РЕЧИ

Речь за Публия Квинкция

Exor­dium I. 1. Самые вер­ные в нашем государ­стве зало­ги победы — явное рас­по­ло­же­ние власт­ву­ю­щих и крас­но­ре­чие, — в насто­я­щем деле про­тив нас. Из этих двух зло­клю­че­ний, Г. Акви­лий, одно меня тре­во­жит, дру­гое вну­ша­ет серь­ез­ные опа­се­ния. 2. Я силь­но бес­по­ко­юсь, что, бла­го­да­ря крас­но­ре­чию Кв. Гор­тен­сия¹ моя речь не будет иметь успе­ха, но еще более стра­шусь, как бы вли­я­ние С. Невия не повреди­ло П. Квинк­цию. Будь у нас эти пре­иму­ще­ства хотя бы в сла­бой сте­пе­ни, мы не ста­ли бы, конеч­но, сето­вать так силь­но, что ими вполне вла­де­ет про­тив­ная сто­ро­на. Ныне же поло­же­ние дел тако­во: мне, чело­ве­ку мало­опыт­но­му, не обла­даю­ще­му выдаю­щи­ми­ся спо­соб­но­стя­ми, при­хо­дит­ся иметь сопер­ни­ком крас­но­ре­чи­вей­ше­го из ора­то­ров; 3. П. Квинк­цию, чело­ве­ку без­за­щит­но­му, бес­по­мощ­но­му, почти лишен­но­му вся­кой под­держ­ки со сто­ро­ны дру­зей — всту­пить в борь­бу с чрез­вы­чай­но вли­я­тель­ною лич­но­стью. Про­тив нас еще одно обсто­я­тель­ство: М. Юний, несколь­ко раз защи­щав­ший мое­го кли­ен­та перед тобою, Г. Акви­лий, лицо, имев­шее мно­го слу­ча­ев при­об­ре­сти себе опыт­ность адво­ка­та, к тому же осно­ва­тель­но озна­ко­мив­ше­е­ся с нашим про­цес­сом, нахо­дит­ся в насто­я­щее вре­мя в коман­ди­ров­ке. Таким обра­зом, тяж­ба пере­шла в мои руки, а меж­ду тем у меня было слиш­ком мало вре­ме­ни для того, чтобы разо­брать­ся в этом столь обшир­ном и столь запу­тан­ном деле, если даже пред­по­ло­жить, что осталь­ные пре­иму­ще­ства все­це­ло на моей сто­роне. 4. Поэто­му я не мог вос­поль­зо­вать­ся в насто­я­щем слу­чае даже тем моим каче­ст­вом, кото­рое не раз слу­жи­ло мне под­спо­рьем в дру­гих про­цес­сах; недо­ста­ток даро­ва­ния я ста­ра­юсь заме­нить при­ле­жа­ни­ем, но судить о нем мож­но тогда толь­ко, когда ему дано вре­мя. Вот поче­му, чем боль­ше невы­год ока­жет­ся на моей сто­роне, тем бла­го­склон­нее дол­жен ты, Г. Акви­лий, и чле­ны назна­чен­но­го тобою сове­та отне­стись к моим сло­вам, чтобы жесто­ко пору­ган­ная прав­да вос­крес­ла нако­нец, бла­го­да­ря пра­во­судию столь чест­ных людей. 5. Если же оди­но­че­ство и бес­по­мощ­ность не най­дут в таком судье, как ты, защит­ни­ка про­тив наси­лия и кра­мо­лы; если, при раз­бо­ре дела, такой совет, как твой, станет руко­во­дить­ся не чув­ст­вом прав­ды, а при­ни­мать во вни­ма­ние поли­ти­че­ское поло­же­ние каж­дой из сто­рон, — будет ясно, что в обще­стве умер­ли поня­тия дол­га и чести и что сла­бо­му нет уте­ше­ния в спра­вед­ли­во­сти и нели­це­при­я­тии судьи. Наде­юсь, что в гла­зах тво­их и тво­е­го сове­та вос­тор­же­ст­ву­ет прав­да; если же сила и лич­ные отно­ше­ния выго­нят ее отсюда, то она не най­дет себе нигде при­ю­та.

II. Я гово­рю это, Г. Акви­лий, не пото­му, чтобы запо­до­зре­вал твою чест­ность и твер­дость духа, или желал вну­шить П. Квинк­цию хоть малей­шее недо­ве­рие к тем лицам, кото­ры­ми ты окру­жил себя — лицам, поль­зу­ю­щим­ся в обще­стве глу­бо­чай­шим ува­же­ни­ем… Тогда поче­му же? 6. Пото­му, во-пер­вых, что боль­шая опас­ность силь­но пуга­ет это­го чело­ве­ка; ведь от исхо­да одно­го про­цес­са зави­сит вопрос о всем его суще­ст­во­ва­нии, и когда он дума­ет об этом, ему так же часто при­хо­дит в голо­ву мысль о тво­ей вла­сти, как и о тво­ей спра­вед­ли­во­сти, — все, чья судь­ба в руках дру­го­го, дума­ют чаще о том, что́ может, неже­ли о том, что́ дол­жен сде­лать чело­век, во вла­сти и рас­по­ря­же­нии кото­ро­го они нахо­дят­ся. 7. Затем пото­му, что хотя про­тив­ни­ком П. Квинк­ция и счи­та­ет­ся, на сло­вах, С. Невий, но, на деле, за послед­не­го сто­ят пер­вые ора­то­ры наше­го вре­ме­ни, самые вли­я­тель­ные и могу­ще­ст­вен­ные лич­но­сти наше­го государ­ства, кото­рые общи­ми сила­ми, употреб­ляя все ста­ра­ния, высту­па­ют защит­ни­ка­ми С. Невия, — если толь­ко так может быть назва­но поведе­ние людей, кото­рые потвор­ст­ву­ют алч­но­сти дру­го­го и помо­га­ют ему обез­ору­жить непра­виль­ным судо­про­из­вод­ст­вом того, кого он име­ет в виду. 8. В самом деле, Г. Акви­лий, мож­но ли назвать что-либо более непра­виль­ное и воз­му­ти­тель­ное, чем самый порядок судо­про­из­вод­ства, соглас­но кото­ро­му мне, отста­и­ваю­ще­му пра­ва состо­я­ния, доб­рое имя и иму­ще­ство дру­го­го, при­хо­дит­ся гово­рить пер­во­му — тем более, что моим про­тив­ни­ком и обви­ни­те­лем в насто­я­щем про­цес­се будет никто дру­гой, как Кв. Гор­тен­сий, щед­ро наде­лен­ный от при­ро­ды вели­чай­шим ора­тор­ским талан­том! Таким обра­зом, мне, кото­ро­му сле­до­ва­ло бы защи­щать­ся от стрел и вра­че­вать раны, при­дет­ся делать это тогда, когда мой про­тив­ник не пустил в меня еще ни одной стре­лы; им, меж­ду тем, дает­ся для напа­де­ния такое вре­мя, когда мы не будем более иметь воз­мож­но­сти ни укло­нить­ся от их выст­ре­ла, ни — если они, вер­ные сво­е­му наме­ре­нию, бро­сят в нас лжи­вым обви­не­ни­ем, как бы отрав­лен­ною стре­лою, — зале­чить сво­ей раны. 9. Это про­изо­шло бла­го­да­ря неспра­вед­ли­во­сти и при­стра­стию пре­то­ра: вопре­ки обще­при­ня­то­му обы­чаю, он занял­ся спер­ва вопро­сом о чест­ном име­ни мое­го кли­ен­та, отло­жив вопрос о самом деле²; затем, он рас­по­рядил­ся, чтобы на суде обви­ня­е­мый защи­щал­ся преж­де, чем услы­шит хоть одно сло­во из уст сво­его обви­ни­те­ля³. Вот чего доби­лись сво­им вли­я­ни­ем и могу­ще­ст­вом эти люди, кото­рые так горя­чо заботят­ся об удо­вле­тво­ре­нии похот­ли­во­сти и жад­но­сти С. Невия, как буд­то дело идет об их соб­ст­вен­ном иму­ще­стве и доб­ром име­ни, и кото­рые пока­зы­ва­ют свою силу там, где им — в виду их про­чей доб­ле­сти и их знат­но­сти — все­го менее подо­ба­ло бы пока­зы­вать ее.

10. Испы­тав столь­ко тяже­лых неудач, пав духом, П. Квинк­ций воз­ла­га­ет свои надеж­ды на твою чест­ность, Г. Акви­лий, на твою спра­вед­ли­вость и мило­сер­дие; после того как он до сих пор, бла­го­да­ря про­ис­кам сво­их вра­гов, не мог ни добить­ся рав­но­пра­вия перед зако­на­ми, ни полу­чить воз­мож­но­сти вести свое дело на оди­на­ко­вых усло­ви­ях с про­тив­ни­ком, ни най­ти в сво­ем маги­ст­ра­те чест­но­го чело­ве­ка; после того как все, вопре­ки вся­ко­му пра­ву, было враж­деб­но настро­е­но про­тив него, — он про­сит и закли­на­ет тебя, Г. Акви­лий, и вас, заседа­те­ли, дать жесто­ко и неза­слу­жен­но гони­мой спра­вед­ли­во­сти воз­мож­ность най­ти, нако­нец, здесь, при­ют себе и без­опас­ное убе­жи­ще. III. 11. Чтобы облег­чить вам вашу зада­чу, поз­во­лю себе позна­ко­мить вас с обсто­я­тель­ства­ми, пред­ше­ст­во­вав­ши­ми иску и повед­ши­ми к его предъ­яв­ле­нию.

Nar­ra­tio У мое­го кли­ен­та, П. Квинк­ция, был брат, Г. Квинк­ций. Это был вооб­ще умный и осто­рож­ный хозя­ин; в одном лишь отно­ше­нии посту­пил он несколь­ко необ­ду­ман­но, в том имен­но, что всту­пил в това­ри­ще­ство с С. Неви­ем, чело­ве­ком… ну пре­крас­ным, но все же не с таким обра­зо­ва­ни­ем, кото­рое сде­ла­ло бы его спо­соб­ным знать пра­ва това­ри­ще­ства и обя­зан­но­сти доб­ро­со­вест­но­го хозя­и­на. Это­го недо­ста­ток обу­слов­ли­вал­ся, впро­чем, не недо­стат­ком талан­та — никто нико­гда не утвер­ждал, чтобы Невий-бала­гур наво­дил ску­ку, или Невий-гла­ша­тай⁴ был угрю­мо­го тем­пе­ра­мен­та — а вот чем. Так как при­ро­да не дала ему ниче­го луч­ше голо­са, а отец — оста­вил ему в наслед­ство толь­ко зва­ние сво­бод­но­го граж­да­ни­на, то он сде­лал из сво­его голо­са источ­ник нажи­вы, а зва­ни­ем сво­бод­но­го граж­да­ни­на вос­поль­зо­вал­ся для того, чтобы без­на­ка­зан­но зло­сло­вить. 12. Поэто­му делать его сво­им ком­па­ньо­ном было то же самое, что дать ему свои день­ги, чтобы он убедил­ся на них, какую поль­зу мож­но извлечь из капи­та­ла. Тем не менее Квинк­ций, из друж­бы и рас­по­ло­же­ния к нему, всту­пил с ним, как я уже ска­зал выше, в това­ри­ще­ство для экс­плуа­та­ции сво­их вла­де­ний в Гал­лии. У него было там мно­го скота и пре­крас­но обра­ботан­ное доход­ное име­ние. Невий про­стил­ся с Лици­ни­е­вой пала­той, сбор­ным местом гла­ша­та­ев, и при­ехал в Гал­лию. Он пере­ме­нил место сво­его житель­ства, но не харак­тер: чело­век, с малых лет поста­вив­ший себе за пра­ви­ло нажи­вать­ся безо вся­ких трат со сво­ей сто­ро­ны, не мог, раз затра­тив сум­му, хотя и ничтож­ную, и вло­жив ее в общее пред­при­я­тие, доволь­ст­во­вать­ся скром­ною при­бы­лью. 13. Не уди­ви­тель­но так­же, что он, тор­го­вав­ший сво­им голо­сом, задал­ся целью извлечь по воз­мож­но­сти бо́льшую поль­зу из того, что нажил сво­им голо­сом. Вслед­ст­вие это­го он — гово­рю, не пре­уве­ли­чи­вая, — тащил обе­и­ми рука­ми к себе в дом из общей соб­ст­вен­но­сти все, что толь­ко мог. Он делал это так усерд­но, как буд­то арбит­раль­ный суд⁵ имел обык­но­ве­ние осуж­дать в про­цес­сах по това­ри­ще­ствам имен­но тех, кто вел дела фир­мы вполне чест­ным обра­зом… Впро­чем, вда­вать­ся в дан­ном слу­чае в подроб­но­сти, кото­рые хотел бы сооб­щить через меня П. Квинк­ций, я не счи­таю нуж­ным; это, поло­жим, жела­тель­но в инте­ре­сах само­го дела, но толь­ко жела­тель­но, а не необ­хо­ди­мо, поэто­му я и обхо­жу их мол­ча­ни­ем.

