История Рима

Книга первая
До упразднения царской власти

с.174 158

Гла­ва XIII

ЗЕМЛЕДЕЛИЕ, РЕМЕСЛА И ТОРГОВЛЯ

Зем­леде­лие и тор­гов­ля так тес­но свя­за­ны с внут­рен­ним устрой­ст­вом и внеш­ней исто­ри­ей государств, что, гово­ря о послед­них, нам уже мно­го раз при­хо­ди­лось при­ни­мать в сооб­ра­же­ние и пер­вые. Здесь мы попы­та­ем­ся опи­сать в свя­зи с преж­ни­ми отры­воч­ны­ми заме­ча­ни­я­ми ита­лий­ское и в осо­бен­но­сти рим­ское народ­ное хозяй­ство в более пол­ном виде.

Зем­леде­лие

Уже было ранее заме­че­но (с.21), что пере­ход от луго­во­го хозяй­ства к поле­во­му совер­шил­ся еще до пере­се­ле­ния ита­ли­ков на полу­ост­ров. Зем­леде­лие слу­жи­ло глав­ной осно­вой для всех ита­лий­ских общин — для сабель­ских и для этрус­ских не менее, чем для латин­ских; в исто­ри­че­скую эпо­ху в Ита­лии не было насто­я­щих пас­ту­ше­ских пле­мен, хотя ее пле­ме­на есте­ствен­но зани­ма­лись наряду с зем­леде­ли­ем и луго­вым хозяй­ст­вом в мень­ших или боль­ших раз­ме­рах, смот­ря по мест­но­сти. Как глу­бо­ко было созна­ние, что вся­кий обще­ст­вен­ный строй осно­ван на зем­леде­лии, вид­но из пре­крас­но­го обы­чая при осно­ва­нии ново­го горо­да про­во­дить плу­гом борозду по тому месту, где пред­по­ла­га­лось постро­ить сте­ну. Из Сер­ви­е­вой рефор­мы все­го яснее вид­но, что имен­но в Риме, об аграр­ных усло­ви­ях кото­ро­го толь­ко и мож­но гово­рить с неко­то­рой опре­де­лен­но­стью, не толь­ко сель­ское насе­ле­ние иско­ни счи­та­лось глав­ной опо­рой государ­ства, но и посто­ян­но име­лось в виду сде­лать из осед­лых жите­лей ядро общи­ны. Когда зна­чи­тель­ная часть рим­ской земель­ной соб­ст­вен­но­сти пере­шла с тече­ни­ем вре­ме­ни в руки неграж­дан и вслед­ст­вие того для прав и обя­зан­но­стей граж­дан­ства уже не мог­ла слу­жить осно­вой осед­лость, рефор­ма государ­ст­вен­но­го устрой­ства устра­ни­ла не на вре­мя, а навсе­гда и это неудоб­ство и опас­но­сти, кото­ры­ми оно мог­ло угро­жать в буду­щем. Рефор­ма раз навсе­гда разде­ли­ла всех жите­лей общи­ны без вся­ко­го вни­ма­ния к их поли­ти­че­ско­му поло­же­нию и воз­ло­жи­ла на осед­лых обя­зан­ность участ­во­вать в защи­те государ­ства, что по есте­ствен­но­му ходу вещей долж­но было повлечь и даро­ва­ние им общих прав. Как государ­ст­вен­ное устрой­ство, с.175 так и вся рим­ская воен­ная и заво­е­ва­тель­ная поли­ти­ка были осно­ва­ны на осед­ло­сти; так как в государ­стве имел зна­че­ние толь­ко осед­лый житель, то и вой­на име­ла целью уве­ли­чить чис­ло таких осед­лых чле­нов общи­ны. Поко­рен­ная общи­на или была вынуж­де­на совер­шен­но слить­ся с рим­ским зем­ледель­че­ским насе­ле­ни­ем, или — если дело не дохо­ди­ло до такой край­но­сти — не обла­га­лась ни воен­ной кон­три­бу­ци­ей, ни посто­ян­ной данью, а усту­па­ла часть (обык­но­вен­но треть) сво­их полей, на кото­рых потом 159 обыч­но воз­ни­ка­ли жили­ща рим­ских зем­ледель­цев. Были мно­гие наро­ды, умев­шие так же побеж­дать и заво­е­вы­вать, как рим­ляне; но ни один из них не умел подоб­но рим­ско­му закре­пить вновь при­об­ре­тен­ную зем­лю в поте сво­его лица и вто­рич­но заво­е­вы­вать плу­гом то, что было заво­е­ва­но копьем. Что при­об­ре­та­ет­ся вой­ной, то может быть и отня­то вой­ной; но нель­зя того же ска­зать о заво­е­ва­ни­ях, сде­лан­ных плу­гом; если рим­ляне, про­иг­ры­вав­шие нема­ло сра­же­ний, почти нико­гда не дела­ли при заклю­че­нии мира терри­то­ри­аль­ных усту­пок, то они были этим обя­за­ны упор­ной при­вя­зан­но­сти кре­стьян к их полям и к их соб­ст­вен­но­сти. В гос­под­стве над зем­лей про­яв­ля­ет­ся сила и част­но­го чело­ве­ка и государ­ства, а вели­чие Рима было осно­ва­но на самом широ­ком и непо­сред­ст­вен­ном вла­ды­че­стве граж­дан над зем­лею и на тес­но сомкну­том един­стве тако­го проч­но при­вя­зан­но­го к зем­ле насе­ле­ния.

