рую Фило­пе­мен воз­вра­тил им, изгнав тиран­на Набида. Лишь немно­гие граж­дане в уго­ду Дино­кра­ту тре­бо­ва­ли пыт­ки и каз­ни Фило­пе­ме­на как вра­га жесто­ко­го, непри­ми­ри­мо­го, кото­рый будет еще страш­нее для Дино­кра­та, если оста­нет­ся жив после пле­на и пору­га­ния. Несмот­ря на эти тол­ки, Фило­пе­ме­на все-таки поса­ди­ли в так назы­вае­мое «Каз­но­хра­ни­ли­ще» — под­зе­ме­лье, куда не про­ни­кал сна­ру­жи ни воздух, ни свет; оно не име­ло две­рей, а запи­ра­лось боль­шим кам­нем. Туда его спу­сти­ли и, зава­лив вход кам­нем, поста­ви­ли вокруг воору­жен­ных людей.

А тем вре­ме­нем ахей­ские всад­ни­ки, собрав­шись после бег­ства и видя, что Фило­пе­мен нигде не пока­зы­ва­ет­ся, пред­по­ло­жи­ли, что он убит. Дол­го сто­я­ли они и зва­ли его, рас­суж­дая меж­ду собою, что спа­се­ние их позор­но и бес­чест­но, если они оста­ви­ли в жерт­ву вра­гам сво­его вое­на­чаль­ни­ка, не поща­див­ше­го жиз­ни ради них. Потом они поеха­ли даль­ше и, рас­спра­ши­вая встреч­ных, узна­ли о пле­не­нии Фило­пе­ме­на и раз­нес­ли эту весть по ахей­ским горо­дам. Ахей­цы сочли слу­чив­ше­е­ся боль­шим несча­сти­ем, реши­ли отпра­вить посоль­ство к мес­сен­цам и тре­бо­вать выда­чи плен­но­го, а сами ста­ли гото­вить­ся к похо­ду.

20. Итак, вот чем были заня­ты ахей­цы. Меж­ду тем Дино­крат, боль­ше все­го боясь вре­ме­ни, кото­рое мог­ло спа­сти Фило­пе­ме­на, с наступ­ле­ни­ем ночи, когда народ разо­шел­ся, отво­рил тем­ни­цу и послал туда раба с ядом, при­ка­зав под­не­сти яд Фило­пе­ме­ну и подо­ждать, пока он не выпьет. Фило­пе­мен лежал, заку­тав­шись в плащ, но не спал, погру­жен­ный в горе и бес­по­кой­ство. Увидав свет и сто­я­ще­го близ него чело­ве­ка с чашей яда, он, с трудом при­дя в себя от сла­бо­сти, сел. Взяв чашу, он спро­сил раба, не слы­хал ли тот каких-нибудь вестей о всад­ни­ках, осо­бен­но о Ликор­те. Раб отве­тил, что бо́льшая часть их спас­лась бег­ст­вом. Фило­пе­мен кив­нул голо­вою, лас­ко­во взгля­нул на него и ска­зал: «Хоро­шо. У нас дела не совсем еще пло­хи». Не про­из­нес­ши боль­ше ни сло­ва, не испу­стив ни одно­го зву­ка, он выпил яд и опять лег; немно­го хло­пот доста­вил он яду и вско­ре угас от сла­бо­сти.

