SENÁTUS (СЕНА́Т). Во всех антич­ных рес­пуб­ли­ках управ­ле­ние было разде­ле­но меж­ду сена­том и народ­ным собра­ни­ем, а в слу­ча­ях, когда, как в Спар­те, во гла­ве управ­ле­ния сто­ял царь, он являл­ся немно­гим более, чем адми­ни­ст­ра­то­ром. В древ­ней­шие вре­ме­на сенат все­гда рас­смат­ри­вал­ся как собра­ние ста­рей­шин, како­во, соб­ст­вен­но, и было зна­че­ние рим­ско­го сло­ва se­na­tus, как и спар­тан­ско­го γε­ρουσία, а его чле­ны изби­ра­лись из нацио­наль­ной зна­ти. Чис­ло сена­то­ров в антич­ных рес­пуб­ли­ках все­гда было чет­ко вза­и­мо­свя­за­но с чис­лом триб, состав­ляв­ших народ [BOULE, GERU­SIA]. Поэто­му в древ­но­сти, когда Рим состо­ял толь­ко из одной три­бы, его сенат вклю­чал сто чле­нов (se­na­to­res, сена­то­ры, или pat­res, отцы; ср. PAT­RI­CII, пат­ри­ции), а когда сабин­ская три­ба тици­ев была объ­еди­не­на с латин­ской три­бой рам­нов, чис­ло сена­то­ров воз­рос­ло до двух­сот (Dio­nys. II. 47; Plut. Rom. 20). Это чис­ло было еще раз уве­ли­че­но на сот­ню, когда в рим­ское государ­ство вошла третья три­ба луце­ров. Дио­ни­сий (III. 67) и Ливий (I. 35) отно­сят послед­нее собы­тие к прав­ле­нию Тарк­ви­ния Древ­не­го; Цице­рон (de Re Publ. II. 20), согла­ша­ясь с эти­ми дву­мя исто­ри­ка­ми по дан­но­му вопро­су, утвер­жда­ет, что Тарк­ви­ний удво­ил чис­ло сена­то­ров; в соот­вет­ст­вии с этим при­хо­дит­ся счи­тать, что до Тарк­ви­ния сенат состо­ял из 150 чле­нов. Одна­ко это раз­но­гла­сие мож­но объ­яс­нить пред­по­ло­же­ни­ем, что ко вре­ме­ни Тарк­ви­ния Древ­не­го ряд мест в сена­те ока­зал­ся вакант­ным, и он запол­нил их одно­вре­мен­но с вклю­че­ни­ем в сенат 100 луце­ров; либо что Цице­рон рас­смат­ри­вал луце­ров как вто­рую или новую поло­ви­ну наро­да, в про­ти­во­по­лож­ность двум дру­гим три­бам, и поэто­му оши­боч­но счи­тал их сена­то­ров вто­рой или новой поло­ви­ной это­го государ­ст­вен­но­го орга­на. Новые сена­то­ры, добав­лен­ные Тарк­ви­ни­ем Древним, отли­ча­лись от при­над­ле­жав­ших к двум более древним три­бам тем, что к ним обра­ща­лись pat­res mi­no­rum gen­tium (отцы млад­ших родов), подоб­но тому, как ранее сена­то­ры, пред­став­ляв­шие тици­ев, точ­но так же отли­ча­лись от пред­ста­ви­те­лей рам­нов (Dio­nys. II. 57). Сер­вий Тул­лий не внес ника­ких изме­не­ний в состав сена­та, но при Тарк­ви­нии Гор­дом чис­лен­ность сена­то­ров, как сооб­ща­ет­ся, очень силь­но сокра­ти­лась, посколь­ку тиран мно­гих каз­нил, а дру­гих отпра­вил в изгна­ние. Одна­ко, как пред­став­ля­ет­ся, это сооб­ще­ние силь­но пре­уве­ли­че­но, и вполне прав­до­по­доб­но пред­по­ло­же­ние Нибу­ра (Hist. of Ro­me, I. p. 526) о том, что неко­то­рые вакан­сии в сена­те обра­зо­ва­лись из-за того, что мно­гие сена­то­ры отпра­ви­лись в изгна­ние вме­сте с тира­ном. Воз­ник­шие вакан­сии немед­лен­но после обра­зо­ва­ния рес­пуб­ли­ки запол­нил Л. Юний Брут, как утвер­жда­ют неко­то­рые авто­ры (Liv. II. 1), или, соглас­но Дио­ни­сию (V. 13), Брут и Вале­рий Пуб­ли­ко­ла, а соглас­но Плу­тар­ху (Publ. 11) и Фесту (s. v. Qui pat­res) — толь­ко Вале­рий Пуб­ли­ко­ла. Одна­ко все соглас­ны в том, что лица, став­шие тогда сена­то­ра­ми, были знат­ны­ми пле­бе­я­ми всад­ни­че­ско­го ран­га. Дио­ни­сий утвер­жда­ет, что сна­ча­ла знат­ней­шие из пле­бе­ев были воз­вы­ше­ны до ран­га пат­ри­ци­ев, а затем из их чис­ла были набра­ны новые сена­то­ры. Но это выглядит несов­ме­сти­мым с назва­ни­ем, кото­рым они обо­зна­ча­лись. Если бы они были пат­ри­ци­я­ми, то подоб­но осталь­ным назы­ва­лись бы отца­ми (pat­res), тогда как сооб­ща­ет­ся, что новые сена­то­ры отли­ча­лись от преж­них име­нем «при­пи­сан­ные» (con­scrip­ti) (Liv. II. 1; Fes­tus, s. v. Con­scrip­ti и ad­lec­ti). Поэто­му с тех пор тра­ди­ци­он­ным обра­ще­ни­ем к сена­ту в целом все­гда было: pat­res con­scrip­ti, то есть, pat­res et con­scrip­ti. Суще­ст­ву­ет сооб­ще­ние о том, что все­го новых сена­то­ров было 164 (Plut. Publ. 11; Fes­tus, s. v. Qui pat­res); но, как спра­вед­ли­во отме­тил Нибур, это фаль­си­фи­ка­ция, воз­мож­но, Вале­рия Анци­а­та, про­ти­во­ре­ча­щая всей после­дую­щей исто­рии.