Общин­ное земле­вла­де­ние

Уже было ранее заме­че­но, что в древ­ней­шие вре­ме­на пахот­ные поля возде­лы­ва­лись сооб­ща, веро­ят­но по отдель­ным родо­вым сою­зам, и что затем доход делил­ся меж­ду отдель­ны­ми, вхо­див­ши­ми в родо­вой союз семья­ми (с.36, 65); дей­ст­ви­тель­но, меж­ду обще­ст­вен­ною запаш­кой и состо­я­щей из родов общи­ной суще­ст­ву­ет тес­ная связь, и даже в более позд­нюю пору очень часто встре­ча­ют­ся в Риме сов­мест­ное житель­ство и сов­мест­ное хозяй­ство совла­дель­цев¹. Даже из рим­ских юриди­че­ских пре­да­ний вид­но, что иму­ще­ство пер­во­на­чаль­но заклю­ча­лось в рога­том ско­те и в поль­зо­ва­нии зем­лей и что толь­ко впо­след­ст­вии зем­ля была разде­ле­на меж­ду граж­да­на­ми в их лич­ную соб­ст­вен­ность². Луч­шим дока­за­тель­ст­вом это­го слу­жит древ­ней­шее назва­ние иму­ще­ства — «вла­де­ние с.176 скотом» (pe­cu­nia) или «вла­де­ние раба­ми и скотом» (fa­mi­lia pe­cu­nia­que) и назва­ние лич­но­го иму­ще­ства домо­чад­цев и рабов — pe­cu­lium; таким же дока­за­тель­ст­вом слу­жат древ­ней­шая фор­ма при­об­ре­те­ния соб­ст­вен­но­сти путем взя­тия ее в руку (man­ci­pa­tio), при­ме­ни­мая толь­ко к дви­жи­мо­сти (с.145), и глав­ным обра­зом древ­ней­шая мера земель­ной соб­ст­вен­но­сти (he­re­dium, от he­rus — вла­де­лец) в два юге­ра, или прус­ских мор­ге­на, оче­вид­но отно­ся­ща­я­ся к садо­вой зем­ле, а не к пахот­ной³. Когда и как про­изо­шло разде­ле­ние пахот­ной зем­ли, с.177 уже нель­зя опре­де­лить с точ­но­стью. С исто­ри­че­ской досто­вер­но­стью извест­но толь­ко то, что древ­ней­шее государ­ст­вен­ное устрой­ство было осно­ва­но не на 160 зем­ледель­че­ской осед­ло­сти, а на заме­няв­шем ее родо­вом сою­зе, меж­ду тем как Сер­ви­е­вы рефор­мы пред­по­ла­га­ют уже состо­яв­ше­е­ся разде­ле­ние пахот­ных полей. Из тех же реформ вид­но, что земель­ная соб­ст­вен­ность состо­я­ла боль­шею частью из участ­ков сред­не­го раз­ме­ра, кото­рые достав­ля­ли одной семье воз­мож­ность работать и жить и при кото­рых было воз­мож­но дер­жать рога­тый скот и употреб­лять в дело плуг; обык­но­вен­ный раз­мер такой пол­ной плу­го­вой запаш­ки нам неиз­ве­стен в точ­но­сти, но, как уже было заме­че­но ранее (с.92), он едва ли был менее 20 мор­ге­нов. Хле­бо­па­ше­ство Сель­ское хозяй­ство заклю­ча­лось глав­ным обра­зом в хле­бо­па­ше­стве; обык­но­вен­но сея­ли пол­бу (far)⁴, с.178 но так­же усерд­но раз­во­ди­ли струч­ко­вые пло­ды, репу и ово­щи. Вино­де­лие Что раз­веде­ние вино­гра­да не было впер­вые зане­се­но в Ита­лию гре­че­ски­ми пере­се­лен­ца­ми (с.21), вид­но из того, что в при­над­ле­жа­щем к 161 догре­че­ско­му пери­о­ду спис­ке празд­ни­ков рим­ской общи­ны зна­чат­ся три вин­ных празд­ни­ка, посвя­щен­ных «отцу Юпи­те­ру», а не заим­ст­во­ван­но­му впо­след­ст­вии от гре­ков богу вина, «отцу-осво­бо­ди­те­лю». О том, как гор­ди­лись лати­ны сво­ей пре­вос­ход­ной лозою, воз­буж­даю­щей зависть в соседях, свиде­тель­ст­ву­ют очень древ­няя леген­да о том, что цар­ст­во­вав­ший в Цере царь Мезен­ций взи­мал с лати­нов или с руту­лов дань вином, и раз­лич­ные вари­ан­ты очень рас­про­стра­нен­но­го в Ита­лии рас­ска­за, что кель­тов побуди­ло перей­ти через Аль­пы их зна­ком­ство с пре­крас­ны­ми про­дук­та­ми Ита­лии и в осо­бен­но­сти с ее вино­гра­дом и вином. Латин­ские жре­цы рано и повсе­мест­но ста­ли поощ­рять тща­тель­ное раз­веде­ние вино­гра­да. В Риме при­сту­па­ли к сбо­ру вино­гра­да толь­ко после того, как выс­шее в общине лицо духов­но­го зва­ния — жрец Юпи­те­ра — давал свое раз­ре­ше­ние и сам при­сту­пал к этой рабо­те, а в Туску­ле было запре­ще­но пред­ла­гать в про­да­жу новое вино, пока жрец не объ­явит о празд­ни­ке откры­тия сосудов. Сюда же сле­ду­ет отне­сти как воз­ли­я­ние вина при жерт­во­при­но­ше­ни­ях, так и извест­ное под назва­ни­ем зако­на царя Нумы пред­пи­са­ние рим­ских жре­цов не употреб­лять при жерт­во­при­но­ше­ни­ях вина, добы­вае­мо­го из необ­ре­зан­ных лоз; точ­но так же, чтобы вве­сти в обык­но­ве­ние столь полез­ную в хозяй­стве про­суш­ку зер­на, жре­цы запре­ща­ли при­но­сить его в жерт­ву сырым. Раз­веде­ние мас­лин Раз­веде­ние мас­лин не так древне и, без сомне­ния, было впер­вые зане­се­но в Ита­лию гре­ка­ми⁵. Мас­ли­ны, как сле­ду­ет пола­гать, были впер­вые раз­веде­ны на запад­ных бере­гах Сре­ди­зем­но­го моря в кон­це вто­ро­го сто­ле­тия от осно­ва­ния Рима [сер. VI в.]; с этим пред­по­ло­же­ни­ем согла­су­ет­ся и тот факт, что мас­лич­ная ветвь и мас­ли­на игра­ли в рим­ских бого­слу­жеб­ных обрядах гораздо менее зна­чи­тель­ную роль, чем вино­град­ный сок. Впро­чем о том, как высо­ко с.179 цени­лись оба эти рас­те­ния у рим­лян, свиде­тель­ст­во­ва­ли вино­град­ная лоза и мас­ли­на, выра­щен­ные на город­ской пло­ща­ди непо­да­ле­ку от 162 Кур­ци­е­ва пруда. Из пло­до­вых дере­вьев все­го усерд­нее раз­во­ди­лась пита­тель­ная смо­ков­ни­ца, кото­рая, по-види­мо­му, была в Ита­лии про­дук­том мест­ной поч­вы, а вокруг тех ста­рых смо­ков­ниц, кото­рых было нема­ло и на рим­ском рын­ке и вбли­зи от него⁶, леген­да об осно­ва­нии горо­да спле­ла свою самую густую ткань.

Поле­вое хозяй­ство

Зем­леде­лец и его сыно­вья сами паха­ли зем­лю и справ­ля­ли все хозяй­ст­вен­ные работы, и мало­ве­ро­ят­но, чтобы в обык­но­вен­ных хозяй­ствах при­ме­нял­ся часто труд рабов или сво­бод­ных поден­щи­ков. В плуг впря­га­ли быка или коро­ву, а вьюч­ны­ми живот­ны­ми были лоша­ди, ослы и мулы. Само­сто­я­тель­ное ското­вод­ство для полу­че­ния мяса или моло­ка не суще­ст­во­ва­ло по мень­шей мере в то вре­мя, когда зем­ля состав­ля­ла соб­ст­вен­ность родов, а если и суще­ст­во­ва­ло, то в очень неболь­ших раз­ме­рах; впро­чем, кро­ме мел­ко­го скота, кото­рый кор­мил­ся на обще­ст­вен­ных лугах, в дво­ро­вом хозяй­стве раз­во­ди­ли сви­ней и домаш­них птиц, в осо­бен­но­сти гусей. Вооб­ще паха­ли без уста­ли по несколь­ку раз, и поле счи­та­лось пло­хо вспа­хан­ным, если борозды не были про­веде­ны на нем так часто, что его мож­но было вовсе не боро­нить; но работы про­из­во­ди­лись ско­рее усерд­но, чем разум­но, и все неудоб­ства плу­га, все неудо­вле­тво­ри­тель­ные при­е­мы жат­вы и молоть­бы оста­ва­лись без изме­не­ний. При­чи­ну это­го сле­ду­ет искать не столь­ко в упор­ной при­вя­зан­но­сти зем­ледель­ца к уста­нов­лен­ным обы­ча­ям, сколь­ко в недо­ста­точ­ном раз­ви­тии рацио­наль­ной меха­ни­ки. Прак­тич­но­му ита­ли­ку была незна­ко­ма сер­деч­ная при­вя­зан­ность к ста­ро­му спо­со­бу обра­бот­ки, полу­чен­но­му им в наслед­ство вме­сте с клоч­ком пахот­ной зем­ли, а такие оче­вид­ные улуч­ше­ния в хозяй­стве, как раз­веде­ние кор­мо­вых трав и оро­ше­ние полей, были им издав­на заим­ст­во­ва­ны от сосед­них наро­дов или введе­ны путем само­сто­я­тель­но­го раз­ви­тия. Неда­ром же и рим­ская лите­ра­ту­ра нача­лась с тео­ре­ти­че­ских рас­суж­де­ний о хле­бо­па­ше­стве. За при­леж­ной и разум­ной работой сле­до­вал при­ят­ный отдых; и в этом слу­чае рели­гия предъ­яви­ла свои пра­ва, облег­чая житей­ское бре­мя даже для про­сто­люди­нов тем, что уста­нав­ли­ва­ла про­ме­жут­ки отды­ха, во вре­мя кото­рых люди мог­ли дви­гать­ся и дышать сво­бод­но. Четы­ре раза в месяц, ста­ло быть круг­лым сче­том через семь дней в вось­мой (no­nae), зем­леде­лец шел в город про­да­вать, поку­пать и устра­и­вать вся­кие дру­гие дела. Но насто­я­щим отды­хом от работы он поль­зо­вал­ся толь­ко в осо­бые празд­нич­ные дни и глав­ным обра­зом во вре­мя с.180 празд­нич­но­го меся­ца после окон­ча­ния зим­них посе­вов (fe­riae se­men­ti­vae); в это вре­мя поко­ил­ся по воле богов плуг и отды­ха­ли в празд­нич­ном без­дей­ст­вии не толь­ко зем­ле­паш­цы, но даже рабы и волы. При­бли­зи­тель­но так возде­лы­вал­ся в древ­ние вре­ме­на обык­но­вен­ный земель­ный уча­сток хле­бо­паш­ца. От дур­но­го веде­ния хозяй­ства у бли­жай­ших наслед­ни­ков не было ника­кой дру­гой охра­ны кро­ме пра­ва отда­вать как сума­сшед­ше­го под опе­ку того, кто стал бы лег­ко­мыс­лен­но рас­то­чать наслед­ст­вен­ное иму­ще­ство (с.144). Сверх того жен­щи­ны были, в сущ­но­сти, лише­ны пра­ва сво­бод­но рас­по­ря­жать­ся сво­им иму­ще­ст­вом, и, когда они жела­ли всту­пить в брак, им обык­но­вен­но выби­ра­ли в мужья одно­го из чле­нов того же рода, для того чтобы име­ние не пере­хо­ди­ло в дру­гой род. Зако­но­да­тель­ство ста­ра­лось пред­от­вра­тить обре­ме­не­ние позе­мель­ной соб­ст­вен­но­сти дол­га­ми частью тем, что тре­бо­ва­ло 163 пред­ва­ри­тель­ной пере­да­чи зало­жен­но­го име­ния в соб­ст­вен­ность креди­то­ру, частью тем, что вве­ло по про­стым зай­мам такую стро­гую про­цеду­ру, кото­рая быст­ро окан­чи­ва­лась взыс­ка­ни­ем дол­га; впро­чем, эта послед­няя мера, как мы увидим впо­след­ст­вии, дости­га­ла сво­ей цели дале­ко не вполне. Сво­бод­ное раз­дроб­ле­ние соб­ст­вен­но­сти не было огра­ни­че­но ника­ки­ми зако­на­ми. Как ни было жела­тель­но, чтобы сона­след­ни­ки не пере­ста­ва­ли вла­деть наслед­ст­вен­ным име­ни­ем нераздель­но, одна­ко даже самое древ­нее рим­ское зако­но­да­тель­ство забо­ти­лось о том, чтобы каж­дый из чле­нов тако­го сооб­ще­ства мог выде­лить­ся во вся­кое вре­мя: конеч­но хоро­шо, если бра­тья мир­но живут вме­сте, но при­нуж­дать их к это­му было бы несо­глас­но с либе­раль­ным духом рим­ско­го пра­ва. И из Сер­ви­е­вых реформ вид­но, что в Риме и при царях было нема­ло людей, кото­рые не вла­де­ли зем­лей, а вла­де­ли садо­вы­ми участ­ка­ми и пото­му употреб­ля­ли не плуг, а мотыгу. Обы­ча­ям и здра­во­му смыс­лу насе­ле­ния было пре­до­став­ле­но пола­гать пре­дел чрез­мер­но­му раз­дроб­ле­нию земель­ной соб­ст­вен­но­сти, а что этот рас­чет оправ­дал­ся и что поме­стья оста­лись боль­шей частью в цело­сти, вид­но из рас­про­стра­нен­но­го у рим­лян обык­но­ве­ния назы­вать поме­стья посто­ян­но за ними оста­вав­ши­ми­ся соб­ст­вен­ны­ми име­на­ми. Общи­на участ­во­ва­ла в этом лишь кос­вен­ным обра­зом — тем, что высы­ла­ла коло­нии, так как послед­ст­ви­ем это­го было заведе­ние новых пол­ных плу­го­вых запа­шек и кро­ме того неред­ко уни­что­же­ние мел­ких земель­ных участ­ков, вла­дель­цев кото­рых высе­ля­ли в каче­стве коло­ни­стов.

