История Рима

Книга первая
До упразднения царской власти

с.153 141

Гла­ва XII

РЕЛИГИЯ

Рим­ская рели­гия

Рим­ский мир богов, как уже было ранее заме­че­но (с.28), воз­ник из отра­же­ния зем­но­го Рима в выс­шей и иде­аль­ной сфе­ре созер­ца­ния, в кото­рой и малое и вели­кое вос­про­из­во­ди­лись до мель­чай­ших подроб­но­стей. В этом мире отра­жа­лись государ­ство и род, как вся­кое есте­ствен­ное явле­ние, так и вся­кое про­яв­ле­ние умст­вен­ной дея­тель­но­сти; в нем отра­жа­лись и каж­дый чело­век, и каж­дое место, и каж­дый пред­мет, и даже каж­дое дей­ст­вие, совер­шав­ше­е­ся в обла­сти рим­ско­го пра­ва; подоб­но тому как зем­ные вещи нахо­дят­ся в состо­я­нии посто­ян­но­го дви­же­ния, так же вме­сте с ними колеб­лют­ся и боги. Гений — хра­ни­тель отдель­но­го како­го-нибудь дей­ст­вия — жил не доль­ше, чем само дей­ст­вие; гений — хра­ни­тель отдель­но­го чело­ве­ка — жил и уми­рал вме­сте с самим чело­ве­ком, и эти боже­ст­вен­ные суще­ства мож­но счи­тать бес­смерт­ны­ми толь­ко в том смыс­ле, что посто­ян­но вновь нарож­да­ют­ся подоб­ные дей­ст­вия и одно­род­ные люди, а вме­сте с ними и оди­на­ко­вые гении. Как над рим­ской общи­ной цари­ли рим­ские боги, так и над каж­дой из чуже­зем­ных общин цари­ли ее соб­ст­вен­ные боги; но как ни рез­ко было раз­ли­чие меж­ду граж­да­ни­ном и неграж­да­ни­ном, меж­ду рим­ским богом и чуже­зем­ным, все-таки и чуже­зем­цы и чуже­зем­ные боги мог­ли при­об­ре­тать в Риме пра­ва граж­дан­ства в силу общин­но­го поста­нов­ле­ния, а когда граж­дане заво­е­ван­но­го горо­да пере­се­ля­лись в Рим, то и их богов при­гла­ша­ли туда же пере­не­сти свое место­пре­бы­ва­ние. Древ­ней­шая рим­ская табель празд­нич­ных дней О древ­ней­шей сфе­ре рим­ских богов — в том виде, как она обра­зо­ва­лась до зна­ком­ства рим­лян с гре­ка­ми, — мы узна­ём из спис­ка пуб­лич­ных и нося­щих осо­бые назва­ния празд­нич­ных дней (fe­riae pub­li­cae) рим­ской общи­ны: он сохра­нил­ся в кален­да­ре общи­ны и бес­спор­но пред­став­ля­ет самый древ­ний из всех дошед­ших до нас доку­мен­тов о рим­ской древ­но­сти. Пер­вое место в нем зани­ма­ют боги Юпи­тер и Марс, рав­но как двой­ник это­го послед­не­го — Кви­рин. Юпи­те­ру посвя­ще­ны все дни пол­но­лу­ния (idus), сверх того все празд­ни­ки с.154 вина и мно­гие дру­гие, о кото­рых будет упо­мя­ну­то далее; его анта­го­ни­сту, «зло­му Юпи­те­ру» (Ve­dio­vis), было посвя­ще­но 21 мая (ago­na­lia); Мар­су при­над­ле­жа­ли пер­вый день ново­го года, 1 мар­та, и глав­ным обра­зом боль­шое воен­ное тор­же­ство, про­ис­хо­див­шее в тече­ние это­го меся­ца, назван­но­го по име­ни само­го бога. Это­му тор­же­ству пред­ше­ст­во­ва­ли 27 фев­ра­ля кон­ские состя­за­ния (equir­ria), а его глав­ны­ми дня­ми в тече­ние мар­та были: день ков­ки щитов (equir­ria, или Ma­mu­ra­lia, 14 мар­та), день воен­ной 142 пляс­ки на пло­ща­ди народ­ных собра­ний (quin­quat­rus, 19 мар­та) и день освя­ще­ния воен­ных труб (tu­bi­lustri­um, 23 мар­та). Подоб­но тому как вой­ну начи­на­ли с это­го празд­ни­ка, так и осе­нью, после окон­ча­ния похо­да, сно­ва справ­ля­ли празд­ник Мар­са — день освя­ще­ния ору­жия (ar­mi­lustri­um, 19 октяб­ря). Нако­нец, вто­ро­му Мар­су, т. е. Кви­ри­ну, при­над­ле­жа­ло 17 фев­ра­ля (Qui­ri­na­lia). Меж­ду осталь­ны­ми празд­ни­ка­ми пер­вое место зани­ма­ют те, кото­рые отно­сят­ся к зем­леде­лию и к вино­де­лию, а рядом с ними празд­ни­ки пас­ту­хов игра­ют лишь вто­ро­сте­пен­ную роль. Сюда преж­де все­го при­над­ле­жит длин­ный ряд весен­них празд­ни­ков в апре­ле; во вре­мя их при­но­си­лись жерт­вы: 15-го чис­ла Тел­лу­ру, т. е. кор­ми­ли­це-зем­ле (for­di­ci­dia, при­но­си­лась в жерт­ву стель­ная коро­ва), 19-го Цере­ре, т. е. богине рас­ти­тель­но­го мира (Ce­ria­lia), 21-го пло­до­твор­ной богине стад Пале­ре (Pa­ri­lia), 23-го Юпи­те­ру как хра­ни­те­лю вино­град­ных лоз и впер­вые отку­по­ри­вае­мых в этот день бочек про­шло­год­не­го сбо­ра (Vi­na­lia), 25-го зло­му вра­гу посе­вов — рже (Ro­bi­gus: Ro­bi­ga­lia). По окон­ча­нии поле­вых работ и после успеш­ной убор­ки жат­вы справ­лял­ся двой­ной празд­ник в честь бога убор­ки жат­вы Кон­са (от con­de­re) и в честь боги­ни изоби­лия Опы: один раз — непо­сред­ст­вен­но после окон­ча­ния работы жне­цов (21 авгу­ста, Con­sua­lia; 25 авгу­ста, Opi­con­si­va), а вто­рой раз — в середине зимы, когда напол­ня­ю­щая амба­ры бла­го­дать может быть оце­не­на по досто­ин­ству (15 декаб­ря, Con­sua­lia; 19 декаб­ря, Opa­lia); а чут­кий здра­вый смысл древ­них рас­по­ряди­те­лей празд­не­ства­ми вста­вил меж­ду двух послед­них празд­ни­ков празд­ник посе­ва (Sa­tur­na­lia от Saë­tur­nus или Sa­tur­nus, 17 декаб­ря). Точ­но так и празд­ник вино­град­но­го сока, назы­вав­ший­ся так­же целеб­ным (me­dit­ri­na­lia, 11 октяб­ря), пото­му что све­же­му вино­град­но­му соку при­пи­сы­ва­ли целеб­ную силу, справ­лял­ся после окон­ча­ния сбо­ра вино­гра­да в честь Юпи­те­ра как бога вина; но пер­во­на­чаль­ное зна­че­ние третье­го празд­ни­ка вина (Vi­na­lia, 19 авгу­ста) неяс­но. Затем сле­ду­ют в кон­це года: вол­чий празд­ник (Lu­per­ca­lia, 17 фев­ра­ля), кото­рый справ­ля­ли пас­ту­хи в честь доб­ро­го бога Фав­на, и празд­ник меже­вых кам­ней (Ter­mi­na­lia, 23 фев­ра­ля), кото­рый справ­ля­ли зем­ледель­цы; сверх того справ­ля­лись: двух­днев­ный лет­ний празд­ник дуб­рав (Lu­ca­ria, 19, 21 июля), кото­рый веро­ят­но был посвя­щен лес­ным богам (Sil­va­ni), празд­ник источ­ни­ков с.155 Fon­ti­na­lia, 13 октяб­ря) и празд­ник крат­чай­ше­го дня, после кото­ро­го вос­хо­дит новое солн­це (An-ge­ro­na­lia, Di­va­lia, 21 декаб­ря). В горо­де, кото­рый слу­жил пор­том для все­го Лаци­у­ма, не менее важ­ное зна­че­ние име­ли: празд­ник моря­ков в честь мор­ских богов (Nep­tu­na­lia, 23 июля), празд­ник при­ста­ни (Por­tu­na­lia, 17 авгу­ста) и празд­ник реки Тиб­ра (Vol­tur­na­lia, 27 авгу­ста). Ремес­ла и искус­ства име­ли в этом кру­гу богов толь­ко двух заступ­ни­ков — бога огня и куз­неч­но­го мастер­ства, Вул­ка­на, кото­ро­му кро­ме назван­но­го его име­нем дня (Vol­ca­na­lia, 23 авгу­ста) был посвя­щен еще празд­ник освя­ще­ния труб (tu­bi­lustri­um, 23 мая), и затем Кар­мен­ту (Car­men­tu­lia, 11, 15 янва­ря), кото­рую сна­ча­ла чти­ли как боги­ню вол­шеб­ных закли­на­ний и песен, а впо­след­ст­вии ста­ли чтить как покро­ви­тель­ни­цу рож­де­ний. Домаш­ней и семей­ной жиз­ни были посвя­ще­ны: празд­ник боги­ни дома — Весты и празд­ник гени­ев кла­до­вой — Пена­тов (Ves­ta­lia, 9 июня), празд­ник боги­ни рож­де­ния¹ 143 (Mat­ra­lia, 11 июня), празд­ник бла­го­сло­ве­ния дома детьми, посвя­щен­ный Либе­ру и Либе­ре (Li­be­ra­lia, 17 мар­та), празд­ник умер­ших (Fe­ra­lia, 21 фев­ра­ля) и трех­днев­ный празд­ник при­виде­ний (Le­mu­ria, 9, 11, 13 мая). К кру­гу граж­дан­ских отно­ше­ний при­над­ле­жа­ли два непо­нят­ных для нас празд­ни­ка: бег­ства царя (Re­gi­fu­gium, 24 фев­ра­ля) и бег­ства наро­да (Pop­li­fu­gia, 5 июля), из кото­рых во вся­ком слу­чае послед­ний был посвя­щен Юпи­те­ру, — и кро­ме того празд­ник семи­го­рья (Ago­nia, или Sep­ti­mon­tium, 11 декаб­ря). И богу «нача­ла», Яну­су, был посвя­щен осо­бый день (ago­nia, 9 янва­ря). Зна­че­ние неко­то­рых дру­гих празд­ни­ков для нас непо­нят­но, тако­вы: празд­ник Фурри­ны (25 июля) и посвя­щен­ный Юпи­те­ру вме­сте с Аккой Ларен­ци­ей празд­ник Ларен­та­лий, кото­рый, быть может, был празд­ни­ком Лар (23 декаб­ря). В этой табе­ли вполне пере­чис­ле­ны те дни обще­ст­вен­ных празд­неств, кото­рые были неиз­мен­но уста­нов­ле­ны, и хотя, без сомне­ния, исста­ри суще­ст­во­ва­ли сверх того и дру­гие пере­движ­ные и слу­чай­ные празд­ни­ки, все-таки и то, что гово­рит­ся в этой табе­ли, и то, что в ней умал­чи­ва­ет­ся, дает нам воз­мож­ность загля­нуть в такую древ­нюю эпо­ху, кото­рая ина­че почти совер­шен­но про­па­ла бы для нас. В то вре­мя, когда эта табель была состав­ле­на, уже совер­ши­лось сли­я­ние древ­ней рим­ской общи­ны с рим­ля­на­ми с хол­мов, так как мы нахо­дим в ней рядом с Мар­сом и Кви­ри­на; но капи­то­лий­ский храм еще не был в ту пору с.156 постро­ен, так как в табе­ли нет речи ни о Юноне, ни о Минер­ве; свя­ти­ли­ще Диа­ны на Авен­тине так­же еще не было воз­двиг­ну­то, и еще не было заим­ст­во­ва­но от гре­ков ника­ких рели­ги­оз­ных воз­зре­ний. Марс и Юпи­тер Пока ита­лий­ское пле­мя жило на полу­ост­ро­ве, пре­до­став­лен­ное само­му себе, как рим­ский, так и вооб­ще ита­лий­ский культ, по всем при­зна­кам, заклю­чал­ся глав­ным обра­зом в покло­не­нии богу Маур­су, или Мар­су; это был смер­то­убий­ст­вен­ный бог²; его пред­став­ля­ли себе пре­иму­ще­ст­вен­но мечу­щим копья охра­ни­те­лем стад и боже­ст­вен­ным бой­цом за граж­дан, низ­вер­гаю­щим их вра­гов; само собой разу­ме­ет­ся, что каж­дая общи­на име­ла сво­его соб­ст­вен­но­го Мар­са, кото­ро­го счи­та­ла самым могу­ще­ст­вен­ным и самым свя­тым из всех; поэто­му и вся­кое «посвя­щен­ное весне» пере­се­ле­ние, пред­при­ня­тое с целью осно­ва­ния новой общи­ны, совер­ша­лось под покро­ви­тель­ст­вом сво­его соб­ст­вен­но­го Мар­са. Мар­су посвя­щен пер­вый месяц года как в рим­ском меся­це­сло­ве, в кото­ром поми­мо того вовсе не упо­ми­на­ет­ся о богах, — так по всей веро­ят­но­сти и в меся­це­сло­вах латин­ском и сабель­ском; меж­ду рим­ски­ми соб­ст­вен­ны­ми име­на­ми, так­же вооб­ще не име­ю­щи­ми ниче­го обще­го с име­на­ми богов, исста­ри были самы­ми употре­би­тель­ны­ми: Марк, Мамерк, Маму­рий; с Мар­сом и с его свя­щен­ным дят­лом нахо­дит­ся в свя­зи древ­ней­шее ита­лий­ское пред­ска­за­ние; свя­щен­ный зверь Мар­са — волк — слу­жил для рим­ских граж­дан чем-то вро­де гер­ба, и все свя­щен­ные леген­ды, какие толь­ко была в состо­я­нии создать фан­та­зия рим­лян, отно­сят­ся исклю­чи­тель­но к богу Мар­су и к его двой­ни­ку Кви­ри­ну. Впро­чем отец Дио­вис — это более чистое и более граж­дан­ское, неже­ли воин­ст­вен­ное, 144 отра­же­ние суще­ства рим­ской общи­ны — зани­ма­ет в спис­ке празд­ни­ков более широ­кое место, чем Марс, а жрец Юпи­те­ра сто­ял по ран­гу выше обо­их жре­цов бога вой­ны; но и этот послед­ний играл в том спис­ке выдаю­щу­ю­ся роль, и даже весь­ма веро­ят­но, что в то вре­мя, когда были уста­нов­ле­ны празд­нич­ные дни, Юпи­тер зани­мал по отно­ше­нию к Мар­су такое же место, какое зани­мал Ормузд по отно­ше­нию к Мит­ре, и что в воин­ст­вен­ной рим­ской общине и тогда был насто­я­щим сре­дото­чи­ем бого­по­чи­та­ния воин­ст­вен­ный бог смер­ти со сво­им мар­тов­ским празд­ни­ком; напро­тив, богом весе­ля­ще­го серд­це вина в это вре­мя счи­тал­ся не вне­сен­ный впо­след­ст­вии гре­ка­ми «облег­чи­тель забот» Дио­нис, а сам отец Юпи­тер.

