Перевод с англ. О. В. Любимовой.
Эпилог
с.259 В некоторых важных отношениях смерть Цезаря не стала окончанием его пути. К смятению его убийц и других людей, вроде Цицерона, протестовавших против его власти и положения в государстве, римская политическая жизнь долгие годы продолжала вращаться вокруг Цезаря: его желания, его политика, его назначения, его наследник, его друзья, его солдаты и его враги. Отношение к Цезарю стало как бы универсальной лакмусовой бумажкой. Как мы видели, оказалось необходимым утвердить все решения и назначения Цезаря, по той простой причине, что каждый, кто занимал высокую правительственную или административную должность в Риме и империи, был назначен Цезарем, и если бы их посты оказались под сомнением, это вызвало бы хаос. Оказалось необходимым утвердить назначения и мероприятия, которые Цезарь запланировал, потому что лица, которым были обещаны должности, а вместе с ними власть и влияние, не желали от них отказываться, и если бы обещанное забрали назад, это породило бы бесконечные споры и борьбу.
Если говорить о политическом курсе Цезаря, то не существовало никакого иного политического курса, по которому можно было бы немедленно направить государство, и не было возможности немедленно достичь согласия относительно нового курса. В силу необходимости дела пошли так, как на ближайшее будущее установил Цезарь. Более того, при Цезаре управление государственными делами почти полностью оказалось в руках Цезаря, и под его руководством ими занимался своего рода кабинет из его близких друзей и союзников: Луций Корнелий Бальб, Гай Оппий, Гай Матий, Авл Гирций и личный секретарь Цезаря Фаберий. Эти люди ранее фактически управляли государством и было нелегко и вряд ли вообще возможно просто взять и забрать у них дела. Личные и государственные бумаги Цезаря и его денежные фонды — в которых были перемешаны личные и государственные деньги — почти сразу после его смерти были взяты под контроль (вероятно, его секретарём Фаберием) и переданы его ближайшим политическим союзникам Антонию и Лепиду, его коллеге по консульству и начальнику конницы. Это позволило им немедленно взять в свои руки государственные дела и тем самым сразу ослабить положение убийц.
Однако Антонию и Лепиду не удалось добиться лояльности «кабинета» Цезаря, в значительной мере потому, что ближайшие друзья и соратники Цезаря с с.260 самого начала жаждали мести за убийство Цезаря, а Антоний и Лепид из осторожности сперва согласились воздержаться от мщения и объявили амнистию убийцам. В эту мешанину явился наследник Цезаря, юный Октавиан, требуя, чтобы Цезарь был отомщён, а его самого Антоний и Лепид признали равным коллегой по правлению. Антоний, старший партнёр, отказался признать притязания Октавиана на политическое наследство Цезаря, но «кабинет» Цезаря сплотился вокруг молодого человека и помог ему пробиться к власти. С их помощью Октавиан также приобрёл верность многих солдат Цезаря, которые тоже жаждали мести за смерть своего любимого полководца. Этот раскол в лагере цезарианцев дал убийцам и их сторонникам некую передышку, чтобы попытаться отстоять их видение будущего Рима, но она была краткой и мимолётной. Кассий и Марк Брут скоро бежали на Восток, в наименее «цезарианскую» часть Римской империи, где ещё прочна была память о Помпее, и стали набирать армии, чтобы сразиться за своё политическое будущее.
Децим Брут вступил в должность наместника Цизальпийской Галлии, которую, по иронии судьбы, пообещал ему Цезарь, но вскоре его осадил Антоний. И хотя Октавиан спас его от этой осады, отсрочка оказалась краткой. Ведь хотя Октавиан временно противостоял Антонию, он, тем не менее желал смерти Децима Брута — и Децим Брут умер в этом же году, отрезанный войсками Антония и Октавиана. Ибо солдаты и офицеры Цезаря вскоре вынудили Антония и Октавиана примириться и начать сотрудничество в великом деле, которого ждали все цезарианцы: отмщение за великого человека.
Цицерон, почувствовав себя свободным и молодым после смерти Цезаря, во второй половине 44 г. и первой половине 43 г. приложил все силы, чтобы возродить традиционную правительственную систему и вернуть сенату власть над Римом. Эта борьба была проиграна с самого начала. Единственное, чего ему удалось добиться, — это временный союз с цезарианцами — Гирцием, Пансой, Октавианом, — которые сотрудничали с ним только для того, чтобы добиться от Антония признания своих прав. В распоряжении Цицерона имелись лишь сенаторы, люди, которые он силой своего красноречия способен был склонить к нужному для себя голосованию, — и «Филиппики», его великие речи этого года, служат вечным свидетельством исключительной силы его красноречия, — но на самом деле сенат стал «бумажным тигром». Власть в Риме давала армия, а не голосование сенаторов, а у Цицерона не было ни легиона. Было что-то благородное в решительной борьбе этого бесспорно великого старика за возрождение проигранного дела, и в конце концов Цицерон умер героически, хотя не всегда героически жил. Но всё же он умер: слуги пытались в носилках доставить его в безопасное место, он был перепачкан и утомлён пыльной дорогой, но храбро подставил шею под меч палача, заплатив высшую цену за то, что разгневал Антония, встал на пути Октавиана и защищал дело, проигранное много лет назад. Цицерону казалось, что он отдаёт жизнь за дело свободы, но вновь следует вспомнить о том, что представляла собой эта свобода.
