Историческая библиотека

Книги XXXIV—XXXV

II. (1) После окон­ча­ния (вто­рой) Пуни­че­ской вой­ны (201 г. до н. э.) дела сици­лий­цев в тече­ние 60 лет шли во всех отно­ше­ни­ях хоро­шо, но затем вспых­ну­ла вой­на с раба­ми по сле­дую­щей при­чине. Бога­тея в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни и при­об­ре­тя круп­ные состо­я­ния, сици­лий­цы поку­па­ли мно­же­ство рабов. Уво­дя их тол­па­ми из питом­ни­ков, они тот­час нала­га­ли на них клей­ма и отмет­ки. (2) Моло­дых рабов они употреб­ля­ли в каче­стве пас­ту­хов, осталь­ных — так, как каж­до­му было нуж­но. Гос­по­да обре­ме­ня­ли их служ­бой и очень мало забо­ти­лись об их про­пи­та­нии и одеж­де. Поэто­му бо́льшая часть рабов жила гра­бе­жом, и была мас­са убийств, все рав­но как если бы раз­бой­ни­ки, подоб­но армии, рас­се­я­лись по все­му ост­ро­ву. (3) Рим­ские пре­то­ры пыта­лись бороть­ся с раба­ми, но не осме­ли­ва­лись при­бе­гать к нака­за­ни­ям бла­го­да­ря силе и вли­я­нию гос­под, кото­рым при­над­ле­жа­ли раз­бой­ни­ки, и были вынуж­де­ны поэто­му допус­кать ограб­ле­ние про­вин­ции. Боль­шин­ство рабо­вла­дель­цев были рим­ские всад­ни­ки, и в каче­стве судей над пре­то­ра­ми, кото­рых обви­ня­ли про­вин­ции, они были страш­ны для рим­ских вла­стей. (4) Рабы, под гне­том стра­да­ний, под­вер­га­ясь часто неожи­дан­ным и уни­зи­тель­ным нака­за­ни­ям, не выдер­жа­ли. Схо­дясь друг с дру­гом в удоб­ное вре­мя, они нача­ли сго­ва­ри­вать­ся об измене сво­им гос­по­дам, пока не при­ве­ли сво­его пла­на в испол­не­ние. (5) Был один сири­ец, родом из Апа­меи, раб Анти­ге­на из г. Энны, сво­его рода маг и чаро­дей. Он хва­стал­ся, что может по ука­за­ни­ям богов, дан­ным ему во сне, пред­ска­зы­вать буду­щее и, бла­го­да­ря сво­ей лов­ко­сти, обма­нул таким обра­зом мно­гих. Затем он начал пред­ска­зы­вать не толь­ко по снам, но стал при­киды­вать­ся, буд­то видит богов наяву и от них узна­ет буду­щее. (6) Из всей его бол­тов­ни кое-что ино­гда сбы­ва­лось. А так как в несбыв­шем­ся никто его не изоб­ли­чал, а на удач­ные пред­ска­за­ния все ука­зы­ва­ли, то мол­ва о сирий­це широ­ко рас­про­стра­ни­лась. Нако­нец, с помо­щью неко­то­ро­го при­спо­соб­ле­ния он умел в при­пад­ке «вдох­но­ве­ния» изры­гать огонь и таким обра­зом про­ро­че­ст­во­вать о буду­щем. (7) В пустой орех или во что-нибудь подоб­ное, состав­лен­ное из двух высвер­лен­ных поло­ви­нок, он вкла­ды­вал рас­ка­лен­ный уголь и какое-нибудь веще­ство, кото­рое его там задер­жи­ва­ло. Затем, вло­жив все это в рот и дуя, он извле­кал ино­гда искры, ино­гда пла­мя. Еще до вос­ста­ния он гово­рил, что Сирий­ская боги­ня явля­ет­ся ему и пред­ска­зы­ва­ет, что он будет царем. Об этом он рас­ска­зы­вал не толь­ко дру­гим, но посто­ян­но гово­рил и сво­е­му гос­по­ди­ну. (8) Анти­ген, забав­ля­ясь лов­ким обма­ном, ради шут­ки выво­дил Евна — так зва­ли чудотвор­ца — к гостям, спра­ши­вал об его буду­щей цар­ской вла­сти, а так­же о том, как он посту­пит тогда с каж­дым из при­сут­ст­ву­ю­щих. Евн неиз­мен­но повто­рял свой рас­сказ, лов­ко моро­ча всем голо­вы, и при­бав­лял, что он посту­пит с гос­по­да­ми мяг­ко. Сре­ди гостей под­ни­мал­ся смех, и неко­то­рые из них дава­ли ему луч­шие кус­ки со сто­ла, при­го­ва­ри­вая, чтобы он, когда будет царем, вспом­нил об их любез­но­сти. (9) Одна­ко вся эта комедия окон­чи­лась тем, что Евн дей­ст­ви­тель­но стал царем, и та милость, о