Харак­тер рим­ских богов

В нашу зада­чу не вхо­дит опи­са­ние рим­ских богов во всех подроб­но­стях; но и в инте­ре­сах исто­рии необ­хо­ди­мо обра­тить вни­ма­ние на их свое­об­раз­ный харак­тер, в одно и то же вре­мя и низ­мен­ный и заду­шев­ный. Отвле­че­ние и оли­це­тво­ре­ние состав­ля­ют сущ­ность как рим­ской, так и с.157 эллин­ской мифо­ло­гии; эллин­ский бог так­же слу­жит выра­же­ни­ем для како­го-нибудь явле­ния при­ро­ды или для како­го-нибудь поня­тия, а то, что и рим­ля­ни­ну и гре­ку каж­дое боже­ство пред­став­ля­лось осо­бою лич­но­стью, вид­но из воз­зре­ния на отдель­ных богов как на суще­ства или муж­ско­го или жен­ско­го пола и из сле­дую­ще­го воз­зва­ния к неиз­вест­но­му боже­ству: «Бог ли ты или боги­ня, муж­чи­на ли ты или жен­щи­на»; отсюда про­изо­шло и глу­бо­ко уко­ре­нив­ше­е­ся убеж­де­ние, что не сле­ду­ет гром­ко про­из­но­сить имя гения-хра­ни­те­ля общи­ны из опа­се­ния, что непри­я­тель, узнав это имя, станет при­зы­вать бога по име­ни и пере­ма­нит его за пре­дел общи­ны. Остат­ки тако­го глу­бо­ко­го чув­ст­вен­но­го воз­зре­ния свя­за­ны имен­но с име­нем само­го древ­не­го и само­го нацио­наль­но­го из ита­лий­ских богов — Мар­са. Но, меж­ду тем как лежа­щая в осно­ве вся­кой рели­гии абстрак­ция повсюду стре­мит­ся все к более и более широ­ким пред­став­ле­ни­ям, пыта­ет­ся все глуб­же и глуб­же про­ник­нуть в самую сущ­ность вещей, рим­ские рели­ги­оз­ные обра­зы, напро­тив того, оста­ют­ся на пора­зи­тель­но низ­кой сту­пе­ни воз­зре­ний и поня­тий. Меж­ду тем как у гре­ков вся­кий сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ный мотив быст­ро раз­рас­та­ет­ся в целую груп­пу обра­зов, в целый цикл легенд и идей, у рим­лян, напро­тив, основ­ная мысль оста­ет­ся око­че­не­лой в сво­ей пер­во­на­чаль­ной наго­те. В рим­ской рели­гии нет ниче­го само­быт­но ею создан­но­го, что мож­но было бы поста­вить наряду с нрав­ст­вен­ным пре­об­ра­же­ни­ем зем­ной жиз­ни в рели­гии Апол­ло­на, с боже­ст­вен­ным опья­не­ни­ем в покло­не­нии Дио­ни­су, с глу­бо­ко­мыс­лен­ным и таин­ст­вен­ным куль­том хто­ни­че­ских (под­зем­ных) богов и с мисте­ри­я­ми. Она, пожа­луй, име­ет поня­тие и о «дру­гом злом боге» (Ve-dio­vis), о при­зра­ках и при­виде­ни­ях (le­mu­res), а впо­след­ст­вии так­же о боже­ствах зло­вред­но­го возду­ха, лихо­рад­ки, болез­ней и быть может даже воров­ства (la­ver­na), но она не была в состо­я­нии воз­буж­дать того свя­щен­но­го тре­пе­та, к кото­ро­му так­же вле­чет чело­ве­че­ское серд­це; она не была в состо­я­нии про­ник­нуть­ся тем, что есть непо­сти­жи­мо­го и даже зло­го в при­ро­де и в чело­ве­ке, без чего не может обой­тись рели­гия, если чело­век цели­ком дол­жен рас­т­во­рять­ся в ней. В рим­ской рели­гии едва ли было что-либо покры­тое таин­ст­вен­но­стью, кро­ме назва­ний город­ских богов Пена­тов; но сущ­ность и этих богов была для вся­ко­го понят­на. Нацио­наль­ное рим­ское бого­сло­вие ста­ра­лось выяс­нить для себя все сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ные явле­ния и их свой­ства и затем, дав каж­до­му из них над­ле­жа­щее назва­ние, рас­пре­де­лить их по раз­рядам (соглас­но с той клас­си­фи­ка­ци­ей лиц и вещей, кото­рая лежа­ла в осно­ве 145 част­но­го пра­ва), для того, чтобы знать, к како­му богу или раз­ряду богов сле­ду­ет обра­щать­ся и каким спо­со­бом, и для того, чтобы ука­зать этот пра­виль­ный спо­соб наро­ду (in­di­gi­ta­re). Рим­ское бого­сло­вие в сущ­но­сти и состо­я­ло из таких поверх­ност­но-отвле­чен­ных с.158 поня­тий, отли­чав­ших­ся чрез­вы­чай­ной про­стотой и напо­ло­ви­ну заслу­жи­ваю­щих ува­же­ния, напо­ло­ви­ну смеш­ных; поня­тия о посе­ве (sae­tur­nus) и поле­вых работах (ops), о поч­ве (tel­lus) и о меже­вых кам­нях (ter­mi­nus) оли­це­тво­ря­лись в самых древ­них и в самых высо­ко­чти­мых рим­ских боже­ствах. Едва ли не самым свое­об­раз­ным меж­ду все­ми рим­ски­ми бога­ми и конеч­но един­ст­вен­ным, для кото­ро­го была при­ду­ма­на чисто ита­лий­ская фор­ма покло­не­ния, был дву­гла­вый Янус; одна­ко и в нем не оли­це­тво­ря­ет­ся ниче­го кро­ме выра­жаю­щей бояз­ли­вую рим­скую набож­ность идеи, что перед начи­на­ни­ем вся­ко­го дела сле­ду­ет обра­щать­ся с молит­вой к «духу нача­ла». Здесь так­же ска­зы­ва­ет­ся глу­бо­кое убеж­де­ние, что рим­ские поня­тия о богах столь же необ­хо­ди­мо долж­ны были быть рас­пре­де­ле­ны по раз­рядам, сколь неиз­беж­но было, чтобы каж­дый из эллин­ских богов, бла­го­да­ря тому что был ода­рен более яркою инди­виду­аль­но­стью, сто­ял от всех дру­гих особ­ня­ком³. Едва ли не самым интим­ным из всех рим­ских веро­ва­ний было веро­ва­ние в гени­ев-хра­ни­те­лей, витав­ших и в доме, и над домом, и в кла­до­вой; в пуб­лич­ном бого­слу­же­нии их чти­ли под име­нем Весты и Пена­тов, в семей­ном — под име­нем лес­ных и поле­вых богов Силь­ва­нов и глав­ным обра­зом под име­нем насто­я­щих домаш­них богов Лазов или Лар, кото­рым посто­ян­но уде­ля­лась часть от подан­ных за семей­ным сто­лом куша­ний и покло­нить­ся кото­рым каж­дый отец семей­ства счи­тал еще во вре­ме­на Като­на Стар­ше­го сво­им пер­вым дол­гом по воз­вра­ще­нии из чуж­би­ны домой. Но в рас­пре­де­ле­нии богов по ран­гам эти домаш­ние и поле­вые боги зани­ма­ли ско­рее послед­нее, неже­ли пер­вое, место; ина­че и быть не мог­ло при такой рели­гии, кото­рая отка­зы­ва­лась от иде­а­ли­за­ции: бла­го­че­сти­вое серд­це нахо­ди­ло для себя самую обиль­ную пищу в самых про­стых и самых инди­виду­аль­ных абстрак­ци­ях, а не в самых широ­ких и все­об­щих. Наряду с этой сла­бо­стью иде­аль­ных эле­мен­тов ясно высту­па­ли нару­жу прак­ти­че­ские и ути­ли­тар­ные тен­ден­ции рим­ской рели­гии, кото­рые хоро­шо замет­ны в выше­при­веден­ной табе­ли празд­нич­ных дней. Уве­ли­че­ния иму­ще­ства и зем­ных благ, достав­ля­е­мых обра­бот­кой полей и раз­веде­ни­ем скота, море­пла­ва­ни­ем с.159 и тор­гов­лей, — вот чего ожи­да­ет рим­ля­нин от сво­их богов; поэто­му у рим­лян быст­ро и повсе­мест­но вошли в боль­шой почет бог чест­но­го сло­ва (deus fi­dius), боги­ня слу­чай­но­сти и уда­чи (fors for­tu­na) и бог тор­гов­ли (mer­cu­rius), кото­рые заро­ди­лись из еже­днев­ных житей­ских сно­ше­ний, хотя и не успе­ли попасть в выше­при­веден­ную древ­нюю 146 табель празд­нич­ных дней. Рим­ский харак­тер отли­чал­ся такой стро­гой береж­ли­во­стью и склон­но­стью к ком­мер­че­ским спе­ку­ля­ци­ям, что они про­ник­ли в самую глубь его боже­ст­вен­но­го отра­же­ния.

