Римский наместник в провинциальном городе: otium post negotium*

с.59 Если верить Таци­ту, хоро­ший намест­ник на служ­бе и вне ее дол­жен был высту­пать в двух пря­мо про­ти­во­по­лож­ных обли­чи­ях: «Вре­мя, отво­ди­мое на отправ­ле­ние слу­жеб­ных обя­зан­но­стей, он стро­го отгра­ни­чи­вал от часов досу­га: где над­ле­жа­ло — а имен­но в про­вин­ци­аль­ных собра­ни­ях и в суде, — он был важен, вни­ма­те­лен, строг и чаще мило­стив, но, отдав долж­ное служ­бе, сбра­сы­вал с себя отли­чие вла­сти (nul­la ultra po­tes­ta­tis per­so­na)… и, что встре­ча­ет­ся исклю­чи­тель­но ред­ко, ни его доступ­ность¹ не ума­ля­ла вну­шае­мо­го им ува­же­ния, ни суро­вость — люб­ви к нему» (Agr. 9. 3; пер. А. С. Бобо­ви­ча). Столь жест­кое про­ти­во­по­став­ле­ние досу­га и служ­бы, обхо­ди­тель­но­сти и суро­во­сти мож­но было бы отне­сти за счет при­стра­стия Таци­та к рито­ри­че­ским эффек­там, если бы опи­сан­ный им стиль поведе­ния не соот­вет­ст­во­вал столь пол­но рим­ским пред­став­ле­ни­ям о том, как дол­жен вести себя хоро­ший государ­ст­вен­ный дея­тель. По сооб­ще­нию Плу­тар­ха, иде­аль­ный граж­да­нин Катон Млад­ший: «…суро­вый и гроз­ный на три­бу­на­ле или в сена­те, когда дело шло о защи­те спра­вед­ли­во­сти… в осталь­ное вре­мя бывал со все­ми доб­ро­же­ла­те­лен и любе­зен» (Ca­to Min. 21. 10). А иде­аль­ный импе­ра­тор Анто­нин Пий, по свиде­тель­ству его био­гра­фа, «соеди­нил с импе­ра­тор­ским досто­ин­ст­вом вели­чай­шую обхо­ди­тель­ность» (sum­mam ci­vi­li­ta­tem — SHA. Ant. Pius 6. 4). Эта обхо­ди­тель­ность счи­та­лась одним из важ­ней­ших качеств «хоро­ше­го импе­ра­то­ра», кото­рый в часы, сво­бод­ные от государ­ст­вен­ных дел, дол­жен был вести себя как част­ное лицо, т. е. напо­до­бие сена­то­ра и даже про­сто­го граж­да­ни­на². Такой стиль поведе­ния, как извест­но, был свя­зан с граж­дан­ски­ми полис­ны­ми тра­ди­ци­я­ми и имел зна­ко­вый харак­тер.

В зада­чу этой ста­тьи вхо­дит раз­бор осо­бен­но­стей поведе­ния намест­ни­ка в часы досу­га, выяв­ле­ние свя­зи этих осо­бен­но­стей с его поведе­ни­ем в рабо­чее вре­мя³ а так­же с харак­те­ром рим­ско­го про­вин­ци­аль­но­го управ­ле­ния в эпо­ху Прин­ци­па­та. Осно­вой иссле­до­ва­ния ста­ли в первую оче­редь сочи­не­ния рим­ских юри­стов II — нача­ла III в. н. э., труды ора­то­ров и писа­те­лей⁴, а так­же дан­ные эпи­гра­фи­ки и папи­ро­ло­гии.

с.60 До сих пор, насколь­ко я могу судить, эта тема еще не была пред­ме­том спе­ци­аль­но­го изу­че­ния. В работах по исто­рии рим­ско­го про­вин­ци­аль­но­го управ­ле­ния в пери­од Прин­ци­па­та она вооб­ще нико­гда не рас­смат­ри­ва­лась. И лишь в двух моно­гра­фи­ях, в кото­рых пер­со­наль­ный патро­нат и ари­сто­кра­ти­че­ская систе­ма цен­но­стей иссле­ду­ют­ся в свя­зи с осо­бен­но­стя­ми государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния в эпо­ху Импе­рии, затро­ну­ты неко­то­рые аспек­ты избран­ной мною темы⁵.

Рим­ский намест­ник, объ­ез­жав­ший свою про­вин­цию по цен­трам судеб­ных окру­гов, про­во­дил свой досуг в обыч­ные дни в обще­стве тех пред­ста­ви­те­лей город­ской зна­ти, чьим госте­при­им­ст­вом (hos­pi­tium) он поль­зо­вал­ся, а в празд­ни­ки — так­же и рядо­вых граж­дан про­вин­ци­аль­ных горо­дов. Сле­до­ва­тель­но, оба этих инсти­ту­та — госте­при­им­ство по отно­ше­нию к рим­ским долж­ност­ным лицам и полис­ные празд­не­ства — заслу­жи­ва­ют вни­ма­ния.