кото­рой гости про­си­ли за сто­лом в шут­ку, полу­че­на была ими не без труда. Вос­ста­ние нача­лось сле­дую­щим обра­зом. (10) В Энне жил некто Дамо­фил, весь­ма бога­тый и над­мен­ный чело­век. Он с исклю­чи­тель­ной бес­че­ло­веч­но­стью обра­щал­ся с раба­ми, жена же его Мегал­лида не усту­па­ла мужу в жесто­ко­сти и бес­че­ло­веч­но­сти по отно­ше­нию к рабам. Доведен­ные до край­ней сте­пе­ни яро­сти и угне­те­ния, рабы сго­во­ри­лись вос­стать и убить гос­под. При­дя к Евну, они спро­си­ли его, дают ли боги согла­сие на заду­ман­ный план. Он с обыч­ны­ми фоку­са­ми заявил, что боги соглас­ны, и убеж­дал рабов тот­час же при­нять­ся за дело. (11) Собрав 400 сото­ва­ри­щей по раб­ству, они, как толь­ко насту­пил бла­го­при­ят­ный момент, воору­жи­лись, вторг­лись в Энну под пред­во­ди­тель­ст­вом изры­гав­ше­го огонь Евна. Ворвав­шись в дома, рабы при­ня­лись за мас­со­вые убий­ства, не щадя даже груд­ных детей: (12) отры­вая их от груди мате­рей, раз­би­ва­ли о зем­лю. Невоз­мож­но ска­зать, сколь­ко было изна­си­ло­ва­но жен­щин на гла­зах их мужей. К ворвав­шим­ся в Энну рабам при­со­еди­ни­лось боль­шое коли­че­ство город­ских рабов, кото­рые, рас­пра­вив­шись сна­ча­ла со сво­и­ми гос­по­да­ми, затем при­ня­ли уча­стие в общей резне. (13) Когда окру­жаю­щие Евна рабы узна­ли, что Дамо­фил нахо­дит­ся вме­сте с женой в сво­ем пар­ке, непо­да­ле­ку от горо­да, они посла­ли туда людей, кото­рые и при­та­щи­ли их свя­зан­ны­ми в Энну, по доро­ге всласть над ними над­ру­гав­шись. Дочь Дамо­фи­ла и Мегал­лиды рабы поща­ди­ли из-за ее чело­ве­ко­лю­бия и состра­да­ния к рабам, кото­рым она все­гда ста­ра­лась помочь по мере воз­мож­но­сти. Из это­го вид­но, что все, соде­ян­ное раба­ми по отно­ше­нию к гос­по­дам, не было резуль­та­том жесто­ко­сти их нату­ры, но яви­лось возда­я­ни­ем за совер­шен­ные над ними рань­ше обиды. (14) Дамо­фи­ла и Мегал­лиду, как мы ска­за­ли выше, послан­ные при­та­щи­ли в город и затем при­ве­ли в театр, где собра­лось боль­шин­ство вос­став­ших. Дамо­фил пытал­ся что-то при­ду­мать для сво­его спа­се­ния, и на мно­гих из тол­пы его сло­ва нача­ли дей­ст­во­вать. Тогда рабы Гер­мий и Зевк­сис, смер­тель­но его нена­видев­шие, назва­ли его обман­щи­ком и, не дождав­шись суда наро­да, один вон­зил ему в бок меч, а дру­гой раз­ру­бил топо­ром шею. Затем выбра­ли Евна царем — не за его храб­рость или воен­ные талан­ты, но исклю­чи­тель­но за его шар­ла­тан­ство, а так­же пото­му, что он являл­ся зачин­щи­ком вос­ста­ния. Кро­ме это­го, дума­ли, что его имя послу­жит хоро­шим пред­зна­ме­но­ва­ни­ем для рас­по­ло­же­ния к нему под­дан­ных¹. (15) Сде­лав­шись царем в государ­стве вос­став­ших и созвав народ­ное собра­ние, Евн при­ка­зал убить плен­ных энней­цев за исклю­че­ни­ем ору­жей­ных масте­ров, кото­рых он в око­вах отпра­вил на их работу. Мегал­лиду он отдал ее быв­шим рабы­ням с тем, чтобы они посту­пи­ли с ней, как хотят^[1]. Сво­их быв­ших гос­под, Анти­ге­на и Пифо­на, Евн убил соб­ст­вен­но­руч­но. (16) Надев цар­ский венец и окру­жив себя при­двор­ным цере­мо­ни­а­лом, он сде­лал цари­цей свою сожи­тель­ни­цу, сири­ян­ку из Апа­меи. Чле­на­ми сове­та Евн назна­чил людей, кото­рые каза­лись наи­бо­лее выдаю­щи­ми­ся по уму. Сре­ди них осо­бен­но отли­чал­ся сво­ей смет­ли­во­стью и муже­ст­вом Ахей, родом из Ахайи. В три дня он воору­жил, насколь­ко это было воз­мож­но, более 6000 