Духи

О мире духов мы можем ска­зать лишь немно­гое. Души усоп­ших — «доб­рые» (ma­nes) — не пере­ста­ва­ли жить в виде теней в том самом месте, где поко­и­лось тело (dii in­fe­ri), и при­ни­ма­ли пищу и питье от пере­жив­ших их людей. Одна­ко они жили в под­зем­ных про­стран­ствах, а из под­зем­но­го мира ника­кой мост не вел ни к ходив­шим по зем­ле людям, ни к витав­шим в выс­ших сфе­рах богам. Гре­че­ский культ геро­ев был вовсе незна­ком рим­ля­нам, а совер­шен­но не рим­ское пре­вра­ще­ние царя Рому­ла в бога Кви­ри­на ясно дока­зы­ва­ет, как позд­но и как неудач­но была сочи­не­на леген­да об осно­ва­нии Рима. Имя Нумы было самым древним и самым почтен­ным из всех, какие упо­ми­на­лись в рим­ских ска­за­ни­ях; одна­ко это­го царя нико­гда не боготво­ри­ли в Риме подоб­но Тезею в Афи­нах.

Жре­цы

Древ­ней­шие кол­ле­гии жре­цов были учреж­де­ны для бога Мар­са; сюда при­над­ле­жат, глав­ным обра­зом, назна­чав­ший­ся пожиз­нен­но жрец это­го общин­но­го бога — «Мар­сов воз­жи­га­тель» (fla­men Mar­tia­lis), назы­вав­ший­ся так пото­му, что он совер­шал обряд сожи­га­ния жерт­вы, и две­на­дцать «ска­ку­нов» (sa­lii), т. е. юно­шей, испол­няв­ших в мар­те воен­ный танец в честь Мар­са и сопро­вож­дав­ших этот танец пени­ем. О том, что сли­я­ние общи­ны на хол­мах с пала­тин­ской име­ло послед­ст­ви­ем удво­е­ние рим­ско­го Мар­са и вме­сте с тем назна­че­ние вто­ро­го Мар­со­ва жре­ца — fla­men Qui­ri­na­lis — и вто­ро­го брат­ства пля­су­нов — sa­lii col­li­ni, — уже было упо­мя­ну­то ранее (с.81). Сверх того суще­ст­во­ва­ли и дру­гие обще­ст­вен­ные куль­ты, частью сде­лав­ши­е­ся пред­ме­том покло­не­ния еще задол­го до осно­ва­ния Рима; для неко­то­рых из них назна­ча­лись осо­бые жре­цы, как напри­мер, для Кар­мен­ты, для Вул­ка­на, для богов пор­то­во­го и реч­но­го, а слу­же­ние неко­то­рым дру­гим пору­ча­лось от име­ни наро­да осо­бым кол­ле­ги­ям или родам. К чис­лу тако­го рода кол­ле­гий, види­мо, при­над­ле­жа­ла кол­ле­гия две­на­дца­ти «собра­тьев-зем­ледель­цев» (frat­res ar­va­les), обра­щав­ших­ся в мае к «богине-про­из­во­ди­тель­ни­це» (dea dia) с молит­ва­ми о всхо­де посе­вов, хотя весь­ма сомни­тель­но, чтобы эта кол­ле­гия уже в ту эпо­ху поль­зо­ва­лась таким же поче­том, какой ей возда­ва­ли во вре­ме­на импе­рии. Сюда же при­мы­ка­ли брат­ство тици­ев, кото­ро­му было пору­че­но охра­нять и под­дер­жи­вать осо­бый культ рим­ских саби­нов (с.42 сл.), с.160 и состо­яв­шие при оча­ге трид­ца­ти курий трид­цать кури­аль­ных воз­жи­га­те­лей (fla­mi­nes cu­ria­les). Уже ранее упо­мя­ну­тый «вол­чий празд­ник» (lu­per­ca­lia) справ­лял­ся в фев­ра­ле для охра­не­ния стад в честь «бла­го­склон­но­го бога» (fau­nus) чле­на­ми рода Квинк­ти­ев и при­со­еди­нив­ши­ми­ся к ним после инкор­по­ра­ции рим­лян с хол­мов чле­на­ми рода Фаби­ев; это был насто­я­щий кар­на­вал пас­ту­хов, во вре­мя кото­ро­го «вол­ки» (lu­per­ci) опо­я­сы­ва­ли свое голое тело коз­ли­ны­ми шку­ра­ми и рыс­ка­ли повсюду, сте­гая вся­ко­го встреч­но­го рем­ня­ми. И в дру­гих родо­вых куль­тах общи­на, веро­ят­но, участ­во­ва­ла через сво­их пред­ста­ви­те­лей. К это­му древ­ней­ше­му бого­слу­же­нию рим­ской общи­ны мало-пома­лу при­со­еди­ня­лись новые спо­со­бы бого­по­чи­та­ния. Самым важ­ным из них был тот, кото­рый при­над­ле­жал объ­еди­нив­ше­му­ся горо­ду, как бы зано­во осно­ван­но­му путем соору­же­ния боль­шой город­ской сте­ны и кре­по­сти; в этом куль­те самый выс­ший и самый луч­ший из богов — Юпи­тер Капи­то­лий­ский, в кото­ром оли­це­тво­рял­ся гений рим­ско­го наро­да, — был постав­лен во гла­ве всех рим­ских богов, а состо­яв­ший при нем с тех пор воз­жи­га­тель, Fla­men Dia­lis, соста­вил вме­сте с 147 дву­мя жре­ца­ми Мар­са выс­ший жре­че­ский три­ум­ви­рат. В то же вре­мя воз­ник­ли культ ново­го еди­но­го город­ско­го оча­га, или культ Весты, и при­над­ле­жав­ший к нему культ общин­ных Пена­тов (с.106). Шесть цело­муд­рен­ных дев как бы в каче­стве шести доче­рей рим­ско­го наро­да нес­ли служ­бу при богине Весте и были обя­за­ны посто­ян­но под­дер­жи­вать бла­готвор­ный огонь на общин­ном оча­ге (с.35) в при­мер и назида­ние граж­да­нам. Это семей­но-пуб­лич­ное бого­по­чи­та­ние было в гла­зах рим­лян самым свя­щен­ным, и оно доль­ше всех язы­че­ских куль­тов про­ти­ви­лось в Риме хри­сти­ан­ству. Затем Авен­тин был отведен Диане как пред­ста­ви­тель­ни­це латин­ско­го сою­за (с.100); но имен­но пото­му, что она была пред­ста­ви­тель­ни­цей это­го сою­за, при ней не состо­я­ли осо­бые рим­ские жре­цы; кро­ме того, рим­ская общи­на мало-пома­лу при­учи­лась покло­нять­ся мно­гим дру­гим богам, или справ­ляя в их честь в уста­нов­лен­ной фор­ме пуб­лич­ные празд­не­ства, или воз­ла­гая на жре­че­ские кол­ле­гии обя­зан­ность чтить их от ее име­ни, а при неко­то­рых из них, как напри­мер, при богине цве­тов (Flo­ra) и при богине зем­ных пло­дов (Po­mo­na), назна­ча­ла осо­бых воз­жи­га­те­лей, так что чис­ло этих послед­них нако­нец воз­рос­ло до пят­на­дца­ти. Но меж­ду эти­ми воз­жи­га­те­ля­ми тща­тель­но отли­ча­ли тех трех fla­mi­nes maio­res, кото­рые до позд­ней­ших вре­мен выби­ра­лись толь­ко из среды древ­них граж­дан­ских родов. Точ­но так же древ­ние кол­ле­гии пала­тин­ских и кви­ри­наль­ских ска­ку­нов посто­ян­но сохра­ня­ли пер­вен­ство над все­ми дру­ги­ми жре­че­ски­ми кол­ле­ги­я­ми. Таким обра­зом, необ­хо­ди­мая и посто­ян­ная служ­ба при богах общи­ны была раз навсе­гда воз­ло­же­на государ­ст­вом на осо­бые кол­ле­гии или на осо­бых долж­ност­ных лиц, а для с.161 покры­тия, как надо пола­гать, доволь­но зна­чи­тель­ных рас­хо­дов на жерт­во­при­но­ше­ния были частью при­пи­са­ны к неко­то­рым хра­мам зем­ли, частью назна­че­ны судеб­ные пени (с.70, 146). Не под­ле­жит сомне­нию, что пуб­лич­ный культ осталь­ных латин­ских и веро­ят­но так­же сабель­ских общин в сущ­но­сти был такой же; по край­ней мере, поло­жи­тель­но дока­за­но, что фла­ми­ны, салии, лупер­ки и вестал­ки были не спе­ци­аль­но рим­ски­ми, а обще­ла­тин­ски­ми учреж­де­ни­я­ми, и по мень­шей мере три пер­вых кол­ле­гии пер­во­на­чаль­но обра­зо­ва­лись в одно­пле­мен­ных общи­нах, как кажет­ся, не по рим­ско­му образ­цу. Нако­нец, и каж­дый граж­да­нин мог делать в кру­гу сво­их соб­ст­вен­ных богов то же, что дела­ло государ­ство в кру­гу государ­ст­вен­ных богов, мог не толь­ко при­но­сить жерт­вы сво­им богам, но и посвя­щать им осо­бые места и соб­ст­вен­ных слу­жи­те­лей.