IV. 14. Това­ри­ще­ство про­из­во­ди­ло свои дей­ст­вия уже мно­го лет, — в про­дол­же­ние кото­рых Квинк­цию не раз при­хо­ди­лось подо­зре­вать Невия, не нахо­див­ше­го удоб­ным отда­вать отче­та в сво­их поступ­ках, где им руко­во­дил безот­чет­ный инстинкт нажи­вы, — как вдруг Квинк­ций уми­ра­ет в Гал­лии, в быт­ность там Невия, и уми­ра­ет вне­зап­но. 15. По заве­ща­нию он дела­ет сво­им наслед­ни­ком мое­го кли­ен­та, П. Квинк­ция, чтобы более про­чих почтить того чело­ве­ка, кото­рый более про­чих скор­бел об его смер­ти. Вско­ре затем Квинк­ций уехал в Гал­лию. Здесь он друж­но жил с Неви­ем. Почти год про­ве­ли они вме­сте, мно­го гово­ри­ли меж­ду собою о делах това­ри­ще­ства, об обо­ротах сво­его пред­при­я­тия в Гал­лии, и за все это вре­мя Невий не про­ро­нил ни сло­ва о том, чтобы на това­ри­ще­стве лежа­ло какое-либо денеж­ное обя­за­тель­ство по отно­ше­нию к нему, или чтобы Г. Квинк­ций был дол­жен ему лич­но. Так как послед­ний оста­вил после себя неко­то­рые дол­ги, кото­рые сле­до­ва­ло упла­тить креди­то­рам, жив­шим в Риме, то кли­ент мой, П. Квинк­ций, сде­лал объ­яв­ле­ние, что жела­ет про­дать с пуб­лич­но­го тор­га в Нар­боне, в Гал­лии, лич­но ему при­над­ле­жа­щую соб­ст­вен­ность. 16. Тогда достой­ная лич­ность, С. Невий, начи­на­ет горя­чо убеж­дать его не устра­и­вать аук­ци­о­на в не совсем удоб­ное для про­да­жи вре­мя, гово­ря, что у него есть в Риме лиш­ние день­ги, кото­рые он пре­до­став­ля­ет в рас­по­ря­же­ние П. Квинк­ция из ува­же­ния к памя­ти его бра­та и из-за род­ст­вен­ных свя­зей лич­но с П. Квинк­ци­ем (он женат на его двою­род­ной сест­ре и име­ет от нее детей)… Так как речь Невия вполне соот­вет­ст­во­ва­ла тому, что́ дол­жен ска­зать в подоб­ных слу­ча­ях порядоч­ный чело­век, то Квинк­ций пове­рил, что он, под­ра­жав­ши чест­ным людям на сло­вах, будет под­ра­жать им так­же и на деле; ввиду это­го он при­оста­но­вил про­да­жу и отпра­вил­ся в Рим. 17. Одно­вре­мен­но с ним уехал из Гал­лии в Рим и Невий. Так как креди­то­ром Г. Квинк­ция был покой­ный П. Ска­пу­ла, то ты, Г. Акви­лий, опре­де­лил сум­му дол­га, кото­рую дол­жен был упла­тить его детям П. Квинк­ций. К тебе, в дан­ном слу­чае, обра­ти­лись пото­му, что, вслед­ст­вие раз­ни­цы в кур­се, нель­зя было огра­ни­чить­ся справ­кою о циф­ре дол­га по дол­го­вым кни­гам, а сле­до­ва­ло узнать на бир­же у хра­ма Касто­ра соот­вет­ст­ву­ю­щую ей циф­ру по новым поряд­кам⁶. Как род­ст­вен­ник Ска­пул, ты опре­де­лил, сколь­ко дол­жен дать им Квинк­ций для того, чтобы долг был упла­чен спол­на до послед­не­го дена­рия. V. 18. Все это Квинк­ций делал, сле­дуя убеди­тель­ней­шим сове­там Невия; да и не уди­ви­тель­но, если он руко­во­дил­ся сове­та­ми чело­ве­ка, помощь кото­ро­го он счи­тал обес­пе­чен­ной: не толь­ко в Гал­лии, но и в Риме ему еже­днев­но обе­ща­ли и сули­ли открыть счет по пер­во­му его сло­ву. 19. Итак Квинк­ций видел, что чело­век, дав­ший ему сло­во, в состо­я­нии испол­нить его, и знал, что он дол­жен его испол­нить; он и не думал, что тот сол­жет, так как лгать не было цели; поэто­му он обя­зал­ся рас­пла­тить­ся со Ска­пу­ла­ми, — как буд­то день­ги были у него в руках, — сооб­щил об этом Невию и про­сил его испол­нить обе­ща­ние. Тогда этот достой­ный чело­век, (боюсь, как бы он не счел насмеш­кою, что я вот уже вто­рич­но назы­ваю его «достой­ным») — пола­гая, что поло­же­ние Квинк­ция в доста­точ­ной сте­пе­ни стес­ни­тель­но, — чтобы заста­вить его в столь кри­ти­че­скую мину­ту под­пи­сать про­дик­то­ван­ные им, Неви­ем, усло­вия, отка­зы­ва­ет­ся дать хотя бы один асс, преж­де чем не будут окон­ча­тель­но ула­же­ны денеж­ные дела това­ри­ще­ства и пока он не будет знать, что у него не воз­никнет с Квинк­ци­ем впредь отно­си­тель­но это­го ника­ких спо­ров. «Речь об этом будет потом, — отве­ча­ет Квинк­ций, — а теперь про­шу тебя оза­бо­тить­ся испол­не­ни­ем сво­его обе­ща­ния». Тот не согла­сил­ся сдер­жать свое сло­во ина­че, как при этом усло­вии, при­чем ска­зал, что сво­им обе­ща­ни­ем он свя­зан ничуть не более, чем если бы дал его на аук­ци­оне от име­ни соб­ст­вен­ни­ка⁷. 20. Пора­жен­ный его веро­лом­ст­вом, Квинк­ций про­сит у Ска­пул несколь­ко дней отсроч­ки и пишет в Гал­лию, чтобы назна­чен­ное рань­ше к про­да­же иму­ще­ство было пуще­но с аук­ци­о­на; про­ис­хо­дит, в неудоб­ное вре­мя, заоч­ная про­да­жа, и он рас­пла­чи­ва­ет­ся со Ска­пу­ла­ми, хотя и на менее выгод­ных усло­ви­ях. Затем он от себя обра­ща­ет­ся к Невию с тре­бо­ва­ни­ем, чтобы, в виду могу­щих про­изой­ти, по его сло­вам, недо­ра­зу­ме­ний, дело было ула­же­но как мож­но ско­рее. 21. Упол­но­мо­чен­ным Невия явля­ет­ся друг его, М. Тре­бел­лий, нашим — общий зна­ко­мый обе­их сто­рон, вос­пи­ты­вав­ший­ся в доме Невия близ­кий его при­я­тель и вме­сте с тем род­ст­вен­ник мое­го кли­ен­та — С. Алфен. Прий­ти к согла­ше­нию было невоз­мож­но: мой кли­ент был согла­сен поне­сти уме­рен­ную утра­ту, но его про­тив­ник не хотел доволь­ст­во­вать­ся уме­рен­ной нажи­вой. 22. И вот с тех пор дело раз­би­ра­ет­ся упол­но­мо­чен­ны­ми обе­их сто­рон. Срок явки для раз­би­ра­тель­ства не раз откла­ды­вал­ся, вслед­ст­вие чего мно­го вре­ме­ни было бес­по­лез­но потра­че­но; нако­нец Невий пожа­ло­вал к сро­ку.

VI. 23. Закли­наю тебя, Акви­лий, и вас, заседа­те­ли, быть вдвойне вни­ма­тель­ны­ми: вам пред­сто­ит иметь дело с един­ст­вен­ным в сво­ем роде мошен­ни­че­ст­вом и про­дел­кой, какой еще не было при­ме­ра. Он гово­рит, что устро­ил в Гал­лии аук­ци­он, про­дал, что́ счи­тал нуж­ным, при­нял меры к тому, чтобы това­ри­ще­ство пога­си­ло свой долг по отно­ше­нию к нему, и что ни он сам не вызо­вет боль­ше к полю­бов­но­му раз­би­ра­тель­ству дру­го­го, ни явит­ся лич­но, а впро­чем пре­до­став­ля­ет Квинк­цию пре­сле­до­вать его судом. Ввиду того, что послед­не­му очень хоте­лось посмот­реть вто­рич­но на свое хозяй­ство в Гал­лии, он пока не усло­вил­ся со сво­им про­тив­ни­ком отно­си­тель­но ново­го сро­ка; таким обра­зом, сто­ро­ны разо­шлись без назна­че­ния сро­ка для даль­ней­ше­го раз­би­ра­тель­ства дела⁸. 24. Квинк­ций оста­вал­ся в Риме дней око­ло трид­ца­ти. Чтобы бес­пре­пят­ст­вен­но отпра­вить­ся в Гал­лию, он про­сил отсроч­ки по дру­гим сво­им делам. Он уехал. Из Рима Квинк­ций выбыл за два дня до фев­раль­ских календ, в кон­суль­ство Сци­пи­о­на и Нор­ба­на. 29 янв. 83 г. Про­шу вас запом­нить это чис­ло. Его попу­т­чи­ком был пре­крас­ный, в выс­шей сте­пе­ни чест­ный чело­век — Л. Аль­бий, сын Секс­та, из Кви­ри­но­вой три­бы⁹. В Вадах Вола­терр­ских¹⁰ они встре­ти­ли Л. Пуб­ли­ция¹¹, зака­ды­ку Невия, кото­ро­му он вел из Гал­лии назна­чен­ных в про­да­жу рабов и кото­рый, по при­хо­де в Рим, рас­ска­зал Невию, где он видел Квинк­ция. Не ска­жи это­го Невию Пуб­ли­ций, кри­зис насту­пил бы не так ско­ро. 25. Тогда Невий посы­ла­ет рабов за сво­и­ми при­я­те­ля­ми, сам же лич­но про­сит сво­их бли­жай­ших зна­ко­мых с Лици­ни­е­ва дво­ра и мяс­но­го ряда собрать­ся вокруг него на аук­ци­оне Секс­тия на сле­дую­щий день ко вто­ро­му часу¹². Их собра­лась целая тол­па. Он при­гла­сил их в свиде­те­ли, что П. Квинк­ций не явил­ся, а он явил­ся. Соста­ви­ли акт, под­пи­сать кото­рый были при­гла­ше­ны пре­иму­ще­ст­вен­но люди знат­ные; затем собра­ние разо­шлось. Невий про­сит пре­то­ра Бурри­е­на поз­во­лить ему всту­пить во вла­де­ние иму­ще­ст­вом в силу эдик­та¹³. Затем он при­ка­зы­ва­ет назна­чить к про­да­же име­ние чело­ве­ка, кото­рый неко­гда был его дру­гом, все еще состо­ял его това­ри­щем, род­ст­вен­ни­ком же дол­жен был оста­вать­ся, пока были живы его дети. 26. Из это­го лег­ко мож­но было заклю­чить, что нет столь тес­ных и свя­щен­ных свя­зей, кото­рых не попи­ра­ла бы, над кото­ры­ми не над­ру­ги­ва­лась бы алч­ность. Если прав­да, что друж­ба осно­ва­на на искрен­но­сти, това­ри­ще­ство — на чест­но­сти, род­ст­вен­ные свя­зи — на неж­но­сти чувств, — то чело­ве­ка, кото­рый хотел лишить сво­его дру­га, това­ри­ща, род­ст­вен­ни­ка — доб­ро­го име­ни и состо­я­ния, нель­зя назвать ина­че как пре­да­те­лем, обман­щи­ком и нече­стив­цем.

27. Дове­рен­ный П. Квинк­ция и в то же вре­мя друг и род­ст­вен­ник С. Невия — С. Алфен, сры­ва­ет объ­яв­ле­ния о про­да­же, отни­ма­ет от него раба, кото­ро­го тот забрал было к себе, назы­ва­ет себя дове­рен­ным Квинк­ция и ста­вит спра­вед­ли­вое тре­бо­ва­ние, чтобы Невий поща­дил чест­ное имя и иму­ще­ство Квинк­ция и подо­ждал его при­езда; если же он отка­зы­ва­ет­ся сде­лать это и решил заста­вить его согла­сить­ся на его усло­вия с помо­щью таких при­е­мов, то он, Алфен, не наме­рен обра­щать­ся к нему с прось­бой и, в слу­чае, если тот взду­ма­ет пере­не­сти дело в суд, — готов защи­щать­ся. 28. Пока это про­ис­хо­ди­ло в Риме, рабы, нахо­див­ши­е­ся при това­ри­ще­стве, вопре­ки пра­ву, обы­чаю и пре­тор­ско­му эдик­ту силой выгна­ли Квинк­ция из лес­ных и поле­вых паст­бищ, при­над­ле­жа­щих това­ри­ще­ству. VII. Если тебе, Г. Акви­лий, то, что сде­ла­но по пись­му Невия в Гал­лии, кажет­ся пра­виль­ным и спра­вед­ли­вым, то я не мешаю тебе допу­стить, что и все его дей­ст­вия в Риме были закон­ны.

Будучи столь наг­ло изгнан из сво­его име­ния, глу­бо­ко оскорб­лен­ный Квинк­ций обра­тил­ся за защи­той к нахо­див­ше­му­ся тогда в про­вин­ции импе­ра­то­ру Г. Флак­ку, имя кото­ро­го я, как того тре­бу­ет его сан, про­из­но­шу с ува­же­ни­ем¹⁴. Как горя­чо ста­рал­ся он попра­вить дело, вы може­те убедить­ся из его рас­по­ря­же­ний. 29. Алфен, меж­ду тем, еже­днев­но имел в Риме стыч­ки с этим ста­рым раз­бой­ни­ком, где, разу­ме­ет­ся, при­ни­ма­ли уча­стие и его люди, так как тот не пере­ста­вал стре­мить­ся к тому, чтобы чест­ное имя его дове­ри­те­ля было навсе­гда опо­зо­ре­но. Он тре­бо­вал, чтобы дове­рен­ный внес залог в обес­пе­че­ние упла­ты в слу­чае про­иг­ры­ша дела¹⁵. Алфен же отве­чал, что он, как дове­рен­ный, не обя­зан вне­сти залог, так как зало­га не дол­жен был бы вно­сить и сам ответ­чик, если бы он был нали­цо. При­гла­си­ли три­бу­нов; когда от них потре­бо­ва­ли пря­мо­го вме­ша­тель­ства, сто­ро­ны разо­шлись после дан­но­го С. Алфе­ном сло­ва, что в сен­тябрь­ские Иды 13 сен. 83 г. П. Квинк­ций явит­ся в суд.

VIII. 30. Квинк­ций при­ехал в Рим и явил­ся к раз­би­ра­тель­ству. Меж­ду тем наш про­тив­ник, столь энер­гич­но рас­по­рядив­ший­ся перед тем захва­том квинк­ци­е­ва иму­ще­ства, его изгна­ни­ем из его поме­стий, похи­ще­ни­ем его рабов, пол­то­ра года сидит, не предъ­яв­ляя иска, отды­ха­ет, водит, сколь­ко может, мое­го кли­ен­та за нос — и, в кон­це кон­цов, тре­бу­ет от пре­то­ра Гн. Дола­бел­лы, чтобы Квинк­ций соглас­но фор­му­ле, внес залог в обес­пе­че­ние упла­ты, пото­му-де, что ответ­чи­ком явля­ет­ся чело­век, иму­ще­ст­вом кото­ро­го в про­дол­же­ние трид­ца­ти дней вла­де­ли, на осно­ва­нии эдик­та пре­то­ра, дру­гие¹⁶. Квинк­ций отве­чал, что он дол­жен был бы вне­сти залог, если бы его име­ни­ем вла­де­ли по эдик­ту. Пре­тор изда­ет при­каз — спра­вед­ли­вый ли, нет ли, не ска­жу, ска­жу — необык­но­вен­ный, да и это­го желал бы луч­ше не гово­рить, так как каж­до­му ясно то и дру­гое — чтобы П. Квинк­ций обя­зал­ся (посред­ст­вом спон­сии с С. Неви­ем) пред­ста­вить дока­за­тель­ства, что его иму­ще­ство не нахо­ди­лось в чужом вла­де­нии в про­дол­же­ние 30 дней по эдик­ту пре­то­ра Бурри­е­на¹⁷. 31. С этим не согла­ша­лись тогдаш­ние защит­ни­ки Квинк­ция и дока­зы­ва­ли, что раз­би­ра­тель­ству под­ле­жит преж­де все­го само дело², что залог долж­ны пред­ста­вить или обе сто­ро­ны, или ни та, ни дру­гая, и что нет при­чи­ны под­вер­гать одну из них бес­че­стию. Квинк­ций сверх того гром­ко заяв­лял, что он пото­му не жела­ет вне­сти залог, что это было бы кос­вен­ным при­зна­ни­ем закон­но­сти, с точ­ки зре­ния эдик­та, рас­по­ря­же­ния, по кото­ро­му его име­ние нахо­ди­лось в чужих руках, а пред­ло­жен­ной спон­сии заклю­чить не может пото­му, что ему тогда — что и слу­чи­лось — при­дет­ся гово­рить пер­во­му в про­цес­се, где речь идет о его граж­дан­ской чести. Дола­бел­ла — как и вооб­ще ари­сто­кра­ты, кото­рые уж если нач­нут что-либо делать, (пра­виль­но ли, или непра­виль­но, все рав­но), в обо­их слу­ча­ях ока­зы­ва­ют­ся таки­ми масте­ра­ми, что за ними не угнать­ся наше­му бра­ту, — упор­но наста­и­ва­ет на том, чтобы обидеть Квинк­ция; он при­ка­зы­ва­ет или пря­мо вне­сти залог, или заклю­чить спон­сию в ука­зан­ной фор­ме, при­чем самым бес­це­ре­мон­ным обра­зом велит уда­лить про­те­сто­вав­ших про­тив это­го защит­ни­ков мое­го кли­ен­та.

