Перевод с англ. О. В. Любимовой и С. Э. Таривердиевой.
X. Диктатор Цезарь
с.236 Вечером 14 марта 44 г. два роскошных аристократических особняка в Риме были наполнены важными гостями, приглашёнными на пышные обеды. В доме знатного патриция Марка Эмилия Лепида, начальника конницы Цезаря (заместитель командующего), собралась особенно выдающаяся группа, включающая — кроме самого Цезаря и его ближайших друзей, таких как Оппий и Бальб, — очаровательную египетскую царицу Клеопатру, друга Цезаря и его коллегу по консульству Марка Антония и, по иронии судьбы, Децима Брута, который участвовал в заговоре против Цезаря. Положение Цезаря в государстве, несомненно, требовало от него посещения множества таких обедов, хотя на самом деле он не особенно интересовался едой и напитками. Будучи крайне занят, Цезарь несколько воздерживался от участия в общем веселье и проводил время, просматривая государственные бумаги вместе с различными своими секретарями и подписывая документы. Тем временем тема беседы гостей (вероятно, изрядно выпивших) повернула к обсуждению лучшего рода смерти. В очередной раз ко всеобщему замешательству проявив свою способность одновременно концентрировать своё внимание на многих вопросах Цезарь, казавшийся занятым другим делом, внезапно высказал свою точку зрения: внезапная и неожиданная смерть является самой предпочтительной1.
По иронии судьбы, список гостей на другом большом обеде, который проводился в доме претора Гая Кассия Лонгина в честь предстоящего на следующий день получения его сыном мужской тоги — символический ритуал, отмечающий переход юного римлянина от детства к взрослому возрасту, — во многом состоял из тех, кто планировал убить Цезаря, дав ему, таким образом, ту самую смерть, которой он высказал предпочтение2. Знаменитый убийца Марк Брут был самым выдающимся гостем на этом вечере. Уже на следующий день, в мартовские иды, Цезарю предстояло получить то, чего он желал, — внезапную и неожиданную смерть — от рук Кассия, Брута и других участников их заговора. В число заговорщиков, убивших Цезаря в несчастливые мартовские иды 44 г. до н. э., которых, как сообщается, было более 60, входили многие близкие соратники Цезаря как по галльской, так и по гражданской войне — с.237 особенно Децим Брут, Гай Требоний и Сервий Сульпиций Гальба — а также многие из тех, кто сначала воевал в гражданской войне против Цезаря, а потом сдался и получил прощение и дальнейшее политическое продвижение от Цезаря, в особенности хозяин Гай Кассий и Марк Брут, которые были преторами этого года по милости Цезаря3. Можно задаться вопросом, что побудило давних дружески расположенных соратников Цезаря и людей, имевших причины для благодарности Цезарю за то, что победив, он не стал мстить, объединиться против него в заговор с целью убийства. Ответ можно найти в том, каким образом Цезарь удерживал и осуществлял власть в прошлом, с начала гражданской войны, и, что важнее, в том, каким образом, в понимании заговорщиков, Цезарь намеревался удерживать и осуществлять власть в будущем.
Римский нобилитет обладал глубоко укоренившейся верой в традиционную коллегиальную и сменяемую систему олигархического правления. Они также были убеждены, что, как потомки древних знатных родов, имеют совершенно исключительное право занимать высшие позиции в политической иерархии в Риме. Цезарь опрокинул их ожидания в обоих отношениях. Его автократическое положение в государстве, которому они не видели никакого конца, кроме смерти Цезаря, вызывало у них неприятие. Возможно, даже более важным было то, что осуществлённое Цезарем включение незнатных, сравнительно недавно романизованных италийцев во властные политические круги, которое явно было задумано как постоянное, вызвало у нобилей ожесточенный гнев и враждебность. Подобные люди могли сделать из этого лишь один вывод: Цезарь должен уйти и традиционная система правления должна быть восстановлена.
Победа в гражданской войне принесла Цезарю контроль над римским миром, так же, как Сулле чуть более 30 лет назад. Подобно Сулле, Цезарь оформил свою властную позицию через назначение диктатором. Эта должность была традиционной частью римской системы управления, хотя она не использовалась после Ганнибаловой войны до того момента, как Сулла воскресил её, и давала своему обладателю своего рода неограниченную власть — свободную от трибунского вето и других сдержек, встроенных в римскую политическую систему, — которая требовалась Цезарю. Его первая диктатура в 49 г. по назначению Марка Лепида была строго чрезвычайной должностью, и он занимал её лишь недолгое время. Вторая диктатура, на которую Цезарь был назначен консулом Сервилием Исавриком осенью 48 г., продолжалась целый год до осени 47 г. Её также можно было рассматривать как чрезвычайную меру, когда государство находилось в состоянии гражданской войны и всё зависело от того, что станет делать победитель в этой гражданской войне. Весной 46 г., однако, Цезарь был назначен диктатором на десять лет подряд, что, учитывая, что ему было около 54 лет, и большинство римлян не доживало до этого возраста, означало, что, вероятно, он останется диктатором большую часть оставшейся жизни или пожизненно4. Последний вариант был оформлен в начале 44 г., когда было постановлено, что Цезарь назначается dictatore perpetuo, пожизненным диктатором5.
Это было радикальное отступление от традиционной формы и назначения диктатуры, которая была задумана как чрезвычайная магистратура со строго ограниченной продолжительностью: назначенный должен был занимать эту должность лишь до тех пор, пока продолжается чрезвычайная ситуация или в течение шести месяцев, в зависимости от того, какой срок истек бы раньше. То есть, предполагалось, что максимальный срок этой магистратуры — шесть месяцев, но ожидалось, что диктатор сложит с себя полномочия, если сможет устранить чрезвычайную ситуацию до с.238 истечения шести месяцев6. Сулла уже отступил от этой традиционной диктатуры, так как занял должность на неограниченный срок и, в конечном счете, сохранял ее почти три года. Однако Сулла в конце концов сложил с себя диктатуру, продемонстрировав, что чрезвычайная ситуация, для устранения которой он был назначен, ликвидирована, и вернулся к частной жизни. Заняв должность диктатора сначала на десять лет, а затем пожизненно — и, как говорили, публично объявив, что Сулла был политическим невеждой, поскольку сложил с себя диктатуру, — Цезарь ясно дал понять, что единоличная власть, которую дала ему диктатура, должна стать постоянной характеристикой римской политической жизни, по меньшей мере, до тех пор, пока он жив7. Кроме того, как следствие, Цезарь ясно дал понять, что по его мнению Рим нуждается в единоличном правителе, чтобы руководить политической системой, с правом направлять и контролировать политический процесс и отдельных политиков.
Вряд ли это понимание было новым и неожиданным для Цезаря, таким же неприятным, каким оно, несомненно, было для многих нобилей. Потребность в доминирующем лидере для контроля над политической системой уже была признана в Риме в годы, предшествовавшие гражданской войне, как в политической философии, так и в практической политике. Цицерон, как поклонник традиционной системы управления, написал свою работу «О государстве», в общих чертах основанную на «Государстве» Платона, в конце
Если римская политическая жизнь в десятилетия, предшествовавшие
Постоянная диктатура Цезаря была всего лишь более сильной и явной формой выражения этой общепризнанной потребности в доминирующем попечителе, чтобы не позволить насилию и коррупции в римской политической жизни выйти из-под контроля. Люди, подобные Цицерону, признавали, что скорее всего Помпей не сложил бы власть и не перестал бы быть верховным попечителем римской политики — под каким бы то ни было титулом (или титулами) — если бы выиграл гражданскую войну10. Даже такой человек, как Гай Кассий, признал, как мы видели, что господство Цезаря предпочтительнее альтернативы, ожидавшейся от сыновей Помпея. Всё же, несмотря ни на что, нобили продолжали надеяться, что Цезарь восстановит традиционную систему управления и позволит ей снова беспрепятственно функционировать. Цицерон выразил эту надежду в публичной речи в 46 г.11 Даже такой надежный сторонник Цезаря, как историк Саллюстий, если действительно он является автором двух epistularum ad Caesarem senem («Писем к Цезарю-старцу»), каковым по моему мнению является, ожидал, что Цезарь в какой-то момент отойдёт в сторону и позволит реформированной версии традиционной системы управления функционировать свободно.