чело­век топо­ра­ми, секи­ра­ми, пра­ща­ми, сер­па­ми, нака­лен­ны­ми пал­ка­ми, повар­ски­ми вер­те­ла­ми и про­шел по всей Сици­лии, про­да­вая все награб­лен­ное. При­со­еди­нив к себе огром­ное коли­че­ство рабов, он осме­лил­ся всту­пить в борь­бу с рим­ски­ми вое­на­чаль­ни­ка­ми и часто одер­жи­вал над ними верх бла­го­да­ря сво­е­му чис­лен­но­му пре­вос­ход­ству, так как имел в сво­ем рас­по­ря­же­нии более 10000 воору­жен­ных людей. (17) В это вре­мя некий кили­ки­ец Кле­он под­нял дру­гое вос­ста­ние рабов. Все были пол­ны надежд, что вос­став­шие нач­нут меж­до­усоб­ную вой­ну и истре­бят друг дру­га, осво­бо­дят Сици­лию от мяте­жа; но они про­тив ожи­да­ния объ­еди­ни­лись. Кле­он, имея у себя 5000 бой­цов, доб­ро­воль­но отдал­ся под власть Евна, тем самым как бы попол­нив недо­ста­ток у царя в пол­ко­во­д­цах. Мятеж про­дол­жал­ся уже око­ло 30 дней. (18) Вско­ре после это­го око­ло 30000^[2] вос­став­ших раз­би­ли при­быв­ше­го из Рима пре­то­ра Луция Гип­сея с вось­ми­ты­сяч­ным отрядом сици­лий­ских войск. Ско­ро чис­ло мятеж­ни­ков дошло до 200000. Чем боль­ше одер­жи­ва­ли они побед над рим­ля­на­ми, тем мень­ше сами тер­пе­ли пора­же­ний. (19) Когда мол­ва об этом рас­про­стра­ни­лась, во мно­гих дру­гих местах так­же нача­лись заго­во­ры и вос­ста­ния рабов: в Риме 150 рабов, в Атти­ке более 1000, на Дело­се и дру­гих местах, но все эти дви­же­ния были подав­ле­ны в каж­дом отдель­ном слу­чае или быст­ры­ми и суро­вы­ми мера­ми вла­стей, или вра­зум­ле­ни­я­ми и дру­ги­ми сред­ства­ми, посколь­ку они ока­зы­ва­лись при­год­ны­ми при вос­ста­нии^[3]. (20) В Сици­лии же зло рос­ло, горо­да заби­ра­лись вме­сте с людь­ми, и мно­го воен­ных отрядов было уни­что­же­но повстан­ца­ми. Нако­нец рим­ский кон­сул Рупи­лий отбил для рим­лян Тав­ро­ме­ний, тес­но обло­жив его и доведя оса­жден­ных до невы­ра­зи­мой нуж­ды и голо­да. Начав питать­ся детьми, они пере­шли затем к жен­щи­нам и кон­чи­ли вза­им­ным истреб­ле­ни­ем. Здесь был захва­чен брат Клео­на Коман, пытав­ший­ся бежать из оса­жден­но­го горо­да. (21) Нако­нец, бла­го­да­ря пре­да­тель­ству сирий­ца Сера­пи­о­на, Рупи­лию уда­лось взять цита­дель Тав­ро­ме­ния и овла­деть все­ми бег­лы­ми раба­ми, нахо­див­ши­ми­ся в горо­де. После пыток их сбро­си­ли со ска­лы. Оттуда Рупи­лий напра­вил­ся про­тив Энны и, обло­жив город, довел до отча­я­ния мятеж­ни­ков. Глав­но­ко­ман­дую­щий Кле­он сде­лал вылаз­ку с неболь­шим отрядом и после геро­и­че­ской борь­бы пал, покры­тый рана­ми. И этот город уда­лось взять толь­ко бла­го­да­ря измене, так как по сво­е­му место­по­ло­же­нию он был совер­шен­но недо­сту­пен воору­жен­ной силе. (22) Евн с тыся­чею сво­их тело­хра­ни­те­лей трус­ли­во укрыл­ся в самом недо­ступ­ном месте. Но его спут­ни­ки, пони­мая ожи­дав­шую их неиз­беж­ную участь, — Рупи­лий уже дви­нул­ся про­тив них, — пере­ре­за­ли друг дру­га меча­ми. А фокус­ник и царь Евн трус­ли­во убе­жал и был выта­щен из какой-то пеще­ры вме­сте с четырь­мя сво­и­ми слу­га­ми: пова­ром, пека­рем, бан­щи­ком и шутом, забав­ляв­шим его при выпив­ках. (23) Заклю­чен­ный под стра­жу, Евн был изъ­еден вша­ми и окон­чил свою жизнь в Мор­ган­тине спо­со­бом, вполне соот­вет­ст­ву­ю­щим его плу­тов­ству. Затем Рупи­лий про­шел всю Сици­лию с неболь­ши­ми отбор­ны­ми отряда­ми и ско­рее, чем кто-нибудь мог ожи­дать, совер­шен­но очи­стил ее от шаек гра­би­те­лей.

