История рабства в античном мире

Том I
Рабство в Греции

Глава десятая

ВЗГЛЯД НА РАБСТВО В ДРЕВНОСТИ

с.177

Обсто­я­тель­ство, кото­рое долж­но было бы сверх все­го дру­го­го открыть гла­за на дей­ст­ви­тель­ный харак­тер раб­ства, — это неже­ла­ние чело­ве­че­ской при­ро­ды под­чи­нить­ся ему, ее воз­му­ще­ния в стрем­ле­нии ски­нуть его с себя; и Пла­тон это пред­видел. Но раб­ство рас­смат­ри­ва­лось все­ми если не как есте­ствен­ное, то как необ­хо­ди­мое усло­вие при дан­ном поло­же­нии обще­ства, и все­гда мож­но было уста­но­вить линию сво­его поведе­ния по отно­ше­нию к нему. Фило­со­фы скло­ня­лись к чело­ве­че­ско­му отно­ше­нию к рабам, насколь­ко они толь­ко мог­ли это сде­лать, не потря­сая основ раб­ства. Како­ва долж­на быть цель сво­бод­но­го, каков был его инте­рес? Пред­у­предить столк­но­ве­ния, сопро­тив­ле­ние и, если воз­мож­но, даже самую злую волю; сде­лать так, чтобы рабы употреб­ля­ли силы сво­его духа и тела для содей­ст­вия пред­на­чер­та­ни­ям гос­по­ди­на, а не для про­ти­во­дей­ст­вия им. Не нуж­но ни очень вялых, ни очень реши­тель­ных. «Надо осте­ре­гать­ся и тех, и дру­гих, — гово­рил Ари­сто­тель, — очень сла­бые не выно­сят совер­шен­но труда, слиш­ком гор­дые — коман­до­ва­ния»¹. Осо­бен­но ста­ра­лись пред­у­предить объ­еди­не­ния рабов, кото­рые уси­ли­ва­ют их, и для это­го реко­мен­до­ва­лось прак­ти­ко­вать по отно­ше­нию к ним систе­му изо­ля­ции. Изо­ля­ция в семье: ника­ко­го регу­ляр­но­го бра­ка, как общее поло­же­ние, раз­ре­ше­ние бра­ков исклю­чи­тель­но в виде воз­на­граж­де­ния наи­бо­лее пре­дан­ных или с целью иметь в лице детей как бы залож­ни­ков их поведе­ния². Изо­ля­ция в обще­стве: Пла­тон и Ари­сто­тель в этом отно­ше­нии соглас­ны друг с дру­гом; для того чтобы поме­шать рабам пони­мать друг дру­га и сго­ва­ри­вать­ся меж­ду собой, они сове­ту­ют, как мы виде­ли, объ­еди­нять их так, чтобы они раз­ли­ча­лись друг от дру­га и язы­ком и про­ис­хож­де­ни­ем³.

После всех этих сове­тов, осно­ван­ных на недо­ве­рии к рабам, все реко­мен­до­ва­ли по отно­ше­нию к ним меры крото­сти и гуман­но­сти как луч­шую поли­ти­ку. Мы уже виде­ли, что Пла­тон, после того как он при­знал в сво­их «Зако­нах» жесто­кую и тягост­ную необ­хо­ди­мость раб­ства, везде наста­и­ва­ет, как на луч­шем сред­стве смяг­че­ния его, на хоро­шем обра­ще­нии с раба­ми: «Обра­ще­ние, кото­рое состо­ит в том, чтобы, если воз­мож­но, быть с ними даже более спра­вед­ли­вы­ми, чем мы быва­ем по отно­ше­нию к себе рав­ным»⁴. с.178 Ксе­но­фонт, так ска­зать, осу­ществля­ет эти настав­ле­ния в сво­ем «Трак­та­те о хозяй­стве». Его бла­го­склон­ность про­сти­ра­ет­ся на все сту­пе­ни раб­ства: «Мы долж­ны вну­шить ей чув­ство друж­бы к нам, — ука­зы­ва­ет он, гово­ря о ключ­ни­це, — пере­жи­вая вме­сте с ней все наши радо­сти, когда мы весе­лим­ся, все наши печа­ли, когда мы горю­ем; мы долж­ны вну­шить ей жела­ние беречь наше доб­ро, пока­зы­вая ей, что мы разде­ля­ем с нею наше бла­го­по­лу­чие; мы долж­ны воз­будить в ней жела­ние спра­вед­ли­во­сти, пред­по­чи­тая чест­но­го чело­ве­ка плу­ту, пока­зав ей, что пер­вый будет жить более бога­то, в боль­шем поче­те, чем дру­гой. Вот как мы долж­ны дер­жать­ся с ней»⁵. Он под­чер­ки­ва­ет кон­траст меж­ду раба­ми, зако­ван­ны­ми в цепи, так часто ста­раю­щи­ми­ся бежать, и теми «слу­га­ми», сво­бод­ны­ми от вся­ких цепей, кото­рые дума­ли толь­ко о рабо­те, кото­рые испы­ты­ва­ли удо­воль­ст­вие, оста­ва­ясь у сво­их гос­под⁶. Таким обра­зом, раб, заве­дую­щий дела­ми, явля­ет­ся почти чле­ном семьи, рабо­чий не лишен гуман­но­го отно­ше­ния; со всех доступ­ных сто­рон хотят добрать­ся до чело­ве­ка, мир­ны­ми спо­со­ба­ми пора­бо­тить его, при­вя­зать его к себе как при помо­щи лакомств, так и при помо­щи похва­лы, при­ви­ле­гий и отли­чий⁷.