IX. 32. И Квинк­ций ушел, конеч­но, уби­тый горем — и не уди­ви­тель­но: ему был пре­до­став­лен жал­кий и неспра­вед­ли­вый выбор, он дол­жен был или вне­сти залог и сам себе про­из­не­сти при­го­вор, или, согла­сив­шись заклю­чить спон­сию — гово­рить пер­вым в деле, от исхо­да кото­ро­го зави­се­ла его честь. В одном слу­чае, ничто не мог­ло спа­сти его от печаль­ной необ­хо­ди­мо­сти выне­сти само­му себе тот самый при­го­вор, кото­рый вынес бы самый суро­вый суд, во вто­ром — оста­ва­лась еще надеж­да най­ти судью, на защи­ту кото­ро­го он мог рас­счи­ты­вать тем боль­ше, чем мень­ше было у него заступ­ни­ков; — поэто­му он пред­по­чел заклю­чить спон­сию и посту­пил так. Тебя, Г. Акви­лий, он избрал сво­им судьею и предъ­явил спон­си­он­ный иск. В нем и заклю­ча­ет­ся весь нынеш­ний фазис дела, от него зави­сит его даль­ней­шее раз­ви­тие.

Par­ti­tio 33. Ты пони­ма­ешь, Г. Акви­лий, что речь идет не о спон­си­он­ной сум­ме, а о доб­ром име­ни и всем состо­я­нии П. Квинк­ция; ты видишь, далее, что — хотя по обы­чаю пред­ков чело­век, граж­дан­ская честь кото­ро­го под­вер­га­ет­ся в про­цес­се рис­ку, дол­жен гово­рить вто­рым — от нас потре­бо­ва­ли, чтобы мы гово­ри­ли пер­вы­ми, не услы­шав от про­тив­ни­ков ни одно­го обви­ни­тель­но­го сло­ва. Ты заме­ча­ешь, нако­нец, что преж­ние защит­ни­ки пре­вра­ща­ют­ся в обви­ни­те­лей, делая из сво­его даро­ва­ния орудие гибе­ли дру­гих, меж­ду тем как рань­ше оно слу­жи­ло сред­ст­вом спа­се­ния и защи­ты. Им оста­ва­лось сде­лать, — что́ они и сде­ла­ли вче­ра — еще одно: заста­вить тебя отпра­вить­ся с ними перед три­бу­нал пре­то­ра и там назна­чить нам опре­де­лен­ное вре­мя на про­из­не­се­ние речи; и они лег­ко доби­лись бы это­го от пре­то­ра, если бы ты не научил их ува­жать твои пра­ва, твои обя­зан­но­сти и твою власть. 34. Кро­ме тебя, нам до сих пор не уда­ва­лось встре­тить лицо, у кото­ро­го мы нашли бы защи­ту про­тив них; в свою оче­редь, они не счи­та­ли доста­точ­ным для себя полу­чить толь­ко то, за что никто не стал бы их пори­цать; по их мне­нию, власть ниче­го не сто­ит и не более как пустой звук, если не поль­зо­вать­ся ею для при­чи­не­ния обиды ближ­не­му.

X. Но так как Гор­тен­сий наста­и­ва­ет, чтобы ты при­сту­пил к поста­нов­ле­нию при­го­во­ра, а от меня тре­бу­ет, чтобы я не затя­ги­вал дела длин­ною речью, и жалу­ет­ся, что при моем пред­ше­ст­вен­ни­ке нико­гда не насту­пал конец речам, то я не желаю, чтобы меня запо­до­зри­ли в наме­ре­нии не дово­дить дела до при­го­во­ра. Прав­да, я не думаю, чтобы мне уда­лось быст­рее дока­зать правоту наше­го дела, чем это мог сде­лать мой пред­ше­ст­вен­ник; тем не менее я не буду мно­го­сло­вен, как пото­му, что дело уже разъ­яс­не­но преж­ним пове­рен­ным Квинк­ция, так и пото­му, что от меня тре­бу­ют той крат­ко­сти, кото­рая мне же, как чело­ве­ку, не обла­даю­ще­му ни доста­точ­ной фан­та­зи­ей, ни доста­точ­ной выдерж­кой для длин­ных речей, милей все­го. 35. В виду это­го я поступ­лю так, как не раз посту­пал на моих гла­зах ты, Гор­тен­сий, — разде­лю всю свою речь на отдель­ные части. Ты все­гда при­бе­га­ешь к подоб­но­му при­е­му, пото­му что все­гда можешь, я же поступ­лю так в дан­ном слу­чае пото­му, что счи­таю себя в состо­я­нии посту­пить таким обра­зом имен­но здесь. Тем пре­иму­ще­ст­вом, кото­рое с тобою все­гда, бла­го­да­ря тво­е­му талан­ту, вла­дею сего­дня и я, бла­го­да­ря суще­ству дела. Я назна­чу себе извест­ные пре­де­лы, за кото­рые не сумею вый­ти, даже при силь­ней­шем жела­нии; таким обра­зом и я буду иметь в виду, о чем мне гово­рить, и Гор­тен­сий будет знать, про­тив чего ему воз­ра­жать, и тебе, Г. Акви­лий, будет напе­ред извест­но, о чем тебе при­дет­ся слу­шать.

36. С. Невий, я отка­зы­ва­юсь при­знать, что име­ние П. Квинк­ция пере­шло в твои руки по эдик­ту пре­то­ра. В этом заклю­ча­ет­ся содер­жа­ние спон­сии. Спер­ва я поста­ра­юсь дока­зать, что ты не имел пово­да тре­бо­вать от пре­то­ра поз­во­ле­ния ото­брать име­ние П. Квинк­ция, затем, что ты не мог вла­деть им в силу эдик­та, и, нако­нец, что ты вооб­ще не вла­дел им. Про­шу тебя, Г. Акви­лий, и тво­их заседа­те­лей твер­до пом­нить о дан­ном мною обе­ща­нии, — раз вы его запом­ни­те, вы лег­че пой­ме­те все дело и сво­им напо­ми­на­ни­ем без труда удер­жи­те меня, если бы я пытал­ся перей­ти мною самим начер­тан­ные гра­ни­цы. Итак, я отри­цаю, чтобы у Невия был повод к его тре­бо­ва­нию, я отри­цаю, чтобы он мог вла­деть в силу эдик­та, я отри­цаю, что он вла­дел. Когда я дока­жу несо­сто­я­тель­ность этих трех пунк­тов, я кон­чу свою речь.

Pro­ba­tio, часть I. XI. 37. У тебя не было осно­ва­ния тре­бо­вать, чтобы иму­ще­ство Квинк­ция было пре­до­став­ле­но тебе во вла­де­ние. Поче­му? — Пото­му, что Квинк­ций не был дол­жен С. Невию ни по делам това­ри­ще­ства, ни лич­но. Кто это­му свиде­тель? — Да тот же наш неуто­ми­мый про­тив­ник. Тебя, да, тебя, Невий, при­зы­ваю я в свиде­те­ли в дан­ном слу­чае. Боль­ше года после смер­ти Г. Квинк­ция жил с тобою П. Квинк­ций в Гал­лии. Дока­жи же, что ты когда-либо тре­бо­вал от него — разу­ме­ет­ся, огром­ной! — сум­мы его дол­га тебе, дока­жи, что ты когда-либо заво­дил о ней речь, дока­жи, что ты когда-либо назы­вал себя его креди­то­ром, — и я приз­на́ю суще­ст­во­ва­ние денеж­ных обя­за­тельств его по отно­ше­нию к тебе. 38. Г. Квинк­ций, — по тво­им сло­вам, твой долж­ник на круп­ную сум­му, на что́ у тебя есть под­лин­ные рас­пис­ки — уми­ра­ет. Наслед­ник его, П. Квинк­ций, при­ехал в Гал­лию, в при­над­ле­жав­шее вам сооб­ща име­ние, сло­вом, туда, где долж­на была нахо­дить­ся не толь­ко зем­ля, но и все денеж­ные сче­ты и все бума­ги. Кто же мог бы отне­стись так небреж­но к сво­е­му хозяй­ству, быть таким без­за­бот­ным, так рез­ко не похо­дить на тебя, Секст, чтобы — когда иму­ще­ство лица, с кото­рым он заклю­чил усло­вие, пере­шло к ново­му хозя­и­ну — не сооб­щить ему, при пер­вой же встре­че, о дол­ге, не напом­нить об упла­те, не при­не­сти сче­тов и, если бы воз­ник­ли недо­ра­зу­ме­ния, не покон­чить с ними или в сте­нах дома, или самым фор­маль­ным судеб­ным раз­би­ра­тель­ст­вом? Неуже­ли этот образ дей­ст­вий, — к кото­ро­му при­бе­га­ют даже самые пре­крас­ные люди, те, кото­рым друж­ба и честь их при­я­те­лей и близ­ких зна­ко­мых доро­же все­го, — казал­ся слиш­ком неде­ли­кат­ным С. Невию, тому Невию, кото­ро­го до того обу­я­ла и осле­пи­ла алч­ность, что он в зна­чи­тель­ной мере под­вер­га­ет рис­ку свое выгод­ное поло­же­ние, лишь бы цели­ком лишить Квинк­ция — сво­его род­ст­вен­ни­ка! — его состо­я­ния¹⁸. 39. Неуже­ли не стал бы тре­бо­вать сво­его дол­га — если бы он дей­ст­ви­тель­но был креди­то­ром, — чело­век, кото­рый, взбе­шен­ный тем, что ему не упла­ти­ли несу­ще­ст­ву­ю­ще­го дол­га, домо­га­ет­ся не толь­ко капи­та­ла, но даже кро­ви и жиз­ни сво­его род­ст­вен­ни­ка? Или ты, быть может, тогда не желал бес­по­ко­ить того, кому теперь не даешь сво­бод­но пере­ве­сти дыха­ние? Ты не хотел, быть может, веж­ли­во напом­нить об упла­те тому, кого ты теперь наме­рен пре­ступ­но лишить жиз­ни?… Надо пола­гать, что так: ты не желал, или не смел напом­нить о дол­ге сво­е­му род­ст­вен­ни­ку, с почте­ни­ем отно­сив­ше­му­ся к тебе, чест­но­му, совест­ли­во­му ста­ри­ку; быва­ло, ты не раз запа­сал­ся дома у себя твер­до­стью духа, решал­ся заго­во­рить о день­гах, являл­ся во все­ору­жии, с заучен­ною речью, — и вдруг робел, крас­нел, слов­но девуш­ка, и не гово­рил ниче­го: у тебя разом запле­тал­ся язык; ты хотел напом­нить ему об упла­те, но боял­ся опе­ча­лить его сво­и­ми сло­ва­ми. Вот, где раз­гад­ка! XII. 40. Ока­зы­ва­ет­ся, что С. Невий щадил уши того, чьей голо­вы он ищет. — Нет, Секст, если бы он был дол­жен тебе, ты потре­бо­вал бы у него упла­ты и потре­бо­вал бы сра­зу, если не сра­зу, то вско­ре, если не вско­ре, то когда-нибудь и уж, конеч­но, в про­дол­же­ние пер­вых шести меся­цев и, навер­ное, — к кон­цу года. В тече­ние полу­то­ра лет ты еже­днев­но имел слу­чай напом­нить об этом чело­ве­ку — и не про­ро­нил ни сло­ва; про­шло почти два года, когда ты, нако­нец, заик­нул­ся об упла­те. Был ли хоть один мот или кути­ла, — при­том не тогда, когда начи­нал ощу­щать­ся неко­то­рый дефи­цит в кас­се, а в свои луч­шие вре­ме­на — так бес­пе­чен, как бес­пе­чен был Секст Невий? назвав его по име­ни, я, кажет­ся, ска­зал все. 41. Г. Квинк­ций был дол­жен тебе, — ты нико­гда не спро­сил у него взя­тых в долг денег; он умер, его иму­ще­ство пере­шло к его наслед­ни­ку, ты видел­ся с ним еже­днев­но и спро­сил о дол­ге толь­ко спу­стя почти пол­ные два года. Неуже­ли мож­но еще сомне­вать­ся, что́ веро­ят­нее, спро­сил бы С. Невий — если бы ему были долж­ны — свой долг сра­зу, или мол­чал о нем два года? Что ж, у него не было вре­ме­ни напом­нить об упла­те? — Но ведь он жил с тобой вме­сте более года. Или, быть может, тебе нель­зя было искать суда в Гал­лии? — Но суд тво­рил­ся в про­вин­ции, да нако­нец была же юрис­дик­ция в Риме. Оста­ет­ся пред­по­ло­жить, что ты, в дан­ном слу­чае, был или крайне небре­жен, или черес­чур вели­ко­ду­шен; пер­вое стран­но, вто­рое смеш­но. Дру­гих оправ­да­ний ты, по мое­му мне­нию, пред­ста­вить не можешь. Столь про­дол­жи­тель­ное мол­ча­ние Невия об упла­те слу­жит доста­точ­ным дока­за­тель­ст­вом, что ему никто не был дол­жен.