(24) Царь вос­став­ших Евн назвал себя Антиохом, а мятеж­ни­ков — сирий­ца­ми.

(25) Нико­гда еще не было тако­го вос­ста­ния рабов, какое вспых­ну­ло в Сици­лии. Вслед­ст­вие его мно­гие горо­да под­верг­лись страш­ным бед­ст­ви­ям; бес­чис­лен­ное коли­че­ство муж­чин и жен­щин с детьми испы­та­ло вели­чай­шие несча­стья, и все­му ост­ро­ву угро­жа­ла опас­ность попасть под власть бег­лых рабов, усмат­ри­вав­ших в при­чи­не­нии край­них несча­стий сво­бод­ным людям конеч­ную цель сво­ей вла­сти. Для боль­шин­ства это яви­лось печаль­ным и неожи­дан­ным; для тех же, кто мог глу­бо­ко судить о вещах, слу­чив­ше­е­ся каза­лось вполне есте­ствен­ным. (26) Бла­го­да­ря изоби­лию богатств у тех, кото­рые выса­сы­ва­ли соки из пре­крас­но­го ост­ро­ва, почти все они стре­ми­лись преж­де все­го к наслаж­де­ни­ям и обна­ру­жи­ва­ли высо­ко­ме­рие и наг­лость. Поэто­му в рав­ной мере уси­ли­ва­лось дур­ное обра­ще­ние с раба­ми и рос­ло отчуж­де­ние этих послед­них от гос­под, про­рвав­ше­е­ся в нена­висть про­тив них. Мно­го тысяч рабов без вся­ко­го при­ка­за­ния стек­лось, чтобы погу­бить сво­их гос­под. Сход­ные собы­тия про­изо­шли в это вре­мя в Малой Азии, где Ари­сто­ник доби­вал­ся не при­ли­че­ст­ву­ю­щей ему цар­ской вла­сти, а рабы безум­ст­во­ва­ли вме­сте с ним бла­го­да­ря при­тес­не­ни­ям гос­под и поверг­ли мно­гие горо­да в вели­кие несча­стья.