Римляне сенаторского сословия практически неспособны были понять, что в будущем они не смогут и им не позволят управлять Римской империей без доминирующего лидера, который бы их обуздывал и перед которым они бы отчитывались. В течение предыдущего столетия они проявили себя недостойными, определённо не заслуживающими доверия, снова и снова давая волю безудержной, по-видимому, склонности к коррупции, насилию, жестокости и ревнивой исключительности, не говоря уже о том, что они слишком часто не справлялись с управлением. Вследствие этого Цезарь не имел намерения отпустить вожжи власти и контроля. Единственный вопрос состоял в том, как осуществлять такой надзор и контроль после его смерти. Именно поэтому Цезарь, как сообщается, заметил, что государство нуждается в том, чтобы он жил, гораздо больше, чем сам он нуждается в продолжении жизни. Он ясно понимал, что в отсутствие его самого или кого-либо, способного играть ту же автократическую роль, политическая система неизбежно вновь скатится к насилию и гражданской войне12. Его трагедия и трагедия Рима заключалась в том, что он был одним из очень немногих представителей римского высшего класса, кто действительно понимал это.
Помимо автократической позиции самого Цезаря как диктатора, другая претензия старых нобилей к правлению Цезаря была вызвана его недостаточной исключительностью. Со времени первых раскатов того, что стало Союзнической войной в детстве и юности Цезаря, вопрос о полном и равном доступе к гражданству и политической карьере для италийцев стал горящей политической проблемой. Дядя и тесть Цезаря Марий и Цинна, как мы видели, твёрдо выступили за предоставление такого доступа; в результате их политическое движение было с.240 жестоко подавлено Суллой и оптиматами. На протяжении всей своей политической карьеры Цезарь выступал за политику Мария и Цинны и даже за дальнейшее распространение этой политики на новые группы союзников/подданных, которые были достаточно пригодны для получения римского гражданства, в первую очередь на транспаданцев. Став диктатором и победителем в гражданской войне, Цезарь наконец получил возможность воплотить эту политику в жизнь. Мы видели, что распространение гражданства на транспаданцев было одним из первых его мероприятий.
Важно отметить, что он действительно открыл путь в сенат и к политической карьере новым людям, как и обещал. Хотя Цезарь не пренебрегал представителями старых знатных родов при замещении консульских должностей — например, Публий Сервилий Исаврийский был консулом в 48 г., Марк Эмилий Лепид в 46 г., Квинт Фабий Максим в 45 г. и Марк Антоний и Публий Корнелий Долабелла в 44 г., — однако новые люди в эти годы достигали консульства в равной мере: Публий Ватиний и Квинт Фуфий Кален в 47 г., Гай Требоний и Гай Каниний Ребил в 45 г., Авл Гирций и Гай Вибий Панса были назначены Цезарем на консульскую должность на 43 г. Многие из известных нам преторов, занимавших должности при Цезаре, тоже происходили из ранее неизвестных, «новых» семей; встречаются такие имена, как Марк Целий Руф, Квинт Педий, Гай Рабирий Постум, Гай Кальвизий Сабин, Гай Карринат, Тит Фурфаний Постум, Гай Саллюстий Крисп, Гай Азиний Поллион, Квинт Корнифиций, Луций Мунаций Планк, Луций Стай Мурк, Луций Тиллий Кимвр, Гай Цестий, Гай Кузиний, Спурий Оппий, Гай Турраний и Марк Вегилий. Это не те имена, что заполняли римские консульские списки республиканской эпохи, хотя многим из них предстояло появиться в консульских списках будущих десятилетий. Такие семьи как Целии, Саллюстии, Азинии, Стайи, Мунации и так далее происходили из domi nobilium, италийских аристократов, которых традиционный нобилитет ревниво держал за пределами властных кругов со времен Союзнической войны. Именно за обещание придерживаться циннанской политики равного доступа эти люди и весь класс domi nobiles в целом поддерживали Цезаря перед гражданской войной и во время неё, и в списках высших магистратов этого периода мы видим их награду13.
Эта щедрая политика, осуществляемая Цезарем, обнаруживается не только в верхах. Пополнив и расширив сенат, Цезарь ввёл в правительственный совет множество людей из тех семей, которые ранее не имели сенаторского статуса, привлечённых со всей Италии. Более того, к испугу и потрясению оставшихся сторонников оптиматов, некоторые новые сенаторы даже прибыли из-за пределов собственно Италии: из числа новых граждан Цизальпийской Галлии, а некоторые — даже из романизированной элиты старой провинции Трансальпийской Галлии. Сообщается, что некоторые с претензией на «остроумие» вывешивали по всему Риму объявления с предложением, чтобы никто не показывал этим «иноземным» сенаторам дорогу в здание сената14. Подхватив эти настроения, солдаты Цезаря во время его галльского триумфа пели сатирические песни о том, как Цезарь заставил галлов сменить их традиционные штаны на сенаторские тоги с пурпурной каймой. Эти «традиционалисты» отказывались видеть, что именно Цезарь был настоящим традиционалистом в своей политике щедрости.
с.241 Рим достиг величия, постепенно включая побеждённые народы в число римских граждан, а их лидеров — в римский правящий класс. Решение ограничить такое расширение гражданства, принятое сенаторами в
Прочно укрепившись на вершине политической системы в качестве диктатора, пользуясь поддержкой широкой коалиции тех потомственных нобилей, которые желали принять перемены, честолюбивых италийских аристократов, новых граждан и обожающих его ветеранских легионов, Цезарь использовал свою власть для осуществления поразительного комплекса реформ, которые начали придавать новую форму римской политике и обществу. Примечательно, что Цезарь, постоянно отвлекаемый военными делами, нашёл время, энергию и исключительную изобретательность, чтобы предложить и провести программу реформ, касающуюся почти каждого аспекта римской жизни. Но, как было показано, он всегда отличался почти демонической энергией и смелой изобретательностью ума. Хотя некоторые из его реформ можно датировать точно, в целом нельзя установить определённую хронологию политических мероприятий и реформ Цезаря в 47—
Вероятно, первое место следует отдать его политическим реформам, так как именно крах римской политической системы вовлёк его в гражданскую войну и, следовательно, привёл к власти. Несомненно, наиболее важной и противоречивой из его политических реформ было просто принятие пожизненной диктатуры, которая дала ему место попечителя политического процесса. На этой должности он способен был предотвратить любые нарушения и насилия, омрачившие последние десятилетия республиканской эпохи. Чтобы уменьшить нездоровое соперничество за должности, которое было основной причиной коррупции и насилия в римской политике, Цезарь, как диктатор, назначал кандидатов на политические должности, сначала неформально и, видимо, на все должности, но затем он принял/получил формальное право назначать кандидатов на половину годичных магистратур — хотя на самом деле он всё ещё стремился плотно контролировать все выборы целиком15.