Круп­ные земле­вла­дель­цы

Гораздо труд­нее выяс­нить поло­же­ние круп­ной земель­ной соб­ст­вен­но­сти. Что такая соб­ст­вен­ность дей­ст­ви­тель­но суще­ст­во­ва­ла в нема­лых раз­ме­рах, ясно вид­но из ран­не­го раз­ви­тия сосло­вия всад­ни­ков; это объ­яс­ня­ет­ся частью раз­дроб­ле­ни­ем родо­вых земель, кото­рое неиз­беж­но долж­но было создать сосло­вие круп­ных земле­вла­дель­цев в тех слу­ча­ях, когда чис­ло участ­ни­ков деле­жа было с.181 незна­чи­тель­но, частью огром­ным коли­че­ст­вом сте­кав­ших­ся в Рим купе­че­ских капи­та­лов. Но в эту эпо­ху еще не мог­ло суще­ст­во­вать таких насто­я­щих круп­ных хозяйств, кото­рые были бы осно­ва­ны на труде мно­го­чис­лен­ных рабов и кото­рые встре­ча­ют­ся у рим­лян в более позд­нюю пору. Ско­рее, сюда нуж­но отне­сти ста­рое опре­де­ле­ние, по кото­ро­му сена­то­ры назы­ва­лись отца­ми, пото­му что разда­ва­ли мел­ким людям зем­ли, как отцы детям; дей­ст­ви­тель­но, в ста­ри­ну суще­ст­во­ва­ло и до сих пор еще часто встре­чаю­ще­е­ся в Ита­лии обык­но­ве­ние делить на неболь­шие участ­ки меж­ду зави­си­мы­ми людь­ми или ту часть поме­стья, кото­рую вла­де­лец не в состо­я­нии сам обра­ба­ты­вать, или даже все поме­стье. Вре­мен­ным вла­дель­цем мог быть один из домо­чад­цев или из рабов соб­ст­вен­ни­ка; если же он был сво­бод­ным чело­ве­ком, то его вла­де­ние напо­ми­на­ло то, кото­рое впо­след­ст­вии носи­ло назва­ние пре­ка­ри­ум (pre­ca­rium). Полу­ча­тель вла­дел сво­им участ­ком, пока это было угод­но соб­ст­вен­ни­ку, и не имел ника­ко­го закон­но­го спо­со­ба огра­дить свое вла­де­ние от это­го соб­ст­вен­ни­ка; этот послед­ний даже мог про­гнать его во вся­кое вре­мя по сво­е­му про­из­во­лу. Воз­на­граж­де­ние за такое поль­зо­ва­ние чужой зем­лей не было необ­хо­ди­мым усло­ви­ем отно­ше­ний это­го рода, но оно, без сомне­ния, часто упла­чи­ва­лось и мог­ло заклю­чать­ся в какой-нибудь доле про­дук­тов; в этом отно­ше­нии поло­же­ние вре­мен­но­го вла­дель­ца име­ло сход­ство с поло­же­ни­ем позд­ней­ших арен­да­то­ров, отли­ча­ясь от него частью отсут­ст­ви­ем како­го-либо сро­ка поль­зо­ва­ния, частью обо­юд­ным лише­ни­ем пра­ва предъ­яв­лять какие-либо иски и нако­нец тем, что взнос арен­ды 164 гаран­ти­ро­вал­ся толь­ко пра­вом соб­ст­вен­ни­ка выгнать арен­да­то­ра. Ясно, что это была в сущ­но­сти такая сдел­ка, кото­рая была осно­ва­на на чест­ном сло­ве и не мог­ла состо­ять­ся без под­держ­ки могу­ще­ст­вен­но­го, освя­щен­но­го рели­ги­ей, обы­чая; и дей­ст­ви­тель­но, такой обы­чай суще­ст­во­вал. Кли­ен­ту­ра, вооб­ще отли­чав­ша­я­ся сво­им нрав­ст­вен­но-рели­ги­оз­ным харак­те­ром, без сомне­ния, была осно­ва­на глав­ным обра­зом на такой отда­че земель в поль­зо­ва­ние. И нель­зя ска­зать, чтобы такой вид поль­зо­ва­ния сде­лал­ся воз­мож­ным лишь после отме­ны общин­но­го поле­во­го хозяй­ства: как после этой отме­ны вся­кий выде­лив­ший­ся земле­вла­де­лец мог отда­вать свою зем­лю в поль­зо­ва­ние зави­си­мым от него людям, так и до ее отме­ны мог делать то же самое род; с этим, без сомне­ния, нахо­дит­ся в свя­зи и тот факт, что у рим­лян зави­си­мость кли­ен­та не была лич­ной и что кли­ент вме­сте со сво­им родом все­гда вве­рял себя покро­ви­тель­ству и защи­те патро­на и его рода. Этот древ­ней­ший строй рим­ско­го поле­во­го хозяй­ства объ­яс­ня­ет нам, поче­му в среде круп­ных рим­ских земле­вла­дель­цев воз­ник­ла сель­ская ари­сто­кра­тия, а не город­ская. Так как у рим­лян вовсе не суще­ст­во­вал вред­ный класс посред­ни­ков, то рим­ский поме­щик был при­ко­ван к сво­е­му поме­стью не мень­ше арен­да­то­ра и с.182 кре­стья­ни­на; он сам за всем при­смат­ри­вал и сам во все вхо­дил, так что даже бога­тый рим­ля­нин счи­тал за выс­шую для себя похва­лу, если его назы­ва­ли хоро­шим сель­ским хозя­и­ном. Его дом нахо­дил­ся в его име­нии, а в горо­де он имел толь­ко квар­ти­ру, куда при­ез­жал по делам или для того, чтобы поды­шать в жар­кую пору более чистым возду­хом^[1]. Но в этих поряд­ках все­го важ­нее было то, что они достав­ля­ли нрав­ст­вен­ную осно­ву для отно­ше­ний меж­ду зна­тью и мел­ким людом и тем очень умень­ша­ли опас­ность этих отно­ше­ний. Сво­бод­ные пре­кар­ные вла­дель­цы, про­ис­хо­див­шие из обед­нев­ших кре­стьян­ских семейств, из под­на­чаль­ных людей и воль­ноот­пу­щен­ни­ков, состав­ля­ли огром­ную мас­су про­ле­та­ри­а­та (с.86), а их зави­си­мость от поме­щи­ка была силь­нее той, в кото­рой мел­кий арен­да­тор неиз­беж­но нахо­дит­ся от круп­но­го земле­вла­дель­ца. Рабы, возде­лы­вав­шие зем­лю для гос­по­ди­на, без сомне­ния, были гораздо менее мно­го­чис­лен­ны, чем сво­бод­ные арен­да­то­ры. Повсюду, где пере­се­лен­цы не пора­бо­ти­ли сра­зу все мест­ное насе­ле­ние, раб­ство сна­ча­ла суще­ст­во­ва­ло, по-види­мо­му, в очень неболь­ших раз­ме­рах, а вслед­ст­вие того воль­ный работ­ник играл в государ­стве совер­шен­но иную роль, чем в более позд­ние вре­ме­на. И в Гре­ции мы нахо­дим в ее древ­ней­шую эпо­ху «поден­щи­ков» (θῆ­τες), испол­няв­ших то, что впо­след­ст­вии дела­ли рабы, а в неко­то­рых отдель­ных общи­нах, как напри­мер у локров, вовсе не было раб­ства вплоть до нача­ла их исто­ри­че­ской эпо­хи. Даже сами рабы были обык­но­вен­но ита­лий­ски­ми уро­жен­ца­ми; воен­но­плен­ные воль­ски, саби­ны и этрус­ки, конеч­но, нахо­ди­лись в иных отно­ше­ни­ях к сво­им гос­по­дам, чем в более позд­нюю пору сирий­цы и кель­ты. К тому же раб-арен­да­тор имел, хотя и не легаль­но, а толь­ко фак­ти­че­ски, зем­лю и скот, жену и детей, точ­но так же как и сам поме­щик, а с тех пор как воз­ник­ло отпу­ще­ние рабов на волю (с.147), для него откры­лась воз­мож­ность при­об­ре­сти работой сво­бо­ду. При таком поло­же­нии круп­но­го земле­вла­де­ния в древ­ней­шую эпо­ху оно вовсе не было зия­ю­щей раной в общин­ном быту, а было для него чрез­вы­чай­но полез­но. Оно достав­ля­ло, хотя в общем более скром­ные, сред­ства суще­ст­во­ва­ния тако­му же чис­лу семейств, как мел­кое и сред­нее земле­вла­де­ние; кро­ме того, из более высо­ко­по­став­лен­ных и более сво­бод­ных земле­вла­дель­цев обра­зо­ва­лись есте­ствен­ные 165 руко­во­ди­те­ли и пра­ви­те­ли общи­ны, а из зани­мав­ших­ся хле­бо­па­ше­ст­вом и лишен­ных соб­ст­вен­но­сти пре­кар­ных вла­дель­цев обра­зо­вал­ся пре­крас­ный мате­ри­ал для рим­ской коло­ни­за­ци­он­ной поли­ти­ки, кото­рая без него нико­гда не была бы успеш­ной, так как государ­ство, конеч­но, может наде­лить зем­лей без­зе­мель­ных людей, но тому, кто не зна­ком с зем­леде­ли­ем, оно не может дать необ­хо­ди­мые для управ­ле­ния плу­гом энер­гию и физи­че­скую силу.