(27) Каж­дый из круп­ных земель­ных соб­ст­вен­ни­ков поку­пал для обра­бот­ки зем­ли целые вывод­ки рабов. Одних зако­вы­ва­ли, дру­гих изну­ря­ли тяже­стью работ и на всех накла­ды­ва­ли замет­ные всем клей­ма. Поэто­му такое коли­че­ство рабов зато­пи­ло всю Сици­лию, что слы­шав­шие об этом не вери­ли и счи­та­ли это пре­уве­ли­че­ни­ем. Те из сици­лий­цев, кото­рые при­об­ре­та­ли боль­шие богат­ства, сопер­ни­ча­ли с ита­лий­ца­ми в высо­ко­ме­рии, жад­но­сти и зло­бе к рабам. Пус­ка­ясь на мел­кий обман, те из ита­лий­цев, у кото­рых было боль­шое коли­че­ство рабов, дер­жа­ли пас­ту­хов, но не кор­ми­ли их, а пре­до­став­ля­ли им жить гра­бе­жа­ми. (28) При такой сво­бо­де, дан­ной людям, кото­рые по сво­ей силе мог­ли совер­шить все, что реши­ли, людям свое­воль­ным и празд­ным, при­нуж­ден­ным вслед­ст­вие недо­стат­ка пита­ния зани­мать­ся раз­лич­ны­ми рис­ко­ван­ны­ми дела­ми, — при таких обсто­я­тель­ствах ско­ро нача­ли уве­ли­чи­вать­ся раз­но­го рода бес­чин­ства. Сна­ча­ла рабы ста­ли уби­вать на откры­тых местах людей, путе­ше­ст­во­вав­ших пооди­ноч­ке и по двое; затем, соби­ра­ясь тол­па­ми, нача­ли напа­дать ночью на неза­щи­щен­ные сель­ские вил­лы, уни­что­жа­ли их, иму­ще­ство раз­граб­ля­ли, а пытав­ших­ся сопро­тив­лять­ся уби­ва­ли. (29) Дер­зость гра­би­те­лей воз­рас­та­ла все более и более. Сици­лия пере­ста­ла быть доступ­ной ночью для пут­ни­ков, и исчез­ла вся­кая без­опас­ность для мест­ных жите­лей. Весь ост­ров был полон наси­лий, гра­бе­жей и убийств. Есте­ствен­но, что пас­ту­хи, про­во­дя­щие жизнь в поле и воору­жен­ные, были все испол­не­ны высо­ко­ме­рия и дер­зо­сти. Воору­жен­ные дуби­на­ми, копья­ми и боль­ши­ми пас­ту­ше­ски­ми посо­ха­ми, оде­тые в шку­ры вол­ков и каба­нов, они име­ли почти воин­ст­вен­ный и устра­шаю­щий вид. (30) За каж­дым сле­до­ва­ла сво­ра рез­вых собак: боль­шое коли­че­ство пищи — моло­ка и мяса — дела­ло дики­ми их души и тела…