Цезарь пополнил сенат, который был серьёзно опустошён войной — что входило в обязанности цензора, — а затем существенно увеличил его размер, как сообщается, до 900 членов или прибавив половину к той численности, которая была установлена законами Суллы. Многие из новых сенаторов, как указано выше, происходили из нетрадиционной среды, что соответствовало его политике оздоровления сенаторского класса с помощью притока новой крови со всей Италии и из-за её пределов16. Он также увеличил количество ежегодных магистратов: число преторов выросло с 8 до 16; эдилов — с 4 до 6 с.242 за счёт добавления новой коллегии двух aediles ceriales[1] с особой ответственностью за государственные поставки и хранение зерна; а число квесторов увеличилось с 20 до 4017. Хотя Цезарь не считал целесообразным назначать на должность более двух традиционных консулов одновременно, он всё же начал более широко использовать суффект-консульства — по его указанию консул или консулы слагали полномочия в течение года и заменялись дополнительно избранными консулом или консулами — таким образом, фактически в течение года должность занимало более двух традиционных консулов18.
Увеличение числа магистратов служило по крайней мере трём целям: ещё больше снижало нездоровое соперничество за должности, обеспечивало большее количество должностных лиц, способных вести возрастающие объёмы государственных дел в расширившейся Римской империи, и позволило большему числу италийцев и других незнатных людей достичь высоких должностей. Учитывая увеличение сенаторского класса и значительное расширение всаднического класса после включения италийцев и транспаданцев в число римских граждан, — а также после ослабления чрезмерной политической борьбы за счёт своего собственного надзора, — Цезарь пересмотрел списки судей больших государственных quaestionum[2], установив, что они в будущем должны состоять наполовину из сенаторов, наполовину из всадников, исключив чуть менее значимых эрарных трибунов19. Далее, поскольку стало больше магистратов, способных заниматься провинциальным управлением, а в будущем все широкомасштабные имперские задачи предстояло решать ему самому или назначенным им лицам, Цезарь счёл возможным ограничить срок наместничества в провинциях одним годом для преториев, и двумя годами для консуляров20.
Из тех реформ, которые можно назвать социальными, наиболее важны были мероприятия Цезаря для устранения проблемы обнищания и регулирования численности населения. С тех пор, как Клодий учредил бесплатные хлебные раздачи, список ежегодных получателей этого подаяния раздулся более чем до
Со
Цезарь также озаботился социальным контролем в сфере общественной морали. С этой целью он распустил все коллегии, которые внесли столь большой вклад в ожесточение римской жизни в
Это приводит нас к вопросу об экономических реформах. Мы видели, что Цезарь предпринял шаги для облегчения экономических трудностей, вызванных гражданской войной, распорядившись, чтобы всё имущество оценивалось по довоенным ценам, отменив проценты, накопившиеся с начала войны и отменив часть платы, которую задолжали наниматели в Риме и Италии. Он преследовал цель, с одной стороны, предоставить должникам и нанимателям облегчение после разорительного роста цен и процентных ставок и общего ограничения кредита, вызванных гражданской войной, а с другой стороны, гарантировать кредиторам и землевладельцам уважение к их базовым правам собственности: не должно было произойти простой отмены долгов или захвата/перераспределения собственности29.
Чтобы стимулировать экономическую жизнь, а также увеличить собственную популярность и славу, Цезарь быстро продолжал работу над своими огромными строительными проектами: форум Юлия, септа Юлия и базилика Юлия в самом Риме, а также многочисленные строительные проекты по всей Италии и за её пределами — например, в южной Галлии. Кроме того, он предпринял перестройку здания сената, которое сгорело во время мятежа, последовавшего за смертью Клодия. Сенат поручил с.244 это дело Фавсту Сулле, сыну великого диктатора, который, однако, погиб на войне в Африке в 47 г. Новое здание сената должно было называться курия Юлия, в честь нового и более популярного диктатора. Цезарь также восстановил сбор таможенных пошлин в Италии, которые не взимались со времен Союзнической войны. Эта мера должна была помочь италийским городам восстановить налоговую стабильность после напряжения гражданской войны30. Цезарю приписываются другие большие проекты, которые имели бы значительный экономический эффект — перестройка порта в Остии, чтобы развить заморскую торговлю Рима, осушение Помптинских болот и Фуцинского озера, чтобы обеспечить дополнительную землю для сельского хозяйства — но при его жизни они так и не были осуществлены. Тем не менее, они отражают масштаб и основательность его программы реформ.
Римское право и юриспруденция тоже удостоились внимания. Цезарь установил изгнание в качестве наказания для осуждённых по обвинениям de vi (общественное насилие) или de maiestate (измена), а богатые люди, осуждённые за убийство, должны были лишиться по меньшей мере половины своего имущества, вдобавок к изгнанию. Несомненно, отчасти целью здесь был социальный контроль, так как это были наиболее серьёзные общественные и политические преступления, но упорядочение процедуры и исхода в римских судах давно представляло предмет беспокойства. В связи с этим Цезарь теперь предполагал осуществить тщательную кодификацию римского права, чтобы собрать точные законы, правила и процедуры как гражданского, так и уголовного права в один доступный источник и при этом сделать их более согласованными31. Этот великий проект, как и множество других, предложенных им, был прерван его смертью и в итоге был доведён до конца лишь спустя века при позднеантичных императорах Феодосии и Юстиниане: это лишь указывает, сколь дальновидными были некоторые из проектов Цезаря. Он поручил выдающемуся ученому и антиквару Варрону руководить учреждением общественных библиотек в Риме, по образцу великих библиотек таких эллинистических городов, как Александрия и Пергам32. Рим должен был стать центром культуры и образования того же уровня, что и великие города восточного Средиземноморья.
Однако, вероятно, самой знаменитой и долговечной реформой Цезаря стала реформа календаря. До этого времени римский календарь был основан на лунном годе, состоящем из двенадцати месяцев, в которых было либо двадцать девять, либо тридцать один день, за исключением февраля, в котором было двадцать восемь дней. В сумме это давало 355 дней в году, а поскольку солнечный год на самом деле длится 365 дней с четвертью, это означало, что официальный год постепенно расходился с солнечным, каждый год на десять дней. Чтобы приспособиться к этому, понтифики должны были каждые два года добавлять короткий дополнительный месяц после февраля; но в конце Республики этого часто не делали либо по небрежности, либо из нежелания продлить год должности политическому противнику. К
В 46 г. Цезарь учредил новый календарь, который вступил в силу в начале 45 г. и был основан на точных астрономических расчётах, выполненных известным с.245 греческим ученым по имени Сосиген, который установил в Риме (и с тех пор — во всем западном мире) солнечный календарь из 365 дней, где каждый четвёртый год удлинен на один день. Чтобы синхронизировать новый официальный юлианский календарь с фактическим солнечным годом, Цезарь ввёл два дополнительных месяца между ноябрем и декабрем, так же, как и обычный короткий дополнительный месяц после февраля в 46 г.; это означало, что на самом деле в этом году было 15 месяцев, составлявших в общем 445 дней33. С тех пор этот научно обоснованный юлианский календарь всегда оставался основой западных календарей, хотя небольшие дополнительные изменения были внесены в 1582 г. папой Григорием XIII.