Луго­вое хозяй­ство

Раздел зем­ли не затро­нул паст­бищ. Они счи­та­лись соб­ст­вен­но­стью не родо­вых общин, а государ­ства, кото­рое с.183 частью про­карм­ли­ва­ло на них свои соб­ст­вен­ные ста­да, назна­чен­ные для жерт­во­при­но­ше­ний и для иных целей и посто­ян­но попол­няв­ши­е­ся теми судеб­ны­ми пеня­ми, кото­рые упла­чи­ва­лись скотом, частью отда­ва­ло их за уме­рен­ную пла­ту (scrip­tu­ra) в поль­зо­ва­ние ското­вла­дель­цам. Пра­во пасти свой скот на обще­ст­вен­ном выгоне быть может пер­во­на­чаль­но и име­ло неко­то­рую фак­ти­че­скую связь с земле­вла­де­ни­ем, но вла­де­ние отдель­ным пахот­ным участ­ком нико­гда не мог­ло быть юриди­че­ски свя­за­но у рим­лян с пра­вом поль­зо­вать­ся какой-либо частью обще­ст­вен­ных лугов уже пото­му, что недви­жи­мую соб­ст­вен­ность мог­ли при­об­ре­тать все жите­ли, а пра­во поль­зо­ва­ния выго­на­ми все­гда было при­ви­ле­ги­ей граж­дан и пре­до­став­ля­лось обык­но­вен­но­му жите­лю лишь в виде исклю­че­ния по осо­бой цар­ской мило­сти. Впро­чем в эту эпо­ху обще­ст­вен­ные зем­ли игра­ли в народ­ном хозяй­стве, как кажет­ся, вооб­ще вто­ро­сте­пен­ную роль, так как обще­ст­вен­ные выго­ны сна­ча­ла были не очень обшир­ны, а заво­е­ван­ные зем­ли боль­шею частью немед­лен­но дели­лись меж­ду родо­вы­ми общи­на­ми или же в более позд­нюю пору разда­ва­лись отдель­ным лицам под паш­ню.

Ремес­ла

Ран­нее раз­ви­тие город­ской жиз­ни в глав­ном цен­тре латин­ской тор­гов­ли уже само по себе слу­жит дока­за­тель­ст­вом того, что хотя зем­леде­лие и было в Риме глав­ным и самым обшир­ным про­мыс­лом, но рядом с ним долж­ны были суще­ст­во­вать и дру­гие отрас­ли про­мыш­лен­но­сти. Дей­ст­ви­тель­но, в учреж­де­ни­ях царя Нумы, т. е. в чис­ле учреж­де­ний, суще­ст­во­вав­ших в Риме с неза­па­мят­ных вре­мен, назва­ны восемь ремес­лен­ных цехов: флей­ти­сты, золотых дел масте­ра, мед­ни­ки, плот­ни­ки, валяль­щи­ки, кра­силь­щи­ки, гор­шеч­ни­ки и баш­мач­ни­ки; этим в сущ­но­сти исчер­пы­ва­лись все виды ремес­лен­ных работ по зака­зу, суще­ст­во­вав­шие в ту древ­нюю пору, когда еще не извест­но было хле­бо­пе­че­ние, еще не зани­ма­лись лекар­ским искус­ст­вом как ремеслом и когда жен­щи­ны сами пря­ли шерсть для сво­их пла­тьев. Досто­ин вни­ма­ния тот факт, что не было осо­бо­го цеха работ­ни­ков, зани­маю­щих­ся выдел­кой желе­за; он слу­жит новым дока­за­тель­ст­вом того, что в Лаци­у­ме ста­ли обра­ба­ты­вать желе­зо срав­ни­тель­но позд­но; этим объ­яс­ня­ет­ся и то, поче­му такие бого­слу­жеб­ные орудия, как свя­щен­ный плуг и жре­че­ский нож, дела­лись до очень позд­ней поры обык­но­вен­но из меди. В город­ской жиз­ни Рима при его поло­же­нии сре­ди латин­ских стран эти ремес­ла долж­ны были иметь в древ­но­сти боль­шое зна­че­ние, о кото­ром нель­зя соста­вить себе вер­но­го поня­тия по уни­жен­но­му поло­же­нию рим­ских реме­сел в более позд­нюю пору, когда за них взя­лась мас­са неволь­ни­ков, работав­ших на сво­их гос­под или быв­ших на обро­ке, и когда про­цве­та­нию этих реме­сел пре­пят­ст­во­вал уси­лив­ший­ся ввоз пред­ме­тов рос­ко­ши. Древ­ней­шие пес­ни рим­лян про­слав­ля­ли не толь­ко могу­че­го бога бра­ни Мамер­са, но так­же искус­но­го с.184 ору­жей­ни­ка Маму­рия, сумев­ше­го при­гото­вить для сво­их сограж­дан щиты по образ­цу того боже­ст­вен­но­го щита, кото­рый был нис­по­слан 166 с небес, а бог огня и куз­неч­но­го гор­на Вул­кан упо­ми­на­ет­ся уже в самом древ­нем спис­ке рим­ских празд­ни­ков (с.155). Ста­ло быть и в древ­ней­шем Риме, как повсюду, уме­нье изготов­лять из метал­лов плуг и меч шло рука об руку с уме­ньем ими вла­деть и вовсе не замет­но того высо­ко­мер­но­го пре­не­бре­же­ния к ремес­лам, кото­рое мы нахо­дим там впо­след­ст­вии. Но, после того как Сер­ви­е­ва рефор­ма воз­ло­жи­ла воин­скую повин­ность исклю­чи­тель­но на осед­лое насе­ле­ние, ремес­лен­ни­ки были устра­не­ны от воен­ной служ­бы, — прав­да, не зако­ном, а фак­ти­че­ски, — вслед­ст­вие того что не име­ли посто­ян­ной осед­ло­сти; исклю­че­ние состав­ля­ли толь­ко плот­ни­ки, мед­ни­ки и неко­то­рые раз­ряды музы­кан­тов, при­да­вав­ши­е­ся к армии в виде орга­ни­зо­ван­ных по-воен­но­му отрядов; это быть может и послу­жи­ло нача­лом для позд­ней­ше­го нрав­ст­вен­но­го пре­не­бре­же­ния и поли­ти­че­ской при­ни­жен­но­сти реме­сел. Учреж­де­ние цехов име­ло, без сомне­ния, такую же цель, как и учреж­де­ние сход­ных с ними по назва­нию жре­че­ских кол­ле­гий: опыт­ные в деле люди соеди­ня­лись, для того чтобы общи­ми сила­ми вер­нее сохра­нять тра­ди­ции. Что люди несве­ду­щие устра­ня­лись каким-нибудь спо­со­бом, весь­ма веро­ят­но; одна­ко не вид­но ника­ких сле­дов ста­ра­ния уста­но­вить моно­по­лию или при­нять какие-либо охра­ни­тель­ные меры про­тив дур­ной фаб­ри­ка­ции; впро­чем, ни о какой дру­гой сто­роне рим­ской народ­ной жиз­ни до нас не дошло так мало сведе­ний, как о ремес­лен­ных цехах.