С этих пор чис­лен­ность сена­то­ров, по-види­мо­му, неиз­мен­но оста­ва­лась рав­ной трем­стам в тече­ние несколь­ких сто­ле­тий (Liv. Epit. 60). Г. Сем­п­ро­ний Гракх впер­вые попы­тал­ся осу­ще­ст­вить изме­не­ние, но в чем имен­но оно заклю­ча­лось — неяс­но. В эпи­то­ме Ливия ясно утвер­жда­ет­ся, что он наме­ре­вал­ся доба­вить 600 всад­ни­ков к 300 сена­то­рам, в резуль­та­те чего сенат состо­ял бы из 900 чле­нов и всад­ни­ки полу­чи­ли бы в нем зна­чи­тель­ное пре­об­ла­да­ние. Это выглядит как бес­смыс­ли­ца. (Göttling, Ge­sch. d. Röm. Staatsv. p. 437). Плу­тарх (C. с.1017 Gracch. 5, сл.) утвер­жда­ет, что Гракх вклю­чил в сенат 300 всад­ни­ков, кото­рых ему было поз­во­ле­но избрать из обще­го чис­ла всад­ни­ков, и что он пере­дал судеб­ные комис­сии ново­му сена­ту, состо­я­ще­му из 600 чле­нов. Это сооб­ще­ние, по-види­мо­му, осно­ва­но на пута­ни­це меж­ду судеб­ным зако­ном (lex judi­cia­ria) Г. Грак­ха и после­дую­щим зако­ном Ливия Дру­за (Wal­ter, Ge­sch. d. Röm. Rechts, p. 244); все про­чие авто­ры, упо­ми­наю­щие судеб­ный закон Г. Грак­ха, не гово­рят ни о каком изме­не­нии или уве­ли­че­нии чис­ла сена­то­ров, но про­сто утвер­жда­ют, что он пере­дал судеб­ные комис­сии от сена­та всад­ни­кам, в веде­нии кото­рых они оста­ва­лись до три­бу­на­та Ливия Дру­за. Послед­ний пред­ло­жил, чтобы — посколь­ку сенат состо­ял из 300 чле­нов, — туда было добав­ле­но (ἀρισ­τίνδην, руко­вод­ст­ву­ясь знат­но­стью про­ис­хож­де­ния) рав­ное коли­че­ство всад­ни­ков и чтобы в даль­ней­шем судьи изби­ра­лись из это­го сена­та, состо­я­ще­го из 600 чле­нов (Ap­pian. B. C. I. 35; Aurel. Vict. de Vir. Il­lustr. 66; Liv. Epit. 71). Одна­ко после смер­ти Ливия Дру­за этот закон был отме­нен самим сена­том, в поль­зу кото­ро­го он был пред­ло­жен, и чис­лен­ность сена­та вновь соста­ви­ла 300 чле­нов. В ходе граж­дан­ской вой­ны Мария и Сул­лы в сена­те долж­но было обра­зо­вать­ся мно­го вакан­сий. Сул­ла во вре­мя сво­ей дик­та­ту­ры не толь­ко запол­нил эти вакан­сии, но и уве­ли­чил чис­ло сена­то­ров. Об этом уве­ли­че­нии нам опре­де­лен­но извест­но толь­ко то, что он рас­по­рядил­ся избрать в сенат око­ло 300 наи­бо­лее выдаю­щих­ся всад­ни­ков (Ap­pian. B. C. I. 100), но нигде не упо­ми­на­ет­ся, на сколь­ко он реаль­но уве­ли­чил чис­лен­ность сена­то­ров. Одна­ко с этих пор сенат, по-види­мо­му, вклю­чал от 500 до 600 чле­нов (Cic. ad Att. I. 14). Юлий Цезарь довел чис­ло сена­то­ров до 900 и пре­до­став­лял это высо­кое зва­ние даже про­стым сол­да­там, воль­ноот­пу­щен­ни­кам и ино­зем­цам (pe­re­gri­ni) (Dion Cass. XLIII. 47; Suet. Caes. 80). Такой про­из­вол при избра­нии недо­стой­ных лиц в сенат и бес­кон­троль­ном уве­ли­че­нии его чис­лен­но­сти повто­рял­ся и после смер­ти Цеза­ря, ибо в одном слу­чае насчи­ты­ва­лось более тыся­чи сена­то­ров (Suet. Aug. 35). Август очи­стил сенат от недо­стой­ных чле­нов, пре­зри­тель­но про­зван­ных наро­дом «замо­гиль­ны­ми сена­то­ра­ми» (Or­ci­ni se­na­to­res), сни­зил его чис­лен­ность до 600 (Dion Cass. LIV. 14) и при­ка­зал, чтобы спи­сок сена­то­ров все­гда был досту­пен для обще­ст­вен­но­го озна­ком­ле­ния (Dion Cass. LV. 3). По-види­мо­му, в тече­ние пер­вых сто­ле­тий импе­рии это чис­ло оста­ва­лось в целом неиз­мен­ным; но, посколь­ку все зави­се­ло от воли импе­ра­то­ра, вряд ли мож­но ожи­дать, что будет най­де­но посто­ян­ное и опре­де­лен­ное чис­ло сена­то­ров (Dion Cass. LIII. 17). В после­дую­щий пери­од импе­рии их чис­ло вновь рез­ко сокра­ти­лось.

Гово­ря о пра­ве быть избран­ным в сенат и о спо­со­бе избра­ния сена­то­ров, сле­ду­ет раз­ли­чать несколь­ко пери­о­дов рим­ской исто­рии. Ранее гос­под­ст­во­ва­ло мне­ние, осно­ван­ное на Ливии (Liv. I. 8) и Фесте (s. v. Prae­te­ri­ti se­na­to­res) и в наше вре­мя нашед­шее под­держ­ку у Гуш­ке и Руби­но, буд­то бы в древ­ней­ший пери­од рим­ской исто­рии цари назна­ча­ли чле­нов сена­та по сво­е­му соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию. Нибур и его после­до­ва­те­ли попы­та­лись пока­зать, что народ (po­pu­lus) Рима был истин­ным суве­ре­ном, что вся власть, при­над­ле­жав­шая царям, деле­ги­ро­ва­лась им наро­дом и что сенат являл­ся собра­ни­ем, фор­ми­ро­вав­шим­ся по прин­ци­пу пред­ста­ви­тель­ства, так что он пред­став­лял народ и его чле­ны изби­ра­лись наро­дом. Дио­ни­сий (II. 14) так­же утвер­жда­ет, что сена­то­ров выби­рал народ, но его опи­са­ние выбо­ров оши­боч­но, ибо он счи­та­ет, что с сена­том, состо­я­щим толь­ко из ста чле­нов, уже были свя­за­ны три три­бы и что сена­то­ры изби­ра­лись кури­я­ми. Нибур (I. p. 338) пола­га­ет, что каж­дый род направ­лял для пред­ста­ви­тель­ства в сена­те деку­ри­о­на, являв­ше­го­ся его ста­рей­ши­ной; Гёт­линг (p. 151, ср. p. 62), с дру­гой сто­ро­ны, дела­ет несколь­ко более прав­до­по­доб­ное пред­по­ло­же­ние о том, что каж­дая деку­рия (δε­κάς Дио­ни­сия), вклю­чав­шая либо часть одно­го рода, либо части несколь­ких более мел­ких родов, долж­на была назна­чить одно­го пожи­ло­го чело­ве­ка, пред­став­ляв­ше­го ее в сена­те, и одно­го более моло­до­го в каче­стве всад­ни­ка. Это пред­по­ло­же­ние устра­ня­ет труд­ность, свя­зан­ную с деку­ри­о­на­ми, на кото­рую ука­зал Валь­тер (Ge­sch. d. Röm. Rechts, p. 23, n. 12); ибо деку­ри­он являл­ся коман­ди­ром армей­ско­го под­разде­ле­ния и как тако­вой не мог быть нахо­дить­ся в воз­расте сена­то­ра. Соглас­но этой тео­рии, каж­дая курия была пред­став­ле­на деся­тью, каж­дая три­ба — сот­ней, а весь народ — тре­мя­ста­ми сена­то­ра­ми, сохра­няв­ши­ми свое досто­ин­ство пожиз­нен­но. Но эту тео­рию невоз­мож­но при­нять, так как при­хо­дит­ся либо пре­не­бречь почти все­ми антич­ны­ми источ­ни­ка­ми, либо согла­сить­ся с преж­ним мне­ни­ем о том, что сена­то­ров назна­чал царь. Пле­беи как тако­вые не были пред­став­ле­ны в сена­те, ибо те слу­чаи, когда упо­ми­на­ет­ся о пре­до­став­ле­нии пле­бе­ям сена­тор­ско­го досто­ин­ства, напри­мер, в прав­ле­ние Тарк­ви­ния Древ­не­го и после отме­ны цар­ской вла­сти, могут быть рас­це­не­ны толь­ко как еди­новре­мен­ные меро­при­я­тия, кото­рые пра­ви­тель­ство было вынуж­де­но осу­ще­ст­вить по ряду при­чин, вовсе не наме­ре­ва­ясь назна­чать пред­ста­ви­те­лей плеб­са (Nie­buhr, I. p. 526, сл.). Чис­лен­ность таких пле­бей­ских сена­то­ров в любом слу­чае долж­на быть зна­чи­тель­но мень­ше, чем заяв­ля­ют источ­ни­ки, ибо ни один пле­бей­ский сена­тор не назы­ва­ет­ся до 439 г. до н. э., когда Спу­рий Мелий упо­мя­нут как сена­тор. Сам сенат, по-види­мо­му, ока­зы­вал неко­то­рое вли­я­ние на избра­ние новых чле­нов, посколь­ку мог воз­ра­жать про­тив избран­но­го лица (Dio­nys. VII. 55). Сенат под­разде­лял­ся на деку­рии, соот­вет­ст­во­вав­шие кури­ям. Когда сенат состо­ял толь­ко из ста чле­нов, суще­ст­во­ва­ло, соот­вет­ст­вен­но, десять деку­рий сена­то­ров; и десять сена­то­ров, по одно­му от каж­дой деку­рии, фор­ми­ро­ва­ли de­cem pri­mi («десять пер­вых»), кото­рые пред­став­ля­ли десять курий. После того, как в сенат были вклю­че­ны пред­ста­ви­те­ли двух дру­гих триб, рам­ны и их «десять пер­вых» неко­то­рое вре­мя сохра­ня­ли пре­вос­ход­ство над дру­ги­ми три­ба­ми (Dio­nys. II. 58, III. 1; Plut. Num. 3) и голо­со­ва­ли рань­ше их (Dio­nys. VI. 84). Пер­вым из «деся­ти пер­вых» был прин­цепс сена­та, назна­чае­мый царем (Dio­nys. II. 12; Lyd. de Mens. I. 19) и одно­вре­мен­но являв­ший­ся стра­жем горо­да (cus­tos ur­bis) [PRAE­FEC­TUS URBI]. О воз­расте, в кото­ром чело­век мог быть избран в сенат в цар­ский пери­од, мы зна­ем толь­ко то, на что ука­зы­ва­ет само назва­ние «сена­тор», то есть, что это были люди пожи­ло­го воз­рас­та (ср. Becker, Röm. Al­terth. vol. II. pt. II p. 385, сл.).