XIII. 42. А что, если я дока­жу С. Невию на осно­ва­нии его поведе­ния в насто­я­щем слу­чае, что он не состо­ит креди­то­ром Квинк­ция? В самом деле, о чем хло­по­чет теперь С. Невий? О чем он спо­рит? Из-за чего начал­ся этот про­цесс, кото­рый длит­ся уже два года? Что это за дело, кото­рым он надо­еда­ет столь­ким достой­ным людям? — Он тре­бу­ет сво­их денег. Толь­ко теперь?… Все рав­но, пусть тре­бу­ет. Послу­ша­ем его. 43. Он хочет разо­брать­ся в сче­тах това­ри­ще­ства и ула­дить суще­ст­ву­ю­щие у него с ним недо­ра­зу­ме­ния. Позд­но, но луч­ше позд­но, чем нико­гда; ниче­го про­тив это­го не имею. «Но, — гово­рит он, — я ста­ра­юсь в насто­я­щее вре­мя, Г. Акви­лий, не о том. П. Квинк­ций столь­ко лет вла­де­ет мои­ми день­га­ми. Пусть себе вла­де­ет, мне их не надо». Так из-за чего же ты рату­ешь? Уж не под­лин­но ли затем, что бы, как ты не раз выра­жал­ся во мно­гих местах, он был исклю­чен из чис­ла пол­но­прав­ных граж­дан? Затем, чтобы он лишил­ся места, кото­рое до сих пор зани­мал с вели­чай­шею для себя честью? Затем, чтобы его не было в живых, чтобы здесь решил­ся вопрос о его жиз­ни и всем состо­я­нии, чтобы на суде он гово­рил пер­вым и услы­шал голос обви­ни­те­ля тогда толь­ко, когда ему будет нече­го гово­рить в свою защи­ту?… К чему ты на этом наста­и­ва­ешь? Чтобы ско­рее полу­чить свое? — Но ведь если бы ты хотел это­го, дело дав­но мог­ло бы быть кон­че­но. — Или чтобы про­цесс при­нес тебе боль­ше чести? — 44. Но ты не можешь погу­бить П. Квинк­ция, сво­его род­ст­вен­ни­ка, не сде­лав­шись вели­чай­шим зло­де­ем. — Или чтобы облег­чить даль­ней­шее раз­би­ра­тель­ство? — Но Г. Акви­лию не достав­ля­ет удо­воль­ст­вия про­цесс, где дело идёт о жиз­ни дру­го­го, да и Кв. Гор­тен­сий не име­ет при­выч­ки доби­вать­ся при­го­во­ра, рав­но­силь­но­го каз­ни. Мы, в свою оче­редь, ника­ких затруд­не­ний не дела­ем. Прав­да, он тре­бу­ет денег, но ведь мы не при­зна­ем дол­га. Если он тре­бу­ет, чтобы суд состо­ял­ся тот­час, то мы соглас­ны. За чем же дело ста­ло? — Если он боит­ся, что по окон­ча­нии про­цес­са у нас не ока­жет­ся денег для упла­ты, то пусть он берет с нас залог; но пусть он и от себя вне­сет тре­бу­е­мый нами залог по той же фор­му­ле, по какой согла­ша­ем­ся его вне­сти мы. Тогда дело может разом счи­тать­ся окон­чен­ным, Г. Акви­лий, и ты можешь пой­ти домой, изба­вив­шись от работы, наску­чив­шей, пола­гаю я, тебе почти столь­ко же, сколь­ко и Квинк­цию.

45. Что ска­жешь ты, Гор­тен­сий, отно­си­тель­но это­го усло­вия? Можем мы рас­суж­дать о денеж­ных делах, разору­жив­шись, не под­вер­гая опас­но­сти суще­ст­во­ва­ние про­тив­ной сто­ро­ны? Можем мы тре­бо­вать наших денег так, чтобы жизнь род­ст­вен­ни­ка оста­лась невреди­мой? Можем мы высту­пить в роли ист­ца, отка­зав­шись от роли обви­ни­те­ля?… «Нет, — гово­рит он, — я возь­му с вас залог, но сво­его вам не дам». XIV. Кто же так спра­вед­ли­во раз­гра­ни­чил наши пра­ва? Кто решил, что одно и то же тре­бо­ва­ние, будучи спра­вед­ли­во по отно­ше­нию к Квинк­цию, — неспра­вед­ли­во по отно­ше­нию к Невию? Он гово­рит: «я вла­дел иму­ще­ст­вом Квинк­ция по эдик­ту пре­то­ра». Зна­чит, ты тре­бу­ешь, чтобы я при­знал фак­том то, о чем я гово­рю на суде, что оно нико­гда не было в дей­ст­ви­тель­но­сти? 46. Неуже­ли, Г. Акви­лий, нет сред­ства быст­ро добить­ся каж­до­му сво­его, не позо­ря, не бес­сла­вя и не губя дру­гих? — Есть. Если бы он дей­ст­ви­тель­но дал Квинк­цию денег взай­мы, он потре­бо­вал бы упла­ты и не стал бы воз­буж­дать все­воз­мож­ные про­цес­сы, избе­гая того, кото­рый явля­ет­ся при­чи­ной про­чих. Чело­век, в про­дол­же­ние столь­ких лет не напом­нив­ший Квинк­цию о его дол­ге, имея воз­мож­ность гово­рить с ним еже­днев­но, чело­век, с само­го нача­ла воз­буж­ден­но­го им про­цес­са потра­тив­ший все вре­мя на отсроч­ки, отка­зав­ший­ся затем даже от назна­че­ния ново­го сро­ка и путем ковар­ства и наси­лия выгнав­ший мое­го кли­ен­та из при­над­ле­жав­ше­го им на пра­вах обще­го вла­де­ния поме­стья; чело­век, кото­рый, имея воз­мож­ность без сопро­тив­ле­ния с чьей-либо сто­ро­ны при­сту­пить пря­мо к делу, пред­по­чел под­нять вопрос о чест­ном име­ни сво­его про­тив­ни­ка²; кото­рый, будучи при­гла­шен вер­нуть­ся к глав­но­му делу, пово­ду всех осталь­ных, отка­зал­ся при­нять пред­ло­жен­ные ему вполне спра­вед­ли­вые усло­вия; чело­век, кото­рый созна­ет­ся, что он ищет не денег, а чужой жиз­ни и кро­ви; — такой чело­век всем сво­им поведе­ни­ем пря­мо гово­рит: «если бы мне кто-либо был дол­жен, я потре­бо­вал бы упла­ты и даже дав­но бы уже был удо­вле­тво­рен, 47. если бы я хотел полу­чить свое, я не стал бы хло­потать столь­ко, вчи­нять столь некра­си­вый про­цесс, при­во­дить с собою целую тол­пу защит­ни­ков, — нет, у меня дру­гая цель: необ­хо­ди­мо дей­ст­во­вать силой и при­нуж­де­ни­ем, надо вырвать, отнять то, что не при­над­ле­жит мне, нуж­но лишить П. Квинк­ция все­го его состо­я­ния, сле­ду­ет при­влечь к делу всех пред­ста­ви­те­лей вла­сти, крас­но­ре­чия и знат­но­сти; про­тив прав­ды долж­но бороть­ся силой; угро­жай­те, рой­те ямы, стра­щай­те, чтобы он, в кон­це кон­цов, был побеж­ден и сдал­ся, обе­зу­мев от стра­ха. И в самом деле, когда я вижу, кто наши про­тив­ни­ки, когда я смот­рю на это собра­ние, — кля­нусь, мне кажет­ся, что вся эта гро­за уже повис­ла над наши­ми голо­ва­ми, что она вот-вот долж­на раз­ра­зить­ся и некуда от нее укрыть­ся; но сто­ит лишь мне гла­за­ми и душой вер­нуть­ся к тебе, Г. Акви­лий, — и я начи­наю созна­вать, что чем боль­ше хло­по­чут они и ста­ра­ют­ся, тем бес­по­лез­нее, бес­плод­нее будут их уси­лия¹⁹.

48. (К Невию). Итак, Квинк­ций, по соб­ст­вен­но­му тво­е­му при­зна­нию, не был тво­им долж­ни­ком; но если б даже и был, — неуже­ли это было бы доста­точ­ной при­чи­ной, чтобы про­сить пре­то­ра нало­жить запре­ще­ние на его иму­ще­ство? По мое­му мне­нию, это и неспра­вед­ли­во, и нико­му не может при­не­сти поль­зы. На что же ссы­ла­ет­ся он в этом слу­чае? — На то, что про­тив­ная сто­ро­на не яви­лась к назна­чен­но­му сро­ку в суд. XV. Преж­де чем дока­зать несо­сто­я­тель­ность это­го заяв­ле­ния, поз­воль мне, Г. Акви­лий, ска­зать, что́ нуж­но делать и что́ дела­ют обык­но­вен­но в жиз­ни все, и срав­нить с этим поведе­ние С. Невия. По тво­им сло­вам, не явил­ся в суд чело­век… свя­зан­ный с тобою уза­ми род­ства, това­ри­ще­ства, вооб­ще, близ­ки­ми и при­том ста­рин­ны­ми отно­ше­ни­я­ми! И тебе необ­хо­ди­мо было немед­лен­но идти к пре­то­ру? Ты дол­жен был тре­бо­вать тот­час же, чтобы на его име­ние было нало­же­но запре­ще­ние в силу эдик­та? Ты поспе­шил при­бег­нуть к это­му край­не­му и само­му недру­же­люб­но­му изо всех средств, кото­рые тебе пре­до­став­лял закон, так что не оста­вил себе про запас ника­ко­го дру­го­го, более жесто­ко­го и бес­сер­деч­но­го? 49. В самом деле, может ли выпасть на долю чело­ве­ку бо́льший позор, бо́льшее горе, бо́льшее несча­стие, мож­но ли най­ти бо́льшее бес­сла­вие, бо́льшее бед­ст­вие? Если кого-либо судь­ба лиша­ет его денег, или их отни­ма­ют у него неспра­вед­ли­во, — пока непри­кос­но­вен­но его доб­рое имя, созна­ние сво­ей чест­но­сти лег­ко уте­шит его в нище­те. Дру­гой, опо­зо­рен­ный (при­го­во­ром цен­зо­ра) или осуж­ден­ный в некра­си­вом деле, может поль­зо­вать­ся, по край­ней мере, тем, что́ име­ет, и не нуж­дать­ся в чужой под­держ­ке — что́ все­го печаль­нее — так что хоть это слу­жит ему помо­щью и уте­ше­ни­ем в его горе. Но тот, чье име­ние про­да­но с тор­гов, у кото­ро­го позор­но пошло с молот­ка не толь­ко круп­ное состо­я­ние, но и пред­ме­ты пер­вой необ­хо­ди­мо­сти, — тот не толь­ко исклю­чен из чис­ла живых, но, если это воз­мож­но, постав­лен в худ­шее поло­же­ние, чем даже мерт­вые; чест­ная смерть часто иску­па­ет вину позор­ной жиз­ни, но пол­ная тако­го позо­ра жизнь не остав­ля­ет даже надеж­ды на чест­ную смерть. 50. Сле­до­ва­тель­но, чело­век, на име­ние кото­ро­го нало­же­но по эдик­ту запре­ще­ние, поис­ти­не, вме­сте с име­ни­ем пере­дал во вла­де­ние и всю свою честь и ува­же­ние, кото­рым он поль­зо­вал­ся; чье имя пуб­лич­но выстав­ле­но на самых люд­ных местах, тому нель­зя даже погиб­нуть без шума, вда­ли от глаз чужих; тому, к кому посы­ла­ют рас­по­ряди­те­лей аук­ци­о­на, к кому направ­ля­ют адми­ни­ст­ра­то­ров, чтобы выра­ботать, на осно­ва­нии ста­тей зако­на, усло­вия его гибе­ли, тот, чье имя гром­ко выкри­ки­ва­ет гла­ша­тай, назна­чаю­щий цену, — тот еще при жиз­ни сво­и­ми гла­за­ми видит свои же горест­ные похо­ро­ны, если толь­ко мож­но назвать похо­ро­на­ми сбо­ри­ще не дру­зей, соби­раю­щих­ся почтить память усоп­ше­го, а аук­ци­он­ных тор­га­шей, ста­раю­щих­ся с без­ду­ши­ем пала­чей рас­тер­зать и изо­рвать на части остат­ки того, что́ состав­ля­ло его жизнь.

XVI. Вот поче­му наши пред­ки допус­ка­ли подоб­но­го рода меры лишь в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях; 51. вот поче­му они, желая, чтобы к ним при­бе­га­ли обду­ман­но, учреди­ли долж­ность пре­то­ров. Люди чест­ные реша­ют­ся на них толь­ко тогда, когда их явно обма­ны­ва­ют и когда они лише­ны воз­мож­но­сти пере­не­сти дело в суд, но и тогда идут к этой цели осто­рож­но, не торо­пясь, вынуж­ден­ные необ­хо­ди­мо­стью, неохот­но, не раз тщет­но вызвав про­тив­ни­ка в суд, не раз обма­ну­тые и оду­ра­чен­ные; они созна­ют гро­мад­ную важ­ность тако­го шага, как опись чужо­го иму­ще­ства. Ни один чест­ный чело­век не захо­чет заре­зать сво­его сограж­да­ни­на даже по пра­ву; пус­кай луч­ше о нем гово­рят, что он поща­дил его, когда мог погу­бить, лишь бы не гово­ри­ли, что погу­бил его, когда мог поща­дить. Вот как посту­па­ют люди хоро­шие по отно­ше­нию к самым чуж­дым лич­но­стям, даже к самым закля­тым сво­им вра­гам, — ради доб­рой сла­вы и в созна­нии угро­жаю­щих всем людям оди­на­ко­во пре­врат­но­стей судь­бы, дабы и их одна­жды убо­я­лись обидеть, так же как они сами ста­ра­ют­ся не оби­жать созна­тель­но ближ­не­го.

52. «Он не явил­ся в суд». Кто? Род­ст­вен­ник. Будь это даже само по себе вели­ким пре­ступ­ле­ни­ем, все же оно смяг­ча­ет­ся тем обсто­я­тель­ст­вом, что он твой род­ст­вен­ник… «Он не явил­ся в суд». Кто? Ком­па­ньон. Но ты дол­жен был бы про­стить еще боль­ше тому, с кем ты близ­ко сошел­ся по сво­ей соб­ст­вен­ной воле или по воле судь­бы… «Он не явил­ся в суд». Кто? Чело­век, все­гда гото­вый к тво­им услу­гам. И в того, кто толь­ко раз про­ви­нил­ся пред тобою в том, что не был готов отдать себя в твое рас­по­ря­же­ние, — в того ты бро­сил все свои стре­лы, кото­рые при­па­са­ют для людей про­ви­нив­ших­ся и обма­нув­ших без чис­ла? 53. Если бы, С. Невий, дело шло о при­над­ле­жа­щем тебе пята­ке, если бы ты боял­ся, как бы тебе не устро­и­ли ловуш­ки в каком-нибудь пустяш­ном деле, раз­ве ты не побе­жал бы тот­час к Г. Акви­лию или к кому-либо дру­го­му из юри­стов? — Но идет речь о пра­вах друж­бы, това­ри­ще­ства, род­ства, реша­ет­ся вопрос о нрав­ст­вен­ном дол­ге и ува­же­нии со сто­ро­ны дру­гих — и ты не обра­тил­ся не толь­ко к Г. Акви­лию или Л. Луци­лию, но даже к соб­ст­вен­ной сове­сти, не спро­сил себя: «два часа про­шло, а Квинк­ций не явил­ся в суд… Что́ мне делать?» — Да, если бы ты ска­зал себе эти три сло­ва: «Что́ мне делать?» — в тебе стих­ли бы, на вре­мя, чув­ства алч­но­сти и жад­но­сти и заго­во­ри­ли, хотя не надол­го, разум и здра­вый смысл; ты овла­дел бы собою и не дошел бы до такой низо­сти, как ныне, когда тебе при­хо­дит­ся созна­вать­ся перед суди­ли­щем столь достой­ных людей, что, в тот самый час, когда твой род­ст­вен­ник не явил­ся в суд, ты решил­ся отнять у него все его состо­я­ние.