«Трак­тат о хозяй­стве» («Эко­но­мик») Ари­сто­те­ля содер­жит те же пра­ви­ла и исти­ны с мень­шей воль­но­стью, с бо́льшим чув­ст­вом меры, сооб­раз­но с харак­те­ром его гения. Ему дик­ту­ет их не серд­це, а разум, кото­рый все под­счи­ты­ва­ет; это чув­ст­ву­ет­ся с пер­вых же слов. «Пер­вая и самая необ­хо­ди­мая соб­ст­вен­ность, — гово­рит он, — самая луч­шая и самая важ­ная, — это чело­век»⁸. Он, как и Ксе­но­фонт, раз­ли­ча­ет управ­ля­ю­ще­го и рабо­че­го; он ука­зы­ва­ет те же пра­ви­ла поведе­ния хозя­и­на по отно­ше­нию к ним и резю­ми­ру­ет их корот­ко: «Ника­ких оскорб­ле­ний, ника­кой фами­льяр­но­сти»⁹. Те же эле­мен­ты в режи­ме их жиз­ни, заклю­чаю­щие три вещи: труд, пови­но­ве­ние и пищу. Пища без труда и пови­но­ве­ния — это рас­пу­щен­ность; труд и пови­но­ве­ние без пита­ния — это уже при­тес­не­ние; одно обес­си­ли­ва­ет, дру­гое рас­слаб­ля­ет; так дву­мя про­ти­во­по­лож­ны­ми путя­ми полу­ча­ет­ся один резуль­тат. Все эти три усло­вия надо ком­би­ни­ро­вать в извест­ной мере, а их соче­та­ние долж­но быть искус­но сораз­ме­ре­но в соот­вет­ст­вии с заслу­га­ми и свой­ства­ми каж­до­го. К этим, так ска­зать, повсе­днев­ным момен­там при­со­еди­ня­ют­ся дру­гие, более тор­же­ст­вен­ные: празд­ни­ки и жерт­во­при­но­ше­ния, кото­рые на вре­мя пре­ры­ва­ют труды и кото­рые, как он гово­рит, орга­ни­зо­ва­ны боль­ше в инте­ре­сах рабов, чем сво­бод­ных людей¹⁰. И, нако­нец, — сво­бо­да как награ­да за их служ­бу.

Эти настав­ле­ния как основ­ные были при­зна­ны все­ми, кто зани­мал­ся эти­ми вопро­са­ми, исклю­чая ран­ний сто­и­цизм, для кото­ро­го раб­ство явля­лось вещью без­раз­лич­ной, а поэто­му вся­кая мысль о рефор­ме его была бес­смыс­ли­цей, вся­кое сочув­ст­вие — сла­бо­стью. Извест­но непре­клон­ное поло­же­ние осно­ва­те­ля этой шко­лы: «Ни жало­сти, ни про­ще­ния»¹¹. Но если он запре­щал жалость, то в то же вре­мя он самым реши­тель­ным обра­зом лишал пра­ва и на гнев, а это запре­ще­ние было осо­бен­но выгод­но рабу, так как Зенон нахо­дил рав­ны­ми пре­ступ­ле­ни­я­ми уда­рить раба или с.179 уда­рить отца¹². Поэты про­па­ган­ди­ро­ва­ли эти поло­же­ния с под­мост­ков теат­ра. Раб, кото­ро­го не щадят, гово­рил Менандр, будет пло­хим; будь­те менее суро­вы, и вы сде­ла­е­те его луч­шим¹³; при­во­ди­лись при­ме­ры жесто­ко­сти гос­под, немед­лен­но за это нака­зан­ных отмще­ни­ем небес¹⁴.