Све­ду­щие люди

Таким обра­зом, в Риме было доста­точ­но и жре­че­ских кол­ле­гий и жре­цов; одна­ко тот, у кого есть прось­ба к богу, обра­ща­ет­ся не к жре­цу, а к богу. Вся­кий, кому было нуж­но о чем-нибудь попро­сить бога или о чем-нибудь его спро­сить, сам взы­вал к боже­ству — общи­на, конеч­но, уста­ми царя, курия через кури­о­на, всад­ни­че­ство через сво­их началь­ни­ков, и ника­кое вме­ша­тель­ство жре­цов не дер­за­ло засло­нять или затем­нять этот пер­во­на­чаль­ный и про­стой путь к боже­ству. Одна­ко вовсе не лег­ко иметь дело с богом. У него есть своя осо­бая мане­ра выра­жать­ся, понят­ная толь­ко опыт­но­му чело­ве­ку; но кто уме­ет взять­ся за это дело, тот, конеч­но, суме­ет не толь­ко узнать волю бога, но и скло­нить его в свою поль­зу, а в край­нем слу­чае даже пере­хит­рить его и вынудить его содей­ст­вие. Поэто­му есте­ствен­но, что поклон­ник бога обык­но­вен­но при­бе­гал к све­ду­щим людям и спра­ши­вал их сове­та, а отсюда воз­ник­ли те рели­ги­оз­ные кол­ле­гии све­ду­щих людей, кото­рые были чисто нацио­наль­ным ита­лий­ским учреж­де­ни­ем и кото­рые име­ли на 148 поли­ти­че­ское раз­ви­тие стра­ны гораздо более силь­ное вли­я­ние, неже­ли отдель­ные жре­цы и жре­че­ские кол­ле­гии. Их неред­ко сме­ши­ва­ли с эти­ми послед­ни­ми, но это было ошиб­кой. На жре­че­ские кол­ле­гии воз­ла­га­лось слу­же­ние како­му-нибудь осо­бо­му боже­ству, а кол­ле­гии све­ду­щих людей сохра­ня­ли нена­ру­ши­мы­ми тра­ди­ции тех более все­об­щих бого­слу­жеб­ных поряд­ков, точ­ное соблюде­ние кото­рых тре­бо­ва­ло неко­то­рой опыт­но­сти и было пред­ме­том забот со сто­ро­ны государ­ства, пото­му что было в его инте­ре­сах. Отто­го-то эти замкну­тые кол­ле­гии, попол­няв­ши­е­ся, конеч­но, из среды граж­дан, и сде­ла­лись хра­ни­тель­ни­ца­ми бого­слу­жеб­ных тон­ко­стей и зна­ний. В рим­ском и вооб­ще в латин­ском общин­ном устрой­стве таких кол­ле­гий пер­во­на­чаль­но было толь­ко две: кол­ле­гия авгу­ров и кол­ле­гия пон­ти­фи­ков⁴. Авгу­ры Шесть «пти­це­га­да­те­лей» (augu­res) с.162 уме­ли объ­яс­нять язык богов по поле­ту птиц; это искус­ство было пред­ме­том серь­ез­но­го изу­че­ния и было доведе­но до тако­го совер­шен­ства, что име­ло вид науч­ной систе­мы. Пон­ти­фи­ки Шесть «мосто­стро­и­те­лей» (pon­ti­fi­ces) полу­чи­ли свое назва­ние от того, что заве­до­ва­ли свя­щен­ным, а вме­сте с тем и поли­ти­че­ски важ­ным делом построй­ки и, в слу­чае надоб­но­сти, раз­ру­ше­ния моста, кото­рый вел через Тибр. Это были рим­ские инже­не­ры, зна­ко­мые с тай­на­ми меры и чис­ла, вслед­ст­вие чего на них так­же была воз­ло­же­на обя­зан­ность состав­лять государ­ст­вен­ный кален­дарь, воз­ве­щать наро­ду о наступ­ле­нии дней ново­лу­ния, пол­но­лу­ния и празд­нич­ных дней и наблюдать, чтобы каж­дое бого­слу­жеб­ное дей­ст­вие и каж­дая судеб­ная про­цеду­ра совер­ша­лись в над­ле­жа­щие дни. Так как на них лежал пре­иму­ще­ст­вен­но перед все­ми дру­ги­ми над­зор за всем, что каса­лось бого­слу­же­ния, то и в делах о бра­ках, о заве­ща­ни­ях и об усы­нов­ле­нии к ним пред­ва­ри­тель­но обра­ща­лись в слу­чае надоб­но­сти с вопро­сом, не было ли заду­ман­ное дело в чем-нибудь несо­глас­но с боже­ст­вен­ны­ми зако­на­ми. От них так­же зави­се­ло уста­нов­ле­ние и обна­ро­до­ва­ние тех общих бого­слу­жеб­ных пра­вил, кото­рые извест­ны под назва­ни­ем цар­ских зако­нов. Этим путем они сосре­дото­чи­ли в сво­их руках общий выс­ший над­зор над рим­ским бого­слу­же­ни­ем, хотя, как кажет­ся, и не в таком широ­ком раз­ме­ре, как после упразд­не­ния цар­ской вла­сти; вме­сте с тем они сде­ла­лись вер­хов­ны­ми блю­сти­те­ля­ми все­го, что нахо­ди­лось в свя­зи с этим бого­слу­же­ни­ем, — а что же не нахо­ди­лось с ним в свя­зи? Суть сво­ей нау­ки они сами 149 опре­де­ля­ли сло­ва­ми «зна­ние боже­ских и чело­ве­че­ских вещей». В сущ­но­сти, имен­но из недр этой кол­ле­гии вышли зачат­ки как духов­но­го и свет­ско­го пра­во­веде­ния, так и исто­рио­гра­фии. Так как с.163 вся­кая исто­рио­гра­фия нахо­дит­ся в свя­зи с кален­да­рем и с лето­пи­сью и так как в рим­ских судах вслед­ст­вие их осо­бо­го устрой­ства не мог­ла обра­зо­вать­ся ника­кая тра­ди­ция, то зна­ние судеб­ной про­цеду­ры и самих зако­нов долж­но было сосре­дото­чить­ся так­же в кол­ле­гии пон­ти­фи­ков, кото­рая одна была спо­соб­на давать свои заклю­че­ния о днях, какие долж­ны счи­тать­ся при­сут­ст­вен­ны­ми, и по юриди­че­ским вопро­сам, касав­шим­ся рели­гии. Феци­а­лы С эти­ми дву­мя самы­ми древни­ми и самы­ми почет­ны­ми кол­ле­ги­я­ми зна­то­ков рели­гии сле­ду­ет поста­вить почти наряду кол­ле­гию два­дца­ти государ­ст­вен­ных вест­ни­ков (fētia­les — сло­во неиз­вест­но­го про­ис­хож­де­ния), кото­рая име­ла сво­им назна­че­ни­ем хра­нить путем пре­да­ний, как в живом архи­ве, содер­жа­ние дого­во­ров, заклю­чен­ных с сосед­ни­ми общи­на­ми, выска­зы­вать свое мне­ние в слу­ча­ях нару­ше­ния уста­нов­лен­ных дого­во­ра­ми обя­за­тельств и в край­них слу­ча­ях наста­и­вать на тре­бо­ва­нии удо­вле­тво­ре­ния и на объ­яв­ле­нии вой­ны. В обла­сти меж­ду­на­род­но­го пра­ва феци­а­лы были тем же, чем были пон­ти­фи­ки в обла­сти боже­ст­вен­но­го пра­ва, и пото­му, подоб­но этим послед­ним, име­ли пра­во не поста­нов­лять реше­ния, а ука­зы­вать, в каком смыс­ле реше­ния долж­ны быть поста­нов­ле­ны. Но как ни был высок почет, кото­рым все­гда поль­зо­ва­лись эти кол­ле­гии, и как ни были важ­ны и обшир­ны их пра­ва, все-таки рим­ляне, в осо­бен­но­сти самые высо­ко­по­став­лен­ные из рим­лян, нико­гда не забы­ва­ли, что их назна­че­ние заклю­ча­лось не в том, чтобы повеле­вать, а в том, чтобы давать дель­ные сове­ты, и не в том, чтобы непо­сред­ст­вен­но испра­ши­вать отве­та богов, а в том, чтобы объ­яс­нить смысл отве­тов, полу­чен­ных теми, кто обра­щал­ся к богам с вопро­са­ми. Поэто­му и самый высо­ко­по­став­лен­ный жрец не толь­ко сто­ял по сво­е­му сану ниже царя, но даже не смел без спро­са давать царю сове­ты. От царя зави­се­ло наблюдать или не наблюдать за поле­том птиц и в пер­вом слу­чае назна­чать для того вре­мя; а пти­це­га­да­тель толь­ко сто­ял под­ле царя и в слу­чае надоб­но­сти объ­яс­нял ему язык этих небес­ных вест­ни­ков. Точ­но таким же обра­зом феци­ал и пон­ти­фик мог­ли вме­ши­вать­ся в вопро­сы государ­ст­вен­но­го и част­но­го пра­ва, не ина­че как по при­гла­ше­нию желаю­щих, и рим­ляне, несмот­ря на свою набож­ность, непре­клон­но дер­жа­лись пра­ви­ла, что жре­цу не долж­на при­над­ле­жать в государ­стве ника­кая власть, что он не име­ет пра­ва ниче­го при­ка­зы­вать и что он обя­зан наравне со все­ми граж­да­на­ми пови­но­вать­ся само­му низ­ше­му из долж­ност­ных лиц.