Помимо реформ, Цезарь также был постоянно занят текущим управлением римским государством и империей: все важные дела теперь решались скорее через него, чем через сенат и магистратов. Хотя консулы и преторы продолжали выполнять свои рутинные административные и судебные обязанности, а сенат продолжал собираться и давать им советы, диктатор решал наиболее важные вопросы, особенно — связанные с внешней и военной политикой. Цезарь сам составлял договоры, определял размеры владений и взаимоотношения царей-клиентов и
Хотя формально предполагалось, что такие вопросы должны решаться только с согласия сената и народа, Цезарь не всегда находил время совещаться с ними, а просто распоряжался записать, что с ними проконсультировались. Поэтому сенаторы могли обнаружить запись о том, что они свидетельствовали или голосовали по поводу документов и постановлений, о которых в действительности не знали. Например, Цицерон сообщает, что был ошеломлён, получив благодарственное письмо от мелкого восточного царя, о котором никогда не слыхал, за голосование в пользу предоставления ему желаемого статуса. Из-за огромной занятости Цезарь просто не мог отвлекаться на долгие споры и пререкания в сенате. Всё чаще и чаще он решал дела только с маленькой группой лояльных советников — Оппием, Бальбом, Матием, Гирцием и множеством вольноотпущенных секретарей и экспертов. Это также было причиной гнева и растущей враждебности к нему среди многих членов сената и нобилитета, которые в результате обнаружили себя в изоляции. Цезарь знал об этой враждебности: когда он был слишком занят, чтобы сразу встретиться с Цицероном, который хотел увидеть его, и вынужден был заставить его ждать, то заметил, что у него нет сомнений, что даже Цицерон, такой добродушный, должен ненавидеть его. И, конечно, Цицерон его ненавидел34.
Положение Цезаря в государстве к 45 г. стало настолько преобладающим и деформирующим, что римская политика и общество не могли функционировать даже с той степенью свободы, которую Цезарь мог позволить. Несомненно, отчасти именно по этой причине Цезарь в последние месяцы планировал ещё одну крупную военную кампанию. После катастрофы Красса восточная граница римской империи никогда не была в полной безопасности, и быстрые переходы самого Цезаря через восточные провинции и клиентские царства в 48 и 47 гг. едва ли обеспечили лояльность этих областей к нему. с.246 На самом деле армия из нескольких легионов в Сирии, которой командовал младший родственник Цезаря Секст Юлий Цезарь, в 46 г. подняла мятеж под предводительством некоего Цецилия Басса и убила своего командира35.
Цезарь планировал повести большую армию против парфян, чтобы стабилизировать восточную империю и отомстить за поражение и смерть Красса36. Эти мотивы были необходимы и достаточны с государственной точки зрения; но Цезарь, несомненно, надеялся, что его отсутствие в Риме в течение нескольких лет и завоевание славы победителя известного врага Рима окажет стабилизирующее воздействие на римскую политическую жизнь и поможет сенаторам и нобилям дорасти до того, чтобы принять новые ограничения, в рамках которых им придётся действовать. Если великий диктатор не будет постоянно присутствовать и вмешиваться в их ежедневную политическую и социальную жизнь, то это хотя бы отчасти облегчит стресс, связанный с принятием его господства.
Относительно враждебности простых граждан Цезарь не имел подобных опасений. Он был чрезвычайно популярен. Несомненно, в значительной мере это объяснялось достигнутой им военной славой, благами, которые люди получили от его строительных проектов, и популярностью щедрого лидера-реформатора, которой он всегда обладал. Но Цезарь постарался увеличить эту популярность с помощью ряда общественных празднеств и представлений, предназначенных для того, чтобы укрепить его славу и развлечь народ. Цезарь пообещал устроить погребальные игры в честь своей дочери Юлии еще в 54 г., в год ее смерти. Занятость в Галлии и последующая гражданская война вынудили его отложить эти игры, но наконец он их отпраздновал с широким размахом и огромными тратами, развлекая народ гладиаторскими боями и звериными травлями37. Он также отпраздновал в 46 г. подряд четыре триумфа: над галлами, над египтянами, над Фарнаком и над Юбой, царем Нумидии. По случаю каждого триумфа не только устраивались великолепные шествия и зрелища и выплачивались вознаграждения его ветеранам, но и раздавались подарки народу и устраивались роскошные общественные пиры. Не жалели никаких денег, как теперь говорят. Среди иноземных пленников, проведённых в этих триумфах, к радости народа, были проведены великий галльский вождь Верцингеторикс и египетская царевна Арсиноя. Однако в своём африканском триумфе Цезарь перешёл границы, когда позволил пронести в процессии узнаваемые карикатуры некоторых погибших римских врагов, включая и Катона38. В 45 г. он отпраздновал пятый триумф над Испанией, первый и единственный триумф, полностью и откровенно посвященный его победе над римскими врагами39.
Цезарь также проявил щедрость, позволив отпраздновать триумфы своим подчинённым: например, его племянник Кв. Педий и его легат Квинт Фабий получили триумфы «за Испанию» в 45 г., хотя в действительности достигли немногого или даже вообще ничего40. Обычные праздники также отмечались с особым великолепием, а Цезарь руководил ими в триумфальных одеждах и лавровом венке; ибо сенат предоставил ему право так экстравагантно одеваться.
На самом деле, это была одна из многих, все более экстравагантных почестей, предоставленных Цезарю в эти годы. Несмотря на милосердие Цезаря и его общую любезность, сенат считал необходимым выражать свою лояльность и покорность Цезарю путём постоянного предоставления ему почестей. Некоторые из них, несомненно, с.247 были желанны для Цезаря, но представляется очевидным, что постоянный поток почестей стал доставлять ему неудобство, так как он понимал, что за этим вовсе не стоят искренние добрые чувства. Помимо права носить триумфальные одежды и лавровый венок, — указывающие на его репутацию непобедимого полководца и, несомненно, желанные, — он получил право въезжать в город верхом во время Латинских празднеств, право расширить священный померий (границу) Рима, титул императора (победоносного полководца) пожизненно для себя и своих наследников, а также золотое кресло для официальных случаев. Было решено установить ему статую на рострах (ораторской платформе) на Форуме, лицом к комицию. Статуя была украшена corona civica (венком за спасение жизни гражданина в сражении), который он заслуженно получил в юности и corona obsidionale (венок за восхождение первым на стену при осаде), которого он никогда не получал. Кроме того, его статуи должны были быть установлены в храмах Рима, включая статую рядом с Ромулом/Квирином в храме Юпитера Наилучшего Величайшего на Капитолии.
Наконец, было решено официально признать Цезаря богом — Божественным Юлием — и назначить ему жреца, так называемого фламина Юлия, которым был назначен Марк Антоний. Цезарь получил пожизненное право надзора за общественной моралью, хотя как диктатор он уже осуществлял эту по сути цензорскую функцию, наряду с прочими аспектами обязанностей цензоров. Он был назван Pater Patriae (отцом отечества), все магистраты должны были приносить клятву соблюдать его законы, а все сенаторы были обязаны поклясться защищать его особу. Должность верховного понтифика, которую он занял, так блестяще выиграв выборы в 63 г., должна была перейти к его наследникам, и было решено построить храм Clementiae, то есть, именно милосердию Цезаря. И, конечно, месяц квинтилий, в котором он родился, был переименован в июль в его честь: единственная из этих почестей, сохранившаяся до сегодняшнего дня41.
В конце концов, эти экстравагантные почести вызвали ещё большее ожесточение враждебности, которую испытывали к нему многие сенаторы и нобили, и вполне возможно, что некоторые из почестей в действительности были сознательно предложены для достижения этой цели42. Ибо нет сомнений, что эта враждебность возрастала в 45 г. и в начале 44 г. В результате, в отношении этих почестей Цезарь оказался, так сказать, между молотом и наковальней. Если он отклонял их, то это выглядело, словно он проявляет недостаточную благодарность и считает себя выше этих почестей и предоставившего их сената; если он принимал их, то это выглядело, словно он проявляет ненасытную жажду лести. В любом случае, это выглядело с его стороны как чрезвычайное высокомерие. И несмотря на то, что ему были предоставлены экстраординарные и беспрецедентные почести, постоянно ходили слухи, будто бы он не удовлетворен и желает большего. В частности, распространялся слух, что его удовлетворил бы только титул rex или царя. Об этом ходили разные истории. Согласно одной из них, его родственник Луций Котта собирался внести предложение, позволяющее Цезарю использовать титул rex за пределами Италии, ибо пророчество, обнаруженное в Сивиллиных книгах, с.248 якобы, утверждало, что победить парфян сможет лишь царь. Другой слух гласил, что он намеревался не только стать царем, но и перенести столицу империи из Рима в Александрию, — то есть, очевидно, Клеопатра стала бы его царицей, — или в Илион, с намеком на предполагаемое троянское происхождение Юлиев43.