XVII. 54. Теперь я спра­ши­ваю их вме­сто тебя, спу­стя вре­мя, в чужом для меня деле, раз ты забыл спро­сить их сове­та отно­си­тель­но сво­его дела, в свое вре­мя: «Г. Акви­лий, Л. Луци­лий, П. Квинк­ти­лий, М. Мар­целл! мой ком­па­ньон и род­ст­вен­ник, с кото­рым мы дол­гое вре­мя были друж­ны и толь­ко недав­но рассо­ри­лись из-за денег, не явил­ся в суд; ска­жи­те, тре­бо­вать ли мне от пре­то­ра нало­жить запре­ще­ние на его иму­ще­ство, или не луч­ше ли послать ска­зать ему об этом к нему на дом, так как в Риме у него есть дом, жена и дети?» Что́ мог­ли бы вы отве­тить на это? — Раз я твер­до уве­рен в вашей доб­ро­те и бла­го­ра­зу­мии, я едва ли оши­бусь, если ска­жу, что́ отве­ти­ли бы вы на подоб­но­го рода вопрос: «спер­ва надо подо­ждать, затем, если будет вид­но, что он наме­рен укры­вать­ся от пре­сле­до­ва­ния и про­дол­жать обма­ны­вать тебя, — спро­сить его дру­зей, узнать от них, кто его дове­рен­ный, и дать знать ему на дом». Труд­но пере­честь все пред­ва­ри­тель­ные шаги, кото­рые вы реко­мен­до­ва­ли бы ему преж­де, чем раз­ре­шить ему по необ­хо­ди­мо­сти, эту край­нюю меру… 55. Что же отве­ча­ет на это Невий? — Он под­сме­и­ва­ет­ся над нами, глуп­ца­ми, кото­рые жела­ют вве­сти в его жизнь поня­тия о выс­шем дол­ге и тре­бу­ют, чтобы он посту­пал, как чест­ные люди… «Что́ мне, — гово­рит он, — ваши чест­ность и долг? — Это дело людей порядоч­ных; если же вы жела­е­те полу­чить поня­тие обо мне, то вы долж­ны задать себе вопрос не о том, сколь­ко у меня состо­я­ния, а о том, как я его при­об­рел, кем родил­ся и какое полу­чил вос­пи­та­ние». Я пом­ню ста­рую посло­ви­цу: быть шуту бога­чом, но не быть хозя­и­ном… Ска­зать это­го он не сме­ет, но его поведе­ние ясно дока­зы­ва­ет, что его образ мыс­лей таков. 56. Если он хочет жить так, как живут порядоч­ные люди, ему сле­ду­ет мно­го­му поучить­ся и от мно­го­го отучить­ся, а сде­лать то и дру­гое, в его года, труд­но.

XVIII. Он гово­рит: «я не постес­нил­ся опи­сать иму­ще­ство про­тив­ной сто­ро­ны, раз она не яви­лась в суд». Это низость; но когда ты счи­та­ешь себя впра­ве посту­пить так и тре­бу­ешь, чтобы мы усту­пи­ли, мы усту­па­ем. Но если ока­жет­ся, что он и не думал не являть­ся в суд, что ты выду­мал этот пред­лог, пустив в ход всю свою спо­соб­ность лгать и вредить дру­гим, что ты вовсе не услов­ли­вал­ся с П. Квинк­ци­ем отно­си­тель­но вре­ме­ни явки в суд, — как тогда назвать тебя? Чело­ве­ком низ­ким? Но если б даже твой про­тив­ник и не явил­ся к раз­би­ра­тель­ству, то опи­сы­вать и про­да­вать его иму­ще­ство с пуб­лич­но­го тор­га, как мы виде­ли, может толь­ко неве­ро­ят­но низ­кий чело­век. — Злоб­ным? Про­тив это­го ты сам ниче­го не име­ешь. — Хит­рым? О, это про­зви­ще ты охот­но при­ни­ма­ешь и гор­дишь­ся им. — Наг­лым? Алч­ным? Веро­лом­ным? Эти име­на обык­но­вен­ны, они уста­ре­ли, меж­ду тем твой посту­пок — един­ст­вен­ный в сво­ем роде, выхо­дя­щий из ряда обык­но­вен­ных. 57. Итак, чем же? Кля­нусь, я боюсь выра­зить­ся или рез­че, чем это соглас­но с моим харак­те­ром, или мяг­че, чем того тре­бу­ет самое дело… По тво­им сло­вам, он не явил­ся в суд. Тот­час по при­езде в Рим, Квинк­ций спро­сил у тебя, когда, по тво­им сло­вам, он усло­вил­ся с тобой отно­си­тель­но явки в суд; ты немед­лен­но отве­тил: в фев­раль­ские ноны. 5 февр. 83 г. Рас­став­шись с тобой, Квинк­ций ста­ра­ет­ся вспом­нить, когда он выбыл из Рима в Гал­лию; он справ­ля­ет­ся в сво­ем днев­ни­ке и нахо­дит, что он отпра­вил­ся нака­нуне фев­раль­ских Календ. 29 янв. 83 г. Если он был в Риме в фев­раль­ские ноны, то мы не оспа­ри­ва­ем и того, что он дал тебе обе­ща­ние явить­ся в суд. 58. Как же это дока­зать? Вме­сте с ним уехал вполне достой­ный чело­век, Л. Аль­бий; он согла­сен явить­ся в каче­стве свиде­те­ля. С Аль­би­ем и Квинк­ци­ем поеха­ли их при­я­те­ли; и они гото­вы высту­пить свиде­те­ля­ми. Тебе будут предъ­яв­ле­ны пись­ма²⁰ П. Квинк­ция, вызва­но будет мно­же­ство свиде­те­лей, кото­рые все име­ют доста­точ­ное осно­ва­ние знать то, о чем их спра­ши­ва­ют, и не име­ют осно­ва­ния давать непра­виль­ные пока­за­ния, их све­дут на очную став­ку с пока­зы­ваю­щим в твою поль­зу свиде­те­лем.

59. И в этом-то столь ясном деле П. Квинк­ций все-таки не будет спо­ко­ен, все еще дол­жен, несчаст­ный, дро­жать от ужа­са, жить сре­ди опас­но­стей и боль­ше боять­ся вли­я­ния, каким поль­зу­ет­ся его про­тив­ник, неже­ли наде­ять­ся на спра­вед­ли­вость сво­его судьи? — Жил он все­гда про­сто и даже слиш­ком про­сто; харак­тер у него серь­ез­ный и тихий; он не любил ни гулять у сол­неч­ных часов²¹ или на Мар­со­вом поле, ни участ­во­вать в пируш­ках; целью его жиз­ни было — сохра­нить услуж­ли­во­стью сво­их дру­зей, а береж­ли­во­стью свое состо­я­ние; он любил ста­рин­ные поня­тия о граж­дан­ском дол­ге, кото­рые в насто­я­щее вре­мя совер­шен­но вышли из моды. Таким обра­зом, если бы даже оста­ва­лось сомни­тель­ным, на чьей сто­роне пра­во, то и тогда Квинк­ций заслу­жи­вал бы глу­бо­ко­го сожа­ле­ния, будучи при­вле­чен к про­цес­су на менее выгод­ных усло­ви­ях²²; чем его про­тив­ник; теперь же пра­во столь явно на его сто­роне — и все же он не тре­бу­ет для себя рав­ных усло­вий, он согла­ша­ет­ся, чтобы его обиде­ли, но все же не настоль­ко, чтобы честь его и все состо­я­ние были отда­ны в жерт­ву алч­но­сти и бес­сер­де­чию С. Невия…²³

Pro­ba­tio, часть II. XIX. 60. Я дока­зал, Г. Акви­лий, первую часть того, что́ я обе­щал дока­зать, — имен­но, что он отнюдь не имел пово­да тре­бо­вать нало­жить запре­ще­ние, так как 1) мой кли­ент не был ему дол­жен ниче­го, и 2) если бы он и был несо­мнен­но креди­то­ром мое­го кли­ен­та, поведе­ние послед­не­го не оправ­ды­ва­ло такой меры. Теперь я поста­ра­юсь дока­зать тебе, что иму­ще­ство Квинк­ция не мог­ло быть пере­да­но во вла­де­ние дру­го­му лицу в силу пре­тор­ско­го эдик­та. (Сек­ре­та­рю). Про­чти, что́ гово­рит­ся в эдик­те. …Кто будет скры­вать­ся со злост­ною целью… Но не так посту­пал Квинк­ций; не могут же счи­тать­ся скры­ваю­щи­ми­ся уез­жаю­щие по сво­им делам и остав­ля­ю­щие вме­сто себя дове­рен­но­го… Кто умрет, не остав­ляя наслед­ни­ка. Но и это к нему не отно­сит­ся. Кто дол­жен будет уйти в изгна­ние. И это его не каса­ет­ся. Кто заоч­но не будет защи­ща­ем на суде. Как ты дума­ешь, Невий, когда и каким обра­зом сле­до­ва­ло бы защи­щать отсут­ст­во­вав­ше­го Квинк­ция? Тогда ли, когда ты тре­бо­вал нало­жить запре­ще­ние на его иму­ще­ство? — Но тогда нико­го не было нали­цо; во-пер­вых, никто не мог знать зара­нее, что ты потре­бу­ешь это­го; во-вто­рых, нико­му не было нуж­ды про­те­сто­вать про­тив при­ка­за пре­то­ра, кото­рый ведь состо­ял не в том, чтобы то-то и то-то было сде­ла­но, а чтобы оно было сде­ла­но соглас­но пре­тор­ско­му эдик­ту²⁴. Итак, когда же дове­рен­ный мог впер­вые высту­пить в каче­стве защит­ни­ка сво­его отсут­ст­во­вав­ше­го дове­ри­те­ля? — 61. Когда ты выве­сил объ­яв­ле­ние о про­да­же. А если так, то ведь С. Алфен явил­ся, не дал тебе воли и сорвал объ­яв­ле­ния. С пер­во­го же шага дове­рен­ный выка­зал себя вполне стро­го испол­ня­ю­щим свою обя­зан­ность.

Посмот­рим, что было даль­ше. На виду у всех ты схва­тил раба П. Квинк­ция и хотел уве­сти к себе. Алфен не поз­во­лил, отнял его у тебя силой и рас­по­рядил­ся отве­сти обрат­но к Квинк­цию. И здесь дове­рен­ный вполне чест­но испол­нил свой долг. Ты утвер­жда­ешь, что ты — креди­тор Квинк­ция, дове­рен­ный отри­ца­ет это. Ты жела­ешь, чтобы он явил­ся для пере­го­во­ров, он не отка­зы­ва­ет­ся. Ты зовешь его в суд, он идет. Ты тре­бу­ешь судеб­но­го при­го­во­ра, он не прочь. Не пони­маю, как мож­но ина­че защи­щать чело­ве­ка, кото­ро­го нет нали­цо! 62. Кто же был его дове­рен­ным? Быть может, какой-нибудь нищий, сутя­га, про­хо­ди­мец, кото­рый мог бы еже­днев­но слу­шать брань бога­ча-шута? — Ничуть не быва­ло: бога­тый рим­ский всад­ник, знаю­щий свое дело, сло­вом, тот, кого сам Невий остав­лял сво­им дове­рен­ным в Риме вся­кий раз, когда уез­жал в Гал­лию. XX. И ты, С. Невий, сме­ешь гово­рить, что у Квинк­ция не было защит­ни­ка, когда его защи­ща­ло то же лицо, что́ рань­ше отста­и­ва­ло твои инте­ре­сы? И у тебя хва­та­ет духу утвер­ждать, что Квинк­ция никто не защи­щал, когда его защи­щал чело­век, кото­ро­му ты, при отъ­езде, пору­чал охра­ну сво­его иму­ще­ства и вве­рял свое доб­рое имя?

63. Ты гово­ришь: «я тре­бо­вал, чтобы внес­ли залог»²⁵. Ты не имел на это пра­ва; так решил Алфен, вслед­ст­вие чего он и отка­зал тебе. «Вер­но, но пре­тор при­ка­зал ему». Пото­му-то и при­гла­си­ли три­бу­нов… Он гово­рит: «ты в моих руках; кто обра­ща­ет­ся за помо­щью к три­бу­нам, тот этим самым укло­ня­ет­ся от про­цес­са и от защи­ты». Когда я сооб­ра­жаю, как умен Гор­тен­сий, я не верю тому, чтобы он мог ска­зать это в дей­ст­ви­тель­но­сти; но когда мне гово­рят, что он гово­рил это рань­ше, и когда я взгля­ну на самое дело, я при­хо­жу к тому убеж­де­нию, что он не мог выра­зить­ся ина­че. Он не отри­ца­ет того, что Алфен сорвал объ­яв­ле­ния о про­да­же, что он усло­вил­ся явить­ся в суд, что он при­нял вызов к раз­би­ра­тель­ству в той самой фор­ме, в какой желал Невий, но с тем, чтобы эта фор­ма была ему пред­пи­са­на, как это доз­во­ля­ют наши обы­чаи и поряд­ки, тем маги­ст­ра­том, назна­че­ние кото­ро­го — защи­щать граж­дан. 64. Необ­хо­ди­мо одно из двух: или чтобы было дока­за­но, что это­го не было в дей­ст­ви­тель­но­сти, или чтобы Г. Акви­лий, этот столь почтен­ный муж, под при­ся­гой дал государ­ству тако­го рода закон: «чей дове­рен­ный дерзнет апел­ли­ро­вать от реше­ния пре­то­ра к три­бу­нам, того долж­но счи­тать укло­нив­шим­ся от защи­ты, на его име­ние мож­но нало­жить запре­ще­ние, у него, — несчаст­но­го, отсут­ст­ву­ю­ще­го, не подо­зре­ваю­ще­го о сво­ем горе! — доз­во­ля­ет­ся отнять, с вели­чай­шим для него позо­ром и бес­че­сти­ем, все, чем была ему крас­на жизнь». 65. Если же, как я пола­гаю, никто не осме­лит­ся согла­сить­ся с этой дилем­мой, то все долж­ны при­знать то, что Квинк­ций был защи­ща­ем заоч­но; а раз это так, на его иму­ще­ство не мог­ло быть нало­же­но запре­ще­ние в силу пре­тор­ско­го эдик­та. Ска­жут, пожа­луй, что три­бу­ны отка­за­лись вме­шать­ся в дело. Конеч­но, если это было в дей­ст­ви­тель­но­сти, — дове­рен­ный дол­жен был пови­но­вать­ся ука­зу пре­то­ра. Но в дей­ст­ви­тель­но­сти М. Брут пря­мо обе­щал откры­то предъ­явить интер­цес­сию²⁶, в слу­чае, если Алфен и Невий не при­дут к согла­ше­нию; отсюда ясно, что три­бу­нов при­гла­си­ли не для того, чтобы замед­лить отправ­ле­ние пра­во­судия, а в видах защи­ты.