Харак­тер куль­та

Рим­ское бого­по­чи­та­ние было в сущ­но­сти осно­ва­но на при­вя­зан­но­сти чело­ве­ка к зем­ным бла­гам и толь­ко вто­ро­сте­пен­ным обра­зом на стра­хе, кото­рый вну­ша­ют необуздан­ные силы при­ро­ды; поэто­му оно и заклю­ча­лось пре­иму­ще­ст­вен­но в выра­же­ни­ях радо­сти, в пении пооди­ноч­ке и хором, в играх и тан­цах, но глав­ным обра­зом в пир­ше­ствах. Как у всех зем­ледель­че­ских наро­дов, питаю­щих­ся рас­ти­тель­ной пищей, с.164 так и у ита­ли­ков убой скота был в одно и то же вре­мя и домаш­ним празд­ни­ком и бого­слу­жеб­ным актом; сви­нья счи­та­лась самой при­ят­ной для богов жерт­вой толь­ко пото­му, что жаре­ная сви­ни­на была обык­но­вен­ным празд­нич­ным блюдом. Но вся­кая рас­то­чи­тель­ность, точ­но так же как и вся­кое чрез­мер­ное лико­ва­ние, была несов­ме­сти­ма со скром­ным бытом рим­лян. Береж­ли­вость по отно­ше­нию к богам состав­ля­ет одну из самых харак­тер­ных осо­бен­но­стей само­го древ­не­го латин­ско­го куль­та; даже 150 раз­гул фан­та­зии сдер­жи­ва­ла с желез­ной стро­го­стью та нрав­ст­вен­ная дис­ци­пли­на, кото­рую нация нала­га­ла на саму себя. Вслед­ст­вие это­го лати­ны не были зна­ко­мы с теми нрав­ст­вен­ны­ми неду­га­ми, кото­рые порож­да­ет раз­нуздан­ность фан­та­зии. Впро­чем и в латин­скую рели­гию глу­бо­ко про­ник­ла вполне нрав­ст­вен­ная наклон­ность людей свя­зы­вать зем­ные пре­ступ­ле­ния и зем­ные нака­за­ния с миром богов и пер­вые счи­тать пре­ступ­ле­ни­я­ми про­тив боже­ства, а вто­рые — искуп­ле­ни­ем перед бога­ми. Казнь при­го­во­рен­но­го к смер­ти пре­ступ­ни­ка счи­та­лась при­не­сен­ной богам иску­пи­тель­ной жерт­вой, точ­но так же как и умерщ­вле­ние вра­га в спра­вед­ли­вой войне; вор, похи­тив­ший в ноч­ное вре­мя поле­вые пло­ды, рас­пла­чи­вал­ся на висе­ли­це за свою вину перед Цере­рой, точ­но так же как враг рас­пла­чи­вал­ся на поле сра­же­ния за свою вину перед мате­рью-зем­лей и перед доб­ры­ми духа­ми. Здесь даже встре­ча­ет­ся глу­бо­кая и гроз­ная мысль заме­ны винов­ных невин­ны­ми: если боги раз­гне­ва­лись на общи­ну, но оста­ет­ся неиз­вест­ным, кто имен­но навлек на общи­ну их гнев, то их может уми­ло­сти­вить тот, кто доб­ро­воль­но при­не­сет себя им в жерт­ву (de­vo­ve­re se); так напри­мер, извер­гаю­щая ядо­ви­тые испа­ре­ния тре­щи­на в зем­ле может замкнуть­ся, а напо­ло­ви­ну про­иг­ран­ное сра­же­ние может пре­вра­тить­ся в победу, если какой-нибудь вели­ко­душ­ный граж­да­нин бро­сит­ся в виде иску­пи­тель­ной жерт­вы в про­пасть или на копья вра­гов. На таком же воз­зре­нии был осно­ван обы­чай свя­щен­ной вес­ны, в силу кото­ро­го обре­ка­ли в жерт­ву богам весь рога­тый скот и всех людей, кото­рые родят­ся в дан­ный про­ме­жу­ток вре­ме­ни. Если это мож­но назвать при­но­ше­ни­я­ми в жерт­ву людей, то конеч­но такие при­но­ше­ния при­над­ле­жа­ли к чис­лу основ­ных эле­мен­тов латин­ской рели­гии; но сле­ду­ет доба­вить, что, как бы дале­ко ни про­ни­кал наш взор в про­шлые вре­ме­на, при­но­ше­ния в жерт­ву живых людей огра­ни­чи­ва­лись пре­ступ­ни­ка­ми, винов­ность кото­рых уже была дока­за­на перед судом, и теми невин­ны­ми людь­ми, кото­рые доб­ро­воль­но обре­ка­ли себя на смерть. Чело­ве­че­ские жерт­во­при­но­ше­ния ино­го рода несов­ме­сти­мы с основ­ной мыс­лью жерт­во­при­но­ше­ния; если же они и встре­ча­ют­ся у индо-гер­ман­ских пле­мен, то они долж­ны быть отне­се­ны к позд­ней­ше­му пери­о­ду нрав­ст­вен­но­го упад­ка и оди­ча­ния. У рим­лян они нико­гда не вхо­ди­ли в обык­но­ве­ние, за исклю­че­ни­ем тех ред­ких слу­ча­ев, когда суе­ве­рие и отча­я­ние с.165 иска­ли в отвра­ти­тель­ных поступ­ках спа­се­ния от неми­ну­е­мой гибе­ли. Сле­дов веры в при­виде­ния, стра­ха кол­дов­ства и куль­та мисте­рий мы нахо­дим у рим­лян срав­ни­тель­но очень мало. Ора­ку­лы и пред­ска­за­те­ли буду­ще­го нико­гда не име­ли в Ита­лии тако­го же зна­че­ния, какое они име­ли в Гре­ции, и нико­гда не мог­ли при­об­ре­сти там серь­ез­но­го вли­я­ния на част­ную и обще­ст­вен­ную жизнь. Но с дру­гой сто­ро­ны, имен­но поэто­му латин­ская рели­гия и впа­ла в неве­ро­ят­ную трез­вость и сухость и рано пре­вра­ти­лась в мелоч­ное и без­душ­ное испол­не­ние рели­ги­оз­ных обрядов. Бог ита­ли­ка, как уже было ранее заме­че­но, был преж­де все­го вспо­мо­га­тель­ным оруди­ем для дости­же­ния самых реаль­ных зем­ных целей, а это вле­че­ние ита­ли­ков к тому, что удо­бо­по­нят­но и реаль­но, отпе­чат­ле­лось на их рели­ги­оз­ных воз­зре­ни­ях и не менее ясно замет­но на тепе­ре­ш­нем почи­та­нии италь­ян­ца­ми их свя­тых. У них боги про­ти­во­по­став­ля­ют­ся чело­ве­ку, точ­но так же как креди­тор долж­ни­ку; каж­дый из этих богов име­ет закон­но при­об­ре­тен­ное пра­во на извест­ные обряды и при­но­ше­ния; но так как чис­ло богов так же вели­ко, как и чис­ло раз­лич­ных момен­тов в зем­ной жиз­ни, а неис­пол­не­ние или неточ­ное испол­не­ние 151 обя­зан­но­стей к каж­до­му богу в над­ле­жа­щий момент влек­ло за собою нака­за­ние, то уже одно запо­ми­на­ние всех рели­ги­оз­ных обя­зан­но­стей было делом труд­ным и тре­бо­вав­шим боль­шой осмот­ри­тель­но­сти; этим и объ­яс­ня­ет­ся, поче­му пон­ти­фи­ки, спе­ци­аль­но изу­чив­шие боже­ст­вен­ное пра­во и умев­шие объ­яс­нять его тре­бо­ва­ния, достиг­ли необык­но­вен­но­го вли­я­ния. Без­упреч­ный чело­век испол­ня­ет уста­нов­лен­ные обряды бого­слу­же­ния с такой же купе­че­ской акку­рат­но­стью, с какой испол­ня­ет свои зем­ные обя­за­тель­ства, и даже дела­ет лиш­нее, если и бог со сво­ей сто­ро­ны сде­лал что-нибудь лиш­нее. С богом даже пус­ка­ют­ся на спе­ку­ля­ции: дан­ный богу обет как по сво­ей сущ­но­сти, так и по сво­е­му назва­нию не что иное, как заклю­чен­ный меж­ду богом и чело­ве­ком фор­маль­ный дого­вор, по кото­ро­му этот послед­ний обя­зы­ва­ет­ся упла­тить пер­во­му за извест­ные услу­ги соот­вет­ст­ву­ю­щее воз­на­граж­де­ние, а рим­ское юриди­че­ское пра­ви­ло, что ника­кой дого­вор не может быть заклю­чен через заме­сти­те­лей, конеч­но было не послед­ней при­чи­ной того, что в Лаци­у­ме устра­ня­лось вся­кое посред­ни­че­ство жре­цов при обра­ще­нии людей к богам с каки­ми-либо прось­ба­ми. Подоб­но тому как рим­ский тор­го­вец, несмот­ря на свою услов­ную чест­ность, был обя­зан испол­нять усло­вия дого­во­ра толь­ко в их бук­валь­ном смыс­ле, так и отно­си­тель­но богов, как учи­ли рим­ские бого­сло­вы, мож­но было давать и при­ни­мать вме­сто само­го пред­ме­та его изо­бра­же­ние. Вла­ды­ке небес под­но­си­ли луко­вич­ные и мако­вые голов­ки, для того чтобы на них, а не на чело­ве­че­ские голо­вы, он напра­вил свои мол­нии; в искуп­ле­ние жерт­вы, кото­рой еже­год­но тре­бо­вал для себя отец Тибр, в вол­ны реки еже­год­но с.166 бро­са­ли трид­цать спле­тен­ных из пру­тьев кукол⁵. Здесь поня­тия о боже­ском мило­сер­дии и об уми­ротво­ре­нии бога сме­ши­ва­ют­ся с бла­го­че­сти­вым лукав­ст­вом, кото­рое пыта­ет­ся вве­сти гроз­но­го вла­сте­ли­на в заблуж­де­ние и отде­лать­ся от него путем мни­мо­го удо­вле­тво­ре­ния. Таким обра­зом, хотя страх, кото­рый вну­ша­ли рим­ские боги, и имел силь­ное вли­я­ние на тол­пу, но он нисколь­ко не был похож на тот тай­ный тре­пет перед все­мо­гу­щей при­ро­дой или перед все­силь­ным боже­ст­вом, кото­рый слу­жил осно­вой для пан­те­и­сти­че­ских и моно­те­и­сти­че­ских воз­зре­ний; на нем лежал зем­ной отпе­ча­ток, и он в сущ­но­сти немно­гим отли­чал­ся от той робо­сти, с кото­рой рим­ский долж­ник при­бли­жал­ся к сво­е­му пра­во­суд­но­му, но очень пунк­ту­аль­но­му и могу­ще­ст­вен­но­му креди­то­ру. Понят­но, что такая рели­гия не спо­соб­ст­во­ва­ла раз­ви­тию худо­же­ст­вен­ных и фило­соф­ских наклон­но­стей, а напро­тив, подав­ля­ла их. Грек обле­кал наив­ные идеи древ­ней­ших вре­мен в чело­ве­че­скую плоть и кровь, вслед­ст­вие чего его поня­тия о боже­стве не толь­ко обра­ти­лись в эле­мен­ты искусств изо­бра­зи­тель­но­го и поэ­ти­че­ско­го, но достиг­ли вме­сте с тем той все­общ­но­сти и той эла­стич­но­сти, кото­рые состав­ля­ют самую глу­бо­кую чер­ту чело­ве­че­ской при­ро­ды и имен­но пото­му слу­жат осно­ва­ми для всех миро­вых рели­гий. Бла­го­да­ря таким свой­ствам гре­че­ской рели­гии про­стое созер­ца­ние при­ро­ды мог­ло достиг­нуть глу­би­ны кос­мо­го­ни­че­ских воз­зре­ний, а про­стое нрав­ст­вен­ное поня­тие — глу­би­ны все­объ­ем­лю­щих гума­ни­тар­ных воз­зре­ний, и в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни гре­че­ская рели­гия была в состо­я­нии вме­стить в себе все физи­че­ские и мета­фи­зи­че­ские пред­став­ле­ния нации, т. е. все иде­аль­ное раз­ви­тие наро­да, и по мере воз­рас­та­ния содер­жа­ния в глу­би­ну и шири­ну, 152 преж­де чем фан­та­зия и отвле­чен­ная мысль раз­ру­ши­ли обле­кав­шую их обо­лоч­ку. Напро­тив того, в Лаци­у­ме вопло­ще­ние поня­тий о боже­стве было таким совер­шен­но про­зрач­ным, что на нем