21. Как толь­ко слух об его кон­чине дошел до ахей­цев, все горо­да их охва­ти­ло уны­ние и скорбь. Все спо­соб­ные носить ору­жие вме­сте с чле­на­ми Сове­та собра­лись в Мега­ло­по­ле, выбра­ли в стра­те­ги Ликор­та и, не откла­ды­вая мще­ния, вторг­лись в Мес­се­нию и опу­сто­ша­ли стра­ну до тех пор, пока мес­сен­цы, по согла­ше­нию меж­ду собою, не впу­сти­ли ахей­цев в город. Дино­крат успел покон­чить с собою; что же каса­ет­ся осталь­ных, то те, кто тре­бо­вал каз­ни Фило­пе­ме­на, долж­ны были сами лишить себя жиз­ни; а тех, кто сове­то­вал еще и пытать его, Ликорт аре­сто­вы­вал, чтобы они погиб­ли в муче­ни­ях. Тело Фило­пе­ме­на ахей­цы сожгли на месте, остан­ки собра­ли в урну и отпра­ви­лись в обрат­ный путь — не в бес­по­ряд­ке, не как попа­ло, но соеди­нив с погре­бе­ни­ем сво­его рода побед­ную про­цес­сию. Вот какое зре­ли­ще мож­но было наблюдать. Ахей­цы шли в вен­ках, но в то же вре­мя пла­ка­ли, вра­гов вели в око­вах. Самую урну едва было вид­но из-за мно­же­ства лент и вен­ков; нес ее сын ахей­ско­го стра­те­га Поли­бий, окру­жен­ный пер­вы­ми ахей­ски­ми граж­да­на­ми. За ними сле­до­ва­ли вои­ны в пол­ном воору­же­нии, на кра­си­во убран­ных конях; они не были печаль­ны, как сле­до­ва­ло бы при такой скор­би, но и не кичи­лись победой. Жите­ли горо­дов и дере­вень, лежав­ших по доро­ге, выхо­ди­ли навстре­чу, как буд­то при­вет­ст­вуя Фило­пе­ме­на при воз­вра­ще­нии из похо­да, каса­лись урны и шли вме­сте с про­цес­си­ей в Мега­ло­поль. К про­цес­сии при­со­еди­ни­лись ста­ри­ки, жен­щи­ны и дети, и жалоб­ные вопли их разда­ва­лись теперь по все­му вой­ску и доно­си­лись до само­го горо­да. Граж­дане жале­ли о Фило­пе­мене, горе­ва­ли, думая, что вме­сте с ним они лиши­лись пер­вен­ства сре­ди ахей­цев. Он был похо­ро­нен с подо­баю­щей честью, и око­ло его памят­ни­ка были поби­ты кам­ня­ми мес­сен­ские плен­ни­ки. Мно­го ста­туй его было воз­двиг­ну­то, мно­го поче­стей было ока­за­но ему по поста­нов­ле­нию горо­дов. Во вре­мя бед­ст­вий, кото­рые испы­ты­ва­ла Гре­ция при раз­ру­ше­нии Корин­фа, один рим­ля­нин попы­тал­ся все эти поче­сти уни­что­жить и пре­сле­до­вать Фило­пе­ме­на судом, дока­зы­вая, слов­но тот был еще жив, что он был недру­гом рим­лян, отно­сил­ся к ним враж­деб­но. Были про­из­не­се­ны речи; обви­ни­те­лю воз­ра­жал Поли­бий; ни Мум­мий, ни послы25 не реши­лись лишить поче­стей тако­го слав­но­го мужа, хотя он часто шел про­тив Тита и Мания. Как вид­но, они отде­ля­ли доб­ро­де­тель от выго­ды, похваль­ное от полез­но­го, дер­жась убеж­де­ния, — пра­виль­но­го, похваль­но­го убеж­де­ния! — что полу­чив­шие бла­го­де­я­ние все­гда обя­за­ны при­но­сить бла­го­дар­ность сво­им бла­го­де­те­лям, что доб­ро­де­тель­ные люди долж­ны чтить память людей доб­ро­де­тель­ных. Вот все, что мы зна­ем о Фило­пе­мене.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1осво­бо­ди­ли… от тиран­нии… — Речь идет о собы­ти­ях 252—250 гг., когда в Гре­ции осла­бе­ла власть Анти­го­на Македон­ско­го, под­дер­жи­вав­ше­го тиран­нии, и уси­ли­лось вли­я­ние Пто­ле­мея, под­дер­жи­вав­ше­го демо­кра­тии.
  • 2один рим­ля­нин… — Лицо неиз­вест­ное. Пав­са­ний (VIII, 52) гово­рит, что Миль­ти­ад был пер­вым бла­го­де­те­лем все­го гре­че­ско­го наро­да, а Фило­пе­мен послед­ним.
  • 3не был без­обра­зен… — По сло­вам Пав­са­ния (VIII, 49) Фило­пе­мен был нехо­рош лицом, но зато высок и кре­пок.
  • 4Клео­мен… напал на Мега­ло­поль… — См.: Кл., 23—24.
  • 5ремен­ная пет­ля… — Для мета­ния копья.
  • 6началь­ни­ком кон­ни­цы… — Так назы­вал­ся помощ­ник стра­те­га, еже­год­но пере­из­би­рае­мо­го вождя Ахей­ско­го сою­за.