(33) Не толь­ко в государ­ст­вен­ном быту те, кто сто­ит выше, долж­ны отно­сить­ся гуман­но к тем, кто сто­ит ниже, но и в част­ной жиз­ни необ­хо­ди­мо, чтобы здра­во­мыс­ля­щие люди крот­ко отно­си­лись к сво­им рабам. Ибо чрез­мер­ная гор­дость и суро­вость в государ­ствах вызы­ва­ет граж­дан­ские вой­ны сре­ди сво­бод­ных, а в част­ных домах — заго­во­ры рабов про­тив гос­под и при­во­дит в государ­ствах к страш­ным вос­ста­ни­ям. Чем боль­ше власть обра­ща­ет­ся жесто­ко и без­за­кон­но, тем более и нра­вы под­власт­ных от отча­я­ния зве­ре­ют. Ибо вся­кий, уни­жен­ный судь­бой, доб­ро­воль­но усту­па­ет выс­шим и доб­ро и сла­ву; но, лишен­ный подо­баю­ще­го чело­ве­ко­лю­бия, он ста­но­вит­ся вра­гом сво­их жесто­ких гос­под.

(34) Был некто Дамо­фил из Энны, весь­ма бога­тый и над­мен­ный чело­век. Вла­дея боль­шим коли­че­ст­вом зем­ли и мно­го­чис­лен­ны­ми ста­да­ми, он ста­рал­ся пре­взой­ти жив­ших в Сици­лии рим­лян не толь­ко рос­ко­шью, но и чис­лом рабов и бес­че­ло­веч­ной жесто­ко­стью в обра­ще­нии с ними. Во вре­мя поездок по сво­им вла­де­ни­ям он разъ­ез­жал на вели­ко­леп­ных конях в четы­рех­ко­лес­ных эки­па­жах, в сопро­вож­де­нии воору­жен­ных рабов. Кро­ме это­го у него было боль­шое коли­че­ство кра­си­вых маль­чи­ков, и он гор­дил­ся окру­жаю­щей его тол­пой гру­бых льсте­цов. (35) Его город­ской дом и сель­ские вил­лы были напол­не­ны худо­же­ст­вен­ной посудой из сереб­ра и замор­ски­ми ков­ра­ми. Он давал пыш­ные обеды, обстав­лен­ные с цар­ской рос­ко­шью, пре­вос­хо­дя сво­ею рас­то­чи­тель­но­стью и пыш­но­стью даже пер­сов. Гру­бый и невос­пи­тан­ный, он обла­дал бес­кон­троль­ной вла­стью и огром­ным богат­ст­вом. Сна­ча­ла он вызвал отвра­ще­ние к себе, затем раз­дра­же­ние и, нако­нец, при­чи­нил гибель само­му себе и вели­кое несча­стье сво­е­му оте­че­ству^[4]. (36) Поку­пая боль­шое коли­че­ство рабов, он обра­щал­ся с ними жесто­ко, накла­ды­вал клей­ма рас­ка­лен­ным желе­зом на тела тех, кто были рож­де­ны сво­бод­ны­ми на сво­ей родине, но испы­та­ли плен и раб­скую судь­бу. Одних он отправ­лял ско­ван­ны­ми на общие работы, дру­гих назна­чал пас­ту­ха­ми, но не давал им ни одеж­ды, ни доста­точ­ной пищи. (37) Не про­хо­ди­ло дня, когда Дамо­фил в сво­ем само­управ­стве и жесто­ко­сти не истя­зал бы несколь­ких из сво­их слуг за самые пустые про­вин­но­сти. Жена его Мегал­лида, наслаж­да­ясь изыс­кан­ны­ми нака­за­ни­я­ми, не менее жесто­ко отно­си­лась к сво­им слу­жан­кам и при­став­лен­ным к ее услу­гам рабам. И из-за оскорб­ле­ний и мучи­тель­ства обо­их рабы озве­ре­ли на сво­их гос­под и реши­ли, что ниче­го более худ­ше­го по срав­не­нию с тем, что они испы­ты­ва­ют, с ними не слу­чит­ся…