не мог­ли вос­пи­тать­ся ни худож­ни­ки, ни поэты; а латин­ская рели­гия все­гда чуж­да­лась искус­ства и даже отно­си­лась к нему враж­деб­но. Так как бог не был и не мог быть ничем иным, как оду­хотво­ре­ни­ем зем­но­го явле­ния, то он нахо­дил и посто­ян­ное для себя место­жи­тель­ство (templum) и свое види­мое изо­бра­же­ние имен­но в этом зем­ном явле­нии; созидае­мые чело­ве­че­ски­ми рука­ми сте­ны и идо­лы мог­ли толь­ко иска­зить и затем­нить духов­ное пред­став­ле­ние. Поэто­му пер­во­на­чаль­ное рим­ское бого­слу­же­ние не нуж­да­лось ни в изо­бра­же­ни­ях, ни в жили­щах богов, и хотя в Лаци­у­ме — веро­ят­но по при­ме­ру гре­ков — уже с ран­них пор ста­ли чтить бога в его изо­бра­же­нии и постро­и­ли для него домик (aedi­cu­la), но такое нагляд­ное пред­став­ле­ние счи­та­лось несо­глас­ным с зако­на­ми Нумы с.167 и вооб­ще нечи­стым и чуже­зем­ным. Раз­ве толь­ко за исклю­че­ни­ем дву­гла­во­го Яну­са в рим­ской рели­гии не было ни одно­го создан­но­го ею самой боже­ско­го изо­бра­же­ния, и еще Варрон под­сме­и­вал­ся над тол­пой, тре­бо­вав­шей кукол и кар­ти­нок. Отсут­ст­вие вся­кой твор­че­ской силы в рим­ской рели­гии было так­же глав­ной при­чи­ной того, что рим­ская поэ­зия и еще более рим­ская фило­со­фия нико­гда не воз­вы­ша­лись над уров­нем совер­шен­но­го ничто­же­ства. И в прак­ти­че­ской обла­сти обна­ру­жи­ва­ет­ся то же раз­ли­чие. Рим­ская общи­на извле­ка­ла из сво­ей рели­гии ту прак­ти­че­скую поль­зу, что жре­цы и в осо­бен­но­сти пон­ти­фи­ки облек­ли в опре­де­лен­ную фор­му нрав­ст­вен­ные зако­ны, кото­рые в ту эпо­ху, еще не зна­ко­мую с поли­цей­ской опе­кой государ­ства над граж­да­на­ми, с одной сто­ро­ны, заме­ня­ли поли­цей­ский устав, а с дру­гой — пре­да­ва­ли нару­ши­те­лей нрав­ст­вен­ных обя­зан­но­стей суду богов и нала­га­ли на них боже­ские кары. Кро­ме нало­же­ния рели­ги­оз­ных кар на тех, кто не соблюдал свя­то­сти празд­нич­ных дней, и кро­ме рацио­наль­ной систе­мы хле­бо­па­ше­ства и вино­де­лия, о кото­рой будет идти речь далее, к поста­нов­ле­ни­ям пер­во­го раз­ряда при­над­ле­жат меж­ду про­чим культ оча­га и Лар, отча­сти свя­зан­ный с сани­тар­но-поли­цей­ски­ми сооб­ра­же­ни­я­ми (с.158), а глав­ным обра­зом сожи­га­ние тру­пов, кото­рое было введе­но у рим­лян необык­но­вен­но рано — гораздо ранее, чем у гре­ков, — и кото­рое пред­по­ла­га­ет такое рацио­наль­ное воз­зре­ние на жизнь и на смерть, како­го не зна­ли в самые древ­ние вре­ме­на и до како­го не дошли даже в наше вре­мя. Что латин­ская народ­ная рели­гия была спо­соб­на осу­ществлять такие и дру­гие им подоб­ные ново­введе­ния, долж­но быть постав­ле­но ей в нема­ло­важ­ную заслу­гу. Но еще важ­нее было ее нрав­ст­вен­ное вли­я­ние. Если муж про­да­вал жену или отец жена­то­го сына, если ребе­нок уда­рил отца или невест­ка тестя, если патрон нару­шал долг чести по отно­ше­нию к гостю или к кли­ен­ту, если сосед само­воль­но пере­дви­гал с места меже­вой камень или если вор похи­щал в ноч­ное вре­мя жни­во, кото­рое остав­ля­ли без охра­ны, пола­га­ясь на чело­ве­че­скую совесть — то боже­ское про­кля­тие с той мину­ты тяго­те­ло над голо­вою винов­но­го. Это не зна­чит, что навлек­ший на себя про­кля­тие чело­век (sa­cer) был лишен покро­ви­тель­ства зако­нов: опа­ла тако­го рода была бы про­тив­на вся­ким поня­ти­ям о граж­дан­ском поряд­ке, и к ней при­бе­га­ли в Риме лишь в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях в эпо­ху сослов­ных рас­прей для уси­ле­ния рели­ги­оз­но­го про­кля­тия. Испол­не­ние тако­го при­го­во­ра богов не явля­лось делом отдель­но­го граж­да­ни­на или же лишен­ных вся­кой вла­сти жре­цов. Про­кля­тый дол­жен был преж­де все­го под­ле­жать 153 боже­ской каре, а не той, кото­рая нала­га­ет­ся чело­ве­че­ским про­из­во­лом, и уже одно бла­го­че­сти­вое народ­ное веро­ва­ние, на кото­ром было осно­ва­но такое про­кля­тие, само по себе слу­жи­ло нака­за­ни­ем для лег­ко­мыс­лен­ных и злых людей. Но резуль­та­ты про­кля­тия этим с.168 не огра­ни­чи­ва­лись: царь имел пра­во и был обя­зан при­ве­сти его в дей­ст­вие, и после того, как по его доб­ро­со­вест­но­му убеж­де­нию был удо­сто­ве­рен факт, достой­ный по зако­ну про­кля­тия, он дол­жен был удо­вле­тво­рить оскорб­лен­ное боже­ство, убив про­кля­то­го, как уби­ва­ют жерт­вен­ных живот­ных (suppli­cium), и этим спо­со­бом очи­стить общи­ну от пре­ступ­ле­ния, совер­шен­но­го одним из ее чле­нов. Если пре­ступ­ле­ние при­над­ле­жа­ло к раз­ряду незна­чи­тель­ных, то смерт­ная казнь винов­но­го заме­ня­лась при­не­се­ни­ем в жерт­ву живот­но­го или каким-нибудь дру­гим при­но­ше­ни­ем. Таким обра­зом, для все­го уго­лов­но­го пра­ва слу­жи­ло глав­ной осно­вой рели­ги­оз­ное поня­тие об очи­сти­тель­ных жерт­вах. Но рели­гия Лаци­у­ма боль­ше ниче­го не сде­ла­ла для под­дер­жа­ния граж­дан­ско­го поряд­ка и нрав­ст­вен­но­сти. Элла­да сто­я­ла в этом отно­ше­нии неиз­ме­ри­мо выше Лаци­у­ма, так как была обя­за­на рели­гии не толь­ко всем сво­им умст­вен­ным раз­ви­ти­ем, но и сво­им нацио­наль­ным един­ст­вом в той мере, в какой дей­ст­ви­тель­но достиг­ла это­го един­ства; все, что было вели­ко­го в эллин­ской жиз­ни, и все, что было в ней общим нацио­наль­ным досто­я­ни­ем, вра­ща­лось вокруг боже­ст­вен­ных про­ри­ца­лищ и празд­неств, вокруг Дельф, Олим­пии и цар­ства доче­рей веры — муз. Одна­ко имен­но в этом отно­ше­нии обна­ру­жи­ва­ют­ся те пре­иму­ще­ства, кото­рые имел Лаци­ум над Элла­дой. Бла­го­да­ря тому, что латин­ская рели­гия была низ­веде­на на уро­вень обы­ден­ных воз­зре­ний, она была для вся­ко­го понят­на и для вся­ко­го доступ­на, вслед­ст­вие чего рим­ская общи­на и не утра­ти­ла сво­его граж­дан­ско­го равен­ства, меж­ду тем как Элла­да, в кото­рой рели­гия достиг­ла одной высоты с мыш­ле­ни­ем луч­ших людей, с самой ран­ней поры испы­та­ла на себе все, что есть полез­но­го и вред­но­го в умст­вен­ной ари­сто­кра­тии. И латин­ская рели­гия, подоб­но всем дру­гим, воз­ник­ла из без­дон­ной глу­би­ны веро­ва­ний, а ее про­зрач­ный мир духов может казать­ся пустым толь­ко поверх­ност­но­му наблюда­те­лю, спо­соб­но­му при­нять про­зрач­ность вод за дока­за­тель­ство их незна­чи­тель­ной глу­би­ны. Такая искрен­няя вера, конеч­но, долж­на с тече­ни­ем вре­ме­ни исчез­нуть так же неиз­беж­но, как исче­за­ет утрен­няя роса под луча­ми вос­хо­дя­ще­го солн­ца, и латин­ская рели­гия так­же впо­след­ст­вии иссяк­ла; но лати­ны хра­ни­ли в себе наив­ную спо­соб­ность веро­вать доль­ше почти всех дру­гих наро­дов и в осо­бен­но­сти доль­ше гре­ков. Подоб­но тому как раз­лич­ные цве­та созда­ют­ся све­том и вме­сте с тем изме­ня­ют его, так и искус­ство и нау­ка явля­ют­ся не толь­ко созда­ни­я­ми веры, но и ее раз­ру­ши­те­ля­ми; как ни все­силь­но власт­ву­ет в сфе­ре веро­ва­ний необ­хо­ди­мость одно­вре­мен­но­го раз­ви­тия и раз­ру­ше­ния, одна­ко в силу бес­при­страст­но­го зако­на при­ро­ды и на долю эпо­хи наив­ных веро­ва­ний доста­ют­ся такие резуль­та­ты, кото­рых сле­дую­щие эпо­хи тщет­но ста­ра­ют­ся достиг­нуть. Имен­но то силь­ное умст­вен­ное раз­ви­тие элли­нов, кото­рым было созда­но все­гда с.169 оста­вав­ше­е­ся непол­ным их рели­ги­оз­ное и лите­ра­тур­ное един­ство, отня­ло у них воз­мож­ность достиг­нуть насто­я­ще­го поли­ти­че­ско­го един­ства, лишив их того про­сто­ду­шия, той гиб­ко­сти харак­те­ра, того самоот­вер­же­ния и той спо­соб­но­сти к сли­я­нию, кото­рые необ­хо­ди­мы для вся­ко­го государ­ст­вен­но­го объ­еди­не­ния. Поэто­му уже пора было бы отка­зать­ся от того ребя­че­ско­го воз­зре­ния на исто­рию, кото­рое поз­во­ля­ет хва­лить гре­ков толь­ко в ущерб рим­ля­нам, а рим­лян толь­ко в ущерб 154 гре­кам; как не сле­ду­ет отвер­гать досто­инств дуба отто­го, что рядом с ним цве­тет роза, так точ­но не сле­ду­ет ни хва­лить, ни хулить эти два самых вели­че­ст­вен­ных орга­низ­ма, какие толь­ко были созда­ны древ­но­стью, а сле­ду­ет понять, что их обо­юд­ные пре­иму­ще­ства обу­слов­ли­ва­лись их недо­стат­ка­ми. Самая важ­ная при­чи­на раз­ли­чия двух наций, без сомне­ния, заклю­ча­лась в том, что Лаци­ум вовсе не при­хо­дил в сопри­кос­но­ве­ние с Восто­ком в пери­од сво­его раз­ви­тия, подоб­но тому как это было с Элла­дой; ни один из живу­щих на зем­ле наро­дов не был настоль­ко велик, чтобы сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми сила­ми создать такую уди­ви­тель­ную циви­ли­за­цию, как эллин­ская или как позд­ней­шая хри­сти­ан­ская; таких бле­стя­щих резуль­та­тов исто­рия дости­га­ла там, где ара­мей­ские рели­ги­оз­ные идеи про­ни­ка­ли в индо-гер­ман­скую поч­ву. Но если имен­но пото­му Элла­да была прото­ти­пом чисто гуман­но­го раз­ви­тия, то Лаци­ум будет навсе­гда слу­жить прото­ти­пом нацио­наль­но­го раз­ви­тия, а мы в каче­стве их потом­ков долж­ны чтить их обо­их и долж­ны учить­ся у них обо­их.