После осно­ва­ния рес­пуб­ли­ки избра­ние сена­то­ров пере­шло из рук царей в руки с.1018 маги­ст­ра­тов: кон­су­лов, кон­су­ляр­ных три­бу­нов и затем цен­зо­ров (Liv. II. 1; Fes­tus, s. v. Prae­te­ri­ti se­na­to­res). Но пра­во избра­ния сена­то­ров, при­над­ле­жа­щее рес­пуб­ли­кан­ским маги­ст­ра­там, ни в коем слу­чае не было про­из­воль­ным, ибо сена­то­ры все­гда назна­ча­лись из всад­ни­ков, либо из тех, кто ранее полу­чил от наро­да маги­ст­ра­ту­ру, так что в дей­ст­ви­тель­но­сти кан­дида­тов в сенат все­гда назы­вал сам народ. С 487 г. до н. э. прин­цепс сена­та более не назна­чал­ся пожиз­нен­но, но стал маги­ст­ра­том, назна­чае­мым кури­я­ми, и «отцы млад­ших родов» так­же мог­ли полу­чить эту долж­ность (Nie­buhr, II. p. 119). Более того, пред­став­ля­ет­ся, что все куруль­ные маги­ст­ра­ты (от кве­сто­ра и выше) в силу сво­ей долж­но­сти име­ли место в сена­те, кото­рое сохра­ня­ли по исте­че­нии годич­но­го сро­ка сво­их пол­но­мо­чий, и имен­но из этих экс-маги­ст­ра­тов обыч­но запол­ня­лись вакан­сии, воз­ни­кав­шие в сена­те.

После учреж­де­ния цен­зу­ры толь­ко цен­зо­ры име­ли пра­во изби­рать в сенат новых чле­нов из чис­ла экс-маги­ст­ра­тов и исклю­чать из него тех, кого счи­та­ли недо­стой­ны­ми (Zo­nar. VII. 19; cf. Cic. de Leg. III. 12) [CEN­SOR]. Исклю­че­ние осу­ществля­лось про­сто путем про­пус­ка имен и невне­се­ния их в спи­сок сена­то­ров, в свя­зи с чем таких людей назы­ва­ли «про­пу­щен­ны­ми сена­то­ра­ми» (prae­te­ri­ti se­na­to­res) (Fest. s. v.). В исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях ста­рей­ше­му из экс-цен­зо­ров пре­до­став­ля­лась дик­та­тор­ская власть для избра­ния новых чле­нов сена­та (Liv. XXIII. 22). Таким обра­зом, с одной сто­ро­ны, цен­зо­ры были огра­ни­че­ны в сво­ем выбо­ре теми лица­ми, кото­рые уже полу­чи­ли дове­рие наро­да, а с дру­гой сто­ро­ны, три­бун­ский закон Ови­ния пря­мо пред­пи­сы­вал им изби­рать «ex om­ni or­di­ne op­ti­mum quem­que cu­ria­tim» (Fest. l. c.). Нибур (I. p. 527) отно­сит этот неяс­ный закон Ови­ния ко вре­ме­ни, пред­ше­ст­ву­ю­ще­му вклю­че­нию в сенат con­scrip­ti, одна­ко он явно дати­ру­ет­ся зна­чи­тель­но более позд­ним пери­о­дом и был заду­ман как руко­вод­ство для цен­зо­ров, как сам Нибур впо­след­ст­вии и при­знал (II. p. 408, n. 855; ср. Wal­ter, p. 100, n. 68). Сосло­вие, упо­мя­ну­тое в дан­ном законе — это сена­тор­ское сосло­вие, то есть, лица, име­ю­щие пра­во на вклю­че­ние в сенат на осно­ва­нии ранее зани­мае­мых долж­но­стей (Liv. XXII. 49). Выра­же­ние cu­ria­tim крайне труд­но объ­яс­нить; по мне­нию неко­то­рых, оно озна­ча­ет, что новые сена­то­ры назна­ча­лись толь­ко с согла­сия сена­та (Dio­nys. VII. 55; Cic. Phi­lip. V. 17) и в при­сут­ст­вии лик­то­ров, пред­став­ляв­ших курии.

С того вре­ме­ни, как куруль­ные маги­ст­ра­ты полу­чи­ли пра­во зани­мать места в сена­те, сле­ду­ет раз­гра­ни­чи­вать два клас­са сена­то­ров, а имен­но — дей­ст­ви­тель­ных сена­то­ров, то есть, тех, кому маги­ст­ра­ты или цен­зо­ры регу­ляр­но пре­до­став­ля­ли это высо­кое поло­же­ние, — и тех, кто, в силу зани­мае­мой в насто­я­щий момент или ранее долж­но­сти, имел пра­во заседать и высту­пать в сена­те (sen­ten­tiam di­ce­re, jus sen­ten­tiae), но не голо­со­вать (Gel­lius, III. 18; Fes­tus, s. v. Se­na­to­res). К это­му сена­тор­ско­му сосло­вию при­над­ле­жа­ли так­же вер­хов­ный пон­ти­фик и фла­мин Юпи­те­ра. Все эти сена­то­ры, как уже было ска­за­но, не име­ли пра­ва голо­со­вать, но после окон­ча­ния голо­со­ва­ния мог­ли подой­ти и при­со­еди­нить­ся к той или иной пар­тии, в свя­зи с чем и полу­чи­ли назва­ние se­na­to­res pe­da­rii (педа­рии — голо­су­ю­щие нога­ми), — обра­ще­ние, кото­рое позд­нее при­ме­ня­лось к млад­шим сена­то­рам, не являв­шим­ся кон­су­ля­ра­ми (Gell. l. c.; ср. Nie­buhr, II. p. 114; Wal­ter, p. 144, и осо­бен­но Becker, l. c. p. 431, сл.; F. Hof­mann, Der Röm. Se­nat, p. 19, сл.). Един­ст­вен­ное нару­ше­ние поряд­ка при избра­нии чле­нов сена­та было допу­ще­но Аппи­ем Клав­ди­ем Цеком, кото­рый вклю­чил в сенат сыно­вей воль­ноот­пу­щен­ни­ков (Liv. IX. 29, 46; Aur. Vict. de Vir. Il­lustr. 34); но его дей­ст­вия были объ­яв­ле­ны неза­кон­ны­ми и не име­ли даль­ней­ших послед­ст­вий.

Когда со вре­ме­нем все государ­ст­вен­ные долж­но­сти ста­ли рав­но доступ­ны пле­бе­ям и пат­ри­ци­ям и когда боль­шин­ство долж­но­стей ста­ли зани­мать пер­вые, их чис­ло в сена­те, есте­ствен­но, про­пор­цио­наль­но уве­ли­чи­лось. Посте­пен­но сенат пре­вра­тил­ся в собра­ние, пред­став­ля­ю­щее народ, как рань­ше оно пред­став­ля­ло po­pu­lus, и вплоть до послед­не­го века рес­пуб­ли­ки счи­та­лось, что сена­тор­ское досто­ин­ство пре­до­став­ля­ет­ся наро­дом (Cic. pro Sext. 65, de Leg. III. 12, c. Verr. IV. 11, pro Cluent. 56). Но, несмот­ря на свой кажу­щий­ся народ­ным харак­тер, сенат нико­гда не был народ­ным или демо­кра­ти­че­ским собра­ни­ем, ибо теперь его чле­ны при­над­ле­жа­ли к зна­ти (no­bi­les), столь же ари­сто­кра­тич­ной, как и пат­ри­ции [NOBI­LES]. Долж­ность прин­цеп­са сена­та, отде­лен­ная от долж­но­сти город­ско­го пре­то­ра, теперь пре­до­став­ля­лась цен­зо­ра­ми и пер­во­на­чаль­но толь­ко ста­рей­ше­му из экс-цен­зо­ров (Liv. XXVII. 11), но впо­след­ст­вии любо­му сена­то­ру, кото­ро­го они сочтут наи­бо­лее достой­ным, и если про­тив него не выдви­га­лось ника­ко­го обви­не­ния, то он пере­из­би­рал­ся на сле­дую­щий люстр. Хотя эта долж­ность и была весь­ма почет­ной, но не при­но­си­ла ни вла­сти, ни пре­иму­ществ (Zo­nar. VII. 19) и даже не дава­ла пра­ва пред­седа­тель­ст­во­вать на заседа­ни­ях сена­та, кото­рое при­над­ле­жа­ло лишь маги­ст­ра­там, имев­шим пра­во созы­вать сенат (Gell. XIV. 7; Cic. de Leg. III. 4).