Неко­то­рые голо­са под­ни­ма­лись даже выше этих чувств лич­ной заин­те­ре­со­ван­но­сти и защи­ща­ли пра­во раба на при­зна­ние в нем чело­ве­че­ско­го досто­ин­ства. Филе­мон гово­рил: «Хотя и раб он, о, вла­ды­ка, но он не менее чело­век, чем дру­гие люди»¹⁵, — сло­ва столь же воз­вы­шен­ные по сво­е­му настро­е­нию и не менее пре­крас­ные по фор­ме, чем сло­ва Алек­си­са, столь хоро­шо пере­веден­ные Терен­ци­ем:

Но, нуж­но при­знать­ся, этот голос остал­ся почти без отзву­ка. Не тако­вы были гос­под­ст­ву­ю­щие настро­е­ния. Рабов пре­зи­ра­ли, и пото­му, не счи­тая их достой­ны­ми зани­мать вни­ма­ние сво­ей пер­со­ной, фило­со­фы в сво­их сове­тах зани­ма­лись ими исклю­чи­тель­но с точ­ки зре­ния инте­ре­сов хозя­и­на. Сам Пла­тон, пори­цая жесто­кость обра­ще­ния с ними, пред­ла­га­ет их пре­зи­рать: «Жесто­кий по отно­ше­нию к сво­им рабам, вме­сто того чтобы их пре­зи­рать, как дела­ют те, кто полу­чил хоро­шее вос­пи­та­ние»¹⁷; и он пре­сле­ду­ет их этим пре­зре­ни­ем даже за пре­де­лы их раб­ской жиз­ни¹⁸. Ксе­но­фонт, все­гда такой гуман­ный, заим­ст­ву­ет у искус­ства дрес­си­ро­вать диких живот­ных спо­со­бы, кото­рые он хочет при­ме­нить к рабу. Что каса­ет­ся Ари­сто­те­ля, как мог он пред­пи­сать чело­ве­ку обя­зан­ность быть чело­веч­ным по отно­ше­нию к сво­е­му рабу? Ведь он мыс­лит толь­ко абстрак­ци­я­ми; он пре­вра­ща­ет в закон пра­ви­ло смот­реть на раба толь­ко как на раба, т. е. он сво­дит отно­ше­ние к нему толь­ко к двум поня­ти­ям: зави­си­мо­сти и власт­во­ва­ния. В сво­ей нико­ма­хо­вой «Эти­ке», трак­туя вопрос о друж­бе, он уста­нав­ли­ва­ет, что ее не может быть меж­ду гос­по­ди­ном и рабом, в той же мере как не может быть ее меж­ду чело­ве­ком и лоша­дью или быком; и он обос­но­вы­ва­ет свою мысль: «Это пото­му, что меж­ду эти­ми суще­ства­ми нет ниче­го обще­го: раб ведь толь­ко оду­шев­лен­ное орудие, все рав­но как орудие — это неоду­шев­лен­ный раб. И посколь­ку он — раб, не может суще­ст­во­вать друж­бы по отно­ше­нию к нему». Прав­да, он при­бав­ля­ет: «Но этот вопрос ослож­ня­ет­ся постоль­ку, посколь­ку раб явля­ет­ся чело­ве­ком; в самом деле, уста­нов­ле­но, что отно­ше­ния спра­вед­ли­во­сти суще­ст­ву­ют меж­ду чело­ве­ком и вся­ким, кто под­чи­ня­ет­ся одно­му с ним зако­ну и участ­ву­ет в одних и тех же обще­ст­вен­ных дого­во­рах»¹⁹. И нуж­но быть при­зна­тель­ным ему за это выра­же­ние непо­сред­ст­вен­но­го чув­ства. Про­дол­жая срав­не­ние фило­со­фа, надо спро­сить: раз­ве чело­век не любит свою лошадь, сво­его быка, в кото­рых он видит сво­их хоро­ших помощ­ни­ков? Ари­сто­тель в сво­ей част­ной жиз­ни не был чужд таким выра­же­ни­ям чув­ства: это дока­зы­ва­ет­ся теми с.180 либе­раль­ны­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми, кото­рые он дела­ет в сво­ем заве­ща­нии по отно­ше­нию ко мно­гим сво­им рабам²⁰. Но его тео­рия дела­ет его нечув­ст­ви­тель­ным по отно­ше­нию к бед­ст­ви­ям их поло­же­ния. Раб для него лишь орудие, цель кото­ро­го — слу­жить, и в этом живом орудии он так мало заме­ча­ет душу, име­ю­щую потреб­но­сти и пра­ва чело­ве­че­ской лич­но­сти, что не пре­тен­ду­ет воз­ло­жить на нее боль­шие обя­зан­но­сти: «Мы уста­но­ви­ли, — гово­рит он, — что раб быва­ет поле­зен для повсе­днев­ных потреб­но­стей. Отсюда ясно, что он дол­жен обла­дать и доб­ро­де­те­лью в сла­бой сте­пе­ни, а имен­но в той, чтобы его свое­во­лие или вялость не нано­си­ли ущер­ба испол­ня­е­мым им работам»²¹.