(38) Одна­жды к Дамо­фи­лу из Энны при­шли несколь­ко нагих рабов и ста­ли про­сить, чтобы он выдал им одеж­ду. Тот не поже­лал раз­го­ва­ри­вать и толь­ко заме­тил: «Что же, раз­ве путе­ше­ст­вен­ни­ки ездят голы­ми по стране и не дают гото­во­го снаб­же­ния тем, кото­рые нуж­да­ют­ся в одеж­де?» Затем он при­ка­зал при­вя­зать их к стол­бам, и, под­верг­нув биче­ва­нию, с высо­ко­ме­ри­ем ото­слал обрат­но.

(39) В Сици­лии жила дочь Дамо­фи­ла, моло­дая девуш­ка, отли­чав­ша­я­ся про­стотою нра­ва и чело­ве­ко­лю­би­ем. Она име­ла обык­но­ве­ние уте­шать рабов, нака­зан­ных плетьми ее роди­те­ля­ми, и сво­ей гуман­но­стью и помо­щью зако­ван­ным рабам заслу­жи­ла их горя­чую любовь. Во вре­мя вос­ста­ния ее преж­няя доб­рота вызва­ла состра­да­ние к ней у тех, кото­рые рань­ше испы­та­ли ее доб­роту: не толь­ко никто не осме­лил­ся нало­жить на девуш­ку руки, но все они сохра­ни­ли непри­кос­но­вен­ной от вся­ко­го оскорб­ле­ния ее юность. Вос­став­шие рабы выбра­ли из сво­ей среды надеж­ных людей, из кото­рых самый усерд­ный был Гер­мий. Они отве­ли девуш­ку в Ката­ну и пере­да­ли ее род­ст­вен­ни­кам…

(41) Евн, после того как был про­воз­гла­шен царем, при­ка­зал убить всех, кро­ме тех гостей его гос­по­ди­на, кото­рые преж­де во вре­мя пиров при­ни­ма­ли с одоб­ре­ни­ем его про­ри­ца­ния и дава­ли ему пор­ции со сто­ла…

(43) Про­изо­шло дру­гое вос­ста­ние рабов, и созда­лась круп­ная орга­ни­за­ция их. Некто Кле­он, родом из обла­сти Тав­ра, в Кили­кии, при­вык­ший с малых лет к раз­бой­ни­чьей жиз­ни и став­ший коню­хом в Сици­лии, не пере­ста­вал зани­мать­ся дорож­ным про­мыс­лом и совер­шал вся­ко­го рода убий­ства. Узнав­ши об успе­хе вос­ста­ния, под­ня­то­го Евном, и о том, что рабы, быв­шие с ним, бла­го­ден­ст­ву­ют, Кле­он сам под­нял мятеж. Убедив неко­то­рых из близ­ких к нему рабов решить­ся на отча­ян­ное дело, он напал на город Акра­гант и на всю бли­жай­шую область…