Нибур пред­по­ло­жил (III. p. 406), что сена­тор­ский ценз в Риме суще­ст­во­вал в нача­ле вто­рой Пуни­че­ской вой­ны, но сло­ва Ливия (XXIV. 11), на кото­рых осно­ва­но его пред­по­ло­же­ние, пред­став­ля­ют­ся слиш­ком туман­ны­ми, чтобы при­нять этот вывод. Гёт­линг (p. 346) на осно­ва­нии Цице­ро­на (ad Fam. XIII. 5) выска­зы­ва­ет догад­ку, что впер­вые сена­тор­ский ценз был учреж­ден Цеза­рем, но текст Цице­ро­на еще менее убеди­те­лен, чем текст Ливия, поэто­му мы можем уве­рен­но счи­тать, что на про­тя­же­нии все­го рес­пуб­ли­кан­ско­го пери­о­да ника­ко­го цен­за не суще­ст­во­ва­ло (Plin. H. N. XIV. 1), хотя сена­то­ры, конеч­но, все­гда при­над­ле­жа­ли к самым состо­я­тель­ным клас­сам. Учреж­де­ние цен­за для сена­то­ров отно­сит­ся уже ко вре­ме­нам импе­рии. Август сна­ча­ла уста­но­вил его в раз­ме­ре 400000 сестер­ци­ев, затем повы­сил, удво­ив эту сум­му, и, нако­нец, довел даже до 1200000 сестер­ци­ев. Сена­то­ры, иму­ще­ство кото­рых было мень­ше этой сум­мы, полу­ча­ли суб­сидии от импе­ра­то­ра, чтобы ее достичь (Suet. Aug. 41; Dion Cass. LIV. 17, 26, 30, LV. 13). Впо­след­ст­вии, види­мо, вошло в обы­чай уда­лять из сена­та лиц, утра­тив­ших иму­ще­ство из-за соб­ст­вен­ной рас­то­чи­тель­но­сти и без­нрав­ст­вен­но­сти, если они не покида­ли сенат по сво­ей воле (Ta­cit. An­nal. II. 48, XII. 52; Suet. Tib. 47). Кро­ме того, очи­стив сенат от недо­стой­ных чле­нов, Август при­внес в него новый живи­тель­ный эле­мент, при­гла­шая людей из муни­ци­пий, коло­ний и даже про­вин­ций (Ta­cit. An­nal. III. 55, XI. 25; Suet. Vesp. 9). Когда житель про­вин­ции удо­ста­и­вал­ся такой чести, гово­ри­ли, что про­вин­ция полу­чи­ла jus с.1019 se­na­tus. Про­вин­ци­а­лы, ста­но­вив­ши­е­ся сена­то­ра­ми, конеч­но, пере­ез­жа­ли в Рим и (за исклю­че­ни­ем выход­цев из Сици­лии или Нар­бонн­ской Гал­лии) не име­ли пра­ва посе­щать свои род­ные стра­ны без спе­ци­аль­но­го раз­ре­ше­ния импе­ра­то­ра (Ta­cit. An­nal. XII. 23; Dion Cass. LII. 46, LX. 25). Позд­нее от про­вин­ци­аль­ных кан­дида­тов в сенат все­гда ожи­да­лось, что они будут при­об­ре­тать земель­ную соб­ст­вен­ность в Ита­лии, чтобы сде­лать Рим или Ита­лию сво­им новым домом (Plin. Epist. VI. 19). В целом, одна­ко, на про­тя­же­нии пер­вых сто­ле­тий импе­рии всад­ни­ки оста­ва­лись «рас­сад­ни­ком сена­та» (se­mi­na­rium se­na­tus), как и в кон­це рес­пуб­ли­ки.

Отно­си­тель­но воз­рас­та, в кото­ром чело­век мог стать сена­то­ром, для рес­пуб­ли­кан­ско­го пери­о­да у нас нет ясных свиде­тельств, хотя, по-види­мо­му, он был опре­де­лен каким-то обы­ча­ем или зако­ном, ибо сена­тор­ский воз­раст (aetas se­na­to­ria) часто упо­ми­на­ет­ся, осо­бен­но в послед­ний пери­од рес­пуб­ли­ки. Но мож­но уста­но­вить веро­ят­ный воз­раст мето­дом индук­ции. Извест­но, что соглас­но зако­ну о воз­расте (lex an­na­lis) три­бу­на Вил­лия для кве­сту­ры был уста­нов­лен воз­раст 31 год (Orel­li, Onom. Tull. vol. III p. 133). И, посколь­ку кве­стор мог быть вклю­чен в сенат сра­зу после исте­че­ния сро­ка сво­ей долж­но­сти, мож­но пред­по­ло­жить, что самый ран­ний воз­раст, в кото­ром чело­век мог стать сена­то­ром, состав­лял 32 года. Нако­нец, Август уста­но­вил сена­тор­ский воз­раст в 25 лет (Dion Cass. LIII. 20), и, по-види­мо­му, это оста­ва­лось неиз­мен­ным на про­тя­же­нии все­го пери­о­да импе­рии.

Сена­то­ры не име­ли пра­ва зани­мать­ся ком­мер­че­ской дея­тель­но­стью. В нача­ле вто­рой Пуни­че­ской вой­ны неко­то­рые сена­то­ры, види­мо, нару­ши­ли этот закон или обы­чай и, чтобы пред­от­вра­тить повто­ре­ние подоб­ных слу­ча­ев, несмот­ря на актив­ное сопро­тив­ле­ние сена­та, был при­нят закон о том, что сена­тор не име­ет пра­ва вла­деть суд­ном вме­сти­мо­стью более 300 амфор, — ибо счи­та­лось, что это­го будет доста­точ­но для пере­воз­ки в Рим про­дук­ции их поме­стий (Liv. XXI. 63). Одна­ко из тек­стов Цице­ро­на (c. Verr. V. 18) ясно, что этот закон часто нару­шал­ся.

В пери­од рес­пуб­ли­ки, а так­же, веро­ят­но, и в цар­ский пери­од, регу­ляр­ные заседа­ния сена­та (se­na­tus le­gi­ti­mus) про­ис­хо­ди­ли в кален­ды, ноны и иды каж­до­го меся­ца (Cic. ad Q. Frat. II. 13); чрез­вы­чай­ные заседа­ния (se­na­tus in­dic­tus) мог­ли созы­вать­ся в любой день, за исклю­че­ни­ем несчаст­ли­вых (at­ri) и коми­ци­аль­ных (Cic. ad Q. Frat. II. 2). Пра­во созы­вать сенат в цар­ский пери­од при­над­ле­жа­ло царю и его намест­ни­ку, стра­жу горо­да (Dio­nys. II. 8; PRAE­FEC­TUS URBI). В рес­пуб­ли­кан­ский пери­од это пра­во пере­шло к куруль­ным маги­ст­ра­там, а затем и к три­бу­нам. В пери­од импе­рии кон­су­лы, пре­то­ры и три­бу­ны про­дол­жа­ли поль­зо­вать­ся этой при­ви­ле­ги­ей (Dion Cass. LVI. 47, LIX. 24; Ta­cit. Hist. IV. 39), хотя импе­ра­то­ры так­же ею обла­да­ли (Dion Cass. LIII. 1, LIV. 3). Если сена­тор не являл­ся в день заседа­ния, он под­ле­жал штра­фу и с него взи­мал­ся залог (pig­no­ris cap­tio) до тех пор, пока он не выпла­тит штраф (Gel­lius, XIV. 7; Liv. III. 28; Cic. de Leg. III. 4, Phi­lip. I. 5; Plut. Cic. 43). В импе­ра­тор­ский пери­од штраф за неяв­ку без ува­жи­тель­ных при­чин был повы­шен (Dion Cass. LIV. 18, LV. 3, LX. 11). В кон­це рес­пуб­ли­ки было уста­нов­ле­но, что в фев­ра­ле, во все дни, когда сенат по зако­ну име­ет пра­во соби­рать­ся, он дол­жен при­ни­мать ино­стран­ных послов, и ника­кие иные вопро­сы не долж­ны обсуж­дать­ся до тех пор, пока эти дела не будут уре­гу­ли­ро­ва­ны (Cic. ad Q. Frat. II. 13, ad Fam. I. 4).