Это систе­ма­ти­че­ское, под­твер­ждае­мое дока­за­тель­ства­ми, пре­зре­ние со сто­ро­ны части фило­со­фов лег­ко пере­хо­ди­ло в созна­ние и пред­став­ле­ние мас­сы; или, ско­рее, — будем в этом спра­вед­ли­вы­ми — это было все­об­щее пред­убеж­де­ние, рас­про­стра­нен­ное, так ска­зать, повсюду в атмо­сфе­ре древ­не­го мира; оно гос­под­ст­во­ва­ло над мыс­ля­ми и под­готов­ля­ло осно­ва­ния для всей систе­мы. Мы уже виде­ли, что Тео­фраст счи­тал гру­бой дере­вен­щи­ной тех, кто делил труды со сво­и­ми раба­ми, гово­рил с ними о делах или кто оста­нав­ли­вал­ся, чтобы поде­лить­ся мест­ны­ми ново­стя­ми с наем­ны­ми рабо­чи­ми, работаю­щи­ми в их име­ни­ях²². Рас­хож­де­ние этих двух клас­сов наме­ча­лось более глу­бо­ко, чем когда бы то ни было рань­ше. Кини­че­ская шко­ла, един­ст­вен­ная, кото­рая, каза­лось, была близ­ка к клас­су рабов, не умень­ши­ла неува­же­ния к это­му клас­су тем, что поже­ла­ла разде­лить его с ним²³. К тому же это было чуда­че­ст­вом, немно­го мень­шим, чем то, кото­рым они заслу­жи­ли свое назва­ние²⁴. Но как эти фило­со­фы мог­ли под­нять раб­ство в гла­зах обще­ст­вен­но­го мне­ния, когда по сво­им нра­вам они спус­ка­лись еще ниже, дохо­дя даже до явно­го скот­ства? Воз­мож­но ли было реа­би­ли­ти­ро­вать труд, вну­шая рабу пре­зре­ние к нему?²⁵ Насколь­ко было хоро­шо под­готов­лять его к сво­бод­ной жиз­ни, при­ви­вая ему пре­зре­ние ко вся­ким обще­ст­вен­ным зако­нам?²⁶

Дио­ген, выстав­лен­ный на про­да­жу, заяв­лял: «Кто хочет купить себе гос­по­ди­на?» — и он нашел покуп­щи­ка на этих усло­ви­ях²⁷. Како­во бы ни было у кини­ков осно­ва­ние их фило­со­фии, уна­сле­до­ван­ное ими от сокра­тов­ской шко­лы, нуж­но сознать­ся, что фор­ма выра­же­ния у них была доста­точ­но гру­бой; и в даль­ней­шем все­гда у их под­ра­жа­те­лей встре­ча­лось боль­ше бес­стыд­ства, чем доб­ро­де­те­ли. Ссы­ла­лись на Герак­ла (это он, оде­тый в льви­ную шку­ру, был образ­цом для кини­ков)²⁸, кото­рый, постав­лен­ный во вре­мя сво­его раб­ства сто­ро­жить ста­до, убил в честь Зев­са само­го туч­но­го из быков, устро­ил празд­ник и при­гла­сил, в тоне доста­точ­но власт­ном и угро­жаю­щем, при­нять в нем уча­стие сво­его хозя­и­на, вполне закон­но недо­воль­но­го таким свое­во­ли­ем. Еще ука­зы­ва­ли на моло­до­го спар­ти­а­та, достой­но­го отпрыс­ка пле­ме­ни Герак­ла: став рабом, он без воз­ра­же­ний испол­нял все обя­зан­но­сти сво­бод­но­го чело­ве­ка; но когда от него потре­бо­ва­ли выпол­не­ния како­го-то дела чисто раб­ско­го, он раз­бил себе голо­ву с воз­гла­сом: «Я не буду рабом»²⁹.