XXI. 66. И этим все кон­чи­лось? — Нет. Чтобы дока­зать всем, что Квинк­ций не укло­ня­ет­ся от защи­ты, и снять вся­кое подо­зре­ние со сто­ро­ны — отно­си­тель­но сво­его соб­ст­вен­но­го поведе­ния и чест­но­го име­ни сво­его кли­ен­та, — Алфен при­гла­ша­ет мно­гих лиц, поль­зу­ю­щих­ся без­уко­риз­нен­ной репу­та­ци­ей, и дела­ет в при­сут­ст­вии это­го чело­ве­ка сле­дую­щее заяв­ле­ние: «будучи дру­гом обе­их сто­рон, я пер­вым делом про­шу тебя, Секст, не при­ни­мать отно­си­тель­но отсут­ст­ву­ю­ще­го П. Квинк­ция без нуж­ды столь суро­вой меры; если же ты наста­и­ва­ешь на сво­их крайне недру­же­люб­ных и злоб­ных пред­ло­же­ни­ях, то я готов, по чести и сове­сти, дока­зать, что он не состо­ит тво­им долж­ни­ком и согла­сен явить­ся в суд, в какой бы фор­ме ты ни воз­будил про­тив него пре­сле­до­ва­ние». 67. Мно­гие достой­ные ува­же­ния лица скре­пи­ли эти усло­вия сво­и­ми печа­тя­ми, и сомне­ния в их пред­ло­же­нии быть не может. Все оста­ва­лось по-ста­ро­му, — име­ния не опи­са­ли, запре­ще­ния на него не нало­жи­ли, толь­ко Алфен дал Невию сло­во, что Квинк­ций явит­ся в суд. Квинк­ций явил­ся. Бла­го­да­ря кавер­зам про­тив­ной сто­ро­ны, дело тяну­лось в спо­рах целые два года, пока, нако­нец, нашли сред­ства отсту­пить от обще­при­ня­тых пра­вил и сосре­дото­чить весь про­цесс в этой небы­ва­лой спон­сии.

68. Ска­жи же мне, Г. Акви­лий, забыл ли Алфен испол­нить хоть одну из сво­их обя­зан­но­стей, как дове­рен­ный? Какие осно­ва­ния может при­ве­сти про­тив­ная сто­ро­на, отка­зы­ва­ясь при­знать тот факт, что П. Квинк­ций заоч­но имел на суде защит­ни­ка? — Или, быть может, Гор­тен­сий — он ска­зал это недав­но и о том же без умол­ку кри­чит Невий — сошлет­ся на то, что в те вре­ме­на и в прав­ле­ние тех людей²⁷ борь­ба с Алфе­ном была не по силам Невию?… Если бы я и согла­сил­ся с этим, и тогда они, мне дума­ет­ся, не ста­нут отри­цать, что защит­ни­ком П. Квинк­ция был не никто, а живой чело­век, хотя и в ущерб пра­во­судию вли­я­тель­ный; мне же, чтобы раз­бить их, доста­точ­но того, что у него был дове­рен­ный, с кем мож­но было иметь дело. А раз он защи­ща­ет сво­его дове­ри­те­ля по зако­нам, перед три­бу­на­лом маги­ст­ра­тов, то даль­ней­ший вопрос о том, что это за лицо в про­чих отно­ше­ни­ях уже к делу не отно­сит­ся.

69. «Это так, — гово­ришь ты, — но он при­над­ле­жал к той пар­тии». Да раз­ве мог­ло быть ина­че? Ведь он вырос у тебя в доме, ведь ты сам, с малых лет, вну­шал ему не сочув­ст­во­вать ари­сто­кра­ту, даже если бы он высту­пал гла­ди­а­то­ром на арене²⁸. Твои все­гдаш­ние, завет­ные жела­ния схо­ди­лись с жела­ни­я­ми Алфе­на; как же, после это­го, усло­вия для борь­бы не были для вас обо­их рав­ные? Ты гово­ришь: «он был при­я­те­лем Бру­та, пото­му-то тот и всту­пил­ся за него». А у тебя при­я­те­лем при­страст­ный судья, Бурри­ен, и вооб­ще все, кто в те вре­ме­на мог­ли сде­лать, путем наси­лия и пре­ступ­ле­ний, весь­ма мно­гое и поэто­му не стес­ня­ясь, дела­ли, что мог­ли. Или ты, быть может, желал победы тем, кото­рые горя­чо ста­ра­ют­ся сего­дня о тво­ей победе? Попро­буй-ка ска­зать это, хотя бы толь­ко на́ ухо тем самым лицам, кото­рые защи­ща­ют тебя. XXII. 70. Я не хочу вос­кре­шать в памя­ти то, что́, на мой взгляд, сле­ду­ет пре­дать веч­но­му и пол­но­му забве­нию. Ска­жу одно: если Алфен и имел силу, как при­вер­же­нец извест­ной поли­ти­че­ской пар­тии, все же Невий был гораздо силь­нее его; если Алфен, наде­ясь на свое вли­я­ние, и тре­бо­вал чего-либо неспра­вед­ли­во­го, то еще неспра­вед­ли­вее было то, чего тре­бо­вал и дости­гал Невий. Меж­ду вами, по мое­му мне­нию, не было раз­ни­цы в пар­тий­ном усер­дии; ты без труда одер­жал над ним победу, бла­го­да­ря сво­е­му уму, крас­но­бай­ству и изво­рот­ли­во­сти. Не гово­рю об осталь­ном, доста­точ­но будет напом­нить, что Алфен погиб с теми и за тех, кого любил; ты же, убедив­шись, что тво­им дру­зьям не быть победи­те­ля­ми, сде­лал победи­те­лей сво­и­ми дру­зья­ми.

71. Если ты счи­тал тогда не под силу для себя бороть­ся с Алфе­ном, пото­му толь­ко, что он мог най­ти себе хоть какую-нибудь под­держ­ку для борь­бы с тобою, что нашел­ся хоть один маги­ст­рат, у кото­ро­го он рас­счи­ты­вал встре­тить бес­при­страст­ное отно­ше­ние к делу, — что же дол­жен делать теперь Квинк­ций, кото­рый до сих пор еще не нашел спра­вед­ли­во­го судьи, не добил­ся пра­виль­но­го суда над собою, не полу­чил спра­вед­ли­вых усло­вий, спра­вед­ли­вой спон­сии, спра­вед­ли­вых тре­бо­ва­ний… да что я гово­рю о спра­вед­ли­во­сти! не полу­чил даже таких, кото­рые бы хоть пона­слыш­ке были извест­ны нам до сих пор. Мы хотим вести про­цесс о день­гах. — «Нель­зя». — Но из-за это­го и воз­ник­ло дело. — «Это меня не каса­ет­ся, ты дол­жен судить­ся в таком деле, от исхо­да кото­ро­го будет зави­сеть твоя граж­дан­ская честь». — Так обви­няй же нас, раз это необ­хо­ди­мо. — «Нет, — гово­рит он, — ска­жи­те речь пер­вы­ми, по ново­му поряд­ку». — Нече­го делать, я буду гово­рить. — «Поз­воль, сна­ча­ла я назна­чу вам на про­из­не­се­ние речи столь­ко вре­ме­ни, сколь­ко хочу. Сам судья будет свя­зан по рукам и ногам». — Что же даль­ше? — 72. «Ты ищи адво­ка­та, пре­дан­но­го сво­е­му делу, как то было преж­де, адво­ка­та, кото­рый не обра­тил бы вни­ма­ния на мое бле­стя­щее поло­же­ние и вли­я­ние, каким я поль­зу­юсь; меня защи­ща­ет Л. Филипп, вели­кий ора­тор, высо­ко почи­тае­мая за свою муд­рость и свой сан лич­ность; за меня гово­рит Гор­тен­сий, выдаю­щий­ся ум, име­ни­тый и все­ми ува­жае­мый чело­век; со мной явят­ся люди знат­ные и вли­я­тель­ные, кото­рые собе­рут­ся в таком чис­ле, что испу­га­ют не толь­ко П. Квинк­ция, защи­щаю­ще­го самое доро­гое для него, но и чело­ве­ка, нахо­дя­ще­го­ся вне вся­кой опас­но­сти». 73. Вот где нерав­ная борь­ба, не чета той, кото­рую ты вел с Алфе­ном; ты ведь не оста­вил Квинк­цию даже места, где бы он мог сто­ять. — Поэто­му, ты дол­жен или дока­зать, что Алфен не назы­вал себя дове­рен­ным, что он не сры­вал объ­яв­ле­ний о про­да­же, что он укло­нил­ся от суда, или, — согла­сив­шись, что все это было, — при­знать, что ты нико­гда не мог вла­деть²⁹ име­ни­ем П. Квинк­ция, в силу пре­тор­ско­го эдик­та³⁰.

Pro­ba­tio, часть III. XXIII. А что, если я дока­жу, что ты даже не вла­дел иму­ще­ст­вом П. Квинк­ция сооб­раз­но с эдик­том? Ска­жи, на милость, раз ты вла­дел им по эдик­ту, отче­го ты не про­дал его, отче­го не яви­лись про­чие пору­чи­те­ли и креди­то­ры? Раз­ве Квинк­ций не был нико­му дол­жен? — Был, и был дол­жен мно­гим, так как брат его, Гай, оста­вил после себя доволь­но зна­чи­тель­ные дол­ги. — В чем же дело? — А в том, что хотя это были люди совер­шен­но чужие для Квинк­ция, хотя они дей­ст­ви­тель­но были его креди­то­ра­ми, тем не менее никто из них не дошел до такой низо­сти, чтобы поз­во­лить себе запят­нать его чест­ное имя в его отсут­ст­вии. 74. Выис­кал­ся лишь один — его род­ст­вен­ник, това­рищ и друг, С. Невий, кото­рый будучи сам долж­ни­ком това­ри­ще­ству, всту­пил с ним в жесто­кую борь­бу, чтобы, оше­ло­мив сво­его род­ст­вен­ни­ка и сбив его с ног, лишить его не толь­ко чест­но нажи­то­го иму­ще­ства, но даже пра­ва глядеть на общий всем свет дня, как буд­то за пре­ступ­ле­ние его жда­ла осо­бая награ­да! Где же были осталь­ные креди­то­ры? Да где же они теперь? Кто из них заяв­ля­ет, что Квинк­ций обман­ным обра­зом скрыл­ся от суда? Кто станет отри­цать, что его защи­ща­ли заоч­но? — Никто. 75. Напро­тив все, с кем он имел или име­ет денеж­ные дела, — все они нали­цо и защи­ща­ют его; они ста­ра­ют­ся, чтобы его мно­го раз испы­тан­ная чест­ность не постра­да­ла от низо­сти С. Невия. В тако­го рода спон­сии сле­до­ва­ло бы выста­вить свиде­те­лей, кото­рые гово­ри­ли бы: «мне он назна­чил срок для раз­би­ра­тель­ства и сам не явил­ся», «меня он обма­нул», «у меня он выпро­сил отсроч­ку для упла­ты дол­га, от кото­ро­го сна­ча­ла отре­кал­ся», «я не мог пре­сле­до­вать его судом», «от меня он скрыл­ся, не оста­вив дове­рен­но­го». Ниче­го подоб­но­го мы не слы­шим… Ты гово­ришь, что пред­ста­вишь и таких свиде­те­лей? Пус­кай они дадут свои пока­за­ния, тогда мы узна­ем всю прав­ду. Пусть толь­ко пом­нят они одно: их пока­за­ния будут иметь силу тогда лишь, когда будут осно­ва­ны на прав­де; если же они не обра­тят на нее вни­ма­ния, то все пой­мут, что авто­ри­тет свиде­те­ля может содей­ст­во­вать не тор­же­ству лжи, а лишь победе прав­ды. —

XXIV. 76. Я про­шу отве­тить мне на сле­дую­щие два вопро­са: во-пер­вых, поче­му Невий не довел нача­то­го им дела до кон­ца, т. е. поче­му он не про­дал име­ния, достав­ше­го­ся ему в силу пре­тор­ско­го эдик­та; во-вто­рых, поче­му из всей мас­сы про­чих креди­то­ров никто не после­до­вал его при­ме­ру, — чтобы заста­вить его сознать­ся, что никто из них не был так лег­ко­мыс­лен, как он, и что он не мог дове­сти до кон­ца, увен­чать нача­тое им гряз­ное дело. А что, если ты сам, С. Невий, дал дока­за­тель­ство, что име­ние П. Квинк­ция не нахо­ди­лось в тво­ем вла­де­нии сооб­раз­но с эдик­том пре­то­ра?… Мне кажет­ся, твое свиде­тель­ство, име­ю­щее мало цены в чужом для тебя деле, — в тво­ем соб­ст­вен­ном долж­но иметь огром­ное зна­че­ние, так как оно гово­рит про­тив тебя. Ты купил с аук­ци­о­на име­ние С. Алфе­на, когда дик­та­тор Л. Сул­ла назна­чил его к про­да­же, и участ­ни­ком в этой покуп­ке назвал Квинк­ция³¹ — Этим ска­за­но все. Неуже­ли ты мог вой­ти в доб­ро­воль­ное това­ри­ще­ство с чело­ве­ком, яко­бы обма­нув­шим тебя в каче­стве наслед­ст­вен­но­го, так ска­зать, това­ри­ща, и соб­ст­вен­ным при­зна­ни­ем объ­явить состо­я­тель­ным чело­ве­ком того, кого ты счи­тал лишен­ным доб­ро­го име­ни и все­го состо­я­ния?…

77. Кля­нусь, не наде­ял­ся я спер­ва, Г. Акви­лий, на свои силы, не рас­счи­ты­вал, что буду в состо­я­нии стой­ко вести защи­ту это­го дела. Я думал: про­тив меня станет гово­рить Гор­тен­сий, меня будет вни­ма­тель­но слу­шать Филипп, — я не раз от стра­ха собьюсь с тол­ку… Я гово­рил зятю П. Квинк­ция, при­сут­ст­ву­ю­ще­му здесь Кв. Рос­цию³², в ответ на его убеди­тель­ные прось­бы при­нять на себя защи­ту его род­ст­вен­ни­ка, что мне в выс­шей сте­пе­ни труд­но не толь­ко дове­сти до кон­ца защи­ту в таком слож­ном про­цес­се про­тив столь заме­ча­тель­ных ора­то­ров, но, вооб­ще, попы­тать­ся ска­зать хоть одно сло­во. Но он неот­ступ­но про­сил меня, и я ска­зал ему, поль­зу­ясь пра­вом друж­бы без стес­не­ния, что по мое­му мне­нию толь­ко чело­век с мед­ным лбом может, напри­мер, в его при­сут­ст­вии сде­лать попыт­ку пока­зать свои мими­че­ские спо­соб­но­сти; если же кто еще име­ет сме­лость высту­пить его сопер­ни­ком, то он губит себя в гла­зах пуб­ли­ки даже тогда, если он рань­ше счи­тал­ся знаю­щим свое дело и изящ­ным акте­ром. «Так-то, — ска­зал я, — боюсь и я, как бы того же не слу­чи­лось и со мной, если я выступ­лю про­тив столь искус­но­го ора­то­ра».