Заседа­ния сена­та все­гда про­во­ди­лись в местах (cu­riae, se­na­cu­la), инав­гу­ри­ро­ван­ных авгу­ра­ми [TEMPLUM]. Самым древним местом заседа­ний была курия Гости­лия, и пер­во­на­чаль­но толь­ко в ней мог­ло быть при­ня­то поста­нов­ле­ние сена­та. Впо­след­ст­вии одна­ко, с этой целью исполь­зо­ва­лись несколь­ко хра­мов, напри­мер, храм Согла­сия, место рядом с хра­мом Бел­ло­ны [LEGA­TUS] и рядом с Капен­ски­ми ворота­ми (Fes­tus, s. v. Se­na­cu­la; Var­ro, de Ling. Lat. V. 155, 156). При импе­ра­то­рах сенат соби­рал­ся и в дру­гих местах: при Цеза­ре было нача­ло стро­и­тель­ство курии Юлия, необы­чай­но вели­ко­леп­но­го зда­ния; но впо­след­ст­вии заседа­ния сена­та неред­ко про­во­ди­лись в доме кон­су­ла.

Когда в древ­ней­шие вре­ме­на царь или страж горо­да, спра­вив­шись о воле богов путем ауспи­ций, созы­вал сенат (se­na­tum edi­ce­re, con­vo­ca­re), он откры­вал заседа­ние сло­ва­ми: «Quod bo­num, faus­tum, fe­lix for­tu­na­tum­que sit po­pu­lo Ro­ma­no Qui­ri­ti­bus» («Ради бла­га, сча­стья, успе­ха и уда­чи рим­ско­го наро­да кви­ри­тов») и затем пред­став­лял собра­нию (re­fer­re, re­la­tio) свое пред­ло­же­ние. Затем пред­седа­тель при­зы­вал чле­нов сена­та обсудить вопрос, и по окон­ча­нии дис­кус­сии каж­дый из них голо­со­вал. Реше­ние все­гда при­ни­ма­лось боль­шин­ст­вом голо­сов. Боль­шин­ство опре­де­ля­лось либо путем nu­me­ra­tio, либо путем dis­ces­sio, то есть, либо пред­седа­тель­ст­ву­ю­щий под­счи­ты­вал голо­са (Fes­tus, s. v. Nu­me­ra), либо все, кто голо­со­вал оди­на­ко­во, соби­ра­лись вме­сте и таким обра­зом отде­ля­лись от тех, кто голо­со­вал ина­че. По-види­мо­му, этот послед­ний спо­соб голо­со­ва­ния в более позд­ние вре­ме­на стал обыч­ным и, соглас­но Капи­то­ну (ap. Gell. XIV. 7), един­ст­вен­но леги­тим­ным [SENA­TUS­CON­SUL­TUM].

Вопро­сы, рас­смат­ри­вае­мые сена­том, частич­но каса­лись внут­рен­них государ­ст­вен­ных дел, частич­но зако­но­да­тель­ства, частич­но финан­сов, и ни одну меру нель­зя было пред­ста­вить наро­ду без пред­ва­ри­тель­но­го обсуж­де­ния и под­готов­ки в сена­те. Таким обра­зом, сенат являл­ся посред­ни­ком, через кото­ро­го долж­ны были про­хо­дить все пра­ви­тель­ст­вен­ные дела: он рас­смат­ри­вал и обсуж­дал любые меро­при­я­тия, кото­рые царь счи­тал нуж­ным осу­ще­ст­вить, и, с дру­гой сто­ро­ны, пол­но­стью кон­тро­ли­ро­вал народ­ное собра­ние, кото­рое мог­ло лишь при­нять или откло­нить пред­став­лен­ное ему пред­ло­же­ние сена­та. После смер­ти царя и до избра­ния его пре­ем­ни­ка цар­ское досто­ин­ство пере­да­ва­лось «деся­ти пер­вым» (Liv. I. 17), каж­дый из кото­рых по оче­реди обла­дал этим досто­ин­ст­вом в тече­ние пяти дней. Сна­ча­ла реше­ние о кан­дида­те на цар­скую власть при­ни­мал интеррекс, кото­рый затем пред­ла­гал его сена­ту в целом, и если сенат согла­шал­ся с его выбо­ром, интеррекс дан­но­го дня, по при­ка­за­нию сена­та, пред­ла­гал кан­дида­та в коми­ци­ях и про­во­дил голо­со­ва­ние о его кан­дида­ту­ре (Dio­nys. II. 58, III. 36, IV. 40, 80; ср. Wal­ter, p. 25, n. 28). Затем авгу­ры справ­ля­лись о воле богов, и если боги так­же одоб­ря­ли избра­ние (Liv. I. 18), про­во­ди­лось вто­рое народ­ное собра­ние, на кото­ром авгу­ры объ­яв­ля­ли об одоб­ре­нии богов. Таким обра­зом царю вру­ча­лись пол­но­мо­чия, свя­зан­ные с его долж­но­стью.

В пери­од рес­пуб­ли­ки пра­во созы­вать сенат пер­во­на­чаль­но при­над­ле­жа­ло толь­ко дик­та­то­рам, пре­то­рам или кон­су­лам, интеррек­сам и город­ским пре­фек­там, кото­рые, подоб­но преж­ним царям, пред­ла­га­ли с.1020 сена­ту вопро­сы для обсуж­де­ния. Сна­ча­ла власть сена­та была такой же, как и при царях, если не боль­ше: сенат осу­ществлял общий над­зор за обще­ст­вен­ным бла­го­со­сто­я­ни­ем, кон­троль над все­ми рели­ги­оз­ны­ми вопро­са­ми, управ­ле­ние все­ми сно­ше­ни­я­ми с дру­ги­ми наро­да­ми; он объ­яв­лял набор войск, регу­ли­ро­вал нало­ги и пошли­ны; сло­вом, обла­дал вер­хов­ным кон­тро­лем над все­ми дохо­да­ми и рас­хо­да­ми. Порядок выступ­ле­ния и голо­со­ва­ния сена­то­ров опре­де­лял­ся их ран­гом, то есть, при­над­леж­но­стью к majo­res (стар­шим) или mi­no­res (млад­шим) (Cic. de Re Publ. II. 20; Dio­nys. VI. 69, VII. 47). Одна­ко после децем­ви­ра­та раз­ли­чие ран­гов, по-види­мо­му, исчез­ло, и даже во вре­мя децем­ви­ра­та извест­ны слу­чаи, когда сена­то­ры высту­па­ли без опре­де­лен­но­го поряд­ка (Dio­nys. VI. 4, 16, 19, 21; Liv. III. 39, 41). Веро­ят­но так­же, что после децем­ви­ра­та вакан­сии в сена­те обыч­но запол­ня­лись экс-маги­ст­ра­та­ми, что ста­ло теперь более осу­ще­ст­ви­мым бла­го­да­ря уве­ли­че­нию чис­ла маги­ст­ра­тов. Народ­ные три­бу­ны так­же полу­чи­ли доступ к пре­ни­ям в сена­те (Liv. III. 69, VI. 1); но пока еще не име­ли в нем мест, а сиде­ли напро­тив откры­тых две­рей курии (Val. Max. II. 2 § 7). Ранее сенат имел пра­во пред­ла­гать коми­ци­ям кан­дида­тов на маги­ст­ра­ту­ры, но теперь это пра­во было утра­че­но: цен­ту­ри­ат­ные коми­ции ста­ли вполне сво­бод­ны в отно­ше­нии выбо­ров и более не зави­се­ли от пред­ло­же­ний сена­та. Толь­ко курии еще сохра­ня­ли пра­во утвер­ждать выбо­ры, но в 299 г. до н. э. их вынуди­ли зара­нее одоб­рить любых маги­ст­ра­тов, избран­ных коми­ци­я­ми (Cic. Brut. 14; Aurel. Vict. de Vir. Il­lustr. 33), и вско­ре это ста­ло пра­ви­лом бла­го­да­ря зако­ну Мения (Orel­li, Onom. Tull. vol. III p. 215). Когда нако­нец курии пере­ста­ли соби­рать­ся ради этой пустой демон­стра­ции вла­сти, сенат занял их место и с тех пор во вре­мя выбо­ров, а вско­ре после это­го — и в зако­но­да­тель­ных вопро­сах он дол­жен был зара­нее одоб­рить то реше­ние, кото­рое при­мут коми­ции (Liv. I. 17). После при­ня­тия зако­на Гор­тен­зия поста­нов­ле­ния три­бут­ных коми­ций при­об­ре­ли силу зако­на даже без утвер­жде­ния сена­та. Таким обра­зом, исход­ное поло­же­ние дел посте­пен­но изме­ни­лось на пря­мо про­ти­во­по­лож­ное, и сенат утра­тил очень важ­ные состав­ля­ю­щие сво­ей вла­сти, кото­рые пере­шли к три­бут­ным коми­ци­ям [TRI­BU­NUS PLE­BIS]. В отно­ше­нии цен­ту­ри­ат­ных коми­ций, одна­ко, древ­нее пра­ви­ло все еще дей­ст­во­ва­ло, ибо они рас­смат­ри­ва­ли зако­ны, объ­яв­ле­ния войн, мир­ные дого­во­ры, согла­ше­ния и т. д. и выно­си­ли реше­ния по ним по пред­ло­же­нию сена­та (Wal­ter, p. 132).