Ино­зем­ные куль­ты

Таков был харак­тер и тако­во было вли­я­ние рим­ской рели­гии в ее ничем не стес­нен­ном и чисто нацио­наль­ном раз­ви­тии. Ее нацио­наль­ный харак­тер ниче­го не утра­чи­вал от того, что она с древ­ней­ших вре­мен заим­ст­во­ва­ла от ино­зем­цев и обряды и сущ­ность бого­по­чи­та­ния, точ­но так же как вслед­ст­вие даро­ва­ния граж­дан­ско­го пра­ва отдель­ным ино­зем­цам рим­ское государ­ство не утра­чи­ва­ло сво­ей нацио­наль­но­сти. Что рим­ляне с древ­ней­ших вре­мен обме­ни­ва­лись с лати­на­ми как това­ра­ми, так и бога­ми, разу­ме­ет­ся само собой; гораздо более достой­ны вни­ма­ния пере­се­ле­ние ино­пле­мен­ных богов и заим­ст­во­ва­ние бого­слу­жеб­ных обрядов от ино­пле­мен­ни­ков. Об осо­бом сабин­ском куль­те тици­ев уже было упо­мя­ну­то рань­ше (с.159). Но сомни­тель­но, заим­ст­во­ва­лись ли боже­ст­вен­ные идеи так­же из Этру­рии, так как древ­ней­шее назва­ние гени­ев — Лазы (от las­ci­vus) и назва­ние боги­ни памя­ти — Минер­вы (mens, me­ner­va­re) хотя обык­но­вен­но счи­та­ют­ся по про­ис­хож­де­нию этрус­ски­ми, но, судя по линг­ви­сти­че­ским ука­за­ни­ям, долж­ны быть при­чис­ле­ны ско­рее к искон­ным в Лаци­у­ме. Во вся­ком слу­чае, досто­вер­но и, сверх того, вполне соглас­но со всем, что мы зна­ем о рим­ских сно­ше­ни­ях с чуже­зем­ца­ми, что гре­че­ский культ нашел для себя доступ в Риме и ранее и в более широ­ких раз­ме­рах, чем какой-либо дру­гой с.170 из ино­зем­ных куль­тов. Древ­ней­шим пово­дом для таких заим­ст­во­ва­ний послу­жи­ли гре­че­ские ора­ку­лы. Язык рим­ских богов вооб­ще огра­ни­чи­вал­ся сло­ва­ми «да» и «нет» и, самое боль­шее, выра­же­ни­ем боже­ст­вен­ной воли при мета­нии жре­би­ев⁶, кото­рое, как кажет­ся, было искон­но ита­лий­ско­го про­ис­хож­де­ния, меж­ду тем как уже с древ­ней­ших вре­мен, но конеч­но лишь вслед­ст­вие ока­зан­но­го Восто­ком вли­я­ния, более сло­во­охот­ли­вые гре­че­ские боги про­из­но­си­ли целые изре­че­ния. Рим­ляне рано ста­ли запа­сать­ся таки­ми сове­та­ми на слу­чай надоб­но­сти, и пото­му копии с листоч­ков про­ро­чи­цы и жри­цы Апол­ло­на, кум­ской Сивил­лы, были в их гла­зах очень цен­ным подар­ком от тех гре­ков, кото­рые при­ез­жа­ли к ним в гости из Кам­па­нии. Для чте­ния и объ­яс­не­ния этой вол­шеб­ной кни­ги была с древ­них пор учреж­де­на осо­бая кол­ле­гия из двух све­ду­щих людей (duo­vi­ri sac­ris fa­ciun­dis), сто­яв­шая по сво­е­му ран­гу толь­ко ниже кол­ле­гии авгу­ров и пон­ти­фи­ков, и к ней были при­ко­ман­ди­ро­ва­ны 155 на счет общи­ны два знаю­щих гре­че­ский язык раба; к этим хра­ни­те­лям про­ри­ца­ний обра­ща­лись в сомни­тель­ных слу­ча­ях, когда для пред­от­вра­ще­ния какой-нибудь беды нуж­но было совер­шить бого­слу­жеб­ное дей­ст­вие, а меж­ду тем не зна­ли, к како­му богу и в какой фор­ме сле­ду­ет обра­тить­ся. Даже к дель­фий­ско­му Апол­ло­ну рано ста­ли обра­щать­ся рим­ляне, нуж­дав­ши­е­ся в каком-нибудь сове­те; кро­ме ранее упо­мя­ну­тых легенд (с.135), об этих сно­ше­ни­ях свиде­тель­ст­ву­ют частью вошед­шее во все извест­ные нам ита­лий­ские наре­чия и тес­но свя­зан­ное с дель­фий­ским ора­ку­лом сло­во the­sau­rus, частью древ­ней­шая рим­ская фор­ма име­ни Апол­ло­на — Aper­ta, т. е. откры­ва­тель; эта фор­ма была иска­же­ни­ем дорий­ско­го сло­ва Apel­lon и обли­ча­ла свою древ­ность имен­но сво­им вар­вар­ст­вом. И гре­че­ско­го Герак­ла рано ста­ли чтить в Ита­лии под име­на­ми Herclus, Her­co­les, Her­cu­les; но там смот­ре­ли на него по-сво­е­му и сна­ча­ла, как кажет­ся, счи­та­ли его богом рис­ко­ван­ной нажи­вы и чрез­вы­чай­но­го обо­га­ще­ния, вслед­ст­вие чего на его глав­ный алтарь (ara ma­xi­ma), нахо­див­ший­ся на скот­ном рын­ке, пол­ко­во­дец обык­но­вен­но клал деся­тую долю захва­чен­ной добы­чи, а тор­го­вец — деся­тую долю бары­ша. Поэто­му он вооб­ще счи­тал­ся богом тор­го­вых сде­лок, кото­рые часто заклю­ча­лись в самые древ­ние вре­ме­на у его алта­ря и скреп­ля­лись при­ся­гой, и ста­ло быть имел неко­то­рое сход­ство с древним латин­ским богом «вер­но­сти дан­но­му сло­ву» (deus fi­dius). Покло­не­ние Гер­ку­ле­су рано сде­ла­лось одним из самых рас­про­стра­нен­ных; по сло­вам одно­го древ­не­го писа­те­ля, его чти­ли во всех угол­ках Ита­лии, и его алта­ри сто­я­ли как на город­ских ули­цах, так и на про­се­лоч­ных доро­гах. Рим­ля­нам так­же издав­на были зна­ко­мы боги с.171 море­пла­ва­те­лей Кастор и Полидевк, или по-рим­ски Пол­лукс, бог тор­гов­ли Гер­мес — рим­ский Мер­ку­рий, и бог вра­че­ва­ния Аскла­пий, или Эску­ла­пий, хотя покло­не­ние этим богам нача­лось лишь в более позд­нюю пору. Назва­ние празд­ни­ка «доб­рой боги­ни» (bo­na dea) da­mium, соот­вет­ст­ву­ю­щее гре­че­ско­му δά­μιον или δή­μιον, быть может так­же долж­но быть отне­се­но к этой эпо­хе. Ста­рин­ным заим­ст­во­ва­ни­ям сле­ду­ет при­пи­сать и то, что ста­рин­ный Li­ber pa­ter рим­лян впо­след­ст­вии счи­тал­ся «отцом-осво­бо­ди­те­лем» и слил­ся с гре­че­ским богом вина — «раз­ре­ши­те­лем» (Lyaeos)^[1], и то, что рим­ский бог глу­би­ны стал назы­вать­ся «рас­то­чи­те­лем богатств» (Плу­тон — Dis pa­ter); одна­ко назва­ние супру­ги это­го послед­не­го бога, Пер­се­фо­ны, пере­шло при помо­щи изме­не­ния глас­ных и пере­не­се­ния смыс­ла в рим­скую Про­зер­пи­ну, т. е. про­из­рас­ти­тель­ни­цу. Даже боги­ня рим­ско-латин­ско­го сою­за, авен­тин­ская Диа­на, как кажет­ся, была копи­ей союз­ной боги­ни мало­ази­ат­ских ионий­цев, эфес­ской Арте­ми­ды; по край­ней мере, то рез­ное ее изо­бра­же­ние, кото­рое нахо­ди­лось в рим­ском хра­ме, было сде­ла­но по эфес­ско­му образ­цу (с.107). Ара­мей­ская рели­гия име­ла в ту эпо­ху отда­лен­ное и кос­вен­ное вли­я­ние на Ита­лию толь­ко этим путем — через посред­ство восточ­ных пред­став­ле­ний, кото­рые рано про­ник­ли в мифы об Апол­лоне, Дио­ни­се, Плу­тоне, Герак­ле и Арте­ми­де. При этом ясно замет­но, что гре­че­ская рели­гия про­ни­ка­ла в Ита­лию пре­иму­ще­ст­вен­но путем тор­го­вых сно­ше­ний и что тор­гов­цы и море­пла­ва­те­ли преж­де всех при­нес­ли туда гре­че­ских богов. Одна­ко эти част­ные поза­им­ст­во­ва­ния из чужих кра­ев име­ли лишь вто­ро­сте­пен­ное зна­че­ние, а те остат­ки древ­не­го обык­но­ве­ния пред­став­лять в сим­во­лах явле­ния при­ро­ды, к кото­рым мож­но отне­сти и ска­за­ние о быках Каку­са (с.19 сл.), исчез­ли почти бес­след­но, так что в целом мож­но счи­тать рим­скую рели­гию за орга­ни­че­ское созда­ние того наро­да, у кото­ро­го мы ее нахо­дим.