Вопро­сы, касаю­щи­е­ся инсти­ту­та госте­при­им­ства, раз­би­ра­ют­ся Уль­пи­а­ном в трак­та­те «Об обя­зан­но­стях про­кон­су­ла»⁶. Уже в самом нача­ле это­го сочи­не­ния, ссы­ла­ясь на рескрипт Севе­ра и Кара­кал­лы, он реко­мен­ду­ет намест­ни­ку поза­бо­тить­ся о том, чтобы пре­до­став­ле­ние госте­при­им­ства не обре­ме­ня­ло бы про­вин­цию («Ob­ser­va­re autem pro­con­su­lem opor­tet, ne in hos­pi­tiis prae­ben­dis one­ret pro­vin­ciam…» — D. 1. 16. 4 pr.). Прав­да, здесь может идти речь о раз­ме­ще­нии на постой не обя­за­тель­но само­го намест­ни­ка и его сви­ты, но и вои­нов, путе­ше­ст­ву­ю­щих по делам служ­бы⁷. Одна­ко в той же пер­вой кни­ге наше­го трак­та­та, где гово­рит­ся о вступ­ле­нии намест­ни­ка в про­вин­цию, име­ет­ся более опре­де­лен­ное и надеж­ное свиде­тель­ство. «Пол­но­стью отка­зы­вать­ся от подар­ков (xe­nia) про­кон­сул, конеч­но, не дол­жен, — пишет Уль­пи­ан, — но в этом слу­чае сле­ду­ет соблюдать меру, чтобы, с одной сто­ро­ны, не про­яв­лять мелоч­но­сти, отвер­гая (все), а с дру­гой — не впа­дать в жад­ность, теряя чув­ство меры при при­е­ме подар­ков. Боже­ст­вен­ный Север и импе­ра­тор Анто­нин⁸ в сво­ем изящ­ней­шем пись­ме разъ­яс­ни­ли этот вопрос. Вот дослов­но, что там напи­са­но: “Что же каса­ет­ся подар­ков (xe­nia), знай, како­во наше мне­ние: древ­няя пого­вор­ка гла­сит — не все, не все­гда, не от всех⁹. Ибо не при­ни­мать ни от кого — неучти­вость, но брать всюду — непри­ли­чие, а брать все под­ряд — нена­сыт­ность”. И соглас­но (импе­ра­тор­ским) ман­датам, ни сам про­кон­сул, ни какое-либо дру­гое офи­ци­аль­ное лицо не долж­ны при­ни­мать в каче­стве дара (do­num) или даре­ния (mu­nus) или (даже) поку­пать что-либо из того, что пре­вы­ша­ет потреб­ность в повсе­днев­ном про­пи­та­нии. Это отно­сит­ся не к гостин­цам (xe­nio­la), а ко все­му, что выхо­дит за пре­де­лы (повсе­днев­но­го) про­пи­та­ния. Но и подар­ки (xe­nia) не долж­ны (из-за их мно­го­чис­лен­но­сти) дово­дить­ся до раз­ме­ров даре­ний (ad mu­ne­rum qua­li­ta­tem)» (D. 1. 16. 6. 3; ср. D. 1. 18. 18). Сло­вом xe­nia, заим­ст­во­ван­ным из гре­че­ско­го язы­ка (ξέ­νια), назы­ва­ли подар­ки или гостин­цы, кото­ры­ми хозя­ин-госте­при­и­мец (греч. ξέ­νος — лат. hos­pes) по обы­чаю наде­лял оста­но­вив­ше­го­ся него в доме гостя¹⁰. Подар­ки (xe­nia) тако­го рода были не толь­ко непре­мен­ным атри­бу­том, но и сим­во­лом отно­ше­ний госте­при­им­ства (hos­pi­tium)¹¹. Подроб­ней­ший раз­бор Уль­пи­а­ном со ссыл­кой на рескрипт Севе­ра и Кара­кал­лы, а так­же на импе­ра­тор­ские ман­даты с.61 вопро­сов, отно­ся­щих­ся к подар­кам (xe­nia) намест­ни­ку, озна­ча­ет, что еще в нача­ле III в н. э. раз­ме­ще­ние пре­зи­да не в офи­ци­аль­ной рези­ден­ции, а в доме госте­при­им­ца было широ­ко рас­про­стра­нен­ным явле­ни­ем¹².

Пре­до­став­ле­ние госте­при­им­ства намест­ни­кам и дру­гим долж­ност­ным лицам вид­ны­ми граж­да­на­ми про­вин­ци­аль­ных горо­дов засвиде­тель­ст­во­ва­но начи­ная с пери­о­да Позд­ней рес­пуб­ли­ки¹³. Ско­рее все­го уже тогда этот инсти­тут сфор­ми­ро­вал­ся в сво­ем завер­шен­ном виде со все­ми при­су­щи­ми ему осо­бен­но­стя­ми. При­ем в сво­ем доме намест­ни­ка пред­став­лял собой иму­ще­ст­вен­ную повин­ность¹⁴, кото­рую, как пра­ви­ло, долж­ны были по оче­реди нести самые вид­ные граж­дане (pri­mo­res ci­vi­ta­tis) того про­вин­ци­аль­но­го горо­да, где он вер­шил суд¹⁵. Те, кто был ран­гом пони­же, раз­ме­ща­ли у себя сопро­вож­дав­ших намест­ни­ка лиц¹⁶. Таким обра­зом, соблюда­лось опре­де­лен­ное соот­вет­ст­вие соци­аль­но­го ста­ту­са и ран­га хозя­и­на и гостя¹⁷.

Наряду с подар­ка­ми (xe­nia) непре­мен­ным атри­бу­том «госте­при­им­ства» были пиры, кото­рые хозя­е­ва по обы­чаю долж­ны были устра­и­вать для сво­их гостей¹⁸. Инте­рес­но, что при­гла­ше­ния на эти пиры рас­сы­ла­ли не хозя­е­ва, а их высо­ко­по­став­лен­ные гости¹⁹. Обя­за­тель­ны­ми участ­ни­ка­ми тако­го пира явля­лись намест­ник (или иное долж­ност­ное лицо) и чле­ны его сви­ты²⁰, а так­же, чаще все­го, при­ни­мав­ший их у себя хозя­ин с.62 дома²¹. Состав осталь­ных гостей опре­де­лял­ся пра­ви­лом, в соот­вет­ст­вии с кото­рым сотра­пез­ни­ка­ми долж­ны быть люди близ­кие друг дру­гу по харак­те­ру и обще­ст­вен­но­му поло­же­нию (Plut. Quaest. Conv. 708 D; 709 B). «Когда уго­ща­ешь обедом намест­ни­ка, — ука­зы­ва­ет Плу­тарх, — разу­ме­ет­ся, наи­бо­лее под­хо­дя­щие сотра­пез­ни­ки — это выс­шие маги­ст­ра­ты (если они дру­зья) и пер­вые лица в горо­де»²². Оче­вид­но, реко­мен­да­ции тако­го рода были свя­за­ны с широ­ко рас­про­стра­нен­ны­ми в рим­ском обще­стве пред­став­ле­ни­я­ми и сте­рео­ти­па­ми. У рим­ских импе­ра­то­ров в пери­од Прин­ци­па­та было в обы­чае при­гла­шать на пир маги­ст­ра­тов и знат­ней­ших сена­то­ров (SHA. Pert. 6. 2)²³. На обедах, посто­ян­но устра­и­вае­мых Цеза­рем в про­вин­ци­ях, кото­ры­ми он управ­лял, наряду с его дру­зья­ми при­сут­ст­во­ва­ли знат­ней­шие из мест­ных жите­лей (il­lustrio­res pro­vin­cia­rum — Suet. Iul. 48). На послед­ний в сво­ей жиз­ни пир Катон Млад­ший при­гла­сил выс­ших маги­ст­ра­тов (ἄρχον­τες) Ути­ки и всех дру­зей, нахо­див­ших­ся в горо­де (Plut. Ca­to Min. 67. 1).