Таким обра­зом, мож­но крат­ко сум­ми­ро­вать пол­но­мо­чия сена­та после того, как оба сосло­вия заня­ли поло­же­ние пол­но­го равен­ства. Сенат по-преж­не­му осу­ществлял вер­хов­ный над­зор за все­ми рели­ги­оз­ны­ми вопро­са­ми (Gel­lius, XIV. 7); он опре­де­лял, каким обра­зом сле­ду­ет вести вой­ну, какие леги­о­ны пре­до­ста­вить в рас­по­ря­же­ние коман­дую­ще­го и сле­ду­ет ли набрать новые; он при­ни­мал реше­ние о том, в какие про­вин­ции отпра­вят­ся кон­су­лы и пре­то­ры [PRO­VIN­CIA] и чей импе­рий дол­жен быть про­длен. Упол­но­мо­чен­ные, обыч­но направ­ляв­ши­е­ся для орга­ни­за­ции управ­ле­ния вновь заво­е­ван­ны­ми стра­на­ми, все­гда назна­ча­лись сена­том (Liv. XLV. 17; Ap­pian. de Reb. Hisp. 99, de Reb. Pun. 135; Sal­lust. Jug. 16). Все посоль­ства для заклю­че­ния мира или согла­ше­ний с ино­стран­ны­ми государ­ства­ми отправ­ля­лись сена­том, и сами такие посоль­ства обыч­но состо­я­ли из деся­ти сена­то­ров (Po­lyb. VI. 13; Liv. pas­sim.). Толь­ко сенат вел пере­го­во­ры с ино­зем­ны­ми посла­ми (Po­lyb. l. c.; Cic. c. Va­tin. 15) и при­ни­мал жало­бы от поко­рен­ных или союз­ных наро­дов, все­гда счи­тав­ших сенат сво­им общим патро­ном (Liv. XXIX. 16, XXXIX. 3, XLII. 14, XLIII. 2; Po­lyb. l. c.). В силу сво­его поло­же­ния патро­на сенат так­же решал все спо­ры, воз­ни­каю­щие меж­ду муни­ци­пи­я­ми и коло­ни­я­ми в Ита­лии (Dio­nys. II. 1; Liv. IX. 20; Var­ro, de Re Rust. III. 2; Cic. ad Att. IV. 15, de Off. I. 10) и карал все тяж­кие пре­ступ­ле­ния, совер­шае­мые в Ита­лии и угро­жаю­щие обще­ст­вен­но­му миру и без­опас­но­сти (Po­lyb. l. c.). Даже в самом Риме судьи (judi­ces), на рас­смот­ре­ние кото­рых пре­тор пере­да­вал важ­ные дела, как государ­ст­вен­ные, так и част­ные, выби­ра­лись из чис­ла сена­то­ров (Po­lyb. VI. 17), а в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях сенат назна­чал спе­ци­аль­ные комис­сии для рас­сле­до­ва­ния (Liv. XXXVIII. 54, XXXIX. 14, XL. 37, 44, сл.); но такая комис­сия тре­бо­ва­ла одоб­ре­ния наро­да, если рас­смат­ри­ва­лось уго­лов­ное пре­ступ­ле­ние, совер­шен­ное граж­да­ни­ном (Po­lyb. VI. 16; Liv. XXVI. 33, сл.). Когда рес­пуб­ли­ка нахо­ди­лась в опас­но­сти, сенат мог вру­чить маги­ст­ра­там неогра­ни­чен­ную власть с помо­щью фор­му­лы «vi­deant con­su­les, ne quid res­pub­li­ca det­ri­men­ti ca­piat» («Пусть кон­су­лы поза­ботят­ся, чтобы рес­пуб­ли­ка не пре­тер­пе­ла ущер­ба»). (Sal­lust. Cat. 29; Caes. B. C. I. 5, 7), что было рав­но­силь­но объ­яв­ле­нию в горо­де воен­но­го поло­же­ния. Это общее попе­че­ние о внут­рен­нем и внеш­нем бла­го­по­лу­чии рес­пуб­ли­ки вклю­ча­ло, как и ранее, пра­во рас­по­ря­жать­ся необ­хо­ди­мы­ми для дан­ных целей финан­са­ми. Поэто­му все государ­ст­вен­ные дохо­ды и рас­хо­ды нахо­ди­лись в пря­мом управ­ле­нии сена­та, а цен­зо­ры и кве­сто­ры явля­лись лишь его испол­ни­те­ля­ми или аген­та­ми [CEN­SOR; QUAES­TOR]. Все рас­хо­ды на содер­жа­ние армии тре­бо­ва­ли пред­ва­ри­тель­но­го одоб­ре­ния сена­та, и сенат мог даже отка­зать воз­вра­щаю­ще­му­ся вое­на­чаль­ни­ку в три­ум­фе, не выде­лив на это необ­хо­ди­мых денег (Po­lyb. VI. 15). Одна­ко извест­ны слу­чаи, когда вое­на­чаль­ник празд­но­вал три­умф без согла­сия сена­та (Liv. III. 63, VII. 17, IX. 37).

Сколь­ко чле­нов сена­та долж­но было при­сут­ст­во­вать, чтобы заседа­ние име­ло закон­ную силу, — неяс­но, хотя, по-види­мо­му, этот вопрос как-то регу­ли­ро­вал­ся (Liv. XXXVIII. 44, XXXIX. 4; Cic. ad Fam. VIII. 5; Fes­tus, s. v. Nu­me­ra), и отме­чен один слу­чай, в кото­ром тре­бо­ва­лось при­сут­ст­вие как мини­мум ста сена­то­ров (Liv. XXXIX. 18). Пред­седа­тель­ст­ву­ю­щий маги­ст­рат изла­гал дело и, посколь­ку сена­то­ры сиде­ли в сле­дую­щем поряд­ке: прин­цепс сена­та, кон­су­ля­ры, цен­зо­рии, пре­то­рии, эди­ли­ции, три­бу­ни­ции, кве­сто­рии, — есте­ствен­но пред­по­ло­жить, что в этом же поряд­ке они выска­зы­ва­ли свое мне­ние и голо­со­ва­ли (Suo lo­co sen­ten­tiam di­ce­re, Cic. Phi­lip. V. 17, XIII. 13, сл., ad Att. XII. 21). В кон­це рес­пуб­ли­ки порядок опро­са сена­то­ров, по-види­мо­му, зави­сел от усмот­ре­ния пред­седа­тель­ст­ву­ю­ще­го кон­су­ла (Var­ro, ap. Gell. XIV. 7), кото­рый обра­щал­ся к каж­до­му сена­то­ру, назы­вая его имя (no­mi­na­tim, Cic. c. Verr. IV. 64); но обыч­но он начи­нал с прин­цеп­са сена­та (Cic. pro Sext. 32) или с избран­ных кон­су­лов, если они при­сут­ст­во­ва­ли (Sal­lust. Cat. 50; Ap­pian. B. C. II. 5). Как пра­ви­ло, кон­сул в тече­ние все­го года при­дер­жи­вал­ся того поряд­ка, кото­рый он уста­но­вил пер­во­го янва­ря (Suet. Caes. 21). с.1021 Сена­тор, кото­ро­му пред­ло­жи­ли выска­зать­ся, мог гово­рить без огра­ни­че­ний и даже затра­ги­вать вопро­сы, не свя­зан­ные напря­мую с темой (Cic. de Leg. III. 18; Gel­lius, IV. 10; Ta­cit. Ann. II. 38, XIII. 39; ср. Cic. Phi­lip. VII). Пред­седа­тель по сво­е­му усмот­ре­нию решал, какое из выска­зан­ных мне­ний он поста­вит на голо­со­ва­ние, а какое про­пу­стит (Po­lyb. XXXIII. 1; Cic. ad Fam. I. 2, X. 12; Caes. B. C. I. 2). Лица, не являв­ши­е­ся дей­ст­ви­тель­ны­ми чле­на­ми сена­та, а лишь имев­шие в нем место в силу зани­мае­мой в насто­я­щий момент или ранее долж­но­сти, не име­ли пра­ва голо­со­вать (Gel­lius, XIII. 8). Когда поста­нов­ле­ние сена­та при­ни­ма­лось, кон­су­лы при­ка­зы­ва­ли сек­ре­та­рю запи­сать его в при­сут­ст­вии несколь­ких сена­то­ров, осо­бен­но тех, кото­рые были наи­бо­лее заин­те­ре­со­ва­ны в нем или наи­бо­лее актив­ны при его вне­се­нии (Po­lyb. VI. 12; Cic. de Orat. III. 2, ad Fam. VIII. 8) [SENA­TUS­CON­SUL­TUM]. Не раз­ре­ша­лось про­во­дить заседа­ние сена­та до вос­хо­да или про­дол­жать его после зака­та (Var­ro, ap. Gell. l. c.); одна­ко в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях это пра­ви­ло не соблюда­лось (Dio­nys. III. 17; Mac­rob. Sat. I. 4).