Некоторых современных историков убедили слухи о желании Цезаря стать царём, несмотря на тот факт, что Цезарь предпринимал публичные шаги, чтобы опровергнуть эту идею. Однажды кто-то в толпе приветствовал проходящего мимо Цезаря словом rex, и он ответил, что его имя Caesar, а не Rex; то есть, Цезарь сделал вид, как будто этот человек принял его за члена семьи Марциев Рексов, а не Юлиев Цезарей, и, таким образом, Цезарь неявно отказался от принятия rex как титула. На празднике Луперкалий в феврале 44 г. Марк Антоний, одновременно жрец-луперк и римский консул, несколько раз предлагал Цезарю царскую диадему, какую носили эллинистические цари, а Цезарь отклонил её и наконец приказал отнести диадему в храм Юпитера и посвятить ее богу, единственному царю, который существовал или требовался в Риме44.
В конце концов, несомненно, следует доверять публичным действиям Цезаря, а не необоснованным слухам. Цезарь ясно дал понять, что не желает быть царём и, действительно, непонятно, с какой стати ему этого желать. Как пожизненный диктатор он имел всю власть царя, а его привилегия носить триумфальные одежды и лавровый венок позволяла ему выглядеть как царь, если он хотел его имитировать. Всё, что мог принести ему реальный титул царя, — это новую враждебность, о чем Цезарь прекрасно знал.
Однако слухи не умирали, и поскольку Цезарь отклонил диадему, начали утверждать, будто бы он сделал это с заметной неохотой и будто бы на самом деле он желал её принять. Непонятно, почему историки всерьез отдают предпочтение подобным неисторичным и псевдоисторичным слухам и инсинуациям, явно порожденным злобой, перед простым фактом того, что было сделано. В действительности, эти слухи показывают лишь то, что Цезарь оказался в ситуации, когда не мог какими-либо действиями или бездействием преодолеть гнев, злобу и враждебность, которые вызывал, если бы только не решил отказаться от всей своей власти и вернуться к частной жизни. И даже в этом случае, похоже, враждебность противников продолжала бы преследовать его.
К февралю 44 г. заговор с целью убийства Цезаря уже давно готовился. Известно, что ещё осенью 45 г. один из главных участников заговора, Гай Требоний, прощупывал Марка Антония на предмет желания участвовать в плане по устранению Цезаря. Антоний остался лично лоялен Цезарю, но не зашёл так далеко, чтобы сообщить Цезарю об этом разговоре45. Как уже отмечалось, в заговор вошли как давние сторонники Цезаря, так и бывшие его противники. Несомненно, их мотивы были разными. Некоторые прежние сторонники явно были недовольны тем, как Цезарь наградил их: так, Сервий Сульпиций Гальба обиделся, что не получил консульство, а Луций Минуций Басил сердился из-за того, что от него отделались деньгами вместо желанного наместничества. Некоторые были родственниками не прощённых пока врагов, как Луций Тиллий Кимвр, чей брат оставался с.249 в изгнании. Многие просто негодовали на господствующее положение Цезаря в государстве и ограничения, которые оно наложило на их собственное честолюбие; а многие, возможно, действительно считали, что диктатура Цезаря незаконна и вредит римскому государству. В любом случае, их объединяли враждебность к Цезарю, его положению и/или одному или нескольким его мероприятиям. Лидерами заговора стали несколько очень видных бывших сторонников и несколько очень важных и влиятельных бывших противников. Среди первых выделялись Гай Требоний и Децим Юний Брут Альбин, тогда как самыми значительными из вторых были Гай Кассий Лонгин и Марк Юний Брут (которого также называли Квинтом Цепионом Брутом после того, как его усыновил по завещанию родственник Квинт Сервилий Цепион)46.
Традиционно Кассия и Марка Брута выделяют как главных светочей заговора, и это представление восходит к Цицерону, который был близким другом Марка Брута и с самого начала симпатизировал противникам Цезаря, и к крайне хвалебной биографии Марка Брута у Плутарха47. Получила также распространение идея, будто Цезарь был особенно привязан к Марку Бруту — любил его почти как сына, и даже будто бы Марк Брут действительно был его сыном48. Последняя идея, основанная на хорошо известной и длительной связи Цезаря с матерью Марка Брута Сервилией, невозможна хронологически, поскольку Марк Брут родился около 85 г., когда Цезарю было лишь 14 или 15 лет: связь Цезаря с Сервилией в действительности относится к
Однако Брут, которого Цезарь любил почти как сына, — это другой Брут: Децим Брут Альбин. Децим Брут был близким помощником и сторонником Цезаря в течение всех галльских и гражданских войн: командовал флотом в войне против венетов в 56 г., командовал конницей, которую Цезарь оставил в Оверни в 52 г., чтобы занять Верцингеторига, пока Цезарь спешил соединиться со своей армией в центральной Галлии, руководил (что примечательно, вместе с Требонием) осадой Массилии в 49 г. и управлял Галлией по поручению Цезаря в 46 г. Децим Брут на самом деле был назван в завещании Цезаря наследником второй очереди, то есть, должен был вступить в наследство, если наследник первой очереди не пожелает или не сможет принять его, и было даже высказано предположение (великим исследователем Рима сэром Рональдом Саймом), что Децим Брут, родившийся в 81 г., когда Цезарю было около 19 лет, мог быть незаконным сыном Цезаря49.
Несомненно, Децим Брут был очень близким человеком Цезарю и очень важным лидером заговора, — и этот факт обычно затмевает лесть Марку Бруту и немалая путаница между двумя Брутами, в результате которой Марк Брут приобретает некоторые характеристики Децима Брута, наиболее очевидным примером чего является близость к Цезарю50. Если есть хоть слово правды в широко известной истории о том, что в момент убийства, когда Брут напал на него, Цезарь выдохнул (на греческом) «И ты, дитя моё?» или на с.250 латинском «Et tu, Brute?» (и ты, Брут?) и в отчаянии прекратил сопротивление, то такую реакцию должен был вызвать удар Децима Брута, а не Марка Брута, который сражался против Цезаря при Фарсале и написал биографию своего тестя и дяди (и врага Цезаря) Катона, превознося его до небес.
Перед заговорщиками возникла проблема, как и когда напасть на Цезаря, не подвергаясь опасности и с высокой вероятностью успешно его убить. Крайний срок был им поставлен планом Цезаря покинуть Рим 18 марта 44 г., чтобы присоединиться к его армии, собранной в готовности в Греции для запланированной кампании против парфян. Как только Цезарь оказался бы среди обожавших его солдат, возможности для нападения стали бы скудны и опасны; и никто не желал ждать до тех пор, пока Цезарь вернётся с победой из этой кампании. С другой стороны, их плану содействовало решение Цезаря в начале 44 г. отказаться от охраны, давно защищавшей его. Сообщают, что когда его близкие друзья протестовали против этого решения, Цезарь сказал, что он прожил уже достаточно, и по годам и по свершениям; и что теперь его долгая жизнь нужнее государству, чем ему самому51. Наконец, заговорщики избрали временем для нападения заседание сената, назначенное на 15 марта — иды марта, — которое по иронии судьбы должно было состояться в зале, соседствующем с портиком театра Помпея.