Намест­ни­ки часто пиро­ва­ли не толь­ко в домах сво­их госте­при­им­цев, но и у дру­гих вид­ных граж­дан²⁴. По сооб­ще­нию Плу­тар­ха, Цице­рон в Кили­кии осво­бо­дил про­вин­ци­а­лов от пиров в честь намест­ни­ка, но вме­сто это­го сам при­гла­шал к сво­е­му сто­лу тех, кто был ему при­я­тен, и еже­днев­но пот­че­вал их без рос­ко­ши, но вполне достой­но (Plut. Cic. 36. 3) Види­мо, вме­сто того, чтобы пиро­вать по оче­реди в домах самых вли­я­тель­ных граж­дан, он посто­ян­но при­гла­шал их обедать в дом сво­его госте­при­им­ца²⁵. Ско­рее все­го намест­ник пиро­вал у тех, кто раз­ме­стил у себя чле­нов его сви­ты²⁶ либо у тех, кто был его сотра­пез­ни­ком в доме его госте­при­им­ца, при­чем это мог­ли быть либо одни и те же люди²⁷, либо по край­ней мере люди одно­го кру­га.

Таким обра­зом, зна­чи­тель­ную часть сво­его сво­бод­но­го вре­ме­ни рим­ский намест­ник про­во­дил на пирах в обще­стве сво­его госте­при­им­ца, а так­же самых вид­ных граж­дан и маги­ст­ра­тов того горо­да, где он вер­шил суд. В соот­вет­ст­вии с обы­ча­ем для пиров была харак­тер­на осо­бая атмо­сфе­ра рас­ко­ван­но­сти и весе­лья, свя­зан­ная с пред­став­ле­ни­ем о равен­стве и дру­же­ском един­стве сотра­пез­ни­ков: «В поведе­нии и речах за дру­же­ским куб­ком гос­под­ст­ву­ет вели­чай­шая сво­бо­да и непри­нуж­ден­ность в соче­та­нии с шут­кой» (Plut. Quaest. Conv. 707 E; пер. Я. М. Боров­ско­го)²⁸. По свиде­тель­ству Плу­тар­ха, цель пира — «обес­пе­чить с помо­щью удо­воль­ст­вия укреп­ле­ние друж­бы сре­ди при­сут­ст­ву­ю­щих или ее воз­ник­но­ве­ние: ведь пир — это вре­мя­про­вож­де­ние за с.63 вином, кото­рое бла­го­да­ря при­ят­но­му поведе­нию завер­ша­ет­ся друж­бой» (Quaest. Conv. 621 C)²⁹. Этим пред­став­ле­ни­ям вполне соот­вет­ст­ву­ет утвер­жде­ние Апу­лея, что люди, име­ю­щие обык­но­ве­ние в часы досу­га намест­ни­ков надо­едать им сво­им при­сут­ст­ви­ем, «хва­ста­ют­ся види­мо­стью друж­бы с ними» (Flor. 17). Таким обра­зом, имен­но на пирах намест­ник дол­жен был «сбра­сы­вать с себя обли­чие вла­сти» и про­яв­лять свою fa­ci­li­tas (обхо­ди­тель­ность, любез­ность)³⁰, спо­соб­ст­ву­ю­щую уста­нов­ле­нию нефор­маль­ных дру­же­ских свя­зей меж­ду ним и его помощ­ни­ка­ми, с одной сто­ро­ны, и наи­бо­лее вид­ны­ми граж­да­на­ми про­вин­ци­аль­но­го горо­да — с дру­гой.

Подоб­ным обра­зом вели себя на досу­ге и «хоро­шие» импе­ра­то­ры, кото­рые ока­зы­ва­ли раз­лич­ные зна­ки вни­ма­ния сво­им высо­ко­по­став­лен­ным сотра­пез­ни­кам и даже ходи­ли в гости к сво­им дру­зьям. Такое поведе­ние рас­смат­ри­ва­лось как про­яв­ле­ние пра­ви­те­лем граж­дан­ской уме­рен­но­сти и ува­же­ния рес­пуб­ли­кан­ских тра­ди­ций³¹.

Укреп­ле­нию дру­же­ских свя­зей намест­ни­ков с их госте­при­им­ца­ми спо­соб­ст­во­ва­ло и вру­че­ние послед­ни­ми подар­ков (xe­nia)³². И хотя при­но­ше­ния про­вин­ци­а­лов намест­ни­кам стро­го пре­се­ка­лись цен­траль­ной вла­стью³³, она не запре­ща­ла при­ни­мать xe­nia, посколь­ку отказ от них был рав­но­си­лен отка­зу от пред­ла­гае­мой друж­бы и мог раз­ру­шить нефор­маль­ные пер­со­наль­ные свя­зи меж­ду намест­ни­ка­ми и их госте­при­им­ца­ми³⁴.

Таким обра­зом, «госте­при­им­ство» по отно­ше­нию к намест­ни­кам име­ло двой­ст­вен­ную при­ро­ду, будучи одно­вре­мен­но и государ­ст­вен­ной повин­но­стью, и соци­аль­ным инсти­ту­том ари­сто­кра­ти­че­ско­го обще­ства, свя­зан­ным с уста­нов­ле­ни­ем «друж­бы» меж­ду рим­ски­ми долж­ност­ны­ми лица­ми и самы­ми вид­ны­ми из про­вин­ци­а­лов³⁵.