В пери­од позд­ней рес­пуб­ли­ки Сул­ла, Цезарь и про­чие раз­лич­ны­ми сред­ства­ми сни­зи­ли зна­че­ние сена­та, и во мно­гих слу­ча­ях он играл роль все­го лишь инстру­мен­та в руках власть иму­щих. Так было под­готов­ле­но дес­по­ти­че­ское прав­ле­ние импе­ра­то­ров, при кото­ром сенат так­же был мари­о­нет­кой и послуш­ным инстру­мен­том прин­цеп­са. Сам импе­ра­тор обыч­но являл­ся прин­цеп­сом сена­та (Dion Cass. LIII. 1, LVII. 8, LXXIII. 5) и имел пол­но­мо­чия созы­вать как регу­ляр­ные, так и чрез­вы­чай­ные заседа­ния (Dion Cass. LIV. 3; Lex de im­pe­rio Ves­pas.), хотя кон­су­лы, пре­то­ры и три­бу­ны по-преж­не­му име­ли такое же пра­во (Tac. Hist. IV. 39; Dion Cass. LVI. 47, LIX. 24, LX. 16, сл.). Соглас­но уста­нов­ле­нию Авгу­ста, регу­ляр­ные заседа­ния про­во­ди­лись два­жды в месяц (Suet. Aug. 35; Dion Cass. LV. 3). Для пред­ста­ви­тель­но­сти собра­ния тре­бо­ва­лось при­сут­ст­вие как мини­мум 400 сена­то­ров, но сам Август впо­след­ст­вии изме­нил это пра­ви­ло, поста­вив его в зави­си­мость от раз­но­об­ра­зия и важ­но­сти обсуж­дае­мых вопро­сов (Dion Cass. LIV. 35, LV. 3). В более позд­ний пери­од мы видим, что семи­де­ся­ти или даже менее сена­то­ров было доста­точ­но для пред­ста­ви­тель­но­сти собра­ния (Lamprid. Al. Se­ver. 16). Посто­ян­ным пред­седа­те­лем собра­ния был кон­сул или сам импе­ра­тор, если он зани­мал кон­суль­скую долж­ность (Plin. Epist. II. 11, Pa­ne­gyr. 76). На чрез­вы­чай­ных заседа­ни­ях пред­седа­тель­ст­во­вал тот, кто созвал сенат. Одна­ко, даже если импе­ра­тор не пред­седа­тель­ст­во­вал, в силу сво­ей долж­но­сти три­бу­на он имел пра­во вне­сти на обсуж­де­ние любой вопрос и побудить сенат при­нять по нему реше­ние (Dion Cass. LIII. 32; Lex de im­pe­rio Ves­pas.). Позд­нее это пра­во было пере­да­но импе­ра­то­ру откры­то и в поло­жен­ной фор­ме, под назва­ни­ем «пра­во докла­да» (jus re­la­tio­nis), и по мере того, как он полу­чал пра­во вно­сить три вопро­са или более, это пра­во ста­ло назы­вать­ся «пра­во трех, четы­рех, пяти и т. д. докла­дов» (jus ter­tiae, quar­tae, quin­tae, &c. re­la­tio­nis) (Vo­pisc. Prob. 12; J. Ca­pi­tol. Per­tin. 5, M. An­to­nin. 6; Lamprid. Al. Sev. 1). Импе­ра­тор вно­сил в сенат свои пред­ло­же­ния в фор­ме пись­ма (ora­tio, li­bel­lus, epis­to­la prin­ci­pis), кото­рое зачи­ты­ва­лось в сена­те одним из его кве­сто­ров (Dion Cass. LIV. 25, LX. 2; Suet. Aug. 65, Tit. 6; Tac. An­nal. XVI. 27; Dig. 1 tit. 13 s. 1. §§ 2 и 4) [ORA­TIO­NES PRIN­CI­PUM]. Чтобы пре­то­ры не ока­за­лись сто­я­щи­ми ниже три­бу­нов, они тоже полу­чи­ли jus re­la­tio­nis (Dion Cass. LV. 3). Спо­соб веде­ния заседа­ния и порядок опро­са сена­то­ров для голо­со­ва­ния в целом оста­вал­ся таким же, как и при рес­пуб­ли­ке (Plin. Epist. VIII. 14, IX. 13); но при избра­нии маги­ст­ра­тов сенат, подоб­но коми­ци­ям в преж­ние вре­ме­на, пода­вал голо­са тай­но, при помо­щи таб­ли­чек (Plin. Epist. III. 20, XI. 5). Со вре­ме­ни Цеза­ря сек­ре­та­ри, спе­ци­аль­но назна­чае­мые для этой цели, вели прото­ко­лы заседа­ний сена­та под наблюде­ни­ем сена­то­ра (Suet. Caes. 20, Aug. 36; Ta­cit. An­nal. V. 4, сл.; Spart. Had­rian. 3; Dion Cass. LXXVIII. 22). В слу­ча­ях, тре­бу­ю­щих сек­рет­но­сти (se­na­tus­con­sul­tum ta­ci­tum), сена­то­ры сами испол­ня­ли обя­зан­но­сти сек­ре­та­рей (Ca­pi­tol. Gord. 12)¹.

Посколь­ку рим­ский импе­ра­тор без вся­ко­го огра­ни­че­ния или ответ­ст­вен­но­сти кон­цен­три­ро­вал в сво­ем лице всю власть, ранее при­над­ле­жав­шую несколь­ким маги­ст­ра­там, — ясно, что сенат в сво­их адми­ни­ст­ра­тив­ных пол­но­мо­чи­ях зави­сел от импе­ра­то­ра, кото­рый по сво­е­му жела­нию мог вос­поль­зо­вать­ся его сове­та­ми или не вос­поль­зо­вать­ся. В прав­ле­ние Тибе­рия избра­ние маги­ст­ра­тов было пере­да­но от наро­да сена­ту (Vell. Pat. II. 124; Ta­cit. An­nal. I. 15; Plin. Epist. III. 20, VI. 19), кото­ро­му, одна­ко, пред­пи­сы­ва­лось ока­зать осо­бое вни­ма­ние кан­дида­там, реко­мен­до­ван­ным импе­ра­то­ром. Это пра­ви­ло суще­ст­во­ва­ло — с корот­ким пере­ры­вом в прав­ле­ние Кали­гу­лы — до третье­го века, когда мы видим, что прин­цепс еди­но­лич­но осу­ществля­ет назна­че­ние маги­ст­ра­тов (Dig. 48 tit. 14 s. 1). После смер­ти импе­ра­то­ра сенат имел пра­во назна­чить его пре­ем­ни­ка, если он не был назван самим импе­ра­то­ром; одна­ко крайне ред­ко сенат имел воз­мож­ность осу­ще­ст­вить это пра­во, ибо оно было узур­пи­ро­ва­но сол­да­та­ми. Эра­рий сна­ча­ла номи­наль­но оста­вал­ся под кон­тро­лем сена­та (Dion Cass. LIII. 16, 22), но посте­пен­но импе­ра­то­ры взя­ли его в соб­ст­вен­ное исклю­чи­тель­ное управ­ле­ние (Dion Cass. LXXI. 33; Vo­pisc. Aurel. 9, 12, 20), и сена­ту не оста­лось ниче­го, кро­ме управ­ле­ния фон­да­ми горо­да (ar­ca pub­li­ca), отде­лен­ны­ми как от эра­рия, так и от фис­ка (Vo­pisc. Aurel. 20, 45), и пра­ва выска­зы­вать мне­ние о делах, свя­зан­ных с финан­со­вым зако­но­да­тель­ст­вом (Dig. 49 tit. 14 s. 15 и 42). Август огра­ни­чил пра­во сена­та на чекан­ку моне­ты толь­ко мед­ны­ми моне­та­ми, а в прав­ле­ние Гал­ли­е­на это пра­во было отме­не­но пол­но­стью (Eck­hel, D. N. Pro­leg. c. 13). Август уста­но­вил, что ника­кие обви­не­ния не долж­ны более рас­смат­ри­вать­ся в коми­ци­ях (Dion Cass. LVI. 40), и вме­сто это­го воз­вы­сил сенат до поло­же­ния вер­хов­но­го суда и пере­дал в его юрис­дик­цию уго­лов­ные пре­ступ­ле­ния, совер­шае­мые сена­то­ра­ми (Dion Cass. LII. 31, сл.; Suet. Ca­lig. 2; Ta­cit. An­nal. XIII. 44; Ca­pi­tol. M. An­to­nin. 10), пре­ступ­ле­ния про­тив государ­ства и лич­но­сти импе­ра­то­ра (Dion Cass. LII. 15, 17, 22, LX. 16, LXXVI. 8; Suet. Aug. 66; Ta­cit. An­nal. III. 49, сл.), и пре­ступ­ле­ния, совер­шае­мые про­вин­ци­аль­ны­ми маги­ст­ра­та­ми в ходе управ­ле­ния про­вин­ци­я­ми. Так­же сенат мог рас­смат­ри­вать апел­ля­ции на реше­ния дру­гих судов (Suet. Ne­ro, 17; Ta­cit. An­nal. XIV. 28; Ca­pi­tol. M. An­to­nin. 10; Vo­pisc. Prob. 13), тогда как, по край­ней мере, со вре­ме­ни Адри­а­на при­го­вор сена­та не под­ле­жал апел­ля­ции (Dion Cass. LIX. 18; Dig. 49 tit. 2 s. 1 § 2). Ино­гда прин­цепс пере­да­вал на рас­смот­ре­ние сена­та дела, кото­рые не отно­си­лись с.1022 к выше­на­зван­ным кате­го­ри­ям или кото­рые он мог бы раз­ре­шить сам, — или про­сил сенат о сотруд­ни­че­стве (Suet. Claud. 14, 15, Ne­ro, 15, Do­mit. 8, сл.). О сенат­ских про­вин­ци­ях см. PRO­VIN­CIA.