с.181 В пер­вом слу­чае име­ли в виду кини­ков, во вто­ром — сто­и­ков, кото­рые, вый­дя из недр кини­че­ской шко­лы и сбро­сив, по край­ней мере на неко­то­рое вре­мя, эту зве­ри­ную внеш­ность, тем не менее сохра­ни­ли почти то же отно­ше­ние к раб­ству. Муд­рец, будь он сво­бод­ным или рабом, идя по опре­де­лен­но­му пути, все­гда име­ет пра­во пре­рвать его; и если он не может идти даль­ше, не делая оши­бок, то он не толь­ко впра­ве, а уже обя­зан поло­жить это­му конец. И вне сто­и­циз­ма это мне­ние было очень рас­про­стра­не­но в гре­че­ском обще­стве. Не отри­цая вла­сти судь­бы над миром, гре­ки вовсе не отка­зы­ва­лись от всех прав; и, под­чи­ня­ясь этой все­об­щей зави­си­мо­сти, они остав­ля­ли все же за чело­ве­ком части­цу сво­бо­ды: это сво­бо­да делать что-либо или не делать, и в край­нем слу­чае — сво­бо­да смер­ти. Мы хотим ска­зать: тщет­но вой­на пора­жа­ла всех сво­и­ми сле­пы­ми уда­ра­ми; тщет­но самые зна­ме­ни­тые люди мог­ли быть вверг­ну­ты в раб­ство; все это не помо­га­ло, чтобы под­нять раба в гла­зах обще­ст­вен­но­го мне­ния. Сре­ди пре­врат­но­стей судь­бы раб­ство оста­ва­лось как бы проб­ным кам­нем, кото­рый обли­чал нату­ры истин­но раб­ские. «Ведь совер­шен­но напрас­но, — как гово­рил Филон после выше­при­веден­ных при­ме­ров, — поку­па­тель стал бы состав­лять дого­вор о про­да­же раба, кото­рый не хотел бы работать»³⁰; мас­сы сво­бод­ных людей смот­ре­ли на этих несчаст­ных, попав­ших в раб­ство и пере­но­сив­ших все его уни­же­ния, как на суще­ства, достой­ные сво­ей судь­бы. При­ро­да тут про­яви­ла свои пра­ва; и вой­на про­сто выпол­ни­ла здесь свое про­виден­ци­аль­ное назна­че­ние, кото­рое ей при­пи­сы­вал в этом смыс­ле Ари­сто­тель. Без вся­ко­го угры­зе­ния сове­сти пре­зи­ра­ли тех, кто оста­вал­ся под игом раб­ства; и это пре­зре­ние пре­сле­до­ва­ло их ино­гда до самой моги­лы. В Мар­се­ле (древ­ней Мас­си­лии) было две повоз­ки, чтобы отво­зить на место похо­рон людей сво­бод­но­го зва­ния и рабов³¹; и сам Харон, у Ари­сто­фа­на, отка­зал рабу в сво­ей лод­ке, чтобы пере­ехать на берег теней³².

Под­ведем ито­ги. Раб­ство было санк­ци­о­ни­ро­ва­но у гре­ков самим фак­том сво­его суще­ст­во­ва­ния, зако­ном и обще­ст­вен­ным мне­ни­ем. По мне­нию всех, оно было необ­хо­ди­мо; по заяв­ле­нию мно­гих, оно было есте­ствен­но. Немно­го голо­сов под­ни­ма­лось в защи­ту этих людей, в кото­рых не хоте­ли даже при­зна­вать пра­ва на чело­ве­че­ское досто­ин­ство; боль­шин­ство же ста­ра­лось дока­зать в общем, что по сво­им нрав­ст­вен­ным каче­ствам рабы сто­ят на более низ­кой сту­пе­ни; а эта низ­шая сту­пень оправ­ды­ва­ла пре­зре­ние к ним и мане­ру обра­ще­ния с ними; и нуж­но ска­зать, что те послаб­ле­ния, кото­рые были введе­ны прак­ти­кой, не име­ли дру­го­го осно­ва­ния, кро­ме хоро­шо поня­то­го лич­но­го инте­ре­са.