Госте­при­им­ство по отно­ше­нию к намест­ни­ку было не един­ст­вен­ным спо­со­бом уста­нов­ле­ния с ним нефор­маль­ных пер­со­наль­ных свя­зей. В про­вин­ци­аль­ном горо­де, так же, как и в самом Риме, новый день, по всей види­мо­сти, начи­нал­ся для намест­ни­ка с sa­lu­ta­tio — утрен­не­го при­вет­ст­вия со сто­ро­ны дру­зей и кли­ен­тов. Харак­те­ри­зуя досуг Цице­ро­на как иде­аль­но­го намест­ни­ка, Плу­тарх вслед за опи­са­ни­ем его пиров ука­зы­ва­ет: «В его доме не было при­врат­ни­ка, и ни один чело­век не видел Цице­ро­на, лежа­щим празд­но: с пер­вы­ми луча­ми солн­ца он уже сто­ял или рас­ха­жи­вал у две­рей сво­ей спаль­ни, при­вет­ст­вуя посе­ти­те­лей» (Plut. Cic. 36. 3; пер. С. П. Мар­ки­ша). Речь с.64 здесь, несо­мнен­но, идет о sa­lu­ta­tio, орга­ни­зо­ван­ной так, чтобы в ней мог при­нять уча­стие любой про­вин­ци­ал. Сам Цице­рон в пись­ме к бра­ту, слу­жив­ше­му намест­ни­ком Азии, отме­ча­ет с похва­лой: «Ни одно­му чело­ве­ку, как бы он ни был беден и бес­по­мо­щен, не закрыт доступ к тебе — и не толь­ко к тво­е­му три­бу­на­лу, куда допус­ка­ет­ся весь народ, но так­же в твой дом и твою спаль­ню» (Q. Fr. I. 1, 25; пер. В. О. Горен­штей­на).

Цере­мо­ния sa­lu­ta­tio, судя по папи­рус­ным дан­ным, была в ходу и у пре­фек­тов Егип­та (Ac­ta Ale­xandr. 7. 1. 66—69)³⁶. Мож­но пред­по­ло­жить, что она явля­лась рас­про­стра­нен­ной в про­вин­ци­ях, и усо­мнить­ся в том, что любой про­вин­ци­ал мог сво­бод­но при­нять в ней уча­стие³⁷.

Не менее важ­ную роль в при­об­ре­те­нии «друж­бы» и покро­ви­тель­ства намест­ни­ка игра­ли реко­мен­да­тель­ные пись­ма (com­men­da­tio­nes) от его дру­зей и род­ст­вен­ни­ков³⁸. В трак­та­те «Об обя­зан­но­стях про­кон­су­ла» Уль­пи­ан пишет: «Преж­де чем всту­пить в пре­де­лы назна­чен­ной ему про­вин­ции, про­кон­су­лу над­ле­жит послать эдикт о сво­ем при­бы­тии, содер­жа­щий реко­мен­дую­щие его сведе­ния, (напри­мер) есть ли у него где-либо дру­зья и род­ст­вен­ни­ки сре­ди про­вин­ци­а­лов»³⁹. «Реко­мен­до­вать себя кому-либо» озна­ча­ло в рим­ском обще­стве — обра­тить­ся с прось­бой о под­держ­ке и пред­ло­же­ни­ем сво­ей друж­бы⁴⁰. Ука­зы­вая сво­их дру­зей и род­ст­вен­ни­ков сре­ди про­вин­ци­а­лов, намест­ник тем самым пред­ла­гал вос­поль­зо­вать­ся их услу­га­ми в уста­нов­ле­нии нефор­маль­ных дру­же­ских кон­так­тов. Разу­ме­ет­ся, тако­го рода услу­ги были доступ­ны толь­ко бога­тым и вли­я­тель­ным про­вин­ци­а­лам, при­над­ле­жав­шим к тому же кру­гу, что и дру­зья и род­ст­вен­ни­ки намест­ни­ка, про­жи­вав­шие в про­вин­ции⁴¹.

Под­во­дя пред­ва­ри­тель­ные ито­ги, мож­но отме­тить, что в обыч­ные (непразд­нич­ные) дни намест­ник, а так­же люди, вхо­див­шие в его сви­ту, про­во­дил свое сво­бод­ное вре­мя глав­ным обра­зом в кру­гу самых вид­ных граж­дан про­вин­ци­аль­ных горо­дов, обща­ясь с ними на рав­ных, поль­зу­ясь их госте­при­им­ст­вом и при­ни­мая от них подар­ки (xe­nia). Его досуг был орга­ни­зо­ван так, чтобы обес­пе­чить ему наи­луч­шие воз­мож­но­сти для созда­ния и укреп­ле­ния нефор­маль­ных дру­же­ских свя­зей с вли­я­тель­ны­ми про­вин­ци­а­ла­ми. При­чем цен­траль­ная власть не толь­ко не пре­пят­ст­во­ва­ла подоб­ным свя­зям, но, наобо­рот, ока­зы­ва­ла им под­держ­ку⁴².

Меж­ду тем нефор­маль­ные кон­так­ты в неофи­ци­аль­ной обста­нов­ке порож­да­ли мно­же­ство про­блем и опас­ных ситу­а­ций как для само­го намест­ни­ка, так и для цен­траль­ной вла­сти. В соот­вет­ст­вии с ари­сто­кра­ти­че­ской эти­кой «друж­ба» пред­по­ла­га­ла вза­им­ный обмен услу­га­ми (of­fi­cia) и бла­го­де­я­ни­я­ми (be­ne­fi­cia)⁴³. В ответ на ока­зан­ный ему при­ем намест­ник дол­жен был обес­пе­чить сво­им госте­при­им­цам и сотра­пез­ни­кам осо­бое с.65 при­ви­ле­ги­ро­ван­ное по срав­не­нию с дру­ги­ми про­вин­ци­а­ла­ми поло­же­ние⁴⁴ не изме­няя при этом сво­е­му дол­гу спра­вед­ли­во­го и бес­при­страст­но­го судьи и пра­ви­те­ля⁴⁵. Сов­ме­стить вер­ность соци­аль­ным обя­за­тель­ствам и дол­гу государ­ст­вен­но­го дея­те­ля было чрез­вы­чай­но слож­но⁴⁶. В неофи­ци­аль­ной и в офи­ци­аль­ной обста­нов­ке намест­ни­ку при­хо­ди­лось руко­вод­ст­во­вать­ся дву­мя раз­ны­ми систе­ма­ми цен­но­стей и, сле­до­ва­тель­но, высту­пать в двух раз­ных обли­чи­ях. Оче­вид­но, имен­но с этим свя­за­но жест­кое про­ти­во­по­став­ле­ние досу­га и служ­бы, обхо­ди­тель­но­сти и суро­во­сти при опи­са­нии поведе­ния иде­аль­но­го намест­ни­ка и граж­да­ни­на.

Про­бле­мы и слож­но­сти, вызван­ные «друж­бой» меж­ду вид­ны­ми про­вин­ци­а­ла­ми и намест­ни­ка­ми, нашли отра­же­ние в адре­со­ван­ных послед­ним трак­та­тах-инструк­ци­ях⁴⁷. Юри­сты — авто­ры этих трак­та­тов — обра­ща­ют осо­бое вни­ма­ние на поведе­ние намест­ни­ка во вре­мя суда на гла­зах у тол­пы, состо­я­щей из рядо­вых граж­дан⁴⁸.