Следующий вопрос состоял в том, кого убить: только Цезаря или также некоторых из его наиболее важных сторонников? Сообщается, что здесь решающую роль сыграло влияние Марка Брута. Марк Брут, известный как своего рода философ стоического направления, заявил, что убийство самого Цезаря оправдано тем, что Цезарь стал тираном, а обязанность всех честных людей состоит в том, чтобы убить тирана, независимо от всяких обязательств или связей или естественного морального запрета на убийство. Но если убийство Цезаря можно представить как этически безупречный поступок и даже как освобождение, то убийство его сторонников немедленно низведет это деяние до фанатичного политического убийства52. Эта точка зрения возобладала и, возможно, что на самом деле нежелание тех заговорщиков, которые сами ранее были сторонниками Цезаря, убивать своих друзей весило больше, чем предполагаемые философские колебания Марка Брута. В любом случае, было решено напасть и убить только самого Цезаря, а Требонию поручили задержать его хорошего друга Марка Антония вне зала заседаний, чтобы он не мог прийти на помощь Цезарю: Антоний был невероятно сильным и страшным противником53.
На рассвете мартовских ид возникла новая проблема, состоявшая в том, что и Цезарь, и его жена Кальпурния провели тяжёлую ночь, и Цезарь плохо себя чувствовал. Цезарь давно был подвержен редким приступам, возможно, эпилептического характера, а в последние годы — несомненно, в результате сильнейших стрессов, которым он подвергался почти постоянно, начиная с 59 г. — приступы участились и в целом его здоровье, которое всегда было превосходным, стало подавать признаки ухудшения54. Вероятно, в этом причина и определенной раздражительности, которую Цезарь проявлял в последние годы, — черта характера, с.251 ранее совершенно ему не свойственная. Например, когда трибун 45 г. по имени Понтий Аквила не встал в знак уважения во время триумфальной процессии Цезаря, тот проявил весьма нехарактерное раздражение по такому пустяковому поводу55.
Таким образом, в иды, когда сенат собрался в курии Помпея и ждал, заговорщики были крайне обеспокоены известием, что Цезарь предполагает не приходить в сенат, так как плохо себя чувствует. Именно Децим Брут вызвался решить эту проблему: он поспешил в дом Цезаря и убедил Цезаря все-таки прийти, аргументируя это тем, что проявление неуважения к сенату, каковым будет выглядеть отсутствие, навлечёт на Цезаря именно ту враждебность, которой тот хочет избежать56.
Тогда Цезарь наконец отправился на это злосчастное заседание сената. Возникли различные легенды о его короткой дороге из дома — domus publica на Священной дороге — в портик Помпея, которые могут быть или не быть правдой. Самая известная из них связана с гаруспиком (жрец, выявляющий божественную волю, исследуя внутренности жертвенных животных) Спуринной, который предсказал большую опасность для Цезаря в мартовские иды. Сообщается, что Цезарь встретил его по пути в сенат и сказал: «Итак, иды марта наступили», на что Спуринна ответил: «Да, наступили, но ещё не прошли». Далее, существовал малоизвестный греческий философ Артемидор из Книда, который, как сообщается, выступил из толпы на пути Цезаря, передал диктатору в руки записку с точными именами заговорщиков и изложением их планов и убеждал Цезаря сразу прочесть её, так как она близко его касается. Имеются сведения о том, что записка всё ещё была зажата в руке Цезаря, когда его тело уносили после убийства57.
Так или иначе, Цезарь, конечно, прибыл в курию Помпея, где занял своё официальное место и сразу был окружён заговорщиками. Они делали вид, будто поддерживают Тиллия Кимвра, который упал на колени перед Цезарем и просил за своего изгнанного брата, но по условленному сигналу показались кинжалы и атака на Цезаря началась. Сообщается, что первым ударил Сервилий Каска, который нанёс сзади небольшую рану в шею. Когда Цезарь вскрикнул и повернулся, чтобы схватить Каску, на него посыпались новые и новые удары. Он поднялся и попытался прорваться сквозь кольцо нападающих, но скоро понял, что выхода нет. Согласно рассказу, после этого он натянул свою тогу так, чтобы его тело не открылось при падении, и пал мертвым прямо у ног той самой статуи Помпея, которую он же и спас от уничтожения: ибо он приказал, чтобы статуи и памятники его великого врага оставили в покое58. Заговорщики заранее условились, что каждый должен нанести удар Цезарю, чтобы удостовериться, что ответственность разделена между всеми и неизвестно, кто нанёс смертельную рану. Согласно Светонию, осмотр тела, проведённый личным врачом Цезаря Антистием, обнаружил двадцать три раны, из которых лишь одна — в грудь — была смертельной59.
Остальные присутствующие сенаторы во время атаки стояли в ошеломлении. Когда они увидели Цезаря мертвым, а толпа заговорщиков повернулась к ним, подняв окровавленные кинжалы, они в страхе обратились в бегство, не с.252 понимая, кто и что задумал, и заботясь только о том, чтобы убраться в безопасное место. Таким образом, заговорщики быстро остались наедине с телом диктатора. Это не соответствовало их ожиданиям: обращаясь к остальным сенаторам, они намеревались провозгласить «свободу» и рассчитывали, что их восславят как тираноубийц и героев. Их не восславили. После некоторых колебаний заговорщики отказались от изначального плана протащить тело «тирана» по лестнице в Тибр, — традиционно тела преступников протаскивали по этой лестнице и сбрасывали в реку, а не хоронили их надлежащим образом, — и вместо этого прошли тесной группой по улицам, на которых наступила зловещая тишина, когда распространились вести об убийстве и люди в страхе и неуверенности ответили тем, что скрылись в своих домах, на Капитолий, где забаррикадировались в целях безопасности и посвятили свои окровавленные кинжалы Юпитеру60.
Тем временем, тело Цезаря лежало покинутым в зале заседаний, пока трое его рабов, которые сначала бежали, не вернулись и — обнаружив оставленное тело своего хозяина — не положили его на носилки и не принесли, — как сообщается, со свешивающейся с носилок рукой, всё ещё сжимающей предупреждение Артемидора, — домой, где Кальпурния приняла его в глубоком горе61.
Действительно, после этого убийства ничто не пошло так, как ожидали заговорщики. Оглядываясь назад, очень трудно поверить в столь громадную политическую наивность этих матерых римских сенаторов, офицеров и политиков (ибо, конечно, все они совмещали все три эти роли). Они воображали, что после устранения со сцены ненавистного диктатора традиционная римская система управления снова станет функционировать так, словно никогда не было ни лет, ни событий, прошедших с января 49 г. Ни одному из них, видимо, и в голову не пришло, что внешний порядок конца
Сказать, что эти самозваные «освободители» Рима не все продумали — это самое мягкое, что можно о них сказать. Стихийные овации, которых они ожидали от сената и народа за освобождение их от тирании, так никогда и не материализовались. Вместо этого, через несколько дней неопределенности, с.253 консул Антоний и начальник конницы Цезаря Лепид взяли политическую ситуацию под контроль и обратили её в свою пользу. Сначала они договорились с «освободителями» о перемирии, согласившись не нападать на них и не причинять им вреда за их деяние в обмен на общее согласие, чтобы все назначения и распоряжения Цезаря остались в силе. Это, по иронии судьбы, оказалось в интересах самих «освободителей», так как многие из них занимали или должны были занять государственные должности по решению Цезаря, — ещё одна мелочь, которая им прежде и в голову не пришла. Но задолго до этого общественное мнение решительно обратилось против «освободителей» и они оказались осаждены враждебной толпой в собственных домах и вскоре сочли необходимым покинуть Рим ради собственной безопасности62.