Было ли раб­ство дей­ст­ви­тель­но необ­хо­ди­мо? Да, конеч­но, оно было необ­хо­ди­мо в государ­ствах, орга­ни­зо­ван­ных так, как Спар­та, или таких, о кото­рых меч­та­ли Пла­тон и Ари­сто­тель, орга­ни­зо­ван­ных по ана­ло­гич­но­му, хотя и более совер­шен­но­му пла­ну. Но надо было бы иссле­до­вать, была ли необ­хо­ди­ма такая кон­струк­ция обще­ства, была ли она есте­ствен­на, нель­зя ли было тот инсти­тут раб­ства, кото­рый объ­яв­лял­ся осно­вой тако­го обще­ства, с.182 счи­тать одним из видов государ­ст­вен­ных пре­ступ­ле­ний, осно­ван­ных на законе и кото­рые оправ­ды­ва­ли и реко­мен­до­ва­ли оба фило­со­фа. Были ли рабы дей­ст­ви­тель­но суще­ства­ми низ­ше­го поряд­ка? Опять-таки, да, таки­ми они быва­ли часто; но тут нуж­но было бы при­нять в сооб­ра­же­ние, что даже на самой послед­ней сту­пе­ни раб­ства они обя­за­тель­но долж­ны были удер­жи­вать пра­ва чело­ве­ка в силу сво­ей при­ро­ды; нуж­но было бы посмот­реть, не явля­ет­ся ли само раб­ство одной из при­чин этой дегра­да­ции обра­щен­ных в раб­ство пле­мен. Тогда рас­суж­де­ние, осво­бож­ден­ное от всех чуж­дых ему пред­убеж­де­ний, от всех пред­взя­тых мыс­лей, мог­ло бы охва­тить весь этот вопрос в целом; оно мог­ло бы сме­ло и вер­но иссле­до­вать все эти изви­ли­ны мыс­ли, рас­се­ять весь этот мрак, и заклю­че­ния про­тив раб­ства были бы в той мере ясны и чет­ки, как это­го мож­но было ждать от пред­по­сы­лок. К сожа­ле­нию, нет ниче­го более труд­но­го, чем осво­бо­дить­ся от пред­убеж­де­ний, про­дик­то­ван­ных ста­ры­ми обы­ча­я­ми или соб­ст­вен­ни­че­ски­ми инте­ре­са­ми; мож­но ли упрек­нуть древ­нюю фило­со­фию в том, что она защи­ща­ла раб­ство в сво­их систе­мах, когда в наше вре­мя, при гос­под­стве хри­сти­ан­ских прин­ци­пов, широ­ко при­ме­ня­е­мых в нашем зако­но­да­тель­стве, мож­но было видеть, как в коло­ни­ях, где име­ют­ся рабы, про­дол­жа­ло сохра­нять­ся это «есте­ствен­ное пра­во» раб­ства, и оно удер­жи­ва­лось на этом про­кля­том участ­ке жиз­ни до того момен­та, когда государ­ст­вен­ное поста­нов­ле­ние, доволь­но реши­тель­ное по суще­ству, оста­ви­ло за ним лишь огра­ни­чен­ное поле при­ме­не­ния, со все­ми ого­вор­ка­ми, кото­рые оно мог­ло им пре­до­ста­вить? И в наше вре­мя сто­ит тот же вопрос, что и в древ­но­сти, и заклю­че­ния, к кото­рым мы при­хо­дим на осно­ва­нии тех тек­стов, кото­рые у нас оста­лись, при­ме­ни­мы и к ста­ро­му фран­цуз­ско­му коло­ни­аль­но­му режи­му. Опро­вер­гая Ари­сто­те­ля, я опро­верг и все те софиз­мы, кото­рые, конеч­но, с мень­шим авто­ри­те­том, повто­ря­лись о есте­ствен­ном пра­ве раб­ства со вре­ме­ни появ­ле­ния его кни­ги; рав­ным обра­зом, пока­зав на при­ме­ре Гре­ции, какое гибель­ное вли­я­ние ока­зы­ва­ет один факт нали­чия раб­ства на клас­сы сво­бод­ных и пора­бо­щен­ных, я отве­чу на эти стран­ные тео­рии, кото­рые пре­воз­но­сят раб­ство и вос­хи­ща­ют­ся им, как бла­го­де­я­ни­ем для чело­ве­че­ства.