  • 7Пель­та­сты — лег­кая пехота, отли­чав­ша­я­ся боль­шой манев­рен­но­стью: без пан­ци­рей, с корот­ки­ми копья­ми, сра­жав­ша­я­ся в рас­сып­ном строю. Фило­пе­мен рефор­ми­ро­вал ахей­скую пехоту по образ­цу македон­ской; ср. подоб­ную же рефор­му и в спар­тан­ском вой­ске, Кл., 11.
  • 8Ахилл у Гоме­ра… — «Или­а­да», XIX, 15 сл. (Фети­да при­но­сит Ахил­лу новое ору­жие, выко­ван­ное Гефе­стом).
  • 9Тарен­тин­цы — осо­бый род лег­кой кава­ле­рии (впер­вые появив­ший­ся в горо­де Тарент).
  • 10Немей­ский празд­ник — все­эл­лин­ские свя­щен­ные игры, справ­ляв­ши­е­ся каж­дые два года в Арго­лиде; здесь — в июле 205 г.
  • 11«Пер­сов» Тимо­фея… (IV в.) — Зна­ме­ни­тое пес­но­пе­ние в память бит­вы при Сала­мине (Пер. С. Оше­ро­ва).
  • 12в Аргос убийц… — Види­мо, в том же 205 г., когда Фило­пе­мен был в Арго­лиде для празд­но­ва­ния Немей­ских игр.
  • 13Филипп был побеж­ден Титом… — При Кинос­ке­фа­лах (см.: Тит, 7—8).
  • 14с Эпа­ми­нон­дом… — В 365 г. Эпа­ми­нонд с ново­вы­стро­ен­ным бео­тий­ским фло­том совер­шил поход по Эгей­ско­му морю, но после его смер­ти (в 362 г.) борь­ба фиван­цев за мор­ское вла­ды­че­ство пре­кра­ти­лась.
  • 15сло­ва­ми Пла­то­на… — «Зако­ны», IV, 706b (об афи­ня­нах).
  • 16ста­рый, хотя и зна­ме­ни­тый корабль… — Македон­ская квад­ри­ре­ма (тяже­лое суд­но с 4 ряда­ми греб­цов), захва­чен­ное ахей­ца­ми за 80 лет до это­го; тогда он счи­тал­ся луч­шим в цар­ском фло­те, но теперь пото­нул при пер­вом же столк­но­ве­нии с непри­я­те­лем.
  • 17даро­вал сво­бо­ду Гре­ции… — см.: ниже, Тит, 10.
  • 18убит это­лий­ца­ми… — В 192 г. Это­лий­цы по прось­бе Набида посла­ли ему на под­мо­гу отряд с тай­ным при­ка­зом умерт­вить Набида. Когда при­каз был выпол­нен и это­лий­цы при­ня­лись гра­бить город, нача­лась граж­дан­ская вой­на, в кото­рую и вме­шал­ся Фило­пе­мен.
  • 19не толь­ко казал­ся, но и был… — Реми­нис­цен­ция из Эсхи­ла, «Семе­ро про­тив Фив», 589: «Он хочет быть, а не казать­ся пра­вед­ным» (пер. А. Пиотров­ско­го).
  • 20по свиде­тель­ству Поли­бия… — В недо­шед­шей части его сочи­не­ния.
  • 21несколь­ко спу­стя… — Рас­пра­ва Фило­пе­ме­на со Спар­той про­изо­шла в 189, рестав­ра­ция — в 184 г.: рим­ляне пред­по­чи­та­ли под­дер­жи­вать в Пело­пон­не­се двое­вла­стие.
  • 22занят свадь­ба­ми… — См.: Тит, 16.
  • 23кон­сул Маний… — Ман. Аци­лий Глаб­ри­он, раз­бив­ший Антио­ха при Фер­мо­пи­лах в 191 г.
  • 24с лиш­ком четы­ре­ста ста­ди­ев… — Более 70 км.
  • 25ни Мум­мий, ни послы… — Кон­сул 146 г., раз­ру­ши­тель Корин­фа, и кол­ле­гия 10 сена­то­ров, послан­ная для наведе­ния поряд­ка в заво­е­ван­ной Гре­ции.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1364004323 1364004404 1364004409 1439002000 1439002100 1439002200