XXV. 78. Тогда Рос­ций стал при­во­дить мно­же­ство дово­дов, чтобы обо­д­рить меня; впро­чем, если бы он и не гово­рил ниче­го, он сво­ей мол­ча­ли­вой готов­но­стью и жела­ни­ем помочь род­ст­вен­ни­ку рас­тро­гал бы хоть кого. (Дей­ст­ви­тель­но, кто вспо­ми­на­ет, что за бле­стя­щий худож­ник Рос­ций, тому кажет­ся, что он один досто­ин высту­пать перед зри­те­ля­ми; но кто, с дру­гой сто­ро­ны, пред­став­ля­ет себе, какой он пре­крас­ный чело­век, тот при­хо­дит к убеж­де­нию, что имен­но ему менее всех дру­гих сле­до­ва­ло бы высту­пать перед ними³³). Меж­ду про­чим он ска­зал мне сле­дую­щее: «А что, если про­цесс, кото­рый ты дол­жен вести, ста­вит к тебе тако­го рода тре­бо­ва­ние: ты дол­жен дока­зать, что никто не может прой­ти в два, самое боль­шое, в три дня семь­сот миль³⁴; сумел бы ты без стра­ха высту­пить про­тив Гор­тен­сия?» — 79. «Конеч­но, — отве­чал я, — но раз­ве это отно­сит­ся к делу?» — «Разу­ме­ет­ся, это весь­ма важ­ное обсто­я­тель­ство в про­цес­се». — «Каким обра­зом?» Тогда он рас­ска­зал мне о тако­го рода про­ис­ше­ст­вии, и вме­сте с тем о таком поступ­ке С. Невия, кото­рый в доста­точ­ной сте­пе­ни гово­рил бы за себя, если бы даже дру­гих не было. Про­шу тебя, Г. Акви­лий, и вас, заседа­те­ли, вни­ма­тель­ней отне­стись к моим сло­вам: тогда, наде­юсь, и вы пой­ме­те, что с само­го нача­ла на их сто­роне бор­ца­ми явля­лись алч­ность и бес­стыд­ство, на нашей — ока­зы­ва­ли посиль­ное сопро­тив­ле­ние правота и скром­ность. — Итак, ты тре­бу­ешь, чтобы, на осно­ва­нии эдик­та, тебе поз­во­ли­ли нало­жить запре­ще­ние на иму­ще­ство мое­го кли­ен­та. В какой это было день? Я желаю, чтобы ты лич­но назвал его, Невий, я желаю, чтобы ты сам сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми сло­ва­ми изоб­ли­чил себя в неслы­хан­ном поступ­ке. Назо­ви мне день, Невий. — «Это было за пять дней до висо­кос­ных календ 20 фев. 83 г.». — Пре­крас­но. Дале­ко ли отсюда до ваше­го галль­ско­го поме­стья? Не угод­но ли отве­чать, Невий? — «Семь­сот миль». — Отлич­но. В какой день Квинк­ция высе­ли­ли из име­ния? Собла­го­во­лишь ли ты отве­тить нам и на этот вопрос? Что же ты мол­чишь? Еще раз про­шу тебя назвать день!… Тебе стыд­но гово­рить. Пони­маю. Толь­ко стыд твой — позд­ний и бес­по­лез­ный. Итак, Г. Акви­лий, мое­го кли­ен­та выгна­ли из поме­стья нака­нуне висо­кос­ных³⁵ календ. 23 фев. В два дня или, — если пред­по­ло­жить, что нароч­ный пустил­ся в путь тот­час после поста­нов­ле­ния при­го­во­ра, — в не совсем три дня отма­ха­ли семь­сот миль! 80. Вот неве­ро­ят­ный слу­чай! Вот невидан­ная алч­ность! Вот поис­ти­не соко­лий пере­лет! Слу­ги и холо­пы С. Невия через два дня по выезде из Рима успе­ва­ют пере­ва­лить Аль­пы и при­ехать в область себа­ги­нов!³⁶ Поза­виду­ешь чело­ве­ку, у кото­ро­го такие послан­цы, или, луч­ше ска­зать, пега­сы!

XXVI. О, если бы теперь вста­ли из сво­их могил все Крас­сы и Анто­нии, если б моим про­тив­ни­ком высту­пил, вме­сте с Гор­тен­си­ем, и ты, Л. Филипп, про­вед­ши свои луч­шие годы в их среде, я все рав­но победил бы вас; напрас­но дума­е­те вы, что вся сила в крас­но­ре­чии, — прав­да ино­гда так свет­ла, что ничто не в состо­я­нии затмить ее. — 81. Ста­ло быть, еще преж­де, чем ты предъ­явил свое тре­бо­ва­ние о нало­же­нии запре­ще­ния на име­ние мое­го кли­ен­та, ты послал гон­ца и велел ему рас­по­рядить­ся, чтобы соб­ст­вен­ник име­ния был сво­ею же челя­дью изгнан из сво­ей соб­ст­вен­но­сти? Выби­рай любое из дан­ных мною объ­яс­не­ний; если пер­вое неве­ро­ят­но, то вто­рое ули­ча­ет тебя в пре­ступ­ле­нии, и оба они неслы­хан­ны. Ты утвер­жда­ешь, что семь­сот миль были прой­де­ны в два дня?… Гово­ри же!… Нет? — Зна­чит, согла­ша­ешь­ся с тем, что послал сво­их людей рань­ше вре­ме­ни. Это мне на руку: если ты ста­нешь утвер­ждать пер­вое, ты ока­жешь­ся наг­лым лже­цом, созна­ешь­ся во вто­ром — тебе нель­зя будет при­ве­сти даже лжи­во­го оправ­да­ния сво­е­му про­ступ­ку. Неуже­ли же такой про­сту­пок, совер­шен­ный под вли­я­ни­ем чув­ства край­ней алч­но­сти, неслы­хан­ной наг­ло­сти, невидан­ной низо­сти, най­дет себе оправ­да­ние в гла­зах Акви­лия и подоб­ных ему людей? 82. Как назвать это безу­мие, эту поспеш­ность, эту страш­ную нетер­пе­ли­вость? Раз­ве это не наси­лие? не пре­ступ­ле­ние? не раз­бой, сло­вом, все, толь­ко не пра­во, созна­ние дол­га, совесть? Ты посы­ла­ешь сво­их людей не дожи­да­ясь при­ка­за пре­то­ра. Поче­му? — Ты знал, гово­ришь ты, что он при­ка­жет — и ты не мог послать их тогда, когда он дал бы свое при­ка­за­ние? — Ты наме­рен был тре­бо­вать нало­жить запре­ще­ние. — Когда? — Через трид­цать дней. — Да, если бы тебе ничто не поме­ша­ло, если бы ты не разду­мал, если бы ты был здо­ров, нако­нец, не умер. — Пре­тор навер­ное дал бы при­каз. — Разу­ме­ет­ся, если бы он захо­тел, если бы он не забо­лел, если бы явил­ся в при­сут­ст­вие, если бы никто не согла­сил­ся вне­сти залог и под­верг­нуть­ся суду по его при­ка­зу³⁷. 83. А ска­жи, пожа­луй­ста, если бы дове­рен­ный П. Квинк­ция, Алфен, дал тогда тебе залог, согла­сил­ся под­верг­нуть­ся суду, вооб­ще, испол­нил все твои тре­бо­ва­ния, — что́ стал бы ты делать? Вер­нул бы послан­ных тобою в Гал­лию? — Но мой кли­ент был бы уже высе­лен из сво­его поме­стья, был бы уже, без вся­ких объ­яс­не­ний, выгнан из род­но­го кро­ва, и — что все­го воз­му­ти­тель­нее — над ним про­из­ве­ли бы, по тво­е­му при­ка­зу и по тво­ей воле, наси­лие его же соб­ст­вен­ные рабы. — «Нет, — гово­ришь ты, — даль­ней­шие собы­тия оправ­да­ли бы мой посту­пок»³⁸. И ты сме­ешь гово­рить о жиз­ни дру­го­го³⁹, ты, кото­рый при­нуж­ден сознать­ся, что, ослеп­лен­ный коры­сто­лю­би­ем и алч­но­стью, не зная, что́ мог­ло слу­чить­ся затем — а слу­чить­ся мог­ло мно­гое, — воз­ло­жил свои надеж­ды на неиз­вест­ное буду­щее, совер­шая пре­ступ­ле­ние в насто­я­щем? — Да что я гово­рю! Как буд­то ты дол­жен был, или даже имел пра­во высе­лить П. Квинк­ция из его име­ния хотя бы даже в то самое вре­мя, когда пре­тор дал тебе пра­во нало­жить на него запре­ще­ние в силу сво­его эдик­та, в то самое вре­мя, когда ты всту­пал во вла­де­ние.

XXVII. 84. Изо всех обсто­я­тельств наше­го про­цес­са, Г. Акви­лий, высту­па­ет с пол­ной ясно­стью факт, что тут низость и вли­я­ние ведут борь­бу с без­за­щит­но­стью и прав­дой. Каки­ми пра­ви­ла­ми велел тебе руко­во­дить­ся пре­тор, давая тебе пра­во всту­пить во вла­де­ние? Пола­гаю, его эдик­том. Как гла­сит фор­му­ла нашей спон­сии? П. Квинк­ций выиг­ры­ва­ет спон­сию, если дока­жет, что его иму­ще­ст­вом не вла­де­ли по пре­тор­ско­му эдик­ту. Итак, вер­нем­ся к сло­вам эдик­та. Как дол­жен, соглас­но ему, вести себя чело­век, всту­паю­щий во вла­де­ние чужим иму­ще­ст­вом?… Я пола­гаю так, Г. Акви­лий: если ока­жет­ся, что он вел себя дале­ко не так, как при­ка­за­но в пре­тор­ском эдик­те, то этим будет дока­за­но, что он не вла­дел иму­ще­ст­вом Квинк­ция по пре­тор­ско­му эдик­ту, и я выиг­ры­ваю спон­сию. Итак, позна­ко­мим­ся побли­же с содер­жа­ни­ем эдик­та. Кто всту­пит во вла­де­ние в силу мое­го эдик­та, — речь идет, Невий, о тебе, если пола­гать­ся на твои сло­ва: ты утвер­жда­ешь, что всту­пил во вла­де­ние в силу эдик­та; он слу­жит тебе руко­вод­ст­вом, образ­цом, настав­ле­ни­ем, — тот дол­жен дер­жать­ся сле­дую­щих пра­вил… Каких? — То, что он может охра­нять, руча­ясь за целость, на месте, — он дол­жен охра­нять на месте; что не может — име­ет пра­во уне­сти или уве­сти. Далее: хозя­и­на нель­зя выгнать про­тив его воли. Таким обра­зом, никто не име­ет пра­ва высе­лить из име­ния лицо, даже обман­но укры­ваю­ще­е­ся от суда, даже не оста­вив­шее вме­сто себя дове­рен­но­го, даже того, кто бес­со­вест­но посту­па­ет со все­ми сво­и­ми креди­то­ра­ми. 85. Когда ты, С. Невий, уез­жал, чтобы всту­пить во вла­де­ние, сам пре­тор пря­мо гово­рил тебе: «ты можешь вла­деть име­ни­ем, но вме­сте с тобою дол­жен вла­деть им и Квинк­ций; ты дол­жен вла­деть им, не совер­шая наси­лия над Квинк­ци­ем». Как же соблюдал ты этот при­каз? Я остав­ляю пока в сто­роне, что твой про­тив­ник не думал скры­вать­ся, что он в Риме оста­вил дом, жену, детей, а рав­но и дове­рен­но­го, что он не про­пу­стил сро­ка явки в суд; остав­ляю все это в сто­роне. Ска­жу толь­ко, что ты выгнал соб­ст­вен­ни­ка из его име­ния, что, по тво­е­му при­ка­за­нию, рабы под­ня­ли руки на сво­его же гос­по­ди­на пред оча­ми богов семей­но­го оча­га; ска­жу толь­ко, что…

Здесь в руко­пи­сях доволь­но зна­чи­тель­ный про­пуск. Как вид­но, одна­ко же, из re­pe­ti­tio (§§ 89 и 90, Цице­рон дока­зы­вал здесь сле­дую­щее: Невий дол­жен был всту­пить во вла­де­ние всем иму­ще­ст­вом Квинк­ция, чего он, одна­ко, не сде­лал, так что с этой точ­ки зре­ния выхо­дит, что Невий иму­ще­ст­вом П. Квинк­ция не вла­дел. Из этой части речи сохра­нил­ся нам отры­вок в «Рито­ри­ке» Юлия Севе­ри­а­на (гл. 15 Halm, Rhe­to­res mi­no­res стр. 363), кото­рый я и при­во­жу вме­сте со сло­ва­ми Севе­ри­а­на, печа­тая послед­ние кур­си­вом

Так опро­вер­га­ет Цице­рон опре­де­ле­ние сво­его про­тив­ни­ка на осно­ва­нии обще­при­ня­тых мне­ний: кто вла­де­ет одним каким-нибудь поме­стьем — оста­вим пока в сто­роне, при каких усло­ви­ях, — доз­во­ляя при этом соб­ст­вен­ни­ку вла­деть осталь­ны­ми име­ни­я­ми, тот, гово­рит он, вла­де­ет, по мое­му мне­нию, имен­но поме­стьем, но не иму­ще­ст­вом дру­го­го. Ему он про­ти­во­по­став­ля­ет соб­ст­вен­ное опре­де­ле­ние: Что это зна­чит, гово­рит он, «вла­деть»? Оче­вид­но, нахо­дить­ся во вла­де­нии все­ми теми веща­ми, кото­рые в дан­ное вре­мя могут быть пред­ме­том вла­де­ния. На этом осно­ва­нии он дока­зы­ва­ет, что Невий вла­дел не иму­ще­ст­вом, а толь­ко поме­стьем Квинк­ция. Ведь был, гово­рит он, у Квинк­ция в Риме дом и в нем челядь, затем в Гал­лии при­над­ле­жав­шие ему лич­но име­ния; всту­пить во вла­де­ние всем этим ты не осме­лил­ся. И выво­дит отсюда заклю­че­ние: Если бы ты вла­дел иму­ще­ст­вом П. Квинк­ция, ты по пра­ву дол­жен бы вла­деть всем, что он имел⁴⁰.