Так, Кал­ли­ст­рат заме­ча­ет: «Тому, кто вер­шит суд, надо следить, чтобы доступ к нему был лег­ким, но при этом он не испы­ты­вал бы пре­не­бре­же­ния (sed con­tem­ni non pa­tia­tur). Поэто­му в импе­ра­тор­ских ман­датах допол­ни­тель­но ука­зы­ва­ет­ся, что намест­ни­ки про­вин­ций не долж­ны допус­кать чрез­мер­ной друж­бы (ul­te­rio­rem fa­mi­lia­ri­ta­tem): ведь обще­ние на рав­ных (ex con­ver­sa­tio­ne aequa­li) порож­да­ет пре­не­бре­же­ние досто­ин­ст­вом (намест­ни­ка)» (D. 1, 18. 19 pr.). Сход­ные пре­до­сте­ре­же­ния мож­но най­ти у Уль­пи­а­на: «Про­кон­сул дол­жен про­яв­лять тер­пи­мость по отно­ше­нию к адво­ка­там, но в разум­ных пре­де­лах, чтобы не пока­за­лось, что им мож­но пре­не­бре­гать (ne con­tempti­bi­lis vi­dea­tur), — так, напри­мер, ему не сле­ду­ет смот­реть сквозь паль­цы на тех (из них), кто явля­ет­ся устро­и­те­лем или откуп­щи­ком тяжб, и толь­ко тем дол­жен он раз­ре­шить воз­буж­де­ние судеб­но­го дела, кому это доз­во­ле­но его эдик­том» (D. 1. 16. 9. 2). Упо­ми­на­ние адво­ка­тов в чис­ле тех, кто спо­со­бен пре­не­бре­гать досто­ин­ст­вом про­кон­су­ла, види­мо, неслу­чай­но. Судя по сохра­нив­шим­ся в афри­кан­ских про­вин­ци­ях почет­ным над­пи­сям, те из адво­ка­тов, кто при­над­ле­жал к выс­шей город­ской зна­ти, состав­ля­ли самую мно­го­чис­лен­ную груп­пу про­вин­ци­а­лов, поль­зу­ю­щих­ся покро­ви­тель­ст­вом намест­ни­ка⁴⁹. Види­мо, имен­но адво­ка­там было осо­бен­но удоб­но пожи­нать пло­ды «чрез­мер­ной друж­бы» с пре­зи­дом.

Сове­ты Кал­ли­ст­ра­та и Уль­пи­а­на застав­ля­ют вспом­нить сло­ва Таци­та о том, сколь часто про­яв­ля­е­мая на досу­ге обхо­ди­тель­ность ума­ля­ет авто­ри­тет намест­ни­ка (fa­ci­li­tas auc­to­ri­ta­tem… de­mi­nuit — Agr. 9. 3).

Уль­пи­ан так­же реко­мен­ду­ет про­кон­су­лу ока­зы­вать помощь тем, кто жалу­ет­ся, что не мог най­ти адво­ка­та «из-за могу­ще­ства сво­его про­тив­ни­ка (per ad­ver­sa­rii sui po­ten­tiam)», посколь­ку «нель­зя допус­кать, чтобы про­тив­ник мог так подав­лять сво­им могу­ще­ст­вом, и если чело­век ведет себя так само­власт­но, что все боят­ся высту­пить в каче­стве адво­ка­та про­тив­ной сто­ро­ны, то это может вызвать даже недоб­ро­же­ла­тель­ство к пра­ви­те­лю про­вин­ции» (hoc enim etiam ad in­vi­diam eius qui pro­vin­ciae praeest spec­tat — D. 1. 16. 9. 5). Види­мо, воз­му­ще­ние бес­чин­ства­ми мест­но­го маг­на­та может быть пере­не­се­но на черес­чур снис­хо­ди­тель­но­го к ним намест­ни­ка из-за «чрез­мер­ной друж­бы» меж­ду тем и дру­гим.

с.66 В дру­гом месте сво­его трак­та­та Уль­пи­ан отме­ча­ет, что «пре­зи­ды долж­ны отве­чать на запро­сы судей, у кото­рых име­ют­ся сомне­ния по вопро­сам пра­ва, но судьям, обра­щаю­щим­ся за сове­том по пово­ду фак­ти­че­ских обсто­я­тельств дела, пре­зи­ды не долж­ны его пре­до­став­лять… ведь такое дело ино­гда бес­че­стит (пре­зи­да) и дает повод для потвор­ства или при­стра­стия» (haec enim res non­num­quam in­fa­mat et ma­te­riam gra­tiae vel am­bi­tio­nis tri­buit — D. 5. 1. 79. 1). Сло­во gra­tia («бла­го­склон­ность», «при­стра­стие»), исполь­зо­ван­ное Уль­пи­а­ном, при­над­ле­жит к лек­си­ко­ну, свя­зан­но­му с отно­ше­ни­я­ми, осно­ван­ны­ми на вза­им­ном обмене бла­го­де­я­ни­я­ми и услу­га­ми⁵⁰. В дан­ном кон­тек­сте оно озна­ча­ет ско­рее все­го «дру­же­ское при­стра­стие»⁵¹. Намест­ни­ка, таким обра­зом, бес­че­стит стрем­ле­ние помочь сво­им могу­ще­ст­вен­ным дру­зьям в ущерб их про­тив­ни­кам в судеб­ном раз­би­ра­тель­стве. Чтобы избе­жать подоб­ных обви­не­ний, намест­ни­ки, вер­шив­шие суд, долж­ны были дистан­ци­ро­вать­ся от сво­их вли­я­тель­ных дру­зей, демон­стри­ро­вать свою стро­гость и суро­вость по отно­ше­нию ко всем участ­ни­кам судеб­но­го про­цес­са. Пли­ний хва­лит сво­его при­я­те­ля — намест­ни­ка за то, что, в отли­чие от мно­гих, он не захо­дит слиш­ком дале­ко в этом отно­ше­нии: «Ведь боль­шин­ство, опа­са­ясь пока­зать­ся слиш­ком при­страст­ны­ми к могу­ще­ст­вен­ным людям (ne gra­tiae po­ten­tium ni­mium im­per­ti­re vi­dean­tur), при­об­ре­та­ют сла­ву недоб­ро­же­ла­тель­но­сти и даже злоб­но­сти» (Plin. Ep. IX. 5. 2).