Ита­лий­ская внут­рен­няя тор­гов­ля

Что ита­лий­ская тор­гов­ля огра­ни­чи­ва­лась в древ­ней­шую эпо­ху вза­им­ны­ми сно­ше­ни­я­ми ита­ли­ков, разу­ме­ет­ся само собою. Ярмар­ки (mer­ca­tus), кото­рые сле­ду­ет отли­чать от обык­но­вен­ных еже­недель­ных сбо­рищ на рын­ках (nun­di­nae), суще­ст­во­ва­ли в Лаци­у­ме издав­на. Они быть может сов­па­да­ли с меж­ду­на­род­ны­ми сбо­ри­ща­ми и празд­не­ства­ми, как, напри­мер, с празд­ни­ком, кото­рый справ­лял­ся в Риме, на Авен­тине в союз­ном хра­ме; лати­ны, еже­год­но при­хо­див­шие по это­му пово­ду в Рим 13 авгу­ста, мог­ли поль­зо­вать­ся этим удоб­ным слу­ча­ем, чтобы устра­и­вать в Риме свои дела и заку­пать там все нуж­ное. Такое же и быть может еще более важ­ное зна­че­ние име­ло для Этру­рии то еже­год­ное собра­ние в хра­ме Воль­тум­ны (быть может, под­ле Мон­те­фиа­сконе), на терри­то­рии Воль­си­ний, кото­рое вме­сте с тем слу­жи­ло ярмар­кой и посто­ян­но посе­ща­лось рим­ски­ми тор­гов­ца­ми. Но самой важ­ной из всех ита­лий­ских ярма­рок была та, кото­рая про­ис­хо­ди­ла у Сорак­те, в роще Феро­нии, в самом удоб­ном месте для обме­на това­ров меж­ду тре­мя боль­ши­ми пле­ме­на­ми. Высо­кая уеди­нен­ная гора, как бы самой при­ро­дой постав­лен­ная в долине Тиб­ра для того, чтобы слу­жить целью для путе­ше­ст­вен­ни­ков, сто­ит на самой гра­ни­це меж­ду терри­то­ри­я­ми этрус­ской и сабин­ской (к кото­рой, по-види­мо­му, пре­иму­ще­ст­вен­но с.185 при­над­ле­жа­ла), и к ней был легок доступ и из Лаци­у­ма и из Умбрии; туда посто­ян­но отправ­ля­лись рим­ские тор­гов­цы, а оскорб­ле­ния, кото­рым они под­вер­га­лись, часто быва­ли при­чи­ной рас­прей с саби­на­ми. На этих ярмар­ках тор­го­ва­ли и обме­ни­ва­лись това­ра­ми, без сомне­ния, еще задол­го до того вре­ме­ни, когда в запад­ном море появил­ся пер­вый гре­че­ский или фини­кий­ский корабль. Там в слу­чае неуро­жая одна мест­ность снаб­жа­ла дру­гую сво­им хле­бом; там обме­ни­ва­лись скотом, раба­ми, метал­ла­ми и вооб­ще всем, что в те древ­ней­шие вре­ме­на счи­та­лось необ­хо­ди­мым или при­ят­ным. Древ­ней­шим оруди­ем мены были быки и овцы, при­чем бык сто­ил то же, что десять бара­нов. При­зна­ние этих пред­ме­тов закон­ны­ми и все­об­щи­ми мери­ла­ми цен­но­стей или насто­я­щей моне­той, рав­но 167 как срав­ни­тель­ная сто­и­мость круп­но­го и мел­ко­го скота⁷ (как это дока­зы­ва­ет повто­ре­ние тех же фак­тов у гер­ман­цев) отно­сят­ся не толь­ко к эпо­хе гре­ко-ита­лий­ско­го ското­вод­ства, но и к более древ­ней эпо­хе чисто ското­вод­че­ско­го хозяй­ства. К тому же Ита­лия нуж­да­лась в зна­чи­тель­ном коли­че­стве метал­ла для обра­бот­ки полей и для выдел­ки ору­жия, но лишь немно­гие мест­но­сти нахо­ди­ли его у себя дома; поэто­му медь (aes) очень рано сде­ла­лась вто­рым оруди­ем мены, вслед­ст­вие чего у бед­ных медью лати­нов даже оцен­ка назы­ва­лась «пере­во­дом на медь» (aes­ti­ma­tio). В этом при­зна­нии меди за общее для все­го полу­ост­ро­ва мери­ло цен­но­стей, рав­но как в самых про­стых чис­лен­ных зна­ках ита­лий­ско­го изо­бре­те­ния (о кото­рых будет ска­за­но более подроб­но ниже (с.193 сл.)) и в ита­лий­ской две­на­дца­ти­рич­ной систе­ме счис­ле­ния сохра­ня­лись следы самых древ­них меж­ду­на­род­ных сно­ше­ний ита­ли­ков, еще пре­до­став­лен­ных самим себе.