Когда Кон­стан­ти­но­поль стал вто­рой сто­ли­цей импе­рии, Кон­стан­тин учредил в этом горо­де и вто­рой сенат (So­zo­men, II. 2; Ex­cerpt. de gest. Con­st. 30), кото­ро­му Юли­ан даро­вал все при­ви­ле­гии рим­ско­го сена­та (Zo­sim. III. 11; Li­ban. Orat. ad Theo­dos. II. p. 383, ed. Mo­rell.). Импе­ра­то­ры все еще ино­гда сове­ща­лись с обо­и­ми сена­та­ми в речах по вопро­сам зако­но­да­тель­ства (Cod. Theod. 6 tit. 2 s. 14; Sym­mach. Epist. X. 2. 28; Cod. 1 tit. 14 s. 3): кон­стан­ти­но­поль­ский сенат сохра­нял свою роль в зако­но­да­тель­ной дея­тель­но­сти до девя­то­го века (Nov. Leon. 78). Каж­дый сенат оста­вал­ся так­же вер­хов­ным судом, кото­ро­му импе­ра­то­ры пере­да­ва­ли раз­бор важ­ных пре­ступ­ле­ний (Amm. Marc. XXVIII. 1. 23; Sym­mach. Epist. IV. 5; Zo­sim. V. 11, 38). Одна­ко уго­лов­ные пре­ступ­ле­ния, совер­шен­ные сена­то­ра­ми, теперь нахо­ди­лись не в его юрис­дик­ции, а в юрис­дик­ции намест­ни­ков про­вин­ций или пре­фек­тов двух горо­дов (Wal­ter, p. 367, сл.). Граж­дан­ские дела сена­то­ров так­же под­ле­жа­ли суду пре­фек­та горо­да (Cod. 3 tit. 24 s. 3; Sym­mach. Epist. X. 69). Сена­тор­ское досто­ин­ство теперь при­об­ре­та­лось по наслед­ству (Cod. Theod. 6 tit. 2 s. 2; 12 tit. 1 s. 58; Cas­sio­dor. Va­riar. III. 6) и через полу­че­ние опре­де­лен­ных долж­но­стей при дво­ре, либо пре­до­став­ля­лось в виде осо­бой мило­сти импе­ра­то­ра по пред­ло­же­нию сена­та (Cod. Theod. l. c.; Sym­mach. Epist. X. 25. 118). Даро­ва­ние сена­тор­ско­го досто­ин­ства счи­та­лось поис­ти­не одной из вели­чай­ших поче­стей, какие мог­ли быть ока­за­ны чело­ве­ку, и цени­лось выше, чем во вре­ме­на рес­пуб­ли­ки, но оно было весь­ма обре­ме­ни­тель­ным, ибо сена­то­ры долж­ны были не толь­ко устра­и­вать обще­ст­вен­ные игры (Sym­mach. Epist. X. 25, 28), дарить вели­ко­леп­ные подар­ки импе­ра­то­ру (Cod. Theod. 6 tit. 2 s. 5), а в пери­о­ды нуж­ды осу­ществлять чрез­вы­чай­ные разда­чи для наро­да (Zo­sim. V. 41; Sym­mach. Epist. VI. 14, 26, VII. 68), но, кро­ме того, пла­тить осо­бый налог на земель­ную соб­ст­вен­ность, кото­рый назы­вал­ся fol­lis или gle­ba (Zo­sim. II. 32; Cod. Theod. 6 tit. 2; Sym­mach. Epist. IV. 61). Сена­тор, не имев­ший земель­ной соб­ст­вен­но­сти, обла­гал­ся двой­ным fol­les (Cod. Theod. 6 tit. 2 s. 2, 6 tit. 4 s. 21). Поэто­му к долж­но­сти сена­то­ра мог­ли стре­мить­ся толь­ко бога­тей­шие люди импе­рии, к какой бы ее части они ни при­над­ле­жа­ли. Пре­фект горо­да каж­дые три меся­ца пред­став­лял импе­ра­то­ру их спи­сок и отчет об их иму­ще­стве. (Sym­mach. X. 66, сл.). До вре­ме­ни Юсти­ни­а­на кон­су­лы пред­седа­тель­ст­во­ва­ли в сена­те, но с это­го вре­ме­ни пред­седа­те­лем все­гда был пре­фект горо­да (Cod. Theod. 6 tit. 6 s. 1; Nov. Instit. 62).

Оста­ет­ся назвать неко­то­рые зна­ки отли­чия и при­ви­ле­гии, кото­ры­ми поль­зо­ва­лись сена­то­ры:

1. Туни­ка с широ­кой пур­пур­ной поло­сой (la­tus cla­vus) впе­ре­ди, кото­рая была на ней вытка­на, а не наши­ва­лась, как обыч­но счи­та­ют (Ac­ron. ad Ho­rat. Sat. I. 5. 35; ср. I. 6. 28; Quinctil. XI. 3).

2. Род корот­ких сапог с бук­вой C впе­ре­ди (Juv. VII. 192; Cic. Phil. XIII. 13). Обыч­но счи­та­ет­ся, что эта C озна­ча­ла cen­tum и отно­си­лась к пер­во­на­чаль­ной чис­лен­но­сти сена­то­ров в сто (cen­tum) чело­век.

3. Пра­во зани­мать пере­д­ние ряды в теат­рах и амфи­те­ат­рах. Эту при­ви­ле­гию впер­вые пре­до­ста­вил сена­то­рам Сци­пи­он Афри­кан­ский Стар­ший в 194 г. до н. э. (Liv. XXXIV. 54; Cic. pro Cluent. 47). Такая же честь на цир­ко­вых пред­став­ле­ни­ях была даро­ва­на сена­то­рам Клав­ди­ем (Suet. Claud. 21; Dion Cass. LX. 7).

4. В опре­де­лен­ный день на Капи­то­лии совер­ша­лось жерт­во­при­но­ше­ние Юпи­те­ру, и по это­му слу­чаю устра­и­вал­ся пир толь­ко для сена­то­ров; это пра­во назы­ва­лось jus pub­li­ce epu­lan­di (пра­во уча­стия в обще­ст­вен­ном обеде) (Gel­lius, XII. 8; Suet. Aug. 35).

5. Jus li­be­rae le­ga­tio­nis (пра­во сво­бод­но­го легат­ства) [LEGA­TUS, sub fi­nem].