(46) Евн, поста­вив свое вой­ско вне обстре­ла, бра­нил рим­лян, гово­ря, что не рабы, а они явля­ют­ся бег­ле­ца­ми от опас­но­стей. Перед оса­жден­ны­ми рабы разыг­ра­ли мими­кой сюже­ты из вос­ста­ния, в кото­рых изо­бра­зи­ли мятеж про­тив сво­их гос­под, хуля их над­мен­ность и чрез­вы­чай­ную жесто­кость, при­во­дя­щую их к гибе­ли…

(48) Когда столь вели­кое несча­стье слу­чи­лось с Сици­ли­ей, про­стой народ не толь­ко не сочув­ст­во­вал бога­тым, но, напро­тив, радо­вал­ся, так как завидо­вал нерав­но­мер­но­му рас­пре­де­ле­нию богатств и нера­вен­ству поло­же­ния. Зависть, порож­ден­ная быв­шим преж­де горем, пере­шла теперь в радость, когда увиде­ли, как бле­стя­щая судь­ба обра­ти­ла теперь свое лицо к тем, к кому она рань­ше отно­си­лась с пре­зре­ни­ем. Самое же заме­ча­тель­ное во всем этом было то, что вос­став­шие рабы, разум­но заботясь о буду­щем, не сжи­га­ли мел­ких вилл, не уни­что­жа­ли в них ни иму­ще­ства, ни запа­сов пло­дов, и не тро­га­ли тех, кото­рые про­дол­жа­ли зани­мать­ся зем­леде­ли­ем, чернь же из зави­сти, под видом рабов, устре­мив­шись по дерев­ням, не толь­ко рас­хи­ща­ла иму­ще­ство, но и сжи­га­ла вил­лы.

VI. (1) Сте­кав­ши­е­ся в Рим со всей Ита­лии тол­пы наро­да… носи­лись с мыс­лью улуч­шить свое поло­же­ние. Они име­ли на сво­ей сто­роне, в каче­стве руко­во­ди­те­ля и союз­ни­ка, закон, они име­ли в лице (Тибе­рия Грак­ха) защит­ни­ка, не знав­ше­го ни угод­ни­че­ства ни стра­ха (пред дру­ги­ми), но решив­ше­го до послед­не­го изды­ха­ния пой­ти на вся­кие труды и опас­но­сти, лишь бы при­об­ре­сти для наро­да зем­лю…

VII. (1) Окта­вий, после сво­его отре­ше­ния от долж­но­сти, не хотел счи­тать себя част­ным чело­ве­ком, но как долж­ност­ное лицо он не осме­ли­вал­ся уже высту­пить с чем-нибудь, что соот­вет­ст­во­ва­ло зва­нию народ­но­го три­бу­на. Он сидел у себя спо­кой­но дома, хотя ему и воз­мож­но было в то вре­мя, когда Гракх вно­сил поста­нов­ле­ние о лише­нии его долж­но­сти три­бу­на, про­ве­сти поста­нов­ле­ние о сня­тии с Грак­ха три­бун­ских пол­но­мо­чий. В таком слу­чае и Окта­вий и Гракх после того, как поста­нов­ле­ние при­ня­ло бы силу зако­на, ста­ли бы част­ны­ми лица­ми и не долж­ны были бы оста­вать­ся три­бу­на­ми, коль ско­ро поста­нов­ле­ния обо­их вне­се­ны были с нару­ше­ни­ем зако­на…

VIII. (1) Сирий­цы бег­лые рабы отру­ба­ли у плен­ных руки, при­чем отру­ба­ли всю руку, не доволь­ст­ву­ясь отре­зы­ва­ни­ем кисти…

XXV. (1) Гай Гракх, после того, как он про­из­нес речь о низ­вер­же­нии ари­сто­кра­ти­че­ско­го обра­за прав­ле­ния и о созда­нии демо­кра­ти­че­ско­го, снис­кал рас­по­ло­же­ние во всех сло­ях… Каж­дый, лелея надеж­ду полу­чить от вно­си­мых зако­нов поль­зу для себя лич­но, готов был идти на все опас­но­сти.