В письмах Цицерона, написанных в
Кроме того, Цицерон боролся за право консервативных римских нобилей оставаться свободными и ничем не ограниченными властителями римского мира. Однако он знал, что эти консервативные нобили никогда не принимали его вполне в свой круг и не ценили. По иронии судьбы, именно Цезарь был единственным римским нобилем, который действительно симпатизировал Цицерону и ценил его по заслугам, и даже сам Цицерон это признавал. В письме брату Квинту, написанном в ноябре 54 г. (номер 3. 5 в собрании) он писал: «среди всех нашёлся только Цезарь, который любит меня, как я хотел бы, или даже, как думают некоторые, один он этого хочет».
Цицерон никогда не ценил Цезаря по заслугам, но многие другие римляне ценили. Мы видели, что его солдаты любили его и боготворили, а городское население почитало и в конце концов буквально поклонялось ему. Стоит взглянуть и на слова некоторых друзей Цезаря из элиты. В начале 43 г. Азиний Поллион писал Цицерону: «Что же касается Цезаря, то, — так как он, хотя и познакомился со мной, только достигнув своего столь высокого положения, принял меня в число самых старых друзей, — я любил его с глубочайшим благоговением и преданностью» (Цицерон. К близким. 10. 31). И Гай Матий, один из самых старых и близких друзей Цезаря, писал:
Поллион понимал позицию Цицерона и оставался дружественно настроен к нему, однако предпочёл Цицерону и старой Республике союз с цезарианцами и политическую дружбу с Антонием и Октавианом. Гай Матий ощущал притягательность республиканских ценностей и симпатизировал Цицерону, но остался верен Цезарю и поддержал наследника Цезаря. Через год после смерти Цицерона, в битве при Филиппах последние защитники старой Республики — если с.262 Кассий и Марк Брут действительно ими были — потерпели поражение и погибли. И хотя полководцами были Антоний и Октавиан, но именно солдаты Цезаря и офицеры Цезаря в конце концов свершили отмщение и навсегда обеспечили победу нового порядка, за который сражался Цезарь. После нескольких лет проскрипций и насилия оставался лишь решающий поединок между Антонием, правой рукой Цезаря в его последние годы, и Октавианом, наследником Цезаря. Октавиан, конечно, одержал победу и в последующие годы превратил себя в Августа — «Священного». Но именно имя Цезаря стало синонимом высшей власти и остаётся им и поныне в таких языках, как немецкий, русский и голландский, где название императора — kaiser, царь, keizer — прямо происходят от имени Цезарь.
Однако в конечном счёте традиция считать имя Цезаря синонимом автократии оказала самому Цезарю дурную услугу. Ибо, рассматривая жизненный путь Цезаря, мы всегда должны ставить рядом с ним — как и сам он ставил в своих сочинениях и хотел бы, чтобы это делали и мы — людей, которые служили ему, сражались за него, верили в тот образ Рима, за который он выступал и боролся как лидер марианского, циннанского, популярского движения в римской политике и обществе. Форум, комиций и Марсово поле заполняли толпы римских граждан, чтобы поддержать его на сходках и проголосовать за предложенные им законы; легионеры маршировали, трудились и сражались, чтобы стать неодолимой силой и сломить старый нобилитет; центурионы и трибуны возглавляли этих солдат и на своём примере демонстрировали самые подлинные традиции староримской отваги, исполнительности и стойкости; провинциалы, транспаданцы и представители италийской знати видели в возглавляемом Цезарем движении надежду на более справедливое отношение в рамках римской системы. Были и молодые и не очень молодые нобили, которые видели то же, что и Цезарь: что старая система управления перестала работать и её необходимо заменить другой, лучше соответствующей потребностям империи. Все эти люди, на самом деле, и сломили республиканскую систему управления и преобразовали римский мир. Цезарь был просто их агентом. Ему досталась слава, которая, вероятно, навсегда останется за ним. Но в своих собственных записках он счёл необходимым разделить эту славу с другими, хотя, конечно, и постарался подчеркнуть свою собственную долю, и именно такова истинная цена этого человека.
Цезарь был одним из действительно выдающихся персонажей мировой истории, но он был всего лишь человеком. Не следует воздавать ему больше хвалы или хулы, чем причитается одному человеку, как бы нам этого ни хотелось и что бы там ни говорили источники. Если бы Цезарь был просто гением-сверхчеловеком, или типичным аристократом, соперничающим за преобладание, или чужаком, нападающим на систему извне, или сварливым стариком, не желающим уступить дорогу молодёжи, его карьера не превзошла бы карьеру Лукулла или в лучшем случае Помпея. Только благодаря движению, которое вытолкнуло его наверх и подняло его к величию, Цезарь стал тем, кем он стал: римлянином, который шагал по миру подобно колоссу, тогда как его противники нашли себе бесславные могилы.