Замор­ская тор­гов­ля

Уже ранее было ука­за­но в общих чер­тах, како­го рода вли­я­ние име­ла замор­ская тор­гов­ля на остав­ших­ся неза­ви­си­мы­ми ита­ли­ков. Это вли­я­ние почти вовсе не кос­ну­лось сабель­ских пле­мен, у кото­рых бере­го­вая линия была и не длин­на и без удоб­ных при­ста­ней и у кото­рых все, что было заим­ст­во­ва­но от чуже­зем­цев, как напри­мер алфа­вит, было при­об­ре­те­но через посред­ство тус­ков или лати­нов, чем и объ­яс­ня­ет­ся отсут­ст­вие у них город­ско­го раз­ви­тия. Даже тор­гов­ля Тарен­та с апу­лий­ца­ми и с мес­са­па­ми, по-види­мо­му, была в ту пору незна­чи­тель­на. Ина­че было на запад­ных бере­гах: с.186 гре­ки мир­но жили в Кам­па­нии рядом с ита­ли­ка­ми, а в Лаци­у­ме и в осо­бен­но­сти в Этру­рии велась обшир­ная и посто­ян­ная мено­вая тор­гов­ля. О том, что имен­но было пред­ме­том вво­за, дают нам поня­тие частью наход­ки, сде­лан­ные в очень древ­них, пре­иму­ще­ст­вен­но церит­ских, моги­лах, частью ука­за­ния, сохра­нив­ши­е­ся в язы­ке и в учреж­де­ни­ях рим­лян, частью и даже пре­иму­ще­ст­вен­но успе­хи, достиг­ну­тые ита­лий­ским ремеслом под ино­зем­ным вли­я­ни­ем, так как ита­ли­ки, конеч­но, дол­го поку­па­ли чуже­зем­ные про­дук­ты, преж­де чем сами ста­ли им под­ра­жать. Впро­чем, мы не в состо­я­нии решить, какой сте­пе­ни раз­ви­тия достиг­ли ремес­ла до разде­ле­ния пле­мен и в том пери­о­де, когда Ита­лия еще была пре­до­став­ле­на сама себе; поэто­му мы оста­вим в сто­роне вопрос, в какой мере ита­лий­ские валяль­щи­ки, кра­силь­щи­ки, кожев­ни­ки и гор­шеч­ни­ки были обя­за­ны вли­я­нию гре­ков и фини­кий­цев и в какой мере они достиг­ли само­сто­я­тель­ных успе­хов. Но ремес­ло золотых дел масте­ров, суще­ст­во­вав­шее в Риме с неза­па­мят­ных вре­мен, мог­ло воз­ник­нуть толь­ко после того, как нача­лась замор­ская тор­гов­ля, и после того, как успе­ло рас­про­стра­нить­ся меж­ду жите­ля­ми полу­ост­ро­ва обык­но­ве­ние носить золотые укра­ше­ния. Так напри­мер, мы нахо­дим в древ­ней­ших могиль­ных скле­пах в Цере и Вуль­ци в Этру­рии и в Пре­не­сте в Лаци­у­ме золотые пла­стин­ки с выче­ка­нен­ны­ми на них кры­ла­ты­ми льва­ми и дру­ги­ми укра­ше­ни­я­ми вави­лон­ской работы. Об отдель­ных наход­ках, конеч­но, нель­зя 168 поло­жи­тель­но ска­зать, были ли они при­ве­зе­ны из чужих кра­ев или же были мест­ным под­ра­жа­ни­ем, но в общем ито­ге не под­ле­жит сомне­нию, что в древ­ней­шие вре­ме­на весь запад­ный берег Ита­лии полу­чал метал­ли­че­ские изде­лия с Восто­ка. Впо­след­ст­вии, когда будет идти речь о про­из­веде­ни­ях искус­ства, станет еще более ясно, что архи­тек­ту­ра и скульп­ту­ра из гли­ны и метал­ла рано там раз­ви­лись под могу­ще­ст­вен­ным вли­я­ни­ем гре­ков — дру­ги­ми сло­ва­ми, что древ­ней­шие орудия таких про­из­водств и древ­ней­шие образ­цы полу­ча­лись из Гре­ции. В толь­ко что упо­мя­ну­тых могиль­ных скле­пах были най­де­ны кро­ме золотых укра­ше­ний: сосуды из голу­бой эма­ли или из зеле­но­ва­той гли­ны, кото­рые, судя по их мате­ри­а­лу и сти­лю и по оттис­ну­тым на них иеро­гли­фам, были еги­пет­ско­го про­ис­хож­де­ния⁸; сде­лан­ные из восточ­но­го але­баст­ра сосуды для мас­ла, меж­ду кото­ры­ми мно­гие име­ли фор­му ста­туи Изи­ды; стра­у­со­вые яйца с нари­со­ван­ны­ми или выре­зан­ны­ми на них сфинк­са­ми и гри­фо­на­ми; стек­лян­ные и янтар­ные бусы. Эти послед­ние мог­ли быть при­ве­зе­ны с Севе­ра сухим путем, но все осталь­ные пред­ме­ты дока­зы­ва­ют, что с Восто­ка при­во­зи­лись бла­го­вон­ные мази и раз­но­го рода с.187 укра­ше­ния. Оттуда же при­во­зи­лись полот­на и пур­пур, сло­но­вая кость и ладан; это дока­зы­ва­ет, с одной сто­ро­ны, ран­нее употреб­ле­ние полот­ня­ных повя­зок, цар­ско­го пур­пу­ро­во­го оде­я­ния, цар­ско­го из сло­но­вой кости ски­пет­ра и лада­на при жерт­во­при­но­ше­ни­ях, а с дру­гой сто­ро­ны, очень древ­нее употреб­ле­ние заим­ст­во­ван­ных от ино­зем­цев назва­ний этих пред­ме­тов (λί­νον — līnum; πορ­φύ­ρα — pur­pu­ra; σκῆπτρον σκί­πων — sci­pio, пожа­луй так­же ἐλέ­φας — ebur; θύος — thus). Сюда же сле­ду­ет отне­сти заим­ст­во­ван­ные назва­ния неко­то­рых пред­ме­тов, отно­ся­щих­ся к пище и к питью, а имен­но назва­ния олив­ко­во­го мас­ла (ср. с.178), кув­ши­на (ἀμφο­ρεύς — amphora am­pul­la; κρα­τήρ — cra­te­ra), пира (κω­μάζω — co­mis­sa­ri), лако­мо­го блюда (ὀψώ­νιον — op­so­nium), теста (μᾶ­ζα — mas­sa), так­же назва­ния раз­лич­ных пиро­гов (γλυ­κοῦς — lu­cuns^[2]; πλα­κοῦς — pla­cen­ta; τυ­ροῦς — tu­run­da); напро­тив того, латин­ские назва­ния блюда (pa­ti­na — πα­τάνη) и сви­но­го сала (ar­vi­na — ἀρβί­νη) вошли в сици­лий­ско-гре­че­ское наре­чие. Позд­ней­шее обык­но­ве­ние класть вме­сте с умер­ши­ми в моги­лу изящ­ные сосуды, при­готов­ляв­ши­е­ся в Атти­ке, Кер­ки­ре и Кам­па­нии, свиде­тель­ст­ву­ет не менее выше­при­веден­ных линг­ви­сти­че­ских ука­за­ний о том, что гре­че­ская гли­ня­ная посуда издав­на вво­зи­лась в Ита­лию. Что гре­че­ские кожа­ные изде­лия вво­зи­лись в Лаци­ум, во вся­ком слу­чае, вме­сте с воин­ски­ми доспе­ха­ми, вид­но из того, что гре­че­ское назва­ние кожи (σκῦ­τος) обра­ти­лось у лати­нов в назва­ние щита (scu­tum; точ­но так же как lo­ri­ca от lo­rum). Сюда же при­над­ле­жит мно­же­ство заим­ст­во­ван­ных из гре­че­ско­го язы­ка слов, отно­ся­щих­ся к море­пла­ва­нию (хотя, как это ни уди­ви­тель­но, сло­ва, отно­ся­щи­е­ся к парус­ным судам — парус, мач­та, рея, — чисто латин­ско­го про­ис­хож­де­ния⁹); далее, гре­че­ские назва­ния пись­ма (ἐπι­στο­λή, epis­tu­la), марок или 169 доще­чек (tes­se­ra, от τέσ­σα­ρα)¹⁰, весов (στα­τήρ, sta­te­ra) и задат­ка (ἀρ­ρα­βών, ar­ra­bo, с.188 ar­ra) пере­шли в латин­ский язык; напро­тив того, ита­лий­ские юриди­че­ские выра­же­ния пере­шли в сици­лий­ско-гре­че­ский язык (с.149); пред­ме­том таких же обо­юд­ных заим­ст­во­ва­ний были моне­ты, вес, мера и соот­вет­ст­ву­ю­щие этим пред­ме­там назва­ния, о кото­рых будет идти речь далее. Вар­вар­ский отпе­ча­ток, кото­рый лежит на всех этих заим­ст­во­ва­ни­ях, а глав­ным обра­зом харак­тер­ное обра­зо­ва­ние име­ни­тель­но­го паде­жа из вини­тель­но­го (pla­cen­ta — πλα­κοῦν­τα; am­po­ra — ἀμφο­ρέα; sta­te­ra — στα­τῆρα) слу­жат самым ясным дока­за­тель­ст­вом их глу­бо­кой древ­но­сти. И покло­не­ние богу тор­гов­ли (Mer­cu­rius) воз­ник­ло под вли­я­ни­ем гре­че­ских поня­тий; даже еже­год­ный празд­ник это­го бога был назна­чен в май­ские иды, пото­му что эллин­ские поэты чест­во­ва­ли Мер­ку­рия как сына пре­крас­ной Майи. — Таким обра­зом ока­зы­ва­ет­ся, что древ­няя Ита­лия, точ­но так же как и импе­ра­тор­ский Рим, полу­ча­ла пред­ме­ты рос­ко­ши с Восто­ка, преж­де чем попы­та­лась сама их выде­лы­вать по полу­чен­ным оттуда образ­цам; но в обмен за эти това­ры она мог­ла пред­ло­жить толь­ко свои сырые про­дук­ты, ста­ло быть сна­ча­ла медь, сереб­ро и желе­зо, а потом рабов, кора­бель­ный лес, янтарь с Бал­тий­ско­го моря и, в слу­чае неуро­жая за гра­ни­цей, свой зер­но­вой хлеб.