Нема­лые труд­но­сти и для намест­ни­ка, и для цен­траль­ной вла­сти порож­дал такой обя­за­тель­ный атри­бут «госте­при­им­ства», как подар­ки (xe­nia). Посколь­ку гра­ни­ца, меж­ду доз­во­лен­ны­ми при­но­ше­ни­я­ми (xe­nia) и недоз­во­лен­ны­ми дара­ми (do­na, mu­ne­ra) была столь же зыб­кой, как и гра­ни­ца меж­ду закон­ны­ми услу­га­ми (of­fi­cia) и бла­го­де­я­ни­я­ми (be­ne­fi­cia) в отно­ше­нии дру­зей и про­ти­во­за­кон­ным про­яв­ле­ни­ем потвор­ства и при­стра­стия, при­ем подар­ков (xe­nia) мог стать (и неред­ко ста­но­вил­ся) удоб­ным спо­со­бом обхо­да зако­нов про­тив корруп­ции⁵². С дру­гой сто­ро­ны, даже и доб­ро­со­вест­ный намест­ник, не укло­ня­ю­щий­ся от доз­во­лен­ных подар­ков, мог лег­ко ока­зать­ся жерт­вой обви­не­ния со сто­ро­ны вли­я­тель­ных про­вин­ци­а­лов, обде­лен­ных его «друж­бой»⁵³. Инте­рес­но, что свиде­те­ля­ми обви­не­ния про­тив отдан­но­го под суд пре­фек­та Егип­та высту­па­ют почтен­ные граж­дане, кото­рых он ред­ко при­гла­шал на свои пиры, а их пока­за­ния в нема­лой мере посвя­ще­ны застоль­ным уте­хам и бес­чин­ствам обви­ня­е­мо­го (Ac­ta Ale­xandr. 7. 1. 49—59).

Мож­но задать­ся вопро­сом, поче­му же при всех нега­тив­ных послед­ст­ви­ях нефор­маль­ных дру­же­ских свя­зей с про­вин­ци­а­ла­ми намест­ни­ки про­дол­жа­ли их завя­зы­вать и под­дер­жи­вать, а цен­траль­ная власть одоб­ря­ла и санк­ци­о­ни­ро­ва­ла подоб­ные отно­ше­ния Для того, чтобы отве­тить на этот вопрос, необ­хо­ди­мо обра­тить вни­ма­ние на то, с каки­ми ресур­са­ми и в каком окру­же­нии намест­ник дол­жен был осу­ществлять свою власть в про­вин­ции. По опре­де­ле­нию Э. Лин­тот­та, с кото­рым труд­но не согла­сить­ся, «штат намест­ни­ка про­вин­ции состо­ял глав­ным обра­зом из сви­ты, кото­рой имел обык­но­ве­ние окру­жать себя рим­ский маги­ст­рат или про­ма­ги­ст­рат, когда он выез­жал из Рима, при­чем она в свою оче­редь пред­став­ля­ла собой уре­зан­ную вер­сию с.67 домо­хо­зяй­ства и кру­га дру­зей рим­ско­го ари­сто­кра­та, моди­фи­ци­ро­ван­ную неболь­шой добав­кой государ­ст­вен­ных слу­жа­щих»⁵⁴. И хотя это опре­де­ле­ние отно­сит­ся в первую оче­редь к намест­ни­кам эпо­хи Рес­пуб­ли­ки, оно вполне соот­вет­ст­ву­ет реа­ли­ям пери­о­да Прин­ци­па­та. В это вре­мя намест­ник, а так­же его бли­жай­шие помощ­ни­ки, как пра­ви­ло, бра­ли с собой в про­вин­цию жен и детей⁵⁵ и, кро­ме того, наи­бо­лее дове­рен­ных рабов и отпу­щен­ни­ков⁵⁶. Сами же помощ­ни­ки намест­ни­ка обыч­но были его дру­зья­ми и род­ст­вен­ни­ка­ми⁵⁷. Поэто­му выра­же­ние mei — мои (люди), слу­жив­шее для обо­зна­че­ния чьих-либо домо­чад­цев, а так­же бли­жай­ших род­ст­вен­ни­ков, дру­зей и кли­ен­тов⁵⁸, мог­ло одно­вре­мен­но исполь­зо­вать­ся и для обо­зна­че­ния сви­ты намест­ни­ка (Plin. Ep. X. 15, 18)

Таким обра­зом, в про­вин­ци­аль­ном горо­де намест­ник (как и маги­ст­ра­ты в самом Риме⁵⁹) нахо­дил­ся в при­выч­ном ему окру­же­нии и испол­нял свои обя­зан­но­сти при­выч­ны­ми сред­ства­ми, опи­ра­ясь преж­де все­го на помощь сво­их домо­чад­цев, род­ст­вен­ни­ков, а так­же дру­зей и кли­ен­тов, т. е. людей, с кото­ры­ми он под­дер­жи­вал нефор­маль­ные пер­со­наль­ные отно­ше­ния⁶⁰. В этих усло­ви­ях рас­ши­ре­ние кру­га дру­зей и кли­ен­тов за счет вли­я­тель­ных про­вин­ци­а­лов озна­ча­ло преж­де все­го умно­же­ние помощ­ни­ков и сотруд­ни­ков намест­ни­ка в деле управ­ле­ния про­вин­ци­ей. Круг сотра­пез­ни­ков намест­ни­ка, разде­ляв­ших с ним его досуг, если не пол­но­стью, то в зна­чи­тель­ной мере сов­па­дал с кру­гом совет­ни­ков, вхо­див­ших в его con­si­lium и помо­гав­ших ему вести судеб­ные раз­би­ра­тель­ства⁶¹. Не имея в горо­дах сво­ей про­вин­ции с.68 под­чи­нен­ных ему чинов­ни­ков, намест­ник мог эффек­тив­но испол­нять свои обя­зан­но­сти, толь­ко зару­чив­шись под­держ­кой выс­ших маги­ст­ра­тов и самых вид­ных граж­дан этих горо­дов⁶², т. е., гово­ря ины­ми сло­ва­ми, уста­но­вив с ними нефор­маль­ные пер­со­наль­ные свя­зи, осно­ван­ные на вза­им­ном обмене бла­го­де­я­ни­я­ми и услу­га­ми.