* * *

Re­pe­ti­tio. XXVIII. …Я ука­зы­вал на то, что Невий даже не напом­нил Квинк­цию об упла­те, хотя жил вме­сте с ним и мог сде­лать это еже­днев­но (§§ 37—41); затем, что он пред­по­чел избрать для реше­ния дела самый труд­ный путь, покрыв пят­ном несмы­вае­мо­го позо­ра себя и поста­вив в весь­ма опас­ное поло­же­ние П. Квинк­ция — вме­сто того, чтобы начать денеж­ный про­цесс, кото­рый мож­но было бы кон­чить в один день, и из-за кото­ро­го по его соб­ст­вен­но­му при­зна­нию и воз­го­ре­лось все дело (§§ 42—43). При этом я заявил, что если он жела­ет предъ­явить иск к Квинк­цию об его денеж­ных обя­за­тель­ствах, то послед­ний согла­сен вне­сти залог (sa­tis­da­tio judi­ca­tum sol­vi), под тем усло­ви­ем одна­ко, чтобы и он, по тре­бо­ва­нию мое­го кли­ен­та, внес такой же залог (§§ 44—47). 86. Я пока­зал, как мно­го сле­до­ва­ло сде­лать, преж­де чем тре­бо­вать нало­жить запре­ще­ние на иму­ще­ство сво­его род­ст­вен­ни­ка, в осо­бен­но­сти когда в Риме у него есть дом, жена, дети и дове­рен­ный, общий зна­ко­мый обе­их сто­рон (§§ 48—56). Я дока­зал, что ника­ко­го усло­вия отно­си­тель­но явки в суд не было, хотя про­тив­ная сто­ро­на утвер­жда­ет, что мой кли­ент не явил­ся в суд; что в тот день, когда, по сло­вам Невия, он взял с него сло­во, — в этот день его даже не было в Риме; я обя­зал­ся под­твер­дить это пока­за­ни­я­ми свиде­те­лей, кото­рые долж­ны знать это и кото­рым нет осно­ва­ния лгать (§§ 56—59).

Я дока­зал, затем, что, на осно­ва­нии эдик­та, запре­ще­ние на име­ние нало­же­но быть не мог­ло, так как мое­го кли­ен­та нель­зя было счи­тать ни укры­вав­шим­ся от креди­то­ров, ни изгнан­ни­ком; 87. оста­ва­лось опро­верг­нуть обви­не­ние, буд­то он укло­нил­ся от защи­ты. Я, напро­тив, при­вел мно­го дока­за­тельств, что защит­ник у него был, и при­том не чужой ему, не каверз­ник или него­дяй, а рим­ский всад­ник, его род­ст­вен­ник и друг, кото­рый до это­го не раз был дове­рен­ным само­го С. Невия (§§ 60—62); что если он и искал защи­ты у три­бу­нов, то отсюда не сле­ду­ет, чтобы он укло­нял­ся от суда (§§ 63—67); что не Квинк­ций, бла­го­да­ря вли­я­нию сво­его дове­рен­но­го, лишил Невия воз­мож­но­сти добить­ся пра­во­го суда, а напро­тив, Невий поль­зо­вал­ся бо́льшим вли­я­ни­ем; тогда, впро­чем, он был толь­ко силь­нее нас, теперь же он не дает нам воз­мож­но­сти даже пере­ве­сти дух (§§ 68—73).

XXIX. 88. Затем, я спро­сил, поче­му име­ние не было про­да­но с пуб­лич­но­го тор­га, раз на него было нало­же­но запре­ще­ние по эдик­ту. Далее, я задал новый вопрос, отче­го из всей мас­сы креди­то­ров никто не решил­ся на подоб­ную меру тогда, не высту­па­ет про­тив Квинк­ция теперь, отче­го, напро­тив того, все сто­ят на его сто­роне, при­том в тако­го рода про­цес­се, в кото­ром пока­за­ния креди­то­ров при­зна­ют­ся более про­чих отно­ся­щи­ми­ся к делу (§§ 73—76). Потом я вос­поль­зо­вал­ся свиде­тель­ст­вом мое­го про­тив­ни­ка, недав­но назвав­ше­го офи­ци­аль­но сво­им ком­па­ньо­ном того само­го чело­ве­ка, кото­рый, как он силит­ся дока­зать ныне, еще тогда пере­стал счи­тать­ся поли­ти­че­ски суще­ст­ву­ю­щим (§ 76). Затем, я обра­тил ваше вни­ма­ние на его ни с чем несо­об­раз­ную поспеш­ность или, вер­нее, наг­лость; я дока­зал, что или семь­сот миль были прой­де­ны в два дня, или С. Невий нало­жил запре­ще­ние мно­ги­ми дня­ми рань­ше, чем стал хло­потать о поз­во­ле­нии нало­жить это запре­ще­ние (§§ 77—83). 89. Далее, я про­чел текст эдик­та, где пря­мо запре­ще­но выго­нять соб­ст­вен­ни­ка из его име­ния, а из это­го сле­ду­ет, что́ Невий не вла­дел сооб­раз­но с эдик­том, раз, по его соб­ст­вен­но­му при­зна­нию, Квинк­ций был силой высе­лен из поме­стья (§§ 84—85). Нако­нец, я дока­зал, что он вооб­ще не вла­дел иму­ще­ст­вом Квинк­ция, так как такое вла­де­ние отно­сит­ся не к какой-нибудь части, а долж­но рас­про­стра­нять­ся на все то, что́ может быть пред­ме­том вла­де­ния. Я обра­тил вни­ма­ние на то, что у мое­го кли­ен­та был в Риме дом, на кото­рый истец не заявил даже пре­тен­зий, мно­го рабов, из кото­рых он не взял себе и даже не дотро­нул­ся ни до одно­го; прав­да, он попро­бо­вал было схва­тить одно­го, но ему поме­ша­ли, и он успо­ко­ил­ся. 90. Я ука­зал вам, что С. Невий не тро­нул част­но­го иму­ще­ства Квинк­ция даже в Гал­лии, нако­нец, из того само­го поме­стья, из кото­ро­го он высе­лил силой сво­его това­ри­ща, нало­жив запре­ще­ние на его име­ние, были изгна­ны все рабы, при­над­ле­жав­шие лич­но П. Квинк­цию⁴¹. Из это­го, и из дру­гих слов, поступ­ков и наме­ре­ний С. Невия вся­кий пой­мет, что все, что он делал рань­ше и дела­ет теперь, сво­дит­ся к тому, чтобы он мог силой, с помо­щью неспра­вед­ли­во­го, при­страст­но­го при­го­во­ра, цели­ком при­сво­ить себе то име­ние, кото­рое счи­та­ет­ся общей соб­ст­вен­но­стью.

Pe­ro­ra­tio. XXX. 91. Я кон­чил, но самое дело и страш­ная опас­ность застав­ля­ют П. Квинк­ция про­сить и умо­лять тебя, Г. Акви­лий, и вас, заседа­те­ли, чтобы вы, ради его ста­ро­сти и бес­по­мощ­но­сти, вня­ли голо­су врож­ден­ной вам доб­роты; чтобы, при явной право­те его дела, ско­рее его без­за­щит­ность рас­по­ло­жи­ла вас к мило­сер­дию, неже­ли вли­я­ние его про­тив­ни­ка — к бес­сер­де­чию. 92. В тот день, когда мы тебя полу­чи­ли судьей, — в тот день мы пере­ста­ли обра­щать вни­ма­ние на угро­зы про­тив­ни­ка, кото­рых ранее боя­лись. Если бы при­шлось срав­ни­вать толь­ко наше дело с его делом, мы реши­ли бы, что лег­ко выиг­ра­ем свое, кто бы ни был судьей. Но при­хо­ди­лось срав­ни­вать один образ жиз­ни с дру­гим обра­зом жиз­ни — и тем силь­нее рос­ло в нас убеж­де­ние, что нам нужен такой имен­но судья, как ты; сего­дня при­хо­дит­ся решить вопрос, в состо­я­нии ли дере­вен­ская, гру­бая береж­ли­вость защи­тить себя про­тив пыш­но­сти и про­из­во­ла, или с нее сорвут пла­тье, сни­мут все укра­ше­ния и отда­дут обна­жен­ной на жерт­ву стра­сти и наг­ло­сти… 93. П. Квинк­ций не может быть равен тебе, С. Невий, ни сво­им вли­я­ни­ем, ни свя­зя­ми, ни поло­же­ни­ем, — все те пре­иму­ще­ства, кото­ры­ми ты силен, он усту­па­ет тебе. Он созна­ет­ся, что не уме­ет крас­но гово­рить, что не может в сво­их сло­вах угож­дать кому сле­ду­ет, что он не бро­са­ет дру­зей в горе и не заво­дит зна­комств со счаст­ли­вы­ми, что он живет не соря день­га­ми, не зада­ет вели­ко­леп­ных, рос­кош­ных обедов; что две­ри его дома не запер­ты для сты­да и цело­муд­рия и не отво­ре­ны настежь для бес­стыд­ства и раз­вра­та; напро­тив, он гово­рит, что созна­ние дол­га, чест­ность, трудо­лю­бие, жизнь веч­но скром­ная и про­стая — были близ­ки его серд­цу. Он зна­ет, что жизнь его про­тив­ни­ка, по нынеш­ним вре­ме­нам, более по вку­су людям. 94. О чем же он хло­по­чет? Он зна­ет все это, но отка­зы­ва­ет­ся верить, чтобы суще­ст­во­ва­ни­ем и иму­ще­ст­вом высо­ко чест­ных людей мог­ли рас­по­ря­жать­ся лица, кото­рые отрек­лись от чест­ных пра­вил и пред­по­чли нажи­вать и про­жи­вать по при­ме­ру Гал­ло­ния⁴² и, кро­ме того, вести себя в жиз­ни наг­ло и веро­лом­но, чего нель­зя было ска­зать про него. Если мож­но жить тому, кому не хочет дать жить С. Невий, если чест­но­му чело­ве­ку есть место в обще­стве хотя бы и про­тив воли Невия, если он⁴³ име­ет пра­во дышать вопре­ки пове­ле­нию Невия, если он, бла­го­да­ря тво­е­му заступ­ни­че­ству, в состо­я­нии убе­речь от бес­стыд­ства доб­рое имя, добы­тое им чест­ною жиз­нью: тогда есть еще надеж­да, что и мой бед­ный и несчаст­ный кли­ент най­дет себе, нако­нец, место покоя. Но что́ делать, если Невий при­ведет в испол­не­ние то, что́ захо­чет, а хотеть будет того, что про­тив­но поня­ти­ям о чести? Како­му богу молить­ся? Кого из людей звать на помощь? Какая скорбь, какие сле­зы могут выра­зить такое ужас­ное горе?

XXXI. 95. Тяже­ло лишить­ся все­го состо­я­ния, но еще тяже­лее — лишить­ся его неспра­вед­ли­во; горь­ко быть кем-либо обма­ну­тым, еще гор­чей — род­ст­вен­ни­ком; груст­но поте­рять свое иму­ще­ство, еще груст­нее — с позо­ром для себя; печаль­но быть жерт­вой храб­ро­го и чест­но­го чело­ве­ка, еще печаль­нее — быть жерт­вой того, кто нажил себе состо­я­ние голо­сом, в зва­нии гла­ша­тая; недо­стой­но быть побеж­ден­ным рав­ным или силь­ней­шим, еще недо­стой­нее — низ­шим и сла­бей­шим; жаль быть отдан­ным, вме­сте с иму­ще­ст­вом, во власть дру­го­го, еще более жаль — во власть вра­га; страш­но гово­рить в суде речь, когда дело идет о жиз­ни, еще страш­нее — гово­рить пер­во­му. 96. Все испы­тал Квинк­ций, все сред­ства употре­бил он, Г. Акви­лий: ему не уда­лось най­ти пре­то­ра, от кото­ро­го он мог бы добить­ся если не пра­во­судия, то хоть раз­ре­ше­ния вос­ста­но­вить свои пра­ва тем путем, кото­рый ему казал­ся луч­шим, не уда­лось упро­сить дру­зей С. Невия, у ног кото­рых он не раз подол­гу лежал, закли­ная их бес­смерт­ны­ми бога­ми — или покон­чить его дело с ним спра­вед­ли­во, или обидеть его, но не нала­гать на него позор­но­го пят­на. 97. Он согла­сил­ся даже выне­сти над­мен­ные взгляды сво­его недру­га, он со сле­за­ми схва­тил само­го Невия за руку, за ту руку, кото­рой он при­вык опи­сы­вать име­ния сво­их род­ст­вен­ни­ков, он закли­нал его пра­хом сво­его покой­но­го бра­та, сво­им род­ст­вом, его женою и детьми, для кото­рых нет нико­го бли­же П. Квинк­ция, он закли­нал его сжа­лить­ся, нако­нец, если уж не ради род­ст­вен­ных свя­зей с ним, то хоть ради его лет, если не ради его лич­но, то хоть ради его при­над­леж­но­сти к чело­ве­че­ско­му роду, и прий­ти с ним к како­му угод­но согла­ше­нию, лишь бы оно было хоть сколь­ко-нибудь снос­но и не затра­ги­ва­ло бы его чест­но­го име­ни. 98. Но тот не хотел его слу­шать, его дру­зья не при­ня­ли в нем уча­стия, все долж­ност­ные лица гна­ли его от себя — теперь у него, запу­ган­но­го, не оста­лось нико­го, к кому он мог бы обра­тить­ся с прось­бой о защи­те, кро­ме тебя: тебе вве­ря­ет он себя, тебе — все свое состо­я­ние и иму­ще­ство, тебе вру­ча­ет он свое доб­рое имя и надеж­ду гряду­щих дней! — Его мно­го оскорб­ля­ли, с ним очень часто посту­па­ли неспра­вед­ли­во, но он при­бе­га­ет к тебе не покры­тый бес­сла­ви­ем, а удру­чен­ный несча­стьем: его выгна­ли из пре­крас­но устро­ен­но­го поме­стья, над ним вся­че­ски над­ру­га­лись, он видел, как тот хозяй­ни­ча­ет в его родо­вом име­ньи, тогда как сам он не име­ет средств сде­лать при­да­ное сво­ей доче­ри-неве­сте, и все-таки он не совер­шил ниче­го недо­стой­но­го его преж­ней жиз­ни. 99. И он молит тебя, Г. Акви­лий, о том, дабы ему вый­ти отсюда таким же ува­жае­мым, таким же чест­ным, каким он явил­ся на суд к тебе, на зака­те дней, на склоне жиз­ни; дабы тот, в чув­стве дол­га кото­ро­го до сих пор никто не сомне­вал­ся, не был покрыт, на шести­де­ся­том году, бес­че­сти­ем, пят­ном несмы­вае­мо­го позо­ра; дабы все, что было ему доро­го, не доста­лось в добы­чу С. Невию; дабы твой при­го­вор не раз­ру­шил завет­ной меч­ты П. Квинк­ция — его жела­ния, чтобы то ува­же­ние, кото­рым он неиз­мен­но поль­зо­вал­ся до ста­ро­сти, было его нераз­луч­ным спут­ни­ком до самой моги­лы⁴⁴.