Решающую роль сыграло оглашение завещания Цезаря перед собравшейся городской толпой. В этом завещании Цезарь оставил существенную денежную сумму каждому римскому гражданину и распорядился о превращении своих увеселительных садов на северном берегу Тибра в общественный парк. Услышав это, народ завладел телом Цезаря и устроил ему стихийные общественные похороны прямо на Форуме, а затем набросился на его убийц и, как известно, убил невиновного поэта и трибуна Гельвия Цинну, перепутав его с заговорщиком Корнелием Цинной. Цезарь был провозглашён богом, и городская толпа за свой счет установила ему алтарь на том месте на Форуме, где он был кремирован, и люди начали совершать там обряды и скреплять соглашения и контракты клятвами его именем63. Заговорщики не встретили ни отношения к себе как к «освободителям», ни соответствующего обращения у людей, которых, по их мнению, освободили. Как известно, едва ли хоть кто-то из заговорщиков прожил больше трёх лет со дня убийства, почти все погибли насильственной и в некоторых случаях весьма ужасной смертью, по мере того как наследники и солдаты Цезаря осуществляли своё возмездие.
Стоит кратко остановиться на том, почему это «освобождение» принесло так мало славы и встретило так мало одобрения. Обычно считается, что свобода — это нечто прекрасное и желанное, за что стоит рискнуть жизнью и даже умереть. Но всегда следует задаться вопросом, какая свобода? Свобода для кого именно, свобода делать что именно? Свобода, за которую заговорщики убили Цезаря, не встретила отклика среди римского народа, потому что она не затрагивала римский народ. «Свобода», которую отстаивали убийцы, была свободой узкой элиты олигархов, вышедших из горстки традиционных знатных семей, господствовать над римской политикой и разделять между собой возможность эксплуатации простых граждан и (особенно) подданных Рима по своему усмотрению. С какой стати простые граждане и солдаты должны были заботиться об этой «свободе», которой с ними никто не делился? С какой стати даже богатые и аристократические семьи Италии должны были заботиться об этой «свободе», если старый нобилитет лишил их причитающейся им доли этой «свободы», доли, которую на самом деле пообещал им именно тот, кого эти «освободители» только что убили? И вновь, именно тот факт, что «освободителям» не хватило воображения понять, что «свобода», столь важная для них, не имеет значения для людей, никогда ею не пользовавшихся, — это ещё одно свидетельство того, насколько полностью реалии политической жизни Рима от них ускользнули64. Место «освободителей» было, согласно известной и язвительной с.254 фразе Троцкого, в сорной корзине истории, куда политические наследники Цезаря вскоре их и отправили.
И тем не менее, убийство Цезаря на вершине его власти и скатывание римского правительства к новой гражданской войне через несколько месяцев после его смерти часто рассматривают как неудачу Цезаря. Представление о том, что в конечном счёте Цезарь потерпел неудачу, что он не смог найти путь разрешения и урегулирования римских проблем, заставить систему управления функционировать мирно, ни в коей мере не ново. Всё это восходит к одному из ближайших друзей Цезаря, — Гаю Матию, который в письме Цицерону вскоре после убийства Цезаря писал, что если Цезарь при всём своём гении не смог найти решения проблем Рима, то после его смерти нет надежды найти это решение65. Это представление об окончательной неудаче Цезаря было воспринято многими современными исследователями и фактически стало трюизмом. Однако в отношении периода единоличной власти Цезаря, который был очень кратким, оно явно несправедливо по двум важным пунктам.
Прежде всего, необходимо сказать, что дело не в том, что Цезарь не смог найти решения; просто он был убит врагами в тот момент, когда воплощал это решение в жизнь. Поэтому основать новую систему управления выпало наследнику Цезаря, Октавиану/Августу, но необходимо отметить, что во всех важных вопросах он следовал тем основным принципам, которые можно различить в программе реформ Цезаря. Август скопировал систему Цезаря, сконцентрировав все важные полномочия в собственных руках, и прежде всего, конечно, военную власть. Он включил в правящую элиту выдающиеся семьи остальной Италии и даже выдающиеся романизированные семьи из-за пределов Италии. Он умиротворил народ «хлебом и зрелищами», а также великолепными и дорогостоящими строительными проектами. Он тщательно ограничил и поставил под контроль деятельность членов римской элиты по управлению провинциями. Он утвердил надлежащие стандарты справедливости и эффективности управления. Он часто сам отсутствовал в Риме, чтобы не подавлять сенат и магистратов своим продолжительным и деформирующим присутствием, и в конце концов он отстаивал идею примирения под лозунгом clementia.
Есть лишь два главных отличия. Август извлёк из убийства Цезаря урок, что со времён Суллы титул диктатора стал так же ненавистен, как и титул царя, и избегал его, вместо этого концентрируя необходимые полномочия путём сочетания титулов и должностей, вызывавших меньшую враждебность; и к тому времени, как Октавиана приняли и провозгласили главой римского мира под именем Августа, он имел за плечами тринадцать лет террора, полных проскрипций, которые затмили жестокость Суллы, так что не осталось никого из тех, кто занимал сколько-нибудь важное положение в старой республике, и вряд ли остался кто-то из правящего класса, кто помнил республику до диктатуры Цезаря. Все настолько устали от гражданских войн и убийств, что жаждали только мира и стабильности, которые дал им Август.
Во-вторых, если убийство Цезаря считать неудачей, то это очень человеческая неудача. Невозможно прочитать историю завоевания Цезарем Галлии и не с.255 понять, что Цезарь мог быть чрезвычайно безжалостным и жестоким, если видел в этом необходимость. Однако ясно, что эти жестокость и безжалостность были усвоенными Цезарем чертами, а не естественными элементами его натуры или характера. В частности, имея дело не с иноземными врагами, с которыми, как бы хорошо он ни понимал их мотивы и ни ценил их способности и характер, он не ощущал внутренней связи или эмпатии, но с согражданами и социально равными, Цезарь не желал быть безжалостным и жестоким, если этого хоть как-то можно было избежать. В гражданской войне он был решительно настроен любой ценой, даже ценой собственной жизни не стать вторым Суллой. Он не убивал своих противников, не отбирал их имущество, не лишал их прав и положения в римском обществе.
Он признавал, что его противники имеют право сопротивляться ему, точно так же, как он сам и его сторонники имеют право сражаться за своё положение и политику66. Он настаивал на том, чтобы в конечном счёте римские проблемы разрешало как можно больше римлян, мирно сотрудничающих друг с другом, невзирая на различия. Ради этого он пытался избежать начала гражданской войны, добиваясь компромисса, и придерживался политики примирения в течение войны и после неё. Для управления Римом и империей требовались магистраты, наместники, офицеры и помощники всех разновидностей, которые имели опыт и общественное положение, необходимые для этой работы; и хотя Цезарю было суждено влить новую кровь из Италии и наиболее романизированных провинций в правящую элиту, он хорошо осознавал, что без сотрудничества с традиционной правящей элитой не обойтись.
Таким образом, его политика милосердия или, можно сказать, «прости и забудь», была и личным, и политическим выбором. В личном плане она соответствовала его характеру и тому, каким он хотел выглядеть и запомниться; в политическом плане он считал правильным и необходимым примириться с бывшими противниками. Если его враги в действительности не желали мириться, едва ли в этом был виноват Цезарь. Если память об их свободе бороться друг с другом без препятствий со стороны попечителя, который не потерпит крайностей насильственного и/или коррумпированного соперничества, была ещё слишком свежей, чтобы они захотели добровольно принять опеку, это была столь же их проблема, сколь и Цезаря. В таком случае неудача Цезаря была вызвана недостаточной безжалостностью, и можно ли это на самом деле назвать неудачей?