В свою оче­редь завя­зы­ва­ние и исполь­зо­ва­ние лич­ных свя­зей с намест­ни­ка­ми и дру­ги­ми вли­я­тель­ны­ми рим­ля­на­ми (φι­λία ἡγε­μο­νική) было усто­яв­шим­ся поведен­че­ским сте­рео­ти­пом в поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти зна­ти про­вин­ци­аль­ных горо­дов и одно­вре­мен­но зало­гом ее эффек­тив­но­сти⁶³. Поэто­му несмот­ря на тяготы и рас­хо­ды, свя­зан­ные с пре­до­став­ле­ни­ем госте­при­им­ства намест­ни­ку и его сви­те, «пер­вые мужи» едва ли не каж­до­го круп­но­го горо­да стре­ми­лись добить­ся для него ста­ту­са цен­тра судеб­но­го окру­га⁶⁴. Сотруд­ни­че­ство намест­ни­ка в деле управ­ле­ния про­вин­ци­ей со сво­и­ми госте­при­им­ца­ми, дру­зья­ми и сотра­пез­ни­ка­ми из чис­ла мест­ных маг­на­тов поз­во­ля­ло ему исполь­зо­вать их вли­я­ние и обшир­ные ресур­сы, но вме­сте с тем застав­ля­ло его при­ни­мать во вни­ма­ние их инте­ре­сы. Сов­мест­ный досуг намест­ни­ка и «пер­вых мужей» про­вин­ци­аль­но­го горо­да, свя­зан­ный с госте­при­им­ст­вом, пира­ми и подар­ка­ми (xe­nia), так же, как и их сов­мест­ная дея­тель­ность, соот­вет­ст­во­вал харак­тер­ной для рим­ской дер­жа­вы поли­ти­ке сою­за импе­ра­тор­ской вла­сти с город­ской зна­тью и был одним из ее ком­по­нен­тов⁶⁵.

Рим­ский намест­ник являл­ся непре­мен­ным участ­ни­ком не толь­ко пиров для избран­ных, но и обще­го­род­ских празд­неств и зре­лищ.

Пер­во­на­чаль­но намест­ни­ки сами по образ­цу город­ских маги­ст­ра­тов устра­и­ва­ли празд­не­ства и зре­ли­ща в про­вин­ци­аль­ных горо­дах, пока Нерон не запре­тил им это­го, «ибо, зару­чив­шись народ­ным рас­по­ло­же­ни­ем, они избе­га­ли воз­мездия за пре­ступ­ное стя­жа­тель­ство» (Tac. Ann. XIII. 31. 4). Одна­ко и после запре­та они оста­ва­лись посто­ян­ны­ми посе­ти­те­ля­ми зре­лищ и пред­став­ле­ний, свя­зан­ных с город­ски­ми празд­не­ства­ми. По сооб­ще­нию Гая, «рабы стар­ше 30 лет отпус­ка­ют­ся на сво­бо­ду в любое вре­мя, так что они могут полу­чить воль­ную даже на ходу (in tran­si­tu), когда, напри­мер, пре­тор или про­кон­сул идут в баню или в театр» (Gai. I. 20; ср. D. 40. 2. 7). Менандр Ритор ука­зы­ва­ет, что обы­ча­ем уста­нов­ле­но при­гла­шать намест­ни­ка в город, где устра­и­ва­ют­ся празд­не­ства, и при­во­дит обра­зец соот­вет­ст­ву­ю­щей речи (Men. Rh. 424—425)⁶⁶. В муни­ци­паль­ном законе неболь­шо­го испан­ско­го город­ка Урсо­на, кото­рый вряд ли был цен­тром судеб­но­го окру­га, упо­ми­на­ют­ся почет­ные места на зре­ли­щах, пред­на­зна­чен­ные для намест­ни­ка и его кве­сто­ра⁶⁷. Оче­вид­но, намест­ни­ки вре­мя от вре­ме­ни спе­ци­аль­но посе­ща­ли тот или иной город, чтобы при­нять уча­стие в мест­ных празд­не­ствах.

Поведе­ние намест­ни­ков на зре­ли­щах отли­ча­лось, види­мо, той же любез­но­стью и пред­у­преди­тель­но­стью, что и на пирах. Моде­стин в сво­ем трак­та­те «О нака­за­ни­ях» спе­ци­аль­но пред­у­преж­да­ет пре­зи­дов, что они не долж­ны отпус­кать на сво­бо­ду пре­ступ­ни­ков, при­го­во­рен­ных к бою со зве­ря­ми из-за бла­го­во­ле­ния к ним наро­да⁶⁸ Этот вопрос намест­ни­кам сле­ду­ет согла­со­вать с прин­цеп­сом (D. 48. 19. 31). Прокура­тор Эпи­ра жало­вал­ся Эпи­к­те­ту, что под­верг­ся в теат­ре оскорб­ле­ни­ям со сто­ро­ны с.69 зри­те­лей, посколь­ку слиш­ком откры­то «болел» за непо­пу­ляр­но­го акте­ра (Epict. Diatr. III. 4). Дело закон­чи­лось нота­ци­ей Эпи­к­те­та несдер­жан­но­му пре­зи­ду. Судя по все­му, никто из зри­те­лей не постра­дал.

Поведе­ние намест­ни­ков и зри­те­лей ста­но­вит­ся понят­ным, если учесть, что в рим­скую эпо­ху места в теат­рах и амфи­те­ат­рах рас­пре­де­ля­лись по кури­ям, кол­ле­ги­ям и сосло­ви­ям (or­di­nes), а собрав­ши­е­ся на пред­став­ле­ние зри­те­ли фак­ти­че­ски явля­лись пра­виль­но орга­ни­зо­ван­ным граж­дан­ским кол­лек­ти­вом и мог­ли выра­жать свою волю имен­но в каче­стве тако­во­го⁶⁹. Обще­ст­вен­ные зре­ли­ща в пери­од Импе­рии в неко­то­ром смыс­ле заме­ня­ли коми­ции, и еди­но­душ­ное мне­ние всех или боль­шин­ства зри­те­лей неред­ко рас­смат­ри­ва­лось как выра­же­ние народ­но­го воле­изъ­яв­ле­ния⁷⁰. Имен­но поэто­му во вре­мя пред­став­ле­ний рядо­вые граж­дане вели себя более сво­бод­но, чем обыч­но, а их прось­бы, как пра­ви­ло, труд­но было отверг­нуть даже импе­ра­то­рам⁷¹. При­сут­ст­вие импе­ра­то­ров на зре­ли­щах как в Риме, так и в горо­дах Ита­лии и про­вин­ций было зало­гом их попу­ляр­но­сти, а их пред­у­преди­тель­ное любез­ное отно­ше­ние к зри­те­лям рас­смат­ри­ва­лось как про­яв­ле­ние граж­дан­ст­вен­но­сти и почте­ния к наро­ду⁷².