Сабель­ская рели­гия

156 Бого­по­чи­та­ние сабель­ское и умбр­ское, судя по тем немно­гим сведе­ни­ям, какие дошли до нас, было осно­ва­но на совер­шен­но оди­на­ко­вых воз­зре­ни­ях с латин­ским, отли­ча­ясь от это­го послед­не­го толь­ко мест­ной окрас­кой и внеш­ни­ми фор­ма­ми. О том, что оно отли­ча­лось от латин­ско­го, самым несо­мнен­ным обра­зом свиде­тель­ст­ву­ет учреж­де­ние в Риме осо­бо­го брат­ства для соблюде­ния сабин­ских обрядов (с.43), но имен­но это учреж­де­ние и пред­став­ля­ет поучи­тель­ный при­мер того, в чем заклю­ча­лось это раз­ли­чие. Наблюде­ние над поле­том птиц было у обо­их пле­мен обык­но­вен­ным спо­со­бом вопро­шать богов; но тиции дела­ли свои наблюде­ния над одни­ми пти­ца­ми, а рам­ний­ские авгу­ры — над дру­ги­ми. Повсюду, где мы нахо­дим дан­ные для сопо­став­ле­ний, обна­ру­жи­ва­ет­ся один и тот же факт: у обо­их пле­мен боги суть отвле­чен­ные поня­тия о том, что дела­ет­ся на зем­ле, и по сво­ей нату­ре без­лич­ны, но выра­же­ние тако­го поня­тия о богах и обряды раз­лич­ны. Понят­но, что для тогдаш­не­го куль­та эти отступ­ле­ния с.172 каза­лись важ­ны­ми; если же дей­ст­ви­тель­но суще­ст­во­ва­ли более рез­кие раз­ли­чия, то мы уже не в состо­я­нии их уло­вить.

Этрус­ская рели­гия

Но из дошед­ших до нас остат­ков этрус­ско­го бого­слу­же­ния веет иным духом. В них игра­ют глав­ную роль более мрач­ная, но тем не менее скуч­ная мисти­ка, слу­чай­ное сов­па­де­ние чисел, тол­ко­ва­ние при­мет и то тор­же­ст­вен­ное воз­веде­ние на пьеде­стал чистой бес­смыс­ли­цы, кото­рое нахо­дит поклон­ни­ков во все вре­ме­на. Этрус­ский культ зна­ком нам дале­ко не в такой же пол­но­те и чисто­те, как латин­ский; но если позд­ней­шие ново­введе­ния и внес­ли в него неко­то­рые новые чер­ты, если пре­да­ния позна­ко­ми­ли нас имен­но с теми его уста­нов­ле­ни­я­ми, кото­рые отли­ча­ют­ся самым мрач­ным и самым фан­та­сти­че­ским харак­те­ром и более всех дру­гих укло­ня­ют­ся от латин­ско­го куль­та (а как в том, так и в дру­гом нель­зя сомне­вать­ся), то все же оста­ет­ся доста­точ­но дан­ных, для того чтобы счи­тать мисти­ку и вар­вар­ство это­го куль­та зало­жен­ны­ми в самой сущ­но­сти этрус­ско­го народ­но­го харак­те­ра. Нет воз­мож­но­сти с точ­но­стью опре­де­лить, в чем заклю­ча­лась внут­рен­няя про­ти­во­по­лож­ность меж­ду недо­ста­точ­но нам зна­ко­мым этрус­ским поня­ти­ем о боже­стве и латин­ским; но мож­но поло­жи­тель­но утвер­ждать, что меж­ду этрус­ски­ми бога­ми высту­па­ют на пер­вый план злые и радую­щи­е­ся чужо­му несча­стию, что сам культ жесток и даже заклю­ча­ет в себе при­но­ше­ние в жерт­ву воен­но­плен­ных; так напри­мер, в Цере были умерщ­вле­ны взя­тые в плен фокей­цы, а в Тарк­ви­ни­ях — взя­тые в плен рим­ляне. Вме­сто создан­но­го вооб­ра­же­ни­ем лати­нов спо­кой­но­го под­зем­но­го мира усоп­ших «доб­рых духов» здесь появ­ля­ет­ся насто­я­щий ад, в кото­ром путе­во­ди­тель мерт­вых — дикая, напо­ло­ви­ну звер­ская фигу­ра стар­ца с кры­лья­ми и боль­шим моло­том — заго­ня­ет несчаст­ные души на пыт­ку при помо­щи дуби­ны и змей; впо­след­ст­вии фигу­ра это­го стар­ца послу­жи­ла в Риме при кулач­ных боях моде­лью для костю­ма того, кто уно­сил с места борь­бы тру­пы уби­тых. С этим миром теней была так нераз­рыв­но свя­за­на идея о муче­ни­ях, что даже был при­ду­ман спо­соб изба­вить­ся от них: путем при­не­се­ния неко­то­рых таин­ст­вен­ных жертв мож­но было пере­се­лить несчаст­ную душу в мир выс­ших богов. Заме­ча­тель­но то, что для насе­ле­ния сво­его под­зем­но­го мира этрус­ки рано заим­ст­во­ва­ли от гре­ков их самые мрач­ные пред­став­ле­ния, как напри­мер, уче­ние об Ахе­роне и о Хароне, играю­щее важ­ную роль в муд­ро­сти этрус­ков. Но все­го более этрус­ки зани­ма­лись объ­яс­не­ни­ем при­мет и чудес­ных зна­ме­ний. Прав­да, и рим­ляне 157 рас­по­зна­ва­ли в при­ро­де голос богов, но их пти­це­га­да­те­ли пони­ма­ли толь­ко про­стые зна­ме­ния и уме­ли делать толь­ко общие выво­ды о том, будет ли исход дела счаст­ли­вый или несчаст­ли­вый. Нару­ше­ние обык­но­вен­но­го поряд­ка в при­ро­де счи­та­лось у них пред­ве­сти­ем несча­стия и пре­пят­ст­во­ва­ло испол­не­нию заду­ман­но­го дела; так напри­мер, в слу­чае гро­зы народ­ное собра­ние с.173 рас­хо­ди­лось; рим­ляне даже ста­ра­лись устра­нять неесте­ствен­ные явле­ния, так напри­мер, у них как мож­но ско­рей уби­ва­ли детей, родив­ших­ся уро­да­ми. Но этим не огра­ни­чи­ва­лись на той сто­роне Тиб­ра. Глу­бо­ко­мыс­лен­ный этруск в мол­ни­ях и во внут­рен­но­стях жерт­вен­ных живот­ных читал будущ­ность чело­ве­ка до мель­чай­ших подроб­но­стей, и чем стран­нее был язык богов, чем уди­ви­тель­нее были зна­ме­ния и чудес­ные явле­ния, тем с боль­шею уве­рен­но­стью объ­яс­нял он их зна­че­ние и научал, как беду пред­от­вра­тить. Таким обра­зом воз­ник­ли нау­ка о мол­ни­ях, гада­ние по внут­рен­но­стям живот­ных, тол­ко­ва­ние чудес­ных зна­ме­ний, и все это было выра­бота­но со всею мелоч­ною точ­но­стью рас­суд­ка, витаю­ще­го в мире абсур­дов, а в осо­бен­но­сти нау­ка о мол­ни­ях. Ее преж­де всех пре­по­дал этрус­кам тот­час вслед за тем умер­ший Тагес, выко­пан­ный из зем­ли одним паха­рем невда­ле­ке от Тарк­ви­ний кар­лик с дет­ской наруж­но­стью и с седы­ми воло­са­ми — точ­но буд­то в лице это­го кар­ли­ка хоте­ло само себя осме­ять соче­та­ние дет­ской наруж­но­сти со стар­че­ским бес­си­ли­ем. Уче­ни­ки и пре­ем­ни­ки Таге­са объ­яс­ня­ли, какие боги име­ют обык­но­ве­ние метать мол­нии; как узна­вать по месту на небе и по цве­ту мол­нии, от како­го бога она исхо­дит; пред­ве­ща­ет ли мол­ния дли­тель­ное состо­я­ние или еди­нич­ное собы­тие, а в этом послед­нем слу­чае — долж­но ли собы­тие совер­шить­ся непре­мен­но в назна­чен­ный срок или же его мож­но на неко­то­рое вре­мя отда­лить при уме­ньи взять­ся за это дело; как упав­шую мол­нию похо­ро­нить или как заста­вить упасть ту мол­нию, кото­рая толь­ко гро­зит паде­ни­ем, — и мно­же­ство изу­ми­тель­ных фоку­сов, в кото­рых ино­гда про­гляды­ва­ет стрем­ле­ние к нажи­ве. Что такое фокус­ни­че­ство было совер­шен­но не в рим­ском духе, вид­но из того, что даже впо­след­ст­вии, когда к нему ста­ли при­бе­гать в Риме, не дела­лось ника­кой попыт­ки вве­сти его в посто­ян­ное употреб­ле­ние; в ту эпо­ху рим­ляне еще доволь­ст­во­ва­лись сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми и гре­че­ски­ми ора­ку­ла­ми. Этрус­ская рели­гия сто­ит выше рим­ской в том отно­ше­нии, что в ней появи­лись по край­ней мере зачат­ки обле­чен­ных в рели­ги­оз­ные фор­мы умо­зре­ний, кото­рых вовсе не замет­но в рим­ской рели­гии. Над этим миром с его бога­ми царят дру­гие невиди­мые боги, к кото­рым обра­ща­ет­ся за ука­за­ни­я­ми даже этрус­ский Юпи­тер; но этот мир коне­чен; так как он имел нача­ло, то ему настанет и конец по исте­че­нии извест­но­го пери­о­да вре­ме­ни, в кото­ром отдель­ные момен­ты изме­ря­ют­ся века­ми. Труд­но судить о том, како­во неко­гда было духов­ное содер­жа­ние этой этрус­ской кос­мо­го­нии и фило­со­фии; но как той, так и дру­гой, по-види­мо­му, были издрев­ле свой­ст­вен­ны неле­пый фата­лизм и плос­кая игра цифр.