Пас­сив­ный харак­тер тор­гов­ли в Лаци­у­ме и ее актив­ный харак­тер в Этру­рии

Уже ранее было заме­че­но, что ита­лий­ская тор­гов­ля полу­чи­ла совер­шен­но раз­лич­ный харак­тер в Лаци­у­ме и в Этру­рии имен­но вслед­ст­вие тако­го соот­но­ше­ния меж­ду спро­сом на това­ры и тем, что пред­ла­га­лось за них в каче­стве экви­ва­лен­та. Так как у лати­нов не было ни одно­го из глав­ных пред­ме­тов вывоз­ной тор­гов­ли, то им при­хо­ди­лось доволь­ст­во­вать­ся толь­ко пас­сив­ной тор­гов­лей и с древ­ней­ших вре­мен выме­ни­вать у этрус­ков необ­хо­ди­мую для них медь на скот и на рабов, о древ­нем сбы­те кото­рых на пра­вый берег Тиб­ра уже было ранее упо­мя­ну­то (с.99); напро­тив того, тор­го­вый баланс тус­ков как в Цере, так и в Попу­ло­нии, как в Капуе, так и в Спине, несо­мнен­но, был бла­го­при­я­тен для мест­ной тор­гов­ли. Этим объ­яс­ня­ют­ся быст­рое раз­ви­тие бла­го­со­сто­я­ния в этих стра­нах и их мощ­ное поло­же­ние в тор­гов­ле, меж­ду тем как Лаци­ум оста­вал­ся пре­иму­ще­ст­вен­но зем­ледель­че­ской стра­ной. То же заме­ча­ет­ся и во всех дру­гих отно­ше­ни­ях: в Цере встре­ча­ют­ся очень древ­ние гроб­ни­цы, постро­ен­ные в гре­че­ском вку­се, хотя и не со свой­ст­вен­ною гре­кам рос­ко­шью, меж­ду тем как в латин­ских стра­нах встре­ча­ют­ся лишь незна­чи­тель­ные над­гроб­ные укра­ше­ния ино­стран­но­го про­ис­хож­де­ния и не най­де­но ни одной очень древ­ней и дей­ст­ви­тель­но рос­кош­ной гроб­ни­цы, за исклю­че­ни­ем нахо­дя­щей­ся в горо­де Пре­не­сте, кото­рый, как кажет­ся, был в с.189 исклю­чи­тель­ном поло­же­нии и в осо­бен­но близ­ких сно­ше­ни­ях с Фале­ри­я­ми и с южной Этру­ри­ей; напро­тив того, лати­ны, точ­но так же как и сабел­лы, вооб­ще доволь­ст­во­ва­лись тем, 170 что покры­ва­ли моги­лы про­стым дер­ном. Самые древ­ние моне­ты — почти столь же древ­ние, как и вели­ко­гре­че­ские, — нахо­дят­ся в Этру­рии и пре­иму­ще­ст­вен­но в Попу­ло­нии, а Лаци­ум в тече­ние все­го цар­ско­го пери­о­да толь­ко употреб­лял медь на вес и даже не вво­зил к себе чужих монет, так как подоб­ные моне­ты нахо­ди­лись там чрез­вы­чай­но ред­ко — напри­мер в Посидо­нии была най­де­на толь­ко одна. Архи­тек­ту­ра, пла­сти­ка и скульп­ту­ра нахо­ди­лись и в Этру­рии и в Лаци­у­ме под оди­на­ко­вым внеш­ним вли­я­ни­ем, но в Этру­рии к ним являл­ся на помощь капи­тал, кото­рый уси­ли­ва­ет про­из­вод­ство и вво­дит усо­вер­шен­ст­во­ван­ную тех­ни­ку. Хотя в Лаци­у­ме и Этру­рии выде­лы­ва­лись, поку­па­лись и про­да­ва­лись одни и те же това­ры, но по обшир­но­сти тор­гов­ли южные стра­ны сто­я­ли дале­ко поза­ди север­ных соседей. Отто­го-то изготов­ляв­ши­е­ся в Этру­рии по гре­че­ским образ­цам пред­ме­ты рос­ко­ши нахо­ди­ли для себя сбыт не толь­ко в Лаци­у­ме (в осо­бен­но­сти в Пре­не­сте), но и в самой Гре­ции, меж­ду тем как из Лаци­у­ма едва ли когда-либо выво­зи­лись такие това­ры.