Таким обра­зом, и при­сут­ст­вие намест­ни­ка на зре­ли­щах, и его обхо­ди­тель­ное поведе­ние было свя­за­но с усто­яв­ши­ми­ся полис­ны­ми тра­ди­ци­я­ми и ожи­да­ни­я­ми под­власт­ных. Так же, как знать на пирах, рядо­вые граж­дане на зре­ли­щах мог­ли, види­мо, ока­зы­вать опре­де­лен­ное дав­ле­ние на намест­ни­ка, выра­жать свою волю и свои инте­ре­сы.

Под­во­дя ито­ги, мож­но отме­тить, что в про­вин­ци­аль­ном горо­де намест­ник, как пра­ви­ло, про­во­дил свой досуг в том же обще­стве, что и рабо­чее вре­мя, но не на один и тот же лад. Если, испол­няя слу­жеб­ные обя­зан­но­сти, он дол­жен был вести себя напо­до­бие город­ско­го маги­ст­ра­та, то в нефор­маль­ной обста­нов­ке пиров и зре­лищ ему сле­до­ва­ло ско­рее высту­пать в каче­стве част­но­го лица, демон­стри­руя свою обхо­ди­тель­ность, любез­ность и един­ство с под­власт­ны­ми. Такое поведе­ние соот­вет­ст­во­ва­ло полис­ным нор­мам и тра­ди­ци­ям и было харак­тер­но так­же и для пра­ви­те­лей дру­го­го ран­га — город­ских маги­ст­ра­тов и «хоро­ших» импе­ра­то­ров. Вме­сте с тем оно отве­ча­ло потреб­но­стям про­вин­ци­аль­но­го управ­ле­ния эпо­хи Прин­ци­па­та, ори­ен­ти­ро­ван­но­го на вза­и­мо­дей­ст­вие цен­траль­ной вла­сти и само­управ­ля­ю­щих­ся город­ских общин. Оно поз­во­ля­ло намест­ни­ку луч­ше узнать инте­ре­сы и потреб­но­сти соци­аль­ных сло­ев, с кото­ры­ми он дол­жен был счи­тать­ся, и вме­сте с тем — зару­чить­ся под­держ­кой самых вли­я­тель­ных и могу­ще­ст­вен­ных про­вин­ци­а­лов. От намест­ни­ка в этой ситу­а­ции тре­бо­ва­лось не столь­ко адми­ни­ст­ра­тив­ное, сколь­ко дипло­ма­ти­че­ское мастер­ство.

Нель­зя не при­знать, что «досуг» намест­ни­ка имел не мень­шее зна­че­ние для орга­ни­за­ции управ­ле­ния про­вин­ци­ей, чем его дея­тель­ность в рабо­чее вре­мя.

The ar­tic­le de­ve­lops the sub­ject dis­cus­sed in the aut­hor’s pa­per about the Ro­man go­ver­nor’s be­ha­viour at his wor­king ti­me (Ci­vi­lis do­mi­na­tio: the Ro­man Go­ver­nor in a Pro­vin­cial Ci­ty // VDI. 1997. № 3). His pre­sent aim is to point out the ways and ha­bits cha­rac­te­ris­tic of the Ro­man go­ver­nor in his lei­zu­re ti­me and to re­veal the links between his con­duct and the po­lis tra­di­tions and pe­cu­lia­ri­ties of the Ro­man pro­vin­cial go­vernment sys­tem of the Im­pe­rial pe­riod.

с.70 Evi­den­ce of Ro­man jurists, ora­tors, and wri­ters of 2—3 c. AD, as well as epi­gra­phi­cal and pa­py­ro­lo­gi­cal sour­ces bring the aut­hor to the conclu­sion that the insti­tu­tion of hos­pi­ta­li­ty (hos­pi­tium) and the pub­lic po­lis fes­ti­vals played an es­sen­tial part in the go­ver­nor’s oti­um.

The insti­tu­tion of hos­pi­ta­li­ty, ban­quets and gift-ma­king as­so­cia­ted with it per­mit­ted the go­ver­nor to es­tab­lish in­for­mal re­la­tions with the most pro­mi­nent of the ci­ty nob­les who took part in the sit­tings of his coun­sil (con­si­lium) when he sat in jud­ge­ment, and the re­la­tions of «friendship» and pat­ro­na­te with tho­se who­se help was in­dis­pen­sab­le for his nor­mal functio­ning. The po­lis ha­bit of exer­ci­sing po­li­ti­cal and ad­mi­nistra­ti­ve control through friends and de­pen­dents was still va­lid in go­ver­nor’s prac­ti­ce of the Im­pe­rial pe­riod.

Par­ti­ci­pa­ting in pub­lic fes­ti­vals and at­ten­ding po­pu­lar spec­tac­les, the go­ver­nor could get an op­por­tu­ni­ty to main­tain di­rect con­tacts with the ci­vil com­mu­ni­ty of the ad­mi­nis­te­red ci­ty and to ta­ke ac­count of the mood and at­ti­tu­des of mind of or­di­na­ry ci­ti­zens, whom he en­coun­te­red at po­pu­lar as­semblies and be­fo­re whom he held his trial.

Du­ring the ban­quets and spec­tac­les, in ac­cor­dan­ce with the long es­tab­lis­hed eti­quet­te, the go­ver­nors (li­ke ma­gistra­tes in the im­pe­rial ci­ties and em­pe­rors in Ro­me) were ex­pec­ted to be­ha­ve ge­ne­rous­ly, po­li­te­ly and de­moc­ra­ti­cal­ly, to ma­ni­fest their fi­de­li­ty to the ci­ty laws and cus­toms and their uni­ty with their sub­jects.

Thus, the go­ver­nor spent his oti­um and ne­go­tium wit­hin the sa­me circle of per­sons and in about the sa­me man­ner, oti­um being as im­por­tant for or­ga­ni­zing pro­vin­cial go­vernment as ne­go­tium.