По сути, если Цезарь потерпел неудачу, то она состояла в том, что он переоценил своих современников, входящих вместе с ним в римскую правящую элиту. Римская мораль требовала, чтобы тот, кто получил beneficium (то есть, милость или дар любого рода, выгоду), становился обязан долгом (officium) gratiae (благодарности в активном смысле воздаяния добром за добро) своему благодетелю. Проявляя к людям, которые сражались против него, искали его смерти и/или политического уничтожения, терпимость, прощение и даже благосклонность, Цезарь оказывал им beneficia, взамен которых они обязаны были оказывать ему значительную поддержку и проявлять благодарность67. Однако, ожидая от своих противников следования этой традиционной морали, Цезарь чрезвычайно переоценил их истинные моральные достоинства. Весьма далекие от благодарности, они возмущались и ненавидели его за то, что он поставил их в положение, требующее от них с.256 благодарности. Далее, полагая, что его противникам столь же очевидно, как и ему самому, что события последних десятилетий, а в особенности,
Если бы Цезарь пожелал жестоко истребить своих противников, безжалостно устранить всех своих сторонников, которые стали слишком сильны или проявили недостаточно энтузиазма или покорности, то он мог бы прожить ещё какое-то время и умереть своей смертью, всё ещё правя Римом. Он предпочел не делать этого, а довериться благодарности и здравому смыслу окружающих. Он осознавал, что эта политика может стоить ему жизни, но готов был заплатить эту цену. Конечно, Август в конце концов стал подражать политике милосердия и примирения Цезаря; но лишь после того, как безжалостные и жестокие убийства, продолжавшиеся более десятилетия, устранили всю оппозицию и научили его современников покорности и уступчивости. Цезарь выбрал более человечный путь. Он не хотел быть Суллой, или, как теперь можно сказать, не хотел быть Иваном Грозным, Сталиным, Гитлером, и если отказ пойти по такому пути — это неудача, в этом и только в этом случае Цезарь был благородным неудачником.
Последний вопрос, который будет здесь рассмотрен, — это решение Цезаря сделать своим наследником юношу, который в конце концов стал императором Августом. Этот выбор иногда рассматривают как очередное проявление сверхъестественной проницательности Цезаря, его гениальности. Как иначе объяснить тот факт, что довольно невзрачный юноша, которого он избрал своим сыном и которому передал своё имя, оказался одним из величайших политиков и государственных деятелей всех времен?
Было ли это простой случайностью? Много и даже большинство современных историков скажут, что это была случайность. Часто утверждают, что Цезарь не имел особого выбора, кроме усыновления юного Гая Октавия, что он просто поступил естественно, сделав наследником ближайшего родственника-мужчину. Это вовсе не так. Во-первых, Цезарь имел более близких родственников-мужчин, чем Гай Октавий. Младшие родственники из его собственного род Юлиев, которых он мог бы усыновить как наследников, действительно были мертвы: Луций Юлий Цезарь был убит в битве при Тапсе, после того, как сражался против Цезаря; а Секст Юлий Цезарь, которого Цезарь, возможно, растил для какой-то важной роли, был убит в 46 г. во время военного мятежа в Сирии, как уже упоминалось выше. Однако у Цезаря было две сестры по имени Юлия. Одну он выдал замуж за италийского аристократа по имени Марк Атий Бальб. В этом браке, насколько известно, родилась только одна дочь, Атия, которую Цезарь в свою очередь выдал замуж за другого италийского магната, состоятельного Гая Октавия из Велитр. Этот человек вошёл в римскую политику и достиг претуры в 61 г., но с.257 вскоре умер, оставив маленького сына — того Гая Октавия, которого Цезарь в итоге усыновил. Вторая сестра Цезаря тоже была замужем за человеком из безвестной, но состоятельной семьи Квинтом Педием, и в их браке родился сын, которого тоже звали Квинт Педий. Второй раз она вышла замуж после смерти старшего Педия за человека из древнего, но одряхлевшего патрицианского рода Пинариев и снова родила сына, Луция Пинария. Таким образом, у Цезаря было двое племянников — Квинт Педий и Луций Пинарий, так же как и внучатый племянник Гай Октавий. Из этих троих Квинт Педий был наиболее близок Цезарю до убийства: он успешно служил легатом Цезаря в галльских и гражданских войнах68.
Сделав Октавия приёмным сыном и наследником, Цезарь обошёл двух более близких родственников-мужчин, один из которых имел с ним гораздо более близкие и длительные отношения сотрудничества. Далее, неофициальные правила усыновления в знатных римских семьях обычно требовали, чтобы усыновленный состоял с усыновителем в родстве по мужской или женской линии, но ни в коем случае не настаивали на усыновлении очень близкого родственника. Здесь имеет значение, что Цезарю был доступен для усыновления ещё один сын Юлии: не кто иной, как Марк Антоний, сын сестры Луция Юлия Цезаря, консула 64 г., кузена Цезаря. Из источников ясно, что когда Марк Антоний узнал о завещании Цезаря и о том, что усыновлен Гай Октавий, а не он сам, то был удивлён и рассержен69. Очевидно, что Антоний весьма надеялся или даже ожидал, что будет назначен наследником Цезаря: он имел на это право, был лояльным и много лет был правой рукой Цезаря. Цезарь решил, что не может полностью доверять Антонию, Педию или Пинарию: он предпочёл Октавия.
В этом свете решение Цезаря сделать своим приёмным сыном и наследником Гая Октавия, юношу неполных девятнадцати лет, слабого здоровья и не особенно крепкого телосложения, — это примечательно решение. Действительно ли Октавий случайно оказался гением, или уже Цезарь разглядел в молодом человеке выдающийся ум и способности, сделавшие его одним из величайших политических лидеров в римской истории, если не самым великим? Часто утверждают, что это не имеет значения, потому что усыновляя Октавиана — который таким образом становился Гаем Юлием Цезарем Октавианом или Octavian в английском написании, — Цезарь называл не политического наследника, не преемника его властного положения, а просто наследника семейного имени и состояния, или того, что останется после его даров римскому народу и другим. Но на самом деле это представление свидетельствует о странном непонимании династического характера римской политики. В Риме всегда ожидалось, что сын станет стремиться и должен будет достигнуть полномочий и положения, которыми обладал его отец. Существовало правило, что сын наследует сторонников и клиентов отца. Именно сыну и наследнику выпадало выплачивать дары, завещанные отцом, и получить популярность и благодарность за это, как поступил Октавиан с дарами Цезаря. Цезарь не был дураком: он отлично знал, что тот, кого он назовёт сыном и наследником, вместе с именем и имуществом унаследует и почитание его (Цезаря) ветеранов, популярность, которую он имел у народа с.258 Рима (усиленную его завещательными дарами народу), поддержку его ближайших друзей и сотрудников (таких как бесценные Оппий и Бальб) и послушание и помощь его вольноотпущенников. Все это к тому, что, передавая Октавию своё имя, Цезарь давал ему хорошие шансы достичь лидирующего, если не господствующего положения в римском государстве, что он и сделал.
Вот почему сэр Рональд Сайм в своей великой работе «The Roman Revolution», описывая восхождение Августа и возникновение его политической системы, постоянно называет молодого Октавиана/Августа «наследником Цезаря». Именно поддержка ветеранов Цезаря, офицеров Цезаря, ближайших сотрудников и вольноотпущенников Цезаря провела юного Октавиана через первые пять или шесть насыщенных лет его стремительного восхождения к власти после мартовских ид, и помешала Марку Антонию попросту проигнорировать или убить молодого человека, что он явно предпочёл бы сделать. Действительно, не может быть сомнений, что Цезарь что-то увидел в Октавии: ещё до своей смерти он назначил Октавия своим заместителем (magister equitum) в планировавшейся парфянской кампании. Цезарь заслуженно славится тщательным продумыванием и долгосрочным планированием своих политических решений, а выбор наследника был политическим решением. Его замечательный выбор сделать Октавиана приёмным сыном можно рассматривать как последнее проявление политического гения Цезаря.
ПРИМЕЧАНИЯ