Тор­гов­ля этрус­ков с Атти­кой и лати­нов с Сици­ли­ей

Не менее заме­ча­тель­ное раз­ли­чие меж­ду тор­гов­лей лати­нов и тор­гов­лей этрус­ков заклю­ча­ет­ся в том, каки­ми путя­ми велись та и дру­гая. О древ­ней­шей тор­гов­ле этрус­ков в Адри­а­ти­че­ском море мы можем выска­зать толь­ко догад­ку, что она веро­ят­но велась из Спи­ны и Атрии пре­иму­ще­ст­вен­но с Кер­ки­рой. О том, как сме­ло пус­ка­лись этрус­ки, жив­шие на запа­де, в восточ­ные моря и тор­го­ва­ли не толь­ко с Сици­ли­ей, но и с соб­ст­вен­но Гре­ци­ей, уже ска­за­но рань­ше (с.136). О древ­них сно­ше­ни­ях с Атти­кой свиде­тель­ст­ву­ют атти­че­ские гли­ня­ные сосуды, кото­рые очень часто нахо­дят­ся в позд­ней­ших этрус­ских гроб­ни­цах и уже в ту эпо­ху, как было нами заме­че­но, вво­зи­лись и для иных целей кро­ме укра­ше­ния гроб­ниц; с дру­гой сто­ро­ны, и в Атти­ке были пред­ме­том спро­са тиррен­ские брон­зо­вые све­тиль­ни­ки и золотые чаши, а в осо­бен­но­сти моне­ты. Сереб­ря­ные моне­ты Попу­ло­нии чека­ни­лись по очень древ­не­му образ­цу, экзем­пля­ры кото­ро­го най­де­ны в Афи­нах и в окрест­но­стях Позна­ни на том ста­рин­ном пути, по кото­ро­му при­во­зи­ли с севе­ра янтарь; это — кусоч­ки сереб­ра с выче­ка­нен­ною на одной сто­роне голо­вою Гор­го­ны, а с дру­гой сто­ро­ны толь­ко с квад­рат­ным углуб­ле­ни­ем; это была, по-види­мо­му, точ­но такая же моне­та, какая чека­ни­лась в Афи­нах по рас­по­ря­же­нию Соло­на. О том, что этрус­ки вели тор­гов­лю с кар­фа­ге­ня­на­ми, в осо­бен­но­сти с тех пор как эти два наро­да всту­пи­ли меж­ду собою в мор­ской союз, так­же было упо­мя­ну­то ранее; достой­но вни­ма­ния, что в Цере в самых древ­них гроб­ни­цах нахо­дят­ся кро­ме тузем­ной брон­зо­вой и сереб­ря­ной утва­ри пре­иму­ще­ст­вен­но восточ­ные про­из­веде­ния, кото­рые конеч­но мог­ли быть при­во­зи­мы гре­че­ски­ми с.190 тор­гов­ца­ми, но веро­ят­нее все­го достав­ля­лись фини­кий­ски­ми куп­ца­ми. Впро­чем, этой тор­гов­ле с фини­кий­ца­ми не сле­ду­ет при­да­вать слиш­ком боль­шо­го зна­че­ния и в осо­бен­но­сти не сле­ду­ет забы­вать, что как алфа­вит, так и дру­гие улуч­ше­ния в мест­ной куль­ту­ре были зане­се­ны в Этру­рию гре­ка­ми, а не фини­кий­ца­ми. Совер­шен­но дру­гое направ­ле­ние при­ня­ла латин­ская тор­гов­ля. Хотя нам ред­ко пред­став­ля­ет­ся слу­чай срав­ни­вать, как усва­и­ва­лись эллин­ские эле­мен­ты рим­ля­на­ми и как они усва­и­ва­лись этрус­ка­ми, одна­ко вся­кий раз как такое срав­не­ние воз­мож­но, оно дока­зы­ва­ет, что эти два наро­да были совер­шен­но неза­ви­си­мы один от дру­го­го. Все­го яснее это вид­но на алфа­ви­те: гре­че­ский алфа­вит, кото­рый этрус­ки полу­чи­ли от хал­кид­ско-дорий­ских коло­ний, осно­ван­ных в Сици­лии или в Кам­па­нии, име­ет неко­то­рые суще­ст­вен­ные отли­чия от того, кото­рый оттуда же полу­чи­ли лати­ны; 171 ста­ло быть, хотя эти два наро­да и чер­па­ли из одно­го и того же источ­ни­ка, но в раз­ное вре­мя и из раз­ных мест. То же замет­но и на отдель­ных сло­вах: и в рим­ском Pol­lux и в туск­ском Pul­tu­ke мы нахо­дим само­сто­я­тель­ное извра­ще­ние гре­че­ско­го Po­ly­deu­kes^[3]; туск­ский Utu­ze, или Ut­hu­ze, про­изо­шел от Odys­seus: рим­ский Uli­xes в точ­но­сти вос­про­из­во­дит употре­би­тель­ную в Сици­лии фор­му это­го име­ни; точ­но так и туск­ский Aivas соот­вет­ст­ву­ет древ­не­гре­че­ской фор­ме это­го име­ни, а рим­ский Aiax — про­из­вод­ной и конеч­но так­же сици­лий­ской фор­ме; рим­ский Aper­ta, или Apel­lo, и сам­нит­ский Ap­pel­lun про­изо­шли от дорий­ско­го Apel­lon, а туск­ский Apu­lu от Apol­lon. Таким обра­зом, и язык и пись­мен­ность Лаци­у­ма свиде­тель­ст­ву­ют исклю­чи­тель­но о том, что латин­ская тор­гов­ля велась с куман­ца­ми и с сици­лий­ца­ми; к тому же заклю­че­нию при­во­дят нас и все дру­гие следы, уцелев­шие от той отда­лен­ной эпо­хи: най­ден­ная в Лаци­у­ме моне­та из Посидо­нии — то, что рим­ляне в слу­чае неуро­жая заку­па­ли хлеб у воль­сков, у куман­цев, у сици­лий­цев и конеч­но, само собой разу­ме­ет­ся, так­же у этрус­ков, а глав­ным обра­зом — связь латин­ской денеж­ной систе­мы с сици­лий­ской. Как мест­ное дорий­ско-хал­кид­ское назва­ние сереб­ря­ной моне­ты νό­μος и сици­лий­ская мера ἡμί­να пере­шли в Лаци­ум с тем же зна­че­ни­ем в виде num­mus и he­mi­na, так, наобо­рот, и ита­лий­ские назва­ния веса lib­ra, triens, quad­rans, sex­tans, un­cia, обра­зо­вав­ши­е­ся в Лаци­у­ме для изме­ре­ния коли­че­ства меди, заме­няв­шей день­ги, вошли уже в III веке от осно­ва­ния Рима [сер. VI — сер. V в.] в Сици­лии в общее употреб­ле­ние как иска­жен­ные и гибрид­ные фор­мы λίτ­ρα, τριᾶς, τετ­ρᾶς, ἑξᾶς, οὐγκία. Даже мож­но ска­зать, что из всех гре­че­ских систем моне­ты и веса толь­ко одна сици­лий­ская была при­веде­на в опре­де­лен­ное соот­но­ше­ние с ита­лий­ской мед­ной систе­мой, так как не толь­ко была уста­нов­ле­на услов­ная, а может быть и закон­ная цен­ность сереб­ра, пре­вы­шаю­щая в две­сти пять­де­сят раз цен­ность меди, но даже с дав­них пор в этой про­пор­ции с.191 чека­ни­лась в Сира­ку­зах сереб­ря­ная моне­та (λίτ­ρα ἀργυ­ρίου, т. е. «фунт меди на сереб­ро»), соот­вет­ст­во­вав­шая сици­лий­ско­му фун­ту меди (¹∕₁₂₀ атти­че­ско­го талан­та, ²∕₃ рим­ско­го фун­та). Поэто­му не под­ле­жит сомне­нию, что ита­лий­ские слит­ки меди при­ни­ма­лись и в Сици­лии вме­сто денег, а этот факт вполне согла­су­ет­ся с тем, что тор­гов­ля лати­нов с Сици­ли­ей была пас­сив­на, вслед­ст­вие чего латин­ские день­ги ухо­ди­ли в Сици­лию. О неко­то­рых дру­гих дока­за­тель­ствах древ­них тор­го­вых сно­ше­ний меж­ду Сици­ли­ей и Ита­ли­ей, а имен­но о пере­шед­ших в сици­лий­ский диа­лект ита­лий­ских назва­ни­ях тор­го­вой ссуды, тюрь­мы и мис­ки и, наобо­рот, о сици­лий­ских выра­же­ни­ях, пере­шед­ших в Ита­лию, уже гово­ри­лось рань­ше (с.149, 188). О древ­них тор­го­вых сно­ше­ни­ях лати­нов с хал­кид­ски­ми горо­да­ми ниж­ней Ита­лии — Кума­ми и Неа­по­лем — и с фокей­ца­ми в Элее и в Мас­са­лии так­же встре­ча­ют­ся неко­то­рые отры­воч­ные и менее точ­ные ука­за­ния. Но что эти сно­ше­ния были гораздо менее ожив­лен­ны, чем сно­ше­ния с сици­лий­ца­ми, вид­но из того хоро­шо извест­но­го фак­та, что все с древ­них пор про­ник­шие в Лаци­ум гре­че­ские сло­ва (доста­точ­но ука­зать на сло­ва Aes­cu­la­pius, La­to­na, Aper­ta, ma­chi­na) име­ли дорий­скую фор­му. Если бы тор­гов­ля с таки­ми иско­ни ионий­ски­ми горо­да­ми, каки­ми были Кумы (с.130) и фокей­ские коло­нии, сто­я­ла хотя при­бли­зи­тель­но на одном уровне с тор­гов­лей, кото­рая велась с сици­лий­ски­ми доря­на­ми, то ионий­ские фор­мы заим­ст­во­ван­ных слов появи­лись бы по мень­шей мере рядом с дорий­ски­ми; впро­чем, доризм рано про­ник и в эти ионий­ские коло­нии, так что их диа­лект во мно­гом изме­нил­ся. Итак, все свиде­тель­ст­ву­ет об ожив­лен­ных 172 тор­го­вых сно­ше­ни­ях лати­нов вооб­ще с посе­щав­ши­ми запад­ное море гре­ка­ми и в осо­бен­но­сти с теми, кото­рые посе­ли­лись в Сици­лии. Меж­ду тем едва ли мож­но утвер­ждать, что суще­ст­во­ва­ли непо­сред­ст­вен­ные тор­го­вые сно­ше­ния с ази­ат­ски­ми фини­кий­ца­ми; что каса­ет­ся сно­ше­ний фини­кий­цев с посе­лив­ши­ми­ся в Афри­ке, на кото­рые ясно ука­зы­ва­ют пись­мен­ные и дру­гие памят­ни­ки, то их вли­я­ние на куль­ту­ру Лаци­у­ма име­ло лишь вто­ро­сте­пен­ное зна­че­ние; это вид­но все­го луч­ше из того, что за исклю­че­ни­ем несколь­ких мест­ных назва­ний мы не нахо­дим в язы­ке лати­нов ника­ких ука­за­ний на их ста­рин­ные сно­ше­ния с наро­да­ми, гово­рив­ши­ми на ара­мей­ских наре­чи­ях¹¹. Если же мы спро­сим, как с.192 пре­иму­ще­ст­вен­но велась эта тор­гов­ля — ита­лий­ски­ми ли куп­ца­ми в чужих кра­ях или ино­зем­ны­ми куп­ца­ми в Ита­лии, то пер­вое пред­по­ло­же­ние будет самым прав­до­по­доб­ным; по край­ней мере что каса­ет­ся Лаци­у­ма, то едва ли мож­но допу­стить, чтобы латин­ские назва­ния заме­няв­ше­го день­ги метал­ла и тор­го­вой ссуды мог­ли вой­ти у жите­лей сици­лий­ско­го ост­ро­ва в общее употреб­ле­ние толь­ко вслед­ст­вие того, что сици­лий­ские тор­гов­цы посе­ща­ли Остию и обме­ни­ва­ли свои укра­ше­ния на медь. Нако­нец, что каса­ет­ся лиц и сосло­вий, зани­мав­ших­ся в Ита­лии этой тор­гов­лей, то в Риме не обра­зо­ва­лось ника­ко­го выс­ше­го купе­че­ско­го сосло­вия, кото­рое сто­я­ло бы особ­ня­ком от земле­вла­дель­цев. При­чи­ной это­го бро­саю­ще­го­ся в гла­за явле­ния было то, что опто­вая тор­гов­ля Лаци­у­ма с само­го нача­ла нахо­ди­лась в руках круп­ных земле­вла­дель­цев, — а этот факт вовсе не так уди­ви­те­лен, как кажет­ся с пер­во­го взгляда. Что круп­ный земле­вла­де­лец, полу­чав­ший от сво­их арен­да­то­ров пла­ту сель­ски­ми про­дук­та­ми и жив­ший в стране, по кото­рой про­те­ка­ло несколь­ко судо­ход­ных рек, рано обза­вел­ся бар­ка­ми, совер­шен­но есте­ствен­но и несо­мнен­но дока­за­но; поэто­му замор­ская тор­гов­ля долж­на была попасть в руки земле­вла­дель­ца уже пото­му, что он один имел зем­ледель­че­ские про­дук­ты, това­ры для выво­за, и один имел суда для пере­воз­ки этих про­дук­тов. Дей­ст­ви­тель­но, древним рим­ля­нам вовсе не было зна­ко­мо раз­ли­чие меж­ду земель­ной ари­сто­кра­ти­ей и денеж­ной, так как круп­ные земле­вла­дель­цы все­гда были вме­сте с тем спе­ку­лян­та­ми и капи­та­ли­ста­ми. Такое соеди­не­ние двух раз­лич­ных видов дея­тель­но­сти конеч­но не мог­ло бы дол­го суще­ст­во­вать при более обшир­ной тор­гов­ле; но, как уже вид­но из все­го ранее ска­зан­но­го, тор­го­вое зна­че­ние Рима опре­де­ля­лось тем, что в нем сосре­дото­чи­ва­лась тор­гов­ля всей латин­ской зем­ли, одна­ко он не был насто­я­щим тор­го­вым горо­дом, как Цере или как Тарент, а был и оста­вал­ся цен­тром зем­ледель­че­ской общи­ны.